Глава 5

ЗОЛОТО

Тайхо Ишиан шагал по Ярмарке, не глядя по сторонам, пока не достиг рынка рабов, который — по его мнению, совершенно логично, — располагался ближе к жилым кварталам.

К полудню рынок уже заполнился заинтересованными покупателями, пытающимися купить товар по дешевке. Запах отстоявших поблизости животных остро ощущался в безветренном воздухе.

Толстый купец с юга показывал горскую девчонку лет девяти-десяти. Даже укутанная в широкую обычную сабатку, она выглядела болезненно худой, а одно плечо явно торчало выше другого: мало похоже на «крепкую судомойку», как ее определили. Никто не торговался. Позади девчонки выстроилась пестрая коллекция закованных мужчин, темных и жилистых — все явно из одного клана с холмов: очевидно, захвачены и обращены в рабство во время недавних боев на юге. Их одели так, чтобы привлечь внимание покупателей пастухов и лакеев, но Тайхо пришел не за этим.

Он прошел мимо.

Следующий продавец подходил ему больше. Только женщины, все правильно одеты и представлены. Они стояли вместе на поднятых подмостках. Две держались за руки, как будто ища человеческого сочувствия в преддверии унижения. Тайхо заметил блеск оков на их запястьях. Он протолкнулся в первые ряды небольшой толпы, собравшейся послушать речь купца.

— …девушки с Фаремскихскал; прекрасные, щедрые, желанные, все из одной семьи. Длинноногие и норовистые, как лошадки, кровь пустынных вождей течет в их жилах: как вы можете устоять перед их чарами? Фалла знает, я не смог!

Он склонился вперед, ухмыляясь слушателям, большая часть которых взревела от смеха. Некоторые сосредоточенно пересчитывали деньги в кошелях, другие стояли без движения с каменными лицами, готовые затеять нешуточный торг.

— Я согласен продать девушек по одной или всей группой разом. Но представьте удовольствие, которое смогут доставить они вам, господа, все вместе. Есть ли покупатели на пятерых?

Женщины выступили вперед, подгоняемые помощниками купца. Слезы оставили дорожки на помаде, тщательно нанесенной на губы. Тайхо повернулся спиной к подмосткам и пошел дальше.

Не то чтобы он против таких жестоких зрелищ, думал лорд по пути. Скорее ему не нравилось очевидное — даже в таком возбужденном состоянии, в каком он пребывал с того самого момента, как увидел возмутительно накрашенный рот дочери… а особенно с того момента, как избил ее за непослушание, тихо и старательно, стараясь не оставить следов, которые долго продержатся или смогут попасть на глаза даже личным слугам. Образ дочери, отползающей подальше от плетки, до последнего пытающейся не показать свою слабость, сдерживающей слезы, заставлял кровь бурлить в жилах истрийца.

Он обязательно должен найти женщину, с которой можно будет поклониться Богине, и быстро. Тайхо посетовал про себя, что оставил свою любимую партнершу в Кантаре, но это было необходимо, принимая во внимание ее настоящее состояние. Глупая женщина хотела провести его, спрятать покруглевший живот и грудь под сабаткой из более плотного материала, которая бы не облегала тело. Но он не зря платил слугам: домоправительница сразу же пришла к господину с известием, как только заметила, что Ноа стошнило одним утром. Как раз вовремя. Прерывание становится опасным после шестнадцати недель беременности, и, хотя он злился на Ноа за ложь, все же не собирался смотреть, как она умирает под ножом хирурга. Бесполезный расход ресурсов, Фалла знает, позволить себе в данный момент он не мог.

Каждый раз, приходя на рынок рабов, он надеялся найти вторую Ализон: гордую, спокойную, смышленую красоту, которая не только затронет желания, а, возможно, даже сможет составить компанию теплыми, темными вечерами у озера под лимонными деревьями. Но только не жена из рабынь — хватит! Его положение будет только больше укрепляться с ростом социального статуса, который принесет союз с Винго. И место в Истрийском Совете, которое ему, несомненно, пожалуют, как только выплатит долги.

С немалыми усилиями Тайхо удалось завоевать значительное уважение среди и старожилов Совета, и новичков. Теперь он широко известен ораторскими способностями и набожностью. На самом деле в юности сегодняшний лорд собирался соединить оба таланта и податься в священники, но обстоятельства внесли свои коррективы.

Он отбросил неприятные воспоминания.

Женщины в следующем ряду оказались темнокожими, совсем не в его вкусе. С уже проявившейся нетерпеливостью, чувствуя, как настойчиво восстает детородный орган под туникой, Тайхо Ишиан направился к территории кочевников.

Аран Арансон скептически посмотрел на положение солнца в небе и, решив, что до начала серьезной торговли на территории эйранцев еще достаточно времени, отправился в путь. Он точно знал, что ему нужно. Эдель Оллсон упомянул, будто видел человека из Потерянных, продававшего коллекцию карт континентов, морей и тому подобного. Эдель говорил, что карты не совсем обычные. Пергамент настолько старый, что его страшно коснуться, по краям пожелтевший до коричневого цвета ореха, будто от языков пламени. Из чего сделаны многие другие свитки, он не слишком понимал — может, из кожи козы или — здесь он приблизился к самому лицу Арана со встревоженными глазами — может, даже человеческой кожи!

Эдель Оллсон — известный фантазер, презрительно подумал Аран. Он всегда выдумывал какие-то планы, схемы, но никогда не претворял их в жизнь. Слову такого человека верить нельзя. Возможно, нет никаких карт вообще — просто всякие любовные песни для знатных дам, ноты или даже пьесы. Эдель, как большинство эйранцев, никогда не учился читать, предпочитая делать заметки с помощью традиционных узелков и косичек, и Аран сам едва знал буквы. Но наверняка даже такой человек, как Эдель, смог бы отличить ноты от морских карт! Естественно, требовалось небольшое расследование.

Аран Арансон любил карты. Они были для него чудом — с локсодромией и розой ветров, запутанными береговыми линиями и стилизованными горными цепями, разбросанными тут и там островами и фантастически переданными монстрами глубин. Но больше всего он любил карты за обещание новых путешествий, которые еще предстоит совершить.

Он быстро миновал эйранские торговые ряды, кивая знакомому тут, обмениваясь приветствиями там. При этом глаза Арана оставались зоркими и внимательными. Казалось, в этом году продавали меньше сардоникса — неужели истощались запасы? Тогда иена может подняться. С другой стороны, в первых двух лавках с сардониксом, которые он миновал — хозяева Хопли Гарсон и Фенил Соронсон, — царила мертвая тишина. Халли придется поискать деньги на свой корабль в другом месте, сокрушенно подумал Аран. Однако в третьей палатке было не протолкнуться, несмотря на раннее время. Аран свернул шею, оглядываясь. Груды темных камней, лежавших по краям прилавка, зрители игнорировали. Зато люди почти падали друг на друга, чтобы поближе рассмотреть маленький кусочек блестящего камня в середине.

Аран Арансон встал на цыпочки. Его сердце чуть не остановилось. Золото — или нечто очень похожее на него: огромный, сверкающий кусок желтой руды. Золото, величайшая редкость. Истрийские равнины изрывали вдоль и поперек по мельчайшим подозрениям, слухам, открывали шахты у подножия Золотых гор, только чтобы узнать, что эти величественные пики не оправдывают свое название. В Эйре мужчины сходили с ума, разыскивая золото в ледяной воде и болотах. Единственные экземпляры милого металла достались самым отважным и счастливым в обломках древних кораблей, погибших много лет назад на предательских скалах эйранских островов: кораблей, которые мало походили на простые суденышки юга и севера и приносили с собой невероятно сработанные вещицы, говорившие о прошедшем веке и потерянной цивилизации.

Он вспомнил сказочный скипетр, который однажды видел во дворце в Халбо, — массивный, инкрустированный невиданными драгоценностями, такой тяжелый, что нести его под силу только двум мужчинам. Несколько поколений назад его нашли в мелких водах у Южного острова и теперь использовали для инвеституры эйранских королей. А однажды на Большой Ярмарке, шесть или семь лет назад, один из истрийских лордов разгуливал в золотом воротнике странной формы, который заставлял его сгибаться под своим весом. На следующий день лорд валялся мертвым на дороге — кровь, засохшая на липких штанах, привлекала кучу мух. Воротник, естественно, исчез, и никто его больше не видел. По мнению Арана, его наверняка распилили, расплавили и вставили в сотни украшений и рукояток кинжалов — продали скорее всего тайно…

Он нахмурился. Никто не осмелился бы выставлять такое сокровище открыто, если только это не самый богатый в Эйре человек, а продавца за прилавком Аран не узнал. Вдобавок ко всему он носил скромную одежду, а двое охранников, стоявших за его спиной, явно не принадлежали к кругу профессионалов. Их оружие — старое и вышедшее из употребления, острие меча одного из них было округлым: подобная форма уже два поколения не использовалась. Да и не походил меч на драгоценную семейную реликвию, передаваемую от сына к отцу на протяжении долгих лет. И все же наверняка ничего не скажешь: внешность часто бывает обманчивой.

Аран некоторое время следил за торговлей в лавке, пока зеваки дотрагивались до золота, как до талисмана, и постепенно расходились, чтобы рассказать об увиденном друзьям и знакомым. Никто не покупал сардоникс.

Аран подошел к лавке:

— Могу я взглянуть?

— Конечно.

Мужчина махнул рукой, будто уже успел привыкнуть к подобным просьбам.

Аран протянул руку и дотронулся до камня кончиками пальцев. Золото оказалось холодным и шершавым, имело неправильную, как у магнита, форму, хотя на каждом ребре играли солнечные лучи.

Аран отдернул руку. Кожа на кончиках пальцев зудела. Он никогда раньше не касался золота. Рассказчики говорили, будто оно теплое и чувственное, но, наверное, это плод их поэтического воображения.

— Где вы нашли такой потрясающий экземпляр? — спросил он, осторожно польстив продавцу.

— Это была хорошая сделка, господин, просто отличная.

— С кем, могу я спросить?

— С путешественником. Это все, что я могу сказать, господин.

Потерянный, решил Аран. Он почувствовал дрожь возбуждения, пронзившую грудь. В голове стали бродить сказки дяди Кетила о магии и сокровищах, словно Аран опять стал девятилетним и снова сидел у него на коленях…

— И этот человек открыто предлагал золото на территории кочевников?

Продавец с подозрением посмотрел на Арана.

— Вам незачем искать его. У него был только один слиток, — быстро проговорил он.

Слишком быстро, по мнению Арана.

Он распрощался с купцом и легким шагом направился к кварталу кочевников, не обращая внимания на остальные эйранские лавки, жилые палатки и рынок рабов. Другой на его месте легко отклонился бы от своего первоначального намерения, но Аран игнорировал окружавшие соблазны. На остальное времени еще хватит: купить подарок Бере можно и потом. Сейчас Арансона вело нетерпение, и в то время, как с его лица не сходило обычное суровое выражение, внутри он улыбался как ребенок.

Золото!

Арану казалось, что, если только удастся достать хоть маленький кусочек, тот станет его талисманом, который он искал всю жизнь, который станет поворотным моментом, ознаменует уход от тоски фермерского существования к плаванию в сторону бесконечного голубого горизонта…

Продавца карт пришлось долго искать, Аран преуспел только случайно, спросив дорогу у высокой женщины с перьями в волосах. Она приложила ладонь к уху и наклонилась к эйранцу, когда он раздельно повторял свой вопрос и делал такой жест, будто разворачивал географическую карту.

Потом Аран показал ей свою розу ветров — ту самую, которую получил от москательщика в Халбо, самого последнего и модного вида. Кочевница взяла ее, потом хрипло рассмеялась, будто поняв его желание, и начала запихивать розу ветров в кошель. Когда женщина взяла его за руку и раздвинула тунику, скрывавшую его гениталии, эйранец сообразил с ужасом, что она подумала, будто он предлагает розу в обмен на ее услуги.

Аран торопливо покачал головой и вернул себе бесценную вещь. Женщина уставилась на него в изумлении, когда он принялся чертить фигуры на черном песке: береговую линию, жестами показал, как качается на волнах корабль, чтобы женщина поняла, что кривые линии обозначали море.

Через некоторое время Потерянная улыбнулась, показав полный рот гнилых пеньков вместо зубов — значит действительно проститутка, и явно раньше принадлежавшая работорговцу с юга, — потом хлопнула в ладоши. Она сказала нечто неразборчивое, но тут же, уразумев, что собеседник все равно ничего не поймет, взяла его под руку и повела куда-то.

Аран начал было думать, что шлюха снова ошиблась, и хотел уже вырваться, когда она протащила его между двумя закрытыми фургонами к третьему, деревянному, большему по размерам, чем остальные, с примыкающей к нему лавкой ярких цветов под тенью навеса.

Под навесом стоял высокий, худой, бледный мужчина, перед ним на разноцветной тряпке лежали пергаментные свитки. Он сунул монету в руку кочевницы, та поклонилась, улыбнулась и пошла восвояси.

Аран уже собирался двинуться к лавке, когда уловил боковым зрением какое-то движение. Рядом с фургоном сидела черная кошка с прищуренными зелеными глазами. На ее шее покоилась рука, пугающе белая на фоне черной шерсти, пальцы заканчивались жемчужно-розовыми безупречно овальными ногтями. Владелицы руки видно не было, только пальцы, в гипнотическом ритме двигающиеся по телу кошки, чье мурлыканье слышал даже Аран.

Эйранец почти не мог оторвать глаз от чувственного поглаживания, от прекрасной руки. Почти: притяжение карт оказалось сильнее.

Как только он повернулся к лавке, мужчина поднял голову. Их глаза встретились, и Аран ощутил чуть ли не физический толчок, но какого рода, сказать было трудно.

Мужчина, бледный до бесцветности, с широким плоским лицом, представлял собой странное существо, как подумалось Арану, хотя обычно он редко так судил о людях. Среднего возраста, кожа на лице не отмечена теми обычными линиями, которые оставляет жизнь, но глаза явно принадлежат уже не юноше. К какому народу принадлежал этот человек, тоже оставалось неясным.

— Могу я взглянуть на ваши карты? — быстро спросил Аран на Древнем языке.

Без единого слова мужчина кивнул, что Аран принял за согласие. Эйранец взял первый попавшийся под руку свиток и осторожно развернул его. Нечто — скорее всего его собственное предвкушение — заставило пальцы гореть и зудеть.

На карте были изображены какие-то острова немного восточнее его собственных. Что интересно, все детали оказались скрупулезно прописаны, каждый риф и каждый кусок скалы, которые открывались только при отливе. Места лова рыбы обозначались прекрасно нарисованными макрелями, а котики отмечали глубокие воды открытого моря к северу. Полезная вещь для тех, кто нуждался в карте.

Аран узнал свои земли. Он улыбнулся и свернул пергамент.

Следующая карта изображала истрийскую равнину — с центром в Золотых горах, с озерами и реками, стекавшими вниз со скал. В различных местах попадались изображения баржи — здесь пролегали лучшие выходы к морю.

Третья карта оказалась схематичной до крайности. Горы как марширующие треугольники по всей восточной части; йека, похожий на палку, плелся по свободному пространству оттуда к морю. «Пустынная земля», — прочитал он слова, разместившиеся в центре карты, медленно проследив пальцами их путь. Пустыня. Крайне интересно. Но он моряк, а не всадник, даже и не сидел никогда на спине йеки. Расстроенный, Аран отложил и эту карту.

— Вы ищете нечто особенное? — спросил мужчина на эйранском без малейшего акцента.

— Да нет. — Аран немного помедлил, потом добавил мягко, так, чтобы никто посторонний не услышал: — Хотя мой друг упоминал о карте, на которой нанесен остров с сокровищами. А другой человек, которого я встретил на пути сюда, показал мне часть клада.

Мужчина улыбнулся, не разжимая зубов. Его длинные бледные губы растянулись, а глаза остались холодными и безжизненными, как у кальмара.

— Покажите мне ваши руки.

Аран уставился на него:

— Простите?

— Ваши руки.

В голосе мужчины, если эйранец не ошибался, проскользнуло нетерпение, некоторый оттенок непреклонности.

Аран медленно вытянул руки.

Продавец карт взял его ладони, повернул вверх и молча принялся изучать, легко водя кончиками пальцев взад-вперед по коже. Аран чувствовал себя чрезвычайно неуютно. Никто не прикасался к нему так раньше. Он надеялся, что ни один знакомый не завернет сюда, чтобы стать свидетелем странной сцены.

Через несколько минут Аран не выдержал.

— Ну и что вы там видите? — спросил он.

Человек ответил, не поднимая глаз:

— Я вижу, что вы моряк, и уже давно. Не нужно большого умения, чтобы понять это, потому что ваши руки загрубели от соли и веревок, заработали мозоли на ладонях и подушечках пальцев. Однако вам приходится обрабатывать землю, хотя, наверное, и без особого желания. А здесь, — он повернул правую руку Арана, показывая на длинный белый шрам на коричневом загорелом запястье, — здесь рана, полученная от тонкого кинжала форентской стали, и случилось это во время сражения с истрийцами, примерно девятнадцать или двадцать лет назад.

Аран вытаращил глаза.

— Замечательно, — проговорил он. И понял, что улыбается этому человеку. — Что еще вы видите?

— В вас есть авантюрная жилка, в настоящий момент подавляемая обстоятельствами, но если вы последуете за своими инстинктами и используете заработанные тяжелым трудом на протяжении многих лет навыки, то вам представится шанс преодолеть все препятствия на своем пути и обрести то сокровище, которое вы ищете, хотя за такое богатство придется заплатить кровью.

Палец хироманта прочертил изогнутую линию на ладони Арана, и там, где он касался кожи, эйранец чувствовал ледяной холод моря в его жилах.

— Снова кровь. И сокровище — по-настоящему огромное. Продавец карт поднял взгляд и был вознагражден искрой огня в темных глазах Арана.

— За хорошую плату, — добавил он, — я мог бы помочь вам сделать первый шаг навстречу судьбе.

— Да?

Продавец карт наклонил голову:

— Можно ли вам доверить важный секрет?

— Доверить?

— В моем распоряжении имеется фрагмент старинной карты, указывающей дорогу к давно забытому острову под названием «Святилище» — это цитадель великого мага, который спит колдовским сном. В цитадели находятся настоящие сокровища: золото, серебро, драгоценные камни, редкие артефакты и магические приспособления. Если я идам вам этот фрагмент, то только за определенную плату.

Аран отшатнулся, внезапно сделавшись подозрительным.

— Я слышал об этом месте, но только в сказках. Цитадель наверняка плод выдумки всяких болтунов и помешавшихся на дешевой романтике поэтов…

Хиромант ухмыльнулся. Из-под прилавка он вытащил кусок того же сверкающего желтого металла, который Аран видел у продавца сардоникса, и положил его на все еще протянутую руку эйранца. Потом крепко сжал пальцы Арана вокруг слитка.

Металл тяжело лег в ладонь. Слиток был слишком велик, чтобы целиком поместиться в руке. Аран разжал пальцы и поднес золото к лицу. Грани заблестели на солнце, ослепили глаза… Хотя этот кусок металла и оказался таким же холодным, как предыдущий, ладонь горела, будто от неостывшего уголька.

— Золото!

Моргая, он положил слиток обратно на прилавок.

— Оставьте себе, — сказал продавец карт. — Там, откуда взялся этот, есть много таких же.

— Цитадель?

— Точно. Хотите знать больше?

— Покажите мне карту.

Хиромант отвернулся, при этом кошка вскочила, фыркнула, вздыбила шерсть и шмыгнула под защиту крытой части фургона. Послышались звуки какой-то возни, потом обрывки разговора, приглушенного и короткого. После этого продавец карт появился вновь.

В руках он держал кожаный короб. Оттуда хиромант извлек сложенную страницу с оборванными краями, которая выглядела более мягкой, чем бумага, хотя и потемнела от возраста. На верхней стороне ничего не было. Медленно продавец карт повернул лист.

Аран уставился на него с жадностью. Хотя карта и была разорвана, любой сказал бы, что рисовальщик, кем бы он ни являлся, не пожалел усилий на работу. Роза ветров красовалась в верхнем правом углу, южный рукав показывал по диагонали на оторванный левый угол. На украшенных полях, где обычно стоят необходимые обозначения, Аран смог разобрать только слова: «Эстрия», «Эйра», «Океан» и «Ледовая равнина». В сердцевине розы сияли кругом буквы: «Святилище».

Аран глубоко вздохнул. Написание — очень древнее, даже он смог это понять. Перекрещивающиеся линии извивались по всей поверхности, исходя из точек компаса. Кто-то пометил маршруты фигурками и неразборчивыми подписями, как будто производил необходимые для навигации вычисления. Аран нагнулся ближе, внезапно узнавая сложную, зазубренную береговую линию.

— Кит Холм! А тут — северные земли Эйры!

Он принялся изучать карту внимательнее, перевернул ее и снова взглянул на лист. Гравировка закрывала некоторые детали в верхней правой четверти карты.

— Изумительно! Что вы хотите за нее?

Аран начал развязывать кошелек, но рука хироманта стремительно взлетела вверх, как нападающая змея.

— Никаких денег, господин навигатор, никаких денег.

