Настоящее

Мне нужно прекратить мечтать. Я трачу слишком много времени, думая о прошлом и вспоминая, как мы познакомились. Внезапно я осознаю, что сижу за своим рабочим столом и рассеянно смотрю на документ, который мне необходимо было набрать на компьютере, и что в таком состоянии я нахожусь уже несколько часов. Я принесла с собой на работу пончики, и один из юристов фирмы копался в коробке, пачкая рукава в сахарной пудре. Сделав свой выбор, он уселся на край стола, опрокинув мой стакан с ручками. Меня передергивает, но я продолжаю держать руки на коленях.

— Ну, как обстоят дела с юридической школой? — он игнорирует беспорядок, который создал, и откусывает пончик. Я представляю стопку листовок с информацией о юридических школах, лежащую у меня на комоде, и вздыхаю. Сегодня. Сегодня я сделаю это.

— Прекрасно, спасибо, мистер Гоулд. — Я не могу так больше, поэтому собираю ручки и ставлю их в стакан.

— Ты знаешь, Оливия, что девушка с твоей внешностью может добиться многого в этом мире, если правильно разыграет свои карты.

Он жует с открытым ртом.

— Ну, я надеялась, что мой талант и огромное трудолюбие помогут мне добиться многого, мистер Гоулд, а не моя внешность.

Он смеется надо мной. Я представляю, как втыкаю ему ручку в шею. Кровь. Придется потом смывать много крови. Пожалуй, я лучше не стану этого делать.

— Если когда-нибудь захочешь преуспеть в этой области, милая, дай мне знать. Я смогу объяснить тебе, как добраться до вершины. — Он улыбается мне, подмигивает, и это меня убивает. Я не ненавижу этого блеющего козла с измазанными в сахарной пудре губами.

— Объяснить мне? — спрашиваю я с ложным энтузиазмом. Мистер Гоулд ковыряется зубочисткой в зубах и указывает взглядом мне на свое обручальное кольцо, которое, как он любит забывать, должно символизировать верность.

— Стоит ли мне объяснять это тебе?

— Нет, — скучно вздыхаю я, — но ты должен будешь объяснить это другим, когда я расскажу им, что ты меня сексуально домогаешься. — Я достаю пилочку для ногтей из выдвижного ящика своего стола и начинаю заниматься ногтем большого пальца. Когда я смотрю на него, его выражение лица переходит из привычного помидорно-красного в уродско-мрачное и чертовски испуганное.

— Мне очень жаль, что ты расцениваешь мою заботу о своем будущем как сексуальное домогательство, — произнес он, быстро слезая с моего стола.

Я оценивающе смотрю на него, начиная с его костлявых плеч, которые сильно выделяются под его костюмом от Армани словно два теннисных мячика, и заканчивая его, к сожалению, маленькими ступнями.

— Как насчет того, что мы общаемся с тобой только на темы, касающиеся работы, и ты приберегаешь свою заботу для жены - Мэри, её вроде бы так зовут, да? — Он отворачивается, расправляя плечи. Ненавижу мужчин...ну, большинство из них.

Мой интерком[13] потрескивает.

— Оливия, ты не могла бы зайти ко мне на секундочку? — Это Берни.

Бернадетт Веспа Сингер - моя начальница, и она любит меня. При её росте в пять футов у неё очень толстые лодыжки, кажущиеся продолжением икр, вечно смазанная персиковая помада и жесткие черные волосы, которые похожи на шерсть пуделя. Она - гений своего дела и чертовски хороший юрист. С девяносто пятипроцентной уверенностью она может дать фору любому мужчине. Берни - мой кумир.

— Мистер Гоулд предложил мне помощь в моем продвижении по карьерной лестнице, — спокойно произнесла я, входя в её кабинет.

— Вот ублюдок! — она ударяет по столу так сильно, что стоящая на нем игрушка, качающая головой, приходит в действие.

— Ты хочешь выдвинуть обвинение, Оливия? Вот он чертов петушиный ублюдок. Думаю, он спит с судьей Уолтерс.

Я качаю головой, как бы говоря «нет», и сажусь на стул, стоящий перед её столом.

— Ты - моя крошка-помощница, жестокая и амбициозная, словно черт.

