Напряжение в зале судебных заседаний дошло до предела, когда судья Элис Грин, пятидесятилетняя, решительного вида женщина, сняв очки, объявила о том, что доводы обвиняющей стороны считает достаточными для начала процесса по рассматриваемому делу.

Четверо обвиняемых одновременно повернулись к своему адвокату, доктору Шмидту, на их лицах было написано крайнее удивление: разве не он убедил их в том, что мотивы для продолжения дела, по всей видимости, беспочвенны и что их оппонентов разнесут в пух и прах за несколько минут? Почтенный адвокат и сам пребывал в крайнем замешательстве. За тридцать пять лет практики умудренный опытом шестидесятидвухлетний юрист редко бывал настолько удивлен вердиктом судьи.

Следует отметить, что в прошлом он нередко сталкивался с судьей Грин в качестве противника. В его глазах она была лишь старой девой, ненавидящей мужчин. Он подозревал, что она является тайной сторонницей лесбийского культа, что могло объяснить ее безжалостность к обвиняемым при рассмотрении дел об изнасиловании.

Узнав, что на предварительное слушание дела его четверых клиентов назначена именно она, адвокат сразу сказал себе, что это сущее невезение. Однако он до последней минуты был уверен, что сумеет повернуть ход событий в пользу своих клиентов. Ведь они были не только добропорядочными гражданами с безупречной репутацией, у которых, естественно, не было никаких связей с криминальным миром, но и, так сказать, столпами общества. К тому же обвинения против них были выдвинуты какой-то псевдоактрисой, неуравновешенной особой, пытавшейся покончить с жизнью, а в качестве единственного свидетеля выдвинутого ею обвинения выступала проститутка, — таким образом, исход дела был очевиден!

Вик Джексон, сидевший справа от адвоката, придвинулся к нему с ошеломленным видом:

— Но это какая-то бессмыслица, Шмидт! Вы не можете позволить ей сделать это!

Впервые с момента их встречи несколько недель назад он не обратился к нему с привычным «доктор», что прозвучало почти оскорбительно. Внутренне он злился на себя за то, что воспользовался услугами этого якобы блестящего адвоката.

Шмидт попытался было его успокоить и урезонить: на данном этапе решение судьи является окончательным. И у его четверых подопечных и у него самого не было другого выбора, как только предстать перед судом в день, когда будет назначен процесс. Машина правосудия приведена в действие и, ничто не могло ее остановить.

— Мы столкнулись с истерией, я ничего не могу здесь поделать! — сказал он, закрывая свою папку.

Потрясенные не меньше, чем Джексон, трое соответчиков представили, в какой кошмар они угодили. Белый как полотно литературный критик Джозеф Харви нервно крутил в руках свою шляпу. Обычно многословный, он не мог выразить свое изумление тем, какой оборот приняло дело. Конечно, он не мог предугадать исход процесса, однако по меньшей мере был уверен в одном: коллеги-литераторы, ненавидевшие его, возможно, за полученное по наследству состояние либо разозленные его невыносимой претенциозностью (он строил из себя гения, хотя за всю свою жизнь не опубликовал ничего, кроме крошечного, правда тем не менее нашумевшего, эссе о Марселе Прусте), не упустят возможности раздуть эту историю и воспользуются ею, чтобы извалять бедолагу в грязи, припомнив ему его увлечение крысами.

Во всяком случае, от его привычной спеси не осталось и следа. Правосудие, словно смерть или неизлечимая болезнь, предоставляет возможность каждому, особенно тем, кто до этого не был потрепан невзгодами жизни, почтительно склониться перед судьбой.

Он искал ободрения у банкира Степлтона, сидевшего справа от него, последний, привыкнув к сдержанности банковских заседаний в изолированных от внешнего мира залах, в первый раз в своей жизни испытывал публичное унижение. Он теребил повязку на руке, как будто неосознанно пытался снять ее или сделать так, чтобы она исчезла, словно по волшебству.