Аран нахмурился:

— Что тогда? У меня есть сардоникс прекрасного качества, если вы желаете произвести обмен, а моя дочь изготавливает лучшие во всей Эйре лезвия…

— И это мне тоже не нужно. Я прошу нечто более ценное. Прежде всего, меня интересует, господин искатель приключений, можно ли вам доверять? Потому что если да, то у меня есть для вас задание, и если вы исполните его, тогда карта достанется вам, и только вам.

— Мне можно доверять. Я известен как человек слова.

— Тогда пойдемте внутрь, господин, скрепим печатью наш договор, и карта станет вашей.

С определенной долей отвращения к самому себе лорд Тайхо Ишиан обнаружил, что его привлекают Потерянные женщины.

Не могло даже быть и речи о том, что они красивы: проколотая, испачканная кожа под перьями и костяными безделушками, странные косички и дикие одежды. Но вид такого количества обнаженной плоти мужчине его моральных устоев было трудно вынести.

Тайхо бродил между фургонами, телегами и лавочками в полупьяном состоянии. Вокруг плясали фокусники, мальчишки пытались всучить ему палочки с благовониями, музыканты выпрашивали монеты, рядом шла на руках акробатка: ее оголенная грудь, вывалившаяся из-под янтарного ожерелья и цветных тряпок, ненадежно балансировала над землей, покрытой черной вулканической пылью.

Последняя деталь упорно стояла перед глазами Тайхо, пока он пробирался между продавцами драгоценностей и предсказателями судьбы, чесальщицами волос и колдунами. Он как раз пытался избежать столкновения с высоким темным мужчиной, выходившим из лавки с зажатым в руке клочком пергамента, когда увидел женщину, которая высунула голову из ярко раскрашенного фургона, чтобы проводить взглядом темнокожего эйранца.

Тайхо увидел ее лишь мельком, но и этого оказалось достаточно. Глаза цвета моря, окаймленные черными ресницами, длинный прямой нос, кожа белая, как крыло лебедя, и губы — такие нежно-розовые, будто принадлежали ребенку. Глаза, однако, были вовсе недетские. Тайхо почувствовал, как сердце взмывает куда-то высоко вверх, и не только оно.

А потом видение исчезло.

Тайхо протолкался к фургончику, в котором скрылась женщина, и тут же налетел на мужчину средних лет, который стал на его пути и поклонился на странный манер кочевников.

— Райееш. Я могу чем-то вам помочь, мой господин?

Он говорил без всякого выражения, явно не с эйранским акцентом, но и не с истрийским. Человек был слишком бледным для кочевника, несмотря на свое поведение, слишком тусклым и светлоглазым для горца. Волосы, брови и ресницы — белые до бесцветности: альбинос, одним словом. Незнакомец был похож на слишком долго избегавшее солнца растение, которое выросло обескровленным и слабым в темноте и холоде. Тайхо с любопытством оглядел его.

— Прочь с дороги, приятель, — приказал он внезапно севшим голосом.

Мужчина улыбнулся. Медленной, совершенно неприятной улыбкой.

— Ах, — произнес он и подмигнул.

Тайхо вскипел, оскорбленный всезнающим видом незнакомца и его чересчур конфиденциальным подмигиванием.

— Там женщина…

Мужчина склонил голову набок:

— Да, мой господин?

— Женщина. В вашем фургоне. Я хочу ее.

Слова вылетели, прежде чем Тайхо успел остановиться. Кошмарная волна холодного ужаса прокатилась по спине. Что-то здесь было не так, совершенно не так…

Альбинос покачал головой:

— Все мужчины ищут фонтан, чтобы утолить жажду. А Роза Эльды — сам океан. Любой мужчина ищет Розу Эльды, — заявил он загадочно. — Кто же ее не хочет?

Тайхо уставился на него:

— О чем ты говоришь? Я всего лишь хочу женщину, женщину из твоего фургона. Она твоя? Ты продашь ее мне?

Он начал развязывать кошель у пояса, но мужчина поднял руку.

— Мое дело — карты суши и моря, — мягко сказал он. — Их я продаю. Розу Эльды купить нельзя.

— Если она женщина, то ее можно купить. Ведь все имеет свою цену?

Тайхо с ужасом распознал в собственном голосе умоляющие интонации.

Продавец карт положил ладонь на руку истрийского господина. Даже сквозь льняную материю рубашки Тайхо почувствовал холодные, липкие пальцы мужчины, будто принадлежащие морской твари, медузе, чему-то не совсем живому.

Он резко дернул плечом.

— Если я не могу купить ее, — объявил истриец более напористо, — может, мы договоримся, и я одолжу ее на часок-другой?

— Одолжите, мой господин? Взятое взаймы и потерянное нельзя вернуть.

Тайхо нахмурился:

— Не играй со мной, продавец карт. Почему я должен ее потерять? Даю двести кантари за час ее времени.

Двести кантари — это небольшое состояние, что он такое говорит? Должно быть, совсем сошел с ума. Но альбинос никак не отреагировал.

— К сожалению, мой господин, я не торгую женщинами. Ее судьба не здесь.

Видение огромных зеленых глаз на белом лице внезапно всплыло в воображении Тайхо Ишиана. Сердце встревоженно забилось, он чувствовал толчки крови вдоль каждого миллиметра рук и ног. Горячая кровь колола спину и пульсировала в черепе, как будто в приступе лихорадки.

— Тогда брак, — хрипло сказал он. — Я беру ее в жены.

Что он говорит? Это точно сумасшествие, им овладели духи…

Однако подобное предложение все-таки вызвало некоторое оживление у альбиноса. Странный, насмешливый свет зажегся в его глазах.

— Брак, говорите, мой господин?

Тайхо глубоко вдохнул, намереваясь отказаться от бредовых слов, но вместо этого произнес:

— Да, я женюсь на ней. Отдай мне ее, и я тотчас женюсь на ней, как только совершу необходимые ритуалы. Клянусь Фаллой!

Мужчина медленно покачал головой:

— А-а, я знал, что она имеет значение для мужчин, но, как теперь мне кажется, недооценил ее истинную ценность. Честно говоря, я не думаю, что расстанусь с ней просто так. Доброго дня, господин.

С этими словами альбинос опустил деревянные ставни на окна и скрылся в фургоне.

Тайхо Ишиан барабанил по двери минут десять или даже больше, но не получил ответа.

— Катла, Катла!

Это Йенна, и она наверняка примчалась бегом. Округлая грудь высоко вздымалась. Щеки девушки стали розовыми, как яблочки. Глаза сияли.

— Что случилось, Йенна? — спросила Катла, отложила один из своих кинжалов и откинулась, чтобы полюбоваться своей работой.

Девушка осталась довольна: стальной клинок, лежащий на красной материи, эффектно играл в лучах солнца. Девушка уже продала два таких же: один богатому эйранскому фермеру, а другой — тихому истрийцу с короткими серебристыми волосами и манерами аристократа. Катла запросила с последнего больше, чем сначала собиралась. Судя по его виду, он мог себе позволить и такую цену.

— Отец представит меня королю как возможную невесту!

Катла резко подняла голову:

— Что?

— Он наконец-то согласился! Король Вран увидит меня завтра вечером и назовет своей женой!

Лицо Йенны сияло, глаза обессмыслились от восторга. Девушка выглядела как деревенская кошка, которая, насытившись, выбегает из молочной.

Йенна облокотилась на прилавок и поймала Катлу за руку:

— Ты должна сейчас же пойти со мной к кочевникам. Мне нужны зелья, и ленты, и… о, Катла!

— Я не могу уйти сейчас, — осторожно проговорила Катла, думая про себя, что Финн Ларсон наверняка свихнулся.

Просто совсем сдурел, старый хрыч. Вот и конец всем надеждам бедного Халли, а ведь семья так поощряла его.

Продажность корабельного мастера и непостоянство его дочери возмутили Катлу, сделав ее голос излишне резким.

— Я зарабатываю на жизнь, продавая оружие, и не могу просто так таскаться по Ярмарке ради твоей прихоти!

— Не волнуйся, Катла.

Девушка повернулась и обнаружила за спиной отца. Глаза Арана сияли тем же мечтательным восторгом, что и у Йенны Финнсен. В правой руке он сжимал клочок старинного пергамента.

— Иди погуляй с подругой, это все-таки твоя первая Большая Ярмарка.

— Но, па, а как же моя лавка? Мне понадобятся все деньги до последнего кантари, если я собираюсь восполнить расходы и оставить хоть что-то на мелкие покупки…

Аран отмахнулся от нее, как от назойливой мухи.

— С деньгами проблем не возникнет. Ни сейчас, ни когда-либо еще.

Он достал кошелек и вытащил оттуда кусок золота.

Глаза Катлы округлились. Йенна Финнсен ахнула:

— О, золото! Какое красивое! Золото…

— Где ты нашел его, па? — спросила с внезапным подозрением Катла.

Что-то тут было не так, хотя она и не могла уловить, что именно. Как будто мир вдруг искривился, стал нереальным и неправильным.

Аран улыбнулся и засунул слиток обратно в кошель. Похлопал по мешочку.

— А, это долгая, странная история. Беги, Катла. Я присмотрю за твоей лавочкой. Я знаю цены, за которые надо отдавать твои кинжалы, не волнуйся. И, — он втиснул монетку ей в руку, — повеселись.

— Но, па, а как же сардоникс?

— Халли им занимается. Ему как раз подоспело время взять на себя хоть какую-то ответственность. Он взрослый мужчина и вскоре станет самостоятельным. — Он улыбнулся Йенне, та вспыхнула и отвернулась.

Неосознанная тревога Катлы только усилилась с приближением к палаткам кочевников.

Йенна только и делала, что журчала и побулькивала, как бурная речка, — болтала о платьях, отделанных кружевами, о галианской тесьме, о туфлях на каблуках в виде сердца. Поток слов обрушивался на Катлу, чей разум пытался укрыться от глупой болтовни, как лягушка, старающаяся не утонуть в горном потоке. Не всегда угадаешь, как обращаться с подругой в такой ситуации: король Вран явно приехал заключить по политическому расчету брак, который должен был принести земли и власть, деньги и влияние. Хоть Финн Ларсон и является лучшим корабелом во всей Эйре, он вовсе не аристократ. А его дочь не обладает красотой, способной затмить ум мужчины.

Однако же сказать правду Йенне означало причинить ей боль и заслужить гневную отповедь. Как когда-то говорила бабушка Катлы: «Принесший дурную весть подставляет голову под удар».

Поэтому девушка кивала и улыбалась, показывала Йенне на лавочки с милыми безделушками, мимо которых они проходили. Пуговицы из слоновой кости, вырезанные в виде снежных оленей, горностаев и странных животных с длинной шеей, похожих на страшноватых коров… Но Йенна точно знала, чего хочет, а подобная мишура хоть и отвлекла ее на минуту, но особого интереса не вызвала.

— Продавцы зелий, — воскликнула она после доброго часа блужданий по торговому кварталу кочевников. — Вон там!

Она указала на разрисованный фургончик, над которым возвышался плакате корявой надписью на Древнем языке.

Катла сузила глаза и изучала надпись пару минут. Чтение не очень легко давалось ей. Чтобы выучиться в детстве, приходилось слишком долго оставаться спокойной, а Катла всегда была подвижным ребенком и не намеревалась тихо сидеть на коленях у Беры, пока мальчишки бегали как угорелые по двору с дикими криками.

— Фезак Певчая Звезда? — наконец спросила Катла. — Что это за имя?

Она усмехнулась:

— Если ты веришь, что оно настоящее, ты еще большая дурочка, чем я думала.

Йенна замотала головой так, что солнце расцветило волосы всеми оттенками золота. Похоже, подумала удивленная Катла, помывка в моче пошла на пользу.

— Потерянные сами выбирают себе имена. Это свидетельство их свободы. Ты что, ничего не знаешь? Марин рассказала мне о Фезак Певчей Звезде. Она настоящая колдунья, по словам Марин: продала ей зелье для увеличения груди, и она уже на два пальца шире, чем была вчера.

— Когда вырастет на ладонь, скажи мне, я пошлю Тора проверить.

Йенна захихикала.

— Да, он как раз подходящий человек, — согласилась она. — Боюсь подумать, где побывали его руки. — Она искоса взглянула на Катлу. — Хотя, может, ты знаешь об этом больше, чем говоришь.

— Нет уж! Он такой дурень, — поежилась Катла.

— Тогда тебе, наверное, больше по вкусу Эрно? Тихий и скромный. Скорее всего ему нет нужды хвастаться тем, что у него в штанах.

— Йенна! Откуда тебе все это знать?

— Девчонки болтают.

— А какая девчонка знает про такое?

— Марин считает, что у него прекрасная фигура, у Эрно Хамсона. Поэтому она выбивается из сил, чтобы ему понравиться.

— А Эрно любит женщин с сиськами, как у коровы?! — в ярости осведомилась Катла. Она подумала о собственной маленькой и крепкой груди. О величине тут говорить вообще не приходилось. Мужчине даже некуда положить руки. Может быть, ей стоит купить зелье Марин?

Катла улыбнулась. Боже упаси!

— Ну, пошли тогда. Повидаемся с твоей продавщицей зелий.

Они уже собирались постучать в дверь фургончика, которая была сама по себе произведением искусства — сочного темно-синего цвета, с изображениями звезд и Луны во всех фазах, — когда та широко распахнулась, выпуская молодого человека. Он повернул голову, прощаясь с колдуньей.

— Носи его у сердца, — говорила пожилая женщина, — и ее любовь согреет тебя…

Потом юноша нечаянно толкнул Катлу. Девушка полетела с лестницы, свалилась на черную землю и начала хохотать, как безумная.

Молодым человеком был Эрно.

На секунду он уставился на Йенну, прижавшуюся к стене фургончика, потом на стриженую девчонку. На его лице появилось выражение полнейшего смятения. Затем Эрно быстро сунул что-то под рубашку.

Катла сразу же перестала смеяться и оглядела его. В юноше как будто нечто изменилось, появилась даже некоторая значительность. В ореоле какого-то нереального света, золотого и серебряного блеска на фоне темного песка, с покровом из вечных небес над ним, Эрно на мгновение показался девушке Суром, восстающим из Северного океана, чтобы населить свою землю чудесами.

Потом, смущенно опустив голову, он умчался, петляя, как заяц, меж лавками. Катла следила за Эрно, пока тот не скрылся из виду, потом помотала головой, будто встревоженная чем-то, и поднялась с земли.

Йенна, с надеждой ухватившись за кошелек, уже одолела полпути к фургончику, и Катла взбежала по лестнице, догоняя ее.

Женщина-кочевница представляла собой удивительное зрелище. Не то чтобы она никогда не видела лысых женщин, подумала Катла, вспоминая старую Ма Галласен, чьи волосы выпали, говорят, после известия о смерти ее мужа от рук бандитов двенадцать лет назад. С того времени у нее стало не все в порядке с головой, и теперь она жила в маленькой будке с кошкой и козой. Просто Фезак Певчая Звезда — с единственным пучком перьев, гордо сидящим на голом черепе, — отличалась безупречным овалом лица и коричневой, как желудь, кожей головы.

Йенна уже разразилась таким нескончаемым потоком слов, что кочевница в конце концов замахала на нее руками. Женщина свистела и каркала, как галка, а потом совершенно отчетливо произнесла:

— Успокойся, девочка. Помедленнее для Фезак, пожалуйста. Много лет, медленный ум.

Йенна повторила свою просьбу, без лишней болтовни о расчудесном короле Вране и своем безутешном сердце, об обещании ее отца и о толпах людей, что посетят Собрание.

— Что-нибудь, что заставит его заметить меня, — закончила она. — Что-то такое, что отвлечет его внимание от других…

Пожилая женщина наклонилась и коснулась пальцами волос Йенны.

— Такие прекрасные волосы…

Йенна состроила гримаску.

— У многих эйранских женщин такие волосы, — сказала она. — Этого недостаточно, чтобы привлечь его внимание. Неужели у вас нет какого-нибудь зелья?

Фезак улыбнулась. Вставленные в ее зубы мельчайшие драгоценные камешки поймали свет и заблестели, как крошечные искры. Потом она закивала:

— У меня есть, что тебе нужно. Хотя и не дешево.

— Мне все равно, — с отчаянием воскликнула Йенна. Она высыпала содержимое кошелька на ладонь. — Возьмите сколько нужно.

Старуха наклонила голову к протянутой ладони Йенны и покопалась в серебре похожим на коготь ногтем. Наконец она выбрала две или три маленькие монеты и попробовала на зуб каждую с серьезным видом. Потом опустила деньги в небольшой керамический горшочек на полке и пошла в заднюю комнату фургона.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — шепнула Катла. — Я не уверена, что стала бы доверять ей.

Йенна упрямо вздернула подбородок.

— Это мой единственный шанс, — решительно объявила она, — и я собираюсь держаться за него руками и ногами.

Фезак Певчая Звезда вернулась через мгновение с маленькой стеклянной бутылочкой. Ее-то старуха и вручила Йенне и, подняв великолепный золотистый локон девушки, прошептала что-то ей на ухо — так, чтобы не слышала Катла. Потом Фезак выпрямилась и открыла дверь, провожая посетительниц наружу.

Девушки по возможности вежливо попрощались и снова очутились на ослепительном солнце, моргая и дыша полной грудью после темного, душного фургончика.

Старуха, стоя на ступеньках, смотрела на них сверху вниз.

— Пока он не увидит тебя, — напомнила она Йенне, строго погрозив пальцем. — Запомни.

— Видал ту грудастую, Джоз?

— Гм.

— Видал, Кноббер? Огромную блондинку с худеньким парнем вон там, у лавки со сладостями?

— Да. Вполне мила.

— Я бы не против повеселиться с ней.

— У тебя грязная пасть, Дого.

— И грязные руки, которые годятся только для одного.

— Держи их при себе, когда ты рядом со мной, или они утратят контакт с телом.

— Да, Мэм. — Пауза. Потом: — И все-таки, готов поспорить, у тебя есть пара историй, Мэм, с того времени, как ты работала шлюхой?

— Они не для маленьких мальчиков, Дого.

— Приходи в мой бивак сегодня вечером и поймешь, что я не такой уж маленький.

Удар.

— Эй! За что?

— Маленькие мальчики не должны лгать.

— А кто лгал?

 

Глава 6

ДАР

Фент Арансон и Тор Лесон быстро шагали прочь от палатки с сардониксом, оставив Халли кричать нечто неразборчивое, но скорее всего обидное, вслед.

— Замечательно, Тор. Я бы не вытерпел Халли минутой дольше. Он в состоянии говорить только о Йенне и еще раз о Йенне, и о корабле, на который положил глаз. Он весь вечер читал мне лекции о преимуществах оседлой жизни. Взять жену, скопить достаточно денег для покупки фермы, каждый день понемногу откладывать, не тратить ничего — ничего, заметь, — на женщин и выпивку!

— Мне казалось, он всем сердцем рвется в путешествие на Дальний Запад.

— Только чтобы получить в награду землю и семью. Не для удовольствия, как я.

— Он идиот, твой братец, — кратко высказался Тор. — Не умеет хорошо проводить время. Йенна Финнсен! Представляю себе. Один жир и тряпки. Я бы скорее хотел такую, в которую можно вцепиться. Девушку с характером, воображением и мускулами, готовую обвиться вокруг тебя на часок-другой, а потом пойти собственной дорогой. — Он по-волчьи улыбнулся, потом покачал головой. — Женщины! Они приносят одни неприятности мужчинам вроде нас с тобой.

Фент искоса на него посмотрел:

— Не сумел добиться расположения моей сестры, не так ли?

— Она озорница. Сплошные зубы и когти. Но я на самом деле люблю в них силу.

— Точно, — ухмыльнулся Фент. — Квартал кочевников?

— Квартал кочевников, — кивнул Тор.

— Женщины или вино?

— И то, и другое!

— Пошли, напьемся в дым, найдем себе парочку Потерянных шлюх и будем веселиться до потери пульса.

— И заставим потерять пульс еще парочку истрийских ублюдков.

Саро Винго выскользнул из палатки так быстро, как только смог.

Он был сыт по горло рассуждениями брата о своей будущей жене. «Как только она станет моей, с месяц не будем с кровати вставать, — повторял он. — Ты видел ее рот? Она дождаться не может, это точно». Такие слова заставляли Саро стыдиться и семьи Винго, и даже своего истрийского происхождения. Впрочем, может, в этом-то и состоит сущность мужчины.

Он шел по Ярмарке, опустив голову, избегая взглядов прохожих. Неужели все мужчины так говорят о своих женах? Ведь отец никогда не говорил так о матери! Илустрия, высокая и стройная, с накрашенными приглушенного фиолетового цвета помадой губами, говорила так мягко, что все присутствующие умолкали, чтобы расслышать ее слова. Неужели Фавио хоть когда-нибудь называл ее шлюхой и рассказывал друзьям, что любит с ней вытворять?

Саро почувствовал, что краснеет просто из-за того, что он мужчина, что он хоть косвенно, но причастен к возможному унижению матери, от понимания, что он и сам не лучше других.

Образы, не покидавшие его разума с того момента, как он увидел варварскую девушку на Скале.

Кошелек звякнул, ударившись о ногу Саро, что навело юношу на мысль: нужно купить матери подарок, необычный, иноземный, такой, который никто больше не догадается привезти домой. С новой целью Саро направился к торговому кварталу кочевников.

