Море, которое было столь обманчиво мирным и спокойным, когда сухогруз «Санта Эужениа» оставил часть своей ноши в порту Салвадора-де-Байя и устремился к югу вдоль бразильского побережья, теперь явно приобрело грозный вид. Белые барашки оседлали разгулявшиеся волны, а над ними нависло страшное небо с грозными черными тучами. Свистящий ветер принес холод с севера. Усилившаяся качка вызвала протестующий скрежет и скрип дряхлых переборок судна, которое вспарывало носом мрачные зеленые валы словно в попытке доискаться до причин столь резкой перемены в настроении водной стихии. В небольшом кубрике на полубаке тарелки пустились в опасный танец, дребезжали чайники и сковородки, тусклые лампы бешено раскачивались из стороны в сторону, отбрасывая призрачные тени на подвесные койки.

На небольшом открытом мостике прямо перед рулевой рубкой стоял капитан Энрике Жувеналь, владелец «Санта Эужении». Изучив последние радиосводки о надвигающемся шторме, к которому сухогруз неумолимо приближался, он угрюмо покачал головой. Капитан Жувеналь был не на шутку встревожен. По натуре предусмотрительный и осторожный человек, он прекрасно знал, что его старушка «Санта Эужения» не самое прочное в Бразилии торговое судно, да и к тому же груз на палубе был распределен очень неравномерно из-за поспешно проведенной разгрузки в Салвадоре-де-Байя. И ещё он точно знал, что внезапные тропические бури, хотя и редкие в этих широтах, предательски способны бросить сокрушить его судно в своем адском водовороте.

Он перегнулся через перила мостика и воззрился на своего молоденького первого помощника, который уверенно сохранял равновесие, крепко вжав ступни в раскачивающуюся палубу. Cтарпом сосредоточенно руководил матросами, перетаскивающими скудные остатки палубного груза в попытке хоть как-то обезопасить корабль от крена в опасной ситуации, в которой они оказались. Капитан Жувеналь почесал свое поросшее густой бородой лицо, и свирепо вгрызся зубами в тонкую черную сигару. Его лицо окутал табачный дым, тотчас унесенный прочь порывом ветра. Вдруг кто-то осторожно тронул капитана за плечо. Это был радист, он протягивал ему очередной листок с радиограммой. Вперив взгляд в листок, капитан кивком головы отпустил радиста и, нахмурившись, прочитал сообщение, после чего снова перегнулся через перила. Блеснули белые зубы, сжимающие изжеванный кончик сигары.

— Эй, Мигель!

Первый помощник взглянул вверх, отдал последнее распоряжение своим подчиненным, чтобы те, пока он будет отсутствовать, занимались делом, а не сбежали в кают-компанию пить кофе, и легко поднялся по узкому трапу к капитанскому мостику.

— Да, сеньор?

— Как там дела?

Помощник пожал плечами.

— Очень медленно! — Судя по его тону, он считал эту работу бесполезной тратой времени. Он невозмутимо смотрел в глаза капитану. — Опасность для нас представляет не палубный груз. Все дело в больших генераторах в трюме. Тех, что мы везем в Буэнос-Айрес. Мы не сможем их сдвинуть с места с имеющимся у нас оборудованием.

— Знаю! — Капитан сердито попыхивал сигарой и размышлял. Его взгляд упал на клочок бумаги в руке и снова устремился на помощника. — Сколько груза мы сбросим в Рио? И сколько в Сантосе?

Первый помощник некоторое время смотрел на него молча и потом улыбнулся, вдруг все поняв. Из заднего кармана брюк он выудил засаленный блокнот, послюнил палец и стал перелистывать страницы. То, что он прочитал, обрадовало его, и он поднял на капитана довольный взгляд:

— Не очень много в обоих портах, сеньор. Ничего, что нельзя было бы отправить другим судном из Монтевидео или вообще выгрузить на обратном пути, если уж на то пошло.

— А как насчет пассажиров?

— Это не проблема. Двое сходят в Монтевидео и ещё один в Буэнос-Айресе.