Однако Томас и молодой прокурор заметили его перевязанную руку. Катрин говорила, что укусила банкира именно за руку и даже ударила его канделябром: Томас дорого бы дал за то, чтобы иметь возможность, заглянув под бинты, разрешить мучительный вопрос о том, есть ли там следы укуса.

Скорее всего банкира нервировал интерес, проявляемый Томасом и многими присутствующими в зале суда, поскольку Катрин, ловко подведенная прокурором к этому моменту, рассказывая об изнасиловании, пояснила, каким образом ей удалось ранить одного из издевавшихся над ней мужчин — человека, описание внешности которого совпадало с тщедушным обликом низкорослого лысеющего банкира.

Финансист во время этого рассказа проявлял завидное хладнокровие: не выказывая никаких эмоций, он спокойно держал перевязанную руку на столе у всех на виду. Но в атмосфере ожидания, воцарившейся в зале перед оглашением решения судьи, его вдруг охватила необычайная нервозность, словно вдруг до него дошло, что эта деталь может выдать его. Впрочем, он не сумел взять себя в руки, так как мысль о том, что придется объяснить жене присутствие девочек по вызову на приеме у Джексона, взбудоражила его.

Супруга банкира, находившаяся в зале, сверлила его подозрительным взглядом, ее зрачки сузились от злости и нетерпения. Банкир, увидевший ее разъяренное лицо, понял, что ему предстоит пережить настоящую бурю, ему необходимо подыскать оправдание, в которое она в худшем случае не поверит. Может быть, следует сказать, что он понятия не имел о том, что ждало его на этом вечере бывших выпускников, что он вернулся оттуда совершенно невинным. А при мысли о неминуемой огласке и административном совете он вздрогнул: финансисты всего мира боятся гласности, особенно той, что попахивает скандалом.

Что же до четвертого обвиняемого, то в глубине души он метал громы и молнии. С самого начала Губерт Росс не испытывал доверия к Шмидту: он предпочел бы прибегнуть к услугам своего собственного адвоката, который в прошлом уже неоднократно вытаскивал их с его знаменитым шефом из весьма щекотливых ситуаций. Теперь Росс горько сожалел о том, что не подчинился первоначальному импульсу, подсказывавшему, что следует замять это дело в самом зародыше, сунув деньги этой юной стерве: за деньги можно купить все, тем более что речь идет о какой-то безвестной нищей актриске. За пятьдесят тысяч долларов, что составляло ровно половину от суммы, которую они заплатили лишь за то, чтобы в адвокатской конторе открыли досье по их делу, эта психованная девица отказалась бы от своего дурацкого обвинения. А теперь ему придется столкнуться с представителями средств массовой информации, и, возможно, босс потребует его добровольного ухода в отставку (достаточно будет предложить его вниманию соответствующие бумаги, и бедняге ничего не останется, как их подписать). Впрочем, мэр может оставить все в подвешенном состоянии, пока не закончится вся эта неправдоподобная история.

Он сгорал от желания выкрикнуть все это адвокату в лицо, но удовольствовался тем, что изобразил на челе благородное и молчаливое негодование.

За соседним столом, где сидели Катрин, Томас, Джулия, Наташа, та самая девушка из агентства «Heart», и молодой прокурор Пол Кубрик, были заметны проявления самых различных чувств. На лицах цвели улыбки облегчения, слышались тихие смешки. Несмотря на явную нервозность, Катрин впервые за долгое время выглядела почти счастливой. По крайней мере, она заставила выслушать себя, и, возможно, если все пойдет хорошо, ей удастся добиться правосудия.

