Я на переднем сиденье, указываю водителю маршрут. Кто сказал, что Питер – имперский город? Кому почудилось, что он полон царственного величия, помпезности и блеска? Чужой исторический бред больно колотит современность по пяткам. Спросите любого «копеечного» извозчика, что курсирует между Васильевским островом и Лиговским проспектом, и он скажет вам, что Питер – город обветшалый и мрачный. Этот город населен призраками. Он изнурен мусором, ветрами и сыростью. Подавлен дождевыми потоками. Изнасилован коррумпированными чиновниками и брошен как кость жертвам культурной пропаганды. С бараками, маскирующимися под дворцы и сточными канавами под видом рек. Это – реальность, потому что она осязаема.

А теперь мне в угоду туристическим проспектам приходится тщательно скрывать эту реальность от Мансура. Моя работа состоит в том, чтобы Мансур увидел Питер имперским, величавым, помпезным. Городом, полным прирученных огней и ухоженного антиквариата. Второе правило консьержа: «Иллюзии клиента всегда воплощаются в правду жизни!» Реальность не имеет значения. Мой клиент увидит то, что ожидает увидеть. Это моя работа.

Где же первое правило консьержа? Не спешите. Оно есть.

Мансур задирает голову, чтобы на секунду ослепнуть от витражей на Миллионной. В его узких «хамелеонах» отражаются подсвеченные фасады дворцовой наружности, величавые колонны, атланты, которых мне, по правде, всегда было жаль: такая красота без малейшей возможности разменять ее на порок и удовольствия. Когда я поднимаю глаза на эти сплетения гранитных мускулов, то вижу не прекрасные скульптуры. Мне мерещится костяная рукоять клинка, торчащая между ребер Мансура с левой стороны. Кровь стекает по ней и капает на тротуар, будто слезы поникших головами атлантов. Приходится крутить головой, чтобы прогнать назойливое видение.

Сегодня утром я видел ярость в глазах шейха. К нему подошел помощник и доложил, что человек, ради встречи с которым Мансур оказался в Питере, не прилетел и не прислал извинения. Вообще ничего не сообщил. Я не знал, что шейхов можно игнорировать. Я никогда не видел такой безмолвной ярости. Мансур до сих пор на взводе. Его помощник Али украдкой предупредил меня, что шейх может начать чудить. К этому нужно быть готовым. Ко всему нужно быть готовым. Зря сказал. Я всегда готов ко всему со своими клиентами.

Нам еще повезло, что день выдался солнечным. Кто-то из местных краеведов подсчитал, что в Питере на год приходится не более сорока двух солнечных дней. Взволнованные горожане принялись через газеты доводить до сведения работодателей простую и гуманную истину: если в солнечный день кто-то из петербуржцев не вышел на работу, то бог ему судья и не нужно смотреть в трудовое законодательство. Думаю, поэтому такое количество бездельников слоняется в разгар рабочего дня по Невскому проспекту.

Мансур раздраженно поглядывает на них через затемненное стекло «роллс-ройса», только один раз тихо бросив сквозь зубы: «So tired, so unhappy». Он говорит это, пока мы пролетаем пробку на углу Невского и Литейного, по разделительной полосе с мигалками, в сопровождении милицейского эскорта. Торопимся на Финляндский вокзал. Мансуру важно встать на точку. Точка в нашем сегодняшнем «Брифе» – место, где Ленин девяносто лет назад обратился к солдатам и матросам с броневика. Мы утвердили этот пункт еще месяц назад. Всемогущий «Бриф» – подробный план моего общения с клиентом. Он предусматривает все его потребности, до мельчайших деталей быта: цвет обоев в апартаментах, где клиент будет жить, сила напора воды из крана в его уборной, марки автомобилей, на которых клиент будет передвигаться, марки и год разлива вин, которые он будет распивать в обществе дам, чьи точные параметры непременно указаны в «Брифе». Мы не можем позволить импровизаций.

На площади у Финляндского вокзала ветрено и людно. Воздух сырой, пахнущий глиной. В отличие от зевак с Невского, здесь прохожие деловито спешат к электричкам, скользя усталыми взглядами по асфальту. Я указываю Мансуру на скамейку под старым опавшим вязом. Вот место, где со стопроцентной исторической достоверностью располагался броневик Ленина. Конечно, это моя выдумка, откуда я могу знать про точку? Но кто будет спорить? Живых свидетелей не осталось.

Шейх задумчиво осматривается, садится на скамейку, перебирает аметистовые четки, которые всегда носит на левой руке, и вдруг с ловкостью двадцатилетнего юноши вскакивает на скамейку ногами. Это неожиданно даже для его охраны. Я вижу, как вздуваются мускулы под мешковатыми пиджаками, как ноги напрягаются, будто сжатые пружины. Сейчас они похожи на атлантов, эти кофейные зверьки. Мансур, не обращая ни на кого внимания, начинает громко кричать на языке дервишей и падишахов. Его крик напоминает ястребиный клекот. Он вскидывает руки к небу, будто собирается пронзить его молниями, и продолжает кричать. Птичья мелюзга взметается к кронам деревьев. Мамаши, до этого неторопливо раскачивавшиеся в такт коляскам, торопятся прочь. Старушки на соседних лавочках крестятся и прислушиваются, будто ощутив сквозь дыру во времени восхитительный сквозняк своей юности.

Мансур скачет по скамейке, как запертый в клетке орангутанг, и продолжает выплевывать гортанные звуки. Он агрессивно жестикулирует, но ни к кому конкретно не обращается. Если бы не выправка постояльца пятизвездочных пентхаусов, его можно принять за городского сумасшедшего. Питер славится такими. Безобидные чудаки, они в некотором роде его достопримечательность. Но фарфоровые зубы шейха воинственно сверкают каждый раз, когда он извергает очередной комок согласных. Серый галстук от Армани трепещет на ветру, подобно стягу новой армады, бросившей вызов миру. Зрелище становится угрожающим. От Мансура исходит воинственный пыл, и все, кто находится в этот момент на площади Финляндского вокзала, не могут не ощущать его. Прохожие останавливаются и с тревогой смотрят на странного человека. Я тоже напрягаюсь и озираюсь по сторонам. Чувствую, эта эскапада может закончиться для всех непредсказуемо. Немного успокаивает «роллс-ройс» с мигалками и наряд милиции.

Мансур замолкает так же внезапно, как до этого начинал свое представление. Спрыгивает со скамьи, отряхивает брюки и коротко командует свите:

– В машину!

Я иду к машине. Сегодня я тоже – часть его свиты.

Мансур – шейх из маленькой, исполненной нефти восточной страны. Высокий, седой, с темными, будто замутненными илом глазами, в которых никогда ничего невозможно прочесть. Острый нос, острый кадык – этот острый парень весь будто состоит из углов, о которые можно порезаться. Он одевается в европейские костюмы и носит на пальцах несколько драгоценных камней. О количестве денег на его счетах я стараюсь не думать, чтобы не понижать самооценку. Пока что мне комфортно живется с простой мыслью: этот пресыщенный, избалованный, видевший и пробовавший все на свете человек – мой клиент. Он предпочитает мои услуги всем прочим. Ему кажется, что они удовлетворяют его гипертрофированно взыскательный вкус. Такие люди, как Мансур, никогда не потребляют общедоступные вещи. Он не наденет костюм от Армани, у него есть свой портной, свой сапожник, свой повар, свой доктор. И свой консьерж в России. Когда Мансур собрался приехать сюда, его личный помощник Али связался со мной и выслал пожелания его светлости. Несколько десятков тезисов, которые я обязан осознать и расшифровать: «обед в императорском дворце», меню (список блюд), «эскорт 20» (число здесь обозначает количество), «памятники революции», и так на семнадцати страницах. Исходя из этого коммюнике, я сверстал подробный «Бриф» с фотографиями дворцов и девушек, который Али переслал обратно, одобренный и завизированный. Мансур думает, что доверяет мне. Только благодаря моему профессионализму императорский дворец выглядит именно таким, каким он воображал его, разглядывая в своем самолете альбомы с видами Петербурга. Благодаря мне каждая из двадцати девушек эскорта соответствует его вкусу, а «новые художники» продают ему те картины, которые несколько лет спустя вырастут в цене минимум втрое.Похоже, он понимает, что именно я – тот человек, который может создать у него нужную иллюзию: Петербург – имперский, блестящий город, полный величия и прирученного антиквариата. Я его личный проводник в эту оргию классицизма и барокко. Пусть наслаждается. Зачем ему знать, что в мыслях я давно раскроил ему череп и сделал из него чернильницу? Оставим убийство напоследок. Вместе с чаевыми.

Отъехав от Финляндского вокзала в сгущающихся сумерках, продолжаем наш тур тропами русских революций. В арке Генштаба Мансур долго мусолит огромную «Cohiba Behike», прежде чем раскурить ее. Я опасаюсь очередной громкоголосой истерики, но шейх молчит, стряхивает пепел на мощенную булыжником площадь и наконец тяжело произносит: «Какие пьяные…» Я делаю вид, что не расслышал, хотя на самом деле расслышал и все понял. Я могу кивать и улыбаться, могу энергично поддакивать, но вникать в поток сознания клиентов не всегда входит в мои обязанности. Мансур еще раз с нажимом говорит: «Как много водка значит в истории вашей страны! Какими пьяными нужно быть, чтобы бежать по этой площади с оружием и захватывать этот дворец!» Слово «дворец» он произносит на итальянский манер – палаццо. Я почти вижу, как печень Мансура пульсирует лиловым, вывалившись наружу из широкого разреза в брюшине. От печени идет пар. Я закрываю глаза, чтобы шейх не смог разглядеть в них бесовский огонь, который смутит его. Смутит и приведет в ужас. Ужинаем быстро. С опозданием и совсем не по регламенту. На корабле-ресторане, рядом с Дворцовым мостом, я заранее забронировал весь зал. Мансур предупредил, что состоится важная встреча. Однако его гость не появился, поэтому ужин превращается в скорый бизнес-ланч.Метрдотель с официантами выстраиваются вдоль стены, приветствуя дорогого клиента. Им неважно, кто он, важно, что он хорошо заплатил. А заплачено как за пиршество для рок-группы до самого утра со всеми излишествами. Молодые официанты прилагают заметные усилия, чтобы скрывать любопытство, бросая украдкой взгляды то на меня, то на шейха, то на Али. Они не совсем понимают, кто в нашей компании самый богатый, но находятся в том возрасте, когда статус завораживает настолько, что втайне все они уверены – пообщавшись с богатым человеком, можно заразиться вирусом успешности и самому разбогатеть. Мне хорошо знакомо это чувство. Когда-то и я был таким. Это свойство молодости. Оно не зависит от образования и интеллекта. Официанты настроились на пиршество до утра и с изумлением принимают царские чаевые, когда мы втроем, быстро съев по порции блинов с черной икрой, поднимаемся из-за стола.Теперь Мансур спешит. Через полчаса, ровно в полночь, должно исполниться его давнее желание. Боюсь называть это мечтой, потому что в моем понимании шейхи не мечтают. Они просто испытывают желание, протягивают руку и – вот: желание исполняется. Впрочем… Мансур обмолвился, что хотел этого с детства, так что, возможно, для него это было детской мечтой. Не скрою, мне лестно выступить в роли сказочного волшебника, исполнителя его заветного желания.Мы едем на «Аврору», самый революционный из всех крейсеров. Нас ожидают как самых почетных гостей. К моему удивлению, вовсе не так дорого вышло заручиться услугами капитана третьего ранга, вместе с небольшой командой несшего караульную службу на корабле-памятнике. В счет было включено наше пребывание на борту, торжественное построение команды в парадной форме, трансляция песни «Что тебе снится, крейсер «Аврора»?» в репродукторах и – отдельной статьей то, чего Мансур желал больше всего. Этот любитель исторических реконструкций во что бы то ни стало хотел собственноручно пальнуть из корабельного орудия, ощутив себя спортивным арбитром, давшим старт революционной стометровке.Объективные причины и доводы рассудка его не интересовали. В самом деле! Какого шейха будет заботить, что палубное орудие, из которого был произведен злосчастный выстрел, уже лет тридцать пребывает в разобранном состоянии. Муляжи, как известно, не стреляют.Впрочем, этой информацией я с Мансуром не делился. Иначе, уверен, мне пришлось бы столкнуться с его сощуренным взглядом, которого достаточно, чтобы сообщить: «А я-то считал, для тебя нет невозможного… Выходит, есть? Зачем тогда я с тобой связался? Не пора ли найти настоящего профессионала!» Я не могу себе позволить встретиться с этим взглядом, ни при каких обстоятельствах. Моя мотивация – как помилование для приговоренного. Она превращает меня в идеального исполнителя. Вы хотели знать первое правило консьержа? Это оно и есть: «Никогда не говори клиенту «нет»!»Поэтому в десять минут первого ночи в сопровождении капитана третьего ранга шейх проходит по палубе крейсера «Аврора» к носовому корабельному орудию и, как всегда пробормотав что-то гортанно-неразборчивое, дергает за шнур, чтобы активировать небольшой взрывпакет, заложенный в муляж ствола опытными саперами. Пушка огрызается в ночное небо глухим раскатистым плевком. Будто очередной фейерверк потревожил сонный город. Этот трюк обошелся всего лишь в 15 000 долларов, однако я не стал выделять их из общей сметы. Просто в графе «Аврора» значились двадцать пять тысяч. За все, оптом. Зато когда мы перемещаемся обратно в «роллс-ройс», я ловлю другой взгляд Мансура – глаза по-прежнему непроницаемы, но широко раскрыты, блестят, чуть навыкате, как протезы, а брови приподняты. Это означает: «Прекрасная работа. Я доволен».Пять лет назад, поймав такой же точно взгляд другого шейха, я стал профессионально заниматься тем, чем занимаюсь до сих пор. Впрочем, в связи с последними событиями я уже не очень хорошо понимаю, чем именно занимаюсь, поэтому отвечаю Мансуру взглядом, который он никогда не сумеет расшифровать. Прищурившись, я несколько раз смыкаю ресницы, что может выглядеть мерцающей благодарностью кота за предложенную сметану или злорадным сигналом, переданным азбукой Морзе. Я не испытываю к Мансуру ни уважения, ни почтения, никаких чувств, которые в воскресных христианских проповедях принято называть добрыми. Один шутник когда-то давно придумал способ психологической разгрузки при общении с властными людьми, один вид которых способен вызвать сердечную аритмию. Он предложил в такие моменты представлять их голыми. Я поступаю иначе. Я несколько раз в течение дня смотрю на Мансура, представляя его умирающим. Зияющие раны, внутренности, вырванные из контекста, потоки крови, пена из рта, тик, агония. Обычные натюрморты из цикла «городской потрошитель». Гораздо эффективнее, чем картинки ню, уверяю вас.

* * *

После «Авроры» быстро отъезжаем в Петергоф. Резиденцией Мансура на три дня его питерского заезда стал Фермерский дворец Николая I. Уютное жилище за краснокирпичной крепостной стеной в Нижнем парке, неподалеку от кромки Финского залива. После культурных выходок сэра Элтона Джона с супругом дворцы в окрестностях Петербурга стали сдавать в аренду не так охотно, как раньше. Теперь за это требуют суммы, намного превышающие те, за которые десять лет назад любой бизнесмен средней руки мог отпраздновать свадьбу в Императорском дворце и провести первую брачную ночь в покоях императрицы. Однако Мансур, когда речь заходит о престиже, удовольствиях и исторических хобби, деньги не считает.

Мы мчимся полным кортежем в Петергоф. Этой ночью нас ожидает коронное увеселение всей программы пребывания шейха в революционном городе. Конечно, бал. Согласитесь, глупо приехать в Петербург, жить во дворце и не устроить бал. Мне пришлось мобилизовать все связи и навыки, чтобы подготовиться к мероприятию. К тому же Мансур потребовал соблюдения таких деталей и тонкостей, которые любому могли показаться вздорными излишествами. Только не мне. Я отлично знаю, этот человек ничего не делает впустую.

Я подготовил бал, который представляет точную копию аристократических увеселений в Петербурге накануне буржуазной революции. Оркестр исполняет только номера, популярные на великосветских приемах в сезоне 1916–1917 годов. Повара точно воспроизводят меню императорского бала 18 сентября 1916 года, записанного в придворных книгах. Гости – точнее, гостьи, – должны надеть вечерние наряды из каталога «Осень 1916». Ярый противник употребления наркотиков, Мансур даже допустил присутствие на вечеринке кокаина, вошедшего в тот исторический период в повсеместный обиход. Зимой 1916 года белый порошок свободно продавался в питерских аптеках, излечивая аристократов от хандры и сводя с ума богему. Впрочем, главная изюминка бала кроется в гостях. Шейх потребовал, чтобы я собрал двенадцать девушек не моложе восемнадцати и не старше двадцати трех лет, с фигурами привычных модельных параметров, но с непременной аристократической родословной. Это его выражение. Так было указано в электронной переписке, будто речь шла о борзых щенках. «С аристократической родословной»! «Как вы будете ее проверять?» – спросил я в ответ. «Доверяю тебе, – написал Али, – потому что уверен, ты не станешь обманывать меня. Ты ведь знаешь, я нервничаю, когда чувствую неискренность». «Девушки должны будут заниматься сексом?» – «Не обязательно. Но должны быть готовы к этому. И главное – они не должны быть профессионалками. Это исключено».

Помню, в тот момент я испытал кислую брезгливость по отношению к Мансуровым причудам и тут же перенес ее на себя. Сутенерская часть профессии нравится мне в ней менее всего, но я мирюсь, понимая, что секс движет миром. Однако – «с аристократическими родословными»?! Где их взять? Тем более троих из двенадцати буду выбирать не я. В игре возникли новые правила, которым я вынужден подчиниться. Пришлось постараться. Отыскал в питерских вузах девять девушек, чьи лица показались мне соответствующими общепринятому аристократическому типажу: тонкий нос, высокие скулы, длинная шея, в ангельском взгляде – бездна терпимости ко всему хамству этого мира. Понимание и всепрощение. Ну… а троих предоставило агентство, которое с недавних пор стало моим постоянным партнером по бизнесу. У их девушек – те же признаки породы во внешности, за исключением взгляда. Ни намека на терпимость или одухотворенность. Они смотрят на окружающих с готовностью доберманов. С готовностью броситься по первой команде: схватить, растерзать, загрызть.

Что ж, выбора у меня нет. Пусть Мансур сам копается в их родословных.

Девушки уже расположились во дворце. Едва мы проходим в зал для приемов, оркестр начинает играть мазурку, а двенадцать воплощений женственности поднимаются с кресел, приветствуя нас. Я невольно любуюсь, на минуту забывая о работе. Как они прекрасны в вечерних платьях начала прошлого века, которые я взял напрокат в Александринском театре! С тонкими талиями, затянутыми в высокие корсеты над пышными кринолинами, девушки смотрятся как тонкие свечи в массивных подсвечниках. Волосы блестят, глаза светятся от любопытства и трогательного предвкушения праздничных приключений.

Конечно, я посвятил их во все детали обслуживания вип-персон. К моему удивлению, на стадии ответа на вопрос «Готовы ли вы к сексу с заказчиком?» из десяти девушек, которым я делал предложение, отсеялись только две. Остальные пожали плечами, будто речь шла об уборке чьей-то не слишком захламленной квартиры, и ответили, что за нормальные деньги – почему бы нет. Ангельская внешность не гарантирует такой же чистоты. Трое из тех, кого я выбрал, затем признались мне с хихиканьем, имитирующем застенчивость, что иногда подрабатывают сексом. «Изредка… когда очень деньги нужны. Строго индивидуально, в Интернете».

Мансур под развеселую мазурку медленно обходит девушек, останавливаясь около каждой и подолгу вглядываясь в нее. Одних он разглядывает с ног до головы, ничуть не смущаясь такой откровенности, другим пристально смотрит в глаза своим цепким взглядом хищника азиатской пустыни. Высокую брюнетку с бирюзовой диадемой в прическе Мансур берет за руку и долго гладит ее ладонь, как хиромант, разбирающий сплетение линий в судьбе. Наконец он делает знак дирижеру, и тот останавливает оркестр.

– Ты не был со мной честен, – он оборачивается ко мне, – не все девушки здесь соответствуют запросу.

Шейх держит паузу, давая возможность своему взгляду выполнить воспитательную расправу со мной. Вместо этого я вижу, как глаза Мансура выскакивают вперед на двух наконечниках стрел, вонзившихся ему в затылок.

– Я не буду требовать у тебя вернуть деньги. Просто знай, что я разочарован. А когда я в ком-то разочарован, я стараюсь больше не встречаться с этим человеком.

Я спешно отвожу взгляд. Пусть это выглядит признанием вины, пусть он решит, что мне стыдно и я раскаиваюсь. На самом деле я опасаюсь, что шейх прочтет в моих глазах затаенное торжество и неприкрытое злорадство. Потому что это не он, это я еще три недели назад решил, что больше мы с ним никогда не встретимся.

Мансур делает знак своей охране, и те выпроваживают трех девушек, в которых он заподозрил отсутствие породы. Одна из трех – из числа девушек капитана Романова. Для нее это провал, но двум другим Мансур определенно оказал услугу.

Затем он жестом предлагает оставшимся девушкам занять места за столом. Направляясь к своему высокому трону, он оборачивается на полпути:

– Ну, что же ты стоишь? Я ведь ясно сказал – не хочу тебя больше видеть! Найдешь выход?

Я молча поворачиваюсь и отправляюсь в длинный путь по устеленной коврами галерее, между картин передвижников и вазами всех известных человечеству эпох. С каждым шагом голос Мансура, начавшего свое утонченное издевательство над аристократками, звучит все тише, и мне кажется, он затихает не оттого, что я покидаю этот дворец, а оттого, что жизнь медленно вытекает из шейха.

Афонские монахи каждый день, после двенадцати часов работы, замаливают свои грехи. Когда они успевают согрешить, если все время работали в монастыре? Все просто – они замаливают свои грешные помыслы. Если бы я был похож на них, мне следовало бы молиться непрерывно, день и ночь, день и ночь. Потому что весь день сегодня я думал о том, как Мансур умрет. И радовался, что буду участвовать в этом. Я выполнил свою часть работы. Теперь надо постараться забыть питерские улицы, выстрел из бортового орудия «Авроры», дворец в Петергофе и ярость в глазах шейха, когда он не дождался своего визави сегодня утром. Теперь начинается самая трудная работа консьержа – забывать.

– Посторонитесь! Да подвиньтесь же вы!

Раздвигая локтями пассажиров на эскалаторе, Кристина продолжала упорно шагать по ступеням наверх, несмотря на то, что движущаяся лестница сама несла ее туда.

– Цивилизация способствует ожирению… Люди слишком много думают, поэтому деградируют и толстеют. А когда толстеют, начинают деградировать еще быстрее. Катастрофа, сопоставимая с экологической! Пятью шесть – тридцать шесть, шестью восемь – сорок восемь. – Кристина шевелила губами, подстегивая себя. Тридцать шесть или сорок восемь калорий испарятся из организма прямо сейчас, если она совершит это усилие. Ее круглые плотные коленки ритмично выныривали из-под платья, как головы пловцов, соревнующихся баттерфляем на короткой дистанции. Мозг работал в режиме калькулятора. Каждый свой шаг Кристина в уме мгновенно могла перевести в калории.

Развитие цивилизации способствует ожирению. Эскалаторы, подъемники, автомобили, лифты, мужчины, не успевшие забыть, что такое галантность. Черт бы побрал их и их руки, которые они всегда готовы подсунуть женщине! Медвежья услуга! Кристина давно вела свой маленький ожесточенный бой с благами цивилизации. Каждый раз, даже когда время было против, она старалась передвигаться пешком, подниматься по лестницам, бежать, поднимать, выбираться, перепрыгивать. Только бы уничтожить ненавистные калории. Нет, Кристина не была толстой. Бывший бойфренд, с которым она рассталась довольно давно, находил ее пикантной, коллеги по патентному бюро за глаза называли аппетитной пышкой, а всего каких-то триста лет назад для Рубенса, Веласкеса и поклонников прекрасного она была бы эталоном женской красоты. Но к себе Кристина относилась предельно критично. Широкая талия, круглая подушечка выпирающего живота, пара лишних килограммов на ягодицах – при росте в метр семьдесят пять – во всем этом она видела вызов. Кристина привыкла принимать вызовы.

– Пассажиры рейса семьсот шестьдесят три Стокгольм – Москва приглашаются на посадку к выходу три, – прожурчал в репродукторе приятный женский голос.

«Вот у тебя-то наверняка модельная фигурка», – скорее сварливо, чем с завистью подумала Кристина, сойдя с эскалатора на площадку четвертого этажа. За баром слева светился номер выхода. Около него кучковались несколько сонных индусов в тюрбанах салатового цвета, бегали дети, пожилые суетливые дамы нагибались к багажу. Кристина подошла и заняла очередь, невольно прислушиваясь к певучей чужеземной речи. Дети просили купить игру «InFamous 2» немедленно, прямо в аэропорту. Они отказывались лететь два с половиной часа без игры. Пожилым дамам казалось, что погода сегодня нелетная, и они взволнованно обсуждали, задержат ли рейс и насколько. Индусы флегматично обменивались мнениями насчет порноролика из Интернета. Речь шла об исполнительнице. Одним она казалась слонихой, другим – кобылой. Они были как слепые в древней притче, только в отличие от слепых, они лишь мечтали ощупать объект. Минуту спустя Кристина догадалась, что «слониха» и «кобыла» – классификация женщин из «Камасутры». Она вздохнула. Нелегко понимать все, что говорят вокруг.

В салоне новенького «боинга», пахнущем кожей и сладким парфюмом, ей досталось место у правого иллюминатора. Оба кресла рядом оказались пусты. На московские рейсы из аэропорта Арландо никогда не было аншлагов в первой декаде июня – салон заполнился не более чем на треть. Индусы заняли два ряда в хвосте. На креслах впереди разместилась семья с маленьким ребенком, слева наискосок – пара бизнесменов в туго завязанных галстуках. И еще – мужчина в цветастой рубашке, с массивным коротко стриженным затылком. При виде этого затылка, попирающего рельефные плечи, Кристина вздрогнула. Если это – не ОН, тогда ОН ей мерещится. И от этого становится тревожно. За последние десять дней она уже несколько раз вздрагивала, увидев на улице, в ресторане, по телевизору знакомую фигуру.Кристина закрыла глаза. Наверное, это началось тогда, девятнадцать лет назад. Удушливый июльский вечер, овраг рядом с речкой в десятке кварталов от дома, прерывистое сопение Рикки, облезлого пса, обитавшего на соседней помойке. У матери была аллергия на собачью шерсть, а значит, у маленькой Кристины не могло быть домашней собаки. Потому тем летом Рикки был одновременно ее принцем и ее нищим. Она – шестилетняя девочка – расчесывает и заплетает остатки свалявшейся шерсти на тощем собачьем туловище. Она знает, что пропустила ужин, что никого не предупредила, сбежав сюда, и ее сейчас наверняка ищут. Все волнуются. Тетя Августа, конечно, обзванивает больницы, а мать, стараясь не показывать волнение, на кухне украдкой сбрызгивает кровью от куриной печенки плетеную фигурку. Именно так она предпочитает получать новости о дочери.Рикки скулит и лижет ее маленькую детскую ладошку. На его боку – кровь. Нитки шва разошлись, и видны темные пульсирующие внутренности. Кристина отводит взгляд, хотя все равно сквозь слезы ничего не видно. Потом издали доносится отдаленный шум. Он приближается. И вот уже над оврагом раздаются встревоженные крики домашних: «Кристина! Кристи, девочка! Где ты?» Вот перепачканное лицо отца заглядывает в овраг. Отец тянет ее за руку, не обращая внимания на крики, ей больно, влажные комки земли прилипают к коленкам и забиваются в сандалии.А потом отец смотрит сверху на Рикки. Кристина помнит этот взгляд. Она подглядывала в лаборатории, когда отец так же отрешенно и буднично смотрел на лежащего на операционном столе Рикки. И в руках у отца был скальпель. Сейчас отец гладит ее по голове и спокойно, будто читая газету, произносит: «Ну-ну. Не плачь. Ему уже не помочь». Отец достает из кармана шприц и втыкает иглу рядом с собачьим хвостом. Через минуту сопение и скулеж прекращаются. В этот момент ее детское сознание на всю жизнь фиксирует багровый от усилия, коротко стриженный затылок над массивными плечами. Затылок, в который она неуклюже бросает комок грязи, требуя оживить Рикки. Ее принца, ее нищего, ее детскую любовь. То был вечер, когда Кристина перестала верить в своего отца.

Долгий взгляд обладает гипнотическим воздействием. Мужчина в цветастой рубашке обернулся, и Кристина поспешила отвернуться к иллюминатору. Конечно, он нисколько не похож на ее отца, совсем другой. Отца Кристина не видела уже три месяца. Это из-за него она села в самолет и полетит сейчас в страну, где никогда не была, но которую хорошо себе представляла по рассказам Беллы, своей прабабки. Белла в начале прошлого века уехала из революционного Петрограда в Париж, затем перебралась в Стокгольм. Она помнила богемные вечеринки в «Бродячей собаке», рассказывала, как целовалась с поэтом Маяковским – «целовался волшебно, но уж слишком влажно», описывала первый снег на Марсовом поле, катание на санках в Летнем саду и бесчисленные убийства своих знакомых взбунтовавшейся челядью. – Фрёкен Ларсен, мы рады приветствовать вас на борту самолета гм… нашей… авиакомпании! – Стюардесса с белоснежными зубами и ногами, которые были для Кристины ходячим укором, наклонилась к ней. – Извините, наверное, при заказе билета что-то перепутали. Желаете перейти в бизнес-класс?Кристина выдавила вежливую гримасу и отрицательно помотала головой.– Могу я что-нибудь для вас сделать? – Стюардесса профессионально скрыла удивление и продолжила держать улыбку той же ширины.– Принесите мне ром… Черный ямайский. Без колы и безо льда.– Одну минуту. Что-нибудь еще?– Все.Бокал с ромом опустился на столик перед Кристиной под удивленные взгляды пассажиров, которым до взлета и набора высоты не предлагали никаких напитков. Что ж… Кристина усмехнулась. Пусть фантазируют и завидуют. Ведь это не их отцам принадлежит этот самолет и эта авиакомпания. Хотя их отцы, возможно, сейчас пьют спокойно пиво дома перед телевизором. В войлочных тапочках и ношеных пижамах они сидят дома перед телевизором, смотрят матч своей любимой бейсбольной команды и пьют пиво. Они живы. Кристина вздохнула. Она не знала, где сейчас ее отец. Жив ли он, здоров ли, способен ли осознавать реальность и отличать пиво от газировки. Она не знала. Никто не знал.Стокгольмский промышленник Свен Ларсен был известен как президент и владелец контрольного пакета акций «Ларсен Груп». Эта компания владела несколькими десятками предприятий и акциями как минимум полутора сотен различных бизнес-образований на планете. «Ларсен Груп» имела репутацию крепкого синдиката, использующего в своих стратегиях самые смелые инновации и не пропускавшего даже мелких научных разработок. В Швеции «Ларсен Груп» относили к числу национальных достояний и воспринимали как безупречную бизнес-империю, созданную одним человеком – Свеном Ларсеном, отцом Кристины. Несколько процентов акций авиакомпании, которой она воспользовалась, также были в отцовском портфеле. Фотографии наследницы империи Ларсена редко, но все же мелькали в светской хронике шведских изданий. Это происходило вопреки желанию Кристины. Она всегда старательно отворачивалась от направленных в ее сторону объективов. Почему в этот раз она решила полететь как самая обыкновенная студентка, путешествующая по ЛШР? Почему не воспользовалась шикарным лимузином, вип-залом, а приехала в аэропорт в обычном такси? Почему она оделась так просто, что даже мужик в цветастой гавайской безрукавке выглядел на ее фоне щеголем? Почему ее багаж уместился в одном средних размеров чемодане и маленьком ручном несессере, а из драгоценностей на ней были лишь маленькие часики с посеребренным корпусом? Ответы на эти вопросы каждый желающий мог получить из той самой светской хроники шведских изданий. Достаточно было взглянуть на заголовки в «Афтонбладет»: «Кристина Ларсен не желает наследовать империю отца!», «Дочь самого богатого человека Швеции – анархистка!», «Кристина! Ты отказываешься от того, о чем другие мечтают!». И фотографии: она на демонстрации, половина лица закрыта балаклавой, она что-то бросает, куда-то бежит, с кем-то борется, в ее фигуре – решимость, ее глаза светятся яростью.Так почему же сейчас она сидит в этом самолете, вылетающим далеко за пределы Швеции? Если женская интуиция – не выдумки взбесившихся феминисток, Кристина готова была списать на ее могучую силу этот поступок, как и все поступки, которые она совершала в течение последних двух месяцев. С тех пор, как стало ясно, что ее отец пропал.

Вот уже два месяца шведская полиция в сотрудничестве с российской разыскивала гражданина Швеции Свена Ларсена, бесследно исчезнувшего в самом веселом городе Европы, каким до сих пор считают Москву большинство шведских туристов. Ситуация сильно осложнялась тем, что отец Кристины прибыл в Москву с неофициальным визитом, не поставив в известность никого из своих ассистентов, о том, что собирается в Россию. Если быть откровенным, он приехал в Москву почти инкогнито. Не хватало лишь поддельных документов и фальшивых денег, чтобы загадочная картина его странной поездки приобрела и вовсе криминально-шпионский колорит. Весь остальной набор пошлых конспиративных штампов присутствовал. Господин Ларсен отправился в Москву поездом из Хельсинки, куда он попал на пароме из Стокгольма. Он не регистрировался ни в одном из пятизвездочных отелей. И в четырехзвездочных гостиницах следов его присутствия не было обнаружено. Где он жил в Москве, если вообще жил в этом городе, оставалось загадкой.Факт, не подлежащий сомнению, в этом деле был лишь один: Свен Ларсен пересек российскую границу на поезде «Хельсинки – Москва». Таможенники опознали бизнесмена по фотографии. Значит, вероятность того, что кто-то воспользовался его документами, отпадала. Он определенно въехал на территорию России. Далее в течение суток платежи по его кредитной карте были сделаны в двух московских бутиках, одном ресторане и одном ночном клубе. И все. С этого момента он будто растворился. Больше никаких следов Свена Ларсена ни в Москве, ни в России, ни где бы то ни было еще на земном шаре обнаружить не удалось. Мобильный телефон оказался заблокирован, и отследить сим-карту тоже не получилось. Пожилой вислоусый техник из шведской полиции устало объяснил Кристине, что так бывает, если сим-карта полностью уничтожена либо помещена в экранированный контейнер. Впрочем, усмехнулся он, это гипотетический вариант. На его памяти еще никому не пришло в голову поместить сим-карту в экранированный контейнер. «Это, барышня, у них, в Америке – ЦРУ и вечный шпионаж. А у нас – тихо… Европа».Свен Ларсен имел репутацию человека скрытного, малообщительного, склонного к паранойе. Дела компании отнимали практически все его время. Кристина не помнила, чтобы он когда-либо обсуждал их с кем-то из членов семьи. Даже в период банковского кризиса 2001 года, когда крупные компании в считанные недели шли на дно, он на встревоженные расспросы домашних отделывался общими фразами, дескать, «все не так хорошо, как хотелось бы, но не так плохо, как могло бы быть».Каждый месяц мистер Ларсен проводил в разъездах полторы-две недели, причем не всегда это были визиты в цивилизованные мировые столицы. У Стального Зуба, как называли Ларсена его партнеры, могли обнаружиться дела на африканском континенте или на одном из крошечных островов в Карибском море. Сферы его интересов были обширны и непредсказуемы. Он относился к той породе людей, кто, имея крупное дело, не теряет интереса к мелочовке, если чувствует, что она хоть с мизерной вероятностью способна повлиять на будущее. Он мог вложить деньги в ферму по разведению редкой разновидности крокодилов и через некоторое время полететь в Австралию для инспекции своей новой игрушки. Он охотно инвестировал, по его же собственному выражению, «в воспаленные умы фантазеров». В семи странах, которые по древней ханжеской традиции принято называть развивающимися, работали фонды Свена Ларсена, раздававшие денежные гранты ученым, писателям, изобретателям и прочим чудакам с развитым воображением. Он и сам много занимался странными опытами, как считали окружающие, – на грани науки и метафизики, но ученым себя не считал, а колдуном и подавно. Будущее – вот был его фетиш и его фантом. Что бы ни производили его компании, сам Ларсен был помешан на идее производства будущего. «Фантазии – наш основной ресурс. И что бы мы ни делали, мы делаем одно – создаем будущее». Так он любил говорить в интервью.После развода с матерью Кристины десять лет назад он больше не женился. Периодически появлялся в свете с длинноногими топ-моделями, с актрисами из сериалов и начинающими певичками, но ни одна из них так и не смогла добиться статуса постоянной подруги капиталиста.Впрочем, был один человек, который находился к мистеру Ларсену так близко, как ни одна женщина не могла даже мечтать. Этот человек должен был знать и наверняка знал о планах своего босса, его графике, встречах, маршрутах передвижения, счетах, расходах, – в общем, обо всем, включая состояние его медицинской карты. Старый Хенрик Ольгрем на протяжении последних двадцати пяти лет занимал в компании номинальную должность исполнительного директора. В действительности его обязанности были важнее и значительнее. Хенрик был помощником, секретарем, правой рукой и доверенным лицом Свена Ларсена во всех вопросах его бизнес-деятельности, да, пожалуй, и личной жизни.Это Хенрик забил тревогу, когда два месяца назад, во вторник к полудню, босс не появился на совете директоров, который не мог пропустить ни при каких обстоятельствах. Хенрик сообщил в полицию, а из всех членов семьи первой позвонил Кристине, намекнув, что вопрос деликатный и панику раньше времени поднимать не стоит. Он же рассказал полицейским, что Свен Ларсен планировал провести уикенд в Москве и должен был оказаться в российской столице в субботу утром, проведя день пятницы в Хельсинки. Там была запланирована встреча с владельцами одной интернет-компании, которую он намеревался купить.Шведская полиция установила факт пересечения Ларсеном российской границы. Затем в сотрудничестве с российской полицией началась кропотливая проработка следов, оставленных промышленником в Москве. Результаты обескуражили опытнейших следователей. Создавалось впечатление, будто солидный человек играл в нелепую шпионскую игру.Были изъяты записи с видеокамер во всех четырех местах, где всплывала кредитная карта господина Ларсена. В этих файлах удалось обнаружить его отчетливые изображения. Он попадал в поле видимости камер, но почему-то всегда один. Было совершенно непонятно, кто его сопровождал, с кем он встречался в Москве, с кем общался и общался ли вообще.У Марка Йове, руководителя стокгольмской следственной группы, этот факт вызвал большое недоумение. Один из лучших следователей Швеции, рекордсмен по количеству раскрытых дел и хронический астматик, инспектор Йове искренне полагал, что, прибыв в чужую страну – с деловым ли визитом или в туристической поездке, – невозможно обойтись без общения с местной принимающей стороной. Но камеры свидетельствовали объективно и беспристрастно: Свен Ларсен везде был один. «Вояж мизантропа» – так выразился Марк Йове, характеризуя эту поездку кому-то из сослуживцев.Впрочем, один контакт видеокамера все же зафиксировала. В московском гламурном клубе «Famous» за столик к Ларсену подсела длинноногая брюнетка. Пообщавшись с ним в течение четырех с половиной минут, она встала и отошла от столика, подарив шведу на прощание воздушный поцелуй. Камера отчетливо передала лицо девушки, а московская полиция быстро установила ее личность. На допросе Мила Якунина, студентка третьего курса журфака МГУ, заявила, что «вообще-то это ее личное дело, но если старичок и правда пропал, она готова помочь чем сможет и, конечно, ничего скрывать не станет. Она уважает закон…». Рассказ ее был короток, как и общение с Ларсеном. По словам Якуниной, она подсела «к симпатичному папику» с целью предложить ему сексуальные услуги за вознаграждение. С ее же слов: «Он как-то неадекватно все воспринял… зашипел на меня, будто я не топ-модель, а вокзальная шлюха! И сказал, чтобы я убиралась. Зачем тогда ходить в клубы? Сидел бы в отеле и смотрел «Дискавери». И вообще, приличные туристы так себя не ведут!»Был допрошен персонал бутиков, ресторана и клуба, который находился на рабочей смене в то время, когда шведский гость совершал там операции по кредитной карте. Вначале информация была обнадеживающей. Ларсена вспомнили двое продавцов из бутика, администратор ресторана и оба официанта – в ресторане и в клубе. Все они довольно подробно описали, что он делал, как разговаривал, в каком настроении находился. С их слов, он был спокоен и доброжелателен, в настроении его не было тревоги, опасений или подозрительности. Ничто не указывало на то, что мистер Ларсен втянут в какую-либо криминальную историю. Увы, на этом хорошие новости заканчивались. Никто из персонала не мог вспомнить, общался ли с кем-то шведский гость, с кем он приехал и уехал. Уличным видеокамерам не удалось заснять, как Ларсен выходит из автомобиля или садится в него. Московские коллеги прокомментировали это, извиняясь: «Что вы хотите? У нас пробки кругом… Народ у клубов паркуется как попало, некоторые машины за квартал бросают. Боремся мы с этим, боремся, как умеем!»Если следовать фактам и придерживаться объективности, у Марка Йове не было причин выражать недовольство сотрудничеством российской стороны. Тем более упрекать их в халатности, непрофессионализме или – боже упаси! – в саботаже. И все-таки чутье подсказывало опытному полицейскому, что не все так прозрачно в стране Толстого и Салтыкова-Щедрина, где полицейские столетиями были не до конца откровенны даже с собственным начальством. Что-то беспокоило Марка Йове. Но он пока не мог понять, что именно.

Самолет слегка тряхнуло в воздушной яме. Хвостовая часть завибрировала, зажглось табло «Пристегните ремни», бодрый голос стюардессы сообщил, что они вошли в зону турбулентности. Кристина, не отрываясь, следила, как капля рома, выплеснувшаяся ей на грудь, перекатывается теперь из стороны в сторону по бледной коже, изо всех сил стараясь сохранить целостность.

Кристине этого никогда не удавалось. С раннего детства она чувствовала себя трансформером, собранным из разных, слабо подходящих друг к другу частей, будто взятых из игрушечных конструкторов. Иногда это вводило ее в ступор. Иногда заряжало игривым азартом, будто она шпионка, которая работает в чужой стране, под чужим именем и ежеминутно должна думать о конспирации. Детство представлялось Кристине чередой побед и преодолений. В первую очередь – побед над собой. Каждый день ставил перед ней планки, которые необходимо было перепрыгивать, каждый день подставлял подножки и звал к новым достижениям. В этом была заслуга отца. Его коварство и эгоизм. И ее проклятие. Так думала Кристина.

Мать Кристины, Беата Бхунту, была женщиной внешне покорной обстоятельствам и, казалось, равнодушной ко всему, в чем не было признаков voodoo signs. Знаки вуду Беата отыскивала повсюду и старалась следовать им, как путеводным стрелкам на карте жизни. Бывшая манекенщица, родом с Гаити, она вышла замуж за Ларсена, когда ее подиумная карьера прервалась весьма трагическим образом. Возвращаясь со съемки для модного журнала, на Французской Ривьере Беата, начиненная смесью шампанского, коньяка, устриц, манго и кокаина, въехала на автомобиле в ковш припаркованного у обочины экскаватора. Тройной перелом ноги обеспечил ей пожизненную хромоту, что, впрочем, придавало походке модели некоторую пикантность и сделал безнадежно слепой веру Беаты в voodoo signs. Воспитанная в среде, где чтились языческие культы, она в каждом событии теперь видела знак и безропотно ему подчинялась. Авария стала знаком порвать с миром моды, куда ее, хромоногую, все равно не приняли бы обратно, и расстаться с волнующими отражениями этого мира – кокаином, бессонными ночами, богемными попойками и многочисленными любовниками разного возраста, пола и цвета кожи.

Падкий в те времена на все экзотическое, Свен влюбился в роскошную чернокожую пантеру по фотографии. Он обратился в модельное агентство с просьбой прислать ему эту девушку для съемок календаря «Larsen Group» – молодой перспективной компании, только что заработавшей первый миллион долларов. Когда ему сообщили, что она больше не участвует в показах, он потребовал разыскать ее и сделать разовое предложение на двенадцать фотографий. Гонорар за эти снимки был предложен настолько нескромный, что Беата расценила это как очередной voodoo sign и согласилась.

Скоротечный роман между шведским миллионером и чернокожей экс-моделью привел к зарождению новой жизни – непонятной, трепетной и беззащитной. Это стало знаком уже для тридцатидвухлетнего Ларсена, от которого до сих пор не беременела ни одна женщина, несмотря на многократные попытки. Свен не был уверен, что хочет семью, но он хотел ребенка. Бракосочетание состоялось на Фиджи, под песни Брайана Ферри в личном исполнении, красное вино, куриную кровь, проповедь католического священника и мистериальный шепот жреца вуду.

Через восемь месяцев на свет появилась девочка. Ларсен огорчился, хотя сделал вид, что обрадовался. Он хотел мальчика: как любому создателю империи, ему был нужен наследник, а в течение всей беременности Беата, подчиняясь явленным ей vodoo signs, уверяла мужа, что наследник появится и будет отличаться не только отменными весом и ростом, но и незаурядными способностями. Когда родилась девочка, Свен отреагировал как король Густав Второй Адольф за триста шестьдесят лет до этого на появление своей дочери, будущей великой королевы Кристины Шведской: «Что ж, если она обманула наши ожидания, значит, в уме ей не откажешь». Дочь назвали в честь легендарной королевы Швеции.

Став отцом, Свен не растерялся и не впал в сентиментальный запой собственными чувствами. Малышка, розовая попка которой умещалась на его вытянутой ладони, а крошечные пальчики тянулись к рыжеватой щетине на щеках, вызвала в нем тот же приступ возбуждения, какой раньше вызывало каждое начатое им дело. Свен всегда гордился своим «здоровым цинизмом», как он называл способность без кокетства и жеманства признать суть вещей и явлений. Поэтому он не испытал чувства вины или неловкости, отдавая себе отчет, что теперь в его жизни появился новый бизнес-проект. Приговаривая: «Столпом правления является мудрость», Свен начал работать с очередным, пока – малым, но обещающим серьезный рост предприятием. По совести, он должен был назвать малышку «Старт-ап», но не сделал этого, справедливо рассчитывая на быстрый рост предприятия.

Как и легендарную королеву Швеции, в бытность ее принцессой, Кристину Ларсен с младенчества готовили к наследованию трона так, будто она была мальчиком. Постигать науки приходилось по двенадцать часов в день. Шесть часов утром и столько же – после обеда. Учеба начиналась в семь утра. История и философия, Сунь Цзы и Геродот, иностранные языки по системе «каждый год – совершенствование всех освоенных плюс один новый», биология, математика, медицина, стрельба, фехтование, верховая езда… После достижения двенадцатилетнего возраста – экономика и маркетинг, политология и глобальное управление, основы государства и права…

Кристину пичкали информацией и развивали навыки, оставляя лишь два часа в сутки, чтобы переодеть любимую куклу, заглянуть в телевизор и послушать Майкла Джексона, которого она понимала, как никто в мире. У них обоих отнимали детство. Майкл грустил об этом в своих балладах, Кристина жаловалась во сне.

К чести девочки необходимо признать, что гигантский объем информационного фарша, которым ее пичкали, она переваривала так же легко, как вегетарианскую паэлью, которую готовила мать. Беата и в этом видела очередной voodoo sign, особенно когда Кристина рассказывала, как прошел день на родном для нее креольском языке. Поэтому Беата не мешала супругу муштровать дочь по его усмотрению.

Перелом наступил неожиданно, когда ничто, казалось, не предвещало бури в тихом семействе, где все шло по заранее утвержденному бизнес-плану. Кристине тогда только исполнилось четырнадцать. В середине июня, когда солнце начало запекать город с двух сторон, как пирог в духовке, а световой день почти полностью вытеснил ночь, отец предложил улететь на пару недель «к морской прохладе», так он выразился. То был редкий случай, когда Свен выкроил время для отпуска и пожелал провести его с семьей. Беата не смогла, у нее в стокгольмской больнице умирала двоюродная сестра, поэтому Свен и Кристина вылетели вдвоем на Ки-Ларго, маленький уютный остров в Карибском море. Ни «знаки вуду» Беаты, ни интуиция – инструмент зарождающейся женственности Кристины – не подсказали им, как эта поездка изменит их жизни.

Кристина обожгла гортань очередным глотком терпкого рома. Стюардессы покатили по проходу тележку. Пластиковые пакеты с едой быстро перемещались на столики пассажиров. Кристина жестом отказалась от набора и кивнула на стакан, спрашивая добавки. Она любила ром. Она испытывала к нему чувство нежной признательности, какое женщина испытывает к своему первому мужчине. Ром был ее первым алкоголем. Они познакомились в то памятное лето, на Ки-Ларго и обошлись без ухаживаний. Отец, сразу по приезде, даже не позволив Кристине искупаться, потащил ее из отеля на маленькую ферму, где их встретили два человека, похожие на индейцев, как их изображают на почтовых марках. Кажется, у них были какие-то аксессуары из перьев. Тим и Том утверждали, что не родственники друг другу, но выглядели как два брата-близнеца – рослые, смуглые, с орлиными носами и большими влажными глазами. Они передвигались на поджарых ногах, как сеттеры, – пружинисто, быстро, неслышно. Их было бы трудно отличить друг от друга, если бы не одно обстоятельство. У Тима правый глаз был почти закрыт. Результат ужасной травмы на охоте.– Они волшебники! – повторял отец. – Они умеют управлять природой при помощи одного голоса. Это невероятно! Они что-то кричат, щелкают, воют, и животные, даже дикие, их слушаются. Ты должна этому научиться.– Снова учиться? – Кристина чуть не заплакала. – Ты обещал каникулы!– Нельзя отлынивать! – Отец посуровел. – Ты не можешь себе этого позволить. У тебя есть призвание, ты должна стремиться к цели. Это все – для тебя! Потом поймешь.Затем, глядя на скорбное лицо дочери, смягчился:– Раз у нас каникулы, ты будешь, играя, учиться всяким веселым вещам.– Например?– Будешь учиться петь, кричать, шептать, смеяться.– Я уже умею…– Тебе кажется, что ты умеешь. А на самом деле мы – самоуверенные белые неучи. Когда ты увидишь, что умеют они, ты поймешь, что мы ничего не умеем.Две недели Тим и Том изнуряли Кристину упражнениями, которые сначала показались ей дурацкими. Ее просили подражать голосам животных – коров, свиней, койотов. Ее заставляли часами дышать по-собачьи, широко раскрыв рот и высунув язык как можно дальше. Из нее пытались извлечь вопли такой громкости и визги такой высоты, на которые она была неспособна, даже когда в семь лет опрокинула себе на ногу закипевший чайник. Она выжимала из себя рулады, подражая диким аистам, которые жили на озере, недалеко от фермы Тима и Тома. Отец изредка наблюдал за их занятиями и перешептывался о чем-то с Тимом. А Том на третий день познакомил Кристину с ромом.– Это для связок. Глотай, – сказал он, протягивая ей столовую ложку, на дне которой серебрилась капля меда, залитая темным напитком. Будто янтарь в смоле. Кристина проглотила, решив, что это микстура. Слезные железы немедленно возмутились, выплеснув на лицо порцию соленой влаги. Она зажмурилась, принялась отплевываться, но спустя несколько секунд ее мышцы против воли расслабились, по телу пробежала жаркая волна. Кристина ощутила испарину, странное послевкусие во рту, толчки крови, а в голове вдруг стало непривычно пусто и невесомо. Будто из комнаты вынесли всю мебель и распахнули окна.С тех пор столовую ложку «микстуры» ей предлагали каждый вечер. Но это не помогло. К концу третьей недели Кристина слегла с высокой температурой и полностью потеряла голос. Местный врач, которого к ней привез отец, поставил диагноз: надрыв связок. Два месяца девочка должна соблюдать постельный режим.В таком состоянии она вернулась в Стокгольм. Для матери в том, что случилось, был очевидный voodoo sign. Она закатила мужу первый и последний за всю совместную жизнь скандал.– Ты можешь творить что угодно с собой! Ты можешь искалечить себя любыми упражнениями! Но я не позволю ставить твои идиотские опыты на ребенке. Это человек, а не поле для экспериментов! – Так Беата Бхунту закончила тот разговор и свой пятнадцатилетний брак. Через неделю она подала на развод. Несмотря на все связи и деньги Свена Ларсена, шведский суд оставил Кристину с матерью.

Возможно, дело было в том, что развод с родителями совпал с наступлением юношеского бешенства – переходного возраста, который меняет любого подростка. А может, пар в ее котле кипел всю жизнь, и теперь, когда отцовский контроль ослаб, нашел, наконец, способ сорвать крышку – к ужасу пожарных и радости окрестных зевак. Как только Кристина осталась в большом доме вдвоем с матерью, которая постоянно курила растительные смеси и высматривала повсюду свои voodoo signs, она почувствовала прелесть свободы, разворота на сто восемьдесят градусов и вкус слова «наоборот». Отец пытался удержать ее в прежних рамках. При встречах он постоянно говорил, как важно сохранить ее жизненный режим – основу воспитания. Кристина послушно кивала, думая, как же пьянит воздух свободы. Теперь, когда отец навещал ее как добрый родственник, уже не имея над ней прежней власти, она поняла, что никогда не любила его. Перед ней был просто знакомый человек, который говорит, что желает ей добра. Довольно чужой мужчина средних лет, который заявляет, что у нее есть цель и миссия. Император, которому она должна наследовать, не имея к этому ни малейшей склонности.Учителя, конечно, приходили по расписанию, однако Кристина сбегала от них в дружеские компании, которые с каждым годом становились все более богемными. В шестнадцать лет она попробовала травку, в семнадцать – экстази и кокаин. В тот же год поступила в Лондонский университет искусств, лишив себя оранжевого «порше», обещанного отцом, если она поступит на факультет бизнеса в Стэнфорд. В восемнадцать в университетском кампусе она с благодарностью вспомнила уроки Тима и Тома. Тамошней фанки-панк-группе «Сливы» требовалась вокалистка. Связки к тому времени благополучно восстановились, Кристина прошла отбор и три года подряд демонстрировала со сцены голоса животных и прочие вокальные трюки. Все, кроме одного. Того, о котором Тим и Том говорили, понижая голос и – лишь слова строжайшего запрета. Пение Сирены. Так они называли тот запредельно высокий, с утробными обертонами звук на одной протяжной ноте, который она издала однажды. А когда попыталась повторить – сорвала связки.Группа «Сливы» стала для нее семьей, которой, как Кристина поняла в те годы, у нее никогда не было. Первая ответственность за общее дело, ответственность за других людей, и главное – ощущение себя частью большого целого, которое кажется гораздо значительней, чем индивидуальная учебная программа и наследование империи, до которой ей не было никакого дела. Избавившись от отцовского контроля, она не просто ослабила вожжи в своей жизненной колеснице, а развернула ее в противоположную сторону. Из биоробота, поглощавшего навыки и информацию, Кристина превратилась в разрушительницу жизненного фундамента, который заложил отец, в анархистку, для которой хаос и неупорядоченность бытия стали ценностью. Возможно – главной. Поэтому, когда Свен Ларсен наезжал проведать дочь или присылал за ней самолет, чтобы провести совместный уикенд на Лазурном Берегу, она на все его уговоры отвечала отказом. Ей не были нужны его житейские рекомендации и его опыт. Ей не были нужны его деньги и его империя. Она не желала становиться наследницей. «Поступать наоборот» теперь стало девизом ее жизни. Она вдруг захотела доказать всему миру, что не принадлежит к числу избалованных богатых девочек, которым родители дарят этот мир на день рождения.Свобода – это роскошь. Ради нее Кристине пришлось кое-чем пожертвовать. Красный влажный кирпич тюремной стены до сих пор иногда являлся в беспокойных снах. Любая свобода стоит неволи. Несколько лет назад Кристина приехала в Геную вместе со своими новыми друзьями – десятками молодых анархистов из Лондона, Стокгольма, Осло, Дублина. Кто-то из них по-настоящему хотел социальной справедливости, кто-то презирал частную собственность, иные находились в плену идей Кропоткина и Торо, зачитывался трудами Ноама Хомского. Нашлись и те, кому черти колотили в затылки ржавыми кочергами. Этим было все равно с кем и за что сражаться, лишь бы погромче, и желательно на виду у всего мира.Самые честолюбивые сочиняли манифесты альфа-анархизма, в которых провозглашали отмену рыночных отношений, в начале нового тысячелетия подменивших собой любые другие отношения между людьми. Альфа-анархисты примкнули к общему антиглобалистскому сообществу. И не было лучшего времени и места заявить о своем праве на социальный протест и новый мир. Тем летом в Генуе две международные мультикорпорации подписывали союзнический контракт, целью которого было обогащение одних и порабощение других. А побочным эффектом – упрощение и осквернение такого хрупкого и пока все еще зеленого мира. Кристина с друзьями собирались немного пошуметь на этой вечеринке, куда их никто не приглашал.Кристина была важным звеном анархистской коммуны. Изучение химии с детства выявило в ней большой талант создавать все что угодно из чего угодно. Из разрозненных, порой невидимых глазу элементов, из всякого хлама, наполняющего мусорные баки, а порой – из ничего, она умудрялась мастерить то, что в любом уголовном кодексе мира определяется как оружие.«Все на свете – химия, – любил повторять Свен Ларсен, когда рассказывал пятилетней дочурке о мироустройстве. – Мы состоим из химических элементов. И кошка состоит из них. И пирожное, и конфеты, и твоя Барби». «А где эти элементы? – лопотала маленькая Кристина. – Я хочу сделать пирожное. И кошку хочу!»Повзрослев, она в совершенстве овладела искусством материализации химических формул. Особенно Кристине удавались пирожные, вызывающие грохот, дым и разрушения. Нитрат кальция, фосфаты, суперфосфаты – все, что имело формулу и встречалось в быту. Кислоты, щелочи, нитриды, бертоллиды – все катализирует, выделяет, абсорбирует. Кристина умела соединить все это так, чтобы получился большой Тарарах! Или – не очень большой. Цель сборища антиглобалистов в Генуе была вовсе не кровожадной. Всего лишь – сорвать переговоры. Всего лишь – напугать циничных дельцов, уверенных, что мир вращается от подошв их туфель ручного производства по десять тысяч евро за пару. Кристина изготовила несколько вполне безобидных взрывпакетов. Их планировали разложить по урнам перед палаццо Дориа-Турси, где проходили вакханалии мировых тузов. И взорвать по очереди, чтобы воротилы мирового капитала почувствовали серный запах иной реальности. Чтобы их службы безопасности протрубили о реальной террористической угрозе. И дельцы убрались бы восвояси, очистив от своего отвратительного присутствия старинный городок.Тем летом они шли по булыжным мостовым Генуи как на модную вечеринку, это был их love-парад. Двадцатый век постарался сделать все свои революции сексуальными. Жаркий итальянский июль вывел десятки молодых людей на улицу полураздетыми, источающими чувственность, заряженными гормонами, энергией и полными желаний. Кристина в узких шортиках и топике, не стесняясь своей комплекции, шла в одном ряду с загорелыми мачо, худощавыми очкариками, длинноногими девицами, которые могли быть кем угодно – от парикмахерш до наследниц тронов европейских династий. Друг для друга они были равны, эти последователи секса и революции.Первый взрыв прозвучал как праздничный салют. Мусорная урна, куда был заложен взрывпакет, раскололась надвое. Никто не пострадал. Появление полиции все восприняли как карнавал, веселый флэш-моб. Люди в черных шлемах и наглухо застегнутых скафандрах в такую жару ни у кого не могли вызвать страха. Они вызывали сочувствие. Казалось, стоит им сблизиться, как полицейские мгновенно расступятся, сбросят свои нелепые одежды, останутся в оранжевом исподнем и вместе с ними пойдут вести веселый диалог с правителями этого мира. Вот сейчас – Кристина была в этом уверена – произойдет чудо, полицейские засмеются, скажут, что весь их мрачный маскарад – шутка, и станут частью веселой процессии. Но чуда не произошло.Над головами замелькали дубинки, запах газа растворился в воздухе, послышались крики, женский визг. Очнулась Кристина в полицейской машине. На допросе ей предъявили обвинение в терроризме. Кристина заявила, что будет защищать себя сама. Захотелось найти применение углубленным занятиям юриспруденцией. С практикой она справилась блестяще. Ей без труда удалось переквалифицировать обвинение по статье «терроризм» в статью о злостном хулиганстве. Затем были еще несколько дней тюрьмы, допросов, приезд отца и неприятный разговор. Отец кричал, умолял, доказывал, что образ жизни, который она избрала, ведет в тупик. Он требовал, чтобы она начала работать в «Larsen Group» и готовилась наследовать компанию. Он убеждал, что у нее – мужской характер, что владеть и приумножать бизнес Ларсенов – ее призвание и жизненный путь. Кристина была непреклонна. Глядя, как отец нервно комкает сигару в пальцах, унизанных перстнями, она тихо и упрямо повторяла, что не желает заниматься бизнесом и слушать его советы. И ей плевать на все империи мира.Через несколько месяцев Кристину отчислили из университета. Формально это было сделано из-за ее «аморального поведения». В Сети появились фотографии с одного из выступлений «Слив», на которых полуобнаженная Кристина на сцене имитирует минет гитаристу. Но всем было ясно: это буржуазный истеблишмент расправляется с героями и жертвами того жаркого генуэзского лета.Если бы только почтенные профессора догадывались, если б только могли предположить, что развратная девчонка на фото в реальной жизни – девственница. Да-да, это был вопиющий факт в эпоху, когда для большинства ровесниц девственность представлялась досадной помехой, от которой надо пораньше избавиться и забыть, чтобы жить дальше полной жизнью. У Кристины не получалось. Нельзя сказать, что она тряслась над девственностью, как жадная муха над банкой варенья. Просто не складывалось. Не случался рядом мужчина, который настолько хотел бы ввести ее в мир взрослых женщин, чтобы Кристина, прочитав это в его взгляде, поверила бы ему. Увы! Об этом не пишут романы, поэты не слагают про это стихи, поэтому внимание общественности не приковано к этой проблеме. Но… знать об этом должны все. Пышкам, особенно если они требовательны и исполнены достоинства, стоит больших трудов получить лакомый кусок сексуального пирога в этом мире. Кристина к своим двадцати пяти годам до сих пор не видела рядом мужчину, про которого она подумала бы: это он. Однажды, правда, проскочил легкий электрический разряд между ней и гитаристом «Слив» Джоном Морушем, но обоим это не показалось серьезным, и… не сложилось.А спустя пару месяцев после генуэзских событий гитарист «Слив» Джон Моруш и вовсе бросил свою группу, чтобы уехать в Тибет для углубленной практики буддизма. Без него «Сливы» перестали существовать. Кристина вернулась в Стокгольм, поселилась в маленькой съемной квартирке на Риддархольмен и начала самостоятельную жизнь с того, что вступила в местное отделение альфа-анархистов.

Кристина провела пальцем по груди, собирая в одно целое брызги рома, на которые распалась большая капля. Брызги не хотели воссоединяться. Они впитывались в кожу, отдавая ей запах тростника и спирта. В этом запахе ощущалась тоска и растерянность. Кристина тряхнула головой, прогоняя мрачное настроение, и попросила стюардессу принести ей чашку кофе и стакан апельсинового сока. За стеклом иллюминатора, далеко внизу, ветер гнал тяжелые серые облака, похожие на клубы дыма от далеких пожаров.

Спустя месяц после начала совместного с российской полицией расследования инспектор Марк Йове ознакомил Кристину Ларсен, главную наследницу пропавшего без вести Свена Ларсена, с ходом дела по поиску ее отца. Точнее, с непроходимостью тупика, в который зашло это дело. Усталый и грузный, с красивыми печальными глазами, плешивой головой и вкрадчивой манерой разговора, Марк Йове произвел на Кристину впечатление скорее доктора, нежели полицейского. Впечатление усугублял ингалятор, который инспектор время от времени подносил ко рту.

Инспектор рассказывал ей о видеопленках из камер наблюдения, о показаниях свидетелей, о счетах, оплаченных кредитной картой, о следах, которые, едва появившись, тут же растворялись в суматошных московских лабиринтах. А ей казалось, что врач сообщает диагноз близкому родственнику больного. И этот диагноз неутешителен. Опухоль, определенно злокачественная опухоль. Разумеется, неоперабельная. Мужайтесь, надежды почти нет, но отчаиваться не стоит. Всегда есть шанс, что произойдет чудо. Ангелы протрубят и врата отворятся. Уповайте на чудо, больше вам ничего не остается, потому что медицина и человеческие знания в данном случае бессильны.

К концу разговора, который носил скорее характер неофициального отчета для семьи, Кристина имела к инспектору Йове только два вопроса. Первый: не мог бы господин инспектор передать ей имена и адреса свидетелей? Второй: не был бы господин доктор, простите, инспектор так любезен, чтобы познакомить ее с содержанием видеозаписей?

К ее удивлению, Йове на оба вопроса ответил утвердительно. Хотя она подозревала, что делиться материалами следствия с членами семьи пропавшего совсем не входит в его обязанности.

С раннего детства Кристина усвоила простую истину. Если хочешь получить желаемый результат – сделай сама. Это был один из постулатов отца, один из тех непоколебимых, что он успел прочно вложить в голову дочери. У нее не было причин сомневаться в профессионализме инспектора Йове. К тому же Кристину все время, что велись поиски, преследовала одна тягостная мысль. Иногда девушка просыпалась – оттого ли, что подушка была слишком жесткая, или кошки в парке орали слишком громко… Но, лежа в темноте с закрытыми глазами, она понимала, что сон ее был разорван в клочья одной этой мыслью. Крамольной и грешной, постыдной, как попытка помочиться в Центральном парке у всех на виду. Мысль ужасала, как бесконечность и вакуум Вселенной. Кристина ловила себя на том, что равнодушна к результатам поисков. Застукала себя, как воришку, забравшегося в магазин. Ничего не изменилось бы в ее жизни, если бы отец не нашелся. Последние тринадцать лет он и так возникал в ней урывками, слишком редкими, поспешными и нервными, чтобы сложить их в картину под названием «родственные отношения». А сентиментальных или просто нежных чувств к нему она, как ни пыталась, не могла в себе отыскать. Только равнодушие, пустое и ровное, как снежные поля за окраиной Холменсгатте. К концу первого месяца поисков Кристина мучилась от вины за собственное равнодушие больше, чем если бы любила отца и страдала от его пропажи. Поэтому, когда инспектор Йове дал ей понять, что рассчитывать можно только на чудо, Кристина сразу же решила попробовать это чудо организовать. Она не должна была делать этого, ей это было не нужно, но, возможно, принцип «поступай наоборот» еще не утратил для дочери Стального Зуба своего значения. Впрочем, было еще кое-что. Пожалуй, главное… Ей ни за что не хотелось становиться наследницей огромной бизнес-империи! Кем угодно, хоть монахом, проповедующим каннибалам на островах вегетарианские ценности, но только не управляющей наследием своего отца!

Накупив в «Чайна-Тауне» китайской еды, которой хватило бы хору детской капеллы, чтобы питаться двое суток, Кристина заперлась в своей уютной двухкомнатной квартирке на пятом этаже старинного дома в районе Риддархольмен, отключила телефоны и погрузилась в самый занудный фильм из всех, что она видела в жизни. Бесконечно затянутый, с отсутствием режиссуры, с отвратительными актерами, бесполезный, но такой важный фильм. Она изучала записи с видеокамер в московском бутике, в ресторане и в клубе в течение двенадцати часов, во всех режимах, на которые был способен ее «MacBook». Она делала покадровую перемотку, злоупотребляла функцией «zoom», увеличивала, панорамировала, до рези в глазах всматривалась в точки на дисплее компьютера, которые были всего лишь бездушными и бессмысленными электронными импульсами. Спустя двенадцать часов, опустошенная и выжатая, Кристина упала в кровать, понимая, что не продвинулась ни на шаг. Или почти не продвинулась.На записи из магазина все было просто и ясно. Внешняя камера показала, как Ларсен подошел к входной двери и вошел вовнутрь. Далее с трех внутренних камер можно было наблюдать классическую пантомиму «покупатель-продавец». Женщина-администратор с осанкой королевской кобры что-то рассказывала, жестикулируя и гипнотизируя; девушка-продавец открывала витрину, доставая разложенные в ней безделушки.Ларсен рассмотрел несколько украшений, затратив на каждое не более минуты. Совершил несколько пассов руками вокруг изящного колье с зелеными изумрудами. Поднял ладони вверх, указательным пальцем правой почесал нос, сделал несколько круговых движений левой кистью, как футболист, требующий себе замену в матче. Кристина с детства знала значение этих жестов. Так отец бессознательно сопровождал свое сообщение о том, что он покупает игрушку, несмотря на то, что ему не все в ней нравится, и вообще, он понимает, что деньги будут выброшены на ветер.Единственный вывод, который Кристина сделала из увиденного, заключался в том, что отец покупал ювелирное украшение для того, кто был ему достаточно дорог. Дорог настолько, что отец, совершая волевое усилие, переступал через собственные сомнения и здравый смысл.Видео из ресторана было похоже на вчерашний выпуск «Свенска дагбладет». Такое же пустое и бессодержательное. Свен Ларсен, как и на предыдущей пленке, появился в поле зрения внешней камеры на своих двоих. Никакого автомобиля не наблюдалось даже вблизи. Далее – похожий этюд с администратором ресторана, мужчиной средних лет с высоким лбом и волосами, стянутыми сзади в конский хвост.Вот Ларсен садится за столик, несколько удаленный от прочих. Он делает заказ миловидной, но неуклюжей официантке – принимая заказ, она уронила блокнот на пол и поспешно опустилась за ним в неловком книксене. Спустя пятнадцать минут заказ приносят. В течение получаса Ларсен ест, почти не поднимая головы от тарелки. Снова подзывает официантку, жестом просит счет. В ожидании счета делает звонок по мобильному. Марк Йове сказал, что в России мобильный телефон Ларсена все время был отключен. Значит, он воспользовался другой сим-картой, возможно, купленной в Москве, возможно – картой российского оператора связи. Зачем?Видео из клуба оказалось чуть поживее, но тоже не давало никаких ответов на вопрос, куда подевался господин Ларсен. В этом файле, помимо прочего, присутствовало рандеву с русской проституткой, пять выпитых рюмок виски «Caol Ila», который отец предпочитал прочим спиртным напиткам, но употреблял крайне редко, в дни личных праздников или серьезных стрессов.Перед тем как провалиться в тяжелый сон, Кристина подытожила то, что ей удалось узнать. Отец покупал подарок для кого-то, кто был ему дорог, он делал звонки не со своего телефона, и он выпивал. Что из этого следовало? Что он имел свою частную жизнь, которую старался укрыть от окружающих? Но это никогда не было секретом. Все знали, что Свен Ларсен предпочитает держать в тени многие детали своей личной жизни. И имеет на это право, как любой другой человек.Да, пожалуй, в поиске ответа на вопрос, что случилось со Свеном Ларсеном, Кристина ничуть не продвинулась.

На следующий день она проспала до обеда, и вылезать из постели не было ни сил, ни желания. Так случалось каждый раз, когда ею овладевала растерянность и «не было идей на жизнь». Так говорил отец, которому такие состояния, она уверена, были совсем не знакомы. Чтобы не переживать еще больше от собственного безделья, Кристина затащила в постель ноутбук, включила его, мельком просмотрела почту и наугад открыла один из файлов московских видеозаписей. Это оказалась внешняя камера перед входом в ночной клуб. Камера была направлена на входную дверь, которую заслонял внушительных размеров чернокожий охранник. Неподалеку кружила стайка худосочных девиц в крошечных лоскутках материи на голых телах. Также в поле зрения камеры попадала часть парковки перед клубом и кусок проезжей части с внешней стороны парковки. Файл начинался по таймингу за шесть минут до того, как Свен Ларсен вошел в помещение клуба. Он прошел через парковку пешком в полном одиночестве.Кристина уже знала все наизусть. Вчера она просмотрела эту запись раз пятнадцать. Правда, каждый раз прекращала просмотр через пару минут после того, как за отцом закрывалась дверь клуба. Дальше в дело шли записи с внутренних камер. Сейчас она дремала, лежа в постели, и ей лень было открывать другой файл, с записью камеры, подхватившей фигуру Свена Ларсена от гардероба. Кристина вполглаза наблюдала за происходящим на мониторе и не думала ни о чем, даже о том, на какой диете сидят эти костлявые русские девчонки, и не потому ли парень-фейсконтрольщик не пускает их вовнутрь. Уж этот крепыш знает цену хорошему бифштексу и взаимосвязь между куском мяса и адекватностью поведения.Внезапно остатки сна были смыты мощной волной адреналина, которая прокатилась по ее телу, заставляя волоски возбужденно подниматься. Кристина подпрыгнула на кровати, будто ужаленная, закусила губу, схватила компьютер и отмотала видео назад. Пересмотрела то место, которое оказало на нее такое воздействие, затем пересмотрела его еще раз. Затем, спотыкаясь и путаясь в простынях, поскакала в душ, на ходу схватив телефонную трубку.– Что ты сейчас делаешь? Какие еще молодые петушки?! Срочно приезжай! Ты мне нужен! Какого черта ты делаешь в Линчёпинге? Заткнись, голубятня, и тащи сюда свою задницу! Завтра? Я тебя жду.

* * *

В полдень следующего дня, когда вороны за окном чересчур раскаркались по случаю чрезвычайной солнечной активности, Ганди слушал подругу, развалившись в одном из глубоких декадентских кресел в гостиной, с ручками в виде поднятых кверху ладоней.

– Да я уверена, что до этого места никто вообще не досматривал! Ни наша полиция, ни русская! Как только он входил в клуб, все переключались с внешней камеры на внутреннюю. Даже если бы и досмотрели, они бы все равно ничего не поняли! – Раскрасневшаяся Кристина бегала вокруг кресла, размахивая руками, как одна из тех галдящих ворон за окном крыльями.

– Успокойся, милая, – слишком высоким для мужчины, но не лишенным приятности голосом попросил ее Ганди. – Не бегай так быстро, ты похудеешь, а мне дороги твои формы. Хочешь, налью тебе виски?

– Нет!

– Тогда ты мне налей! Заодно передохнешь.

– Не перебивай меня, телка! – Кристина, тем не менее, подошла к мини-бару и начала смешивать напитки. – То, что внешняя камера показала через двенадцать минут после того, как Ларсен зашел в клуб, мог заметить только человек, хорошо знавший отца. Через двенадцать минут мимо парковки проехал кабриолет «бентли» шестьдесят третьего года выпуска! Видел такие?

– Только в кино про Бонда.

– Отец обожает антикварные автомобили. Особенно кабриолеты. Я почти уверена, что он приехал в клуб на этом «бентли». Только почему-то – мы еще выясним почему! – оставил его на подъезде к клубу. А водитель почему-то – почему? – решил сменить место стоянки, пока отец был в клубе. Понимаешь?

– Я понимаю, пышечка, что у тебя горе, и ты понемногу сходишь с ума… Любой на твоем месте слетел бы с катушек. Конечно, твой папаша, как и еще несколько миллионов мужчин на земном шаре, любит антикварные кабриолеты. Но делать вывод, что автомобиль, случайно проехавший мимо клуба двенадцать минут спустя после появления там твоего отца, был именно тем автомобилем, который он арендовал и на котором приехал?! Бедняжка! Я готов, как преданная сиделка, дежурить у твоей кровати, кормить тебя с ложечки, менять… что там нужно менять, когда человек сходит с ума? Пеленки? Памперсы? Надеюсь, ты недостаточно сбрендила, чтобы пришлось подносить тебе утку?

– Ах ты, мопед разноцветный! – С этими словами Кристина запустила в Ганди пепельницей. Ему удалось увернуться. Вдогонку полетели плед, рюмки, журналы и букет, который Ганди принес с собой. Из-за кресла, за которое он благоразумно спрятался, раздавались короткие выкрики:

– Зато педики – лучшие друзья девушек!

– Бриллианты только на втором месте.

– Я надеялся на вялотекущий диагноз!

– Я готов к переговорам!

– Я сдаюсь! Ты уже нарушаешь Женевскую конвенцию!

Когда в пределах досягаемости закончились все предметы, Кристина строгим голосом приказала:

– Вылезай сейчас же! Улоф Гандсхольфен! Предупреждаю тебя, вылезай, пока я не сходила в кухню за ножами!

Из-за широкой спинки кресла сначала робко показалась грива черных волос, стянутая в хвост, конец которого крепился на макушке перламутровой заколкой. Два широко раскрытых глаза, изрядно подведенных тушью, излучали искреннее раскаяние. Длинный острый нос мог бы служить украшением профиля гасконского дворянина. Тонкие губы их обладатель при помощи фиолетовой помады зачем-то превратил в подобие спелого, разрезанного пополам баклажана. Наконец худощавая и будто перевязанная узлами рельефных мышц фигура Улофа Гандсхольфена, для друзей – Ганди, полностью высунулась из-за кресла.

Кристина улыбнулась и в довершение спора несильно запустила в друга плюшевой подушкой.

Ганди и Кристина знали друг друга уже десять лет, с того памятного времени, когда после развода родителей Кристина перевелась из закрытого лицея Нуммсвалё и уселась за одну парту со стеснительным юношей во вполне респектабельном лицее Коннербён. У Кристины никогда не было родных братьев, но, когда ее спрашивали об этом, она не задумываясь отвечала: «есть», имея в виду, конечно, Ганди.

К тому времени как Кристину усадили за одну с ним парту, Ганди успел осознать, что в плане сексуальной привлекательности мальчики значат для него гораздо больше, чем девочки. Поэтому их отношения с Кристиной никогда не были омрачены налетом сексуальной недосказанности или одновалентной потребности. Ганди стал верной подружкой, и, пожалуй, Кристина была неправа насчет брата – в лице Ганди у нее определенно была настоящая сестренка. Шаловливая, непоседливая, взбалмошная, но чертовски обаятельная младшая сестренка.

Хотя они были одногодками, кто из них младше, а кто старше определилось довольно быстро. Ганди был классическим вторым номером в любом союзе. Неся по жизни как фамильный герб обаятельную детскую капризность, он не любил делать две вещи, отличающие взрослого от ребенка, – принимать решения и нести ответственность. С пятнадцати лет он предоставил эти привилегии старшей сестре.

Оставшиеся годы в колледже Кристина шефствовала над ним, позволяя наслаждаться безоблачным и безответственным детством. Она прикрывала его перед учителями и родителями. Она не позволяла ему скатиться по шкале отметок ниже, чем он того заслуживал. Она защищала его перед одноклассниками. А стоит признать, что в консервативном Коннербёне не жаловали белых ворон вроде Ганди. Когда он притащился на выпускной бал в женском платье, в туфлях на шпильках и при полном макияже, выдавая себя за Бетти Мидлер, Кристина просто спасла ему жизнь. Самоуверенные альфа-самцы колледжа во главе с Нордом Свинклером в шутку подпалили зажигалкой роскошные кринолины сиреневого бального платья Ганди. И если бы не молниеносные действия Кристины с ее природным чутьем на местонахождение огнетушителей, факел, в который за считанные секунды превратилось бальное платье, мог догореть до конца. Норд Свинклер и пара его «хвостов» утром после бала оказались в травмпункте местной клиники. По дороге домой кто-то отделал этих молодцов, сломав одному нос, а другому пару ребер. Норд затем рассказывал приятелям с видом ветерана, побывавшего в горячей точке планеты, что на них напала банда из восьми человек. Кристина и Ганди знали, что все было не так. Нападавший был один – точнее, это была нападавшая…

После колледжа Ганди выучился на юриста, как того требовал заповедный устав его семейства, в котором насчитывалось уже семь поколений стряпчих. Сейчас он содержал свою скромную адвокатскую контору, перебиваясь в основном мелкими делами о разводах, алиментах и домашнем насилии. Никто из его клиентов даже в смелых фантазиях не мог представить, что иногда, ночами, мэтра Гандсхольфена можно встретить в злачных заведениях, которыми мамаши пугают своих мальчишек-недорослей, опасаясь, что те потеряют ориентацию в нынешнем многообразии путей сексуального самовыражения. И облачен в такие ночи мэтр Гандсхольфен вовсе не в адвокатскую мантию или строгий костюм с сиреневым галстуком, а в кожаный корсет, бикини со стразами, матроску и бог знает еще какие туалеты из арсенала блудниц вавилонских.

Надо признать, что в отличие от собратьев по сексуальным взглядам Ганди обладал отменной самоиронией и легкостью в отношении собственного кредо. Как большинство чернокожих в Америке свободно в разговоре именуют себя «ниггерами», так и в речи Ганди частенько проскакивало: «Мы, педовки, талантливы от рождения…» или «Нас, пидоров, отличают чувства вкуса и меры…» Он отважно полагал, что любое явление прекрасно в своей полноте. Если ты обречен на влечение к мужчине, то достойно прими вместе с этим не только прелести в виде полотен Караваджо, Хеердинка, музыки Чайковского и Джимми Соммервиля, путеводителей «Спартакус» и отеля «Кен», но и оборотную сторону монеты – презрительные взгляды, брезгливое шипение в спину, «пидора», «голубятню», «отъявленного содомита». Сожми монету двумя пальцами, потри обе стороны и получи удовольствие.

А еще, в отличие от американских чернокожих, Ганди спокойно принимал подобные выражения от окружающих. Кристина не раз, находясь в раздраженном состоянии, обзывала его педиком, – впрочем, это слово коробило ее эстетически. Тогда она изобрела неологизм, которым втайне гордилась. Ганди стал для нее «мопедом», что расшифровывалось как «modern pederast». Тонкая лесть и дань мировоззренческой свежести слились с констатацией сути. Ганди не отставал и частенько обращался к названной сестре «пышечка», «слоник» и, иногда, в моменты серьезных житейских диспутов – «провокационное суфле».

Была еще одна важная причина, по которой их дружба долгие годы не поддавалась натиску житейских бурь и передряг. Ганди никогда не интересовался семейными делами Кристины. После того как вначале знакомства она дала понять, что эта тема для нее неприятна, он никогда не спрашивал ее об отце. Поэтому разговор о Ларсене носил для Ганди характер абстрактного рассуждения о виртуальном персонаже. О ком-то из компьютерной игры, не слишком положительном, но и не злодее. Поэтому Ганди не мог понять, отчего его любимая сестренка так нервничает и беснуется.