— Ясно. — Капитан Жувеналь задумчиво скосил глаза на кончик сигары, неторопливо обдумывая все варианты. Потом он перевел взгляд к горизонту. На мгновение его лицо омрачилось, но в конце концов он принял решение. Клочок бумаги с текстом радиограммы отправился в его нагрудный карман — в знак того, что все дискуссии окончены.

— Ладно, — кивнул он. — Пройдем мимо и Рио и Сантоса. А заодно уйдем от шторма. Я составлю телеграмму для компании и для агентов в Рио. А ты повесь объявление на доске.

— Есть, сеньор, — радостно ответил старший помощник.

— А потом займись перемещением палубного груза, — добавил капитан сухо. — Не пойдем же мы к Африке, чтобы миновать этот чертов шторм. Придется немного поболтаться.

— Есть, сеньор! — повторил старший помощник, выказывая одновременно служебное усердие и лукавое одобрение поступка капитана Жувеналя.

Для четырех пассажиров «Санта Эужении» изменение маршрута следования особой роли не играло: выбирая для путешествия торговое судно, всегда приходится рассчитывать на то, что как ни крути пробыть в пути придется очень много времени, и ни у кого из них не было таких планов, которые могла бы нарушить внезапная смена маршрута судна. И появившееся на доске объявлений уведомление страпома не произвело большого впечатления на команду. Прошло всего два дня, как они покинули Салвадор-де-Байя; карманы у матросов были пусты, и все их пороки мирно дремали до поры до времени. Во всяком случае, попытка уйти от шторма на корабле, в чьих трюмах лежал несбалансированный груз, конечно же, не могла вызвать протеста у разумного моряка.

Для одного члена команды, впрочем, известие возымело. И лишь для одного из членов команды это известие явилось трагической неожиданностью. Насио Мадейра Мендес, стюард, обслуживающий четырех пассажиров и нескольких офицеров, находился один в небольшой кают-компании, когда туда, весело насвистывая, вошел старший помощник и прикрепил кнопками небольшой листок на доску объявлений. Потом он окинул свою работу оценивающим взглядом, нашел все в полном порядке и удалился на палубу. Насио, прервав мытье посуды после завтрака, с понятным любопытством подошел к доске и прочитал роковые слова. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы сполна осознать весь ужасный смысл прочитанного. Осознав происшедшее, он смертельно побледнел и замер на месте от ужаса.

Насио Мадейра Мендес нанялся на «Санта Эужению» с единственной целью добраться до родного Рио-де-Жанейро без лишних хлопот. Его фальшивый паспорт безусловно привлек бы к себе пристальное внимание чиновников, если бы он сел на океанский лайнер или на самолет, поскольку паспорт ему справили из рук вон плохо. Тем не менее, Насио на большее надеяться не мог и уж, конечно же, по его собственному мнению, вполне мог сгодиться для работы стюардом на кухне, поскольку помощники на «купцах» всегда требовались и поэтому агенты по найму смотрели на бумаги кандидатов сквозь пальцы. В Рио же, как рассчитывал Насио, всем его тревогам придет конец. Команде будет по обыкновению дана увольнительная на берег и, оказавшись в родных местах, он попросту не вернется на корабль, не рискуя быть обнаруженным в большом шумном городе. Фальшивый паспорт он уничтожит, а может, и продаст с выгодой — потому как в нем была проставлена обычная фамилия Мендес, а лицо на фотографии могло принадлежать любому мужчине в возрасте от шестнадцати до шестидесяти лет. Он до боли сжал зубы. Как же все просто складывалось до этого момента!

Насио Мадейра Мендес был мужчиной среднего роста. Невзирая на то, что острый клинышек волос делил широкий лоб на две неровные части, его худощавое лицо с небольшим клювообразным носом выглядело довольно привлекательно. А глядя на гладкую ровную кожу, ему никак нельзя было дать сорок два года. Лишь его холодный взгляд, замеченный теми, кто смотрел ему прямо в глаза, говорил о том, что этот невысокий крепкий мужчина не так молод, как кажется, и что ему свойственно вести достаточно разгульный образ жизни.