Я улыбнулась. Именно это она сказала, когда наняла меня. Я взялась за работу, зная, что Берни немного сумасшедшая, но это не важно, ведь она всегда выигрывает свои дела.

— Как идут дела с тем товарищем, о котором ты мне рассказывала? — спрашивает Берни. Она чешет свой нос кончиком ручки, который оставляет следы на её лице.

Я краснею так отчаянно, что это похоже на признание вины.

— Ты знаешь, что в конце концов он обо всем узнает, — говорит она, еще сильнее сузив и без того свои глаза-бусинки на меня. — Не делай ничего глупого, а то у тебя на руках может появиться еще один чертовский судебный процесс.

Я кусаю себя внутри за щеку.

Не знаю, почему я рассказала ей об этом. Теперь, когда она смотрит на меня своими изучающими глазами, я начинаю жалеть о том, что все ей рассказала.

— Знаю, — я делаю вид, будто вожусь с пуговицами на блузке. — Мы можем сейчас не говорить об этом?

— Что такое с этим парнем? — игнорирует она меня. — Он хорошо обеспечен? Я никогда не могла понять, почему милые девушки вроде тебя бегают за мужчинами. Тебе следует приобрести вибратор. Ты никогда не должна возвращаться к прошлому. Давай, я напишу тебе название подходящего для тебя, — она набросала что-то на желтом стике и вручила его мне.

— Спасибо, — я взглянула на стену повыше её головы и взяла бумажку.

— Всегда пожалуйста. Увидимся позже, детка. — Она помахала мне из офиса своими полными, испачканными в чернилах пальцами.

Я пригласила Калеба к себе на ужин. Та же самая собака, те же самые уловки. Наше свидание в кофе внезапно закончилось, когда прыщавый парень из-за прилавка перевернул табличку на двери на «Закрыто» и погасил свет. Мы с сожалением вылезли из-за стола и вышли наружу.

— Могу я увидеться с тобой снова? — Он стоял прямо возле уличного фонаря, который создавал свечение вокруг его плеч.

— Что ты сделаешь, если я скажу «нет»?

— Не говори «нет».

Это был один из тех моментов, когда я заигрывала со своей совестью и делала вид, будто собираюсь делать правильные вещи.

— Приходи ко мне на ужин, — ляпнула я. — Я, конечно, не очень хороша в готовке, но, эй...

Сначала он выглядел удивленным, но затем улыбнулся.

— С удовольствием.

И вот так это случилось.

Плохо. Плохо. Плохо.

Прежде чем уйти с работы, я звоню по номеру, который был указан в нижней части постера с информацией о розыске Добсона Орчарда. Детектив записал мою фамилию, номер телефона и поблагодарил за информацию. Он обещал позвонить, если что-нибудь изменится. Затем я звоню в свою любимый тайский ресторанчик и заказываю огромный поднос красных овощей карри на вывоз.

Пиклз поджидает меня за дверью, когда я добираюсь до дома. Бросив пакеты на стол, я залезаю в холодильник и достаю «Кока-колу».

— Ты такой жалкий, Пиклз, — говорю я, присоединяя поводок к его ошейнику. — Ты же знаешь, у меня сегодня нет на это времени.

Наша «быстрая» прогулка занимает около двадцати минут, а все благодаря тому, что Пиклз меня не слушается и отказывается писать по команде. К тому моменту, как мы возвращаемся домой, у меня остается около получаса до прихода Калеба. Я перекладываю заказанные овощи карри из упаковки в кастрюлю, которую запихиваю в духовку, чтобы овощи дольше оставались теплыми. Начищаю два бокала под вино, а затем беру все ингредиенты, чтобы сделать салат, и раскладываю их в алфавитном порядке на рабочей поверхности.

Калеб приходит на пять минут раньше.

— Это тебе, — говорит он, протягивая мне бутылку вина и горшочек с небольшой гарденией. На ней распустился один белый цветок, и я останавливаюсь, чтобы понюхать его.

— Это мои любимые цветы, — говорю я, слегка удивленно.

— Правда? Думаю, мне повезло.

Я хриплю. Если бы он только знал.

Я отвлекаюсь, пытаясь успокоить Пиклз, пока он истерично бросается на ногу Калеба. Когда Калеб наклоняется, чтобы погладить его по голове, мопс визжит и убегает прочь.

