В первый вечер, чтобы отметить начало путешествия, на корабле был объявлен торжественный банкет одновременно в нескольких обеденных залах. Пары, предпочитавшие поужинать отдельно, могли это сделать за маленькими столиками, накрытыми на двоих. А пассажиры, пожелавшие воспользоваться банкетом по случаю начала круиза и поближе познакомиться с другими отдыхающими – таковых было большинство, – могли выбрать себе место в главной зале за круглыми столами на восемь человек, расположенными вокруг просторного танцпола. Ансамбль из восьми музыкантов приветствовал туристов, исполняя нон-стоп мелодии времен их молодости, то есть в основном музыку пятидесятых годов.

На входе в один из основных залов, вмещавший до трехсот человек, Николь и ее муж столкнулись с четой Люджеров. Морис Люджер просиял, узнав молодую женщину, которая любезно предложила ему свою помощь у бассейна. Пожилой миллионер, в силу полученного строгого воспитания, никогда не осмелился бы навязать свое общество молодой журналистке, выглядевшей великолепно в вечернем черном платье. Но Николь, обратившись взглядом к мужу и получив его немое согласие, пригласила Люджеров присоединиться к ним, и те поспешили согласиться.

Они выбрали один из свободных столов; тот, однако, пустовал недолго, поскольку пожилая пара, представившаяся как мистер и миссис Гувер, вскоре попросила позволения присесть. Ни журналистка, ни Люджеры не были против, что оказалось ошибкой, так как Гуверы, похвалявшиеся своим пятидесятилетним союзом, казалось, присоединились к обществу только для того, чтобы упражняться в спорах. Присутствие совершенно незнакомых людей, по-видимому, лишь стимулировало это занятие любимым «видом спорта».

«Что же происходит, когда они остаются одни, без посторонних, которые все же вынуждают их сдерживать проявление своих чувств!» – подумала Николь.

Сначала Николь с Роджером полагали, что Гуверы и Люджеры будут их единственными соседями по столику. Они посматривали друг на друга, комически поднимая брови: вечер предстоял долгий, а Гуверы, не прекращавшие пикировку с того момента, когда вошли в зал, не давали друг другу передыха, обмениваясь победоносными ударами с помощью внешне вежливых ядовитых фраз, удерживаемых до сих пор в секрете. Миссис Люджер, отпускавшая любезные реплики в первые минуты общения, очень скоро замкнулась в неприятном молчании. На речи Николь или миссис Гувер, дамы весьма внушительных габаритов, она отвечала односложно, поскольку сразу же начала завидовать той явной симпатии, которую журналистка внушала ее мужу. Она все более и более болезненно переносила общество посторонних людей, так как была на десять лет старше мужа и, кроме того, болезнь не оставляла ей никаких шансов конкурировать с юной соседкой по столику. Ох уж эти чертовы мужчины!

И все же Гуверы забавляли Николь, особенно с того момента, когда ведущий между двумя оркестровыми пьесами попросил минуту внимания, чтобы сообщить присутствующим гостям о знаменательных датах. Одна женщина отмечала свой девяносто пятый день рождения (она ходила без трости и поднялась, чтобы поприветствовать собравшихся, восхищенных ее замечательным долголетием), престарелая чета праздновала шестидесятилетие свадьбы, Гуверы – пятидесятилетие, и, хотя они не прекращали ссориться, шпыняя друг друга по поводу и без повода, они тоже встали, чтобы поприветствовать всех, и даже отважились на забавную глупость – романтический поцелуй, вызвавший нескончаемые овации зала.

Роджер, глядя на этот паноптикум, хохотал как сумасшедший, этот смех заразил и Николь. Но у нее хватило ума не обижать Гуверов, она взяла мужа за руку и увлекла танцевать, тем более что оркестр принялся оглушительно громко играть песню «Какими мы были», которая сделала знаменитой Барбру Стрейзанд.

Потребовалось несколько ностальгических мелодий, чтобы неуемная веселость Николь и Роджера поутихла.

– Нехорошо смеяться над людьми, – упрекнула Николь супруга.

– Но ты тоже смеялась.

– Ты хохотал как сумасшедший, а когда ты так смеешься, то это сильнее меня.

– А теперь, – чуть гнусаво произнес Роджер, имитируя манеру ведущего (прошло очень много времени с тех пор, как он изображал кого-то, а именно так он завоевал частичку сердца Николь), – теперь, – продолжил он, – нам хотелось бы знать, сможет ли неразлучная чета Гуверов каким-то чудом прекратить ругаться хоть на тридцать секунд? Удастся ли им поприветствовать собравшихся и поцеловаться?

У Николь от смеха слезы навернулись на глаза.