Он стоял перед доской объявлений, раскачиваясь в такт качке скрипящего всеми своими суставами корабля, и в нем зрела бессильная ярость. Его лицо побагровело. Он злился на капитана, принявшего такое решение, и на шторм, заставивший капитана принять это решение, но главным образом на самого себя, оказавшегося таким идиотом. Надо было улизнуть с судна ещё в Байи, ступить на родную бразильскую землю и добираться до Рио на своих двоих, либо на попутке, либо в крайнем случае на омнибусе, где полиция никогда не производит досмотра. Но он так по-глупому уверился в то, что сумеет благополучно добраться до Рио на «Санта Эужении», что только время потерял в том дурацком баре с теми двумя дурацкими девицами, а потом как последний дурак заявился на судно, которому суждено было стать для него плавучей тюрьмой, уносящей его прочь от пункта назначения. Боже всемогущий!

Он крепко сжал тонкие губы, так что они побелели, и невидящими глазами смотрел на немую доску объявлений. Себастьян сказал в Лиссабоне, что у него есть шанс обеспечить себя на всю жизнь — заработать столько денег, что ему и не снилось. А работы всего-то на несколько минут. И вот теперь его уносит от Рио, и он бессилен что-либо изменить. Он постарался заглушить гнев и спокойно поразмыслить над создавшейся ситуацией. Из-за этого крюка корабль прибудет в Монтевидео никак не раньше, чем через четыре дня, а Себастьян предупредил, что ему надо быть в Рио не позднее шестого числа — а иначе пиши пропало. А шестое будет как раз завтра! Черт! Черт! Ну почему, ради всего святого, он оказался таким дураком и не сбежал с этого проклятого судна в Салвадоре-де-Байя?

Он стоял и мрачно разглядывал листок с каракулями старпома, но перед глазами у него только проносился вихрь его мрачных мыслей. Только после того, как чья-то рука легла ему на плечо и несколько раз сильно потрясла его, Мендес понял, что к нему кто-то обращается.

— Плохие новости, стюард?

Даже в таком взвинченном состоянии Мендес понял, что перед ним один из четырех пассажиров — маленький кругленький человечек с пухлым шарообразным лицом и тоненькой ниточкой усов под носиком-пуговкой. Звали пассажира не то Дантес, не то Дюмас, не то Дортас. Его большие черные и словно бездонные глаза поблескивали, а редеющие седые волосы были какими-то пегими, точно их неровно окрасили. Насио мрачно уставился на него.

— Простите, сеньор?

Коротышка был воплощенное терпение.

— Я говорю, это объявление для вас просто как гром среди ясного неба.

— Объявление? — Насио заставил себя отвлечься от только что прочитанных им роковых слов и машинально напустил на себя привычное раболепие судового стюарда. — Нет, сеньор, я просто удивился. Мне-то какая разница.

Коротышка некоторое время задумчиво изучал лицо Насио, а потом переменил тактику.

— Вы же бразилец? — спросил он небрежно.

Отрицать это было бесполезно — Насио выдавал его акцент, и о его происхождении сразу же догадался даже этот толстяк-коротышка, говоривший по-испански с характерным резкими интонациями уроженца Рио-Платы.

— Бразилец? Да, сеньор.

— Вы разочарованы, что мы не бросим якорь в Рио?

— Разочарован? — На мгновение неуместное словечко едва не вывело Насио из себя, но он подавил снова захлестнувшую его волну ярости и даже умудрился неопределенно пожать плечами и выдавить на губах обиженную улыбку. — Разумеется, любому бразильцу чудесный Рио-де-Жанейро кажется лучшим городом в мире. И не увидеть его, когда оказываешься так близко…

— Жаль! — Подвижные, как ртуть, бездонные глаза сверлили его лицо. — Вы мне очень нравитесь, стюард. Мне нравится, как стоически вы восприняли это… разочарование. — Маленькие покатые плечи чуть приподнялись. — Полагаю, на вашем месте я бы не смог бы сохранить присутствие духа.