Однако, вопреки одержанной маленькой победе, безмерная печаль, жившая в глубине ее души, не исчезла, и причиной тому был не только непреходящий стыд за все мучения, выпавшие на ее долю. Несколько раз за время заседания она вглядывалась в зал в надежде увидеть единственного человека, который действительно что-то для нее значил: Роберта, своего Роберта. Девушка страстно желала, чтобы, учитывая чрезвычайные обстоятельства, он пришел в суд, пришел ее поддержать, и кто знает…

Но нет, он не пришел и не позвонил. Не было даже письма. «В толпе порой вам не хватает лишь одного», — сказал однажды Ламартин. И, даже несмотря на душевную теплоту окружавших ее людей, Катрин в этот момент чувствовала себя бесконечно одинокой.

Она отдала бы все на свете за один только знак от Роберта.

Девушка посмотрела на родителей, сидевших в первом ряду. С самого начала ей казалось, что они сомневаются в ее версии случившегося и подозревают в побеге из клиники, думают, что она, вознамерившись повеселиться, бросилась навстречу неприятностям и сама вляпалась в эту историю.

Но через несколько секунд все изменилось. Судья объявила, что обвинения, выдвинутые Катрин, являются достаточно вескими для того, чтобы начать судебный процесс. В один миг судья Элис Грин реабилитировала Катрин в глазах родителей. Возможно, их девочка говорила правду, возможно, это не выдумка, как это бывало в детстве, когда она фантазировала во избежание наказания или чтобы заслужить похвалу.

Томас с Джулией обменялись заговорщическими взглядами, и психиатр по-отечески положил руку на плечо Катрин. Он был счастлив одержать эту маленькую победу, хотя, конечно, риск был велик: теперь Джексон знал наверняка, кто является главной фигурой в этом деле, и если Катрин проиграет, то психиатр автоматически лишится работы.

Джулия тоже отдавала себе отчет, что ввязалась в игру с высокими ставками. Но она не боялась засветиться, присоединившись к расследованию. Она могла бы послушаться Томаса, который советовал ей не высовываться, но у нее были свои убеждения, и она была готова сражаться за них. И потом, Джулия хотела дать Томасу Гибсону возможность использовать все шансы, чтобы снять с себя обвинение. Если в процессе судебного разбирательства выяснится, что четверо подозреваемых, оказавшихся на скамье подсудимых, действительно виновны, то Томас будет полностью оправдан. И быть может, тогда между ними что-то произойдет, если, конечно, им удастся перевернуть страницу и забыть прошлое.

Что же до Наташи, настоящее имя которой было Нэнси Фарадей, то она закурила сигарету, она не то забыла, не то презрела запрет на курение в зале: ей было из-за чего переживать. Принимая во внимание специфику ее рода занятий, требующего профессиональной конфиденциальности, дача показаний в суде была для нее сопряжена с немалым риском. Проститутка рисковала в большей степени, чем Томас или Джулия. В суде непременно затронут вопрос об агентстве, которое послало ее на пресловутый прием 15 июля. К тому же она наперед знала, что, придя домой, обнаружит на автоответчике сообщение об увольнении, оставленное разъяренным патроном. Про восемь сотен долларов, которые он ей должен, следует забыть, по всей вероятности, она может поставить крест на этих деньгах. Этот кретин Кинг-Конг ухватится за возможность не платить их!

К тому же мир тесен, и другие агентства не будут настолько любезны, чтобы принять на работу девушку, осмелившуюся предать гласности профессиональные секреты, сохранение которых доставляет столько хлопот всем этим маленьким доходным заведениям, где в принципе никогда не нарушают закон.

Несмотря на род занятий, она была чувствительной особой и в конце концов согласилась дать показания, не вдаваясь в губительные для нее подробности. Катрин была симпатична ей, ее до слез потрясли фотографии, свидетельствовавшие об изнасиловании, молодая женщина слишком хорошо знала, через что той пришлось пройти!

