Люди часто не повинуются богам. Ну почему они думают, что знают всё лучше них? Это же глупо.
Во всех своих нескончаемо долгих жизнях я слышал рассказы о тех, кто не повиновался богам и был за это наказан. Люди слушают предсказателей судеб на рынках, удовлетворенно кивают, дают монеты ручной обезьянке в бархатной курточке. Потом идут домой и сами не повинуются богам.
Я не жажду мести. Существо из света и молодости не предается мрачным размышлениям. А мой брат в темноте мечтает о молчании, о мире, в котором ничего нет. Богу этого не понять.
Но Царица Дождя — другое дело.
Она соткана из воды, из почвы, из гнева.
Она не такая, как я.
Он умирает у них на глазах
— Как ты сюда попал?
— Я охраняю гробницы, — искоса улыбнулся Креон. — А из гробниц путь ведет только сюда.
— Что с Оракулом?
— Все еще отчасти перекрыт.
Она заметила, что он старательно отводит взгляд от пламени. Теперь бесцветные глаза устремились на нее.
— Мирани, ты должна вернуться. Оракулу угрожают не только варвары.
— Но я не могу. — Она испуганно поглядела на луну, свет которой пробивался сквозь ветви деревьев. — Как же он без нас выберется из Садов?
Креон пожал плечами.
— Пути Царицы Дождей неисповедимы, но Аргелин ни за что не уговорит ее отпустить Гермию. Ты должна это понимать. Это она наслала на него безумие. Оно погубит вас всех. Мирани, пожалуйста, найди Алексоса и попроси вернуть тебя на землю. — И тихо добавил: — Или возвращайся одна. Сейчас. Со мной.
Она сплела пальцы и долго смотрела в огонь. Ей очень хотелось уйти. Она — Гласительница, ее место — там, среди людей, и еще она волновалась за Сетиса, Шакала, тревожилась из-за козней Манторы. Но она не сможет оставить Архона, и кроме того…
— Бог сам велел мне прийти сюда. Я его попросила…
— …разрушить стены мироздания. — Креон опять искоса улыбнулся. — Никогда ни о чем не проси Бога, Мирани. Он может дать тебе то, о чем ты просишь, но так, что ты не обрадуешься его подарку.
— Но, по-моему, это значит, что у меня, может быть, получится…
— Вернуть Гермию в Гласительницы? Восстановить всё так, как было? Ты бы этого хотела?
Его голос был добр, но резок. Она услышала в нем отчаяние и подумала: если уж богам невмоготу, то что же делать смертным?
— Люди всегда мечтали возвращать мертвых. — Он отвел глаза от нее, устремил взгляд на рощу, озаренную сиянием луны. — Вот почему они сохраняют тела Архонов, осыпают их драгоценными камнями, завертывают в полотно. Потому что ждут: рано или поздно будет найдена дорога, ведущая обратно из Садов Царицы Дождя. Но обратной дороги нет, Мирани, а если она появится, то распадется целостность времен, из недр земли выйдут страшные чудовища и на земле воцарится Хаос. Аргелин не должен исполнить свое желание. Если ты останешься, то только ради этого. Поняла? Не помогать ему. А помешать.
— Но Бог…
Он грустно улыбнулся.
— Мой брат очень молод. И всегда останется молодым. Он любит солнце, красивых зверей, сверкающее море. Что он знает о страхе, Мирани, о нисхождении во тьму, о старости и разложении? Что он ведает о боли? Это — мое царство.
— Зато люди многое знают об этом, — сказала она, и перед глазами снова встал взмах меча, кровь на груди упавшей Гермии, кровь на руках Аргелина, нечеловеческая боль на его лице.
— Тогда, видимо, люди знают больше, чем боги. — Он обернулся. — Ты уже приняла решение?
Она понимала, в чем ее цель, но не знала, как ее достичь.
— Мне надо идти.
— Ты сочувствуешь этому человеку.
Она пожала плечами.
— Никогда этого от себя не ожидала. Он уничтожил Оракул. Но, может быть, Оракул находится внутри нас. Даже внутри него. Как он найдет дорогу в Сады, Креон? Где она, эта дорога?
Он поднял голову, посмотрел на окутанные тьмой ветки. Ветерок шевелил его белые волосы.
— Ты сохранила золотого скарабея? — спросил он.
Она не сразу поняла, о чем он говорит. Потом вспомнила крохотного жучка, которого ей дала Мантора. Он был все еще приколот к складкам ее туники. Нащупав его, Мирани вспомнила, как он предал ее у ворот. Она достала брошку.
— Этого? Но его дала мне ведьма…
— Она считает его своим колдовским амулетом. Положи его, Мирани.
Девушка опустила скарабея на ворох опавших листьев. Креон склонился и коснулся его белым пальцем. Жучок тотчас же съежился, блеснул, шевельнулся. Вырос величиной с кулак, стал бирюзовым, потом золотым, потом медно-коричневым. На миг распростер прозрачные крылышки и сразу же заправил их под твердые надкрылья, затем с шорохом убежал в темноту.
Глаза Креона устремились на Мирани.
— Следуй за ним. Его путь — это путь солнца. Чем дальше ты пойдешь, тем легче будет виден этот путь. Ни в коем случае не сворачивай. Делай, что от тебя требуется, даже если это будет означать, что никто из вас не вернется. Даже мой брат.
Она покачала головой.
— Не знаю, удастся ли мне остановить Аргелина.
Он не ответил. Она обернулась — но на поляне уже никого не было.
— Креон!
Она встала, огляделась. Да был ли он здесь вообще? Или она разговаривала с собственной тенью, потому что здесь, в этой бескрайней стране, больше нет ни одного живого существа?
Ночь стояла непроглядно черная. На востоке блестел лунный диск, и безбрежная равнина исполнилась шелеста и шепота. Мирани содрогнулась от нахлынувшего чувства одиночества.
И тут она увидела знак. Маленький, мохнатый. Он выбежал у нее из-под ног, как будто ребенок прокатил по земле мячик. Он вел ее на запад, между оливами. Расчистив путь от опавших листьев, Мирани поняла, что комочек выводит ее из леса. Она пошла вслед за ним и на опушке рощи оглянулась, посмотрела на костер.
По краям освещенной поляны метались тени.
— Я постараюсь, — шепнула она.
* * *
— Тяните! — опять заорал Аргелин.
Орфет злобно выругался, ухватился покрепче и дернул. Рука генерала выпустила меч так внезапно, что оба чуть не упали. Чтобы удержаться на ногах, Орфет ухватился за кирасу Аргелина. А великан у них над головой неумолимо разрывал путы. Гигантская рука попыталась схватить их, промахнулась, нацелилась опять. Орфет потащил генерала за собой. Под ногами хлюпала тягучая желтая смола. Несколько капель брызнули на Орфета, склеили ему пальцы.
— Меч! — Аргелин потянулся назад.
— Оставь его!
— Не говори глупостей!
Орфет с трудом оттащил генерала.
