На дороге, ведущей в Сады Царицы Дождя, стоят Девять Врат. Так говорят сами себе люди. Каждые врата — это преграда и испытание, опасность и восторг.

По этой дороге могут ходить только мертвые и Бог, она течет и струится, как русло ручья.

Каждый год, в День Скарабея, мою статую и статую Царицы проносят через ворота, по улицам. Вокруг меня людская толпа кишит, как насекомые, плывет, как стая рыб, протягивая ко мне руки.

Я не могу говорить с ними, потому что губы у меня мраморные, но я улыбаюсь им, потому что они такие маленькие и слабые, так многого от меня хотят.

Я что-то чувствую — наверное, страх.

Но разве богам ведом страх?

 

Она видит солнце под землей

Как ты мог позволить ему это? — накинулась Мирани на Шакала. Радость в ее душе перемешивалась с разочарованием.

— Он сам это придумал, о пресветлая.

— Вечно он выдумывает всякую чушь! — Она в изнеможении села на один из тронов Креона, украшенный, как птица, распростертыми крыльями.

— А что ты подумала, когда увидела его? — с хитрой усмешкой спросил Шакал. — Чем он, по-твоему, занимался?

— Откуда мне знать!

И все-таки она знала. Она гнала от себя эти мысли, но грабитель могил смотрел на нее звериными глазами и улыбался.

— Ты решила, что, наверное, он нас предал. Сдается мне, что за всеми героическими подвигами нашей юной подруги кроется это невысказанное сомнение.

Его голос звучал насмешливо, и она отвернулась.

— Архон! Ты мог бы его остановить!

Алексос возвел из игрушечных кубиков башню головокружительной высоты. Сосредоточенно хмурясь, он водрузил на вершину еще один кирпичик.

— Боги не могут помешать людям делать то, что они хотят, Мирани. И к тому же нам нужен был свой человек по ту сторону.

Сдерживая подступающие слезы, она посмотрела на Орфета. Толстяк склонился к ней. В его ворчливом голосе прозвучала неожиданная доброта.

— Я скажу тебе, девочка, то, чего они не договаривают. Сетис пошел на риск из-за того происшествия со Сферой Тайн.

— Какого происшествия? — Она была озадачена.

— Помнишь тот миг, когда ты впервые дала ее ему в руки? Он рассказал мне это на обратном пути через пустыню, звездной ночью, когда мы оба лежали без сна. Сказал, что очень хотел получить Сферу, жаждал ее, а когда ты ее протянула, с нетерпением выхватил у тебя из рук. И ты это заметила. Потом ему стало стыдно. Он хотел, Мирани, чтобы ты хорошо думала о нем.

Она оцепенела. Креон вложил ей в руки чашку теплого молока, и она выпила его, не ощущая вкуса. В глубине души шевельнулась холодная скорлупка страха. Она прошептала:

— Он погибнет. Аргелин заставит его замолчать.

— А может быть, и нет. — Шакал лениво вытянул ноги на кушетке. Легкий ветерок от его движения опрокинул башню из кубиков. Алексос горестно взвыл; по стенам пробежала легкая дрожь.

Орфет тревожно огляделся.

— Дружище, это ты наделал?

Алексос хмуро взирал на груду кубиков.

— Прости, Орфет. Я больше не буду.

И стал собирать кирпичи. Шакал с толстяком переглянулись. Грабитель осторожно опустил ноги.

— Как я уже сказал, Аргелин хитер. Может, Сетис нужен ему самому. Особенно если он его подозревает. Это все равно, что ходьба по натянутому канату. Но писец сумеет по нему пройти. Сетис — мастер самосохранения.

Он осторожно пригубил Креоново вино и поморщился.

— Теперь расскажите, что здесь происходит. Давно введен комендантский час?

— Два месяца назад. — Мирани крутила в руках чашку. — После смерти Гермии власть Аргелина держится только на страхе. Он уничтожает все изображения Бога и Царицы Дождя, ставит вместо них свои собственные. Он провозгласил себя царем, закрыл все храмы и театры, арестовал тех, кто пытался протестовать. Налоги выросли, купцы держатся подальше от наших краев. Люди злятся, но не осмеливаются сказать ни слова, потому что кругом полно наемников с Севера, а они надменны и жестоки. Были казни, публичные порки, конфискации имущества. Все эти вести мы получали через знакомых Креона — уборщиков, писцов и рабов. Мы с Ретией отваживаемся выходить в Город только после наступления темноты. В Порту слишком опасно. Я там была всего два раза.

— А война? — спросил Орфет.

Мирани пожала плечами.

— Зашла в тупик. Ходят слухи, что императорский флот захватил Каллады, Милос и все острова. — Она на миг подумала об отце и отставила чашку. — Порт в блокаде, оттуда не выходит ни один корабль. Скоро начнется голод.

— Торговля замерла, а ведь надо платить тысячам наемников! — Шакал задумчиво пригубил вино. — Аргелин, наверно, близок к разорению. — Он посмотрел на Креона. — А тем временем во тьме ждет Тень.

— Она ждет всегда. — Альбинос присел на корточки, выставив костлявые колени. — Потому что Тень охраняет гробницы, места упокоения. Да, Аргелин скоро придет сюда.

Орфет угрюмо посмотрел на него над ободом чашки. Он пьет только воду, с мимолетным удивлением заметила Мирани.

— Неужели у него хватит глупости ограбить мертвых?

Шакал снисходительно посмотрел на него.

Креон выдавил свою всегдашнюю кривую усмешку.

— У нас под ногами лежат бессчетные сокровища. Он забыл богов и жаждет только мести. Гнев Архонов не остановит его. — Он искоса бросил взгляд на Алексоса. — Но теперь вернулся мой брат, и Аргелин познает на себе гнев Бога.

— У тебя есть планы, — ровным голосом заметил Шакал.

Креон пожал плечами.

— Я предпринял некоторые… меры предосторожности. Расставил ловушки и западни, вырыл подземные ходы и кое-что построил. Аргелин обнаружит, что главные карты пропали или ведут в никуда. Искатели сокровищ, которые вступят в гробницы, пропадут без вести. По городу уже ходят слухи, что в гробницах рыщет Тень Бога, костлявая и смертоносная.

— А как там река? — вдруг спросил Алексос и выпрямился. Темная челка нависала над глазами. — Моя река! Я же сказал, что верну ее, и вернул!

Креон поглядел на Мирани. Она сказала:

— Аргелин патрулирует берега. Люди берут воду только в разрешенных местах и платят за нее. Строятся какие-то оросительные сооружения, но мы о них ничего не знаем.

Алексос нахмурился.

— Он не имеет права так делать. А мои статуи, Мирани! Такие древние, такая мастерская работа!

Его голос звенел в темном углу Креоновой палаты. Над полом взвились тонкие струйки пыли, что-то соскользнуло и со стуком упало.

— Дружище, — с жаром воскликнул Орфет. — Он за это поплатится.

— Как? — Мирани встала и прошлась по комнате. — Мы ничего не можем сделать против его войска! Здесь нам ничто не грозит, но не дай бог он узнает, что мы живы! И к тому же — куда подевалась Ретия?

— А она может вступить с ним в переговоры? — тихо спросил Шакал.

— Конечно, нет!

— Уж не пошла ли она к нему с каким-нибудь собственным планом?

Мирани помолчала. Откуда ей знать, что замышляет Ретия? За два месяца в подземных гробницах рослая девушка почти потеряла рассудок. Два раза она выходила в Город, не обмолвившись ни словом о том, где была. А сегодня уж очень рвалась прогуляться в Порт.

— Может быть, — с неохотой произнесла Мирани. — Но нас она не предаст.

— В таком случае, — Шакал рывком сел, — я слишком уж долго прохлаждаюсь в этом царстве паутины! Пора Шакалу вернуться в свое логово, а князю Осаркону — в свой разрушенный дворец. Пусть вы все мертвы и похоронены в своих гробницах, но я-то еще жив. — Он подался вперед, светлые волосы рассыпались по плечам, взгляд миндалевидных глаз обежал собеседников. — Но сначала я расскажу вам о своем плане.

— С чего ты взял, что ты тут распоряжаешься? — прорычал Орфет.

