В пятницу, четвертого октября, в половине шестого вечера в квартире Новиковой стояла абсолютная тишина. Сегодня эта тишина была невыносимой и создавай у нее подавленное настроение. И это несмотря на то, что она прошла полный курс реабилитации в специализированной клинике и вновь занималась любимой работой.

Ирина включила музыку и усилила звук, чтобы музыку было слышно во всей квартире. На кухне она взяла плитку шоколада, налила бокал ледяного шампанского и отнесла все это в ванную. Потом наполнила ванну горячей водой, добавила туда ароматического персикового масла и разделась. И только приготовилась забраться в ванну, как пульс страха, тихо бьющийся в ней, набрал силу и темп. Она закрыла глаза и стала глубоко дышать, пытаясь успокоиться, пытаясь уверить себя, что такое поведение нелепо, но ничего не помогало. Не одеваясь, она прошла в спальню, достала из верхнего ящика трюмо пистолет тридцать второго калибра.

Разрешение на это оружие она получила через Савельева. Проверила, полностью ли он заряжен. Сняв с обоих предохранителей, принесла пистолет в ванную комнату и положила на табурет рядом с ванной. Поморщившись, Ирина вошла в ванну и села так, чтобы вода доходила до плеч. Сначала было горячо. Затем она стала привыкать. Тепло действовало успокаивающе, доставало до костей и наконец растворило страх, который мучил ее с того момента, как она проснулась ночью, чувствуя холодную сталь ствола, приставленного к затылку. Она надкусила плитку шоколада, совсем немного, с самого края, и почувствовала, как он медленно тает на языке.

Ирина старалась ни о чем не думать. Старалась просто наслаждаться горячей ванной. Она откинулась назад, получая удовольствие от вкуса шоколада на языке и аромата персика в поднимающемся пару. Снова откусила кусочек шоколада. Отпила глоток шампанского. На какое-то время ей удалось обмануть себя и сделать вид, что она чувствует себя легко и свободно, пока не раздался звонок в дверь.

Как только, перекрывая звуки музыки, зазвенел звонок, Ирина выпрямилась, сердце ее бешено заколотилось, и она схватила пистолет так резко, что опрокинула бокал с шампанским. Она вылезла из ванны, надела розовый халат и, держа пистолет стволом вниз, медленно прошла через полутемную квартиру к парадной двери. Ирина задержалась около приемника и выключила его. В наступившей тишине было что-то зловещее. В холле она остановилась, заколебавшись и положив руку на ручку двери, и тут снова раздался звонок.

* * *

Савельев припарковал свою машину рядом с домом, где жила Новикова. Он нажал уже несколько раз на звонок и чем дольше звонил, тем больше беспокоился, почему она так долго не открывает. В квартире играла музыка. Неожиданно она смолкла. Когда наконец Ирина открыла дверь, она не сняла цепочки и смотрела на него сквозь узкую щель. Узнав его, она облегченно улыбнулась.

— Володя, я так рада, что это ты.

Она сняла цепочку и впустила его в квартиру. Она была босиком, в купальном халате, туго затянутом на талии, а в руке держала пистолет. Он удивленно спросил, указывая на оружие:

— А это выражение твоей радости?

— Я же не знала, кто звонит, — ответила Ирина, кладя пистолет на маленький столик в холле. Савельев нахмурился.

— Ты разве забыла, что мы договорились поехать на дачу?

— Прости, но действительно забыла. Наверное, я просто немного не в себе от всего этого.

Савельев обнял ее. Волосы Ирины были слегка влажными, кожа сладко пахла персиком, а дыхание отдавало шоколадом. Владимир Сергеевич понял, что она, судя по всему, принимала ванну так, как она любила, — долго и с удовольствием. Прижав ее к себе, он почувствовал, что она дрожит.

— В чем дело, Ира? Кто тебя напугал?

— Никто. Просто подошел срок, назначенный Шарфом. Я должна передать ему «красную ртуть». Это я могу сделать, но передать ядерный боезаряд на основе этой ртути я не могу. Это не в моих силах. Это же сверхсекретное изделие.

— Успокойся. — Он прижался щекой к ее мокрым волосам. — Я буду с тобой. Поедем за город. Там тебя никакие гуманоды не достанут.

Савельев взял ее за подбородок, приподнял ее прелестное лицо и нежно поцеловал. Ее губы еще сохраняли привкус шоколада.

— Ладно, — он погладил ее по плечу, — давай одевайся и поедем.

— Запри дверь, — настойчиво повторила она.

Он пожал плечами, вернулся и закрыл дверь.

Она взяла пистолет со столика и пошла в гостиную, держа его в руке.

Что-то не так, что-то есть еще, помимо срока, назначенного Шарфом, но Савельев не мог сразу понять, что именно. Вероятно, она еще не пришла полностью в себя после пережитого потрясения.

* * *

Доленко лег спать в хорошем подпитии, алкоголь продолжал действовать и в момент пробуждения. В это утро ему надо было ехать в аэропорт, встречать из Сочи Машу Кириллову. А тут он после субботней вечеринки, и какой! Но Машей пренебрегать нельзя, она для него как путеводная звезда в этой жизни, разве можно пренебрегать женщиной, унаследовавшей четыре миллиона долларов?