— Это что-то вроде «он может трогать тебя, но ты не можешь трогать его» — поясняю я.

— Он дразнится точно также, как и его хозяйка.

— Ты не достаточно хорошо знаешь его хозяйку, чтобы делать такие выводы, — улыбнулась я.

— Полагаю, ты права.

Он начинает осматривать мою гостиную, и я начинаю чувствовать себя неловко. У меня небольшой домик, перенасыщенный фиолетовым цветом. Конечно, он бывал здесь прежде, но не помнит этого. Я собираюсь объяснить ему, почему у меня нет более изысканных вещей, когда его глаза загораются.

— Раньше у тебя были длинные волосы, — говорит он, неторопливо рассматривая подборку фотографий на стене. Я поднимаю руку и перебираю пряди, оставшиеся от моих когда-то длинных локонов.

— Да, в университете. Я нуждалась в переменах, и поэтому отстригла около двенадцати дюймов. — Я прочистила горло и ушла на кухню.

— Я немного поздно начала готовить ужин, — сказала, беря нож и делая паузу, чтобы понаблюдать за ним. Он переходит от одной безделушки к другой, внимательно осматривая все. Я наблюдаю за тем, как он берет керамическую сову с моей книжной полки. Он переворачивает её и проверяет основание, а затем аккуратно ставит её на место. Именно он купил мне эту сову.

— Я бы устроила тебе экскурсию по дому, — говорю я ему, — но ты можешь увидеть его весь с того места, где стоишь.

— Он милый, — улыбается Калеб. — Девчачий. Определенно подходящий тебе.

Я приподнимаю брови. Честно, не знаю, что значат его слова. Он не знает меня...он знал, но сейчас не знает. Я запуталась, и теперь злобно нарезаю лук.

Четыре года назад Калеб помогал мне заселяться. Мы вместе красили мою гостиную в желто-коричневый и спальню в фиолетовый. Зная о моем стремлении к совершенству, он вытер свой валик над моей кроватью, чтобы досадить мне. Оставил на потолке фиолетовое пятно, я была в ярости.

— Теперь ты будешь думать обо мне каждую ночь, прежде чем закроешь свои глаза, — сказал он, смеясь над моим уязвленным лицом. Я ненавидела несовершенства, ненавидела недостатки. Пятно на ковре, чаинки в чашке чая, все, что делало вещи не такими, какими они должны быть. Никогда не ела чаинки. После нашего расставания я была благодарна этому пятну краски. Оно было последним, что я видела, прежде чем ложилась спать и первым, что я видела, когда просыпалась. Я смотрела на этот фиолетовый шрам, словно лицо Калеба было спрятано где-то глубоко внутри него. Калеб был моим несовершенством, с этим слегка американизированным британским акцентом и тем фактом, что он с легкостью мог заниматься любым видом спорта и при этом цитировать любого философа. Он был этаким миксом классика и спортсмена, романтика и придурка, и это сводило меня с ума.

— Могу я тебе помочь? — Это звучало как вопрос, но, не дожидаясь ответа, он отталкивает меня в сторону, забирает нож и принимается за грибы. Я останавливаюсь по пути к духовке и наблюдаю, как он занимается овощами.

— Итак... вспомнил ли ты что-нибудь на этой неделе? — я вытаскиваю противень из духовки и ставлю его на плиту.

— Вспомнил.

Мое тело становится твердым, и кровь приливает к голове.

— Я просматривал журнал о путешествиях и наткнулся там на фотографию кемпинга в Джорджии. Не знаю, был ли я там. Все что я знаю так это то, что мог всего лишь представлять это в своей голове, но я почувствовал, что раньше уже видел подобные пейзажи.

Я отвожу взгляд, прежде чем мои глаза заговорят за меня. Он разбивал лагерь там, все верно, вместе со змеей по имени Оливия.

— Тебе следует разбить там лагерь. Возможно, это даст определенный толчок твоим воспоминаниям. — Я понимаю всю глупость сказанного мной только тогда, когда слова слетают с моих уст. Я в команде «амнезия». Его воспоминания положат конец моей глупой игре.

Он приоткрывает рот, чтобы сказать мне что-то, но мой дверной звонок его обрывает. Калеб удивленно смотрит на меня, его рука зависла над болгарским перцем.

— Ты ждешь еще кого-то? — спрашивает он.