– Я смиренно внимаю тебе, пышечка, – произнес Ганди, снова усаживаясь в кресло и стараясь удержать мышцы лица от ненужного движения. – Смотри, – Кристина вывела стоп-кадр во весь экран ноутбука, – я увеличила картинку и прочитала номер авто. Обзвонила агентства по прокату элитных автомобилей, их в Москве немного, десятка три. Наш кабриолет зарегистрирован в агентстве «Мега-Полюс».– Они, конечно, охотно выдали тебе имя заказчика…– А я не спрашивала. Пришлось взять их измором. Я им позвонила и заявила, что меня возили в этом автомобиле в те даты, когда, как я предполагаю, в нем возили отца. И применила свою любимую тактику запугивания. Заявила, что были утеряны важные дипломатические документы. Дескать, тогда этому не придали значения, а теперь в свете новых решений эти документы настолько важны, что могут спровоцировать мировой скандал. И судьба Ассанжа покажется им мыльной оперой.– Почему они должны верить, что у какой-то Кристины из Стокгольма могут быть важные документы, которые она разбрасывает по салонам лимузинов?– Потому что я подключила Свена Бунхольма из нашего посольства в Москве. Он принимал посильное участие в поисках отца. Видимо, делал все что мог – сочувствовал мне, выражал надежду, кивал головой, писал письма. Такой крючкотворный тип с проникновенным голосом, но может быть полезен. Я припомнила ему заверения «сделать все, что в наших силах» и потребовала самую малость – соединить меня с агентством «Мега-Полюс» через коммутатор посольства. С проигрышем гимна в режиме «hold», с объявлением секретарши, что «с вами будет говорить фрёкен Ларсен». Так что в глаза им напылили. В агентстве, конечно, держали оборону. Ничего не находили, ни о чем подобном вообще не слышали. Но я давила. И они не выдержали. «Машину арендовал Серж, с него и спрашивайте ваши документы». Так заявила мне их менеджер, прежде чем бросить трубку.– Ты интриганка!– Подожди, еще вздрогнешь.– Мне снова уйти за кресло?– Это не поможет, я везде достану. Сиди где сидишь и слушай дальше. Сначала я растерялась. Какой-то Серж… То ли имя, то ли кличка. Попахивает стареющим педерастом, не находишь? Как его найти в огромной Москве? Потом подумала немного и поняла. Если менеджеры агентства по прокату автомобилей называют его просто Серж, значит, и другие могут называть его так. Его партнеры, клиенты, кто там у него может быть…– Логично.– Ты ведь знаешь, что статус дочки мультимиллионера дает в нашем мире некоторые… м-м-м… возможности.– Конечно. Можно наполнить ванну «Вдовой Клико», можно выложить на стене бриллиантами слово «fuck»! Или поехать в Новую Зеландию поохотиться на крокодилов, или скупить все билеты на концерты «Ю-Ту» и заставить их проповедовать социализм перед пустыми трибунами…– Заткнись! Я пользуюсь только одним видом возможностей – знакомствами. И только в исключительных случаях. Помнишь, пару лет назад рассказывала тебе, как отец потащил меня в Канны на тот занудный кинофестиваль?– И ты от скуки перетрахала всех плейбоев на Лазурном Берегу.– Только одного. И это было…– По глупости? По пьянке? По любви? По нечетным числам?– Нет. Но секс был ничего… – Кристина вздохнула, глаза ее на секунду романтически закатились. – Мишель Пелон… Вот он как раз из тех богатых детишек, что не пропустят хорошую вечеринку, в каком бы уголке планеты она ни происходила. Я позвонила Мишелю, он позвонил еще кому-то из своих тусовочных приятелей, какому-то Николасу, то ли герцогу, то ли принцу, короче, мы распутали этот клубок. Приятель его приятеля, сын какого-то министра не то из Алжира, не то из Конго, как выяснилось, хорошо знает некоего московского Сержа.– И?– И он утверждает, что этот Серж – лучший организатор индивидуальных туров по Москве для состоятельных туристов. Эдакий светский гид, туроператор, дворецкий и сутенер в одном лице. Закрытые клубы, секс-оргии, любые стимуляторы, антиквариат, современное искусство, что-то еще, я так и не поняла… Среди заказчиков – только избранная публика, новых берет лишь по рекомендации, все делает дорого, но – Мишель передал – очень качественно. Оказывает специальные услуги, может поднять статус твоего отдыха в Москве до абсолютного беззакония. У них там с этим – легко. Понял теперь?– Твой след все теплее и теплее.– Да, черт возьми! Организатор индивидуальных туров по Москве арендовал кабриолет той марки и того года выпуска, который обожает отец! И этот кабриолет проехал мимо клуба двенадцать минут спустя после того, как отец вошел туда! Я уже не так наивна, чтобы верить в совпадения.– Значит, ты думаешь, что этот Серж… – Ганди прочертил ладонью в воздухе замысловатую фигуру наподобие китайского иероглифа.– Я почти уверена, что этот Серж организовал московскую поездку отца. И он должен знать, что случилось. И он должен… – Взгляд Кристины на мгновение остекленел, но этого мгновения было достаточно, чтобы Ганди почувствовал, как неуютно стало рыбкам в аквариуме.– Должен что?– Должен ответить за то, что случилось.– Ты думаешь?..– Факты заставляют меня думать! Он мог похитить отца.Рыбки больше не тыкались раскрытыми ртами в толстые стеклянные стенки сосуда, который служил им домом. Казалось, даже электронное табло таймера, неустанно мигавшее секундной точкой, замерло и теперь до скончания времени будет показывать 18:51.– Нет! Нет! И еще раз – НЕ-Е-ЕТ!Вальяжный, вечно расслабленный Ганди был похож на петуха, который ошибся курятником. Он мерил нервными шагами гостиную, высоко поднимая ноги, резко разворачиваясь и вздрагивая, будто натыкался на невидимые колючие препятствия. Хохолок на его макушке вздрагивал нервно и возмущенно.– Провокационное суфле! Ты безумная авантюристка с комплексом Клеопатры, Жанны д’Арк и Алисы в Зазеркалье!– При чем тут Алиса?– Не при чем! Одной сумасшедшей бабой больше, одной меньше! Кристина Ларсен! Для твоего же блага я обязан отвезти тебя в ближайшую клинику и запереть там для комплексного обследования!– А ты ведешь себя, как твои дружки-истерички из «Поппер-Клуба». До чего же я не терплю геев! Единственный, кто всегда вел себя в моем присутствии по-мужски, и тот – сорвался! Именем Элтона Джона! Прекрати истерику, ты пугаешь моих рыбок! Сядь и спокойно выслушай меня!– Ты же знаешь, я равнодушен к Элтону Джону, – проныл Ганди и, в сотый раз всплеснув руками, рухнул в кресло.– А вот я неравнодушна к Алисе! – Кристина присела на банкетку напротив своего внезапно разнервничавшегося друга и положила руки ему на колени. – Тебе ничего не грозит. Я все продумала. Ты очень поможешь мне, если согласишься. Сколько раз я за тебя вписывалась? Когда тебя два года назад сбил тот кретин в оранжевом «пежо», кто тебе целый месяц финики в больницу таскал? Протянул бы ты месяц без фиников? А прошлой осенью…– Нет! Не вспоминай прошлую осень! Это ниже пояса! Запрещенный прием!– У тебя вся жизнь – ниже пояса. Ну, Ганди… Ты ведь любишь путешествовать. А в Москве еще ни разу не был. Пора это исправить. К тому же все рассказывают, что Москва – чуть ли не самый сумасшедший город Европы! А сколько симпатичных мальчишек на улицах! В матросках, в бескозырках, широкоплечие, с накачанными мускулами. Марк Алмонд в каждом интервью распинается, как хороши русские мальчишки.– Перестань разговаривать со мной как с маленьким! Я ничего не боюсь! И хочу тебе заметить: спекулировать моими… маленькими слабостями как минимум пошло. И потом…– Что потом?– Ты – самый здравомыслящий человек из всех, кого я знаю. Ну, подумай трезво. Ты предлагаешь мне подвергнуться опасности. Хорошо, пусть меня убьют в этой дикой Москве, жизнь какого-то педика ничего не стоит в нашем гомофобном мире. Пожертвуем мной! Но ради чего? Ради призрачных улик, которые – я тебе как юрист говорю – ни один суд не стал бы рассматривать даже в качестве косвенных. Полиция двух стран не смогла отыскать следы твоего отца, а я, значит, приехал, осмотрелся и сразу – нате вам, пожалуйста! Я понимаю, что ты сейчас переживаешь, но пойми – если они не нашли твоего отца, может, его уже… нет? И ты гонишься за химерами. А ведь ты – наследница всего, что он создал. Может, надо просто взять то, что предлагает тебе жизнь? Вступить в наследство и царствовать?Кристина бросила на друга уничтожающий взгляд.– Хорошо-хорошо. Последний абзац вычеркиваем из протокола, – отступил Ганди.Кристина выдержала паузу и сурово произнесла:– Это значит «да»?– Это неразумно… Это безвкусно и недостойно девушки с королевским именем… – уронив голову на руки, тихо добавил Ганди.– Итак, Эталон Вкуса! Если ты согласен, мы можем перейти к детальной части обсуждения?– Валяй…– Мой план до банальности прост. Мишель Пелон – я тебе о нем говорила – через своих великосветских приятелей отрекомендует тебя Сержу как клиента.– И кем я буду? – Ганди вздернул свой и без того приподнятый нос в саркастической гримасе. – Сыном мультимиллионера? Внучатым племянником королевы? Любой богатый человек на виду! Если я тебя правильно понял, твой московский консьерж имеет дело только с самыми сливками. Значит, ему ничего не стоит помимо рекомендаций прогуглить и выяснить, что такого наследника, или кем там я должен представиться, не существует.– Я это продумала. – Кристина улыбнулась, будто перед ней поставили вазу с мороженым. – К счастью, в нашем мире еще существуют нелегальные состояния. И в России, в силу национальной специфики, к этому относятся с большим пониманием. Ты будешь сыном Энцо Гальдонфини.– Кого?!– Имя я придумала только что. Это непринципиально. Хочешь – будешь внуком Винченцо Паццини, Адриано Даниро, короче, любого дона Корлеоне из Швеции. Я проверила, в нашей стране есть небольшая, но очень дружная итальянская диаспора. Понимаешь?– Кажется, понимаю…– Ты будешь близким родственником криминального авторитета! По легенде, на родине тебе шагу не дают ступить без охраны. Всю жизнь, с раннего детства, тебя стерегут круче, чем наследного принца какой-нибудь Иордании. Детали я пока не додумала… Но смысл такой: тебе удается отбиться на пару недель от охраны и рвануть инкогнито в Рашу. Те же приятели теперь уже твоего знакомого Мишеля Пелона уверяли тебя, что только Серж может организовать такой тур по Москве, что семь чудес света покажутся дешевыми елочными игрушками. И вот тут ты ставишь перед ним задачу…– Что ты еще выдумала, коварная?– Твоя легенда исключает проявления нормальной человеческой жизни. У Энцо Гальдонфини не могло быть счастливого детства, друзей-засранцев, ползанья в песочнице, игр в Робин Гуда. Не было веселой студенческой юности, попоек в общагах, секса в туалете бара. Ты не блевал с балкона, не приходил на лекции с похмелья, не взрывал косяки в подворотнях, не дрался из-за девчонок. У тебя не было простых радостей жизни, которых у обычных людей навалом. И ты хочешь хотя бы две недели пожить как простой парень твоего возраста.– Зачем так усложнять?– В этом весь смысл. Объясню тебе позже. Пока просто поверь мне.– Разве у меня есть выбор?– Нет. Ты сообщишь Сержу, что к концу первой недели твоего пребывания в гостеприимной России приедет твоя девушка. Или – сестра. Это страховка, чтобы тебе спокойно спалось вдали от родины и ты не ждал каждую минуту, что он расчленит тебя и скормит пираньям. Я появлюсь на десятый или одиннадцатый день твоего веселого тура. К моему приезду, надеюсь, у тебя появится что-то…– Что именно?– Не знаю, Ганди, не знаю. Мне просто нужна информация. Любая информация о нем. Как он себя ведет, что ест, на чем ездит, кто его помощники, как он реагирует на дождь, на деньги, на стресс. Что он любит, кого он любит, кто любит его, а кто – наоборот. Любая информация. Много информации изнутри, понимаешь? Инсайдерский шпионаж! Чтобы я, когда приеду, смогла воспользоваться этой информацией, быстро подготовиться и нанести удар.– А-а-а… – Ганди улыбнулся покровительственно, как улыбался в выпускном классе лицея, когда Кристина раз в месяц списывала у него контрольную по геометрии, которую терпеть не могла. – А я уже подумал, у тебя есть план…– У меня?! Издеваешься! Нет у меня никакого плана. Пока у меня есть только надежда. Догадайся на кого?

Спустя еще несколько дней Кристина официально вступала в наследство. Помимо подписания десятков юридических протоколов предстояли процедуры выемки многочисленных банковских ячеек и вскрытие сейфа в рабочем кабинете отца. Кроме Кристины на вскрытии присутствовали адвокаты компании, душеприказчик Свена Мат Йоргенсен, чиновники из мэрии. Специалист по вскрытию немного опоздал. Он появился минут на пять позже назначенного времени. Точнее, она.

Кристина удивилась, увидев худенькую взъерошенную девушку с воспаленными глазами и пирсингом на левой брови. В книжках и в фильмах людей, способных потрошить сейфы, называют «громилы» или «медвежатники». Слово диктует образ, и Кристина ожидала увидеть если не супермена, то хотя бы брутального мужика с шальными пальцами и проницательным взглядом. А тут – девчонка, почти ровесница, с красными глазами. Наверняка шаталась всю ночь по клубам.

Кристина недоверчиво покосилась на адвоката. Оказалось, что практика взлома сейфов имеет мало общего с тем, что обычно показывают в кинофильмах. Девчонка деловито раскрыла свой компактный несессер, вытащила медицинскую маску, которую тут же надела на лицо, латексные перчатки, пипетку и несколько ампул. Поколдовав минуты две с пипеткой и ампулами, она впрыснула получившийся раствор в какую-то щель с внешней стороны сейфа, выждала еще пару минут и непринужденным движением, как дверцу холодильника у себя дома, распахнула массивный ящик из стали, способной выдержать взрыв пары килограммов в тротилловом эквиваленте.

Кристина через плечо адвоката попыталась заглянуть вовнутрь. Но ее оттеснили. Мужчины осторожно вытащили из обитого бархатом чрева все содержимое и разложили его на столе. Три пачки пятисотенных банкнот в валюте евро. Две пачки в долларовой валюте. Стопка канцелярских корочек в стандартном формате официальных документов – удостоверения, свидетельства, билеты, паспорта. Тонкая папка с деловой документацией, сложенная вчетверо газета и фотоальбом.

Кристина поморщилась, когда адвокат начал разворачивать газету. Ей показалось, что в дешевую бумагу, покрытую инсектицидными печатными знаками, обязательно должно быть завернуто что-то неприличное, отвратительное. Дохлая мышь? Протухшая рыба? Использованный презерватив? Бинт с засохшей кровью и гноем? Пресловутый скелет, которыми полны шкафы сильных мира. Ничего хорошего она не ожидала. Ничего и не произошло. Совсем ничего. Газета оказалась пуста. Просто кусок бумаги с инсектицидными печатными знаками, и ничего больше.

Кристина вздохнула. Ближайшее будущее не сулило беззаботности. Скромный жизненный опыт девушки говорил о предстоящих часах раздумий над простым с первого взгляда обстоятельством: зачем богатому и влиятельному человеку хранить в личном сейфе какую-то газету? И уж точно, по мнению большинства здравомыслящих шведов, в сейфе не место фотоальбому. Его удобно хранить на полке шкафа, в ящике стола, в тумбочке, возможно, на трюмо. Но не в сейфе. Если только он не хранит детское порно и прочие фотокомпроматы.

Ни порно, ни компроматы альбом не хранил. Кристина убедилась в этом уже через час после вскрытия сейфа, как только адвокаты, юная «медвежатница» и прочие сочувствующие оставили ее наедине с находками. В красной клеенчатой обложке, с распухшими страницами, многие из которых были отмечены алкогольными пятнами и жирными отпечатками пальцев. Альбом был старым, но невинным. В нем хранились только детские и юношеские фотографии отца. На самой поздней из них он выглядел не старше двадцати лет. Длинная челка падала на кокетливо скошенные вправо глаза с пушистыми ресницами. Кристина никогда раньше не видела эту фотографию. Она вдруг с удивлением осознала, что отец никогда не показывал ей свои детские снимки. Внешне она знала Свена Ларсена уже со старших курсов университета, определившегося будущего бизнесмена. Он выглядел серьезным, целеустремленным, в костюме, при галстуке, в шапочке магистра. Такие фотографии были всеобщим достоянием, они периодически мелькали в прессе, гуляли по Интернету. Но подростка Ларсена не видел никто.Вернувшись домой, Кристина заварила крепкий чай с чабрецом, негромко включила «Gossip» и забралась на тахту, под плед с фотоальбомом такого незнакомого ей человека. Пропустив серию скуксившихся в пеленках младенцев, она задержалась на черно-белом снимке пятилетнего мальчугана. На нем только короткие шорты и нитка бисера на шее. Ребра выпирают, как у выброшенной на сушу рыбы, ключицы острые – шипы. Мальчик коротко острижен, уши торчат почти перпендикулярно к просвечивающему сквозь белесые редкие волосы черепу. Мальчик застыл напротив овчарки, размерами едва не больше него. Овчарка рвется с цепи, фотограф запечатлел именно то мгновение, когда цепь до звона натянута, а собака почти стоит на задних лапах, разинув пасть в истошном лае. Взгляд у мальчика испуганный, рот раскрыт, кажется, что малыш кричит, зовет на помощь.Кристина вспомнила себя в пятилетнем возрасте. Ей нравились собаки, а отцу не нравилось то, что они нравились ей. Теперь понятно почему. Она вспомнила Рикки и перевернула страницу.Десятилетний Свен Ларсен на горном склоне. Он одет в модный комбинезон, правой рукой обнимает кого-то на голову ниже себя. Этот кто-то закутан в меховую одежду так, что из пушистого капюшона выглядывает лишь верхняя часть лица, по которой непонятно, мальчик это или девочка. В свои десять лет Кристина лихо скатывалась с горы на лыжах. Иногда в обществе отца, чаще в обществе высококвалифицированных инструкторов. Но никогда в компании друзей или подруг. Лыжи были не развлечением, а частью образовательно-подготовительной программы, по которой она занималась. Другим словом – работой.Кристина вздохнула и продолжила листать страницы альбома. Мальчуган борется с удочкой на покатом речном берегу, поросшем можжевельником; подросток, изогнувший бронзовое от загара тело, бросает камень прямо в восходящее солнце; юноша с гитарой и романтичным взглядом в компании друзей, еще одна компания, еще… Отец гримасничает из-за спин, отец обнимает девушек, отец прижимает к губам горлышко бутылки, показывает язык, подставляет рожки кому-то. Фотографы настигали его в неожиданные моменты, в каждый из которых он был сосредоточен на проживании этого мгновения, он жил. У Свена Ларсена было детство, отрочество и юность.Кристина вспомнила свой фотоальбом в этом возрасте. В нем были снимки и масштабнее, и красочнее отцовских. Но не было снимков интересней и живее. Она на яхте, она за рулем новенького «порше», она в кабине отцовского самолета, она за кулисами концерта «Металлики» с Джеймсом Хетфилдом…Кристина всегда позировала фотографам, и все ее снимки были постановочными. Даже те, на которых она еще не умела ни ходить, ни говорить, только пускала пузыри и улыбалась ангельской улыбкой. Ни одного мгновения, случайно пойманного фотографом, ни одного мига, когда ее застали бы врасплох. Жизнь, подчиненная самошлифованию, шла сама по себе, а когда наступало время пополнить архив, приходил фотограф и делал постановку…Весь сумбур, хаос и непосредственность детства, юности и подросткового бешенства были приведены в ее жизни в строгий порядок. А теперь ее призывают отдать в жертву этому порядку оставшиеся годы. Возглавить компанию и править этим маленьким государством, как королева. Королева Кристина. Блеск и величие шведской монархии. Нет уж, дудки. У нее найдется чем занять себя. Она заслужила это. Она должна найти отца, и пусть он как можно дольше продолжит играть в свои взрослые игры. Только бы без нее.«Без меня, без меня, без меня…» – Кристина вздрогнула, очнувшись от собственного шепота. Помотав головой и размяв затекшую шею, она перевернула последнюю страницу альбома. Под тонкой пленкой, чуть покосившись, лежала единственная цветная фотография. Кристина прищурилась. Со снимка глядел кто-то незнакомый, чужой и отстраненный. Через секунду она поняла, что человек на фотографии, – голова прямо, взгляд пристальный, больной, с примесью страха и ненависти, все мускулы лица напряжены, – этот человек чужой не только для нее. Он для всех чужой. Точнее, в тот момент, который зафиксировал фотограф, весь мир был чужим и враждебным для этого человека. Они будто замерли в бойцовских стойках друг напротив друга – мир и он. И несмотря на отсутствие рук, держащих номер, – их обрезали явно специально, – Кристина догадалась, что снимок сделан в тюремной камере. А заключенный – ее отец. Кристина не подозревала о том, что отец побывал в тюрьме. Ларсен никогда не говорил об этом.Что ты сделал, Свен? Что ты натворил тогда?Остаток вечера Кристина потратила на то, чтобы пролить хоть какой-то свет на эти вопросы. Она искала в Интернете любое упоминание о конфликтах Свена Ларсена с законом – безуспешно. Она звонила матери, и та многозначительно заявила, что Свен с самого рождения находится в тюрьме собственных иллюзий, заблуждений эгоцентризма и содержится там поныне в самом жестком режиме. Кристина даже не постеснялась побеспокоить Марка Йове, несмотря на то, что приближался полуночный час. Заспанный голос на том конце телефонной линии ответил, что он рад помочь фрекен Ларсен в любое время суток, но для того, чтобы поднять полицейские архивы ранее девяностого года требуется специальное разрешение прокурора.Кристина обескураженно повесила трубку. В памяти всплыла фраза, которую она услышала от отца три года назад, когда сама была в возрасте персонажа на фото. Он лично пришел в тюрьму Гундес внести задаток за свою дочь, задержанную вместе с группой радикальной молодежи за массовые беспорядки, – так власти классифицировали их пикет, организованный шведским отделением антиглобалистов. «Если ты еще раз попадешь сюда, я сделаю все, чтобы ты тут и осталась». Так он сказал тогда. Кристина приняла эти слова за обычную родительскую горячность. А все оказывается куда интереснее. У Свена в этих шкафах водятся свои скелеты. И это лишь те, которые ей случайно удалось обнаружить. А сколько их еще? И какие они? И как знать, не является ли исчезновение отца частью какого-то его извращенного плана? Этот чудак и не на такое способен. И какая роль в этих планах уготована ей?Кристина еще долго не могла заснуть, ворочаясь и кашляя от злости. Если, найдя отца, она помешает ему, сорвет его эгоистичные замыслы, то так тому и быть. И ей наплевать, если из-за этого она лишится наследства. В гробу она видела отцовские деньги. Лишь бы не принуждал к управлению своей дурацкой империей. Без нее, пожалуйста, без нее.

* * *

Инспектор Марк Йове крепко спал, когда его разбудил звонок наследницы Ларсена. Пробурчав что-то насчет полицейских архивов в ответ на бредовый даже по ночному разумению вопрос отчаявшейся фрёкен, инспектор отключил телефон и закрыл глаза. Но сон пропал. Что-то смущало инспектора с самого начала этого странного дела, что-то не так было в этой истории. Но до сих пор, на протяжении всего следственного процесса, Йове так и не смог понять, что именно. А сейчас, глубокой ночью, на полуразрушенной границе между явью и сном, пожилому инспектору вдруг вспомнилось дело двадцатилетней давности, когда он, тогда еще младший инспектор, был полон амбиций и проявлял служебную прыть. Дело было громкое, но не выходило за рамки вообразимого. При ограблении отделения банка застрелили кассира и охранника. Свидетели показали, что грабителей было четверо, действовали они профессионально, грамотно и дерзко. Подозревались связи преступников с сотрудниками банка. Марк Йове разматывал именно эту ниточку. Больше недели он вкалывал по двадцать часов в сутки. Осунулся и озлобился. Но размотал. Раскрутил. Выявил связи грабителей. И удостоился личной благодарности комиссара, начальника центрального полицейского управления Стокгольма. Пожимая руку молодому инспектору, комиссар вполголоса пробурчал: «Спасибо, Йове. Выручил, честное слово. Если бы ты знал, сколько собак на меня спустили в связи с этим делом. Министр юстиции каждый день названивал…»

Старший инспектор Йове резко открыл глаза и сел в постели. Вот! Вот что подспудно не давало ему покоя. Министр юстиции. Двадцать лет назад он каждый день звонил комиссару полиции в связи с громким, но вполне ординарным делом. А в этот раз, когда пропал один из самых известных людей в государстве, министр юстиции позвонил только один раз. Теперь уже он звонил лично Марку Йове. Но позвонил лишь один раз. В самом начале расследования. И тон министра не был озабоченным. И сказал он лишь самые общие слова. Странно.

Очнувшись после короткого сна, Кристина первым делом прочла газету. Буквально утреннюю газету. Так поступают некоторые истинные леди. Кристина усмехнулась. Она читала газету в первый раз за многие годы. И не просто читала: перечитывала с разных мест, от начала к концу, от середины к началу. Разве что не пыталась осилить узкие столбцы справа налево и снизу вверх. Впервые в жизни она пыталась получить из газеты то, ради чего эта газета печаталась: информацию. Безуспешно. Кристина вспомнила, как читала в воспоминаниях каких-то советских диссидентов (так в двадцатом веке в Советском Союзе называли политических бунтарей и смутьянов), что они пытались читать официальные газеты по методу «между строк». Например, в газете писали о продовольственном кризисе в Албании. Применив аналитический подход, выпив водки на кухне и немного пофантазировав, можно было прийти к выводу, что с должности снимут кого-то из заместителей министра торговли, отвечающих за импорт оливкового масла из Албании…Что же тут можно вычитать «между строк»?Кристина еще раз медленно пролистала тонкие страницы, до сих пор пахнущие типографской краской, хотя дата на газете стояла полугодичной давности. Скромная шведская восьмиполоска, из тех, что бесплатно выкладываются в торговых центрах и на заправках. Такие газеты наверняка нерентабельны, рекламы почти нет, частные объявления, которых совсем немного, – бесплатны. Передовица о парламентских неурядицах, пара мнений авторитетных колумнистов о завершении экономического кризиса, сообщения о продаже завода по переработке химикатов. Немного культурных новостей: фестиваль самодеятельных театров в Осло, гастроли итальянского балета, интервью с писателем, автором модных детективов. Последняя страница – небольшая заметка о массовой гибели перелетных птиц в Оклахоме, анекдоты, кулинарные рецепты и кроссворд.

Кристина задумалась. Газета не должна была оказаться в сейфе ни при каких обстоятельствах. Хотя бы потому, что отец не читал новости с бумаги. Всю информацию, которая была ему необходима, он получал из Интернета. Она потянулась к своему любимому «маку». К компьютерам привязываешься как к людям. Кристина обожала свой «МакБук» – двухъядерный процессор, основание, выполненное из цельного куска пластика, шестьсот гигов встроенной памяти и четыре гига оперативки. Когда она касалась молочно-белого пластика, то испытывала почти сексуальное возбуждение. Даже западающая клавиша «Ctrl» слева не могла это испортить.Однажды Кристина прочитала интервью Стива Джоббса, в котором тот иронично откомментировал программные обновления у его конкурента – «Майкрософт»: «А мы сделаем такие иконки, что вам захочется облизывать экран». Временами Кристина готова была делом подтвердить это провокационное заявление.Лишенная сентиментальности в жизни, она млела от своего «мака» и от интерфейсов некоторых сайтов в Сети. Но сейчас ей был необходим рабочий инструмент – социальные сети.

Года три назад, впервые зарегистрировавшись в социальной сети, Кристина с интересом вглядывалась в лица людей, которым ежедневно предлагала дружбу. Она сравнивала увлечения, взгляды, способ жизни и, только почувствовав живой интерес к персонажу, нажимала кнопку «добавить в друзья». Она выбирала. А если выбирали ее, вела себя с претендентами как невеста на смотринах – строго, щепетильно, с отстраненным достоинством. Никаких вульгарных букетов и подмигиваний. Она никогда не называла людей из «Фейсбука» друзьями. Исключительно – «люди из френдленты». Иногда ей казалось забавным, что у нее так много этих «людей из френдленты». Возможно, некоторые из них называют ее другом. Говорят своим знакомым, показывая ее фото с группой на сцене ночного клуба: «Это Кристина, моя подруга из Швеции. Она круто поет и участвует в акциях протеста!» В реальной жизни только одного человека она могла с полным правом называть другом. Ганди часто посмеивался над ее увлеченностью сетевым серфингом. Он называл их участников «чокнутыми эксгибиционистами», а сами Сети считал новым маркетинговым адом. «Это же сектантство в чистом виде, Пышечка! Тебя вербуют, подсаживают на какие-то темы, которые тебе даром не нужны! А затем впаривают все, что нужно. Вечеринки, музыку, фильмы, вещи, идеи, симпатии, мировоззрение… А ты ведешься, глупая, как такса на поводке! Начинаешь жить не своей жизнью. Тебя использует какая-то социальная сеть. Это новая форма тоталитаризма! Хорошо, хоть Оруэлл не видит… Даже стыдно сидеть рядом с тобой!»Впрочем, именно «Фейсбук» подарил Кристине еще одного человека, которого она хотела бы считать другом. Она мечтала, что когда-нибудь встретится с ним в реальной жизни. И он окажется таким же забавным, непредсказуемым, а главное, верным и полезным, как в Сети. Он зафрендил ее пару лет назад. Или – она его, Кристина не помнила точно. Ее в те дни одолевала тоска по записям и выступлениям на сцене. «Сливы» после отъезда гитариста Моруша окончательно развалились, навсегда оставив Кристине привкус алюминиевой оплетки микрофона во рту, орущей толпы под сценой и еще чувство поражения и пустоты. Она решила попробовать выступать сольно. Сразу встал вопрос о репертуаре. Кристина отключила телефон, накупила еды в «Чайна-Тауне» и засела на неделю дома.Когда нам что-то не дано, важно вовремя понять это и перестать тратить время на бесцельное карабканье по отвесной стене. Кристина часами комбинировала аккорды на синтезаторе, перебирала гитарные струны, читала Каммингса, Одена и Уолкотта в надежде проникнуться поэтическим вдохновением. Тщетно! За неделю она не сочинила ни одной приличной песни. Руки опустились! А петь так хотелось. Кристина почти смирилась с тем, чтобы пойти проситься в клубные кавер-группы, исполнять чужие хиты, пока публика накачивается алкоголем и кривляется, изображая танцы.

Именно в те пасмурные дни в ее френдленте возник Кевин Смит. Большинство в «Фейсбуке» выступает под своими настоящими именами. Но Кристину не смутил персонаж под ником с фамилией известного режиссера, со смешным аватаром в виде попугая, по-орлиному расправляющего крылья. В его статусе значилось: «У бога есть чувство юмора. Достаточно взглянуть на утконоса». Цитата, разумеется. Разумеется, она не поверила, что это может быть настоящий Кевин Смит из Голливуда. Забавный чудак, которому удалось чем-то зацепить ее. У них с сетевым Кевином были общие друзья в Сети – пара архитекторов из Берлина, официантка из Барселоны и какие-то лондонские тусовщики. Человек шесть, не больше.

Позволив несколько упаднических комментариев в адрес своего творческого бесплодия, Кристина не удивилась, получив пару десятков сочувственных откликов. Не удивилась она и потоку творческих рецептов борьбы с хандрой от доброжелателей, с которыми никогда не встречалась в жизни. Что бы ни происходило с этим миром, но армия людей, готовых давать советы всем и каждому по любому поводу – неистребима. Ей советовали выпить абсент, заняться сексом с тремя партнерами сразу, завести лемура, набить морду полицейскому, устроить дебош в ресторане, украсть песню у Тори Эймос, завести кота, станцевать голой на площади. Все было в порядке вещей. Удивилась она только одному письму. Кевин Смит извинялся за назойливость и в тех же почтительных выражениях предлагал свою помощь. Он знал девушку из канадского Ванкувера, которая, по его словам, сочиняла «волшебные куплеты», сама записывала и выпускала их под маркой «Шайнавумэн», но песен было так много, что она бескорыстно делилась ими. Так Кристина получила материал для своего первого сольного альбома.

Спустя месяц ей потребовалась информация о саундтреках к голливудским фильмам пятидесятых годов двадцатого века. И снова Кевин Смит с готовностью пришел на помощь. Текст, который он прислал, вполне тянул на курсовую работу студента киноведческого факультета. Кристина призадумалась. Это не было похоже на пустую болтовню и убийство времени. В этом была польза.

Ее, конечно же, обучали азам программирования. В новом веке компьютерные неучи лишались зрения и слуха. Но, дрейфуя по социальным сетям, заводя во множестве совершенно необязательные контакты с незнакомыми людьми по всей планете, она убедилась в полезности подобной коммуникации. Это обстоятельство можно было поставить на первое место в списке антидепрессантов и творческих рецептов борьбы за душевное равновесие. Она на практике доказала себе, что если у тебя обширная френдлента, обязательно найдутся люди, которые обладают необходимой тебе в данный момент информацией. И почти наверняка возникнут люди, способные легко решить задачу, над решением которой ты безуспешно бьешься в данную минуту. И скорее всего, где-то есть люди, с легкостью готовые совершить для тебя подвиг. Надо только суметь задать им правильный вопрос, верно поставить задачу, грамотно направить их.

Чтобы взломать чей-то сайт, не обязательно самому быть хакером экстра-класса. Достаточно иметь парочку таких персонажей в своей френдленте. Чтобы вырастить сад, не обязательно быть садовником. Нужно лишь сделать так, чтобы лучшие садовники мира водили твоей рукой. Ганди был неправ. Это не Сеть использует ее. Она использует Сеть. Иногда Кристине казалось, что список ее друзей в социальной сети – это маленькая армия наемников, которую она, королева, может сплотить и повести в увлекательное сражение против чьей-нибудь армады. А Кевин Смит – ее адмирал и мудрый военачальник.

Для начала она решила протестировать через свои контакты все сообщения этой странной газеты, так загадочно оказавшейся в отцовском сейфе. Начала по привычке, с конца. Кроссворд… Глупо, конечно полагать, что с ним связано нечто таинственное. Чтобы строить теорию заговоров на кроссвордах, нужно быть законченным параноиком. Но если вы – параноик, это еще не значит, что за вами никто не следит. Кристина недавно смотрела фильм, в котором показывалась работа аналитиков ЦРУ. Они вовремя заметили, что в газетах разных стран появляются одинаковые вопросы в кроссвордах на последней странице. Догадались, что эти кроссворды – система связи между террористами, и предотвратили большой Тарарах в Штатах. Но в жизни, Кристина была уверена, все теории заговоров выглядят и осуществляются проще. Секреты спецслужб, что время от времени всплывают на сайтах вроде «Викиликс», показывают, что там работают такие же разгильдяи, как и везде. Человечество неисправимо, оно погружено в лень и хаос. Как говорила любимая поэтесса ее русской прабабушки: «Когда б вы знали, из какого сора…» В любом случае, с кроссвордом Кристина ничего не могла поделать. Хотя бы потому, что не знала, как к нему подступиться. И если просить чьей-то помощи, то как, черт возьми, сформулировать свой вопрос? Заявить: «Помогите, плиз, кто-нибудь, раскрыть ужасный заговор, который зашифрован в этой крестообразной шараде! Я, конечно, не уверена, что заговор существует, но все равно – помогите!» Идиотизм. Кристина ненавидела быть посмешищем. Придется забыть о кроссворде. Над ним в газете располагались кулинарные рецепты и анекдоты. Она внимательно прочла их все. И ни разу не улыбнулась. Какие глупцы читают эту газету? А какие делают? Анекдоты были несмешные, но Кристине показалось, будто кто-то этой подборкой решил посмеяться лично над ней. Так она была составлена. Сюжеты всех анекдотов были взяты из отношений отцов и детей. Самый типичный: «Отец, крепко наказав сына, спрашивает: ”Ну, ты понял, за что тебе попало?” – “Видишь, какой ты, – отвечает сын, – сначала врежешь, а потом у меня же спрашиваешь, за что!”»Кристина тихо выругалась и перешла к кулинарным рецептам. Кукольная блондинка, чья фотография украшала текст, была больше похожа на стриптизершу, чем на повара. Но это не мешало ей рекомендовать на текущей неделе всем шведским домохозяйкам калалаатикко – тушеную закуску из сельди, говядину в горшочке под пикантным названием «Сьеамансбифф» и кётбулар с соусом – картофельно-мясные тефтели со сметанной заправкой. Кристина не очень любила кухню своей родины. Прежде всего потому, что не ощущала в ней самобытности, в отличие от своей любимой китайской еды. Там в каждом блюде – вкус земли, воды и того неба, откуда все это. Там нет незначительных мелочей, там любое растение способно стать главным блюдом, а каждый соус – выразить национальную идею. Вкус утки по-пекински – совсем не такой, как у любой другой утки на планете. Свинина с бамбуком в устричном соусе по вкусу отличается от любой другой свинины, как рыба от мяса. Имбирь, соя, папоротник, древесные грибы, черемша… Нет, в Швеции с кухней совсем не так. Кулинарная рубрика в газете еще раз доказала ей это. Национальный колорит – только в названиях. Ингредиенты, способ приготовления, даже заправки можно встретить в любой европейской кухне, не говоря уж о русской, где в соответствии с вековыми традициями собирается все с миру по нитке, оформляется чуть иначе, чем в первоисточнике, и выдается за свое исконное. Пожалуй, ни одно слово в кулинарных рецептах не могло подтолкнуть ее к необходимой разгадке. А попытка выложить подобное на своих страницах в Сети привела бы к недоумению френдленты и саркастическим комментариям.Кристина глубоко вздохнула. На последней странице оставалась только короткая заметка о массовых падениях птиц. Два коротких столбца без подписи. Кристина перечитала:«Вчера в окрестностях Норрчёпинга произошел случай необъяснимой массовой гибели птиц. Более сотни голубей упали замертво на землю на сельскохозяйственном поле, в двадцати километрах от центра города. Сейчас расследованием происшедшего занимаются местные эксперты-орнитологи. Как сообщил нам представитель департамента охраны окружающей среды Стен Хаммаршёльд, лабораторные исследования проб тканей погибших пернатых не дали определенных результатов. «Повода для тревог нет, хоть мы и относимся к произошедшему очень серьезно», – заявил государственный чиновник.Достоверно известно, что трупы птиц не имеют внешних повреждений. Значит, причина гибели птиц – не в механическом влиянии и не в воздействии вирусного заболевания. Среди версий, рассматриваемых экспертами, – попадание стаи в полосу мощного электромагнитного излучения, вызванного, скорее всего, летательными аппаратами. Недалеко от Норрчёпинга располагается действующий аэродром для учебных полетов.Между тем подобные происшествия шокируют обывателей. Среди граждан возникают толки о том, что подобные случаи массовой гибели – верный признак Апокалипсиса и скорбного времени, предшествующего по писаниям второму пришествию Иисуса Христа. Редакция не разделяет эти истерические настроения. Мы уверены, наши ученые все смогут объяснить. Спите спокойно».Кристина усмехнулась. Не от того, что испытывала врожденный скепсис по отношению к библейским толкованиям реальности. Она вдруг представила, как мать, прочитай она эту заметку, быстро бы объяснила все с позиции woodoo signs. И объяснение это стало бы гораздо убедительней Апокалипсиса. Во всяком случае, по части шоу. Хорошо, что Беату не просят комментировать новости на национальном телевидении.Кристина отсканировала статью, импортировала скан на свою страницу в Сети и, подумав немного, дописала комментарий: «Боже! Я как раз была там, когда они падали! Дождь из дохлых голубей! Кто-нибудь знает, это не заразно?» Опыт подсказывал ей, что провокация – лучший способ добиться интересных ответов. Почесав кончик носа, что выдало легкое смущение, Кристина нажала клавишу, отправив скан и комментарий в Сеть.Кристину сразу закидали ничего не значащими комментариями вроде: «Ужас! Как ты пережила это, бедняжка?!» Или: «Смотрела фильм «Ядро земли»? Вот то-то же! Капец надвигается. Я составил список самых важных дел, которые надо успеть сделать здесь… Секс с тобой – в приоритетах))».Циники писали: «Голуби, голуби… Жирные тушки! Трепещите! Год ястреба в разгаре!» Сумасшедшие вторили: «Конечно, Апокалипсис! Сказано: и падут птицы, и всплывут рыбы, и сделается на земле, как под землей!» Кто-то удовлетворенно морализировал: «Наконец-то! Пора ответить за все! Изгадили такую милую уютную планету! Человек – самое страшное и опасное животное!» Сторонники теории заговоров предостерегали: «Такое уже случалось раньше. И неоднократно. И никто панику не поднимал. А теперь СМИ зачем-то решили раздуть шумиху. Вопрос: кому это понадобилось? Ответьте на него – и сразу разберетесь в истории с птицами».Кристина вздохнула. Социальная сеть – океан. Чтобы поймать в нем нужную рыбку, необходимо запастись терпением и рыбачить, рыбачить…Так же провокационно она попыталась запостить и другие статьи злополучной газеты.Автор популярных детективов в интервью рассуждал о достоверности описаний в современной литературе. В качестве примера он приводил эпизод из собственного романа «Нектары и яды», в котором герой допрашивает террориста. Писатель ссылался на рассекреченные методики допросов ЦРУ, которые он использовал в этом эпизоде. «Реклама книги, ничего больше…» – подумала Кристина. Но, решив отработать газету полностью, она разместила в Сети следующий пост: «Кто читал «Нектары и яды»? Говорят, очень реалистично. Особенно сцены допросов… Стоит читать?»Сеть немедленно откликнулась:«Проглотил за одну ночь. Захватывает!»«Любой реализм довольно зануден. Лично я – за полет фантазии!»«Ничо так… Почитать можно».«Автор – дятел! В рассекреченных методиках ЦРУ почти все – клюква! Они же сами ее и распространяют. На самом деле они работают иначе. Не спрашивайте откуда я знаю».Заметку о фестивале самодеятельных театров в Осло Кристина решила запостить радикально. Этот способ мог принести самые неожиданные плоды. Испытывая легкое смущение оттого, что приходится проецировать на реальность жуткие слайды собственной фантазии, Кристина всегда возбуждалась оттого, что любое, самое дикое ее предположение может вдруг подтвердиться или вызвать дискуссию и вскрыть в реальности еще более глубокие тайники. Она написала: «Была на спектакле во время фестиваля в Осло. Там за кулисами во время второго акта что-то случилось. Говорили, что кто-то умер или кого-то убили…»И – через несколько минут получила первый отклик от пользователя с ником Joshua 333:– Это был я. Я убил его. Ты еще здесь?– Здесь, – подтвердила Кристина.– Мы скоро встретимся. Я приду.

* * *

– Фрёкен Ларсен! Фрёкен Ларсен! Пора выходить! Мы приземлились в аэропорту Домодедово! – Если бы Кристине снились крокодилы, она закричала бы в ужасе, проснувшись оттого, что стюардесса с гигантскими белоснежными зубами трясла ее за локоть. Но Кристина задремала без снов и проснулась легко.

Три порции черного ямайского рома, чашка кофе и стакан апельсинового сока – ровно столько продолжался этот полет, показавшийся ей затянувшимся погружением в собственные воспоминания. То, что мы помним, и есть наша жизнь. Кристина со вздохом улыбнулась этой максиме древнеримского философа, поблагодарила стюардессу, которая наверняка сейчас пойдет сплетничать о том, как дочка совладельца авиакомпании летела у нее эконом-классом, и по переходу-кишке отправилась в здание аэропорта.

Суматошные русские таксисты, все как один с крючковатыми носами, черными гривами волос, щетиной на щеках и хищными миндалевидными глазами, наперебой выкрикивали ей что-то гортанными хриплыми голосами. Она не реагировала, даже когда один из них попытался схватить ее нессесер. Молча отпихнула его локтем и сжала ручку багажа еще крепче.

Множество людей с табличками в руках пристально всматривались в лица прибывших. Таблички были написаны на разных языках, Кристина увидела пару знакомых торговых брендов, слова приветствий на шведском, немецком, английском, китайском языках и, чуть поодаль, собственное имя. Оно было выведено красным маркером на аккуратном прямоугольном листке картона, закрепленном на деревянной рукоятке, которую держал в руке молодой человек невыразительной наружности. Если бы ей понадобилось сообщить в полицию его приметы, она почти ничего не смогла бы рассказать. Бесцветный. Роста среднего, телосложения обычного, не худосочного, но и не атлетического. Черты лица самые тривиальные, скорее правильные, возможно, слишком правильные. Ни нос, ни губы, ни лоб не запоминались, ни вместе, ни по отдельности. Русые волосы были аккуратно и коротко подстрижены – так стригутся менеджеры среднего звена в половине офисов планеты.

Кристина растерялась. Она остановилась в метре от встречающего. Встала и принялась недоуменно разглядывать бесцветного человека. Переводила взгляд с его лица на плакат в руках и обратно. Лицо было абсолютно незнакомым, но на плакате ровными печатными буквами кто-то вывел ее имя. Мужчина, который держал плакат в руке, был не тем человеком, которого она ожидала увидеть в аэропорту. ТОГО она запомнила хорошо, очень хорошо, пусть видела его только на фотографиях, присланных Ганди из Москвы. Но сейчас перед ней был не тот человек. Определенно не тот.

Могло показаться, что в полутемной комнате царит тишина, разбиваемая на равномерные доли тиканьем секундной стрелки старинных напольных часов. Только не для него. Он не прислушивался, но ощущал себя будто в оркестровой яме в момент, когда дирижер-диверсант приказал каждому музыканту играть что вздумается. Главное – играть громко и выразительно.

На кухне капает вода, врезаясь в оцинкованную раковину, будто звучат литавры. Сквозь приоткрытое окно виолончельными глиссандо доносятся гудки редких автомобилей, с надменностью ледоколов разрезающих огромные лужи, – днем на город обрушился первый летний дождь. За шелестом шин возникают какие-то звуки, похожие на кваканье лягушки. Их издает неведомая ночная птица. Возможно, это действительно лягушка, но ему нравилось думать, что птица. Шипение сигареты, которую загулявший прохожий отправил в лужу пижонским щелчком.

Он перевернулся на бок и вжался ухом в подушку. Не помогло. Теперь его тревожили песни невинности пуха и перьев под наволочкой, на которые накладывался скрежет мебели по паркету у соседей снизу и еще какие-то голоса… Все что-то кричали – и снизу, и на улице, даже внутри подушки. В каждом голосе ему слышались недоумение, упрек, презрительный вызов: «Что ты наделал? Ты ведь убил его? Убил? Да, убил! Ты ведь хотел убить его. Ты всегда хотел кого-нибудь убить. Так что же ты не радуешься? Твоя мечта сбылась».

Голоса преследовали с раннего детства. Чувство вины – сломанный компас, который каждого заводит в его личный тупик, – начиналось с голосов. Он родился в год сентиментального полета олимпийского Мишки на связке воздушных шаров в прозрачное московское небо. Мать рассказывала, что роды проходили трудно, врачи уже собрались делать кесарево сечение. – А он вдруг как-то развернулся во мне и вышел… – на этом месте рассказа мать всегда разводила руками и закатывала глаза, предоставляя слушателям самим оценить, что в этом случае сыграло решающую роль – божественное провидение или его врожденная ловкость. Ему нравилось думать, что ловкость.Пока родители и соседи плакали перед телевизором, глядя на улетающего в облака медведя, он мочил пеленки и тоже плакал, чтобы привлечь к себе внимание. И тогда вступала хоровая разноголосица.– Что же ты, а? Нам назло?– Не можешь тихо полежать?– Должен был только через час описаться!– Хватит! Держи давай, я новую пеленку намотаю…Он не претендовал на то, чтобы быть центром вселенной. Он даже не стремился затмить в сердцах окружающих плюшевого олимпийского медведя. Но чувствовать себя обязанным исполнять чьи-то планы, подчиняться – людям или правилам – было невыносимо. Он продолжал мочиться не по графику. Голоса раздавались чаще и громче. Он пытался перекричать их. Странно, собственный плач не вызывал в нем желания отключить слух, чтобы погрузиться в абсолютную тишину.В школе разноголосица усилилась. Голоса требующие, голоса приказывающие, голоса выговаривающие, призывающие к ответственности. Учителя были к нему снисходительны. Если бы не их беззлобность, его аттестат выглядел бы гораздо хуже.Маленький городок в южной Украине, где он рос, не баловал своих жителей обилием развлечений. В местном драматическом театре практиковалась в трактовках мировой классики труппа спивающихся неудачников. В единственный кинотеатр изредка привозили далеко не новые фильмы. Оставался еще Дворец культуры шахтеров, куда раз в месяц наезжали гастролеры – от группы «Мираж» до экстрасенса Кашпировского. Очень трудно было попасть во Дворец культуры на выступление столичных знаменитостей. Но его школьные педагоги почти всегда попадали. Дело было в том, что принципиальный и неприступный администратор Дворца культуры Богдан Фисенко имел душевную слабость к его старшей сестре Гале. Некому было упрекнуть его в том, что иногда он пользовался этой слабостью с целью повышения собственной успеваемости.– Ох, и ловок же ты, Кацуро! – прищелкивал языком сизоносый трудовик, – ловок, а табуретка у тебя кособочится… Киянкой ее работай, киянкой!Дынь! Дынь! Глухие звуки дерева о дерево вызывали недовольную гримасу на лице трудовика. Дзынь! Тогда он специально промахивался и колотил по верстаку.

Стук киянки о металлическую обивку верстака становился громче, будто это он служил ритмической основой для мелодии Сен-Санса. Пластиковая музыка из пластиковой телефонной коробки. Как бы он хотел, чтобы телефонный звонок его просто разбудил. Ведь будят тех, кто спит. Но вместо этого телефон лишь отвлек от сумятицы в голове. Мутный калейдоскоп звуков, людей, видений, кошмаров и призраков преследовал его уже четвертый день, не давая заснуть или просто забыться. – Да… Да, это я. Серж из Москвы… – Он взял телефонную трубку. – Кто это? Клуб «Pacha» и Таня с замороженными сосками? Что за чушь! Не помню… А-а-а… Николас! Ник! Однокурсник Огни, родственник принца Монако… Привет, рад слышать! Извини, немного занят, трубы в сортире засорились… Что? Ну, как тебе объяснить? Оттуда, куда все гадят, вдруг потекло наружу! Прости за натурализм. – Он старался до конца выговаривать слова, распухший язык с трудом ворочался во рту, будто в густой манной каше.Ник начал распинаться о том, как он прекрасно провел время в Москве в его обществе полгода назад, с какой ностальгией вспоминает клубные загулы, веселых красавиц, стриптизерш, у которых он обнюхивал соски, припудренные кокаином…– Да… да… Шикарный трип! А ты молодцом! Но пасаран! Белиссимо! – Он вставлял невпопад вежливые комментарии, как слепой танцор, совершая движения наугад с малознакомой партнершей.– Серж! – На том конце трубки наконец иссяк фонтан воспоминаний. – У меня к тебе дело. Звоню порекомендовать клиента. Ему нужны твои услуги.– Ник… Я сейчас не очень хочу работать. Мы можем вернуться к этому разговору позже?– Я тебя очень прошу, Серж! Ты окажешь лично мне большую услугу. Конечно, парень хорошо заплатит.– Ник… ну… хорошо. Дай ему мой электронный адрес. Пусть сделает стандартный бриф: даты, пожелания, бюджет…– Спасибо, Серж! Как у вас говорят – «с меня причитается»?– Типа того…– Только учти, он особенный клиент. The Special One.– Ваша светлость… – Он попытался, но не смог точно вспомнить, какой титул у Николаса – герцог или принц? – Ваша светлость, у меня все клиенты особенные. Вам ли не знать?Час спустя компьютер отозвался с другого конца комнаты мелодичным сигналом – пришло новое письмо. Он нехотя сполз с кровати, толкнул «мышку», чтобы засветить экран, и уставился покрасневшими, сощуренными глазами в текст сообщения. Незнакомец под ником Ганди писал, что он друг Ника, что ему нужно провести две недели в России, а подробности он расскажет при встрече. И в конце – приписка: «Я знаю, вы можете почти все. Давно мечтал о знакомстве с волшебником))».

* * *

Полковник Казбеков вернулся домой поздно. Возня с плановыми документами, обещавшая занять не более пары часов, затянулась почти до полуночи. Все равно дома никого не было, жена полковника улетела в Крым, где она с раннего детства привыкла провожать весну и встречать лето. Они были женаты уже двадцать три года, и при всей нежности и благодарности к ней Казбеков виновато ловил себя на мысли, что испытывает облегчение, когда «мышка» пакует чемоданы, оставляя после себя забитый до отказа холодильник и записку с наставлениями на все случаи холостяцкой жизни.

Полковник сбросил пиджак в прихожей, сунул пиццу в микроволновку, скрутил пробку пивной бутылке и, упав в кресло, достал из портфеля сероватую пачку бумажных листов. Текст был напечатан крупным шрифтом. Гораздо крупнее, чем документы, с которыми полковник засиделся накануне в своем кабинете. Так что он начал читать, даже не надевая очки. Отчет капитана Романова по операции «Шейх», как и все сообщения этого офицера, был составлен педантично, дотошно, с подробностями, которые не всегда казались Казбекову обязательными, но вызывали уважение к обстоятельности автора. По мере того как взгляд полковника скользил по тексту, лицо его все больше напоминало гипсовый слепок, лишенный признаков жизни. Замерли ноздри, перестали колыхаться щеки, желваки остановились в выпуклом положении, словно такова была воля невидимого скульптора. Он даже не расслышал звонка, которым микроволновка просигнализировала, что пицца готова. Дочитав до конца, полковник бросил отчет на пол и остекленевшим взглядом уперся в телефон. Затем он отчетливо и громко произнес бранное слово, которое не слетало с его уст уже два десятка лет.

Полковник Казбеков не выносил двух вещей. Когда при нем ругаются матом и когда курят. Человеку, лишенному этих естественных проявлений, полковник мог простить многое, даже неуставное обращение, даже грубое нарушение субординации, даже неопрятный внешний вид. Романов знал о реакциях своего шефа, но ему за несколько лет службы под началом полковника даже в голову не приходило проверить, так ли это на самом деле. Месяц назад, ровно в половину седьмого вечера двадцать второго апреля, он вошел в просторный, заполненный антикварной мебелью кабинет Казбекова на семнадцатом этаже «Сага Офис Билдинг», откуда открывался панорамный вид на близлежащие районы столицы, и отрапортовал:– Капитан Романов по вашему приказанию прибыл.– Садись, капитан, без церемоний. Ты с новостями? Есть что-то интересное по нашему делу?Романов прошел к креслу, присел и сразу растекся в нем, заполнив все пространство. Капитан принадлежал к тем людям, которые распространяют вокруг себя атмосферу вальяжности, расслабленности и общей удовлетворенности жизнью. Невысокий, плотного телосложения, Романов покорял женщин узким аристократическим лицом, на котором выделялись широкие скулы и длинный острый нос. Но особенное внимание к себе приковывал взгляд Романова. Холодный и цепкий, он обладал гипнотическим воздействием и стальной твердостью. Историки описывают подобный взгляд у анархиста Нечаева и старца Григория Распутина. Даже Казбеков порой поеживался, глядя в эти белесые, по-рыбьи прозрачные глаза, почти лишенные ресниц.Сам полковник производил на окружающих впечатление доброго дядюшки, решившего в праздники навестить многочисленную родню под Жмеринкой. Теплый взгляд глубоко посаженых карих глаз, круглое, по-азиатски щекастое лицо, стекавшее книзу складками, которых с годами становилось больше, отчего Казбеков напоминал милягу шарпея с дружелюбной мордочкой. Походкой и манерой жестикулировать полковник походил на человека кабинетного, привыкшего больше размышлять, нежели действовать. Но никто в Конторе не обманывался насчет истинного характера полковника Казбекова. Подчиненные знали, что в случае неудачи, в случае форс-мажора или, упаси боже, провала операции лучше им пострадать от рук противника, чем столкнуться с лютым неодобрением Казбекова. «Андропов» – так называли его подчиненные за глаза. Потому что звали Казбекова Юрий Владимирович.– Выкладывай, капитан! Какие новости по нашей операции?– Юрий Владимирович, я выбрал исполнителя для завершающей фазы.Казбеков нахмурился, подчеркнув недовольство нервным жестом. Ему не нравилось, когда его самого лишали выбора. Он предпочитал, чтобы подчиненные представляли несколько кандидатур. Но молчание полковника означало, что он ждет продолжения. Романов откашлялся и продолжил:– По паспорту: Сергей Кацуро, год рождения – восьмидесятый, родился в Украине. Сам он предпочитает, чтобы его называли Серж. Пять последних лет работает консьержем. – Романов открыл папку зеленой кожи и откашлялся. – Начинал в «Хайте», два года назад перешел на вольные хлеба. Индивидуально обслуживает самых высокопоставленных клиентов. По отзывам, способен в интересах клиента решить любую проблему. Мы проверили – в своем ремесле он кудесник. Если завтра клиент попросит у него кремлевские башни, боюсь, послезавтра мы их не досчитаемся или на Красной площади встанут муляжи. Обычно Серж делает заезды в Москву состоятельным иностранцам с полной программой, что называется, «под ключ». Запросы клиентов большим разнообразием не отличаются. Секс, антиквариат, мелкая контрабанда произведениями искусства, частные вечеринки, легкие наркотики, закрытые клубы, кулинарные изыски, связи по интересам, пикантные развлечения…– Даже с… – Полковник многозначительно покрутил в воздухе пальцем.– Нет. – За годы совместной работы Романов привык угадывать вопрос начальства до того, как он будет задан. – Без физического насилия. Жестких игр, увечий, трупов за ним не числится. Впрочем, есть одна любопытная деталь. – Романов оживился. Его всегда возбуждали психические отклонения у людей, с которыми он сталкивался. – У этого Сержа, если так можно выразиться, болезненное самолюбие. В сочетании с буйной фантазией приводит к весьма неожиданным эффектам.– В смысле?– У нас нет прямых доказательств, но я уверен, что все перечисленное – дело его рук. Один человек собрал для нас информацию. Сейчас поясню. – Романов вытащил из папки и положил на стол фотографию. – Это из Интернета. Трехлетней давности. Узнаете?Казбеков бросил беглый взгляд на фото, и его брежневские брови поползли вверх.– Сонг? Уильям Сонг? Ого! Кто это его исхитрился снять в таком ракурсе?– Совершенно верно. На фото глава «Кемикл Бьюти Индастриз» мистер Уильям Сонг. А рядом с ним Веру´шка. Небезызвестный в столице трансвестит. На фото он под столом расстегнул ширинку мистеру Сонгу. Думаю, фотокамера была заранее закреплена внизу под столешницей. И все фотографии немедленно выложены в Сеть. Как следствие – скандал и развод, в результате которого мистер Сонг потерял пятнадцать миллионов долларов. Думаю, незачем уточнять, что снимки были сделаны в Москве, а гидом мистера Сонга в той поездке был наш персонаж. Затем… – Романов выдержал эффектную паузу, – два года назад, на улице Плющиха, под автомобиль, в котором передвигался наследник престола одной африканской страны, неожиданно угодил пенсионер. Ничего страшного не произошло, потерпевший отделался несколькими ушибами и переломом ребра. Но вот что интересно. Из отчета водителя лимузина, который сотрудничает с нами, следует, что автомобиль двигался со скоростью сорок километров в час и за секунду до наезда ни одного пешехода поблизости не было. Водитель клянется в этом, у меня нет причин не доверять ему. Пенсионер потребовал вызвать милицию, хотел оформлять заявление. Конечно, это было совсем не в интересах молодого принца, который официально – для своих строгих родителей – в этот момент находился на стажировке в Гарварде. Плюс внушительная аптечка, которую они перевозили, вы понимаете? Рядом с гостем в автомобиле находился его московский гид, наш Серж. Он вступил в переговоры с потерпевшим. В результате инцидент уладили полюбовно, за пятьдесят тысяч долларов. Однако… Водитель, наш сотрудник, на всякий случай проверил у пенсионера документы. Орлов Василий Степанович, москвич, тысяча девятьсот пятьдесят второго года рождения. Мы проверили его. Бывший цирковой акробат, проживает один, ведет замкнутый образ жизни. Что особенно интересно, он обращался в больницу с переломом ребра за три дня до наезда.– Так-так! – Казбеков заметно оживился, застучал карандашом по столу, глаза его заблестели. – Очень интересно. Это ведь не все?– Далеко не все, – успокоил шефа Романов. – В феврале прошлого года голландская порнозвезда Рой Киршер, к слову, очень успешный в этих кругах… м-м… артист, попытался как бы покончить с собой, приняв в гостиничном номере сверхдозу сильнодействующего снотворного. Однако после того как его откачали, он утверждал, что не принимал снотворное, а принимал… хм… стимулирующие витамины во время дружеской вечеринки в своем номере.

– Ага! Все интересней и интересней. Продолжай, капитан!

– Шесть месяцев назад смежники из «Ка-пятнадцать» задержали на таможне японского дипломата. В его багаже обнаружили шесть советских орденов высшего достоинства, в разное время похищенных у их кавалеров. Две Славы, три звезды Героя и Александр Невский. Разумеется, все именные. Конечно, дипломатический багаж не должен был досматриваться, и японец прошел бы через таможню свободно… если бы не сигнал, который своевременно поступил в Управление. Вы удивитесь, но культурную программу в российской столице для японца организовал…

– По тонкому ходит! Гимнаст! – В голосе Казбекова в этот момент звучало больше восхищения, чем осуждения. – Конечно, сигнал – его рук дело. И снотворное вместо амфетаминов твоему актеру он подсунул, и акробата подставил… А почему? Чем они ему не угодили? Шантаж? Вымогательство? Кстати, почему ты мне его не показываешь?

Романов выложил из папки на стол несколько фотографий. На них в разных ситуациях и в разных компаниях был запечатлен молодой человек, чью внешность вряд ли можно назвать яркой или заметной. Самым выразительным пятном в этой внешности были волосы. Средней длины, торчащие в разные стороны аккуратно уложенными сосульками огненно-рыжие волосы. Если бы не они, тогда бы в снимки, где группировались несколько человек, приходилось бы вглядываться, чтобы отыскать худощавую фигуру Сержа. Одет везде неброско, но присмотревшись, каждый, кто разбирается, согласился бы, что одежда на нем дорогая и, возможно, сшита на заказ.

Уделив фотографиям несколько минут, полковник Казбеков пожалуй, сумел выделить лишь две особенности во внешности Сержа, кроме волос. Во-первых, глаза. Они были крупные, как две сливы, темные и абсолютно непроницаемые. В этих черных омутах невозможно было даже разглядеть зрачки. А во-вторых, уши. Уши персонажа были изрядно оттопырены от черепа, росли почти перпендикулярно к нему. Будь они больше на ладонь, голова выглядела бы как крест, а сам Серж походил бы на церковь. Ходячая церковь… Поморщившись, полковник быстро отогнал от себя религиозные образы и переспросил:

– Так чем эти гости столицы перед ним провинились?

– Мы можем только предполагать, – пожал плечами Романов. – В детальной разработке у нас он не был. Те случаи, о которых я вам рассказал, попали в наше поле зрения случайно, и вывод о его причастности мы делаем только потому, что как профессионалы не имеем права верить в совпадения. Но, понаблюдав за ним, я пришел к выводу… Точнее, мне кажется…

– Капитан! Вы офицер или гадалка?! – одернул подчиненного Казбеков.

– Виноват. Я думаю, они его обидели. Сказали или сделали что-то такое, что вывело его из равновесия. Он не выносит, когда им пренебрегают или командуют слишком явно. Бесится, когда прямо или косвенно ему указывают на его положение… если говорить деликатно – обслуживающего персонала.

– Скажи какая неженка! А чего же он подался-то в прислугу к богачам, если такой ранимый?

– Трудно сказать. Повторяю, его подробной разработкой мы пока не занимались. Скорее всего, не нашел другого выхода. Талант большой, требует реализации, рвется наружу, а как его выразить, никого не обслуживая? Такое время…

– Ты его еще героем нашего времени обзови…

– В каком-то смысле так и есть. Без иронии. Я бы сказал – герой, адекватный времени. Вынужден обслуживать и мучается от этого. Полстраны таких… Хотя этот не особенно мучается. Активен, как видите…

– Давай, капитан, без лирики! Как ты вообще на него вышел?

– Поступил сигнал, – скромно опустил глаза капитан. – Слава богу, бдительных людей у нас еще хватает.

– Конкретней?

– Вам, конечно, знакомо это лицо? – Романов положил на стол фотографию обложки «Vanity Report», на которой красовался голливудский суперстар Лео в образе идеальной модели для демонстрации шляп – гангстера из нового фильма Большого Итальянца.

– Дочка его любит. Значит, я – не очень.

– Наш персонаж прямо сейчас развлекает этого пижона в Москве. Ведут себя спокойно, почти ничего не нарушают. Кроме одного… он помог ему похитить сибирского котика, редкое животное, из рязанского зоопарка.

– Зачем? Голливудская звезда торгует редкими животными? Им что, в Голливуде зарплаты урезали? Или с жиру бесится?

– Да нет. Это его маленькая, но пламенная страсть – собирать свой зоосад редких животных. – Капитан поморщился. – Нам стало известно о сделке из анонимного источника. С этого все и началось. – Капитан потряс папкой. – Я собрал досье на персонажа, проверил его клиентов, обнаружил серию несчастных случаев и не поверил в совпадения.

– Превосходно, просто замечательно. – Полковник потер руки и на несколько секунд снова превратился в доброго дядюшку. – Идеально подходит. Он именно тот, кто нам нужен. Не надо никаких шоферов, дворецких, официантов… Этот шнырь нам за всех отработает!

– Я тоже так подумал, – скромно склонив голову, сказал Романов.

– Ну-ну… Молодец, отличная работа! Но если что пойдет не так… ответишь за него головой. Не обессудь, как обычно! – Полковник сдвинул брови и резко поменял тон: – Приказываю начать операцию «Шейх». Первое – позаботься о рекомендациях для нашего персонажа от надежных, самых авторитетных источников. Мансур должен их получить и обязательно клюнуть… Второе… – Полковник задумался. – Что-то мы его все время то героем, то исполнителем, то персонажем зовем. Какой он герой? Надо присвоить кодовое имя. Сергей… Серж… Кацуро… Кац… Слишком по-еврейски.

– Он сам себя называет Ночной Консьерж Москвы…

– Значит, будет у нас просто Консьерж. Решили. Теперь вопрос второй – вербовка агента под кодовым именем Консьерж. Что у тебя в этом доносе про кролика?

– Про котика…

– Да какая разница.

– Наша голливудская звезда, его подружка-модель и… котик вылетают в Нью-Йорк завтра, рейсом двести семьдесят пять в девятнадцать двадцать.

– А Консьерж, конечно, поедет их провожать… Ну что ж, мы присоединимся. Устроим сердечные русские проводы. Я, пожалуй, лично буду.

Капитан постарался скрыть удивление. Последний раз, он помнил, полковник Казбеков выезжал на оперативную разработку года три назад. Тогда поступил сигнал о трупе женщины в квартире одного известного киноартиста. Полковник выехал на место, самостоятельно проверил все факты, начиная с личности погибшей и заканчивая всеми отпечатками пальцев в квартире, и позаботился, чтобы это происшествие никогда не попало в сводки, а женщина отныне считалась пропавшей без вести.

– Чего ты глаза отводишь? – прочитал его реакцию Казбеков. – Я и сам удивляюсь. Но сердцу не прикажешь. Что-то мне очень захотелось понаблюдать этого персона… то есть Консьержа в жизни. Так что прикажи запрягать, завтра поедем. А пока – свободен.

Выйдя из кабинета Казбекова, Романов с облегчением выпустил из себя многоэтажную брань и потянулся за сигаретой.

Прикурив и сделав пару жадных затяжек, он набрал телефонный номер. Дождавшись, когда после пяти гудков наступит соединение с почтовым ящиком абонента, Романов сообщил в трубку:

– Операция «Шейх» началась. Будьте готовы.

«Давно мечтал о знакомстве с волшебником))». Эта фраза, усиленная двумя вульгарными смайликами, почему-то взбесила Сержа, ненадолго выведя из затяжного ступора. А с убийцей ты не мечтал познакомиться, лось норвежский? Или откуда он там? Из Швеции?

Серж хлопнул ладонью по столу, заставив пепельницу подпрыгнуть и выбросить на темное дерево пару окурков. Он смахнул окурки на пол, набросил шелковый халат на голое тело, пошатываясь, добрел до кухни и одним глотком опустошил бутылку «Тана». Бутылка лежала в руке, как граната, которую необходимо было метнуть, хотя бы для того, чтобы от нее избавиться. Чтобы взорвать чью-то жизнь, граната необязательна. Иногда вполне достаточно бутылки.

Мысли об убийстве преследовали его с детства. Почему-то любая несправедливость, которая в том возрасте воспринималась особенно остро, должна была караться в детском сознании непременно смертью. Он желал катастроф автомобилям, обливавшим его водой из луж. Рисовал в воображении муки дворовых хулиганов, когда их будут вешать, так же, как они только что повесили серого кота-инвалида. А сколько раз, закрыв глаза, он лично расстреливал школьных учителей, незаслуженно поставивших тройку или наоравших на ученика из-за собственного плохого настроения.

Позднее, задумавшись впервые о том, как и почему жизнь переходит в смерть, он неожиданно открыл для себя, что смерть может быть таким же призванием для человека, как и его жизнь. Если в жизни имеется смысл, значит, она дается для того, чтобы человек, проживающий эту жизнь, совершил что-то, вложив свою крупицу в общее движение мира. Подразумевается, что он совершит нечто созидательное, полезное, разумное. А если человек своей сущностью заряжен на обратное? Запрограммирован на разрушение? Так не лучше ли, если он умрет до того, как успеет что-то важное разрушить? В этом случае его смерть станет общественно полезным поступком. И как быть с героями, которые убивают антигероев? Ведь в любой книжке такое убийство вызывает у других персонажей и у читателя самые положительные эмоции. Значит, герой созидателен в убийстве, а антигерой оправдывает своевременной смертью свою злодейскую жизнь? Смерть может нести пользу, а убийство может быть призванием. Конечно, все его мысли про убийства были полны штампов, и винить в этом следовало только литературу.

В детстве почти все его свободное время было отдано чтению. Вряд ли он испытывал врожденную тягу к художественному слову, это чтение было вынужденным последствием. Необходимость ежедневно сбегать из крошечного мирка, населенного роботами, ведущими конвейерное существование, как котенка в миску с молоком, утыкала его в книжные страницы. Из городка, где он обитал между школой, домом, Дворцом культуры и двором, среди пустых бутылок, рваных газет, которые никто не читал, в атмосфере обреченности на скуку, нищету и бессмысленность он предпочел сбегать в приключенческие романы. Целыми днями он воображал себя пятнадцатилетним капитаном, Диком Шелтоном, рыцарем Айвенго… Он дрался на турнирах, разоблачал негодяев, вел корабли сквозь шторма, искал сокровища, выживал на необитаемом острове, влюблялся в принцесс. Это последнее обстоятельство, кстати, сильно осложнило его половое взросление. Одноклассники уже с четырнадцати лет пробовали дешевый портвейн и активно совокуплялись по подъездам и чердакам. В школе они рассказывали об этом в таких подробностях и красках, что не оставалось ничего другого, кроме как бежать в туалет, чтобы изнурять правую руку. Но стоило ему начать ухаживать за какой-нибудь симпатичной девчонкой, как желание сразу исчезало, уступая место раздражению и скуке. Девчонки в его городке были совсем не похожи на литературные идеалы, в которые он был платонически влюблен. В фантазиях он держал за руку леди Ровену, танцевал с Джоанной Сэдли, целовался с Бэкки Тэтчер. Это стоило того. А реальность… Реальность кусалась и заставляла отворачиваться от себя с брезгливой гримасой.Конечно, он не был девственником. Но каждый раз после секса приходилось часами лежать в ванной, до красноты оттирая себя жесткой мочалкой, слушать британский рок и бороться с брезгливостью к себе. После каждого секса он неделю-другую не мог смотреть на девушек. Они не вызывали в нем ничего, кроме брезгливости и отвращения. Затем природа и возраст снова подавляли его эстетическое чувство.

* * *

Шведский итальянец долго и эмоционально распинался, какой вид на Москву открывается с этой la terrasa. Жестикулируя в стиле регулировщика уличного движения, он восхвалял красоты российской столицы поздней весной и в тридцатый раз клялся, как же он рад, наконец, оказаться здесь. Даже голуби вспорхнули от такого лицемерия.

Серж поморщился и перевел взгляд с серых труб котельной, выпускающих в безоблачное небо редкие перистые облачка пара, на своего нового клиента. Вспомнилась строчка из какого-то романа Доктороу: «пед викторианской эпохи». Зализанные волосы, блестящие губы, игривые жесты, глаза огромные, чувственные, слишком чувственные. И даже прямой длинный нос на кончике вздернут как-то по-девичьи. Определенно, этому типу потребуются мальчики. Лучшие мальчики, из «Амбара»…

– Я тоже рад приветствовать вас в Москве, мистер Гальдонфини. Я помогу вам открыть этот город, узнать его не таким, каким его видит большинство туристов. Особенным… Очень особенным, мистер Гальдонфини…

Итальянец переменился неуловимо, но резко, как весенняя погода:

– Ганди. Зови меня Ганди. У тебя хлебные крошки на воротнике и мешки под глазами. И в своем пиджаке ты сегодня спал… не раздеваясь?.. Так что предлагаю перестать облизывать друг друга. Побережем языки для красавчиков из вашего «Амбара». Что пьешь? Воду? Не вовремя…

Официант разлил по бокалам черный гаванский ром с ароматом терпкого вечернего парфюма. Ганди, пристально глядя Сержу в глаза, произнес тост о том, что не пить в России – то же самое, что не носить солнцезащитные очки в Африке или пренебрегать теплым нижним бельем в Гренландии.

– Мне импонируют пьющие страны. В них чувствуется честность, обреченность и поэтичность.

На фоне полоскания внутренностей жидким гаванским порохом его слова прозвучали жизнеутверждающе. Гальдонфини отвлекся на звонок мобильного, посылая в трубку порции агрессивных согласных, что очевидно, считалось во всем мире шведским языком. Серж заметил, как, заканчивая разговор и делая вид, что отключает телефон, швед украдкой сфотографировал его. Опухшая физиономия, узкие глаза в бликах солнца, вряд ли у него получился достойный снимок.

Наконец после двухсот граммов Ганди начал свою исповедь. Он сын итальянского криминального авторитета, который последние тридцать лет контролирует в Швеции бог знает сколько всего. От подпольных тотализаторов до торговли секс-рабынями из Восточной Европы. Сам Ганди пребывает в глубоком социальном кризисе. Маленькое окошко в реальный мир, которое люди зовут телевизором, неожиданно внушило наследнику империи, что жизнь проходит мимо него.

– Я будто читаю между строк, понимаешь Серж? Вот сюжет в новостях о беспорядках в Париже. Там парни, девчонки, мои ровесники переворачивают автомобили, громят витрины…

– Хочешь стать активистом левого движения? – У Сержа вышло «аквистом», поэтому он не был уверен, что Ганди не принял его слова за пропаганду дайвинга.

– Дерьмо! Все это полное дерьмо! Я там, в этих сюжетах, вижу на заднем плане лица… совсем не такие, какие окружают меня всю жизнь. Не лучше, не хуже, просто в них есть что-то, чего у меня нет…

– Ага! Нужна новая игрушка? Богатый избалованный ребенок решил, что если у него чего-то нет, то он должен получить это немедленно!

– Ты хочешь меня задеть? Еще одна, далеко не лучшая форма тщеславия, присущая… гм… персоналу. Извини за прямоту. Но должен признать, ты прав. Я действительно не могу сидеть на месте, когда знаю, что у меня нет этого… важного, того, что есть у них. Мне кажется, у меня воруют мою молодость. Я досыта наелся семейными деньгами, привилегированным положением, постоянным эскортом из прислуги, секретарей, охранников, отцовских солдат. Я хочу пожить как самый обычный человек, к которому на улице подходит репортер и спрашивает: «Что вы думаете про Обаму?» А я на ходу жую хот-дог и бросаю ему: «Извините, тороплюсь на свидание к девушке, поэтому отстаньте от меня. Я думаю, Обама – черный». Меня окружают чертовы вуайеристы! За мной все время подглядывают, даже в туалете. Мужик, ты не можешь понять, что это такое и как это может достать!

Ганди покрутил головой на длинной тощей шее, которую студентки театрального училища назвали бы аристократичной, а работницы предприятия общественного питания № 34 – цыплячей. Студентки в этот момент рылись в сумочках за соседним столиком и смеялись, строя им глазки. Работницы общепита монотонно резали цыплячьи шеи, и белый пар валил из кухонь многочисленных ресторанов в московское небо, создавая из него полотно мучнистого цвета. Одинокий самолет прочертил линию с края на край. В разгар дня в центре города было подозрительно безлюдно. Ни слуг, ни охраны, ни бойцов-гангстеров. Даже прохожие куда-то подевались.

– Я хочу пожить как нормальный человек. – Ганди разлил из графина остатки рома. Серж присоединился к тосту. – И хочу, чтобы ты помог мне.

– Богатые сходят с ума!

– Расценивай как угодно! Пусть это будет для тебя эксцентричной выходкой, странностью типа рыбалки голышом в пустыне! – Ганди понизил голос, будто их и вправду кто-то мог подслушать. – Я исчез на пару недель. Для всех я прохожу практику в ашраме Йоши Пури, под руководством духовного наставника нашей семьи. У него закрытый, хорошо охраняемый монастырь для наследничков вроде меня, кинозвезд и прочей шушеры. Короче, семья за меня спокойна. А я хочу это время прожить в России, как простой студент. Никаких лимузинов и пятизвездочных апартаментов! К черту кокаин и коллекционный коньяк! Хочу жить в обычной квартире, общаться с самыми обыкновенными парнями, моими ровесниками. Знаешь… я даже хотел бы поработать! – Ганди произнес эти слова с очаровательным смущением. – Все равно кем и где, хоть посыльным на побегушках. Могу что-нибудь поделать для тебя. Обслуживать обслуживающего… До какого постмодерна мы докатились!.. Видел бы Дюрренматт. Короче! Ты мне поможешь?

– М-м… – Серж промычал красноречиво, как корова, которая в прошлой жизни была Цицероном. Ему было бы гораздо легче, если бы Ганди заказал полет на Луну на частном вип-звездолете в компании женской сборной России по баскетболу. Или вечеринку в Конго с похмельным свержением конституционного строя. Но…

– Я в тебя верю, Серж… Ночной Консьерж Москвы. Как же мне хорошо здесь! Среди Кремлей и заводов! Среди помоек и парковок! Как хорошо… – Ганди начал клевать своим вздернутым носом. Сержу показалось, он засыпает, но итальянец неожиданно встрепенулся и погрозил пальцем студенткам за соседним столиком.

– Только сделай все perfect! О’кей? Я плачу – ты делаешь! Договорились?

– Да ты просто Чайлд Гарольд какой-то…

– Ты намекаешь, что я несчастен? Да, я несчастен. У тебя, у них, у всех вокруг было детство. А у меня хрень какая-то… Помоги.

* * *

Одержимость книгами не превратила Сержа в лентяя или инфантильного тупицу. История с билетами на концерты, организация подпольных лотерей в школе, выигрыши в «Монополию» у старших ребят – все говорило о том, что он обладал практическим умом и ловкостью. А стоило ему увлечься любой ерундой – рыбалкой, собиранием мопеда из запчастей, найденных на свалках, гербарием, изготовлением духового ружья, – как он готов был посвящать работе многие часы без перерывов на обед, что всегда раздражало мать. «Иди домой, неслух! – кричала она с балкона, пытаясь прогнать его со двора, и добавляла, уже приученная его строптивостью: – Ну, пожалуйста…» А он с детским упрямством оправдывал свое прозвище.

Больше всего на свете он ненавидел подчиняться! Каждый раз, когда учитель в школе требовал от него что-то в категоричной форме, он будто наливался изнутри гноем противоречия, который быстро мог перебродить в ненависть. Ему казалось, что если он выполнит приказ, то будет выглядеть в своих глазах слугой, подчинившимся господину. Рабом, покорным и бессловесным. Как те жалкие отрицательные персонажи в романах, не позволявших ему свихнуться окончательно. Смириться с таким положением казалось ему равносильным потери достоинства. Он огрызался и никогда не выполнял приказы. Ему ставили неуды за поведение, выгоняли с уроков, вызывали в школу родителей. Он стискивал зубы и терпел наказания, затаив на требовательного педагога беспомощную детскую злобу. Дома он бесился, рвал тетрадки, кричал, что больше в школу не пойдет никогда, но под вечер затихал, угрюмо разглядывая узоры на обоях в своей комнате или с головой погрузившись в роман Буссенара. Перемена настроения могла произойти очень быстро. Уже на следующий день он смотрел на учителя, накануне выставившего его посмешищем перед классом, равнодушно, даже миролюбиво, а спустя неделю приносил ему контрамарки на Тамару Гвердтцетели. Затем ситуация повторялась, и он вновь оказывался во власти бессильной злобы.

К шестому классу он понял, что злоба необязательно должна быть беспомощной. К тому времени развалилась огромная страна. В считанные месяцы порядок, казавшийся незыблемым, обернулся хаосом. Любой хаос подстегивает индивидуализм. В коллективах, которые десятилетиями казались спаянным единым организмом, теперь никому ни до кого не было дела. Люди поодиночке бились за свои идеи или за выживание. Больше – за выживание. Закон нарушался всеми, закон презирался. Озлобленный тринадцатилетний подросток в таких городских джунглях мог безнаказанно играть в литературных мстителей. Злоба не должна быть беспомощной. Он может давать ей выход и получать от этого удовлетворение. Он может действовать, а не копить в себе! Он должен действовать!