Короче говоря, проснувшись, он выполз из постели, твердо зная — ему надо быть в аэропорту вовремя, даже если весь его организм решительно против. Встретить наследницу солидного состояния следует во что бы то ни стало. Но как трещит голова… надо что-то выпить. Он забрался в недавно купленный «Фольксваген-Пассат» и, чтобы унять зверскую головную боль, как следует приложился к бутылке коньяка, которую всегда держал в машине. Посмотрев на часы, он увидел: до посадки самолета осталось всего сорок минут. Он обязательно опоздает, а Маша этого не любит и Анатолий решил: где наша не пропадала! И понесся в аэропорт со скоростью участника гонок в Монте-Карло, ведя при этом машину, словно малолетний дебил.

Два раза он избежал столкновения исключительно благодаря мастерству других водителей. Ему удалось вырваться из потока на шоссе сразу за московской кольцевой дорогой, и тут он как следует придавил педаль газа. Опаздывает он или нет?

Доленко взглянул на часы, и этот взгляд привел к роковым последствиям. Он не справился с управлением и на огромной скорости вылетел на встречную полосу. Здесь «Фольксваген-Пассат» столкнулся лоб в лоб с заполненным до отказа пассажирами маршрутным такси. Водитель маршрутки видел, что на него несется «Фольксваген-Пассат», но уйти от столкновения не сумел. Он ощутил жуткий удар, и лобовое стекло шрапнелью брызнуло ему в лицо.

Удар был такой чудовищной силы, что обе машины буквально разорвало. Водители обоих автомобилей погибли на месте. Все десять пассажиров маршрутки получили ранения. Большинство отделалось царапинами на лице, но некоторые получили серьезные травмы и переломы… Место катастрофы походило на бойню — вся дорога была залита кровью. Чтобы оказать первую помощь пострадавшим, спасателям пришлось вырезать их из искореженного металла.

* * *

Однокомнатная квартира Анатолия Доленко оказалась в идеальном порядке. Тридцатилетний холостяк любил свое жилище и поддерживал в нем стерильную чистоту. После смерти матери он обставил квартиру современной мебелью, сохранив, тем не менее, те вещи, которыми мать дорожила.

На стене висела старинная икона Богородицы, именуемая Иверскою. Эту икону мать особенно чтила. Около стены стоял диван, на котором она любила отдыхать.

Субботин проникший в квартиру Доленко с помощью отмычки, надеялся найти нечто, проливающее свет на загадочную смерть Максимова и его охранника. Перерыв все, что можно, и не найдя ничего стоящего, Субботин решил передохнуть, достал сигареты, закурил. Медленно обвел глазами комнату. Взгляд его остановился на иконе Богородицы. Майор подошел ближе, поднял руки и осторожно снял ее со стены. Интуиция не подвела его. За иконой он обнаружил небольшой сейф, вделанный в стену. Ключ от сейфа он нашел в связке ключей, которую достал из кармана пиджака покойного Доленко.

В сейфе Субботин обнаружил несколько общих тетрадей с дневниками Доленко. Кроме них в сейфе находилось десять тысяч долларов США и автоматический пистолет «Глок». Он немного перевел дух. Значит, ему все-таки повезло. Последняя тетрадь начиналась маем 1996 года и была почти целиком посвящена роману с Машей Кирилловой и его планами на ближайшее время.

3 мая.

Казарян попросил съездить к заболевшему директору подписать контракт. День такой ясный, теплый, солнечный. Подъехал к дому, позвонил в дверь. У меня защемило сердце, когда я увидел ее. Маша, Машенька… Это роскошная женщина и когда она взглянула на меня, я понял, что тоже произвел на нее впечатление.

Она — жена нашего директора Максимова. Не пойму, что она нашла в этом старике? Ему уже шестьдесят, а Машеньке только двадцать восемь. Правда, он богат, умен и хорошо известен в научном мире. Но этого мало для счастья. Думаю, что ей скучно с мужем, который все время занят наукой, работает, разъезжает по разным командировкам. Надо будет как-нибудь спросить у нее об этом…

Субботин перевернул очередную страницу. Оказывается, молодая женщина целые дни проводила дома, детей у нее не было и она изнывала от скуки. А тут на горизонте появляется молодой и красивый старший инженер. Ситуация хорошо известная.

18 мая.

Весь день светит яркое весеннее солнце. Я счастлив. Максимов улетел в Штаты на какой-то международный симпозиум на неделю. Маша позвонила, а потом приехала ко мне. Был длинный разговор. Никак не могли досыта наговориться. Маша, кажется, любит меня. Во всяком случае, она осталась у меня. Это была восхитительная ночь…

«Произошло то, что и должно было произойти, — подумал Субботин. — Во всяком случае, возникшее между ними чувство было бескорыстным и искренним». Он продолжил чтение чужих откровений.

26 мая.

Изредка встречаюсь с Машей. Максимов что-то подозревает. Устраивает скандалы. Я не могу больше делить Машу с этим стариком. Он мешает нашему счастью. У него есть деньги, мировая известность, слава… Зачем ему еще Маша? Сам он от нее не откажется. Придется с ним что-то решать… Сам я не могу. Ведь подозрение сразу же падет на Машу и меня. Надо кого-то найти…

29 мая.

Если найду подходящего человека, придется хорошо заплатить. Надо раздобыть деньги, много денег. В проходной «Центра» в охране работает Оля. Ей девятнадцать лет. Я ей нравлюсь. Она никогда меня не проверяет. Из готовой продукции взял килограмм «красной ртути» и вынес через проходную, когда дежурила Оля. Продал за семьдесят тысяч долларов. Теперь можно поискать исполнителя…

Так вот, оказывается откуда у Доленко деньги. Интересно, кого же он нашел, кто согласился выполнить его заказ?