Насио ничего не оставалось как только сказать очередную банальность.

— Сеньор, в нашей жизни приходиться смиряться с тем, чему не можешь противостоять. — Произнося эти слова, он захотел сам в них поверить.

— Ну, не всегда. — Коротышка уронил взгляд на затоптанную ковровую дорожку салона и снова поднял глаза на стюарда. — Сообразительный человек всегда ищет любые возможные пути для достижения своей цели. Разные способы. Ну, например, — продолжал он как бы между прочим, — будь я на вашем месте, я бы постарался попасть в Рио. Или во всяком случае попытался бы. — Он помолчал и добавил многозначительно. — И я бы предпринял эту попытку сегодня…

— Сегодня? — переспросил Насио и внимательно посмотрел в глаза собеседнику. Глубокие черные озерца словно посылали ему немое сообщение, но безуспешно. Неужто этот толстячок смеется над ним. Эта мысль разозлила Насио. — И как же, сеньор? Вплавь?

— Нет, — спокойно возразил коротышка. — Сказавшись больным.

Слабая надежда на то, что пассажир, возможно, и впрямь предлагает ему реальный план действий, улетучилась. Было ясно, что коротышка просто фантазер. И сейчас у Насио не было никакого желания продолжать эту бесполезную беседу.

— Я прошу прощения, сеньор…

Маленькая ручка выстрелила вперед и ухватила стюарда за локоть, с такой силой, какой Насио от неё и не ожидал.

— Надо заболеть! — настойчиво произнес толстяк. — Серьезно заболеть. Капитан не тот человек, который позволит члену своей команды мучиться, а может быть, и умереть только потому, что ему хочется ускользнуть от шторма.

Постепенно до Насио дошел смысл услышанных слов и он сощурился. Что ж, это и впрямь идея. Может статься, хорошая идея.

— А чем заболеть?

— Я бы предложил аппендицит. — Коротышка смотрел на него ясным взглядом, и его круглое пухлое лицо оставалось невозмутимым. — А теперь признайтесь — вы ведь нехорошо себя чувствуете.

Насио пристально глядел на странного пассажира.

— Верно, сеньор. Неважно.

— Хорошо! То есть я хочу сказать, я вам сочувствую. Ну и естественно, у вас рези в нижней правой части живота. — Рука Насио импульсивно дернулась к животу. — Нет, — поправил его толстяк. — Чуть ниже и правее, — и взяв Насио за руку, приставил ладонь к нужному месту. — Вот так-то лучше.

— Но…

— И конечно тошнит! — Дортас, или Дантес или Дюмас — несколько мгновений рассматривал окаменевшее лицо стюарда и удовлетворенно кивнул. — Вид у вас, по правде сказать, не слишком больной, но ничего, и так сойдет, будем надеяться. Вам бы лучше отправиться сейчас в кубрик и лечь. Воспаление аппендикса — серьезное заболевание.

— Вот только…

— Я сам поставлю в известность судовое начальство. — Маленькая ручка вновь схватила Насио за локоть и сильно подтолкнула к двери. Насио воспротивился. Ему стало ясно, что у Дюмаса, или Дортаса или Дантеса были свои резоны увидеть «Санту Эужению» стоящей на якоре в порту Рио, и он только использовал стюарда в качестве средства для достижения своей цели. Верно, что эта затея на руку и Насио, но все же…

— А зачем вы это делаете, сеньор?

— Зачем? — улыбнулся коротышка. — Допустим, что и мне ведомы приступы тоски по родным местам, и я с пониманием отношусь к ностальгическим чувствам других людей. Или, если угодно, можно предположить, что у меня извращенное чувство юмора и я обожаю всяческие розыгрыши. Или можно сказать, — добавил он холодно, и улыбка вмиг слетела с его губ, — что я с первого взгляда распознаю болезнь и полагаю, что вам необходимо отправиться к себе и лечь в постель. Немедленно!

