Катла не знала, что, когда она сбежала по тропе с Зуба Пса и понеслась по распадку меж холмов, уже было поздно. Она одолела болотистую низину у Овечьего ручья и промчалась по покрытому галькой откосу мимо лачуги Ма Галласен. Козы и кошки, которых держала старуха, равнодушно посмотрели на нее одинаковыми золотыми глазами. Но чужаки уже вошли в бухту, и женщины Камнепада остолбенели, начиная понимать, что они ошиблись.

Этот корабль разительно отличался от «Длинной Змеи» и, как давно стало ясно Катле, вообще не был похож на суда северян — огромный, неуклюжий, скорее пародия на настоящий корабль, он прибыл издалека, каким-то чудом уцелев в изменчивых водах Северного океана. Командовал им человек, которого даже друзья (их у него было немного, да и те в основном уже умерли) называли Ублюдок, а экипаж был набран из отъявленных головорезов, нанятых в разных уголках Южной Империи.

Но даже поняв, что они заблуждались, женщины не бросились врассыпную, а оцепенели от изумления. Чужаки были чисто выбриты и носили экзотические одежды. Кожа у них была очень смуглой, волосы — черными, и они совершенно не походили на рослых, светлолицых северян-бородачей. На них были одежды из яркого шелка и льна, расшитые бисером и золотой нитью, на поясах и шеях — серебряные и бронзовые цепи, на пальцах рук — перстни, на запястьях — чеканные бронзовые браслеты, у многих — ожерелья из камней и серьги, в которых сверкал и переливался на солнце янтарь. Ни курток, ни штанов из грубой ткани; вместо кожаных рубах, обшитых металлическими пластинами, — блестящие кольчуги. В руках — длинные узкие серебристые клинки, отливающие в предзакатном свете красным.

— Бегите! — закричала Тин Хилди, которая была не так глупа, как могло показаться. — Бегите, спасайтесь!

Ферра Брансен и Кит Фарсен в недоумении смотрели, как, подобрав юбки, под которыми оказались полосатые, сползшие чулки и башмаки из свиной кожи на толстой деревянной подошве, она побежала прочь, громко стуча грубой обувкой по камням. Она пронеслась мимо идущих навстречу Киттен Соронсен и Маглы Фелинсен, которые посмотрели ей вслед, раскрыв рты от удивления.

— Бедная дурочка, — презрительно фыркнула Киттен, — испугалась каких-то торговцев. Интересно, что они привезли? Эти люди умеют обращаться с покупателями. Я не откажусь посмотреть украшения и галианские шелка замечательного изумрудного цвета…

Тин Хилди неслась изо всех сил; следующими, кого она встретила, были старухи. Они кричали ей вслед:

— Куда ты так спешишь, Хилди Кроличья Лапа? Дом горит или собака съела твой обед?

Женщина с Тюленьего утеса толкнула соседку локтем.

— Побежала надевать подштанники, — хихикнула она. — А то распугает своим запахом всех мужчин!

Все захихикали, довольные шуткой, и двинулись дальше. Первая лодка с чужого корабля уже достигла причала; люди приставили к нему железную лестницу и принялись карабкаться наверх. В зубах у них были зажаты кинжалы.

Даже это не насторожило Маглу Фелинсен. Она повернулась к подруге, чтобы сообщить, как ей нравятся их блестящие черные волосы и орлиные профили, но обнаружила, что Киттен Соронсен рядом нет: ее алый сарафан виднелся на дальнем конце мола, откуда начиналась дорога вверх, к домам. Магла снова повернулась к лодке и в двух шагах от себя увидела мужчин. Один грубо схватил ее за руку и оценивающе осмотрел с ног до головы. Потом крепко стиснул ее грудь.

Магла пришла в ярость. Если бы подобное сделал северянин, даже во хмелю, то мужчины из семейства Маглы проучили бы его кулаками, а то и ножами, или ему пришлось бы заплатить штраф. На него самого, на весь его род легла бы печать позора. Никогда такой человек не смог бы жениться на приличной девушке; обычно его ждала судьба скитальца по морям.

Так вести себя с Маглой Фелинсен мог либо отчаянный храбрец, либо полный дурак. На Западных островах она была известна своим пронзительным криком и умением ругаться, и сейчас Магла использовала все свои навыки.

— Убери от меня лапы, грязный дикарь! Как ты смеешь вести себя подобным образом? Не сказав ни слова приветствия, даже не представившись! Постыдился бы хватать приличную девушку! Тебя что, не научили хорошим манерам там, откуда ты явился? Откуда ты вообще взялся?

Мужчина с недовольным видом отшатнулся, вероятно, вопли Маглы оглушили его. Не отпуская ее руки, он повернулся к товарищу и бросил несколько непонятных слов на свистящем языке южан; тот захохотал и что-то ответил. Потом с абсолютно бесстрастным видом он размахнулся и резко ударил Маглу кулаком в лицо. Глаза девушки остекленели, и она рухнула на доски мола.

Наблюдавших за этой сценой женщин охватила паника. Форна Стенсен, Кит Фарсен и Ферра Брансен завизжали и бросились прочь, нагоняя Киттен Соронсен и отчаянно крича. Старухи прекратили таращить глаза и кудахтать, подобрали юбки и ударились в бегство со скоростью, которую трудно было ожидать от женщин столь преклонного возраста; они напоминали выводок ежей, учуявших лисицу и спешащих спрятаться в укромном месте. Толстуха Брета, раскрасневшаяся после бега к гавани, набрав в легкие побольше воздуха, развернулась и, громко сопя, затопала назад; за собой, держа за руку, она тащила Марин Эдельсен.

Бера Рольфсен, хозяйка Камнепада, была ошеломлена происходящим. Вместе с Оттер Гарсен они не спеша шли к причалу, увлеченные беседой о соотношении наказаний и поощрений в деле воспитания трудных, непослушных дочерей, и неожиданно стали свидетельницами произошедшего между истрийским моряком и своенравной дочерью Оттер. Но только когда мимо них с криком «Разбойники! Разбойники!» пронеслась Тин Хилди, а за ней, не обращая внимания на колючие кусты, ранящие обнаженные голени, Киттен Соронсен, женщины поняли, что случилось неладное.

Бера глянула вниз, на причал, увидела, что даже старухи бегут, и сразу оценила ситуацию.

— О боги, Оттер! — воскликнула она, хватая спутницу за руку. — Подозреваю, что эти чужаки — не те люди, которых мы хотели бы видеть у наших берегов и в наших домах. Давай-ка вернемся в дом, запремся и дадим им отпор, чтобы нашим мужьям не было стыдно за нас. — Она помахала рукой женщинам, бегущим по тропе: — Быстрее! Быстрее назад! В дом!

— Но что же будет с моей дочерью? — спросила Оттер, пытаясь рассмотреть происходящее у причала.

— Думаю, сейчас мы ей ничем не поможем, — твердо произнесла Бера, — и вряд ли облегчим положение, если сами попадемся к ним в руки. — Помолчав, она спросила: — Ты умеешь стрелять из лука, Оттер?

Та в недоумении посмотрела на нее, приоткрыв рот. Помедлив, ответила не совсем уверенно.

— Кажется, да…

— Тогда, — Бера положила ей руку на плечо, — попытаемся выжить сами, а потом спасем и твою дочь.

Стоя между кустами боярышника, там, где тропа делала петлю и уходила обратно к скале, Катла наконец смогла разглядеть происходящее в гавани. Она видела, как два чужеземца перенесли тело Маглы Фелинсен в одну из своих лодок, и нахмурилась. Она мертва? Потеряла сознание? Что там случилось? Катла не могла понять, зачем чужакам Магла Фелинсен — хоть живая, хоть мертвая, — но допускала, что может быть предвзятой в этом вопросе, в конце концов, о вкусах не спорят. Она почувствовала облегчение, когда женщины, забыв о любопытстве, ударились в бегство. Теперь она думала о том, что делать ей дальше.

Она могла спрятаться на Зубе Пса и оставаться там, пока все не кончится. На краткий миг эта мысль показалась привлекательной, но она появилась и улетела, как унесенная ветром бабочка, — Катла прогнала ее, несмотря на настойчивые увещевания своего внутреннего советчика. Еще она могла побежать к дому и присоединиться к остальным, принять участие в обороне — но и эту мысль Катла отбросила почти сразу. Сражаться в тесных комнатах, толкаясь локтями с бессмысленно вопящими женщинами… Ей придется проглотить собственную гордость и исполнять приказы матери — нет, это немыслимо. Лучше оставаться снаружи и действовать самостоятельно. Она будет бегать, стрелять, сражаться, заставать врага врасплох. «А если мне суждено худшее, — подумала она, — то я умру не как кролик в ловушке, запертая с остальными в доме, а под открытым небом, с оружием в руке». Катла огляделась и побежала, высматривая место, удобное для засады.