13 июня.

Правильно говорят, что тринадцать — несчастливое число. Меня задержали в проходной при попытке вынести полкилограмма «красной ртути». Думал, что будет дежурить Оля, а она взяла отпуск для сдачи экзаменов в институт. Дежурила другая. Я показался ей подозрительным. Вызвала охранника с прибором, реагирующим на радиоактивный продукт. Обнаружили эти полкилограмма. Отобрали. Обещали завести уголовное дело и выгнать с работы. Позор! Хорошо, что заступился Казарян и замял эту кражу. Я у него в неоплатном долгу.

22 июня.

Казарян пригласил к себе на дачу. Это шикарный двухэтажный особняк, сад, бассейн, теннисный корт, гараж и высокая двухметровая стена, окружающая дачный участок. Несколько машин в гараже. Среди них красный «Ягуар». Казарян сказал, что дело о краже ртути против меня пока возбуждать не будут. Но на ходатайстве о прекращении дела должна стоять подпись директора. А Максимов уперся. Требует передать дело в суд. Я очень расстроился. Немного выпили. После этого Казарян вдруг высказался: «Анатолий, сильно не переживай. Ситуацию можно исправить».

Может, он прочитал мои мысли? Меня даже в пот бросило. Спросил: «Как это исправить ситуацию?»

Он смотрит на меня ясными глазами и произносит четко, почти спокойно: «Как было бы хорошо, если бы Максимов вдруг исчез. Я бы занял освободившуюся должность директора, защитил бы тебя от судебного преследования, перевел бы на должность ведущего инженера или лучше начальника отдела. Как тебе такая перспектива? Нравится?»

Он так и сказал «исчез». Потом засмеялся и сказал, что это пустые мечты. Кто его тянул за язык?

Но высказанная им мысль запала мне в душу. Выпили хорошего коньяку, Казарян вдруг хитро ухмыльнулся и перебил меня на полуслове: «Анатолий, ты выиграешь от исчезновения Максимова гораздо больше, чем я. Ведь я знаю, что Маша Кириллова тебя любит. Если ты женишься на ней, то станешь очень богатым человеком. Молодая вдова унаследует почти четыре миллиона долларов. Тебе не придется больше воровать изотопы».

Я спросил: «Какая вдова? Ведь Максимов-то жив».

В ответ — бормочет еле слышно: «Все может мгновенно измениться. Сегодня жив — завтра мертв. Если ты хочешь разбогатеть, то должен быть решительным».

Я взглянул на него и спросил: «Вы предлагаете мне ликвидировать Максимова?»

Молчит в ответ, смотрит на меня долго и пристально, потом нервно так губы облизывает и говорит: «Ты что, Толя? С чего ты взял? Ты явно перебрал. Я тебе ничего не предлагал».

Листая рукописные страницы, майор натолкнулся на одну или две, на которых аккуратный почерк старшего инженера превращался в безобразные каракули. Написанный им текст был бессвязным, пустым и безумным. Видимо, Доленко писал его, изрядно выпив и будучи готовым к беседе с унитазом.

Субботин пробегал глазами страницу за страницей. Чем ближе к августу, тем острее ненависть к Максимову и лихорадочней любовь к Маше Кирилловой. Это уже не любовь даже, а какая-то истерика, паника, страсть. Так. А вот это уже любопытно…

27 июня.

Месяц назад Маша познакомила меня с Юлей Брусникиной, своей подругой. Молодая женщина, мать-одиночка, имеет семилетнего сына, приехала из Казахстана, продав свою квартиру. Здесь в Новообнинске снимает комнату, живет в нищете, преподает физкультуру в школе. Самое интересное, что она отлично стреляет из пистолета. Осторожно завожу разговор, прощупываю почву, спрашиваю: «А если кто-то предложит тебе рискованную работу, где ты сможешь заработать большие деньги? Ты согласишься?»

Глаза ее засверкали. Она бросила на меня безумный взгляд, произнесла четко и хладнокровно: «У меня нет предрассудков. Если мне предложат за приличные бабки убить человека, я соглашусь. Просто не вижу для себя другого выхода».

Никаких слез, истерик, сухие, решительные глаза. Продолжаю разговор дальше. Говорю: «У меня есть знакомый, который хочет устранить физически своего врага и готов заплатить двадцать тысяч баксов за это. Если она согласна, я могу выступить посредником».

Молчит в ответ, смотрит на меня долго и пристально, потом нервно так губы облизывает и говорит: «Я согласна выполнить этот заказ. Кого надо ликвидировать?»

Следующая страница оказалась последней. Там было всего несколько строк.

2 августа.

Она все-таки сделала это. Запросила правда сорок тысяч долларов, так как у Максимова был охранник. Сделала все чисто и исчезла чисто. Она была в гостях у Маши, знала время приезда директора, вышла покурить и спустилась вниз в подъезд. Когда директор сел в лифт, она вошла следом. Никаких подозрений не вызвала. Максимов ее хорошо знал. Охранник тоже. Выполнив заказ, вернулась в квартиру. Когда поднялась паника, тихо и незаметно исчезла…

Последние строки были написаны неразборчивым, нервным почерком. Рука дрожала, к тому же стержень писал плохо. На этом записи в тетради обрывались.