Проколотые шины старенького «москвича», принадлежащего трудовику, тюбики клея, выдавленные в карманы пальто химички, яйца, которыми с балкона квартиры Вовы Канчера, выходящего на улицу перед школой, они обстреливали бредущих после работы домой усталых педагогов. А еще он настучал жене физкультурника, что тот пойдет на концерт Гнатюка с молоденькой буфетчицей. Как же весело ему было! Как упивался он, стоило маленькой мести достичь цели. Это особенное, волшебное чувство, когда взрослые, от которых он зависел, те, кто был способен одним словом опрокинуть все планы на день, хоть на минуту оказывались в его власти. Он воображал себя Зорро, только без маски, она всегда казалась ему слишком карнавальной. В большинстве случаев он ухитрялся остаться безнаказанным. В этих детских шалостях невозможно установить виновного, если не поймать его за руку. В то же время опытные следователи уверены, что неуловимых преступников не бывает.За все время, что он мстил учителям, его не уличили ни разу. Но количество маленьких терактов было столь велико, что катилось к возмездию под собственной тяжестью. В десятом классе, когда весна кружила голову предчувствием скорой свободы, за месяц до окончания школы он попался.Сначала возник конфликт с учителем математики. Давид Моисеевич, пожилой еврей, грузный и неповоротливый, был одним из самых тихих и бесконфликтных педагогов в их выпускном классе. Почему-то в тот день он был раздражителен, разговаривал с учениками резко, а когда Серж, отвечая у доски, нечаянно опрокинул вазу с цветами, раскричался и потребовал, чтобы после уроков он вымыл весь кабинет. Позже все узнали, что накануне Давида Моисеевича против его желания отправили на пенсию. А тогда Серж, стоя у доски, наклонился, поднял с пола острый осколок вазы и начертил им на доске дулю. Близость выпускных экзаменов вскружила ему голову.Неделей раньше он выиграл блок сигарет в «Монополию». К несчастью, этот блок проиграл ему сын химички, Эльзы Васильевны, сухой и раздражительной грымзы, которая не любила ни химию, ни педагогику. Химичка устроила разнос перед всем классом. Не стесняясь в выражениях, она высмеивала его семью и мать-одиночку, которая вырастила хулигана и мошенника. Больше всего Сержу хотелось огреть ее указкой по шиньону, но ударить женщину он почему-то не мог. Поэтому ограничился коротким словом «Сука!», которое выпалил смачно на всю аудиторию и выскочил, хлопнув дверью. Химичка пообещала, что выпускной экзамен по предмету он не сдаст, даже если дух Менделеева вселится в него.До выпуска оставалось меньше трех недель. Серж не унывал. В его рукаве был главный козырь, способный решить любую проблему в стенах школы. Джокер. Директор Петр Станиславович. Директор обожал проводить в школе военно-патриотические конкурсы, а также был меломаном и завсегдатаем концертов во Дворце культуры шахтеров. Билеты он получал, разумеется, от Сержа. Через неделю в ДК выступал Газманов, и директор запросил целых три контрамарки. Вручая конверт, Серж посетовал на проблемы с химичкой. «Решим, Кацуро, не дрейфь пока…» – ответил бывший моряк Петр Станиславович, бодро насвистывая мотивчик «Эскадрона».Дальнейшее походило на сарказм судьбы или зловещий кармический заказ. Так бывает и на поп-концертах, и в оперном театре, так бывает на городском и железнодорожном транспорте: на одно место по недосмотру или корыстному умыслу выписывают два билета. В практике Сержа такое случилось впервые. Именно с директором школы Петром Станиславовичем, его женой и их некрасивой толстой дочерью на концерте Газманова. Богдан Фисенко, к тому времени женившийся на сестре Сержа Гале, выписал ему контрамарки на места, забыв согласовать это с директором ДК. А тот, в свою очередь, не советуясь с администраторами, выписал на эти же места контрамарки для какого-то начальника из области. Директору школы пришлось не только отказаться от концертного удовольствия, но и пережить конфуз на глазах у городской знати. Такое не прощается.На следующий день после уроков Сержа пригласили зайти в кабинет химии. Вид у директора и химички был как у объединенных сил союзников, осознавших свою миссию во Второй мировой войне. Они сидели за учебным столом, полным пробирок и колб, в которых готовились реактивы к следующему уроку. По лицам блуждали злорадные усмешки, пальцы настукивали по столешнице траурный марш, спины были прямы. Не хватало лишь судейских мантий.– Кацуро, а ты, оказывается сквернослов! – начал директор. – Эльза Васильевна мне рассказала, как ты сорвал ее урок, матерился, оскорблял педагога… Что скажешь?– Это я вам первый рассказал, – тихо ответил Серж. – Когда отдавал билеты.– Ты мне тут не фантазируй! – взвился директор. – Не дорос еще! У нас, между прочим, на тебя жалоба еще с прошлого года лежит – за организацию азартных игр в школе.– А почему вы об этом говорите только сейчас? – спросил Серж.– Умничать будешь? Ну раз ты такой умный, образование тебе ни к чему. Думаю, Эльза Васильевна, – директор впервые за время разговора взглянул на сообщницу, – вопрос ясен. Оформляем дело и передаем его в гороно. Хватит терпеть этих индивидуумов! Издеваются над педагогами, а у нас потом инфаркты раньше времени… А кто следующих индивидуумов учить будет? Пушкин?Эльза Васильевна согласно кивала шиньоном. Серж, уже не испытывая сильных эмоций, на всякий случай сказал:– Вы мне тупо мстите. Вы – за то, что сын ваш играет и проигрывает, а вы – за концерт…– Пошел вон отсюда! – заорал директор.Серж пошел к двери, взялся за ручку. Помедлил, развернулся, подошел к столу. Вытащил из кармана штанов спички – он уже курил тогда, – запалил весь коробок и швырнул его в колбу, где парилась селитра. Быстро выскочил из кабинета и прижал всем весом дверь снаружи. И получал удовольствие, слушая крики изнутри. Ему было хорошо в тот момент.

Педсовет потребовал его немедленного отчисления из школы и заведения уголовного дела по статье «хулиганство». Мать обивала пороги, носила петиции в гороно, ночевала в детской комнате милиции и – добилась-таки поблажки. В итоге Сержу позволили сдать выпускные экзамены отдельно от класса, вручив аттестат на месяц позже, без торжественной помпы, буднично, в кабинете заведующего гороно. Тогда же мать обратилась к доктору. Сержа уговорили провести неделю на обследовании в городской неврологической больнице. Как бы она ни называлась, все люди знают: это – психушка.Спустя неделю консилиум из трех внимательных, чутких людей в белых халатах выдал диагноз. Психопатия, патология характера. До сих пор никто не смог объяснить толком, что означает эта бессмысленная формулировка. Что у пациента сильный характер? Слабый характер? Болезненно сильный характер? Что у него нет характера? Бессмыслица…Мать плакала и пыталась найти ему работу. Положительный эффект от психушки все же был. Его не взяли в армию. Возможно, этим спасли ему жизнь. А мать тем временем продолжала уговаривать знакомых начальников. В маленьком городке это нетрудно, ты всегда лично знаком с директором столовой, либо с его женой, либо с тещей, на крайний случай с двоюродной племянницей.Серж начал свою карьеру с подсобного рабочего в столовой Промкомбината. Затем была прачечная «Ромашка», новый виток карьеры – грузчик в гастрономе № 32, а еще – курьер в газете «Светлая Новь», санитар в больнице, разнорабочий в ЖЭКе… Ни в одном месте ему не удавалось продержаться дольше недели. Каждый раз, собираясь на работу – мурашки по коже от одного словосочетания! – он усилием воли пытался отключить свое достоинство, настраиваясь на заведомо неприятный процесс. А затем кто-то из мелких начальников, кому он подчинялся, обязательно умудрялся сказать что-то или посмотреть на него так, что он ощущал себя бесправной прислугой. Низкооплачиваемой прислугой, не имеющей голоса, обреченной на прозябание внизу социальной лестницы. Серж бросал фартук в угол и уходил. Он кричал, что они мудаки, презирал их за то, что они не слышали первый альбом «Radiohead», мочился в кастрюлю с компотом и уходил. Он не мог подчиняться. Он ненавидел себя, когда они давали ему почувствовать себя слугой. Ненавидел до ужаса, до ярости, до приступов трясучки и мыслей о суициде.После увольнения с шестого места работы Гала на правах старшей сестры начала серьезный разговор.– Ты должен приучить себя подчиняться, иначе не выживешь. Посмотри вокруг – все кому-то подчиняются. Это нормально, так заведено в природе, и ты не сможешь этого изменить.– Не могу… Пробовал… Я – не «все». – Серж сидел на диване в светлой гостиной, мрачно разглядывал новые босоножки сестры из желтого кожзаменителя и стертые кроссовки Богдана. Тот притащился зачем-то вместе с женой. Сидел, дымил папиросой, спасибо, что помалкивал.– Правильно. Ты – не «все». Ты хуже, чем «все». Эти «все», которых ты презираешь, хоть копейку зарабатывают! А ты? Так и будешь сидеть на нашей с матерью шее? Мы что – двужильные? Ты свои модные костюмчики на чьи деньги покупаешь? Кассеты с этой своей музыкой откуда берешь? Не хочешь быть прислугой? А нас за прислугу держать тебе нравится? Нравится? Отвечай!Он молча догрыз ноготь. Хотел сказать, что нормально ко всем относится, никого не презирает, никому плохого не желает, а деньги на шмотки и на диски зарабатывает игрой. Но дискутировать с истеричкой было лениво и бессмысленно. И заусеница вылезла.И тогда Богдан неожиданно сказал:– Слушай, парень, а хочешь в Австралию? Там тепло, пальмы растут и кенгуру бегают. У меня тетка живет в Сиднее, я напишу, она тебя примет… Тетка добрая, в гостинице работает, три языка знает…

Было странно слышать, как Богдан расхваливал свою тетку. Но в тот момент, когда Серж переживал безысходность и отчаяние, мысль свалить из городка показалась ему приятной. Тогда все куда-то сваливали. Кто – в столицу Украины, кто – в столицу России, кто – подальше. Наверняка в Австралии люди деликатнее, чем здесь. И сестра не будет донимать нотациями. Видимо, он улыбнулся. Потому что Богдан заторопился:

– Согласен? Только у нас с тобой будет уговор. – Богдан посмотрел на него в упор, по-пацански. Серж кивнул.

– Ты пойдешь к ней в гостиницу учиться ремеслу, гостиничному делу… А гостиница – это тебе не ЖЭК… это вообще – сфера обслуживания! Понял? Так что будешь не просто подчиняться, а служить. Это тебе будет вместо армии. Понял? Будешь служить и обслуживать! Заранее усмири себя, придумай, будто это… типа игра такая. Прогнись как бы понарошку. А там… Там видно будет. У тебя же с английским неплохо вроде? Вот и подучишь заодно…

Через три месяца Серж улетал в Австралию. На прощание Богдан сунул ему диск Боба Дилана, певца из поколения американских дедушек, со словами: «Вторую песню слушай». Песня называлась «You’re gonna have to serve somebody». Там пелось о том, что все в этом мире кому-то служат, даже те, кому служат все прочие. То ли голос у Боба Дилана был такой убедительный, то ли слова… Подлетая к Сиднею, Серж без отвращения, даже с каким-то мрачным удовольствием думал о том, как станет играть в слугу. Как будет прогибаться, бегать по чужим окрикам, поддакивать, ловить каждое слово на лету… Будет исполнять все, что ему прикажут. Это не обидно, заговаривал он себя, не унизительно. Это даже весело! Когда играешь во что-то, как легко, оказывается, все получается! А еще проще играть в слугу, держа наготове бритву. Осознание, что ты в любой момент можешь перерезать горло своему господину, примиряет с подчиненным положением.Серж вспомнил школьные шалости и улыбнулся, прижавшись лбом к холодному иллюминатору. Впервые в жизни он был готов подчиниться. Ему этого даже хотелось. И снова было хорошо в тот момент.

Легкий июньский дождичек сгустил в столице ароматы сирени, черемухи и прочих растений, бурно празднующих приход лета. Только на железнодорожных вокзалах мазут, разгоряченное железо и дешевая выпечка в прогорклом масле определяли букет ароматов. В полдень Серж привез Ганди на Ярославский вокзал в «жигулях» девятой модели со сбитым бампером и чихающим двигателем. Программа удовлетворения изысканных запросов клиента была запущена. Никаких лимузинов и авто представительского класса! Так требует новый уклад жизни мистера Гальдонфини. А еще этот уклад требует срочного переезда в Ярославль.

– В Москве нет обычной молодежи, – объяснял Серж на следующее утро после совместного распития черного ямайского рома, которое закончилось экскурсией в метро и нудной торговлей с милиционерами, проверяющими прописку. – Москва – город, в котором каждый кажущийся «простым» студент – сын бизнесмена, авторитета или отец будущего олигарха. Твое желание пожить обычной жизнью здесь обречено на провал. Все двадцать миллионов человек, которые собрались в Москве, сделали это только с одной целью – чтобы жить в этом городе жизнью необычной. Пусть без свежего воздуха, пусть без хороших продуктов питания, пусть очень дорого, в несколько раз дороже, чем где бы то ни было. Главное – необычно. Здесь капканы соблазнов подстерегают на каждом шагу, и ты обязательно в них угодишь. Так что для простой жизни простому человеку нужен симпатичный город поблизости от столицы. Например, Ярославль.

Ганди по-прежнему сомневался, правильно ли он поступил, что согласился на эту «матрешку» – путешествие в путешествии. Но отступать было поздно. Прежде чем начать тряску в купейном вагоне скорого поезда Москва – Воркута, Серж произвел «посвящение в симплы» – торжественно накормил его «самсой тандырной», как значилось на ценнике отвратительного по запаху и вкусу подобия пирожка, который на вокзале трогал закопченными руками неопрятный человек с восточной внешностью. И сейчас Ганди, одетый по случаю в простенькие джинсы, кеды и футболку с надписью «Х… войне!», пил в купе десятирублевый чай, задумчиво звеня ложечкой в потемневшем от времени граненом стакане и преодолевал желудочные спазмы. Его внешний вид напоминал о кампусах, пыльных библиотеках, веселых общежитиях и демократичных пабах. И возможных следствиях: гастрите, заниженной самооценке, сексуальной неудовлетворенности.

Утром, в день отъезда, был принят двусторонний меморандум, который, в частности, гласил: «В течение ближайших двух недель избалованный наследник шведского криминального авторитета итальянского происхождения мистер Гальдонфини, обладатель многомиллионного состояния, не должен одеваться дороже, чем на двести долларов. И это – парадный дресс-код! Приветствуются трехдневная небритость и легкое пивное амбре. Улоф Гальдонфини не имеет права потреблять продукты питания дороже трехсот рублей за килограмм и напитки дороже двухсот рублей за пятьдесят грамм. Он обязан сам покупать себе еду, стирать и гладить свою одежду, выносить мусор, мыть за собой посуду и стелить кровать. Улоф Гальдонфини обязан следить за своим лексиконом и ни в коем случае не бросаться походя словами и выражениями типа «омары», «бургундские улитки», «“Шато дю Белле” тысяча девятьсот шестьдесят четвертого года», «мой самолет», «мой особняк в Ганновере», «мой визит в королевский дворец», «мой последний завтрак с Ричардом Брэнсоном», «мой банкир», «моя коллекция сюрреалистов», «моя футбольная команда», «Дрогба – май нигга» и прочее. Он обязан хранить в тайне своё участие в аукционах «Сотбис», как и то, что произошло между ним и Пэрис Хилтон в пентхаусе одноименного отеля после прошлогоднего «Кристи». Он имеет право поддерживать разговор о веселых наркотиках, с удивленным видом, упоминая, что читал о кокаине в модном журнале, и заявляя, что предпочитает шишки по пятьсот рублей за корабль на районе. Когда ему предложат скинуться на стакан травы, какую бы сумму ни назвали, Улоф Гальдонфини обязан закатить глаза и воскликнуть: «Царские ляжки! Как дорого! На Спейнсгате гораздо дешевле! Не замутить ли лучше портвешку?»

Отныне клиент Сержа – студент стокгольмского театрального колледжа. Он приехал по обмену в Россию, влюблен в ее сценические традиции, мечтает поближе познакомиться с творчеством Чехова и Станиславского, а еще лучше – ощутить быт и потребности их героев. Поэтому готов трудиться рабочим сцены в самом простом и скромном театре.

Туда они сейчас и направлялись. Старинный приятель Сержа, помощник режиссера в ярославском драматическом театре имени Волкова Костя Муруди обрадовался, узнав, что какой-то сумасшедший студент из Швеции готов две недели вкалывать у него на побегушках, не претендуя на зарплату.

– Покажешь ему настоящую Россию, Костян? Парень жаждет общения, народных традиций, духовности, прочих фольклорных развесов… Короче, напои его хорошенько с видом на кремль, а потом попарь с девчонками в бане по-черному.

– Он хочет прикоснуться к нашей загадочной душе? – Театральный деятель широкого размаха и непризнанный гений Костя Муруди маялся похмельем, когда Серж отвлек его звонком. – Он хочет? Тогда все будет! Я ему такую калинку-малинку покажу – в макаронину свернется! Будь спокоен. Ты только уточни, «белочку» делаем пациенту или усугублять пока не будем?

– Я тебе дам «белочку»! За здоровье студента отвечаешь лично!

– Йес, сэр!

Румяный круглолицый тридцатилетний толстяк с проплешиной в полголовы уже пыхтел на перроне, соревнуясь с паровозом. Серж знал Костю четыре года, и за этот срок тот ни разу не позволил усомниться в своем безудержном оптимизме. Муруди всегда безоглядно радовался жизни, не обращая внимания, дает она к тому повод или нет. Он смеялся, будто на свете не существует войн, болезней, нищеты, смерти. К иностранцам, которые частенько заезжали в «волковский» театр, Костя Муруди относился снисходительно, как к детям, которым в жизни почему-то достались более дорогие игрушки. Но они от этого не стали счастливей. Не подозревая о существовании секс-туризма, Костя был уверен, что иностранцы приезжают в Россию, чтобы прикоснуться к загадочной русской душе. Дабы не разочаровывать наивных туристов, расчетливый помреж старался следовать поговорке «Чужая душа – потемки, а своя – вдвойне!». Поэтому он давно и осознанно перестал понимать сам себя, вживаясь в образ загадочного, непредсказуемого и слегка диковатого русского. На глазах изумленных туристов Костя иногда проделывал аттракционы – то принимался плакать на красный шар заходящего солнца, обрывая пуговицы с рубахи, то истово крестился на заборные надписи, а один раз даже залаял вслед траурной процессии. «Больно вам?! Больно?!» – тряс он за плечи незадачливых туристов, указывая миссионерским перстом то на стаю птиц, то на афишу группы «Руки вверх» на заборе, то на ржавые «жигули», грохотавшие мимо по ухабам. «Во-о-от! – палец Муруди взлетал вверх. – Вам все равно, а мне за всех вас больно».

Костя несся навстречу Сержу и Ганди по перрону, широко улыбаясь и размахивая дырявой советской авоськой, которую наверняка одолжил в реквизиторском отделе. Из авоськи аппетитно выглядывали два горлышка винных бутылок, пучок зеленого лука и головка сыра. Двадцать минут спустя компания уже разливала массандровский портвейн в пластиковые стаканчики, соображая на троих в живописном сквере с видом на могучую реку.

– Volga? Volga. O! Volga… – как мантру повторял захмелевший Ганди, проливая портвейн на белую футболку, отчего надпись «Х… войне!» казалась сверстанной на кровавом фоне.

– Да-да, дружок, это тебе не Темза какая-то… Или что там у вас на Шведчине? Будешь бегать сюда, актрисок жарить! Они у нас под туристов лезут с превеликим наслаждением… Только Аленку и Галку не вздумай! Причиндалы оторву! А суфлершу Машку, толстую Людку и примадонну Серафиму Александровну – сделай одолжение! У них необходимость. Жить пристрою в общежитие театра, не дворец, конечно, но тебе-то что… общага малосемейная, благоустроенная, не хуже твоей стокгольмской лачуги. Но учти, вкалывать придется. Ой, придется. Ты у меня все про калинку-малинку поймешь.

Ганди кивал растрепанной головой, и в пьяных глазах его Сержу чудились робкие проблески того, что философы прошлого смущенно называли счастьем.

– Не понять тебе, малахольному, не понять внутреннего сияния этих звезд! – Костя обнимал захмелевшего Ганди и спрашивал навзрыд: – Что? Больно тебе, турок? Больно? А у меня там, – он бил себя по груди, – птицы в неволе. Вот им больно!

А потом Сержа отправляли обратно в Москву. Как загружали в поезд, он помнил плохо. Кажется, Ганди, перекрикивая вокзальный репродуктор, распевал: «Глори, глори Ман. Юнайтед!» А Константин, подтверждая статус помощника режиссера, кричал проводнице, сложив ладони рупором: «Не переигрывай, оглобля! Ты должна проверить у него билет и строго спросить “А документ где?” Давай еще раз порепетируем! Спроси строго: “А документ где?” Лицом не елозь! Глазами играй. Во-о-от… теперь натуральней получается!» Кажется, девицы из театра совали Сержу в руки пластиковые муляжи пирожков и причитали: «На кого ж ты нас?.. Возвращайся, возвращайся, Юрий Гагарин!» Он еще помнил, как бухнулся на пыльный матрац без белья и уснул, впервые за последние дни не мучимый призраком Мансура, пугающего ворон на Дворцовой площади.

Проснулся оттого, что пахнущая хлоркой проводница трясла его за плечо и кричала в ухо:

– В депо?! Ты что, в депо захотел?!

Разбухший язык отказывался шевелиться в пересохшем рту, голова гудела, как колокол ярославского кремля после шестичасовой звонницы. Таксист выступил изощренным садистом – включил радио и закурил. Если бы Серж мог знать в тот момент, мечтая на время потерять голову, что настоящая пытка впереди! И есть все шансы остаться без головы в прямом смысле. Разве стал бы он лаять на таксиста? «Гав-гав!», подражая чудачествам Кости Муруди и манерам австралийского фокстерьера Батлера.

* * *

– Батлер, фу! Свои! – Добродушная пожилая фермерша прикрикнула на пса, отворяя Сержу ворота. – Мы его в честь Рэда Батлера назвали, – пояснила она, пока гость послушно стоял, давая псу обнюхать кроссовки. – Смотрел «Унесенные ветром»?

– Читал.

Аглая – так звали тетку Богдана – работала менеджером по размещению в местной сети трехзвездочных отелей «Бласко». Ничего особенного – «бед энд брекфаст» за семьдесят долларов в сутки. Богдан не обманул: его тетка просто излучала доброту и какую-то вселенских масштабов приветливость. Серж так и не понял, была эта приветливость врожденной или воспитанной долгими годами работы в сфере обслуживания. И если воспитана, то неужели и он лет через тридцать такой работы начнет угрожать окружающим чистым сиянием своего благодушия? Имея внушительную комплекцию, Аглая напоминала круглую ватрушку, которая разбухла от улыбок. Ее тесто все время находилось в состоянии подъема.

Она выделила Сержу маленькую комнату в мансарде уютного двухэтажного домика, в котором кроме нее проживал ее муж Итан, три кошки и фокстерьер по кличке Батлер.

– У нас при отеле есть курсы коридорных, – говорила она Сержу за обедом, который показался не просто набором вкуснейших блюд, а вдохновенной поэмой, в которой грибы, протертые с сыром и чесноком, маринованная черемша, утиные биточки были прочно повязаны сквозной рифмой с рагу из кролика.

– Ты обживись недельку, акклиматизируйся, а там я тебя пристрою на эти курсы. Боня по телефону сообщил, что ты парень толковый, работящий. Значит, месяца через три сможешь уже работать по должности. Да ты ешь, не сиди… Пятнадцать часов в самолете, шутка ли! Еще десерт будет. Я пудинг сливовый приготовила. – Она так старательно выговаривала полузабытые русские слова, что речь ее звучала необыкновенно выразительно.

Аглая улыбалась и смотрела на Сержа, как на сына, которого у нее никогда не было.

Он задохнулся при мысли о пудинге. Желудок уже не вмещал кроличье рагу, но и оторваться от него Серж тоже не мог. Неужели пришло время толстеть? И превращаться в добродушного толстяка? Вот так, неожиданно и буднично, подстерегла его буржуазность.

Кстати, где обещанные кенгуру?

Курсы коридорных походили на цирк. Учеников дрессировали, как животных, подающих надежды стать артистами на манеже. Их буквально натаскивали на клиента. Каждое действие необходимо было повторить сотню-другую раз, чтобы навсегда вбить в подкорку. Гостиничное дело – и наука и искусство. Ненавязчивость и четкость. Предупредительность и деликатность. А еще неброская эффектность, как соблазнительная вишенка на вершине торта.Встречать клиента в холле отеля, провожать его в лифте на этаж, размещать клиента в номере, подносить его вещи, решать бытовые проблемы: электричество, водопровод, холодильник, бар. Их натаскивали быть учтивыми, приветливыми, спокойными, невозмутимыми. Им приклеивали улыбки намертво. Консьерж обязан улыбаться клиенту, даже если его бабушка при смерти, машину увез эвакуатор, за ним гонится полиция, в кармане пусто, простатит донимает, а еще соседи за тощей фанерной перегородкой всю ночь не давали спать. Их учили обслуживать. Из них создавали образцовых слуг.Он терпел. Он улыбался и подчинялся. И снова улыбался. Стоило ему почувствовать первые признаки подступающей к горлу тошноты гневом, как он начинал часто дышать, вспоминал песню Боба Дилана, и главное – потирал ладонью карман с воображаемым пистолетом. Спокойно, ведь это же игра, спокойно… Вот доиграю и пристрелю надменного.Здешние учителя его хвалили, не то что в школе. Серж был на хорошем счету без всяких контрамарок влюбленного в Галю Богдана. Тетка Аглая увлеченно изнуряла его желудок выпечкой и тихо радовалась успехам. Лежа в постели с плеером и пачкой комиксов, он чувствовал, что с каждым днем получает все большее удовольствие от этой странной игры. Ему уже почти нравится обслуживать и подчиняться! Однажды, проснувшись на рассвете от лая Батлера, бегавшего во дворе за птицами, он на несколько секунд почувствовал приятный озноб при мысли о предстоящей работе и подумал: «Наверное, это люди и называют счастьем?»Через три месяца обучения Сержа взяли в отель на должность коридорного. Он снова играл, получал удовольствие, улыбался, потому что уже не мог не улыбаться. Мышцы лица будто свело судорогой. Он играл и прислуживал, ощущая игру как свою вторую кожу. Спустя полгода благодаря улыбке и увлеченной игре он стал консьержем.Консьерж – бог любой гостиницы. Он узнал это очень быстро и еще быстрее привык к этому. Консьерж олицетворяет отель в глазах клиента. Он способен решить любую проблему в стенах заведения и за его пределами. Забронировать столик в модном ресторане, где все расписано на месяц вперед, достать билеты на концерт Мадонны, получить места в вип-ложе на главном футбольном матче сезона. Консьерж может превратить жизнь гостя не только в отеле, но и за его пределами в особенный праздник. Правда, это он понял только три года спустя, за пять тысяч километров от Австралии. В России, в Москве.Как в бульварных романах – жизнь каждому подбрасывает счастливый билет… Важно суметь им воспользоваться. Серж своим билетом пользоваться даже не собирался. В момент раскрутки барабана он отсыпался после суматошной ночной смены. Когда немного пришел в себя от отупляющего дневного сна, обнаружил на автоответчике три сообщения. В первом управляющий отелем голландец Мик Хообс приглашал его зайти к директору, во втором и в третьем он предлагал сделать это «побыстрее, как можно быстрее, бегом, пока твоя задница не профукала главный приз всей твоей никчемной жизни».Натянув джинсы и небрежно помассировав десны зубной щеткой, Серж беззлобно проклял Мика и второй раз за сутки помчался на работу. Дневной сон так опустошил мозг, что ему даже лень было думать о причине внезапного вызова.Директор, пожилой джентльмен с восторженно топорщащимися бакенбардами, долго тряс его руку и говорил, что всегда выделял «этого русского» среди прочих консьержей и что удача на сей раз улыбнулась достойному. Наконец Сержу объяснили, в чем дело. Оказывается раз в три года данная сеть отелей методом слепой лотереи, чтобы не «поливать ростки коррупции», выбирает одного из работников. Счастливчика отправляют на полугодовую стажировку в отель пятизвездочной сети «Хайт». В этом году повезло Сержу. «Ты можешь выбрать на свое усмотрение любой город из пяти предложенных». – Директор с любезной улыбкой разложил на столе буклеты – «Пекин», «Москва», «Прага», «Париж», «Чикаго».Серж попытался сосредоточиться, осмыслить предложение, просто попробовать думать… Но – проклятый дневной сон! – мозг отказывался работать, и чтобы не показаться невежливым, он ткнул пальцем в Москву.

* * *

Аэропорт гудел вокруг Кристины, как гигантский улей, но внутри девушки звенела тишина. Она смотрела прямо перед собой и видела совсем не то, что ожидала. Это был не он. Бесцветный человек у эскалатора держал в руках табличку с ее именем и улыбался. Он был совершенно не похож на того рыжего, лопоухого, с распухшей от пьянства физиономией, чьё фото она изучила настолько, что узнала бы даже в стотысячной давке на футбольном матче. Кристина остановилась в двух метрах от бесцветного человека и долго буравила взглядом русую челку, бледный лоб и водянистые глаза. Ей даже показалось, что человек слегка покраснел. Наконец он не выдержал.

– Вы Кристина? – Он сделал шаг вперед. От него пахло имбирем и жареным луком, поэтому Кристина инстинктивно отступила.

– Это я, – ответила она. – Где Серж?

– Серж просил передать свои извинения. Он сейчас вынужден присутствовать на похоронах, его старый друг умер. Серж уполномочил меня встретить вас и поселить. Завтра утром он будет в полном вашем распоряжении.

– А кто вы?

– Я помогаю ему иногда. Можно сказать – сотрудник. Зовите меня Миша.

Миша сделал движение к ее багажу, но Кристина опередила его.

– Я сама. – Она легко подхватила несессер и взялась за ручку чемодана.

Бесцветный Миша объяснил Кристине, что они несутся со скоростью девяносто километров в час, потому что сегодня суббота и знаменитые московские пробки выстроились в обратном направлении – из города. Действительно, на подъезде к широкой кольцевой магистрали, опоясывавшей мегаполис, Кристина увидела длинную вереницу изнуренных, пыхтящих и наполняющих дымом воздух автомобилей. По их крышам, наверное, можно было дойти до Кремля. Окраины российской столицы произвели на нее удручающее впечатление. Нагромождение домов-коробок разных размеров, фасонов и расцветок. Это выглядело так, будто в кучу свалили кубики из нескольких абсолютно разных детских конструкторов. Никакой архитектурной идеи. Эти дома объединяло лишь одно – жить в них не хотелось. Целыми кварталами тянулись гипермаркеты-города, в которых можно потеряться или прожить в них всю жизнь, не покидая парковочных границ. Люди, несмотря на выходной день, брели по тротуарам с отрешенным видом, неся в глазах обреченность и одиночество. Ближе к центру наметилась некоторая архитектурная ансамблевость – желтые или темно-серые дома из кирпича и бетона, массивные склепы, как у древнеримских императоров. От них веяло сыростью, тоской и прошлым.– «Сталинки», – заметив ее заинтересованный взгляд, сказал Бесцветный. – Раньше в них жили министры и генералы.Кристина слышала, что местные жители называют эти серые сооружения «сталинский ампир». Забавная игра слов, все равно что «вампиров ампир». Интересно, Ярославль намного меньше Москвы? Неужели там еще тоскливее? Кристина почувствовала короткий укол при мысли о Ганди, который по ее милости томится где-то на беспредельных русских просторах. Правда, что именно ее кольнуло – чувство вины или гордыня, – она так и не поняла.Честно говоря, в погожую июньскую субботу, проносясь в комфортной «тойоте» по невеселым московским магистралям, Кристина уже не находила идею с поездкой Ганди в Россию такой удачной. Либо ее школьный друг оказался никудышным разведчиком, либо этот Ночной Консьерж Москвы хорошо умеет охранять свои секреты. Собственно говоря, кроме нескольких фотографий Сержа, сделанных на мобильный телефон, его статус – Ночной Консьерж Москвы – почти единственное, что передал ей Ганди. Имен клиентов Консьержа ему узнать не удалось. Как не получилось сунуть свой длинный вздернутый нос в порочные маршруты «другой Москвы», по которым Серж – в этом Ганди был уверен – может бродить с завязанными глазами. Хитрый Консьерж почти сразу услал ее друга в Ярославль. Впрочем, это было уже на совести Кристины, ведь легенду о сыне мафиози, мечтающего о жизни простого студента, придумала она. Правда, у такой легенды было вынужденное практичное обоснование. Денег, которые находились в распоряжении Кристины, все равно не хватило бы, чтобы прокатиться по всем кругам порочного московского ада. А жизнь обычного студента, к счастью, обходится недорого даже в Москве. Однако вояж в Ярославль она в своих планах не учла. Поэтому, как только Ганди прислал мэйл, полный фольклорных стенаний и алкогольных жалоб, она приняла решение ускорить свой выезд в Москву.Ганди сообщил Сержу, что его двоюродная сестра, с которой он близок и от которой у него нет секретов, решила проведать затворника в ашраме Йоши Пури. Серж согласился включить сестру в контракт за небольшой бонус и должен был встретить ее сегодня в аэропорту. Но не встретил.Но самое печальное заключалось в том, что у Кристины не было плана. Она не знала, что сделает, оказавшись лицом к лицу с человеком, причастным к исчезновению ее отца. Но понимала, что сделает все от нее зависящее, чтобы встреча эта состоялась.

* * *

Пьяный Серж, ругая вполголоса ярославское гостеприимство, переступил порог своей квартиры, шаря нетвердой рукой по стене в поисках выключателя. Волны застоявшегося пыльного воздуха ударили в нос, вызвав мгновенную испарину. Вдруг звериным инстинктом он почуял, что воздух в коридоре колеблется от чьего-то присутствия. Будто кто-то дышит, пронзая темноту кошачьим взором.

Серж зажег свет и в тот же момент краем глаза уловил темную фигуру, метнувшуюся к нему из глубины комнаты. Это было последнее, что ему удалось увидеть. Затылок всхлипнул от сильного удара тупым предметом, в глазах вспыхнуло и резко потемнело. Серж осел, как кулек с опилками на зеленый икеевский коврик в прихожей. Прямо на пятно от газировки – результат утренней суеты пару лет назад. Пятно уже два года служило объектом его редких алкогольных медитаций и не выводилось никакими химикатами.

Сколько времени он находился без сознания, понять было сложно. Должно быть, недолго. Приходил в себя медленно, взгляд неохотно фокусировался на предметах, они двоились и расплывались. Мутило. Лицо было мокрым, но не от пота – наверное, его обливали водой. Как ни странно, голова совсем не болела (прав все-таки мудрый народ: «клин клином вышибают»), зато руки ощущали болезненную резь. Прояснившееся сознание зафиксировало: он сидел на стуле, а кисти были туго стянуты за спиной тонкой бечевкой. Первая мысль его была о том, что тонкость бечевки – часть чьего-то садистского замысла, казалось, ладони вот-вот отделятся от запястий и упадут со стуком на пол.Сфокусировав взгляд, Серж разглядел четверых людей в черном, которые бесцеремонно расположились в его квартире. Никто из них не потрудился снять обувь. Их лица были закрыты масками в виде черных занавесок, спускавшихся от середины носа до груди. Как у хирургов, очевидно, эти тоже умеют резать, подумал Серж. И еще подумал, что маски – хороший знак, значит, не собираются убивать, иначе не прятали бы лица. Но в этот момент один из людей в черном провел рукой перед своим лицом и снял маску. Серж наткнулся на знакомый взгляд умных, цепких, глубоко посаженных глаз. Перед ним сидел Али, помощник Мансура.Али поднял ногу и опустил ее на стул Сержа, напротив его промежности. Слегка надавил.– Говори! – спокойным голосом потребовал он. – Говори то, что я хочу услышать. И не пытайся играть. Ты знаешь, что мне нужно.Он был прав. В этой ситуации изображать недоумение, разыгрывать растерянность было неуместно и глупо. Каждый знал, что другой знает, что он знает и так – до бесконечности, которая в их случае оборачивалась небытием. Серж облизал пересохшие губы и хрипло выдавил:– Это был не мой план. Я только должен был провести в дом женщин… Они из конторы… оттуда. – Он закатил глаза ко лбу и сморщился от толчков боли. Будто невидимый поршень заработал в голове, двигаясь от одной стенки черепа к другой.– Так вот. – Тон Али не изменился, и это уверенное спокойствие пугало больше, чем истерика или патологический психоз, который обычно показывают в подобных ситуациях на экранах кинотеатров. – Я профессионал и верю, что тебя использовали вслепую, иначе мы не вышли бы на тебя так просто, но… Ты – единственная ниточка, которая у меня есть. И я буду разматывать тебя до конца. Не обессудь, ничего личного. Мы оба – фигуры в этой игре. Кстати, ты ведь интересуешься чужими обычаями? Искусством? Фольклором? Народной кухней? Знаешь, как в нашей стране готовят абшаш? Это очень вкусное блюдо из баранины.Серж молча опустил глаза в пол. Он никогда не любил баранину.– Сначала, естественно, забивают барана. Думаешь, его режут, как принято обычно у горцев? – Али достал из-за голенища своего сапога длинный и тонкий нож с костяной рукояткой. Приставил лезвие к шее Сержа, слегка надавил, так что тот почувствовал маленькую каплю влаги, набухающую и холодящую горло. Затем Али резко отдернул нож. – Нет, его вообще не режут. В абшаш используют небольшие кусочки мяса на костях. Вся прелесть в том, что мясо для особого вкуса должно быть отбито. А ведь так неудобно отбивать каждый кусочек по отдельности. Поэтому барана не режут. Его бьют специальными цепями, долго, до тех пор, пока кости его не переломаются во многих местах, чтобы, сняв шкуру, можно было разъять их на куски руками. Понимаешь? – Али коротко по-змеиному улыбнулся, и, глядя ему в лицо, Серж вдруг понял, что его ноги, и руки, и спина мокры от пота. И по лицу его пот стекает непрерывными ручьями, а значит, ему уже не страшно… Значит, он умирает от ужаса.– Понимание… Только понимание – вот все, что мне от тебя нужно, – прошептал Али. – Согласись, это немного. Я вижу, в тебе есть понимание. Это хорошо. Как только ты перестанешь жить им, я сделаю из тебя абшаш. Я бы прямо сейчас с наслаждением сделал из тебя абшаш, но… у тебя есть дело. Самое важное дело в твоей никчемной суетливой жизни. Ты вернешь мне шейха. Эпоха пепелищ начинается с одной зажженной свечи. Ты зажег ее, тебе и гасить. И поторопись, пока все вокруг не оказалось выжженным. Мне все равно, как ты это сделаешь, но ты сделаешь. Даже если тебе придется перегрызть глотки всем твоим хозяевам из органов, даже если понадобится взорвать Москву. Ты начнешь действовать прямо сейчас, времени у нас немного. Если через трое суток шейх Мансур не покинет твою гостеприимную страну живым и невредимым, я лично попробую на вкус абшаш из твоего мяса… – Ноздри Али затрепетали, и он скривился. – Ты это нарочно? Не трудись, я не брезгливый. Чтобы твои мозги окончательно не парализовало от страха, мы сейчас оставим тебя, будешь действовать самостоятельно. Но будь уверен, мы всегда рядом. Прохожие, продавцы в магазинах, таксисты, полицейские – каждый из них в любой момент может оказаться моим человеком. Так что не пытайся даже думать о том, о чем не надо думать. Сосредоточься на поисках шейха. Считай, что рожден ради этого призвания. У тебя трое суток. И время работает против тебя.С этими словами Али зашел за спину Сержа и взмахнул ножом. Серж почувствовал, как тонкая бечевка ослабла, по запястьям пробежала судорога, в кистях закололо, кровь медленно начала приливать к конечностям. Почему-то он представил свои руки в виде обнаженного мяса, дымящегося на мелко раздробленных костях, приправленного луком, специями и пахнущего страхом. Какой же он баран!Серж снова подумал о Джоанне. Вспомнил ее раскосые смеющиеся глаза, мягкий низкий голос и крепко зажмурился. Это не новость, он был бараном всегда.

«Эпоха пепелищ…» Впервые Серж услышал это выражение через две недели после разговора в кабинете директора сиднейского отеля «Бласко». Тогда им начал помыкать педантичный и въедливый управляющий московского «Хайта» Дмитрий Сергеевич Чехонин. Лощеный столичный франт, карьерист до мозга костей, тридцати восьми лет. Высокий, поджарый, весь блестящий – от лака, образования, самомнения и амбиций. С бегающими серыми глазами.

Чехонин носил дорогие костюмы в мелкую серо-черную полоску, запонки с аметистами и не признавал мелочей в гостиничном деле. Вряд ли он придирался к Сержу больше, чем к любому другому из младшего персонала, но после отеля «Бласко» уровень требований в московском «Хайте» казался гремучей помесью армейской дедовщины с покаянным заточением в иезуитском монастыре.

Что ж… Игра продолжалась. Серж не забывал о том, что его рука всегда на кнопке, и как только ему все это надоест – м-м-м…. «Бум…»?

А пока приходилось драить, начищать, таскать, подносить, отмывать, наводить лоск, полировать, выносить, обезжиривать… И улыбаться, улыбаться.

– Созидай! – поучал Чехонин. – Даже когда полируешь мебель, созидай! Созидай настроение, атмосферу, фетиши. То, что в сознании клиента будет потом ассоциироваться с твоим отелем. Созидай, иначе жить тебе в эпоху пепелищ.

Звучало чересчур драматично, зато теперь Серж работал в самом дорогом, самом фешенебельном отеле российской столицы. Каждое утро, занимаясь мелкой работой в фойе, он изо всех сил старался не пялиться на тех, кого вечером показывали в национальных новостях. Каждый день он обслуживал этих людей. Самых разных людей, в большинстве – упитанных, влажных, невысоких, как Наполеоны, щекастых, как Черчилли. Встречались среди них и высокие, атлетичные, с осанкой сеттеров и выправкой ирландских жокеев. Попадались седовласые старцы и моложавые спортсмены, бледные декаденты и пышущие здоровьем жиголо, экономно-элегантные и безвкусно, но дорого разодетые…

Каждый день Серж находился рядом с людьми… как бы проще выразиться? Людьми, владеющими миром. Это опьяняло. С каждым днем его все больше увлекала эта игра. Энергетика успеха, власти и невероятного жизненного драйва, пропитавшая «Хайт», пробудила в нем неведомый прежде азарт. Сам того не замечая, он каждый день ускорялся, как космический корабль, выходящий на орбиту. Случилось то, что с другими людьми происходит, когда они влюблены. Выплеск адреналина, запустивший внутренние химические реакции, катализировавший все жизненные процессы до состояния, близкого к маниакальному. Работа гормонов. Серж вдруг начал драить, подносить, полировать, улыбаться чуть лучше, чуть быстрее, чуть выразительнее, чем другие. Может, это и называется карьеризмом? В его случае, это была неожиданная увлеченность игрой.

По прошествии трех месяцев стажировки дотошный управляющий Дмитрий Сергеевич Чехонин, впервые на его памяти улыбнувшись, предложил Сержу остаться работать в московском «Хайте» на ответственной должности коридорного.

Дальше – длинный столбик чаевых и персональных благодарностей от клиентов в Гостевой книге отеля, И через полтора года после начала затянувшейся стажировки Серж достиг высшей ступени в обслуживающей иерархии отеля. Он стал консьержем. Пожалуй, это назначение стоит считать трамплином, оттолкнувшись от которого, он прыгнул в свою новую жизнь. Серж стал не просто консьержем – с выправкой, униформой, ловкостью, предупредительной миной на лице и кучей обязанностей. Главное – ему начали доверять. Очень важно, когда тебя считают профессионалом, но все же не это главное. То, что ты старателен, совсем ничего не решает. Самое важное – заслужить доверие. Лишь тем, кому доверяют, могут поручить обслуживать особо важных клиентов. Доверие – третье правило консьержа. Сержу начали доверять. Он перешел в категорию «экстра-вип».

Его аврал был расписан на несколько месяцев вперед. Как и гостевой лист Очень Важных Персон в Очень Статусном Отеле.

Вот прибывает министр Судана. Довольно часто министры предпочитают останавливаться не в посольствах, а в роскошных пятизвездочных отелях. Пентхауз и прилегающие к нему люксы для свиты министра бронируются за месяц или за два, в зависимости от расторопности суданских дипломатов. Придирчивый Чехонин, который к тому времени благодаря двум товарищеским футбольным матчам с командой отеля «Мариотт» превратился для Сержа из Дмитрия Сергеевича в Диму, за неделю до поселения высокого гостя начинает гонять консьержа по брифу. Бриф Всемогущий – несколько страниц с вопросами, ответы на которые к моменту, когда министр переступит порог отеля, консьерж должен знать наизусть.

– Так все-таки, бежевый или коричневый? – Дима закуривал ароматизированную сигариллу. Он позволял себе делать это только в собственном кабинете, когда никто не видит. Кроме доверенных членов команды.

– Секретарь утверждает, что министр не придает значения таким мелочам, – Серж вкратце цитировал переписку с секретариатом министра, – цвет мебели не важен, главное, чтобы был выдержан в светлых тонах. Постельное белье строгое, черный шелк. Цветы вообще не выносит, но они хотят, чтобы вместо них в номере были расставлены морские раковины. Пара десятков раковин, средних размеров. Не крупные, но и не мелкие. Ни в коем случае не из сувенирной лавки, скорее из тех, что можно увидеть в музее океанологии. И никакого верхнего освещения. Только боковые лампы, торшеры, напольные светильники, предпочтительно разных цветов, в палитре от голубого до зеленого. Я не понимаю, у него официальный рабочий визит или романтический уикенд?

– Что с питанием? – Дима проигнорировал вопрос.

– Только завтраки. Все остальное у него на выезде, согласно рабочему расписанию. Он и его команда, всего восемь человек. Для секьюрити сервируем отдельно. В команде: для пятерых – континентальный завтрак, трое – вегетарианцы, предпочитают алжирскую кухню. Ты пробовал бурек? А мешуи? Они попросили приготовить мешуи в последний день.

Чехонин сосредоточенно смотрел сквозь Сержа. Вряд ли он когда-нибудь слышал про мешуи.

– Передай Феликсу.

– Уже сделано.

Феликс – шеф-повар отеля, работал в основном как супервайзер кухонного цеха. Гонял два десятка поварят, так здесь называли работников кухни, несмотря на то, что самому младшему из них было двадцать девять лет. Но по сравнению с монстром Феликсом они – поварята, сомнений нет. Когда дело доходило до этнических изысков, Феликс обычно приглашал специалиста по данной кухне из профильного ресторана. Он обладал обширными связями.

– Не забудь согласовать с ними ритуал встречи. Музыка, национальные флаги, ну… ты в курсе. – Дима в последний раз жадно затянулся сигариллой и отправился в туалетную комнату, чтобы спустить окурок в унитаз. В хорошем отеле не принято оставлять следов.

Неделя пролетала в подобных хлопотах. Ювелиры, банкиры, джазмены с мировыми именами, их женщины – отдельная история… Наконец – министр Судана. Вот Серж улыбается, склонившись в почтительном, но полном достоинства полупоклоне перед маленьким коренастым человеком с огромными ноздрями-пещерами на лице, таком черном и блестящем, будто его смазали репейным маслом. Министр, едва удостоив консьержа взглядом и не обратив никакого внимания на welcome presents и флаг республики, выставленный в фойе, резвым шагом движется к лифту. Консьержу достается рукопожатие его секретаря, пухлого астматика с постоянно извиняющейся улыбкой. Его зовут Абу-Онг-Соран, у него репутация человека, который охотно пожимает руки всем, до кого может дотянуться, так ему спокойнее. Подавив приступ кашля, Абу-Онг-Соран сразу предупреждает Сержа, что перелет был утомительным, поэтому следует отменить все запланированные комплименты от отеля. Министр будет спать два часа, чтобы к обеду погрузиться в насыщенный график визита. На самом деле секретарь говорит «нырнуть» по-английски. Следующие три дня Сержа преследовал образ ныряющего в прорубь чернокожего министра в пикантной резиновой шапочке.

– У меня к вам деликатная просьба, – секретарь наклонился ближе, будто их кто-то мог подслушать, – видите молодого человека с кожаным кейсом? В делегации он значится как консультант по общим вопросам. На самом деле это – Огни Пумпу, младший сын министра. Понимаете… Мне неловко просить об этом принимающую сторону, все-таки официальный визит…

– Конечно, понимаю, – ответил Серж тоном доктора, которому можно доверить и жизнь, и печень, и простату. – Он желает… посмотреть Москву?

– Огни Пумпу слышал, что в Москве очень яркая ночная жизнь, понимаете? Клубы, концерты, гм… – секретарь заметно стушевался, – клубы… Вы не могли бы устроить ему ознакомительную экскурсию? Разумеется, ваши услуги будут хорошо оплачены.

– Для меня станет большой честью познакомить сына министра с… культурной, – Серж выделил это слово, и у секретаря тут же вырвался вздох облегчения, – жизнью российской столицы.

– Спасибо! – Абу-Онг-Соран виновато заглянул ему в глаза и снова потряс руку. – Эта молодежь… Им так немного, в сущности, нужно.

Огни оказался застенчивым парнем, совсем не похожим на золотую молодежь с их имперскими повадками. А может, у них в Судане все по-другому устроено… Студент Кембриджа, лет двадцати на вид – впрочем, Серж никогда не умел точно угадывать возраст чернокожих. На голову выше отца, одет в строгий темно-синий костюм, который щегольски выглядит в сочетании с голубой рубашкой. На лице очки в костяной оправе, говорит тихо и все время иносказательно. Когда Серж с ним общался, его не покидало ощущение, будто шаман рассказывает ему африканские сказки. А как еще реагировать на задумчиво произнесенную реплику: «Знаете, зачем появился месяц на небе? Звезды призвали его. Им было одиноко и скучно». Однако Серж уже набрался опыта в деле обслуживания особых клиентов. Не теряя профессиональной невозмутимости, он расшифровал слова Огни как намерение отправиться в развратный вертеп, где девушки сами оказывают знаки внимания достойным мужчинам. Абу-Онг-Соран выделил десять тысяч долларов наличными для того, чтобы культурный отдых сына министра прошел на достойном его статуса уровне. Сержу показалось, секретарь испытал неловкость, передавая деньги. Суетливо расшаркивался, покашливал. Наверное, был уверен, что консьерж «Хайта» оказывал подобные услуги важным персонам на суммы, значительно превосходящие его бюджет. Поэтому напутственные слова секретаря прозвучали как благословение на великий пост: «Пожалуйста, воздерживайтесь от излишеств. Жизнь благоволит к скромным».Серж нанял на всю ночь довольно скромный лимузин за тысячу долларов и купил депозиты на столики в двух, как ему тогда казалось, самых модных московских заведениях. Оставалась еще пятерка на мелкие расходы и его комиссионные.В первом из заведений они с сыном министра распили небольшой графин односолодового виски под фрик-шоу монстров в светящихся костюмах. Длинноногие девицы с танцпола поглядывали в их сторону с плотоядным интересом. Почти все столики в вип-зоне были заняты мужчинами различной степени похотливости. Богатые мужчины ходили в этот клуб за молодостью, красотой и сексом. Девушки – за деньгами и сексом… Конкурентное преимущество над мужчинами за другими столиками парочке из «Хайта» обеспечивал возраст и неискушенная жадность во взгляде Сержа. В нем чувствовалась первобытная энергия неофита. Очки Огни не позволяли читать по его глазам, зато добавляли компании крупицу интеллектуального веса.Серж уже предвкушал, как, выпив еще немного, они выйдут на танцпол, подергаются для приличия, возможно, Огни выкинет нечто аутентично-этническое, за что его пластичные сородичи одобрительно поцокали бы языками. Затем, подмигнув восхищенным красоткам, парочку из них они пригласят за свой столик. Угощения, расслабленный треп о сравнительных достоинствах африканской и московской фаун, и Серж невзначай упомянет о строгом папаше Огни: «Что вы, у него вовсе не скверный характер! Просто министрам приходится быстрее и жестче реагировать на все вокруг!» Округленные глаза девушек, запредельный интерес, акции Огни, а вместе с ним и его спутника, взлетают в стратосферу! Затем…Серж не успел дофантазировать. Огни вдруг спросил, знает ли он что-нибудь про колодец Ньямы. Нет? О, это старинная легенда… По ходу притчи Серж понял: Огни скучает. Звонок водителю многодверной гусеницы – и они снова понеслись по ночным улицам Москвы, которая в это время суток становится раем для водителей, истосковавшихся в дневных пробках по нормальной езде.В самом веселом из дорогостоящих притонов история повторилась. Полчаса они проедали и пропивали депозит заказанного столика, Серж разглядывал красоток и рассказывал Огни, что половина из них – отличницы московских вузов, умницы, способные на искренние чувства, вовсе не профессионалки, но… Его спутник вкрадчивым голосом вдруг начал исповедальную сагу о том, почему дух Ананси не ест бабочек и мух, а питается исключительно комарами. При этом он постоянно теребил Сержа за манжеты рубашки, и даже несмотря на очки, тот чувствовал, как взгляд Огни увлажняется. Только благодаря профессиональному чутью консьержа, которое Серж уже приобрел и на которое не смогли повлиять пять порций виски, примерно через полчаса они расположились в вип-кабинке клуба с мужским стриптизом. За это была отдана половина тех денег, которые Серж мысленно уже зачислил в личные поступления по статье «комиссионные». В этом, по мнению Сержа, богом проклятом месте Огни наконец ожил. Он снял очки, обнаружив спокойные и печальные, как у ламы-гуанаки, глаза. Он начал пританцовывать и подпевать. Он попросил приват-танец, расплатившись за него наличными из собственного кармана.Под утро Огни уединился в кабинке с одним из танцоров. Серж деликатно вышел и ждал его в лимузине. Через час сын министра появился, благоухая секрециями, смесью русского и африканского пота и счастьем сбывшихся надежд. По дороге в отель Серж получил от него пачку долларов и напутственную историю о том, как вода покинула землю, чтобы стать облаками. Серж понял, что Огни рассчитывает на его профессиональную немоту и постарался в ответ припомнить какую-нибудь русскую народную мудрость. В голове вертелись не совсем подходящие к случаю «не суди, да не судим будешь», «у семи нянек дитя без глаза», «хорошо сидим» и строчка из «Касабланки» про начало хорошей дружбы. Серж предпочел промолчать.В который раз «Касабланка» оказалась провидческим фильмом. До конца года этот африканский сказочник наведывался в Россию еще три раза, без отцовского сопровождения, официальных делегаций и без люкса в «Хайте». Теперь он сам звонил Сержу за пару недель до приезда, тот выслушивал его шаманские наговоры, расшифровывал в меру своего разумения и делал все, чтобы дорогой гость уезжал из Москвы счастливым. Самое удивительное после памятного похода в гей-клуб «Амбар» заключалось в том, что как бы Серж ни истолковал теперь многозначительности Огни, он каждый раз оказывался прав. Воистину древние мудрости такие гибкие.Серж селил Огни в частных апартаментах на Китай-городе, где уютная люксовая трешка с полным фаршем в старинном доме стоит всего пятьсот долларов в сутки. Каждый раз Серж старался расширять географию заведений, в которых раздевались и понимающе разглядывали друг друга кудрявые аполлоны с античными торсами, промасленными бицепсами и томными взглядами. И каждый раз дружеское участие консьержа щедро оплачивалось. Серж радовался своим возросшим потребительским возможностям, но ни разу во время этих шалостей у него не возникла мысль, что он прислуживает богатому парню. Мудрый Огни тактично давал понять Сержу, что тот – его добрый приятель, наперстник и оказывает дружескую помощь. А то, что эта помощь слегка вознаграждается, так это влияние традиций, привычек, времени и – ничего личного.Огни никогда ничего не просил в требовательной форме, никогда не выражал недовольства, никогда не раздражался. После встреч с ним Серж вспоминал русского поэта Гумилева, который в молодости совершил три путешествия в Африку. Серж фантазировал, что именно предки Огни водили гумилевскую экспедицию по влажным, кишащим змеями и обезьянами джунглям. Прошло сто лет, и теперь он, белый парень, стал для их потомка проводником по джунглям этой евро-азиатской столицы. Он раздает долги, восстанавливает исторический баланс. «Порой деревья укрывают удава, порой удав спасает деревья», – Огни будто читал его мысли. Серж улыбался. Ему нравился Огни, его причуды и его деньги. Игра в обслуживание становилась азартной.Сыну суданского госчиновника, похоже, услужливое гостеприимство московского консьержа импонировало не меньше. В третий раз он прилетел в Москву с компанией друзей. Двое черных, его ровесников, и двое белых, на вид немногим старше. Огни представил их как однокурсников по Кембриджу.– Знаешь, Серж, из Кембриджа вышли двадцать три нобелевских лауреата по физике и семь по экономике. Перед тобой – Николас, Иво, Барри и Ошу, соответственно – восьмой, девятый, двадцать четвертый и двадцать пятый лауреаты.Будущие нобелевские лауреаты протянули руки для рукопожатия.Серж чуть не расплакался, когда Огни отрекомендовал его:– Серж, мой русский друг, работает в отеле, – суданец с белозубой улыбкой похлопал его по спине, – но это ему не мешает. Он знает всех в этом городе, он может достать все что угодно… Серж знает этот город, как свой отель! Любые кладовки, черные ходы, балконы, туалеты и служебные чуланы!– О! Серж – консьерж Москвы? – скаламбурил Николас, улыбчивый голубоглазый парень, медлительностью и скромностью напоминавший прибалта. – Ночной консьерж Москвы?– Консьерж? – поддержал чернокожий Ошу. – А меня обожают горничные. Я умею не мусорить в номерах, где останавливаюсь. Всегда оставляю после себя только мятые простыни, слегка спрыснутые семенем, и легкий аромат «Silver Shadow»… В Москве продают «Silver Shadow»?Все засмеялись, выставили вперед большие пальцы и долго хлопали Сержа по спине.На следующий день он узнал, что Николас – сын британского лорда, то ли герцога, то ли принца, одного из самых богатых людей в Европе, а Ошу готовится лет через двадцать стать президентом Судана. Узнав об этом, Серж искренне удивился, потому что ночные запросы у парней оказались намного скромнее их статуса: обычные модельки-худышки на высоченных каблуках, съехавшиеся в Москву за легким заработком со всех городов большой страны; гонки на спортивных автомобилях по ночному городу; групповая оргия в загородном особняке, специально снятом для этой цели… В оргии не участвовал лишь Огни, отговорившись в своем стиле: «Ветер не раздувает огонь, который может его сжечь». Справедливости ради стоит отметить, что на следующий день, несмотря на физическую истощенность, вся компания отправилась в Третьяковскую галерею, где три часа с интересом рассматривала полотна русских передвижников.После того уикенда Серж никак не мог выбросить из головы слова богатых бездельников. Слова казались пророческими. «Ночной консьерж»… «Консьерж Москвы»… Он повторял их с разными выражениями перед зеркалом, как Роберт де Ниро в фильме «Таксист», выбрасывая вперед руку и смакуя звуки. Он привыкал к ним, он срастался со словами, пытался, используя слова как удобрение, взрастить на них новое качество самого себя. Возможно, новую личность? У него уже появлялось ощущение, что «Хайт» он перерос. Кажется, время наемного работника в крупной компании уходило в прошлое. Наступало время работы на себя. Индивидуальное предпринимательство.О необходимости этого говорили по телевизору все – от президента до мелкого торговца фруктами на Дорогомиловском рынке. Но Сержу нравился иной образ, образ из книг. Он представлял себя одиноким средневековым рыцарем, который предлагает королям купить в услужение свой острый меч, длинное копье и горячее сердце. Хотя нет, пожалуй, сердце стоит приберечь для прекрасной дамы.Через неделю у Сержа появилась визитка, документально зафиксировавшая его новое качество. Черный квадрат дорогой кожи с именем, номером телефона и одной фразой: «Night Consierge. Special Events». В типографии он на секунду задумался над вопросом: «Сколько штук печатать?» Попросил сто, непонятно на что рассчитывая.В действительности у него ни разу не получилось вручить более трех визиток в течение месяца. «Хайт» – слишком респектабельный отель. Сержу приходилось действовать со шпионской осмотрительностью, ежедневно сканируя интуицией клиентов. Он закрывал глаза, медитировал, просчитывал и комбинировал. Все ради того, чтобы определить, кто из них может воспользоваться и воспользуется предложенными услугами, а кто немедленно настучит администратору. В последнем случае Серж мог сразу прощаться с работой, несмотря на воскресный футбол с Чехониным. Самодеятельность здесь не приветствовалась.

Первым был австрийский ювелир. Лет пятидесяти, плешивый и тучный, в артистично помятом вельветовом пиджаке и серьгой в маленьком круглом ухе. Пока Серж размещал его в номере, ювелир разговаривал сухо и смотрел по сторонам взглядом ошалевшего мизантропа. Но, протягивая десять евро на чай, он неожиданно подмигнул Сержу и спросил, не порекомендует ли ему уважаемый консьерж пару мест в Москве… «из тех, что не указаны в путеводителях», – так он выразился. Поколебавшись, Серж сделал вид, что не заметил, как из его кармана выпала визитка. Вслух, конечно, промямлил что-то про Воробьевы горы и обещал обдумать рекомендации… Той же ночью его чаевые увеличились в сто раз. Затем приезжали парижский банкир, интересовавшийся антиквариатом, британская рок-звезда, запросившая экскурсию по частным галереям современного искусства, почтенный израильский бизнесмен, днем интересовавшийся ресторанчиками, предлагавшими национальные кухни малых народов, а ночью – проститутками-калеками. Серж так и не смог даже умозрительно постичь степень извращенного удовольствия от секса с одноногой девушкой. Но очевидно, что израильтянин был не одинок в стремлении к подобному удовольствию. Ни в одном ночном кошмаре не могло Сержу привидеться, сколько одноногих, одноруких, безруких вовсе, а также безухих, безносых, безгубых, безглазых проституток можно обнаружить в Москве, если задаться такой целью.За следующий год он обслужил в качестве индивидуального консьержа шестнадцать клиентов и заработал на этом в семь раз больше своей годовой зарплаты в отеле. Он вдруг обнаружил, что занимается едва ли не самой увлекательной работой в мире. Он зарабатывал деньги, общался с новыми людьми, получал инъекцию адреналина от ходьбы по лезвию, нарушения некоторых правил и законов, а еще постоянно расширял свой кругозор. Все его клиенты были зрелыми, разносторонними и состоявшимися людьми. Общение с ними стоило, пожалуй, нескольких лет учебы в каком-нибудь колледже. Их требования заставляли постоянно развиваться и заниматься самообразованием.Сержу пришлось вникнуть в рынок современного искусства. Он свел знакомства с владельцами частных галерей, которые охотно шли на контакт, ведь Ночной Консьерж приводил к ним серьезных клиентов. Надо ли говорить, что в случае приобретений какой-нибудь современной абстракции или классического пейзажа он получал комиссионные и с той, и с другой стороны? Ему пришлось прочесть несколько увесистых книг по антиквариату и подшивку журналов издательства «Любимая книга».Не без удовольствия Серж замечал, как превращается в кулинарного гурмана. Названия блюд якутской, татарской, адыгейской и башкирской кухонь стали для него привычными и близкими, как имена в личной телефонной книге.Серж активно расширял границы собственной вселенной и прилично зарабатывал благодаря этому. Что может быть лучше в этом лучшем из миров? Клиенты, как правило, оставались довольны тем, что он делал для них, и рекомендовали его друзьям. Это уже можно было назвать бизнесом, построенном на репутации. Когда в три часа ночи раздавался звонок из Парижа и спокойный голос в трубке сообщал: «Меня зовут Анри, просто Анри. Я бизнесмен. Мой друг Дидье с таким восторгом рассказывал о женских ножках под снежным соусом, которыми вы угостили его в Москве. Сможете сделать нечто подобное для меня? Я прилетаю на следующей неделе, остановлюсь в «Президент-отеле» и тут же позвоню вам. Придумайте увлекательную программу на вечер и ночь с бюджетом… скажем, пятнадцать-двадцать тысяч евро. Только, пожалуйста, никаких малолетних моделей. Я предпочитаю женщин слегка за тридцать. Знаете ли, есть о чем поговорить после разнообразного секса».Клиентов Серж делил на два типа: хищники и вегетарианцы. Разумеется, к еде эта классификация не имела никакого отношения. Вегетарианцы, по понятиям Сержа, имели три основных хобби – кулинария, искусство, антиквариат. Хищники интересовались клубами, ночной жизнью, легкими наркотиками, сексом, особенным сексом, очень особенным сексом, слишком особенным сексом. Очень скоро он стал хорошо разбираться во всех интересах своих клиентов, а некоторые даже разделил. В процессе освоения новых горизонтов пришлось обзавестись и кое-какими моральными принципами. Ни за что, ни за какие деньги он не стал бы работать с педофилом. В первый год такой клиент однажды возник. Немец. Бизнесмен. Лет сорока на вид, и никаких видимых признаков извращенности. Благопристойный буржуа, с гедонистскими наклонностями и хорошим вкусом, судя по монографии о Шагале, которую Серж заметил на трюмо в его номере. Серж приготовился к очередным гурманским запросам, но как только немец, не отводя взгляда, твердым голосом проговорил, что желает провести романтический вечер с кем-то не старше четырнадцати лет, Сержа замутило. Он и сам не ожидал от себя такой физиологической реакции.Тем же вечером немец, выходя из ресторана в самом центре Москвы, был избит группой скинхедов, которые перепутали его с одним азиатским правозащитником.Чуть больше года понадобилось для того, чтобы бизнес Сержа сделал качественный скачок. Уровень клиентуры взлетел до высших ступеней социальной иерархии. Хотя надо признать, он лишь вернулся к тому, с чего начинал. Сын министра – не самый низкий старт, согласитесь.За год его услугами воспользовались племянник принца, пара шейхов, звезды кинематографа, театра и даже члены президентских семей. Естественно, он никогда, даже под пыткой, не назвал бы фамилий этих милых людей, которые просили его обращаться к ним запросто: Джанет, Збышек, Винченцо…Теперь у него заказывали «рашн трип», что называется, под ключ. Клиент по телефону и электронной почте перечислял свои пожелания, бюджет и даты заезда. Серж заботился обо всем, кроме авиаперелетов, которые его клиенты совершали в основном на личных самолетах. Может возникнуть вопрос, как же он умудрялся совмещать такую нагрузку с посменной работой в «Хайте»? Никак. Серж ушел оттуда. Через два года после того, как в первый раз заказал визитку «Night Consierge». На следующий день после того, как немец-педофил с заплывшей от синяков физиономией показал его визитку строгому управляющему Диме Чехонину. На Диму было жалко смотреть. Он чуть не плакал в своем кабинете, отчитывая Сержа.– Ты микроб! – кричал Чехонин. – Ты микроб и плесень! Тебя нельзя пускать в организм! Ты сразу начнешь размножаться и пускать свои штаммы!Он бессильно упал на стул. Они оба понимали, что его внушения и гнев – лишь прелюдия к объявлению об увольнении.– Ну, что ты молчишь?! Ты понимаешь, как подвел меня? Я тебя воспитал, вырастил… У меня на тебя были надежды. Ты ведь один из лучших! Мог стать лучшим… Что ты молчишь? Скажи хоть что-то!– Спасибо, что вырастил… Я считаю, мне повезло. Два года работы в подполье… не каждый разведчик продержится.

Каждый, кто хорошо знал Казбекова, без труда определил бы, заглянув в его кабинет, что полковник в бешенстве. Хотя внешне ничто не выдавало его настроения. Разве что кадык на багровой шее дергался чаще да желваки переливали по лицу шарпеевы складки.

– Капитан, потрудитесь объяснить, что за… – полковник с трудом сдержался, только жестом, полным раздражения, швырнул на стол листки доклада, – что за цирк происходит у вас с операцией «Шейх»?

Вид Романова, напротив, выражал крайнюю степень взволнованности. Капитан, тяжело дыша, мял в потных пальцах бумаги, а левая половина его лица нервно дергалась – тик, оставшийся в наследство от первой чеченской войны. Поучаствовав в нескольких боевых операциях, Романов, тогда еще младший лейтенант, был контужен и получил медаль.

– Товарищ полковник, все проходило по утвержденному плану. – Романов ослабил воротник рубашки. – Консьерж отыграл свою партию точно по инструкции. В двенадцать сорок он впустил в резиденцию, где остановился шейх, трех наших агентов – в качестве заказанного шейхом эскорта. В три ноль семь шейх перешел к постельной части мероприятия. Агенты Альбина и Светлана, действуя по инструкции, ввели шейху препарат, блокирующий сознание, затем при помощи Консьержа вывезли тело за территорию апартаментов. Агент Хамелеон, двойник Мансура, занял его место в три двадцать две. Ни охрана, ни свита ничего не заподозрили. В апартаментах все было сработано чисто.

– Да садись ты, не маячь! – махнул рукой Казбеков, и Романов с облегчением опустился в кресло. – Чисто, говоришь? Так какого же черта?! Почему двойник пропал в Риме? Почему не вышел на связь?

– Точно мы не знаем. – Романов вздохнул и потупился. Он тяжело переживал любые ситуации, в которых выглядел неосведомленным или, того хуже, некомпетентным. Даже косвенный намек на непрофессиональное поведение больно задевал капитана, перфекциониста во всем, что касалось работы.

– Известно лишь, что утренняя встреча двойника с окружением Мансура прошла гладко. Вряд ли кто-то из свиты заподозрил, что перед ними не настоящий шейх. Иначе они бы подняли тревогу еще в Питере. Но на нашей территории проблем не возникло. После полуденного намаза кортеж шейха с двойником без приключений доехал в аэропорт Пулково. Оттуда все они частным бортом вылетели в Рим… А вот в Риме…

– В Риме наш агент исчез! Растворился! – Казбеков сломал карандаш, который с самого начала беседы нервно крутил в побелевших пальцах. – Какой план провалили! Сколько времени псу под хвост! Сколько сил и средств!

Романов виновато молчал. Пожалуй, он лучше Казбекова осознавал всю правоту и тяжесть этих слов. Ведь именно он придумал и разрабатывал один из самых изящных планов похищения человека в этом безопасном мире. Придумано и вправду было красиво.

В Москве готовился двойник Мансура. Агента, имевшего с шейхом внешнее сходство, легко отыскали в картотеках, хранивших имена и характеристики еще со времен Советского Союза. Основные силы, время и средства ушли на то, чтобы добиться соответствия манер, поведения, походки, голоса оригинальным – тем, которыми обладал шейх. Были проштудированы сотни часов видео, недели ушли на репетиции, погружения, вживание в образ. Двойнику нужно было продержаться всего-то часов десять.

В последний вечер Консьерж среди прочих девушек для оргии провел в апартаменты шейха нескольких агентов. В том, что оргия состоится, сомнений не было – шейх имел репутацию сладострастника и не упускал возможности пообщаться с русскими красавицами. Дальнейшее было делом техники. Девушки-агенты вырубили настоящего Мансура, вынесли его из апартаментов, и место шейха занял подготовленный двойник. Утром он встретился со своей свитой, совершил намаз, позавтракал, поработал с документами, пообедал, а после этого делегация отправилась в аэропорт. Далее самолет шейха вылетел в Рим, где в вип-зале аэропорта у настоящего Мансура была запланирована короткая встреча с одним из помощником Берлускони. И эта встреча не должна была состояться.

По плану, двойник исчезал в римском аэропорту, агенты в Италии отрепетировали это по нотам. В итоге окружение Мансура начинало поиски своего патрона в Риме, а если возникали подозрения, то они падали на итальянскую сторону и полностью исключали участие России, откуда шейх, по всем свидетельствам, вылетел живым и невредимым. Ради такого отвода глаз и разрабатывался этот изящный и непростой план. Следуя его финальной части, агент Хамелеон – двойник Мансура – через час после исчезновения в римском аэропорту должен был выйти на связь, получить новые документы и первым же коммерческим рейсом вылететь обратно на родину. Прошло уже двенадцать часов после приземления самолета шейха в Риме, но Хамелеон на связь до сих пор не вышел. И никто из людей Казбекова в вип-зале аэропорта Фьюмичино не видел ни его, ни кого-либо из свиты Мансура. А по сообщениям диспетчерских служб борт шейха после дозаправки немедленно вылетел из Рима в свою страну.

– Ну? Какие соображения? – Казбеков тяжелым взглядом уставился в переносицу Романова.

– Мне неприятно об этом говорить, но… мы должны смотреть на ситуацию реально. Думаю, агент Хамелеон раскрыт. Скорее всего, в воздухе, на пути в Рим. Иначе, повторю, они бы устроили скандал еще в Питере.

– Это уже и так понятно, – нетерпеливо перебил капитана полковник. – Что дальше? Чем нам грозит провал Хамелеона?

– Впрямую… ничем. Мы готовили Хамелеона через подставных лиц. Он уверен, что работает на отделение УК-шестнадцать. Его, конечно, будут пытать… Но информация, которой он располагает, заведет людей Мансура в тупик. Клички и приметы людей, работавших с Хамелеоном, совпадают с данными боевиков из частной экстремисткой организации, базирующейся в Таджикистане. С информацией от Хамелеона окружение шейха возьмет этот ложный след. Никакой связи с нами они проследить не смогут. Но…

– Консьерж? – Перебил Казбеков.

– Да. Они сразу поймут, что операция не могла состояться без его участия. Как только отработают Хамелеона, сразу примутся за Консьержа. Он единственное звено, которое может вывести людей Мансура на нас.

– Слабое звено… Очень слабое. – Казбеков поднялся из-за стола, подошел к окну и задумчиво уставился на тоскливый индустриальный пейзаж.

– Думаете, необходимо его…

– У нас просто нет другого выхода.

– Как Москву испоганили, – задумчиво произнес полковник, – видишь, вон там, где трубы дымят, раньше реку было видно, а по берегам – трехэтажные дома, чистые, ажурные, как шкатулочки…А теперь – бизнес-центр с парковкой.

Романов тоже встал рядом с шефом.

– А слева, во-он, где башни того зеленого бизнес-замка, – там такой огромный кусок неба был, а снизу – переулки, грузинские улицы, перспектива… Да-а, еще лет десять – и консьержи будут туристов по подземкам и по пентхаусам таскать. По земле уже бродить негде… – Казбеков махнул рукой и вернулся к столу.

– Так что? С Консьержем? – Романов закашлялся.

– Закрывать надо… вопрос с Консьержем. Конечно, он нам может быть еще полезен. Очень полезен. Ведь ловок, черт, плюс у него серьезный объем информации под контролем…

– Решать вам, Юрий Владимирович. Согласен, что в будущем от Консьержа может быть немало пользы. Только если люди Мансура возьмут его в оборот, то вреда не оберешься, прямо сейчас…

– Кстати, как там Мансур? Пришел в себя? – резко сменил тему Казбеков.

– Час назад очнулся. Быстро понял, что к чему. Рыбу попросил.

– Рыбу?

– Представьте себе, рыбу. Заявил, что голоден и хочет жареную рыбу. Приготовили ему камбалу, накормили…

– Аппетит есть, значит, живой и готовый к сотрудничеству, – перебил полковник. – Что с Заказчиком? Вышел на связь?

– До сих пор не вышел. Но Мансур рассказал о нем кое-что интересное…

– Я же приказал: никаких мер воздействия!

– А никаких мер и не было. Без всякой ажитации с нашей стороны, отобедав, шейх спокойно рассказал нам об их отношениях. В жанре, так сказать, светской беседы. В последнее время они с Заказчиком финансировали очень любопытный проект…

– Что за проект? – Казбеков насторожился.

– Наука, технологии и, на мой взгляд… немного фантастики. – Капитан понизил голос и кратко пересказал полковнику содержание беседы с шейхом.

По ходу рассказа лицо Казбекова менялось, демонстрируя всю гамму чувств, которые может испытать человек, случайно заполучивший карту, ведущую к древним сокровищам майя. Недоверие, изумление, азарт, алчность – все это в считанные минуты отразилось на лице с шарпеевыми складками. А ведь это лицо годами привыкало сохранять бесстрастное выражение в любых ситуациях.

– Найди Заказчика! Из-под земли достань! – резюмировал полковник, когда Романов закончил рассказ. – Теперь это – главный приоритет! – Казбеков хлопнул ладонью по столу. – Как интересно! Если все, что говорит шейх, – не кокосовая стружка на наши мозги… Ты понимаешь, капитан? Понимаешь, что плывет к нам в руки?!

Романов молча кивнул.

– Все проверить и перепроверить! И срочно найди мне Заказчика!

Казбеков махнул рукой, давая понять, что совещание закончено.

– Продолжай работу по Хамелеону, – напутствовал он Романова на прощание, – подними все наши контакты в этом регионе, нужна определенность…

– А что с Консьержем?

– Еще подумаю. Дай пару часов, я тебе сообщу. Все пока. Свободен.

Романов кивнул и вышел из кабинета. Спустившись по лестнице на три пролета вниз, вытащил телефон, набрал номер.

– Андропов принял. Консьерж выбывает, – коротко сообщил он в трубку и отключил телефон. Затем прошел по этажу к лифту.

Романов не все сообщил Казбекову. Он догадывался, что случилось с двойником Мансура. Предполагал он и причину провала, потому что обладал информацией, которую имели немногие. Те, кто готовил Хамелеона, эту информацию так и не получили. Дело в том, что вечерний намаз пришелся на то время, когда самолет шейха был в воздухе. Романов не сомневался, что Хамелеон, отрабатывая образ правоверного мусульманина, попытался совершить намаз на борту. Потому что никто не сказал ему, что двенадцать лет назад во время вечернего намаза на Мансура было совершено покушение, погиб его брат, сам шейх был ранен, чудом выжил. С тех пор Мансур никогда не совершает вечерний намаз.

* * *

Звуки шагов в подъезде стихли. Осталась симфония воды: шорох дождевых капель по листьям за окнами, кап е ль из кухонного крана на лезвие ножа в раковине, ощущение кожей на спине вязкой влаги, стекающей по шее и – вниз. Серж вспомнил, как в пятилетнем возрасте схватился во дворе с огромной бродячей собакой. Накладывая тринадцатый шов, хирург не уставая повторял, что он легко отделался, такой везучий мальчик, так легко отделался. Только спустя много лет Серж понял, что отделался тогда совсем не легко. Понял и то, почему хирург настойчиво заговаривал его этой фразой. Уверенность происходит от веры. Важно не то, что ты можешь сделать, а то, что ты веришь, что можешь. Человек способен исполнить невыполнимое, если будет уверен в том, что сделает это.

Али и его люди давно ушли, а Серж все сидел на полу оскверненного жилища и по крупицам вытягивал из закоулков сознания весь оптимизм и жизнестойкость, отпущенные ему природой. Нужно лишь немного уверенности и куража. Тогда все получится. А коварный мозг, как вредная женщина в минуты охлаждения чувств, пилил ненужными риторическими вопросами.

Почему он не умеет стрелять и не держит под рукой оружие? Почему не умеет драться, как супермены в кино? Почему среди его навыков нет способности видеть ситуацию на десятки ходов вперед, предугадывать, что произойдет в будущем, и избегать возможных ловушек? Почему он не может ходить по стенам? Почему не умеет ходить по воде? Почему не летает? Наверное, он неудачник? Да, пожалуй, он неудачник. И что теперь? А теперь – неминуемая расплата. Ты давно хотел убить кого-то. Ты убил. Так будь истинным гедонистом и сумей насладиться возмездием.

Запасы вселенского оптимизма иссякли. Серж машинально отправил смс капитану Романову. Это был единственный способ связи с ним. Серж отправлял сообщение на неизвестный короткий номер, а Романов перезванивал. Или не перезванивал.

Какая мука ждать звонка. Секунды капают со скоростью роста седых волос на голове. Серж проковылял к бару, налил в бокал виски на три пальца, выпил залпом. Внутренности отозвались тревожным рокотом, но в голове неожиданно прояснилось.

Он подошел к окну, приоткрыл створку, впустив струю свежего воздуха в комнату, пропахшую страхом. Затем долго смотрел сверху на двор, примеривший сарафан из зеленеющих тополей, и попытался определить, кто из этих симпатичных обывателей, облюбовавших скамеечки, выполняет работу для Али. Спортивного вида парень, плюющийся семечной шелухой, или рыжеволосый мужик в твидовом костюме, присевший выкурить сигарету, а окурков у него под ногами – минимум на полпачки? А может, тетка средних лет с двумя кошелками? Неторопливо разговаривает по телефону, а взгляд так и мечется от одной подъездной двери к другой. Ждет его? Или караулит пьяного мужа? А еще пара тинейджеров балуются мячом, да старик в тельняшке возится с проржавевшим корытом, давно потерявшим право называться автомобилем.

Вряд ли Али поставил своих людей на виду у всего двора. Наверняка они просматривают территорию оттуда, где их никто не видит. Из автомобилей? Из окон? С чердака? С крыши? Впрочем, гадать – дурное занятие, чреватое расстройством желудка. Ведь Серж не видел никакого смысла в том, чтобы скрываться от них. Всю жизнь не пробегаешь. Проблему необходимо решать сразу – или она настигнет тебя, когда ты меньше всего к этому готов.

Наконец зазвонил телефон. Собственный голос показался далеким, слабым и чужим, когда Серж начал рассказывать Романову о вторжении Али в его квартиру и об ультиматуме, который тот поставил.

– Что мне делать? Они за мной следят. Что вы сделали с Мансуром? Он жив?

– Не будь наивным. – Романов говорил как всегда сухо и отрывисто, впрочем, в этой его канцелярской манере была особенная доверительность, даже вкрадчивость. – Ты сейчас дома? Ровно через час приезжай к Винзаводу, туда, где в последний раз виделись, помнишь? Сейчас пробок нет, за двадцать минут доедешь. Поймай такси. А до этого сиди дома, не высовывайся. Понял?

– Понял.

– Никому не звони и не пользуйся электронной почтой.

– А как мы будем решать…

– Не волнуйся. У меня есть решение. При встрече все объясню. Не паникуй, я – на твоей стороне, на твоей…

Романов помолчал пару секунд и отключился. Серж вспотел за время разговора, но вместе с его окончанием почувствовал некоторое облегчение. Все это время он ни на секунду не допускал мысль, что останется в одиночестве против Али и бригады его головорезов. Как тинейджер, которого несправедливо донимают педагоги в школе, точно знает, что сообщит об этом родителям, а те приедут и разберутся. Иного алгоритма действий просто не существует. Разные весовые категории. Как говаривал один криминальный авторитет: «Базар держать надо только в уровень». Эти гэбэшники заварили всю кашу, вот пускай сами ее расхлебывают. У них оружие, бойцы, они этому обучались, у них работа такая. А у него – другая работа.