— Тише, Орфет. — Алексос скрестил ноги. — Я хочу послушать.

— Ну так слушай, маленький бог. Наша цель — восстановить Оракул, Архона и Девятерых. Разгромить Аргелина навсегда. Согласен?

Все молча кивнули.

— Тогда прежде всего мы должны найти остальных Девятерых. Мои люди выяснят, куда они подевались.

— Может быть, их уже и в живых нет, — пробормотал Орфет.

Шакал пропустил его слова мимо ушей.

— Во-вторых, надо спасти принца Джамиля. Это задача для Сетиса, он ее знает. Но надо быть осторожнее — спасти Джамиля, но не выпускать на свободу. Нам, как и Аргелину, он нужен в качестве заложника против Императора. Тем временем во всем Порту будут работать воры и карманники, жулики и мошенники. Они будут красть оружие, накапливать боеприпасы, собирать копья. Вскоре Аргелин заметит, что его обчистили на корню. — Он взял один из кубиков, протянул Алексосу, а потом кубик словно растворился в его раскрытой ладони. — Будто по волшебству.

Алексос улыбнулся, но Мирани сказала:

— А потом?

Шакал склонился, приблизил к ней заостренное лицо.

— Мы снова овладеем Островом и оттуда выступим против него. Поднимем мятеж, пресветлая.

Она выдержала его взгляд.

— Как Гласительница, я не соглашусь на это, если ты не пообещаешь, что кровопролитие будет сколь возможно малым.

Орфет фыркнул. Шакал и глазом не моргнул.

— Ты просишь о чудесах. Но я попробую.

Мирани кивнула. Хоть и знала, что против войск Аргелина им не выстоять. И он тоже наверняка это знал.

Однако она спросила только:

— Почему?

— Что — почему?

— Почему вы это делаете? — озадаченно спросила она и обвела всех взглядом. — Почему Орфет не пьян? Почему ты не строишь планы продавать Аргелину оружие, наживаться на нехватке еды, организовать контрабанду воды? Что с вами стряслось?

Все молчали. Шакал грациозно пожал плечами. Орфет нахмурился.

— Они испили из Колодца Песен, Мирани, — ответил Алексос, складывая кубики.

Если это и был ответ, он предназначался не ей. Однако Креон улыбнулся, и в теплой темноте она почувствовала, как Бог скользнул ей в мысли и прошептал: «Когда-нибудь я тебе всё расскажу».

— А какова моя роль в этом грандиозном плане? — поинтересовался Орфет.

— Беречь Архона и Гласительницу, оставаться под землей, пока я за тобой не пришлю. И ни в коем случае не подниматься наверх. — Шакал встал и сверху вниз посмотрел на Мирани. Потом сказал: — В конечном счете, пресветлая, я все же намерен процветать. Я хочу стать настоящим князем Осарконом, вернуть свои земли и фамильную честь, напомнить Аргелину о крови моих братьев и муках моей матери. — На его лицо легла темнота; он шагнул назад, его озарила лампа, и Мирани заметила у него в глазах легкий трепет; он торопливо обернулся к грудам пергаментных вещей в глубине комнаты. — Кто здесь?

— Это я. — Из-за ворохов фальшивой мебели вышел человек, держащий за руку маленькую девочку. Он был худ и седовлас, лицо и волосы запорошены пылью, руки покрылись грязью до локтей. Он уронил на пол груду инструментов, Телия подбежала к Мирани и обняла ее за талию.

— Она сказала мне, что ты вернулась. — Отец Сетиса с усилием разогнул спину, бросил пылающий взгляд на Орфета, потом оглядел Алексоса. — Ты, должно быть, Архон.

— Верно, — подтвердил Алексос.

Старик фыркнул. Посмотрел на Шакала, на Креона, огляделся, устремил взгляд в темноту по углам.

— А где же Сетис? Где мой негодный сын?

* * *

Ночью, лежа на кровати из пергамента, которая шуршала и скрипела при каждом ее движении, Мирани вспоминала, каким неподвижным осталось лицо старика, когда Креон сообщил ему страшную весть о сыне. В нем не дрогнул ни единый мускул, как будто малейшее движение или слово могли вывести несчастного из равновесия.

А Телия сердито воскликнула:

— Сетис обещал привезти мне подарок! — И эти слова рассекли воздух, как удары ножа.

Отец отвернулся и прошел в темную глубину палаты. Орфет долго смотрел ему вслед, потом пробормотал:

— Обещал — значит, принесет, девочка. Не вешай нос.

Мирани лежала без сна, широко раскрыв глаза. Здесь, внизу, было тепло, в царстве мертвых температура не менялась круглый год, и стояла полная тишина.

Перевернувшись на спину, она уставилась в каменный потолок. Сетис пошел на это ради нее. Так сказал Орфет. И верно, она подметила эту вспышку алчности и поняла, что он об этом догадался. Но идти на такой риск! Удастся ли ему опасный замысел? Или его уже нет в живых? Мысль об этом пронзила ее ударом, Мирани села, стиснула пальцами жесткое одеяло.

— Ответь! Жив он или нет? — спросила она у Бога.

Темнота проглотила ее слова, смягчила их, зашелестела. Они прокатились эхом по трещинам в камнях, прервали далекий храп Орфета, потревожив его сон. Потом храп раздался опять.

— Жив.

Сначала ей почудилось, будто ответил Бог, потом она увидела отца Сетиса.

Он стоял по другую сторону тонкой пурпурной занавески, которой Креон отгородил для нее уголок.

— Входи, — прошептала она.

Он прошел под занавеской, всклубив пыль. Сел на кровать — та скрипнула. Мирани спустила ноги на пол и взяла его за руку. Ладони у старика были мозолистые, шершавые: он с Креоном долгие часы трудился в подземных коридорах, возводя тайные ловушки.

— Ты не мог услышать, — прошептала она.

— Просто я сам подумал о том же. — Его голос был сумрачен. — Я спросил Алексоса. Он сказал, что Сетис находится там, куда он хотел попасть — в самом сердце событий. — Он поднял глаза. — Ну, а раз мальчик — Архон, значит…

— Да, — кивнула Мирани. — Он всё знает.

Лицо старика было бледным, как будто долгие месяцы без солнечного света лишили его жизненных сил. Седые волосы коротко подстрижены, кожа сухая, морщинистая.

— Музыкант сказал, что Сетис сделал это ради тебя, Мирани, но это еще не вся правда. — Он пожал плечами. — Мы с сыном никогда не были близки. После смерти его матери у меня на руках осталась Телия — крохотный комочек, маленькая капелька жизни. Я должен был заботиться о ней. Времена были тяжелые. Я упал со строительных лесов и больше не мог работать — я ведь был каменщиком, пресветлая, очень хорошим. Пришлось Сетису зарабатывать нам на жизнь. — Он опять пожал плечами. — Я питал на него большие надежды. Говорил: поступи на службу к Аргелину. Поднимись на вершину. А он вместо этого пошел в Город. Я поливал его презрением Четвертый помощник архивариуса — это жалкая букашка в муравейнике писцов. Ну чего можно добиться на такой работе! Всякий раз, когда он приходил домой, мы ссорились. Поэтому он перестал приходить.

Мирани подергала край простыни.

— Он такой же, как ты, — сказала она.

Старик приподнял голову.

— Ты так думаешь? — удивленно спросил он.

— Да. Упрямый. Считает, что он всё знает лучше всех на свете.

Она старалась приободрить его, но голос предательски дрожал. Она откашлялась.

— Знаешь, мой отец был таким же. Он хотел, чтобы я попала на Остров, и ради этого много лет давал взятки нужным людям. Наверное, сейчас он сходит с ума от беспокойства. — Она старалась не думать ни об отце, сидящем в библиотеке среди своих свитков, ни о большом, продуваемом всеми ветрами доме над гаванью Милоса, ни о старых слугах. — Я бы хотела послать ему весточку. Просто сообщить, что я жива.

— Пока держат блокаду, ничего не получится. — Старик потер лицо шершавой рукой, в темноте раздался шорох. — Вот что я хочу сказать. Не вини себя. Мой сын заносчив, он всегда таким был.

— Но ты его любишь, — тихо сказала она. Эти слова прозвучали почти как вопрос.

Старик вздохнул.