— Нет, если ты, конечно, не пригласил свою позабытую анонимную группу. — Я мою руки, уворачиваюсь от гриба, который он кидает в мою сторону, указывая головой на дверь. Тот, кто раньше звонил в дверь, теперь принялся барабанить в неё обеими руками.

Я открыла замок, не потрудившись посмотреть в глазок, и распахнула дверь. Передо мной стоит женщина. Её кулак завис в воздухе.

— Могу я вам чем-то помочь?

Я сразу исключаю «Свидетелей Иеговы», потому что они всегда приходят парами, да и её макияж слишком неявный, чтобы быть менеджером по продажам. Она смотрит на меня со смесью страха и тревоги. Когда я уже собираюсь сказать «нет, спасибо» и закрыть дверь, то замечаю аккуратные следы от слез, стекающих по её щекам. Мы стоим и смотрим друг на друга, а затем я в ужасе все понимаю.

Лия.

— Лия? — Я слышу голос Калеба позади, и меня передергивает. — Что ты здесь делаешь?

— Собираюсь спросить тебя о том же, — её голос дрожит, пока она изучает наши лица.

— Я ужинаю с подругой. Как ты...?

— Я следила за тобой, — произнесла она быстро, — ты не отвечал на мои звонки, и я решила узнать почему. — Она прошептала последнюю часть этой фразы, зажмуривая глаза, словно отгоняя меня.

— Как ты мог это сделать, Калеб?

Словно по команде, она опустила голову и начала рыдать, прикрываясь ладонями. Я вижу её шмыгающий нос и отворачиваюсь в отвращении. Я самый ужасный счастливчик в мире.

— Лия, — Калеб проносится мимо меня и обнимает её.

Я наблюдаю за происходящим со стороны. Страх сжимает мой живот, словно кулак.

— Давай я отвезу тебя домой, — он оборачивается, произнося губами поспешное «мне очень жаль», пока выходит за дверь. Я смотрю им вслед. Она выглядит по-детски рядом с ним. Он никогда не позволял мне ощущать себя рядом с ним маленькой и хрупкой. Я ударяю в свою закрытую дверь, выкрикивая проклятья. Такое ощущение, будто мне уже не одна тысяча лет.

Следующим вечером я, свернувшись на диване калачиком, готовлюсь провести захватывающую ночь, изучая свои программки из различных юридических школ, когда раздается звонок в дверь.

Я стону, уткнувшись лицом в подушку. Роузбад.

Я открываю дверь, не удосужившись посмотреть в глазок.

Это не Роузбад. Это Калеб. Я с опаской смотрю на него.

— Так, так, так, — говорю я, — посмотрим, откуда выскочит рыжеволосая девушка.

Он застенчиво улыбается мне, проводя рукой по своим волосам.

— Мне очень жаль, Оливия, думаю, ей приходится тяжелее, чем я предполагал.

— Слушай, я, правда, не хочу вмешиваться в вашу с подружкой драму….

Мои слова, видимо, его поразили, потому что он заморгал так, словно букашка попала ему в глаз.

— Я понимаю это, — говорит он. — Она не против, чтобы у меня были друзья, просто её все это повергло в небольшой шок.

— Она не хочет, чтобы у тебя был такой друг, как я, Калеб. Если она сказала, что она не против нашей дружбы, то она солгала.

— Друг как ты? — говорит он, улыбаясь. — Ты намекаешь, что ты привлекательна?

Я закатила глаза. Совсем не в тему.

— Хорошо, хорошо, — говорит он, поднимая вверх руки, — но я хочу, чтобы у меня был такой друг, как ты, независимо от того, кто и что думает. Это считается?

Я заставляю его ждать. Притворяюсь, что думаю об этом. Я прикусываю губу и слегка хмурюсь. Затем я отхожу в сторону, позволяя ему войти в дом. Он выглядит чертовски самодовольным.

Мы решаем, что хотим пирог. Я вытаскиваю миксер и все необходимые ингредиенты, пока Калеб мастерит нам шапки поварят из бумажных полотенец. Я поражаюсь тому, что еще несколько недель назад я думала, что никогда его больше не увижу, и вот сейчас он в моей кухне. Мы много смеемся, и когда тесто готово для того, чтобы уже вылить его в специальную форму для запекания, Калеб портит все настроение.