Его рука подтолкнула Насио к двери. Худощавый стюард позволил вывести себя в коридор. Вне зависимости от намерений пассажира, все это обещало удачное решение возникшей проблемы. Он изобразил на лице страдание, крепко прижал руку к нижней части живота и кивнул.

— Я прошу прощения, сеньор…

— Конечно, конечно, — сказал тот с милой улыбкой.

Пассажир задумчиво смотрел вслед удаляющейся фигуре стюарда, потом вздохнул и отправился на палубу. Небо заметно потемнело и подернулось мрачной желтоватой накипью, особенно пугающей в столь ранний утренний час. Ветер усилился и свистел в вантах палубных кранов. В его тяжелых влажных порывах таилось обещание скорого дождя. Пассажир осторожно переступал через змеящиеся по палубе канаты и скоро нашел старшего помощника. Он надменно постучал пальцем по плечу высокого моряка.

— Знаете, ваш стюард серьезно болен. — Он старался говорить громко, чтобы перекрыть свист ветра, и в его голосе отчетливо слышались укоризненные нотки, точно в болезни стюарда была вина старшего помощника.

— Стюард?

Мигеля очень удивило, что именно этот пассажир вдруг так живо заинтересовался судовой жизнью — мало того, так ещё и здоровьем члена команды. Этот пассажир на протяжении всего плавания держался замкнуто, за обеденным столом в кают-компании все больше хранил молчание и избегал участия даже в тех редких развлечениях, которые предлагал капитан для своих пассажиров, а вечерами его часто видели стоящим у борта и задумчиво вглядывающимся в непроницаемую ночь.

— Болен, — строго повторил пассажир. — И он в очень плохом состоянии. Совершенно очевидно, что у него разыгрался сильнейший приступ аппендицита.

Старший помощник некоторое время недоуменно смотрел на пассажира, потом пожал плечами и, отвернувшись, стал руководить действиями своих матросов. Коротышка нахмурился.

— Старший помощник! — его голос звучал сурово. — Разве вы не слышали, что я вам сказал?

Мигель с мольбой устремил взгляд на небо: разыгравшаяся непогода явно не предвещала ничего хорошего.

— Ладно, ладно! — сказал он раздраженно. — Я пойду посмотрю, что с ним.

Мигель отдал последние распоряжения и зашагал к носовой части, негодующе качая головой. Широко расставляя ноги, он уверенно шел по болтающейся палубе, потом свернул в коридор и злобно двинулся к полубаку. Ох уж эти стюарды. А пассажиры! Этот стюард, должно быть, вина перепил в порту. А что ещё вероятнее, просто страдает от морской болезни из-за сильной качки. У него столько работы на палубе, а приходится идти держать за ручку здоровенного мужика.

Низко пригнув голову, он вошел в проем полубака и стал вглядываться вниз, чтобы зрение привыкло к полумраку. До его слуха донесся низкий жалобный стон, заглушаемый храпом свободных от вахты спящих матросов. Здесь, в тесном пространстве кубрика скрип переборок был громче и страшнее. Старший помощник наклонился и, нахмурившись, вгляделся в белое лицо неопределенного возраста. Насио смотрел прямо на него. Звякнул жестяной таз, когда его случайно задел ногой стюард, и старший помощник почувствовал резкий запах блевотины.

— Я слышал, ты заболел.

Насио облизал губы и заговорил хриплым шепотом:

— Сам не знаю, что такое. Пять минут назад все было хорошо, я мыл посуду — и вдруг… — Его бледное лицо исказилось от нового приступа боли.

Все раздражение Мигеля вмиг улетучилось. Этот парень и впрямь болен, и дело тут не в чрезмерном потреблении вина и не в морской болезни. Для Мигеля, как хорошего старшего помощника, готовящегося когда-нибудь стать хорошим капитаном, благополучие команды составляло предмет его забот. Он участливо наклонился над стюардом.

— Сильно болит?