Со скоростью, невероятной для женщины, отягощенной повседневными трудами на протяжении последних двадцати лет и родившей восьмерых детей — пятеро из них умерли во младенчестве, а шестой погиб на двадцать пятом году жизни, — Бера Рольфсен добежала до Перекрестка Фейи, где тропинка пересекалась с другой, огибающей деревню. Здесь кусты боярышника смыкались кронами, образуя над дорожкой арку, которая во время пятой луны покрывалась, как пеной, розовыми соцветиями, источающими пряный возбуждающий аромат, напоминающий запах крови. Так и должно пахнуть дерево, посвященное богине плодородия. В старые времена на Камнепаде бытовала традиция, согласно которой девушки, желавшие выйти замуж, в первый день весны поднимались до рассвета, бежали к заливу и садились в темноте у самой линии прибоя, расставив ноги; волны омывали их лоно, а они думали о своих возлюбленных и молили Сура, чтобы те обратили на них свое благосклонное внимание. Бера Рольфсен помнила тот день, когда сама проделала это, думая о высоком молодом красавце с точеным профилем и пронзительными глазами, помнила, как бежала назад, вверх по тропинке, и стояла под аркой боярышника, пока первые солнечные лучи не упали на нее сквозь ветки, а потом поднялась на цыпочки и сорвала цветок из середины арки — благословение Фейи. Помогла богиня или нет, но мечта ее сбылась — три дня спустя Аран Арансон, перевалив через горный хребет, приехал на своем невысоком крепком пони просить ее руки. За долгие годы арка поднялась выше — слишком часто срывали с нее цветки и даже целые ветви; теперь только очень рослая девушка могла дотянуться до цветов и сорвать их, не уколов пальцев о шипы, не разорвав рукава. А это считалось плохой приметой: даже капля крови обрекала на выкидыш при первой же беременности, разорванная ткань означала распад семьи или, что еще хуже, сулила девушке безбрачие. Вскоре стало ясно, что никто уже не может исполнить ритуал, не навлекая на себя несчастья, и обычай был отвергнут. Но арка оставалась тем местом, с которым у женщин острова было связано множество ужасных и восхитительных преданий.

Пройдя под аркой, хозяйка Камнепада свернула и почти сразу же наткнулась на Киттен Соронсен, которая лежала, застряв в зарослях боярышника и лихорадочно пытаясь высвободиться из колючих ветвей, не порвав алого шелка. Расшитая бисером туфелька Киттен — подарок Хаки Ульфсона, абсолютно непригодная для бега по каменистым тропам обувь, — торчала из-под корневища, выступающего над тропой; очевидно, девушка споткнулась об него, не заметив впопыхах.

— Во имя Сура, девочка! — отрывисто произнесла Бера. — Вставай, беги!

Киттен повернула к хозяйке Камнепада заплаканное лицо.

— Не могу, — всхлипнула она. — Мое платье не пускают колючки. Это мое лучшее, мое… А-а!

В руке Беры оказался большой кусок замечательного алого шелка. Костяшки кулака побелели — с такой силой она сжимала шелк.

Киттен с ужасом выдохнула:

— Теперь я никогда не выйду замуж!

— Ради спасения себя и других можно пожертвовать и большим, чем тряпка, — ответила Бера, сурово глядя на испуганную девушку. — Беги в дом, собери ножи, палки, все, что можно метать и чем можно ранить. — Она поставила Киттен на ноги. — Иначе ни одна из нас никогда не сможет сама выбирать мужчину, с которым ложиться в постель.

Киттен Соронсен побледнела и побежала от священных боярышников Фейи со всей возможной скоростью.

Бера перевела дух и быстро последовала за ней. На вершине холма она заметила тощую фигурку Тин Хилди, которая карабкалась через стену, ограждавшую дом.

— Тин! Хилди! — закричала Бера.

Балансируя на верху стены, девушка оглянулась, увидела, что ее зовет хозяйка Камнепада, и шлепнулась обратно на землю.

Бера одолела подъем, пробежала по жесткой траве и удивительно проворно перескочила через ограду.

— Пойдем со мной! — сказала она Тин, протянув ей руку и помогая перебраться во двор.

Той ничего не оставалось, как повиноваться, хотя ноги ее не хотели слушаться. Держась за руки, они направились к кузнице. Войдя внутрь, Бера сняла с крюка, вбитого под полкой с инструментами, связку ключей. Несколько мгновений она рассматривала их, гадая, какой ключ к какому замку, каким запирать дом, хлев, кузницу, стойло, склады, а потом бросила связку на пол.

— Нельзя терять времени, — решительно сказала она, взяв со стены увесистую полосу железа. Миг спустя она уже изо всех сил била по массивному дубовому сундуку, в котором хранилось оружие. Наконец она раздробила то место, куда были врезаны замковые скобы, расшатала их, выдрала вместе с замком и отбросила крышку.

— Проклятие! — громко выругалась она.

Тин Хилди зажала рот ладонью. Девушка никогда не слышала, чтобы хозяйка Камнепада ругалась: она всегда была такой сдержанной женщиной и, даже приходя в ярость, не теряла самообладания.

— Клянусь волосатыми яйцами Сура! — богохульствовала Бера, в бешенстве пиная сундук ногой.

Он был пуст, если не считать пары старых тупых ножей и пучка стрел без наконечников. Кто-то забрал все оружие, хранившееся в сундуке на случай крайних обстоятельств. То ли Аран взял его для вооружения своей команды, то ли кто-то другой для неизвестных целей. Странным было то, что, кто бы это ни сделал, он не поленился запереть пустой ящик. Может быть, вор рассчитывал, что пропажа останется незамеченной?

Гадать не было смысла. Бера осмотрела помещение. На стене висел прекрасный меч, который Катла пообещала для матери Тора Лесона, и два кинжала, выкованные ею в качестве образцов. Она не успела нанести на них чернь, и выглядели кинжалы скромно, но лезвия были остры как бритва и крепки, как настоящее боевое оружие.

Три клинка, пусть и отлично сработанных, — очень мало для того, чтобы отразить нападение целого отряда. Им нужны луки и стрелы, копья и дротики — необходимо держать врага на расстоянии, иначе они погибли; у них нет шансов в рукопашном бою против сильных, опытных бойцов.

Возле другой стены нашлись метательные копья — дюжина или больше. Бера сняла со стены кинжалы и меч и вручила их Тин. Потом по одному уложила на руки девушке копья. Больше та унести не могла.

— Быстро тащи все это в дом! — велела Бера. Тин боком вышла через дверной проем и заспешила к дому, с трудом справляясь с громоздкой ношей.

«Сарай! — вдруг подумала Бера. — Аран и мальчики всегда хранили там свои луки».

Она бросилась из кузницы и побежала через двор, молясь, чтобы муж не забрал луки с собой («Зачем они ему? — с горькой иронией думала она. — От скуки стрелять чаек в перерывах между штормами?»). Мельком она заметила, что на вершине холма суетятся несколько женщин, а внизу, в гавани, чужаки уже полностью высадились на берег и разделились на два отряда. Первый направился на восток, в сторону лощины, которая вела к Зубу Пса и в обход горы. «Эта прогулка им не понравится», — подумала Бера со злорадством. Чужаки могли найти там только кошек и коз старой Ма Галласен. Хотя как знать, возможно, эти животные сумеют постоять за себя или спастись бегством в отличие от женщин. Второй отряд двинулся на холм, преследуя убегающих женщин, и уже настигал Ферру Брансен, которой мешали слишком пышные юбки.

Времени почти не оставалось. Сжав зубы, Бера вбежала в сарай и — благодарение Суру! — увидела большой охотничий лук Арана Арансона, висящий на обычном месте, а под ним — большую связку стрел, завернутую в промасленную холстину. Она быстро размотала ткань и пересчитала — две дюжины отличных стрел, снабженных упругим пером из крыла дикого лебедя. Хорошо, но недостаточно. Эти стрелы предназначены для стрельбы на большие расстояния. Нужны еще стрелы для ближнего боя, с прочным древком и особыми наконечниками. Она внимательно осмотрела сарай и отыскала еще три малых лука и целый ларь всевозможных стрел с различными наконечниками. Некоторые почернели от времени, острия покрыла ржавчина, многие были сломаны, но в целом они вполне годились. Предстояли отнюдь не состязания в меткой стрельбе, а схватка на жизнь или на смерть.

Сложив все найденное в ларь со стрелами, хозяйка Камнепада подняла его и резво, как восемнадцатилетняя девушка, побежала к дому. Когда она достигла дверей, к ограде уже подходили чужаки.