Уже давно она так не смеялась. Вместе с мужем. Или одна. Да, очень давно. Как случилось, что их брак погряз в этой удручающей монотонности? Прежде Николь и Роджер постоянно смеялись, тогда их забавляло все, так же как теперь все становилось предметом разногласий, малейшая деталь вызывала споры и бесконечные жалобы: сливки для кофе, незакрытый тюбик зубной пасты или пролитый шампунь. И чем они, в сущности, отличались от Гуверов? Мелочи быта, над которыми им следовало бы подшучивать, ныне раздражали их, более того, их значение непонятным образом разрасталось до гигантских размеров.

– Будь серьезнее, – прошептал ей на ухо супруг.

– Почему, это так забавно, – возразила Николь.

– Потому что позади нас Гуверы.

– Я тебе не верю.

Он сделал оборот, и Николь вынуждена была констатировать, что Роджер не солгал, и это рассмешило ее еще больше. Она вновь расхохоталась, да так, что искорки смеха заразили Роджера, и поскольку Гуверы недоуменно уставились прямо на них, не понимая, с чем связана эта смеховая истерика, то молодая пара предпочла покинуть площадку и вернуться за столик.

И тем не менее, осторожно отирая слезы салфеткой из опасения повредить макияж, Николь говорила себе, что, если бы не этот взрыв веселости, вечер мог бы оказаться тошнотворно скучным, ведь Гуверы были самой утомительной и брюзгливой парой, какую ей когда-либо приходилось встречать.

Впрочем, продолжение обещало стать еще более интересным, поскольку перед их столиком неожиданно появилась пара: прекрасная купальщица, дефилировавшая днем у бассейна, со своим Адонисом.

Последний, бросив взгляд на два незанятых стула, спросил:

– Здесь свободно?

– Да, – тут же ответил Роджер, ни с кем не посоветовавшись.

Как и большинство мужчин, присутствовавших на банкете, он был живо впечатлен видом красавицы. Та была не столь обнажена, как в полдень у бассейна, но все же ее великолепное платье, расшитое розовыми блестками, помимо глубокого декольте имело снизу разрез, при каждом колыхании атласного подола открывавший длинные стройные ноги. На шее молодой женщины переливалось роскошное бриллиантовое колье.

Вначале Николь огорчилась. Поспешность мужа показалась ей неприятной. Но, быть может, он просто обрадовался тому, что молодая пара разбавит их однородное геронтологическое окружение. На корабле решительно преобладали люди довольно преклонных лет.

Однако Николь – помимо официанток и горничных – все же удалось заметить в зале нескольких молодых женщин. Они расположились за небольшим столиком (две девушки из этой небольшой группы были хороши собой и, похоже, избегали общения с соседками по столику).

Николь не могла решить, кто же они – подруги, позволившие себе веселые каникулы, или очередные кандидатуры на роль Марии Лопес в поисках своей следующей жертвы.

Что же касается прочих молодых женщин, то они были облачены в белую униформу – очевидно, медицинские сестры или сиделки, сопровождавшие своих престарелых подопечных. Кроме того, журналистка заметила в зале нескольких элегантно одетых юных красоток – должно быть, супруги толстосумов, вступивших во второй или третий брак, так как их спутники выглядели куда старше.

Молодая пара, подсевшая за столик, представилась: Ольга Чехова и Антон Третьяк. Оба говорили по-английски с явным русским акцентом, впрочем, они были изысканно любезны.

Ольга произвела на Николь хорошее впечатление. Несколько минут спустя, когда обе подошли к буфету, ломившемуся от закусок, Ольга шепнула ей на ухо:

– Благодарю вас за то, что приняли нас за столик. Старики очень любезны, но провести с ними весь вечер не очень-то приятно, а уж про Гуверов я и не говорю.

– Да уж.

– Эти люди заставляют серьезно задуматься о мрачных перспективах брака.

– А вы замужем? – живо осведомилась Николь.

– О нет! Впрочем, не знаю, выйду ли я вообще когда-нибудь замуж.

– А я было решила, что Антон и вы…

– О нет, мы просто партнеры.

– Партнеры?

– О, я идиотка, не сказала вам, чем я занимаюсь. Мы преподаем танцы. По желанию пассажиров даем им уроки.

– А, понятно… Это интересно.

Ольга положила себе маленький початок кукурузы и предложила блюдо Николь.

– Да, если можно, – откликнулась та.

Положив ей несколько штук, Ольга вернула позолоченную ложку на место и направилась к новым закускам.

– У вас очень красивое колье… – заметила Николь.