* * *

К дачному поселку Новикова ехала чересчур быстро. Она умело управляла машиной, но Савельев был рад, что пристегнулся. Он ездил с ней и раньше и знал, что вождение машины было для нее одним из самых больших удовольствий: ее возбуждала скорость, нравилась послушность ее «Шкоды». Но сегодня она слишком спешила, чтобы получать удовольствие от езды, и хотя нельзя было сказать, что лихачила, но брала некоторые повороты на такой скорости и меняла ряды так резко, что говорить об осторожности не приходилось. Впереди показался перекресток. Ирина сбросила скорость, но увидев, что машин поблизости нет, проскочила перекресток не останавливаясь.

— Что ты несешься, как на пожар? — спросил Савельев.

— Нравится и несусь, — буркнула Ирина. — Хочу поскорее добраться. По ящику будут показывать фильм с участием Алена Делона.

Он взглянул на ее лицо и разглядел на нем напряжение и нездоровую бледность.

«Нервничает, — подумал Савельев, — и в этом все дело».

— Жизнь и так коротка. Не укорачивай ее такой скоростью, — тихо проговорил он.

Ирина хотела ответить грубо, но закусила губу и ничего не сказала. Машина взлетела на вершину холма и свернула к дачному поселку. Притормозив на повороте, она украдкой взглянула на Савельева. Он молчал.

Показалась ее дача. Новикова затормозила, выключила двигатель и обернулась к спутнику. Глаза ее поблескивали.

— Вот и приехали. Без приключений. А ты ворчал.

Открыв дверцу, Ирина вылезла из машины. Савельев последовал ее примеру. Калитка, ведущая на участок, была приоткрыта, что показалось ей зловещим признаком. Новикова взглянула вверх и обомлела. Над домом на высоте тридцати метров висел всё тот же странный объект, похожий на опрокинутый таз.

— Боже, — прошептала Ирина, поворачиваясь к Савельеву. — И здесь они меня достали. Тот же НЛО. Они прилетели за «красной ртутью».

«Похоже, приключения только начинаются», — подумал Савельев, а вслух заметил:

— Надо срочно сматываться, пока нас не заметили.

Но было уже поздно. Из-за дома вышли два высоких гуманоида. Оба были в комбинезонах, отливавших металлическим блеском. Они решительно направились к Ирине и ее спутнику Впереди шел Шарф. Новикова смотрела на них, разинув рот. Ее била дрожь, в широко раскрытых глазах стоял ужас.

Савельев с тревогой рассматривал приближающихся гуманоидов. До них оставалось метров десять. Спутник Шарфа взглянул на Савельева. Владимир Сергеевич увидел глаза — золотистые, излучающие слабое сияние. Таких глаз он прежде никогда не встречал. Лихорадочный страх охватил и его, но вовсе не из-за сверхъестественности происходящего. Скорее наоборот, он находил что-то знакомое в этих глазах, что-то лежащее в глубине сознания, в памяти предков, дошедшей до него через гены. Но никогда со времен Афганистана он не испытывал такого леденящего, мучительного страха.

Савельев покосился на Ирину. Ее лоб покрылся мелкими капельками пота на лице появилась смертельная бледность. Она явно была в шоке и не совсем четко воспринимала реальность. Казалось, она только частично осознает присутствие гуманоидов и Савельева, потому что большая часть ее внимания была сконцентрирована на ее личном, внутреннем ужасе. Надо было что-то срочно предпринять.

Но Ирина уже начала действовать. Она выхватила пистолет из сумочки и направила его на Шарфа, вряд ли понимая, что делает. Произвела несколько выстрелов в приближающегося гуманоида. Никогда никакие звуки так не радовали ее слух, как производимые ею выстрелы, гулко ухающие в окружающей тишине. Но пули, как заколдованные, прошли мимо, не причинив гуманоиду никакого вреда.

В тот же миг Шарф выбросил вперед руки. Из его ладоней ударил зеленый свет, попавший в плечо Ирины. Она вскрикнула и выронила оружие. Савельев едва успел подхватить падавшую женщину. Гуманоиды повернули обратно и скрылись в приземлившемся позади дома НЛО. Через несколько секунд контур диска НЛО начал вибрировать, засветился желтым светом, перешедшим в ярко-красный. Затем объект взлетел, вращаясь волчком, и очень быстро исчез. Новикова очнулась и застонала. Осмотрев ее, Савельев обнаружил в области ее правого плеча след ожога в форме круга диаметром около семи сантиметров.

Савельев перенес Ирину на заднее сиденье машины и уложил там. К счастью, двигатель завелся сразу. Убедившись, что «Шкода» полностью ему послушна, Владимир Сергеевич развернул машину, вдавил педаль акселератора до самого пола и помчался в больницу. Машина мчалась по знакомому шоссе. Судорожно сжимая руль, Савельев изо всех сил старался сосредоточиться на управлении, на дороге, на чем угодно, лишь бы не думать о том, к каким последствиям приведет ожог зеленым лучом.