Он взглянул на часы. Сорок минут до выхода. Как он мог забыть о своей работе! Клаус уже два часа ждал его сигнала. Запланированный церковный променад с рок-н-ролльным баловством на священном органе должен состояться сегодня ночью. Клаус Майнцхофф – немецкий банкир, сильно переживавший по поводу округлого брюшка, которое ему не удавалось скинуть никакими тренировками. В бурной юности, до того, как стать банкиром и заработать свои честные миллионы, Клаус был худым, бунтующим против всего, что попадется под руку, рок-музыкантом. Ближайшей ночью он собирался осквернить один из храмов Москвы рок-вечеринкой. Были наняты музыканты, оплачены услуги и молчание настоятеля и служителей храма, завезена необходимая аппаратура. Сам Клаус в предстоящем концерте собирался солировать на церковном органе, предмете особенной гордости верующих. Серж виновато чертыхнулся про себя. Сегодня его особенно раздражали эти клиенты с «особенными запросами».

* * *

Три года назад, покинув «Хайт», Серж каждую новую задачу воспринимал азартно, как вызов, который вряд ли его угробит, но сделает еще сильнее, еще изобретательней – это уж точно. Чем более сложными и особенными становились запросы клиентов – тем больше ему нравилось воплощать их в реальность, которая порой сопротивлялась. Необходимо было соответствовать запредельно высокому уровню своей клиентуры, а для этого требовалось кое-что большее, чем осведомленность в кухне, искусстве, закрытых клубах и элитных проститутках.

Взять, к примеру, актера Лео. Он возник неожиданно, будто протянул дружескую руку с широкого киноэкрана. Когда по электронной почте пришло письмо от его агента Джереми Спивена, цитировавшего рекомендации, полученные от лорда Николаса, Серж целый вечер потратил на пересмотр фильмов с Лео. Он сидел в кресле, вперившись покрасневшими глазами в экран, и смаковал взглядом каждую черточку знакомого всему миру лица, не веря, что через пару недель увидит его прямо перед собой.

Лео – суперзвезда, непоколебимый член клуба «20». А это означает стабильный гонорар не ниже двадцати миллионов за фильм. У Лео есть все, и вот теперь он решил навестить Москву со своей подружкой Джоанной, по совету старинного друга Джима, который членствует в клубе «20» несколько дольше, чем Лео. Джим описывал ему роскошные и эксцентричные приемы русских миллионеров, поэтому Лео, вместо того чтобы тихо наслаждаться российскими прелестями, инкогнито растранжиривая свои деньги, сразу попросил у Сержа открытой и яркой светской жизни в Москве. Это означало, что придется водить Лео на «прайват-патиз» к местным львицам света и полусвета, а также их спонсорам – олигархам. Серж не сомневался, что местные олигархи будут счастливы принимать у себя Лео и даже изъявят готовность доплатить за это удовольствие, но для этого их нужно проинформировать о приезде звезды.

Как назло, ни одного телефона местного олигарха в записной книжке Консьержа в то время не было. Они не имели привычки гостить в «Хайте», предпочитая загородный быт, посиделки бывалых дачников. Серж перебирал все прочие контакты, прикидывая, кто из знакомых смог бы ввести его в высший московский свет. К сожалению, несколько персонажей, которые действительно могли бы помочь, угрожали ему конкуренцией и имели репутацию беспринципных хищников. Случайно Серж наткнулся на визитку одного забавного журналиста, который во время какого-то званого приема в баре «Хайта» так напился, что на глазах у публики помочился в напольную кадку с пальмой, и консьержу пришлось со всей деликатностью урегулировать тот инцидент. Серж отпустил журналиста восвояси, а тот в порыве благодарности совал визитку и лез с поцелуями на прощание. На визитке значилось: «Ким Серов, редактор»… и название достаточно модного журнала. Серж позвонил и представился.

– Привет! Привет! – Голос редактора в трубке звучал радостно, будто он долго ждал звонка от лучшего друга и тот наконец позвонил.

Позднее Серж выяснил, что Ким принадлежит к породе тридцатилетних москвичей, зомбированных идеей тотального позитива. Если к нему в дом придет прокурор и скажет, что его самого по решению Басманного суда отправляют в ссылку на Крайний Север с полной конфискацией имущества, без права реабилитации, Ким будет улыбаться, весело суетиться вокруг гостя, крутить хвостом и отыскивать в случившемся положительные моменты.

– Не-а, ни фига не помню, – отреагировал он, когда Серж назвал свое имя и напомнил обстоятельства, при которых они познакомились. – Говоришь, ссал в «Хайте»? Спроси, где я не ссал? В Москве таких мест точно не осталось. Могу заниматься этим где угодно, высылайте приглашение! И обязательно – плюс один.

Следующие пять минут Ким рассказывал, как хорошо мочиться в Каталонии. Впечатления переполняли журналиста, Серж слушал почти с удовольствием.

– …русский клуб в Барселоне. То есть владелец – русский. Ты не поверишь, чувак, персонал почти не говорит по-английски. И русского не знают. А я по-испански – только три слова. Попросил у этих мурзилок немного ганджи, в смысле травки, так они дали мне хамон, это свинина маринованная… или вяленая, я не силен в кухне. Тот сорт хамона, который мне дали, у них называется « а нжа». Хамон был вкусным, я съел много, а потом блевал долго, с удовольствием. В туалете. Под аккомпанемент. В соседней кабинке кто-то громко трахался. Кончили мы одновременно. Выхожу к умывальнику, а из той кабинки вываливает жгучая испанка с усиками, самых модельных параметров, счастливая, улыбается, а за ней – футболист из «Барсы», защитник, забыл, как его… Короче, это сын хозяина клуба, Федора, – тут Ким назвал фамилию известного всей Москве миллионера-тусовщика, – пригласил в клуб половину сборной Испании. Кое-кто пришел. Этот сын и сам футболист, но высшая лига ему не светит. Короче, мы с тем защитником сразу сцепились языками, он там же в тубзике дорожки нарезал. А телка, Джулия, оказалась сестрой самого крутого матадора у них там. Пока я блевал, они трахались, а потом мы нюхали в туалете, а на танцполе Тиесто заворачивал пласты, а потом прошел показ какой-то коллекции, когда мы вернулись, уже шел махач. Два рэпера схватились, а охранники оказались фанатами одного из них, ну и пошел замес. Я получил в лобешник, вышел на улицу и нарисовал кровью граффити – поросенка в стиле Бэнкси. Вот и скажи, о чем мне теперь писать? В смысле? А я разве не сказал, что это был пресс-тур в Барселону на открытие русского клуба? Но я же – не светский журналист. Я пишу о гаджетах. Знаешь, всякие там новые компьютерные приблуды, электронные штучки, короче – научная фантастика и ожившее будущее.

Серж пригласил Кима пообедать в марокканский ресторанчик на Сретенке, и к концу той задушевной трапезы они стали почти партнерами.

– Дружище, ты себе не представляешь, какое количество пригласительных мне таскают каждый день! Москва с ума сошла от вечеринок! Какой-нибудь обувной магазин запросто может устроить презентацию, на которой споет Анастейша или Сантаголд. Все звезды как звезды, ничего особенного, но капусту рубят. Короче, мероприятий тьма! Город тонет в тусовках, и некому его спасти. Большинство тус, конечно, шняга полная! Но две-три очень достойных в неделю выбрать можно. Самое трудное, ты понимаешь, попасть на закрытую пати к нефтегазовым насосам. Они журналистов не выносят ни под каким соусом, кроме чесночного. Но тут я – на твоей стороне. Пять лет работы в глянцевом журнале ни для кого даром не проходят. Свои люди есть везде, так что пробьемся! Хочу в ответ знать – ты со мной?

Выяснилось, что Ким давно вынашивал заветный план, который должен был в корне изменить давно осточертевшую ему журналистскую жизнь. Он собирался жениться на дочке какого-нибудь миллионера и погрязнуть с ней в счастливом потребительском быте. Прогулки на яхте, игры в гольф с тестем, необременительное управление каким-нибудь фондом и представительство на великосветских раутах Европы. Примерно так Ким рисовал свое будущее и готов был воспользоваться для этого любой – «ну, только чтобы не гиппопотам и не зубастый крокодил» – дочкой обычного московского олигарха.

С позиции мужской привлекательности он имел все шансы. Галльский типаж, примерно как у половины игроков сборной Франции по футболу. Рослый, поджарый, с сухой рельефной мускулатурой, Ким обладал неоспоримыми в глазах любой девушки достоинствами: романтичным взглядом из-под длинных ресниц, аристократичным профилем и умением долго и красиво говорить. Да, конечно, еще он был бесконечно позитивен, что для московских «папиных дочек» являлось мощным магнитом.

– Дружище, пойми, каждая страна должна иметь свой идеал национальной мечты. Возьмем, к примеру, американскую мечту… Из эмигрантской нищеты благодаря упорному труду пробиться в колледж, потом благодаря упорному труду закончить его с красным дипломом, затем получить хорошую работу и благодаря упорнейшему, самоотверженнейшему труду стать к сорока годам партнером в фирме и обладателем пары миллионов долларов. Нравится?

– Не особенно…

– Отвратительное фуфло! Разве это мечта? Как только не постыдились такой убогий жизненный план обозвать мечтой? Ни капли романтики! Порывов и амбиций – мизер! А где поэзия? Где соответствие фольклорным архетипам? Короче – шняга! Я считаю, русская мечта должна быть простой и возвышенной. Жениться на дочке миллионера… а еще лучше миллиардера. Конечно, по любви жениться. И до конца жизни обращать внимание только на проявления красоты в этом мире. Глянь вокруг, сколько уродства, несчастий и боли! А ты живешь на другой планете. Как в сказке – «царевну и полцарства в придачу». Нам ведь не привыкать делать сказку былью, правильно, товарищ?

Слабым местом в плане Кима был его зыбкий социальный статус. И в этом Серж должен был помочь новому партнеру.

– Вот смотри, я привожу тебя с твоим клиентом на тусовку. Всем объявляю, что вы мои друзья. Если твой клиент – человек известный и богатый, мой авторитет в этом обществе резко возрастает. И еще: в нужный момент вы даете понять кому надо, что вы действительно мои настоящие искренние друзья. Коммуникационный бартер и никакого стяжательства, отношения без примеси финансовой корысти! – Так Ким видел перспективу их партнерства, и Серж с ним согласился.

Ким не подвел. Лео с Джоанной получили щедрую порцию московской светской жизни. Журналист отвел компанию на закрытый прием по случаю презентации новой коллекции всемирно раскрученного российского модельера. Собрались человек сто, среди которых треть успешно перекачивала недра родной земли в стойкие мировые валюты, остальные – артисты, писатели, художники – составляли им веселую шутовскую свиту.

Мероприятие было обставлено сдержанно, лаконично, но при этом дорого и с оттенком вкуса. Ни намека на купеческий разгуляй, излишество и выставленную напоказ роскошь. Создавалось впечатление, что люди, затеявшие этот прием, пекутся об эстетике и фэн-шуе гораздо больше, чем о собственном желудке.

На том рауте Серж впервые в жизни почувствовал себя альтруистом и филантропом. Когда Лео в вязаной шапочке и темных очках, пока не узнанный никем, потому что никто и ожидать не мог его появления здесь, угощал статную, как породистый арабский скакун, Джоанну тостами с икрой, Ким представил Сержа хозяйке вечера. В тот вечер Серж понял, что Ким не просто умеет много и красиво говорить, а что в этом есть его жизненное призвание. Он сказочник. Любой незначительный эпизод из жизни Ким умел рассказать как волшебную мистерию, как путешествие вглубь народного подсознания, одним словом – как сказку. А самого заурядного персонажа мог описать так, что тот казался былинным богатырем. Он фантазировал на ходу, смешивая правду и вымысел в высокохудожественный новостной гибрид. Слушая Кима, легко было поверить, что человек, о котором он рассказывает, между полдником и ужином с легкостью выигрывает войны и вершит международную политику.

В тот вечер Ким представил Сержа Алене – модельеру, чью презентацию все весело отмечали, – как человека, способного привезти в Москву любую мировую звезду, от Брэда Питта до Криштиану Роналдо. А уж воротилы мирового капитала почитают за счастье, если услуги по приему в Москве им оказывает Серж – Ночной Консьерж этого развратного города.

– Где же вы были раньше? – Алена как будто искренне расстроилась. – У нас в этом сезоне хорошие спонсоры. Мы бы заказали вам привоз какой-нибудь знаменитости прямо на это мероприятие…

– И сколько заплатили бы? – бросил Серж в шутку.

– Возможно, полмиллиона. Возможно, больше. Смотря кого вы смогли бы привезти. – Ее глаза сузились, на мгновение превратив открытого миру художника в хищную бизнес-леди. Серж с досадой осознал, что она не шутила. Однако требовать чек или рвать на себе волосы было поздно. Оставалось выжать из эпизода хотя бы лавры бескорыстного рыцаря. Именно так он предпочел бы запомниться этой красивой женщине.

– Пойдемте, познакомлю вас кое с кем…

Он предложил Алене руку так, будто хозяином вечера был он, а не она.

Стоит ли описывать ее ужас, недоверие и восторг, когда Лео приподнял свои очки, а Серж гордо подтвердил: «Да. Это он. Соль земли голливудской собственной персоной».

После этого Лео сполна пришлось насладиться и светской жизнью, и российским гостеприимством, и любовью поклонников. Схватив актера за руку, Алена потащила его демонстрировать всем по очереди, будто стокаратный бриллиант, подаренный богатым любовником. Ким не отставал от нее, всем своим видом и многозначительными замечаниями давая понять, что имеет к приезду голливудского гостя не последнее отношение.

Лео реагировал на Кима как на старинного приятеля, – Серж познакомил их еще в отеле, – иногда растерянным взглядом спрашивая у него помощи. На что Ким подмигивал и складывал указательный и большой пальцы правой руки в кольцо. О’кей, Лео. Все идет по плану, Лео. Не сомневайся. О’кей.

А Серж остался у буфета развлекать Джоанну. Он никогда не воспринимал всерьез моделей. Нарочитое стремление к физическому совершенству делало их в его глазах абсолютно несексуальными. Как можно предположить, что эти ангелы без единой морщины, с чистой, покрытой ровным загаром кожей, с пропорциями, ниспровергающими саму идею золотого сечения, – люди? Живые, способные ошибаться, растерянно пожимать плечами, кашлять, болеть, плохо выглядеть, страдать? Их профессионально отрешенный взгляд только убеждал в правильности предположения.

Большинство клиентов, приезжая в Россию, пользовались сексуальными услугами моделей. Они называли их куколками, кошечками, сладкими, телками, циркулями, сосками. Модели с церемонной невинностью предпочитали называть себя эскортом. Серж поначалу воздерживался от определений, относясь к ним как к мебели. Нельзя же проводить время в комнате, где нет красивых вещей? Антураж для времяпрепровождения, декорации, оттеняющие главного героя, – так он воспринимал моделей. Пока не пришел к логичному умозаключению. Модели – первая разновидность биороботов на этой голубой планете. Экспериментальная модель, да провались эта тафтология. Снабженная инстинктами, рефлексами, зачатками чувств, но пока лишенная интеллекта и столь милых в любом homo sapiens неправедности, хаотичности.

Серж даже вообразить не мог, что у Джоанны с Лео возможны серьезные отношения. Для него в их дуэте с самого начала все было ясно. Голливудская звезда снял себе куколку в путешествие. Наверное, предпочитает просыпаться каждое утро рядом с кем-то знакомым. Не все же готовы ежедневно менять партнерш. Наиграется, попрощается и – к следующей кукле.

– Как считаешь, он любит меня? – словно подслушав его мысли, спросила Джоанна.

– Любит? А тебе это нужно? Ты правда думаешь об этом?

– Я задала всего один вопрос, а ты ответил тремя… Так кто из нас после этого девушка? – Она расхохоталась так искристо, что обидеться было невозможно. – Он красивый. Очень красивый. Но… Мне, вообще-то, все равно, как он ко мне относится. Знаешь, когда я была маленькой девочкой, я ждала принца, как и все, наверное… Кстати, внешне принц был похож на Лео. Повзрослев, ну… после первого десятка влюбленностей и первых десяти литров виски… – Джоанна отсалютовала Сержу бокалом, в котором скотч растворялся в кубиках льда, – я поняла, что принцев придумали психоаналитики. Они нужны лишь для того, чтобы неуверенная в себе девчонка почувствовала себя принцессой. Желанной и состоявшейся. Так что первыми психоаналитиками были древние сказочники… Я вообще не уверена, что любовь существует. Вот ты… Как ты думаешь, что это такое? – Она сделала большой глоток виски, и Серж не мог понять, отчего ее глаза веселы и влажны – от алкоголя или от игры, которую она с ним затеяла.

– Любовь… Между мужчиной и женщиной? Это когда двум людям не нужны ни вопросы, ни ответы. – Он решил поддержать игру, в разговорах про любовь так легко уходить в многозначительность.

– Эх ты! – Джоанна усмехнулась, на этот раз с грустью. – Потому любовь и стала экспонатом из Красной книги, что никто не готов говорить о ней всерьез. Я думаю, любовь – это ежедневная жертва собственной жизнью… Ты каждый день по капле отдаешь ее другому, а если понадобится, сможешь отдать сразу всю…

– А он?

– А он тоже каждый день отдает тебе свою жизнь. Так вы и живете друг другом.

– Теперь я отвечу на твой вопрос. Конечно, Лео не готов каждый день отдавать тебе свою жизнь. Возможно, он готов отдавать ее публике. Впрочем, в этом я тоже не уверен. Лео – нарцисс, как и большинство актеров. Это значит, его жизнь принадлежит только ему самому и больше никому не будет принадлежать. Зеркало – его идеальный партнер. Значит, он тебя не любит. Я ответил?

– Не бери в голову! Мы с Лео просто соблюдаем приличия. Как большинство любовников. Нам хорошо друг с другом. Мы приветливы, очаровательны, ласковы, внимательны друг к другу… Мы уважительны взаимно… Мы… даем друг другу больше, чем многие пары. Посмотри вокруг! Сколько любовников, которые орут друг на друга, дерутся, обзываются собачьими кличками… Мы с Лео не такие! – Она снова вскинула бокал и подмигнула Сержу, прогоняя мимолетное облачко грусти со своего идеального лица.

Он был удивлен, сконфужен, выбит из седла. Он не знал, как выглядит любовь, как она ощущается – сердцем? Мозгом? Да есть ли она вообще? Но то, что он почувствовал в тот момент, было очень похоже на описания любви в книгах. Серж попался в силки, как глупый кролик. Джоанна стояла рядом и опутывала тонкой кашемировой сетью из печальной улыбки, длинной шеи, нежной груди и худых рук, бледность которых подчеркивали выступающие на поверхность линии вен. Она связала Сержа блеском и запахом волос, от которых исходили волны нездешнего покоя. Она парализовала его волю мягким бархатным голосом, в котором нет-нет да и проскальзывали задорные мальчишеские нотки. То был голос для колыбельных, уносящих в мечтательное Запределье, и для смеха, оживляющего покойников. А слова ее были заклинаниями. Джоанна была бесподобна. Она произносила простые слова, точно выражавшие непустые мысли. Такие слова мог говорить школьный друг или строгий сосед, которого ты знал все детство и который все детство останавливал твою руку со спичками, потому что желал добра.И еще… Слушая Джоанну, Серж невольно вспоминал леди Ровену из любимой книжки своего детства. И не мог отыскать между ними различия. Простояв с этой девушкой полчаса у буфета, он вдруг понял, что хочет провести с ней оставшуюся жизнь. Наверное, в тот момент он влюбился. Или очень поверил в то, что влюбился. Но осознание этого не принесло ему ничего, кроме тоскливых мыслей и угнетенного состояния.Серж широко раскрыл глаза и заглянул в пропасть между собой – находчивым, остроумным, изобретательным Консьержем – и людьми, которых он обслуживал. Глубина этой пропасти таила информацию о космосе из учебника астрономии. Безветрие, безжизненность, бесконечность, безнадежность и невозможность заполняли ее до краев. У него закружилась голова, и он сорвался.Проплывая в невесомости, он впервые в жизни клял свою судьбу за то, что от рождения оказался по ту сторону барной стойки, где напитки, касса и ружье. Он обречен ловко разливать эти напитки и подавать тем, кто с другой стороны стойки. Тем, у кого нет напитков, кассы и ружья – да им и не нужно, у них есть знаменитая улыбка, кредитка и – весь остальной мир. Такая девушка, как Джоанна, способна быть только рядом с тем, кого обслуживают. Королеве место рядом с королем. Прислуга может восхищаться ею издали и почтительно нести опахало. Увы, дело здесь не в количестве денег, а в человеческой природе. Даже если ему дадут двадцать миллионов, деньги не смогут превратить его взгляд во взгляд человека, который давно владеет миром и относится к этому как к должному. Ему никогда не посмотреть на нее этим взглядом. Взглядом, которому покоряются все женщины, за которым они безвольно идут на край света.В тот вечер Серж напился. Впервые на работе.

* * *

Лео тоже злоупотребил гостеприимством модельера. На следующее утро вся компания отправлялась в Рязань, выполнять очередной каприз золотого мальчика. В дороге не отрывались от бутылок с минералкой, массировали мятые лица, изгоняли перегар из организма и старались не смотреть друг на друга. Только Джоанна изредка улыбалась среднерусскому пейзажу за окном минивэна своей загадочной улыбкой.

– Врачи… Там есть врачи? – хрипло спрашивал Лео.

– Там есть банщики, это то же самое… – отвечал Серж.

В Рязани их ожидала инсталляция а-ля рюс. Трапеза по всем законам старинной русской кухни с ухой, икрой, расстегаями, грибами пятнадцати видов, кулебякой, блинами, рябчиками, олениной, водкой в запотевших графинах и бог знает какой еще брусникой. Все это было сервировано в домике восемнадцатого столетия, давно зачисленном в реестр государственных памятников архитектуры. Прислуживали за трапезой дородные румяные девки в расшитых кокошниках. Апофеозом застолья стала русская баня по-черному. То был культурный аспект прогулки, так сказать, знакомство с традициями в полевых условиях.

Настоящая же цель поездки в Рязань была известна лишь четверым – Сержу, Джоанне, Лео и Борису Павловичу. Цель была преступна и корыстна. Они ехали воровать манула или палласова кота – редкое животное, занесенное в Красную книгу. Точнее, воровал его работник зоопарка, тишайший бухгалтер Борис Павлович, которому заплатили больше, чем он заработал бы в своем зоопарке за десять лет безупречной службы. Никто в России не может быть уверенным, что спокойно и сыто проживет ближайшие десять лет, а после операции работник зоопарка смело мог увольняться с уверенностью в завтрашнем дне.

Все поклонники голливудской звезды знают, что животные семейства кошачьих – истинная мания Лео. Их он любит, пожалуй, больше, чем топ-моделей и всех женщин вместе взятых. Никакого притворства, никаких иносказаний! Кошки, потому что – кошки. И – к черту весь мир!

Серж уже привык, что за хорошие деньги для знатных гостей в России можно устроить все что угодно, вплоть до переименования страны в Нью-Гренландию. Поэтому когда Лео намекнул, что у него в домашнем зоопарке не хватает очаровательного степного хищника размером с домашнюю кошку, но с более плотным и массивным телом, на коротких толстых лапах и с очень густой шерстью, Серж начал действовать. Не без труда, но нашел несколько зоопарков в близлежащих к Москве городах, в реестрах которых такое животное числилось. Он догадывался, что в провинциальных зоопарках царит бардак, но степень этого бардака даже его, состоявшегося циника, повергла в шок. В двух зоопарках, куда он обратился, ему ответили, что манулы у них сдохли давно, «еще при Ельцине». Один зоопарк признался, что продал своего животного цюрихскому зоосаду, у них и уход лучше, и денег заплатили, и вообще… Наконец, в Рязани некий Борис Павлович, с которым Сержа соединили по телефону, долго кряхтел и кашлял в трубку, намекая, что животное здравствует и вполне готово для долгого путешествия. Закончив кашлять, он неуверенно произнес: «Вопрос непростой, требует системного подхода…»

Серж приехал в Рязань, маленький неприкаянный городок близ Москвы, где после полуночи на улицах бродячих собак больше, чем людей и машин. За бутылкой водки они с Борисом Павловичем разработали план. Бухгалтер зоопарка брался «подмазать кого требуется», чтобы получить свидетельство о смерти манула по причине старости. Тушку дохлого животного, которую продемонстрируют дирекции и похоронят по обычаю, должен изготовить местный таксидермист из заготовок уличных кошек. Затем они меняют живого хищника на толстую пачку долларов и забывают о существовании друг друга навсегда.

Изъянов в плане Серж не видел. Не смутило его и то, что Лео захотел лично поехать в Рязань, чтобы забрать животное, заодно прочувствовав на собственной шкуре полный набор изнурительных русских традиций в декорациях старинного городка. Не учел он только одного.

– Что это? – истерично кричал Лео, тыча пальцем в упитанного кота с недоуменным взглядом и маленькими, круглыми, как пельмени, ушами, прижатыми к голове. Борис Павлович принес зверя в номер отеля в специально оборудованном контейнере. Манул фыркал в усы и утирался лапой. – Это не то, что я просил! – Воспаленные алкоголем глаза Лео сверкали злобно, как в боевиках, где он играл плохих парней.

– Это манул… Настоящий! Еще его называют палласов кот… В честь немецкого натуралиста Петера Палласа, который открыл этот вид в восемнадцатом веке.

– Настоящий манул – как персидская кошка! Мех густой, пушистый! Посмотри на это чучело! Облезлый! Линялый! Он больной?! Или это просто похожая на кота крыса?!

– Что не так с животным? – переспросил Серж бухгалтера, встревоженно наблюдавшего драматичную сцену и не понимавшего, о чем два человека так горячо могут спорить по-английски.

– Климат… – развел руками Борис Павлович. – Они справные только в степях, в естественном, так сказать, ареале обитания. А этот у нас уже четыре года. Линяет, вянет понемногу, да… За ним уход нужен, питание, опять же – климат, да где ж у нас!

Серж перевел его ответ Лео.

– Это твоя проблема! Я не хочу объяснений, я хочу результат! – Лео бегал по комнате и размахивал руками, как капризный ребенок. – Ты работаешь на меня! Пойди и сделай то, за что я тебе плачу! Достань мне настоящего, пушистого кота! Манула!

Из соседней комнаты вышла Джоанна. Молча поцеловала Лео в шею, что-то прошептала ему в ухо и увела на террасу. Серж и Борис Павлович остались вдвоем. Бухгалтер потел и жаловался то на условия, то на погоду, то на дорожную полицию, то на рост цен в этом году. Серж не слушал его причитаний. Он боролся с собой. Маленький вулкан внутри бурлил в преддверии извержения. Возможно, свою роль сыграли похмелье и красавица Джоанна. Но лучше бы Лео не говорил то, что он сказал. Минное поле всегда готово покалечить того, кто на него ступил.

Минут через десять Джоанна вынесла деньги и передала их бухгалтеру, извинившись за резкий тон Лео и сообщив, что он берет животное. А Серж тщетно боролся с собой. Ему так и не удалось одержать победу. В коридоре, куда он вышел провожать гостя, Борис Павлович получил от него еще одну пачку долларов. Люди в России продаются… И хотят делать это как можно чаще.

В аэропорту стояла непривычная тишина, ночных рейсов не было. Лео с Джоанной благополучно прошли таможенный контроль, их багаж почти не досматривали. Таможенники улыбались и брали автографы. Серж уже прощался с гостями перед трапом маленького частного самолета, когда в ангар деловито прошли несколько человек в одинаковых плащах мышиного цвета. Борис Павлович плелся в хвосте процессии, стараясь не смотреть ни на кого. – Полковник Казбеков, – представился старший группы.Он предъявил ордер и велел своим людям подняться в самолет. Спящее после инъекции животное в клетке-контейнере быстро отыскали и сняли с борта. Лео и Джоанну попросили пройти в здание аэропорта. Уходя, Джоанна бросила на Сержа взгляд, полный надежды, будто все в этой стране подчинялось его желаниям и было в его власти. Как ему хотелось в тот момент, чтобы это соответствовало действительности! И еще… Ему показалось, в ее взгляде проскользнуло сочувствие. Наверняка Джоанна была уверена, что Сержа тоже арестуют. Она не могла знать, что этот рейд таможенной службы – его рук дело. Как и он в тот момент не мог знать, что арест провели не таможенники.То, что первоначальный злонамеренный план покатился не по его сценарию, Серж понял очень скоро. Уединившись с Консьержем в одном из служебных помещений аэропорта, полковник Казбеков начал разговор с дотошного перечисления фактов его трудовой биографии… Он подробно рассказал о клиентах Сержа за последние два года, о том, какие закрытые заведения они посещали, у кого Серж покупал наркотики, какими эскорт-агентствами пользовался.– Так что, Серж… вы понимаете, мы организация серьезная. Информации в наших досье хватит, чтобы посадить вас лет на десять-пятнадцать. Но именно потому, что мы серьезная организация – не в наших правилах рубить с плеча. Мы люди деловые и можем, если нужно, проявить заинтересованность. Ведь глупо, когда предприимчивые, я бы даже сказал – талантливые люди бессмысленно гниют в бараках за государственный счет. Мы считаем, что они должны продолжать работать. Только… простите мой пафос – работать на благо Родины. Хоть вы и украинец, а еще, я полагаю, терпеть не можете слово «патриотизм»…– Какие условия? – шевельнул Серж пересохшими губами.Ему было ясно, что отпираться и изображать непонимание, – значит вредить себе и унижать себя в глазах умного и расчетливого оппонента. Все случилось быстро и неожиданно, но в глубине души Серж готовился к чему-то подобному весь последний год. В этой стране невозможно заниматься серьезным делом, не имея «крыши» в виде государственных структур. И он понимал, что рано или поздно такая «крыша» возникнет и условия будут объявлены.– Ничего особенного, – усмехнулся Казбеков. – Продолжаете заниматься тем же, чем занимались. Будете информировать нас о каждом клиенте и время от времени выполнять специальные поручения. Возможно, потребуется снять копии с документов или передать наше предложение кому-то из клиентов. Не волнуйтесь, бегать и стрелять мы вас не попросим. Согласны?Серж вспомнил о прочитанных книгах, в которых доблестные революционеры царских времен и диссиденты в годы советского застоя плевали в лицо в ответ на подобные предложения царской охранки или КГБ. Внутри него все похолодело. С мучительным стыдом он ощутил, что в нем нет ни капли героизма. Его ум парализован осознанием молота, который завис над головой и в любой момент может упасть на нее всей своей тупой чугунной мощью. Еще он вспомнил взгляд Джоанны, когда ее с Лео уводили от самолета. Серж облизал пересохшие губы.– Хорошо… Я согласен. Только одно условие. Мои гости, Лео и Джоанна… Вы же не собираетесь их держать здесь?– Ну что вы! – усмехнулся Казбеков. – Международный скандал нам ни к чему. Наоборот, мы сейчас укрепляем связи с Америкой и, как благодарные зрители, любим голливудское кино. Не волнуйтесь, ничего с вашими гостями не случится. Заплатят штраф, вернут животное и – на все четыре стороны, как говорится – with love.

Перед выходом Серж переоделся. Мешковатые военные штаны с десятком карманов, украшенная эмблемой футбольного клуба «Барселона» толстовка с капюшоном и, несмотря на то, что на улице уже стемнело, он машинально напялил солнцезащитные очки в пол-лица. У шпионских историй есть свои, растиражированные тысячами романов и кинофильмов клише. Вместо того чтобы, ерничая, осмеивать их, лучше бережно пользоваться наследием. Напоследок Серж обвел взглядом квартиру: что еще прихватить с собой? Деньги есть, кредитки, телефоны… Чего не хватает?

Взгляд остановился на стене, где висел небольших размеров африканский охотничий тесак в кожаных ножнах, подарок Огни Пумпу. Почему бы нет? Не для того, чтобы рубить, а чтобы самому было спокойнее. Серж снял тесак со стены, тот как раз поместился в длинный карман на лодыжке.

Перед выходом из подъезда он несколько раз глубоко вздохнул, пробормотал пару строк из Бодлера вместо молитвы и резко распахнул дверь. Прохладный, наполненный влагой ветер облизал лицо. Сумерки уже вытеснили дневной свет, но темнота еще не сгустилась. Двор освещался единственным тусклым фонарем. Света от него лишь – желтое пятно на асфальте, зато отсветы подчеркивали зловещие тени деревьев вокруг.

Серж старался идти широким уверенным шагом, хотя ноги, едва он шагнул из подъезда во двор, одеревенели и перестали сгибаться. Там, за деревьями, наверняка люди Али, провожают его хищными взглядами узких азиатских глаз. Серж понимал, что нужен им живым и невредимым, а все равно поежился под толстовкой.

Поэтому и шарахнулся, когда, повернув за угол дома, сразу наткнулся на людей. Сердце прыгнуло в горло и бешено заклокотало там, как взбесившаяся мышь.

«Идиот!» – одернул он себя. Это же дети, школьники. Они тоже дернулись, увидев Сержа. Один быстро спрятал что-то в рукав, но Серж успел заметить огонек папиросы. Втянул носом воздух – улица пахла Гондурасом. Все понятно.

Он осторожно прошел мимо курильщиков вдоль кирпичной стены, всем видом давая понять, что нисколько не осуждает, наоборот, завидует им. Впрочем, школьников гораздо больше успокоил капюшон его толстовки. Натянутый на голову вместе с очками, он придавал Сержу вид космонавта, который в скафандре вышагивает по марсианскому грунту. Космонавтам курильщики рады в любое время. Подростки проводили его взглядом ровно столько, сколько нужно для того, чтобы из любопытствующего он не превратился в вызывающий. Как Сержу хотелось затянуться!

Он ускорил шаг. До Ленинградского проспекта, где можно поймать машину, оставалось метров сто. Пройти мимо мусорных баков, дальше в арку между домами, а из нее – к подземному переходу, рядом с которым всегда пришвартованы пара бомбил в ожидании клиента. Запах рыбьих внутренностей, тянувшийся из мусорных баков, перебил аромат папиросы. Серж почти вбежал в арку. Шаги гулко отдавались под равнодушными сводами, сверху орали коты, из окна второго этажа доносился бодрый голос телеведущего. Вокруг шла бесхитростная и будничная, лишенная страстей жизнь. Ленинградка уже совсем близко – шуршит шинами, полыхает неоном.

Неожиданно эти всполохи начали сокращаться и быстро сжиматься, как шагреневая кожа, – их вытеснила тень. Как в замедленной киносъемке тень заслонила собой весь проем арки и, только закрыв его целиком, начала медленно уменьшаться, быстро двигаясь на Сержа. Вот она приобрела резкость в очертаниях, и через секунду превратилась в мужчину, одетого точно так же, как Серж – в военные штаны и в толстовку с капюшоном. Только Серж стоял, прижавшись к стене, а мужчина шагал на него вольно, размашисто, как пантера, пружиня от асфальта. Его рука нырнула в карман, и оттуда появился продолговатый предмет, в котором Серж скорее угадал, чем увидел оружие. Неизвестный направил этот предмет в его сторону… Затем неожиданно и резко мужчина дернул головой, качнулся всем телом, как водоросли в морском приливе, подогнул колени и завалился набок, откинув в сторону руку с оружием.

Серж оглянулся и успел заметить, как один из подростков застыл с вытянутой вперед рукой. Только сейчас, обострившимся от страха зрением, в неоновых отсветах с проспекта, Серж разглядел, что тот совсем не подросток. У него было лицо сорокалетнего человека, со складками и морщинами – свидетельствами бурной и непростой жизни. Карлик!

Серж мгновенно развернулся и, подстегиваемый инстинктом, помчался к проспекту мимо лежащего на асфальте человека. Пробегая, он увидел у него в руке пистолет, а в горле – костяную рукоять ножа.

Ужас подхватил его на свои темные крылья, пронес через арку и буквально впечатал в заднее сиденье стоящего у перехода такси.

– Гони! – закричал он водителю и сильно ударил ладонью по спинке кресла, будто впрыгнул не в «вольво», а в пролетку, запряженную рысаками.

Слава богу, московские таксисты умеют не задавать вопросов и резко стартовать с места. Правда, за это они отыгрываются в конце маршрута. Притормозив в квартале от Винзавода, лихач заломил сумму в три раза превышающую ту, за которую Серж ездил обычно. Что ж, он свои деньги заработал. Когда подъезжали, зазвонил телефон.

– Ты где? – Голос Романова в трубке звучал как всегда спокойно.

– Еду на завод… Тут случилось… На меня напали.

– Расскажешь при встрече, – оборвал Романов. – Я уже на месте. Поторопись.

Серж выразительно посмотрел на часы. Нужно поскорее все рассказать Романову. Ситуация обострилась слишком быстро и неожиданно. Эта гнида Али все-таки решил его прикончить. Правда, непонятно, какого черта он попытался сделать это через пару часов после того, как они обо всем договорились! А если не Али? Кто тогда? Серж нужен ему, чтобы вернуть Мансура. А вдруг Али за это время сам вышел на Романова, договорился с ним и решил просто наказать крайнего, чтобы удовлетворить свою мстительную натуру? Паранойя…

Эти вечные «а вдруг…», «а если…». Как в юности, когда девушка весь вечер не отвечает на твои звонки и предательская фантазия начинает нашептывать: а вдруг она сейчас не одна? А вдруг она в постели с твоим лучшим другом? И ты мчишься к другу, мучаешь его алкоголем до глубокой ночи – лишь для того, чтобы получить доказательства: «а вдруг» было фантазией. Паранойя осложняет жизнь. Но только до того момента, пока не спасает ее.

А вдруг?.. Эта мысль прошибла Сержа, когда он уже пробирался мимо краснокирпичных стен винзавода к заброшенному колодцу. Зачем Романов позвонил за пять минут до встречи? Он же не опаздывал. Романов раньше никогда так не поступал. Обычно они созванивались один раз, договаривались и – встречались. А сейчас он позвонил. А что, если?.. Что, если он узнал о нападении в арке? Откуда узнал? Струйка пота, горячего, как глинтвейн, опрокинутый за шиворот, побежала вдоль позвоночника.

Серж остановился и присел на корточки под стеной. Мысли путались, сворачивались в клубок, и он никак не мог ухватить конец нити, чтобы его распутать. Несколько минут просидел, стиснув виски, и наконец попытался выстроить логическую цепочку. То, что получилось, заставило его испытать холод вселенского отчуждения. Звонок Романова мог иметь только одно объяснение. Он знал о нападении в арке. И он знал, что нападавший убит, а Серж сбежал. Романов звонил для того, чтобы проверить, придет ли Серж на встречу после всего, что случилось, или побежит дальше, до самых границ бывшей империи. Из этого следовало только одно. Нападение в арке было совершено по приказу Романова.

А теперь они – в тридцати метрах друг от друга, разделенные заводской стеной. Серж сидит с этой стороны, придавленный осознанием того, как детские игры в паранойю превращаются в свирепый оскал реальной жизни. Романов – с той стороны, наверняка держит палец на спусковом крючке, готовый нажать, как только увидит перед собой доверчивый взгляд бывшего сотрудника.

– Эй! Вы не глядите, что я это… того…

Хриплый шепот раздался над ухом, как взрыв гранаты. Серж вздрогнул и схватился за единственное оружие, которым располагал, за тесак Огни.

– Я не пьяный… просто так вышло… Бога ради, одолжите десять рублей. На хлеб мне, честное слово, на хлеб… – Еще не старый и с виду крепкий человек неслышно подкрался к Сержу сбоку и стоял с протянутой выразительно рукой. Кроме этой руки лишь запах да заношенный плащ в дырах выдавали в нем бомжа.

– Помогите, а?

Должно быть, все это профессиональное, отработанное годами – и умение подкрадываться неслышно, и выверенная поза с серым узловатым ковшом протянутой руки и слезящимся взглядом.

– Снимай плащ, – приказал Серж. Бомж шарахнулся, и только вид бумажника, который показался из внутреннего кармана толстовки, поманил его обратно.

– Вот тебе. За плащ и за услугу. – Серж протянул бомжу пятитысячную. И толстовку с капюшоном. – Надень ее и капюшон надвинь на лицо. Видишь проход на территорию завода?

Бомж молча кивнул, судорожно скидывая плащ и путаясь в рукавах толстовки.

– Пойдешь туда, потом направо, там заброшенный колодец.

– Знаю.

– Около колодца будут ждать люди. Ты к ним не подходи. Остановись шагах в десяти и помаши им рукой. Рот не открывай.

– А если спросят чего?

– Еще раз помаши. И – назад.

– Понял. Сделаю.

– Сделаешь – дам еще одну такую. – Серж хотел кивнуть на купюру, но она уже исчезла в лохмотьях, которые теперь прикрывала его толстовка.

– Ну, я пошел. А не побьют, начальник?

– Вряд ли… Но ты к ним близко все равно не подходи. И не говори ничего.

Он подождал, пока бомж отойдет вперед, и, осторожно прижимаясь к стене, двинулся вслед за ним.

Все произошло так, как и подсказывал ему испуганный крик души. Рядом с колодцем стояли двое парней в кожаных куртках. Был ли один из них Романовым – в темноте разобрать невозможно. Бомж, не приближаясь к ним, как и инструктировал Серж, поднял правую руку в знак приветствия. Мгновенным ответом ему были два негромких плевка из пистолета с глушителем.

Серж упал. Ему показалось, что эти пули впились в него, ведь они ему и предназначались. Бомж равнодушно осел на мокрый асфальт, а Серж вскочил и, не глядя перед собой, не разбирая дороги, помчался прочь. Ужас пришпоривал его, как нерадивого рысака. Нет силы мощней инстинкта самосохранения. Лишь чувство вины способно создавать ему достойный дуэт.

Серж бежал и клял себя. Уже второй человек бессмысленно и жестоко погиб по его вине. Впору сдаться судьбе, самому прервать эту цепь несчастий, которые он несет себе и людям. Но, понимая это, он почему-то бежал, как сомалийский гепард, по темным переулкам, опережая стук собственного сердца. Бежал с одной лишь целью – избежать гибели, уцелеть. Дома кончились, он выскочил к набережной, напряженно пытаясь уловить позади топот преследователей. Кажется, над головой прожужжало, будто майский жук спикировал. Поворот, скамейка, дерево, за ним – автомобиль. Дверца распахнулась, и знакомый бомбила призывно замахал ему рукой. Как повезло, что он не уехал далеко. Серж прыгнул на сиденье и второй раз за вечер оглушил шофера истеричным:

– Гони!

Водитель резко взял с места, быстро набрав скорость. В зеркальце заднего вида показались люди, выскочившие на набережную и присевшие, прицеливаясь по колесам.

– Пригнись! – крикнул Серж водителю.

Заднее стекло с хрустом осыпалось. Вжавшись в сиденье и стараясь, чтобы голова не высовывалась над спинкой, Серж закрыл глаза. Теперь он был беглецом, диким животным, несущимся по вечерней Москве, забыв все, что было дорого, все, чему учили, и все, что занимало мысли еще час назад. Теперь он просто спасал свою шкуру, исполняя капризный завет природы – животный инстинкт.

– Куда теперь?! – крикнул водитель, едва они выехали из зоны обстрела. В его кармане зазвонил телефон.

– Давай по Кольцу пока… Прокатимся…

– Возьми. – Водитель передал Сержу трубку.

– Зачем? – удивился тот, хотя за этот вечер уже можно было привыкнуть ко всему.

– Возьми, говорю.

Серж потной ладонью принял трубку, поднес ее к уху и услышал знакомый голос:

– Как наши дела? Ты делаешь, о чем договаривались?

– Али?!

* * *

По мере приближения к центру города Кристину все больше захватывали открывавшиеся из окна автомобиля виды. Мимо пролетали маленькие особнячки позапрошлого века – ухоженные, воздушные, гармоничные. И – нелепый новострой в ближайшем соседстве, будто в супермаркете детские игрушки разложили в отделе слесарных инструментов. Кристина была готова к этой эклектике, она хорошо проштудировала туристические брошюры.

– МИД, – кивнул бесцветный водитель направо, где возвышался пухлый серокаменный бочонок с островерхой крышей.

Кристина молча кивнула.

– А это Арбат! Пастбище туристов! – В водителе проснулся дремавший доселе гид.

– Куда мы едем? – спросила Кристина.

– Апартаменты люкс. На Петровке. Уже близко, скоро будем.

Они нырнули в узкий тоннель, проскочили мимо очередной высотки, затем миновали второй тоннель и свернули направо.

Апартаменты размещались в барочном особняке с шаловливым ангелом на фронтоне. Кристина вздрогнула – ангел профилем был вылитый Ганди.

– А напротив – караоке. Очень модное местечко в Москве. Вы поете?

Кристина промолчала. В этот раз она не противилась, когда бесцветный Миша взял ее багаж и прошел вперед, показывая дорогу. Они зашли в прихожую.

Кристина брезгливо втянула носом воздух. В апартаментах пахло чем-то застоявшимся, прокисшим. Чувствовалось, что здесь никто не жил и даже уборку давно не делали.

То, что произошло после, было похоже на комический балет, который должен был закончиться трагично. Трагично для девушки, оказавшейся в незнакомом месте с незнакомым мужчиной. Все правила поведения предупреждают девушек об этом, но – тщетно.

Бесцветный бодрым шагом миновал прихожую, развернулся посреди гостиной, бросил на пол чемоданы и, не сбавляя темп, ринулся обратно, на Кристину. В этот момент она стала свидетелем его преображения. Он больше не был бесцветным. Изменились прежде всего глаза – они зажглись как фары локомотива, который на полном ходу готов снести все на пути. В них была угроза и наслаждение оттого, что бесцветный человек может больше не скрывать своих намерений.

Кристина не успела ни пошевелиться, ни вскрикнуть, как Миша, налетев, смял ее, повалил на пол и его руки сомкнулись на тонкой шее чуть выше жетона участника группы «Сливы». Вот и все.

Ей вспомнилась притча о воздаянии и Олаф Гуннарсон, худосочный юный блондин с россыпью родинок на пол-лица. Он так же беспомощно лежал на полу, только в тот раз сверху была она. Это случилось одиннадцать лет назад, в конце душного, цветочного лета, когда Кристина занималась вокальными экспериментами с Тимом и Томом на Ки-Ларго, надорвала связки и две недели не могла говорить. В Сундсвалле, небльшом городке на берегу Ботнического залива, в доме тетки Агнес, она проводила остаток каникул в ожидании развода родителей.Олафа Кристина встретила на набережной, в живописном районе Килингхолмен, где она прогуливалась, а он продавал мороженое. Белесые кудри до плеч, глаза с голубой радужкой, излучавшие наивность, весь его облик юного эльфа гипнотически подействовали на Кристину. Олаф слегка сутулился и смешно вышагивал своей павлиньей походкой, когда провожал ее домой на Бьорнеборгсгаттан, после того, как их в очередной раз не пустили в ночной клуб.

Однажды она пригласила его зайти, когда в доме никого не было. Он смущался и долго отказывался, но она настояла. А затем набросилась на него прямо в прихожей. К пятнадцати годам Кристина уже могла похвастаться кое-каким сексуальным опытом. Олаф, судя по всему, был его начисто лишен. Потому он и лежал беспомощно на полу в прихожей, вяло сопротивляясь и мигая своими наивными глазами. Только когда она расстегнула ему ширинку, Олаф уперся обеими руками ей в грудь и попытался сбросить. Кристина неожиданно закричала. Не от боли, не от страха и не из каприза. Просто звериный вулкан чувственности клокотал в ней и всей природной мощью стремился вырваться наружу. Сублимация, как говорили в старину. У нее получился хриплый визг на запредельно высокой фальцетной ноте. Она помнила, как изменилось лицо Олафа. Как потемнела голубая радужка его глаз, задрожали губы и даже светлые кудри на лбу, казалось, распрямились. Он больше не сопротивлялся.

А когда Кристина слезла с него, Олаф так и остался лежать на паркетном полу. Девушка поняла, что дело неладно. Парень лежал в той же позе, в которой она его оставила, и, хотя глаза его были широко раскрыты, никаких признаков осмысленности в них не было. Сначала Кристина решила, что он разыгрывает ее в отместку за чрезмерную активность. Она шептала ему ласковые слова, щекотала пятки, даже поливала холодной водой из графина – тщетно. Олаф не шевелился. И лишь через час, когда Кристина успела по-настоящему испугаться и собралась звонить в Службу спасения, Олаф тяжело задышал, заморгал и, спотыкаясь, поднялся.

Затем он суетливо застегнул штаны, зачем-то поблагодарил ее и выскочил из дома. Слова благодарности Олаф рявкнул слишком громко, как человек, страдающий потерей слуха. Больше Кристина его не видела. Ее сознание зафиксировало, что сегодня она изнасиловала парня, и вместо того чтобы принять это с подростковой легкостью, Кристина вечером расплакалась в подушку и поклялась себе никогда больше так не поступать. С тех пор, когда ей хотелось мужчину, она намекала на возможность секса, просила его, требовала, но никогда больше не брала силой.

Через неделю после той позорной баталии, перестав встречать белокурого юношу на набережной, Кристина отыскала его жилище и, собрав в кулак всю решимость, в пелене стыда и раскаяния надавила на кнопку звонка. Дверь открыла маленькая улыбчивая женщина. На вопрос об Олафе она быстро ответила, что того сейчас нет дома, и хотела было захлопнуть дверь, но что-то во взгляде Кристины заставило ее передумать.

Мать Олафа, это была она, пригласила девушку войти и в гостиной за чашкой ароматного травяного чая рассказала ей, что Олаф в больнице. У него неожиданно открылось психическое расстройство, ведущее к потере двигательной координации. Врачи сказали, что такое расстройство иногда наблюдается у полярников. В северных широтах оно вызывается брачными криками белых тюленей, особым ультразвуком, влияющим на некоторые узлы среднего мозга. Редкий феномен, имеющий в научной среде условное название «songs of sirens». Никто не имел ни малейших предположений, где Олаф мог получить это «облучение звуком», как она выразилась.

– А вы, должно быть, Кристина? – Мать Олафа посмотрела на нее тем особенным взглядом, которым пожилые женщины смотрят на подруг своих сыновей.

Кристина кивнула.

– Навестите его. Ему сейчас так нужны добрые чувства…

– Хорошо.

Кристина не смогла навестить Олафа. Стыд и малодушие сжигали ее. Казалось, жизнь закончится, если она еще раз посмотрит в его голубые наивные глаза. Вместо этого она потратила остаток карманных денег на консультации с психиатром, благо местный доктор слыл квалифицированным специалистом. Ей важно было узнать все о «songs of sirens».

Доктор Сфиллак оказался человеком необъятных размеров. Сначала Кристина испугалась, войдя в кабинет, половину которого заполняла собой туша гиппопотама с человеческим лицом.

– Проходите, – доктор развеял ее сомнения широкой улыбкой.

Эта радушная туша излучала такую надежность и благожелательность, что Кристина, подавив желание сосчитать подбородки доктора, присела в кресло и начала рассказывать. По мере ее рассказа доктор Сфиллак отчего-то краснел, глаза его слезились. Наконец она закончила, и он заговорил высоким звонким голосом, плохо сочетавшимся с огромными габаритами:

– Человеческий мозг очень медленно поддается изучению. Сколько бы ни старались ученые, но мозг на восемьдесят процентов остается непознанным. «Songs of sirens» – «песни сирен» – феномен, который мы относим к числу поэтических гипотез. Поверьте, поэзию приплели сюда не ради красоты. Она – от беспомощности. То, что наука не в состоянии объяснить, она поэтизирует – с одной стороны, придавая явлению статус, обозначая его и нашу информированность о нем, а с другой стороны – оставляя в области мистического, непостижимого. Мы точно знаем, что на мозг оказывают влияние любые звуки и любые изображения. Любите Бетховена?

Кристина кивнула, хотя была равнодушна к классической музыке.

– Когда вы слышите «Лунную сонату», вас переполняет романтическая чувственность. Первые такты пятой симфонии вызывают в вас чувство тревоги. А при звуках «Героической» симфонии вы готовы вскочить с кровати и устремиться к свершениям. Но почему от звука или созвучий определенной частоты наступает духовный подъем, а от других – депрессия или временный паралич, мы ответить не можем. Мы лишь способны зафиксировать, что это – так. Что касается источника… – Доктор смерил Кристину недоверчивым взглядом. – Его нужно изучать в лаборатории. Горло, связки… Их необходимо обследовать, и довольно тщательно. Поверьте, эти органы тоже таят в себе загадки. Но это – уже не моя специализация.

Горло, связки… В незнакомом московском особняке, где она оказалась в качестве жертвы и дело явно не собиралось ограничиваться банальным изнасилованием, Кристина сейчас думала только об этом. Горло. Ей было необходимо освободить свое горло. В нем было единственное оружие, которым она располагала и которое могла применить. Колено душителя уперлось ей в грудь, локтями он блокировал ее руки, а ладони сомкнул на шее. Запах лука стал невыносимым, и было обидно, что этот запах станет последним, что она вдохнет. Бесцветный закрыл глаза и качал головой из стороны в сторону, шевеля губами, будто читал над девушкой отходную молитву.Кристина почувствовала, как ее лицо наливается кровью, а глаза медленно вылезают из орбит. Еще она ощутила крайне неприятные спазмы в кишечнике И попыталась сдвинуть ноги, которые почти не двигались, придавленные весом сверху. И в этот момент Кристина почувствовала, как ее туфелька, узкая сиреневая лодочка с острым каблуком-шпилькой, начала соскальзывать с ноги и замерла, удержавшись лишь на пальцах. В долю секунды, может быть, последней секунды, которую ей оставалось прожить, Кристина осознала, что это – ее единственный шанс. Резко расслабившись, она добилась того, чтобы Миша чуть подался вперед и ослабил давление на ее ноги. И в это мгновение Кристина с силой выбросила вверх пальцы ноги, на которых держалась туфелька, молясь, чтобы траектория полета обуви, за которую она заплатила целых пятьсот евро, была верной. Часто бывает, что дорогая обувь подводит своего владельца – натирает ногу, неровно изнашивается, облезает. Но чего не отнять у дорогой обуви – иногда она способна лететь в верном направлении, спасая расточительному владельцу жизнь. Сиреневая лодочка, описав в воздухе неровную параболу, приземлилась точно на голову душителю, ударив его острым каблуком в темя.Бесцветный дернулся, скорее от неожиданности и удивления, чем от боли, но на секунду ослабил хватку. Этой секунды Кристине хватило, чтобы мотнуть головой и освободить шею из вспотевших рук Миши. Воздух хлынул в пересохшую гортань, Кристина судорожно сглотнула и завопила отчаянно, что есть мочи, – это был крик боли, призыв к спасению, а через секунду он перешел в тот самый звеняще-шипящий звук, которым, по мнению современных психиатров, античные сирены околдовывали доверчивых мореплавателей.Миша смотрел на Кристину, напротив, крайне недоверчиво. Ему было невдомек, отчего его сильные руки немеют и опадают, как ватные, отчего здоровое молодое тело заваливается набок без всякой причины. В его глазах читалось напряжение, с которым он пытался вновь овладеть своими мышцами, и бессилие сделать это. Вид у душителя был удивленный.Кристина с легкостью выбралась из-под его ставшего безвольным и неуправляемым тела и первым делом отыскала на полу спасительную туфельку. Бережно вернула ее на ногу, поправила волосы и только тогда устало опустилась на диван в прихожей.Что теперь делать? В чужой стране, без связей и контактов… Мысли путались, она несколько раз глубоко вздохнула и, закрыв глаза, попыталась сосредоточиться на морском приливе с мраморными прожилками. Необходимо срочно найти Ганди и вместе с ним припереть к стенке этого Сержа. Ганди в Ярославле. Значит, надо добраться до Ярославля.Кристина открыла глаза. Полупарализованный душитель конвульсивно дергался на полу, постукивая ногой по паркетной «елочке» и не понимая, почему не может встать. Взглянув в его мутные бешеные глаза, Кристина наконец почувствовала испуг. Отправляясь в Россию, она внутренне была готова сражаться. Наверное, поэтому не удивилась и не испугалась, когда на нее напали. Да и некогда было, все произошло слишком внезапно. А теперь до ее сознания, как кровь, приливавшая к клеткам, начала доходить простая мысль. Ее опередили. Она считала охотником себя. Но на нее начали охотиться раньше, чем она успела сделать первый шаг. Кто стоял за этим, сомнений не было.– Тебя прислал Серж? – спросила она у Миши и удивилась, как низко прозвучал собственный голос.В ответ Бесцветный еще сильнее выпучил глаза и издал звук, похожий на хлопок лопнувшего шарика.– Кто ты? Как тебя зовут? – Кристина была несильна в допросах. И вновь не получила ответ.– Хорошо… Посмотрю сама.Она опустилась на колени и брезгливо коснулась курточки Бесцветного. Запах лука куда-то улетучился, уступив место кислому запаху пота, к которому примешивалось что-то горькое с кофейным оттенком. Кристина решила, что это запах страха.– Не бойся, я тебя не трону. Через пару часов сам встанешь, Поболеешь какое-то время, затем – пройдет. – Она поразилось, как цинично прозвучали эти слова, адресованные человеку, которого только что довели до паралича.Обшарила карманы душителя. Бумажник, жвачка, связка ключей и мобильник. В бумажнике обнаружились несколько тысяч российских рублей и водительское удостоверение на имя Петра Семеновича Новикова. В мобильнике сохранились несколько входящих вызовов с разных номеров. Кристина заглянула в список эсэмэсок, и третье сверху заставило ее вздрогнуть от возбуждения.«В час ночи. Храм Вознесения. Консьерж».Кристина почувствовала запах моря, и снова перед ее глазами замелькали мраморные прожилки. Море набегало на полоску каменистой суши, и смысл возвращался ко всему, что случилось или должно случиться.Отсалютовав на прощание Бесцветному Мише, Кристина спустилась во двор, аккуратно уложила свои вещи обратно в серую «тойоту» и уселась на водительское сиденье. Из связки ключей, вытащенных у Бесцветного, подобрала ключ зажигания, завела двигатель и выключила его. Куда ехать? Часы показывали восемь вечера. В час ночи Консьерж будет в храме Вознесения. Нужен план. Раздумывая, Кристина машинально обыскивала салон автомобиля. И нисколько не удивилась, когда под водительским сиденьем ее рука наткнулась на металлическую рукоять пистолета. Семнадцатизарядный «глок», любимая игрушка рэперов, которые до сих пор не могут прекратить играть в гангстеров.

Под гулкими сводами собора шаги шестерых человек раздавались, как ритмический рисунок, исполненный на нескольких африканских барабанах. Сама барабанная установка до поры беззвучно темнела в углублении нефа. В помещении собора царил особый полумрак, настраивающий на таинство. Сквозняк гонял по стенам причудливые тени от нескольких десятков свечей. Их пламя металось в разные стороны, понукаемое потоками воздуха. В этом театре теней хотелось говорить шепотом, и – только о самом важном, о сокровенном. В крайнем случае – подслушивать чужие секреты. Вот оно – время рок-н-ролльной мессы.

– Фантастика! – Клаус Майнцхофф возбужденно сжал руку Сержа своей потной ладонью. – Где оператор? Мы обязательно должны заснять весь концерт. Я мечтаю выложить это видео в «Фейсбуке». Клавишники умрут от зависти! Это… – Клаус воздел руки, изображая молитвенный экстаз. – Это невероятно! Еще никто не играл рок на священном органе в этом соборе!

Серж молча кивнул в сторону, где парень в бейсболке деловито водружал видеокамеру на портативный штатив. Подошел служитель храма, худой высокий священник с изможденным бородатым лицом, на котором сейчас читалась иудова мука.

– Вы готовы? Тогда рассчитаемся, – вполголоса обратился он к Сержу.

Тот сунул ему в руку конверт и подтолкнул к немцу.

– Батюшка, проводите гостя к инструменту.

Когда тучный Клаус семенящей походкой последовал за священником, Серж бросил виноватый взгляд на икону и тяжело вздохнул.

Андрей Верендеев в профессиональных кругах слыл мастером, каких мало. Он умел дать качественную картинку из любого положения, при любом освещении и даже с закрытыми глазами. Операторский факультет ВГИКа плюс многолетний опыт работы оператором на центральных телеканалах создали крепкого профессионала, устойчивого к стрессам и техническим неурядицам. Изображение, достойное эфира, он мог обеспечить в самых экстремальных условиях. Правда, с карьерой у тридцатидвухлетнего Верендеева пока не складывалось. В большом кино после окончания вуза проявить себя ему не удалось, а сейчас и вовсе казалось невозможным пробиться сквозь плотные ряды сидящих без работы кинооператоров. Телеканалы периодически нанимали его на новые проекты, но Верендеев нигде подолгу не задерживался. Как только подворачивалась командировка за пределы Москвы, он, исполнив профессиональный долг, отмечал событие бурной попойкой. А иногда начинал ее без отрыва от производства. Не пить за пределами столицы Верендеев не мог. Он объяснял это угнетенным состоянием духа по причине сострадания к людям, живущим за МКАДом. «Не могу видеть, как они там живут в каменном веке! – говорил Верендеев, критикуя бытовой уклад в любом поселении России. – Где в России ни окажешься – везде – дичь! Тоска и депрессия!» Большинство из его выездных загулов заканчивались скандалом в гостинице, выяснением отношений с милицией аэропорта, часто – снятием с рейса и помещением в КПЗ. Потому что пьяницей Верендеев был активным. Андрончику, как его после первой рюмки начинали панибратски называть местные собутыльники, было недостаточно просто нагрузиться алкоголем, царственно позволив в финале занести свое малоподвижное тело в самолет. Верендеев желал быть полезным российским регионам. Душа его требовала действия, способного хоть в малой степени улучшить тоскливый уклад жизни в провинции.Борьба за качество начиналась обычно в ресторане, где Верендеев принимал первое лекарство от душевного гнета. Официантам указывалось на недопустимость нечистых приборов, несвежей пищи, отсутствия приветливости на лицах. Далее следовал неизбежный разговор с управляющим. После фраз «Вам самим-то в этом свинарнике хорошо?», «Меняйтесь, макаки, а то всю жизнь свою просрете и детям ничего не оставите!», Верендеев оказывался на улице. Там он продолжал борьбу за благополучие региона. Он вел ее с таксистами, с милиционерами, с торговцами, с асфальтоукладчиками, а иногда – со светофорами и автобусными остановками. В разных районах города гремел его нетрезвый бас: «Осветите улицы! Дайте огня!», «Положите асфальт, сволочи! Ведь это центральная улица в вашем убогом городке!», «Сделайте нормальный фейс-контроль в клуб! Почему всякое пьяное быдло здесь шатается?», «Кто тут у вас единороссы? Меняйте губернатора!».Осилив первые поллитра и ощутив, что дух по-прежнему угнетен, он уже не мог остановиться в своем критическом запале. Нет таблички с номером на жилом доме? Выговор! Таксист не включил счетчик? Порка! Стриптизерша в клубе не позволяет себя раздеть? Уволить!К утру Верендеев, как правило, был бит патриотически настроенной общественностью и заточен в местный «обезьянник», где ему предоставлялась полная свобода бороться за качество питания, обслуживания, многообразия досуга, а также культурной и светской жизни.

После ряда подобных происшествий начальство телеканалов, не скрывая сожаления, вынуждено было с Верендеевым расставаться. Не потому, что тот начудил, а потому, что любой телепродюсер переставал доверять оператору, справедливо полагая, что в следующий раз его срыв отразится на проекте. Поскольку снимал Верендеев блестяще, ему было что показать руководству другого телеканала. Там его с радостью принимали на испытательный срок – как правило, до первой командировки. Оператор вел подсчет, согласно которому в Москве с относительной успешностью функционировали еще восемь телеканалов, откуда его пока ни разу не увольняли. Но не было волнения в операторском сердце. Он не сомневался: даже после того как телеканалы закончатся, он без куска хлеба не останется. Количество частных заказов в последние полтора года – после того, как у Верендеева появился сайт в Интернете, росло медленно, но неуклонно. Вот и сегодняшний заказ принес ему треть месячной зарплаты оператора на телеканале средней руки. А всего-то и надо – отснять часовой концерт ночью в православном храме. Пустяки.Верендеев проверил фокусное расстояние, поиграл трансфокатором и осмотрел площадку в объектив. Жаль, конечно, не разрешили установить освещение. Придется снимать в бликах свечей, картинка получится зернистая. Таков каприз заказчика, хмурого парня, который только что сунул конверт в кощеистую руку священника. «С бодуна, наверное, барыга, – так Верендеев думал всегда, когда встречал нездорово выглядящего человека. – А поп-то хорош! Цапнул конверт, как “Отче наш” отчитал!»Оператор проследил медленной панорамой за священником, который отвел толстого немца к органу. Немец – оператор слышал, как тот громко выговаривал слова, часто звучащие в популярных немецких фильмах, – закатил глаза, коснувшись пальцами-сардельками матовых клавиш. Орган отозвался гулким дрожащим стоном. Немец, всем своим видом демонстрируя близость к экстазу, начал наигрывать что-то из «Deep Purple». Верендеев не очень разбирался в ортодоксальном хард-роке.Наезд. Крупно руки органиста. Медленный отъезд с панорамой. Из-за ширмы потянулись бородатые мужики в татуировках и ковбойских шляпах. Один из них уселся за барабанную установку, двое других расчехлили гитары. Несколько минут спустя под сводами церкви грянул колючий сумрачный бит, размываемый благостными всплесками органа. Организатор отошел в сторонку, присел под образом и – о, святотатство! – вытащил сигарету. Правда, закуривать не торопился. Мял ее в руках, отщипывая крохи от фильтра.Верендеев осторожно снял камеру со штатива и, плавно панорамируя сплеча, начал приближаться к музыкантам. Основные объекты – эти четверо. В голове оператора выстроились несколько ракурсов, с которых он поснимает каждого из четверых в отдельности, время от времени отъезжая на общие планы.Верендеев так сосредоточился на том, что происходит в видоискателе камеры, что не заметил, как из бокового нефа вынырнули три фигуры в плащах. Две из них сразу направились к организатору мероприятия, а третья метнулась к оператору. Если бы не камера, сдавившая плечо и заслонившая обзор, Верендеев сумел бы среагировать. А так – удар по затылку стал для него полной неожиданностью. Самой неприятной со времени недавнего избиения ногами в Саранске и вытекающего из этого увольнения с «8-TV». Оператор упал, по старинной алкогольной привычке сначала на колено, чтобы не уронить камеру, затем завалился набок, подставив дорогостоящему аппарату собственное лицо в качестве подушки. И отключился.Профессиональное достоинство оператора Верендеева заключалось еще и в том, что он умел дать качественную картинку не только из любого положения с закрытыми глазами, но даже в бессознательном состоянии. Он решил обязательно вставить этот пункт в личное резюме, когда несколькими часами позднее просматривал отснятый материал.С нижнего ракурса было отлично видно, как двое в плащах схватили организатора, так и не успевшего прикурить сигарету. Его попытки сопротивляться были прекращены двумя сильными ударами – по голове и в пах. Организатор упал, и в этот момент музыка, звучащая в кадре, начала комкаться и осыпаться. Сначала сбились барабаны, их тугая резкая дробь вдруг зазвучала редкими тычками, затем, судя по звуку, кто-то упал головой на альты и вместе с ними повалился на пол, сбив хай-хэт и тарелки. Затем замолчал бас, взмыв прощальным глиссандо. Гитара взревела и зафонила, словно ее насиловали, уложив на динамик. Последним смолк орган.Тишина, установившаяся на мгновение, взорвалась отрывистой бранью на немецком языке. Через секунду она захлебнулась, будто не выдержав собственной экспрессии. На видеозаписи отчетливо просматривалось, как трое в плащах поволокли организатора к выходу. Тот, судя по обмякшей фигуре, был без сознания.И в этот момент в кадре крупным планом возникло девичье лицо. Сосредоточенное, с поджатыми губами и злым взглядом. Правда, когда девушка отошла в глубину кадра, направив пистолет на людей в плащах, Верендеев с легким сожалением отметил, что она, пожалуй, полновата и низкоросла. Люди в плащах тоже не приняли ее всерьез. И тогда в кадре раздался грохот, перегрузивший записывающий микрофон. Брак по звуку, для телека запись уже не годится. Но это не помешало Верендееву досмотреть, как девушка положила двоих в плащах на пол лицами вниз и приказала третьему связать им руки за спинами. Как возникший непонятно откуда священник, про которого оператор уже позабыл, помог ей связать третьего нападавшего. А затем девушка со священником поволокли организатора к выходу. Точнее, Верендеев предположил, что к выходу, потому что они вышли из кадра, оставив в нем три статичные фигуры на полу.Пожалуй, не стоит указывать в резюме, что он не умеет давать панораму в бессознательном состоянии, решил Верендеев, открывая бутылку пива.

* * *

Кристина проехала две ленточные развязки, трижды превысила скорость и один раз развернулась через две сплошные полосы. Необходимо было убедиться, что ее никто не преследует. В зеркало она видела руки пассажира на заднем сиденье, сложенные лодочкой, будто в молитвенном послании. Запястья этих рук были стянуты красным пластиком. Руки человека, похитившего ее отца.

Серж все еще не пришел в себя и пускал пузыри, лежа на заднем сиденье, болтая безвольно головой на поворотах и держа на животе молитвенно сложенные руки.

Кристина заложила последний вираж и выехала на гравийную дорожку. Через пятьсот метров дорожка вывела ее к строительной площадке. Стройка началась не так давно, успели прорыть котлован и заложить фундамент. Затем московские власти что-то не поделили с федеральными, и стройку временно заморозили. Но для Кристины было важно, что строительная площадка обширным пустырем отделяла от жилых домов гаражный кооператив в лесистой низине. Она обогнула стройку и подъехала к цепочке гаражей, которые рассредоточились, как солдаты в атакующем порядке. Третий справа. Она остановилась и заглушила двигатель. Вышла из машины, выбрала из связки нужный ключ. Адрес гаража был написан на талоне, прикрепленном к водительскому удостоверению Бесцветного. Она рисковала, но выбора не было. Как по-прежнему не было никакого плана.

Массивный висячий замок открылся с первой попытки. Кристина облегченно вздохнула. Гараж был пуст и темен. Собралась с силами, за плечи стащила пассажира с заднего сиденья на землю. Его ноги, сцепленные над ботинками таким же красным пластиком, что и руки, прочертили две почти параллельные кривые, когда она поволокла пленника в гараж. Внутри Серж начал приходить в себя. Глаза приоткрылись, и она услышала хриплые звуки, которые он пытался сложить в слова. Он что-то спрашивал.

– Говори по-английски, – приказала Кристина.

– Кто ты? – прохрипел Консьерж. – …Али? Я не успел пока…

– Ты все успеешь. У нас с тобой есть время.

Кристина оттащила Сержа на середину гаража. Там, посреди цементного пола, на небольшом отдалении друг от друга торчали два штыря – держатели для автомобильных шин. Девушка отыскала на верстаке моток бечевки и, пока руки Консьержа были стянуты пластиковыми наручниками, привязала их к разным стойкам. После этого расстегнула наручники, а бечевки натянула так, что руки, вытянувшись над головой, напоминали букву V. Другим куском бечевки она привязала ноги пленника к какой-то железной арматуре в противоположном углу гаража. Серж оказался растянут, как на горизонтальной дыбе.

Кристина взяла молоток. Легонько, как врач, постучала по коленным чашечкам. Серж задергался, лицо его искривилось в гримасе. Пока еще не от боли, но от страха, связанного с предчувствием.

– Спокойно, расслабься. Пока не больно. Скоро будет больно. Обязательно будет. Очень больно.

Кристина взяла табуретку, поставила ее так, что голова Консьержа оказалась между двух ножек, села и сверху вниз пронзительным немигающим взглядом уставилась ему в глаза. Она смотрела на него так долго и неотрывно, будто хотела высосать взглядом его мозг, всю его жизнь, впитать каждую черточку этого небритого лица. Темные круги под припухшими глазами, которые на фотографиях казались ей зелеными, а при тусклом освещении гаражного фонаря оказались темно-коричневыми. Округлые азиатские щеки, неровные ломающиеся губы, слипшиеся рыжие волосы на лбу и на висках.

– Тебе бы пошли бакенбарды, – сказала Кристина тихо и коснулась молотком обеих его щек по очереди. В этот момент от долгого взгляда в одну точку ее замутило. Секунду Кристина сопротивлялась, но не сумела справиться со спазмом. Ее вырвало. Зеленоватый поток, продукт перегрузки нервных клеток, стараний бесцветного душителя и запаха бензина, пропитавшего гараж, выплеснулся прямо на лицо Сержа. Тот зажмурился и принялся отплевываться во все стороны, кашляя и матерясь.

– Сука! Ты беременная или с бодуна? У Али не осталось здоровых бойцов? Кто ты? На хера все это?!

«Слишком много вопросов», – подумала Кристина, полезла в карман, вытащила упаковку салфеток и долго вытирала свои губы. Затем еще минуту молча буравила тяжелым взглядом униженного испоганенного врага. Наконец почувствовала, что силы вернулись к ней:

– Я от Ларсена. Свена Ларсена. Помнишь его, Консьерж?

Она не отрывала взгляд от его лица. Что бы он сейчас ни сказал, ей было важно прочесть в его глазах настоящий ответ на вопрос, который она пока не озвучила. Выражение лица Консьержа не изменилось. Кристина не уловила в нем ни удивления, ни смятения, ни вины. Только прежнее отвращение к продуктам пищеварения, которые он старался стряхнуть, судорожно мотая головой.

– Где он? Где мой отец? Говори! Или… я утоплю тебя в отходах. Я наблюю море, засуну в него твою голову и не позволю вынырнуть!

– Я не знаю никакого Ларсена! Правда не знаю! Я работаю со многими людьми, но среди моих клиентов не было Ларсена, это точно!

– Ты похитил его!

– С ума сошла? Я не похищаю людей! Не мой бизнес.

Кристина подняла молоток и занесла его над левым коленом Консьержа. Тот заорал, мешая английские мольбы и русский мат.

– Кто он?! Кто твой отец? Помоги мне его вспомнить! Покажи фото!

Кристина задохнулась от такого цинизма, и молоток опустился на ногу Сержа, рядом с коленной чашечкой. Тот взвыл.

– Ты умеешь забывать тех, кого похитил?! Тогда забудешь и эту боль. Вот тебе! – Молоток опустился еще раз. – Он был твоим клиентом! Что ты с ним сделал?!

– Дура! – заорал Серж. – Я половину клиентов знаю под вымышленными именами! Это правила бизнеса! Они тут такое творят, что ходили бы в масках, если б была возможность!

– Ах ты… – Кристина замахнулась.

Консьерж зажмурился.

Кристина блефовала. Угрозы, истерические вопли, зубовный скрежет и молнии из глаз – все было актерской игрой по мотивам просмотренных кинобоевиков. Конечно подобное поведение было не в ее природе. С детства девушка была приучена воспринимать происходящее и действовать с холодным спокойствием. Королевская осанка проявлялась в эмоциональной отстраненности и обдуманности каждого жеста и каждого слова. Расчет Кристины был в том, что, увидев перед собой истеричку, слетевшую с катушек, Консьерж не станет искушать судьбу. Но, разумеется, она не настолько вжилась в образ агрессивной суки, чтобы игнорировать его логические доводы.

– Смотри! – Кристина быстрым движением достала бумажник и раскрыла его на фотографии улыбающегося седовласого человека в узких очках. – Где он сейчас?

Серж прищурился, вглядываясь в фото сквозь потеки слез и непереваренной пищи.

– Эмиль Леннеберг – твой отец? – В его голосе звучало искреннее удивление. Кристина заметила, как изменился взгляд, которым Серж теперь смотрел на нее, – он стал строже.

– Эмиль Леннеберг! – повторила она. – Эмиль Леннеберг… Ты говоришь, этого человека зовут Эмиль Леннеберг?

– Я его знаю, – тихо сказал Серж. – Развяжи меня, я все расскажу.

– Говори! – приказала Кристина. – Если твой рассказ будет убе… – Тут она запнулась, потому что в глубине души ей было все равно, будет ли он убедителен, правдив или нелеп в попытке солгать. Она желала слышать правду и боялась узнать ее. – Возможно, я тебя не убью…

И в этом Кристина тоже была не уверена. Вариант с убийством она просчитала заранее, так же холодно и расчетливо, как наигранный психоз.

* * *

В тот момент, когда Кристина вытащила бумажник с фотографией Эмиля, Серж внутренне сжался. Все, что произошло в последние часы, можно было определить одним словом: СЛИШКОМ. Нападение Али и его людей, предательство Романова, а теперь какая-то девчонка, телосложения уютного, как сдобная булочка, но с колючим электрическим взглядом. И она его пытает! Все это было бы абсурдно и смешно, если бы не было так больно.

Колено ныло. В подобные моменты, когда теряешь ориентацию и начинаешь тонуть в болоте из проблем и обстоятельств, должны обостряться скрытые возможности, просыпаться шестые, седьмые и прочие непронумерованные… чувства. Он закрыл глаза и попытался представить пустоту. Абсолютную, ужасную, зияющую бездну. Он представил, как впускает ее в себя, как сам становится ею. В нем больше нет места сосудам, мышцам, нервам, крови. Он пуст.

– Чего ты ждешь? Я слушаю! – донеслось из пустоты.

Серж никогда не практиковал медитацию. Но замечал, что хорошие решения иногда приходят, когда впадаешь в полудрему и ни о чем не думаешь. Вот и сейчас нервными окончаниями, тонкими рецепторами, которые люди зовут интуицией, он почувствовал, что выпадает шанс. У него может появиться внезапный союзник, который – как знать? – поможет склонить чашу весов в этом безумном марафоне в его пользу. Когда на него в церкви напали люди Романова – он не сомневался, что это были они, – ее еще не было рядом. Теперь девушка с ним один на один, а людей Романова нет. Значит ли это, что она справилась с ними без посторонней помощи? Если так, то из нее может получиться хороший союзник. – Серж сглотнул и начал говорить: – Эмиль… Эмиль Леннеберг – так этот человек представился. Он связался со мной несколько месяцев назад. Эмиль намекнул, что занимает политический пост в одной из скандинавских стран. Впрочем, в отношениях со мной клиенты имеют право на полную анонимность. Затем Эмиль повел себя… как бы получше выразиться… эксцентрично. Он рассказал, что с детства любит, ну… что ли, бывать в чужой шкуре, перевоплощаться. Это можно было бы назвать ролевыми играми, но в его случае все оказалось гораздо серьезнее. Он правда твой отец?

Кристина молчала, не мигая.

– Что ж… Если это так, тогда в моем рассказе тебе понравится не все. Имей в виду, я лишь пересказываю слова твоего отца. И только то, о чем он счел нужным меня информировать. – Серж сплюнул и продолжил: – На первом курсе университета они с компанией веселых друзей иногда переодевались в женскую одежду и эпатировали скандинавских буржуа. Твой отец уверял, что это были вполне безобидные развлечения, которые незаметно стали для него привычкой. А затем – жизненным наркотиком, что ли. Когда через пару лет их студенческая компания распалась, он уже не мог без этого карнавала. У него развилась физическая потребность время от времени становиться кем-то другим. Проживать кусок какой-то иной жизни, непохожей на ту, в которой он жил под своим настоящим именем. Понимаешь?

Кристина едва заметно кивнула.

– Он стал регулярно уезжать из своего города, переодеваться и жить несколько дней в этой новой, чужой личине. Мне он рассказал немного, и я даже не знаю, что из его рассказов – правда, а что – выдумка. Но судя по ним, кем он только не был. В молодости побывал священником в Ницце, официантом в Амстердаме, беглым заключенным в Глазго… Правда, он говорил, что тамошние рыбаки, у которых он ночью попросил убежище, наутро выдали его полиции. Иногда случалось терпеть лишения, но такая встряска давала ему огромный заряд энергии. Душевные шлаки уходили, картина мира становилась объективней. Это он мне сам сказал, и я ему верю, у него глаза горели, когда он об этом говорил.

С годами перевоплощаться в других людей становилось сложнее. У него успешно развивалась политическая карьера, и теперь любая эксцентричная выходка, безобидная шалость, могли ее погубить. Но отказаться от своего хобби он был уже не в силах. Он стал тщательнее готовить эти маленькие путешествия. Маскировался, заметал следы. Он заказывал поддельные документы, изменял внешность, выбирал страны и маршруты, где неожиданный сбой в представлении можно было бы ликвидировать при помощи, к примеру, денежной компенсации. Вместо Европы уезжал в Южную Америку, в Азию, в Россию. Я не шокирую тебя? Ты узнаешь своего отца?

– Похоже на него… Только он никогда не был политиком.

Кристина достала из сумки бутылочку с водой, сделала несколько глотков, а остальное вылила на лицо Сержа, смыв остатки своей неконтролируемой злости.

– Это что, шаг к сближению? Стокгольмский синдром? – Серж благодарно заморгал. – Тогда отвяжи меня, чтобы я не фантазировал, как мясник придет разделывать мою тушу.

– Рассказывай дальше. – Кристина проигнорировала просьбу. – Зачем он приехал в Москву и что ты с ним сделал?

– Клянусь тебе – ничего! Все было гораздо проще и спокойнее, чем я мог предположить. Я ожидал эксцентричного богача, который поставит передо мной задачу, каких я еще не решал. Я рассчитывал заработать приличную сумму и получить удовольствие от реализации безумного плана, пришедшего в чью-то воспаленную голову. На деле все оказалось намного проще. В электронной переписке он просил подготовить возможность пожить какое-то время в российской глубинке как простой крестьянин. Ему было важно оказаться там, где его никто не смог бы узнать и никто не проявил бы к нему интерес. Я сделал все, как он просил. В Москву приехал уставший человек, которому больше всего хотелось покоя и анонимности. Я постарался обеспечить ему и то, и другое.

– Где? Где он сейчас?

– В общем, недалеко отсюда… В Ярославле. Точнее – под Ярославлем, в пригороде… Что это? Слышишь?

Снаружи послышался шум подъезжающего автомобиля. Кристина бросилась к верстаку, на который она положила пистолет. Автомобиль плавно затормозил у гаража, хлопнули дверцы, захрустел гравий под ногами нескольких человек, а через секунду дверь гаража приоткрылась.

– Рекомендую не делать глупостей! – произнес гортанный голос с южным акцентом. – Мы входим.

В узкие гаражные двери друг за другом протиснулись трое мужчин. В черных кожаных куртках, плотно укрыв головы гутрами, они ступали пружинисто, как пантеры. Каждый держал пистолет в вытянутой руке, и все три ствола были направлены в Сержа. Кристина растерянно водила дулом семнадцатизарядного «глока», доставшегося ей от Бесцветного, и не понимала, что нужно делать в подобной ситуации, а главное – почему эти люди не обращают на нее никакого внимания. Это же она тут главная! Точнее – была главной…

– Вы правы, это бессмысленно, – ответом на ее мысли прозвучал тот же голос снаружи. – Как только вы выстрелите в одного из моих людей, двое других сразу убьют этого слизняка, которого вы так аккуратно распяли на полу. А ведь он вам нужен, не правда ли? У него есть для вас важная информация? Он должен вам деньги? Не волнуйтесь, я не лезу в чужие дела. Мне даже не интересно, что происходит между вами. Но он вам точно нужен, иначе вы не стали бы привязывать его, доставать молоток, клещи… Вы же не мебель сюда пришли ремонтировать. Положите пистолет.