Солнце только что начало свой долгий медленный нырок в море, когда он достиг первых лавочек. Все вокруг купалось в неясном, каком-то рискованном свете. Странно и слегка волнующе самостоятельно путешествовать по незнакомой территории Ярмарки, особенно по этой ее части. Мурашки предвкушения пробегали по спине Саро. Кто знает, какие приключения могут выпасть на его долю, с какими странными людьми придется познакомиться?

Саро лавировал между бесчисленными лавками, предлагавшими безделушки и сказочные ткани, пищу с экзотическим запахом и фляжки с алкоголем. Вокруг одного прилавка, специализировавшегося на различных ароматических араках, собралась большая группа молодых людей, которые устроили дегустацию и орали на торговца, иссохшегося старика без единого зуба. Саро быстро миновал лавку.

Он купил пирожное и остановился у балаганчика, где давали кукольное представление. На ярко выкрашенной сцене, над полосатой матерчатой будкой, скрывавшей кукловодов, три гротескные куклы стучали палками. Они демонстрировали длинные, тонкие пальцы и острые носы, паучьи ноги и позолоченные одежды.

Саро не имел ни малейшего понятия, кого куклы изображали. И когда появился четвертый персонаж в белой рубахе, которого публика приветствовала, будто героя, он все еще терялся в догадках.

Маленькая белая кукла отвела трех больших к доске с нарисованными горами и к темному пятну черной тряпицы. Потом она хлопнула в деревянные ладоши, и сцену заволокло зеленым дымом, к большому удовольствию зрителей. Когда дым рассеялся, три большие фигуры исчезли, осталась только маленькая белая с деревянной кошкой у ног. Все начали аплодировать. Саро обнаружил, что делает то же самое — из вежливости.

Маленькая темноволосая девочка с одним серебряным кольцом в носу и другим в правой брови вприпрыжку выбежала из-за сцены и поклонилась публике, потом широким жестом достала большой кожаный короб, открыла его и выставила вперед. Публика принялась бросать туда монеты, потихоньку расходясь. Саро вскоре остался один. Девочка подошла к нему, сложила ладони вместе и поклонилась.

— Райееш мина истриани, — сказала она.

Саро неловко скопировал поклон и повторил странное приветствие, что почему-то рассмешило девочку. Потом осведомился, медленно и внятно произнося слова Древнего языка, что же такое он только что посмотрел.

— Рахе и колдуны! — ответила девочка удивленно. — Ты разве не знаешь?

Саро пожал плечами:

— Нет, не знаю. Я пришел поздно и пропустил почти все, кроме последней сцены.

— Пошли со мной, и я, пока буду готовиться к завтрашнему представлению, расскажу эту историю. Если, конечно, тебе интересно.

— Очень интересно.

Девочка начала руками сметать со сцены пыль, потом с улыбкой показала ладони Саро. Они окрасились в ярко-зеленый цвет.

— Хочешь почувствовать магию?

Саро рассмеялся:

— Магию? Это только зеленая пыль!

— Может, сейчас и так. Но в пьесе… — Она протянула юноше руку и он быстро взял ее. Ее пальцы — тонкие, как у ребенка… а пыль пахла едко и остро, совершенно незнакомо — запах чужой страны, другого мира.

Певучим голосом девочка начала повествование:

Девочка вытерла зеленые ладони о тунику.

— В песне на Древнем языке не сохраняется рифма, но я знаю только эту версию. На самом деле здесь следовало аккомпанировать себе на ситаре, но мой настолько расстроен, что тебе вряд ли захотелось бы его услышать.

Саро покопался в кошельке и извлек серебряную монету.

— В любом случае большое спасибо, — сказал он, протягивая девочке деньги. — Мне понравилась твоя сказка.

Она отмахнулась:

— Не оскорбляй меня деньгами. Это было бесплатное представление — я сама захотела рассказать тебе историю. Считай моим подарком тебе в честь твоей первой Большой Ярмарки.

— Откуда ты знаешь?

Саро невольно улыбнулся девочке и с радостью увидел, как она улыбается в ответ: темные глаза сощурились на гладком загорелом лице. Обнаженном женском лице…

Саро почувствовал, как поднимается волна стыда за такие греховные мысли, и наклонил голову, чтобы скрыть краску.

Когда же он снова посмотрел на девочку, та напряженно разглядывала его.

— Ты так смотришь на меня, будто никогда раньше не видел женского лица.

Саро почувствовал себя идиотом.

— Извини, — промямлил он. — Просто там, откуда я родом, женщины не показывают своих лиц. Они носят вуали, которые оставляют открытыми только рот, чтобы есть и говорить, и…

— Ты истриец.

Саро кивнул, хоть она и не спрашивала, а констатировала.

— Твой народ странно относится к женщинам, — засмеялась девочка, собирая кукол и развязывая нити, запутавшиеся в конце пьесы. — Так ревниво прячут их. Должно быть, ваши мужчины действительно очень напуганы.

Она протянула одну из отвязанных кукол Саро, тот осторожно взял ее. Повернул. И только теперь заметил, что сделана фигурка с удивительным мастерством: каждая черточка, каждая линия выпестована заботливо и тщательно.

Саро потянул за ниточку и увидел, как подпрыгнула нога, понял, что у умелого кукловода каждый палец куклы сможет двигаться отдельно от других, рука даже складывалась в кулак.

Он раздумывал над словами девочки, вертя куклу так и эдак. Наконец сказал:

— Говорят, сила Фаллы сверкает в женских глазах. Наверное, мы боимся этой силы.

Девочка засмеялась:

— И правильно делаете! Ну-ка дай мне колдуна, пока не соскреб с него все золото.

Она положила все четыре куклы в умно устроенную деревянную коробку с отделениями для веревок и ниток.

— И что же вы делаете здесь, с бродягами, в вашу первую Большую Ярмарку, молодой господин?

— Ищу подарок для своей матери.

— Хороший мальчик. — Она окинула его одобряющим взглядом. — Женщины любят подарки. Ты уже знаешь, что это будет?

Саро покачал головой.

— Может быть, украшения, — неловко произнес он.

Девочка хлопнула в ладоши.

— Тогда я отведу тебя к дедушке. Он занимается камнями настроения, вставленными в браслеты и ожерелья, кольца и броши, и даже, думаю, отдельными, без всяких украшений. Твоя мать будет в восторге.

— А почему их называют камнями настроения?

— Они меняют цвет в соответствии с настроением человека.

Саро засмеялся:

— Неужели камни на такое способны?

Девчонка пожала плечами:

— Спроси дедушку. Он большой специалист.

— По камням?

— Нет, глупыш, по настроениям.

Лавочка старого кочевника располагалась как раз затем местом, где торговали аракой, когда Саро проходил здесь раньше. С того момента толпа значительно выросла — и в размерах, и по шумности.

Молодые истрийские мужчины с бритыми подбородками, в изящных туниках, общались с северянами в коже и с косичками. И хотя они выглядели довольно нелепо в компании друг друга, совместная выпивка связала их тесной дружбой: один парень — похоже, Ордон Каран из Талсии, — рука об руку с молодым эйранцем с бело-золотыми волосами и бородой пел старинную песню, причем каждый на своем языке, но при этом более или менее в тон.

Саро узнал в других выпивохах друзей брата, на несколько лет старше его, партнеров по борьбе и охоте. Вот Диас Сестран, в нелепой серебристо-оранжевой тунике, и Леоник Бекран, и… О Фалла, вот и сам Танто, спотыкающийся, с красным лицом и пустыми глазами, вытряхивающий последнюю каплю из фиолетовой фляжки себе в глотку.

Саро вздохнул и пошел быстрее.

— Ты их знаешь? — с любопытством спросила девчонка, глядя на пьяные ужимки молодых людей.

Один истриец поднял эйранца и носил его по кругу на плечах. Эйранец, весь состоящий из длинных рыжих волос и волчьей усмешки, потрясал опасным на вид кинжалом.

— Один из них мой брат, — процедил Саро сквозь сжатые зубы.

— И ты не хочешь к ним присоединиться?

— Совсем не хочу. Я пришел сюда, пытаясь избежать встречи с ними.

Девчонка засмеялась:

— Ему слишком хорошо, чтобы замечать тебя. Пошли.

Лавочка ее дедушки была увешана цепочками и сверкающими украшениями, утыканными молочного цвета камнями, отполированными до блеска. Сам старик носил их и на руках, и в ушах, и на лентах вокруг шеи. Даже посредине его лба, и то сверкал камень, свисавший с тонкой серебряной цепочки и выглядящий, как настоящий третий глаз. И в то время, как на лавочке камни выглядели молочно-белыми, этот, на старике, омывался всеми оттенками мягкого синего цвета.

— Дедушка!

— Гайя, дорогая…

Черные глаза старика, маленькие и круглые, сверкали, как у малиновки. Он склонил голову, оглядывая Саро таким же быстрым и смышленым взглядом, как маленькая птичка.

— Это мой друг…

— Саро, — быстро подсказал Саро.

— Мой друг Саро хочет выбрать что-нибудь в подарок своей матери.

Саро улыбнулся старику. Она — то есть Гайя, — назвала его «другом», и, хотя она всего лишь иноземная девчонка не больше двенадцати-тринадцати лет от роду, его сердце наполнилось теплом и радостью.

— Гайя… — Он запнулся, не совсем уверенный в правильности произношения: на языке кочевников, кажется, в имени было гораздо больше слогов. — Гайя сказала, ваши камни меняют цвет в соответствии с эмоциями человека.

Без единого слова старик взял в руку подвеску: длинный, в форме боба, камень в простом гнезде на серебряной цепочке.

Элегантный, изящный камень от прикосновения старика приобрел нежно-голубой цвет. Он протянул его Саро, и тут же цвета смешались, сменившись на охряной и горчично-желтый.

— Ты счастлив сейчас, хотя под счастьем лежат более глубокие чувства — гнев или даже страх.

Саро с изумлением уставился на него.

Гайя подошла поближе и забрала у дедушки подвеску. Охра тут же уступила место сверкающему золоту. Старик засмеялся.

— Она простой ребенок, моя Гайя. Чистый и спокойный ребенок.

— Милая вещица, — проговорил Саро. Он изучал витрину, но старик не ошибся в выборе. — Сколько вы хотите за нее?

Он уже собирался открыть кошелек и высыпать содержимое, когда послышался громкий крик со стороны соседней лавочки, сопровождаемый жутким грохотом.

— Там что-то стряслось, Док.

— Кажется, какие-то проблемы, Джоз.

— Вмешаемся, Кноббер?

— Ну почему бы и нет. Всегда любил немного порезвиться на Большой Ярмарке.

— Никогда не знаешь, с кем можешь сцепиться!

— Идешь, Мэм?

— Не дурите: нам за это никто не заплатит.

— Как хочешь.

— Я мечтаю врезать одному из этих истрийцев прямо по роже, честное слово.

— Лучше поосторожнее, Дого. Они на пару голов выше тебя.

— И вот мы идем, вниз по склону, вниз по склону, вниз по склону…

Лорд Тайхо Ишиан шел по Ярмарке после того, как нашел временное облегчение в объятиях темной женщины с ракушками в волосах (хотя все время, что она работала над ним, Тайхо представлял себе пару бледных рук и морских зеленых глаз), когда заметил суету у лавочки с напитками.

Пара молодых людей вцепились друг другу в горло, но, к счастью, никто из них не имел при себе оружия. Высокий блондин отвел кулак в сторону и ударил истрийца прямо под ребра. Когда истриец, одетый в странно знакомую ярко-розовую тунику, сложился пополам, эйранец резко поднял правое колено, и его оппонент свалился на землю, схватившись за низ живота и дико завывая.

Последовала секунда тишины: казалось, драка исчерпала себя, сейчас кто-то произнесет подходящую случаю шутку, и все возвратятся к выпивке, но в этой неестественной тишине блондин вдруг выкрикнул:

— Это за твою стерву богиню, болван! Фалла раздвинула бы перед Суром свои ноги и благодарила его за блестящую возможность.

Тайхо остолбенел. Кровь бросилась ему в лицо, потом отхлынула, оставив обычно коричневую кожу бледной, как у северянина.

У лавки разразилась буря. Может, минутой назад молодые люди и были друзьями по выпивке, партнерами в лошадиных бегах, но теперь все до одного превратились в эйранцев и истрийцев — служителей Богини и последователей Сура: история и религия разделила их надежнее, чем язык, культура и образование.

Враги на протяжении сотен поколений, многих столетий, пережившие возвышение и падение династий, разрушения городов, осквернения культов, они вспомнили с внезапной яростью, на чьей стороне находятся, и неистово бросились защищать правое дело. Ненависть, более двухсот лет сдерживаемая в узде, вырвалась наружу во мгновение ока. На свет явились образы, встававшие перед их глазами раньше, когда они слушали странные и страшные рассказы у своих фамильных очагов: потерянные деды и израненные родители, утраченное в войну богатство и приобретенные пожизненные долги…

Стены лавчонки-распивочной опрокинулись с треском. Маленький кочевник, хозяин, бегал туда-сюда, как загнанная в угол мышь, пытаясь избежать сыпавшихся со всех сторон ударов. Потом четверо в доспехах с ревом вклинились в толпу и принялись раздавать удары направо и налево, не слишком выбирая цель — эйранец или истриец.

Какое-то время казалось, что их непрошеное вторжение изменит ситуацию, но вдруг юнец с всклокоченными волосами вытащил поясной кинжал, и серебряное лезвие покрылось кровью. Истриец в дурацких серебристо-оранжевых одеждах упал на землю, зажимая руками рану в животе. Младший сын Сестрана, вздрогнул Тайхо.

Его собственная рука потянулась к ножу у пояса, но, как только пальцы обхватили рукоятку, драка распространилась дальше и захватила вторую лавочку. Два северянина попятились, преследуемые четырьмя или пятью южанами. Одним из эйранцев был высокий рыжий парень, ранивший мальчика Сестрана. Он поднял руку с ножом — похоже, просто угрожая, — но на него навалилось двое южан, которые сумели отобрать оружие.

Высокий истриец с короткими темными волосами и толстым носом торжествующе взвизгнул и бросился на эйранцев, размахивая собственным ножом. Северянин попытался отпрыгнуть, но при этом врезался в лавку продавца украшений позади.

— Саро!

Гайя в ужасе ухватилась за руку юноши, потому что внезапно все пространство заполнилось дерущимися. Послышался высокий, тонкий возглас отчаяния, и Саро обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как старик исчезает из виду, а его лавка рушится в жутком грохоте ломающихся досок и треске рвущейся материи.

Камни настроения полетели во все стороны: касаясь человеческой кожи, они вспыхивали темно-красным, каким-то жутковатым цветом, прежде чем упасть снова бледными и туманными на землю.

К ним метнулись двое драчунов. Лица их были искажены ненавистью, кулаки мелькали в жестоком напряжении. Саро схватил Гайю и спрятал за своей спиной.

Он чувствовал, как дрожит девочка, а потом кто-то нанес ему страшный по силе удар в висок, и Саро оказался на земле, с черной пылью во рту и глазах. Чужие ноги мелькали вокруг него, на нем, пинали и топтали…

В месте удара, казалось, череп раскололся надвое, каждый толчок крови превращался в пытку. Саро попытался поднять голову, и тут же оглушающая волна тошноты прокатилась сквозь все его тело. Кто-то жестоко пнул юношу в живот, и Саро скорчился. Его вырвало. Непостижимым усилием он сумел перекатиться под остатки лавочки продавца камней, только чтобы обнаружить себя лицом к лицу со стариком, у которого из жуткого пореза на лбу по лицу свободно текла кровь. Камень настроения сиял, чисто и прозрачно, голубым цветом — таким бледным, что казался почти белым посреди красного.

— Дедушка!

Внезапно рядом с неподвижным телом на земле оказалась Гайя, с кровью в волосах и наполовину сорванной туникой. Слезы ручьем катились по коричневым щекам девочки. Она уложила голову старика себе на колени.

— Он тяжело ранен. Нужно унести его отсюда.

Саро тупо кивнул. На большее сейчас он не отваживался.

Юноша закрыл глаза, сглотнул вставший в горле комок. Потом поднялся на ноги, опираясь на столбик лавки. Он увидел ошеломляющую картину: настоящее поле битвы.

Двое мужчин валялись на земле: один — Диас Сестран, как понял Саро с внезапным холодком в груди, а другой — молодой эйранец со светлыми каштановыми волосами и заплетенной в косички бородой. Из глубокой раны в его бедре толчками выплескивалась кровь. Вокруг двух раненых дюжина или больше молодых людей дрались по-настоящему — с ножами или палками в руках. Воздух был пронизан криками ярости и жажды крови.

Саро наклонился и поставил кочевника на ноги. Старик весил так же мало, как птица, — весь из кожи да тонких палочек костей, которые того и гляди сломаются. Гайя пошла с другой стороны от своего дедушки, подставляя плечо под его руку. Вместе они начали оттаскивать старика прочь.

Им, наверное, даже удалось бы справиться со своей задачей, но какой-то коротышка в вороненых доспехах врезался в них, пытаясь уйти от высокого молодого истрийца в ярко-розовой тунике, который орудовал клинком, отделанным серебром. Коротышка поймал Саро за руку и развернул его с такой силой, что старого кочевника вырвало из его рук и отбросило вперед. Послышался мокрый, хрустящий звук удара, последовавший за ним страшный визгливый крик. Когда Саро пришел в себя, он увидел Гайю с искаженным от горя лицом, которая бросалась на его брата, Танто, сжав кулаки, а старик лежал на земле с серебряным кинжалом, утопленным по рукоятку в его груди.

Танто отталкивал от себя Гайю, всей пятерней упираясь в лоб девочки, с выражением полнейшего отвращения на лице. Потом он грубо отбросил ее, повернулся, наступил старику на грудь и, вытащив свой кинжал, пошагал дальше. Саро прирос к месту, изумленно глядя ему вслед.

Коротышка, за которым гнался Танто, исчез в толпе.

С жутким воем Гайя упала, рыдая, на искалеченное тело своего дедушки. Старик медленно протянул руку и погладил ее по щеке. Глаза его помутнели. Саро упал рядом с ним на колени, онемев от шока. Там, где Танто вытащил кинжал, из мокрой дыры хлынула яркая пульсирующая кровь — прямо на чистую белую рубашку кочевника.

Саро смотрел на кровь со странным, незнакомым дотоле чувством. Потом он медленно, почти инстинктивно, прижал руку к открытой ране, пытаясь остановить кровотечение, но этого ему сделать не удалось.

Так много крови.

Саро и не представлял, что в теле человека может быть столько крови, не говоря уже о таком хрупком старике. Он почувствовал под ладонью быструю, тонкую пульсацию сердца — бьющаяся в клетке птичка… Нажал сильнее. В этот момент старик повернул голову.

Его темные глаза заглянули в душу Саро, и юноша опять почувствовал тошноту, теперь уже другого рода, скорее похожую на головокружение.

Потом кочевник положил руку на ладонь Саро, удерживавшую кровь, и прошептал что-то на непонятном для юноши языке, едва выдыхая воздух. Наверное, у более сильного человека слова превратились бы в свист.

Потом старик умер.

Саро мог точно определить момент, когда душа кочевника отлетела на небеса — не только потому, что у старика остановились глаза и открылся рот, как будто в разочаровании. Нет, просто камень на его лбу стал менять цвета, все более и более светлея, пока наконец не превратился в нечто серое.

Разум Саро стал холодным, чистым водоемом спокойствия, зеркальным озером, чью гладь не беспокоят люди, а воды не прорезает ни единая морщина. Кругом наступило мгновение полнейшей тишины, а потом на юношу навалилась лавина звуков. Из далекой толпы послышался высокий отчаянный вой женщины, крики мужчин, злые и испуганные, а еще плач ребенка.

Саро поднял голову. Танто стоял в отдалении с пустыми, ничего не выражающими глазами. Рядом — лорд Тайхо Ишиан, положивший руку ему на плечо: он одобрял поступок молодого человека, как показалось Саро в минуту ясности.

К лежащему на земле мертвецу бежала пожилая женщина с протянутыми руками и залитым слезами лицом. Она упала на колени возле мертвого мужчины и принялась покрывать его лоб поцелуями. Внезапно смутившись оттого, что присутствует при такой интимной сцене, при таком абсолютном горе, Саро встал. Чужая кровь полилась с него ручьями, закапала с рук…

Он отвернулся и уже собрался уйти — прочь от смерти, подальше от брата и любопытных зрителей, как вдруг почувствовал чью-то ладонь на своей руке.

Гайя.

Как только она дотронулась до Саро, юношу захлестнула горячая волна печали — печали и ужаса.

…кто-то убил ее дедушку — просто так, ни за что, бессмысленно, жестоко — и не спеша ушел. Он умер прямо перед ней, свет угас в его глазах. Страх, такой страх: теперь сердце бабушки разбито, кто позаботится о них, когда дедушка ушел, умер, умер?

Саро моргнул, покачал головой. Ладонь упала, и с ней отступил хоровод эмоций, оставив его, как рыбу, захваченную штормом, слабым, глотающим ртом воздух, как незнакомую субстанцию.

Он опустил взгляд. Гайя, эта девочка, стояла перед ним. Огромные, полные слез глаза… Она протягивала ему ладонь с кулоном, который Саро выбрал для матери. В руке девочки камень стал голубым, цвета зимнего неба, с полосками бледного пурпура, как предвестник заката. Он тотчас понял, что это означает ее горе и страх — понял не благодаря камню, но прислушавшись к чему-то внутри себя самого, к чему-то новому и непрошеному, что пришло, как нежданный гость.