— Лия делает лучший красный бархатный торт[14] .

Я впиваюсь в него взглядом, потому что не хочу сейчас думать о его подружке-неженке и потому, что я никогда не ела красный бархатный торт. Когда он продолжает говорить об этом, я беру немного слегка жидкого теста и бросаю ему в лицо.

Конечно же, я промахиваюсь, и оно приземляется прямо на стенку позади его головы. Калеб поворачивается, чтобы взглянуть на это.

— Ты знаешь, — говорит он на удивление спокойно, — тебе правда стоит поработать над своей меткостью.

И прежде чем я успеваю понять, что происходит, он переворачивает миску вверх дном и одевает мне её на голову.

Коричневое тесто растекается по всему полу, и выглядит это так смешно, что я еле удерживаюсь на ногах. Я тянусь к столешнице, чтобы удержаться, как понимаю, что мои ноги выскальзывают из-под меня. Калеб протягивает руку, чтобы удержать меня, и вместо того, чтобы принять его помощь, я пытаюсь измазать его тестом. Я размазываю его прямо по лицу Калеба. Он вскрикивает, и в считанные секунды моя крошечная кухня превращается в поле боя. Мы кидаемся яйцами, маслом и мукой, а когда они заканчиваются, в ход идут шоколадные чипсы, которые мы горстями запускаем друг в друга. В какой-то момент я набрасываюсь на него, и мы вместе соскальзываем на пол. Мы так сильно смеемся, что из моих испачканных в тесте глаз начинают течь слезы. Я склоняюсь над ним, пока он лежит, распластавшись на спине. Его нос измазан яйцами, и в обеих его бровях застряла мука. Мне сложно представить, на кого похожа в этот момент я. Внезапно смех прекращается, поскольку мы понимаем всю неловкость нашей ситуации. Мы могли бы сейчас целоваться. Прям как в кино.

Я зависаю над ним на несколько секунд, чтобы увидеть, сделает ли он первый шаг. Его глаза несомненно устремлены на мой рот, и я затаила дыхание в ожидании. Мое сердце прижато прямо к его грудной клетке, и мне интересно, может ли он почувствовать, как быстро оно бьется.

— Оливия, — шепчет он.

Я сглатываю.

— Мы все еще можем испечь пирог.

Выпечка? Я оглядываюсь по сторонам и издаю стон. Ну как он может думать сейчас о выпечке?

Два часа спустя мы сидим на полу моего небольшого балкона, все еще запачканного тестом, и едим пирог, приготовленный Калебом. Я вытаскиваю комочек засохшего теста из волос и перекидываю его через перила, в то время как Калеб оттирает пятно с моей ладони.

— Любимая книга? — спрашивает он.

— «Мадам Бовари».

Он хихикает.

— Любимое времяпрепровождение?

— Депрессия.

— Любимое времяпрепровождение? — спрашивает он снова. Мы играем в эту игру уже на протяжении часа. Эта игра довольно односторонняя, так как он не помнит своих любимцев.

Я чешу подбородок. — Поедание пищи.

— Любимое воспоминание?

Тут я выдерживаю паузу. Все мои любимые воспоминания связаны с ним.

— Был такой....парень...который распланировал супер необычное свидание. Он устроил мне охоту за подсказками, которые должны мне были сообщить, где должно было пройти наше свидание и где можно купить бюстгальтер. Каждый раз, когда я добиралась до очередного места с подсказкой, меня там поджидал подарок и указание на следующее место с подсказкой. Закончилось все тем, что я добралась до места, где у нас был наш первый поцелуй. Он установил там стол, который был накрыт для ужина, и позаботился о музыке. Мы танцевали. Это было... — Я не знала, как закончить предложение.

Калеб притих. Когда я повернулась, чтобы посмотреть на него, его взгляд был устремлен в небо.

— Как его звали?

Я покачала головой.

— Ни за что.

— Но почему? Не разрушай мой мир - скажи мне...

— Звезды выглядят такими серебристыми сегодня, — говорю я, меняя тему. — Может быть, скоро ты вспомнишь своих фаворитов, — тихо говорю я. Он пожимает плечами.

— Или просто у меня появятся новые любимцы. Начнем с тебя. — Его слова должны были обрадовать меня, вместо этого они напоминают мне о том, что наши отношения похожи на бомбу замедленного действия.