— Прикоснешься к нему еще раз — завязнешь навеки! Я заберу мальчишку и уйду!
Обоих пожирала жгучая ненависть. Аргелин с трудом вытащил ногу из смолы и сделал шаг назад.
Орфет в ужасе замер.
— Архон! Не надо!
Алексос встал на ногу бронзового человека и глядел вверх. На него падал дождь зеленой листвы; красивое лицо мальчика было безмятежно. Он сказал:
— Если хочешь, я освобожу тебя.
Великан притих.
Орфет застонал.
— Как может ребенок освободить меня?
Алексос весело рассмеялся.
— А вот так. — Он потянулся, глубоко, по плечо, засунул тонкую руку между узловатыми побегами, нащупал полированную поверхность могучей ступни. И запел. Голос у него был высокий, совсем не музыкальный, пронзительный, как крик птицы. Песня была без слов. Зато в ней звучала теплота. Даже Орфет, отчаянно выпутываясь из янтарной смолы, ощутил, как она проникает ему глубоко внутрь. Сначала от нее разливалось уютное тепло, потом оно разгорелось жарче, стало жгучим как огонь. Музыкант попятился.
— Дружище…
«Отойди подальше, Орфет. Тогда не будет больно».
Взрыв налетел внезапно. Жар превратился в пылающий свет. От ослепительного сияния выступили слезы, он прикрыл глаза рукой, услышал вскрик Аргелина. За спинами у них заструились тени. Медное тело великана раскалилось докрасна. Кусты вокруг него вспыхнули ярким пламенем. Над головами у людей высился гигант из расплавленного металла, огненный колосс. С кончика пальца упала капля жидкого металла величиной с валун.
Она ударилась о пустыню возле Алексоса, подпрыгнула, как мячик, затрепетала, всколыхнулась, затвердевая, и со стуком обрушилась на гальку. По песчаным дюнам покатились мелкие бронзовые шарики.
— Он плавится. — Орфет с трудом узнал охрипший голос Аргелина. Генерал подошел ближе. — Посмотри на его лицо.
Раскаленный добела великан превратился в Бога. Огненные черты пылали, как будто внутри у него поселилось солнце. Архон, облаченный в церемониальные покровы из золота и чистого света. Вокруг его бровей полыхали вьющиеся побеги; великан поднял руки к лицу — они двигались легко, как живые, как руки обыкновенного человека из плоти и крови. Исполин устремил на Алексоса широко раскрытые глаза.
— Будут и другие, — сказал он.
— Я освобожу их всех. Передай это ей.
Великан вздохнул.
— Она знает.
— И Мирани. Ты видишь Мирани?
— Болото. — Но слова его тоже стали плавиться, звуки искажались и растекались, огонь, снедавший исполина изнутри, прорывался сквозь швы и заклепки, вытекал из пальцев и ушей, и в считанные мгновения великан превратился в сноп белого пламени. Он стоял, протянув к луне пылающие руки, а потом обрушился на песок дымящейся грудой огненных обломков.
Аргелин схватил Алексоса за руку, оттащил подальше.
— Вот так я и поступал с ее статуями, — сказал генерал.
Мальчик удивленно поднял глаза.
— Тогда это была месть. А сейчас — освобождение. — Он потупил глаза. — Пусти меня.
Рука Аргелина стиснула его еще сильнее.
— Не отпущу, пока мы не придем в Сады.
— Ты же слышал. Пусти его, — донесся сзади раскатистый бас Орфета. Аргелин развернулся и с размаху ударил музыканта кулаком в живот, потом в шею. Сдавленно вскрикнув, Орфет повалился наземь и больше не шевельнулся.
Алексос хотел убежать, но не смог. Он дергался, брыкался, вырывался, но рука Аргелина цепко держала его. Генерал подтащил мальчика к себе.
— Хватит драться, Архон. Теперь ты навсегда останешься со мной. — Он поднял сцепленные руки, с ладоней стекала смола, уже начавшая твердеть. Аргелин сунул меч в ножны и подтолкнул мальчика перед собой. — Пошли. Живей.
— А как же Орфет?
Аргелин не оглядывался. Отблески луны легли на его осунувшееся лицо, сухие потрескавшиеся губы. Настроение у него было мрачнее тучи, голос срывался в безумие.
— Мы все уже мертвы. И ты. И я. Даже Гермия. Вот погоди, выясню, кто убил Гермию…
Аргелин стремительно шагал, и Алексос бежал рядом, тревожно поглядывая на него снизу вверх.
— Ее же убил ты, генерал.
Аргелин неотрывно глядел вдаль.
— Это она меня довела, — прошептал он.
* * *
Это были мыши.
Сначала она приняла их за крыс и испугалась, потому что однажды, еще дома в Милосе, крысы навлекли на жителей чуму, и от этих воспоминаний ее до сих пор била дрожь.
Но нет. Это божьи создания.
Спускаясь по скалистой тропе, она ощущала, как они выныривают из трещин в земле, из расселин между камнями. Позади нее, над вершинами скал, на горизонте разгоралось багровое зарево. Воздух был влажный, на губах оседали капли росы. Уже рассвет? Неужели она бродит по Иному Царству целую ночь?
Мыши старались не попадаться на глаза. Они бегали мелкими стайками, опавшая листва шуршала под крохотными когтистыми лапками. Свет разгорался все ярче, но был каким-то незнакомым, и это ее озадачивало. Она спускалась во мглу, сквозь которую не проникал взор, белесую, словно туман, скопившийся в широкой впадине. Навстречу ей поднимались клубы этого тумана, цепкие пряди непрозрачного воздуха. Поскользнувшись на острых камнях, Мирани ухватилась за листву, мясистую и густую. Края листьев были обрамлены крохотными полипами, их мягкие тельца смялись под ее пальцами. От них шел едкий запах. Она чихнула.
Мыши остановились. Она еще слышала их писк, но беготня прекратилась. Они попрятались высоко на скалах, и она начала жалеть, что не осталась вместе с ними: вокруг поднимался туман, она погружалась в него, как в облако, и вскоре уже не видела ни тропинки, ни мохнатых зверьков — ничего.
Мирани остановилась.
Ее окутывал жемчужный свет. Не было ни верха, ни низа. Только белесая мгла. От нее шел сырой запах плесени. Мирани вытянула руки — они стали серебристыми от капель росы. Мокрая туника прилипла к телу. Девушку пробрала дрожь.
Потом над головой зашелестели крылья, невидимая птица опустилась ей на голову, взлетела и начала порхать вокруг Мирани. Она ахнула, пригнулась, сделала шаг…
И провалилась в болото.
Оно было теплое. Мирани сдавленно вскрикнула, взмахнула руками, испугавшись, что уйдет под воду с головой. Жидкий ил окутал ее до пояса, и тут ноги коснулись чего-то твердого. Мирани била руками по воде, пытаясь сохранить равновесие. Но вокруг нее была не вода — скорее, жидкая взвесь из зелени, полная водорослей, укутанная папоротниками. Девушка в панике озиралась, искала берег, но луна уже скрылась за тучами, и Мирани не знала, куда идти. Болото окружало ее со всех сторон, вздымалось и опадало густыми волнами, облизывая ей руки, приклеивая рукава к коже.