— Он сказал, что хочет преподнести тебе дар, — тихо проговорила она. — Думаю, он имел в виду это.

Саро медленно покачал головой.

— Нет, — ответил он. — Не ожерелье, не его он имел в виду.

Юноша улыбнулся и почувствовал, как по лицу потекли слезы.

Девочка уставилась на него непонимающе, потом все равно втиснула кулон в его руку и убежала.

 

Глава 7

РОЗА МИРА

Находясь в безопасности в фургоне в квартале кочевников, Виралай следил за дракой с интересом и немалым страхом.

Он видел, как с треском разломали лавку, как разлетелись камни настроения, а старик исчез под ногами. Виралай заметил маленького толстого наемника, пытавшегося избежать ярости молодого истрийца, почти вдвое выше него, одетого в розовую тунику, который, без сомнения, собирался достойно наказать его за оскорбление, вызвавшее гнев южанина. Коротышка врезался в старого Хирона, развернул его и натолкнул на выставленный кинжал преследователя.

Все это представлялось достаточно необычным для того, кто вырос в тенетах Святилища, где все насилие сводилось к подзатыльникам. Но, наблюдая за беспечной жестокостью, с которой истриец вытащил свое запачканное оружие — поставив ногу на грудь умирающего старика для опоры, — Виралай испытал и возмущение, и какое-то извращенное возбуждение.

Подобное действие говорило о чем-то более глубоком и темном, чем простая свирепость. Отвратительное и привлекательное одновременно. Пренебрежение ценностью жизни, исключительное сосредоточение на собственной персоне, буйный, несдержанный эгоизм. Виралай не верил, что человек способен на такие жуткие поступки. И вдруг он обнаружил, что не в состоянии оторвать глаз от убийцы.

Он смотрел, как тот прошагал сквозь расступившуюся толпу к знатному господину, одетому в простые черные шелка.

Вздрогнув, Виралай узнал в последнем истрийца, который приходил к нему вечером и предлагал деньги, женитьбу, чуть ли не саму душу женщине (если ее можно так назвать), которая даже сейчас тихо лежала на лавке позади него.

Истриец ушел ни с чем, со смертью во взгляде.

Какими любопытными, острыми эмоциями обладают эти люди, думал Виралай: у каждого реакция на поступок крайне преувеличена по сравнению с провоцирующими ее обстоятельствами. Они казались абсолютно другим видом человека рядом с кочевниками — хотя и те отличались противоречивостью, — с кем он путешествовал последние месяцы. Потерянные, как их называли иноземцы, были спокойные люди, мягкие по отношению друг к другу, нежные даже с самыми отвратительными животными. За все эти месяцы Виралай ни разу не видел, чтобы кочевник поднял голос на собрата. Те, другие, казались на их фоне буйными, неустойчивыми, злобными, как дикие собаки, напавшие на теленка йеки на равнине. Звери разорвали его на части, будто насилие над плотью несчастного животного само по себе приносило им величайшее удовольствие.

И в то время как кочевники весело жили сегодняшним днем, перебиваясь с хлеба на воду, те, другие, плели интриги и составляли заговоры, мечтали о богатстве и власти, о контроле над себе подобными, о подчинении себе человека и всего мира.

Виралай смотрел и учился. Жадность и легковерие этих людей повергали в изумление, как и его собственная изобретательность. Если Мастер чему-то и научил Виралая, так это тому, как правильно использовать свои мозги. А ученик нашел своим способностям практическое применение. Используя тон несомненного превосходства, перенятый у Рахе, в комбинации со сверкающим металлом, взятым — прихоть? предчувствие? — в Святилище, а также карты, которые он с таким трудом скопировал с оригиналов из библиотеки, Виралай уже сумел заманить в сети с полдюжины искателей сокровищ и славы, готовых предпринять опасное путешествие на север. Неужели ни один из них не прорвется сквозь шторма и ветры и не доберется до цитадели, чтобы навечно успокоить старика?

Заклятие, наложенное Рахе и из года в год повторяемое им с издевательской улыбкой, не позволяло Виралаю самому убить Мастера. Его останавливали смутные образы, посланные магом: муки в когтях безликих демонов, воющие твари, нескончаемая агония… Сначала ученику мага казалось, что он очень хитро обошел чары — погрузил Рахе в сон, похожий на смерть, до тех пор, пока кто-то не завершит начатое им — например, один из помешанных на море северян, привыкший принимать вызов.

Однако в последнее время Виралая изгрызли сомнения. К примеру, прошлой ночью он проснулся под утро весь в поту с бьющимся сердцем, с ужасом в душе. Что, если старик умрет от голода во сне? Даже сейчас, вспоминая о кошмаре, будто проворачивая нож в ране, он чувствовал, как лоб покрывается холодными каплями. Виралай отбросил эти мысли. Сделать ничего нельзя, остается только надеяться на чудо и ждать.

— Что случилось, Лай?

Женщина поднялась единым змеиным движением и выглянула из-за его плеча на улицу. Кошка, невидимая в темноте фургончика, замурлыкала.

— Что ты видел?

Пряди светло-желтых волос Розы Эльды касались его щеки, заставляя дрожать ученика мага. Виралай не мог ничего с собой поделать. Дрожь прошла сквозь кожу и мускулы, нервы и кости и прочно обосновалась в паху.

Время для очередного приема брома, подумал он уныло. Только бы удержать ее дьявольскую притягательность в узде… Виралай обнаружил, что вытяжка из овса — единственное лекарство от испепеляющего пламени, которое он принужден испытывать в ее присутствии. К счастью, чем больше Виралай удалялся от Святилища, тем лучше действовали его зелья, будто Мастер терял свою власть над учеником с каждой пройденной милей. Однако мощь Розы Эльды, к сожалению, развивалась по противоположной схеме. Хуже всего ему далось плавание на лодке, потому что тогда он еще не нашел брома, чтобы умиротворять желание. Не стоило, подумал Виралай, вообще забирать ее с собой. Надо было оставить Розу Эльды там, где ее нашел, а он не бросил, не продал первому попавшемуся купцу в порту.

Во время путешествия ученик мага занимал себя размышлениями о природе существа, которое украл, вначале полагая, что эта женщина — всего лишь прекрасная игрушка, которая скрашивала длинные зимние ночи Рахе. Но потом, одним особенно скучным днем, когда магия подгоняла паруса, а кошка орала во всю глотку, пока ей не завязали морду тряпками, Виралай поднял крышку ящика. Это стало началом его падения.

Один взгляд в безумно красивые глаза — и ученик мага потерял себя в приступе непреодолимого желания. Разум будто улетел, оставив только муки неутоленной страсти. Одно прикосновение прохладных рук, которые он так неразумно развязал, и его кожа зажглась огнем.

Проблема состояла в том, что даже если бы она и ответила на его чувства — и самое странное, женщина действительно не проявляла антипатии, — его собственное тело, похоже, не было приспособлено к тому, чего жаждала душа. После такого долгого, одинокого и невинного существования это показалось ему жутко странным.

Хотя вид и присутствие женщины заставляло все тело Виралая пылать от желания, а огонь прочно обосновывался в паху, плоть отказывалась слышать веление души и не собиралась вздыматься при виде великолепной Розы Эльды, оставаясь бледной и равнодушной с того самого момента, как он дотронулся до нее в комнате Мастера. Загадка — чертовски странная и чертовски несправедливая.

Еще большее негодование Виралая вызывала полная бесполезность кошки в этом конкретном случае. Поразительно, если учесть, сколько магии в ней содержалось. Как только они добрались до земли, ученик мага заколотил ящик и после нескольких робких, нелепо завуалированных вопросов направился в портовый бордель. Там, к своему стыду и ужасу, он обнаружил, что его тело не собирается реагировать должным образом на женщину, и напрасно лучшие профессионалки изощрялись во всевозможных ласках, чрезвычайно энергично действуя руками и ртом, усаживаясь на беднягу сверху и подлезая снизу, устраивая танцы и зажигательные представления. Тщетно: ученик мага трясся, дрожал, бледнел, закатывал глаза, впадал в столбняк… но этот самый столбняк напрочь игнорировал ту единственную часть тела Виралая, которая по идее и должна была остолбенеть.

Тогда он помчался к кочевнику-целителю, который, тоже не имея возможности излечить его, покачал головой в смятении и из жалости прописал овес, без него Виралай совершенно точно сошел бы с ума.

Странное дело, думал ученик мага длинными днями, сидя на йеке, подарке принявших их караванщиков. Хотя шлюха из борделя немного и возбудила его, все ее старания по сравнению с единственным томным взглядом Розы Эльды превращались в ничто. Разве простая смертная могла вызвать такую стремительную реакцию и у него, и у каждого мужчины, попадавшего в ее поле зрения? Вряд ли это естественно. Виралай подозревал магию — и не только принадлежавшую Мастеру.

Но что с ней делать? Магия тут замешана или нет, Роза Эльды, несомненно, принесет прибыль, деньги и власть, если только он все хорошо обдумает…

— Смотреть уже не на что, — ответил Виралай, отклоняясь, чтобы прервать опасный контакт. — Была драка, кого-то убили.

Глаза цвета зеленого моря расширились. Ученик мага поспешно отвернулся.

— Убили? — нахмурилась она. — Сделали мертвым?

Ее восприятие подобных вещей до сих пор оставалось ограниченным до предела, несмотря на все его усилия обучить ее. Женщина даже говорила и понимала Древний язык лишь частично, будто Мастер решил, что мышление его игрушке никогда не понадобится.

— Да, сделали мертвым, — равнодушно повторил он.

— Кто он?

На этот раз в голосе прозвучала неприкрытая жалость. Странно, размышлял Виралай, что Роза Эльды каким-то образом научилась интонировать свои замечания, тогда как высказывания ее учителя оставались определенно однообразными, не важно, сколько раз он пытался исправить положение.

— Хирон Морские Волосы, продавец камней настроения.

— Как он принял смерть?

— Его заколол ударом в сердце юный истриец… или, скорее, старик сам напоролся на кинжал.

Она мгновение обдумывала его слова.

— Разве ты не можешь чем-нибудь помочь ему? — наконец спросила она.

Виралай повернулся и оглядел женщину с любопытством, мысленно приготовившись к боли, которой будет стоить ему такой взгляд.

— Я не Мастер, — напомнил он мягко. — На тот случай, если ты забыла.

Роза Эльды улыбнулась, на ее щеках появились милые ямочки.

— Я не забыла, — сказала она. — Как бы я могла?

Женщина подобрала кошку и прижала к себе. Две пары светящихся зеленых холодных глаз уставились на него.

— Вы только посмотрите на себя! Кровь, царапины, аракой и мочой воняет до небес. Вы позорище для клана Камнепада!

Аран Арансон мерил шагами палатку. Лицо его было мрачным. Брови сошлись в единую линию на лбу.

— Тор, ты, как самый старший и как мой приемный сын, надеюсь, научишься вести себя лучше под моей опекой. А что до тебя, Фент, то мне больно понимать, что я не могу со спокойным видом выпускать тебя из виду. Мне казалось, после прошлогодней Ярмарки ты понял, что к чему, — но нет. Даже если не говорить о вашем поведении на территории кочевников, ты оставил брата за прилавком с сардониксом на весь вечер, и за это я удержу твою сегодняшнюю долю с продаж… не совсем успешных, правда.

Фент, с головой, гудящей от выпивки и удара, который оставил шишку величиной с гусиное яйцо на виске, уставился в одну точку, как раз за левым плечом отца. Его глаза сияли. Катла чувствовала, что он так же наслаждается сценой, как и выпивкой и дракой.

— Ты, кажется, не осознаешь, что конфликта с истрийцами эйранцы не могут сейчас себе позволить. Наши ресурсы исчерпаны. Мы все еще не очухались после последней кровавой войны, а король Эйры молод, неопытен и окружен корыстолюбивыми политиканами и искателями приключений. А теперь являетесь вы и устраиваете драку с богатыми молодыми истрийцами. Счастье, если нам не придется платить кровью за кровь…

— Мы не устраивали драку, — спокойно проговорил Фент, переведя свои сумасшедшие голубые глаза с задней стенки палатки на взбешенное лицо отца. — Она началась без нашего участия.

Он улыбнулся, вспомнив с внезапным удовольствием вопль боли, который он вырвал из горла истрийского мальчишки в розовом.

— Мы уже потом ввязались, чтобы помочь друзьям.

Аран несколько мрачных секунд выдерживал взгляд младшего сына. Воздух наполнился предчувствием беды. Катла обнаружила, что задерживает дыхание, поэтому, когда снаружи послышались голоса, она почти почувствовала облегчение.

Почти.

Дверь со стуком открылась настежь, и на пороге появились двое стражей Большой Ярмарки с обнаженными мечами. Они носили синие плащи, что относило их к охранникам, но оба по внешности напоминали истрийцев: бритые подбородки и темные глаза.

В этом году все стражники Большой Ярмарки были уроженцами Империи. В свою первую Большую Ярмарку, на которой он присутствовал в качестве короля, Вран не смог подобрать эйранских воинов. Северные торговцы потихоньку ворчали на такое упущение, но, по мнению Катлы, чиновники — они и есть чиновники, независимо от происхождения.

— Мы ищем трех преступников, — заявил на Древнем языке с жутким акцентом первый страж, вступая под крышу палатки. — Двое из них эйранцы. На территории кочевников произошла драка, молодого истрийца серьезно ранили. Мы ищем виновного.

— У него рыжие волосы, — добавил второй, уставившись из-за плеча коллеги прямо на Катлу, сидевшую ближе всех к двери.

Фент, стоявший в тени, попытался сделать шаг вперед, но Тор удержал его за руку.

Катла встала.

— Я что, выгляжу так, будто только что побывала в драке? — с сарказмом в голосе спросила она. С ее колен низвергся водопад ярких лент и всяких тесемок. — Я покупала безделушки на Собрание.

Второй стражник покраснел, но первый невозмутимо заявил с гадкой улыбкой:

— Второй преступник, которого мы разыскиваем, — это молодая эйранка, совершившая святотатство на Скале Фаллы.

Катла почувствовала, как ее сердце забилось с внезапной силой.

— Святотатство? — тупо переспросила она.

— Преступление, караемое смертью.

Тор вышел из тени.

— Не пугайте девушку, — с нажимом сказал он, становясь между истрийцами и Катлой. — Вы ищете не ее, а меня.

Второй страж оглядел его с головы до ног.

— У тебя желтые волосы, — резко бросил он. — Поэтому ты не соответствуешь описанию того, кто ранил Диаза Сестрана. А свидетели говорят, что видели на священной Скале женщину.

Тор изобразил насмешливый реверанс.

— К вашим услугам.

Стражники обменялись взглядами.

— Своими издевками вы только зря тратите время, — зло заметил первый, вглядываясь мимо Тора внутрь палатки. — Так дело не пойдет.

Аран подхватил фляжку и вышел на свет.

— Я сожалею о непочтительности юного Тора, — серьезно проговорил он, протягивая емкость. — Как вы видите, он не подходит ни к одному из описаний. Пожалуйста, возьмите эту фляжку с «кровью жеребца» взамен вашего потерянного времени и как залог дружбы на этой Ярмарке.

Первый стражник взял протянутый сосуд и подозрительно принюхался, откинул голову. Потом передал фляжку партнеру.

— Что это? — потребовал он. — Лошадиная моча?

Тор загоготал.

— Это лучшее вино с северных островов, — напряженно сказал Аран.

Второй стражник сделал большой глоток и рыгнул. Вытер рот, покачал головой и засмеялся.

— Если это лучшее пойло на всей Эйре, то мои соболезнования, друг. И по поводу твоего идиота-сына тоже.

Он повернулся на каблуках и вышел. Внезапно вспыхнул свет от заходящего красного солнца, луч проник в палатку и упал прямо на Катлу.

Первый стражник с любопытством осмотрел ее.

— Твои волосы как-то варварски острижены, — заметил он грубо.

Катла сглотнула:

— Действительно. Но такова мода на островах. Особенно в жаркое время года.

Стражник продолжал смотреть на нее. Глаза черные и немигающие. Катла, привыкшая к ясным, светлым глазам парней с северных островов, находила этот взгляд нервирующим, но голову не опустила.

Наконец стражник пожал плечами, потом криво улыбнулся:

— Несмотря ни на что, у тебя милое личико. Если на Собрании устроят танцы, может, покружишься со мной.

С этими словами он вышел из палатки.

— Жаркое время года! — захохотал Аран. — На Эйре? Как хорошо, что нам попался недоумок.

— Да, — сказал Тор. — Действительно, милое личико.

К тому времени как Танто Винго вернулся в семейный павильон, на нем уже не красовалась ярко-розовая туника, так безошибочно выделявшая его среди остальных истрийцев.

Сейчас он был в камзоле темно-синего полуночного цвета, подаренном лордом Тайхо Ишианом в качестве, как Танто точно знал, знака настоящей семейной солидарности. Теперь они уже находились в довольно близком родстве, или будут находиться после окончания Ярмарки, когда Винго уплатят за невесту. Две отличные туники потеряны в один день. И все же…

Танто провел пальцем по превосходному шелку. На его взгляд, одежда была немного грубоватой, однако отлично пошита и с замечательной отделкой. Танто представил камзол в более светлых тонах Йетры, увидел — ясно, словно днем, — как он пройдет через зал Совета, а остальные знатные господа начнут кланяться и восторженно перешептываться. Лорд Танто Винго, наследник поместий Кантара! Звучало очень даже неплохо. Почти отвлекало от тупой боли в паху, куда заехал коленом проклятый эйранец.

— Отец, дядя, — поприветствовал он их широкой улыбкой и с удивлением уставился на напряженные, встревоженные лица.

О Фалла, подумал Танто, они уже слышали о старике.

— Это не моя вина… — начал он.

— О небеса! Нет, сынок, конечно же, нет. Мы знаем. Вовсе не твоя вина.

— Иди сюда, присаживайся, парень, — хрипло пригласил Фабел, похлопывая по обтянутому тканью сиденью подле себя. — Лучше приготовься к небольшому потрясению.

Танто нахмурился. Наверное, они говорили вовсе и не о старом кочевнике…

Отец заботливо наклонился вперед и дотронулся до его колена:

— Мне жаль, Танто. У нас, можно сказать, неприятности. По части денег, понимаешь.

Танто уставился на него:

— Что? — В желудке начало разливаться холодное подозрение. Фавио скорчил гримасу брату и повернулся к сыну:

— Совет приказал оплатить ссуды, данные нам в прошлом году. Предполагалось, что нам дают деньги на пять лет, но что-то изменилось.

— Твой отец, Танто, имеет в виду, что у нас не хватает денег для выполнения договора…

— Может, мы отдадим ему еще немного земли, Фабел? Например, поместье к западу от Кошачьего утеса.

— Но это уже задевает мои земли, Фавио!

— Я знаю, брат. Знаю, но что нам еще остается? Мы ведь говорим о будущем Танто, о будущем семьи Винго, нашей фамилии, поколениями стремящейся к славе и богатству.

— Брат! Ты, так же как и я, прекрасно знаешь, что лорду Тайхо нужна вовсе не земля. Он по уши в долгах — занял у Сокровищницы целое состояние, как я слышал. Ты думаешь, почему он вообще вздумал продавать нам свою дочь? Потому что ему не терпится породниться с нашей «аристократической» семьей? Ничего подобного. Ему нужны деньги! И если они потребовали погасить наш долг, могу поспорить на прелести Фаллы, он оказался в том же положении. Если Тайхо не получит денег от нас, то продаст дочь следующему покупателю, пришедшему с наличными кантари, а не с клочком сосновой рощи.

— Извините, но, по-моему, вы сейчас обсуждаете именно мои дела. Мои, вашего сына, вашего племянника. Так что, пожалуйста, не надо говорить так, будто меня здесь нет. — Танто по очереди оглядел дядю и отца. — Вы хотите сказать, что у вас нет денег заплатить за Селен Ишиан?

Отец молча кивнул.

Танто впал в ярость.

— Проклятие, как вы могли поставить меня в такое положение?! — Он истерически подергал край шелкового камзола. — Мой будущий тесть только что подарил мне эту превосходную вещицу как залог доброй воли, а вы осмеливаетесь утверждать, что у нас нет денег?!

Дядя поднял руки в успокаивающем, как он надеялся, жесте, но Танто повернулся к нему так, будто собирался ударить. Фабел, который был на целую ладонь ниже племянника, попятился.

— Нам очень жаль, Танто, честное слово. Если бы мы могли что-то сделать… — Он пожал плечами.

Танто опустил кулаки.

— Значит, все напрасно, да? — со злобой спросил он. — Ни невесты, ни титула, ни будущего, и все из-за вашей абсолютной, никчемной, проклятой некомпетентности!

И в этот неподходящий момент в павильон вступил Саро.

Танто крутанулся на месте, вытаращив глаза:

— Что тебе надо, маленький ублюдок? Пришел позлорадствовать, а?!

Саро непонимающе уставился на него. Последний раз, когда он видел брата, тот стирал кровь старика с форентского лезвия, будто счищая лошадиный помет с ботинка. Но его слова не походили на страх раскрытого убийцы. Скорее Танто был полон праведного гнева на отца и дядю Фабела.

Фавио шагнул к нему.