Томас уже заплатил Наташе двадцать тысяч долларов. Эта сумма даст ей возможность сделать передышку… Или хотя бы, если не будет возможности найти новую работу, переехать. В любом случае ей, как и многим потерпевшим неудачу в Нью-Йорке, надоел Big Apple. По-настоящему здесь ее ничто не держало. Можно будет податься на юг, во Флориду или Калифорнию, в один из тех штатов, где процветает коммерция, основанная на женском шарме.

А в ожидании процесса ей было чем заняться. Вик Джексон, в прошлом ее постоянный клиент, который всегда платил ей аккуратно все до цента, во время дачи показаний смотрел на нее как на предательницу, что, впрочем, было недалеко от истины. Она увидела мстительный огонек, загоревшийся в его глазах, и от явной недвусмысленности этого немого послания по ее спине пробежал холодок. Этот извращенец вполне может быть опасен.

«В конце концов, что сделано, то сделано», — сказала она себе не без фатализма. Отступать было слишком поздно, и она не жалела о своем решении: в глубине души оно придавало ей веру в себя, которую так легко утратить, будучи представительницей древнейшей профессии. В этот момент один из охранников подошел к Наташе с просьбой затушить сигарету. Погруженная в свои раздумья, девушка аж подпрыгнула на месте.

Тем временем в другом конце зала развернулась аналогичная сцена: один из самых сдержанных и заинтересованных свидетелей происходящего забылся настолько, что раскурил сигару марки «Пантера», и охранник был вынужден обратиться к нему с предупреждением: злосчастный курильщик, а это был не кто иной, как Артур Кэмпбелл, вложил сигару в руки полицейскому и буквально через несколько секунд после объявления неожиданного решения судьи Грин (с первого же взгляда он отнес ее к разряду сексуально неудовлетворенных) спешно покинул зал.

Со своей стороны, молодой прокурор Пол Кубрик проявлял сдержанную радость. Перед тем как взяться за это дело, он долго колебался, настолько ничтожны были шансы на победу. Конечно, потерпевшая была хороша собой, но нельзя было забывать о совершенной ею попытке самоубийства, а также о наркотическом опьянении. Ее душевная неустойчивость могла произвести на судью невыгодное впечатление.

Да и потом, профессия актрисы сама по себе не внушала доверия, тогда как должности обвиняемых, за исключением литературного критика принадлежавших к истеблишменту — банкир, высокопоставленный чиновник, директор психиатрической клиники, — внушали суду глубокое почтение.

Конечно, они сделали первый шаг, убедив судью Грин, что собранный материал достаточно весом для процесса, но это еще не значит, что успех не обернется для Катрин и психиатра шумным провалом. К тому же судья Грин, за которой уже закрепилась слава бескомпромиссной сторонницы обиженных в подобного рода делах, к сожалению, не будет председательствовать на самом процессе, а потому им предстоит безусловно нелегкая задача — склонить на свою сторону нового судью и присяжных.

Воздерживаясь от преждевременного торжества, прокурор тем самым выказывал поразительную зрелость для человека его возраста — Кубрику было тридцать два, но он выглядел моложе лет на семь или восемь, что часто сбивало с толку его оппонентов, те принимали его за юнца, не слишком сведущего в процессуальных тонкостях и уловках матерых адвокатов.

И все же он был счастлив, что согласился взяться за это дело, так как игра стоила свеч.

В случае победы он мог мгновенно стать знаменитостью, а его артистичная внешность бесспорно является дополнительным козырем в мире юриспруденции, где все есть имидж и имидж есть все. Процесс, который начнется через два месяца, вне всяких сомнений, прикует к себе внимание средств массовой информации.

Ну а провал, который окажется первым в его юридической практике, почти безоблачной до этого случая, надолго затормозит его яркое восхождение по карьерной лестнице, породившее вокруг него немало завистников.

Прокурор принял участие в коротком совещании с судьей и адвокатом обвиняемых. В виду незапятнанной репутации последних, они были отпущены под залог в двести пятьдесят тысяч долларов с каждого.

