Утро вторника выдалось ясным и теплым; из окна восьмого этажа отеля «Серрадор» открывался чудесный вид. Бейра Map, изогнутая линия залива, горы на горизонте — все сверкало, благодаря совместным усилиям щедрой природы и департамента по уборке города. Насио стоял в халате у окна и смотрел, как по дороге медленно ползет грузовик, время от времени останавливаясь и сгружая деревянные барьеры, которые бригада рабочих проворно устанавливала вдоль тротуара. К югу от отеля «Глория» уличное движение явно было перекрыто; дорога, по которой должен был проехать торжественный кортеж, пустая лежала под горячими лучами солнца. Насио мрачно ухмыльнулся и удовлетворенно кивнул. Сцена была обставлена так, словно он сам руководил подготовкой.

Он отвернулся от окна и снова взялся за ружье, которое только что собрал. Поднял и погладил его. Да, это было прекрасное оружие. Оно показалось ему даже лучше, чем тогда, в первый раз, в доме Себастьяна. Балансировка была идеальной. Дерево прежний владелец любовно отполировал до такой степени, что оно напоминало стекло или нежную кожу. Он установил оптический прицел, закрепил его и, отступив вглубь комнаты, взглянул на Мемориал.

Угловатые, в модернистском духе, скульптуры перед высокой башней Мемориала были теперь совсем близко; подметавшая двор женщина в синем халате, казалось, стояла в нескольких дюймах от него. Рукой в перчатке Насио повернул винт, чтобы перекрестье прицела оказалось в фокусе. Потом чуть опустил дуло, перевел его на нагрудный карман синего халата и замер на нем, безотчетно следуя за размеренными движениями метлы. Палец, лежавший на курке, напрягся и снова расслабился. Улыбнувшись, он опустил ружье и удовлетворенно кивнул. Он знал, что при таком освещении и с таким превосходным инструментом легко выполнит свою работу.

Позади него Ирасема наблюдала за происходящим в зеркало туалетного столика. Ее лицо все еще горело от гнева при воспоминании о том, как она проснулась с затекшей спиной и обнаружила пропавшего Насио мирно храпящим в постели с ангельской улыбкой на лице. Она отогнала эту мысль и закончила свой туалет, слегка промокнув уголки губ бумажной салфеткой. Для объяснений еще будет время, когда они втроем соберутся у Себастьяна. Ее рука на мгновение замерла. Когда все кончится, вчерашняя выходка Насио не будет иметь большого значения. Каждый получит свою долю, и они расстанутся; напряжение последней недели быстро забудется под впечатлением возможностей, которые открываются при таких деньгах.

Она повернулась на стуле, разглядывая стоящего перед ней мужчину. Насио, улыбаясь, смотрел на нее. Он прекрасно понимал, что его жизнерадостность она приписывает вчерашнему — к сожалению, не состоявшемуся — приключению; понимал он и то, что, по какой-то неизвестной причине, сегодня в ее глазах было больше чувства. Он был, однако, достаточно умен, чтобы понять, что это чувство не относится к нему, а только отражает ее растущее волнение по мере приближения решающего момента.

Она пристально посмотрела на него:

— Как ты себя чувствуешь?

Его улыбка стала еще шире. С ружьем в руках он казался другим человеком — более уверенным, меньше смущающимся в ее присутствии.

— Если тебя интересует, волнуюсь ли я, то нет. Ты же знаешь, это не первое мое дело.

— Знаю. — Ее глаза невозмутимо смотрели на него. — Но это дело самое важное.

Он иронически посмотрел на нее:

— Для тех, кого я убил, все мои дела были одинаково важны.

— А для тебя?

— Для меня? — Он пожал плечами. — Для меня они все были одинаковы. Работа есть работа.

— Но за эту ты получишь такие деньги, о которых и не мечтал.

— Я знаю. Уверен, что и вы с Себастьяном получите столько, сколько и не мечтали.

— Верно. — Ирасема неожиданно встала, словно показывая, что беседа закончена. Она внимательно обвела глазами комнату: — Я ухожу. Все, что надо, у меня в сумочке; остальные вещи — останутся здесь. А ты начинай готовиться.