Рассудок подсказывал Савельеву, что он не должен ни в чем винить ни Ирину, ни себя, но все равно он был вне себя от бешенства и бессильной злобы на этих гуманоидов — должно быть потому, что только в гневе к нему сразу приходило решение, что ему делать и как себя вести. Другое дело — горе. В горе он терялся, становился, бессильным, не способным ни на борьбу, ни на что другое. Ему не хватало силы воли посмотреть на нее и увидеть, как она слабеет на глазах. Часто моргая, чтобы смахнуть с ресниц слезы, он стал глядеть на дорогу. Он и так ехал настолько быстро, насколько осмеливался, и все же его нога непроизвольно нажала на акселератор, увеличивая скорость…

* * *

В палате стояли две кровати, но вторая сейчас была свободной. Не было в палате и медсестры. Новикова лежала одна. Она только что проснулась. Укрытая белоснежной простыней и кремовым одеялом, она лежала и смотрела в потолок, облицованный звукопоглощающей плиткой. У нее болела голова, и она ощущала дергающую и жгучую боль в области правой груди, но уже чувствуя, что других серьезных травм у нее нет. Вот только еще тупое нытье в животе…

Но главной мукой был дикий страх, а не боль. Ее пугало то, что гуманоиды могут появиться и здесь, а защиты у нее никакой нет. Непонятно почему, ей казалось, что вызванный зеленым лучом ожог грозит ей смертью, — это странное ощущение пугало ее больше всего. Она хотела было позвать врача или медсестру, но не смогла. Ирина судорожно вцепилась в сбитые и мокрые от пота простыни. Она увидела и услышала что-то тревожное — то ли кусок сна, то ли наваждение, — и, даже не понимая, что это, она все равно испугалась еще больше. Видение состояло из единственного образа, который хоть и обладал гипнотическим воздействием, был простым: серебристый блестящий диск, светящийся ярко-красным светом и взлетающей со зловещим, резко отрывистым звуком.

Ирина вздрогнула, словно ее чем-то ударили. Сердце ее забилось в ускоренном темпе. Постепенно сердцебиение пришло в норму, и ей наконец удалось глубоко вздохнуть. Живот отпустило. Она посмотрела в окно. В беспокойном небе летела стая больших черных птиц.

«Что со мной? — спрашивала она себя. Она почувствовала, что во время сна покрылась испариной. Волосы на голове спутались, спутались и мысли.

Странно, она даже не знала, какой сейчас день недели, и это обстоятельство вывело ее из равновесия. Ирина подняла перед собой руки. Они напоминали две тоненькие ветки. Она осознала, насколько сильно похудела, и ей стало страшно. Задумываться о причинах этого она не хотела.

А причины были серьезные, диагноз врачей беспощаден: лейкемия в острой форме, максимально два месяца жизни. Но Ирину об этом не информировали, чтобы не навредить — мало ли что.

Всего через десять минут после того, как Ирина проснулась, к ней в палату вошла дежурная медсестра.

— Так, так. Очнулись? Ну, наконец-то.

Сестра была женщиной в возрасте, с начинающими седеть волосами, с теплым взглядом карих глаз и широкой улыбкой на лице. Она дала Ирине термометр, нацепила на нос очки, затем приподняла запястье правой руки у больной и стала считать пульс. Выполнив все эти процедуры, она ласково заговорила:

— Как вы себя чувствуете? Температура почти нормальная, пульс тоже. Вот вид у вас действительно бледный, но что же вы хотите? После встречи с этими гуманоидами, это совсем не удивительно. Это совершенно естественно. Давайте я вас причешу. Скоро придет Евгений Иосифович Стрельцов, ваш лечащий врач. Он просил сообщить ему, когда вы проснетесь.

Ирина оживилась.

— Женя Стрельцов? Я его хорошо знаю. Мы учились в одном классе.

— Прекрасно. Лечение идет более успешно, когда больной доверяет врачу.

Она расчесала щеткой спутавшиеся волосы, Ирина несколько раз вскрикнула от боли. Медсестра как раз закончила приводить ее в порядок, когда в палате появилась молодая светловолосая санитарка, прикатившая тележку с завтраком. На завтрак полагалась овсяная каша, кусочек масла, хлеб и чай с сахаром. У Ирины аппетита не было, но она заставила себя съесть кашу и выпить чай. За завтраком она вспомнила о Стрельцове. Интересно, как выглядит Женька? Не виделись они лет десять. С ним наверняка она почувствует себя более уютно. Несмотря на дружелюбие медсестры, больница по-прежнему оставалась холодным, неприветливым местом.

Насытившись, Ирина вытерла платком губы, отодвинула от кровати столик с подносом — и внезапно почувствовала на себе чей-то взгляд. Она подняла глаза. Он стоял в проеме двери — высокий элегантный мужчина лет тридцати. Темные туфли, темные брюки, белый халат, белая рубашка. Лицо у него было привлекательным, как и тогда, когда они учились в школе. Голубые глаза, выражавшие сочувствие, светились от радости.

— Ирка! Так рад увидеть тебя. Давненько же мы не виделись. Как ты себя чувствуешь?

В его голосе чувствовались и надежная мужская сила, и мягкая обволакивающая доброта.

— Я был дежурным врачом как раз в тот день, когда тебя доставили к нам в приемное отделение. Ты была без сознания. Мы провели рентгеновское сканирование мозга, но не обнаружили никаких признаков закупорки сосудов. Нет также никаких следов какой-то травмы тканей мозга. Никаких гематом, ни каких признаков повышенного внутричерепного давления. С головой у тебя все в порядке. Пока мы можем констатировать, что такую продолжительную кому вызвал этот странный ожог на правом плече.

— Женька, дорогой, я так рада, что оказалась в твоих надежных руках. Ты вылечишь меня?

— Сделаю все, что в моих силах, Ирочка.

— Как долго я находилась без сознания?

— Восемнадцать дней.