— Люблю, когда его нет поблизости, — пробормотал он. — А когда он рядом, ругаю и называю дураком.

Она невольно улыбнулась.

Внезапно старик обернулся к ней, как будто на что-то решившись.

— Пресветлая, хочу тебе кое-что показать. Прямо сейчас, пока остальные спят. Я нашел это вчера, когда один спустился в гробницы Шестой Династии. Пойдешь со мной?

Она удивленно кивнула. Все равно не спится.

Он подождал, пока она оделась, они на цыпочках прошли сквозь нагромождение фальшивой мебели и отперли дверь в царство Креона. Креон вышел наружу раздобыть еды, Орфет храпел возле очага, Алексос свернулся клубочком на кровати. Телия, наверное, спит в отдельной комнате, которую отец соорудил для нее из крышек для саркофагов.

Старик поправил фитиль лампы и повел ее по лабиринту коридоров и лестниц.

Мирани шла за ним, держась за стену. Он спустился по нескольким пролетам на нижние уровни, потом свернул в коридор, который сразу же разделился на семь ответвлений. Выбрал путь, каким Мирани еще ни разу не ходила. В свете лампы она разглядела, что когда-то это коридор был выкрашен в белый цвет, а вдоль него на равных расстояниях друг от друга были сооружены величественные ворота из мрамора и камня. Они поднимались к высокому сводчатому потолку. Проходя под ними, Мирани ощутила их тяжесть, заметила высокие статуи; в темноте блестели кошачьи глаза — то ли хрустальные, то ли живые; мириады иероглифов рассказывали давно забытые повести. Коридор круто спускался вниз; местами к стене были приделаны поручни, и дорогу то и дело преграждали громадные каменные плиты, отвалившиеся от стены много веков назад.

Между третьими и четвертыми воротами Мирани остановилась, оглянулась. За спиной сомкнулась непроглядная тьма, на вид твердая как камень. Откуда-то донесся призрачный шепот.

— Что это такое?

Он оглянулся.

— Кто знает? Рабочие наверху утверждают, что это Тень. А Креон говорит, что это дыхание мертвых. Я спросил, как это мертвые могут дышать, но он на это в свойственной ему манере только пожал плечами. Я часто слышу этот звук. Когда мы впервые спустились сюда, он меня напугал, потом я привык и стал ждать и слушать его. Думаю, привыкнуть можно к чему угодно. А теперь я его даже не замечаю.

Ворот было девять, и все разные. И каждая пара становилась все более впечатляющей. Позолоченная резьба на мраморе изображала причудливые деревья, бабуинов среди ветвей. Под исполинскими арками Мирани и старик казались лилипутами. Потом отец Сетиса помог ей перебраться через трещину в полу, и она ощутила под ногами сухой шелест лепестков, обратившихся в прах от ее шагов. Тысячи лет они лежали на полу, никем не потревоженные.

Старик пригнулся.

— Вход низкий. Береги голову.

В первый миг ей показалось, что коридор заканчивается тупиком. Потом она разглядела крошечное отверстие, на уровне ее пояса. Старик встал на четвереньки и пополз туда, и с ним исчез свет, так что на мгновение она осталась в полной темноте. Эта темнота душила ее, сжимая горло. Жаркой волной вернулся давний страх, который терзал девушку, когда ее замуровали в гробнице.

Она поспешно встала на колени и поползла за стариком.

Подземный ход оказался длиннее, чем она ожидала. Странным казалось, что громадный коридор заканчивался таким узким коридором. Острая щебенка впивалась Мирани в ладони, оставляла синяки на коленях. Наконец старик с трудом повернул голову и прошептал:

— Как ты?

— Далеко еще?

— Совсем чуть-чуть. — Изогнувшись, он передал ей лампу. — Видишь, что у тебя под ногами?

Это была не щебенка. А драгоценные камни.

Туннель был усыпан самоцветами: ониксы, опалы, яшма, обломки бирюзы, лепестки халцедона. Она ахнула: стены были без единого просвета усыпаны миллионами бриллиантов. Их грани поблескивали в тусклом свете радужными переливами, и нигде между ними не было заметно ни кусочка голой стены.

Она очутилась в сокровищнице. Драгоценности царапали спину. Она подняла голову — и волосы зацепились за торчащие из камня аметисты. Под пальцами резала кожу острая, как стекло, рубиновая пыль.

— Невероятно!

— Подожди удивляться, мы еще не дошли до конца. — Он пополз дальше. Его голос доносился до нее тихим, искаженным, огонек лампы то вспыхивал, то терялся в тени. — Ума не приложу, как они его сюда затащили… А может, и не затаскивали. Может, выстроили вокруг него всю гробницу.

И вдруг старик исчез.

Впереди туннель озарился золотым сиянием. Мирани увидела квадратный проем, а за ним пылал ослепительный свет. Ее глаза сами собой зажмурились. Казалось, там, в подземном зале, встало солнце. Золотистые лучи залили ей руки и лицо, превратили туннель в реку сверкающих кристаллов, текучих и струящихся.

Мирани вползла в подземный зал.

Выпрямилась на усыпанном лепестками полу и подняла голову.

Какой же он огромный! Исполинский диск из чеканного золота, идеальный, нетронутый, сияющий, как солнце под землей. Он свисал с потолка, отражал тусклый огонек лампы в руках старика и превращал его в мягкое тепло, от которого перехватывало дыхание. Оно наполняло воздух, как звук струны, как удар гонга.

Старик прошептал:

— Посмотри, Мирани, какой он тонкий.

Его слова загудели, зарокотали вокруг диска, полились по его вогнутой плоскости, распались на слоги и буквы.

Изумленная Мирани обошла вокруг диска. Металл был тонкий, как яичная скорлупа. Его создатели непонятным образом сумели сделать поверхность без единой впадинки или отметинки. Абсолютное совершенство. И старик был прав: его не смогли бы пронести через коридор, не говоря уже об узком туннеле. Как же он сюда попал?

«Он поднялся из глубин, Мирани. Встал, как встает солнце».

Голос Бога прозвучал так близко, так чисто, что она инстинктивно бросила взгляд на старика. Но тот только смотрел на диск, и его лицо было залито золотым сиянием.

— Это не объясняет…

«Настоящее солнце намного больше. Больше, чем пустыня, шире, чем океан. В его сиянии уместился бы весь мир, Мирани, и все-таки я качу его по небу одним пальцем. И в людях тоже есть солнце. Оно скрыто глубоко в темноте, как вот это. Пламенное, золотое».

Она хотела спросить его о Сетисе, но тут старик сказал:

— Хорошо, что Аргелин об этом не знает! Здесь, внизу, скрыты чудеса, какие и не снились людям, и нельзя допустить, чтобы они попали к нему в лапы. Креон рассказывал, гробницы тут тянутся бесконечными лабиринтами, и не хватит целой жизни, чтобы обойти их все. Поэтому можно только гадать — сколько же лет этому альбиносу? Сколько веков он живет здесь, внизу?

Он повыше поднял лампу.

— Я хотел, чтобы ты увидела его, потому что Сетис говорит, будто ты слышишь Бога. Скажи ему, Мирани, что мой сын сейчас находится на службе у него, поэтому он должен заботиться о нем вместо меня. Попросишь, Мирани?

— Он тебя слышит, — ответила она тихо.

— Да, но что он отвечает? — Старик обернулся к ней, и в золотом сиянии она увидела у него на лице ужас. — Ты теперь Гласительница. Передай мне, что он говорит.

«Боги не дают обещаний. — Голос был невесел. — Он что, считает, что события всего мира вертятся вокруг его забот? Вы, люди, думаете только о себе, Мирани».

Она прикусила губу. Потом сказала:

— Бог услышал твою просьбу.

— И что?

— И обещал позаботиться о Сетисе.

Отец с благодарностью кивнул.

А у нее в ушах Бог рассмеялся:

«Теперь ты понимаешь, каково приходилось Гермии? Скажи мне, Мирани, где проходит граница между тактом и ложью?»

Она раздраженно отвернулась. И вдруг, вскрикнув, отпрянула.