— Я буду готов.

— Я позвоню тебе из «Глории», как только они выедут, сообщу, в какой он машине и где сидит. Не занимай телефон.

Насио с усмешкой посмотрел на нее — так кто же из них нервничает? За все время, пока они были здесь, он ни разу не пользовался телефоном и явно не собирался звонить в такой ответственный момент. Ирасема слегка покраснела, прочитав его мысли, но решила не обращать на это внимания:

— И не забудь про телевизор. Любая программа, кроме…

— Я знаю. Любая программа, кроме музыки. — Он положил ружье на кровать и выпрямился. — Ты лучше иди.

— Да. — Она направилась к двери и остановилась там. — Да, еще дверная ручка — вытри, когда будешь уходить. И не забудь повесить табличку для горничной, чтобы не беспокоила. — Она секунду постояла, словно желая повторить все еще раз, но сдержалась. — Желаю удачи.

Дверь за ней закрылась.

Насио с усмешкой смотрел ей вслед. Удачи! Все-таки это не совсем подходящее пожелание. Профессиональный убийца, он мало думал о своей жертве, и все же пожелание удачи в убийстве показалось ему не совсем уместным. И кроме того, удача не имеет к этому никакого отношения. Все дело исключительно в умении.

Он задумчиво вздохнул. Может, оно и к лучшему, что из их совместного проживания ничего не вышло. Даже с ее согласия это было бы все равно что лечь в постель с пираньей. В какой-то степени ему было жаль Себастьяна, — это ее материнское чувство в один прекрасный день поглотит его. Впрочем, это проблема Себастьяна. Его проблема — хорошо выполнить работу и сохранить свою шкуру, подождать, когда все успокоится, и решить, как потратить эту фантастическую сумму. А это будет потруднее, чем само дело, с усмешкой подумал он. Дело-то будет не труднее, чем вчера вечером, а это было совсем несложно. Вот у Себастьяна проблемы будут, — на свою долю добычи он купит эту девушку.

Покачав головой при мысли о том, с какими странными людьми приходится сталкиваться во время работы, он снял халат и начал медленно одеваться.

Вдоль деревянных заграждений начал собираться народ; военная полиция в светло-коричневых мундирах и огромных шлемах была поставлена внутри заграждений через каждые двадцать — тридцать метров; полицейские стояли, сцепив руки за спиной, но так, чтобы легко можно было выхватить пистолет из кобуры. Насио изучал всю эту картину из окна сверху, тщательно рассчитывая расстояние и прикидывая, какие могут возникнуть сложности. Между отелем и Бейра Map расстилалась Парижская площадь — лента густой зелени и геометрически четко спланированных садов; несколько деревьев на южной оконечности площади закрывали от него часть дороги, но самое главное лежало перед ним как на ладони — площадка перед памятником. Он несколько раз сжал и разжал кулаки, расслабил пальцы и задумчиво посмотрел вниз. По улице медленно проползла машина с телевизионщиками, на крыше покачивалась камера, словно щупальце какого-то странного чудовища, вытянутое в поисках добычи.

Насио посмотрел на часы. Десять часов — вот-вот позвонит Ирасема. Рука потянулась к карману пиджака; очки были на месте, подушечки тоже — немножко неудобно, но сэкономит время, когда надо будет уходить. Оглядев комнату, он убедился, что все в порядке, удовлетворенно кивнул и подошел к окну. Толпа у заграждений стала гораздо больше; неподалеку, рискуя вызвать неудовольствие полиции, вдоль тротуара начали останавливаться машины, чтобы поближе увидеть высокопоставленных гостей.

Неожиданно зазвонил телефон. Насио подошел к ночному столику и взял трубку. Нервы его были напряжены, как всегда перед работой, но он мгновенно собрался и даже сам удивился, с каким спокойствием поднес трубку к уху.

— Алло? Ирасе…

Густой, низкий голос, явно взволнованный;

— Алло? Это доктор Карабелло?

Неожиданность полностью уничтожила самодовольство Насио; его пальцы судорожно сжали холодную пластмассу трубки.

— Кто это? — охрипшим голосом спросил он. Кто это может быть? Что случилось с Ирасемой, почему вместо нее звонит кто-то другой? На такой поздней стадии любая мелочь могла погубить все дело.