— Запирайте двери! — закричала она, бросая на пол ларь с луками и стрелами.

— Ферра еще там… — начал кто-то.

— Мы не можем ее ждать! — Бера захлопнула дверь и задвинула железный засов. — Скамьи! Закрывайте дверь скамьями!

Женщины бестолково выполняли ее распоряжения. Оттен Гарсен подбежала к куче оружия, быстро выбрала длинный гибкий лук из вяза и бросилась в дальний конец помещения, где находилась лестница на чердак. Там она ловко выбралась на крышу и принялась пробивать ножом дыру в кровле из дерна.

— Помогите мне! — крикнула она, и одна из женщин с Тюленьего утеса, поднявшись на чердак, начала резать дерн изнутри.

— Кто еще умеет стрелять из лука? — громко спросила Бера.

Но никто не ответил. Она переводила взгляд с одной женщины на другую, видела, как они смущенно отводили глаза, признавая недостатком то, что раньше таковым не считали. Наконец старая Тиан Йенсен молвила:

— Глаза у меня теперь не те, что прежде, но в молодости я подстрелила нескольких кроликов.

Бера подняла большой лук, взяла дюжину стрел с лебединым пером и вручила их Тиан.

— Тебе не придется долго высматривать цель, — сказала она, — потому что эти люди гораздо крупнее кроликов и не умеют бегать так быстро. — Потом она повернулась к Мортену Дансону. Мастер сидел в углу возле задней стены так спокойно, словно все происходящее его не касалось. Бера твердо посмотрела ему в глаза. — А вы, господин корабел, что предпочитаете — большой лук, чтобы стрелять по ним с крыши, или короткий — для ближнего боя?

Корабельщик спокойно выдержал ее взгляд.

— Я с этими людьми не ссорился, — просто ответил он.

Бера зло рассмеялась.

— Правда? А они об этом знают? — спросила она, не рассчитывая дождаться ответа. Потом взяла малый лук, изготовленный из тиса и кости, и бросила его мастеру. Он крякнул, поймал лук и посмотрел на него так, словно это был морской угорь и он не знает, как его держать, чтобы тварь не кусалась. За луком последовал пучок стрел, рассыпавшийся по полу у ног корабельщика. Он помедлил мгновение, словно в замешательстве, потом подобрал стрелы и подошел к одному из окон.

Бера снова подумала о том, как мало у них оружия. Потом обошла зал, распределяя то, что осталось: копья — молодым и проворным, у которых был шанс нанести хотя бы один удар; кинжалы — тем, кто умел их держать. Наконец она подошла к Киттен Соронсен.

— Копье или кинжал? — спокойно спросила Бера. Лицо красавицы было бледным; из царапин, оставленных колючками боярышника, еще сочилась кровь, смешиваясь со слезами, которые Киттен, всхлипывая, размазывала по лицу. Глаза ее были круглыми, как у совы.

Трясущимися руками Киттен взяла один из лучших кинжалов Катлы.

— Никогда не думала, что скажу это, но сейчас жалею, что не училась у Катлы, когда она мне предлагала, — тихо произнесла она.

Старуха Рольфсен выбрала копье из вяза с острым хитрым наконечником.

— Кто на такое наколется, — сообщила она, — далеко не убежит.

Себе Бера оставила меч, сделанный Катлой для матери Тора. Он пришелся ей по руке, был удивительно легким и удобным. Когда она сжала его рукоять, по кисти прошло тепло, словно Бера коснулась живого существа. Она несколько раз взмахнула клинком, вспоминая тот единственный урок, который дал ей Аран почти двадцать лет назад, когда вместе с отцом готовился идти на войну с Южной Империей. «Эйранскими клинками можно и колоть, и рубить. Не слишком нежничай с врагом, — говорил ей муж. — Если затеешь с ним красивую игру, считай, что пропала. Вложи в удар всю силу, и ты отрубишь врагу руку или ногу, даже не почувствовав сопротивления костей. Если сделаешь это, можешь о нем забыть».

Бера содрогнулась и вложила меч в ножны. Может, до этого и не дойдет. Подобрав охотничий лук и колчан со стрелами, она побежала к лестнице, забралась на чердак и присоединилась к Оттер и женщине с Тюленьего утеса, которые готовились встретить гостей.

Они покинули остров Далекий с крепким попутным ветром. Эрно стоял у руля и чувствовал на губах соленый вкус ветра, который ерошил его волосы, набрасывал пряди на глаза. Быстрее корабль мог идти только в том случае, если б имел крылья, но это было невозможно. Во всей Эльде только корабль Сура, «Ворон», обладал крыльями и был наделен сверхъестественными качествами. Сияло солнце, было тепло, на островах у кромки воды нежились стада серых тюленей, и у Эрно возникало удивительное и радостное ощущение того, что все в мире идет хорошо. Скоро он сможет обнять Катлу Арансон. Он в тысячный раз напоминал себе, что это по ее требованию он покинул Лунную равнину, но почему Катла настояла на этом, он до сих пор не понимал. Сейчас он лишь изредка вспоминал об истрийской женщине, да и тогда думал, что ее черные волосы и мягкий взгляд были лишь обманом, выдумкой, и чувствовал вину, которая накатывала на него, словно морские волны.

— Завтра на рассвете мы увидим Камнепад, — раздался голос у него за спиной.

Обернувшись, Эрно увидел Джоза Медвежью Руку. Тот пристально глядел на Эрно, ожидая ответа.

— Да, — кивнул он, — наконец-то.

— Надеюсь, мы не опоздали, и мастер-корабельшик еще там.

— А где еще он может быть?

— Если Аран Арансон похитил его, чтобы построить корабль, то мог взять и с собой в плавание.

— Я слыхал, Мортен Дансон — человек сухопутный, — заметил Эрно. — Вроде бы он никогда не всходит на борт корабля, если только тот не стоит на крепком якоре в безопасной бухте.

Джоз в сомнении покачал головой.

— Не понимаю, как может такой человек строить корабли, способные выдержать арктические шторма.

Эрно какое-то время обдумывал это замечание, потом сказал:

— Насколько я знаю, Катла Арансон никогда не была на войне, однако она отковывает лучшие в этой части океана клинки.

Джоз Медвежья Рука с нежностью коснулся рукояти своего меча и согласно кивнул:

— Да, она замечательная женщина, это точно.

— Я собираюсь жениться на ней, — твердым голосом сообщил Эрно.

Великан-наемник громко расхохотался.

Эрно строго посмотрел на него:

— Что тебя так рассмешило?

Джоз вытер ладонью глаза.

— Парень, — начал он, — ты еще очень мало знаешь о жизни, если думаешь, что все так просто. Женщины — странные и противоречивые существа. — Он помолчал. — И Катла Арансон, я бы сказал, одна из самых загадочных представительниц своего племени. У нее такой характер, что я не могу себе представить, как она пойдет за тобой, словно молодая телочка, которую ведут на золоченой веревке.

Эрно представил себе эту картину, и ему стало неприятно.

— Я знаю, — сдержанно ответил он, вспоминая дерзкую натуру Катлы и ее странные шутки и выходки, ее упрямство и довольно странное мнение о супружестве. Потом перед его внутренним взором явились ее роскошные волосы и смеющиеся глаза, и он вспомнил, как она поцеловала его у королевской палатки во время Собрания. Внезапно он снова ощутил прилив сил и радости.

Все будет хорошо.

А Катла Арансон в это время устраивала засаду. Забравшись на скалистый выступ, нависавший над тропой, которая вела к гавани, она спряталась в густой тени. Потом, ничего не предпринимая, она пропустила мимо дюжину чужаков — в этом направлении они могли найти только лачугу Ма Галласен и руины рыбацкого поселка, разрушенного Большим штормом; люди оттуда давно ушли. Она высматривала, не отстал ли кто-нибудь из врагов от отряда. Наложив стрелу на тетиву, она наблюдала за тропой с зоркостью сокола, от которого не может укрыться ни малейшее движение в траве. Наконец она увидела двух отставших людей: первый волок по траве безвольное тело Ферры Брансен, а второй точными ударами своего красивого меча полосовал ее юбки, так что они превращались в ленты, стелющиеся по земле. Они хохотали до упаду и отпускали шуточки на своем напевном языке. Лицо Ферры посинело от побоев, один глаз совершенно заплыл и был покрыт запекшейся кровью. Катла дождалась, когда отряд впереди скрылся за поворотом тропы, с силой натянула тетиву и, выдохнув, спустила ее. Стрела со свистом ушла к цели.

Выстрел был настолько удачен, что человек рухнул, даже не вскрикнув. Немедленно наложив вторую стрелу, Катла, жестоко улыбаясь, наблюдала за вторым бандитом. Она впервые сознательно убила врага и чувствовала глубочайшее удовлетворение.