Стены подземного зала покрылись радужной коркой из миллионов жуков. Скарабеи и уховертки, рогачи и древоточцы. Они ползли мерцающей волной, висели под потолком копошащимися сгустками, падали и взлетали обратно. В сиянии золотого диска поблескивали изумрудно-черные надкрылья.

Мирани содрогнулась, прижав ладони к губам.

— Наверно, приползли на свет, — сказал отец.

Она не ответила. Потому что почувствовала довольно болезненный укол совести: она вдруг вспомнила о броши со скарабеем, которую дала Мантора.

Она совсем про нее забыла!

Она забыла сказать о ней Шакалу!

 

Он спрашивает путь

у разрисованного князя

В синем утреннем небе пылало солнце.

Сетис вошел с улицы, задержался ненадолго в благословенной тени на лоджии и утер пот с лица. Дорогая новая туника прилипла к спине. Здесь было прохладнее, с моря дул легкий ветерок. Он поправил свиток под мышкой и поглядел на голубой горизонт, видневшийся за морем городских крыш.

Пусто. Корабли, удерживавшие гавань в блокаде, отошли подальше от берега, и их не стало видно.

Это было и хорошо, и плохо. Из-за перебоев в торговле Порту грозил голод, но зато Император еще не пошел в атаку и вряд ли нападет, пока Аргелин удерживает в плену его любимого племянника. Ходили слухи, что к генералу под видом торговца верблюдами прибыл императорский посол, чтобы вести переговоры об освобождении принца Джамиля, но Сетис не знал, правда ли это. Даже если правда, то он этого посла не видел.

Стены аркады были увиты побегами кустарника с розовыми цветками, на их аромат слетелись пчелы. Он не знал, как называются эти цветы. Может, Мирани знает. Он осторожно коснулся цветка. Слишком уж засиделся он среди свитков и книг. Слишком много лет он провел в гробницах.

Впереди, на открытых площадках палестры, занимались гимнастикой мужчины, мальчики, несколько девушек. Он шел по прохладной аркаде и смотрел, как они борются. Блестели умащенные тела, бугрились мускулы. В жарком воздухе звенели крики, вздохи, смех. Возле купален рослые воины тренировались в единоборствах. Блестели бронзовые мечи. Сетис узнал гортанный язык горцев.

Сетис вышел из аркады и пересек тренировочный двор. Жаркое солнце опалило обнаженные руки.

— Эй, — окликнул он.

Наемник, сидевший на каменной скамье, свирепо посмотрел на Сетиса. Он пил воду из глиняного кувшина, отставил его — и на пыльную землю упало несколько капель.

— Ты говоришь на нашем языке? — сердито спросил Сетис.

Наемник пожал плечами и встал. Сетис отступил на шаг. Наемник был мускулист, а ростом — настоящий великан.

Сетис облизал пересохшие губы и постарался не выдать волнения.

— Я принес приказ от ген… от его величества царя, вашему предводителю… — Он заглянул в свиток. — Ингельду. Ты знаешь, где он?

Светловолосый великан скрестил руки на груди и заговорил. Акцент у него был диковинный, и Сетис с трудом понимал его.

— Ингельд — я.

Сетис не знал, верить ему или нет. Но взгляд голубых глаз наемника был прозрачен.

— Так. Что ж… Это сбережет время. — Сетис покопался в груде свитков. — Господин Аргелин посылает вам вот это. Подробный план доставки воды для орошения из Драксиса на поля южного берега. Работы уже идут, но…

Наемник взял свиток, поглядел и бросил его на землю.

— Я привел сюда моих воинов не за тем, чтобы копаться в грязи, — спокойно произнес он и окинул Сетиса оценивающим взглядом. — Я слышал о тебе. Люди много говорят. Говорят, ради власти ты готов на все.

Сетис вздохнул.

— Да неужели? — Опустил глаза, поднял свиток с горячих камней. — Вам не приказывают копать. Для этого есть рабы. Ваш приказ — охранять работы. В Порту много инакомыслящих, они будут воровать воду.

Северянин хрипло рассмеялся и сел.

— Старухи. Дети с ведрами. — Он показал на своих бойцов — они, тяжело дыша, рубились мечами под жарким солнцем. — Это люди чести. Аргелин обещал нам золото и войну. Но мы не видим ни того, ни другого. Только толстеем в роскоши под оливами и фигами, на шербете и корице. Ломаем статуи. Стоим на стенах, смотрим вдаль и видим только пустыню и море. А на море — нет кораблей. В пустыне — нет войск.

— Войска скоро придут, — уныло произнес Сетис.

— Придут ли? — Ингельд устремил на него взгляд голубых глаз. — Пока Аргелин удерживает иноземного принца? А тем временем ваш генерал ведет войну с собственными богами. Нам это не нравится. — Он выхватил свиток у Сетиса и заглянул в него, держа вверх ногами. — Опять красивые значки на пергаменте. В этом ваш народ очень ловок. — Он толстым пальцем ткнул в голубой картуш. — Вот это. Что здесь написано?

— Сын Скорпиона.

Ингельд кивнул.

— Ах, да. — Казалось, он раздумывает над услышанным, потом его взгляд опять устремился на Сетиса. Тот отпрянул и резко спросил:

— Где Джамиль?

— В купальне. Его высочество — не борец.

— Вам положено его охранять.

— А мы и охраняем. — Наемник прищурился. — Говорят, ты убил воплощение Бога на земле. Архона.

Сетис молчал.

— Десятилетнего мальчика. Об этом говорят с благоговением, но по мне, это больше похоже на поступок труса.

Это был вызов, вежливый, но смертельно опасный. Сетис не шелохнулся. Противник был вдвое тяжелее него и в прекрасной форме. Ему не продержаться и минуты. Он лишь спокойно произнес:

— Все мы выполняем приказы великого царя. Все получаем от него плату. А мальчик был Богом.

По иссушенной земле протянулась тень Ингельда. На его лице ясно читалось презрение.

— Тогда это еще и поступок глупца, — сказал он и сплюнул Сетису под ноги. Потом развернулся, что-то крикнул своим людям и удалился под сень колоннады.

Сетис перевел дыхание. По лицу и шее струился холодный пот. Он вытер прохладные капли, потом пошел к купальням. Чем больше люди будут презирать его, тем лучше. Такая уж у него теперь работа. Как-никак он секретарь Аргелина.

Шагая по мраморной колоннаде, он вспоминал свою первую неделю. Сначала он, целых два дня не поднимая головы, разбирал горы свитков и бесконечные ряды стел. Приказы, счета, списки. Ордера на арест и казнь. Донесения шпионов — ему не положено было видеть их, но в хозяйстве Аргелина стояла такая неразбериха, что тайные документы поступали к нему целыми корзинами. Расписки о выплате жалованья. Аргелин обещал северным наемникам золотые горы, а их у него не было. Однажды поздней ночью, торопливо перебирая личные письма генерала, Сетис обнаружил, что Аргелин послал в Лунные горы экспедицию для поисков золота. С тех пор о ней никто ничего не слышал. Под трепещущим огоньком Сетис покачал головой. Он хорошо знал этот путь и не удивлялся, что экспедиция пропала без вести. Может быть, их сожрали Звери, а может, бог птичьего народа. Пустыня взимает свою дань.

Потом — Девятеро. Точнее — оставшиеся Семеро. Двух из них, девушек по имени Тетия и Персида, арестовали две недели назад: они пытались заплатить караванщику, чтобы тот увел их из Порта. Теперь их держали где-то в подвалах штабного здания. Сетис позволил себе еле заметно улыбнуться. Может быть, там томятся и остальные — Крисса, Иксака, Каллия, новенькая Гайя.

Не обращая внимания на раба у двери, он прошел через лабиринт жарких комнат и массажных палат, искоса поглядывая по сторонам. На лежанках люди играли в кости, покряхтывали под руками массажистов, потели. Дойдя до главной купальни, он остановился и осторожно огляделся.

Ему впервые удалось выйти одному. Аргелин велел ему взять телохранителей, но, очутившись на улице, он тотчас же отпустил их. Это было рискованно. По городу пошел слух, что он убил Архона, а значит, любой недовольный сочтет за честь расправиться с ним.

Купальня была большая и гулкая. На дальней стене протягивала руки над купальщиками Царица Дождя, ее окутывали влажные водоросли, на платье росли лишайники. Недавно ей отбили лицо. С ногтей стекали капли осевшей воды, из трещин в стене стремительно выбегали мелкие зеленые ящерки.