Напрягая все силы, она пошла вброд. Возле нее что-то проплыло; Мирани испуганно ахнула, но тут густая жижа, чавкнув, ушла из-под ног. С каждым шагом девушка погружалась все глубже.
«Где ты?» — подумала она, а потом задала этот вопрос вслух, громко, требовательно.
Ответа не было. Только бесчисленные москиты забивались в волосы, кусали лицо.
Мирани еле успевала отмахиваться. Ей мерещилось, что она спустилась в такую глубину, какой не бывает на свете, и отсюда нет возврата. Она с трудом удерживалась от паники; хотелось закричать, замахать руками, воззвать о помощи… Но туман, окружавший ее, хранил зловещее молчание.
И тут слева раздался всплеск. По воде пробежала рябь.
Словно в болото плюхнулось что-то тяжелое.
* * *
Его сжигала лихорадка. Личный врач Джамиля стоял рядом и качал головой. Сетис пробормотал:
— Неужели вы ничего не можете сделать?
— Только облегчить страдания. А причина хвори неподвластна моему искусству.
Кожа Шакала была холодной и влажной. Он лежал на кровати, скрючившись от боли, и судорожно цеплялся за москитную сетку. Конвульсии делались все сильнее, Лис с трудом удерживал его.
— Это колдовство, — ругался он. — Гнусное чародейство.
— Мы должны спасти ему жизнь.
Из окна донесся шум новой атаки, в воздухе разнеслась едкая вонь горящей смолы. Сетис выглянул. Луна заливала своим светом Порт. Среди разрушенных домов то тут, то там вспыхивали огоньки, над пустыней широким полотном висело звездное небо. По черным водам гавани к Острову, прямо к окну тянулась сияющая дорожка — словно тропа, по которой уходят мертвые, и казалось, что призрак Шакала вот-вот покинет исстрадавшееся тело, ступит на нее и исчезнет вдали.
В тускло освещенной комнате курились мирт и сандаловое дерево, витал аромат ладана. У ложа больного собрались почти все Девятеро: Персида молилась возле разбитого изваяния Царицы Дождя, Гайя и Тетия обтирали лицо и руки страдальца охлаждающим снадобьем с запахом лимона. Ретия нетерпеливо расхаживала из угла в угол.
— Этот план… — прошептала она.
— …удастся. — Сетис уверено выдержал ее взгляд. — Обязательно.
— Ах, вот как? Полагаю, тебе это сообщил Бог?
От ее язвительности у него по спине пробежал холодок. Бог ему ничего не сказал.
Шакал хрипло дышал, содрогаясь всем телом. Он уже не мог говорить, умирал на глазах. Сетис винил во всем только себя. Ведь это он придумал такой план. Может быть, лучше было бы сдаться, выиграть время…
Над садом Верхнего Дома вспыхнуло пламя. Затрещала полынь, потянуло терпким запахом дыма от пылающих веток. Шакал, обливаясь потом, вскрикнул, запрокинул голову.
— Давай же, — повторял про себя Сетис, стиснув зубы. — Давай…
Но под безжалостной луной, игрушкой Царицы Дождя, молча лежал разоренный Порт. Поздно. Он проиграл. Варвары захватят Оракул, повелитель воров погибнет. Он подвел Бога. И вдруг дверь распахнулась, вбежала Крисса. Не обращая внимания на предупреждающий оклик Гайи и суровый взгляд Ретии, она в два шага пересекла комнату и залепила Сетису пощечину.
— Дрянь! — заорала она. — Гадкий недостойный воришка! Где мой амулет? Как ты посмел его украсть?
Болото в лихорадке
Мантора зажгла еще одну масляную лампу, осторожно поставила ее в темный альков. Накинула на голову черную мантию и обернулась.
— Ступай вниз, охраняй дверь. Если придут мужчины в поисках девушек, впусти их, но кроме них — никого. И сегодня больше меня не беспокой.
Гетера кивнула и с облегчением вышла. В этой комнате стоял запах колдовства.
Мантора огляделась. Всё готово. Ночная темнота полнилась муками несчастного. Она много лет творила подобные заклятия и теперь ощущала на губах их вкус — кисловато-соленый, как пот, вкус, к которому примешивались и аромат, и звук. Он боролся с ней, но слишком быстро терял силы. Ее орудием были боль и страх, а они ее никогда не подводили.
— Он близок к концу, — тихо произнесла она.
— Да, но сдадут ли они Остров ради его спасения? — спросил Ингельд. Он склонился к зарешеченному окну и выглянул в тенистый переулок. Там расхаживали его люди, на их доспехах играли отблески луны.
Мантора пожала плечами.
— Может быть, и нет.
— Ты говоришь, как будто тебе дела нет! А, ведьма? Ты все равно будешь его терзать, да?
Она с улыбкой обернулась к нему.
— А ты боишься меня, Ингельд? Моей древней магии? Неужели герой боится женского искусства?
За такие слова викинг убил бы кого угодно. На миг у него руки зачесались прикончить ведьму, и только страх перед ее призраком, который будет преследовать его много лет, остановил его меч. Может, она и права. Он что-то буркнул и встал.
— Я разделил своих людей. Большая часть сегодня ночью отправится со мной в набег на Город Мертвых. Говорят, моим воинам удалось проникнуть в одну из гробниц — правда, она оказалась пустой, но оттуда ведет множество туннелей. — Он помолчал. — Я обращу злобные замыслы Аргелина против него самого. — Сквозь темноту Ингельд внимательно вгляделся в колдунью. — Ты уверена, что он не вернется?
Мантора пожала плечами.
— Кто же возвращается из Иного Царства? Царица Дождя хитростью заманила его в свои тайные владения, она ведь тоже хранит мечту отомстить Аргелину. Забудь о нем, повелитель льдов. Он сломался еще до того, как ушел.
Она раскрыла хрустальную шкатулку. Ее пухлые пальцы порхали над флаконом, в котором хранились кусочки кожи и пряди волос, ласково поглаживали его. Внезапно ему захотелось выйти, вдохнуть воздуха, не напоенного запахом смерти. Он шагнул к двери, натягивая бронзовый шлем, но тут она спросила:
— А остальные люди?
— Ждут твоих приказаний. Когда Остров будет взят, к тебе пришлют гонца, проводят к Оракулу, и ты станешь Гласительницей. Как мы и договорились.
Ингельд ушел. Мантора через зеркало посмотрела ему вслед, потом улыбнулась про себя, скрытно, удовлетворенно. Когда северяне награбят золота вдосталь, она придумает заклинание, отнимающее память, такое, чтобы они забыли свою родину и остались здесь. Ей нужны силы, чтобы противостоять императору, хотя настоящая ее сила кроется в страхе людей перед колдовством. И в голосе Оракула.