Поскольку ее часть работы была выполнена, судья Грин, стукнув молотком в знак окончания заседания, удалилась. Все присутствующие поднялись с мест, и зал суда наполнился театральным шумом. Друзья обвиняемых окружили их, чтобы ободрить и громко выразить свою поддержку, тогда как родители Катрин направились к ней с поздравлениями.

Но Вик Джексон, наплевав на мнение адвоката, направился прямо к Томасу для выяснения отношений, что, как известно, обожают репортеры, а завтрашние газеты не преминут смаковать во всех деталях.

— Предатель! Идиот! Ты думаешь выкрутиться, свалив вину на нас! Но все знают, что это ты, Томас Гибсон, изнасиловал бедную девочку! Ты пытаешься манипулировать правосудием, чтобы избежать тюрьмы! Она вскружила тебе голову, да? Потому что похожа на твою покойную жену! Только тело у нее более упругое, чем было у твоей жены, не так ли? Она тебя волновала больше, эта девочка!

Журналисты лихорадочно записывали все эти смешные и в то же время взрывоопасные обвинения.

Томас хотел было разобраться с Джексоном. К счастью, тут вмешался Пол Кубрик, но напирающая толпа оттеснила прокурора, и только двое полицейских удержали оппонентов от драки.

Шмидту пришлось пустить в ход все ресурсы, чтобы защитить своего клиента. Он заставил его замолчать, хотя журналисты засыпали того вопросами. Впрочем, то же самое он посоветовал и остальным трем своим подопечным, провожая их к выходу, где стоял один из лимузинов, принадлежавших его конторе.

Томасу пришлось оставить в покое Джексона, не ответив на оскорбления. Он посмотрел на Джулию, которая все поняла, прикинув, какой эффект произвели бы выкрики директора на нее саму. И она лучезарно улыбнулась. Обвинения явно взбешенного Джексона, казалось, нисколько ее не задели.

На ступеньках здания суда психиатр, естественно, столкнулся с Тамплтоном, который присутствовал на предварительном слушании и был разочарован решением судьи Грин, так как она обязала полицию приостановить расследование до тех пор, пока суд не вынесет свой вердикт. Если обвиняемые будут признаны виновными, ему не останется иного выхода, как закрыть дело. И только в том случае если они окажутся невиновными, следователь сможет вновь инкриминировать Томасу изнасилование девушки. Ошеломительное и, по мнению инспектора, изощренное обвинение, выдвинутое Томасом, нисколько не повлияло на точку зрения Тамплтона: он считал его сфабрикованным от начала до конца и продолжал видеть в психиатре единственного виновного. Следователь на свой лад восхищался хладнокровием врача, его смелостью и богатым воображением: нападение — лучший способ защиты, не так ли? Заставив усомниться в порядочности четырех мужчин, Томас отвел подозрения от себя и выиграл время. Возможно, ему и удастся выкрутиться, предположил Тамплтон.

Обвиняемые, окруженные небольшой толпой любопытных и манифестантов, провозглашавших, что суд мужчин всегда направлен против женщин и что ответственность за сексуальное насилие должна быть возложена на порнографию, с трудом пробивались к ожидавшему их лимузину. Молодой прокурор предельно кратко отвечал на вопросы журналистов, вокруг них с Катрин сверкали вспышки фотоаппаратов. В толпе Томас нос к носу столкнулся с Тамплтоном, не упустившим случай высказаться:

— Тебе так просто не отделаться, Гибсон! Тебе удалось лишь выгадать время, но правда восторжествует! Тем более что именно мне будет поручено вести расследование по делу четверых подозреваемых, которых тебе удалось затащить в суд! А уж я-то знаю, кто именно совершил это преступление!

— Вам виднее, инспектор!

— Да, тем более что уже есть результаты анализа на ДНК. Кровь на розах и на перчатках — твоя! Ты выиграл первый раунд, но все еще впереди. Ты еще увидишь, что я тебе приготовлю, дружище.