Кристина несколько секунд обдумывала предложение. Лоб ее покрылся бисеринками пота. Шансов не было. Она понимала, что если откроет стрельбу, ее наверняка убьют. И абсолютно точно убьют Сержа, как раз тогда, когда он уже готов сказать ей, где находится отец. Можно было закричать и парализовать этих угрюмых мужчин с пистолетами. Но, во-первых, тогда она наверняка парализует Сержа. И никто не скажет, сколько времени он будет приходить в себя и не образуются ли в его памяти провалы, пустив насмарку весь труд. А во-вторых, кроме этих бойцов в черном наверняка есть еще люди снаружи. Сколько их там? Один? Двое? Трое? Насколько далеко от гаража они находятся? Если ее крик не подействует на них? Нет, рисковать нельзя. Кристина медленно положила пистолет на верстак.

– Вы разумная девушка, я в вас не ошибся, – Али вошел в гараж и направился к Кристине. – Как забавно складываются обстоятельства. У меня тоже есть важное дело к этому человеку, – он кивнул на лежащего Сержа. – И он мне тоже нужен. Как будем его делить? – Али усмехнулся, жестом продемонстрировав варианты «вдоль» и «поперек». – Я уважаю ваш бизнес, но поскольку сегодня нас больше, мы с оружием, а вы безоружны, смею предположить, что мое дело важнее вашего.

– Али! – Серж напрягся, натянув веревки. – Я не успел! Но я сделаю! Я уже работаю…

– Конечно, сделаешь. Но я не могу долго ждать. Мое время – главная драгоценность и нельзя тратить его впустую, ожидая, пока ты дерешься с кем-то, пока кто-то в тебя стреляет, делает из тебя гаражного Иисуса… Ты не обидишься, если я ускорю процесс?

С этими словами Али достал из кармана куртки небольшой пластиковый пакетик. Поднес его к лицу, прищурился, посмотрел на свет сквозь пластик и только после этого вытряхнул содержимое пакета на верстак. Кристина вскрикнула. Серж ничего не видел, лежа на полу, но по ее реакции догадался, что в пакете нечто ужасное.

Впрочем, уже через несколько секунд он смог сам подойти к верстаку и рассмотреть. Люди Али быстро и молча отвязали его, не переставая держать их с Кристиной под прицелом. На верстаке лежал палец. Безымянный палец правой руки, с длинным тщательно отполированным ногтем, на который был нанесен узор в виде красной паутины.

– Гальдонфини! – выдохнул Серж. Он слегка покачивался, заметно было, что к вертикальному положению ему приходится привыкать.

– Ганди! – всхлипнула Кристина.

– Вы ошибаетесь. Это больше не ваш друг, – Али кивнул Кристине, – и не ваш клиент, – он развернулся к Сержу. – Теперь это обычный часовой механизм. Я превратил его в часы. Знаете, бывают часы электронные, бывают механические, а он стал песочными часами. Только высыпаться будут части тела. По одной каждые три часа. Сначала пальцы рук, затем пальцы ног, потом – уши, нос, губы. Далее – руки, ноги, половые органы. И наконец – голова. В общей сложности – девяносто три часа. Таков завод у этих часов, с учетом того, – он кивнул на отрезанный палец, – что первый песок уже просыпался.

– Почему? – пробормотала Кристина.

– Он знает почему, – Али указал на Сержа. – Мне жаль, что вы оказались втянуты в чужое дело. Это стечение обстоятельств, что ваш друг и его клиент – одно и то же лицо… Но, учитывая ваши способности, о которых мы наслышаны, – он сделал знак своим людям, и они приподняли платки, продемонстрировав беруши, – я думаю, вы сможете оказать значительную помощь и господину Консьержу, и вашему шведскому другу. Все! Я вас больше не задерживаю. Время идет, буквально как песок сквозь пальцы. Торопитесь. Мне нужен Мансур. Только от вас зависит, сколько песка останется в песочных часах, когда вы получите их обратно.

Управляющий гранд-отелем не имеет права впадать в панику и поддаваться стрессу. Ни при каких обстоятельствах. Именно это положение из негласного устава управляющих отелями повторял себе Дмитрий Чехонин в те пять минут, которые выкроил, чтобы справиться с захлестнувшей его паникой. Даже на любимую сигариллу, которая всегда успокаивала, времени у Чехонина не было. Сегодняшний день будто нарочно выдуман, чтобы стереть его, обладателя степени MBA, с лица земли. День цейтнота. Или – циклона, в центре которого находилась его скромная персона. Сегодня присутствие управляющего требовалось каждую минуту в нескольких местах одновременно. Закатав рукава белоснежной рубашки от Brioni, Чехонин принялся метать дротики в круг, который прятал в ящике рабочего стола для того, чтобы в подобные минуты тот служил спасительным громоотводом.

– Бам-м-м!

Дротик, завибрировав, вонзившись в девятку. Чехонин поморщился. Утром пришлось разбираться со скандальным заявлением постояльцев из люкса на восьмом этаже. Набирающая популярность в мире эксцентричная певичка приехала с первым концертом в Москву. Ее менеджер заявил, что коридорный, доставивший в номер завтрак, сделал на мобильный телефон несколько фотографий певицы в халате и без макияжа. За шесть лет работы управляющим «Хайтом» Чехонин не мог вспомнить ни одного случая, когда персонал отеля позволил бы себе так грубо нарушить правила. Коридорного задержали и обыскали. Мобильного телефона при нем не было. Охрана отеля обошла все служебные помещения, чтобы обнаружить, где он его спрятал. Безрезультатно.

А через два часа на интернет-сайте, где сплетни о знаменитостях – воздух и хлеб, появились фотографии певицы в халатике без макияжа, да еще в узнаваемом интерьере номера люкс на восьмом этаже отеля. Самое ужасное, из кармана халатика выглядывал вибратор. Коридорный был немедленно уволен.

Еще через два часа пришло сообщение, что в отель прибудет премьер-министр одной из стран «Большой восьмерки». Он планировал провести в российской столице двенадцать часов, в которые был запланирован брифинг с представителями «Роснано» и несколько встреч с владельцами крупного сырьевого бизнеса. Накануне поступила информация о том, что московские левые собираются устроить акцию протеста перед посольством этой страны. Поэтому спешно приняли решение поселить премьер-министра в «Хайте». Теперь Чехонину гарантировалась острая головная боль на ближайшие двенадцать часов. Как сохранить в секретности информацию о пребывании премьер-министра в отеле? Как добиться этого в эпоху крушения нравов, когда коридорные с восьмилетним стажем работы грубо нарушают священные правила? Как удержать строй и порядок, если все, что тебе нужно скрыть, в любой момент может всплыть в Интернете на радость миллионам? Ответов на эти риторические вопросы управляющий не имел.

– Бам-м-м!

Второй дротик вонзился еще ниже. В семерку. Чехонин раскатал рукава рубашки и снял круг с двери. Надо же было, чтоб именно в этот сумасшедший день позвонил Серж. Он сказал, что ему нужна помощь. Голос бывшего консьержа в трубке был сухим и безжизненным, из чего Чехонин заключил, что тот находится не просто в трудной – в катастрофической ситуации. Серж никогда ничего не просил у Чехонина. И управляющий не мог припомнить, просил ли тот вообще что-то у кого-либо. Теперь Сержу требовался номер восемьсот пятнадцать на сутки, полная анонимность и специальные услуги своего преемника, нового консьержа «Хайта». Вот незадача. Всем сегодня нужна приватность.

* * *

– Почему «Хайт»? – спросила Кристина, когда Серж, сделав звонок и устроившись за рулем «тойоты», сообщил маршрут их следования.

– У тебя есть другие предложения?

Кристина дернулась. Ее все еще трясло. Внутренний вулкан, полыхнувший, когда она увидела отрезанный палец Ганди, продолжал извергаться. Она никогда раньше не видела частей тел своих друзей отдельно от их нежных взглядов и баюкающих голосов. Такого впечатления ледяной панцирь Снежной королевы не выдержал. Кристина заплакала. Конечно, она плакала так, как приучила себя еще в раннем детстве: без слез и всхлипов, без пошлых звуков. Ее душили внутренние рыдания.

Перед тем как отпустить их, Али напомнил, что песочные часы в виде живого человека, ее друга, запущены и отсчитывают время остатка его жизни. Затем им отдали автомобиль и даже вернули пистолет, который Кристина утром забрала у Бесцветного. Правда, Али отрицательно покачал головой, когда девушка протянула руку за пакетом с пальцем Ганди.

– Я не поощряю дешевый фетишизм. Вы вольны по собственному усмотрению распоряжаться временем, которым теперь является ваш друг и клиент. Мне важен результат. Как вы его добьетесь, меня не интересует. Но помните, я всегда наблюдаю за вами. Помните это и не совершайте глупостей!

– Что все это значит? Кто были эти люди? – Кристина в изнеможении откинулась на кожаную спинку сиденья авто, едва они отъехали от стройки. – Долго рассказывать.– Сделай одолжение.– Кому? Согласись, прежде чем делать одолжение кому-то, хотелось бы знать, кто это такой? Давай проясним ситуацию. Я вижу тебя всего пару часов. Судя по твоим поступкам, ты – особа несдержанная и непредсказуемая. Человек, менее осмотрительный, чем я, сказал бы – взбалмошная и сумасшедшая. Ты связываешь меня, пытаешь, обвиняешь в похищении твоего отца, которого я обслуживал под именем Эмиля Леннеберга. При этом у меня нет ни малейшей уверенности, что ты – действительно его дочь, что тебя зовут Кристина, что ты – шведка. Нет никаких гарантий, что Эмиля похитили. Ты можешь быть кем угодно. Может, ты здесь, чтобы с моей помощью найти Эмиля и самой его похитить? А возможно, ты работаешь на арабов или на торговцев оружием из Пакистана, ты – злейший враг Эмиля Леннеберга и собираешься его убить. С моей помощью…– Я собираюсь убить тебя, если не заткнешься! – Кристина положила на колено тусклый ствол пистолета, направив его в сторону Сержа. – Еще раз спрашиваю: кто были те люди в гараже?Серж поморщился и на всякий случай вдавил поглубже педаль газа. Когда автомобиль движется на большой скорости, в водителя редко стреляют.– Хорошо… Только давай отложим подробности. Если вкратце, то эти люди из команды человека, которого я… ну, в общем, я помог его похитить.Пистолет в руке Кристины дернулся, и Сержу показалось, что он уже выстрелил. Внутренности скрутило. Девушка уставилась на него змеиным взглядом.– Это не имеет отношения к твоему отцу и вообще ни к кому из моих клиентов! Это произошло только с ним! Я помог его похитить, во-первых, не зная, что его похищают, а во-вторых, у меня не было выбора. Меня шантажировали спецслужбы и использовали вслепую. Я действовал так же, как сейчас разговариваю с тобой – под дулом пистолета. Что ты от меня хочешь? Тебя когда-нибудь прессовали спецслужбы?– И где теперь этот человек?– Теперь он находится у этих спецслужб… Его зовут Мансур.– Каких спецслужб?!– Откуда я знаю? У нас в России полно спецслужб, таковы уж национальные традиции! Может, ФСБ, может, контрразведка, может, какое-нибудь спецподразделение ГРУ или многочисленных «Ка». Кто-то из наследников всемогущего КГБ. Когда наши власти начинают обрабатывать простого человека, обычно не принято выяснять, где у них офисы и в какой бухгалтерии они получают зарплату. Спецслужбы – этим сказано все. Россия всегда была, есть и будет территория «спец». Не ищи здесь закона и не требуй прав. Закон здесь – «спец. люди» и «спец. службы». Здесь ничего не стоит сфабриковать дело против любого человека, подтасовать улики и отправить этого несчастного надолго в Воркуту или Караганду. Была когда-нибудь в Воркуте? Вот и я не хочу. Выбора у меня не было. Тем более что я не безгрешен и против меня ничего не надо подтасовывать.– То есть с твоей помощью какие-то спецслужбы – ты даже не знаешь какие, – похищают этого Мансура, который, вероятно, был твоим клиентом, а теперь его люди будут по частям резать моего друга, чтобы ты скорее вернул им этого Мансура обратно? Я правильно поняла?Серж кивнул и тут же пожалел об этом. Пистолет действительно выстрелил. Пуля ударила в сиденье под Сержем и застряла в его недрах. Тут же острые девичьи ногти впились ему в шею.– Ты сволочь! Гад! Кусок говна! – Кристина прокричала это на чистом русском языке. От королевской невозмутимости не осталось и следа. – После этого ты смеешь говорить, что не похищал моего отца!Серж дернулся и резко затормозил. Машину тряхнуло, девушка выпустила его шею и ткнулась лицом в ветровое стекло. Пистолет с глухим стуком упал рядом с коробкой передач. Серж схватил Кристину за плечи, грубо встряхнул и притянул к себе. На лбу у нее кровоточила ссадина.– Послушай, ты, мораль на шпильках! Где твои ангельские крылья? Помаши, я что-то их не замечаю! Возомнила себя святее апостолов? А как быть с тем, что человек, которого я считал своим клиентом, – твой шпион! Подумать только! Подсылает какого-то опереточного гея, а потом обвиняет меня в том, что он попал в переплет! А перед тем как отправлять этого павлина сюда, ты не удосужилась прочесть в книжках, что работа шпиона иногда бывает смертельно опасна?! Главное слово здесь – «смертельно»!– Что такое – «павлин»?– Мне кажется, ты не говорила по-русски.Кристина смутилась, но только на мгновение.– Просто предпочитала английский. Но в английском нет таких… – она чуть запнулась, подбирая слово, – таких сильных ругательств, как в вашем языке. Ты не против, если я буду ругаться по-русски?– Я бы предпочел, чтобы ты постоянно практиковалась в русском, пока находишься здесь. Пользуйся случаем. Мне будет проще.– Я говорю на двенадцати языках, – скромно сказала Кристина и потянулась за сигаретой. – Включая хинди.– Скажи мне хотя бы на одном языке, почему ты решила, что твоего отца похитили? Почему ты решила, что это сделал я? И какого черта ты в одиночку поперлась в чужую незнакомую страну, чтобы блевать на меня в грязном гараже на окраине Москвы?Пока автомобиль мчался по темным московским улицам, Кристина коротко поведала о пропаже отца, о действиях стокгольмской полиции и о своем маленьком расследовании.– Так я вышла на тебя. Потом отправила в Москву Ганди. – Она тяжело вздохнула. – Ганди подкрепил мои подозрения. Он писал про тебя такие вещи, что я уже нисколько не сомневалась, что имею дело с серийным похитителем.Серж присвистнул.– Что же такого он обо мне писал?– Что ты несдержанный, нервный, непредсказуемый социопат. Что ты сумасшедший. Ты презираешь закон и думаешь только о деньгах. Ты много пьешь…– Какая чепуха!– А мне кажется – правда!– Я ни в одном резюме ни разу не написал, что я – реинкарнация Махатмы Ганди. У меня много пороков, я самодур, эгоист, склонен к эксгибиционизму и мизантропии. Я подставлял, обманывал, иногда предавал… Я люблю деньги. Я способен украсть ради хорошего куша. Но я не похищаю людей! Это не мой бизнес.– Вот… Предавал ведь, крал… – Кристина явно не знала, что сказать.– Это самый древний парадокс в человеческой истории. Абсолютно невиновных людей не существует. Каждый хоть раз в жизни нарушил правила. Хотя бы перейдя улицу на запрещающий сигнал светофора. Ирония в том, что в половине случаев судят людей не за то, в чем они действительно виноваты, а за что-то совсем другое.– А вдруг это – высший промысел? Согрешившим в малом воздавать за большее? В качестве превентивной меры.– Ты наркотики пробовала?– Приходилось.– А воровала хоть раз в жизни?Кристина усмехнулась.– Ты же не поверишь, если я скажу «нет»?– Значит, воровала. А что скажешь, если после таких преступлений тебя осудят за убийство? С пожизненным сроком или газовой камерой?Кристина поняла, что философский диспут пора сворачивать. Она склонилась над сумочкой и вытащила бумажник. Перелистнув фото улыбающегося Ларсена в очках, которое Серж уже видел в гараже, она нашла маленький выцветший кусочек фотобумаги. На нем значительно более молодой Ларсен прижимал к себе маленькую девочку. Даже несмотря на брекеты, в девочке без труда можно было узнать Кристину.– Это чтобы ты воспринимал меня без лишней паранойи. Я действительно его дочь.– Годится. – Серж всмотрелся в снимок.– Почему человек, который встречал меня в аэропорту от твоего имени, попытался меня задушить?– Никого я не посылал тебя встречать! – Серж нахмурился. – Я впервые узнал о твоем существовании, когда ты вытащила меня из машины у гаража. Я даже не знаю, что произошло в храме. Судя по тому, что говорил Али, ты в одиночку справилась с теми, кто меня вырубил?– Пустяки, – отмахнулась Кристина. – Просто показала им пистолет. – Она попыталась залезть рукой под сиденье, но Серж перехватил ее кисть и отрицательно помотал головой. – Кто это был? Люди из спецслужб?– Думаю, да. У меня сейчас слегка напряженные отношения с тремя веселыми компаниями. С ними, с Али – это человек Мансура, – и с тобой.– Со мной… наверное, уже не такие напряженные.– Поэтому ты снова полезла за стволом? – спросил Серж. – Исключительно для того, чтобы продемонстрировать доброе ко мне расположение?– Нет… Просто не люблю, когда полезные вещи валяются на полу, – отозвалась Кристина. – Не стоит разбрасываться оружием. Иначе в нужный момент оно подведет. И – вот еще: я не считаю тебя похитителем. Уже не считаю…– С каких это пор? Что я такого сказал, чтоб заслужить отпущение?– Ты сказал: Эмиль Леннеберг.– Ну и что?– Астрид Линдгрен. «Эмиль из Леннеберги», любимая детская книжка моего отца.– А моя – «Тимур и его команда». По-прежнему не вижу связи.Кристина чуть слышно вздохнула, но терпеливо продолжила разъяснения:– Если он представился тебе этим именем, значит, доверял тебе. Я верю в его интуицию.– Астрид Линдгрен? Детская книжка? Кем только не представляются мои клиенты! Был даже Винни-Пух. К счастью, я совсем не хочу знать их настоящие имена. Так проще.– Свен Ларсен. Так звали… так зовут моего отца. Он бизнесмен, промышленник, владелец кучи крупных и мелких компаний по всему миру. Правда, политикой никогда не занимался.– Любой крупный бизнес – уже политика, – заметил Серж.Минуту они ехали молча. Неожиданно Серж рассмеялся. В сложившейся ситуации его лицо, растянутое в комической гримасе, выглядело дико и немного сюрреалистично.– Ты чего? – спросила Кристина.– Да так… Подумал, что уже несколько лет не видел плачущую девушку. Мне в жизни перестали встречаться девушки со слезами на глазах. Вот и ты… Столько проблем, все против тебя. А ты, вместо того чтобы заплакать, стиснула зубы и пытаешься вить из меня веревки. Почему девушки разучились плакать?– Потому что мужчины начали делать это чаще и лучше нас, – ответила Кристина, но не улыбнулась.– Ты говоришь, тебя душил человек, который представился моим сотрудником? – Серж мучительно пытался уложить в голове все части причудливой мозаики, которыми его в изобилии радовали последние сутки.– Человек с бесцветными глазами. – Кристина в нескольких фразах описала типа, который встречал ее в аэропорту.– Компьютер. Я подозревал это. А после стычки в храме уверен. Капитан Романов, человек из спецслужб, который курировал меня, получил доступ к жесткому диску моего компьютера. Для хорошего хакера – раз плюнуть, а у них, можешь не сомневаться, работают лучшие. Только из моей электронной переписки они могли узнать о планах, о концерте, о мероприятиях, которые я обсуждал со своими клиентами.– У Бесцветного в телефоне была эсэмэска с адресом храма…– Вот и я про то же.– Мы с Ганди договорились, что он представит меня как свою сестру и порекомендует тебе в качестве клиента. Я ждала, что в аэропорту меня встретишь ты.– Странно. – Серж свернул на подземную стоянку отеля. – Этот твой Ганди ничего мне про тебя не рассказывал. Он вообще не упоминал, что у него есть сестра.Последнюю фразу Кристина выслушала рассеянно, потому что ее вдруг осенило:– Как я сразу не подумала! Давай позвоним отцу!– Легко! Теперь, когда я почти уверен, что ты его дочь, мы позвоним ему. Но чуть позже.– Почему?– Потому что мы прибыли на место. Остальное сейчас объясню.– Почему ты почти уверен?– Не бери в голову. Это же только фото. Ты можешь приходиться ему племянницей, крестницей, дочерью его друзей или соседкой. Но вы определенно знакомы… Если это не фотошоп.Они подъехали. Серж заглушил мотор, втиснув «тойоту» между двумя «мерседесами» напротив служебного входа в отель. Пока он парковался, Кристина быстро нашарила пистолет на резиновом коврике под сиденьем и сунула в свою сумочку. И тут же пожалела о том, что не оставила его в ладони: из темноты навстречу Сержу выдвинулась мужская фигура, резко выбросив вперед правую руку. Что-то пронеслось в воздухе, и Серж вскрикнул, согнувшись пополам.

* * *

– Давно мечтал сделать это! – Чехонин, выйдя из полумрака парковки, неуклюже похлопал Сержа ладонями по груди, то ли попытавшись обнять, то ли с намерением вытащить бумажник. Наконец он нащупал и отцепил от толстовки своего бывшего сотрудника маленький дротик. – Прости, если сделал тебе больно. Это было намеренно, из соображений личной мести, по причине давно затаенной злобы.

– Конечно. Нет проблем. Очень рад, что ты отомстил мне сразу и открыто, потому что дротик в спину я бы не выдержал. Ты удовлетворен?

– Вполне.

– Отлично. А теперь мне потребуется все дружеское расположение, на которое ты способен.

– На многое не рассчитывай. Представишь меня? – Чехонин кивнул на Кристину, рука которой застыла в сумочке, нащупав пистолет.

– Это Сью, моя подружка из Кливленда.

Кристина попыталась выдавить улыбку. Вышла жалкая гримаса.

– Приехала поступать в университет дружбы народов, очень волнуется перед экзаменами, зубрит все время.

– Клиентка? – Чехонин церемонно пожал Кристине кончики пальцев, по-прежнему адресуя вопрос Сержу.

– Если я скажу «нет», ты все равно не поверишь. Дорогая Сью, – обратился он к Кристине, – перед тобой – самый требовательный зануда, который когда-либо командовал мной. Он управляет этим пятизвездочным сараем и думает, что справляется. Зовут его Дима. Можно по-французски, с ударением на последний слог. Он никогда не поверит в то, что у нас нет деловых отношений и я не наживаюсь на тебе. И это – лучше, чем если бы он думал, что мы спим друг с другом. Поэтому предлагаю немедленно нанять меня! Скрепим, наконец, нашу дружбу контрактом! Ты же хочешь, чтобы я показал тебе настоящую Москву? Не лубок с Кремлем и Третьяковской галереей, а – настоящую – бесстыдную, продажную и порочную?

– Я согласна, – произнесла Кристина на ломаном русском и зачем-то присела в почтительном книксене.

– Прошу. – Чехонин жестом пригласил пару к служебному лифту. – На ближайшие сутки номер восемьсот пятнадцать в вашем распоряжении. Хотя лично я порекомендовал бы люкс для новобрачных, там романтичнее… Если бы не высокие зарубежные гости.

– Кто сегодня?

– Премьер-министра ждем… – Чехонин замялся.

– Этого?.. – выдохнул Серж. – Я понял. Вот почему ты выглядишь как загнанный слон.

Чехони вздохнул.

– Столько хлопот с ним. Левые бесятся. Я уже запутался в них! В последнее время столько развелось: анархисты, антиглобалисты, какие-то радикал-адвентисты… Тьфу! Сектанты, одним словом. Если узнают, что премьер будет здесь, такую волну поднимут…

– Кто сейчас на моем месте? – перебил Серж.

– Коля. Ты его не знаешь, он устроился позже. Талантливый парень. В чем-то даже способнее тебя.

– Засчитываем вторую мелочную месть. Надеюсь, последнюю? Коля сможет навестить нас через час?

– Он будет пунктуален.

* * *

– Я не шутил, – сказал Серж, едва они с Кристиной переступили порог номера и заперли за собой дверь.

– О чем ты?

– О том, что ты должна меня нанять.

– С какой стати?

– Потому что я тебе нужен. Ты хочешь совершить небольшой вояж по стране, найти своего отца и спасти дружка, этого шпиона-неудачника. Как ты собираешься сделать это без моей помощи?

– Ты… – Голос Кристины дрогнул. – Ты серьезно?

– Абсолютно.

– А твой араб? Тот, которого ты помог похитить? Разве ты не должен найти его для тех людей?

– С чего ты взяла, что я собирался его искать? Кого я, по-твоему, должен больше опасаться – арабских экстремистов, на каждом шагу нарушающих здесь законы, или спецслужб родной страны? Я не идиот! У меня еще не облупился инстинкт самосохранения. Я просто не могу себе позволить пойти против ФСБ, даже если все арабские террористы объявят на меня охоту. Есть такое понятие – мотивация. Против арабов у меня есть хоть какие-то скромные шансы, но против российских спецслужб – ноль! Зиро! У меня земля будет пылать под ногами! В любой точке земного шара. Не застрелят здесь, так достанут полонием хоть в Гренландии. Так что, пока эти восточные дикари не режут меня по частям из-за своего шейха, я могу залечь на дно… где-нибудь в Брюгге.

Серж немедленно пожалел о сказанном. Ему показалось, что короткое, невинное, подсмотренное на киноэкране словечко «Брюгге» превратилось в огромный воздушный пузырь. Этот пузырь быстро заполнил собой его солнечное сплетение, расширяясь и выдавливая внутренности наружу. Вытаращенными из орбит глазами он пару секунд, как в замедленной съемке, разглядывал разъяренное лицо девушки, которая втыкала кулаки в его бока со скоростью, которую он не мог ни отследить, ни предотвратить. Прежде чем отключиться, Серж выплюнул на ковер остатки собственного достоинства и последнего обеда.

Несколько минут спустя он фыркал, отплевываясь, от потоков ледяной воды, которая лилась на него сверху.

– Психопатка! Ты должна нанять меня, потому что у меня совсем не осталось наличных. Мои карточки заблокированы. А выходить из дома без толстой пачки кэша я не умею! Я не способен передвигаться по городу без денег. И работать без них я не могу!

– Так дело только в деньгах?

– Да!

– Ты будешь искать этого шейха и поможешь вытащить Ганди?

– Да!

– Ты отвезешь меня к отцу?

– Да! Да!

– Подтверждаю контракт, – процедила Кристина. – Звони отцу!

– Сколько у тебя наличных? – Серж, пошатываясь, поднялся.

– Тысячи две…

– Мало. Сгоняй в фойе, сними с карточек сколько сможешь. Через пару часов мы больше не сможем пользоваться прелестями банковской системы.

– Сначала звони отцу!

– Хорошо. – Серж послушно взял мобильник и отыскал в записной книжке номер. На всякий случай показал Кристине надпись на дисплее «Эмиль». Девушка молча кивнула. Серж нажал «вызов». В номере отеля стояла такая тишина, что Кристина, не прислушиваясь, услышала «абонент не отвечает или недоступен».

– Там деревня, – пожал плечами Серж. – Может, перебой, может, не зарядил аккумулятор вовремя… Вообще-то по нашей договоренности он сам мне звонит. А я ему – только в экстренном случае.

– Сейчас именно такой случай. – Лицо Кристины было мрачным. Она нервно теребила сумочку. – Что-то не так. Я чувствую. Надо ехать к нему.

– А твой дружок?

– Надо спасать Ганди. – Девушка застыла в ступоре. В ее душе происходило мучительное перетягивание каната. Отец или Ганди?

Серж поспешил вернуть ее к реальности:

– Сначала – деньги. Сходи, сними как можно больше. Потом у нас не будет возможности.

Когда Кристина вернулась в номер с толстой пачкой денег в сумочке, Серж копошился в ванной. Спустя несколько минут оттуда послышался его голос: – Как ты относишься к стриптизу?– Предпочитаю двухметровых качков с лицами мальчиков из церковного хора.Кристина давно уже привыкла реагировать шаблонными шутками на любые вопросы с сексуальным подтекстом. За годы самостоятельной жизни таких фраз, шуточек, разговорчиков набралось такое количество, что порой ей и не верилось, что она до сих пор не является активным участником этой части жизни, дающей так много тем для обсуждения. Она все еще девственница. Следует признать, это правда. Она тяготится этим? – да, все верно. Так, какого же черта!.. Увы. На этот вопрос ответа у нее не было.– Ты про футболистов? Это банально. – Дверь в ванную распахнулась, и на пороге появился абсолютно голый Серж.Кристина смерила его взглядом с головы до ног и, сохраняя внешнюю невозмутимость, позволила себе облегченно выдохнуть. Вид голого Сержа не вызвал у нее того волнения, какое несомненно вызвал бы вид любого обнаженного мужчины. Только не этого. Впалая грудь с редкой растительностью, вялый живот, худые руки, узловатые бедра. И эта рябь конопушек по всему телу, как у всех рыжеволосых людей… Определенно, этому типу никогда не удастся вскружить ей голову. Хотя бы эта опасность с его стороны исключается.– Извини, что я без галстука. Производственная необходимость. – Серж, нисколько не смущаясь, будто каждый день раздевался перед незнакомыми девушками, вышел на середину комнаты. – Пожалуйста, возьми настольную лампу и осмотри меня внимательно сзади.Кристина уставилась на него взглядом, в котором смешались непонимание и отвращение.– Одежду я осмотрел, там – ничего, если только не изобрели какую-нибудь нано-кибер-мини-тканевую-штуковину, – буднично проговорил Серж. – Али и его люди всегда знали, где я нахожусь. Понимаешь? Как они могли проследить нас до гаража?– Жучок! – выдохнула Кристина с явным облегчением.– Догадалась… Я подозреваю, они воткнули мне его под кожу. Они меня били, я терял сознание. Время и возможность у них были. Но после общения с тобой болит у меня везде, так что…Следующие пятнадцать минут были посвящены детальному изучению кожного покрова белого мужчины среднего роста, субтильного телосложения, с пигментными пятнами по кожному покрову. Вооружившись лампой, Кристина начала со ступней. Медленно поднимаясь вверх, борясь с волной смущения, она отмечала любые пятна, родинки, прыщи, волдыри, синяки и ссадины. Последних оказалось немало, особенно в области почек, поясницы и спины. Время от времени Серж вздрагивал, когда она подносила лампу слишком близко к его коже, и волоски начинали шевелиться, приподнимаясь, как крошечные растения под лучами солнца.– Не дергайся, а то поджарю!Серж терпел. Только когда Кристина осторожно коснулась пальцами его ягодиц, он крепко сжал их.– Там ничего нет! Я чувствую.– Ты был женат?– Нет. Почему ты спросила?– Да так… – Кристина усмехнулась. – Подумала, что еще немного, и я настолько изучу твое тело, что смогу сдавать по нему экзамены.– Так часто бывает. Всякие глупости лезут в голову, когда занимаешься чем-то серьезным. Сосредоточься. Не время углублять образование.– Это не так-то просто. Ты выше пояса весь в синяках. Попал под автобус?– Под два автобуса. Одного зовут Али, другого – Кри…– Ты не доверяешь своему другу? – быстро перебила Кристина.– Какому? – Серж вздрогнул.– Управляющему гостиницы.– А-а-а, Диме… Он мне не друг. Бывший босс, с которым во время работы сложились приятельские отношения. Правда, расставались мы слегка напряженно. Но потом сгладилось – перезванивались, поздравляли друг друга с праздниками.– Поэтому он метнул в тебя дротик?– Его переполнили чувства. С нами, русскими, часто бывает.– Так ты доверяешь ему?– Ты очень любопытна.– Имею право. Ведь я теперь твой клиент, и ты, позволь напомнить, работаешь на меня. – Кристина пробежалась пальцами по кровоподтекам на правой лопатке, слегка задев свежую царапину ногтем. – Сам напросился.– Хорошо. Я доверяю ему до тех пор, пока за него не возьмутся.– Как можно доверять отчасти? – Пальцы Кристины подбирались к багровой гематоме на шее консьержа. По форме она была почти точной копией озера Байкал на географической карте.– Очень просто. Он не побежит закладывать нас по зову души. Но если к нему придут и надавят, он все расскажет. В пионеры-герои Дима не годится.– Тогда он действительно не друг тебе.– У нас нет выбора.– Почему? Неужели у тебя нет настоящих друзей, способных помочь?– Ай! – Серж вскрикнул, когда Кристина надавила на шейную отметину.– Теперь придется потерпеть. Займемся хирургией.Она залезла в свою сумочку, вытащила пилку для ногтей, пластырь, вату и лосьон. Продезинфицировав пилку, повторила свой вопрос:– Так неужели у тебя нет настоящих друзей?Через секунду Серж понял, что болезненный вопрос был отвлекающим маневром. Пока он молча и с грустью подтверждал для себя очевидную истину, Кристина пилкой рассекла кровавую опухоль.– Терпи! Терпи!Она выдавила сукровицу, прижгла рану лосьоном и залепила пластырем, пока Серж сквозь зубы тихо матерился, стараясь не вздрагивать.– Вот! – Кристина бросила на туалетный столик кусок серого пластика площадью не более пары миллиметров.– Ничего не пропустила?– Понравилось? Хочешь повторный осмотр?Серж молча направился в ванную. Спустя минуту вышел с полотенцем на бедрах, неся ком одежды в руках.– Как называется твоя птица? – спросила Кристина. – Тату под левой лопаткой?Серж пожал плечами. Это могло означать что угодно: он не помнит, он не знает, он не хочет об этом говорить. Вместо ответа жестами показал Кристине, что ждет, когда она разденется.– Теперь твоя очередь.– Ни за что! Сломайся и кусни! Так говорят? – Кристина сложила пальцы в кулак и потрясла перед лицом Сержа.– Обломись и выкуси! Хотя твоя версия – аппетитней…– Выкуси!– Не будь ребенком. Мы попали в очень серьезную историю. И, чтобы не проиграть с первого хода, нужно соблюдать некоторые правила.– Я не разденусь! – Кристина стиснула зубы и вжалась в кресло.– Хорошо… Расскажи подробно все, что произошло между тобой и – как ты его назвала? – Бесцветным?С выражением бесконечного терпения на лице Серж опустился в кресло, жестом предложив Кристине занять место напротив. После ее сбивчивого рассказа он уточнил:– Вы вступали в физический контакт только один раз? Когда он душил тебя?– Да.– Хорошо. Попробуем обойтись без осмотра. Хотя… я бы подстраховался. Это не прихоть, пойми. Мне нет дела до твоих прелестей. Я вообще равнодушен к… – Серж задумался, не соврать ли, что он – гей. Но не стал. – Я равнодушен к сексу без любви. Мы имеем дело как минимум с двумя мощными структурами, которые не спустят нас с крючка. Я говорю «как минимум», потому что понятия не имею, на кого работает твой Бесцветный. Вряд ли на людей Али. Ты им не интересна, иначе из гаража нас бы не выпустили. Если он работает на Романова, то возникает вопрос – как они на тебя вышли? И зачем ты им понадобилась? В любом случае они следят за нами. Следят при помощи очень современных средств, мы даже представить не можем каких. Твой Ганди не делал мне заказ на тебя. Значит, ты никогда не появлялась в моем компьютере. А они встречали тебя в аэропорту от моего имени… Кто встречал? Почему? Насколько ты можешь доверять своему другу? Мы можем?В этом месте Кристина нахмурилась и протестующе взмахнула рукой, но Серж прервал ее:– Видишь, сколько вопросов, на которые нужно срочно искать ответы. Чтобы их найти, мы должны быть свободны. Поэтому наша первая задача сейчас – выбраться из-под колпака. Из-под всех колпаков. Я не уверен, что этот маячок, – Серж кивнул на пластиковый прямоугольник, – единственный. Они уже знают, что мы здесь, с этим ничего не поделать. И надо сделать так, чтобы они были уверены, будто мы здесь, когда нас здесь уже не будет. Именно поэтому я выбрал «Хайт». Я работал здесь два года, знаю все трещины и углы с паутиной в этом здании. Мы уйдем отсюда, но мы должны уйти чистыми. Иначе – весь мой план с «Хайтом» не имеет смысла. И они быстро обнаружат нас там, где мы будем, когда нам меньше всего этого захочется.Кристина пристально взглянула на Сержа. Вздохнула. Молча прошла в ванную. Через полминуты так же молча вышла оттуда, прошла на середину комнаты походкой, которую любая манекенщица сочла бы непрофессиональной, несексуальной, но полной достоинства. Она была абсолютно голой.Сержа поразило, что при этом Кристина не выглядела раздетой. Ее взгляд не был пристыженным и не был порочным. В нем отсутствовал затаенный блеск, выдающий женскую природную склонность к эксгибиционизму и зависимость от мужских взглядов. Ее взгляд не был смущенным, не был растерянным. Не было в нем и дежурной застенчивости, как на приеме у доктора, когда процесс привычен, социально сертифицирован, но все же…Кристина смотрела прямо перед собой, и глаза ее были как фары автомобиля, подъехавшего в мастерскую, чтобы механик быстро и беспристрастно перебрал карбюратор, заменил износившийся кардан и напутственно постучал по крылу. Взгляд был бесстрастным.Все, что находилось ниже, в отсутствии надлежащего взгляда было обесточено, лишено любого намека на сексуальность. Ее молодое, налитое тело матово блестело во флюоресцентном свете, как латы, в которых Жанна д’Арк выходила перед французским войском. Оно теперь было ее одеждой, а не основой грешной первородности, которую принято скрывать.Серж осмотрел Кристину так же быстро, как она его, постаравшись не поддаться неловкости от прикосновений к женскому телу. Ее кожа была белой, гладкой, тонкой и нежной и, кроме шеи, абсолютно чистой, без гематом, нарывов, пятен и ран.

В дверь деликатно постучали. Кристина накинула махровый халат и на всякий случай вышла в соседнюю комнату. Серж открыл. В номер вошел невысокий сутулый паренек с редкими светлыми волосами, выбивавшимися из-под фирменного отельного кепи. Он улыбался чуть смущенной и оттого еще более располагающей улыбкой. – Я – Коля, здравствуйте. Позвольте сначала сказать, что мне очень приятно оказать услугу лично вам. Вы – в некотором роде – живая легенда среди наших…– Спасибо, Коля. Легенда сегодня нуждается в твоих услугах… чтобы остаться живой.– Все что пожелаете.– Большой чемодан, два форменных костюма обслуживающего персонала отеля… лучше – коридорных. Пять метров хорошей веревки, шесть женских париков – блондинка, брюнетка и рыжая, по два комплекта каждого цвета, но – с разной длиной волос. Игральные карты, клей, ножницы, пара охотничьих ножей. И накладные бороды. Организуешь?– Без вопросов. Три.Серж медленно изогнул правую бровь. Коля смутился.– Извините. Для вас – две с половиной.Серж вышел в соседнюю комнату и кивнул Кристине. Та отсчитала деньги, он вернулся и передал их консьержу.– Через час заказ будет в номере.– Спасибо, Коля.Когда консьерж вышел, Серж подмигнул Кристине.– Свою одежду больше не трогаем. До прихода Коли остаемся в халатах. И мобильники – на стол. Без разговоров! Все вещи оставляем здесь.– А сумочка?– Все оставляем здесь. И пистолет не забудь, пожалуйста. С собой только наличные и новая одежда.Через полтора часа Кристина и Серж разглядывали, как на них сидят неброские костюмы коридорных «Хайта».– Будем клеить бороды? – Кристина произнесла это с той иронией, с какой заслуженный артист больших и малых театров общался бы с участником студенческой самодеятельности.– Поверила? Уже неплохо, – невозмутимо отреагировал Серж. – Кстати, костюмчик тебе очень к лицу.Он вышел на балкон, примерился и легко, будто тренировался каждый день, вскочил на перила. Затем схватился за кусок кабеля, торчащий сверху, подтянулся, перехватил руками перила балкона этажом выше – и вот уже его ноги исчезли из поля зрения удивленной Кристины.– Эй! – Она вышла на балкон и задрала голову вверх. – Ты чего?– Я надеюсь, ты умеешь лазать не хуже, чем драться? – Раздался голос сверху. – Видишь кабель справа? Хватайся за него и подтягивайся.– Зачем?– Лезь скорее, наверху объясню.Серж и не подозревал, с какой ловкостью и грацией Кристина одолеет пару метров вдоль ребристой стены отеля. Когда она перемахнула перила верхнего балкона, он несколько секунд слушал ее дыхание. Оно было таким ровным, будто девушка только что проснулась.– А ты… ничего.– Для такой толстухи, хотел сказать?– Я вовсе не имел это в виду. И я не считаю тебя толстухой. Ты скорее… – Серж замялся, подбирая слово. Память о ее непредсказуемой реакции еще ныла под ребрами.– Скорее… полная?– Да нет, просто слегка округлая. В теле… Любимый типаж ренессансных художников.– Пышка?– Если пышка, то весьма горячая. – Серж попытался неуклюжей лестью перевести ситуацию из неловкой в шутливую. Но взгляд Кристины снова потемнел, и он поспешил закончить нелепый политес: – Ладно, хватит. У нас есть дела поважнее, чем обсуждать комплекцию друг друга. Теперь я расскажу тебе свой план.Как и говорил Серж, он знал в «Хайте» каждую лазейку. Номер восемьсот пятнадцать он выбрал потому, что номер сверху – девятьсот пятнадцатый, на балконе которого они сейчас стояли, всегда использовался персоналом отеля как особый резерв на случай появления важных гостей в период, когда отель бывал переполнен.– Но он никогда не заполнен даже наполовину в начале июня. Видишь – пустует. – Серж толкнул балконную дверь и жестом пригласил Кристину вовнутрь. – Мы оставляем телефоны, жучок и одежду в восемьсот пятнадцатом. Если они придут, то будут искать нас там. А когда не найдут, решат, что мы ушли через пожарный выход, он как раз рядом с номером. К тому же я выставил там чемоданы.– А если надавят на этого чемпиона по дартсу, твоего бывшего босса?– Он сможет им сказать только, что мы разжились униформой, париками и бородами. Это ложный след. Пусть высматривают двух бородатых людей, одетых в форму персонала. А человек будет один. Как тебе баскетболистка с длинными рыжими волосами? Или, может, карлик-гей с гигантским носом? Ничего не имеешь против беременной негритянки?– Почему один?– Неважно. Нас может быть пять или двадцать пять. Я просто фантазирую. Ты ведь знаешь, чем я обычно занимаюсь. Создаю миражи из ничего. Невоплотимые фантазии – мой любимый способ писать сценарии для клиентов. Я фантазирую о чем-то невозможном, о том, чего никто не ждет. А когда нахожу это «что-то», начинаю искать к нему подход. И уже с помощью технологий намечаю реальные пути воплощения. Учись. Метод Сержа. Авторское право охраняется.

Серж задумчиво колдовал у компьютера.

– Мне они представились как Таня, Лиза и Вера. Конечно, имена взяты с потолка, да они и нужны-то были только для Мансура, мне девчонки могли представиться как угодно – номерами, отчествами, кличками. Возможно, эти «Таня-Лиза-Вера» и не женщины совсем.

– Как это может быть: не женщины с женскими именами, взятыми с потолка? Почему у вас все так непросто? – Кристина устроилась в кресле, поджав под себя ноги, и умудрялась в такой позе выглядеть собранной и сосредоточенной.

– Это Россия… Ты до сих пор не привыкла? Здесь чем абсурднее – тем правдоподобнее. – Серж отвечал вполголоса, уставившись на экран монитора и перебирая пальцами по компьютерной клавиатуре.

В этом было еще одно преимущество «Хайта» – все номера оборудованы компьютерами с выходом в Интернет. Можно работать анонимно, как в интернет-кафе. Правда, имелся риск, что кто-нибудь внимательный на ресепшн заметит активный интернет-траффик в номере, где никто не живет… Но выбора все равно не было. В любом случае, настучат Чехонину, а он прикроет.

– Они – единственная зацепка, чтобы найти Мансура. Если, конечно, мы не собираемся штурмовать ФСБ РФ и требовать у них выдачи капитана Романова. – Серж откашлялся и сплюнул в мусорную корзину. – Я уже прогнал в голове варианты. Зацепок всего три, и это – люди. Первый – полковник Казбеков – главный упырёк в их конторе. Я видел его всего один раз, когда они делали мне предложение, от которого нельзя было отказаться. Он дергает за все ниточки, без вариантов. Полковник сидит в центре паутины, в своем кабинете, а где находится этот кабинет, я не имею ни малейшего понятия. На земле он работает через капитана Романова. – Серж поежился, вспомнив, как Романов застрелил несчастного бомжа. – Романов – номер два, он глаза, руки и ноги Казбекова. У меня с ним связь только эсэмэсками. Если он не перезванивает, я не могу на него выйти. А он больше не перезванивает – понял, гнида, что я раскусил их планы относительно собственного будущего… Точнее – мы. Ведь это у них ты отбила меня в церкви. Значит, они, как и Али, знают, что нас теперь двое. Ты отмечай для себя все детали, никогда не знаешь, какая из них в какой момент пригодится. – Серж говорил монотонно, словно будничным дождливым вечером раскладывал привычный пасьянс. Так он работал с клиентами. Так готовился к проектам. Один клиент – один проект. И каждый раз сценарий проекта во всех подробностях вырисовывался после того, как Серж монотонно и многократно вслух проговаривал все детали. – Сделай, пожалуйста, кофе, пока я тут…

Кристина нехотя слезла с кресла. Банка растворимого порошка стояла на трюмо рядом с электрическим чайником.

– Кто же третий?

– А третья зацепка, – продолжил Серж, – те самые эскорт-гёрлз для Мансура, которых мне подсунул Романов. Так называемые «Таня-Лиза-Вера». Хотя одна из них не прошла кастинг, кажется, Таня. Мансур оказался страстным поклонником революций. Облазил в Питере все революционные достопримечательности. А на десерт шейх решил устроить бал с девушками из аристократических семей. Я до конца не присутствовал, но подозреваю, он желал по-революционному надругаться над отпрысками высших сословий. Может, собирался трахнуть их в особо извращенной форме, может, планировал заставить голышом со шваброй по полу ползать … Или к портрету царя рожки пририсовывать. Не обращай внимания, я просто фантазирую за него. У клиентов обычно с фантазией не очень. Возможно, я зря придумываю и Мансур хотел просто поужинать в изысканном обществе.

– Зато у ваших спецслужб с фантазией – полный порядок. – Кристина поставила кружку с кофе перед Сержем. Заглянула через плечо в экран монитора. И брезгливо отвернулась, увидев множество обнаженных красоток в похотливых позах. – Они через тебя подсунули шейху своих дрессированных девок в числе прочих. А те его похитили.

– Верно мыслишь. У нас говорят: «Бабы доведут до цугундера».

– What is «zugunder»?

– Сам без понятия. У нас главное – смысл сердцем понимать.

– И ты теперь надеешься найти этих баб на сайтах интим-услуг?

– Не совсем. Я смотрю сайты элитного эскорта. Девчонок, которые работают в первую очередь для иностранных туристов. А в этом сервисе еще в советские времена работали почти поголовно сотрудницы КГБ. Думаю, сейчас мало что изменилось. Наши красавицы вряд ли были переброшены откуда-нибудь с Урала специально для этой операции. Скорее всего, Романов подрядил своих профессионалок из элитных эскорт-агентств. Московских или питерских. Работа для них привычная – между сексом вырубить клиента клофелином или более современным средством, забрать или скопировать все что нужно и – адьёс. А шейх это или атташе по культуре республики Конго – какая им половая разница? Так что, я уверен, наши красавицы мелькнут в какой-нибудь базе.

– Я ведь все равно сейчас не могу тебе помочь… Я их лиц не видела. – Кристина вопросительно зевнула.

– Конечно, поспи. Неизвестно, когда в следующий раз получится. А я поработаю. Ты – заказчик, я – исполнитель, я работаю, ты спишь… А я все работаю, работаю…

Серж усмехнулся, не глядя на Кристину. Она уловила эту усмешку и, устраиваясь в одежде на кровати, пообещала себе, что ни в коем случае не уснет. Только полежит немного с закрытыми глазами. Только немного отдохнет. Спать нельзя, часы тикают. Уже на три часа стало меньше песка в часах, в которые превратили ее друга. На три часа. Три… три… три…

– Кристина! – позвал Серж. Никто не ответил. Даже эхо в декорированном ковровыми покрытиями номере отеля-люкс молчало.– Кристина! Мне не дает покоя важнейший вопрос современности. Ты блевала на меня, потому что хотела сделать мне плохо? Или у тебя проблемы с желудком?Ответа вновь не последовало. Серж оглянулся на девушку.Она спала, приоткрыв рот, запрокинув голову, скрестив лодыжки и сцепив ладони на груди. Ее поза даже во сне была напряженной и выражала недоверие всему вокруг: обстоятельствам, в которых она оказалась, человеку, который волей этих обстоятельств возник рядом, негостеприимному отелю, незнакомой и неуютной стране. Серж хмыкнул и развернулся к компьютеру. Но через секунду повернулся обратно.От спящей Кристины трудно было отвести взгляд. Несколько часов назад она налетела на него как взбесившаяся фурия, связала, распяла на полу в гараже, заклеймила тяжкими обвинениями, заставила плясать под свою дудку. Она командовала им, она помыкала. Он должен ее ненавидеть. Он должен воспользоваться моментом. Сейчас, пока Кристина спит, Серж легко может взять и воткнуть булавку, которая – вон! – скрепляет нижние отвороты девичьих джинсов, ей в ухо. И свалить отсюда в одиночку. У него есть своя задача. Необходимо найти Мансура и соскочить с крючка. Или не находить Мансура, но все равно как-то соскочить… Наступает время, когда пора соскакивать со всех крючков…Однако вместо того чтобы разобраться с проблемой, Серж сидел и будто под гипнозом смотрел, как подрагивают во сне длинные ресницы, как тени набегают на лицо, одним штрихом меняя его до неузнаваемости. Кристина смешно морщила лоб, будто во сне решала математические задачи. А может, ей снились сапоги. Армейские сапоги с тяжелыми резиновыми подошвами и металлическими набойками. Сапоги, которые преследовали ее, топали по пятам, впрыскивая в размеренную буржуазную жизнь слоновью дозу адреналина. Или ей снился отец. Этот эксцентричный швед, Эмиль Леннеберг, который оказался слишком богатым, чтобы его причуды можно было понимать и разделять.«Она ведь – дочка богача», – подумал Серж. Впервые за несколько часов их знакомства он обратил внимание на социальную разницу между ними. Дочка богача, родилась с золотой ложкой во рту. Наверняка она капризная, избалованная, уверенная, что мир со всем, что в нем есть, включая Сержа, принадлежит ей. И видит она этот мир совсем иначе, нежели он. Конечно, окружающее представляется ей гигантским супермаркетом, в котором на каждый товар повешен ценник. Так и разглядывает небось мировые витрины своими глазами апельсинового цвета, которые сейчас заботливо прикрыты пушистыми ресницами.Краем глаза Серж поймал в экране компьютера свое отражение и увидел там другое лицо – не то, к которому привык – сухое, сосредоточенное, похожее на мордочку лесного зверька, который охотится на кого-то, попутно ускользая от тех, кто охотится на него. У лица в отражении теперь были совсем другие черты. Они разгладились. Будто безмятежное детство осенило их. Серж с удивлением понял: его лицо изменилось оттого, что он сейчас смотрел на эту обычную спящую девчонку, опасную и беззащитную. Некрасивую в жизни, но прекрасную во сне.Он вздрогнул от неожиданности. Ему вдруг захотелось раздеть спящую девушку. Стащить с округлых бедер форменные брючки гранд-отеля и рассмотреть еще раз кожу у нее на ногах. Гладкую, бледную, с прожилками вен у самой поверхности. В штанах у Сержа зашевелилось. Это была еще одна неожиданность, удивившая его. Он несколько минут думал, отнести ее к приятным или напротив. Нет, скорее, приятная. Он не испытывал сексуального возбуждения уже несколько недель, с тех самых пор, как покинул особняк в Павловске. И вдруг его фантазии разбудила девушка, которую два часа назад он меньше всего хотел видеть в своей жизни.Серж невольно сравнил ее с Джоанной, музой, о которой он больше всего думал в последнее время, и эти мысли правильнее было бы назвать мечтами. Нет, эта спящая девчонка не выдерживает никакого сравнения с Джоанной. Абсолютно никакого. Все в этом сравнении было не в пользу Кристины. Движение в штанах увяло. Серж повернулся обратно к компьютеру.Кристина чуть слышно всхлипнула во сне, но он не обратил на это внимания.

* * *

Кристина, вздрогнув, открыла глаза. Яркое солнце рассыпалось бликами по покрывалу. Щекотка в носу и новые морщины вокруг глаз. Почти сутки без косметики. Ее молочная кожа в солнечных пылинках, кружащихся по комнате, приобрела оливковый оттенок. Во рту горчило.

Кристина потянулась, взъерошила челку и посмотрела на часы. Десять утра! Проспала почти четыре часа. Почему Консьерж не разбудил ее? Она сползла с кровати, путаясь в покрывале.

Серж сидел за компьютером, как и четыре часа назад. Только спина его согнулась вперед, а голова лежала на сомкнутых руках рядом с клавиатурой. Лицо было повернуто к стене, и на Кристину смотрел округлый холмик нестриженного затылка. Будто муравейник, оставленный жильцами. Огреть бы стулом по этому затылку. Расколоть его, как арбуз. Или воткнуть в ухо булавку.

Во сне Серж выглядел так беззащитно, что Кристина едва справилась с искушением. Он ей еще нужен. Он приведет ее к отцу. Кристина больше не сомневалась, что спящий на стуле человек не похищал Свена Ларсена, но интуиция подсказывала, что во всей этой истории есть загадка, и возможно, не одна. И Консьерж причастен к ним. Определенно причастен. А она находится снаружи, и никому не нужно, чтобы она попала вовнутрь. Она сейчас – помеха чьим-то планам, досадная колючка в ботинке. Ходячая неприятность, которую не принимают в игру. Для кого-то она слишком умная и заносчивая. Для кого-то – слишком толстая и некрасивая. Кристина вздохнула, вспомнив, сколько раз ее не принимали в игру. Не ровесники, к их играм она была равнодушна. Не принимали взрослые, доверия которых она искала.

Она помотала головой, отгоняя ночные призраки – эти видения спросонья превращали ее в рефлексирующую мягкотелую водоросль. Хватит ныть и жалеть себя! Она здесь не за этим! Если загадочную игру затеял отец – что ж, она не против подставить ему подножку. Пора заявить о себе весомо, по-взрослому. Когда она отказывалась от его буржуазных предложений, это была всего лишь реакция, вполне детская, надо признать. Пора самой сделать первый ход. Если же все происходящее – игра Консьержа, тогда она тем более будет рада испортить ему вечеринку.

Кристина прищурилась. Может, все-таки – булавку в ухо?..

Будто отвечая на ее кровожадные мысли, раздался стон. Глухой, ворчливый и протяжный, как утробные звуки большого зверя. Кристина вздрогнула и отступила от стола. Консьерж пошевелился, повернул голову, и теперь лицо с закрытыми глазами было обращено прямо на Кристину. Серж вновь застонал, уже тише, спокойнее, причмокивая во сне губами.

И тут Кристина поняла, что именно нервировало и раздражало ее в этом человеке. Его глаза. Или точнее – взгляд. Наглый, испытующий, оценивающий и высокомерный взгляд. Теперь, когда эти глаза были прикрыты, лицо Консьержа показалось ей детским и умиротворенным. Кристина застыла, будто под гипнозом, не в силах оторвать взгляд от этого лица. Во сне Консьерж смешно втянул щеки, и на них проступили маленькие ямочки, будто щеки проткнули вязальной спицей. Отросшие за ночь рыжие волоски на щеках воинственно торчали, редкие выцветшие брови изогнулись.

Кристина вдруг испытала неведомую ей прежде жалость. Ей захотелось коснуться этого лица ладонью, пригладить торчащие рыжие вихры на голове. Ужас! Еще немного – и она испытает к нему сексуальное чувство. Такое нереальное, из снов и фантазий. Последний раз она фантазировала о сексе – страшно подумать! – шесть лет назад. И – ни разу с тех пор, как гитарист «Слив» Джон Моруш, ни с кем не прощаясь и не посвящая в свои планы, бросил группу и уехал в Тибет. Тогда Кристина в полной мере прочувствовала бесконечность вакуума, которым наполняет жизнь чужое предательство.

Знакомые, подбрасывавшие книжки по эзотерике, подтолкнули к крамольной мысли. Она повторяет судьбу той, в честь которой ее назвали и с которой всегда сравнивали. У королевы Кристины тоже ничего не получалось с мужчинами. Она была умнее и выше мужчин своего времени. И за это она тоже должна быть «благодарна» отцу. Высокомерие? Гордыня? Надменность? Возможно.

Однако сейчас, стоя перед рыжеволосым парнем, который спит и не может ее видеть, она вдруг почувствовала себя раздетой. Не так, как несколько часов назад. А совершенно, беззащитно голой, в нелепой позе, ощущая промежностью сквозняк, гуляющий по комнате.

Кристина часто заморгала, прогоняя наваждение. Глаза наполнились влагой. Она здесь не за этим. Есть важное дело, и нужно им заниматься. Осторожно, чтобы не потревожить спящего, Кристина подвинула к себе компьютерную клавиатуру и пошевелила мышкой. Монитор залился синевой, Интернет работал. Она не была в сети почти сутки. Нужно столько всего проверить. Почта, «Фейсбук», «Твиттер», а еще – сайты. Ярославль. Нужно побольше узнать об этом городе.

Следующий час Кристина провела у компьютера.

* * *

В «Фейсбуке» царило затишье. Для Кристины это означало, что из четырех тысяч четырехсот тридцати шести ее френдов в активном режиме находились чуть более двух тысяч. Впрочем, в запросах обнаружилось еще девять предложений дружбы, которые Кристина удовлетворила, не вникая в личности, от которых они исходили. Она уже давно так поступала.

Надо проверить комментарии к ее «газетным» постам.

Yaggel писал: «Знаю парочку новейших техник допросов ЦРУ. Этому детективщику и не снилось. Могу поделиться».

Это к заметке о писателе-детективщике и его романе.

Joshua 3 повторил: «Я иду за тобой. Ты готова?»

Это тот сумасшедший, который в ответ на ее провокационный пост о том, что во время театральной постановки в Осло кого-то убили за кулисами, поспешил приписать себе это вымышленное убийство.

Misha Burger писал: «Посмотри фильм HAARP. Американцы давно научились управлять погодой. Думаешь, им трудно замочить стаю птиц в полете?»

Otar Kvadrishvili, на ту же тему: «Почему тебя интересуют какие-то птицы? Каждый день на планете умирают люди. Половина из них не должна была умереть. Но кому есть до этого дело?..»

Остальные комменты были невнятны или настолько бредовы, что раздумывать над ними не хотелось. Кристина знала, чьих сообщений она ждет больше всего. Есть! Один из двух десятков комментариев на ее странице в соцсети был как раз от Кевина Смита.

Kevin Smith писал: «Если тебя всерьез интересует проблема умирания птиц в полете, почитай Джеймса Хатчинса. Он профессор из Массачусетского университета. Занимается биологией, генетикой. Опубликовал множество работ по анализу биосферы Земли. Про птиц у него есть несколько любопытных абзацев…»

Вот ответ от человека, который всегда снабжал ее дельными рекомендациями.

Кристина еще раз перечитала сообщение Кевина Смита: «Про птиц у него есть несколько любопытных абзацев…» Далее в письме следовала ссылка на интернет-сайт, где была размещена статья профессора Хатчинса. Сайт представлял собой типичный фэнзин любителей заговоров, шпионских страстей и разоблачений – из тех, что мечтают со временем вырасти в «WikiLeaks». Разоблачались в основном козни крупных международных спецслужб, но информация подавалась так, что у читателя само собой складывалось мнение, будто за любым относительно загадочным происшествием на планете стоят боссы ЦРУ, «Моссада» или, на худой конец, сухопарые предводительницы «Ми-6». А статья Хатчинса представляла собой доклад относительно грозовых атмосферных явлений, которые ученый изучал на материале подвижных электрических разрядов – шаровых молний. Хатчинс писал, что наблюдал с помощью специальной аппаратуры серию гроз в штате Коннектикут, в результате которых возникали шаровые молнии.

Кристина постаралась вникнуть в замысловатые цепочки терминов из физики и биологии, которыми изобиловал текст доклада. Системное образование пришло на помощь. Несмотря на то что она не поняла и половины терминов, ей удалось, опустив доказательный путь, осмыслить вывод, сделанный ученым. Он был простым и убедительным. Вертикальные электромагнитные колебания, природа появления которых в атмосфере неизвестна, способствуют образованию шаровых молний. В принципе Кристине не было никакого дела до вертикальных электромагнитных колебаний, и к шаровым молниям она всю жизнь была равнодушна, но в качестве одного из сопровождающих эффектов автор указывал массовую гибель птиц в радиусе нескольких сотен метров от вертикальной оси электромагнитных колебаний. Хатчинс заключал, что колебания разрушают опорно-двигательные центры в птичьих мозгах. Птицы теряют ориентацию в пространстве, теряют ощущение высоты и камнем летят вниз.

Только одного Хатчинс не мог объяснить: природы этих электромагнитных колебаний. Правда, у него имелась уважительная причина – до него этой темой занимались великий Тесла и нобелевский лауреат Капица – у них в свое время тоже не нашлось объяснений.

Кристина зашла на сайт Массачусетского университета и отыскала контактную информацию ассистента профессора Хатчинса. На фото Глория Джонс выглядела улыбчивой молодой негритянкой. Рядом с фото размещался адрес ее электронной почты.

Кристина быстро написала письмо, в котором просила встречи с профессором, выражала восторг по поводу его работ и уверяла Глорию, что через месяц будет поступать в Массачусетский университет – специально, чтобы иметь возможность посещать лекции уважаемого ученого.

Затем Кристина закрыла глаза, помассировала виски и набрала в «Гугле» слово «Ярославль». Спустя еще пятнадцать минут она была вооружена всей информацией, которой обычно пичкают себя туристы перед посещением древнего города. Уже собираясь выйти из Сети, девушка услышала характерный звук, с которым письма падали в ее почтовый ящик.

Пришедшее письмо было из Массачусетского университета. Ассистентка профессора Хатчинса писала: «Уважаемая Кристина! Профессор Хатчинс в настоящий момент находится на конференции «Open Green World» в Амстердаме. Как только он вернется, я обязательно переговорю с ним и сообщу вам о результатах. С уважением, Глория Джонс».

* * *

– Просыпайся! – Кристина толкнула стул, на котором сидел Серж.

Тот не пошевелился.

Чайная кружка в руках Кристины превратилась в фарфоровую лейку, и за шиворот Сержу потекла тонкая струйка холодной воды. В ту же секунду Кристина оказалась лежащей на полу, а сверху на девушку уставились ошалевшие глаза Консьержа в красных прожилках. Правый косил чуть больше обычного. Она смотрела в эти вурдалачьи выкатыши и со странным удовольствием осознавала, что почему-то не боится. Ей действительно не было страшно. И даже тревожно не было. Она сопереживала ему. Постепенно взгляд Сержа становился осмысленным, зрачки сужались, наполнялись влагой и пониманием окружающего мира. Наконец он отвалился в сторону и медленно поднялся на ноги. Протянул руку Кристине.

– Доброе утро. Выспалась?

– Нет. Неважно. Голова болит. А что у тебя?

Серж потер виски, помассировал веки. Пошатываясь, подошел к чайнику.

– Ну? – нетерпеливо переспросила Кристина. – Нашел что-нибудь?

Затягивая паузу, Серж бросил в две кружки по пакетику чая, плеснул кипятку и, лишь зачерпнув ложечкой горсть коричневого сахара, обернулся к Кристине:

– А ты сама-то как думаешь, сонная принцесса? Конечно, нашел. Я нашел ее, нашу фээсбэшную подстилку. Одну из трех девушек, кажется, Таню. Есть бо-о-ольшая вероятность, что она находится сейчас в нескольких кварталах отсюда. Кстати, на сайте она заявлена под именем Кристина. Как ты относишься к тезкам?

– С отвращением. Часы тикают. Надо вытаскивать Ганди. Кто-то хвастался хорошим планом?

* * *

Микаэль ван дер Буут обычно путешествовал налегке. Много ли надо журналисту в краткосрочной командировке? Ноутбук да блокнот с авторучками – на случай, если ноутбук выйдет из строя. Так он любил шутить в редакции, проповедуя среди молодых сотрудников здоровый аскетизм. Конечно, кроме орудий производства заведующий экономическим отделом многотиражного голландского еженедельника таскал за собой по миру целый чемодан рубашек, кардиганов, жилетов и прочего тряпья. А еще – видеокамеру, чтобы не пропустить пикантные сцены своих путешествий.

Микаэль любил совмещать рабочие командировки с секс-туризмом. Он находил этот способ знакомства с достопримечательностями вполне невинным, учитывая то, что женат был лишь на своей работе. Микаэль искренне удивился, когда, выйдя из своего номера на девятом этаже «Хайта», увидел приближающегося сотрудника отеля. В форменном кителе, с фирменной улыбкой, стройный рыжеватый коридорный с оттопыренными ушами подошел к Микаэлю и почтительно принял его багаж.

«Черт, я же его не вызывал… – с досадой подумал журналист. – Снова придется давать чаевые. Зачем я так потратился вчера на этих развратниц? Впрочем, они были хороши!» Вымучив приветливую гримасу, он шагнул к лифту.

В холле «Хайта», несмотря на многолюдность, ощущались прохлада и простор. Огромная хрустальная люстра величиной со стандартный одноместный номер присосалась к потолку на высоте семи-восьми метров от пола. Холл этого отеля всегда напоминал Микаэлю зал ожидания на железнодорожном вокзале. Скорее всего, на лондонском или берлинском. До полного сходства с вокзалом всегда чего-то не хватало. Только сейчас, покидая отель, Микаэль понял, чего именно. Не хватало часов. Огромных, круглых, под стать люстре, с массивными стрелками и выпирающими римскими цифрами в позолоте. Вместо единого хранителя времени, создающего стандарт вокзального быта, здесь – десяток разобщенных поясами цифровых хронометров, развешанных на всю стену. Часы «Рим» показывали одиннадцать пятнадцать, а стрелки часов «Нью-Йорк» сошлись на четверти шестого.

Фойе любого отеля живет по своему времени, которое не нуждается в измерении. От лифта до вращающихся дверей по прямой метров пятьдесят, мимо лобби и ресепшн. У стойки ресепшн – несколько азиатов, скорее всего японцев, с дорогими атташе-кейсами, проходили процедуру поселения. В лобби-баре, как всегда в это время, были заняты все столики. Мать и сын с аппетитом ели мороженое, пожилые европейцы вели переговоры, молодящиеся плейбои флиртовали с кукольными девушками. Судя по искушенным взглядам, которые те бросали по сторонам, это были профессионалки.

Микаэль вспотел, сглотнул и отогнал от себя воспоминание о вчерашней оргии. Оксана и Лена, два блонда – гигантские рты, анальные преференции, кошачьи вопли, затмевающие любую поп-музыку. Ему пришлось кончить три раза, эти крошки буквально высосали из него жизнь. И, конечно, деньги… Легкий туман в голове напоминал о том, что в сорок два года после таких испытаний необходимо спать дольше.

– У вас заказано такси?

– Что? – переспросил журналист.

– Такси вас ожидает? – Рыжий коридорный застенчиво улыбнулся из-за огромной пальмы, стоявшей у самого лифта.

– Разумеется.

– Пожалуйста, идите вперед. Я буду следовать за вами.

– Зачем?

– Я вас прошу. Так удобнее.

Микаэль пожал плечами, про себя решив, что не будет давать чаевые этому странному коридорному. Отправляясь в Россию, он всегда готовился к стрессу. Проявления неадекватности, на его европейский вкус, были в этой стране нормой. Нет, Микаэль не был снобом. Некоторые странности в этой стране его привлекали, порой даже казались национальными достопримечательностями, но иные вызывали изжогу и брезгливость. В душе он презирал Россию, и все же каждый раз после отъезда его снова сюда тянуло. Он не мог объяснить себе – почему.

Микаэль прошел вперед, краем глаза заметив, что коридорный сгорбился, поник и будто прилип к его спине, полностью скрывшись за ней. Такой сороконожкой они прошагали мимо японцев, поравнялись с лобби. В этот момент Микаэлю показалось, что двое мужчин, внезапно появившихся из входных вращающихся дверей, направляются именно к нему и очень торопятся. По манерам и одежде – русские и скорее всего полицейские. В этой разновидности хомо сапиенс журналист разбирался отменно.

Неужели полиция нравов? Микаэль никогда не слышал о том, что в России есть полиция нравов. Нет нравов – нет полиции, логично? Но в этой непредсказуемой стране в любой неподходящий момент может возникнуть то, чего здесь испокон не водилось. Возникнуть лишь для того, чтобы испортить чью-то налаженную жизнь и – исчезнуть до следующего пришествия. Божественное провидение на этой территории будто намеренно работает по принципу «как некстати!».

Двое мужчин в летних твидовых пиджаках приближались. Им нужен он. Точно. Микаэль понял это по тому, как они старательно отводят взгляды от него. Огибают с обеих сторон и грамотно сокращают дистанцию. Черт! Зачем он хлестал вчера Лену ремнем с пряжкой? Отметины. У нее наверняка остались отметины. Это будет доказательством против него.

Микаэль непроизвольно схватился за пряжку ремня, который за секунду не вытащишь из брюк. В памяти сразу возникли лица других девушек, с которыми в последние пять-семь лет Микаэль обходился жестко.

Самолет. Нельзя опоздать. Неприкосновенность. Какая неприкосновенность? Полная ерунда, ведь он же не дипломат. Между ним и мужчинами оставалось метров пятнадцать. Дистанция сокращалась. Десять метров. Семь. Пять.

Вдруг откуда-то сбоку, прямо перед Микаэлем, выскочил, а скорее выкатился другой коридорный. Локоны из-под фуражки. Времени присматриваться не было, но журналисту показалось, что это девушка в мужской форме обслуживающего персонала. Боже, как она похожа на Оксану! Девушка бросилась к полицейским, что-то затараторила и замахала рукой в сторону лобби. На секунду они остановились. Посмотрели туда, куда указывала девушка. На флиртующих, ведущих переговоры, жующих, склонившихся над чашкой капучино. На всех туристов сразу.

Из пестроты лобби-бара отделилась группа мужчин восточной наружности. Возможно, арабы. Трое или четверо. Они тоже направлялись к Микаэлю. «Террористы!» – вдруг ясно выхватил он из бурлящего потока восклицаний девушки. В следующую секунду Микаэль увидел свой чемодан, пластиковый кофр карамельного цвета с выдвигающейся ручкой и монограммой над замками. Он летел в метре над головами собравшихся по направлению к группе арабов.

Не долетев до них пары шагов, чемодан с грохотом упал на пол. Под высоким потолком, в просторах фойе, этот грохот раскатился гулким эхом, как взрыв, как вспышка, разделяющая время на «до» и «после». Внешне это тоже было похоже на взрыв. Бомба-чемодан, раскрывшись, разлетелась в разные стороны веером рубашек, кардиганов, жилетов и прочего тряпья. Публика повскакивала с мест, послышались крики, женский визг, звон разбитой посуды. Что-то сильно толкнуло Микаэля в спину. Потеряв равновесие, журналист выставил руки и растопырил пальцы. В таком виде он полетел на двух полицейских, которым что-то было от него нужно. Часы «Токио» показывали семь шестнадцать.

Кристина оперлась о барную стойку напротив столиков в лобби. Она стояла и потела. Дурацкий костюм коридорного сдавил девушку во всех местах, мешая дышать. Особенно раздражала фуражка. Ее будто придумали средневековые инквизиторы для своих бесчеловечных забав. Полчаса назад они с Сержем позавтракали крекерами из мини-бара и затеяли этот нелепый маскарад. Серж облапал ее всю, поправляя костюм отельной прислуги. Он сказал: «Это должно выглядеть аутентично». Он сказал: «Когда будешь идти, не поднимай голову. Они наверняка здесь. Наши маячки и телефоны сигналят этажом ниже. Вряд ли они вломились в комнату. Просто пасут нас в фойе и перед отелем». Он сказал: «Не волнуйся, не потей, старайся не суетиться, не рыскай взглядом и ничего не бойся. Я буду рядом». Он даже подмигнул. Или ей показалось.Выйдя из номера, они разделились. Кристина должна была первой пройти через фойе и ждать Сержа снаружи. Сначала все шло по плану.Она спустилась на первый этаж, никого не встретив. Без заминок дошла по огромному фойе до лобби-бара, посматривая из-под козырька такой необходимой, но такой неудобной фуражки по сторонам. Возможно, кто-то за ней и следил, но сама она никого не замечала. До выхода оставалось шагов тридцать. Кристина уже набрала полную грудь воздуха, чтобы облегченно выдохнуть. И в этот момент группа японцев быстро поднялась из-за столика в лобби, чтобы переместиться к стойке ресепшн.В одно мгновение Кристина оказалась на прямой открытой дистанции с тремя арабами из гаража. Она хорошо запомнила их лица. Главаря зовут Али. Продолжи она двигаться к выходу, пришлось бы пройти совсем рядом с ними и, может, даже задеть кого-то. Нервы не выдержали. Кристина оказалась не готова к этому испытанию. Она постаралась, не сбиваясь с шага, плавно свернуть к барной стойке в лобби. Ей это удалось. Облокотившись на стойку, она выдохнула совсем без облегчения и обратила внимание на то, что дурацкий костюм коридорного пропотел насквозь. Часы с надписью «Владивосток» показывали четверть десятого.Низко наклонив голову, чтобы козырек закрыл лицо, Кристина переводила взгляд с вращающихся входных дверей на лифт, пытаясь сообразить, что делать дальше. Ей показалось, это занятие выкрало не меньше пяти таких драгоценных минут. На самом деле уже через тридцать секунд после того, как Кристина облокотилась на стойку бара, к ней направилась Марго Штейн, администратор зала, бывшая балерина и жуткая стерва по общему признанию трудового коллектива.– Что вы делаете здесь в рабочее время? – Марго старалась говорить жестко, но вполголоса, чтобы не привлекать внимание постояльцев. В хорошем отеле не принято устраивать публичных порок персоналу.В этот момент двери лифта раскрылись, и Кристина увидела Сержа, тащившего чемодан какого-то утомленного жизнью и алкоголем толстяка с похотливым взглядом. Хозяин чемодана передвигался медленно, внимательно разглядывая публику в лобби. Кристине показалось, что она даже на таком расстоянии чувствует запах застоявшегося алкоголя.– Кто вы? Я вас не знаю! – Голос Марго Штейн зазвучал настойчиво и громко. – В нашем отеле нет женщин-коридорных! Что за маскарад?!На последней фразе один из арабов обернулся и, пристально посмотрев на них, тронул за рукав своего товарища. Кристина поняла, что медлить больше нельзя. Нужно или кричать, или бежать. Кричать было затруднительно. Во-первых, в горле пересохло, связки слушались плохо. Какой эффект получился бы от такого неуверенного крика, Кристина боялась предположить. Во-вторых, вокруг много людей. Конечно, на всех не подействует ее «песня сирены», скольких она сможет парализовать сразу? А скольких не сможет? А вдруг в числе первых будет Серж, а в числе вторых – Али? Они уже встали из-за столика и двинулись в ее сторону. Менеджер отеля настойчиво теребила ее за рукав, что-то гневно выговаривая. Кристина замерла на секунду и приняла решение.Она резко оттолкнула Марго Штейн и быстро направилась в сторону Сержа, в нескольких шагах от него заметив охранников отеля. Двое широкоплечих мужчин в твидовых пиджаках. То, что они охранники, Кристина определила по выправке и по походке, когда они двигались навстречу тому жирному гусю, скрывшись за которым, Серж тащил чемодан.Рефлексы все решили за нее. Она бросилась к мужчинам, указала на арабов и быстро начала объяснять, что видела, как один из них доставал из кармана оружие. Она даже употребила слово, которое ненавидела за то, что оно повсеместно разрушает веру людей друг в друга и сеет ненужную панику. «Террористы», – заявила Кристина. И в этот момент увидела чемодан. Карамельного цвета кофр летел, будто управляемый невидимым авиатором. В ту же секунду Серж схватил ее за руку.– Бежим!Кристина резко развернулась на скользких подошвах и понеслась за Консьержем. Серж потащил ее к служебной лестнице, лишив возможности увидеть, как бомба-чемодан, раскрывшись, разлетелась в разные стороны веером рубашек, кардиганов, жилетов и прочего тряпья. Единственное, что доставило удовольствие Кристине, это возможность сбросить надоевшую фуражку.Краем глаза девушка увидела, что часы с надписью «Сидней» показывали шестнадцать минут десятого.

* * *

– Стой! Не туда!

Кристина собиралась выбежать в коридор, когда они по лестнице служебного входа достигли девятого этажа, но Серж рванул ее за руку.

– Почему? Они же не знают, что мы здесь. Маячок-то этажом ниже! – выдохнула Кристина.

– Не знали, потому что не искали нас в отеле, а ждали у выхода. Теперь будут искать. – В подтверждение этих слов снизу послышался дружный топот. – И быстро сообразят, в каком на самом деле мы номере.

– Откуда?

– Поработают мозгами. Выйдут на балкон. Сложат два и два. Или расспросят Чехонина, допросят консьержа, который принес нам столько отвлекающих объектов. Эти не станут жертвовать ради нас своей карьерой.

– И куда теперь?

– За мной! Я знаю куда.

Они взбежали еще на три этажа вверх, почти не касаясь перил и перепрыгивая через ступеньки. На двенадцатом этаже виднелся едва заметный проем в стене справа: маленький обшитый алюминием лифт, вроде тех, на которых доставляют еду. Топот по лестнице приближался. Они влетели в кабину лифта. Когда двери закрылись, Серж достал из кармана форменки шестиугольный ключ, запустил механизм на панели и нажал кнопку с литерой «R» в красном круге. Лифт рванул вверх, как маленькая ракета. Кристина удивленно охнула, когда его двери раскрылись, выпустив пассажиров не в коридор, а в огромные апартаменты.

– Прошу! – Серж небрежно махнул рукой.

Кристина осмотрелась. Вдоль стен тянулся аквариум с океанскими тварями. Рабочий стол, благодаря своему дизайну, казался подвешенным в воздухе. Несколько компьютеров, плазменные экраны, уютный диван в углу. И панорамное окно во всю стену.

– Располагайся!

Пока Кристина таращилась на неожиданное убежище, Серж двумя стульями заблокировал двери лифта.

– Где мы?

– Там, где нас станут искать в последнюю очередь. В кабинете управляющего, Димы Чехонина. Здесь персональный лифт. Слава богу, они не поменяли замок. А я всегда знал, где взять ключ.

– Вот как у вас проводят рейдерские захваты!

– Шутить будем, когда выберемся из отеля. На самом деле ничего хорошего в нашем положении нет. Загнали себя в угол. – Серж хозяйским движением раскрыл створки бара и плеснул себе на дно бокала из хрустального графина. – Правда, очень комфортный угол. И попасть сюда можно только на лифте, то есть уже никак… Но и нам отсюда не выйти, если заблокируют. Посмотри в шкафах, может, у этой запасливой сволочи парашют где-нибудь валяется…

Кристина в это время сосредоточенно рассматривала бумаги на рабочем столе. В основном это были протоколы проживания премьер-министра европейской страны, о которой девушка хранила столько противоречивых воспоминаний. Премьер-министр должен заехать в отель сегодня, через три часа, судя по заявке, присланной из посольства.

– Я нашла парашют… – тихо проговорила Кристина.

– Не сомневался, что у Чехонина здесь всякого добра хватает. Прыгнешь одна. Я боюсь высоты. – Серж все еще колдовал у бара. – Тебе налить выпить?

– Кофе, плиз. И сделай себе тоже. Нам надо быть трезвыми, когда придут журналисты. Ты хоть раз давал интервью?

Чугунная ограда отеля сохранилась еще с советских времен. Тогда она, высокая, стройная, с остроконечными прутьями и гербами в решетке, казалась воплощением аристократизма, придавая тяжеловесной сталинской постройке шарм георгианского замка. Когда отель перестраивали, жертвуя элементами тоталитарного ампира ради прогресса и хай-тека, ограду было решено помиловать. Кто-то из нынешних владельцев имел вкус и оказался не чужд ностальгии. Только советские гербы из решетки убрали, заменив вензелем «H».

Сейчас чугунная ограда помогала отряду омоновцев, сдерживать напор толпы. Ограда угрожающе скрипела, шаталась, воинственно ощетинившись острыми пиками в небо, но стояла. Перед отелем собралось несколько сотен людей. В основном это были молодые, бородатые, небрежно одетые студенты. К ним примкнули разномастные нарушители спокойствия: гопники с окраинных районов, нетрезвые бузотеры, брошенные мужья, разочарованные любовники. Их крики распугали птиц, их несвежее дыхание усилило парниковый эффект в масштабах квартала. Несколько предметов – бутылок, булыжников, пакетов с отходами, гнилых овощей, брошенных из толпы, оставили след на ограде, дорисовывая ее историю в настоящем.

В руках собравшиеся держали наскоро изготовленные плакаты из фанеры и картона. «Нет интернациональным корпорациям!», «Долой монополизм!», «Капитализм – раковая опухоль планеты!». Российские антиглобалисты встречали премьер-министра одной из самых развитых стран Европы. Этот лидер давно стал для них жупелом, символом вельможной надменности, самоуправства, коррупции и негативных экономических процессов. На него списывали неудачи во внутренней экономике, кризисы, дефолты, рост цен. В любой стране этого человека встречали демонстрации недовольных. Россия до недавнего времени оставалась в стороне. Но социальная активность, возросшая в стране в последние годы, решительно совала свой нос повсюду. Мало кто этого ожидал, но местные антиглобалисты оказались готовы выйти на улицу. И не спрашивать разрешения.

Сегодня они пришли к отелю «Хайт». Сигналом к походу стал звонок лидерам российских «левых» от их шведских коллег с сообщением о том, что премьер-министр остановится именно в этом отеле. Информация правит миром.