Она опустила глаза. На небольшом базальтовом подносе, инкрустированном серебряными скорпионами, лежал кусочек ногтя. Его разъедала ядовитая жидкость, которую она состряпала из масел, кислот и змеиного яда. Она осторожно приподняла ноготь серебряными щипчиками и осмотрела. Почти растворился. Крохотная полоска мертвых клеток, она содержит в себе человеческую жизнь со всеми мыслями и мечтами, его дух, его личность. Испустив тихий вздох, ведьма опустила ноготь обратно в черную жижу, тщательно вытерла щипчики.
Ингельд не ошибся. Смерть ее уже не устраивала. Вот уже много лет ей требовалось нечто большее. Старуху снедала жестокость, она жаждала чужих страданий. Приятно мучить рабов и девушек, но пытать мужчину, сильного, такого, как Шакал, — в этом кроется изысканное наслаждение. Его боль утоляла ее темную жажду. Она смочила палец, провела им по изогнутым бровям, посмотрелась в зеркало. Черные глаза, гладкая кожа. На пухлых лоснящихся щеках ни единой морщинки. Она выглядит моложе своих лет. Волосы хоть и седые, но ей нравилось коротко стричь их — такая прическа отличала ее от глупых девчонок, от назойливых рыбачек в Порту. На всем белом свете нет ей равной. А после смерти Шакала она станет править и Островом, и воровским царством, и живыми, и мертвыми.
Она не держала на него зла. И к Аргелину тоже не испытывала ненависти. Они всего лишь люди и случайно встали у нее на пути. После них будут и другие.
Мантора постояла в полумраке, прислушиваясь к доносящимся снизу голосам. Клиенты поднимаются в комнаты к гетерам, где-то плачет ребенок Марты. Потом она достала из шкатулки флакон и щипчиками извлекла один волосок.
Одного хватит. Большего он не переживет, а так — пусть помучается подольше. Она осторожно поднесла волосок к чаше с ядом.
И тут раздался приглушенный вскрик.
Он донесся сзади, и Мантора настороженно подняла глаза. В бронзовом зеркале искаженно отражалась вся комната, погруженная во тьму, мебель в тенистых углах, легкие занавески, подставка с амфорами, полки, полные свитков с висящими на шнурках ярлыками.
Она оглянулась. Волосок коснулся яда. Она погрузила его в чашу.
И сказала:
— Как ты сюда попал?
Он вышел из-за леопардовой кушетки. Невысокий худощавый человечек, руки стиснуты в кулаки.
— По лестнице. Сказал, что мне нужна девушка.
— Привратник должен был тебя узнать. — Мантора вытерла руки и обернулась. — Как узнала я.
Старик кивнул.
— Ты установила слежку за моим домом. Почему? Чего ты хочешь?
— Из-за твоего сына. А ты что думал?
Отец Сетиса нахмурился. Видя, как он ее боится, ведьма улыбнулась.
Он тихо произнес:
— Послушай, женщина. Сетис для меня ничего не значит. Уже много лет. Он живет только для себя, а не для нас. Я не хочу, чтобы моя дочь пострадала из-за того, что он ввязался в какой-то безумный мятеж. Мы не хотим иметь с этой затеей ничего общего.
Он приблизился. Она хотела позвать рабов, но передумала. Разве он опасен для нее?
— Ах, да, твоя дочурка. Прелестное дитя.
Старик опустил глаза. А когда поднял — лицо было полно тревоги.
— Послушай. Хочу тебе кое-что сказать о ней. Я уже не молод. И долго не проживу. Я хочу, чтобы о Телии кто-нибудь позаботился. Ты понимаешь?
Мантора приподняла бровь.
— Не уверена.
— Я хочу отдать ее туда, где она останется в живых и будет под надежной защитой. Не прошу больше ничего — в наши дни девочка без семьи должна выживать как может. — Он безнадежно пожал плечами. — Ты говоришь, она прелестна.
Гетера холодно рассматривала его.
— Ты не таков, каким я ожидала тебя увидеть, — сказала она через минуту. — Девочка с тобой?
— Нет. Еще рано. Я не отдам ее, пока… все равно она еще слишком мала. — Он подошел ближе. — Ей ничто не будет угрожать? До меня дошли слухи, что ты станешь Гласительницей. Я бы хотел, чтобы она пошла с тобой на Остров. Сделай ее жрицей из Девятерых…
Пока они говорили, он уже обошел вокруг кушетки. Мантора не сразу поняла, как он ловок и проворен. Она отступила на шаг.
Старик прыгнул — гибко, по-кошачьи. На лету руками смахнул столик. Всё, что на нем было — чаша, зеркало, хрустальный флакон — посыпалось на пол Ведьма с криком бросилась на гостя. Под ногами хрустели осколки стекла, яд, не причиняя вреда, выливался на кедровые доски. Мантора вопила, пока он не зажал ей рот тонкой рукой. Она потянулась к кинжалу, спрятанному в складках платья, но он крепко держал ее. Заломил ей руки за спину, натянул на лицо подол черной мантии. Пошатнувшись, они врезались в полки, и им на головы посыпались талисманы, облатки с проклятиями, амулеты для отвода глаз, анкхи. По комнате поплыли перья вертишейки, серебряные колеса запрыгали по полу и раскатились. Старик изо всех сил зажимал колдунье рот, не давая кричать, затем одним движением выхватил из ее руки кинжал.
Его пальцы сомкнулись на обвитой шнуром рукояти. Он заломил ей руку назад, ведьма издала сдавленный вскрик.
Он поднес кинжал к ее глазам и прошептал:
— Ни слова.
* * *
Крокодилы.
Мирани была в этом уверена. Она старалась сохранять спокойствие, но тело продолжало мелко дрожать, и вокруг нее по болоту разбегалась рябь, зеленая гладь колыхалась. Слева всплыла какая-то могучая тень; Мирани закрыла глаза, представляя, как к ней тянется длинная морда, кровожадные челюсти смыкаются на ноге… Мимо нее что-то проплыло, скользнув по талии. Девушка с трудом подавила рвущийся из груди крик и взмолилась:
— Не покидай меня. Я еще никогда не была так далеко от тебя.
Он не ответил.
Но, как ни странно, она внезапно поняла, что он здесь. И страшное одиночество, терзавшее ее с той минуты, как исчез Креон, развеялось. Она открыла глаза. Свет стал ярче. Она склонилась к воде и коснулась его рук.
* * *
Здесь, в этом лихорадочном болоте, царила зелень. Шакал старался выплыть из него, колотил ногами по воде, отталкивая водоросли, цеплявшиеся за щиколотки, разгонял длиннорылых водяных тварей, норовивших цапнуть за пятки. Наконец он вырвался на поверхность, с наслаждением набрал полную грудь воздуха, откинул с лица длинные волосы. Вокруг него колыхалась трава, с нее на воду летели брызги. Дождем сыпались осколки хрусталя, радужно переливавшиеся в лучах солнца, свинцовые облатки с проклятиями, перья вертишейки, амулеты для отвода глаз.