Вытаращив глаза, второй озирался в полном недоумении; он еще не понял, что произошло. Его товарищ лежал на земле лицом вниз, стрела — короткий крепкий дротик, который Катла изготовила для охоты на кроликов, — вошел в глаз так глубоко, что голова трупа заняла почти естественное положение, словно он заснул на ходу или потерял сознание, А Ферра Брансен (у которой, по мнению Катлы, были овечьи мозги) тем временем и не думала бежать, как это сделал бы любой нормальный человек при подобных обстоятельствах, чтобы спасти свою жизнь; она сидела с открытым ртом и ощупывала ладонями землю и камни, словно ловила каких-то насекомых. Враг еще не понял, что попал в засаду, а Катла уже выпустила вторую стрелу. Чужак, опрокинувшись на спину, рухнул в заросли ежевики.

Это оказалось совсем несложно. Куда проще, чем охотиться на кроликов.

Катла выждала, чтобы убедиться, что никто не идет посмотреть, где застряли эти двое, потом соскользнула вниз и спустя мгновение уже стояла на тропе — с луком и колчаном на плече и коротким мечом в руке — на всякий случай.

— Пойдем, Ферра, я отведу тебя в безопасное место, — сказала она, поднимая девушку за руки.

Может быть, тело Ферры и находилось в этот момент на тропе, но сознание блуждало неизвестно где. Она стояла как выходец с того света, и в немигающих глазах отражался свет закатного солнца; никаких действий для собственного спасения она, по-видимому, была не в состоянии предпринять. Катла закатила глаза к небу.

— О боги, — произнесла она, взяв Ферру под локоть, чтобы увести. — Ты вполне заслуживаешь подобной участи, но лучше бы нам поскорее убраться отсюда.

С большим трудом она отвела Ферру в относительно безопасное место — к сараям, в которых рыбаки вялили рыбу. Со вздохом облегчения она заперла девушку в одном из них, чтобы та не выбралась и не стала бродить по острову, как привидение, а затем направилась к дому.

Капитан Гало Бастидо оставил своих людей у ограды.

— Помните, — предупредил он их, — наша главная задача — захватить человека, которого зовут Мортен Дансон, и доставить его живым и здоровым к лорду Руи Финко, потому что он умеет строить корабли, необходимые Истрии для войны. Только после того, как он будет наш, вы сможете заняться женщинами.

Он видел, как братья Мило и Нуно Форин обменялись взглядами — никакие увещевания капитана не могли помешать им предаваться любимым забавам, как Писто Дал в задумчивости поскреб обезображенную шрамами щеку, а два мечника отступили немного назад, словно предоставляя другим делать за них грязную работу. А работа вполне могла оказаться грязной, судя по тому, что они видели перед собой. Дом представлял собой длинное невысокое строение из прочного дерева, камня и дерна. Оно защищало от яростных ветров, проливных дождей, сильных морозов. Главная дверь была плотно закрыта и, конечно, забаррикадирована изнутри. На крыше с оружием в руках расположились три женщины; смотрели они вызывающе. Однако пока не был виден ни один мужчина, что само по себе удивительно. К каждому окну приникли лица, но Бастидо мог поклясться, что ни одно из них не принадлежит представителю той части человечества, которая носит бороду. Но ему было все равно, кто засел в доме — мужчины или женщины. Он раньше уже бывал в подобных ситуациях и знал, что делать. Правда, без значительных потерь здесь не обойтись.

Он взобрался на ограду, зная, что будет вне досягаемости стрел защитников дома.

— Приветствую вас, люди Камнепада! — выкрикнул он на Древнем языке и замолчал, ожидая ответа.

Дом безмолвствовал. Женщины на крыше стояли, наложив стрелы на тетивы луков, и смотрели на пришельцев совершенно бесстрастно, словно ради забавы собрались пострелять в цыплят, как это делал когда-то в детстве он сам вместе с братом. Одна из женщин была очень старой; Ублюдок подумал, что она годится ему в бабки.

Набрав в грудь воздуха, он громко обратился к ним:

— Меня зовут Гало Бастидо, я — капитан корабля. Истрия объявила вам войну, и мы приплыли из имперского города Форента по приказанию его лорда, чтобы забрать корабельного мастера Мортена Дансона. Выдайте его нам, и мы уплывем, не причинив вам вреда. Если вы откажетесь сделать это, то мы возьмем его силой, и многие из вас погибнут!

Барангет за его спиной хрустнул суставами пальцев и отпустил какую-то непристойную шуточку, обращаясь к соседу.

Одна из женщин, наблюдавших за чужаками с крыши, худощавая, невысокая, с длинными темно-рыжими косами, решила говорить от имени жителей острова.

— Убирайтесь отсюда! — крикнула она на Древнем языке с эйранским акцентом; слова звучали резко, гортанно. — Мы не собираемся отворять вам двери и никого не выдадим по доброй воле.

Бастидо рассмеялся.

— Не стоит вам ввязываться в драку с нами. Со мною тридцать опытных воинов.

— А со мною — пятьдесят! — соврала Бера.

— Пятьдесят слабых женщин, ты хочешь сказать, — подал голос Барангет. — И каждая их этих курочек вполне созрела для того, чтобы пощипать ее.

Капитан резко обернулся и гневно уставился на него. Тихо, но твердо он произнес:

— Слушай, мастер Кнут, корабела лучше взять без боя; искалеченные женщины стоят очень немного…

Оттер Гарсен взяла хозяйку Камнепада за руку. Шепотом, так, чтобы их не услышала женщина с Тюленьего утеса, она предложила:

— Слушай, Бера, может, выдать им корабельщика? Какой нам от него прок? Из-за него мы раньше времени окажемся у Фейи и веки вечные будем вышивать для нее узоры.

— Нет, — сурово возразила Бера. — Мортен Дансон уже пережил унижение, когда был похищен для моего мужа, при этом я потеряла одного из сыновей. Может, он мне и не очень нравится, но я не выдам его шайке убийц из Южной Империи. В клане Камнепада помнят о том, что такое честь.

— Они выглядят устрашающе, — продолжила Оттер. — Какие у нас шансы выстоять против них?

— Это мы скоро узнаем.

— Можно было солгать, что Мортена Дансона здесь нет.

Бера фыркнула.

— Я не умею лгать. Честь не позволяет.

— Эта честь доведет нас до погибели.

— Если и погибнем, чести не потеряем.

Оттер поморщилась, потом, вздохнув, расправила плечи.

— Пусть тогда вместе с нами умрет много врагов, — мрачно произнесла она.

Бера Рольфсен повернулась к чужакам и подняла свой меч.

— Мы хоть и женщины, но не беззащитные. Если выдумаете, что мы легкая добыча, то попытайте счастья, капитан Гало Бастидо; но здесь не куры, которые ждут, когда их ощипают, и единственный урожай, который вы соберете, — наши стрелы и копья!

Бастидо покачал головой.

— Ну что ж, делайте как знаете. Вы не станете отрицать, что вам предлагали уладить дело миром! — Он повернулся к своим людям: — Постарайтесь их не калечить, — сказал он. — Помните, что каждая из этих женщин, если она будет жива и здорова, принесет нам на рынке в Гибеоне по крайней мере триста кантари!

Как только истрийцы двинулись вперед, один из них внезапно вскрикнул и упал. Это был уроженец севера Империи, жилистый смуглый мужчина по кличке Потрошитель; он двадцать лет разделывал рыбу, которую ловили рыбаки Сэры, и отлично управлялся с длинным острым ножом. Сейчас из его живота торчал наконечник стрелы. Он извивался, как разъяренная змея, хватался за древко в боку окровавленными руками и пронзительно кричал, пока Барангет не отсек ему мечом голову.

— Рана в живот, — спокойно объяснил он слегка шокированному Бастидо. — После таких ран редко выживают, к тому же он такой крик поднял.

Писто Дал захохотал:

— А мне он просто не нравился.

Клермано, самый опытный в отряде, раздумывал, откуда прилетела стрела. Она ударила Потрошителя, стоявшего позади всех, в левый бок, и вышла через живот. Стреляли явно не со стороны дома, к тому же оттуда до него было слишком далеко.

Это заинтересовало не только Клермано. Оттер повернулась к женщине с Тюленьего утеса, но ее стрела лежала на тетиве, а Бера еще не открывала колчана. Она крикнула вниз, тем, кто находился в доме:

— Кто-нибудь из вас стрелял? Отвечайте быстро!

Послышался голос Киттен Соронсен:

— Никто здесь не стрелял; мы не знаем, кто его ранил.