Бассейн был обложен мрамором, вода в нем плескалась теплая и прозрачная. Как только река потекла снова, Аргелин велел подать ее по трубам, хотя сам сюда никогда не заходил. В этом Сетис уверился, понаблюдав за ним несколько дней. Потому-то он и выбрал это место для встречи с принцем.

Аргелин не прикасался к воде.

Как ни безумно, но это была правда. Сетис осторожно порасспросил рабов и офицеров. После смерти Термин Аргелин ни разу не вымылся водой, не взял ее в рот. Он пил только вино и молоко, умывался соком лимонов. В его покоях не было ни капли воды. Он объявил войну Царице Дождя и не делал никаких уступок.

Сетис прошел по мокрому кафелю. В бассейне плескались и перекликались купальщики, из соседних залов доносился смех и пронзительные вскрики женщин. Под белой колоннадой, тянувшейся по всей длине здания, сидела за столом, играя в карты, группа знатных гостей. У них за спинами стояли слуги. Чуть дальше на купальщиков смотрели две гетеры.

Сетис нахмурился. Где же Джамиль?

На камни, намочив ему ноги, выплеснулась большая волна. Сетис отскочил, чертыхнувшись, и пошел по колоннаде мимо вереницы сфинксов. Глядишь, скоро у них у всех появятся черты Аргелина. У него под ногами на изысканном мозаичном полу вырисовывались великие Звери пустыни: Лев, Жук, Обезьяна. Сетис взглянул на них, и в душе шевельнулась тайная гордость. Он видел их — настоящих Зверей. Они разрешили ему пройти. Он испил из Колодца Песен. Он — Сетис. И не должен отступать.

Игроки за карточным столом обернулись к нему. Он остановился.

Их было шестеро, все хорошо упитанные, блестящие от масла, в дорогих нарядах. У того, что сзади, — длинные светлые волосы.

Сразу видно — люди богатые, привыкшие к хорошей жизни. Когда-то они стояли у власти. Теперь ходят на праздники к Аргелину, аплодируют его процессиям. Сетис и завидовал им, и презирал. Он сложил руки на груди.

— Господа, я ищу принца Джамиля. Он еще здесь?

Тот, что сидел ближе всех, толстяк с жирными складками на пузе, нависавшими над поясом купального халата, вгляделся в свои карты и взмахнул рукой. Блеснули крупные бриллианты в его кольцах.

— Поищи в Покоях Роз, писец.

Сетис долго хранил молчание. Потом сказал:

— Мое звание — личный секретарь Великого Царя-Архона.

Это произвело на них должное впечатление. Один, вставая, чуть не упал, зацепившись за полотенце. Самая красивая из девушек накинула на лицо тонкую вуаль и сквозь нее всмотрелась в Сетиса.

Толстяк побледнел.

— Прошу прощения. Я и не догадывался…

— В следующий раз догадаетесь, господин…

— Мальхус. — В гулком зале слово прозвучало, как тягучий всплеск воды.

— А где эти Покои Роз?

Вопрос был обращен к высокому светловолосому человеку в зеленом халате. Его веки были изящно подведены, Сетису были хорошо знакомы эти странные глаза с непроницаемым взглядом.

— Если не ошибаюсь, — лениво протянул князь Осаркон, — они находятся вон там.

— Покажите мне.

После недолгого колебания князь поднялся и приглашающим жестом указал Сетису следовать за ним.

— Поздравляю вас с повышением в должности, секретарь. Надеюсь, ваша работа интересна?

— Очень.

Поблизости никого не было. Под плеск купальщиков Шакал резко произнес:

— Напрасно ты заговорил со мной.

— Я целую неделю прожил в страхе. Если бы ты знал, какая радость — поговорить с человеком. Его охраняют?

— Всегда. Но только двое.

— Как Мирани?

— Хорошо. Беспокоится о тебе. — Шакал свернул в коридор. — Аргелин может устроить за тобой слежку. Старайся не рисковать. Войди в контакт с Джамилем. Потом подожди, пока придет рыжий виноторговец. Он будет приносить вести и забирать послания. Больше никогда не заговаривай со мной и не выходи в Порт без охраны.

Сетис сказал:

— Он схватил двух из Девятерых, Тетию и Перейду. Может быть, и остальных тоже.

— Где они?

— Пока еще не знаю.

— Доберись до них.

— Он никуда не ходит без телохранителей. Только пару раз уходил куда-то ночью. Один. Куда — не знаю.

Шакал сказал:

— Мы должны это выяснить.

— И еще вот что. — Сетис прикусил губу. — Он хочет уничтожить статую Бога. Ту, что в Храме. Предупреди Мирани.

Шакал бросил на него стремительный взгляд. Но сказал только:

— Благодарю тебя, секретарь. Вот они, Покои Роз. — Он распахнул дверь и грациозно поклонился. Не успел Сетис и рта раскрыть, как он уже исчез.

Дверь с лязгом перегородили скрещенные копья.

Сетис терпеливо достал свои новые документы и протянул стражникам. На бумагах хорошо виден был голубой картуш с именем Аргелина. Один из стражников что-то произнес на гортанном языке. Его обыскали, проверяя, нет ли оружия, после чего копья раздвинулись.

Сетис очутился в комнате, полной чудес. На шпалерах вдоль стен зеленела жимолость и благоухали розы. Цветущие побеги оплетали все три стены, укутывали потолок. От запаха алых цветов кружилась голова, у воздуха был бархатистый привкус. Четвертой стороной комната открывалась в небольшой садик; гладь воды неглубокого бассейна была усыпана лепестками, между которыми плясали косые лучи солнца. Их блики озаряли полноватого человека, лежавшего лицом вниз на деревянной скамье, а невысокий массажист разминал ему спину.

Сетис вошел.

— Господин Джамиль?

Джамиль тяжело поднял голову.

— Да.

Он настороженно взглянул Сетису за спину, на стражников-северян, дежуривших у дверей. Сетис заговорил ровным голосом.

— Меня послал его величество Царь-Архон. Мы можем поговорить наедине?

Жемчужный принц оглядел его с головы до ног, потом сказал коротышке:

— Спасибо, Малет. На сегодня достаточно.

Он сел, и Сетис заметил, что принц немного тяжеловат, хотя крепок и мускулист. Однако он вряд ли способен двигаться быстро. Массажист накинул на него тяжелый халат, шитый золотом, и откланялся. Джамиль подошел к столу и налил два бокала апельсинового сока. Добавил корицы и шербета, жестом подозвал Сетиса.

Вокруг бассейна тянулась голубая мраморная скамья. Сетис сел и с наслаждением отпил глоток. Сок был сладкий, даже чересчур, но он уже измучился от жажды.

— Спасибо.

— Ты секретарь. — Джамиль откинувшись, облокотился о мрамор. — Я тебя помню.

От напряжения Сетис так сжал бокал, что чуть его не раздавил.

— Выслушайте меня, принц Джамиль, прошу вас. Вы хотите обрести свободу?

Жемчужный принц долго молчал, затем произнес:

— На этот вопрос не требуется ответа.

— Несомненно. — Сетис встревоженно огляделся. Комната была пуста, сад погрузился в сонную дремоту. Стражники не понимали здешнего языка, но он понизил голос. — Возможно, удастся найти выход.

Джамиль ничего не сказал.

— Мы хотим, чтобы вы были на нашей стороне.

— На чьей?

— Противников Аргелина.

— Но ты же работаешь на Аргелина.

— Просочился в его штаб. — Внезапно он засомневался в правильности своего поступка. Не предаст ли его Джамиль? Иноземный принц держался на редкость невозмутимо: допил сок, крикнул, чтобы принесли еще. Высокая девушка-служанка, словно только и ждавшая приказа, вбежала с полным кувшином, поставила его на стол и вышла в сад.

Джамиль налил сока и, наконец, произнес:

— Сменить одну тюрьму на другую — это не свобода.

— Как только Аргелин будет свергнут, вы сможете уйти.

— Вы, кажется, не сомневаетесь в таком исходе.

— Не сомневаемся.

— Как вы этого достигнете? В его руках власть. Оракул разрушен. Архон мертв.