— Тебе лучше прогуляться, сынок, пока мы не закончим беседу, — проговорил он, подталкивая Саро к выходу.

Материя плохо заглушает звуки: его прогнали явно для того, чтобы не провоцировать дальнейшие взрывы брата и просто из соображений приличия.

Стоя снаружи палатки, Саро отлично слышал все, что происходило внутри. Он не смог сдержать улыбки. Недостаточно денег для уплаты приданого за невесту! Ай-ай-ай, действительно крайне неприятная ситуация…

В перебранке наступило короткое затишье, потом занавески на двери взметнулись вверх и появился Танто, с красным лицом и выпученными от напряжения глазами.

Саро быстро присел и сосредоточил внимание на порванном шнурке на ботинке. Брат неожиданно шлепнулся рядом.

— Неумелые придурки! Неужели они вовсе не умеют обращаться с деньгами?

Саро взглянул вверх, но замечание, видимо, не предназначалось никому конкретно, тем более ему. Танто негнущимися пальцами теребил свое ожерелье из сардоникса.

— Нужно еще целых семь тысяч кантари, — угрюмо произнес он. — Так что теперь мне придется выиграть бой на мечах, а тебе, брат, гнать жеребца на скачках так, будто от этого зависит твоя жизнь.

Саро уставился на него:

— Что?

— Скачки на однолетках. На кону немалый приз, а мне нужны деньги.

— Но…

Мысли Саро полетели быстрее любого скакуна.

Ночной Предвестник совершенно точно имел шанс на победу. Быстрый и хорошо обученный жеребец. Однако они планировали продать его, а не использовать на скачках, поэтому учили в основном неспешно вышагивать по кругу, выгибая шею и показывая свои достоинства, а не бороться за победу с другими скакунами.

К тому же Саро слышал всякие истории о скачках на Большой Ярмарке: мертвые загнанные лошади, раны от укусов и копыт противников, наездники со сломанными ногами и раздробленными ребрами — люди мало что значили там, ведь победителями объявляли лошадей.

Юноша покачал головой:

— Извини, Танто. Если ты хочешь взять приз на скачках, это твое дело. Можешь обсудить его с отцом.

Он ожидал услышать взрыв ярости в ответ на отказ, но вдруг Танто сменил тон на заискивающий. Он склонил голову к Саро, и речь его потекла, словно мед. Саро видел, как брат использовал тот же трюк с девчонками-рабынями. Иногда срабатывало.

— Ради меня, брат, пожалуйста, ради всех нас. Будущее благополучие всей нашей семьи зависит от этого брака. Подумай, как будет гордиться нами мать, как обрадуется, когда узнает, что я женюсь и приобретаю собственные владения…

Он дотянулся до руки брата. Тотчас Саро сбило потоком чужих эмоций: ненасытная жадность, еле сдерживаемая ярость, кипящее негодование, детская злоба и нечто более темное, глубоко спрятанное.

Он отвернулся от красного, напряженного лица брата, взгляд его упал на предмет, все еще зажатый в кулаке. В ладони сверкал камень настроения — невозмутимая, яркая золотая зелень.

Саро сбросил руку Танто со своего плеча и встал прежде, чем брат успел заметить драгоценность.

— Я сделаю это, — сам того от себя не ожидая, проговорил юноша. — Но только в обмен на одно обещание.

— Все что угодно, братишка! — воскликнул Танто.

— Если я ради тебя возьму приз, ты заберешь только половину денег на приданое. Другую половину сам отнесешь старой кочевнице, мужа которой убил, и отдашь как плату за пролитую кровь.

Танто уставился на него в изумлении. Рот широко открылся. Потом он принялся хохотать.

— Ты, должно быть, шутишь, братец! За того старика? Плата за пролитую кровь, как за поверженного воина? За какого-то старого колдуна без рода без племени?! Я что, дурак?

«Да, ты — дурак!» Мысль осталась невысказанной, но Саро все равно знал, что это правда. Жестокий, своевольный и эгоистичный дурак. Юноша видел смятение рассудка брата, сконцентрировавшегося на одной-единственной, ничтожной цели.

— Пусть так. Но такова моя цена за участие в скачках вместо тебя.

Танто сузил глаза. Его ли это маленький брат, столько лет безропотно терпевший насмешки, выпрямился во весь рост и стоит перед ним с каменным лицом? Невероятно.

Он яростно сделал кое-какие подсчеты в уме. Две с половиной тысячи за поединок на мечах, полторы тысячи за стрельбу из лука, если он победит в обоих соревнованиях. Откажись братец, и все полетит под откос. Проклятие, ему необходимо заставить маленького ублюдка победить в скачках, а потом забрать три из четырех тысяч призового фонда. Гори она синим пламенем, семья старика…

Танто Винго посмотрел брату прямо в глаза и улыбнулся.

— Обещаю, — солгал он.

Лорд Тайхо Ишиан лежал на заваленной подушками тахте и рассматривал разноцветные тафтяные занавеси высоко вверху.

Нетронутый стакан мутноватой араки стоял на резном деревянном столике подле него. Закрывал ли Тайхо глаза или держал их открытыми — все равно лицо той женщины стояло перед ним, как наяву, бледное и изящное. Пухлый, словно розовая клумба, рот. Волосы — чистое золото. Ладони… такие длинные, тонкие пальцы. Они бы были такими шелковыми и прохладными на его…

Тело Тайхо снова запылало.

Он пробовал молиться — безрезультатно. Каждый раз, когда лорд представлял себе Богиню, у той появлялось лицо кочевницы, и священнодействие превращалось в раздражающее, еретическое богохульство. Он пробовал холодные ванны, но жесткое полотенце провоцировало новый взрыв страсти. Даже ветерок, касающийся кожи, казался его воспаленному разуму легкими поцелуями губ этой женщины. Истриец еще никогда не знал подобных мук.

Наконец, не выдержав, лорд накинул плащ и, не сказав ни слова рабу у двери, вышел в темноту, снова направившись на территорию кочевников.

Король Вран Ашарсон сидел на сундуке в неудобной позе и слушал перебранку ярлов.

Его люди ушли помогать возводить огромный павильон для Собрания. Ашарсон охотнее присоединился бы к ним и занял руки грубой работой, нежели сводил себя с ума политикой.

Взойдя на трон после смерти своего прославленного отца в прошлом году, Вран обнаружил, что титул принес ему мало преимуществ, зато много забот и занятий «государственными делами», в которых он не чувствовал себя ни заинтересованным, ни компетентным.

— …Но мы не можем доверять истрийским лордам, говорю вам, — жарко доказывал ярл Штормового Пути. — У них свои причины предлагать дочерей королю. Да и вообще их стремление само по себе странно и совершенно противоречит их традициям. В Истрии так высоко ценят своих женщин, что выкуп за невесту должен платить мужчина. Что-то происходит, попомните мои слова. По-моему, они собираются использовать нас для прорыва на Дальний Запад. Мы нужны истрийцам только для того, чтобы сражаться с морем и составлять карты для их навигаторов, а потом они набросятся на нас, как собаки на добычу. Империя — зверь, которого тяжело прокормить. Без сомнения, они уже сожгли всех рабов на алтаре своей сучки-богини. Врану нужна хорошая эйранская жена — сильная, прямая женщина, как королева Ауда, а не какая-то интриганка с юга.

— Однако предложение лорда Йетры тоже достойно внимания, — возразил ярл Форстсон. — Рулоны шелка, драгоценности; прекрасная керамика…

Ярл Южного Глаза рассмеялся:

— Какая ты баба, Яйцо. Прекрасная керамика! Любая чаша, брошенная в огонь, треснет.

Форстсон по прозвищу Яйцо, ярл Шепси, сконфуженно потер лысину и приложился к вину. Жуткая дрянь по сравнению с выдержанным красным южным вином, но другого не было. Северному двору недоставало денег, а у него в палатке хранились запасы превосходной выпивки, так как ярл Шепси приехал сюда в основном присмотреть предметы роскоши, которые предлагали истрийцы и кочевники: понадобились немалые усилия, чтобы уговорить его предпринять путешествие по морю в такие дни.

— Как я обнаружил, никто не предлагает нам форентскую сталь в приданое, — заметил ярл Штормового Пути.

— Ну конечно, приберегают для себя, как всегда.

— Жду не дождусь случая показать им, что может натворить маленький кусочек железа, — мрачно проговорил ярл Штормового Пути. — Я был мальчишкой, когда форентская сталь забрала у меня это. — Он поднял левую руку, оканчивавшуюся замотанным в кожу обрубком. — Всегда жаждал встретиться с хозяином того клинка один на один.

Яйцо Форстсон нахмурился. Разговор о старой войне взволновал его, память все еще мучила, как незажившая рана. На войну он пошел всего два года спустя после женитьбы. Два года и два маленьких ребенка, третий на подходе (ибо какой добрый эйранец станет ждать брачных ритуалов, чтобы лечь в постель со своей девушкой?), а он ушел в открытое море вместе с флотом старого короля. Потом пережил качку и голод, шторм и кораблекрушение, стрелы, копья и мечи, что стоило ему дюжины мелких ран. Через четыре года Яйцо вернулся в Эйру, чувствуя себя счастливчиком, потому что остался жив.

Счастливчиком он был, пока не добрался до семейного очага, опустевшего, заброшенного, с прогоревшим до крыши домом и скелетами домашних животных, разбросанными по двору. Никто никогда так и не нашел его жену и детей — их угнали в рабство на южные рынки. Даже после заключения шаткого перемирия Яйцо прочесывал кварталы рабов каждый год на Большую Ярмарку, надеясь отыскать свою любимую Брину. Но как узнать ее, когда все женщины закутаны от волос до кончиков ногтей? А дети, если они еще живы, уже стали взрослыми.

Он представлял своих малюток-дочек взрослыми женщинами, но их образы постоянно ускользали в дымке. Что до третьего ребенка, Яйцо даже не знал его пола. И все же на каждой Ярмарке его внимание привлекало случайное движение, покачивание бедер, взмах руки, наклон головы, и сердце пропускало очередной удар. И каждый год его надежды разбивались в прах. Он снова и снова представлял, как они живут теперь, в чужой стране с теплым климатом и прекрасными домами, вдалеке от разбитых штормами берегов севера, от крытых черепицей лачуг.

Через годы, когда боль ушла глубоко внутрь, Форстсон начал смотреть на особенности жизни истрийцев скорее глазами собственника, чем человека, утратившего все, что любил. Дотрагивалась ли Брина до этой тарелки, этого стакана? Любовалась ли она превосходным голубым блестящим фарфором Йетры, как он? Сохранили ли его дети хоть какие-то воспоминания об Эйре или говорили как коренные истрийцы, с мелодичным акцентом и мягкими согласными? Форстсон размышлял, что бы сделал, если бы нашел их, хотя такой оборот событий и казался слишком нереальным. Стал бы он вежливо торговаться с владельцем рабов, добиваясь более низкой цены? Или разум вмиг заволокло кровавым туманом, и он отобрал бы силой то, что принадлежало ему по праву? Или, как иногда казалось ему, просто закрыл бы глаза и прошел мимо?

— …Яйцо?

Голос короля. Форстсон резко вскинул голову.

— Что ты думаешь о дочери ярла Херинсона?

— Очень милая девушка, мой господин.

Вран засмеялся: его советник, по своему обыкновению, тщательно избегал прямых высказываний.

Король уже знал мнение Яйца: Рагна — милая, маленькая кокетка, а он, Вран, мало напоминал и в характере и в силе воли своего усопшего отца, короля Ашара Стенсона, а когда дело доходило до женских чар, и вообще превращался в полного дурака.

— Да, она такая. Я так понимаю, что она не подойдет?

Отец Рагны, Фалл Херинсон, убежденный пьяница, прогулял все свое наследство и навряд ли создаст какие-либо проблемы, однако и предложить сможет мало чего, кроме невинности своей дочери. А последнее давно утеряно — она вот уже несколько лет приходится любовницей королю…

Вран с надеждой осмотрел собравшихся лордов. Штормовой Путь был хмур, как всегда. Король знал, что он все еще лелеял надежды по поводу собственной дочери, двадцатитрехлетней мужиковатой девчонки, к несчастью, унаследовавшей квадратную челюсть и лохматые брови отца. Но у Врана не хватало смелости сказать Штормовому Пути, что скорее женится на своем призовом жеребце, чем ляжет в постель с дочерью старика.

Были и другие лорды, соревновавшиеся друг с другом за теплое местечко, и он прекрасно понимал это. Например, его кузен, Эрол Вардсон, желающий заполучить наследника королевской крови. Советник его покойного отца, Керил Сандсон, слишком любящий комфорт. Да и куча других, готовых предоставить ему своих прелестных, горящих желанием дочерей с приданым в обмен на кое-какие преимущества при дворе.

Опасная это игра — политический брак. Опасная, и к тому же скучная: все женщины — по крайней мере те, что еще не побывали в его постели, — напоминали кормящих свиноматок, а их родственники мужского пола — роющих землю кабанов, ждущих удобного момента, чтобы сбросить его с трона.

— Нет, господин, — твердо сказал Южный Глаз. — Нам надо наполнить казну. Если вам так не терпится, переспите с ней, но жениться — нет.

Вран вздохнул. Предстоит тяжелая работа. И делу вовсе не помогает тот факт, что истрийские женщины все закутаны в ткань и совершенно невозможно определить, толстые они или стройные, целомудренные или страстные. Ему нравились, однако, их губы, накрашенные до неприличия: всплеск цвета посреди строгих одежд. Неужели истрийцы не догадывались, как провоцирует эта деталь, какие сладострастные мысли порождает?

Он сомневался, что догадывались: большинство южных зануд интересовались только делами и своей мрачной религией, а не простыми удовольствиями земной жизни. Их женщины, наверное, могли бы свыкнуться со вкусами северян: немного резвого веселья — вместо болезненного, претензионного внимания их вялых мужей. Вран еще не спал с южанками. Наверное, жениться на одной из них стоит только для того, чтобы испытать новые ощущения…

— Мой господин…

За дверью послышался грохот.

Король поднял голову и обнаружил в дверном проеме двух молодых людей. Один, высокий, с соломенными волосами, поддерживал второго, стройного, с длинной темно-каштановой расплетенной гривой, правая нога которого, хотя и замотанная тряпками, промокла от крови.

Южный Глаз тут же вскочил с места:

— Турил! О Сур, что случилось, парень?!

— Царапина от истрийской булавки, па, просто царапина, — ответил раненый мальчишка, слабо улыбнувшись, и тотчас упал в обморок.

— Истрийцы… пьяные… в квартале кочевников, — пояснил блондин, глотая воздух. — Драка, — без надобности добавил он.

Ярл подхватил сына на руки. Вран, обрадованный возможностью сделать хоть что-то, уже выскочил за дверь, вызывая целителя с королевского корабля.

Оставшиеся лорды обменялись встревоженными взглядами. Невероятно, но именно Яйцо Форстсон, а не суеверный Штормовой Путь, припомнил древнюю поговорку:

— Кровь, пролитая в Ярмарку, прольется вновь. Одна жизнь ушла — появилась вражда, больше жизней ушло, и у нас уже война.

Аран Арансон, сидя в уединении в затемненной части палатки клана Камнепада, поздно ночью слушал ровное дыхание своих родственников. Потом он вытащил из-под рубахи карту, приобретенную утром, и начал вертеть ее так и эдак, рассматривая со всех сторон в неровном мерцании свечи.

Наконец он заключил, что это самая прекрасная работа на свете. Восторг Арана вызывала не просто необычная палитра красок — фиолетовых и голубых для океанских глубин, зеленых для обозначения побережий и алых для суши, — но еще и изумительная точность букв и линий, нарисованных художником. Почерк такой мелкий, почти неразличимый, особенно для неискушенного в чтении; но каждый мельчайший штрих на береговой полосе обещал тайную пристань, каждая волнистая линия — выступающий риф. Но соблазнительнее всего ему казались неясные обозначения в верхней части карты, потому что там, отмеченный пунктиром (что наталкивало на мысль о корабельной качке), посреди океана с единственным словом «лед», постоянно повторяющимся на белых просторах, лежал приз — Святилище, остров золота.

Почти бессознательно пальцы Арана прошлись по куску желтого металла, оттягивавшего кошелек на бедре.

Несмотря на поздний час, в квартале кочевников все еще оставалось немало гуляк.

Казалось, именно здесь собирается весь ищущий развлечений народ, потому что остальная часть Ярмарки дышала тишиной и покоем.

Тайхо Ишиан принял очень важное решение. Он поставит все на единственный шанс в одном безрассудном порыве, и если выиграет то, чего взалкала душа, остальной мир пусть катится в пропасть…

Отчаяние убыстряло его шаг. Тайхо протолкался через толпу людей, наблюдавших, как Потерянная женщина глотает, в особенно бесстыдной манере, дюжины горящих ножей, которые ей бросал покрытый татуировками мужчина в широких штанах. Ишиан отвернулся от кучки проституток, кричащих и свистящих в его сторону (одна из них, в смятении осознал Тайхо, увидев блеск белых ракушек в волосах, чуть раньше сегодня предлагала ему свои услуги), потом сбился с пути из-за огромной толпы, собравшейся посмотреть на нечто вроде представления уродов.

В ужасе (ибо истинно поклонявшиеся Фалле верили в совершенство человеческих форм: деформированные младенцы на дальнем юге страны немедленно отдавались богине, их оставляли ночью высоко в холодных горах, где уродцы непременно испускали дух) он обнаружил, что заворожен видом безрукого ребенка, неверно балансировавшего на теленке йеки.

Зажав животное между коленями, уродец заставлял йеку ходить аккуратными кругами по разложенным на земле в замысловатых узорах красным лентам и постоянно радостно улыбался при взрывах восторженных аплодисментов толпы. Толстый коротышка в кожаных доспехах, с серебряным кольцом в ухе и сверкающим гвоздиком в носу, громко смеялся и бросал новую порцию денег на монеты своего партнера.

Тайхо отвернулся. Делать ставки на урода казалось в лучшем случае извращением, в худшем — смертельным оскорблением богини. Недоброе предзнаменование перед его предприятием.

Весь дрожа, он добрался до фургончика продавца карт. Деньги, захваченные в знак доброй воли, звенели, ударяясь о бедро. Однако фургончик стоял погруженный во тьму.

Тайхо обошел его, пытаясь заглянуть внутрь сквозь зашторенные окна, но так и не нашел признаков жизни. Однако когда истриец вернулся к входу, не удовлетворившись разведкой, на ступеньках появилась большая черная кошка.

Тайхо уставился на животное. Кошка ответила немигающим взглядом, но, когда лорд протянул к ней руку (сам не зная почему — он совсем не любил кошек), она отпрянула, шерсть на голове превратилась в устрашающий капюшон, который потом начал распространяться по всему ее длинному черному — теперь изогнутому — телу и наконец украсил пикой змеящийся хвост. Кошка зашипела.

Тайхо отступил назад и врезался в продавца карт, который тихо, словно призрак, очутился сзади него.

— Не думаю, что вы понравились кошке, господин, — заметил продавец своим странным спокойным голосом без всякого выражения.

Тайхо проглотил зарождавшиеся в горле слова.

— Нет, не понравился, — согласился он, вежливо кивнув.

— Она отлично разбирается в людских характерах, — продолжил продавец карт, протягивая ладонь к кошке, которая тут же успокоилась и повисла у него на руках, как тряпка.

Однако уши зверюги продолжали нервно дергаться, а глаза не выпускали Тайхо из виду. Мужчина открыл дверь и загнал кошку внутрь фургончика. Она исчезла в темноте, не оглядываясь. Тайхо прокашлялся.

— Я пришел заключить с тобой сделку, продавец карт, — проговорил он немного напыщенно.

Альбинос молча оглядел лорда. Потом улыбнулся. Улыбка заставила Тайхо почувствовать себя неудобно. Как будто капля ароматного масла по поверхности воды в чаше, она разлилась по коже, не затронув ни души, ни разума.

Тайхо поспешил развязать кошель и протянул его продавцу карт. Взгляд альбиноса упал на содержимое, но брать мешочек из рук Тайхо он явно не собирался.

— Приданое, — быстро сказал Тайхо, боясь пожалеть о своем решении.

Мужчина изогнул бровь:

— Да?

— За женщину, — поторопился продолжить Тайхо. — Я дам тебе двадцать тысяч кантари за нее после окончания Ярмарки. Возьми это как залог всей суммы. Здесь пять тысяч кантари.

Пять тысяч кантари сами по себе представляют немалую сумму. На них можно купить стадо йек, построить дом, приобрести полоску превосходной земли. За двадцать тысяч кантари можно получить небольшой замок и нанять постоянную армию.

Тайхо никогда не держал в руках двадцать тысяч кантари и даже не клал столько в банк, никогда в жизни. Огромное состояние. Именно столько истриец собирался заработать к концу Ярмарки, продав дочь мужиковатому, но очень богатому мальчишке Винго. Заплатив Совету, он мог бы наскрести не меньше тринадцати тысяч.

Тайхо выкинул долг из головы, и это получилось достаточно легко.

Сумасшествие, это сумасшествие, но он ничего не мог поделать…

Лицо продавца карт стало странно пустым. Выражение ли это игрока, прикидывающего шансы, подумал Тайхо, или кочевник просто шокирован до беспамятства? В любом случае он решил продолжить уговоры.