Не обращая внимания на колючки, которые цеплялись за одежду, Катла Арансон спрыгнула с переплетенных аркой ветвей боярышника и бесшумно перебежала за ограду дома; лук, закинутый за плечо, бил ее по спине. Там, где ограда сворачивала под прямым углом, она остановилась и, приподнявшись, глянула на дом. Теперь она была не сбоку от врагов, а позади них, и видела, как двое оттаскивают обезглавленное тело в канаву, а остальные открывают колчаны и снимают с себя богато украшенные, но небольшие южные луки. «Не дальнобойные, — подумала Катла. — Им придется подойти поближе к дому, чтобы стрелять». Она видела, что ее мать и женщины на крыше изготовились для стрельбы и взяли чужаков на прицел, и одобрительно кивнула. Такой она мать никогда раньше не видела. Катла почувствовала, как ее наполняет гордость.

Нападающие произвели несколько пробных выстрелов, но стрелы упали, не долетев до целей. Их главарь приказал что-то, и они начали продвигаться вперед. «Давайте, — думала Катла, — еще несколько шагов…»

Когда враги прошли эти несколько шагов, Оттер Гарсен показала, на что способна, попав одному из них в горло стрелой с черным оперением.

«Одна из моих», — радостно подумала Катла, которой начинало нравиться происходящее. Она достала из колчана такую же стрелу и наложила на тетиву охотничьего лука. Потом прицелилась в крупного мужчину, черные волосы которого были собраны в хвост, а в правом ухе блестела серебряная серьга. Свистнув, стрела промелькнула в воздухе и вонзилась врагу между лопаток. Катла не стала дожидаться, пока чужаки опомнятся, и метнулась вдоль стены, стараясь пригибаться как можно ниже. На углу она снова выглянула. Над головой пролетели сразу три стрелы, и она почувствовала, как шевельнулись волосы, словно тронутые ветерком. Двое воинов отделились от основной группы и бросились к ней.

— Проклятие! — выругалась Катла и понеслась вниз с холма, но при этом ее разбирал смех. Оказавшись в роще, она взобралась на старый дуб, покрытый грубой морщинистой корой, и распласталась на толстой ветви. В таком положении стрелять из лука было очень неудобно, но они с Халли в детстве частенько играли в охоту друг на друга, и она всегда побеждала. Один из врагов вломился в подлесок, как кабан во время гона. Она сразила его стрелой в грудь. Второй появился через несколько мгновений. У Катлы не было времени, чтобы достать стрелу и как следует прицелиться. Повесив лук на руку, она достала метательный клинок из ножен, закрепленных на бедре, и замерла, выжидая удобный момент. Но этот человек оказался более осторожным, чем его товарищ. Сначала он не видел убитого, но потом заметил в траве его вытянутую руку; он резко отпрянул назад, и брошенный Катлой нож вонзился в мох там, где он только что стоял.

Чужак поднял глаза и посмотрел на дуб. Одну его щеку пересекал шрам, собиравший кожу морщинами; отметина была светло-розовой и резко контрастировала с темной, почти коричневой кожей лица. Шрам поддернул вверх один угол рта, и казалось, что мужчина непрерывно ухмыляется, выставляя напоказ два желтых, острых, как у крысы, зуба. Катла мгновение рассматривала эту отвратительную физиономию, а потом осознала, что враг смотрит прямо на нее сквозь бурые, увядшие листья. Другой угол рта тоже пополз вверх — чужак хищно улыбался.

— Попалась! — прохрипел он на Древнем языке.

Это было последнее слово, которое произнес в своей жизни Писто Дал. Второй нож Катлы, прекрасно сбалансированный метательный снаряд с рукоятью, отделанной сардониксами, и с вытесненным узором на клинке, с хрустом вошел в то место на лице наемника, где до этого был нос. Катла видела, как он свел глаза к его рукояти, словно хотел рассмотреть, что за нарост появился у него. Потом ноги его подогнулись, он рухнул на колени и умер в позе почитателя Фаллы.

— Нет, — сказала Катла негромко, спрыгнув с дуба. — Это ты попался.

К тому времени, когда она, очистив ножи, вернулась к вершине холма, положение дел ухудшилось. Враги сумели подобраться к дому так близко, что теперь стрельба из окон не имела смысла. Только двое из нападавших лежали мертвыми на земле, хотя двор был утыкан стрелами с гусиным оперением, среди которых валялись, как бесполезные палки, брошенные из дома копья. Еще двое разбойников прихрамывали, ноги у них были перевязаны окровавленными тряпками — у одного голень, у другого бедро. Несколько мужчин вскарабкались по углу дома и забрались на крышу. Беры и Оттер не было видно, а третья женщина лежала наверху, пронзенная двумя толстыми стрелами. Чужаки принялись терзать дерн клинками, проделывая в нем большие дыры.

А внутри Бера Рольфсен столкнулась с угрозой мятежа.

— Отдай им его! — требовала Тиан Йенсен. — Он не наш. Нам нет дела, что с ним станет.

Сам Мортен Дансон был бледен, руки его тряслись.

— Отпустите меня, — произнес он. — Они хотят, чтобы я строил для них корабли, и не посмеют убить меня.

— Мы этого не сделаем, — твердо ответила Бера. — Даже если это спасет нам жизнь. Ты построишь им флот, на котором они нападут на Эйру, и погибнет множество людей.

Мастер повесил голову. Он не знал, что сказать. Он не хотел оказаться в руках этих злобных чужеземцев — это он знал наверняка, но он также не желал быть причиной гибели женщин. Кроме того, если пришельцы будут атаковать дом, он и сам мог погибнуть по чистой случайности.

— Он может построить для них плохие корабли, — предложила Форна Стенсен. — Они поплывут и утонут в океане, и их проклятые команды пойдут на дно; Сур построит из их костей стены для своего нового дворца.

Мортен Дансон энергично закивал:

— Да-да, это я могу!

Бера горько рассмеялась.

— Если ты думаешь, что они оставят нас в покое, заполучив тебя, значит, ты глупее, чем я думала, мастер-корабел. Захватив тебя, они придут за нами. Они мечтают получить награду, обещанную за тебя лордом Форента, но это не те люди, которых можно удовлетворить лишь деньгами. — Она повернулась к женщинам и обвела их суровым взглядом. — Посмотрите на этих чужаков. Это шайка наемных головорезов, готовых за несколько кантари продать своих матерей, сестер и любовниц. Все вы знаете, что рассказывают о людях из Южной Империи, об их неуемном корыстолюбии. Они презирают женщин и используют их только для того, чтобы получить удовольствие. Вы видели, что они сделали с несчастной Маглой Фелинсен… — При этих словах Оттер Гарсен застонала, заломив руки. — Вы видели, как они поступили с одним из своих, когда он получил стрелу в живот. Это не благородные воины, соблюдающие кодекс чести; они убивают, если хотят взять что-то, и не задумываются ни на миг, кто перед ними. Подумайте над тем, что я сказала. Сейчас они прикидывают, сколько выручат за нас, когда продадут на невольничьем рынке!

Какая-то из женщин начала рыдать.

— Слезами делу не поможешь! — крикнула Бера сердито, глядя на толстуху Брету и Марин Эдельсен. — Утритесь и приготовьтесь обагрить ваше оружие кровью истрийцев, если хотите сласти свои жизни и свою честь. Не обещаю, что мы их одолеем, но по крайней мере не будем опозорены перед нашими мужчинами, не пойдем, как телята, под нож мясника.

Шмыгая носами, женщины с сомнением смотрели на свои копья и ножи. Потом, собравшись с духом и покрепче сжав оружие в руках, они приготовились защищаться.

— Пусть приходят, — заявила Геста Рольфсен, потрясая копьем. — Если мы и погибнем, то сражаясь.

В этот момент у задней стены послышался шум — один из наемников, забравшихся на крышу, проник на чердак и спрыгнул вниз. Толстуха Брета сразу же ткнула в него копьем. Острие скользнуло по блестящей кольчуге, женщина не устояла и упала на коле-ни у ног чужака. Это был стройный молодой паренье миндалевидными глазами; с улыбкой победителя он протянул Брете руку. Ни один мужчина никогда так не улыбался ей, тем более такой красивый, и Брета безропотно взяла его за руку. В это время сверху спрыгнул второй и с усмешкой взглянул на эту парочку.

— Куры в клетке, — сказал Мило Форин брату на непонятном диалекте, сжимая руку Бреты, — и такие упитанные!

Внезапно Марин Эдельсен ударила его в бок кинжалом, и Мило, удивленно взглянув на нее, упал. Марин потрясенно смотрела, как он корчится на полу; окровавленный клинок выпал из ее ослабевшей руки. Нуно Форин с рычанием набросился на девушку, схватил ее за горло. Он дико озирался на окружавших его женщин, потом посмотрел на брата — тот, шатаясь, поднялся на ноги. Оказалось, рана неглубока, хотя крови вытекло много.