– Пропустите! Пресса! Свободная пресса! Да расступитесь вы! Бородатый здоровяк проплывал сквозь людское море. Со стороны он выглядел как Джефф Бриджес в роли Чувака – Большого Лебовски: на голову выше любого в этой толпе, с руками-ковшами, одной из которых он поднял над головой видеокамеру на штативе. Пивное пузо раздвигало толпу, как киль ледокола. Ухватившись за его джинсовый жакет со множеством набитых карманов, следом семенила хрупкая женщина с прической «язычок в стакане мороженого».– В сторонку! Отойдите! Там же ваши товарищи! Пропустите, наконец!Оператор компании «Си-эн-эн» в Москве Джим Моррис не без труда оттеснил последнего демонстранта со своего пути и оказался перед воротами в высокой ограде отеля. Женщина отцепилась от его куртки и сунулась вперед, навстречу усиленному омоновцами посту охраны.– Пожалуйста, вот наши удостоверения. Линда Истман, корреспондент «Си-эн-эн», а это оператор Джим Моррис. Мы аккредитованы.Охранник долго рассматривал печати и подписи в аккредитации. Затем молча посторонился. Линда и Джим протиснулись мимо него в калитку и оказались на территории отеля. Толпа позади возмущенно зашумела. Огрызок яблока врезался в могучую спину Джима. Оператор обернулся, бросил в толпу презрительный взгляд и, чуть склонив голову, издал мощный звериный рык – как лев на заставке «Метро-Голдвин-Майер».На несколько секунд перед отелем воцарилась полная тишина. Такая, что стало слышно, как шуршит шинами на подъезде кортеж премьер-министра. И толпа снова зашумела.Пройдя к ресепшн, Линда Истман сразу потребовала встречи с управляющим. Напрасно менеджеры соревновались в уговорах и любезностях. Напрасно просили подождать, намекая, что приезд министра – весомый повод для занятости босса. Женщина, если хочет быть хорошим репортером, должна уметь по мановению волшебной палочки превращаться в отменную стерву. А Линда была вдвойне хорошим репортером: она не имела нужды в перевоплощении.Когда она сказала, что обладает информацией о лидерах протестного движения, которых служащие отеля захватили в заложники и держат на верхнем этаже, в кабинете управляющего, менеджеры наперегонки бросились разыскивать Чехонина. Через три минуты он стоял, растерянный и вспотевший, у стойки ресепшн и отвечал на вопросы Линды, умоляя ее не включать камеру и не переадресовывать эти вопросы сопровождающим министра официальным лицам.

В окно кабинета управляющего была видна часть площади перед центральным входом, все пространство с торца здания и въезд в подземный гараж. Изумленный Серж наблюдал, как двухметровые охранники изображают волнорезы, руками раздвигая толпу, чтобы бронированный лимузин проехал в гараж. Казалось, еще немного – и они поднимут многотонную машину на руки. – Откуда они взялись? Кто они? – Серж недоверчиво и удивленно разглядывал Кристину. Обыкновенная девушка из непримечательной Швеции, первый раз прилетела в его страну, пробыла здесь меньше суток – и умудрилась одним телефонным звонком собрать несколько сотен человек. Он начал сомневаться в собственной профессиональной состоятельности.– Слышал что-нибудь про антиглобалистов? А про анархистов и левых радикалов? – Кристина вела себя непринужденно и даже самоуверенно. Ее потный страх, который Серж ощутил двумя часами ранее в фойе отеля, испарился без следа. – У меня хорошие связи с этими ребятами. Достаточно было сообщить им о министре. Ты же все видел.Кристина поправила волосы, глядя на свое отражение в аквариуме. Пучеглазая мурена с любопытством ткнулась в стекло с другой стороны.– Вряд ли это помешает Романову. Наши спецслужбы всегда плевали на общественное мнение.– Даже на международное?– Увы… Они уже перешли черту, когда репутацию не восстановить. Как невинность… – Кристина замерла. – Ты, наверное, не вмешивайся. Романову нужен я. Если что-то пойдет не так, отходи в сторону и делай вид, что не в курсе происходящего. Ты – туристка, наняла меня в качестве гида, чтобы я показал тебе в Москве квартиры поэтов серебряного века.– Во-первых, я действительно тебя наняла. Так что ты мне нужен, и уступать тебя какому-то Романову я не собираюсь. Во-вторых, они не такие уж хорошие сыщики, раз до сих пор никто из них сюда не сунулся. А в-третьих…Лифт дернулся. Стулья, блокирующие его двери, напряглись, как вздувшиеся жилы.– Накаркала!Раздался звонок по городской линии. Кристина уверенно подошла к телефону, будто это был ее кабинет, и нажала клавишу громкой связи.– Кристина Ларсен. Слушаю…– Мисс Ларсен! Это вы?– Да. Здесь я и мой российский гид.– Линда Истман, российское бюро «Си-эн-эн». Мы находимся в отеле, пытаемся подняться в кабинет управляющего, пустите нас…– Вы одни?– Я, мой оператор и управляющий отелем.– Поднимайтесь, сейчас мы освободим лифт.Отключив телефон, Кристина скорчила гримасу Сержу.– А вот и «в-третьих». Пока ты исследовал бар, я позвонила в «Си-эн-эн» и сказала им, что мы здесь в заложниках. Не уверена, что их очень интересуют права человека в России и твои права в частности. Но я все еще дочь миллиардера, а это попахивает международной сенсацией.Кристина сделала шутливый реверанс.– Может, зря я всю жизнь пренебрегала своим положением? В том, чтобы быть богатой, есть свои прелести. Сейчас мы выйдем отсюда в сопровождении телекамер «Си-эн-эн». И пусть твои спецслужбы только посмеют появиться в кадре! То же самое относится к этим агрессивным арабам. Их сразу проинтервьюируют по всем вопросам! Ну, чего ты стоишь? Вытаскивай стулья! Пора впустить команду спасателей!

* * *

– Я вспоминаю… Да, сегодня я могу лишь вспоминать… В этот день уместно пожить воспоминаниями, а не настоящим, как мы все привыкли. Верю, вы поймете меня. Мы собрались здесь в трагическую, черную минуту. И мы будем вспоминать! Это было лет двадцать назад. Мы с Георгием, молодые тогда офицеры, улетели инспектировать особый отдел пограничного гарнизона в Орске. Сделали работу, а вечером начальник гарнизона пригласил нас в Дом офицеров смотреть кино. Я никогда не забуду, как Георгий буквально с открытым ртом уставился на экран. Я пошутил тогда: «Ты будто первый раз в жизни кино смотришь». А он серьезно ответил: «В четвертый». К чему я это говорю? У него не было надобности смотреть кино, чтобы занимать себя чужими страстями и битвами. Его повседневная жизнь была интересней и ярче любого фильма. Даже став начальником отдела, получив генерала, Георгий… генерал Березин ни на градус не снизил напряжение своей жизни. Каждый день он находился на передовой. Это не преувеличение, не красивые слова! Он был солдатом. Он воевал каждый день… Каждый день изменял реальность и выпрямлял дугу времени… Он был тем, кто создавал НАШЕ время.

Романов вздрогнул. Его насторожило, что последние слова полковника так выбивались из убаюкивающе тривиального текста всей речи. Капитан поднял голову. Вороны, самые благодарные жильцы погостов, облепили зазеленевшие кроны окружавших кладбище деревьев. Из-за деревьев, как любопытные наблюдатели, высовывались верхние этажи жилых домов. Капитану даже показалось, что жильцы вышли на балконы и молча пялятся на церемонию, будто перед ними – футбольный матч.

На полянке перед свежевырытой могилой в скорбном молчании застыли несколько десятков человек. Караульный взвод выстроился поодаль, держа наготове винтовки. В изножье гроба стоял полковник Казбеков. Одетый в строгий черный костюм и серую рубашку с черным галстуком, пиджак полковник застегнул наглухо. Ветер шевелил густые пряди его поседевших волос и заставлял слезиться глаза. Полковник часто моргал и оттого, казалось, его преследует нервный тик. Голос звучал глубоко и обреченно. Будто оперный баритон исполнял предсмертную арию. Но, несмотря на ситуацию, что-то томное слышалось капитану Романову в этом голосе.

– Прощай, друг! Это твоя страна и твое время. Ты сделал их такими, какими мы их знали и такими их запомним. Ты навсегда останешься одним из памятников этого времени. А мы… Мы будем хранить и стараться соответствовать…

Казбеков дернул кадыком, помолчал несколько секунд, затем наклонился и положил старый офицерский погон на крышку гроба. Застыв на пару секунд со склоненной головой, он выпрямился и отошел, уступив место следующему оратору.

Спустя еще несколько речей распорядитель с траурной лентой подал знак. Мужчины засуетились, заскрипели тросы, и гроб медленно поплыл вниз, в черный прямоугольник могилы. Раздались приглушенные рыдания. Солдаты щелкнули затворами и расстреляли ясное июньское небо троекратным залпом. Вороны испуганно взметнулись с деревьев, карканьем проклиная незваных пришельцев, вторгшихся в их размеренную жизнь.

Люди друг за другом прошли мимо могилы, бросили по горсти земли на полированную крышку гроба. Затем медленно, с торжественной степенностью персон, исполнивших важный долг, начали расходиться.

Казбеков сделал знак Романову. Тот пристроился через пару человек за шефом и поравнялся с ним у кладбищенской ограды.

– Про дугу времени было неожиданно… Откуда это? Немецкие экспрессионисты? Пелевин?

– Есть сдвиги по заказчику? – проигнорировал замечание полковник.

– Никаких. У меня семь человек работают по нему круглые сутки. Пока без зацепок. Но, я думаю, используем Консьержа.

– А что по нему?

– Ни с кем не связывался, дома не появлялся. Телефон выключен, видимо, понял, что мы слушаем. И электронной почтой больше не пользовался.

– Капитан! Этот косяк полностью на тебе! Он же был у тебя в руках… и то, что ты упустил его – непростительный промах. Ты головой отвечаешь за результат. Я не преувеличиваю! – Казбеков посмотрел на Романова акульим взглядом, прозрачным и безжизненным, таким же, каким несколько минут назад смотрел на гроб генерала Березина.

– Я понимаю. – Романову меньше всего хотелось в эту минуту оправдываться, но он повторил заученную фразу. – Девушка появилась, как черт из шкатулки. Из ниоткуда. Она не проходит у нас ни по контактам Консьержа, ни по связям Али. Вообще неизвестно, кто она и на кого работает. Возможно, из числа обиженных клиентов. Прорабатываем сейчас эту линию.

– Хорошо, если б так…

– Что вы имеете в виду?

– А сам-то как думаешь? – Полковник остановился у автомобиля. – Время сейчас такое… зыбкое. Все вокруг начинают с чем-то бороться. Эти – с коррупцией, те – с оборотнями, третьи – черт знает с чем! Полицию чистят, переименовывают, мать их. Тьфу! И генерал Березин, царствие ему небесное, слухи ходили, работал последнее время для какого-то очень закрытого комитета в Администрации президента. Как ты думаешь, что он мог для них делать?

Романов пожал плечами:

– Консультировал, наверное…

– Да? – Казбеков взглянул на Романова коротко, но взгляд этот был как удар хлыстом. – Консультировал, говоришь… И умер скоропостижно от инсульта в пятьдесят шесть лет. Ты веришь, что это был инсульт? Настоящий инсульт, а не тот, который нас с тобой и покойного генерала учили делать в школе разведки? – Казбеков снова впился взглядом в лицо Романова. Только теперь это был взгляд проницательный, которым выворачивают собеседника наизнанку, пытаются прочесть его между строк.

– Я… Не знаю. Я запрещаю себе об этом думать. – Романов старался выглядеть растерянно.

– Думать всегда надо. Только не со всеми нужно делиться мыслями. Мне жаль генерала. Говорю это тебе, потому что ты ведь раньше в его ведомстве служил…

– Пять лет назад. Кажется, две жизни прожил за эту пятилетку. Столько всего поменялось, столько дел завели, закрыли, закончили…

– Мне не следует говорить такое… Но ты мне нравишься, капитан. По-человечески нравишься. В кабинете об этом не скажешь, а здесь… здесь все располагает. – Полковник глубоко вдохнул густой, насыщенный озоном кладбищенский воздух. – Когда-то и нас сюда проводят. Но… – В голосе Казбекова вновь зазвучал металл. – Я ничего не смогу сделать, если ты провалишь дело с Заказчиком. И с Консьержем… Он сейчас главная персона и для них, и для нас. Никто не должен его получить. Информация об операции «Шейх» не должна выйти наружу. Любой ценой. Понимаешь меня?

Романов коротко кивнул. Слова были излишни.

Вороны кружили низко и каркали так громко, что, казалось, уже репетируют заупокойную тризну по нему. Хотелось отобрать оружие у караула и расстрелять этих мерзких птиц.

Казбеков брезгливо поморщился, кивнул капитану и нырнул в автомобиль. Когда черный «мерседес» полковника отъехал, Романов достал телефон, отыскал в адресной книге номер, написал несколько слов и нажал кнопку отправления. Через секунду ему пришло ответное сообщение о том, что данный номер больше не обслуживается.

* * *

На всякий случай Серж сказал водителю два раза проехать узкими переулками с односторонним движением, пересекающими Бульварное кольцо. Никто их не преследовал и никто за ними не следил.

– Даже немного обидно. Такое ощущение, что твой труд никто не ценит. У вас равнодушная страна! – Кристина сосредоточила внимание на зеркале заднего вида. – Я мобилизовала лучших людей Москвы, устроила протестную акцию, дала повод новостям, властям и мировым аналитикам, а мы, получается, никому и не нужны…

Серж не мог разделить ее благодушной иронии. Он был уверен, что они под контролем. Только контроль этот гораздо более изобретательный, чем может себе вообразить Кристина. Консьерж сам пользовался технологиями в простом бизнесе – развлечении людей. Не будучи технарем по призванию, он понимал, что владеет лишь тысячной долей информации о них. И от этого знания становилось еще тревожней. Даже стресс, который он испытал в отеле, казался сейчас незначительным.

Когда съемочная группа «Си-эн-эн» вместе с управляющим Чехониным поднялись на лифте в кабинет, Серж не почувствовал облегчения. Каждую секунду, пока они спускались вниз, и внизу, в фойе, он ждал, что откуда-нибудь из-за спины, с потолка, из любой бутылки в баре подобно джинну явится коренастая фигура капитана Романова. Но никаких признаков капитана или его людей не было. В отеле царил деловитый покой. Постояльцы застыли у стоек – барных и регистрационных. Персонал передвигался бесшумно, так что был слышен гул кондиционеров. Казалось, что произошедшее двумя часами ранее – люди Али и Романова, устроившие, сами того не подозревая, двойную засаду в фойе, – все это было дурным сном или съемкой сцены для остросюжетного фильма.

Чехонин набросился на Сержа с такой яростью, что порвал ему рубашку:

– Как ты смел подставить меня телевизионщикам?! Я пустил тебя, потому что ты попросил! И что за это? Такая твоя благодарность?! Не звони мне больше!

От всегдашней невозмутимости управляющего Димы не осталось следа. Его сотрудники, забыв о рабочих обязанностях, украдкой наблюдали за бурной сценой, делая выводы и заведомо проникаясь ужасом перед начальственным гневом.

– Арабы… – вмешалась Кристина. – Здесь были арабские террористы!

– Террористы?! Какой-то мудак заорал про террористов, и служба безопасности отеля тут же блокировала их и проверила каждый волосок в бородах, чуть не под микроскопом.

– И что? – в один голос воскликнули Серж и Кристина.

– Ничего! Законопослушные бизнесмены из Саудовской Аравии. Документы у них в порядке, в розыскных базах Интерпола не значатся. Хорошо, что не стали поднимать скандал и звонить в посольство. Пришлось извиниться и отпустить их. Как же вы меня подставили!

– А больше… никто нами не интересовался?

– У вас паранойя в конечной стадии. Кому вы нужны? Кто должен вами интересоваться? Кем вы себя возомнили?

– А те люди… Которые столкнулись с арабами?

– Это наши люди! Слу-жба бе-зо-пас-нос-ти отеля, – Чехонин выговорил по слогам. – Понял?

– Понял.

У Сержа был глупый вид, потому что на секунду, несмотря на все чехонинские истерики, он испытал облегчение. Но только на одну секунду. Шепотом на ухо он признался, что подарил Чехонину именное оружие, и сообщил, где лежит оставленный «глок» вместе с прочим скарбом двух беглецов.

Затем последовало унизительные объяснения со съемочной группой «Си-эн-эн». Линда обрушила на Кристину всю ярость стервозного репортера, у которого из рук вырвали готовую сенсацию. Шведка молча выслушала истерику американки, затем произнесла с европейской невозмутимостью: «Спасибо, что приехали. Думаю, это – ваша работа». Слегка подсластило пилюлю эксклюзивное интервью с лидерами российских протестных сил. Удалось даже уговорить Джима проводить Сержа и Кристину с включенной камерой на подземную стоянку. Чуть раньше, с телефона того же добродушного Джима, туда были вызваны три такси из разных агентств. Серж и Кристина уселись в один автомобиль, но заплатили всем трем водителям. Плавным кортежем три таксомотора выехали из подземного паркинга и быстро, как стайка рыбной мелюзги с приближением хищника, разлетелись в трех разных направлениях. «Тойоту» пришлось бросить в «Хайте».

И вот теперь, когда переодевания, избавление от слежки и игра в шпионов остались позади, Серж с Кристиной в такси аккуратно выруливали с Цветного бульвара на Садовое кольцо.

– Когда ты в последний раз навещал проституток? – спросила Кристина.

– Это личный интерес?

– Служебный, – фыркнула она. – Помнишь еще, как это делается?

– Такие навыки не пропадают. Сориентируюсь…

– Я читала какой-то русский роман девятнадцатого века, там была сцена, в которой отец приводит шестнадцатилетнего сына в публичный дом и договаривается со знакомой проституткой, чтобы та обучила парня всем тонкостям…

– А русские цари для этого обращались к балеринам Мариинского театра.

– Кажется, в этом вопросе у вас ничего не изменилось.

Сначала заехали в гипермаркет. Наличные с кредитки Кристина сняла еще в банкоматах «Хайта» – с расчетом, что отель был последним местом, где они засветились. Там, позади, в спасительном номере восемьсот пятнадцать – маячки, телефоны под контролем, электронные адреса, пистолет и ее косметика. Впереди – полная анонимность, стократная осторожность, граничащая с паранойей и расчет наличными.

В гипермаркете купили новую одежду. Удобную, мешковатую, скрывающую фигуры, неброскую. Головные уборы с большими козырьками и очки. Косметику и медикаменты. Новые телефоны и сим-карты разных операторов.

– Звони! – сказала Кристина, когда короткий обеденный перерыв, который они позволили себе в фуд-корте гипермаркета, подошел к концу. – Кстати, почему в вашем «Чикен-гриле» курица отдает соломой? В Стокгольме у этой еды другой вкус…

– Здравствуйте, – произнес Серж в трубку чувственным баритоном. – Сколько стоят услуги? М-м-м… За час? А Кристина сейчас работает? Брюнетка, метр восемьдесят… Нет? А когда она будет? Только завтра? В два? Тогда запишите меня завтра на два… К Кристине.

Кристина, сидевшая напротив, съежилась, словно засыхающий фрукт.

– Ты все слышала, – вздохнул Серж. – Завтра в два.

– Завтра? Это что – ваше любимое национальное слово? Почему у вас все завтра?

Серж молча пожал плечами.

– Завтра Ганди станет… – Она не смогла выговорить жуткие слова. Вместо них почему-то вырвалось: – …Он станет легче…

Серж смотрел на девушку и понимал, что ее сейчас разрывают два чувства. Долг обязывал немедленно, не теряя ни секунды, спасать друга, которому грозит реальная опасность. Но в глазах Кристины он читал желание, подавляющее волю, здравый смысл и переходящее в страсть. Желание, забыв обо всем, одним броском преодолеть крошечное расстояние, отделяющее их от дома, в котором он поселил Эмиля Ленненберга, то есть Свена Ларсена – ее отца.

– Поехали, – сказал он и поднялся.

– В смысле? – удивилась Кристина.

– Ты все поняла. Никакого чувства вины. Никаких угрызений совести. Вперед и без оглядки! Если сейчас позволишь себе увязнуть в сомнениях, вообще ничего не сможешь сделать. У нас нет выбора. Мы можем сидеть тут и грустить, можем начать суетиться, бегать по городу… Но и в том, и в другом случае – лишь потеряем время. Едем к твоему отцу. Это единственно полезное, что мы можем сделать сейчас.

– На чем? – Кристина уцепилась за этот вопрос, как человек, который не может принять сложное решение и подбрасывает монету: «орел» или «решка»?

– Ты думаешь, Ночной Консьерж Москвы не может достать в этом городе четыре быстрых, нигде не засвеченных колеса?

* * *

Ганди проснулся от запаха моря. Он отчетливо различал этот волнующий обоняние букет из соли, загнивших водорослей, фосфорных отложений и чего-то еще – неуловимого и не поддающегося определению. В детстве ему казалось, что так пахнут рыбьи глаза. Даже поступив в школу и получая вполне сносные отметки по биологии и зоологии, он был уверен, что во всей рыбе так пахнуть могут только глаза. И сейчас, почувствовав знакомые ароматы; еще не разомкнув веки, он попытался представить, что все происходит во сне и ему снится выкатившийся слизистый пузырь с черной точкой внутри – рыбий глаз.

– Вставай! Али хочет говорить с тобой! – раздался откуда-то сверху голос на ломаном английском, и спинка дивана сотряслась от легкого пинка.

Ганди открыл глаза. Над ним нависла поросшая редкой растительностью физиономия Кумара – боевика из группы Али. Кумар меньше прочих вписывался в эту воинственную компанию. Он выглядел лет на семнадцать, хотя утверждал, что ему двадцать три, имел щуплое телосложение и фигуру, которой позавидовала бы любая балерина. Смуглая кожа на его лице светилась свежестью, была такой нежной и туго натянутой, что, казалось, может лопнуть от малейшего прикосновения. Почему-то это обстоятельство вызывало особенное желание прикоснуться к нему. А огромные круглые глаза, похожие на спелые сливы, сами того не желая, вводили в искушение мир, на который они смотрели серьезно и строго.

– Привет, Кумар! – сладко прошептал Ганди и подарил исламскому воину улыбку, сводившую с ума затянутых в латекс мальчиков в квартале Седермальм.

– Вставай! Пошли! – Кумар не отреагировал на приветствие. Он выполнял приказ. Ответственно и серьезно, как делал все в своей жизни.

– Поможешь мне одеться? – Ганди кокетливо вскинул глаза. И тут же потупил их, потому что прочитал в ответном взгляде такое презрение, от которого могла увянуть роща вечнозеленых деревьев.

Кумар смотрел на него как на насекомое, недостойное даже того, чтобы повторить ему свое требование. Он просто повел дулом компактного «МР-5», висевшего на ремне под мышкой.

Ганди собрался молча, натянув сапоги и накинув куртку. Длинным извилистым коридором они прошли в помещение, напоминающее пустой стакан. Круглые бетонные стены уходили вверх метра на четыре и заканчивались перегородками, над которыми, как казалось Ганди, раскинулась обширная терраса с пышным садом. Впрочем, это были лишь его фантазии. В самом помещении царила пустота, поэтому гулкое эхо отражало каждый звук, рассыпав дробью их шаги.

– Ты долго спишь, швед, – с другой стороны в бетонный стакан вошел Али. Нетерпеливым жестом он приказал Кумару выйти.

– Мне нужно восстанавливать силы. Организм, знаешь ли, реагирует. – Ганди поднял средний палец левой руки. Несмотря на то, что палец был замотан в белый бинт, жест вышел достаточно вызывающим.

– Скажи спасибо, что у меня в тот момент завалялся лишний палец. Иначе ты лишился бы не только ногтя.

– Нормальный бытовой садизм. Ничего другого я и не ожидал. Видел в фильмах, как у вас обращаются с заложниками. Вы кровожадны от природы. Впрочем, всегда есть место для индивидуальной импровизации. Как лично вы предпочитаете пытать заключенных? Закармливаете свининой, чтобы потом они сдохли в муках от ожирения? Спаиваете коньяком до сумасшествия? Симулируете утопление? А может, сегодня для разнообразия попробуем пытки электричеством? Два провода, короткое замыкание – бах! – Ганди хохотнул.

– Молодец, швед, хорошо шутишь! – отозвался Али. – Ты не трус. И ты оптимист. Первое мне нравится. Второе – явный признак глупости. Кто умеет шутить, умирает легче остальных. Жаль, что к тебе это не относится.

– Кто же хочет жить вечно? – процитировал Ганди песню своего кумира и выдавил улыбку, которая должна была означать превосходство короля над толпой перед восхождением на эшафот.

Вместо улыбки вышла натужная гримаса. Зеркалом, благодаря которому Ганди понял это, было лицо Али, по которому блуждала презрительная ухмылка.

– Никто. Никто не хочет жить вечно. И никто не хочет умереть завтра. Все знают, что умрут, но предпочитают откладывать это на далекое и неопределенное будущее. Тебе откладывать некуда. У тебя будущего нет. Пора переводить стрелки.

Неожиданно Али расхохотался, обнажив крупные белые зубы. Ганди недоуменно уставился на этот волчий оскал.

– А здорово я придумал насчет часов и стрелок!

Довольный собой, Али похлопал Ганди по плечу.

Из Москвы они выбирались почти столько же, сколько затем потратили на всю оставшуюся дорогу. Серж быстро раздобыл автомобиль, новенький «ниссан» бордового цвета. Для этого потребовалось лишь сделать один звонок в автосалон, который по стечению обстоятельств находился на проспекте Мира, на пути в Ярославль.

– Я шесть раз оплачивал у них автомобили для клиентов, которые они затем разбивали в Москве. И шесть раз честно возвращали их полную стоимость. Я заслужил бонус.

Кристина беспокойно ерзала на сиденье и ежеминутно прикладывалась к литровой бутылке «кока-колы». Серж тоже нервничал, но старался этого не показывать. Время от времени он непроизвольно бросал взгляд в зеркало заднего вида. И тут же отводил его, понимая, что в такой пробке вычислить преследователя, если он есть, невозможно.

Бесконечный полудохлый удав из сотен разномастных автомобилей с трудом полз по асфальту, одолевая метры. Сзади маячили одни и те же участники заезда, как тут разобрать, следит кто-то из них за тобой или нет. Если – да, значит, все, что они прошли в Чистилище – так Серж про себя назвал номер восемьсот пятнадцать любимого отеля, – все было напрасно. Он не хотел об этом думать.

Вдоль обочины тянулись шиномонтажные мастерские, закусочные, ангары, в которых хмурые азиатские мужчины торговали хозяйственной утварью, инструментом и абсолютно неаппетитной едой – чебуреками, беляшами, шаурмой. Июньская жара усугубляла смрад от выхлопных газов, смешанных с испарениями прогорклого растительного масла. Серж и Кристина, не сговариваясь, перестали курить. Серж закрыл все окна и включил кондиционер. Сразу за МКАДом вдоль дороги, с интервалом в двести-триста метров выстроились девушки. Гордо поднятые лица в боевой раскраске, непрерывно жующие челюсти. Нарыв и достопримечательность мегаполиса. Кристина неожиданно перестала ерзать.

– У вас это… прямо так?

– А у вас – нет? – Серж тоже прервал молчание.

– У нас сидят по домам…

– А у нас выходят на улицу. Лето же. – Серж помахал рукой девчонке у обочины. – Им нечего стыдиться. Они продаются открыто и честно. Что большая редкость в этих краях.

– Больше никто не продается? – не поняла Кристина.

– Наоборот. Продаются все. Только втихую, из-под прилавка. Вот это, я считаю, хуже, чем у них… – Серж кивнул за окно, на обочину, по которой клубилась пыль от затормозившего рядом с проституткой «Камаза».

– А ты? Как это делаешь ты?

– Я в первых рядах. Продаюсь громко, дорого и откровенно. В этом смысле между нами, – он кивнул за окно, – никакой разницы. Ты ведь уже убедилась.

За Королевым пробка рассосалась. Серж разогнал автомобиль до сотни, и оставшуюся часть пути в Ярославль они проехали молча. Только за Переславлем-Залесским сделали короткую остановку в придорожной харчевне. Посетили туалет и выпили по чашке кофе с бутербродами. Но, когда показались семафорящие огнями и трубными факелами конструкции нефтеперерабатывающего завода на окраине Ярославля, Кристину будто прорвало. Она начала говорить громко, быстро, сбиваясь на английский, постоянно задавая вопросы и не дожидаясь ответов:

– Зачем он здесь? Что ему тут понадобилось? Захотел сбежать от всех? Одиночества захотел! Он что, не мог уехать в Таиланд? На Бали, в конце концов? Разве мало приятных мест на свете? Ты посмотри вокруг! – Она дернула Сержа за рукав футболки так сильно, что автомобиль бросило в сторону.

– Осторожно! – Серж выровнял руль и поправил рукав.

– Почему мы не можем ему позвонить? Не отвечай, я помню. Что ему понадобилось в этой преисподней?! Посмотри вокруг! Это же ад! Что ему здесь понадобилось? Хоть это ты мне можешь объяснить?

За окном тянулись серые постройки времен развитого социализма. Пятиэтажные многоквартирные дома с расчерченными на серые прямоугольные кубики фасадами, муляжи сыров и колбас, выложенные на фольгу в витринах продовольственных магазинов, аляповатые вывески и рекламные объявления, глядя на которые, хотелось позабыть родной язык.

Серж поежился. Признавать правоту Кристины он не хотел из чувства противоречия. Но из чувства справедливости нужно было признать: она права. Люди понуро брели по тротуару вдоль проезжей части. Они не производили впечатления счастливых, красивых, гармоничных обитателей города-сада, которым можно гордиться.

– Подожди, это только окраина. Окраины везде невзрачные. Эта еще ничего. Видела бы ты, что здесь творилось лет пятнадцать назад. В твоем Стокгольме спальные районы на въезде тоже… не блещут. Сейчас подъедем к центру, там – по-другому, там красиво.

И действительно, миновав по прямой несколько светофоров, они въехали на мост через спокойную узкую речку, где у берега плавали жирные утки. С моста открывался вид на белокаменную стену с башнями по углам, опоясывавшую несколько построек, заметных над стеной благодаря куполам и крышам.

– Это кремль. Памятник древней славянской архитектуры, – пробубнил Серж как экскурсовод, которому третий месяц задерживают зарплату.

– Не говори ерунды. Это Спасо-Преображенский монастырь. Самое старое строение на его территории относится к началу шестнадцатого века. Никакой особенной древности, обычное раннее Возрождение. Я поинтересовалась в Интернете.

– Когда? – Серж встревожился.

– Утром, в гостинице. Должна же я была хоть немного подготовиться. Где живет отец? Надеюсь, ты не держишь его в монастыре? Из уважения к монахам…

– Я нигде его не держу. По его просьбе и за его деньги я поселил господина Ларсена в благоустроенном коттедже в поселке Диево-Городище, который считается в этих краях элитным. Местная Рублевка, ну, или типа – Санта-Барбара по-ярославски.

– Это такой район города?

– Это за городом. С другой стороны. Мы сейчас проедем через центр, переедем по мосту Волгу и километров через пятнадцать будем на месте.

– У меня молнию на сумке заело!

– Ты не проголодалась? Может, перекусим? Или купим в дорогу. Я что-то не помню ресторанов в Городище.

– Нет. Мы не будем останавливаться. Езжай, пожалуйста, быстрее. У тебя нет отвертки? Чертова сумка!

* * *

Проселочная дорога сделала зигзаг, и перед путешественниками открылась маленькая уютная площадь – центр поселка. Почти вся она была занята церковной оградой, за которой возвышалась округлая белая церквушка. Рядом с церквушкой теснились несколько десятков могил.

– А где хоронят… – Кристина осеклась.

– Свежих? Ты это хотела спросить?

– Недавно умерших…

– Понятия не имею. Ни разу не был здесь на похоронах.

Серж свернул от церкви направо, и автомобиль пополз по узкой дорожке, которую язык не повернулся бы назвать улицей. Скорее это была проселочная колея: справа темнел мрачный лес, а слева до горизонта тянулся частокол разнообразных заборов. Среди них встречались и невысокие ограды из дерева и металла, но большинство заборов были выше человеческого роста. Послышались разноголосица собак, звон цепей и мисок.

– Смотри вперед, метров через триста будет синий забор, а над ним – крыша со стеклянным куполом. Это местный архитектор-умелец с какого-то французского шале срисовал. – Голос Сержа зазвучал значительно бодрее, как если бы экскурсоводу неожиданно выплатили жалованье и пообещали прибавку в следующем месяце.

Кристина не ответила. Ее глаза впились в дорогу. Побелевшие пальцы вцепились сумочку, будто она боялась потерять ее, стоит автомобилю подпрыгнуть на любой кочке, которых здесь – в изобилии. «Ниссан» продвигался вперед, но никакого стеклянного купола видно не было. Лицо Сержа вытянулось.

– Где, черт возьми… – И тут он прикусил язык.

Они поравнялись с местом, где еще недавно наверняка стоял коттедж. Теперь это место выглядело, как дырка в десне, откуда удалили больной зуб, не повредив здоровые, и залили рану йодом. Справа и слева высились заборы, за ними виднелись крыши домов и хозяйственных построек. И только в этом месте чернело пепелище, словно кто-то огнеметом аккуратно выжег строго очерченный участок. Невысокий холмик золы, несколько металлических балок да обгоревший остов автомобиля – вот все, что предстало их взглядам на площади в пятьдесят квадратных метров.

Кристина дрожащими пальцами открыла дверцу и, выбравшись из машины, застыла, будто парализованная. Рот полуоткрыт, губы шевелились, но девушка не могла выдавить из себя ни слова.

Серж, напротив, проявил активность. Выскочив из автомобиля, он обежал по кругу пепелище, будто надеясь что-то высмотреть, что-то отыскать в прогоревших остатках того, что недавно было домом. Его губы тоже шевелились, он не молчал. Вполголоса, для себя, понимая, что никто его не услышит, да и не должен никто слышать, Серж выплевывал ругательства. До Кристины доносилось утробное: «бля, бля, бля, бля…»

Обежав пожарище, Серж бросился к соседнему коттеджу и, не обращая внимания на входное сигнальное устройство, замолотил кулаками в дверь. С той стороны раздались шаркающие шаги, зазвенело опрокинутое в сенях ведро. Дверь приоткрылась. В проеме сначала возникла нечесаная борода, клочками прикрывавшая бугристое лицо свекольно-красного цвета. Вслед за бородой показался кряжистый старик в ватной фуфайке и валенках, доходивших ему до колен. Он начал без приветствий:

– Беда, арендатор! Второй день тебя по телефону набираю! Да у тебя все выключено, – сипло выдавил старик, с шумом втягивая в себя воздух.

Глаза его смотрели из-под насупленных бровей настороженно и виновато.

– Где он? – выдохнул Серж.

– Так кто же знает? Позавчера ночью все вроде утихло, а потом – как полыхнет! Разом занялся весь участок, никто и перекреститься не успел. Минут за десять прогорело. Ветра, слава Богу, не было. Мы с Антохиными, – старик кивнул на участок, находившийся по другую сторону пепелища, – потому и уцелели. Я пока баллон огнетушительный вытащил, пока справился с ним – успел только границу отстоять. Искры-то летели…

На торце его дома, обращенном к пепелищу, черными оспинами выделялись многочисленные подпалины.

– А что милиция? Пожарные?

– А что они? Приехали. И милиция, и пожарные. Только тут уже закончилось все. Порылись в золе, нашли кости чьи-то, говорят, одного человека и одной собаки. Повезли в город, экспертизу устраивать. Нас допрашивали: как и что, не поджог ли…

Видимо, слова старика про кости донеслись до Кристины. Она опустилась на колени рядом с угольным холмиком и запустила руки в золу, будто собралась отыскать там что-то.

– Ты когда жильца в последний раз видел, Арсений Павлович? – Серж в первый раз обратился к старику по имени.

– Скажу точно. Накануне видел. Вечером, в полдесятого, я новости поглядел по телевизору, вышел покурить на крылечко, а он из лесу возвращался, бегал, наверное. Он утром и вечером по лесу бегал. Бывало, по часу или дольше. Меня заметил, сразу в шарф завернулся. Лицо-то свое он мне не больно показывал. Так я и не любопытствовал. Вы же предупредили, чтобы жильца не беспокоить, я и не лез к нему. Продукты, еду, как договаривались, приносил, на крыльцо ставил и – восвояси. В полдесятого его видел, а полыхнуло уже за полночь.

– Точно он это был?

– С гарантией. Лица его я не знаю, а фигуру изучил. И костюмчик его спортивный, и походочка на пружинках. Ногу одну он так потешно вперед выбрасывал. Он это был, не сомневайтесь!

– А что ты милиции сказал?

Старик закряхтел. Видно было, что его распирает гордость за собственную сообразительность, но хвастаться этим сейчас он посчитал не к месту.

– Я, когда про кости услышал, сказал им, что бомжи повадились на ночлег в домик забираться. Я их гоняю, будто бы, когда слышу. Ну, а ночью уснешь, так они и лезут в тепло. Денег-то у меня нету каждый день замки менять!

– Молодец. – Серж вытащил из кармана пару купюр, вложил в потемневшую ладонь старика. – А что Антохины?

– Да ничего. Им хоть что. Все лето по Европам шастают. И не знают, поди, что чуть без дома не остались. Да им с того какая печаль? У Антохиных этих домов только в Ярославле три штуки.

Серж сунул старику еще одну купюру, попрощался и вернулся к Кристине. Девушка будто окаменела. Не мигая, смотрела на черный пепел, говорить и двигаться не могла, только вздрагивала всем телом. По ее щекам текли крупные слезы.

Силой затолкав Кристину в автомобиль, Серж вдруг почувствовал страшное опустошение и голод. Ему захотелось съесть килограмм, нет, лучше два килограмма мяса. Сочного, жирного, обжаренного в масле и присыпанного луком мяса. То ли окружающая природа, то ли пепелище упорно проталкивали в сопротивляющееся сознание мысль о шашлыке. Больше всего сейчас он хотел несколько часов посвятить не требующей раздумий ритмичной работе челюстей. И наплевать, если придет Али, Мансур, Романов, сделают из него абшаш, расчленят, утопят в маринаде, нафаршируют его чучело финиками. Очень хотелось есть.

* * *

Как часто бывает в таких случаях, первый шок у Кристины сменился царственной истерикой. Будто несколько сотен бутылок шампанского разом выплюнули пробки в хрустальные люстры. Официанты готовы были вызывать охрану, когда Кристина сбросила на пол столовые приборы и метко отправила сахарницу в голову Сержа. Сначала он не сумел увернуться, затем – едва сумел успокоить персонал. Потирая шишку на лбу, Серж объяснил сотрудникам бара, что перед ними известная шведская актриса кино, которая приехала на съемки российского сериала и вот – не выдержала столкновения с суровой реальностью и национальной самобытностью.

– Может, ей валидол поискать? – участливо спросила официантка, выглядевшая как старшеклассница с косичками вразлет.

– Не стоит. Лучше повторите коньяк. Еще лучше – двойную порцию.

После того как Кристина влила в себя триста граммов, пыл ее угас, а в глазах посыпалась стеклянная крошка. Серж заказал две большие чашки чая, устроился напротив девушки, взял ее ладони в свои, склонился и подышал на них, будто на дворе стоял холодный январь. Она не отняла ладони. Она посмотрела на него взглядом, в котором через боль проглядывало доверие. Ответив ей таким же искренним взглядом, Серж начал рассказывать:

– Твой отец обратился ко мне через посредника, одного влиятельного дипломатического работника в посольстве.

– Как его имя? – тихо спросила Кристина.

– Олаф Маттисон.

– Не знаю его… Продолжай.

– Твой отец попросил организовать ему трехмесячный тур в Россию и выставил в брифе несколько условий. Во-первых, никто в России и за ее пределами не должен знать, что я работаю на него, мне необходимо гарантировать полную анонимность. Это нетрудно, анонимность всегда была принципом моей работы. Во-вторых, ему требовалось полное уединение на весь срок пребывания здесь.

Честно скажу, это меня немного удивило. Обычно мои клиенты требуют обратного. Им нужно разнообразное общение. Очень много самого экстравагантного общения. Такого… хм, какое они не могут получить в своих странах. Но я профессионал и никогда не стану расспрашивать клиента о его мотивах. Хотя, признаюсь, подобного заказа я еще не получал. Чтобы богатый человек захотел просто пожить в России три месяца ни с кем не общаясь… Нонсенс! Так что я, стараясь не выдать любопытства, косвенными вопросами попытался прояснить, зачем Эмилю, извини, Свену, это понадобилось. Есть много возможностей узнать истину. Я обложил его вопросами технического свойства: каков будет рацион питания, какая будет необходима техника – автомобиль, телефоны, Интернет… Природные и климатические условия. Животные поблизости. Другие дополнительные необходимости. Думаю, он понял, что меня одолевает здоровое любопытство, и в один из наших сеансов связи по скайпу откровенно сказал, что понимает, как странно со стороны выглядит его будущее заточение. Он сказал, ему необходимо провести некоторое время наедине с близким ему человеком. «Это научные опыты в области химии взаимоотношений», – так он выразился.

Больше вопросов я не задавал. Предложил ему вариант с загородным домом в Ярославле. Удобно, потому что с одной стороны – сельское уединение, с другой – можно быстро вернуться в Москву. Свен согласился. Я нашел дом, хозяин которого живет рядом, чтобы обеспечивать арендатора самым необходимым – продуктами питания, решать коммунальные вопросы. Ты видела хозяина, это старик, Арсений Павлович, скромный пенсионер. А дома достались ему от сына, который в девяностые занимался не совсем законным промыслом и погиб несколько лет назад в разборках местных… бизнесменов. Нам повезло, что соседи с другой стороны, Антохины, постоянно отсутствовали. А больше нас никто не интересовал. Любопытство в поселке проявлять не принято, люди там живут состоятельные, все ценят privacy, частную жизнь. Вот так. Я привез Свена в Диево-Городище и поселил в доме, который… ты видела.

– Старый идиот! – прошептала Кристина. – Всю жизнь – опыты, опыты, опыты… Какие только опыты он не ставил! Химические, биологические, оккультные, метафизические. А в результате получился один бесконечный опыт – над нами, его родными. Естествоиспытатель, мать его!

Она вздрогнула, плечи ее опали, как яблоневый цвет, побитый ноябрьскими заморозками. Но в той части сознания, которая все время занималась сложением частей головоломки в одно целое, сразу заполнился один пробел. Стало ясно, для кого Свен покупал подарок в московском бутике. Что за близкий человек у него в России? Любовница? Впрочем, какая теперь разница?

– Куда сейчас? Что будем делать? – снова прошептала она.

– Подожди… – Сержу было жаль Кристину, но он не знал, как нужно утешать девушку, потерявшую отца. – Давай дождемся экспертизы. А вдруг это не он? Нечего паниковать раньше времени.

– Перестань утешать меня! Я не маленькая. Ты сам сказал, что отец требовал уединения! Ты грамотно и профессионально выполнил его заказ! К тебе нет и не может быть претензий. Но если не он, то кто же тогда сгорел в этом проклятом доме, если отец даже на порог туда никого не пускал?!

– Я не должен тебе этого говорить… Но я и так рассказал много такого, чего не имел права рассказывать… – Серж попытался придать своему взгляду искренность, рождаемую внутренней борьбой между чувством и долгом. Вдруг Кристина решит, будто то, что он ей сейчас скажет, он выдумал только что, для того лишь, чтобы утешить ее. На самом деле в его договоренностях с клиентами, в кодексе приватных отношений, который он сам для себя выработал годами работы, ничего не говорилось о том, что в случае исчезновения клиента с подозрением на его гибель нельзя посвящать близких родственников в детали пребывания клиента в России. Лишь бы Кристина не отмахнулась от его слов, решив, что он просто хочет дать ей надежду.

– Видишь ли, этот его «близкий человек»… В общем, была еще одна услуга, которую я оказал твоему отцу… – Серж сосредоточился на взгляде. Хорошая актерская игра в его профессии всегда ценилась наравне с талантом разрешать проблемы. – Перед тем как поселиться в Диево-Городище, Свен Ларсен попросил меня изготовить документы…

Кристина насторожилась. Ее ноздри расширились, дыхание участилось.

– Точнее – один комплект документов, – продолжил Серж, – британский паспорт, водительское удостоверение и студенческий билет Оксфорда… На имя Брайана Джонса.

– Брайан Джонс?! – переспросила Кристина, и брови ее недоуменно поднялись, образовав на лбу глубокую морщину.

– Да. Ты его знаешь?

– Так звали любимого музыканта отца. Гитарист «Роллинг Стоунз», утонул в собственном бассейне в шестьдесят девятом году. Отец как-то проговорился, что если бы у него родился мальчик, он назвал бы его Брайаном…

– Любопытно. Короче, я сделал твоему отцу эти документы. Он передал мне фотографии. Этому Брайану Джонсу лет двадцать на вид, возможно – восемнадцать. В паспорте значится – двадцать один. Блондин с короткой стрижкой, челка – налево, глаза карие, нос прямой длинный. Знаешь такого?

Кристина пожала плечами. Ее воображение отказывалось рисовать в голове описанный портрет. Значит, отец встречался не с любовницей. Молодой человек – кем он приходится отцу? Внебрачным сыном? Неудивительно. При его-то темпераменте внебрачных детей у Ларсена может набраться с небольшую деревеньку.

– Пойми, я говорю это потому, что твой отец в момент пожара мог быть в доме не один! Он кого-то ждал. Точнее – юношу, которому потребовались документы на имя Брайана Джонса. Ведь не для себя же он их заказывал, черт возьми!

– Ты думаешь, там сгорел этот Брайан Джонс? А отец опять куда-то исчез? Куда? Зачем? Сколько это может продолжаться? – Кристина тяжело вздохнула, потому что всхлипывать у нее больше не получалось. Голосом, наполненным горечью и разочарованием, она произнесла: – Наверное, я зря все это затеяла. Если он не погиб, значит, очень не хочет, чтобы его нашли. У него свои планы на жизнь, он бежит по своей колее и против того, чтобы его догоняли. Мне не одолеть его… Снова.

– Подожди. Не раскисай. У меня, кажется, есть идея.

– Не смеши. У тебя может быть идея. У меня она может быть. Но его идеи всегда берут верх. Иногда мне кажется, что идей у него не меньше, чем денег, – миллиарды. Он идейный маньяк и скопидом. Идеи, идеи, идеи… Как я устала от этой непрерывной жажды наживы!

– Должно быть, с идеями – как с деньгами. Сначала ты их генерируешь, чтобы пользоваться ими, а затем они начинают пользоваться тобой. И это процесс необратимый. Если они начинают кем-то пользоваться, остановить их невозможно.

– Все его идеи подчиняются старой дурацкой хипповской доктрине: изменить мир. И почему-то это самоуверенное старичье считает, что перемены будут к лучшему.

– Ты тоже его меняешь. То, что ты отказалась от жизни, которую твой отец тебе предлагал, разве это не твой способ менять мир?

– Ты ничего не понимаешь. Я – реалистка и прагматик. Во мне нет ни капли идеализма. Даже под влиянием наркотиков мне не удастся нацепить на нос розовые очки. Зачем, по-твоему, я изучала экономику, социологию, философию? Чтобы воскликнуть: «Давайте споем «All you need is love», и мир изменится»? Наивные глупости! Все процессы предопределены. Мир – наркоман. Он находится в постоянной зависимости от длинных цепочек препаратов. Миру нужны энергетики. Если от них отказаться, начнутся страшные ломки. Парализует отрасли экономики, а некоторые страны просто смоет.

– Куда?

– В утилизационную воронку. Знаешь такое выражение – «блевать внутренностями»? Наркоманы иногда это делают. А мир может выблевать в утилизационную воронку целые страны под видом внутренностей. И мы не заметим. Нам будет уже не до того.

– А кроме энергетиков, что нужно миру?

– Галлюциногены. Если перестать давать ему галлюциногены, нарушится вертикаль понятий. То, что некоторые философы называли моралью. Будет совершенно непонятно, кто – хороший, кто – плохой, за что можно наказывать, что нужно прощать. И все очень быстро поубивают друг друга. Самый мощный галлюциноген прошлых веков – религия. Но она теряет влияние. Последние пятьдесят лет в списке галлюциногенов лидировал Голливуд и телевизионные новости, сейчас – Интернет. И уж конечно, мир с его кровоточащими нарывами не может обойтись без обезболивающих.

– И что же, по-твоему, снимает боль этому миру?

– Музыка. Так ты говорил, у тебя есть идея?

– Но ми венгас кон куэнтос. Куэ куэрре десир кон есто? Ми льямо…

На этом месте Чича осекался уже пятый день подряд. Всему виной страсть к языкам и, отдельно, – любопытство к жаргонным пикантностям. Оно заставило его просмотреть словарь испанских нецензурных выражений, прежде чем освоить грамматику этого языка и создать запас из приличных слов. А теперь – хоть имя меняй. То есть – кличку.

Пятый день он учил испанский язык. Иностранные языки были его главной страстью с детства. Не марки, не значки, не старинные монеты, которые коллекционировал отец. Лишь способы постичь при помощи погружения в язык иные человеческие миры и способы существования стали его пожизненным хобби, досугом, развлечением.

Когда ему было всего пять лет, Чича уже растягивал губы, щекотал небо и гортань, подбирал немыслимые комбинации для собственного языка и зубов. Английский, немецкий, французский. К девятнадцати годам он прилично владел этими тремя и собирался взяться за испанский. Планы изменила встреча с Надирой, будущей юристкой из университета дружбы народов, урожденной индуской штата Кашмир. Он принялся учить хинди, но, несмотря на всестороннюю близость с преподавательницей, увяз в орнаментальной вязи этой утробной фонетики, неправильных глаголов, ударений, сочленений. Язык хинди встал на пути полиглота, как нетронутые джунгли, в которых бесполезно прорубать себе путь. Здесь нужно кропотливо разбирать каждое сплетение лиан, остерегаясь наткнуться на ядовитую колючку или наступить на змею.

Чича изучал этот язык целых четыре года. А когда одолел настолько, чтобы понимать оттенки текстов Рабиндраната Тагора, то все, что касалось Европы, уже перестало увлекать его. Восток выдавил из сознания линейные европейские понятия и простые перспективы, как прокисшую горчицу из тюбика. Иногда перед зеркалом Чиче даже казалось, что морщины на лице – верный признак европейской уверенности в том, что жизнь можно подчинить и направить в нужное тебе русло, – исчезли, превратившись в гладкие округлости на манер детских коленей и выражений далай-лам. В новом состоянии медитации он мог теперь только наслаждаться собственной пустотой. Она была прекрасна. Чище и глубже любого содержания.

Увы, Надира ушла из его жизни так же внезапно, как и появилась в ней. Родители с детства обещали ее в жены сыну богатого соседа, ровеснику Надиры и товарищу ее детских игр. Еще пару десятков лет назад этот мезальянс стал бы грубым нарушением кастовой иерархии. Но родители молодого раджи оказались чужды предрассудкам. Только сама Надира категорически воспротивилась замужеству. Она уехала в далекую Москву за образованием, влюбилась в задумчивого брюнета-москвича на восемь лет старше себя, стала с ним жить.

Через четыре года Надира бежала обратно к замужеству с соседом, как корабль, истрепанный бурей, стремится в спасительную тихую гавань. Все что угодно, лишь бы прекратить эту болезненно-страстную вакханалию, по капле высасывающую из нее жизнь.

После ухода Надиры Чича замкнулся и решил больше ни в кого не влюбляться. На хинди он тоже больше ни с кем не общался. А томик Тагора подарил слепой старухе из квартиры этажом выше.

Следующими языками стали японский и китайский. На них ушли еще восемнадцать лет. Чича планировал было взяться за корейский, но испанское вторжение в его бизнес заставило вспомнить юношеские планы. Спустя годы он с удивлением обнаружил, что дряхлеющая, самоуверенная, пребывающая в пассионарной пропасти Европа уже не кажется ему никчемным местом. Пропустив через себя Восток, повзрослев и начав стареть, теперь он воспринимал ее с пониманием, однако без снисходительности, как больную тетушку, коротающую дни в доме престарелых, но чертовски мудрую, интересную и забавную собеседницу.

– Но ми венгас кон куэнтос. Куэ куэрре десир кон есто? Ми льямо… Ми льямо… Что за мудак это придумал! – Чича выругался по-русски.

Дело в том, что его кличка, суверенное «погоняло», давно ставшее привычней и роднее имени, звучало по-испански, мягко говоря, непристойно. Часть женского тела, которую поэты привыкли называть то жемчужиной, то звездой, иногда – вратами блаженства, в самом площадном и вульгарном выражении по-испански именовалась «чиччи». Тьфу! Не менять же, в самом деле, на старости лет погоняло! Погоняло – больше чем имя. За ним – дела, слава, репутация… За ним – вся жизнь.

Своим полным именем он не представлялся уже восемнадцать лет. Или девятнадцать. Не всякий смог бы его выговорить. Чивличашвили Теймураз Виссарионович. Можно использовать как скороговорку для начинающих актеров.

Вспомнив имя, данное ему при рождении, Чича ощутил лишь холодок профессионального отчуждения. Ничего похожего на чувство родства, принадлежности к фамильному древу или присущего даже животным осознания собственности. Глядя на свое имя, написанное на бумаге, он мысленно готов был подставить к нему любой фотоснимок, не разрушавший элементарных логических связей. Он мог отдать эту подпись любому портрету без сожаления и чувства привязанности. Собственное имя давно стало для него частью материала, с которым он ежедневно работал. А работа Чичи заключалась в создании личностей. Новых личностей на бумаге. От общения с людьми он быстро уставал. Если приходилось общаться больше одного часа в день, наступала, как он ее называл, «интоксикация общением». Тогда Чича нервничал, тер волосатыми пальцами свою толстую шею и начинал сухо кашлять.

К счастью, работа предполагала уединение. Чича по праву считался одним из лучших в Европе мастером по изготовлению документов. Прихотью судьбы грузинский мальчик с задатками полиглота, рожденный в Питере и живущий в Москве, испытывал моцартианские приступы вдохновения, глядя на стопку бумаги, ножи, перья, печати, приспособления для водяных знаков, льняные волокна и разнообразные фотоаксессуары.

Лабораторией для него служили две смежные комнаты в четырехкомнатных апартаментах на Пречистенке. В двух оставшихся комнатах Чича спал, ел, смотрел фильмы, читал, разгуливал голышом, иногда совокуплялся с женщинами, склонными к нимфомании и предпочитавшими одноразовые связи.

Уже третью неделю он корпел над пакетом документов по заказу испанской компании. В нем были поддельные накладные, липовые таможенные декларации, лицензии и мидовские паспорта. Чича заканчивал прорисовку водяных знаков на удостоверении водителя посольства, когда раздалась мелодичная трель домофона. Он вздрогнул от неожиданности и замер с иглой в руке и увеличительным прибором в глазу. Он никого не ждал. По регламенту, сигналу домофона должен предшествовать телефонный звонок, эта была аксиома его жизни, ее принцип и кодекс, от которого он не отступал ни при каких обстоятельствах.

Чича встал и осторожно, будто звонивший у входа в подъезд мог расслышать его шаги, подошел к интеркому. На синеватом экране расплылись две физиономии – мужская и женская. Женщину Чича видел впервые, а вот мужчина был ему знаком. И продолжать это знакомство у мастера по «созданию личностей» не было никакого желания.

– Ты же нас видишь. – Мужчина подмигнул глазку видеокамеры. – Открывай, Чича. У меня тут целый Эрмитаж твоих шедевров, – он помахал какими-то корочками. – Мы же не будем приглашать на эту экскурсию посторонних?

Чича вздохнул и, помедлив секунду, нажал кнопку «открыть» на интерфоне.

Серж без предисловий изложил цель визита. Им нужна фотография с одного паспорта, который Серж заказывал три месяца назад. Фото молодого мужчины, по новому паспорту – Брайана Джонса. – Ты же все знаешь сам, – развел руками Чича. – Я не храню архивы. В интересах клиентов, разумеется.– Подумай, Чича, вспомни. Это очень важно! – Серж обвел рукой вокруг. – Любой носитель… Исходник. Где-то же она могла застрять?– Исключено. Мы с тобой занимаемся одним делом – обслуживаем клиентов. И в этой сфере главное – репутация. Если бы я хранил исходники своих работ, разве у меня была бы репутация? Разве ты обратился бы ко мне с заказом?Серж со вздохом кивнул, признавая справедливость его слов. Молчание, повисшее в комнате, красноречиво свидетельствовало, что они зашли в тупик. Тягостная и неприятная ситуация для обоих. Женский голос, неожиданно прозвучавший в тишине, заставил мужчин вздрогнуть. Серж не ожидал, что Кристина вмешается в разговор. Чича же переменился в лице оттого, что девушка, на которую он поначалу не обратил внимания, вдруг заговорила на хинди.– Бхаратенду Харишчандра, – мелодично пропеела она, указывая на книжную полку. – Пьесы?Изумленный Чича достал с полки томик в зеленом коленкоровом переплете, зачем-то раскрыл его, будто собирался читать. И уставился на девушку взглядом динозавра, неожиданно получившего известие, что все его сородичи вымерли.– Интересный автор. Я читала у него несколько рассказов. Чем-то похож на вашего Чехова, – продолжила Кристина на хинди.– Откуда вы… – От волнения Чича забыл слова на языке своей первой романтической влюбленности.– Отец, – коротко ответила Кристина. – Хотел сделать из меня переводчицу. Я говорю на… нескольких языках.Серж, не понимая, о чем идет речь, почувствовал, что наступил благоприятный момент для вмешательства:– Мы ищем ее отца. Ты мог бы нам помочь. Если бы ты нашел это фото.Чича резко захлопнул книгу, запустив в солнечный луч, пробивавшийся из-за опущенных жалюзи, струйку пыли.– Это невозможно, – глухо проговорил он, уставившись в пол. – Ни для кого.Он поставил книгу обратно на полку. Кивнув Кристине, Серж направился к выходу. Но Чича продолжил:– Я очень долго не практиковался в хинди. Ты можешь поговорить со мной, пока мы едем на вокзал?– Вполне. Мы можем обсудить творчество Бхаратенду Харишчандра.– Я предпочитаю Тагора.До Белорусского вокзала по пробкам через Тишинку и Грузинский вал добирались около часа. Припарковаться на вокзальной площади, выпотрошенной строительством очередного торгового центра, не получилось. Оставили автомобиль в трех кварталах от вокзала, в патриархальном дворике, примыкавшем к 1-й Брестской улице. Чича попросил подождать его в кафе.– Не хочу, чтобы вы видели, – туманно выразился он. – Так лучше для всех…Они выбрали интернет-кафе на привокзальной площади.– Отстойник для транзитных! – проворчал Серж. – Как раз то, что нам нужно.Чича сказал, что вернется через полчаса. Еще раз внимательно смерил взглядом своих компаньонов и вышел из кафе.– Держит архив в камере хранения, – усмехнулся Серж, когда сгорбленная спина мастера поддельных документов замелькала среди прочих прохожих. – Я так и предполагал.– Никому нельзя доверять? – спросила Кристина.– Даже людям с репутацией, – ответил Серж.Каждый из них в этот момент подумал о своем. Но несмотря на разный смысл, вкладываемый в слова, сами слова уже начали складываться во вполне логичный и приязненный диалог. Трудности общения отступали. Наступали трудности перевода. Серж заказал два крепких эспрессо. Кристина взяла свою чашку и направилась к компьютеру в самый дальний угол заведения.– Мне необходимо побыть одной, – деликатно пояснила она Сержу и впервые за день улыбнулась. Тот молча пожал плечами.Первое, что сделала Кристина, войдя в Сеть, это зашла на сайт амстердамской научной конференции «Open Green World». Внешне конференция представляла собой скромное собрание ученых, съехавшихся в голландскую столицу, чтобы обменяться своими тревожными мнениями относительно экологической обстановки на планете. На сайте были представлены докладчики и темы их сообщений. Два биолога из Великобритании, датский генетик, метеоролог из Франции, океанолог из США и физик, специалист по электромагнитным колебаниям – профессор Хатчинс.Кристина бегло просмотрела темы докладов. В основном они совпадали с заголовками параноидальных новостей, которые за последние несколько лет перестали быть редкостью в медиапространстве. «Сокращение озонового слоя», «Кислые атмосферные выпады на сушу», «Захоронения в мировом океане хоронят мировой океан». И только один доклад внешне носил позитивный характер. Он носил название «Recovery Point» – «Точка восстановления» – и принадлежал профессору Хатчинсу. Судя по краткой аннотации, в этом докладе профессор рассказывал об опытах с высокочастотным электромагнитным излучением, которое в определенных лабораторных условиях позволяло вернуть биологическую клетку в ее первоначальное состояние.Кристина удивленно подняла брови. Судя по трем абзацам, составляющим краткое содержание лекции, Хатчинсу удалось спланировать процесс, который способен сделать обратимыми любые модификации биологической клетки. Это были всего лишь простые слова с научным, не всякому понятным значением. Но у Кристины от этих простых слов захватило дух. В них она за долю секунды смогла разглядеть возможности, создающие, по сути, новую планету. Все экологические проблемы современности происходят оттого, что вследствие загрязнений и химических опытов мутируют клетки и атомы основных стихий экосферы – океана, атмосферы, леса, почвы. Неужели профессор Хатчинс действительно знает, как обратить эти процессы вспять?Кристина спешно принялась прогонять имя ученого по своей системе через социальные сети. Хатчинса не было в «Фейсбуке», на «Твиттере» же профессор зарегистрировал блог, в котором последняя запись датировалась позапрошлым годом. Кристина с удивлением обнаружила, что весь блог посвящен кулинарии – очевидно, в этом состояло хобби профессора. Рецепты, полезные советы по обработке продуктов, маленькие крестьянские хитрости, которые давно известны большинству домохозяек. Что ж, если Хатчинс так чужд социальному эксгибиционизму, возможно, его коллеги окажутся более открыты и у них можно разжиться информацией.Кристина принялась просматривать в социальных сетях одного за другим всех ученых амстердамской конференции. Датский генетик и британские биологи присутствовали и в «Фейсбуке», и в «Твиттере». Но у всех блоги содержали сугубо научные посты, дискуссии по вопросам, саму постановку которых Кристина не очень понимала, и ссылки на работы коллег. А вот океанолог из Штатов оказался любителем фотографии. Его страничка в «Фейсбуке» была словно маленьким фотокомиксом, прослеживающим весь жизненный сюжет ученого в последние пять лет. И последние добавления как раз касались конференции «Open Green World» в Амстердаме.Чопорное открытие в конференц-зале отеля. Ученые на трибуне, один за другим зачитывающие доклады. Вот сам океанолог увлеченно жестикулирует, что-то объясняя коллегам. Очевидно, попросил сделать снимок кого-то из персонала. Ага! Здесь уже интересней.Кристина дошла до фотографий с банкетов, которые, по всей видимости, сопровождали каждый из трех дней конференции. Ученые без галстуков, с бокалами в руках. Некоторые откровенно позируют фотографу, подмигивая и гримасничая. Красные лица, рубашки, разъехавшиеся на массивных животах, молнии из глаз, исполненных интеллекта. Рок-звезды от науки! Кристина усмехнулась. За время своего изнурительного обучения, когда ей пришлось пообщаться с разномастными светилами научного мира, она убедилась, что возраст не властен над этой породой людей. Большинство из них остается в душе детьми до самых преклонных лет. И это закономерно. Чтобы совершать открытия, недостаточно обширных и глубоких знаний. Необходимы открытость, чистота восприятия, фантазия. Качества, которыми в избытке обладают дети и которые куда-то исчезают, стоит человеку повзрослеть.На нескольких снимках мелькнул Хатчинс. В отличие от своих коллег, он даже на банкете присутствовал в костюме с безупречно повязанным галстуком. Ни на одном снимке в его руке не появлялся бокал. Даже с шампанским. А взгляд, направленный всегда мимо объектива, казался серьезным и немного угрюмым. Определенно, профессор Хатчинс принадлежал к числу стойких интровертов.Кристина перелистнула очередной снимок и остолбенела. Сердце подпрыгнуло и упало в пропасть. На несколько секунд она даже прекратила дышать. Не потому, что «Фейсбук» разверз перед ней бездну, ужасную и всепоглощающую. Кристина остолбенела от неожиданности. Она увидела на фотографии знакомое лицо. Очень знакомое. Седовласый старик улыбался, выглядывая из-за плеча профессора Хатчинса. Кристина выдохнула. Это был Хенрик Ольгрем, исполнительный директор компании, правая рука и особо доверенное лицо ее отца.Не может быть. Таких совпадений просто не бывает. Сначала – газета в сейфе отца, которой там не должно было быть ни при каких обстоятельствах. Очевидный знак, указывающий на что-то, чего Кристина до сих пор не может понять. Статья о птицах, благодаря которой она случайно – а случайно ли? – вышла на ученого с мировым именем. И рядом с этим ученым вдруг возникает первый помощник отца. Что общего у них с профессором Хатчинсом? И как это связано с отцом? Какое отношение это может иметь к его исчезновению?Кристина обхватила голову ладонями и зажмурилась. Мир разлетелся на искрящиеся точки. И собрать их в цельную картину не представлялось никакой возможности.Однако на унылую рефлексию не было времени. Кристина собралась и быстро пробила Хенрика Ольгрема по социальным сетям. Скромный блог в «Твиттере», – вот все, что она обнаружила. Но интуиция подсказывала ей, что, возможно, она нащупала ключ к загадке, которая мучила ее последнее время. Совпадений не бывает. Этот закон детективов-нуар и голливудских фильмов она усвоила еще в раннем детстве. Кристина знала Хенрика с раннего детства и только сейчас поняла, что ничего не знает о нем. Даже не знает, есть ли у него семья…«Хенрик Ольгрем? Что-нибудь! Точнее – все, что вы о нем знаете! Плиз!» Она настучала это короткое обращение и в несколько кликов переправила его участникам своих френдлент во всех Сетях, где была зарегистрирована.

Чича отсутствовал минут сорок. Несмотря на то что вокзал находился в сотне метров от кафе, специалист по подделкам умудрился запыхаться. Пот как слезы стекал по его изъеденному оспинами лицу. – Вот. – Он осторожно выложил из сумки на стол компьютерный винчестер. – Здесь много всего, надо выбрать.Администрация кафе за отдельную плату согласилась подключить винчестер к одному из компьютеров в интернет-зале. Чича жестом попросил всех отойти.Минуты через три он обернулся и кивнул. Серж с Кристиной подошли к компьютеру. С экрана на них смотрел блондин лет семнадцати. Голова прямо, взгляд пристальный, больной, с примесью страха и ненависти, все мускулы лица напряжены. Кристина не сразу вспомнила, где видела это фото. Как во сне, в ее голове проплыли картины вскрытия сейфа в кабинете Ларсена. Газета, фотоальбом, последняя страница, последняя фотография, единственная цветная в альбоме. Она ожидала увидеть что угодно, только не это.– Фа-а-ак… – застонала она.– Знаете его? Симпатичный парень, – меланхолично заметил Чича. – Именно это фото я вклеил в паспорт Брайана Джонса.– Что там было еще? В этом паспорте? Информация?– Немного. Национальность – англичанин, год рождения – одна тысяча девятьсот девяностый. Вот, пожалуй, и все.

– Марк Ди Грин, например…

– М-м-м… – Ким скривился, изобразив голодного крокодила. – Мелковато.

– Не забывай, он придумывает все эти игры для «Плэйстейшн», в которые мы режемся каждый день.

– Этого мало. Он должен был как минимум вычислить полупроводники. Или открыть короткие волны.

– Брось! Эта идея о благе всего человечества заслоняет для тебя другой важный критерий. Передай, пожалуйста, соус.

– Какой?

– Устричный.

– Какой критерий?

– Коэффициент человеческой радости. Подумай и прикинь, сколько радости тебе, лично тебе принес «Плэйстейшн» и сколько – абстрактные полупроводники? Когда ты научишься быть элементарным эгоистом? Благо человечества складывается из радостей и благ отдельных людей, разве не об этом говорит билль о правах человека?

– Разве об этом? Всегда считал, что Билль нуждается в серьезной доработке.

– Об этом, об этом! И об этом же говорят большинство религий. Это кружится в воздухе, как снежинки. Лови, дурачок!

– Не вижу никаких снежинок.

– Ты споришь ради того, чтобы спорить.

– Ты снова не права. Я признаю, что для тебя в иерархии человеческих изобретений «Плэйстейшн» может стоять выше квантовой физики и генных модификаций. Но ты не можешь отрицать простой факт: без полупроводников не было бы никакой «Плэйстейшн»! Без волнового излучения не было бы мобильных телефонов, телевидения, компьютеров. Давай говорить об изобретателе Интернета, а не о Марке Цукерберге, который удачно воспользовался изобретением и наварил свои миллиарды. Я всего лишь поворачиваю тебя лицом к первоисточникам…

– Перестань крутить мое лицо. Меня уже не переделаешь. Принимай как есть.

– Есть.

– Наконец-то.

Московская жаровня испаряла асфальт и все, что легло на него после утренней поливки. Поэтому воздух в городе был густым, тяжелым, пах свинцом и морскими водорослями. Но здесь, на террасе двадцатого этажа роскошного здания в центре города, было если не прохладно, то хотя бы свежо. Террасу, с которой открывался, пожалуй, самый приличный из всех претендующих на живописность видов Москвы, занимал модный ресторан с раблезианско-самурайским названием «Живот архитектора».

С миром архитектуры это гламурное заведение было связано не только названием. Сдержанный интерьер в стиле ар-нуво предложил один из самых дорогих архитекторов мира Филипп Старк, который обычно не занимается дизайном интерьеров.

Внутреннее пространство было выложено столами, будто гигантской плоской галькой, цвета панциря краба, обточенной океанскими волнами на протяжении столетий. Создатели ресторана все здесь умудрились выдержать в «крабовой» цветовой гамме, не считая кресел от Широ, похожих на раскрывшиеся бутоны прелестных цветков с фиалковым отливом. Светильники были выполнены в виде подсвечников и напоминали фаллосы, политые сверху мороженым. Меню, в котором с отчаянной смелостью сочетались восточная и европейская кухни, разрабатывал знаменитый шеф-повар Рене Дюссолье, начинавший, кстати, архитектором в бюро «Баухауз».

Что касается посетителей, которые потворствовали здесь своим гурманским наклонностям в ранний по московским меркам послеполуденный час, то среди них преобладали люди, считающие себя архитекторами современной реальности во всем. В геополитике, в формировании мировоззрений путем медийного зомбирования, в спорте, в экономике и даже в искусстве.

В ресторан, где за обычный обед нужно было выложить от трехсот до пятисот долларов, случайные гости не заходили. За исключением одного. Ким Серов, изредка оглядываясь на лощеные и самоуверенные лица жующих людей за соседними столиками, никак не мог избавиться от ощущения, что он Золушка, которой повезло при помощи тыквы и стоптанного башмачка получить билет на чужой бал. Если принимать это сравнение, то в роли доброй феи выступил его приятель Серж, тусовавший знаменитостей направо и налево по просторам веселого города. А принц, нагнувшийся за туфелькой, сидел сейчас напротив Кима, с аппетитом поедая плоды агавы с гарниром из экзотических вьетнамских растений, и непримиримо противоречил логическим доводам Кима.

Принца звали Алисой.

Двадцатичетырехлетняя вегетарианка с добропорядочностью Наташи Ростовой, самоотверженностью Жанны д’Арк и амбициями Коко Шанель. Она разделяла взгляды натурфилософов и увлекалась идеями харизматичных сумасбродов. Читала Бодлера и Ницше в подлинниках. У нее были вздернутый носик и искорки в глазах с радужкой цвета «малахит», а светлая голова с длинными и прямыми темными волосами могла бы украсить каталог любого модельного агентства. Бесконечной длины ноги могли бы твердо встать на землю, сжав бедрами круп арабского скакуна.

Но все детские увлечения, к которым Алиса относила модельный бизнес, беспорядочный секс, кокаин с марихуаной, виски с абсентом, скачки и мечты о принце, она оставила три года назад, когда решила, что пора повзрослеть. С тех пор эта девушка не мечтала. Она лишь ежедневно воплощала прежние мечты в реальность и умудрялась держаться при этом со скромностью и сдержанной романтичностью.

Студентка Гарварда, тусовщица, владелица линии модной женской одежды и племянница обладателя третьего по величине состояния в России, Алиса Суворина познакомилась с Кимом на памятной презентации новой коллекции своей подруги Алены. Той самой, где как гром среди ясного неба обнаружился вдруг Лео, голливудский суперстар, завладевший тогда общим вниманием. Но только не вниманием госпожи Сувориной.

Алиса к тому времени, как Лео вышел на авансцену, уже была минут десять безнадежно увлечена высоким красавцем, демонстрировавшим ей пляску чертей из-под длинных ресниц. Она увлеклась настолько, что даже не подумала возразить, когда он предложил раскурить косячок в туалете. Мысли о вегетарианстве, о взрослении, об отказе от дурных привычек даже не постучались в ее смущенное сознание.

Алиса никогда еще не проводила время так содержательно и волнующе. В паузах между затяжками Ким рассказывал ей о проявлениях конфуцианства в среде рыжих муравьев, о мэшаперах-азиатах из Бруклина, которые скоро явят миру очередную музыкальную революцию, о дипломатическом протоколе в Конго, о том, как кинозвезда Лео спасал пассажиров горящего авиалайнера…

– Только это – между нами, самолет был частный, пассажиры – ребята из Капитолия, в общем, такое не должно попадать в новости, сама понимаешь… – Он улыбнулся чистым светом, и сортирная кабинка показалась Алисе храмом, где на нее снизошло новое откровение под звуки ангельского хора.

Ким так позитивно смотрел на мир и так заражал окружающих этим видением, что мелкие неурядицы, с которыми Алиса боролась последнюю неделю, представились ей благом, ниспосланным для совершенствования природы. И даже крупные проблемы в виде двух морщинок, недавно проявившихся в уголках глаз и не поддававшихся никакому косметическому воздействию, показались мелочью, недостойной внимания. Чувство вины за нарушенные принципы покинуло ее навсегда.

Тактичные гости вечеринки обходили стороной туалетную кабинку, над которой струился легкий пахучий дымок.

То был долгий перекур. Алиса никак не могла согласиться, что передвижение строевой колонной, принятое в среде рыжих муравьев, можно трактовать как конфуцианский ритуал. Ей виделась в этом буддистская отрешенность в покорности обстоятельствам. Она ничего не знала о мэшаперах-азиатах из Бруклина, но была уверена, что новая музыка придет с Востока. Скорее всего, из Индии. Или из Бирмы. А может, из Камбоджи, как только там включат Интернет. Детали дипломатического протокола в Конго она отказывалась комментировать, ссылаясь на мнение сенатора Джона Лукаса, что в Конго нет ни дипломатии, ни политики, ни гражданского общества. И наконец, Алиса своими ушами слышала от очевидцев, что это самого Лео кто-то вытаскивал из горящего самолета. И вовсе это был не частный борт, которым летели «ребята из Капитолия», а небольшой рейсовый самолет, в котором даже бизнес-класс отсутствовал.

С каждой ответной репликой Ким чувствовал, как пустота внизу его живота растет. Они улыбались друг другу и спорили. Затягивались дурманящим дымом и спорили. Противоречили друг другу, оппонировали, дискутировали и держались за руки. Никогда до этого вечера спор не доставлял Алисе такого наслаждения. Она вспомнила свой лучший секс, но… Этот спор показался ей интересней. Гораздо интереснее! То был долгий перекур. И закончился он долгим поцелуем, самым долгим из всех, что когда-либо позволяла себе воспитанная девушка из хорошей семьи.

С того вечера молодые люди не расставались. Ким переехал в большой уютный лофт на Патриарших прудах, который дядя Никита подарил любимой племяннице на двадцатилетие. Алиса в порыве любовного вдохновения впервые в своей модельерской практике нарисовала мужскую коллекцию. И немедленно заказала отшить все вещи в единственном экземпляре, потому что каждый день хотела видеть их на возлюбленном. Она позвонила в Гарвард и сказала, что пропустит семестр. Она научилась рано вставать и готовить завтрак. Она полюбила слушать сеты Чака, треки «Tesla Boy», альбомы «Mujuice» и прочую хипстерскую ерунду. Она взглянула на мир его глазами. Она влюбилась. Впервые в жизни.

Но даже погрузившись в любовь, Алиса не умела сидеть сложа руки. В один солнечный субботний день они с Кимом забрели на выставку обуви из коллекции Дэвида Линча в центр современного искусства «Гараж». Алиса никогда никому не завидовала. И в этот раз не стала. После полутора часов блужданий по гениально спроектированному автопарку, за чашкой кофе в прокуренном баре, где собирались студенты-дизайнеры, она сказала Киму: «Я тоже сделаю музей. Но это будет особенный музей».

Влюбленные снова поспорили, и Ким проиграл. Спустя неделю, которую Алиса провела в ночных посиделках со своими приятельницами, подружками редакторов глянцевого мусора, была рождена идея. Она откроет музей гениев двадцатого века. Экспонироваться будут личные вещи гениев, любые их художественные поделки, автографы, заготовки, полуфабрикаты, дневники, документальные свидетельства и прочая мишура, украшавшая или портившая их самоотверженные жизни.

Киму идея не очень понравилась.

– Сколько бы народу ты ни назначила гениями двадцатого века, все про них и так уже известно. Любой может в Интернете найти описания и фотографии, не говоря уж об автографах. Чем ты собираешься удивить московскую публику?

– А надо? – зевнула Алиса.

– Надо. Открой лучше музей чудаков и фриков нового времени. Забьешь мне трубку?

– Мы ночью выкурили последнее. Чей музей ты хочешь?

– Фриков! Чудиков! Уродцев! Эксцентриков! Людей с вывернутым мировосприятием!

– Ты не понимаешь…

– Зато в музее фриков каждый экспонат будет нести в себе идею иного взгляда на мир. Твой музей будет как перчатка, вывернутая наизнанку. Ты только подумай, как это интересно! В центре Москвы в одном здании – несколько сотен гранат, подрывающих все опоры существующих мировоззрений!

– Не хочу вывернутую наизнанку… И перчатку не хочу… И гранату не надо… – Алиса умела включать обиженного ребенка, когда ей было нужно. Но красноречие Кима, который с особенным вдохновением вещал о любой революционности, вновь покорило ее. – Ну, хорошо… А где мы возьмем экспонаты?

– Везде. Главное – найти людей. А экспонатом будет любая отобранная у них вещь.

Спустя еще неделю Алиса уже была готова основать в Москве форпост мировоззренческого радикализма. Помешал дядя. Когда дело дошло до представления бизнес-плана очевидному инвестору, Алиса проговорилась дяде о двух обсуждаемых концептах. И тот авторитарным решением утвердил идею склада по хранению артефактов гениальных людей прошлого века.

Теперь дискуссии Кима и Алисы носили прикладной характер. За устрицами в «Животе архитектора», за рулем желтой «ламборджини», за ночным дансингом то в «Сохо», а то в «Солянке», даже в постели они спорили о персоналиях. О тех, кто достоин звания «гений прошлого века», а кому достаточно более скромного признания.

– Я могу согласиться с Чаплиным, Вианом, Джонни Деппом и даже потерпеть Лес Пола с Джими Хендриксом. Но кто такой Алистер Кроули? И что это за «Псайхик-тиви» ты мне навязываешь?

– Ага! Это говорит девушка, которая ставит в один ряд Коко Шанель и Дольче с Габбаной!

– Что ты имеешь против Коко Шанель?

– Коко?! Боже упаси! Но Дольче и Габбана… Избавь меня от тревог за твое здоровье!

– Ты не вникаешь. Может, они и не гениальные художники одежды, но гении маркетинга однозначно! Каждое время требует своего оттенка гениальности.

– Ты слишком обижена на время! Как все женщины…

– Как ты смеешь сравнивать меня…

– …только с солнцем, с рекой, с луной, со звездой!

– Льстец! Грубый и наглый! Если ты начал льстить, значит, понял, что проигрываешь спор.

– Или мне становится скучно спорить…

– Только не скука! Я так люблю с тобой спорить! – Алиса потянулась губами к ощетинившейся легкой небритостью щеке Кима. – Мы никогда не расстанемся. То, из-за чего люди обычно расстаются – споры и разногласия, – ты превращаешь в самые сексуальные моменты. То, что у всех – обыденность и пошлость, у тебя – секс! Мы всегда будем спорить и хотеть друг друга. Между нами всегда будет напряжение! Ток!

– И я обожаю спорить с тобой. Мы обогащаем друг друга, как Иран обогащает уран, а обогащенный уран поднимает акции Ирана в мире.

– А уран превращается в ядерное топливо…

Их губы быстро нашли друг друга. Дальнейший обмен шпильками сопровождался всевозможными нежностями, которые могут позволить себе только беззаботные влюбленные в романтическом начале своих отношений.

– Ты мой уран!

– Вместе мы – ядерная бомба!

– Ты меня обогащаешь!

– А ты меня!

– Чем?

– В смысле?

– Чем я тебя обогащаю? Я знаю, что ты даешь мне, а что я тебе даю?

– Ты? Мне? – Ким на секунду задумался. – Трюфели каждый день! А я?

– Ты открыл мне романы Тома Роббинса.

– А ты катала меня на яхте вдоль Лазурного побережья!

– Это ерунда! Ты меня начал водить в «Солянку», в «Тонны», еще в какие-то прикольные сараи… Ты подарил мне кучу идей! Это важнее материального.

– А ты… Ты подарила мне уверенность!

– А раньше ты был неуверен в себе?

– Это другое. Когда ты можешь дать что-то важное девушке, у которой все есть, вот это настоящая уверенность! И еще…

– Что?

– Да нет, пожалуй…

– Говори! Говори, раз начал!

– Это восхитительное фелаццио по утрам… Как арпеджио! Как глиссандо!

– Слишком много музыки! Тебе раньше никто не делал минет по утрам?

– Делали… Извини, у меня тоже есть прошлое… Но такого, как сейчас, у меня никогда раньше не было. Что ты творишь? Отпусти ширинку! Мы еще не решили с Марком ди Грином…

– К черту ди Грина! Мы с тобой так подходим друг другу. Посмотри как хорошо, почти идеально сочетаются трюфели и романы Тома Роббинса, уверенность и идеи, это как ракета и топливо… У большинства людей есть либо одно, либо другое. А мы объединили прекрасные вещи и благоприятные обстоятельства. Мы вместе – ядерная бомба!

– Взрывай!

И в этот момент раздался взрыв – телефонный звонок, неожиданный и трескучий. Ким игнорировал его две долгих минуты. Наконец Алиса не выдержала:

– Возьми. Мне уже интересно, кто и по какому поводу может настолько потерять чувство меры.