Сквозь радужный дождь он увидел, что над ним склонилось тройное лицо: длиннорылая маска, увенчанная солнечным диском, скорпион и тень. Их темные глаза внимательно следили за его борьбой.
— Это ты? — прошептал он.
Оно склонилось и взяло его за руку.
* * *
Врач поднял глаза на Джамиля.
— Мне очень жаль, принц. Это конец.
Все это понимали.
Судороги прекратились, тело Шакала обмякло и теперь он лежал спокойно, дыхание стало поверхностным. Лис внимательно смотрел на вожака. «Вся жизненная сила покинула повелителя воров, — грустно подумал Сетис, — утонула в лихорадке, сжигавшей его изнутри».
Ретия встала, остальные Девятеро последовали ее примеру, словно смерть была властелином, которого следует встретить с почтением. Лис склонился над вожаком, поцеловал его в обе щеки и выпрямился. Его лицо было чернее тучи.
Шакал не двигался. Даже страшные спазмы, колыхавшие грудь, прекратились; вдруг Сетис заметил, как левая рука Шакала стиснула край грубого покрывала. И тут Сетис почувствовал, как по его собственной тунике что-то ползет. Опустив глаза, он увидел скарабея. Тот расправил металлические крылья и взлетел.
Персида ахнула, Ретия от удивления широко распахнула глаза.
Жук облетел вокруг головы Шакала, потом упал на пол Лис в сердцах наступил на него каблуком, вложив в удар всю свою ненависть. Металлические крылья хрустнули.
Ретия склонилась над постелью, прислушалась и проговорила:
— Он не дышит.
Все молчали. Как будто своим молчанием могли вернуть его к жизни.
* * *
Его рука была холодная, странная. Не такая, как надо. Бога нельзя коснуться, подумала она. И поняла: если потянуть за руку, он поднимется из воды, она увидит его. Но эта мысль наполнила ее ужасом.
— Нет. Я справлюсь и сама.
«Ты уверена?»
— Да. Позволь мне сделать это.
«Тогда отпусти пальцы своего друга».
Содрогнувшись, она поняла. И раскрыла руку, почувствовала, как ослабли сжимавшие ее пальцы.
— Это Сетис? Неужели ты привел сюда Сетиса только за тем, чтобы помочь мне? — Ее трясло от злости. — Неужели ты мог так поступить?
Он, должно быть, улыбался. Улыбка слышалась в его голосе. А сказал он только три слова:
«Посмотри. Это Храм».
Он вырос из болота. Белый фасад мерцал, как будто сотканный из тумана; Мирани подошла ближе, ее туника коснулась каменной стены, и она поняла, что Храм настоящий. Полузатопленный дворец возносился над пологими зелеными лестницами. Колонны из резного гранита, каменные пилоны украшены изображениями древних богов.
Подойдя ближе, она поняла, почему дворец мерцает: его стены были усеяны стрекозами. Резные фигуры расцвечивались пятнами желтых и золотистых лишайников. По обе стороны от Мирани из болота вырастали длинные морды: дорогу обрамляли две шеренги каменных крокодилов, они скрывались в воде по самые глаза, на резных чешуйках поселились зеленые водоросли. Волны, поднятые ее движением, плескались о каменные бока хищных исполинов, и стрекозы, окутавшие их, взлетали, выписывая крыльями хитроумные зигзаги.
Но тут водились и настоящие звери: они притаились среди каменных изваяний, выставили над поверхностью крохотные глазки и внимательно следили за Мирани. Один из них приоткрыл громадные челюсти и зевнул, а потом с тягучим всплеском плюхнулся в воду. Мирани затаила дыхание.
Дойдя до лестницы, она стала медленно подниматься. Мокрая туника облепила ноги, в жарком воздухе клубился пар. Жужжала надоедливая мошкара. Отмахнувшись, Мирани в испуге остановилась: впереди, исполненный черной пустоты, зловеще темнел высокий прямоугольник дверного проема.
Она, крадучись, вошла.
Над ней высился Храм. Какая же она крошечная среди огромных камней! Стены внутреннего зала были расписаны яркими водяными лилиями, колонны пестрели иероглифами, вдоль проходов нескончаемой процессией шли колоссальные изваяния в мантиях, с кувшинами и посохами.
А посередине десять крутых ступеней вели к подножию исполинского трона. На троне сидело существо и взирало на нее. В руках оно, подобно Архонам былых времен, держало церемониальную плеть и крюк, белая накидка на поясе и коленях была расшита золотой нитью. Лицо существа скрывал пышный головной убор, увенчанный мордой крокодила, а на макушке сиял солнечный диск из чистейшего золота.
Из черных прорезей за ее приближением следили живые глаза.
* * *
Великан не ошибся: были и другие.
Они шли по равнине наказаний. Аргелин неумолимо тащил мальчика вперед, не останавливаясь ни на шаг, невзирая на его протестующие крики.
Тут человек стоял по шею в озере с вином, но стоило ему опустить голову, как темная сладкая жидкость уходила вниз. Там женщина усердно строила дом из влажного песка, но едва она заканчивала, как стены высыхали и осыпались. Пара стариков, невидимых друг для друга, катили по тропе камень. Они толкали его в разные стороны и не обращали внимания на Алексоса, пытавшегося им это объяснить. Писец трудился над длинным свитком, расстеленным на песке, как широкая дорога. Он непрерывно писал, что-то бормоча про себя.
— Что ты делаешь? — спросил Алексос, подтаскивая Аргелина ближе.
— Перевожу. — Писец не поднимал головы от иероглифов.
— Скоро ты закончишь?
Переводчик заморгал, потом в изумлении поднял глаза на нежданных гостей. Глаза были подслеповатые, светло-голубые. В зрачках, словно звездочки, мерцали желтоватые искры.
— Я не могу остановиться. Если прекращу — мир погибнет. Разве не видите? Это история нашего мира.
Несмотря на спешку, без устали гнавшую его вперед, Аргелин спросил:
— Это она тебе сказала?
— Это чистая правда. — Писец снова склонился над свитком Они заметили, что местами пергамент осыпался, был изгрызен жуками. На месте ярких картушей с древними именами зияли рваные дыры.
— Каким проступком ты заслужил такое наказание?
Ответил он не сразу. Быстро мелькало перо.
Потом сказал:
— Я перенес золотой дар из ее храма в сокровищницу моей семьи.
Аргелин невесело рассмеялся.
— Не слишком ли суровое наказание за мелкое воровство? Какие же ужасы она готовит мне? — И потащил мальчика дальше.
— Пойдем. Ты все равно не сможешь освободить всех.
— Я бы смог. — Алексос уныло плелся за ним. — Но ей это не понравится. А ведь ты не хочешь сердить ее, верно? Ты уже придумал, что ты сделаешь, когда мы придем к ней? Просить ее — бесполезно. А предложить ей ты ничего не можешь…
— У меня есть ты, чокнутый мальчишка. — Генерал вгляделся в расстилавшуюся впереди темную равнину. — И кое-что еще.