В воздухе просвистело копье. Оно ударило Мило в грудь, отбросило и пригвоздило к одной из колонн, поддерживающих кровлю. Спустя мгновение он молча испустил дух. Бабушка Рольфсен вытерла руки о передник.

— Ну вот, — сказала она, — кажется, копье бросать я еще не разучилась.

Развернув Марин, Нуно Форин прижал ее к себе, прикрываясь, как живым щитом. Вроде бы простое дело принимало опасный оборот. Свободной рукой он вытащил из ножен меч.

— Дверь! — прорычал он. Это было одно из немногих слов Древнего языка, которые он знал.

Никто не двинулся.

— Дверь! — прохрипел Нуно и снова взмахнул мечом.

— Не подходите к двери, — холодно сказала Бера.

Марин принялась выть, но наемник стиснул ей горло, и она замолчала. Он подталкивал ее к заваленной скамьями двери, озираясь по сторонам; его красивое лицо исказилось злобой. Поравнявшись с Киттен Соронсен, он остановился, привлеченный ее ярким нарядом. Потом внезапно полоснул Марин Эдельсон лезвием по горлу, бросил ее тело на одну из женщин с Тюленьего утеса, а сам, воспользовавшись замешательством, схватил Киттен вместо убитой заложницы. Свободной рукой пробежал по ее телу сверху вниз, задержавшись на ягодицах. Киттен стояла окаменевшая, потрясенная гибелью подруги, все еще прижимая к себе копье. Наконец пальцы ее разжались, и древко выпало из рук. Нуно Форин выдрал из ее волос красивые голубые ленты с шелковыми цветочками, грубо намотал косы девушки на кулак и приставил клинок к ее горлу. Тонкая струйка крови побежала по лезвию и закапала на пол. У Киттен начали подгибаться колени.

— Дверь! — снова проревел наемник, удерживая за волосы ослабевшую девушку. Жестом он показал, что отрежет ей голову, если они не выполнят приказ.

Две женщины, стоявшие ближе остальных к двери, начали разбирать баррикаду из скамей.

— Остановитесь! — закричала Бера.

— Мы не можем стоять и смотреть, как он убьет ее.

— Тогда увидите, как они изнасилуют ее, а потом все равно убьют! — гневно ответила Бера, но женщины продолжали раскидывать скамьи, пока дверь не освободилась. Толкая Киттен, Нуно двинулся к выходу. Когда он проходил мимо Оттер Гарсен, та бросилась к Киттен, пытаясь вырвать ее из рук наемника. Нуно коротко взмахнул мечом. Оттер закричала — три пальца со стуком упали на пол, и женщина рухнула, потеряв сознание.

Чужаки радостно закричали и заулюлюкали, когда Нуно вышел из дверей и, прикрываясь сзади девушкой, направился к ним.

— Сколько их там? — спросил Бастидо.

— Примерно двадцать. Все — женщины, — ответил Нуно. — Никто, кроме меня, не коснется этой птички. Вам достанется целое стадо старых кур и жирных индюшек.

— Что с мастером?

Нуно пожал плечами:

— Стоит, дрожит, как заяц, выпучил глаза от страха.

— Наверное, боится женщин Камнепада больше, чем нас, — усмехнулся Клермано. — Я слыхал, у них между ног вместо волос — зубы!

Бастидо и его люди принялись забрасывать дом копьями и стрелами, стараясь попасть в пробитые в дерне дыры. Но когда женщины начали метать из окон их собственные копья, наемники поняли, что так они ничего не добьются. Спускались сумерки, люди начали жаловаться, что замерзли, проголодались и устали, что им надоела эта возня.

Гало Бастидо знал, на что они намекали. У него оставалась еще пара уловок на случай, подобный этому. Одна могла привести к значительным потерям среди потенциальных рабынь. Вторая была получше. Он приказал набрать дров и зажечь огонь. Потом отозвал в сторону Барангета и пошептался с ним. Его помощник ухмыльнулся, затем подошел к великану Касто Агену.

— Держи Нуно Форина, — тихо сказал он. — И не отпускай, пока не скажу.

Кулачный боец сдвинул брови, постоял, не двигаясь; отблески пламени играли на его широком лице. Ему требовалось время, чтобы осмыслить приказ. Потом он подошел к Нуно, сграбастал его и сжал так, что парень покраснел и начал кряхтеть.

Гало Бастидо рывком поставил Киттен Соронсен на ноги и посмотрел на дом. В неверном красноватом свете огня виднелись головы прильнувших к окнам женщин. Он закричал, обращаясь к ним:

— Мы устали и замерзли, нам нужно согреться. Выпускайте мастера, не то мы вам устроим веселенькое представление! — Бастидо толкнул девушку к своим людям и велел: — Сорвите с нее одежду!

Ухмыляясь, наемники окружили Киттен. Девушка пронзительно кричала, а они, толкая ее от одного к другому, рвали на ней одежду, пока она не осталась совершенно голой. Киттен стояла перед ними, дрожа от ужаса; тело покрылось синяками от грубых пальцев; из глубоких царапин, оставленных грязными ногтями, текла кровь.

— О боже, — простонала Бера. — Это изверги. — Она положила меч, изготовленный Катлой, взяла охотничий лук, наложила стрелу и прицелилась. Выпушенная стрела впилась в плечо невысокого черноволосого мужчины, и он взвыл, как собака. За первой стрелой последовали еще три. Один из разбойников упал на колени — из его живота торчало оперенное древко; два выстрела оказались напрасными.

Великан, державший Нуно, разжал объятия. Два наемника повалили Киттен Соронсен на траву, а Нуно принялся развязывать штаны.

Оттер Гарсен высунула из окна кулак, обвязанный окровавленной тряпкой.

— Ваши сосиски раздуются и почернеют, если вы ее тронете! — закричала она на Древнем языке. — Клянусь троллем святых Вод! У вас яйца высохнут и отвалятся, а кишки сгниют! — Она перевела дыхание и продолжала: — Почки у вас вскипят, грудь лопнет и сердце вывалится. Вы сдохнете в муках!

Бера подняла бровь. Удивили ее не столько сами ругательства, сколько знание Древнего языка, продемонстрированное Оттер, причем весьма искусное.

Она заметила, что мужчины начали переглядываться. Нуно Форин все-таки снял штаны, а потом упал на колени меж ног Киттен; все подумали, что он готовится изнасиловать ее, но тут увидели, что из спины у него торчит стрела с темным гусиным оперением. Прежде чем кто-либо понял, что произошло, еще один наемник упал замертво. Во мгле сбоку дома промелькнула проворная фигурка.

— Катла! — выдохнула Бера. — Это Катла! — Она повернулась к женщинам. — Мы им не позволим! Берите все, что можно бросать. Покажем им, на что способны женщины Камнепада!

Через мгновение шайку накрыл град всевозможных предметов. В них летели палки, поленья, кухонная утварь, камни, все, что попадалось женщинам под руку.

Бабушка Рольфсен заговорщицки подмигнула толстухе Брете и Форне Стенсен:

— А ну-ка поддержите меня, девочки!

Они забрались на чердак и приподняли ее. Она высунулась в одну из дыр в крыше и принялась обстреливать врага из старой рогатки Фента, используя в качестве снарядов голыши, костяные бабки, металлические чушки и гнутые толстые гвозди. Клермано получил крупным камнем по челюсти, но был скорее удивлен, чем напуган. Наемники бросили Киттен и укрылись за оградой.

— Это унизительно! — крикнул Барангет. — Надо наконец взять проклятый дом приступом!

— Нет, — ответил капитан Бастидо, — используем последнее средство.

Он послал нескольких человек собирать хворост, других — найти сухую солому, из которой скрутили толстые жгуты. Два наемника побежали с охапками сена к правому углу дома, двое других — к левому. Сухое дерево быстро занялось пламенем. Женщины в доме заметались, подтаскивая к окнам лохани с водой и выливая ее наружу. Но вода быстро кончилась, и они принялись лить из окон все жидкое — рассолы, соусы, бульоны. Толку от этого было мало. Пламя поднималось все выше. Наемники начали обстреливать дом горящими стрелами, и сухой дерн на крыше загорелся. Внутри плавал густой удушливый дым.

— О боже, Бера, этого мы не переживем, — прохрипела Оттер. — Отдай им мастера, ради Фейи.

Сквозь плотный дымовой полог Бера Рольфсен смотрела на старую подругу, на кровавую тряпицу, которой была замотана ее рука, на ее жалкое заплаканное лицо. Потом повернулась к Мортену Дансону.

— Иди, — просто сказала она.