Голос поспешно продолжал:

— Это портье. У нас серьезно заболел человек, постоялец, на вашем этаже; мы вызвали скорую, но вы же знаете, как долго они добираются, а поскольку этот несчастный лежит всего в нескольких комнатах от вас, мы подумали, не будете ли вы так любезны…

— Больной? — Он с искренним недоумением посмотрел на телефон. Больной человек? Какое он имеет отношение к больным? Тем более в такой ответственный момент, когда Ирасема должна звонить из «Глории»…

— Боюсь, он болен очень серьезно. — В этом голос был уверен. — И поскольку в настоящее время вы единственный доктор в нашем отеле, мы подумали…

Насио кивнул. Ну конечно, они же считают его доктором! Идея идиотская с самого начала, но теперь с этим уже ничего не поделаешь. Надо постараться стряхнуть этого типа с телефона, и как можно быстрее.

— Мне очень жаль, — резко ответил он, — но я не тот доктор, который вам нужен. Я… — Он замолк, быстро соображая, какой врач может быть бесполезен для тяжелобольного. Первая мысль была — ветеринар, но сказать это почему-то не позволила гордость. К счастью, другой вариант пришел ему в голову, прежде чем пауза показалась бы собеседнику подозрительной. — Я дантист, сеньор.

В голосе портье явственно прозвучали разочарование и извинение:

— Дантист? В таком случае прошу извинить за беспокойство, доктор. Если, конечно, вы не знаете кого-нибудь из врачей…

— К сожалению, я никого не знаю в Рио. — Насио положил трубку.

Все-таки хоть немного повезло, подумал он. Если бы у того человека болел зуб, пришлось бы ему минут десять висеть на этом чертовом телефоне. Он улыбнулся своим мыслям и тут же схватил трубку вновь зазвонившего телефона.

Он услышал тихий, осуждающий голос Ирасемы.

— Идиот! Ты… ты… ты безответственный тип! Тебе же было сказано не разговаривать по телефону! Я звоню, звоню…

— Кончай, — устало сказал Насио. — Это звонил портье. Они думали…

— Мне все равно, кто кому звонил! Мы и так потеряли много времени. Кортеж уже, наверное, проехал половину пути.

Насио неожиданно пришло в голову, что этот гнев вызван волнением; девушка была близка к истерике. Ох уж эти дилетанты! И он стал внимательно слушать.

— Человек, который тебе нужен, сидит во второй машине. Впереди едут мотоциклисты, потом фургон телевидения, а за ним вереница машин. Он во второй — открытом «кадиллаке», черном. Сидит на заднем сиденье, со стороны залива. Ты понял?

Насио кивнул.

— Как он выглядит?

— Нет времени описывать. Вторая машина, заднее сиденье, со стороны залива, дальнее от тебя. Все ясно?

— Вторая машина после телевизионного фургона, черный «кадиллак», открытый, заднее сиденье…

В трубке раздались гудки. Он положил трубку и подошел к окну. Уже была хорошо видна процессия, медленно приближавшаяся к Мемориалу из-за стены зелени, закрывавшей подступы к Бейра Map с юга. Ветер доносил до него вой полицейских сирен. Он подтащил одно из больших кресел с обычного места перед телевизором поближе к кровати. При стрельбе широкая спинка будет прекрасной опорой для руки. Насио опустился на кровать и протянул руку за ружьем, но тут вспомнил о телевизоре. Он встал, подошел и повернул ручку, с возрастающим нетерпением ожидая, когда телевизор наконец нагреется. Насио переводил взгляд с темного экрана на открытое окно, через которое была видна приближающаяся вереница машин.

Неожиданно раздался звук пистолетного выстрела. Насио вздрогнул. Экран ожил, на нем возникла драка в салуне. Насио удовлетворенно кивнул и прибавил звук, — как раз то, что надо, хороший знак. Это всегда приятно, подумал он, возвращаясь к ружью на кровати.