– О! – обронила Ольга насмешливым тоном. – Это один час работы. Арабский бизнесмен, который сходил по мне с ума, предложил пять тысяч долларов за ночь с ним. Я люблю деньги, но не до такой степени. И я подумала о другом. Заметив на шее его жены это колье, я предложила ему час танцев в обмен на ожерелье. Он охотно согласился, а его почтенная супруга даже не возразила. Нужно заметить, что эти арабские женщины вообще не имеют права голоса, к тому же она была увешана драгоценностями, как новогодняя елка. Танцевал араб из рук вон плохо, без конца пытался меня лапать, но все же держался в пределах приличий, и к тому же у меня остались бриллианты.

– Здорово…

– Заметьте, я вынесла маленький урок из этой истории, которой я не всегда хвастаюсь. Когда что-то дается слишком легко, то за этим обычно кроется какой-то подвох. Этот араб был отъявленным мерзавцем: бриллианты оказались фальшивыми. Вы только представьте: араб-мультимиллионер, который заставляет свою жену носить подделку!

Николь окончательно прониклась симпатией: решительно, Ольга вела себя мило, она вовсе не походила на созданный ею надменный, если не сказать ледяной образ.

В действительности она была очаровательной, забавной и очень естественной, и сидевшие за столом рядом с ней чувствовали себя комфортно, благодаря ее шуткам и рассказам.

Когда, возжаждав движения, все ринулись в атаку на танцпол, она предложила мистеру Гуверу потанцевать. Его жена, несомненно, напустила бы на себя недовольный вид, но Антон пояснил, что он и его компаньонка являются преподавателями танцев, и поспешил пригласить миссис Гувер.

После двух или трех музыкальных фрагментов Ольга вернулась за столик и, не переводя дыхания, на этот раз пригласила Мориса Люджера. Антону не удалось оказать любезность супруге Люджера, поскольку та, прикончив целую гору лангустов, практически сразу задремала. Казалось, ей снились сны, весьма благоприятные для пищеварения; по чистой случайности они сопровождались звучной отрыжкой, к счастью заглушаемой музыкой.

Морис Люджер, который отнюдь не отличался высоким ростом, рядом с Ольгой казался настоящим гномом, но изрядная разница в росте не делала их пару смешной, поскольку шестидесятилетний миллионер, никогда не бравший уроков хореографии, несомненно, обладал природным талантом к танцам, хотя вряд ли ему удалось бы пройтись в танце со своей женой, приковыванной к креслу.

Несмотря на то что Ольга была профессиональной танцовщицей, он умудрялся без труда следовать за ней, с легкостью выполняя трудные вариации танца ча-ча-ча. Русская блондинка была удивлена неожиданными талантами партнера, и на ее высоких скулах засиял румянец едва скрываемого удовольствия. Люджер был удивительно гибким партнером, к тому же его очаровательная преподавательница, вдохновленная открывшимися возможностями, позволила себе несколько виртуозных па, к которым Морис каждый раз ловко приспосабливался.

– Пойдем танцевать, – сказала Николь своему супругу под впечатлением их танцевальных достижений.

Но Роджер отказался следовать за ней, поэтому ча-ча-ча и танго они пропустили, однако когда оркестр заиграл «Последний вальс», он наконец согласился.

В течение долгих минут он кружил свою жену в танце, и молодой женщине почудилось, что между ними вновь мелькнула тень того волшебства, которое, как ей казалось, исчезло навсегда. Тогда, скользя в медленном вальсе, она позабыла обо всем: о недавней смерти месье Б., о подозрительных делах о наследстве, о том, что на борту «Корабля Любви», возможно, скрываются убийцы, которые не колеблясь избавятся от нее, поскольку она может раскрыть механизм их страшного бизнеса. Больше не было никого, кроме них с Роджером и музыки, соединявшей их. Волшебное впечатление усилилось, когда оркестр заиграл «Слишком молоды, чтобы любить», что звучало несколько иронично, учитывая преклонный возраст большинства гостей.

Но Николь не видела вокруг себя поседевших шевелюр и лысин, нахмуренных лиц, увядшей красоты, морщин, плохо скрытых пОд слоем румян, она вообще не видела никого, кроме Роджера.

Может, после всех ссор и неурядиц у их брака все же сохранился какой-то шанс и, несмотря на все проблемы – финансовые, любовные, профессиональные, – их паре суждено выжить?

От внезапно нахлынувших чувств у Николь к концу медленного танца закружилась голова, ей нестерпимо захотелось поскорее покинуть банкетный зал.

– Укроемся в спальне? – прошептала она на ухо Роджеру, как делала когда-то давно, доводя его до дрожи.

– Я уже полчаса не осмеливаюсь предложить тебе это.