«А теперь экстренный выпуск новостей».

Стэн зажмурился. Он прекрасно знал, что за лицо покажут сейчас на экране.

О Раймонде Голайте по-прежнему нет никаких известий.

Полиция до сих пор не знает, где его искать. Мальчика никто не видел, и тайна его исчезновения пока остается нераскрытой. Всех, кто может что-нибудь сообщить о Раймонде, просят немедленно откликнуться.

Немедленно… Значит, надо прямо сейчас… А что он им скажет? Он что-то видел, но ведь Фло-елла уже объяснила… Разве он может чем-нибудь помочь?

Предположим, он придет к ним. И станет рассказывать. Про то, как в окошке пустого дома появилось лицо? И как он увидел потом это лицо в «Новостях Ривердитча»? А расстояние между домами ярдов триста, и ветки мешают смотреть… Но лицо он запомнил?

НЕТ. Каждому ясно, какая это глупая чушь. Если Флоелла решила, что он ее разыграл, то уж полицейские точно скажут, чтоб он не валял дурака.

И тем более Папочка. Нетрудно представить, какое лицо у него будет, когда Стэн выступит со своим «сообщением». Папочка нахмурится и тихо скажет: «Стэн, такими вещами не шутят. Если хочешь что-нибудь рассказать, говори только правду».

Он уже видел, как они пойдут из полиции и Папочка грустно скажет: «Не ожидал от тебя такого». И как это будет ужасно.

Папочка ведь ни за что не поверит в его историю. Да он и сам с трудом верит.

В доме никого нет. Имельда сказала, а она-то уж знает. Он ведь и сам туда заходил, то есть в парк. Ну он неприятный, конечно, но какая разница, раз он совершенно пустой. Никаких признаков жизни.

Так что и у того окошка никто не мог стоять, а если и мог, он никак бы его не разглядел. С такого-то расстояния! И уж во всяком случае это не был Раймонд Голайт, потому что в то время он еще преспокойно ходил по музею.

Значит, он все придумал. Точно. Наверняка.

Да, конечно, но Стэну трудно было забыть это лицо и то, как оно глядело сквозь дождь, совсем настоящее и как будто бы неживое.

Стэн сказал, что идет к себе в комнату. Он накрылся с головой одеялом и повернулся так, чтобы лежать спиной к окну. И почему только Папочка до сих пор не повесил ему занавески!

Он слышал, как наверх прошла Флоелла, потом Папочка, мурлыкая что-то, отправился спать. Он слышал, как щелкнул выключатель.

Папочка лег.

Теперь вокруг было совсем темно. Вечерняя суматоха утихла, и улица замерла. Тихо-тихо. А Стэн все никак не мог уснуть.

Снаружи стоял старый черный дом, и на нем плясали лунные блики.

Огромный дом, опасный дом, пустой. Да, пустой. Так сказала Имельда.

Стэн спрятал голову под подушку. Не смотреть. И даже не думать об этом проклятом месте.

Но даже с закрытыми глазами он видел мрачный силуэт, одинокое окошко под крышей и лицо, которое глядит на него, через него, пустыми, пустыми зрачками… И сейчас у окна тоже, может быть, кто-то стоит. Тот, кого ищут повсюду. Раймонд Голайт.

Стэн вскочил на ноги. Он ДОЛЖЕН рассказать Папочке, и пусть тот смеется или называет его фантазером. Он должен рассказать Папочке то, о чем думал весь день. Может быть, все как-нибудь очень легко разъяснится и не надо будет больше бояться, что сходишь с ума.

Может быть, Папочка ему ПОМОЖЕТ, потреплет по волосам и скажет: «Ну что, понял теперь? Топай, спи». Он вышел в коридор. Тихонько толкнул дверь Папочкиной спальни и подкрался к кровати.

— Папочка, — прошептал он.

Никакого ответа.

— Папочка, — повторил он погромче.

Ни звука.

Он стоял и смотрел. Папочка посапывал, лежа на спине. Стэн дотронулся до его плеча. Папочка пробормотал что-то и повернулся на бок.

Стэн отдернул руку. Нет, не надо. Как его разбудишь, когда он так крепко спит? И как ни с того ни с сего заговоришь с ним про дом и про лицо?

«ПОМОГИ, — простонал внутри у него голосок. — ПОМОГИ, Я НЕ ЗНАЮ, ЧТО ДЕЛАТЬ».

Но будить Папочку уже не хотелось.

Он запрыгнул в кровать и прижался щекой к простыне. Ему никогда не было так одиноко. Только когда мама умерла. А больше ни разу.

А когда наконец он заснул, ему приснился странный, полный ужасов сон. Он кричал и хотел убежать, но кто-то звал его, тянул к нему руки и умолял: «Помоги!» Лица не было видно. Только руки и широкие от страха глаза. Не мигая, они смотрели на Стэна.

Опять и опять чей-то голос просил: «Помоги мне, пожалуйста. Потом будет поздно». — «Кто ты? — спрашивал Стэн, катаясь по простыне, сбивая в кучу одеяло, подушку. — Кто же ты?»

Но ему не ответили. Глаза закрылись, а голос шептал теперь совсем невнятно.

Зато где-то рядом раздался смешок. Гадкий, злой, так смеются только жестокие люди, и Стэн всхлипнул, потому что смех приближался и, значит, этот человек сейчас доберется и до него.

Он проснулся. Лоб был мокрым от пота, зубы стучали. Стэн сел на кровати и прислушался. Опять смех.

— Пошел вон! — закричал Стэн и тут только очнулся окончательно.

Стэн посмотрел на часы. Полвторого… Так рано? Ночь только что началась, ей тянуться еще много-много часов. Длинная темная ночь.

И он здесь один.

Он спустил ноги на коврик и постоял, стараясь дышать равномерно, чтобы скорей успокоиться. Ну вот, кажется, прошло.

Стэн повернулся. И посмотрел в окно на деревья, на небо, на дом. И УВИДЕЛ. В сводчатом окошке, высоко, под самой крышей.

Там было лицо, неподвижное и почти прозрачное. Оно немножко поблескивало, как будто изнутри его освещал маленький огонек.

Бледные щеки и лоб и сверкающие глаза. Каждая черточка видна так, что, кажется, можно потрогать пальцем. Вытянуть руку и прислонить ладонь… к чему?

— Н-н-нет, — простонал Стэн. Он не хочет смотреть и не будет, сейчас ляжет спать и…

Но лицо в окне не отпускало. Из темного дома на Стэна не мигая смотрел… нет, не Раймонд Голайт, а совсем другой мальчик. Стэн узнал его сразу.

Только теперь он не ухмылялся, не подмигивал, не скалил зубы.

Вообще не делал ничего такого, что привык делать в жизни Колин Армитадж.

Лицо у Крушителя словно застыло. И было таким же безжизненным, как раньше у Раймонда Голайта.

«НЕ НАДО, Я НЕ ХОЧУ, — лепетал голосок внутри Стэна. — ВЕДЬ ЭТО НЕПРАВДА. ПЕРЕСТАНЬТЕ, Я НЕ ХОЧУ».

Стэн сделал шаг к двери. Надо идти в коридор, там нет окон, оттуда не видно… Тело стало мягким и непослушным. Колени согнулись.

Стэн упал.