Стюард попытался привстать на локте и тут же резко отвел лицо в сторону, чтобы волна рвоты не испачкала мундир старшего помощника. Он свесился с койки, яростно закашлялся и бессильно откинулся на подушку.

— Вот тут, в боку… — Он приложил руку к правой стороне живота поверх простыни. Под простыней его левая рука сжимала украденный им из амбулаторной аптечки пузырек ипекакуаны  — Ох, как болит…

Старший помощник выпрямился, озабоченно глядя на бледное лицо.

— Все будет хорошо. Не волнуйся. Мы позаботимся о тебе. Я сейчас вернусь.

Он в задумчивости поднялся по трапу, остановился на верхней ступеньке, чтобы удержать равновесие, когда судно сильно качнуло на высокой волне, и двинулся по сотрясающемуся и скрипящему на все лады судна. Плохо дело. Очень плохо. Судовой амбулаторный пункт едва ли пригоден для того, чтобы класть гипс на сломанные руки или лечить расстройство желудка после долгой увольнительной на берег, а ему было известно, что среди пассажиров врача не было, во всяком случае, судя по документам, ни у кого из них не было врачебного диплома. А с аппендицитом шутки плохи.

Капитан Жувеналь наблюдал, как старший помощник поднимается по трапу на мостик, и по его встревоженному выражению лица понял, что произошло нечто серьезное.

— Что случилось?

— Стюард заболел. — Старший помощник вцепился в поручни. — По-моему, у него приступ аппендицита. Острый.

— Уверен? — нахмурился капитан Жувеналь.

— Да, сомневаться не приходится. Налицо все симптомы: боль в правом боку и его непрерывно рвет… — Мигель мысленно отругал себя за то, что не проверил у стюарда температуру. — Он очень плох.

Капитан Жувеналь устремил взгляд на черное небо: над океаном грозовые тучи нависли, а вдалеке их распарывали острые клинки молний. Большая рука капитана, с трудом удерживавшего равновесие, прилипла к поручню. Он отогнал первую пришедшую ему в голову мысль.

— Все это очень плохо. Мы не можем швартоваться в Рио. Сводки о шторме очень неутешительные. — Он задумчиво потер бороду тыльной стороной ладони. — Если у парня воспалился аппендикс и вот-вот лопнет… — Он замолчал.

— Так что будем делать?

Капитан вздохнул.

— У нас только один вариант. Надо сообщить их береговой охране — или по-ихнему отряду спасения на море. Может быть, они окажут помощь. — Он поразмыслил ещё немного, сплюнул в океан и, подойдя к радиорубке, резко постучал в дверь. Из-за двери тотчас появилась голова.

— Пошли радиограмму. На ближайшую станцию отряда спасения на море позывные найдешь в журнале. Сообщи им, что у нас на борту тяжело больной и мы не можем зайти в порт Рио. Дай им наши координаты и курс и скажи…

Его прервал старший помощник.

— При такой качке будет очень трудно перенести тело с одного борта на другой.

— Это их проблемы! Они сами разберутся. — Капитан повернулся к радисту. — Сообщи им, что мы делаем восемь-десять узлов и что у нас сильная бортовая качка, а высота волн… — он быстро прикинул в уме… — составляет от пяти до восьми метров. И пусть поторопятся. Шторм усиливается. Хотя им это и без нас известно.

— Может, они смогут послать врача, — предположил радист.

Капитан решительно помотал головой.

— Когда «Санта Эужению» так болтает? Это слишком рискованно. Нет. Скажи им, что больного надо снять с судна. И поскорее. — Он помолчал и вдруг взорвался, излив на бедного радиста свою бессильную ярость. — Ну? Чего ты ждешь?

А радист, который только и ждал, когда капитан закончит давать указания, по-черепашьи втянул голову в плечи и закрыл за собой дверь рубки. Капитан повернулся к старшему помощнику.

— Спустись в кубрик и скажи стюарду, что с ним будет все в порядке. Скажи, что мы организуем ему врачебную помощь. — Голос капитана посуровел. — А ты потом займись-ка грузом. Понял?