Сетис прикусил губу. Потом тихо произнес:

— Архон не мертв.

У него за спиной с грохотом распахнулась дверь.

Он подскочил. Джамиль неторопливо поднялся. В дверях стоял Ингельд, за ним толпились его люди. У всех на головах были бронзовые шлемы с причудливыми выступами на щеках, сквозь прорези холодно блестели голубые глаза Ингельда.

— Пора идти, принц.

Джамиль с достоинством запахнул халат и обернулся к Сетису.

— Я подумаю над вашими словами. Поговорим в другой раз.

Солдаты вывели его из комнаты. Принц не оглянулся, зато оглянулся Ингельд. Он метнул в Сетиса стремительный, суровый взгляд.

Оставшись один, Сетис сел на скамью и перевел дыхание. Не слышал ли его северянин? Дрожащей рукой он взял бокал и допил остатки сладкого сока. Наливая еще, он вдруг заметил записку.

Она, вероятно, предназначалась Джамилю. Потрепанный клочок пергамента был наспех прилеплен к кувшину чем-то вроде меда. Он отклеил записку, развернул, окинул взглядом безлюдный сад. Плеск, доносившийся из купален, заглушил его невольный вздох. Записка гласила:

«Опасайся писца. Он нас предал. Ничего не говори ему».

И подпись: «Ретия».

 

Ему закрывают рот

Да какое мне дело, опасно это или нет! — бушевал Орфет. — Пусть за дверями стоят хоть десять тысяч наемников с топорами и ятаганами! Я в этой чертовой дыре и на день больше не останусь!

Креон сурово глядел на него, скрестив руки на груди.

— Когда-то, толстяк, ты был благодарен за это убежище.

— Я и сейчас благодарен. Но мне надо что-нибудь делать! Что угодно!

Мирани видела, как это началось. Орфет неделями расхаживал по тоннелям, становился все раздражительнее и беспокойнее, все чаще выбирался в Город. А записка от Сетиса довершила дело.

Она уселась, скрестив ноги, на груду причудливых деревянных фигурок и прочитала письмо еще раз.

«Завтра он разрушит статую. Здесь шесть из Девятерых. Ретия в сговоре с Джамилем. Отец и Телия должны прийти. Он их зовет».

Записка совсем коротенькая. Что он хотел сказать о Ретии? Видел ли он ее? Мирани хотела знать больше, хотела услышать хоть слово о том, каково ему, но это было глупо. Внизу Шакал приписал:

«Мы не готовы действовать. Боюсь, придется пожертвовать статуей. Отошли его отца и оставайся внизу».

— Где ты это взял? — тихо спросила она.

— Кто-то сунул ее мне в руку. — Креон пожал плечами. — Я подметал под сводами, где трудятся рисовальщики шабти, а мимо шла толпа рабов. Ее мог передать кто угодно из них. — Он, как всегда, криво улыбнулся. — Грабитель могил — воистину повелитель Иного Царства. Ты уверена, что это почерк Сетиса?

— Конечно. — Мирани рассеянно свернула листок. Ее огорчила весть о том, что Персида, Тетия и остальные томятся в плену, но еще хуже было то, что Аргелин вознамерился осквернить Храм.

— Похоже, мы ничего не можем сделать.

— Чушь.

— Он говорит…

— Мало ли что он говорит! — Орфет смахнул со стола игрушки Телии и уселся. Стол протестующе скрипнул, и он проворно вскочил. — Завтра пойдем. Я и ты, человек теней, и ты, Мирани. Выйдем через потайную дверь, прокрадемся через Мост…

— Мост охраняется, — напомнил Креон.

— Тогда доберемся вплавь. До Острова. Заберем статую и спрячем ее в надежном месте.

Креон вяло расхаживал по комнате. Наконец он сказал:

— Шакал прав. И все-таки я согласен — рискнуть надо. Идите вы, вдвоем. Я не покину гробниц. Это мое царство, и я должен его стеречь. И еще я должен думать о брате.

— Нет, не должен.

Из-за расписной ширмы, украшенной водяными лилиями, донесся приглушенный голос Алексоса.

Орфет выругался.

— Да, Орфет, я здесь. И был здесь с самого начала. Не понимаю, как ты рассчитываешь проделать это без меня, сын мой.

Он выбрался из-под ширмы и уселся на стол, болтая ногами и печально глядя на толстяка.

— Я тоже пойду.

— Нет! Ни за что! Ни в коем случае! — взревел Орфет.

Алексос вздохнул и обратил красивое лицо к Мирани.

— Люди ни о чем не думают, верно? Не думают, и всё. Ты Гласительница, Мирани. Объясни ему.

Гласительница.

Ей вспомнились холодные пальцы Гермии, надевающей маску ей на лицо, суровый, мстительный взгляд. Гермия ненавидела ее. А теперь Гермия ушла в царство мертвых и стала могущественной. У Мирани по спине пробежал холодок. Она села возле Алексоса.

— Сядь, Орфет.

Он не послушался. Только метнул на нее взгляд. И она заговорила:

— Архон прав. Он должен идти. Сначала ты сказал — переправим статую в безопасное место. Но ты, один из немногих, видел ее и должен понимать, как нелегко это будет. Статуя мраморная, в человеческий рост. Как мы ее сдвинем?

С Орфета спала спесь. Он что-то пробормотал, и Креон улыбнулся. Альбинос ногой придвинул кресло ближе, Орфет тяжело рухнул в него.

— Продолжай.

— Ты сказал — в безопасное место. Вдумайся — безопасных мест нет. Мы не сможем унести статую с Острова, к тому же я не знаю, как там обстоят дела. Подходящие места есть в Верхнем Доме или на обрыве, но чтобы донести ее туда — для этого нужна сила Бога.

— Они считают, что Алексос мертв, — упрямо возразил Орфет. — Если его увидят и доложат Аргелину, генерал поймет, что Сетис солгал. Сетиса бросят в тюрьму, под пытками выведают всё, что он знает, и потом убьют. Ты должна это понимать, Мирани.

Она понимала. Эта мысль давно жгла ее, как огонь, если прикоснуться — больно.

— Но меня не увидят! — нетерпеливо воскликнул Алексос и подтянул колени к груди. — Орфет, я должен пойти. Обязательно. Бог не должен прятаться под землей. Это неправильно. Мое место — на воздухе, под голубым небом, там, где солнце. В мире уже многое пошло не так. В пустыне собираются насекомые. Великие Звери встревожены, птицы кружатся в небе и кричат. Глубоко в океане рыбы, киты и русалки чувствуют тревожный ход течений. Нельзя прятать солнце под землей, Орфет. Оно должно взойти, вырваться из темноты.

Откуда-то пробился лучик света.

Слабое золотистое сияние. Оно наполнило темноту вокруг них.

Мирани вспомнила громадный солнечный диск в глубокой гробнице, подумала — как ярко, должно быть, он сейчас сияет, даже в темноте. Орфет почесался и проворчал:

— Ладно, ладно. Ты, дружище, Бог, тебе виднее. Когда пойдем?

— Сегодня вечером. — Мирани встала, деревянные фигурки под ней зашатались и рассыпались. Она крепко сжимала записку. — Сначала скажу отцу Сетиса, — подавленно произнесла она.

Алексос горестно понурился, Орфет достал фляжку с водой и выпил всё до последней капли. Креон тихо проговорил:

— Если хочешь, я ему сам скажу…

— Нет. — Она смахнула с платья паутину и пыль. — Я сама.

Отец с Телией в отгороженной ширмами каморке ужинали.

Мирани выглянула из-за занавесок.

— Можно?

— Да, Мирани! Садись со мной! — За долгие недели под землей у Телии отросли длинные косички. Прямая темная челка почти закрывала глаза. Волосы у нее были гораздо темнее, чем у Сетиса.

В углу стоял сундук, один из тех, что Креон склеил из пергамента, расписанный фазаньими перьями, зелеными и синими. В тусклом свете лампы они переливались радужными бликами. Мирани села на него, зажав руки коленями, и тихо произнесла:

— Мы получили известие от Сетиса.

Отец отложил нож.

От его молчания ей стало неловко.