— Я могу стать твоей самой любимой среди девушек?

— Уже стала, Герцогиня.

У меня мутнеет в глазах, и сердце делает легкий скачок. Неужели мне это показалось?

— Как ты только что назвал меня?

Калеб выглядит смущенным.

— Герцогиней, но только не спрашивай меня почему, просто это первое, что пришло мне в голову. Прости.

Я смотрю прямо перед собой в надежде, что он не видит выражение ужаса на моем лице.

— Не извиняйся, все в порядке, — мягко говорю я. Но это не так. Герцогиней меня все называли в колледже.

— Я лучше пойду, — говорит он, быстро вставая.

Мне хочется спросить, вспомнил ли он еще что-то, но я слишком испугана.

Я провожаю его до двери, и он нагибается, чтобы поцеловать меня в щеку.

— Пока, — говорю я.

— Пока. — И затем он уходит в ночной воздух, оставляя меня одну.

Он все вспомнит и причем скоро! Я должна придумать, как мне выкроить еще немного времени.

Герцогиня подумала о том, чтобы напиться, но вместо этого позвонила Кэмми.

— Ну, сейчас самое время! — слышится вдалеке её голос.

— Прости, Кэм, я была занята.

— Занята чем? Я думала, ты прекратила есть чипсы.

Мой хруст прекратился. Я удерживаю половину съеденного «Dorito» за щекой и ничего не говорю.

— Ты что-то задумала, — говорит Кэмми спустя минуту. — Рассказывай, давай, мне что именно...

— Хммм....ээммм...— бормочу я. Мне ничего не удается скрыть от этой девушки. У неё установлен радар на сплетни.

— Я видела Калеба, Кэмми, — ляпнула я, нервно кусая ногти.

На том конце провода повисла тишина. Она знает, что я не способна шутить такими вещами.

— У него амнезия, и он совсем не помнит, кто я.

Я слышала, как она вздохнула.

— Оливия.. скажи мне, что ты не...

— Я это сделала.

— ТЫ В СВОЕМ УМЕ? — Я убираю телефон подальше от своего уха.

— Кэмми, когда я увидела его, то с новой силой почувствовала все то, что испытывала, когда мы были вместе. У меня было такое ощущение, что все продолжается. Словно последних трех и вовсе не было.

— У тебя есть право любить его, но ты не можешь это контролировать. Ты не имеешь права на то, чтобы обманывать его....СНОВА! — И откуда только взялся этот маленький монстр?

— Ты мне нравилась больше, когда была первокурсницей.

— Да, хорошо, некоторые из нас растут, Оливия, а некоторые всегда играют в одни и те же скучные игры. Ты никогда не задумывалась о том, что возможно вы не вместе потому, что так не должно быть? Отпусти его!

— Не могу, — с нежностью говорю я. На этот раз голос Кэмми более нежный.

— Оливия, ты можешь заполучить любого мужчину, какого только захочешь. Ну почему он? Почему это всегда Калеб?

— Потому что....потому что я не нуждалась ни в ком, пока не встретила его.

— Ты знаешь, что рано или поздно он узнает.

— Мне пора, — говорю я. Не хочу думать об этом. Слезы начинают медленно катиться из моих глаз.

— Я люблю тебя, Оливия. Будь осторожна. — Я вешаю трубку, чувствуя невыносимую тяжесть в животе. Он забыл меня. Я могу постараться заставить его вспомнить не то, что я сделала по отношению к нему, а то, что он чувствовал ко мне.

Я иду к своему шкафу, добираюсь до верхней полки и достаю пыльную коробку. Положив её на ковер, я осторожно снимаю крышку и начинаю рассматривать содержимое. Тут есть несколько конвертов с письмами, несколько фотографий и небольшая деревянная шкатулка, на крышке которой изображен цветок. Я беру шкатулку и открываю её, запуская руку в кучу воспоминаний, где есть место брелку, CD-дискам и потертой книге матчей. Моя рука все еще внутри, когда я вижу самое важное воспоминание. Я наклоняю шкатулку, пока все находящееся внутри не сдвигается на одну сторону, и мне не удается увидеть на дне сияющий овальный пенни.

— Ты, — осуждающе говорю я, вытаскивая и прокатывая его между пальцами. — Это все твоя вина.