— Так точно, сеньор! — крикнул старший помощник и побежал вниз по трапу.

Команда и пассажиры «Санта Эужении» облепили борт. Их дождевики и брезентовые бушлаты служили слабой защитой от пронизывающего ветра и начавшегося ливня, но они были слишком поглощены лицезрением разыгравшейся на борту драмы, чтобы думать о собственном спасении от непогоды. У них над головами на фоне черного неба, точно доисторический летающий ящер, завис вертолет, из брюха которого свисал длинный трос. Стальной трос болтался в воздухе и бил по палубным надстройкам судна, угрожая обвиться вокруг подъемного крана.

Трижды воздушное судно сносило в сторону, и ему приходилось наперекор буре возвращаться на прежнюю позицию над раскачивающейся палубой, которая то и дело ускользала из-под фюзеляжа. Насио, накрепко привязанный к носилкам, лежал под раскачивающимся стальным канатом и, закусив губу, проклинал себя — в который уж раз, — что поддался на соблазн и влип в такую историю. Трусость, конечно, не была его врожденным пороком, но мысль о том, что он покинул относительно безопасный кубрик и сейчас взмоет в расколотое бурей небо, доставляла ему мало радости. Он конвульсивно сглатывал слюну, борясь с тошнотой, которую вызвала вовсе не ипекакуна и, зажмурившись, истово молился.

Кто-то закричал и его резко тряхнуло, когда трос наконец ударил по палубе и чья-то умелая рука молниеносно пристегнула крюк к носилкам. Матросы быстро расступились. Капитан Жувеналь подошел вплотную к запеленатой в брезент фигуре больного и склонился над ним так низко, что его борода чиркнула о брезентовый саван. Он быстро заговорил, понимая, что налетевший порыв ветра унесет его слова прочь.

— Все будет хорошо. Мы заберем тебя на обратном пути. Свяжись с агентом…

Насио открыл глаза и невидящим взглядом уставился в бородатое лицо. «Со мной все будет хорошо? В этом болтающемся гробу, который вот-вот рассыплется. Это со мной-то все будет хорошо? С таким дураком? Какого черта я решил, что ты бросишь якорь в Рио, имея на борту больного? Да я просто спятил! Или, вернее, тот толстый коротышка спятил!» И в его душе слабо затеплилось чувство радости от того, что вся затея коротышки — уж непонятно, чего он добивался — провалилась. Но эта глупая радость тут же и растаяла, как только до него дошло, какая ужасная опасность маячила перед ним.

Насио закрыл глаза, и во тьме, окутавшей его сознание, лишь замерцал огонек надежды на то, что ему удастся не свихнуться в предстоящем безумном испытании. Послышались крики команд, эхом отдаваясь в его ушах, потом где-то высоко заурчал двигатель, а потом он с замиранием сердца ощутил, как оторвался от палубы и взмыл в воздух, медленно крутясь вокруг своей оси. Насио в ужасе раскрыл глаза, и против воли его тело стало отчаянно вырываться из пут. Носилки только-только взлетели над бортом, и он увидел внизу серый волнующийся океан, протягивающий к нему свои злобные руки в клочьях пены. В лицо ему ударил дождевой поток, холодный и колющий. Он зажмурился и снова раскрыл глаза.

Его воздушная гробница, точно маятник, замерла у крайней точки дуги, и медленно полетела вспять, и перед тем как трос начал засасывать носилки вверх, Насио поймал себя на том, что смотрит прямо в бездонные черные лужицы-глаза пассажира по фамилии Дортас — или Дюмас, или Дантес…

Маленький круглолицый толстяк с редеющими и словно местами крашенными волосами задрал голову вверх и пристально всматривался в живой груз сквозь дождь. Все произошло слишком быстро, чтобы Насио был уверен в верности своего впечатления, но ему показалось, что на лице у коротышки, вопреки его ожиданиям, никакого разочарования не было и в помине. Напротив, черные блестящие глазки следили за мучительным подъемом стюарда с затаенной радостью…