— Это огромная сумма, продавец карт, — указал лорд на очевидное. — Ты не заработаешь столько и за сотню Ярмарок.

Мужчина склонил голову набок.

— Где находятся твои земли, истриец? — спросил он.

Дерзкий вопрос со стороны кочевника. Даже оскорбительный.

Но Тайхо сейчас мало интересовал этикет.

— На дальнем юге, возле гор.

Лицо продавца карт сделалось еще более пустым, будто данное обстоятельство меняло все его планы. Потом он коротко кивнул, словно соглашаясь в чем-то сам с собой. Взял кошель из протянутой руки истрийца, с важным видом взвесил его, глянул внутрь и опустил в складку обширных одежд, где тот исчез без звука.

— Я принимаю ваше предложение, — ровно проговорил он, и сердце Тайхо чуть не выпрыгнуло из груди. — Но на двух условиях.

— Все, что угодно!

— За свои двадцать тысяч кантари вы получаете не только самую красивую женщину на свете, но и наши с кошкой услуги. — Мужчина коротко поклонился. — Нас нельзя разлучить, понимаете.

Тайхо нахмурился. На что ему сдался продавец карт, тем более его блохастое животное?

Мужчина снова улыбнулся.

— Знаю, что у вас на языке вертится вопрос, — мягко проговорил он. — Но у нас есть свои достоинства — у Бете и у меня. И я не могу позволить Розе Эльды выскользнуть в большой мир без сопровождения. Это чрезвычайно опасно.

— Я буду защищать ее, не щадя собственной жизни.

— Я вовсе не это имел в виду, господин.

Мужчина выдерживал его взгляд без видимых усилий, пока Тайхо не отвел глаз.

— Как хочешь, — быстро согласился лорд. Сомнения бродили в его голове. — Я принес тебе деньги как залог моей доброй воли. Могу ли я увидеть женщину — в качестве подтверждения сделки с твоей стороны?

— Секунду.

Альбинос открыл дверь и скользнул внутрь.

Послышался скрип, шорох материи, потом приглушенные голоса. Внутри фургончика зажегся свет. Мужчина появился снова и сделал знак фигуре позади него.

Тайхо, надеявшийся зайти в фургончик и провести несколько минут наедине с будущей невестой, почувствовал разочарование. Но все следы сожаления исчезли, как только появилась женщина с круглыми, зелеными, как у кошки, глазами. Она медленно повернула голову к истрийцу и оглядела его с ног до головы.

Тайхо подумал, что сердце его сейчас разорвется на части, так громко оно забилось. Кровь забурлила в ушах, на лице, в груди. Он попытался улыбнуться, успокоить ее тревогу, неизбежную при таких странных обстоятельствах их знакомства, но не смог. Вместо этого Тайхо обнаружил, что идет к ней, как в трансе.

Когда до женщины оставался всего шаг, лорд протянул руки и погладил милое лицо. Оказалось несравненно легче целовать ее с закрытыми глазами. Как только их губы встретились, ее язык скользнул между губ Тайхо, будто кочевница отлично знала все желания мужчины. Ощущение было таким неожиданным, таким неописуемым, что ноги отказались повиноваться южанину, а в паху запылал огонь.

Но когда лорд наконец оторвался от ее губ, он встретил немигающий, напряженный взгляд и понял, что все это время глаза женщины оставались открытыми.

 

Глава 8

СЛУХИ

Весь следующий день Ярмарка бурлила. Дела шли активно и в истрийском, и в эйранском секторах: заключались сделки и выполнялись обязательства, закреплялись семейные союзы и продавались товары. Как обычно, народ отдыхал на территории кочевников, но везде, куда бы вы ни пошли, в воздухе ясно ощущалось напряжение, как будто вот-вот зазвучит брань, поднимутся кулаки и польются слезы.

Для остроглазых и любопытных предоставлялась неплохая возможность подслушать пару интересных разговоров.

— Говорят, северный король собирается жениться на леди Йетры…

— Многие посчитают это святотатством — отослать прислужницу Богини в языческие земли…

— Может, до этого и не дойдет.

— Что ты имеешь в виду? Все говорят, он возьмет в жены Лебедь…

— Ну, когда он придет забирать ее, — голос упал до шепота, — его будет ожидать стража.

— Для чего? Неужели Империя настолько возгордилась, что решила, будто сможет убить северного короля на священных землях и ей это сойдет с рук?

— Не убийство. Нет. Мои источники вовсе не об этом вели речь.

— Тогда о чем?

— Ты заметил, как Совет в эту Большую Ярмарку собирает долги?

— Естественно. На самом деле, я не сильно обрадовался, когда они пришли ко мне. Все-таки чересчур рано. Мы договорились на пятнадцать тысяч сейчас, а остальное в месяц урожая, но мне давали ссуду на два года, так что теперь я несчастный человек. Но как это связано с королем северян? Не думает же он, что мы предоставили ему приданое, когда он и так забирает у нас самое лучшее!

— Не знаю. Скажем так, соблазн добраться до сокровищ Дальнего Запада может оказаться для Совета непреодолимым.

— А король варваров соберет экспедицию…

— Точно.

— Если Вран выберет дочь Керила Сандсона, нам придется действовать быстрее.

— Я говорил с вожаком банды наемников. Его цена самая… приемлемая.

— Я слышал о земле, где даже ночные горшки сделаны из чистого золота.

— Не понимаю, почему все так загорелись этой дурацкой мечтой о Дальнем Западе. Нам бы следовало заняться рудниками в собственных горах.

— Ха, тебе бы не захотелось забираться туда слишком глубоко. Говорят, там внизу — чудовища. Кто-то видел гиганта с головой волка всего лишь неделю назад. Да и огромных летающих змей в придачу.

— Что за глупости! Ты слишком доверчивый человек, Пасто. Ты того и гляди поверишь, что жестянка — это серебро, а медь — золото.

— Ни за что. — Голос оскорбленного достоинства. — Но я все же верю, что сильным духом достается великое богатство.

— И кто вложил эти слова в твои уста? Мы прекрасно знаем, что Дальний Запад может оказаться таким же бедным, как и остальная часть мира.

— Кто говорил о Дальнем Западе?

— О, ты о другом легендарном острове сокровищ? Еще одно твое сумасшедшее предприятие? Харан, ты стал глупым, как котенок…

— У меня есть карта!

— Некоторые истринские парни неплохо выглядят.

— Безбородые милашки.

— Мне понравился темненький с ожерельем из сардоникса.

— Они все темненькие, идиотка. Которого ты имеешь в виду?

— Того, что забрал приз по стрельбе. Он выглядел как Великий Хорин-Охотник, когда сгибал лук. Кожа — как полированное вишневое дерево. Когда он напрягал руку, просматривался каждый мускул.

— Пришло тебе время взять мужа, Фара. Вне всяких сомнений.

— У меня побывал странный гость пару дней назад, Фелестина.

— Подумаешь! Вот удивила.

— Да, правда. Он был таким жестким, что я начала опасаться за свое благополучие. Жесткий, как скала, и примерно такой же внимательный. И, что еще более странно, через несколько секунд после окончания он начинал снова…

— Многие из истрийских лордов сластолюбивы, как козлы. А вся их религия подавляет естественные потребности, пока они не сходят с ума.

— Что ты наденешь на Собрание, Йенна?

— Наверное, зеленое.

— Говорят, зеленое — к несчастью.

— Но оно так подходит к моим глазам.

— Думаешь, ты подойдешь достаточно близко, чтобы король Вран заметил твои глаза?

— Думаю, я распущу верхние три шнурка на лифе.

— Тогда он точно будет смотреть вовсе не на глаза.

— Он сказал — золото. Везде сплошное золото.

— И все, что нам придется сделать по прибытии, — это убить старика?

— Так он сказал.

— Надо набрать команду.

— Да, но только тихо, а то у нас появится целый флот конкурентов.

— Вот это самое странное.

— Что, Фезак?

— Ты видишь маленькую девочку, там? Северянку, что приходила ко мне пару дней назад?

— Вижу.

— Посмотри повнимательнее, глупая. Ее грудь…

— Действительно, хороший размер.

— Когда девчонка пришла ко мне, она была плоской, как доска. Я дала зелье, чтобы поставить ее тело на правильный путь развития. Но такое внезапное увеличение ненормально.

— Может, она напихала тряпок в лиф.

— Может быть. Я бы и сама так решила, если бы не другие вещи, что начали происходить с недавнего времени.

— Например?

— Ты не заметила благословенную тишину в фургончике Лорнака?

— Да, он действительно больше не кашляет. Наверное, все дело в сухом воздухе.

— В сухом воздухе! По-твоему, он также виноват в рождении, двухголового ребенка у Ферии?

— Но он не выжил.

— Или ребенка с чешуей на руках и когтями, как у орла, из Талсеи?

— Ш-ш, мама, не так громко.

— Это работа магии: настоящей, сильной магии. Я чувствую ее кожей.

— Не говори так, мама. Истрийцы могут вытерпеть безвредные зелья и чары, но времена костров для таких, как мы, не так уж прочно забыты, чтобы они не вспомнили свои страхи. Никто из нас не захотел бы вновь увидеть, как поджигают хворост.

— Нам надо стать осторожными. Разбавь свои предсказания, дорогая, говори только расплывчатыми фразами, даже если видишь судьбу как на ладони. Поднимается сила, и она становится все мощнее.

— Не окажешь мне услугу, Док?

— В чем дело?

— Взгляни на это ради меня.

— Ха. Убери, Дого. С чего, именем всех богов, ты решил, будто я стану смотреть на твой уродливый член?

— Ты понимаешь в таких вещах, Док: я видел, как ты лечишь раны и тому подобное. Смотри, он растет. И растет с того самого момента, как я вчера купил зелье у кочевников.

— По-моему, тебе срочно требуется помощь Фелестины. Она быстро заставит его уменьшиться.

— Она целительница, Док?

— Целительница, черт возьми? Она моя любимая шлюха, Дого.

Игры привлекали огромные толпы — в первый день испытание меткости, стрельба из лука и метание копья, потом плавание и поединки на мечах, но наибольший интерес вызвали соревнования по борьбе, где сотни молодых людей, цвет Эйры и Истрии, раздевались до пояса и намазывались маслом, чтобы ослабить хватку противника.

Эйранские женщины и кочевницы собрались у веревок, огораживавших ринг, свистели и приветствовали приглянувшихся бойцов, фыркали и шипели при виде тех, кто, по их мнению, наверняка потерпит поражение или просто выглядит менее привлекательно.

Довольно плотный молодой темноволосый истриец подвергся бомбардировке гнилыми фруктами после того, как одолел фаворита эйранцев — высокого парня с Черных островов, чьи пронзительные голубые глаза многим девушкам стоили обморока.

Катла смотрела на поединки не мигая. Халли, бесполезный кусок мяса, выбыл еще во втором раунде. Из всего клана Камнепада борьба давалась только ей. Девушка могла бы даже — за деньги, конечно, — многому научить истрийца: не силе — он и так перегружен мышцами, — а проворству и технике, хотя Катла и сомневалась, что сумеет отправить его в отключку, даже если свалит на землю.

Однако здесь женщинам запрещали участвовать в играх, а притвориться мужчиной, хоть и с ее плоской грудью, никак нельзя, будучи раздетой по пояс. Даже только чтобы прийти и посмотреть на бой, ей пришлось укутать голову в разноцветный шарф по приказу отца, отданному после посещения их палатки стражниками. «Либо так, либо покрась их в черное», — хмуро сказал Аран.

В то же время Фент, куда бы он ни пошел, везде привлекал к себе внимание — хотя и обвинения в драке давно снял быстро пошедший на поправку истрийский парень. Нет, взгляды притягивали рыжие волосы в сочетании с правильными чертами лица и стройной фигурой. Преступление женщины, посмевшей ступить на священную Скалу, задело потаенные струны в душах южан-фундаменталистов. Теперь, когда распространилась весть, что негодяйку не поймали, все только и говорили о святотатстве. Фент замечал, как многие истрийцы мрачно резко глядели ему вслед, будто стараясь не обманываться его мужской одеждой и походкой. Дважды его останавливали, но один короткий взгляд на жесткую рыжую щетину на подбородке — и все подозрения отпадали.

Тор, сопровождавший его в одной из подобных прогулок, предложил Фенту надеть одну из туник Катлы и сымитировать провоцирующую походку от бедра, чтобы у южан на самом деле появилось о чем сплетничать. Ему тут же пришлось защищаться от настолько яростной атаки, что он даже растерялся: его приемный брат с такой угрюмой решительностью махал кулаками, что, несмотря на превосходство в высоте и быстроте, Тор получил весьма неприятный удар в челюсть.

Хуже того, предыдущим утром двух рыжеволосых сестричек со Светлых островов также остановили и взяли под стражу. Двенадцатилетнюю и четырнадцатилетнюю малолеток без знания Древнего языка продержали в камере большую часть дня. Бедняги жалобно лопотали на эйранском, а хмурые офицеры перебирали их рыжие волосы и задавали им бесполезные вопросы на мелодичном языке, которым девчонки только недавно восхищались, слушая двух истрийских бойцов, обменивавшихся шуточками перед схваткой.

В конце концов члены семьи заметили их отсутствие и, прочесав Ярмарку, собрали достаточно большую армию охотников, которые пришли к будке охраны Большой Ярмарки — скорее для того, чтобы объявить об исчезновении девочек, чем по подозрению, что они задержаны офицерами. Последовавший шум вылился в еще большую подозрительность офицеров. И все же инцидент заронил искру скандала этой ночью, и в воздухе повисло напряжение.

— Ты видел меня, Саро?

Танто Винго перепрыгнул через веревку и хлопнул брата по спине так сильно, что тот вскрикнул.

— Я был великолепен, даже сам понимаю. Ты видел, как я его ногой в конце? Финт, финт, блок, поворот… — он разыграл свою победу на глазах у Саро, — я позволяю ему достать меня, и — бам! Прямо ему под руку. Если бы не эта дурацкая пуговица, которую заставляют нацеплять у сердца перед схваткой, я бы уложил его наповал.

Саро стоял, качаясь, с пустыми глазами, чувствуя триумф и жажду крови, льющиеся в его тело через ладонь Танто. Все закончилось так же быстро, как и началось, оставив его выжатым, совершенно пустым.

— Правда, вот клинок испортил.

Танто вытащил оружие из ножен и помахал им перед носом брага.

Лезвие, хотя и слегка зазубренное, в остальном выглядело нетронутым. Крошечные пятнышки бурой жидкости высыхали вдоль всей его длины, и Саро обнаружил, что гадает, кому принадлежала кровь: противникам по рингу или старому продавцу камней настроения, так бесполезно погибшему от руки Танто. Так типично для брата — не почистить тщательно оружие. Это забота раба, если он не забудет ему приказать.

— Придется купить другой перед завтрашним финалом. Не хочу, чтобы клинок какого-нибудь ублюдка зацепился за зарубку.

— Но, Танто, ты не можешь себе позволить новый клинок, если не…

— Я выиграю бой на мечах, а ты, мой дорогой Саро, победишь на скачках, тогда у меня появятся деньги на невесту и еще сверх того. Так что не надоедай мне из-за такой ерунды.

С этими словами он схватил Саро за руку и потащил в сторону истрийского квартала.

— Я виделся с Винго, голубка моя. Мы заключим нашу сделку завтра вечером. Я надеялся на сегодня, но по определенной причине случилась заминка. Без сомнения, они выманивают денежки у народа, как и мы все.

Селен Ишиан с отвращением обнаружила, что ее отец пребывает в самом веселом расположении духа. Она почти видела, как он уже подсчитывает деньги и придумывает, как урезать выплаты Совету настолько, чтобы оставить большую часть приданого себе.

Завтра вечером.

Сегодня ее последняя ночь и день в качестве свободного человека. Потом ее запихнут в заваленную подушками палатку и — как это у них деликатно называется? — посвятят в женщины.

Селен почувствовала, как где-то внутри зарождается гнев, и поспешила уставиться в пол. Если отец увидит в ее глазах несогласие, то снова изобьет. Неудивительно, что он схватился за ремень, когда она так грубо накрасила губы, но неповиновение обернулось против нее самой.

Знание, что она вызвала своим видом такую жадную страсть в мальчишке Винго, оказалось даже худшим наказанием, чем побои.

— Я купил тебе нечто особенное на церемонию, дорогая.

Тайхо хлопнул в ладоши, вбежали двое мальчиков-рабов: Фело и Тэм, заметила про себя Селен с легким интересом. Она будет скучать даже по ним.

Их поймали три года назад во время похода на племена холмов, внезапно подумала она — впервые в жизни с проблеском сочувствия. Сколько им сейчас — восемь или семь лет? Увидеть в четыре-пять лет, как твою семью убивают, а деревню сжигают… стать рабом, угодить в руки к чужеземцам, чей язык ты не знаешь, и получать колотушки, пока не заговоришь на чужом наречии, — ужасная судьба.

Селен очень старалась представить свое собственное положение в более приятном свете по сравнению с ними и не смогла.

Мальчики положили сверток у ног господина. Ловкими руками распутали сложные узлы, без единого слова поднялись и послушно вышли за дверь.

Тайхо повел бровью в сторону дочери.

— Не хочешь посмотреть, что там? — мягко предложил он.

Селен посмотрела на него, потом на сверток. Ноги девушки, казалось, приросли к полу.

Тайхо издал вздох неудовольствия, потом нагнулся сам к свертку, схватил материю, в нетерпении выпрямился и вытряхнул рубашку из самого лучшего оранжевого шелка, какой Селен когда-либо видела.

Девушка затаила дыхание.

— Красиво, правда?

Она коротко кивнула, чувствуя, как глаза заволакивает слезами. Ее свадебное платье. Оранжевый цвет символизирует священный огонь Фаллы, производящую силу мира, которую разбудят на церемонии. На уровне груди и бедер — вышивные отверстия, верхнее — горизонтальное, нижнее — вертикальное. Сейчас они не расходились благодаря сатиновым лентам. Она знала, для чего разрезы. Женщины описывали ей все очень подробно.

Король Вран повел плечами, почесался и вздохнул.

Глаза Ашарсона устало скользнули по разбросанным картам, которые он изучал последние два часа, в перерывах между разгоряченными спорами (по крайней мере только среди знати) о выгодах и слабых сторонах возможного союза с Югом.

Слова на картах и людские разговоры уже давно потеряли всякий смысл для Врана. Некоторое время назад он обнаружил, что, если не фокусировать взгляд, пергаменты становились неотчетливыми, смазанными, простирались по столу дюнами и возвышениями, превращаясь в подобие пустыни. Крошечные рисунки на них колебались, будто в зное полудня или в середине фата-морганы. Вран скучал по тем дням, когда еще не был королем и мог отправиться куда угодно по собственному желанию.

— Аран Арансон из клана Камнепада просит встречи с вами, господин.

Вран поднял голову:

— Кто такой?

— Островитянин с запада, господин.

— Наконец-то передышка, — улыбнулся Вран. — Впустите его.

Штормовой Путь и Южный Глаз выглядели недовольными внезапным вмешательством в такие важные дела, но Яйцо Форстсон живо вскочил на ноги, услышав имя друга.

— Аран, дорогой друг!

Нырнув под навес, высокий западник попал в медвежьи объятия, сопровождавшиеся смесью запахов плесени и зверя, хотя исходили они от человека или от желтоватого меха одежды, которую тот упрямо носил даже в середине лета, сказать было трудно.

Яйцо отступил, все еще держа Арана за руку, и оглядел его с восхищением.

— Сколько времени прошло, друг!

— Да, почти год, с прошлой Ярмарки.

Аран улыбнулся в ответ, хмурое лицо преобразилось.

На фоне выдубленной ветрами кожи и темной бороды зубы сверкали белизной снега. Ярл Шепси, как в свою очередь подумал Аран, выглядел усталым — усталым и серым, как будто прошедший год бежал для каждого из друзей в разных направлениях. Старший сам себя загонял в могилу, тогда как он, Аран, мчался с огромной скоростью в обратную сторону. Они сражались вместе, бок о бок, спина к спине, в самой кровавой битве последней войны. Парни схлестнулись, когда корабль Арана подожгли и пустили на дно во время рейда на истрийский порт Гедера, а его самого со всеми выжившими моряками «Зуба Дракона» приняли на борт «Медведицы», фамильного судна отца Яйца.

Истрийцы сумели перекрыть вход в бухту за «Медведицей», и они попали в западню. Со всех сторон летели горящие стрелы, пламя охватило парус, палубу, одежду… В борта корабля впились крюки, бойцы противника с воем метали снаряды с маленьких лодочек вокруг них, дожидаясь того момента, когда люди, спасаясь от огня, сами начнут прыгать в воду.

По разнообразию оружия и доспехов каждому становилось ясно, что большую часть атакующих составляли наемники, Аран даже мог поклясться, что видел среди них бывших эйранцев. Забавно: у Империи всегда находятся деньги на то, чтобы за них сражался кто-то другой, — помнится, подумал он, когда первые наемники полезли на борт. А потом позади раздался жуткий рев, и корабль старого короля, «Мореплаватель», прорвал заслон и пошел крушить легкие суденышки истрийцев, разнося их в клочья.

Вот были времена, подумал Аран, а теперь они вынуждены торговать и дипломатично вести себя со старым врагом. Как хотелось снова броситься в бой!

Он дотронулся до карты, спрятанной под туникой, как до талисмана, и выступил вперед.