Мастер посмотрел на нее. Он выглядел недовольным, но, не сказав ничего в укор, подошел к двери и отпер ее. Выглянув, он крикнул в темноту:

— Я — Мортен Дансон, корабельщик короля Эйры! Не стреляйте, если хотите доставить меня своему лорду живым!

Он шагнул наружу. Бера услышала победные крики наемников. Она обвела взглядом помещение. Синеватая пелена дыма мешала смотреть. Лица женщин можно было различить только там, где на стенах мерцали светильники. Она увидела, как у Кит Фарсен из носа бегут две струйки, черные, словно сажа, как сообразительная Тин Хилди обматывает нос и рот мокрой тряпкой, как старуха с Тюленьего утеса хватается за грудь, будто хочет разодрать ее. Геста Рольфсен выглядела бодро, хотя глаза ее покраснели и слезились, а сама она опиралась о колонну; а вот Форна Стенсен, которая была более чем в три раза моложе Гесты, выглядела так, будто вот-вот испустит дух. У задней стены кто-то тяжело, с хрипом дышал, будто загнанная лошадь. Наверняка это толстуха Брета, подумала Бера с раздражением. Больше они ничего не могли сделать. Огонь уже охватил верхнюю часть центральной колонны, крыша пылала по краям — там, где дерн был суше. Если они останутся здесь, то погибнут, как насекомые на горящем дереве, а если выйдут и отдадутся в руки извергов…

Не хотелось думать о том, что случится дальше.

— Слушайте меня! — хриплым голосом выкрикнула Бера, перекрывая треск горящего дерева. — Больше мы ничего сделать не можем, чтобы спасти наши жизни; если останемся, то сгорим, если выйдем, попадем в руки насильников. Пусть каждая из вас сделает свой выбор. — Она закашлялась и помолчала, собираясь с силами.

Потом закончила: — Выбор небогатый, простите меня за это. Я не знала, что так получится.

Оттер Гарсен заметила слезы на глазах у хозяйки Камнепада и заподозрила, что дело здесь не только в дыме.

Стоя прямой гордо, Бера смотрела, как женщины двинулись к выходу — сначала медленно, потом, когда почувствовали чистый воздух, быстрее и наконец остановились в дверях, увидев, что разбойники расположились вокруг костра, громко прихлебывают из бочонков с вином и весело посматривают на них. Они криками подбадривали женщин, громко переговаривались — что именно говорили, было непонятно, но наверняка ничего хорошего.

— Нет!

Голос прозвучал откуда-то сверху, казалось, он шел с неба. Женщины стали дико оглядываться; половина их вышла из горящего дома, половина осталась внутри. Тиан Йенсен посмотрела вверх, на крышу, и задохнулась от ужаса.

— Там привидение! Оно сидит верхом на бревне!

Когда остальные взглянули на крышу, они увидели существо, похожее на покойника. Оно оседлало крышу, раскинув ноги по скатам, и руками сбивало языки пламени, подбирающиеся к нему по дерну.

— Наверное, это Магла пришла с того света отомстить за то, что мы не спасли ее! — заплакала Кит Фарсен.

Встреча с мертвецом была для женщин куда более ужасным событием, чем перспектива оказаться в руках наемников — эти по крайней мере были людьми из плоти и крови, с понятными, хотя и грязными желаниями. Предания о покойниках рассказывались на всех островах; люди Севера верили, что мертвецы не всегда спокойно лежат там, где их похоронили, что они возвращаются с того света, посиневшие и раздутые, бродят по земле и творят безобразия, вредя живым и мечтая напиться их крови. Поэтому они завизжали и бросились врассыпную.

— Стойте! — снова раздался тот же голос. — Вернитесь, помогите мне погасить огонь! Ради вашего же спасения!

Но толстуха Брета, Тин Хилди, Кит Фарсен и Форна Стенсен во весь дух неслись прочь, и старухи с Тюленьего утеса почти не отставали от них, невзирая на свой почтенный возраст. Только Оттер Гарсен осталась на месте и, не обращая внимания на сыпавшиеся искры, пристально рассматривала фигуру на крыше. Та мало напоминала ее дочь; конечно, мертвецы могут менять свою внешность и голос, но Оттер была уверена, что это не Магла.

— Оттер! Где моя мать?

Это была Катла Арансон. Оттер разинула рот от удивления, потом бросилась к двери с криком:

— Бера! Бера!

Плотный дым волнами плыл по дому. Часть его поднималась вверх, к дырам в дерне, но все же внутри невозможно было дышать и ничего не было видно. Оттер не знала, как найти хозяйку Камнепада. Казалось, здесь никого не осталось. Зажав рот и нос ладонью, Оттер двинулась вперед. Центральная колонна пылала уже целиком; пламя жадно лизало балки и подбиралось к стропилам, озаряя чердак и кровлю. Обернувшись, Оттер обнаружила, что не видит выхода — его скрыла пелена дыма. Она подумала, что глупо искать здесь кого-либо. Наверняка никого живого в доме не осталось. Может, пока она глазела на Катлу, Бера Рольфсен вышла и убежала с остальными? Оттер повернулась, сделала шаг и, споткнувшись о тело убитого наемника, упала. Сильная боль пронзила ее — она ударилась о каменный пол искалеченной рукой. Но от боли прояснело в голове, и Оттер заметила, что внизу дым не такой густой; она увидела недалеко от себя две пары ног. Стиснув зубы, она поползла к ним.

Одна пара ног принадлежала хозяйке Камнепада. Бера Рольфсен стояла, кашляя и хрипя, рядом со своей старой матерью. Оттер не разбирала слов, но, кажется, женщины спорили. Медленно, с трудом Оттер поднялась на ноги.

— Мать, я не могу оставить тебя здесь!

Геста Рольфсен сидела в высоком резном кресле Арана Арансона, обхватив ладонями головы драконов на краях подлокотников, словно боялась, что дочь вытащит ее силой. Оно было великовато для старухи: ноги ее не доставали до пола и висели, как у ребенка, а на лице было написано детское упрямство.

— Я никуда не двинусь с этого кресла. Здесь мой дом; я слишком стара, чтобы покидать его.

— Кто говорит, что ты его покинешь? Разбойникам нет дела до тебя и других старух.

— А зачем мне жить, когда мой дом сгорел, мою дочь увезут, а я останусь одна — дряхлая, беспомощная, негодная даже в невольницы?

Бера застонала от бессилия и отчаяния.

— Но тогда ты погибнешь в огне!

В ответ старуха скрестила руки на груди и уставилась на что-то позади Беры — она заметила там силуэт Оттер Гарсен. Радостная беззубая улыбка озарила лицо Гесты.

— Оттер, моя дорогая Оттер. Ты вернулась, чтобы умереть со мной?

— Нет! — закашлялась Оттер. — Я вернулась, чтобы забрать вас. Катла сидит на крыше и пытается в одиночку погасить пламя!

— Боюсь, что слишком поздно, — печально сказала Геста. Она протянула руку и ласково сжала плечо дочери. — Спасай свою жизнь, девочка моя, и, если возможно, спаси Катлу. Даже если вас заберут эти разбойники, все-таки вы останетесь живы. Я слишком стара, чтобы бороться за жизнь, но вам еще жить и жить. Если вы не уцелеете, кто отомстит за меня?

Бера поняла, что спорить с матерью бессмысленно. Она в последний раз обняла Гесту, потом взяла Оттер за руку и повела ее сквозь дым к двери.

Но путь к выходу был закрыт: несколько бревен с потолка упали, перегородив дорогу. По обуглившемуся дереву то и дело пробегали языки пламени; пройти было невозможно. Взглянув вверх, сквозь дыры в кровле, они увидели ночное звездное небо. «Наверное, это последнее, что я вижу в своей жизни, — подумала Бера. — Звезда Мореплавателя — она сейчас светит моему мужу во льдах Севера».

При других обстоятельствах эта мысль вызвала бы светлую грусть. Но сейчас она привела Беру в бешенство. Она была в ярости, потому что Аран обрек ее на эту страшную участь: он забрал всех мужчин, оставил Камнепад беззащитным.

— Будь ты проклят, Аран Арансон! — прокричала она в ночное небо. — Будь проклят ты и твое плавание!

В дыре крыши появилась голова — всклокоченные волосы, закопченное лицо, блестящие глаза, словно любопытный чертенок заглядывал внутрь дома. Это была Катла.

— Мама, Оттер, сюда!

Сверху упала веревка из тюленьей кожи. Через равные промежутки на ней были завязаны петли. Бера рассмеялась.

— Наверх, Оттер!

С одной здоровой рукой Оттер было трудно взбираться по веревочной лестнице, но погибать в дыму и пламени она не хотела. Она лихорадочно цеплялась за петли то искалеченной рукой, согнув ее крюком, то здоровой. Вскоре она исчезла в проломе, и за веревку взялась Бера.

