Всему бывает конец. Даже боли…
Боль, терзавшая живот утихла и, сморгнув слезы, потная Лиз с трудом приподняла голову, чтобы увидеть между своих дрожащих голых колен напряженное лицо Меты.
— Держись, девочка, еще немного, я уже видела головку.
Голова Лиз упала на подушку, мокрую от пота.
«Боже, господь мой милостивый! Когда же это закончиться!?»
Воды отошли еще утром. За окном уже смеркалось, а Элиза никак не могла разродится.
Боль коварная, как палач, уходила, давая отдых, а потом набрасывалась с новой силой. Во время схваток Лиз кричала и металась, только крик не приносил облегчения…
Измученная Лиз поклялась больше никогда ни одного мужика к себе не подпускать! Ни перед кем из их братии не раздвигать бедер!
Клятвы облегчений тоже не принесли.
Дрожащей рукой она в который раз нащупала под подушкой сложенный листок бумаги, в котором покоился засохший подснежник.
«Если господь не пришел на помощь и Божья мать меня не слышит-так может лесной дух придет на помощь?»
Только приняв помощь нежити она погубит свою душу…
Лиз отдернула руку.
«Что же мне делать? О, боже, что?!»
Лиз ждала прихода боли и так не заставила себя ждать…
Комкая руками простыни, девушка закричала как смертельно раненный зверь.
Боль раскаленным мечом вонзилась в ее чрево.
— Тужься, миленькая! Еще! Еще! — вскрикивала Мета.
Правая рука Лиз помимо ее воли выхватила из под подушки листок бумаги и затолкала прямо в разинутый рот…
Девушка, давясь криком, яростно разжевала кусок бумаги вместе с содержимым. Проглотила…
В голову пришел легкий звон наступило блаженное ничто, без боли, без страданий. Она утонула в этом блаженстве, в ласковых объятиях тьмы.
Потом пришли сны и голоса.
— … Отмучилась, бедняжка…
— Такая молоденькая!
— Убирайся, Дитрих, нечего глазеть на голую покойницу!
Раздался шлепок.
— Тетя, за что?!
Замяукал котенок, нет, это малыш подал голос…
«Мой малыш…»
Мягкие руки завернули ее в шершавую ткань, ноги связали в щиколотках веревкой. Потом сильные крепкие руки понесли…
Ее положили в мягкую постель и накрыли одеялом рыхлой земли и настала тишина…
Лиз снился страшноватый волшебный сон.
Она лежала в неглубокой могиле рядом с лесной полянкой. Корни, тонкие веточки корней травы и деревьев сплели вокруг ее тела защитный кокон, оплетали запястья и щиколотки и через них в ее тело вливались сила и жизнь, вливалось солнце, впитанное листьями и травинками, вливалась свежесть утренней росы и запах полевых цветов.
«Если я умерла, то почему я это вижу? Когда проснусь, расскажу… кому?»
Лиз улыбнулась.
Двигаться не хотелось. Усталость сомкнула глаза.
Ночь сменяла день, потом пришел еще один день и еще одна ночь…
Легкое щекотание началось от щиколотки левой ноги и направилось выше к подколенной ямке.
Лиз отмахнулась рукой и, услышав тихий смех, резко поднялась и села, щурясь на яркий свет.
На корточках рядом сидел Тируэль, держа в руке длинную травинку с метелкой. Хранитель леса улыбался, довольный своей шалостью.
Залитая солнцем поляна рядом, Лиз сидела в тени под яблоней, утопая в высокой душистой траве. Кроме длинной полотняной рубашки на ней ничего не оказалось.
— Ты мне опять снишься?
— Это уже не сон, Элиза.
— Да?
Девушка приложила ладонь к своему плоскому животику и вздрогнула.
— А как же мой малыш? Все мне приснилось?
— Твой малыш жив и здоров. При крещении новый герцог Дармштадский получил имя — Мартин.
— Герцог… Крещение…
— Герцогиня Марлис очень довольна. Теперь больше не надо привязывать подушку к животу. Теперь она опекунша при малолетнем герцоге и Дармштадт не уплывет из ее крепких ручек.
— Она забрала моего малыша!
Лиз быстро вскочила на ноги.
— Куда, ты, глупая?!
— В какую сторону Дармштадт?
— Ты хочешь прибежать ко дворцу герцогов в одной рубашке и потребовать вернуть своего малыша?
Лиз закусила губу.
«Он прав, а я дура!»
— Это прямая дорога в сумасшедший дом, Элиза, а потом в руки инквизитора.
Ты умерла, тебя похоронили, правда, без обрядов, как собаку, но все же. Как вдруг покойница является среди бела дня с претензиями! Что с тобой сделают, подумай? Хворот для твоего костра соберут в этом же лесу.
Лиз села, на траву обняв колени.
— Что же мне делать?
— Оставайся со мной. Будет весело!
Тируэль улыбнулся очень доброжелательно.
— Когда я лежала в земле — это был не сон?
— Нет, не сон.
— Герцогине доложили, что я умерла?
— Именно так, моя красавица!
— Ты хочешь, чтобы я стала навью?!
— Это не возможно! — расхохотался Тируэль. — Навью становятся малолетние дети, умершие без крещения или задушенные матерями, мертворождённые. А ты живая, ты не умирала без крещения.
Лиз прижала ладонь к груди и обнаружила, что крестик на бечевке исчез.
— Где мой…
— В этом лесу ты под моей защитой.
Глаза Тируэля приблизились. Изумрудные как молодая листва.
Лиз с трудом проглотила комок в горле.
— Отпусти меня, хранитель леса… — жалобно попросила она.
— Твой мир жесток и кровав. Его ждут новые испытания. Мор, война, кровавые бунты. Зачем тебе туда? Оставайся со мной и проживи свой век в нестареющем теле!
— А мой малыш?
— У него будет все самое лучшее. Няньки, кормилицы, игрушки. Потом рыцарский конь, золотые шпоры и лучших италийских мастеров латы, любовь красавиц и доблестная смерть в сечи за императора.
— Ты видишь будущее? — Лиз прижала руку к горлу. — Мой сын умрет молодым?!
— У будущего много тропинок, Элиза.
— Отпусти меня, Тируэль, умоляю тебя…
Лиз заплакала.
Тируэль тут же протянул ей изящный носовой платочек.
— Я не держу у себя никого силком, глупая. Если хочешь идти — иди, но только в Неймеген. Мэтр Тоффини тебе поможет.
— А если меня узнают?
— Это вряд ли! — весело хмыкнул лесной дух.