— Через Шакала. Он говорит, что Девятеро нашлись. И… — Ее руки невольно смяли тонкую ткань платья, потом она расправила складки и подняла глаза. — Он говорит, вы должны пойти к нему. Ты и Телия. Аргелин хочет знать, где вы.

Старик даже не моргнул.

— Ой, как хорошо, — обрадовалась Телия. — Креон мне нравится, но очень уж надоело в темноте.

Мирани посмотрела на старика, он — на Мирани.

— Там будут другие дети? — Телия запихнула в рот целую пригоршню риса. — Мы будем жить в большом доме, где много окон?

— Я уверена, вы устроитесь очень уютно, — сказала Мирани. — Сетис наверняка зарабатывает кучу денег. — Она хотела, чтобы старик хоть что-нибудь сказал. Выругался, встал, затопал ногами. Но он молчал. Только вздохнул тихо, беззвучно, и вдруг рассмеялся.

Сухим, невеселым смехом.

— Вот, значит, как оно складывается, — наконец прошептал он.

* * *

Рыжеволосый сказал:

— Это всё, хозяин?

Сетис отошел в сторону, чтобы пропустить топающих по коридору наемников, и заглянул в список.

— Всё. В следующий раз не присылай этого мерзкого чианского. Побольше красного.

Виноторговец кивнул, взвалил на широкие плечи две пустые амфоры и побрел прочь. В дверях его остановили и обыскали. Купец опустил громадные горшки, поднял руки, его повернули, нетерпеливо сделали знак поскорее проваливать. Сетис посмотрел ему вслед, потом вернулся к себе в комнату и сел на кровать.

Записки передавались внутри небольшой амфоры — их приклеивали воском под слоем осадка на дне. Он стал шифровать их — так было безопаснее, а уж Шакал разберется. Теперь он лежал и мучительно размышлял о полусожженной записке, которую откопал в покоях Аргелина; ее однажды принес дюжий раб, и, получив ее, генерал принялся нетерпеливо метаться по комнате.

«Не забудь о моем обещании. Девять Врат, через которые жук выкатывает солнце».

Он передал ее. Но понятия не имел, что она означает. И от кого она.

* * *

Когда Креон сказал, что наступила ночь, они втроем отправились в путь.

На этот раз они выбрались наружу через потайную дверь, скрытую под Пальцем Ассекара, одного из самых древних Архонов. Он жил так давно, что его почти забыли. Палец — вот всё, что осталось от колосса, который когда-то возвышался над воротами Города. Теперь он неприметно лежал на земле позади Западного Пилона, и один этот палец был больше, чем целый дворец.

Орфет помог выбраться Алексосу, потом ухватил за руку Мирани. Отец Сетиса передал ему мешок с инструментами — такой легкий, что Орфет поморщился. Потом толстяк сказал:

— Удачи.

Старик пожал плечами.

— Я останусь жив.

— Если что-нибудь случится, — торопливо сказала Мирани, — найди Шакала.

Отец Сетиса мрачно улыбнулся.

— Если что-нибудь случится, у меня не будет времени кого-то искать.

А внизу, будто тень, стоял Креон, его белые волосы едва виднелись в темноте. Он сказал что-то на диковинном наречии богов, и Алексос ответил. Тихий шепот разлетелся над широким, продуваемым всеми ветрами простором пустыни.

И дверь захлопнулась.

Орфет подтащил Алексоса поближе к кирпичной стене. Высоко вверху, между сидящими Архонами, прогуливались часовые.

— Осторожнее. Держись в тени.

Они надели черные накидки, которые сшили Креон и отец Сетиса, выкрасились чернилами, украденными в Зале Записей. Девушке казалось, будто чернота притаилась внутри нее, но теплый ветерок дышал ароматами пряных трав пустыни, и она с наслаждением вдохнула его. Далеко на западе, над скалистыми вершинами Лунных гор, остался красноватый мазок зашедшего солнца, но вскоре и он погас, растворился в сумерках.

Высоко над головой сияли звезды. Мирани различила созвездия, с незапамятных времен украшавшие небо Двуземелья: Охотник и Скорпион, Бегунья, Лира, Кошечка. Они сверкали над серой пустыней, над белой громадой Архонова дворца, над воротами, над стенами Порта. Дорога казалась сотканной из звездных лучей, их отражения переливались в гранях миллионов крохотных кристалликов кварца.

Подняв глаза, Мирани еле слышно спросила:

— Что это за звук?

— Пустыня, — ответил Орфет.

Сначала — тихо, как шепот. Потом, когда они прислушались, — слабые шорохи, будто шелест тихих голосов. Будто вся земля радостно расправляла плечи после изнурительно жаркого дня; выползали мелкие твари, раздвигали крошечными лапками частички почвы. Будто ползали, шуршали, сновали насекомые, лопались стручки, раздвигались крылья, распускались цветы. Будто пустыня дышала и просыпалась.

Алексос поднял голову.

— Темные в темноте, — прошептал он.

* * *

Сетиса разбудил раб. Спросонья он пробормотал:

— Что? Что?

— Солнце село, Секретарь. Царь зовет вас.

Сетис протер заросшее лицо. Вздремнуть удавалось только урывками, и от недосыпания он уже начал терять силы. А Аргелин не знал покоя, его сжигала изнутри безудержная жажда мщения. Сетис сунул ноги в сандалии, плеснул в лицо водой и поспешил по бесконечным коридорам. Мимо него проводили пленников, сновали рабы и писцы, промчался эфеб.

Что-то затевалось.

Он раскрыл дверь в кабинет Аргелина и застыл как вкопанный.

Рядом с генералом стоял Ингельд. Он был в полном вооружении, на кирасе сверкал глазами свирепый дракон, инкрустированный эмалью. На боку поблескивал меч, у дверей стоял большой овальный щит.

Сетис ахнул от ужаса. Аргелин обернулся.

— Ты пришел вовремя! Мы не станем ждать. Пришло время действовать.

— Действовать? — Спросонья он плохо соображал.

Аргелин выдавил стальную улыбку.

— По городу пошли слухи о том, что я собираюсь разрушить статую. Если станем ждать до утра, какой-нибудь идиот затеет бунт. — Он сделал шаг навстречу Сетису. — Ты не знаешь, писец, как это могло произойти?

От ужаса Сетис окончательно проснулся и в недоумении пожал плечами.

— Мало ли о чем люди болтают. Почему это вас беспокоит, великий царь?

Глаза Аргелина внимательно разглядывали его. Веки покраснели и набрякли, обычно гладкая оливковая кожа заросла щетиной, борода растрепалась.

— Не беспокоит. Пошли.

Он прошел мимо Сетиса к двери. Юноша обернулся.

— Вы хотите, чтобы я…

— Мой секретарь будет меня сопровождать. — В дверях он остановился. — Я очистил Порт от Царицы Дождя, а теперь мальчишка-бог будет разнесен вдребезги в его же собственном святилище. Здесь не будет других богов, кроме меня. А покончив с богом, я начну охоту за Тенью. — Он завернулся в темно-красный плащ и вышел.

Сетис искоса бросил взгляд на Ингельда.

Северянин нахмурился.

— Ты его слышал, — сказал он.

* * *

Мост охранялся, но они были к этому готовы.

Два человека из войска Аргелина раскинули в степи импровизированную палатку и улеглись возле нее. Один из них спал, другой подергивал ногами, чтобы не задремать.

— Оставь его мне, — с предвкушением сказал Орфет.

— Нет, Орфет. — Алексос сдвинул брови. — Пусть они не знают, что мы побывали здесь. Храни терпение. Он скоро уснет.

Они стали ждать.

Стражник сел, отпил из фляги, почистил ногти, клюнул носом, дернулся, еще отпил. Орфет, еле сдерживавший нетерпение, пробормотал:

— Может, ты его как-нибудь заколдуешь, дружище?

Алексос вытряс из волос песок.

— Это будет нечестно, Орфет. Бог должен вести себя справедливо. К тому же в мире очень мало сна. Если я отдам сон ему, придется отобрать его у кого-нибудь другого.

Пока Орфет размышлял над его словами, Мирани сказала:

— Кажется, можно идти.