Стояла восхитительная погода. Солнце щедро рассыпало по морю золотые лучи, воздух был свеж, крепкий ветер наполнял парус и на хорошей скорости гнал судно вперед. Когда они проплывали в тени гигантского утеса, называемого Долговязым, Эрно Хамсон смотрел на его бело-розовый пик, сверкавший на солнце — кристаллическая порода мерцала тысячью искр, — и вспоминал, как Катла Арансон призналась ему, что мечтает вскарабкаться на вершину этой величественной трехсотфутовой скалы.

— Но как ты оттуда спустишься, если даже заберешься? — спросил он тогда, потрясенный ее словами. Сам он не любил высоты и не собирался лезть на утес, одиноко возвышающийся над морем, несмотря на всю свою любовь к Катле.

Она расхохоталась, закинув голову.

— Что-нибудь придумаю! — задорно ответила она. Это было ее обычное отношение к любым возникающим проблемам.

Сейчас он представлял, как она сидит там, наверху, болтая ногами над бездной, и смотрит на чаек из-под полуопущенных ресниц; взгляд ее полон блаженства, как у кошки, стащившей вкусненькое и сожравшей добычу где-нибудь на солнышке.

Эрно не терпелось увидеть ее.

Они вошли в бухту Камнепада за час до полудня, немного позже, чем рассчитывала Мэм. Ветер с утра капризничал, и приходилось часто менять галс. Гавань была пуста. Не стоял на якоре «Птичий дар», старый корабль Арана Арансона, не видно было лодок, обычно во множестве причаленных у мола. Эрно подумал, что, быть может, они вышли на промысел в море, ведь зима необычайно теплая. Он принялся внимательно осматривать остров. Над домом на холме поднимались зловещие клубы черного дыма, и ветер уносил их в сторону. Эрно прищурил глаза. Что-то здесь не так. В доме всегда горел очаг — для тепла и приготовления пищи, но густой черный дым говорил о том, что случилось нечто страшное. По телу Эрно пробежала дрожь. Никто не вышел к гавани, чтобы встретить корабль, и он чувствовал, как напряглись мускулы, а сердце сжалось в груди.

— Что-то случилось, — сказал он Джозу Медвежьей Руке. — Обычно жители Камнепада встречают гостей.

— Может, они просто осторожничают, — бросила Мэм, поправляя пояс, на котором висел меч.

Внезапно раздалось скрежетание — судно задело за что-то днищем и бортом. Все засуетились. Персо подбежал к борту и перегнулся за него.

— Что-то деревянное, большое, — сообщил он. — Не могу рассмотреть, что это.

Дого притащил багор и вместе с Джозом подцепил предмет и подтащил к поверхности воды. Это были останки небольшой лодки; видно было, что ее дно намеренно пробили. Наемники переглянулись. Чем дальше они плыли по бухте, тем больше встречалось им поврежденных и затопленных рыбацких лодок. Все они были пробиты, расщеплены, изуродованы. У Эрно побелело лицо.

— Здесь побывали враги, — дрожащим голосом произнес он.

— А может, сами жители сделали это, чтобы чужакам не досталось? — осторожно предположила Мэм, но видно было, что она не верит в то, что говорит.

Когда днище корабля ткнулось в отлогий берег, Эрно первым прыгнул вниз, не обращая внимания на холодную воду и на то, что на нем его лучшая одежда. Он думал только об одном — что здесь произошло? Наемники следовали за ним; Мэм оставила Персо и часть людей стеречь корабль. Она приказала им вооружиться, быть начеку и немедленно идти на помощь, если увидят сигнал.

— Останавливайте всех, кто появится на берегу, — велела она. — Спрашивайте, кто кузнец на этом острове, и если они не скажут, что это женщина по имени Катла Арансон, убивайте.

Они пошли по дорожке, ведущей на холм и к дому, но вдруг услышали, что в одном из сараев кто-то хнычет и скребется в дверь.

— Собака, — равнодушно бросил Джоз. — Просто собака, попавшая в ловушку.

Дверь они открывали осторожно: собака, даже голодная и напуганная, может сильно укусить. Но внутри оказалась Ферра Брансен — в платье, которое кто-то изрезал в лоскуты, и в невменяемом состоянии. Все лицо распухло от побоев, и она непрерывно что-то лопотала. На запястьях виднелись черные синяки, один глаз скрывался под кровавой коркой. Ничего осмысленного она сообщить не могла. Док закутал ее в свой плащ и повел назад к кораблю, чтобы передать на попечение Персо.

По пути к дому, в кустарнике, они нашли убитую черно-белую собаку, а немного дальше — труп ее хозяина, пастуха Фили Колсона.

С мрачными лицами они шли дальше. Ближе к вершине холма, у арки из боярышника, известной как Перекресток Фейи, они нашли втоптанный в землю лоскут алого шелка. Нахмурившись, Эрно подобрал его и сразу вспомнил свадебный наряд, который примеряла когда-то Катла, а потом в голове возник образ маленькой черноволосой женщины, которой он в итоге достался. Эрно помрачнел еще сильнее и положил шелк в карман. Они прошли еще немного, и перед ними открылось ужасное зрелище.

На земле перед домом валялось в беспорядке оружие. Дымились обгорелые руины — все, что осталось от главного дома Камнепада. Обуглившиеся бревна торчали на пепелище, словно ребра мертвого животного. Из груди Эрно вырвался протяжный хриплый крик.

Хлопая крыльями, с земли поднялись вороны. Они недовольно каркали; нетрудно было догадаться, что за пиршество они здесь устроили. Повсюду лежали тела: мужчины — в воинском снаряжении южан и женщины — лицом вниз, с задранными юбками; на ярком полуденном солнце белели обнаженные части их тел.

Эрно Хамсон опустился на колени.

— Боже, — повторял он снова и снова.

Мэм направилась к пепелищу, с силой сжав челюсти. Она обнажила меч, хотя работы для ее клинка здесь не было — разве что копать им могилы. Док и Дого бродили, осматривая трупы, иногда поднимая что-нибудь с земли. Джоз вложил Дракона Вена в ножны и принялся ходить от одного тела к другому, поправляя на женщинах юбки и переворачивая лицом к небу. Вопреки его ожиданиям изнасилованные и убитые женщины были совсем не молоды. Похоже, тем, кто это сделал, было плевать на почтенный возраст их жертв. Джоза это не потрясло: он уже видел такое и даже кое-что похуже.

А Эрно — еще нет. Он ходил следом за Джозом, всматриваясь в лица, и каждый раз, к своему стыду, с облегчением понимал, что это не Катла. Он опознал Тиан Йенсен и Оттер Гарсен и еще двух женщин родом с Тюленьего утеса. Молодых женщин среди трупов не было.

— Их забрали, чтобы выставить на продажу, — угрюмо произнес Джоз, словно подслушав мысли Эрно. — Продадут в бордели южных городов.

Волна гнева охватила Эрно. Катла скорее погибнет, чем примирится с такой участью. Но он признался себе, что предпочел бы увидеть ее пусть многократно изнасилованной, но живой, чем нетронутой, но мертвой. Он поднял глаза, едва сдерживая слезы, и увидел, что Мэм выходит из руин дома с мечом в руке. По стилю исполнения он узнал, чья это работа: несомненно, это один из лучших клинков Катлы. Сердце его болезненно сжалось.

— Что? — прохрипел он. — Что ты нашла?

— Лучше спроси кого, — мрачно ответила Мэм. — Я сама не знаю. Иди попытайся опознать их.

Медленно и тяжело Эрно Хамсон ступил на пепелище дома, в котором рос с восьмилетнего возраста, который был для него родным. Теперь от него остались одни развалины. Стропила, потолок и дерн с крыши обвалились внутрь, по ним еще кое-где пробегали искры. Струйки дыма пронизывали солнечные лучи, освещая ноги мертвого мужчины и труп молодой женщины, которая лежала, вытянув руку.

— О нет, — выдохнул Эрно и, не выдержав, заплакал.

Но оказалось, что под бревном лежало тело Марин Эдельсен. Ее большие синие глаза выражали глубокое изумление. На горле зияла страшная рана.

А дальше, в высоком кресле хозяина Камнепада, восседала Геста Рольфсен, бабка Катлы, почтенная старая женщина, которая умела громко смеяться, неприлично шутить и, как говорили, обладала дурным глазом. Она всегда твердила, что намерена пережить самого Сура и его битву с волком и змеем. Теперь она сидела мертвая, как камень, плотно сдвинув ноги и вцепившись руками в драконьи головы на подлокотниках кресла. Плоть ее обуглилась, и сквозь нее белели кости. Даже когда пламя пожирало ее тело, она не сдвинулась с места.