— Что же? — Казалось, Алексос сгорает от любопытства.
Генерал мрачно смотрел вперед.
— Любовь, — сказал он. — Жгучая, как лихорадка.
* * *
Голос звучал искаженно.
— Он возвращается. Приходит в себя.
Он ощутил во рту сладковатый вкус и сразу узнал его. Это был вкус воды из Колодца Песен. Кто-то поднес эту воду к его губам, он отпил и вспомнил пригоршню хрустальной чистоты, которую торопливо проглотил там, за пустыней. Та вода растворила внутри него некий туго завязанный узел, унесла прочь оживших мертвецов из ночных кошмаров, помогла преодолеть извращенную ненависть к самому себе, отравлявшую ему сны.
Он поднял глаза на тройную маску Бога.
— Это ты? — прошептал он.
Но это был не Бог. Пелена перед глазами затрепетала и распалась; он очутился в комнате, залитой солнечным светом, и вокруг него стояли Сетис, Ретия и Лис.
Шакал облизал пересохшие губы. Его тошнило и трясло, он совсем обессилел, но не намеревался показывать этого никому. Он собрал все силы и выдавил холодную улыбку.
— Кажется, я еще не умер, — прошептал он.
* * *
Лицо в маске склонилось к Мирани.
— Не подходи ближе.
— Гермия?
— Ты знаешь, кто я такая.
Да, она знала. С длинных ногтей капала вода, синее платье мерцало и переливалось, как морские волны. Несмотря на влажную жару, Мирани содрогнулась. Царица Дождя бесстрастно взирала на нее сверху вниз.
— Это не Сады…
— Верно, не Сады. Там ты уже побывала. И сама это знаешь. — Крокодилья морда немного приподнялась; голос Царицы Дождя стал сумрачным. — Именно здесь ты и остановишь Аргелина.
Голос Мирани задрожал, но она храбро заявила:
— Но как? Убью его? Мы же и так все мертвы, разве нет?
Царица рассмеялась. От ее смеха содрогнулся Храм, по неглубоким лужицам на полу пробежала рябь. На платье к Мирани уселись стрекозы.
— Есть и другие пути. Сделай так, чтобы он всё забыл.
— Что забыл?
— Гермию и ее смерть. Тебе поможет вот это.
Одна рука вытянулась; влажные пальцы протянули ей плеть. Мирани сглотнула, потом стала карабкаться по ступеням. За мокрыми сандалиями тянулся след из водорослей. На вершине она протянула руку, взяла тонкий стержень, и на миг ее пальцы коснулись руки Царицы. Плоть была холодная, податливая, как вода.
Мирани поглядела на плеть. Она была увита золотыми и черными лентами, украшена узлами и фаянсовыми бусинами.
— Как же он забудет ее?
— Коснись его этой плетью. Тогда он до скончания времен будет странствовать по Иному Царству, отыскивая причину, которая привела его сюда, а ты, Архон и толстяк, который пришел с вами, сможете вернуться. Наверху вас ждет война; придется поддерживать Оракул, потому что люди должны слышать голос Бога. А Аргелин теперь мой.
Царица Дождя подняла голову; глаза из-под маски устремились на болото.
— Он идет. Сделай, как я велела, жрица. Иначе мой гнев падет и на тебя тоже.
Мирани обернулась и побежала вниз по ступеням.
Дорога ведет сквозь свет и сквозь тьму
Он пошатывался, но шел. Над ним хлопотал встревоженный Лис.
— Тебе надо отдохнуть.
— Некогда. — Шакал был бледен, на коже еще не просох пот, но в глазах горела прежняя холодная насмешка. Он с трудом выпрямился во весь рост, оглядел себя в серебряное зеркало. Потом сказал:
— Старик сделал, как обещал. Если она вынудит его поплатиться за это, клянусь, Сетис, я отомщу за нас обоих.
— Я не жажду возмездия. — Сетис уныло опустился в кресло. — Хочу только, чтобы отец оказался здесь.
Он не находил себе места от страха. Неужели Мантора убила отца? И где Телия?
Шакал сказал:
— Теперь дела пойдут быстрее. — И обернулся к Девятерым.
Девушки усадили Криссу на табуретку у окна. Тетия и Гайя не спускали с нее глаз. Прелестная блондинка все еще кипела от злости, сидела, демонстративно отвернувшись от всех, а когда Шакал окликнул ее:
— Пресветлая, — она даже не моргнула глазом.
Грабитель могил взял ее за подбородок.
— Не прикасайся к ней, — огрызнулась Ретия, но он нетерпеливо повернул к себе лицо Криссы.
— Я не виню тебя за то, что у тебя такие родственники, — холодно произнес он. — Но ты должна знать: мы никогда больше не сможем тебе поверить.
Крисса смахнула слезы с покрасневших глаз. Хлюпнула носом, плюнула на пол прямо перед Шакалом и опять отвернулась.
За окном полыхало пламя. С храмового парапета сыпались осколки растрескавшихся камней. Ретия вскочила и преградила путь Шакалу.
— Надо действовать. Иначе мы пропали.
Они стояли друг перед другом, высокий мужчина и высокая женщина, которым предстояло принять нелегкое решение. Потом Шакал отступил на шаг, протянул руку.
— Согласен. Ни тебе, ни мне не должно обсуждать выбор богов. Гласителем останется Сетис. Но вы — Девятеро, и на ваших плечах лежит забота об Оракуле. Пора возобновить работу.
Он вернулся к Джамилю. Тот стоял у окна и глядел на варваров, тысячами переправлявшихся через синюю гладь пролива.
— Принц, ты можешь уйти. С этой минуты я тебя освобождаю. Ретия, дай сигнал флоту. Пусть идут сюда.
Она изумленно взглянула на него.
— Какой сигнал?
Он улыбнулся.
— Полно, пресветлая, не надо недооценивать мою проницательность. Ты ведь уже заключила некие договоренности с флотом.
На миг она оцепенела. Потом обернулась к девушкам.
— Персида, Тетия, идите со мной.
Они ушли, бросив мимолетный взгляд на Сетиса.
Сетис удивленно посмотрел на грабителя могил.
— Почему ты вдруг передумал?
Шакал пожал плечами. Потер рукой шею и посмотрел на пальцы — они были еще влажные.
— Не знаю, — ответил он.
* * *
Она их слышала. Слышала тихий плеск шагов по болоту, мерное чавканье мутной жижи. Раз или два уловила взволнованный шепот Алексоса, рычание — то ли Аргелина, то ли Орфета. Затем звуки стали другими — видимо, путники достигли лестницы. Шарканье, влажные шаги, тихий лязг металла.
В темноте Мирани присела на корточки возле дверного проема. С мокрых волос капала вода, юбка прилипла к коленям Плеть у нее в руках казалась удивительно легкой — видимо, она была сделана из бальсового дерева. Шнуры, оплетавшие рукоятку, шелестели при малейшем движении. Она осторожно сомкнула пальцы вокруг рукояти. Какое волшебство таится в этом талисмане? Неужели он одним прикосновением заставит человека забыть то единственное, что движет им, последнее всеохватное стремление? А если заставит, то каким он станет тогда, без угрызений совести, без навязчивой мечты найти Гермию, неустанно толкающей его вперед? Без своей порушенной любви — останется ли он прежним Аргелином?