Стражник свернулся калачиком у гаснущего костра и захрапел. Они неслышно проползли мимо него, сквозь тучи комаров и ночной мошкары. Под сандалиями Мирани шелестел песок. Они вышли на Мост, и проскользнули по нему, словно тени. Тихий стук деревянных досок под ногами Орфета звучал как раскаты грома.

— Сюда. — Мирани побежала по дороге. Мостовая, по которой всегда шли процессии, почему-то показалась более узкой, чем раньше; приглядевшись при свете звезд, Мирани заметила, что обочины заросли кустарником. Ветви сандаловых деревьев перепутались с колючими побегами мирта; удивительно, как сильно разросся бурьян за эти несколько месяцев. Из-под ног разбегались ящерицы; мимо босой ноги Алексоса прошмыгнул и юркнул в нору большой скорпион.

У дверей Оракула она остановилась.

— Я подожду здесь, — хрипло сказал Орфет.

— Орфет, я хочу, чтобы ты пошел с нами, — сказала она. Но не сдвинулась с места. Под каменной перемычкой дверного проема вились мотыльки; в воздухе стоял еле ощутимый запах горелого дерева; впрочем, скорее всего, это ей померещилось. Не хотелось делать ни шагу. Она боялась увидеть Оракул разрушенным.

К ней в ладонь скользнула маленькая рука.

— Пойдем, Мирани, — ласково сказал Алексос. — Когда мы узнаем, станет легче.

И повел ее по извилистой тропинке. Гладкие камни остались теми же самыми, и на миг ей подумалось, что страх был нелепым, но, выйдя на каменную платформу, она вскрикнула и остановилась, зажав рот ладонью.

То, что открылось ее взору, было хуже, чем она представляла. На платформе высилась груда пепла. Под жаром огня камни раскололись и потрескались; наклонный монолит, стоявший там много веков, валялся расколотым на три части, и самая большая из них лежала на краю обрыва, грозя опрокинуться. Бывший Оракул превратился в яму, из которой торчали обгорелые сучья. Мирани осторожно бродила по пепелищу. Под ногами хрустел песок. Ее тень упала на расселину, и Мирани увидела растрескавшиеся края. Впадина была забита обломками камней, засыпана землей. Бог больше не произнесет ни слова этими устами. Злобные руки заткнули ему горло.

Но чей же это шепот долетел до нее над морем?

«Мирани! У пустыни есть глаза, и они смотрят на нас».

Орфет выругался, Мирани торопливо обернулась.

По дороге от Порта маршировали колонны солдат. У них в руках горели факелы.

* * *

Сетис поспешно соображал, но ничего не мог придумать. Как спасти статую? А процессия уже приближалась к Мосту. Напротив него в паланкине сидел Аргелин. Сидел, закрыв глаза, как во сне, однако все мускулы на лице выдавали напряжение, и при каждом толчке на ухабистой дороге он бросал взгляд сквозь щель в ставнях.

Сетис остро отточил кончик пера. Надо же хоть чем-то занять руки.

— Надо тщательно осмотреть храмовую сокровищницу, — вдруг сказал Аргелин. — Пересчитать запасы, которые в ней хранятся. Золото и зерно давно кончились, но должны оставаться бумаги, свитки. Мне нужно всё, что связано с Царицей Дождя, с ее садом, с Девятью Вратами, все копии Указания Пути. Ты будешь лично отвечать за это. Пусть всё, что будет найдено, упакуют в ящики и отвезут в Порт. Понятно?

Сетис кивнул, озадаченный, и сказал:

— Статую можно было бы продать.

— Нет. — Генерал натянул черные перчатки. Сетис поднял глаза и наткнулся на его пристальный взгляд. — И больше не заикайся об этом.

* * *

Двери Храма были открыты. Мирани вбежала, и в лицо ей пахнуло знакомым запахом ладана, и это уже не был плод ее воображения. Кто-то здесь побывал. Пропустив вперед Орфета, она огляделась и с удивлением заметила остатки высохших цветов: вокруг постамента были рассыпаны лепестки роз, сладкий ирис, жимолость.

Она подняла глаза.

Белое мраморное лицо Бога обратило к ней печальную улыбку. Венок у него на волосах увял, но гладкие руки были чистыми и ухоженными. Туника из белого полотна тоже была чистой, у ног стояла чаша с вином и блюдо с пищей. Мирани озадаченно приблизилась. Вместо мягкого хлеба — горстка сушеного инжира.

— Кто это оставил? — прошептала она.

— У нас ничего не выйдет. — Орфет в отчаянии огляделся. — Для этого понадобятся лебедка и блок, да человек шесть мужчин. Она невелика, но очень тяжелая. — Он обернулся. — Прости, Мирани, он застал нас врасплох. Нам ее не спасти. — С дороги уже доносился лязг оружия и топот солдат. Он схватил ее за руку. — Надо уходить, пока нас не нашли. Алексос! — В храме вокруг них было темно и пусто. К потолку поднимались высокие колонны, ветерок из открытой двери ворошил пыль на полу, и она взвивалась струйками, как песок в пустыне.

— Архон!

В благоуханном воздухе стояла тишина.

— Куда он запропастился! — проворчал Орфет.

Где-то совсем близко прозвучал голос Алексоса, звонкий и чистый.

— Орфет, я здесь.

Он стоял на пьедестале. Одной рукой обвил колени статуи и выпрямился. Мрамор словно бы колыхнулся.

— Алексос! — в тревоге взвился Орфет. — Спускайся!

Архон стоял, сосредоточившись, слегка покачиваясь. Обнимал свои собственные колени. Заглянул себе в лицо.

— Как же я красив, — проговорил он.

* * *

Сетис никогда не бывал на Острове.

Это была запретная зона, и, поднимаясь в паланкине по священной дороге, он чувствовал, как вокруг них смыкается неведомый гнев, клубятся теплые запахи и сновидения, проклятия и тайны. Это была обитель Бога, Святилище Девятерых, здесь звучат священные слова и исполняются древние ритуалы, а они одним своим присутствием оскверняют его.

Если Аргелин и ощущал то же самое, то не подал виду. Как только паланкин остановился, он выскочил. Перед ним высился Храм, белел в звездном свете мраморный фасад. Солдаты широко распахнули бронзовые двери, едва не сорвав одну створку с петель. Вдоль дороги тянулась стройная колоннада, вверх вела заросшая травой лестница.

Ночь стояла безмолвная.

Даже море затаило дыхание. Потом откуда-то поблизости, из загона, донесся трубный рев пленных слонов. Люди Ингельда попятились, и даже сквозь прорези шлемов были заметен ужас в их глазах.

Они дотронулись до причудливых амулетов, пробормотали слова молитвы чужеземным богам.

Аргелин обернулся.

— Пусть статую свалят еще до зари.

Ингельд спросил:

— Этот бог. Его сила разбита?

— Я забрал его силу, — сказал Аргелин, бросил Сетису: — Следуй за мной! — и пошел вверх по лестнице. Сетис положил перо в корзину со свитками, поднял ее на плечо. В воздухе стоял приторный запах полыни. У него закружилась голова.

«Сделай же что-нибудь, — беззвучно взмолился он. — Сделай что-нибудь!»

Они вошли в темноту храма. На миг Сетису показалось, будто Бог из глубины взирает на него и обиженно улыбается. Он остановился.

В темноте гортанным эхом разнесся голос Ингельда:

— Что-то не так.

Аргелин обернулся.

— Боишься, северянин?

Вдруг Храм содрогнулся. По стенам словно пробежала рябь, из глубины каменных плит донесся глухой стон. Земля под ногами всколыхнулась. Сетис вскинул руки, чтобы не упасть. Где-то в темноте с грохотом упала каменная плита.

Медленно утихло эхо. Мир словно накренился, в воздухе повисла густая пыль. Первым пришел в себя Ингельд. Он заговорил, и его голос прозвучал безо всякого выражения, как будто в здании нарушилась акустика.

— Когда земля трясется, это значит, бессмертные подают нам весть. Мы уходим из этого места, великий царь.

Аргелин побелел от ярости.

— Здесь часто бывают землетрясения, и они ничего не значат! Вы сделаете, как я велел. Разобьете глупую ухмылку на лице этого мальчишки!

Он развернулся, поднял глаза и вдруг застыл как вкопанный. Сетис ахнул.

Пьедестал был пуст.