Она уставилась на Стрельцова, от неожиданности потеряв дар речи.

— Да-да, это правда, — подтвердил он.

Она покачала головой. «Нет, этого просто не может быть». Ирина почувствовала себя потрясенной. А что было бы, если бы она вовсе не вышла из этого состояния?

Или — что еще хуже — если бы она вышла из комы полностью парализованным человеком, обреченным на всю жизнь зависеть от заботы окружающих людей? По телу пробежала судорога, головная боль усилилась.

«Что будет, если я опять окажусь в коматозном состоянии?»

Стрельцов склонился к ней, брови его сошлись у переносицы, он был явно озабочен.

— Тебе очень больно?

— Да. Но я терплю.

— Я сделаю укол. Он снимет боль.

— Хорошо, Женя.

Что-то звякнуло.

— После него тебе станет лучше.

— Спасибо.

Холод на коже руки. Запах спирта. Ирина чувствовала, что к ней с каждой минутой все ближе подступает усталость и головная боль. Она отчего-то вновь ощутила тревогу.

— Сейчас будет больно, но всего на одну секунду.

— Потерплю, — согласилась она.

Игла проткнула кожу. Ирина вздрогнула.

— Ну вот и все.

— Спасибо, Женя.

Затем наступила темнота. Она погрузилась в сон. Сон был тяжелый, ужасный, кошмарный. Ей снилось, что бандит, проникший в квартиру, подносит к ее лицу раскаленный утюг, и снова НЛО, страшные гуманоиды и яркий зеленый луч.

* * *

Священник Григорий Орлов сидел в приемной больницы. Здесь было уютно: светлое, просторное помещение было обставлено новой мебелью. Устроившись в кресле, отец Григорий размышлял. Такая молодая женщина. Умная, красивая, специалист по новейшей ядерной технологии. Руководит лабораторией. И вдруг все рушится. Наезд бандитов, встреча с гуманоидами, лейкемия.

Новикова часто посещала храм Рождества Пресвятой Богородицы, где отец Григорий был настоятелем, исповедовалась у него. Она считала его своим духовником.

«В руках Господа жизнь человека и все пути его, — думал священник. — Но в данном случае исход предрешен. Надеяться не на что».

Так сказал ему лечащий врач Ирины. Но священник хорошо знал, что надежда умирает последней. И его долг — поддержать эту надежду в его больной прихожанке.

Дверь приемной бесшумно отворилась и вошла старшая медсестра. Он отметил, что у нее доброе лицо.

— Здравствуйте, батюшка, — приветствовала она священника, — Ирина ждет вас. Помогите ей. Она испытывает страх и отчаяние…

— Я затем и пришел, чтобы помочь, принять исповедь, причастить святых Тайн. Надо укрепить ее слабые силы, утешить, помолиться за нее. Проводите меня к ней, сестра.

Ирина Новикова лежала в маленькой светлой палате онкологического отделения. Голова ее высоко покоилась на нескольких подушках. Священник с трудом узнал свою прихожанку. Она страшно похудела, уголки рта опустились, и губы застыли в неприятной гримасе, обнажавшей зубы. Глаза блестели, словно горячие угли.

Ирина неотрывно смотрела на приближавшегося к кровати настоятеля. Она узнала своего батюшку. Отец Григорий почувствовал, что она ждала его прихода: лицо ее прояснилось, хотя в глазах по-прежнему виднелась скорбь.

— Как хорошо, что вы пришли, батюшка. Я хотела исповедаться и причаститься, поговорить с вами…

— Я тебя внимательно слушаю, Ирина.

— За что мне такое наказание, отец Григорий? За контакт с гуманоидами? Или за мои грехи?

Священник взглянул на больную.

— На этот вопрос трудно ответить. Скажу только, что контакты с НЛО — не что иное, как современная форма оккультных феноменов, существующих уже многие века. Люди отступились от Христа и ждут «спасителей» из космоса. Именно поэтому Сатана, господствующий в воздушном слое, и посылает нам иногда изображения космических кораблей и инопланетян. Это мир иллюзий, где сама реальность искажается загадочными силами и, похоже, силы эти могут манипулировать пространством, временем и материей. Силы эти демонического характера и совершенно вне нашей власти и понимания. Гуманоиды, с которыми ты общалась, Ирина, — это либо сами бесы, либо их иллюзорное порождение.

— Но я ведь никогда не искала контакта с ними, — в смертельном испуге пролепетала Ирина, — Все произошло случайно и не по моей инициативе.

— Знаю. Но Сатана не спрашивает своих жертв. А человек, общающийся с гуманоидами, фактически общается со злыми духами, принявшими облик пришельцев. А это очень опасно. Немногим удается спастись после таких контактов. Параноидальная шизофрения, демономания и даже самоубийство могут стать результатом этих контактов.

Ирина вздрогнула от страха, неожиданно осознав, какой опасности она подверглась.

— Это ужасно, батюшка. Что же мне делать?

— Молись, чтобы этого не случилось. Я тоже буду молиться за тебя.

— А как быть с болезнью? Я так плохо себя чувствую.

Священник с состраданием посмотрел на Ирину.

— Ты спрашиваешь: как быть с болезнью? Принимай то, что посылает Бог. Великое милосердие Бог оказывает тому, на кого болезнь посылает! Сокрушает тело его, чтобы дух был спасен. В этом случае надо проявлять мужество и терпение, без ропота принимать то, что посылает Бог. Кто переносит болезнь с терпением и благодарением, тому вменяется это вместо подвига и служит пропуском в Царство Божие.