Кресло, как он и предполагал, подошло идеально; ружье находилось под нужным углом и не создавало никаких неудобств. Он положил локоть на спинку кресла и навел заряженное ружье на толпу людей за ограждениями. Они хотели зрелища — ну что ж, для тех, кто стоит у самого Мемориала, он устроит зрелище, которое они никогда не забудут. Оптический прицел был наведен; перед глазами Насио возник эскорт полицейских на мотоциклах; при такой непривычно малой скорости рули неловко ходили из стороны в сторону. В объективе были ясно видны напряженные лица мотоциклистов.

Ехавший впереди полицейский поднял руку в перчатке и свернул к краю тротуара; остальные последовали его примеру. Колонна автомобилей приближалась к Мемориалу.

Насио прижался щекой к ружью, с удовольствием ощущая его гладкую поверхность. Лучшим, конечно, будет момент, когда процессия остановится и делегаты приготовятся выходить. Когда они встанут, нужный человек будет идеальной мишенью.

Он заметил первую машину за телевизионным фургоном — восьмиместный «крайслер», темно-синий, — возможно, по такому случаю арендованный министерством иностранных дел в каком-нибудь похоронном бюро. Сквозь оптический прицел он бегло оглядел пассажиров. Неожиданно его охватило ощущение всемогущества. Если бы мне за вас заплатили, мысленно обратился он к пассажирам «крайслера», вы бы уже лежали, привалившись к дверцам машины, слепые и безучастные к крикам толпы. Но вам повезло — человек, который мне нужен, едет не в вашей машине. И все же, вдруг подумалось ему, голова каждого человека лежит в перекрестье прицела невидимого оружия, и никто не может избежать рокового выстрела…

Кружок видоискателя медленно передвинулся ко второй машине. Это действительно был черный «кадиллак», и губы Насио дрогнули в мрачной усмешке. Теперь наступило его время, и он был весь во власти холодной, безжалостной силы, направлявшей его движения, контролировавшей даже его мысли. Перекрестье черных линий скользнуло по капоту «кадиллака», потом в прицеле появился шофер, сжимающий одной рукой переключатель скоростей, а другой рулевое колесо. Пальцы Насио, лежащие на спусковом крючке, чуть напряглись, когда он перевел ружье на сидящих сзади. У дверцы с его стороны оживленно жестикулировал какой-то сутулый человек. Насио легко коснулся винта и двинул ружье вслед за медленно движущейся машиной. Пора! Он перевел взгляд на левый нагрудный карман своей жертвы. Пальцы его чуть крепче надавили на спусковой крючок, он застыл, с изумлением глядя на знакомые черты.

Это было невозможно! Он зажмурился и снова открыл глаза. Сомнений не было — в глазке прицела был тот самый человек, который невольно помог ему выбраться с «Санта Эужении»: толстый человечек с круглым лицом и словно нарисованными на черепе волосами, пассажир по имени Дантас, или Дюмас, или Дортас, или что-то в этом роде!

Он сжал зубы и прищурился. Пусть, когда этот человек попадет на небо, Бог объяснит ему все хитросплетения ситуации, — он помог собственному убийце. Потому что, несмотря ни на что, этот человек должен умереть! Человек на заднем сиденье встал, приготовившись выходить. Насио скривил губы, снова поднял ружье и начал медленно давить на спусковой крючок.

В дверь громко, требовательно постучали, заглушив даже шум телевизора. Он вздрогнул и непонимающе посмотрел на дверь — переход от яркого солнца на Бейра Map к полутьме комнаты был слишком резким. Он немного подождал, не выпуская ружья. Действительно ли стучали в дверь? Стук повторился, и раздался звук вставляемого в замочную скважину ключа.

Застывшие было мускулы ожили. Быстрым движением Насио засунул ружье под скомканное одеяло; одновременно кресло было отброшено в другое, менее подозрительное место. Дверь открылась, и к выключателю люстры потянулась рука. Насио встал, с бешенством глядя на пожилую горничную в очках с толстыми стеклами. На руке у нее висела корзина с бутылками и щетками.

Насио шагнул ей навстречу, теперь, когда стало ясно, что вошедший неопасен, его гнев усилился.

— Почему вы сюда врываетесь? Вы что, не видели таблички на двери?

— Таблички?

Слишком поздно он понял, что не повесил ее.