Ким нехотя взял трубку. Лицо его начало меняться по мере того, как невидимый собеседник что-то сообщал, взволнованно и быстро. До Алисы долетал звук голоса, но она не могла разобрать слова.

– Повтори еще раз, я запишу, – сказал Ким в трубку, потянувшись за вторым телефоном. – Брайан Джонс. – Он вбил большим пальцем имя в записную книжку телефона. – Хорошо. Договорились, жди.

– Это Серж… – пояснил он Алисе, разъединившись. – Ты его видела, но я вас не познакомил. Если мы когда-нибудь будем что-то отмечать вместе, никто не сделает вечеринку лучше, чем он…

– Ну? – нетерпеливо перебила Алиса. – А сейчас ему что нужно?

– Помощь.

– Твоя? В чем?

– Наша. Я думаю, мы вместе ему поможем. Сержу сейчас очень бы пригодилась ядерная бомба.

* * *

Серж снова пришлось терпеливо отвечать на расспросы Кристины. В конце концов, именно она сейчас была его заказчицей:

– Это мой друг. Пьяница, дебошир и достаточно асоциальный тип, чтобы считаться хорошим человеком. Я оказывал ему важные услуги, он немного в долгу у меня.

– Мы можем доверять ему? – В голосе Кристины не было сомнения. В нем вообще не было никаких эмоций. Казалось, она сейчас изображает робота-андроида в постановке стокгольмского студенческого театра.

– Вряд ли мы можем доверять вообще кому бы то ни было в этом увлекательном мире. Но если и Ким окажется упырем, то я сдамся. Лягу на рельсы, как Анна Каренина, и склоню голову. Значит, никого другого в мире просто не осталось.

– Он справится?

– Он журналист. Копать – его профессия. Я бы предпочел все сделать сам, но у нас с тобой дикий цейтнот по времени. Твой друг Ганди теряет вес с каждым часом. Пока мы займемся поисками Мансура, Ким пробьет всю информацию по Брайану Джонсу. Имя – хорошая зацепка. Если твой отец заказывал фальшивый документ на это имя, значит, Брайан Джонс, кем бы он ни был, передвигается по этому паспорту. Возможно, он зарегистрировался в отеле или заказал билет на самолет. Может, он уже улетел. Когда улетел? Куда? С кем? Вдруг он улетел не один? Есть шанс, что его спутник – твой отец. Ким сможет нарыть всю информацию.

– На-рыть?

– Очень верная русская идиома. Информация бывает двух видов. Одна – как золото или природные богатства. Другая – абсолютный мусор. И то и другое необходимо откапывать. В просторечии – рыть землю.

В малолюдном кафе произошло некоторое оживление. Хлопнула входная дверь. Кто-то громким голосом потребовал мохито с двойным ромом, послышалось цоканье каблучков, и в закуток с компьютерами протиснулись друг за другом высокий атлетического сложения парень и красотка под стать ему. Улыбка не сходила с румяного лица парня, которым он напоминал футболиста Зидана в молодости.

– Вы здесь? А вот и мы! Здорово! – Он неуклюже прижал к груди Сержа. – Я – Ким, – он кивнул Кристине, – а это – Алиса, мое реактивное топливо, знакомьтесь.

Он выдвинул вперед изящную длинноногую девушку. Серж вспомнил, что видел ее на презентации модельера Алены.

– Это Кристина. – Серж сделал ответный жест рукой в сторону своей спутницы. – Мы с ней… Мы вместе занимаемся бегом по пересеченной местности.

– Принес? – Серж сразу перешел к делу.

– Только один. Зато это «Мак». – Ким вытащил из сумки маленький белый ноутбук и флэшку. – Это мобильный Интернет. Тормозной, конечно, но выбирать не приходится.

Увидев ноутбук, Кристина просветлела, впервые за последнее время.

– Вот видишь, – обернулся к ней Серж. – Я же говорил, что Ким нам поможет. Мы как городские партизаны. Читала про Вторую мировую войну? Партизаны прятались в подвалах, передвигались по городу осторожно, устраивали диверсии и собирали нужные для действующей армии сведения. А когда сведения были собраны, вызывали связного с рацией, и тот передавал их в центр. Ким – наш партизанский связной.

– Не пугай Алису. – Ким подмигнул Сержу. – Она не в курсе, что нам предстоят диверсионные операции. Значит, нужна вся информация про этого типа? – Ким кивнул на экран стационарного компьютера, где красовалась фотография Брайана Джонса.

– Все, что сможешь достать. По нашим сведениям, он в последние недели был в России. Возможно, уже улетел, а возможно – только собирается. Нам надо знать все. Номер моего нового телефона у тебя есть. Если случится сбой со связью, встречаемся здесь через четыре… нет, через пять часов. Кристина, идем.

– Куда вы сейчас? – поинтересовался Ким.

– К проституткам. Нам надо. Постарайтесь понять.

В девятнадцатом веке это здание на Большой Садовой улице было известно как доходный дом Арндольда. После революции жилыми оставили все этажи, кроме первого, открыв там винный магазин, булочную и парикмахерскую. Самый благоустроенный четвертый этаж разделили на пять квартир. В трех квартирах проживали академики-физики, в двух других – генералы, военачальники инженерных войск.

К концу двадцатого века закаленная и стойкая, как полевой сорняк, советская элита выродилась в рафинированных потомков, избалованных вседозволенностью, изнуренных алкоголем, наркотиками и отсутствием смысла в жизни. Дедовские квартиры были проданы сорнякам новой эпохи – жизнестойкой и целеустремленной буржуазии. В лучшем случае сданы внаем.

В пять минут третьего Серж позвонил в одну из бывших «академических» квартир. Кристина осталась ждать в автомобиле, припаркованном у соседнего здания. Договорились, если что-то пойдет не так, Серж нажмет кнопку вызова на телефоне, который будет держать в кармане куртки. Кристина в этом случае немедленно уедет. Даже если Серж ничего не будет говорить. Или не сможет сказать.

Пришлось ждать долгих три минуты, пока массивная дверь высотой в два человеческих роста не приоткрылась.

– Извините. Провожала клиента. У нас есть второй выход во двор, многие предпочитают… – На пороге возникла кукла-мумия, как сразу про себя определил ее Серж. Постаревшая девочка, при помощи косметики каждый день старающаяся отсрочить старость. Из тех, кто никак не может преодолеть аристократических манер, привитых в детстве, хотя чувствует их неуместность.

– Прошу вас. Вы к Кристиночке? – Она осторожно приоткрыла губы в полуулыбке. Пластические вмешательства, очевидно, навсегда отучили распорядительницу элитного борделя широко улыбаться.

Серж молча кивнул.

– Переобувайтесь. И не сочтите за бестактность, деньги у нас – вперед.

Серж сунул ноги в тапочки, бросил три стодолларовые купюры на поднос, огляделся. Пятиметровые потолки, гобелены и эркеры, разлапистые хрустальные люстры, красные ковры эпохи монополизма фабрики «Большевичка». Кажется, ничего в этой квартире не изменилось со времен банкетов действительных членов Академии наук СССР. А главное – запах. Смесь книжной пыли, воска, косметики, ароматизаторов. Имперский дух, приправленный вынужденной дезинфекцией.

– Вторая дверь направо. Проходите, пожалуйста, Кристиночка ждет. – Мадам махнула рукой вдоль коридора и на секунду стала похожей на мумию летучей мыши.

Серж вошел в комнату. Вытянутый десятиметровый пенал, который казался еще у´же благодаря высоте потолка. Интерьер здесь был полной противоположностью коридорному. Современная мебель, пальма в кадке, подмигивающий огоньками музыкальный центр, приглушенное боковое освещение и мягкий джаз из колонок. На кровати, занимающей половину площади, боком к двери сидела девушка в одном пеньюаре. Длинные светлые волосы, тонкая шея, выпирающие ключицы, бесконечные ноги, которые она поджала под себя. Тени от правильно подобранного освещения выгодно скрывали прелести, делая девушку еще более желанной, подчеркивая высоту скул и блеск глаз.

– Привет, котик! – прошелестела она, грациозно приподнялась с кровати и, качая бедрами, направилась к Сержу. – Готов к празднику?

– Ты не… Где Кристина?

– Я Кристина. Расслабься. – Она провела ладонями по его лицу, обдав ароматом тонких духов. Ее прикосновение было едва ощутимым и оттого невероятно нежным, будто перо райской птицы опустилось на усталое лицо.

Серж едва не застонал от желания. Не позволяя возбуждению овладеть собой, он попятился и выскочил из комнаты. Старая мумия в конце коридора прихорашивалась перед зеркалом.

– Мне нужна Кристина! – бросился к ней Серж. – Там не она!

– Молодой человек! Вы только что были у Кристины. – В голосе мадам прорезались строгие нотки. – Возможно, вы перепутали. У нас на сайте заявлены две Кристины. Вы же не уточнили, к какой именно едете. Так что не перекладывайте с больной головы на здоровую!

– Брюнетка, рост метр семьдесят восемь, двадцать три года…

– Совершенно верно. Это вторая Кристина. Только ее сегодня нет.

– А когда будет? – упавшим голосом спросил Серж.

– О, нескоро. Она взяла отпуск. Думаю, недели через две-три появится… Попробуйте эту Кристину, милый мой. Уверяю, не пожалеете. В любом случае – деньги мы не возвращаем.

Вот это облом! Лязг захлопнувшейся двери еще несколько секунд гулял по подъезду эхом разочарования. Единственная ниточка, которая возникла и дала надежду, оборвалась так банально и бездарно. Серж ведь знал, что на сайтах публичных домов больше половины фотографий – фикция, типажи или персонажи, которые «есть, но в данный момент отсутствует». Он не раз сталкивался с этим в работе. Серж прошел мимо лифта и машинально начал отсчитывать ступеньки вниз по лестнице. Ступор и задумчивость навалились на него, затягивая в омут. Отвлеченный мыслями, он не прислушивался к окружающим звукам. Впрочем, даже если бы прислушался, вряд ли смог бы что-то сделать. Когда он уткнулся в человека на нижней ступеньке лестницы, наверху уже стоял другой, блокируя путь отхода. Двое крепких мужчин славянской внешности с бугристыми пиджаками, под которыми скрывались не только мускулы. – От Романова? – брякнул Серж первое, что пришло в голову.– Не стоит. Только усугубишь… – спокойно и оттого еще более угрожающе сказал тот, что был внизу, уловив едва заметное движение Консьержа.Он не знал, что никакого оружия у Сержа не было. Главное, он успел быстро и коротко нажать в кармане клавишу вызова Кристины на телефоне. Тот, что заходил сверху, потребовал:– Руки! Вытащи руки и медленно подними!Вариантов не было. При малейшем сопротивлении – Серж понимал – они вырубят его и вынесут, как осыпавшуюся новогоднюю елку.Он медленно вытащил руки из карманов и протянул перед собой ладонями вверх.– Обыщи его! – потребовал тот, что стоял наверху. Похоже, в этой паре он был главным. Огромные руки-ковши потянулись к одежде Сержа.«Если они получат телефон, то смогут отследить Кристину. Вряд ли она догадается сразу после сигнала выбросить новый мобильник». Эта, непродуманная ранее мысль пронеслась в голове за долю секунды.Серж резко кинул руку в карман и мгновенно выбросил ее оттуда, вместе с телефоном. Телефон он постарался швырнуть в щель лестничного пролета, чтобы тот летел до первого этажа и разбился на мелкие кусочки. Не получилось. Среагировав на движение, громила, стоявший снизу, выбил телефон на лестничную клетку и двумя ударами – под дых и по шее – отправил Сержа следом.Лежа на кафеле лицом вниз, Серж открыл глаза, перед которыми танцевали вспыхивающие и гаснущие светлячки, и уперся взглядом в телефон. В импрессионистском тумане телефон вибрировал и повторял голосом Кристины: «Заткни уши! Пожалуйста, заткни уши! Заткни уши как можно сильнее».Не задумываясь о природе этой галлюцинации, Серж во второй раз за последнюю минуту поддался инстинктам. Зажав изо всех сил уши ладонями, он зажмурился и на всякий случай вжался в холодный и пыльный кафель. Плитка обожгла щеку, и тут же ему показалось, что мощные взрывы разрушают дом. Все закачалось и просело. На него повалились балки, перекрытия, огромный кусок арматуры перебил позвоночник. В довершение маленькие кусочки штукатурки, как капли из крана, стали падать один за другим ему на затылок, в одну точку. Кажется, у древних китайцев была такая пытка.– Эй! Ты меня слышишь? Ты в порядке? – Кристина кричала, хлопая Сержа ладонью по затылку, потому что его тело было придавлено распластавшимися громилами.Собрав силы, девушка за ноги, одного за другим, стащила нападавших с Сержа. Только после этого Консьерж сумел повернуть голову, приоткрыть глаза и осторожно отнял ладони от ушных раковин.– Я же просигналил, чтобы ты убиралась, – первым делом пробормотал он, недоверчиво прислушиваясь к сиплому звуку собственного голоса.– И ни слова благодарности?– Что с ними? – Серж кивнул на разметавшихся в нелепых позах громил. Один из них выдул изо рта желтоватый от табака пузырь.– Споткнулись. Ступеньки неровные. – Кристина пожала плечами. – Раз эти двое были здесь, подозреваю, девушка, которая позорит мое имя, находится сейчас в другом укромном месте?– Знаешь что… – Серж, пошатываясь, поднялся на ноги. – Всегда держись плана! Как договорились, так и действуем! На хера нужна была эта самодеятельность?– Я так понимаю, этим двоим было что-то от тебя нужно. – Кристина говорила спокойно, но не скрывая сарказма. – Представляешь, мне тоже кое-что от тебя нужно. Я тебя вообще-то наняла для этого. И даже заплатила. Поэтому не собираюсь уступать кому-то с рожей экскаватора и в безвкусном коричневом галстуке, – она кивнула на одного из лежащих. – Ты сейчас работаешь на меня! Я тут защищаю свои инвестиции. Понятно?Серж стиснул зубы и сжал кулаки. Самообладание на секунду покинуло его. Усилием воли он постарался взять себя в руки. Сейчас не время для разборок. Представится возможность, и он непременно всыпит этой надменной миллионерше. Но не сейчас.– Давай! Убираемся отсюда! Где ты оставила машину? Во дворе?Перепрыгивая через две ступеньки, Серж ринулся вниз. Кристина поспешила за ним. Распахнув дверь подъезда, Серж сразу понял, что проблемы только начинаются. Два черных джипа перекрыли выезды из двора. Несколько человек, внешний вид которых не оставлял сомнений в их роде занятий, приближались к подъезду, держа правые руки за пазухами, рядом с плечевыми кобурами. Появись эти люди на несколько секунд раньше, и встреча произошла бы в подъезде.– Сюда! Быстро! – Серж дернул Кристину за руку и помчался вдоль дома, оттолкнув детскую коляску и сбив ногой бутылку.Царапая руки о колючие ветки, они продрались сквозь кустарник. Впереди, метрах в пятнадцати, светилась узкая пешеходная арка. Автомобиль не мог проехать сквозь нее, поэтому преследователи ее не перекрыли.Беглецы нырнули в арку, заставляя себя не прислушиваться к звукам погони за спиной. Впрочем, никаких звуков и не было. Преследователи бежали молча, как заправские спринтеры, перепрыгивая кусты и примитивные дворовые заграждения. Казалось, эти машины в человеческом обличье даже не дышали.Из арки – в следующий двор. Здесь – черемуха и странно одетые люди с пластиковой бутылкой, полной дыма. Будто флешмоб для трех человек. Некоторые московские дворы выглядят слишком патриархально, несмотря на обилие «БМВ» и «бентли», накрывающих стальными бамперами бесприютные цветочные клумбы.Серж свернул направо, где был единственный проход между домами. Пробежав метров тридцать, они выскочили к знакомым уже кустарникам. Сделав круг, оказались в том же дворе, с которого все началось. Вот засада! К счастью, преследователи просто бежали за ними, не перекрывая заранее возможные пути отхода, не расставляя ловушек и не бросаясь наперерез. Так что во дворе никого из них уже не было. Только два черных джипа, водители которых распахнули дверцы, завидев парочку беглецов.Решение Серж принял мгновенно. Несколько секунд форы позволили ему и Кристине раньше водителей добежать до знакомого подъезда. Бросок вверх по лестнице, дверь в два человеческих роста. Сейчас все решится. Если старая карга не откроет или промедлит, они пропали. К удивлению Сержа, он даже не успел нажать на кнопку звонка, как дверь распахнулась.– Быстрее! Я видела вас в окно! – Мадам заговорщицки подмигнула запыхавшимся беглецам. – Прямо и направо через кухню. Там запасной выход. Сориентируетесь.Времени на благодарности не было. Серж и Кристина пролетели кухню, скользя и сопротивляясь заносам на вощеном паркете. Низкая деревянная дверь вывела их на пахнущую кошачьей мочой лестницу. Вниз они почти скатились. Снова – двор, теперь уже с другой стороны дома. Здесь они еще не были. Серж с удивлением заметил знакомое крыльцо и нескольких человек вокруг него. Эти люди выглядели как пришельцы с другой планеты или из другого времени, в котором бегать было принято только для оздоровления. По некоторым признакам во внешности и блаженным взглядам, которые они бросали друг на друга, легко было определить в них высокоодухотворённых поклонников культуры и искусств.– Как я мог забыть! – крикнул Серж, привлекая внимание блаженных созерцателей. – Это же музей! Музей-квартира Булгакова! Читала?– Конечно. – Кристина остановилась, пытаясь отдышаться. – Как это получается, что мы из борделя сразу попадаем в музей великого писателя?– Как в жизни. Не время сплетничать о соседях. Сейчас спокойно заходим в музей и расходимся, я – направо, ты – налево. Побродим полчаса, посмотрим экспозицию и встречаемся у выхода. Глядишь, они к тому времени решат, что потеряли нас, и уедут.Так и поступили. Заплатив за входные билеты, Серж кивнул Кристине и повернул направо в длинную анфиладу комнат.Стены были увешаны фотографиями в основном театральных постановок пьес Булгакова. Где-то впереди звучала негромкая камерная музыка. Серж двинулся на звук, пытаясь имитировать взгляд и расслабленную походку отрешенного от суеты любителя литературы. Увлекшись актерством, он машинально свернул по коридору в одну из боковых комнат и остановился, увидев перед собой небольшой камерный оркестрик. Пятеро музыкантов – две скрипки, виолончель, альт и клавесин – наигрывали что-то меланхолично-барочное. Дирижер широкой спиной закрывал от взгляда публики половину музыкантов. Серж остановился. Что-то знакомое в движениях дирижера привлекло его. Он замер. Дирижер обернулся.

* * *

Дирижер камерного оркестра обернулся и приветственно поднял цилиндр. Белые зубы оскалились в улыбке. Серж встал как вкопанный, похолодел, дыхание его оборвалось. Оркестром дирижировал капитан Романов. Ситуация была настолько неожиданной, что вместо того чтобы попытаться убежать, Серж нелепо кивнул капитану и криво улыбнулся.

– И вам – здравствуйте!

Улыбка Романова лучилась добротой и приветливостью. Серж никогда раньше не видел, как тот улыбается. Об этом знают все дети, но, повзрослев, забывают: улыбка обезоруживает наших противников. Улыбка сильнее пистолета.

Серж растерялся, опешил и молча улыбался. Романов в это время подошел и крепко сжал его талию, заблокировав руку.

– Не дергайся, – вполголоса сказал капитан, продолжая растягивать губы в улыбке. – Все выходы перекрыты, так что давай не будем омрачать память великого писателя дешевыми голливудскими погонями. Он бы про это не написал. – Романов поклонился и снова улыбнулся. На сей раз – публике. Пара десятков высокоодухотворенных гостей музея вежливо похлопали.

– Не стоит травмировать этих милых людей. – Романов увлек Сержа за собой. – У них хороший литературный вкус, давай уважать их хотя бы за это. Здесь очень уютный кабинет директора. Там тоже порхают музы, дух Воланда развалился в кресле… Пойдем туда. Не дергайся, не нужен мне твой скальп. Если бы я захотел, ты давно бы кормил рыб под Лужнецким мостом. Прошу, давай обойдемся в этот раз без резких жестов и отчаянных мыслей. Мы просто поговорим. Знаю, ты мне не доверяешь, но я – не враг тебе. Скажу больше – я тот человек, который тебе сейчас нужен больше всех прочих. Не веришь? Я докажу.

– Где Кристина?

– Не волнуйся. С ней ничего не случилось. Она в надежных руках. Тьфу! Вечные двусмысленности… Я хотел сказать – в дружеских руках. С Кристиной все в порядке. Пойдем спокойно, без суеты.

Будто учитель и благодарный ученик, покачивая головами, они в обнимку обошли сценический подиум и скрылись за бархатной портьерой.

Кабинет директора музея выглядел в точности так, будто служил когда-то кабинетом самому писателю. Тяжелый письменный стол с трещинами по потемневшему дереву, зеленой обивкой и полусферической выемкой для бумаг слева от центра. Пыльные кресла с изогнутыми спинками, венский диван, шкаф-бюро «монашка» и узкая банкетка с одним латунным подлокотником. В качестве экспонатов на столе красовались примус и старинная печатная машинка. «Olimpia» – прочел Серж полустершуюся надпись над кареткой.

Романов кивнул на гостевое кресло, сам присел на край стола, закурил.

– Удивлен нашей встрече? Понимаю. Я хорошо изучил твои маршруты по «другой Москве». Знаешь, когда со стороны пытаешься серьезно вникать в такой бизнес, как у тебя, начинаешь понимать, как у тебя устроено здесь, – капитан постучал указательным пальцем по лбу. – То, что ты предлагаешь своим клиентам, как ты это организуешь, как строишь передвижение, все эти мелочи… Ведь мелочей не бывает? В мелочах – Бог?

А когда понимаешь, как в этой голове все работает, можешь угадывать следующий шаг. Я знал, что тебе нужен Мансур. Потому что единственный, на кого могли выйти его люди, – ты. Я был уверен, что они возьмут тебя в оборот очень быстро, затягивать у них не принято. И ты будешь пытаться исправить содеянное. Кроме меня ниточек к Мансуру у тебя почти не было. За исключением твоих сексапильных помощниц в Питере. Я понял, что ты постараешься найти кого-то из них. Дальше – дело техники. Договориться с салоном, который уже три года под колпаком, разместить фотографию Кристины в Сети… Это я ее там разместил. На самом деле девушку зовут Нина, и до конца года у нее работа в Испании. Видишь, я уже сообщаю тебе закрытую информацию. Исключительно для того, чтобы завоевать твое доверие.

– Втереться… – глухо бросил Серж.

– Не придирайся к словам.

– И не думал. Вы успешно завоевали мое доверие, пристрелив меня на пустыре Винзавода. Вы же не знали, что это буду не я.

Романов вздохнул.

– По законам Болливуда я сейчас хлопну в ладоши, откроется дверь и войдет бомж, которому ты отдал свою куртку. Войдет и станцует нам, живой и невредимый: «Ача-ача». А точка на лбу будет не от пули, а нарисована. Но мы не в кино, поэтому я прошу, чтобы ты просто мне поверил. Я стрелял парализующими капсулами. Я никого не убил и не собирался убивать.

– Зачем так сложно?

– Затем, что мне было необходимо убедить своего… начальника, что ты мертв. При том, что ты мне всегда был нужен живым. Это не альтруизм и не гуманизм. Это прагматичный расчет. Ты действительно мне нужен. Сейчас объясню. Слышал что-нибудь про генерала Березина?

– Знакомая фамилия. Вирус из новостей. – Серж пожал плечами. – А что?

– Я работал несколько лет под началом генерала. Внешняя разведка. Мы проводили очень засекреченные операции там… – Романов кивнул в сторону окна, за которым шумело Садовое кольцо, и Серж так и не понял, что он имел в виду: Европу, Азию, Штаты?

– Пару лет назад меня отозвали, я совершил серьезную ошибку, которая привела к провалу очень важной операции. Погибли люди. Генерал объявил о моем увольнении, как говорится, из рядов, со скандалом. С подходящим для нас скандалом.

– Подходящим?

– Вот именно. Офицер разведки моего уровня, да еще публично выпоротый системой, сразу становится объектом для предложений от разного рода организаций. Предложений действительно было много. Банки, корпорации, охранные структуры. Даже из Администрации президента Узбекистана звонили. Но я, хорошо поторговавшись, принял одно-единственное предложение. Думаю, даже ты с твоим уровнем информированности о закрытых клубах, тайных обществах, прочих столичных ложах никогда не слышал о «Стае»?

Серж отрицательно помотал головой.

– Это коммерческая организация, состоящая из бывших офицеров КГБ СССР, российского ФСБ, ГРУ и прочих ведомств, умевших давать своим людям уникальную подготовку. В самом факте ее существования нет ничего необычного и ничего противозаконного. Не секрет, что многие пенсионеры армии, милиции и спецслужб после отставки работают в частных охранных агентствах или в службах безопасности коммерческих структур. «Стая» тоже работает под официальной вывеской охранно-детективного агентства. Называется оно иначе, с лицензиями и бухгалтерией там полный порядок.

– Только занимаются они черными делишками, свергают правящие режимы «под ключ», добивают оставшихся потомков Кеннеди, крышуют сомалийских пиратов, – усмехнулся Серж.

– Можешь иронизировать сколько хочешь. Но ты почти угадал. Я уже говорил, они коммерческая структура, поэтому работают по заказам. Вы с ними, кстати, очень похожи. Как и ты, они обслуживают особенных клиентов по особенному меню. «Стая» в своем роде – организация консьержей подобных тебе, только в собственном амплуа. Если завтра им кто-то закажет смену власти в маленькой африканской или азиатской стране, думаю, они справятся, выставив счет на полмиллиарда. Это чтобы ты представлял уровень, на котором они работают. Но свергать режимы им не заказывают. Пока дело ограничивается «чистыми» убийствами, шпионажем, лоббированием и похищениями особо важных персон.

– «Чистыми убийствами»?! А разве бывают «грязные» убийства? Вы подрываете мою веру в чистоплотнейшее из искусств.

Романов замолчал, терпеливо переваривая иронию Сержа, как печень перерабатывает не очень качественный алкоголь. Только глаза сощурились.

– Поясняю. «Чистыми» убийствами у профессионалов называются смертельные исходы, в которых никто не может заподозрить постороннего вмешательства. К примеру, умирает человек от инсульта, или от тромба, закупорки сосудов, или от кровоизлияния в мозг, и никакая экспертиза не определит, что ему помогли. Никаких следов на теле или в крови. Вскрытие ничего не покажет.

– И как это делается?

– Даже не пытайся повторить в домашних условиях. Секрет фирмы. Наши технологии давно шагнули вперед. Модернизация для нас уже лет десять – не просто пламенный призыв. Попал в автокатастрофу, утонул в пляжной зоне, сбит машиной, выпал из окна, покончил с собой – это, братец, каменный век. Так уже никто из уважающих себя людей не работает.

Серж поморщился на обращение «братец». До этого Романов не позволял себе фамильярности.

– Так вот… Пока что они убивают, воруют информацию, решают вопросы и похищают. Работают четко, грамотно, следов не оставляют. Но даже если бы остался малейший след, он все равно не вывел бы на них. Там собрались профессионалы высочайшего уровня. Структура прикрытия – многоступенчатая. Но… – Романов глубоко вздохнул. – Но даже если бы какая-то улика, тончайшая ниточка вывела на «Стаю», с ними ничего бы не произошло. Как ты догадываешься…

– Их связи тянутся на самый высокий уровень?

– Именно. И я даже не знаю, куда. В правительство, в Администрацию президента, в Думу. Патроны, опекающие «Стаю», могут быть всюду. Любой политической, государственной силе нужна подобная маленькая армия внутри страны. Ведь «Стае» ничего не стоит перейти от похищений к моделированию политических ситуаций в государстве. Перевороты можно устраивать по-разному. Здесь как с убийствами. Мы не в Африке и не в двадцатом веке. Никто не пойдет с автоматом наперевес штурмовать Кремль. Будет разработана сложная, тонкая многоходовая операция. Большинство ее этапов будет создано не плащом и кинжалом, не ядом и не бомбой, а головой. В этом смысле аналитики «Стаи» – одни из лучших. Если им понадобится, чтобы птицы растерзали друг друга где-нибудь в небе над Европой, они добьются этого, испаряя газы ядовитых растений в Таджикистане или Намибии.

– Капитан, можно конкретнее? Вы хвастаетесь, что приняли предложение какой-то могущественной тайной организации отставных военных… – Серж внезапно осекся. Усталость и напряжение последних суток так подействовали на него, что, слушая историю Романова, он не сложил сразу все детали в одну картину. И то, что открылось ему сейчас, снова повергло его в смятение. Голос сдался и выдал неровным фальцетом:

– Так вы работаете не на правительство? Это все было… – Серж побледнел, на лбу выступила испарина.

– Откуда я знаю? Может, и на правительство. – Романов отмахнулся с наигранным равнодушием. – Но уж точно не в целях безопасности державы от внутренних и внешних угроз. Это я гарантирую. Мы действуем в личных, глубоко корыстных интересах наших заказчиков. Кого-то… кого-то… – Романов игриво покружил ладонью в воздухе, будто пытался взбить его до состояния пунша. Но закончил он серьезно: – Я бы очень хотел выяснить, кого именно.

– Не понял. – Серж плеснул себе из графина воды в стакан и жадно выпил. Вид его был растерянным и обескураженным. Пот стекал со лба и каплями блестел на бровях.

– Да все проще простого. – Романов протянул ему платок. Затем закурил вторую сигарету. – Полковник Казбеков – руководитель «Стаи», я работаю на него. Значит, твое задержание в аэропорту с этим… голливудским котиком было не совсем законным. Мы тебя напугали, ты, как говорят, повелся и начал сливать информацию. Только – не органам госбезопасности, а частной коммерческой структуре. Конечно, ты-то думал, что стучишь на своих клиентов в государственную службу, это тебя немного оправдывает. Вопрос в том, кто будет судьями, присяжными, адвокатами, ну и… прочая экзистенциальная муть. Ты, братец, столкнулся с настоящей жизнью разведчиков. Разведка – это ведь что по сути? Покер. Все блефуют, понтуются друг перед другом, подбрасывают друг другу дезинформацию. А проверить прямым путем ничего нельзя. Если у человека документ какого-то ведомства, нет гарантий, что этот документ – не поддельный. Если он – десять лет штандартенфюрер СС, то все равно нет гарантии, что не советский разведчик. А бывает, ты все проверил на самом серьезном уровне. Уверен, что установил личность оппонента. Допустим, Джон Джонсон, референт министра, личность, внешность и отпечатки пальцев – все совпадает… А он – двойной агент. Днем официально работает в своем министерстве, а по ночам сливает его «Аль-Каиде». В разведке никогда точно не знаешь, кто есть кто. Ты можешь дружить с человеком двадцать лет, а потом узнать, что он работал под прикрытием, предавал тебя и зовут его совсем иначе. Этот человек может быть твоей женой, даже твоим сыном. Это ничего не значит. Мы – маски, ходячие маски. Точнее – склады масок, их у нас бесконечное количество. У нас их так много, что мы уже не помним собственных лиц. А ты, братец, повелся на самый элементарный блеф. Признайся, что даже справки навести не попытался? Так ведь? Впрочем, мы могли пойти и другим путем. Представиться честно, а затем шантажировать тебя тем, что передадим в настоящие государственные органы. От перемены слагаемых в сумме ничего не изменилось бы. И концовка была бы той же. Ее ты знаешь лучше меня. Активное участие Ночного Консьержа Москвы в похищении арабского шейха. Впрочем, выполнять частные заказы для тебя привычно… Извини, что с шейхом получилось бесплатно.

– Гниды, – процедил Серж сквозь зубы.

– В целом я согласен с твоей оценкой. Но в частностях имею возражения. Во-первых, гниды – не все. Я, к примеру, получил приказ Казбекова о твоем устранении. Ты ведь успел уже почувствовать на собственной шкуре, что Али от тебя не отстанет. А Казбекову совсем не хочется, чтобы ты им упоминал о нас. Во-вторых… – Романов помолчал и неожиданно весело подмигнул Сержу. – Во-вторых, о главном. Слушай внимательно, братец, что у нас будет «во-вторых».

Романов пересел на стул, придвинув его вплотную к Сержу. Взгляд его стал строгим, отчего лицо капитана будто бы заострилось и приняло трагическое выражение. От фривольной ироничности не осталось следа.

– Я в начале разговора спросил тебя о генерале Березине. Так вот. Мое увольнение и скандал были фикцией. Частью нашего с генералом общего плана. Генерал незадолго до этого возглавил строго засекреченную антикоррупционную группу при Администрации президента. Целью группы было расследование незаконной и антигосударственной деятельности бывших военнослужащих, ветеранов спецслужб и прочих силовиков на вольных хлебах. Так уж устроено в нашей стране, что всеми двигают личные интересы. Государственность, забота о благе страны, о ее гражданах – все это осуществляется лишь настолько, насколько совпадает с чьими-то частными потребностями. Я – реалист и думаю, что группа Березина была создана из тех же побуждений. Кто-то в Администрации опасался будущего конфликта с теми людьми в правительстве или в той же администрации, которые патронируют «Стаю». Подстраховался и попытался подготовить силовой баланс.

– Царьки грызутся между собой.

– Это называется политика. Березин это, безусловно, понимал. И для него ситуация была компромиссной. Но лучше иметь возможность делать то, что считаешь правильным, чем стоять в стороне и ворчать, что все в стране распродано. Я скажу тебе без многословия и пафоса. Он был честным человеком. Простым и честным. Хороший офицер, который вырос на рассказах своего отца о Великой войне, правильных фильмах, а потом выбрал профессию «защищать родину». Таких людей в его поколении было немало. Так что для Березина любое разоблачение теневиков стало бы личной победой. Даже если это происходило по частному заказу.

– Вы отвлеклись. – Сержа слегка замутило от слов «честный», «родина». Он терпеть не мог, когда земные человеческие мотивации объясняли высокой духовной ориентацией.

– Я должен был тебе это сказать. Потому что я работал… я работаю на Березина и продолжаю выполнять поставленную им задачу.

– Так вы – засланный казачок?

– Разведчик, братец, разведчик. – Капитан снова отбросил серьезность и метнул на Сержа взгляд, полный наигранного укора. – Так вышло. Березин знал о существовании «Стаи», знал Казбекова, подозревал еще нескольких офицеров, но, я уже говорил, они не оставляют следов. Поэтому доказать что-то или просто скомпрометировать их он не мог. Я действительно тогда провалил операцию в Южной Америке. Это стало подходящим поводом для скандала, который получил огласку в ближних профессиональных кругах. Значит, моя отставка выглядела бы естественно. Березин ухватился за эту возможность, мы с ним разработали план внедрения, ничего особенного – классика жанра. Затем я три месяца отсеивал предложения и вел себя так, чтобы выдержать проверки «Стаи». А они стали проверять меня почти сразу. Тонкости шпионского дела, но я в любой мелочи умею разглядеть провокацию. Через три месяца меня позвали для беседы к Казбекову. Так я стал работать в этой организации.

– И что вы делали почти два года? Почему эта «Стая» до сих пор рыщет и осложняет порядочным гражданам… – тут Серж осекся, смутившись, – осложняет жизнь.

– Два года я стажировался. – Романов невесело усмехнулся. – У них феноменальная система внутренней безопасности. В России такой нет ни в одном государственном аппарате. Полтора года я был мальчиком на побегушках. Меня не подпускали ни к одному серьезному делу. Я не пересекался ни с кем из ключевых фигур организации, кроме Казбекова. Я работал… почти курьером. Уверен, все это были стадии проверки.

– Вижу, вы их успешно прошли.

– Да. Операция «Шейх» – первое самостоятельное дело, которое мне поручили в «Стае». С самого начала я курировал все, что связано с Мансуром. Его похищение – частный заказ.

– Кто-то из местных олигархов покушается на его нефть?

– Не совсем. – Романов на секунду замялся. – Похищение Мансура заказали… из Европы. Я спланировал всю операцию и выбрал тебя в качестве ключевой фигуры. Ты не знаешь всех подробностей. Вместо Мансура обратно вылетел его двойник, чтобы отвести подозрения от нашей территории. Но его раскрыли на борту самолета. Таким образом, люди шейха вычислили, что замена произошла в Питере.

– Сложили два и два и взялись за меня.

– Поэтому Казбеков приказал тебя убрать, чтобы след не привел к нам. И если я не смогу тебя… нейтрализовать, тогда ты сможешь вывести людей Мансура на единственного человека, с которым имел контакт. На меня.

– И тот же Казбеков, как это говорят, вас «зачистит»?

– Без сомнения.

– А Березин…

– Именно поэтому я сейчас разговариваю с тобой. Генерал умер четыре дня назад. Инсульт. Думаю, это «чистое убийство». Его устранили, потому что поняли, над чем он работает и как далеко зашел. А может… Может, люди из Администрации, которым он подчинялся, сдали свои политические позиции и Березиным пришлось пожертвовать. Мы все – фигуры на шахматной доске. Нам кажется, что мы играем, а это нами играют. И в больших политических играх генералы – такие же пешки, как все прочие. Видишь, я говорю сейчас не как офицер разведки, а как вокзальная гадалка: «Может так, может эдак…» Потому что у меня нет абсолютно никакой информации. И неоткуда ее взять.

– То есть вы теперь один?

– Да. – Романов произнес это спокойно, как человек, готовый принять неизбежное. – Еще один классический шпионский сюжет. У внедренного агента есть связь только с резидентом, а когда резидент исчезает, агент не знает, кому из тех, кто носит «свою» форму, можно доверять. Это разведка. Здесь не бывает привычного разделения «свои-чужие». Каждый «свой» может быть «чужим», может в любой момент стать «чужим», а каждый «чужой» может быть кем угодно… Люди могут поменять масть по ходу одного сезона, это вопрос игры. Любой высший чин из ФСБ, ГРУ, правительства или администрации, к которому я попробую обратиться, может оказаться членом «Стаи». Или решить, что его тактические интересы на данном этапе совпадают с интересами «Стаи». У нас ведь нет устава, кодекса, понятий. У нас теперь только бесчисленное количество Частных Предпринимателей. То, что раньше было родиной, стало набором личных интересов. Каждый офицер, каждый чиновник – частное предприятие. И действует исключительно в интересах собственной выгоды. И налоги платит только тем, кому нельзя не платить. Поэтому мне необходим ты.

– Я? – Серж моргнул удивленно. – А я что могу? Я, в отличие от вас, даже не разведчик. Как выяснилось, я – лох, которого ничего не стоит взять на понт.

– Ты даже не подозреваешь о своих реальных возможностях. Любишь исторические сказки?

– Только с плохим концом. Тошнит от фразы «и жили они долго и счастливо…».

– Этот вопрос всегда относителен. Однажды, еще в прошлую эру, гуси спасли Рим. Лет через пятьсот простая крестьянка, да еще и девственница, спасла Францию в Столетней войне. А знаешь, сколько раз в Средние века государства спасал поступок или отсутствие поступка простого королевского курьера? Хочешь примеры из поздней истории? Просто включи телевизор. От Моники Левински до «Викиликс». Ты понял, зачем я все это говорю?

Серж пожал плечами. Он все понял, но ему было лень формулировать.

– Роль простого человека в истории. История сама учит нас, что не обязательно быть титаном, героем, богатырем. Важнее – оказаться в нужном месте в нужное время и совершить простой, посильный, но необходимый поступок. Иногда песчинка может сдвинуть гору. Так что мне нужен ты.

– У вас готов коварный план?

– С тобой приятно общаться. Все схватываешь на лету.

– А общение с вами бывает полезным. Учит, что не всему сказанному можно доверять. Точнее, ничему нельзя. – Серж скрестил руки на груди, давая понять Романову, что больше не купится ни на какие хитроумные трюки.

Капитан пожал плечами. На лице его появилось выражение брезгливого разочарования.

– Знаешь, что убивает любого разведчика?

– Капсула с ядом, зашитая в воротник?

– Паранойя. Точнее, приобретенная паранойя. Когда после первой ошибки он начинает шарахаться от каждой тени. В каждом слове видит подвох, а в каждом прохожем – врага. Вот тут-то он и заканчивается как профессионал.

– А как себя ведет тот, который не заканчивается после первой ошибки? Погибает, сделав вторую?

– Осторожничает. Проверяет и перепроверяет. Но главное… как бы сказать понятнее? Он соотносит цели. Когда нельзя никому верить, остается комбинационная игра, как в шахматах. Разведчик должен понимать интересы и выгоды тех, кто его окружает. И ставить свои потребности ответами на их вопросы. После того как использовали его, он старается использовать других. Но так, чтобы после его хода у противника не оставалось иных возможностей, кроме как сделать нужный разведчику ответный ход. Как в шахматах. Разберем на примере. У тебя сейчас какая цель?

– Отвязаться от бородачей Мансура, которым вы меня так любезно подставили. Боюсь, для этого придется найти их вождя.

– Значит, ты хочешь найти Мансура?

– Мне наплевать на Мансура. Но я вынужден его искать, – поправил Серж.

– Глупо.

– Почему?

– Очень просто. Посмотри на себя со стороны, будто ты пешка на шахматной доске. Вот ты указываешь черным ладьям местонахождение их плененного офицера. Какой ход белых?

– Перепрятать его?

– Зачем? Уничтожить. И к чему это приводит далее?

– К чему?

– Черные ладьи убирают пешку. Они ее убирают в любом случае. Даже если белые не сумеют или не успеют уничтожить черного офицера. Просто пешками всегда жертвуют. Такая фигура.

– И какой выход?

– Я хочу тебе помочь его найти. Моя цель – разоблачить «Стаю». Для этого необходим сильный ход, сильный образ, доказательство. Понимаешь? Мансур подходит. Если в финале этой поисковой кампании ты предъявишь всему миру шейха и доказательства того, что Мансур был похищен полковником Казбековым и его почтенной фирмой, моя миссия окажется выполненной. Это я имел в виду, когда говорил о соотнесении целей. Наши цели почти совпадают. Это значит, мы можем стать союзниками и даже использовать друг друга. Потому что каждому из нас это может быть полезно. Для разведчика важен деловой расчет. Если он понимает, что его локальная цель совпадает с локальной целью того, кто вчера был его противником, он может объединиться с ним ради достижения этих целей. И неважно, что он думает о противнике. Тот может быть в его глазах хоть людоедом. Главное – действовать не эмоционально, а прагматично ради достижения цели.

– Значит, используем друг друга?

– В разведке это считается самым разумным вариантом партнерства.

– Как в жизни…

– Значит, ты согласен?

– Я не совсем… Я сейчас не могу принимать такие решения в одиночку. У меня вообще-то контракт, и мне необходимо посоветоваться с моим нанимателем.

– Кто он?

– Это девушка. Кристина.

– Я бы не рекомендовал тебе советоваться с ней.

– Почему?

– Потому что это ее отец, Свен Ларсен, заказал «Стае» похищение Мансура.

После того как они с Сержем разделились, Кристина быстро смешалась со стайкой европейских туристов. Нацепила солнцезащитные очки, с помощью заколки поменяла прическу, приняла умеренно заинтересованный вид и, задрав голову кверху, принялась неторопливо перемещаться по квартире-музею. Что-то спросила наугад по-французски у старушки, бредущей рядом. Та, улыбнувшись, ответила по-немецки, и Кристина нарочито громко принялась на этом языке вещать ей о своей любви к русской литературе. К счастью, экскурсия двигалась в сторону выхода.

Рядом с дверью Кристина заметила громилу, внимательно сканирующего взглядом окружающее пространство. Пока он не мог ее разглядеть – старушка служила прикрытием. Поравнявшись с громилой, Кристина взяла старушку под локоть и склонила к ней голову, будто пожилая леди собралась что-то сказать ей на ухо. Старушке такое обращение неожиданно понравилось. Она действительно начала рассказ о том, как важно ей было приехать в Москву, потому что недалеко отсюда в сорок первом году в бою погиб ее старший брат. Кристина сочувственно выслушала и отпустила руку старушки только рядом с двухэтажным туристическим «Неопланом», припаркованном на Садовом кольце.

Короткий вздох облегчения и снова – собраться, чтобы не выдать себя в незнакомом городе, у которого такой хищный оскал.

«Мне надо обратно, в интернет-кафе рядом с вокзалом. Как Серж называл это место? «Отсрочник»? «Отстройник»?»

Кристина отошла с тротуара под козырек итальянского ресторана. Конечно, она понимала, что никогда не найдет такого названия на карте. Девушка зажмурилась. Пространственное мышление и ориентирование на местности никогда не представляли для нее сложности. Их путь от «Отстройника» сюда был коротким и немного извилистым. Оттуда – направо, несколько кварталов прямо, потом – опять направо, налево и еще раз налево.

Кристина открыла глаза и поняла, что таксист проехал по кругу. А нужное ей место находится на расстоянии всего пяти-шести кварталов по прямой. Она приняла решение пройти этот путь пешком. Сначала – вдоль широкой магистрали, заполненной дымящими автомобилями. Кристина двинулась вперед, брезгливо озираясь и физически ощущая, как гарь из выхлопных труб оседает на ее одежде, в ее легких, во рту.

Автомобили вели себя неистово и нелепо. Вместо того чтобы спокойно, пусть и неторопливо, следовать в своем ряду, они постоянно перестраивались, подрезая друг друга. Поэтому каждые пару десятков метров на магистрали образовывались маленькие заторы. Как узлы на веревке. Оттого вся магистраль стояла, толкалась и дымила. Вся эта авточехарда напоминала злонамеренный флешмоб, придуманный создателями примитивной ресторанной музыки, раздававшейся из-за полуоткрытых окон большинства автомобилей.

Кристина ускорила шаг. Она почти добежала до площади, вид которой заставил ее остановиться и несколько минут удивленно глазеть по сторонам. Справа невысокой декорацией расположилось ажурное здание со ступеньками меж белых известковых колонн. «Что-то концертно-выставочное. Как было бы здорово вместо муторной беготни зайти сейчас сюда. Послушать Малера и дать волю чувствам». Слева возвышался пузатый бочонок с островерхой крышей и воткнутым в нее шпилем. Уменьшенная копия сталинских высоток. Кристина задрала голову вверх, чтобы получше разглядеть верхнюю, самую интересную часть здания. Но главное, что привлекло ее внимание, – огромная статуя в центре площади. Человек с мрачным, решительным лицом, который почему-то нерешительно остановился именно в этом месте. И не знает куда деть руки.

«Это же Маяковский!» И тут же – «Целовался волшебно, но уж слишком влажно!» – Голос прабабки Беллы отчетливо зазвучал в голове. Глуховатый, надтреснутый, как со старинной грамофонной пластинки, голос истории, чье каменное напутствие угрюмо уставилось с постамента куда-то в облака.

«Неужели в этой стране всем поэтам ставят огромные памятники?» Удивительно! Белла употребляла другое, ласкающее слух слово: «Ахательно!»

С подачи прабабки Кристина перечитала всего Маяковского еще в детстве, очень любила его лирику. И сейчас, завороженно уставившись в каменное лицо поэта, впервые интуитивно, а не по учебнику, она поняла, почему он перестал писать лирику и почему покончил с собой. Окружающий пейзаж, автомобильный чад, булыжник под ногами, низкое небо с тяжелыми облаками и даже ажурный концертный зал – дали ей ответ на этот вопрос. Кристина пересекла площадь по диагонали, еще раз взглянула снизу вверх на трагический монумент поэту и свернула налево по широкой улице, которая – Кристина четко ориентировалась – должна была привести ее к месту назначения.

Она вдруг поняла, что впервые после прилета идет по Москве без сопровождающих. Впервые одна в этом городе. И город показывает ей себя как товар на прилавке, для которого важно произвести хорошее первое впечатление. Чтобы продать себя. И возможно, у нее больше не будет возможности вникнуть в этот город и его обитателей. Кристина замедлила шаг и, сощурившись, принялась вглядываться в лица прохожих.

Люди спешили, не обращая на нее никакого внимания. Сосредоточенные, похожие на пружины, которые сжались еще в детстве и никак не могут распрямиться. Время идет, они ржавеют, теряют упругость, но по-прежнему сжаты и, кажется, уже никогда не вытянутся. Никто не улыбался. Случайно встретившись с ней взглядом, прохожие спешили отвести глаза.

Кристина смутилась. Должно быть, после всего пережитого она выглядела несколько дико, и встречные, отводя взгляды, таким образом намекали ей об этом. Мужчины, источающие агрессию или апатию. И женщины, несущие свою усталость, как вечернее платье, в котором им сегодня идти на бал. «Светские горгульи» – так Серж говорил о каких-то своих клиентках. В этом городе – везде одни крайности и контрасты. И в архитектуре, и в людях.

Кристина ускорила шаг. Она вдруг почувствовала, что ей хочется поскорее уйти с этой улицы. Даже в самом неприглядном ресторанном интерьере ей сейчас хотелось оказаться больше, чем здесь. «Город хорош, когда прогулка по нему доставляет удовольствие», – вспомнила Кристина слова одного монаха, который учил ее радоваться жизни. «Город существует и пригоден для жизни, когда по нему хочется гулять, – перефразировала она его мысль для себя. – Иначе это – всего лишь рабочий офис, в котором люди еще вынуждены спать».

Огромные серые коробки с окнами нависли с двух сторон, сдавливая сознание. Как защитная реакция, в памяти всплыли улицы других городов, по которым она гуляла. Барселона, Париж, Берлин, Прага. Нигде она не чувствовала себя такой беззащитной, раздавленной и потерянной, как здесь, в центре Москвы. Кристина машинально ускоряла шаг до тех пор, пока до нее не дошло, что она бегом несется по широкому тротуару, под косые взгляды прохожих и гудки автомобилей.

Она бежала и чувствовала, как город-хищник гонится за ней – не потому, что ему что-то от нее нужно. Просто этот город не может по-другому, он нуждается в свежей крови, в жертвенной плоти, такой у него инстинкт.

* * *

Она вошла в кафе, предварительно отдышавшись снаружи. Кима и его длинноногой подружки еще не было на месте. Кристина поморщилась, поймав себя на том, что при мысли об импозантном и атлетичном Киме в ней шевельнулись подавленные простые инстинкты. Конечно, рядом с такими парнями всегда будут вышагивать ходульной походкой бесконечной длины ноги. А контакта с тонкой, быть может, самой родственной душой не произойдет, потому что эта тонкая душа по злому умыслу природы находится в слишком упитанном теле.

Кристина вздохнула, но сил, а главное, желания пожалеть себя не было. Она заказала латте, терамису и отправилась в дальний угол за компьютер. Первым делом, войдя в Сеть, проверила сообщения на «Фейсбуке». Есть! Пять сообщений. Четыре – порожняк, приглашения на вечеринки, которые она никогда не посетит. Одно – от Кевина Смита. Наконец-то! Что сообщает верный адмирал ее сетевой флотилии?

Это был пост на ее последний запрос: «Хенрик Ольгрем? Что-нибудь? Точнее – все, что вы о нем знаете! Плиз!» В письме не было текста, только несколько ссылок. Кристина перешла по одной из них на блог какого-то папарацци. Фотограф смаковал гомосексуальную тему. Он не подглядывал и не обличал. Он наслаждался эстетикой. Крупные планы мужских лиц с виртуозным макияжем, которому позавидовали бы голливудские гримеры. Прически, водруженные на головах, как соборы Гауди на площадях Каталонии. Длинные пальцы с тщательно наманикюренными ногтями.

Кристина снова подумала о Ганди и внутренне сжалась. Возможно, этот фотограф сам был геем. Снимки выдавали его. Вряд ли гетеросексуал станет с таким наслаждением ловить в кадр объятие, шепот в ухо, переплетенные в танце мускулы, нежный мужской поцелуй. Определенно, фотограф – гей, а его подиум – маленькие гей-бары, скорее всего на окраинах. Какой это город? Или – разные города? Кристина бывала вместе с Ганди во многих гей-барах Стокгольма, но ни один интерьер с фото не показался ей знакомым.

Зато на одной из фотографий мелькнуло знакомое лицо. Кристина поперхнулась кофе. Старый Хенрик Ольгрем улыбался затянутому в черную кожу юноше улыбкой, не оставляющей места для сомнений. Ольгрем – гомосексуалист?..

Кристина вдруг поняла, что абсолютно ничего не знает о человеке, который качал ее на своих коленях, когда ей было три года. Действительно, Ольгрен был для всех воплощением самоотверженной работы. Он появлялся в офисе «Ларсен груп» раньше утренней смены охраны, а когда последний сотрудник компании покидал рабочее место, то мог видеть свет в его кабинете.

Никто никогда не говорил и даже не сплетничал о личной жизни помощника Свена Ларсена, и Кристина вдруг поняла, что никогда не была у него дома. И никогда ничего не слышала о его семье. Так выходит, Хенрик Ольгрем – гей? По его поведению этого никогда нельзя было сказать. Впрочем, от стариков трудно ожидать откровенного мачизма. Все они немного манерны и женственны. И хоть гомофобия никогда не входила в число ее недостатков, Кристина была поражена простым фактом: Хенрик Ольгрем – гей.

Она обдумывала это, продолжая открывать фотографии в блоге. Хенрик мелькнул еще на паре снимков. Сомнений не осталось. Помощник отца был неслучайным гостем в этих заведениях. И довольно популярным. Вокруг него всегда клубились подтянутые юноши с алчными ртами. Попадались симпатичные. Эх, если б не… Стоп! Кристина обмерла. На секунду ей показалось, что мир рухнул и она падает в глубокую, бесконечную пропасть. Несется вниз головой, обдирая кожу и распугивая воплями подземную нечисть. Пальцы задрожали и перестали слушаться девушку. Усилием воли она заставила себя сжать «мышку» и увеличить очередной фотоснимок. На нем Хенрик обнимал молодого парня. Старческая рука легла на цыплячью шею высокого худощавого юноши, одетого в обтягивающий полосатый блейзер. Синеватые губы старика тянулись к свежей коже, к молодому лицу, на котором выделялся длинный заостренный нос. Отношения, связывающие этих двоих, были очевидны и недвусмысленны. Влажная пелена накатила на глаза и размыла фокус. Но даже сквозь водопад слез Кристина отчетливо видела, что юноша в полосатом блейзере – ее верный и преданный друг. Ганди.

* * *

Когда Серж вошел в интернет-кафе, там уже не было свободных мест. Студенты, приезжие, гастарбайтеры, транзитные пассажиры, самая разнообразная публика будто нарочно ждали наступления вечера, чтобы засесть за переписку, игры и флирт в Сети. Все эти занятия заливались литрами кофе. Люминисцентное освещение и всхлипывающие то тут, то там саундэффекты придавали заведению образ маленького космического челнока, затерянного в черной дыре.

Серж застыл в нерешительности. Разглядывая клубы табачного дыма, он нехотя признавался себе, что боится. Пятки щекотал страх. В эту секунду он понял, что все чувства, которые были пережиты им за последние дни – растерянность, паника, тревога и то, что он принимал за страх, – все они были лишь прелюдией к настоящему страху. К тому, который накрыл его сейчас. Влажный, липкий, заполняющий тело ватой, отнимающий фантазию, парализующий.

Сначала была тревога, что он войдет и не застанет никого в условленном пункте сбора. Ведь слова Романова, сказанные два часа назад в рабочем кабинете писателя Булгакова, могли быть очередным блефом, преследующим новую коварную цель, о которой Серж даже не догадывается. А если капитан не врал? Сможет ли Кристина выдержать еще одну правду о своем отце? Мысль, что девушка, с которой он провел последние сутки, могла знать об отце-похитителе, на секунду пришла в голову Сержа, но он тут же отогнал ее с отвращением.

«Ее отец, Свен Ларсен заказал нам похищение Мансура».

Эти слова капитана Романова пробили глубокую брешь в картине реальности, которую Серж рисовал для себя.

Не обращая внимания на то, как шокировала собеседника новость, Романов в своем прежнем деловито-циничном стиле продолжил говорить о сотрудничестве:

– Мне необходима твоя помощь. Тебе нужен Мансур и личная безопасность, мне нужен Казбеков. Полковника надо представить широкой публике. Со всеми регалиями и послужным списком. Любое обвинение без железобетонных доказательств он оспорит. Заявит, что это – провокация, навет, клевета, подстава.

– Когда меня нанимают, мне обычно выплачивают аванс. – Серж совладал с собой и теперь говорил спокойно и деловито. – Как я могу помогать вам, когда вы ничем не закрепили мое доверие? Слова не в счет.

– Разумно. Что ж, я сделаю первый шаг. Мои люди отпустят твою неприветливую шведскую заказчицу.

Романов понаблюдал несколько секунд за выражением лица Консьержа и снова расхохотался.

– Расслабься! Они ее даже не задержали. Кристина свободна. Просто мои люди находятся рядом и в любой момент готовы… Вот смотри, я прямо сейчас командую им отход.

Романов кому-то позвонил и бросил в трубку одно слово: «Отбой».

– Вот твой аванс. Достаточно? Уверяю тебя, к ней никто пальцем не прикоснулся. Потому что мне нужна помощь от вас обоих.

– Судя по этим словам, план у вас есть.

– Пока – лишь часть плана. Скромный набросок. Чтобы обвинить Казбекова, нам нужен Ларсен. Согласен?

– Кажется, он в последнее время всем нужен…

– Что ж… Вы ищете его, я знаю. Твой заказчик, его дочь Кристина наняла тебя для этого. Как далеко вы продвинулись?

– Мне почему-то кажется, капитан, что вам с вашими неограниченными техническими возможностями найти Ларсена гораздо проще, чем нам, простым устроителям элитного досуга.

– Так, да не так. Пойми, я не могу подключить ресурсы организации к поиску Ларсена. Это сразу вызовет подозрения.

– И вы предлагаете мне в одиночку отыскать шведского магната, чтобы он признался в том, что заказал похищение арабского шейха. Вы полагаете, пока Ларсен был оторван от мира, он сошел с ума?

– Я так не думаю. Но если у нас будет Ларсен, я рискну и организую появление Мансура на свободе. Этот риск может стоить мне головы, поэтому идти на него имеет смысл только наверняка. Когда у нас будут Ларсен и Мансур, мы сведем их вместе. Два скорпиона схлестнутся, и правда выплывет наружу.

Два часа назад Серж согласился с Романовым. Было решено, что он возвращается к Кристине и они вместе разыскивают Ларсена. На прощание капитан крепко сжал его запястье, притянул к себе и посмотрел в глаза. Серж не в первый раз видел взгляд убийцы. Но глаза капитана на расстоянии в пять сантиметров выглядели страшнее, чем глаза Мансура, Али и всех его головорезов. Капитан почувствовал эту реакцию, как хищник чувствует страх жертвы. – Ты все понял, – прошептал он. – Не подводи меня. То, что я тебе рассказал здесь про… шпионские игры, это – для профессионалов. Ты пока не профессионал. А у дилетанта способ уцелеть и выиграть только один – все делать честно… Договорились?

Романов выдавил натужную улыбку, чтобы сгладить жуткое впечатление. Но от улыбки оно только усилилось.

– Не пытайся избавиться от контроля, – бросил на прощание капитан. – Мы будем наблюдать за вами. Пойми, это – в общих интересах. Расценивай как прикрытие. Будь взрослее, пожалуйста.

Серж понял, что теперь отвязаться от слежки Романова вряд ли удастся. Но наблюдение его не беспокоило. Главное – избежать прослушки. В этот раз физических контактов между ним и людьми капитана не было. И все же Серж по пути зашел в супермаркет и сменил всю одежду. Затем на всякий случай проделал еще один эксперимент.

По пути на площадь Тверской заставы он свернул во дворы, присмотрел парадную поприличней, огляделся по сторонам, но, как и ожидал, никого не заметил. Зашел в парадную, поднялся на пару этажей и громко, с выражением выдал заготовленную тираду: «Кристина! Уходи немедленно! Это Романов похитил твоего отца. И тебя он собирается похитить. Беги!» Если бы его слушали, то должны были поверить, что встреча с Кристиной планировалась в этой парадной. И поверить, что Серж решил одним резким движением спутать все карты. В этом случае в парадную ворвались бы не позже чем через минуту.

Он выждал минут пять. Тишина. Значит, его не слушают. Он неторопливо вышел из парадной, прищурился на заходящее солнце. Багровый шар опускался с царственным достоинством, которого Сержу так не хватало в себе и в окружающих.

Кристину он нашел там же, где они были в прошлый раз, – в дальнем углу кафе. Уже издали Серж заметил – что-то случилось. Его заказчица сидела перед компьютером с тем скомканным выражением лица, с каким близкие родственники усаживаются перед погребальной урной с прахом усопшего. «Она знает. Она откуда-то знает про отца. От людей Романова? Зачем они ей сообщили?»Серж протиснулся мимо игроков в «WinX». Заметив его, Кристина помахала рукой и выдавила жалкую улыбку.– Я уже не ждала…– Напрасно. Я не оставлю клиента, не оплатившего счет.Бравым тоном Серж попытался замаскировать смущение, которое испытывал, понимая, что придется поднять щекотливую тему. Они заговорили одновременно, перебивая друг друга:– Я узнала…– Откуда? Кто тебе сказал?– Интернет. «Фейсбук». Так получается, что он…– Ларсен?– Ганди…– Стоп! Давай по порядку. – Серж вовремя понял, что они говорят на разные темы. – Что ты узнала?– Я узнала про Ганди. Точнее, я поняла… В общем…Кристина путано, волнуясь и сбиваясь, рассказала Сержу про странное содержимое отцовского сейфа. Про газету и фотоальбом. Чуть смущенно, будто химик, признающийся в том, что совмещает научную деятельность с гаданием на кофейной гуще, объяснила свой способ эксплуатации социальных сетей. И наконец она рассказала о том, как смогла связать газету из сейфа отца с учеными, а их в свою очередь – с первым помощником отца и своим другом детства.– Я не представляю как, но Ганди замешан во всем этом. Он утверждал, что не знаком ни с кем из окружения моего отца. Он всегда был далек от бизнеса. Он даже с отцом не знакомился. И никогда не расспрашивал меня о нем и о его делах. Он полетел сюда, к тебе, ни слова не сказав, что… А теперь выходит, что у него любовные отношения с Хенриком Ольгремом. Получается, он лгал мне. И тогда…– Что тогда?– Тогда непонятное становится понятным. Мне не давали покоя некоторые детали. Первое: бесцветный человек, который встречал меня в аэропорту от твоего имени.– Еще раз повторяю: я никого не посылал.– После всего, что произошло за последние сутки, я верю тебе.– Чем я заслужил?– Элементарные техники допросов в «Штази». Человек, который говорит неправду, точен в деталях, когда рассказывает линейную историю от начала до конца. Если его сбивать и выводить вопросами на разные части истории, нарушая логику повествования, он на третий-четвертый раз допускает неточность. Ты пять раз говорил мне об отношениях с отцом. И ни разу не ошибся в мелочах.– Откуда…– Читала.– Тронут.– Но о моем прилете знал только Ганди. А от него должен был узнать ты.– Он не сказал ни слова.– Это – второе. Третье: то, что он сказал мне про тебя.– Что именно?– Что ты алкоголик с маниакально-депрессивным психозом. Мизантроп и социопат.– Похоже на правду…– Не соглашусь. И наконец, четвертое. Люди Али в гараже.– Что не так с ними?– Я могла кричать сколько угодно, но это не подействовало бы на них. Они были в наушниках.– И что с того?Кристина на секунду смутилась.– Они знали о моей особенности. Откуда?– О-о-о, похоже, все стрелы летят в твоего голубого дружка. Бедная девочка. Ты не привыкла к предательству.Глаза Кристины увлажнились. Ее внутренняя борьба чувствовалась на расстоянии, как электрическое поле большого напряжения, от которого волоски на коже вытягиваются, как солдаты в почетном карауле. В жесткой схватке сошлись прокурор и адвокат. Адвокат мучительно взывал к годам дружбы, к светлым моментам, которые есть в любых долгих отношениях. Среди его доводов были железобетонные: «Это же Ганди! Ты знаешь его пятнадцать лет!» Но прокурор пользовался фактами и логикой. И судя по стиснутым зубам и побелевшим костяшкам пальцев, Кристина принимала его сторону.– Это он. Определенно он. Но как… Почему? Я не понимаю.– Мы выясним. Скоро мы все выясним. Прости за цинизм, но в этой истории с твоим дружком меня радует одно обстоятельство: мы больше не должны испытывать чувство вины, представляя, как тикают биологические часы его имени. Наконец, мы можем сосредоточиться на одной задаче, для которой ты меня и нанимала.Серж рассказал Кристине о своем разговоре с Романовым. О «Стае», полковнике Казбекове и двойной игре капитана.– Твой отец нужен новой России. – Улыбкой он попробовал немного расшевелить окаменевшую девушку. – Значит, теперь невозможно оставить его в покое, где бы он ни находился. Придется отыскать господина Ларсена. Что касается мотива Ганди, тут у меня иллюзий нет. Деньги или секс. А скорее – и то и другое. Гораздо больше меня интересует техника. Как они познакомились с Али? Кто кому сделал предложение? Какой у них контракт?– В смысле?– Очень просто. Важно понять финальную цель их союза. Допустим, Али хочет получить назад своего босса. Но твоему Ганди должно быть наплевать на Мансура. Чего тогда хочет Ганди в данной ситуации? И зачем он нужен Али? Ведь Ганди никак не связан ни с Мансуром, ни со мной, ни со «Стаей».– А связан он…– С тобой. Только с тобой. И… через тебя – с твоим отцом.

Оживленная возня у входа и голоса, громкие настолько, что без труда перекрыли осиный гул в заведении, возвестили о появлении Кима с Алисой. Кристина заметно побледнела.– Но… Если дело во мне… У Али были все возможности в гараже…– Значит, у них более изощренный план. Раз мы даже не можем представить, чего они могут хотеть. Привет, Ким.Журналист и его подруга протиснулись в угол. Ким сиял так, будто ему пару минут назад позвонили из нобелевского комитета и сообщили, что он получает премию «за образ жизни и позитивное мышление».– Привет, заговорщики! Мы с уловом!– Настоящие рыбаки стараются не шуметь, чтобы не распугать рыбу. – Серж приложил палец к губам.Ким с пониманием кивнул и продолжил вполголоса:– Я бы с радостью похвастал, что мы объехали все кассы, аэропорты, вокзалы и отели. Но мы поступили проще. Связи решают все.Ким вытолкнул вперед Алису.– Излагай.– Да ничего такого… Позвонили Павлу Семеновичу, это начальник службы безопасности у моего дяди Суворина. Он сделал запрос по линии ФСБ. Там просто выдали справку… Вот и все.– Я всегда подозревал, что ФСБ задумывалось как огромное справочное бюро! – Киму не удавалось справиться с волной эмоций, выплескивающихся, как вода из кипящего чайника. – У кого слишком много информации – обязан ею делиться!– Нет, не справочное бюро, – возразила Алиса. – Это для дяди они могут поработать справочным бюро. Могут и агентством праздников поработать, если понадобится, и гримерами могут, и парикмахерами, и наездниками-акробатами…– Стоп! Кончайте спорить. Какие у вас факты?– Никаких сенсаций. Ваш Брайан Джонс живет в «Хайте» в номере семьсот шестьдесят семь. – Алиса с равнодушным видом достала из сумочки распечатку регистрации постояльцев и положила на стол. На листке в виде таблицы были указаны имена постояльцев отеля, зарегистрировавшихся в этот день. В отчеркнутой маркером строке значилось: «Bryan Jones, Mr. GB. № 767».Серж бросил беглый взгляд на распечатку и передал ее Кристине.– Это все? – спросил он.– Нет, не все, – подмигнул Ким. – Он еще заказал билет «Москва – Стокгольм», рейс «эйч-ти» сорок пять – восемьсот девять, авиакомпании «Кей-эл-эм», вылет из Домодедова через три дня.– Вот список пассажиров рейса. – Алиса помахала в воздухе второй бумажкой.– Да уж, вы неплохо пользуетесь родственными связями. – Серж одобрительно кивнул.– Не может быть… – Утробный выдох Кристины заглушил даже зычный голос Кима, пытавшегося возразить Сержу.– Что еще?– Это же… Это же… – Выпучив глаза, как котенок перед мыльной ванной, что совсем не подобает королеве, Кристина тыкала пальцем в список пассажиров.Серж склонился над листком бумаги и прочитал имя в строке, куда исступленно указывал палец Кристины.– Хатчинс, Майкл. Ну и что? При чем здесь господин Хатчинс?– Вы ничего не знаете! – Кристина обвела собравшуюся компанию тяжелым взглядом, будто решая, достойны ли они обладать знанием, способны ли они понять его так, как поняла она. И вынести этот груз.Наконец она вздохнула:– Хорошо. Это может показаться бредом. Но я слишком хорошо знаю своего отца, чтобы верить в подобные совпадения. Слушайте и не перебивайте.Она начала с сейфа в кабинете Ларсена. Рассказала о газете и фотоальбоме, упирая на то, что ее отец не читал газет и не имел дурной привычки коллекционировать фотографии, тем более – хранить их в рабочем сейфе.– Это была подсказка, адресованная мне. И я попыталась ее прочесть. Я протестировала через Сети всю информацию, которая содержалась в той газете. – Тут Кристина отвлеклась, вкратце обрисовав свой способ сетевого сёрфинга. – И мне показались любопытными отклики на одну из заметок.Кристина поведала о том, как ей были рекомендованы работы профессора Массачусетского университета по генной модернизации, как она обнаружила в этих работах темы и, что еще важнее, – термины, которые слышала от отца.– Тогда я окончательно убедилась, что все – не случайно. И это как-то связано с исчезновением отца. Я стала разыскивать профессора. Но он не вернулся в университет после конференции в Амстердаме. Там до сих пор не знают, где он. И вот… я узнаю, что он в Москве и через три дня полетит в Стокгольм! Этот профессор – Майкл Хатчинс.Она еще раз ткнула пальцем в строчку из списка пассажиров. Ким молча положил рядом другой лист – регистрации постояльцев отеля «Хайт».– И здесь тоже. Номер семьсот шестьдесят восемь. Рядом с номером, где остановился Брайан Джонс.– Ты рассказала слишком интересную историю, чтобы прерывать ее на середине. Кто такой этот, мать его, Брайан Джонс? – Ким взглянул на Кристину серьезно и в этот момент стал совершенно непохожим на себя. Последний раз такой взгляд удался ему два года назад, когда издатель музыкального журнала пообещал сделать Кима главным редактором, но затем передумал.– Мы полдня разыскивали этого Брайана. Мы имеем право знать, – добавила Алиса.Кристина покачала головой. Эти люди были чужими для нее. Одному из них она еще вчера мечтала всадить булавку в ухо. Двое других выглядели вполне милыми, беззаботными молодыми бездельниками. Но раскрывать перед ними душу Кристине совсем не хотелось. И в то же время эти люди уже помогли ей, и если она может рассчитывать на чью-либо помощь в этой стране и в этом деле, то – лишь на помощь этих людей. Она послушала свой внутренний голос, но прежде чем принять решение, составила в уме пару уравнений и быстро решила их. Расчет подсказал ей, что вероятность пользы от их помощи приближается к двадцати трем процентам. Неплохая вероятность в отсутствии альтернатив.– Хорошо. Я не знаю, кто такой Брайан Джонс. Но фотография в паспорте на имя Брайана Джонса принадлежит моему отцу. Она была в том фотоальбоме, который я обнаружила в сейфе. Только на этом фото ему – шестнадцать лет.– А-а-а, тогда понятно, – протянула Алиса тоном женщины, изнуренной житейским опытом. – Такое в семьях богатых людей бывает постоянно.– В смысле? – не поняла Кристина.– Да очень просто. Внебрачный ребенок. Моему дяде подобные фотографии приходят по пачке в месяц. Все тетки, с которыми он хоть раз переспал в юности – а в этом деле он был чемпион, я своего дядю знаю, – все шлют фотки своих отпрысков с намеком, что без дядиного участия не обошлось.– Мы думали об этом. Но… – Лицо Кристины вытянулось.– С мужчинами такое случается. Ну не клон же у твоего отца, в самом деле.– Разве? – вмешался Ким. – А этот ваш ученый, профессор Хатчинс, который, если я правильно понял, занимается генной модернизацией? Зачем ему втайне от своих сотрудников тащиться в Москву? Чтобы провести время с внебрачным ребенком шведского миллиардера? Не складывается. Я за клон. Это интересней, чем внебрачный сын. Овечку уже вон как давно скопировали. Даешь людей!– Ты страдаешь банальной логикой, – фыркнула Алиса. – По-твоему, если ученый-генетик встречается с ребенком, значит, этот ребенок – непременно чей-то клон! А если этот ребенок – гений? Вундеркинд? А профессор просто занимается с ним физикой? За хороший гонорар можно нанять в репетиторы хоть нобелевского лауреата.– Не спорьте, – вздохнула Кристина. – Вы не знаете Ларсена. Для него что банальная логика, что нетривиальная… Он считает себя выше всякой логики. Умей я угадывать его мотивы, какое счастливое детство у меня было бы!– Что ты еще узнала об этом профессоре? – Серж решительно прервал общую дискуссию.– Немного. Он изучал в университете физику и генетику. Затем специализировался по этим профилям. Две его работы по генетике, которые я нашла в Интернете, посвящены теории восстановления биомассы при помощи электромагнитных воздействий на ген.– А доступней? – насупилась Алиса.– Да ничего сложного тут нет. Наша планета засорена, как мусорный бак во время праздников. Это все понимают. Практически все биологические организмы мутируют, и не в лучшую сторону. А с помощью системы воздействия на ген, которую придумал Хатчинс, их можно как бы очищать, то есть возвращать в первоначальное состояние.– Да ну?!– Любой ген обладает памятью. И первородная матрица – самая сильная часть генной памяти. При воздействии на ген эта память начинает вытеснять все последующие наслоения, и всё, что содержит гены – фрукты, овощи, почва или вода, – возвращается к своему первородному состоянию. Это как в компьютерах есть «recovery point», точка восстановления, к которой можно вернуться одним кликом, если жесткий диск засорился ненужными программами и вирусами.– И сколько Нобелевских премий у твоего Хатчинса? – поинтересовался Ким.– Нисколько. Он же только разработал теорию. Насколько я знаю, на практике еще ничего не подтвердилось. Пока подтвердится, пока результаты протестируют, пока признают…– А там и Апокалипсис поспеет.– Не каркай! Излишний оптимизм нам не к лицу, – подмигнула Алиса. – А что было в той газете? Как ты вышла на профессора?– Небольшая заметка про птиц. Читали, наверное, в новостях? Стаи птиц в разных странах падали с неба замертво – и никаких видимых причин. Десятки бредовых версий – от отравления газами в нижних слоях атмосферы до столкновения стаи с самолетом.– Я видела по телеку.– А я читал в Интернете.– Ну а я через людей из френдленты вышла на любопытную теорию профессора Хатчинса. Дело в том, что птицы падали на землю, растерзанные в клочья. И профессор считал эти эпизоды примерами удачных опытов генной модернизации. То есть подтверждением своей теории. Кто-то вернул гены этих птиц в исходное состояние. А в безобидных пернатых они за столетия мутировали из бешеных хищников. Так что, вернувшись в свое первородное состояние, птицы просто растерзали друг друга в воздухе. Ну, а ты что на это скажешь?Все посмотрели на Сержа.Серж стоял, опершись на стол, побелевший, будто собрался показывать трагическую пантомиму. Левое веко дергалось в нервном тике.– Что ты сказала про птиц? – хрипло переспросил он.– Они падали мертвые. А Хатчинс предположил, что кто-то вернул их гены в исходное состояние. И к птицам вернулась жестокость, которая была присуща им сотни лет назад, когда они были хищниками. Они растерзали друг друга в полете…– Птицы… Птицы! О-о-о-о…Серж застонал. Остальные стояли молча, ничего не понимая. Перед глазами Сержа возникла жуткое выражение лица капитана Романова, с которым он предупреждал: «Не играй со мной». Он вспомнил, как еще два с половиной часа назад пожимал сухую руку капитана, обещая найти Ларсена, чтобы разоблачить «Стаю». Но главное – слова Романова, сказанные чуть ранее: «Если им понадобится, чтобы птицы растерзали друг друга где-нибудь в небе над Европой, они добьются этого, испаряя газы ядовитых растений в Таджикистане или Намибии».– Какой же я идиот! – Серж хотел ударить ладонью по столу, но вместо этого сжал его край побелевшими пальцами.Всего минуту назад он собирался рассказать Кристине, что в поисках ее отца теперь заинтересована могущественная организация, что они могут сосредоточиться на его поисках и шансы найти господина Ларсена повышаются. Он не успел сделать этого только потому, что собирался с духом, ведь сначала надо было сообщить девушке, что это ее отец заказал преступникам в погонах похищение другого почтенного бизнесмена. Но теперь ему открылась жуткая истина. Его снова попытались использовать. Как там говорил Романов? «Мы – маски, ходячие маски. Точнее – склады масок, их у нас бесконечное количество. У нас их так много, что мы уже не помним собственных лиц». Он не лгал. Ему, точнее – им – действительно нужен Ларсен. Но не для того, чтобы разоблачить «Стаю».Несколько секунд Серж колебался. Желания становиться героем, а возможно – мертвым героем, – не было никакого. Но второй раз использовать себя вслепую, как наивного простака, он позволить не мог. Серж повернулся к Кристине:– Тебе нравятся дикие животные?– Какие именно?– Зайцы, кабаны, лоси…– Лоси симпатичные.– Знаешь, я против того, чтобы мы с тобой становились похожими даже на таких милых зверушек, как лоси. Мы больше не должны быть дичью, на которую охотятся. Теперь мы сами станем охотниками.– Охотниками?!– Да! Довольно убегать! Пора развернуться, обнажить клыки и напасть. Я объявляю сезон охоты на всех Али, Романовых, Казбековых и Ганди вместе взятых.– Охота! – возбужденно воскликнула Алиса. – Это мне нравится!– Какая охота? Что ты собираешься делать? – встревоженно спросила Кристина.– То, что умею лучше всего. Вечеринку.

Старпом Нестеров брезгливо поморщился, когда брызги воды, принесенные капризным столичным ветром, упали на позолоченный кантик его парадного кителя. Нестеров испытывал рефлекторное отвращение к Москве-реке. Вода, которая ломтями расходилась сейчас из-под носа «Одри», чудилась ему скопищем немыслимых химических формул. Несмотря на то что острый глаз корабельного офицера иногда замечал у пристаней в черте города резвящихся в воде рыбных мальков, Нестеров каждую секунду готов был к появлению из речных глубин добиблейских чудовищ – русалок с песьими головами, шестируких младенцев, покойников с распухшими губами и отрезанными веками, субмарин из песка и ракушек. Да что говорить, даже собственное отражение в этой воде внушало ему отвращение.

Старпом Нестеров не любил Москву-реку. И не любил многолюдные вечеринки на вверенной ему яхте. Потому что по уставу обязан был во время светских мероприятий присутствовать на судне в полном парадном облачении. Нестеров неуютно чувствовал себя в парадной форме. Особенно здесь, на корме в машинном отделении, где его и не видит никто. Он смахнул с кантика капли, поморщился, глянув на свои трясущиеся в речной ряби щеки. Старшему помощнику отчего-то захотелось по-детски швырнуть чем-нибудь в свое отражение на воде, чтобы разбить стареющее лицо на тысячи брызг. Разбить и забыть о нем.

Нестеров одернул себя. Что за блажь! Не нравится – не смотри. Но кидаться чем попало в воду корабельному офицеру не пристало. Он на службе, не то что эти праздные гуляки наверху, творящие свою бессмысленную вакханалию.

Старпом отвел взгляд от воды и повернулся к румпелю. Если бы в этот момент неприглядное отражение все еще находилось на водной поверхности, оно рассыпалось бы на тысячи мелких брызг. Что-то большое, похожее на куль, набитый пищевыми отходами, рухнуло с нижней палубы в Москву-реку и сразу же ушло под воду. Нестеров выругался в адрес пьяной публики, готовой замусорить весь мир себе на потеху, вновь стряхнул с себя брызги и посмотрел за борт. Щекастое лицо отразилось в самом центре расходящихся по воде кругов.