— У меня к вам просьба, господин.

Аран склонил голову со всем почтением, какое должен проявлять к королю подданный.

Вран смерил взглядом темную макушку Арана.

— Ну так вперед, западник. Говори, чего ты хочешь.

Аран в сомнении посмотрел на остальных присутствовавших.

— Это деликатный вопрос, мой господин.

— Это мои доверенные советники. Неужто ты не можешь говорить даже при них?

Аран выглядел смущенным.

Вран ухмыльнулся.

— Наверное, у тебя что-то слишком личное, чтобы доверить это такой толпе народа. — Он повернулся к лордам: — Пойдите, принесите мне вина, парни. Горло превратилось в дно иссохшей реки! Навестите конюшню Сорва Плосконосого и проследите, чтобы он дал вам лучший бочонок «Крови жеребца». Он будет клясться, будто не держит такого, но вот увидите, где-то стервец его засундучил: я слышал, как он хвастался Форилу Сенсону. А если потребует платы, напомните, что он до сих пор должен мне за две последние партии товара. Это скорее всего будет большая бочка, насколько я знаю Сорва. Надеюсь, втроем вы ее утащите.

Три лорда переглянулись. Никто особо не обрадовался заданию. Штормовой Путь одарил Арана неприятным взглядом, Южный Глаз закряхтел, поднимаясь из-за стола, но Яйцо Форстсон хлопнул западника по спине и пожелал ему удачи.

— Он не очень много говорит, — через голову Арана сообщил он королю, — но когда открывает рот, то не напрасно.

Когда все ушли, Вран жестом пригласил Арана сесть и с любопытством его оглядел.

Король подумал, что, наверное, уже встречался с Араном Арансоном раньше: скорее всего в Халбо, когда он впервые сел на трон и все лорды и землевладельцы пришли засвидетельствовать свою лояльность. Если это тот человек, то, помнится, тогда Вран посчитал его суровым — суровым и непреклонным, нелепо выглядящим в богатых одеждах. Аран явно выделялся на фоне веселья и роскоши, но все-таки по-своему производил впечатление. Из людей старой породы, хотя и не такой уж пожилой.

Вран вспомнил, что отец хорошо отзывался о нем.

— Итак, что же это за тайная просьба, Аран Арансон?

После секундного замешательства, во время которого он подыскивал нужные слова, но так и не нашел, Аран вытащил карту, будто она в отличие от него была наделена даром речи.

Развернув пергамент с бесконечной осторожностью, он расстелил его среди других карт на столе. Потом передвинул четыре камня, которые для веса ставят на края свитка, на собственную карту, сделав ее плоской, насколько это представлялось возможным.

Пальцы Арана с любовью проследили очертания земель. Он уже знал каждую линию, каждый риф, каждый берег наизусть, провел три последние ночи без сна, с зажженной свечой изучая мельчайшие детали карты — розу ветров, расписанные поля, пометы для навигатора…

Заскучавший король взглянул на пергамент. Еще одна карта. Его тошнило от одного их вида. Единственная карта, которая его интересовала, была та, что покажет путь через Воронов Путь к Дальнему Западу. Но, может быть, подумал Вран, если он возьмет жену, которую ему навязывали, и быстренько сделает наследника, то удастся самому присоединиться к экспедиции…

Аран поднял голову и в изумлении увидел остекленевшие глаза короля.

— Я купил ее у кочевника, — быстро проговорил он, пытаясь заинтересовать Врана. — Это просто удивительная вещь. Посмотрите здесь, — он показал на очертания острова, — Кит Холм, и так аккуратно прорисован. А здесь, — Аран сдвинул ладонь на юго-восток, — ваша столица, господин: Халбо.

Король нагнулся, посмотрел на отметку на карте.

— Да, — равнодушно ответил он. — Хотя, кажется, название написано неправильно…

Аран уставился на знакомые буквы. Создатель карты поставил крест в «о», но в остальном ничего необычного. Он ничего не сказал.

— А здесь, господин, — его пальцы взлетели к верхней части карты, к словам «Ледяная Равнина» и повторяющемуся «лед», — посмотрите на чудную розу ветров…

— Превосходная работа, — безучастно вздохнул король. — Очень полезная, уверен. Зачем ты мне ее показываешь, Арансон? Неужели не видишь, что у меня и своих карт пруд пруди?

— Посмотрите внимательнее, господин, — настаивал Аран. Его палец дотронулся до легенды. — Тут, господин.

— Святилище, — прочитал король и поднял глаза. — Что, то самое Святилище?

— Да, господин.

Вран засмеялся:

— Сказки для маленьких детей! Последнее пристанище короля Рахе и его кошки!

Он продекламировал:

Аран склонил голову.

— Да, господин.

Вран весело притопнул ногой:

— И у тебя есть карта, где нанесен путь к секретному острову мага?

Аран выпрямился, в глазах его засверкала надежда.

— Да, господин…

Он задумался на минуту.

— И вот еще что.

Аран порылся в кармане туники и извлек кусок металла, который дал ему продавец карт. Золото засверкало в его руках, очень яркое в полуденном свете. Слиток казался тяжелее, чем Аран помнил.

Король уставился на золото, потом осторожно взял из рук западника. Металл почти вибрировал в его ладони, будто живой. Вран нахмурился, попытался сконцентрироваться на своих мыслях.

Отдав слиток, Аран внезапно почувствовал себя обделенным. Он смотрел, как Вран подносит золото к свету, щурится, взвешивает в ладони. Потом чуть неохотно отдает обратно. На его лице появилось странное выражение, будто он тоже чувствовал потерю слитка, хотя и в меньшей мере, чем член клана Камнепада.

— Очень мило, — наконец проговорил король. — Сокровище для тех, кто хочет верить в него.

Схватив драгоценность, Аран опять наполнился энергией. Внутри скапливалась ярость, но лицо оставалось спокойным. Без поддержки короля он никогда не накопит деньги на экспедицию.

Эйранец осторожно положил золото в карман.

— Я хотел попросить у вас корабль, господин, чтобы добраться до места. Я посвящу новые земли вам, как только окажусь там, назову их вашим именем. Земля Короля Врана — это, согласитесь, звучит.

— И привезешь мне сокровища?

— Конечно, господин. И это тоже.

Вран засмеялся:

— Корабль в обмен на груз блестящего камня?

— Золота, господин, — упрямо поправил Аран.

Такой непреклонный человек… так легко заразиться его лихорадкой.

Вран вспомнил королевский скипетр. Древний артефакт казался наполненным магией, когда он его держал при короновании. Он был пьян после похорон отца и едва стоял на ногах, но все равно прекрасно помнил, что скипетр сиял по-другому — как маленькое солнце в руках.

Потом Ашарсон вспомнил дрожь слитка, которую ощутил только что: держа золото в руках, он вдруг почувствовал прилив невиданной мощи.

Вран заколебался, но только на одну секунду. Король должен быть уверенным в своих решениях, он не может проявлять слабость и нерешительность.

Скинув камни с углов, Вран грубо свернул карту и кинул ее Арану Арансону.

— Оставь глупые надежды. Лучше присоединяйся к моей экспедиции на Дальний Запад. По крайней мере он-то уж точно существует! А пока наслаждайся Ярмаркой. Торгуешь?

— Сардониксом, господин.

— Хорошо, хорошо…

Аран увидел, как глаза короля вновь потеряли осмысленное выражение.

— Что же — сказал он очень сдержанно, чувствуя, как гнев и разочарование поднимаются в его душе. — Я пойду, господин.

Вран вскинул голову. Увидел отчаяние в глазах собеседника и улыбнулся:

— Не так быстро, Аран Арансон. Теперь, когда ты пожал плоды моей мудрости, сделай одолжение, отплати мне советом.

Аран остановился на полпути, ярость его не прекращала бурлить.

— На ком мне следует жениться, как ты думаешь? Брак по политическому расчету — утомительная вещь, а женщин мне предлагают исключительно скучных. Более того, похоже, каждый, кто высказывает мнение, имеет своекорыстные цели.

— У меня нет ни мнения, ни целей.

Вран пожал плечами:

— Неужели у тебя и мыслей собственных нет?

Снаружи палатки послышался шум, приглушенные голоса и шарканье ног, будто кто-то пытался втиснуть что-то большое через узкий проем. Лорды Штормовой Путь, Южный Глаз и Форстсон вернулись с огромной бочкой — буквально с быка величиной. Король Вран подскочил, внезапно наполнившись энергией.

— Моя «Кровь жеребца»! Отлично!

Лорды с трудом протащили бочку через дверь, потом поставили ее на пол с таким грохотом, что подпрыгнул стол, и карты, уже не прижатые камнями, с шорохом полетели на землю. Южный Глаз, владелец большинства из них — карты создали во времена его деда, а некоторые и того раньше, — упал на колени и начал их лихорадочно собирать.

Аран, увидев шанс сбежать под шумок, обогнул чудовищную бочку и направился к выходу, не прощаясь.

— Какую мне выбрать, западник? — крикнул король в удаляющуюся спину. — Добрую северную девушку или иноземную южанку?

— Да хоть троллиху, мне плевать, — последовал ответ Арана Арансона, тихий, но совершенно четкий.

Мореход исчез за дверью.

 

Глава 9

СДЕЛКИ

Когда братья Винго добрались до лавки с оружием, уже наступил вечер, хотя они и вышли из дома достаточно давно.

Внимание Танто постоянно привлекали прилавки с драгоценностями и одеждой, бесчисленные лавочки, предлагавшие араку, вина со специями, булочки с наркотиком, погружавшим человека в странно расслабленное состояние, и, наконец, группа экзотических танцовщиц, путешествовавших с кочевниками, однако принадлежавших к южным пустынным племенам (все прекрасно знали, какие странные у них обычаи). Танцовщицы не носили ничего, кроме тысяч хитро завязанных тонких полосок кожи, которые они предлагали зевакам (за скромную сумму) распутать и снять, пока сами кружились и подпрыгивали, как дервиши.

Эти мускулистые женщины с тяжелым взглядом загипнотизировали Танто, и за последний час Саро порядком разозлился. Ко всему прочему, он обнаружил, что проталкиваться через толпу стало неимоверно сложно. Саро врезался в плечо одного мужчины и внезапно попал в омут беспокойства за слабое здоровье его жены; другой человек, любовавшийся пустынницей, задел его руку, и Саро узнал, что можно при желании сделать с нагой танцовщицей, парой кожаных ремней и группой мужчин. Юноша поспешно отодвинулся, чувствуя тошноту, только для того, чтобы натолкнуться на еще одного прохожего, обуреваемого похотью.

Наконец, совершенно обессиленный этими ненужными вторжениями, он потянул Танто за руку.

— Поединки на мечах начинаются завтра в полдень. Тебе нужен клинок или нет? К тому же, если ты будешь продолжать выбрасывать деньги на танцовщиц, у тебя не останется кантари на покупку.

Танто зло отмахнулся от него:

— Я скоро женюсь, поэтому заслужил напоследок немного развлечений.

— Мне казалось, ты желаешь этого брака?

— Я хочу замок. Я хочу титул. Я хочу быть сам себе хозяином. И если для того, чтобы получить все это, мне понадобится жениться на какой-нибудь аристократке с крепкой задницей, то я не отступлю. А вот чего я не хочу, так это того, чтобы мой маленький жеманный братец прожужжал мне все уши посреди толпы!

Саро вздохнул, борясь с желанием повернуться и уйти ко всем чертям, оставив Танто бродить в пьяном виде по Ярмарке до конца ночи. Но, по правде говоря, ему хотелось, чтобы брат поскорее женился и убрался с глаз долой — ради него самого, ради рабов, кошек, лошадей, окружающей природы…

— Мы прошли лавку с оружием вон там слева, между продавцом овчин и вязальщиком веревок.

Именно туда они и направились.

Братья начали выглядывать из-за плеч множества покупателей, столпившихся вокруг прилавка с огромным выбором прекрасно сработанных клинков, красиво разложенных на богатом синем бархате.

Вообще-то именно материя привлекла внимание Танто. А вот Саро поразила девушка, стоявшая за прилавком.

Высокая, жилистая, с обнаженными руками, на которых играл каждый мускул, когда она подавала оружие рукояткой вперед заинтересованным покупателям. Живое и умное лицо исчезло из виду, когда девушка начала показывать скрытые впадины и выгравированный рисунок на лезвиях. Нос длинный, резкие скулы, а брови, похожие на крылья пустельги, — иссиня-черные и поднятые вверх.

Но волосы!

Рыжие, как умирающие угольки в гаснущем костре — костре, беззаботно раскиданном и затоптанном дюжиной ног. Пряди падали в разные стороны, большинство вообще стоял и дыбом, будто ее остригли, как овечку. Прическа кухонного мальчишки, конюха, уличного шалопая. А туника! Грязная вареная кожа с пятнами от пищи и соли, явно слишком короткая и слишком узкая в груди, только подчеркивала ощущение беспорядка. Кому пришло в голову нанять такое существо показывать дорогое оружие? Кинжалы совершенно точно принадлежали к элите среди клинков. Даже издалека Саро мог определить по тому, как будущие покупатели взвешивали в руках оружие, что оно отлично сбалансировано, а лезвия смертельно остры. И все же девушка говорила авторитетно и наверняка знала достаточно, чтобы ответить на любые вопросы заинтересованных клиентов.

Эйранка нагнулась и вытащила деревянные резные ножны из ящика на земле, а Саро увидел гладкое загорелое бедро, что заставило его сердце биться со скоростью света.

Выпрямившись, она поймала остановившийся взгляд юноши. Глаза их встретились — девушка смотрела насмешливо, с намеком на озорство, и, казалось, без труда читала его мысли.

Молодой истриец почувствовал, как расширяются его зрачки. Что-то такое было в этой девушке, что-то очень знакомое… Он поискал ключ к разгадке в этих серо-голубых глазах, но она уже разговаривала у другого конца прилавка с огромным мужчиной, заинтересовавшимся узелками, встроенными в рукоять меча. Более короткое и широкое лезвие, нежели у форентского, более тяжелый, чем южные кинжалы, в громадных, покрытых шрамам и руках мужчины меч выглядел по-настоящему смертоносным оружием.

Саро протолкался поближе, чтобы расслышать их слова.

— А это, — говорила она, — Дракон Вена.

Она показала на сложный серебряный виток на рукоятке.

— Видишь, вот хвост, свернувшийся вокруг его приятеля, Снежного Волка, вот крылья, тут и тут, обнимают хранителей.

Похожий на медведя мужчина склонил голову и одобрительно ощупал рисунок.

— Потом его голова прямо на эфесе: я вставила красный камень — видишь, здесь, на месте глаза, чтобы удобнее было держать в руке. Ну, что ты думаешь?

Воин взял меч двумя руками, пробуя баланс, потом отступил назад и начал делать сложные пассы. Народ расступился в стороны, освобождая ему место.

Несмотря на возраст и огромный рост, этот человек оказался очень проворным. Он протанцевал вправо, сделал выпад, отклонился назад, невероятным образом изогнув спину, и размахнулся мечом в полную силу. Лезвие опускалось вниз сквозь дымку сумерек — удар, который в сражении наверняка стал бы последним.

— Он прекрасен, Катла Арансон, — с одобрением произнес воин. — Лучший из всех, что я видел.

Он передал клинок женщине, стоявшей рядом — крепкой на вид островитянке с квадратной челюстью и кожей цвета состарившейся сосны. Она носила те же диковинные доспехи, что и ее приятель: кожаная безрукавка со стальными дисками, перемежавшимися с темным железом, по всему торсу. Три ножа болтались у пояса и еще один крепился к бедру. На спине висел меч.

— Как ты считаешь, Мэм?

Женщина взяла у воина клинок, перекинула его из руки в руку, потом поднесла ближе к лицу и принялась изучать рисунок.

— Отлично, — произнесла она. — Просто отлично, Джоз.

— Да, милая штучка, — ответил мужчина, забирая у Мэм меч. — И какая прочная! Ты превзошла сама себя, Катла. Он легче и острее, чем любое оружие противника. Даже пальцы покалывает. Ты уверена, что не использовала магию? — улыбнулся он.

Катла улыбнулась в ответ. Потом покачала головой.

— Фалко использует китовое масло для закаливания, а Трелло Длинный Рог клянется, что опускает мечи в кровь. Врет, насколько я знаю. У меня свой собственный метод, — сказала Катла, слегка наморщив нос.

Потом засмеялась и добавила:

— Хотя не уверена, что его можно назвать магией.

Саро ахнул. Эта девчонка, Катла, сделала это оружие? Он, должно быть, ослышался?

Но Танто сообразил быстрее брата.

— Эй, ты! Да, ты! Ты женщина или северная троллиха? Ты утверждаешь, что выковала эти клинки? — Словно в поисках поддержки он оглянулся на зевак. — Женщины не в состоянии делать мечи. Это все равно, как если бы… — он лихорадочно искал аналогию, — как если бы мужчины вышивали нижние юбки!

Гогот из задних рядов толпы заглушил шум, с которым Танто распихивал народ в стороны.

Саро почувствовал запах араки, исходящий от брата. Он посмотрел на старого воина и его товарищей: женщина, еще двое высоких мужчин, довольно крепких на вид, и круглый коротышка, скучный и настораживающе спокойный. Возможно, они родились на Эйре, но доспехи были по крайней мере из дюжины разных стран. Да еще и женщина-воительница, что само по себе удивительно. Наверное, это наемники, и, возможно, очень опасные.

Саро задержал дыхание, но тот, которого женщина назвала Джозом, просто стоял и улыбался, уперев руки в боки и глядя на Катлу.

Глаза Катлы опасно сузились.

— Насколько я слышала, — сухо проговорила она, — на юге мужчины только и могут, что вышивать нижние юбки.

На этот раз последовал взрыв смеха, и не только со стороны наемников.

— Кажется, нет нужды сражаться за тебя в твоей войне, а, девочка? — сказал Джоз.

— Получила в наследство материнское остроумие, Катла Арансон, — заметил высокий бородатый мужчина позади него.

— А, да, я помню, как пару раз испытал острое лезвие язычка Беры Рольфсен еще в юности.

— Тогда ты и потерял руку, а, Кноббер?

— Не, это был истрийский пес, не старше вот того молодого щенка, в битве в порту Гедеры.

Танто оставалось только презрительно усмехаться. К счастью наемники находились в благодушном настроении. Высокий мужчина, Джоз, принялся торговаться с Катлой по поводу цены меча пока девушка наконец не вытащила отличные кожаные ножны, окаймленные промасленным деревом, и скрепила ими сделку.

Старый воин пересыпал в ее ладонь серебро, которое Катла тут же отправила в железную коробочку под прилавком. По виду она была чрезвычайно довольна продажей.

Как только представление закончилось, зрители начали расходиться, пока не остались только два истрийца.

Танто принялся бесцельно вертеть в руках один из украшенных ножей из первого ряда выставленного оружия.

— Детский ножик, — пренебрежительно объявил он. — Дешевка.

Катла окинула Танто недружелюбным взглядом и начала упаковывать клинки, намеренно игнорируя его. Торговый день, очевидно, закончился. Свет угасал, и остались только эти два идиота. Теперь мало шансов продать хоть что-нибудь, особенно желторотому юнцу с луженой глоткой, который не отличит копья от зубочистки.

Танто уставился ей в затылок, раздраженный явным пренебрежением к собственной персоне. Потом подобрал два клинка и начал бить лезвие о лезвие, вначале слегка, затем сильнее и сильнее, как своевольный ребенок. Металл звучал ясно и чисто.

Саро подтолкнул брата:

— Ты что делаешь?

— Испытываю лезвие, — хмуро ответил Танто, уставившись в спину Катлы. — Не резон тратиться на клинок, который подведет меня в финале.

Катла повернулась и посмотрела на него.

— Ты дошел до финала в сражениях на мечах? — Изумленное презрение обострило мягкие гласные Древнего языка.

Танто поднял бровь.

— Я вскоре разделаюсь с тем старым дураком, — похвастал он, указывая на северянина, купившего меч и теперь стоявшего у прилавка вязальщика веревок.

Катла рассмеялась:

— С Джозом Медвежьей Рукой? Я сильно сомневаюсь! Он пробил себе дорогу через весь мир и обратно. У тебя ни малейшего шанса в схватке против него. Посмотрите на себя. — Она включила взмахом руки и Саро в свое обобщение, потом потянулась через прилавок и схватила обоих за руки, повернула их так и эдак, изучая гладкую коричневую кожу. — Ни единого шрама. Вы в жизни не видели настоящей драки.

Саро омыло волной тепла, его заполнило добрым юмором, уверенностью молодой женщины, которая в совершенстве владела своим крепким телом, сохраняла невозмутимость, слушая угрозы пьяного юнца, имела прекрасно развитые мускулы, натренированные работой в кузнице и несколькими годами лазания по утесам. У юноши никогда бы не хватило смелости сделать то, на что оказалась способна она. Внезапный, четкий, незабываемый образ прыгнул в разум Саро.

— Это была ты, — выдохнул он, отшатываясь от руки северной девушки. — Тебя я видел на Скале… — Юноша в ужасе замер.