В дверной проем легли тени. Как будто бы снаружи было светлее. Тени мужчины и мальчика, рука об руку, они удлинялись, приближались, окруженные роем стрекоз. Под высокими сводами раздались тихие шорохи, как будто пришествие Архона пробудило насекомых и мышей, птиц и скорпионов.
Мирани напряглась.
В дверь вошел Аргелин.
Он огляделся по сторонам, поднял голову. В жемчужном свете его лицо растеряло былую аккуратную привлекательность; складки залегли глубже, топорщилась нестриженая борода, усталые глаза потухли. Он словно стал намного старше.
А Алексос у него за спиной совсем не изменился. Он благоговейно обратил вверх красивое лицо. Мирани ждала. Орфета не было. Где он? Караулит снаружи на случай засады?
Озадаченная, она оперлась рукой на мокрый пол.
У генерала не было меча. Его рука крепко сжимала пальцы Алексоса. Аргелин поднял глаза на фигуру, сидящую на троне.
На миг оба оцепенели. Потом Алексос прошептал:
— Не бойся, генерал. Она не настоящая, это всего лишь статуя.
И, приглядевшись, Мирани поняла, что мальчик прав, что грозная Царица Дождя обратилась в каменное изваяние, заросшее лишайниками и растрескавшееся от непогоды; темные прорези для глаз в длиннорылой маске затянулись кружевом паутины.
Аргелин пробормотал:
— Хоть в камне, хоть во плоти, она меня не остановит.
И шагнул вперед, таща за собой Архона.
Мирани встала.
— Алексос!
— Мирани! — От его восторженного крика встрепенулись вспугнутые жуки. — Как ты сюда попала?
— Так же, как ты. Через болото. — Она подошла, оставляя за собой влажный след. — Где Орфет?
Мальчик нахмурился, снизу вверх глянул темными глазами на генерала. Голос Аргелина прозвучал жестоко.
— Мы бросили толстого пьяницу. Он был у нас камнем на шее. — Его взгляд устремился на плеть в руке у Мирани. — Что это?
Она подошла к нему. Встала так близко, что не пришлось бы даже тянуться к нему; ее пальцы трепетали, сжимая хрупкое дерево. Он с подозрением огляделся.
— Ты взяла эту штуку у статуи? Зачем?
Он почуял угрозу. Стоит ей только прикоснуться к нему плетью богини — и его безумное путешествие окончится. Гермия навсегда останется в Садах, а она с Алексосом найдет Орфета и, может быть, отыщет обратный путь. Так будет лучше. И для них, и для него.
Она это понимала.
Но все-таки у нее не поднималась рука.
«Не вини меня, — подумала она. — Это всё, что у него осталось».
Она улыбнулась Алексосу.
— Эту? Да просто так. — Злясь на себя за слабость, за глупую доброту, она развернулась и отшвырнула плеть. Та высоко взлетела под темными сводами, завертелась, со свистом рассекли воздух бесчисленные шнуры. Алексос восторженно взвизгнул: вращаясь, плеть полыхнула золотым и алым пламенем, окуталась длинными сполохами огня, рассыпалась и погасла. На мощеный пол посыпались искры. Храм содрогнулся сверху донизу.
Мирани пошатнулась и упала. Распростершись на мокром полу, поглядела вверх и увидела: каменные своды растворились, превращаясь в кружево, а потом растаяли. Как будто высохли под лучами солнца темные озера стоячей воды. В синем небе засияло солнце, спустилось по небосводу им навстречу, и воздух вокруг него потрескивал от жара, как будто шелестел жесткими крыльями огромный жук.
Стены сотряслись. Алексос пронзительно вскрикнул от ужаса: по полу у него под ногами стремительным зигзагом пробежала черная трещина, полная темноты. Он упал навзничь. Аргелина тоже отбросило назад, но он все равно цеплялся за руку мальчика, подтаскивая его к себе.
Солнечная сфера спускалась все ниже, заливая их руки и лица огненными брызгами. Его жар опалил их, невыносимая тяжесть прокатилась над распростертыми телами, опалив кончики волос Мирани, наполнив светом кирасу Аргелина и грубую тунику Алексоса. Оно скатилось в глубокую расщелину посреди пола и с раскатистым рокотом погрузилось в темную глубь земной тверди, и мир раскрылся, принимая его. И на краткий миг Мирани почудилось, будто она видит громадного зверя, катящего солнце. Его черный панцирь блестел, как базальт, шевелились острые челюсти, шелестели свернутые крылья. Скарабей.
Из расщелины поднимался пар. Вглубь уходил гладкий, оплавленный след.
А с неба на них посыпались тысячи крошечных искр.
* * *
Навстречу ей по ступенькам, подпрыгивая, поднимался факел. Ретия отрядила всех рабов и жриц, каких нашла, на сбор хвороста и дров. На платформе Оракула разложили высокий костер, и Ретия, не дождавшись, пока девушка поднимется на последнюю ступеньку, выхватила у нее пылающий факел и поднесла к хворосту.
Далеко над морем разгоралось солнце, хотя до восхода оставалось еще несколько часов. Накануне Дня Скарабея поломался извечный ритм чередования дня и ночи. Солнце катилось сквозь туман, окутанное клубами пара, и в розовом рассветном небе сердито кричали разбуженные чайки и альбатросы.
Ретия обошла маяк со всех сторон, поджигая его факелом. Вспорхнули искры; едва заметное пламя проникло в сердцевину дровяной груды, поленья вспыхнули и затрещали.
— Они его заметят? — встревожен но спросила Персида. — На таком расстоянии…
— Они будут следить. Я им велела ждать сигнала. — Однако Ретия, смахнув сажу с лица, отшвырнула факел и тоже вгляделась в морскую даль. Предутренний ветерок взъерошил ей волосы.
Горизонт был окутан туманом, солнце висело на месте, словно шляпка медного гвоздя. Птицы смолкли и, хлопая крыльями, улетели прочь. Над Островом повисла зловещая тишина.
И тут, далеко в море, над миром пробежала рябь.
Ретия обернулась к Шакалу и Сетису, бежавшим к ней по лестнице, и воскликнула:
— Землетрясение!
Мир содрогнулся. Сетис отчаянно ухватился за пустоту и упал в кусты полыни. От терпкого запаха закружилась голова. Он стукнулся о высохшую землю, возле него юркнула в норку ящерица. На миг показалось, будто всё Двуземелье раскалывается на части, живые меняются местами с мертвыми.
Затрещали скалы. Из расселины Оракула взметнулось облако пыли. Сетис с трудом поднялся на ноги, закашлялся, прочищая горло. Остатки мусора рухнули вниз; трещина раскрывалась все шире и шире.