За три дня до того, как что-то похожее на куль, набитый пищевыми отходами, выпало с нижней палубы яхты «Одри» в мутную гладь Москвы-реки, в сосновом бору, где тишину нарушает лишь пение птиц и журчание Яузы, происходило совещание. Серж посвящал своих друзей и шведскую заказчицу в детали плана, сложившегося в его голове, как цепь озарений, возможно, под действием концентрированных электродных потоков, столь частых в интернет-заведениях. – Хорошая вечеринка – это такое событие, – говорил Серж, – во время которого каждый гость и участник получает то, чего он по-настоящему хочет. И неважно, что происходит на сцене. Объективной реальности не существует. Вечеринка создает иллюзию и помещает ее в сознание каждого участника. Если ты приходишь на пати в уверенности, что все женщины – доступны и продажны, ты быстро найдешь этому подтверждение. Если ты хочешь окунуться в иллюзию, что здесь, в этом городе, в этом веке существуют ангелы, сотканные из света, – пожалуйста! Вечеринка подарит тебе встречу с одним из них. Зеленый павлин, распушив хвост и царапая лапой войлочное покрытие, внимательно смотрел на Сержа из угла своей огромной, вполовину каминной залы, клетки. Создавалось впечатление, что павлин ждал этой лекции всю свою одинокую птичью жизнь. Он кивал головой и прищелкивал клювом. Кроме восхищенной птицы в просторной гостиной перед камином расселись Ким, Алиса и Кристина. Гостья из Швеции заметно посвежела, проспав накануне двенадцать часов и приняв настоящую ванну с травами, пеной и морскими солями. Она переоделась в шорты, и – Серж отметил это, бросив осторожный взгляд, – обнаженные ноги Кристины чем-то напоминали лапки, одной из которых павлин сосредоточенно царапал войлок. Прошлым вечером вся компания по-битловски ретировалась из интернет-кафе, за которым – Серж был уверен – вели наблюдение люди Романова. К счастью, наблюдение велось снаружи. Серж не выпускал из поля зрения входную дверь, но за все время, что они находились в кафе, кроме Кима и Алисы, вошли только несколько подростков. Вряд ли кто-то из них мог быть знаком с капитаном. После того как Серж публично признал себя идиотом и сжал побелевшими пальцами столешницу, стало особенно важным, чтобы Романов ничего не узнал о Киме, об Алисе и об их участии в общем предприятии. А еще лучше – потерял из виду всю компанию. Пора было нарушить конвенцию и бросить капитану решающий вызов. Серж задумался на минуту– имеет ли смысл провоцировать Романова сейчас, когда тот уверен или делает вид, что уверен, будто они – союзники. Поколебавшись, он принял решение. Звонок в автокомпанию, которой он своими заказами обеспечивал четверть годового дохода, – и три блестящих черным лаком лимузина примчались за рекордные двадцать минут. Пока машины были в дороге, Серж по телефону объяснил водителям, что ему от них нужно. Это была почти точная копия сцены из фильма «Вечер трудного дня», в которой «Битлз» убегали от экзальтированных поклонников. Три лимузина выстроились перед входом в кафе, параллельно друг другу, образовав коридор, который дополнили открытые задние двери трех машин, почти сомкнувшиеся друг с другом. Водители вышли, открыли задние двери и встали, заслонив их спинами. Серж, Кристина, Ким и Алиса под изумленные взгляды интернет-геймеров гуськом выплыли из заведения и нырнули в чрево первого лимузина. Дальнейшие передвижения компании были скрыты от посторонних глаз. Но спустя минуту вышколенные водители в безупречных английских костюмах синхронно захлопнули дверцы автомобилей, завели моторы и – лимузины быстро разъехались в разные стороны. Сквозь затонированные стекла не было никакой возможности определить, в котором из трех представительских автомобилей находятся пассажиры. Сделав несколько извилистых петель между Садовым и Бульварным кольцами, лимузин, в котором укрылась компания, взял курс за город, на Новорижское шоссе, где к услугам Алисы всегда имелся гостевой загородный домик дяди. Сержу стоило особых трудов отложить все объяснения на несколько часов. Компания наседала на него, требуя ответов. Но организм, истощенный за последние трое суток, отказывался подчиняться. Серж потребовал право на сон. И возможность привести в порядок мысли. После отдыха, затянувшегося на двенадцать часов, общество собралось в гостиной, антураж которой создавали массивный мраморный камин и клетка с рослым павлином. Серж начал излагать план, который успел продумать в деталях. – Вечеринка – как религия, каждому дает то, во что он верит. Моя задача – управлять их иллюзиями. Но у нас должна быть очень статусная вечеринка. Где она будет? Место… Я пока не понимаю место. А это – очень важная деталь! Кристина любовалась Консьержем. За последние двое суток он для нее прошел путь от циничного барыги, способного на все ради нескольких тысяч долларов, до проповедника, вещающего о высоком. Глядя на его лицо, одухотворенное фантазиями, она внезапно поняла, что он в этот момент счастлив. Он испытывает то, что мастер Чунь, преподававший Кристине историю дзен-буддизма, называл моментом осознания. Иными словами – счастьем от предчувствия, от предвкушения события. А оно, как известно любому буддисту, переживается гораздо ярче, чем само событие. Кристина уже готова была предложить Сержу любое место на планете, чтобы только он воспользовался им и осуществил свой замысел. Но ее опередила Алиса. – «Одри», – сказала она. – Хепберн? – переспросил Ким. – Просто «Одри». Яхта моего дяди. Он ни за что не даст ее для рыбалки в Красном море или для организации плавучей лаборатории по изучению редких видов рыб. Но для вечеринки на Москве-реке он ее даст. Вместе с экипажем и запасом топлива. И почетных гостей, если нужно, пригласит от своего имени. Нам ведь нужно статусное мероприятие, я правильно поняла?

Спустя три дня двухпалубная прогулочная яхта «Одри», как праздничный торт, украшенный свечами, игрушками и драгоценностями, приманивала зевак и дразнила прохожих на пристани у площади Европы. Начищенный до блеска такелаж, команда стюардов в белоснежных кителях и голубых бескозырках, столики с шампанским у трапа и даже старпом, переминающийся с ноги на ногу в парадном одеянии на капитанском мостике, – все говорило о том, что яхта готова к большому празднику. Гости не заставили себя ждать. Практически одновременно, с интервалом в две-три минуты, на набережной припарковались с десяток лимузинов, несколько «бентли», один «роллс-ройс» и даже автомобиль с посольским флажком на капоте. Это была машина из гаража шведского посольства. В ней прибыл атташе по культуре посольства Швеции в России. Он никак не мог проигнорировать светское мероприятие, посвященное чествованию национальной гордости его страны, писательницы Астрид Линдгрен. Тем более что приглашение ему прислала фрекен Кристина Ларсен, уже объявленная наследницей одного из крупнейших состояний Швеции.Атташе по культуре отличался от большинства гостей улыбчивостью, стройностью, бежевой бутоньеркой в лацкане фрака и красивой спутницей с осанкой лани.Чуть позднее прибыли несколько современных русских писателей, из тех, чьи книги мало кто читал, но все знают, что они существуют, ибо постоянно наблюдают авторов в различных телевизионных шоу.Телевизионщики тоже не оставили вниманием грандиозное светское мероприятие. Пять или шесть камер прибыли вовремя и уже сновали по трем палубам судна на тренированных плечах операторов.Степенно шествовали от набережной к яхте представители бизнеса, для которых было невозможно не принять приглашение Суворина. Не забывая посылать улыбки на все стороны света, бодро перебирали ногами певцы, певицы, актеры и люди эфира. Нерешительно преодолевали ступеньки моложавые старушки из галерей, фондов и советов, на которых слова «яхта» и «атташе по культуре» оказывали гипнотический эффект.«А ведь они лучше всех собравшихся знают, кто такая Астрид Линдгрен», – подумал Серж. Он стоял на пристани в двадцати метрах от трапа и с волнением, в котором сам себе боялся признаться, просеивал взглядом ручейки гостей. Его интересовал только один человек. Хотя Серж был уверен, что тот не появится в одиночестве.

За день до начала вечеринки, когда план мероприятия был утвержден, яхта с командой получена в пользование, сценарий написан, а атташе по культуре при посольстве Швеции в России подтвердил свое участие, Серж открыл компьютер и, преодолев легкий тремор в пальцах, вошел в свой почтовый ящик. Более пяти сотен непрочитанных сообщений. Таков оказался итог трехдневного отсутствия. Серж не стал обращать внимания на письма: это чтение могло занять несколько часов. Он открыл форму «написать письмо» и на секунду задумался – чей адрес указать в строке? Кому бы он сейчас ни отправил послание, предназначалось оно лишь одному человеку, и он получит его в любом случае. Поэтому Серж вбил в адресной строке свои координаты, а в поле «тема письма» написал четыре фразы: «Я нашел Ларсена. Он будет завтра на мероприятии в честь Астрид Линдгрен, на яхте «Одри». Сбор гостей: 20.00. Вы в списке». Закончив, он вышел из почтового ящика и выключил компьютер. Не было никакого сомнения, что капитан Романов прочтет его послание в течение нескольких минут.

Серж ненавидел подобные ситуации. Когда от одной детали попадала в зависимость прочность всей конструкции, и нет уже никакой возможности подстраховаться, изобрести план B, план C и так далее вплоть до X, Y, Z. Он стоял в двадцати метрах от трапа, покусывая губы, и понимал: сейчас все зависит от Романова. Придет или нет. Прочитал он письмо? Наверняка прочитал. Правильно ли он его понял? Должен был понять. Не подсказала ли капитану его натренированная интуиция, что здесь пахнет ловушкой? Вот в этом уверенности не было никакой…

Серж смотрел сквозь бизнесменов, поп-звезд, писателей, старушек из галерей, фондов и советов, понимая, что эта вечеринка устроена лишь для одного человека.

Если его не будет, весь план лишится смысла. Он смотрел сквозь прибывающих гостей и нервничал. Наверное, поэтому появление Романова стало для Сержа еще большей неожиданностью. Он уже проводил взглядом веселую компанию поп-звезд в обнимку с телеведущими, как вдруг заметил среди них знакомый профиль. Лицо Консьержа вытянулась.

Такого Романова он не мог себе вообразить. Капитан выглядел и вел себя как настоящий светский лев. Будто вся история дендизма от Оскара Уайльда до Джуда Лоу существовала лишь затем, чтобы провозгласить капитана иконой стиля и своей конечной ступенью. В приталенном смокинге со щегольской бабочкой, опоясанный широкой красной лентой. Над прической поработал отменный стилист. И в лице Романова что-то неуловимо изменилось. Глаза заблестели, взгляд изменился, вместо хищного стал чувственным.

Серж невольно залюбовался работой мастера перевоплощений. Среди поп-звезд, в компании которых капитан сейчас балагурил и вел себя запанибрата, он производил впечатление самой яркой звезды. Поймав изумленный взгляд Консьержа, капитан на ходу подмигнул ему, но не остановился, даже шаг не замедлил и через минуту зашел на корабль.

Серж украдкой начал озираться по сторонам, выискивая людей капитана. Но вокруг мелькали только знакомые по телеэкрану и светской хронике лица. Персоны, персонажи, свита. Нет, Романов не мог прийти один. Сегодняшнее событие слишком важно для него. Где-то рядом совершенно точно есть его люди. Но кто из собравшихся? Кто? И сколько их? Серж так и не смог определить.

Дружное крещендо хрустальных бокалов стало ответом на короткую речь атташе по культуре посольства Швеции в России. Он был краток, улыбчив, говорил сердечно, будто нарочно подбирая слова, которые не встретишь в официальных протоколах. Юмор, с которым он назвал героев Астрид Линдгрен прообразами современных анархистов и антиглобалистов, вызвал оживленное одобрение собравшихся. Все воодушевленно выпили. «Одри», чувственно двинув стройной кормой, отчалила от пристани, уверенно заняв место по центру речного фарватера, и взяла умеренную скорость, чтобы встречный ветерок освежал избранную публику. Прямо по курсу показались Воробьевы горы.

Кристина глубоко вздохнула. За все время, проведенное в Москве, сейчас она впервые ощутила спокойствие и умиротворенность. В эту самую секунду ей почти нравилось в Москве. Розовая пастель заката, зелень, свисающая к воде с Воробьевых гор и эти мускулистые парни в шортах со скейтами в руках, которые что-то кричат вслед яхте из-под огромного трамплина. Впереди кто-то несется по водной глади на ревущем скутере, рассекая реку, будто расстегивая молнию на брюках. А чуть позади яхты пыхтит маленький прогулочный кораблик с трубой, выкрашенной в три цвета, отнюдь не повторяющих колор национального флага. Кристине это показалось забавным. Кораблик – старинный, как в фильмах, действие которых происходит в прошлом веке на реке Миссисипи. А еще у него – хоть маленький, но настоящий парус. Она не могла не признаться себе, что хотела бы сейчас просто плыть на маленьком корабле под парусом по не очень чистой, но все же красивой реке и наслаждаться вечером, видом, вином, компанией друзей и ловлей воображаемых бабочек – призраков блаженства, вечно ускользающих из рук, а значит, дающих обещания. Как бы она хотела сейчас просто расслабиться… Разве не для этого существуют вечеринки? Но это не простая вечеринка. Кристина участвует в спектакле. Его придумал и срежиссировал человек, которого она четыре дня назад хотела убить. А сейчас она должна исполнить свою роль в его спектакле. Кристина снова вздохнула: хорошо исполнить.

Атташе по культуре на сцене сменил ведущий телеканала «Культура». Он нараспев прочел несколько сочных цитат из текстов чествуемой писательницы. И признался, что ему доставляет особенное удовольствие поприветствовать на этом вечере бизнесмена, филантропа и мецената, который учредил и финансирует фонд имени Астрид Линдгрен, поддерживающий молодых европейских литераторов. «Дамы и господа! Приветствуйте Свена Ларсена!» – так сказал телеведущий. Так услышал Романов. Так услышали все. И взгляды всех обратились к сцене.Свен Ларсен появился из-за кулис, заметно смущаясь. Осторожной походкой он прошел к микрофону, зажав в руке голубой носовой платок. Весь его вид говорил о сильном волнении или лихорадке. Ларсен постоянно вытирал платком пот, струившийся по лбу, по щекам и подбородку.Кристина снова вздохнула, отвернулась от сцены и в одиночестве отправилась на нижнюю палубу. Все здесь играют роли, и ей тоже пора играть свою. Ларсен откашлялся и заговорил по-английски, провожая взглядом удаляющуюся спину Кристины.– Герои каждого хорошего литературного произведения совершают ошибки. Если герои безгрешны, тогда они – бездушные манекены, лишенные страстей и глубин характеров, и значит, произведение – плохое. Но за что я особенно люблю героев Астрид Линдгрен – за их умение красиво признавать свои ошибки. У меня так красиво никогда не получалось.Кристина слушала доносящуюся к нижней палубе речь, которую позавчера написал Серж, и не представляла, как ее отец мог бы произнести такое. А Ларсен на сцене продолжал:– Я буду каяться, как умею. Один человек лишился свободы по моей воле. Не могу сказать, что этот человек мне симпатичен. Возможно, он в своей повседневной жизни гораздо хуже, чем я в худшем из своих поступков. Но я не могу успокоиться. Мне снится этот человек. Тот, кого я лишил свободы. Я просыпаюсь в холодном поту, – в этом месте Ларсен выразительно промокнул платком лоб, – и думаю – был ли другой выход? Мог ли я поступить иначе? И как это – иначе? Мне пришлось поступить так, как я поступил. Этот человек представлял опасность. И я предотвратил ее как умел. Что теперь? Теперь я должен заплатить за это. За каждую ошибку приходиться расплачиваться. И главное, что помогает нам по-настоящему исправить ошибку, – радость от возможности за нее расплатиться.Публика слушала слова Ларсена в легком недоумении. Никто, кроме нескольких человек, не понимал, о чем он говорит. Кому-то показалось, что, подобно ведущему с телеканала «Культура», этот оратор цитирует отрывок из текста Линдгрен. Кто-то решил, что все высказанное – эксцентричное самовыражение шведского миллиардера. Этот имеет право на чудачества. Кому-то вообще все происходящее казалось шутливой светской инсценировкой.Но когда прозвучали слова о расплате, на сцене возник еще один человек. Выправка, одежда и взгляд выдавали в нем солдата. В сочетании с восточной внешностью это произвело тревожное впечатление на собравшихся. Однако слова, которые он сказал в микрофон были вполне миролюбивы.– Спасибо вам, господин Ларсен, за признание, – произнес Али. – Пойдемте, я готов принять ваш вексель.За два дня до вечеринки Серж разыскал Али. Это оказалось еще проще, чем связаться с Романовым. Всего-то надо было приехать к себе домой. Сердце учащенно забилось, когда он входил в арку, по которой бежал несколько дней назад, спасаясь от убийцы. Теперь он точно знал, кто был заказчиком того нападения. Ким, Кристина и пара охранников, которых им выделила Алиса, ждали в автомобиле у арки. Серж настоял на том, что во двор он войдет один. Но другие два охранника заранее заняли свои позиции на лестничных клетках в подъездах, просматривая из окон весь двор. Для них существовал особый план. Подручный Али возник незаметно, отделился от дерева, будто вышел из него. Серж узнал одного из двух карликов, которые спасли его от вероятной гибели в арке. Нет сомнения, что где-то рядом поджидал другой карлик, а возможно их несколько. – У меня разговор к Али. Я выполнил его требование. – Серж на всякий случай протянул вперед руки открытыми ладонями кверху, демонстрируя мирные намерения. – Позови его. – Али не ходит. К нему ходят. – Голос у карлика был глухой и низкий. Он сделал недвусмысленное движение, каким заключенных приглашают в камеру, а осужденных на казнь. Выбора не оставалось. Пришлось выразительно почесать затылок, что было условным сигналом для охранников в подъездах. По груди карлика тут же заплясали красные светящиеся точки. Конечно, у охранников было оружие, но скорее карманное, и уж точно не дальнобойное снайперское. Поэтому точки на груди карлика они рисовали простыми светящимися указками. Однако, как говорят на Востоке, – важно произвести впечатление. – Позови Али. Пожалуйста, – смиренно попросил Серж. – Он захочет встретиться. Передай, что я сделал то, о чем он просил. И, кстати, спасибо, что выручил тогда… в арке. Карлик несколько секунд внимательно разглядывал следы световой указки на своей груди, затем потянулся за телефоном. Через час Серж и Али сидели за деревянным столиком у песочницы, как истинные папаши эпохи Водолея, отправившие жен охотиться за житейскими благами, а сами оставшиеся с детьми. – Сколько там осталось на наших песочных часах? – поинтересовался Серж. – Не захватил случайно с собой еще один палец бедняги Ганди? Или, может, – всю руку? В ответ Али долго разглядывал левое ухо Сержа, неровный хрящ, вишневую мочку с заросшей дыркой для серьги, сделанной лет двенадцать назад. Он не мигал и не говорил ни слова. И словно не замечал красных светлячков, которые перебрались с его груди выше и замерли на шее. Наконец Али прервал молчание: – Ты думаешь, что знаешь. Возможно, ты кое-что знаешь. Ну и что? Мой счет к тебе все равно не меняется. Ты же не сможешь всю жизнь ходить с толпой вооруженной охраны. Да и толпа охранников иногда бессильна против абрикосовой косточки, брошенной с расстояния в триста метров. Мне передали, что ты нашел Мансура. – Не совсем. В том, что Мансур исчез, есть моя вина, твои претензии справедливы. И я не отказываюсь платить по счетам. Но я не нашел Мансура. Я нашел того, кто заказал его исчезновение. И того, кто выполнил заказ. – Имена? Адреса? Говори. – Не все так просто. Мне отчего-то кажется, что эти новости давно тебе известны. Я ведь прав? – Серж прищурился, как Клинт Иствуд под ковбойской шляпой, и смерил Али этим отрепетированным взглядом. В ответ – ничего, кроме восточной невозмутимости. – Хорошо… Ты ведь знаешь не меньше моего. Но ведешь игру, которая тебе выгодна. Времена горячих горцев, готовых на все ради кровной мести, прошли. Люди на Востоке, как и люди на Западе, теперь занимаются бизнесом. И все делается в интересах этого бизнеса. Поправь, если я ошибаюсь. Али молчал. – Поэтому я хочу говорить с тобой не как должник с кредитором, а как деловой человек с деловым человеком. У меня есть выгодное предложение. Но прежде чем я сделаю его, позволь рассказать тебе историю… Скромную хронику событий одного путешествия… И снова поправь, если я ошибусь. Али кивнул. – Это ведь Ларсен порекомендовал Мансуру воспользоваться моими услугами? Ответом снова был молчаливый кивок. – Тогда, в Питере, когда Мансур бесился на Дворцовой площади, у Финляндского вокзала… У него должна была состояться встреча с Ларсеном? Он ведь ради этого приехал? И ресторан на Неве был заказан для их встречи? Очередной кивок. – Мансур очень расстроился из-за того, что Ларсен не приехал. Он воспринял это как предательство… – Они были партнерами с Ларсеном, – наконец раскрыл рот Али. – Вместе финансировали кое-какие работы. Наука, технологии. Сейчас все заняты инновациями. – И когда ты понял, что Мансура похитили, Ларсен был первым, кого ты заподозрил. – Я не подозревал. Я знал. – Тогда ты связался с помощниками Ларсена. Точнее, с одним, главным помощником. Ты предъявил претензии Хенрику Ольгрему. Ты припер его к стенке. И ему пришлось предложить тебе хорошую сделку. – Серж повел взглядом влево и вверх, что во всех учебниках психологии объясняется как попытка воспоминания. На самом деле он фантазировал в этот момент. – Скажем… Скажем, он предложил тебе хороший финансовый откуп. Возможно, пересмотр условий в партнерских договорах, в твою личную, разумеется, пользу… Возможно, акции предприятий Ларсена. Или что-то еще… Али не мигая смотрел на Сержа. – Но ты все же восточный человек. И ты воин, – продолжал тот. – Поэтому простого откупа за жизнь твоего шейха никогда не будет достаточно. Ноздри Али слегка дрогнули, и Серж понял, что движется в верном направлении. – Тогда Ольгрем предложил тебе голову Ларсена. При условии, что ты его найдешь. Ведь Ларсен к тому времени уже считался пропавшим. И была объявлена наследница империи. Вступление Кристины в наследование было в интересах Ольгрема. Девчонка-анархистка, ненавидящая любые формы управления… Будет ли она заниматься компанией? Конечно нет. Королева будет царствовать, но не править. Править будет он, Хенрик Ольгрем. Так что, если Ларсен исчезнет навсегда, его серый кардинал станет настоящим полновластным и единственным правителем империи. А ты… ты получаешь удовлетворение от мести за шейха. И хорошую финансовую поддержку от нового императора. Оставалось только разыскать Ларсена. И сделать так, чтобы больше никто его не нашел. Впервые за время беседы Али позволил себе намек на эмоцию. Губы его искривились. В одобрительной усмешке или в гримасе презрения – сказать было так же трудно, как определить, чем является песок в детской песочнице, рядом с которой они сидели, – строительным материалом или мусором. Серж не стал раздумывать на этот счет. Пора было подводить черту. – В этот момент наследница Кристина, как ей показалось, вышла на след своего отца. Она отправила в Россию своего друга Ганди, который по любопытному стечению обстоятельств давно является нежным другом мистера Ольгрема. Разумеется, ты был проинформирован о визитере. И тогда созрел план. По условиям договоренности с Ольгремом ты не мог трогать Кристину. Ведь если бы с ней что-то случилось, наследство Ларсена могло распределиться более сложными путями. Я ничего не знаю, только предполагаю. Но, вероятно, какая-то часть ушла бы группе дальних родственников. Другая часть могла быть рассеяна в виде грантов между фондами, ассоциациями, научными институтами, университетами. Важно было в любом случае сохранить капитал в руках одного человека. Иначе империя перестала бы являться таковой. Ты не мог трогать Кристину. Но мог манипулировать ею при помощи Ганди. От него же ты узнал, что Кристина подозревает меня в исчезновении Ларсена. Ведь до этого времени ты не приходил ко мне. Мое участие в похищении твоего шейха было неочевидно. Лить кровь направо и налево в чужой стране тоже не слишком совпадало с твоим стремлением состояться в качестве респектабельного бизнесмена. Но… – Серж позволил себе несколько секунд насладиться паузой. – Была еще одна причина, почему ты не приходил ко мне раньше, сразу после исчезновения шейха. Али был неподвижен, как мраморное изваяние. Но любой, обладающий проницательностью, заметил бы по его глазам кропотливую работу мозга, напряженный труд всех мышц и органов для того, чтобы обеспечить такую внешнюю неподвижность. Только красные светлячки двигались на его груди. – Когда ты заявился ко мне без приглашения, – Серж кивнул на окна своей квартиры, где не был уже несколько суток, – это было неприятно, но не слишком удивило меня. Твой хозяин пропал, и ты имел право подозревать меня в причастности. Я удивился позже. После того, как в разговоре с одним человеком узнал, что о похищении шейха тебе стало известно уже через несколько часов после того, как оно состоялось. Ведь двойника Мансура разоблачили уже в небе, вечером того же дня, когда настоящего шейха похитили в Петергофе. А мы с тобой встретились лишь несколько дней спустя. Спрашивается: почему ты так долго шел ко мне? Почему не стер меня с лица земли сразу же или на следующий день? Я немного подумал и понял: а ведь я тебе был не нужен. И Мансур тоже был не нужен. Тебя устраивало сложившееся положение. Как и Хенрика Ольгрема устраивала пропажа Ларсена. Тот просто провоцировал своего первого помощника эксцентричным поведением. Согласись, когда твой босс, никого не предупредив, пропадает на несколько дней, чтоб затем объявиться как ни в чем не бывало в какой-нибудь маленькой затерянной стране, ты поневоле задумываешься: а что было бы, если б он не объявился? И вот этот момент наступает. Он исчезает в свое очередное приватное путешествие и не объявляется. И не выходит на связь. И никто не может его найти. Подарок судьбы, не правда ли? Вторые люди приходят на смену первым. Историческая закономерность, обычное дело. Но в случае с Мансуром есть еще один нюанс. Я думаю, ты знал похитителей шейха. Ты знал про «Стаю». И знал Романова. Потому что он тебя знает прекрасно и передает привет. – Тут Серж запнулся, потому что слова про несуществующий привет показались ему слишком легкомысленными для серьезного монолога. Однако сказанного не воротишь, и он продолжил свой блеф: – Ты не собирался возвращать шейха. И мстить за него ты никому не собирался. Твой бизнес шел в гору, тебя устраивало сложившееся положение. Помешать этому мог только Ларсен. Все поиски Мансура были ширмой. Только Ларсен в действительности интересовал тебя. Али захрюкал. Точнее, Сержу показалось, что захрюкал. А может, ему очень хотелось, чтобы Али захрюкал. Конечно же, это был кашель. Глухой, сдавленный, изнуряющий горло и бронхи кашель человека, который на многое готов, чтобы скрыть свое изумление и замешательство. Серж невольно ускорил темп речи. Он не хотел, чтобы Али сейчас перебил его неуместной репликой или, еще хуже, эмоциональным выпадом. – Ты пришел ко мне после встречи с Ганди, после того, как узнал от него, что я, возможно – последний, кто видел Ларсен. И, вероятно, знаю, где он находится. Я понадобился тебе не из-за Мансура, а из-за Ларсена. Только из-за него. А дальше – дело техники. Перед тобой были два пути. Первый – сразу пытать меня о местонахождении Ларсена. Но здесь имелся риск. Я мог оказаться особо стойким оловянным солдатиком. Я мог дезинформировать тебя, а когда ты не нашел бы Ларсена там, где указано, я бы с невинным лицом утверждал, что он был там и покинул место без моего ведома. Ты бы потерял время. Наконец, я мог просто не знать, где он. Ты – восточный человек. Паутину ты предпочитаешь прыжку, коварство – нападению. Ты решил устроить сцену разборки из-за Мансура. Начал прессовать меня. Старинный метод – вывести из равновесия, у нас говорят – «закошмарить». Этим ты убивал и второго зайца. Демонстрировал своим людям, что активно разыскиваешь шейха. А после того как я не верну тебе его, со мной, деморализованным и виноватым, можно поговорить о Ларсене. Плюс – существует реальная возможность того, что я выйду на Ларсена в процессе поисков Мансура. Конечно, этот метод давал тебе преимущества и облегчал работу. Когда появилась Кристина, которую ты не имел права трогать, ситуация и вовсе стала благоприятной. Она приехала за отцом. Все, что оставалось делать – не упускать ее из виду. Вы с Ганди придумали остроумный ход с песочными часами. С одной стороны, это взвинтило нам нервы и заставило прыгать выше собственных голов, с другой – регламентировало поиски шейха. Через трое суток уже бессмысленно было бы заниматься ими, и мы бы в любом случае кинулись к Ларсену. Пожалуйста, дослушай меня, – Серж предостерегающе поднял руку, заметив недобрый блеск в глазах Али. – Ведь свой рассказ я начал с того, что имею к тебе выгодное предложение. Я не собираюсь разоблачать тебя перед миром. И мстить за собственные синяки не входит в мои планы. У тебя будет все, что ты хотел. Ларсен не станет помехой. Он не объявится в том пасьянсе, который раскладываете вы с Хенриком Ольгремом. Кристина примет наследство и станет во главе империи. Ольгрем выполнит все финансовые обязательства по отношению к тебе. Я все это обеспечу и гарантирую. – А взамен? – прохрипел Али. – Ничего особенного. Нужно подыграть в одном маленьком любительском спектакле. Они беседовали еще минут тридцать, обсуждая гарантии и детали. Красные светлячки их больше не беспокоили.

«Одри» слегка качнуло. Волна от встречного катера ударила в борт. Но на яхте никто не обратил на это внимание. Гости были так увлечены бармен-шоу чемпиона мира по флайерингу Ника Бахтина, что на время забыли даже выпивать. Никто не смотрел на кремлевскую стену, лубочным пейзажем проплывающую слева, и на эскорт байкеров, двигающихся по набережной справа. Изредка кто-то из гостей бросал взгляд на маленький прогулочный кораблик, пыхтящий метрах в ста позади яхты. И то исключительно по причине трубы, выкрашенной в три цвета – синий зеленый и красный. И уж конечно, никому не было дела до нескольких человек, уединившихся на нижней палубе, там, где во время рейса обитает персонал и хранятся запасы продуктов. Первыми туда, прямо со сцены, прошли Ларсен и Али. Так было условлено. Серж выждал несколько минут и поискал глазами Романова. С момента отплытия яхты они еще не сказали друг другу ни слова. Они напоминали двух премьеров балета, исполняющих партии хищных птиц, враждующих друг с другом. Белый и черный соколы. Их передвижения по палубе, казалось, были нарочно продуманы так, чтобы, описывая замысловатые кривые поблизости от партнера, ни разу не столкнуться с ним. Но теперь пора. Приманка заброшена. Капитан обязан клюнуть. Серж поймал его взгляд, сделал выразительный знак бровями и показал вниз. Романов едва заметно кивнул.На нижней палубе царил безупречный порядок, возведенный в ранг блеска. Казалось, каждый винтик здесь ежедневно полируют. Но главное – здесь не было людей. Весь персонал сосредоточился на обслуживании гостей наверху. Серж огляделся, окруженный множеством своих отражений в металлических предметах. Шаги сверху были почти беззвучны. Сначала показались пружинистые ноги Романова, затем фигура капитана полностью заслонила лестничный проем.– Извините, я, кажется, не туда зашел. Ищу сигарную комнату. Не подскажете, как туда пройти? – поинтересовался капитан, заметив Сержа. Это были слова человека, обращенные к незнакомцу, встреченному случайно. И только глаза капитана, блуждающая по его лицу ухмылка сообщали Сержу, что в этих словах есть смысл, адресованный лично ему.– Капитан, я выполнил то, о чем вы просили. Я нашел Ларсена. Но Али… люди Мансура… Я тут ни при чем, они, конечно, следили за мной. Уж вы-то, с вашими возможностями, могли бы прикрыть?Романов смотрел мимо Сержа. Могло показаться, что он и не слушал, о чем тот говорит. Наконец вальяжным жестом капитан достал из внутреннего кармана безупречного смокинга колоду карт. Но это были не карты, а пачка фотографий, которую Романов раскрыл перед собой как веер. Серж увидел знакомые лица любимых артистов: Джонни Депп, Аль Пачино, Джек Николсон, Иннокентий Смоктуновский…– Вот это – хороший артист. – Капитан вытащил из колоды изображений Роберта де Ниро. – А этот – совсем гениальный! – Он указал на фото Смоктуновского. – Эти немного проще, этому вообще не нужно играть, а вот этот… – в руке Романова появилась фотография Ларсена, – этот очень плохой артист. Просто ужасный! Я не люблю плохих артистов. Поэтому и не смотрю спектакль наверху. Пытаюсь найти сигарную комнату и уединиться с любимой. – Капитан вытащил из внутреннего кармана болотного цвета «Cohiba Robusto», провел ею у себя перед носом и замычал от удовольствия.– Не понял… – Серж переводил встревоженный взгляд с сигары на глаза капитана. Но в этих глазах читалась хорошо сыгранная наивность.– Что ж тут не понять? – Романов продолжил в прежнем безмятежном тоне: – Не выношу любительство. Оно оскорбительно для любой профессии. Любительскую актерскую игру чую за версту. Ладно бы – домашний театр. В этом есть почтенная традиция. Соберутся, к примеру, друзья в чьем-нибудь уютном доме… допустим, на Новорижском шоссе, и начнут лицедейничать. Один Арлекином оденется, другой – прикинется Пьеро… Не за тем, чтобы мир потрясти гениальной игрой, а чтобы девушек развлечь и самим развеяться. Это я понимаю. Но если они свои домашние наигрыши на большую сцену потащат… – Капитан выразительно пожал плечами. – Неловко за такое деньги с публики брать.У Сержа не осталось сомнений. Романов все знает. Дом Алисы на Новорижском шоссе, где они готовили сегодняшний спектакль… Но как? Серж мог поклясться, что трюк с лимузинами сработал. Когда они выезжали из Москвы, слежки не было, он уверен. Разве что со спутника? Неужели у капитана есть такие возможности? Словно в ответ на его мысли Романов продолжил:– Вы случайно не знаете, здесь есть камеры наблюдения? Я неспроста интересуюсь. Вдруг пропадет что-то ценное в суете, можно потом посмотреть запись с камеры – и сразу понятно, кто слямзил. Я тут на днях любовался увлекательным видео из одного интернет-кафе… Эти геймеры – настоящий маньяки! Один пятнадцать часов кряду задницу от кресла не отрывал. Крошил каких-то монстров на экране. Что они там такого находят? Вы случайно не играете в компьютерные игры?Серж все понял. Проницательный капитан смотрел записи с камер видеонаблюдения в интернет-кафе. Конечно, он увидел, что Кристина и Серж обзавелись компанией в лице Кима и Алисы. Идентифицировать личность племянницы олигарха труда не составило. Капитан просто послал своих людей к ее дому. И наблюдал всю компанию в процессе подготовки к сегодняшнему вечеру. Наверняка проследил за ним, конечно, видел его встречу с Али. И, разумеется, отследил, как два дня назад Серж встретился с одним из актеров, которых нередко нанимал для развлечения клиентов.База артистов у Сержа была колоссальная. Имелись контакты практически всех, кто профессионально занимался шоу-бизнесом в Москве. Актер, с которым встречался Серж, обладал некоторым внешним сходством с Ларсеном. Пачка долларов, стянутая тугой резинкой, – и актер за два дня при помощи грима и роликов на «Ю-тьюбе» довел свое сходство с персонажем до поразительного. Он был важной частью плана. И, Серж мог поклясться, отлично выполнил свою работу. Но недостаточно хорошо для того, чтобы в это перевоплощение поверил капитан Романов. Тем более что капитан все знал.

Три дня назад, когда вся компания прибыла на спасительном лимузине в дом Алисы на Новорижском шоссе, Серж рассказал друзьям о том, что с ним приключилось в музее Булгакова. – …Капитан попросил найти отца Кристины, чтобы с его помощью разоблачить эту организацию… «Стаю». – Серж подошел к бару и плеснул себе в бокал черного рома на два пальца. – Но теперь я уверен, что он солгал. Он никого не собирается разоблачать. Ему просто нужен Ларсен. Поздравляю, им всем нужен твой отец. – Он отсалютовал Кристине бокалом. – Но почему? – Причины разные. С Али все понятно. Ему Ларсен нужен, чтобы Кристина спокойно взошла на трон и не мешала управлять Хенрику Ольгрему, который в свою очередь, будет щедро подогревать Али. За час до этого, под внимательным взглядом экзотической птицы, Серж рассказал собравшимся, что, по словам Романова, именно Ларсен заказал похищение Мансура. К его удивлению, Кристина восприняла эту новость спокойно. Возможно, оттого, что события последних дней, особенно предательство Ганди, исчерпали ее лимит шока и выработали стрессовый иммунитет. А может, потому, что девушка отдохнула и теперь была способна рационально и рассудочно воспринимать информацию. – Почему он это сделал? – тихо спросила она. – Ради безопасности, – ответил Серж. – Они с Мансуром были партнерами. И он рассказал, как мозаика из фактов сложилась у него в голове в тот момент, когда он услышал про ученых и про опыты с птицами. – Думаю, Мансур и Ларсен совместно финансировали исследования профессора Хатчинса в области генной модернизации. Мансур, очевидно, хотел использовать разработки профессора в военных целях. Ларсен – в мирных. Это моя гипотеза. Возможно, между ними произошло еще что-то… Но с того момента они перестали быть партнерами. Не исключено, что Мансур тоже готовил западню твоему отцу. А тот просто сыграл на опережение. Я думаю, относительно этого эпизода капитан Романов говорит правду. «Стая» это или нет, но организация, в которой он работает, действительно занимается частными заказами, и они выполнили заказ Ларсена. – Что же помешало капитану, выполнив заказ, прихватить заодно и клиента, раз Ларсен так ему нужен, как ты считаешь? – спросил Ким. – Из тех фактов, которые мы имеем, вывод может быть только один. Когда Романов похищал Мансура, Ларсен еще не был ему нужен. А потом почему-то очень понадобился. Я предполагаю, что Мансур во время допросов рассказал о научных опытах, которые они финансировали вместе с отцом Кристины. И капитан, а может, его начальник полковник Казбеков, или они вместе, поняли, что этот куш стоит сотни мелких заказов на похищения и убийства. Ларсен нужен капитану из самых корыстных соображений. Я интуитивно почувствовал это, когда капитан уговаривал меня найти Ларсена в благородных целях, но окончательно удостоверился, когда сопоставил информацию о птицах. Если Романов знал о птицах, то знал и обо всем остальном. Я думаю, у Ларсена – ключ к разработкам профессора Хатчинса. Поэтому он нужен Романову. Он вообще нужен всем. – А почему же Романов не спросил у тебя по-хорошему, куда ты дел Ларсена? – удивилась Алиса. – Зачем усложнять? – А он и не усложнял, – ответил Серж. – Даже если предположить, что я – трусливый хлюпик, сдающий своего клиента при первом нажиме, то все, что он получил бы, допросив меня, – указание места, куда я отвез Ларсена. Во-первых, Ларсена там могло и не оказаться. А у меня мог быть с ним оговоренный способ связи, о котором я бы, разумеется, умолчал. Ведь место указано, что вы еще от меня хотите, господин гестаповец? Во-вторых, Романов мог предположить, что у Ларсена возможны контакты с ученым. Допросив меня, он бы получил Ларсена, но на нем ниточка и оборвалась бы. Ведь твой отец – стойкий солдатик? – Серж подмигнул Кристине. Она кивнула в ответ. – Значит, самым простым и эффективным была слежка за мной, в надежде, что я приведу их к Ларсену, а слежка за ним в свою очередь поможет выявить всех участников этого научного консилиума. Таковы мои предположения. Что на самом деле задумал Романов, я до сих пор не знаю. Пока что ему удавалось опережать меня как минимум на ход. – А почему он не тронул Кристину? – По той же причине. Ждал, когда мы приведем его к Ларсену. Затем Али своей показной активностью в поисках шейха начал нас отвлекать, и Романов попытался форсировать процесс. Он знал, на какие точки следует давить. «Стая» похитила Мансура по заказу Ларсена. Теперь у Ларсена появляется возможность исправить положение и разоблачить «Стаю». Он был уверен, что мы клюнем на эту удочку. В общем-то, я и клюнул… вначале. Пока не услышал про птиц и не сопоставил все факты.

– И что теперь? Какой у тебя план?

– Надо ловить Романова на живца. То есть на Ларсена.

Под озадаченным взглядом павлина в клетке они проспорили до утра, шлифуя детали западни для капитана. Было решено, что актер, который изобразит отца Кристины, прочтет со сцены покаянный монолог. Али выступит в роли сурового правосудия. Демонстративно заберет «Ларсена» со сцены и уведет на нижнюю палубу. А поскольку Романов никому не может отдать Ларсена, ему придется вступить в борьбу за него. Тем самым раскрыть свои намерения.

– Далее – импровизация, – подытожил Серж. Все будет зависеть от того, как поведет себя Романов. Главное – спровоцировать его на активность. И все записать на видео.

– Мы все запишем. Видео, аудио – самые прогрессивные гаджеты ежедневно стучатся в двери моего журнала, – сказал Ким. – Мы возьмем с собой самое лучшее оборудование. Бонд вздрогнет!

И вот теперь, на нижней палубе яхты, где каждый сантиметр фиксируется с нескольких видеокамер, а звук пишется так, что не стыдно отправить в оргкомитет «Грэмми», капитан обнюхивает свою сигару и не выказывает никакого желания бороться за Ларсена. Все гораздо хуже. Он делает вид, будто вообще незнаком с Сержем. Будто знает: все, происходящее здесь, на нижней палубе, – срежиссировано. Продумано и поставлено с одной целью: скомпрометировать его. Словно в подтверждение этой мысли, Романов произнес: – Здесь ведь все записывается? Не подарите на память видео? А хотите – дам вам интервью? Уверен, диктофон у вас с собой, и он уже работает. Где он? В пуговице? В сигаретной пачке?Капитан явно издевался. Серж скрипнул зубами. Впрочем – не от злости. И не от досады. Лишь затем, чтобы убедить Романова в том, что его сарказм достиг цели.– Простите, вы, кажется, искали сигарную комнату? – спросил он у капитана, стараясь придать голосу унылую интонацию. – Я думаю, она располагается на верхней палубе.– Не люблю курить в одиночестве, – произнес Романов. – Присоединитесь ко мне?

* * *

«Одри» величаво рассекала мутные воды Москвы-реки. Кремль остался позади, слева показались уютные купола Новоспасского монастыря.

Кристина стояла на корме яхты, на нижней палубе, облокотившись на перила, и впервые за несколько месяцев чувствовала себя спокойно. Будто и не было мучительной неизвестности от пропажи отца, липкого гостеприимства этого азиатского города, запаха лука изо рта навалившегося на нее Бесцветного, судорожной беготни неизвестно зачем, неизвестно от кого по пыльным улицам.

Гости веселились на верхней палубе. Сейчас оттуда раздавалась музыка в стиле немецких кабаре тридцатых годов, сдобренная звоном бокалов и всплесками хохота.

За кормой яхты пузырилась дорожка, оставленная корабельным винтом. Рядом с ней на водной глади то тут, то там, непроизвольно возникали круги, будто намекая на бурную подводную жизнь. Неужели здесь водится рыба? В Интернете пишут, что в Москве-реке можно встретить только мутирующих чудовищ из древних русских сказок. Интересно было бы взглянуть. Похожи ли сказочные древнерусские чудовища на современных? Хочешь узнать народную душу – присмотрись к сказочным монстрам этого народа. Кто же это сказал? Ницше? Хайдеггер? Нет. Неужели ей это пришло в голову первой?

Кристина попыталась вспомнить, каких сказочных русских чудовищ она знает. В голове вертелось окрашенное в семитские цвета «чудо-юдо», но ничего больше на ум не приходило.

– Предпочитаете одиночество? Вот и я тоже… Не понимаю, зачем ходить на вечеринки, если постоянно хочется уединиться? Но хожу, зачем-то хожу… Мазохистка!

Стройная дама средних лет со следами «ухода» внешности встала рядом. Кристина настолько погрузилась в размышления, что не слышала, как та подошла.

– Да нет… Просто задумалась. – Она попыталась улыбнуться даме и сама удивилась, что улыбка далась ей без труда, ничего не пришлось вымучивать.

– Думать важно. Большинство людей считают важным думать о важном. А я считаю, что важней уметь думать о неважном. Думать о неважном нужно обязательно серьезно, с печатью важности на лице. Но только думать, а не мечтать в полусне, как поступает большинство. Вы о чем сейчас думали? О мужчинах?

– О чудовищах… – растерянно произнесла Кристина.

– Это одно и то же. Курите? – Дама протянула ей позолоченный портсигар, который больше подошел бы корабельному офицеру в парадном кителе, которого Кристина только что видела внизу.

Чуть склонившись к сигарете, Кристина вдруг обратила внимание на то, что дама, в отличие от прочих особ женского пола на вечеринке, не обута в туфли на каблуке. На ней вообще не было вечерних туфель. Из-под длинной просторной юбки выглядывали округлые мыски кроссовок. Кристина успела обдумать эту неважную деталь в долю секунды, но все равно опоздала. Мысок кроссовка врезался ей в печень, кулак, метивший в бровь, она еще успела отразить, но тот, что летел в солнечное сплетение, достиг цели. Кристина согнулась и почувствовала, как сильные руки отрывают ее ноги от палубы. Миг невесомости, всплеск и – глаза Кристины, открывшись под водой, расширились от ужаса. Из глубины реки к ней протягивали щупальца самые настоящие чудовища. Юдо!

* * *

– Не люблю курить в одиночестве, – произнес Романов. – Присоединитесь ко мне?

Серж скрипнул зубами, но кивнул, и они прошли по скользкой от водных брызг лестнице в каюту с панорамным застеклением. Снаружи она напоминала римскую парную, потому что кроме клубов дыма сквозь окна ничего не было видно. Романов предложил Сержу свою «Cohiba», а сам достал из внутреннего кармана еще одну сигару.

– Не понимаю людей, которые считают, что сигара – всего лишь символ статуса. Какой ханжеский предрассудок! – начал капитан. – Я курил сигары всегда, даже когда был нищим студентом. Правда тогда Советский Союз дружил с Кубой и хорошую «Partagas» можно было купить в табачном ларьке за пятьдесят копеек, а коробку – за одиннадцать рублей. Единственная прелесть социализма, которой я пользовался: сигара по цене двух бутылок лимонада.

Он достал щепку из тонкого дерева и быстрым щелчком зажигалки превратил ее в горящую лучину. Помог Сержу раскурить его сигару, затем ловким круговым движением зажег свою.

– Я всегда относился к сигаре как к советчику. – Капитан глубоко втянул дым и выпустил его через нос. – И она почти никогда меня не подводила. В ситуациях, когда необходимо принимать решение, нет ничего лучше ощущения табачного листа в пальцах и мудрого сигарного дымка вокруг. Допустим… говорю сейчас чисто гипотетически, – Романов подмигнул Сержу, – допустим, приглашают вас на светское мероприятие. А вы печенкой чувствуете, что неспроста приглашают. Засада, подстава, западня… Эх! Да мало ли что можно сделать с человеком на светском мероприятии, было бы желание и фантазия! Конечно, интуиция шепчет вам: «Не ходи». А мудрый дымок, – Романов выпустил вверх несколько колец, – советует иначе. Сходи, но используй ситуацию в своих интересах. Пока они увлеченно готовят тебе западню, забери под шумок то, что тебе от них нужно. Ах, этот мудрый дымок!

– Коварный советчик ваша сигара. – Серж чувствовал учащенное сердцебиение и легкий тремор в пальцах. То ли от изрядной дозы никотина, то ли от волнения.

– И не говорите. Кстати, давно не видели вашу заказчицу? Она, кажется, этому мелодраматичному шведу приходится дочерью?

Серж похолодел и чуть не выронил сигару на пол. Конечно! Зачем Романову ненастоящий Ларсен, когда можно «под шумок» захватить настоящую Кристину. И на нее, как на аппетитную наживку, приманивать затем настоящего Ларсена!

– Капитан, вы серьезно? – выдавил из себя Серж.

– А когда я шутил?

* * *

Любому вошедшему могло показаться, что капитанскую каюту освещают огромные живые светлячки. На самом деле это солнечные блики, отраженные от многочисленных поверхностей, метались по помещению, заставляя собравшихся прищуриваться. Алиса единственная была в солнцезащитных очках. Ким свои где-то оставил. А полковник Казбеков снял очки минут пять назад, чтобы лучше видеть то, что ему показывали. Теперь он вплотную придвинулся к монитору компьютера, впившись взглядом в экран.

– Может, прокрутить еще раз? – услужливо предложил Ким. И, не дожидаясь ответа полковника, нажал на пуск. На экране возникла картинка, явно снятая верхней камерой наружного наблюдения. В пустом коридоре нижней палубы сначала появился мужчина. Он шел один. Приблизившись к камере, он посмотрел мимо нее, но этого оказалось достаточно, чтобы в кадр крупно попало его лицо. Это был швед Ларсен, который недавно выступал с речью перед собравшимися. Внезапно в кадре появился другой мужчина. Он возник откуда-то со стороны лестничного пролета. Движения его были резкими, а намерения явно агрессивными. Этот мужчина схватил Ларсена одной рукой за шею, а другой – приложил к его лицу кусок ткани. Ларсен обмяк, ноги его подкосились. Мужчина потащил безжизненное тело к корме и сбросил за борт.

– И вы утверждаете, что это – мой сотрудник, капитан Романов? – во второй раз переспросил Казбеков.

Такого крупного плана, как с лицом Ларсена, у предполагаемого Романова в записи не было. Но сходство… Сходство определенно было.

– Сходство – это еще не доказательство. – Лицо полковника за последние несколько минут приобрело свекольный оттенок. Вся ситуация его заметно нервировала. – Алиса, я очень хорошо отношусь к вашему дяде, с радостью принял его приглашение на этот вечер… но то, что вы сейчас показываете… Почему мне? Зачем это?

– Юрий Владимирович! Мы очень благодарны вам за отзывчивость. Спасибо, что пришли. И мне очень жаль, что приходится демонстрировать вам подобное видео. Поверьте, мы делаем это из уважения к вам. То, что вы видите на экране, случилось минуту назад на нижней палубе. Любая экспертиза видеозаписи это подтвердит. А несколько минут назад – и это тоже многие видели – капитан Романов отправился на нижнюю палубу. Ваш сотрудник занимается похищением людей! Мы уверены, что это происходит без вашего ведома. Ни в коем случае я не хочу бросить тень на репутацию вашей организации. Дядя всегда говорит, что репутация в бизнесе – самое важное. А любой скандал ее подрывает. Поэтому я и показываю запись в первую очередь вам. Первому и пока единственному.

– Кто это? – Полковник ткнул пальцем в изображение Ларсена на экране.

– Это шведский бизнесмен. Очень влиятельный у себя на родине. Три месяца назад он пропал без вести на территории России. Появился абсолютно неожиданно на нашей вечеринке. И тут же ваш сотрудник сбрасывает его за борт! Это наводит только на одну мысль.

– Что вы хотите сказать?

– Что ваш сотрудник с самого начала был причастен к исчезновению Ларсена. Затем Ларсен каким-то образом смог… избавиться от опеки, и – вы видите, чем это заканчивается. Скандал международного масштаба. Зачем вам это?

– Невероятно! – Казбеков выглядел озадаченным и пораженным.

– Это еще не все, – весело сказал Ким. – Похоже, ваш сотрудник очень зол на все семейство Ларсен. На яхте присутствовала дочь мистера Ларсена – Кристина. Я не оговорился – она была, но сейчас ее здесь нет. Вы не поверите, но ее тоже сбросили в воду. Скажете – фантастическое совпадение? Я могу доказать, что – нет. По чистой случайности мисс Ларсен на этой вечеринке согласилась на роль специального корреспондента, видеоблогера для нашего нового сайта, посвященного светской хронике. Давно замечено – знаменитостей раздражают видеокамеры, направленные им в лица. Чтобы избавить их от ощущения назойливости, мы поместили три миниатюрные видеокамеры на одежду мисс Ларсен – в пуговицы и в брошь. По замыслу, все ее светское общение транслируется в реальном времени на нашем сайте. Вот, пожалуйста, взгляните, как это происходит…

Ким быстро пробежал пальцами по клавиатуре. На экране возник мутный фон подводных съемок, на котором, впрочем, легко было разглядеть девушку, увлекаемую вперед двумя людьми в водолазных костюмах. Один из них прижимал кислородную маску к лицу девушки.

– Это сейчас в Интернете? – поднял брови Казбеков.

– Пока нет, – улыбнулся Ким. – Сайт новый, работает в тестовом режиме. Мы прервали видеопоток, так что пока он просто записывается на сервер. Но в любой момент может быть открыт пользователям.

* * *

За два дня до того, как яхта «Одри» отчалила от причала на площади Европы, Серж объяснял партнерам, почему они вынуждены изобретать такой многоступенчатый план.

– Романов – шахматист. Он все просчитывает на несколько ходов вперед. И всегда страхуется запасными вариантами. Он с самого начала может не поверить, что Ларсен у нас. Что это означает для него? То, что мы его заманиваем и будем провоцировать. Он обязан просчитать эту схему. Как он будет действовать в таком случае? Самое простое – проигнорировать приглашение. А вдруг я не блефую? Что, если я действительно нашел Ларсена? И этот вариант он сбрасывать со счетов не может. А если Ларсена нет, значит, мы больше не союзники и я пошел против него. В таком случае ему не приходится рассчитывать на наш прежний уговор и на мое содействие. А Ларсен ему нужен. Как найти его без меня? Есть два простых варианта. Кто их назовет?

Компаньоны молчали. И только Кристина равнодушным тоном произнесла:

– Ему нужно пытать тебя или похитить меня.

– Молодец! – Серж азартно щелкнул пальцами. – У него были возможности пытать меня, он ими не воспользовался. Вряд ли что-то изменилось. Значит – второе. Он будет отвлекать меня, а сам постарается заполучить Кристину. Дадим ему эту возможность!

– Ты мной жертвуешь?

– Не больше, чем ахейцы жертвовали троянским конем.

И Серж принялся терпеливо объяснять, что единственный на его взгляд способ нейтрализовать Романова – это подставить его перед своими. Необходимо сделать так, чтобы для его начальника полковника Казбекова стало жизненно важно отречься от капитана.

– Нужно ударить с тыла. Только так мы можем с ним справиться. – Серж развел руками.

– Как же он может похитить Кристину с яхты? Только по воде, – начал размышлять Ким.

– Или под водой, – заметила Алиса.

– Разница лишь в технике. Суть не изменится. Ведь капитан не сможет провести на яхту отряд своих бойцов. Двоих-троих, под видом светских персонажей, максимум. Значит, следом за нами будет плыть его корабль, возможно, яхта, возможно, небольшой катер. В какой-то момент кто-то из людей капитана попытается переправить Кристину в воду. Мы облегчим им эту задачу.

Остаток ночи был посвящен инвентаризации видеооборудования, которое решили разместить на Кристине. Две пуговицы и одна брошь. В процессе проработки деталей придумали дополнительный видеосюжет с якобы состоявшимся на яхте похищением Свена Ларсена. Разумеется, этот сюжет был чистой инсценировкой, в которой принял участие уже упоминавшийся актер, а капитан Романов был сделан Кимом на компьютере за пару часов с помощью весьма примитивной программки. Серж считал, что вначале необходимо провести психологическую подготовку полковника. А главное – нужно скомпрометировать Романова. В случае сомнений актер, игравший Ларсена на яхте, за несколько минут избавлялся от грима и пополнял ряды праздной публики в своем настоящем обличье. Так что Ларсен в любом случае исчезал. А в случае особенной несговорчивости полковника фиктивный ролик тут же размещался на Ютьюбе.

Примитивный шантаж с фальсификацией. Серж только пожимал плечами в ответ на недоуменные взгляды компаньонов. Наивные читатели приключенческих романов, отравленные рыцарскими предрассудками! Чистоплюи, уверенные, что добро должно действовать в шелковых белых перчатках. Как бы не так! Хочешь выиграть – пользуйся разными средствами. Грязными в том числе. Шантаж и фальсификация! Что может быть эффективней?

Расчет делался на то, что полковник не может допустить даже слухов, даже малейших домыслов относительно деятельности своей Компании.

И наконец, Алиса сделала один важный звонок своему важному родственнику. Полковник Казбеков обязан появиться на вечеринке и должен получить особое приглашение. Кристина молчала. Ее согласия выступить в роли троянского коня никто не спрашивал. Все почему-то были уверены, что она не против. Ведь все это делается ради нее. Разве не так?

* * *

Больше всего полковник Казбеков жалел, что вообще появился на этой вечеринке. Дурацкая привычка не отказывать богатым и влиятельным. Как можно отказать, когда разговор идет с потенциальным клиентом.

На втором месте в списке разочарований полковника шел звоночек от собственной интуиции. Когда-то полковник его проигнорировал. Но все это время было неуютно, что-то свербило в подкорке, портило сон. Как некстати он поддался авантюрной затее капитана, когда Романов положил ему на стол злополучный доклад о допросе шейха Мансура. И служебную записку, в которой заявлял, что заказчик похищения шейха – Свен Ларсен, по его мнению, находится на территории России, и глупо упускать возможность взять под контроль научные разработки, которые, возможно, определят мировое будущее.

«Пора модернизироваться, – говорил капитан. – С таким багажом мы сможем манипулировать кем угодно. Пора выходить на новый уровень». Казбеков дал добро, хотя свербило ведь. Интуиция разведчика – инструмент нешуточный. То, что капитан при этом вел еще какую-то свою игру, не было для Казбекова секретом. Так уж устроено все в родной стране: пищевая цепочка, идущая наверх, напоминает газопровод, от которого на каждом участке кто-то немного подсасывает. Но важнейшим условием одобрения операции по поиску шведского миллиардера была анонимность. Полная и строжайшая. Контора не должна была проявляться ни при каких обстоятельствах. Репутация превыше всего.

И вот перед ним сидят юнцы, которые даже «близко не понимают», как все устроено в этом лучшем из миров, и предъявляют ему документальные свидетельства промахов Романова. В видеоформате. Да еще подготовленные к публичному просмотру в Интернете. Как же хочется сейчас сделать короткий звонок, вызвать бригаду, положить всех здесь лицом в пол, а потом распихать по яхте наркотики и предъявить обвинение. Но обвинение завтра же снимут. Родственные связи решают все. Или – служебные… Неприятно. Неприятно хоть в малости ощутить ограниченность собственной власти. Но ситуацию надо разрешать. Что ж… Если больной палец угрожает всему организму – ампутируй его. Придется сливать капитана. Как же умудрился Романов так проколоться? При его-то квалификации… И где лично он, Казбеков, не уследил? Где допустил ошибку?

«Старею». – Полковник промокнул лоб носовым платком и поднял брови:

– Чего вы хотите, чтобы все это никогда не попало в Интернет?

– Амнистию. Полную и безоговорочную.

– Не понял?

– Очень просто. Ни вы, ни капитан Романов не должны больше появляться в жизни наших друзей. Вы навсегда забудете о Свене Ларсене и его дочери Кристине.

* * *

Что может развлечь подвыпившую «культурную» публику лучше, чем несерьезная имитация серьезной постановки. На верхней палубе яхты фрик-кабаре «Гамус» – четыре карлика, одаренные пластически и музыкально больше, чем восемь великанов начали свои ироничные вариации на темы произведений Астрид Линдгрен. Это было похоже на оперу, которую исполняет в борделе компания подвыпивших фокусников. Карлики пели сочиненные специально для этого перфоманса арии Карлсона и летали друг над другом, как привидения, перевоплощающиеся в Мэри Поппинс с зонтиком-парашютом. Действо сопровождалось акробатическими трюками в духе пародии на цирк «Дю Солей». Шоу! Всем веселиться!

Кристина пришла в сознание еще в воде, но глаза предпочла не открывать. Все равно никаких красот подводного мира в этой мути не заметишь. Двое водолазов, прижав кислородную маску к ее лицу, мягко увлекали девушку в известном им направлении. Впрочем, плавание продолжалось недолго. Через полторы минуты – Кристина сосчитала время по ритмичным ударам собственного сердца – их троица резво взмыла вверх и вынырнула рядом с кормой небольшого судна. Когда поднимались на палубу, Кристина разглядела трехцветную раскраску труб, маленький парус и узнала прогулочный кораблик, который следовал за «Одри» от самого причала на площади Европы. Из-за снастей, которыми был завален правый борт корабля, выглядывала стройная корма «Одри», которая барражировала метрах в трехстах впереди. Кристина приподняла голову, чтобы разглядеть движение на яхте. Там происходило что-то непонятное. По палубе катился огромный резиновый шар, а внутри него, кажется, находился живой человек. Остальные равнодушно наблюдали за происходящим. Некоторые даже смеялись. Шоу, да и только!

Романов вышел из сигарной комнаты, легкой походкой поднялся на верхнюю палубу и с трудом подавил гримасу разочарования. Прямо перед ним стоял человек, которого капитан меньше всего ожидал сейчас увидеть. Полковник Казбеков облокотился на поручень и вглядывался в мутную зеленоватую воду Москвы-реки, будто искал в ней что-то. Вслед за Романовым на палубу поднялся Серж и присоединился к стоящим неподалеку от полковника Киму и Алисе. Не поворачивая головы, Казбеков коротко бросил капитану: – Сворачивай!Шарпеевы складки на лице полковника двигались. И это движение сообщало посвященным, что Казбеков – в ярости.– Юрий Владимирович, – начал Романов, – у меня все под контролем. Операция вошла в завершающую фазу. Я завтра же представлю результаты…– Немедленно сворачивай! Пусть отпускают девчонку и ее отца! – Казбеков повернул голову и посмотрел на Романова взглядом, от которого у людей с неустойчивой психикой порой случались сердечные приступы.– Какого отца? – недоуменно переспросил Романов.– Которого ты в коридоре оприходовал. Куда его дел? Тоже – за борт?– Не было никакого отца! – почти по слогам прошептал Романов. – На корабле – актер, который его изображает. И все! Никто по-прежнему не знает местонахождение Ларсена.– Капитан! – Голос Казбекова отдавал сталью, будто стержень из огнеупорного сплава заменил его связки. – Я не собираюсь дискутировать. Выполняйте приказание!Взгляд полковника, его поза, звук голоса и смысл слов не оставляли сомнений в том, что решение принято, и оно – окончательно. Несмотря на всю свою выдержку, Романов побледнел, глаза же его, напротив, налились кровью. Видно было, какие усилия капитан прилагает, чтобы не сорваться, не заорать истошным голосом в лицо начальству: «Это моя операция! Я вынянчил ее, как ребенка, не смейте отбирать у меня смысл существования!»

* * *

А вокруг сцены в это время продолжалось карнавальное действо. Двое карликов поместили третьего в резиновый чулок, надули его, превратив в шар, и катили по палубе под смех и аплодисменты публики.

Взгляд Романова встретился со взглядом Сержа. Припухшие веки и длинные ресницы скрывали выражение глаз Консьержа. Но для проницательного капитана одного быстрого движения глазных яблок и легкого тика оказалось достаточно, чтобы понять, что не он сегодня расставлял силки. Понадобилась секунда, чтобы капитан осознал, что за резким казбековским «сворачивай!», перечеркнувшим недели его работы, стоит интрига, которую сплел этот худосочный рыжеволосый парень. Тонкая сеть, которой он опутал капитана, как мелкого лесного зверька. Спеленал его, обездвижил и готов перерезать горло. Недооценил. Он его недооценил. Ну, ничего. Кое-что еще можно поправить.

Дальнейшее выглядело как кинофильм, прокрученный на ускоренной перемотке. Неподвижный, как каменное изваяние, капитан мгновенно превратился в поток быстрого целенаправленного движения. Будто дом, простоявший долгие годы, взорвали и он осыпался за секунду. Корпус капитана ушел вправо, рука метнулась под фрачный пиджак и тут же выскочила из-под него, увеличившись ровно на длину пистолетного ствола с глушителем. Не успев замереть на линии огня, пистолет уже начал выплевывать желчные сгустки смертельного раздражения.

Уловив первое движение капитана, Казбеков бросился наперерез, выставляя руку, чтобы отбить пистолет вверх.

Карлики, докатив резиновый шар со своим товарищем внутри до конца палубы, запели скабрезные куплеты на шведском языке и под одобрительные аплодисменты публики столкнули шар в воду. Трюк был рассчитан до мельчайшей детали. Едва оторвавшись от палубы, карлик внутри шара проткнул резиновую стенку булавкой. Шар с грохотом лопнул, и маленький артист шлепнулся в воду, подняв столп брызг. Его товарищи тут же бросили за борт веревку, уцепившись за которую, мокрый карлик, как белка, быстро и ловко, вскарабкался обратно на палубу. Все это заняло секунд десять, не больше.

Казбеков удивился. Ведь он видел глушитель на пистолете Романова. И в то же время отчетливо слышал грохот выстрела. Разве так бывает? Еще больше он удивился, когда почувствовал, что вся сила, которую он перед этим вкладывал в движение своей руки, вдруг испарилась и рука безвольно упала вниз. А следом за ней сам полковник рухнул на палубу. И лишь затем удивление сменила тупая ноющая боль в животе и в груди. Будто внутренности схватили раскаленными щипцами и пытаются вытащить наружу. Казбеков задышал часто и шумно, как во время секса. На одном из выдохов его слюна превратилась в кровавый пузырь.

Серж старательно отводил глаза от Романова. Торжества не было. В тот момент, когда полковник Казбеков закричал «Сворачивай!», он почувствовал лишь облегчение. Будто рыбак, попавший в шторм и боровшийся с волнами несколько суток, наконец достиг спасительного берега. Неужели тот ад, в который он был погружен последние дни, заканчивается? И все-таки, слушая крики полковника в адрес его подчиненного, Серж не удержался. Один короткий выстрел глазами в сторону капитана… Но взгляд пришлось задержать. Потому что Романов резко дернулся, качнул корпусом, и в руке его блеснул удлиненный ствол. Каким-то потусторонним чутьем Серж уловил, что пули адресованы ему. Нужно бежать или падать. Но тело будто парализовало. Ничто не могло в ту секунду сдвинуть его с места. Вот она, беспомощность перед лицом смерти, нелепость, которая так раздражает, когда ее видишь в кино. А в жизни ты парализован осознанием неизбежного, и – все. Серж уже почти ощутил, как маленькие свинцовые шарики врываются в его плоть, сокрушая на своем пути кости, разрывая ткани и сосуды. И в этот момент грузная фигура полковника Казбекова заслонила смертельный зрачок. Серж услышал громкий хлопок, увидел оседающего на палубу Казбекова, выпученные глаза Романова, падающий пистолет и очнулся от ступора только тогда, когда капитан, ухватившись за ограждающий палубу поручень, одним ловким движением перемахнул через него. Короткий всплеск воды за бортом почти заглушила музыка, донесшаяся со сцены.Все бросились к поручню. Вместе со всеми Серж завороженно следил, как Романов точными экономными движениями пересекает речную муть по направлению к следующему в паре сотен метров за «Одри» прогулочному кораблику. Вот, оказывается, его эскорт. Интуиция не подвела. Наконец он сделал это. Сегодня ему удалось просчитать поступки Романова с детальной точностью. Удалось переиграть капитана. Но он не чувствовал удовлетворения. Переигрывать клиентов в интеллектуальных комбинациях случалось и раньше. А сколько раз он мечтал убить клиента?! Слишком часто, чтобы не попытаться осуществить мечту, когда возможность сама идет в руки. Возможность лежала под ногами. Серж медленно перевел взгляд на палубу. В метре от бездыханного Казбекова матово отсвечивал короткоствольный австрийский «Глок-18», брошенный капитаном. Серж знал это оружие, иногда приходилось устраивать стрельбы клиентам. Пистолет автоматический, в магазине как минимум семнадцать патронов. Сколько выстрелов сделал Романов? Пять? Семь? Не больше. Значит выстрелов десять у него есть. И никто не осудит. Никто не скажет потом, что он удовлетворял свои мстительные наклонности, свою кровожадность, зверинность свою.Серж поднял пистолет, тяжесть приятно оттянула руку. Он совместил мушку с покачивающейся на волнах головой. Вот сейчас это случится. То, о чем он думал все эти годы. Иногда мечтал. С того момента, когда Богдан предложил сыграть в увлекательную игру, в которой ему приказывали, а он обслуживал. Все капризы клиентов, все самодурство, чванство и заносчивость. Унизительные взгляды, пренебрежительные реплики, командные окрики. Все, что имели Лео этого мира и чего не было у него. Все в этот момент сошлось в одной точке. Точка эта то раздваивалась на мушку и голову над волнами, подчиняясь дрожащей руке, то сливалась в жирный монолит его мстительного желания.Серж глубоко вдохнул и на выдохе медленно надавил на курок. «Глок» слегка вздрогнул в руке, почти без отдачи. И этот толчок неожиданно отрезвил его. Пелена неудовлетворенной ярости рассеялась в секунду, будто кто-то дунул на нее двенадцатибалльным норд-остом. Серж вдруг понял, что незачем убивать клиента, чтобы избавиться от него. Достаточно одной возможности. Результат ему не нужен. Ведь смысл убийства надменного доминанта в том же, в чем смысл убийства насильника. Вытравить грязные следы, которые он в тебе оставил. Сделав один выстрел и промахнувшись, Серж вдруг осознал, что ему теперь легко. Нет больше в его душе следов, принадлежащих капитану Романову, кем бы он на самом деле ни был.Он всмотрелся в волны, отыскивая взглядом голову пловца. Вон она, скользит по волнам, совсем рядом с прогулочным корабликом. Точно. Капитан показался из воды и по брошенному канату заскользил вверх вдоль борта. Еще секунду – и он поднимется на борт. И в этот момент, еще не успев прийти в себя после выстрелов, гости на борту яхты «Одри» снова вздрогнули и остолбенели.Потому что маленький прогулочный кораблик с трехцветной трубой вдруг раскололся пополам и исчез в клубах дыма и огня. То, что взрыв и вспышка пламени не были спецэффектом, приготовленным для вечеринки, подтверждали обломки того, что еще минуту назад было речным судном. Обломки летели над Москвой-рекой, падая где попало. Кусок бортовой обшивки грохнулся на верхнюю палубу «Одри», разбив остекление и до визга напугав гостей.

В голове у Кристины шумело от наркоза. Она ощущала, будто качка происходит не снаружи, а внутри нее. Девушка осмотрелась. Водолазы с красными лицами и растрепанными волосами, помогая друг другу, снимали в углу кислородные баллоны и укладывали их рядом с прочим снаряжением. Она разглядела маски, ласты и алюминиевые гарпуны, такие же они с отцом использовали как-то во время дайвинга в Сен-Тропе. Кроме водолазов на палубе корабля находились еще два человека. Один, бритоголовый с выпирающим животом, перебирал канаты. Второй, рослый и худой, стоял за штурвалом.В голове прояснялось быстрее, чем она ожидала. Кристина потянула носом. Этот запах трудно перепутать с любым другим. Так пахла ее бурная анархистская юность. Так пах ее первый вызов миру, который она тогда захотела изменить. То был запах полицейских облав и конспирации. Кристина уловила запах аммиачной селитры. Откуда она здесь? А вот и ответ. Ее взгляд наткнулся на ведро с выведенной краской химической формулой. Палубу они, что ли, ею драят?

Заметив движения пленницы, бритоголовый толстяк бросил канаты и вразвалку подошел к ней.

– Как самочувствие? – спросил он по-английски с издевательской усмешкой.

– Закурить можно? – Кристина постаралась улыбнуться в ответ.

План созрел инстинктивно и мгновенно, будто детский каприз, ее извечная реакция противоречия. Она не думала, к чему это может привести. Она вообще ни о чем не думала, наверное, наркоз частично отключил сознание, обострив чувства. Ей просто хотелось что-то сделать и совсем не хотелось быть троянским конем.

– Держи. – Бритоголовый протянул пачку и зажигалку.

Кристина вытащила сигарету, прикурила дрожащей рукой и отдала зажигалку обратно.

После двух затяжек ей удалось подняться. Пошатываясь, она пошла по палубе в сторону водолазов. Никто ей не препятствовал, ведь она не представляла опасности и вряд ли смогла бы сбежать с корабля.

Водолазы уже стянули резиновые костюмы и деловито укладывали их в прорезиненные мешки. Неожиданно со стороны «Одри» раздался громкий хлопок. Он привлек общее внимание – и водолазы, и бритоголовый бросились к борту, пристально всматриваясь в сторону яхты. Кажется, там кто-то прыгнул за борт. А может, его тоже сбросили, чтобы похитить, как ее.

Кристина подошла к водолазному снаряжению, взяла алюминиевый гарпун, сделала жадную затяжку и насадила сигарету горящим концом на острие стрелы. Никто не смотрел в ее сторону. Экипаж корабля махал руками человеку, который сильными гребками приближался к ним со стороны яхты. Один из водолазов бросил за борт конец веревки.

Кристина повернулась к ведру с аммиачной селитрой и плавным движением метнула в него гарпун с зажженной сигаретой. Реакция алюминия и аммиачной селитры при тепловом катализаторе была известна ей со школы и не раз использована в те бурные годы, когда она считала себя врагом общества и стремилась стать врагом № 1. Гарпун спланировал точно в ведро.

В тот же момент Кристина бросилась в сторону, набрала побольше воздуха в легкие, перевалилась через поручень и бухнулась в воду. Две секунды – два сильных гребка вглубь навстречу заповедной мути. Две секунды – и прогулочный кораблик, разломившись пополам, взлетел на воздух. Человек, взбиравшийся на борт, захлебнулся в огненной волне. Куски палубы и обломки снастей раскидало по акватории Москвы-реки радиусом в сорок метров.

Аэропорт «Домодедово» походил на гигантский супермаркет. В этот вечерний час люди с сумками, с чемоданами и тележками толкались, обгоняя друг друга, будто боялись опоздать на распродажу чего-то необходимого. И лишь голоса дикторов, объявляющие рейсы, пытались внести какой-то порядок и умиротворение в эту сумятицу.

Серж и Кристина, стараясь не замечать окружающей суеты, бежали от парковки к проходу в вип-зону. За последние сутки Серж осунулся и в то же время будто посвежел. Щеки его впали, но взгляд изменился. Просветлевший, открытый, теперь это был взгляд человека, осуществившего свою мечту. Кристина, напротив, выглядела потерянно и отстраненно. Виной тому определенно были следы антисептика на лице девушки, и вообще, после порции наркоза и удара взрывной волной сразу в себя не приходят.

– Где пассажиры рейса «эйч-ти» сорок пять – восемьсот девять, авиакомпания «Кей-эл-эм»? – обратился Серж к энергичной даме с рацией в руке, которая координировала передвижения вип-пассажиров.

С любезной улыбкой их проводили в уютный, хорошо кондиционированный зал, где у стойки бара со скучающим видом околачивалось человек десять. Еще несколько дремали на мягких диванах, воткнув в уши бутончики, провода от которых тянулись к пле-ерам.

Кристина решительно направилась к дальнему углу барной стойки, где на высоком табурете раскачивался подросток с отрешенным взглядом из-под светлой челки. Ему вряд ли продали бы алкоголь в заведении, где чтут закон. Однако на стойке бара перед подростком стоял бокал с красным вином. Вероятно, этот алкоголь был на совести взрослого сопровождающего. Рядом с подростком на стойку опирался грузный мужчина лет пятидесяти в льняном пиджаке и бейсболке – растиражированный мужскими журналами дресс-код моложавых американских профессоров. Заметив Кристину, решительно направляющуюся к ним и чуть отставшего от нее Сержа, мужчина резко развернулся и растерянно замахал руками.

Проигнорировав его, Кристина подошла вплотную к юноше, наклонилась, сделала глоток из его бокала и хрипло произнесла:

– Привет, Брайан.

– Кристина… – начал юноша. – Я должен тебе объяснить…

– Не трудись. Я все понимаю… папа.

– Простите, пожалуйста. Вы ведь Кристина… – Голос, раздавшийся над ухом девушки, скрипел, как несмазанная пружина.

– А вы, очевидно, – профессор Хатчинс.

– К вашим услугам. Что ж, если вы пришли сюда, то наверняка знаете почти все. Это он подсказал вам? – Хатчинс кивнул на юношу. – Свен, не хитри, я знаю, это ты привел свою дочь сюда. Зачем? – Профессор повернулся и строго посмотрел на молодого человека.

Тот в ответ только улыбнулся, открыто и чуть виновато.

– Детский сад, честное слово, – проворчал профессор. – Простите, Кристина, важной частью нашего… м-м… вынужденного плана была полная секретность, особенно от родственников.

– Так значит, ваш метод генной модернизации…

– Как видите: привел к неожиданным результатам, – развел руками профессор. – Мистер Ларсен финансировал проект и сразу же начал настаивать на испытании методики с собственным участием. Я отговаривал, но вы наверняка знаете, что с вашим отцом это – бесполезно.

Кристина вздохнула. Серж из-за ее спины протянул руку.

– Здравствуйте, профессор и… мистер Ларсен. Я – Серж. Мы с Кристиной вместе искали вас… Мистер Ларсен, вы меня узнаете? Мы знакомились с вами как с Эмилем. Эмилем Леннебергом…

Юноша скользил по Сержу недоуменным взглядом и казался растерянным.

– Увы, – вздохнул профессор. – Сейчас это наша главная проблема. Когда мы подвергали ген мистера Ларсена воздействию «Би-ти-эф», как я называю нашу методику, мы рассчитывали на некоторое поверхностное очищение гена. Стирание мутационных наслоений от… скажем, пагубного влияния последних трех-пяти поколений. Эдакий генный детокс. Мы даже предположить не могли, что он начнет… – Профессор сделал неопределенный жест вокруг лица юноши, каким художники овевают натурщиков. – Что он начнет молодеть. Когда стало понятно, что этот процесс необратим, я сумел рассчитать точку остановки и приблизительное время, необходимое, чтобы дойти до нее. В общем, три месяца назад мы поняли, что мистер Ларсен вскоре физически станет семнадцатилетним. Ваш отец, Кристина, теперь выглядит так. Биологически он моложе вас… Извините.

– Вы говорили о проблеме?

– Да! – спохватился Хатчинс. – Проблема в том, что генное очищение – я так иногда для простоты называю наш метод – затронуло Свена не только физически. Интеллектуально и, скажем так, в плане приобретенной житейской мудрости он остался на уровне пятидесятилетнего. Но его память…

– Что с памятью?

– Она ведет себя совсем не так, как мы предполагали. Мистер Ларсен теперь отлично помнит детали своей юности, имена подружек, названия рок-групп, которые он слушал в семнадцать лет. Но многое из другой, так скажем, взрослой реальности он забыл. Мне очень жаль говорить вам это, Кристина, но ваш отец теперь во многом – чистый лист бумаги.

В ответ на эти слова профессора Ларсен снова виновато улыбнулся и сказал:

– Кристина… Я всегда помнил, что у меня есть дочь. И, знаешь… я даже рад, что я теперь – такой… Когда я был… старше тебя, у нас… не все получалось… Может, теперь мы сможем подружиться? – Взгляд юноши из-под челки был наполнен такой трогательной наивностью, что у Кристины дрогнуло сердце. Не зная мужчин, в этот момент она испытала чувство, которое можно определить только одним словом – материнское.

– Папа… Папа! Папа?

Она почувствовала себя полной идиоткой, пробуя это слово на вкус и обращая его к подростку, годившемуся ей разве что в младшие братья.

– Свен… – поправилась она. – Пожалуй, так будет лучше. Ты помнишь наши поездки? Как ты брал меня с собой в Монте-Карло, в Канны? На Ки-Ларго? Помнишь то лето на острове, когда я заболела?

– Смутно, – улыбнулся юноша.

– А братьев-индейцев Тима и Тома ты помнишь? Они учили меня петь.

– Да! Я отлично помню индейцев. Правда, они больше кричали, чем пели.

– Они были очень похожи друг на друга. Помнишь, как мы их различали?

Юноша на секунду смутился. Растерянность проскользнула в его взгляде. Так бывает, когда беззащитных людей незаслуженно обижают. И все же он тихо произнес:

– Я помню. У Тима был подбит левый глаз. Несчастный случай на охоте. Бедняга им почти не видел.

– Ты помнишь, как я пела?

– Вряд ли… Но ты ведь мне споешь? Споешь? И я вспомню.

Серж кивком пригласил профессора отойти к другому концу барной стойки:

– Не будем им мешать. Она так долго его искала…

– Боюсь, как бы ее не разочаровала находка, – грустно сказал профессор.

– Как получилось, что я ничего не знал о вас?

– Свен все время скрытничал. Паранойя в его случае – не болезнь, а естественное состояние. Он – как еврейская теща: разбирает пылесос, а затем раскладывает детали по разным ящичкам. И если кто-то наткнется на шланг, то нипочем не найдет фильтры и никогда не соберет весь агрегат. К примеру, его финансовый партнер по этому проекту, шейх Мансур, получал отчеты об исследованиях, но даже не подозревал о моем существовании. Ларсен возил его в так называемую муляжную лабораторию, которую он специально для этого выстроил на другом континенте. Только бы ничто не навело на мой след. Они летали в Австралию, и там специально нанятый Ларсеном лаборант объяснял с моих записей ход исследований. И даже демонстрировал опыты.

– Фиктивная лаборатория в Австралии? Это уже слишком! – хмыкнул Серж.

– Не скажите. В один прекрасный момент ее ограбили. А лаборант исчез. И тогда Ларсен понял, что Мансур повел свою игру, жесткую и агрессивную. Это случилось незадолго до его российских каникул. Кстати, мне о вас Свен тоже ничего не говорил. Сообщил только, что нашел надежное и близкое к цивилизации убежище в России. Мы держали связь через «Фейсбук», у него там много зарегистрированных ников. – Профессор улыбнулся. – Честное слово, даже тогда, когда он выглядел старым перечником, все равно вел себя по-детски. Все ники, под которыми он писал мне, были именами голливудских режиссеров и топ-моделей.

– Интересно… А что вы собирались делать дальше?

– Подробного плана у меня нет. Свен должен был жить в укрытии до тех пор, пока не достигнет крайней точки генной очистки. Я собирался прилететь за ним через три месяца. И вот я здесь, я пунктуален. – Хатчинс церемонно поклонился. – А теперь… Теперь я отвезу его в нашу новую клинику в Стокгольме. Ее пришлось спешно открыть, когда мы поняли, что заигрались. У меня есть одна мысль, как его… хм, поскорее вернуть в себя. Но как вы понимаете, что бы мы ни сделали сейчас, это снова будут всего лишь опыты. Опыты и эксперименты. Ничто не гарантировано и мало что предсказуемо. Первым быть нелегко, хотя и чертовски интересно.

– А пожар? Вы что-нибудь знаете о пожаре в том доме, где он жил под Ярославлем?

– Только со слов Свена. В одном из последних сообщений в «Фейсбуке» он сообщил, что будет ждать меня в Москве, в отеле «Хайт». Когда я прилетел, он сказал, что встретил неподалеку от своего ярославского дома одного знакомого, кажется, друга Кристины. Тот его разумеется, не узнал. Но Свен на такие сигналы реагирует мгновенно. Той же ночью он на кладбище вытащил труп из свежей могилы, подбросил в дом и сжег его.

Серж перевел взгляд на юного Ларсена. Тот улыбался, касаясь ладонью щеки дочери. Профессор перехватил этот взгляд и беспомощно развел руками.

– Мне кажется, будто он физически пришел к тому внутреннему состоянию, которым обладал всегда. Ребенок, настоящий ребенок в гармонии с самим собой. Когда он рассказывал мне о пожаре в Ярославле, то самое большое возбуждение у него вызывала сцена на кладбище. Он упивался тем, как легко в русской деревне выкопать труп и протащить его целую милю по улицам. Все пьяные, и никому ни до чего нет дела. А назавтра никто ничего не заметит, а кто заметил – к вечеру не вспомнит. Извините, таково его самое яркое впечатление о вашей стране.

Серж пожал плечами.

– Мне что-то сейчас не до патриотизма.

– Извините.

Профессор помолчал немного, затем сказал, явно смущаясь:

– Понимаете, теперь, когда мистер Ларсен в таком состоянии… Нам необходимо особенно интенсивно продолжать исследования. Плюс клиника, где я буду пытаться вернуть его в естественное состояние как можно скорее…

– Вы говорите о расходах?

– О серьезных расходах. Я не владею всей информацией, но, кажется, теперь мистер Ларсен остался моим единственным инвестором. Я догадываюсь, что нападение на австралийскую клинику не прошло для шейха Мансура безнаказанно…

– Не беспокойтесь, профессор. – Серж взглядом указал на отца и дочь, которые сейчас напоминали юных влюбленных.

Их руки соприкасались, взгляды не отрывались друг от друга и были наполнены взаимным интересом. Они разговаривали как люди, которым надо многое сказать друг другу.

– Не беспокойтесь. Кристина – наследница своего отца. А кому продолжать дела родителей, как не наследникам.

– Но я слышал, она отказывалась возглавить семейный бизнес.

– Это лишь слухи. Как она может отказаться, когда теперь ответственна за несовершеннолетнего? Вы не задумывались, что дочери иногда испытывают к своим отцам материнские чувства? А мать готова пойти на все ради своего ребенка. Согласны со мной?

Стокгольм – Москва. 2012 г.