— Батюшка, я боюсь злокачественной опухоли, рака. Это смерть с такими мучениями.

— Всякая болезнь тяжела, а рак тем более, но будем надеяться на лучшее…

— А если все-таки рак?

Некоторое время священник молчал, словно прислушиваясь к голосу свыше, сообщавшему что нужно делать в таком случае.

— Следует этому покориться. Христос тоже страдал и проложил нам путь к воскресению, открыл дверь в Царство Небесное. И ты страдаешь, и идешь по Его пути и твои страдания откроют для тебя двери Царства Небесного. Не тогда только мы можем назваться верными, когда получаем благодеяния Божий, но когда принимаем с благодарением и наказания от руки Его — тут-то и вера наша искушается, истинно ли мы веруем в Его промысел. Хотящим угодить Богу путь лежит сквозь многие скорби.

Заметив, что Ирину утомил разговор, священник решил сократить визит.

— Иринушка, ты устала, — он обеспокоенно взглянул на нее. — Я сейчас переоденусь и буду исповедовать тебя. Приготовься…

Он вышел вслед за медсестрой, надел облачение священника в комнате напротив и, захватив Евангелие и распятие, вернулся обратно. Правая рука Ирины с трудом выползла из-под одеяла, и женщина перекрестилась. «Слава Богу, она успокоилась, — подумал отец Григорий, — можно исповедовать и причащать!»

Медсестра встала около двери в коридоре, чтобы никто не вошел случайно в палату. Закончив исповедь и причастив больную, священник увидел, что губы ее зашевелились, словно она хотела сказать ему что-то на прощание. Он нагнулся ниже и услышал:

— Пришел мой час, отец Григорий. Господь назначил мне прийти к Нему. Я сделаю это с радостью. И в этом вы мне очень помогли. Благословите меня, батюшка.

Выйдя из палаты, священник медленно брел по коридору — мимо палат с пациентами, страдающими самыми различными недугами и в самых различных их стадиях.

Одни лежали в бессознательном состоянии, другие сидели возле подносов с обедом. Те из них, кто заметил приход священника, сразу же догадались, в чем дело, и, отвлекшись от еды, повернули головы к открытым дверям своих палат. Им хотелось поглядеть на него, когда он будет проходить мимо. По мере того, как он двигался по коридору, некоторые больные подходили к нему за благословением. Он вышел через главный вход, и, когда за ним захлопнулась дверь, со скорбным умиротворением подумал, что хотя Ирина и умирает, но она смогла преодолеть свой страх и отчаяние. В этом есть и его заслуга. Он укрепил ее слабые силы и был уверен, что с помощью Господа она преодолеет мытарства и трудности, которые встретятся ей на пути в мир иной.

«Человек рождается на страдание, как искры, чтоб устремляться вверх!» — вспомнил отец Григорий слова из книги Иова.

* * *

С первым же поворотом головы пронзительная боль мучительным разрядом просверлила череп от виска к виску. От боли она зажмурилась, а когда снова смогла открыть глаза, то обнаружила, что в палате никого нет. У изголовья кровати стоял электрокардиограф, следивший за тем, как работает ее сердце. Звуковой сигнал был отключен, чтобы не тревожить больную и биение сердца отмечалось на экране прибора зигзагообразной зеленой линией. Пульс у нее был частым и слабым.

Наступал вечер. За окном начинало темнеть, в палате горел неяркий свет. Капельницу уже унесли. Бледные, исколотые иглами, ужасно исхудавшие руки Ирины лежали поверх простыни и являли собой весьма жалкое зрелище.

Потом она сумела вспомнить разговор главного врача больницы со Стрельцовым. Думая, что она спит, они тихо беседовали рядом с ее кроватью. То, что она услышала, повергло ее в шок. Встреча с гуманоидами закончилась для нее трагически. У нее лейкемия.

Состояние Ирины быстро ухудшалось. На коже появились желтоватые пятна размером с ноготь. От нее остался один скелет. В глубине души Ирина знала, что умирает и была в отчаянии. Она старалась отогнать эту мысль, как ложную, неправильную, вытеснить ее другими мыслями. Ирина искала утешение в том, что смерть не означает конца жизни, а только отделение души от тела. Но это не принесло большого облегчения. Тогда Ирина перестала сдерживаться и заплакала, как ребенок. Она плакала о своей беспомощности, о том, что умирает такой молодой…

Постепенно рыдания ее затихли, она повернулась лицом к стене, закрыла глаза и стала молиться, мысленно представляя себе образ Спасителя.

Где-то в коридоре гудел пылесос. Его гудение разорвало поток мыслей. Ирина открыла глаза и увидела Стрельцова, склонившегося над ней.

— Голова очень болит, — пробормотала она, возвращаясь к действительности. Стрельцов пошел за шприцем и ампулами. Когда он вернулся, Ирина попыталась повернуть голову. Казалось, веки ее отяжелели, и ей стоило большого труда поднять на него глаза.

— Очень больно… — взгляд ее прояснился — Невыносимо…

Он сделал ей укол.

— Сейчас тебе станет легче…

— Раньше не было так больно… — Она чуть повернула голову. — Я не хочу мучиться. Я… Обещай мне, что я не буду страдать… Обещай мне…

— Обещаю, Ирочка. Тебе не будет больно. Почти совсем…

Она стиснула зубы.

— Это скоро подействует?