Сетис едва удерживался на самом краю темноты.
Потом кусты, и край расселины, и норка ящерицы рухнули в зияющую пасть. Он вскрикнул, ухватился за камни. Но не удержался и, громко крича, полетел вслед за ними в бездонную пропасть.
* * *
Мирани, встав на четвереньки, заглянула в туннель.
— Надо следовать за ним.
На лице у Аргелина зияла ссадина, он свирепо вытер кровь.
— Ни за что!
— Но это же тот путь, который мы ищем! Врата, сквозь которые жук выкатывает солнце! — Она в нетерпении схватила Алексоса и потянула его к темноте.
Мальчик, растянутый между ними, вскрикнул:
— Не могу, Мирани! Я прилип!
Девушка с удивлением обнаружила, что их ладони склеены желтой тягучей смолой; она потянула сильнее, но Аргелин по-прежнему крепко держал мальчика.
— Это ловушка, — прорычал он. — Думаешь, я не знаю, что она была тут, пока мы не пришли? Думаешь, я не чую ее склизкий запах? Какие заговоры она с тобой строила? Я не позволю затащить меня в какую-нибудь дыру, чтобы гнить там до скончания веков! — Он обернулся, поднял глаза на раскрашенную лишайниками статую.
— Ты меня слышишь? — заорал он. — Я до тебя доберусь, даже если для этого придется разнести в клочки всё Иное Царство!
— Тише, — перебил его Алексос. — Послушай.
В полумраке что-то зашуршало. Сначала тихо, потом громче. Плеск, перестук. Мирани поспешно обернулась. За дверью темнели какие-то силуэты. Они ползли вверх по лестнице, и их чешуя шуршала по мокрому мрамору, извивались из стороны в сторону тяжелые хвосты. Зловещая поступь неуклюжих чудовищ, выбравшихся из болота.
— Крокодилы. — Мирани в ужасе уставилась на генерала. — Надо идти!
Но вместо этого генерал встал лицом к двери. Мирани лихорадочно пыталась отделить руку от ладони Алексоса, изо всех сил ухватилась за запястье другой рукой, дернула. Но пальцы оставались накрепко сплетенными.
— Сделай же что-нибудь! — в отчаянии крикнула она мальчику. — Ты же Архон! Освободи себя! Скорее!
Алексос горестно пожал плечами.
— Мне страшно, — прошептал он.
Аргелин выругался, стал шарить левой рукой в поисках оружия, нашел только маленький нож и опять выругался, видя его полную никчемность.
— Набери камней! Чего угодно!
Алексос посмотрел на Мирани, она не шелохнулась.
— Мы уходим через этот туннель, — твердо сказала она.
В дверном проеме кишели гладкие зеленые тела, сверкали маленькие глазки. Крокодилы были изумрудные, усеянные драгоценными камнями. С гребней на горбатых спинах свисали мокрые водоросли, вывернутые лапы царапали мощеный пол. Один из монстров разинул пасть, показав желтые зубы, острые, как бритва.
Аргелин тащил Алексоса все ближе к чудовищам. В руке он держал небольшой нож, и только после первого взмаха Мирани догадалась, каковы его намерения. Она вскрикнула, бросилась вперед, закрыв собой мальчика. А крокодилы уже заполонили всё нескончаемой зеленой волной.
Алексос кричал, вырывался. Аргелин рубанул ножом по запястью мальчика. Брызнула кровь, лезвие отклонилось вбок. Тут за нож ухватилась Мирани, в порыве ненависти она что есть силы толкнула генерала, он ударился о землю у подножия статуи и остался лежать неподвижно.
Задыхаясь, Мирани поднялась на колени и провела ножом вокруг себя, описав широкий полукруг.
Со всех сторон, блестя чешуей, надвигались длиннорылые звери.
* * *
Шакал торопливо обвязал веревку вокруг пояса. У него за спиной Лис без конца выкликал Сетиса.
Жерло Оракула извергало только пыль и тишину. На другой его стороне адским пламенем пылал маяк.
— Бесполезно. Если он и жив, то сильно покалечился. — Шакал бросил конец веревки двоим из своих людей и стал осторожно спускаться в расселину. Сначала посмотрел вниз, под ноги, потом поглядел на Ретию.
— Оставляю Остров на тебя, госпожа. Шакалу пора вернуться в свои гробницы. — Он наморщил лоб. — Мои люди останутся и будут сражаться рядом с тобой. Желаю удачи.
Ретия выпрямилась и, глядя, как он исчезает в расселине, сказала:
— Не волнуйся за нас. Бог не допустит, чтобы это место попало в руки врагов.
Из глубины донесся его приглушенный голос:
— Он же не остановил Аргелина.
Ретия фыркнула.
— Тогда я еще не была Гласительницей.
«Ты и сейчас не стала ею, пресветлая».
Эти слова, искаженные, гулкие, вырвались из Оракула. На мгновение повисла напряженная тишина, Девятеро переглянулись, Гайя, распахнув глаза, испуганно посмотрела на Персиду. Ретия в изумлении всматривалась в опаленные, пожелтевшие от серы уста Оракула.
— Что ты сказал?
Расселина хранила молчание. Только Джамиль вскрикнул и указал куда-то вдаль.
— Пресветлая! Смотри!
Далеко в море из тумана показался нос корабля.
Потом еще один. Еще и еще.
* * *
— Тащи его! — Мирани подхватила Аргелина за плечи, но он был слишком тяжел. — Кираса. Сними ее. — У нее от ужаса дрожали пальцы.
Алексос помогал одной рукой, всхлипывая. С его пальцев текла кровь. А кровожадные создания Царицы Дождя неумолимо приближались. Застежки были кожаные, тугие. Мирани лихорадочно пилила их ножом; справившись, она стянула с него кирасу, но все равно у обоих едва хватило сил сдвинуть генерала с места.
Возле ее ноги лязгнули острые зубы. Мирани вскрикнула, бешено лягнула свирепую тварь.
— Пусти меня! — завизжал Алексос.
— Нет! Ни за что! — Гладкие стены туннеля были совсем близко, изнутри тянуло прохладным ветерком.
— Пусти, Мирани! Так надо! Смотри, они совсем близко!
Она оглянулась.
И за стеной полумрака увидела пламя.
Оно подымалось, как солнце, вкатилось на вершину лестницы. Его нес, высоко подняв над головой, могучий человек с кривым бронзовым мечом в руке. Он издал грозный вопль, и темные твари испугались его, засновали в панике, разбегаясь по углам.
Орфет прокладывал себе путь, пинками разгоняя крокодилов. Он тыкал факелом им в челюсти, изрыгал проклятия, и свирепый гнев его наполнил душу Мирани благоговейным ужасом. Пробившись к ней, он презрительно посмотрел сверху вниз на Аргелина, и все увидели у него на лысой голове кровавую рану. Не говоря ни слова, он передал Мирани факел, а Алексосу — меч, подхватил Аргелина под мышки.
И потащил генерала в темноту, как дикий зверь — свою добычу.