— Я очень сожалею, сеньор… — В голосе звучало скорее обвинение, чем сожаление.

Она поставила свою корзину, подошла к телевизору, убавила звук почти до шепота и повернулась к нему:

— Через две комнаты отсюда лежит больной человек. Совсем не обязательно включать телевизор так громко.

Насио сцепил зубы, с трудом подавив приступ ярости. Сейчас не время спорить с горничными.

— Хорошо, вы его убавили. А теперь уходите, пожалуйста.

Женщина с видом победителя зашагала к дверям, забрала свою корзину и остановилась, близоруко глядя на беспорядок в комнате. Ей в голову пришла мысль, как успокоить сердитого постояльца.

— Может, сеньор хочет, чтобы я прибрала в комнате, раз уж я здесь?

Насио мысленно проклял все отели мира, их служанок и особенно горничных, во всю сующих нос.

— Я не хочу, чтобы здесь убирали! Я хочу, чтобы вы ушли и оставили меня в покое!

Женщина с любопытством посмотрела на него и сочувственно спросила:

— Сеньор тоже плохо себя чувствует?

О Боже! Что надо этому созданью? Неужели она не понимает простого португальского языка?

— Я чувствую… — Его осенило. — Да, сеньора, — кивнул он. — Я действительно плохо себя чувствую. И если вы уйдете, я смогу лечь.

Она улыбнулась, довольная своей проницательностью. Голова моталась у нее на шее, как какая-то нелепая игрушка.

— Тогда, если я хотя бы перестелю кровать, сеньору будет удобнее.

Она шагнула к кровати. Насио преградил ей путь.

Горничная попыталась объяснить:

— Но, сеньор, это же очень быстро.

Насио заскрипел зубами. Этой упрямой психопатке слов было явно недостаточно! Он схватил ее за руку и повернул к двери.

— Мне будет гораздо удобнее, если вы сделаете, как вам сказано, и уйдете!

Женщина выдернула руку и фыркнула.

— В таком случае я смогу убрать у вас в комнате только после обеда, — сказала она с угрозой.

Насио сжал кулаки. Холодная ярость полыхала у него в глазах. Горничная, похоже, решила, что сделала все, что в ее силах, чтобы помочь, но сеньор, очевидно, не желает, чтобы ему помогли. Пожав плечами при мысли о неблагодарности некоторых людей, она вышла из комнаты и закрыла за собой дверь.

Насио рывком распахнул дверь, повесил табличку на ручку снаружи, потом снова захлопнул дверь и повернул ключ в замке. Он должен был повесить эту табличку сразу, как только ушла Ирасема, но это показалось ему одной из смешных и излишних мелочей, усложнявших план. Он снова подтащил кресло на прежнее место и достал из-под одеяла ружье. Телевизор придется оставить приглушенным, но маленького человечка это не спасет. Он снова поднял ружье и принялся изучать ситуацию у Мемориала.

Потребовалось несколько секунд, чтобы глаза снова привыкли к яркому солнечному свету; и тут он обнаружил, что церемония у Мемориала была очень короткой. Полицейские уже снова выводили свои мотоциклы на середину дороги. Фургон с телекамерой остановился сбоку, собираясь продолжить съемку с другой точки. В глазок прицела Насио увидел «крайслер». Пассажиры, улыбаясь и переговариваясь, рассаживались по местам. Он холодно улыбнулся. Несмотря на все помехи, времени оставалось вполне достаточно. Он переместил прицел на стоящий сзади «кадиллак».

Водитель уже сидел на месте, постукивая пальцами по рулевому колесу. Человек, сидевший сзади ближе к Насио, сел в машину, приподнялся, расправляя полу пиджака, и вновь опустился на сиденье. Следом за ним, слегка наклонясь, в машину садился толстый человечек. Палец Насио был на спусковом крючке, глаз замер в прицеле. Человечек с заметным усилием повернулся, опустился на сиденье и что-то сказал спутнику. При этом стал ясно виден левый нагрудный карман его пиджака.

Насио не сводил глаз с цели; прижатое к щеке ружье стало частью его самого. Палец медленно, неумолимо нажал на спусковой крючок.