Время остановилось. Саро видел, как кровь отхлынула от лица Катлы, осознал, что Танто вдруг все понял. Он мог назвать точный момент, когда брат вспомнил награду за поимку преступника, объявленную сегодня утром, прежде чем Танто начал кричать:

— Стража! Здесь…

И тут Саро ударил его. Движение получилось таким инстинктивным, таким рефлекторным, что его кулак врезался в подбородок брата с безошибочной неимоверной силой. Танто упал как подкошенный.

Катла выбежала из-за прилавка. Она уставилась на Саро, потом на его брата, лежавшего на земле с раскинутыми руками — одна ладонь Танто все еще сжимала клинок, с которым он недавно играл. Его челюсть съехала в сторону. Саро с мгновенным виноватым удовольствием понадеялся, что сломал ее. Несколько человек, привлеченных суматохой, выглянули посмотреть на них из других лавочек, но, увидев распластавшегося Танто и его улыбающегося брата, возвратились к своим делам.

— Почему ты это сделал? — спросила Катла, ее серые глаза потемнели от какого-то непонятного чувства.

Саро храбро взглянул на нее.

— Не знаю. Так получилось. — Он помолчал, потом аккуратно подтолкнул голову брата носком башмака. — Это была ты, правда? Там, на Скале? — тихо спросил он. — Хотя тогда твои волосы были длинными…

Катла одарила его всезнающим взглядом.

— Ты истриец, — хмуро констатировала она. — Я не собираюсь ни в чем признаваться тебе.

— Да, я истриец. Но не слишком ревностный верующий.

Произнеся эти слова, Саро внезапно понял, что сказал правду.

Он вспомнил долгие утренние часы, проведенные со священниками, суровыми людьми в черных одеждах и розгами в руках.

Юноша вспомнил их строгие голоса, жутковатые рассказы о вечных муках, ожидающих тех, кто прогневает Фаллу или ее проклятую кошку. Как он мог поверить в их лживые истории и мрачные угрозы? Почему вулкан должен проснуться только из-за того, что ты не принес жертву божеству? Почему должен сгореть твой дом, если ты произнес неподобающее выражение? Он никогда не видел вулканов, зато прекрасно понимал, что огонь — это порождение природы, а не какое-то магическое явление. И что касается самой Фаллы: как он мог поверить в то, чего никогда не видел своими глазами? Поклонение богине ничего не значило для Саро — всего лишь способ избежать наказания, жесткого контроля, способ не выделяться из толпы. И вдруг, столкнувшись с новой реальностью, с возможностью безумной, ненужной смерти, он осознал все это с невероятной четкостью.

— Сжечь кого-то на костре за то, что он поднялся на гору… глупо и жестоко.

— Они что, правда пойдут на это? — Лицо Катлы напряглось. Саро рассмеялся:

— О, конечно, без промедления. Наша религия действительно жестока. Она основана на боли.

Катла возмутилась:

— Но я всего лишь залезла на гору! Что здесь плохого? К тому же эта земля еще не так давно была нашей — во времена моего дедушки и до него несколько поколений. Это территория Эйры — вся Лунная равнина, Горы Скарна, Золотая река до самой Талсии. Твой народ украл ее у нас, построил свои дома, убил всех, кто не успел убежать. Или превратил их в рабов, гнущих спину на проклятую Империю. Ничто не забыто, знаешь ли, даже сейчас. — Она окинула Саро гневным взглядом.

— Я знаю. Последняя война закончилась не так уж давно. Мой отец участвовал в ней.

— Мой тоже.

— Мой дед погиб.

— Мой тоже!

Катла издала лающий смех, и Саро отметил, какие длинные и острые у нее клыки. Сейчас в девушке словно проявилось что-то животное.

— Итак, кто сказал, что это Скала Фаллы? Если она кому и принадлежит, так это Суру. Мы зовем ее Замок Сура.

— Какая тогда тут разница? Мы просто заменяем одного бога другим.

— По крайней мере мы не убиваем людей во имя него.

Саро пожал плечами;

— Хороший довод.

Катла улыбнулась. Это изменило ее лицо до неузнаваемости, даже цвет глаз. Она выглядела менее… по-волчьи. Потом девушка перегнулась через прилавок и схватила истрийца за руку снова, и опять волна тепла окатила Саро. Однако на этот раз он чувствовал не только благодарность девушки, но и собственный жар, быстро поднимающийся из живота к груди.

— Спасибо, что не выдал меня, — просто сказала Катла. — Скажи мне свое имя. Мне надо знать, у кого я теперь в долгу.

Саро ответил. Девушка коротко кивнула, будто мысленно занося новое имя в список.

— Что, если он все вспомнит, когда проснется? — внезапно предположил Саро, ужасаясь при одной мысли об этом.

— Он обнаружит за прилавком совершенно другого человека, даже отдаленно не напоминающего девушку с метлой вместо волос, — засмеялась Катла. — В любом случае думаю, что теперь мне придется их спрятать, так ведь?

Она подобрала кусок промасленной ткани и быстро закрутила ее вокруг головы.

— Смотри. Йетранская принцесса!

Саро улыбнулся. И что эти северяне только о них думают?

— Я заплачу тебе за кинжал, — предложил он, забирая из безвольных пальцев Танто клинок.

Он показался ему горячим, будто пульсирующим в каком-то подобии жизни.

В замешательстве Саро протянул клинок девушке.

Катла отмахнулась:

— Не надо. Это мой подарок — вместе с моими благодарностями. Мне будет очень приятно, если он останется у тебя, а не у твоего мерзкого братца.

Саро неуверенно улыбнулся, потом опустил кинжал в складки туники, где он и лежал, слегка пульсируя — или, может, юноша чувствовал биение собственного сердца? Трудно сказать. Эта девушка заставляла все его чувства обостряться.

Саро попытался сосредоточиться на том, что она сказала.

— Танто считает, что ни одна женщина не в состоянии противостоять его чарам.

— В таком случае у него явно мало знакомых женского пола, — насмешливо произнесла Катла, рассматривая валяющегося без чувств истрийца. — Он гораздо лучше выглядит так, чем в сознании.

— Тебе лучше уйти, прежде чем он очнется.

— Твоя правда.

Катла подарила юноше одну из своих самых чудесных улыбок и привычно принялась упаковывать каждый клинок в только для него предназначенный кусок масляной ткани и складывать все в громадный железный ящик.

Саро повернулся, чтобы осмотреть лежащего на земле брата, и натолкнулся на бесшумно очутившегося позади него высокого молодого северянина с бело-желтой бородой и волосами, сплетенными в сложные косички, перемежавшиеся кусочками цветастой ткани, ракушками и серебром.

— У тебя проблемы, Катла?

Катла завертелась было на месте, но, разглядев новоприбывшего, улыбнулась.

— Привет, Эрно, — проговорила она почти радостно. — Никаких проблем. Уже никаких.

Саро почувствовал, как опускается сердце, и быстро завертел головой, глядя на девушку и ее собеседника. Пусть он будет ее братом, отчаянно думал он, только братом, никем больше… Но выражение глаз высокого мужчины, смотревшего, как Катла собирает оружие, было далеко не братским.

Стон вернул его внимание к вопросу о брате. Саро взглянул вниз. Веки Танто принялись вздрагивать.

Саро наклонился, ощущая непонятную смесь страха и сожаления.

— Танто? Ты меня слышишь?

Рука Танто конвульсивно сжалась, и на один короткий миг Саро показалось, что кулак сейчас взлетит вверх и ударит его в лицо, но движение оказалось просто рефлекторным сокращением мышц.

Потом Танто резко сел — слишком быстро для человека, только что вышедшего из бессознательного состояния. Он схватился за голову и снова застонал.

— Что… что случилось? — нетвердо спросил он, пытаясь сфокусировать взгляд на лице Саро.

— Ты ничего не помнишь, брат? — осторожно поинтересовался Саро.

Танто нахмурился. Попытка собраться с мыслями явно причиняла ему головную боль.

— Я помню, — тут Саро затаил дыхание, — я помню… женщина, чужая женщина…

Сердце Саро забилось где-то в животе. Он быстро огляделся, увидел, как Катла закрыла свой массивный ящик большим железным ключом, сказала что-то негромко Эрно, потом повернулась и исчезла среди палаток.

Саро вдруг почувствовал себя совершенно опустошенным.

— Какая женщина? — резко спросил он.

Танто удивленно поднял глаза.

— Танцовщица, болван… та, с кожаными… кольцами…

Саро попытался выпустить воздух из легких как можно незаметнее.

— А, та… Больше ничего?

— Как я сюда попал?

Танто обвел окружающее пространство обвиняющим взором и, не найдя объекта для злости, остановился на брате.

Саро, отчаянно пытаясь избежать прямой лжи, пожал плечами.

— Ты слишком много выпил, — мягко объяснил он.

Во всяком случае, именно с этого все и началось. Если бы Танто не выпил столько араки по пути сюда из палатки семьи Винго, он бы не стал нападать на Катлу и не спровоцировал бы ее насмешки по поводу отсутствия шрамов на их коже.

Саро вспомнил дрожь, возникшую в ту секунду, когда девушка положила свои сильные пальцы на его плечо, и понял, что к этому моменту он долго будет возвращаться снова и снова.

— Тебе нужна помощь, чтобы вернуться домой?

Высокий эйранец, Эрно, протянул руку Танто, который посмотрел на нее, как на покрытую дерьмом палку.

— Только не твоя, — грубо бросил он, неуклюже становясь на колени.

Он схватился за пояс Саро и вскочил на ноги. Эрно долго разглядывал его, и Саро уже начал гадать — не ударит ли эйранец его брата? Подобное действие было бы чрезвычайно уместным, мрачно решил он.

Потом северянин вежливо произнес:

— Как хочешь.

После этого он повернулся и через несколько секунд уже растворился в толпе.

Саро смотрел, как он уходит, с бьющимся сердцем. Северянин воплощал собой все, чего не дано достичь Саро: высокий, мускулистый, с походкой атлета, явно человек дела, воин… и, вполне возможно, любовник Катлы.

Последняя мысль заставила юношу мучительно содрогнуться.

Катла шла назад по Ярмарке, словно в трансе. Саро Винго. Он ударил собственного брата так, что тот потерял сознание, только чтобы сохранить ее тайну. Саро Винго с глазами из черного бархата и с нежной улыбкой, вызывавшей ямочки на гладких щеках. Саро Винго — иноземное имя чужого мужчины, имя из незнакомых глубин Истрии. Даже простое повторение этих звуков доставляло удовольствие.

Катла вспомнила, как взяла южанина за руку, как темная кожа под ее пальцами запылала огнем, и в мозгу возникло воспоминание — острое, как галлюцинация, — о том, как завивались его черные волоски, шелковые, как шерсть кошки… как ворот туники под горлом слегка открывал гладкую мускулистую грудь. Цвет его кожи гипнотизировал. Девушка не могла не гадать, стала ли она такой темной от солнечного света, а если так, то где спрятались более бледные участки тела?

Интересно, каково это — возлежать с мужчиной с южного континента? Что-то содрогнулось в ней, глубоко внутри.

— Катла?

Она виновато вскинула голову и обнаружила, что, словно по волшебству, оказалась перед семейной палаткой, а братья с любопытством смотрят на нее, отвлекшись на момент от деревянного сундука, полного денег, стоявшего с откинутой крышкой между ними.

Что с ней происходит?

Девушка поймала себя на том, что грустно улыбается. Вначале она вздыхала по Эрно — подумать только! — теперь по истринскому мальчишке, которого видела только раз и, возможно, больше никогда не встретит. Если она не станет осторожнее, то может закончить, как Йенна.

Катла нырнула в палатку и выронила свой ящик на пол с ужасным грохотом. Потом быстро, как змея, обхватила Халли за шею и игриво сжала его в объятиях.

— Что такое, маленький братишка? — Он был старше ее на семь лет и вдобавок ко всему больше в два раза, но так уж они привыкли дурачиться. — Играешь в счетоводов с Лисом, не так ли?

Халли повернулся и лукаво улыбнулся ей. Потом его правая рука молниеносно взлетела вверх и схватила Катлу за локоть. Он выкрутил сестре руку и уронил девушку на землю перед собой.

Катла больно ударилась об пол, разминувшись с твердым деревянным сундуком на ширину пальца.

— Ой!

Фент вскочил со смехом:

— Это научит тебя не смеяться над Халли, когда он выбываете соревнований по борьбе во втором раунде!

— Она смеялась надо мной?

Халли выглядел обиженным. Потом он погрузил свои волосатые пальцы в диафрагму Катлы и принялся двигать ими, изображая огромного паука.

Катла завизжала и захихикала, словно возвращаясь в давно забытое младенческое состояние: вскоре она уже стучала пятками по полу, будто трехлетняя.

Потом к ним присоединился и Фент, и вот уже они втроем катались по полу, пощипывая и щекоча друг друга, завывая, как звери. В какой-то момент опрокинулся сундук с деньгами, и его содержимое раскатилось по углам.

Именно такая сцена и предстала перед их отцом, вернувшимся с неудачной аудиенции у Врана Ашарсона. Где-то по пути из королевской палатки в свою собственную Аран наткнулся на Эрно. Сейчас оба выглядели хмурыми.

— Что, во имя неба, здесь происходит?! — заревел Аран. — Я ваши вопли услышал еще на Ярмарке!

Тут же воцарилась тишина. Драчуны отстали друг от друга и поднялись на ноги, виновато моргая. Монеты сверкали вокруг них, как доказательство вины.

— Откуда все это? — Аран нагнулся и разгреб серебро. Выловив монетку в двадцать кантари и парочку десяток, помахал ими в воздухе.

— Мы продали Тора в рабство, — сказал Фент с серьезным видом. Тут же рука Арана резко стукнула младшего сына по макушке.

Фент в изумлении отпрянул. Ладони его сжались в кулаки. Казалось, он вот-вот ударит отца, но юноша только опустил голову.

— Мы нашли покупателя на весь товар, — спокойно проговорил Халли. — Каменщик из Форента, который собирается изваять двадцать статуй их богини. Он сказал, что нужны только превосходные камни, а наши оказались лучшими из всего, что форентиец видел. Мы получили хорошую цену. Так что собираемся завтра повидаться с Финном Ларсоном насчет корабля.

Выражение лица Арана изменилось. Его разум яростно работал. Возможно, вот оно — решение проблемы. В его жизни ничего не происходило случайно. Сур явно улыбался ему.

— В нашей семье больше не обсуждается экспедиция на Дальний Запад, — отрывисто бросил он.

— Но, па! — возмутился Халли. — Мы же с самого начала собирались присоединиться к королевской команде! Ты сказал, мы можем взять деньги с продажи сардониксов, да еще твою с мамой долю…

— Хватит! Больше этой темы не касаемся. Катла, вечером выкрасишь волосы в черный цвет. Эрно рассказал мне, что случилось сегодня…

— Эрно! — Она метнула в него яростный взгляд. — Ты сказал, что будешь молчать! Ты обещал!

Эрно смущенно переминался с ноги на ногу.

— Он поступил так, потому что беспокоился за тебя. Вот краска. — Аран швырнул дочери маленькую стеклянную бутылочку. — Когда закончишь, замотай чем-нибудь голову. Не будем давать повода для неудобных вопросов, почему твои волосы внезапно поменяли цвет. По крайней мере, если к нам снова заглянут стражники, они не найдут тут рыжеволосых девочек. Лучше побеспокоиться заранее, чем потом локти кусать.

— А как насчет того стражника, пригласившего меня на танец? — упрямо спросила Катла.

— Можешь повязать голову вот этим, — застенчиво предложил Эрно.

И протянул ей роскошный кусок ткани.

Эрно нашел ткань в лавке кочевницы и заплатил целое состояние. Ему приглянулся вначале цвет: ярко-синий и зеленый — серость грозовых облаков и глаз Катлы. Когда женщина, продававшая платок, улыбнулась ему и сообщила, что ткань зачарована, Эрно все неправильно понял и согласился, мол, тоже считает материал очаровательным.

— Нет-нет, — мягко поправила его кочевница. — Зачарован. Три элемента: там оттенки неба и моря, а здесь — защита от огня.

Кочевница забрала из пальцев Эрно материю и аккуратно развернула.

— Видишь?

Вдоль одного края бежала линия пламени. Именно чары против огня побудили Эрно купить платок: доброе предзнаменование, да к тому же волосы Катлы тоже огненного цвета. Хотя он и не на секунду не поверил в то, о чем толковала лавочница.

Катла затаила дыхание. Она развернула платок, и облако цветов вылилось в туманную темноту палатки. Зеленый, синий и серый свивались в неясные круги и спирали. Мягкая белая пена морской волны выглядывала то тут, то там. А по нижнему краю взвивались, как пламя, буйные жаркие тона — оранжевый и алый, золотой и ярко-красный.

Фент присвистнул:

— Тебе это наверняка влетело в копеечку, Эрно.

Он не мог себе представить, как нужно любить женщину, чтобы столько потратить на подарок ей. Но Эрно в ответ только вспыхнул и ретировался в глубь палатки.

Позднее, вечером, Саро вытащил браслет из камней настроения из кошелька на шее, подержал его на ладони и обнаружил, что камни приобрели ярко-зеленый цвет кошачьих глаз.

Ранним утром следующего дня Фент и Халли оказались у палатки Финна Ларсона с деревянным сундуком в руках. Они нервничали: им никогда еще не приходилось поступать вопреки воле отца.

Корабел уже давно был на ногах. Его рабочие бегали туда-сюда с поручениями, а сын, Матт, скатывал в рулоны водонепроницаемые шкуры.

Ларсон был здоровенным мужиком, широкоплечим и мускулистым. Его руки, высовывавшиеся из рукавов куртки, покрывались густым слоем шерсти, как у быка. Фент гадал, не унаследовала ли его дочь черты папаши под всеми своими кружевами и безделушками. Если так, то Халли явно ожидает большой сюрприз в первую брачную ночь…

На самом деле их действительно ожидал сюрприз, хотя и не связанный с Йенной Финнсен.

— Привет, парни. Как дела в такое замечательное утро?

Финн подмигнул им, явно пребывая в превосходном расположении духа.

— Хорошо, спасибо, господин, — вежливо ответил Халли, ставя на землю у ног корабела сундук. — У нас к вам предложение.

— Да неужели?

Финн явно любовался собой. Он послал одного из мальчишек за тремя стульями и кувшином вина и не дал пришедшим сказать ни слова, пока они не проглотили последнюю каплю горькой жидкости.

— И что же вы собираетесь мне предложить, что еще не успел ваш добрый отец?

— Наш отец?

— Ну, знаете, парни, Аран-великан, Аран-медведь, как мы называли его, когда дрались бок о бок в последней войне.

Халли подался вперед с серьезным лицом:

— Какую сделку предложил отец?

— Ну как же, парень, он заказал мне лучший корабль за весь этот год: из превосходного старого дуба с плантаций самого Керила Сандсона, ни больше ни меньше. Мачта из резного тиса от Ганнила Керрсона — я сохранил ее со старого корабля отца короля Врана. Думаю, отлично подойдет. И ледорез из закаленного железа. Этим займутся пятнадцать моих людей.

— Ледорез? — повторил Фент в недоумении.

— Честно говоря, о нем он попросил в первую очередь.

— Но на пути к Дальнему Западу нет льда, совершенно точно нет. Штормы и ураганы — да, но зачем ему ледорез?

Финн Ларсон пожал плечами:

— Я только принимаю заказы, парень, и если твой отец запросил ледорез…

Вмешался Халли:

— Нас не волнует, что заказал отец. У нас есть собственная просьба. Шестьдесят весел, загнутая назад корма и нос, судно быстрое и легкое: вот что нам нужно. Когда мы говорили в последний раз, было упомянуто, что подобный корабль будет стоить около шести тысяч кантари. Мы принесли большую часть суммы.

Корабел ошеломленно захлопал глазами.

— Кажется, клан Камнепада сейчас на подъеме в денежном вопросе, — заметил он и радостно потер руки. — Ну, давайте посмотрим на ваши денежки, потом я начну расчеты. На этой Ярмарке у меня много работы, гораздо больше, чем я планировал. Надеюсь, вам не так срочно нужен корабль, как остальным?

— К осени, — осторожно сказал Халли. — К осени этого года.

— Ага, — хмыкнул Финн. — Ну, случались и более странные вещи. Конечно, найти подходящее дерево для загнутых носа и кормы сложнее, чем для прямых. Но я постараюсь.

— Мы только на это и надеемся.

Фент подхватил сундук и вытряхнул его содержимое на землю. Послышался стук, резкий и глухой, и поток осколков сардоникса высыпался им под ноги, подняв облако пыли. Братья уставились на горку камней.

Финн Ларсон принялся хохотать. Белые зубы сверкали сквозь серую бороду.

— Лисица утащила цыпленка! — радостно взвыл он, держась за огромный живот и качаясь из стороны в сторону на стуле.

Наконец Ларсон набрал достаточно воздуха, чтобы выдохнуть:

— Вижу, вы, ребята, богаты только полудрагоценными камнями, а ваш отец внезапно разжился монетами, но, насколько я знаю, обилием сестер вы похвастаться не можете!

— Сестер? — Обычно низкий голос Халли поднялся на октаву. — У нас есть только одна, как всем прекрасно известно — Катла, подруга Йенны.

— Да, и скоро Катла будет новой женой Финна. Аран принес мне не слишком много монет, поэтому мы пришли к несколько иному соглашению. Она милая девочка, хотя и немного диковатая. Но это мы из нее быстро выбьем.

Братья уставились друг на друга:

— О небо, что он наделал?!