— Да… Скоро. Через несколько минут. Не беспокойся. Ктебе тут пришел Савельев. Впустить?

Она слегка наклонила голову в знак согласия. Вошел Савельев с большим букетом красных роз, наклонился и поцеловал ее в губы. Стрельцов оставил их наедине.

— Володя, я тут только было собралась… начать жить по-новому, — прошептала она.

Савельев промолчал. Что он мог ей сказать? Возможно, это правда. Да и кому, собственно, не хочется начать жить по-новому?

Она мучительно отвернула голову в сторону. Монотонным, измученным голосом прошептала:

— Хорошо… что ты пришел…

— Прости меня, Ира. Это я виноват в случившемся. Не смог защитить тебя…

Но она прервала его:

— Нет… ты не виноват… Судьба!

Он ничего не сказал ей, но она продолжила разговор сама.

— Я умираю, Володя. Это конец. Ко мне уже приходил священник. Я исповедалась и причастилась. Это хорошо… Я всегда хотела окончить жизнь по-христиански, без всяких там крематориев. Позаботься, чтобы меня положили рядом с мамой. Ты знаешь, где… Чтобы все было как положено.

— Ну что ты все о смерти, Ирочка… Ты еще, даст Бог, встанешь, будешь ходить, как всегда.

— Встану? Не надо обольщаться, Володя. Я уже никогда не встану. Это конец.

— Я не лгу, Ира. Евгений Иосифович мне говорил…

— Это чтобы успокоить тебя. Не верь ему… врачи всегда лгут… Только не давай мне сильно страдать. Сделай все для этого. Обратись к Стрельцову. Он обязательно поможет… Обещай…

— Обещаю.

— Моя мать… лежала пять дней… и все время кричала. Я не хочу этого, Володя.

— Хорошо, Ирочка.

Выражение испуга в ее глазах исчезло. Она как-то сразу успокоилась.

— Ну вот. Кажется, я все сказала… Да, после моей смерти не оставайся один. Найди какую-нибудь хорошую женщину. Непременно найди…

— Не надо так говорить, Ирочка. Я не смогу жить без тебя. Единственно, чего я хочу, это быть вместе с тобою…

— Когда-нибудь ты встретишься со мною там, — она с трудом подняла палец и указала вверх. — Быть может, мне будет позволено открыть перед тобой двери.

Разговор утомил ее. Она попыталась еще что-то сказать, но язык не слушался ее. Даже слабое усилие, необходимое для артикуляции, вызывало у нее головокружение. Она едва не потеряла сознание. К боли в голове прибавились черные тени, которые все больше заслоняли от ее взора окружающий мир. Савельев испугался за нее и пошел за врачом.

За окном стояла золотая осень. Портьеры были задернуты, но сквозь боковые щели проникал свет.

Ирина лежала в тяжелой полудреме, вызванной наркотиком. От нее мало что осталось. Казалось, тело совсем истаяло и уже не может сопротивляться. Она то проваливалась в забытьи, то снова обретала ясность мысли.

Боли усилились. Она застонала. Вернулся Савельев вместе со Стрельцовым. Евгений Иосифович сделал ей еще один укол.

— Голова… — пробормотала она. — Страшно болит голова…

— Через несколько минут она снова заговорила.

— Свет… Слишком много света… Слепит глаза…

Савельев подошел к окну, опустил жалюзи. В палате стало темно. Он сел в изголовье кровати. Врач пошел за новым шприцем. Ирина слабо пошевелила губами.

— Как долго это тянется… как долго… ничто уже не помогает, Володя.

— Еще две-три минуты — и тебе станет легче.

Она лежала спокойно. Бледные руки ее простерлись на одеяле.

— Мне надо тебе… многое… сказать…

— Потом, Ирочка…

— Нет, сейчас… а то не останется времени. Многое объяснить…

— Я знаю все… Я люблю тебя.

— Я тебя тоже…

Волны судорог. Савельев видел, как они пробегают по ее телу. Теперь уже обе ноги были парализованы. Руки тоже. Только грудь еще поднималась и опускалась. С минуту она лежала молча. Потом взглянула на Савельева.

— Как странно… — сказала она очень тихо. — Странно, что человек может умереть… когда он любит…

Савельев склонился над ней. Темнота. Ее лицо. Больше ничего. Она попыталась поднять руки и не смогла.

— Я не могу… мои руки… никогда уже не смогут обнять тебя…

На мгновение Ирина перестала дышать. Ее глаза словно покрыла тень. Она с трудом их открыла. Огромные зрачки, и почти уже нет сознания во взгляде.

Савельев взял ее безжизненные руки в свои. Что-то в нем оборвалось.

— Ты вернула мне жизнь, Ира, — сказал он, глядя в ее неподвижные глаза. — Я был мертв, как камень. Ты появилась — и я снова ожил…

— Поцелуй меня.

Он поцеловал горячие, сухие губы.

— Я ухожу, Володя. Хорошо, что провожаешь меня ты…

Несколько минут она лежала безмолвно и неподвижно. Савельев тоже сидел молча. Ее руки и ноги застыли, все в ней омертвело, жили лишь одни глаза и губы. Она еще дышала, но он понимал, что дыхательные мышцы постепенно захватываются параличом. Она почти не могла говорить и уже задыхалась, скрежетала зубами, лицо исказилось. Ирина силилась что-то сказать ему, ее тубы дрожали. Хрипение, глубокое, страшное хрипение, и, наконец, крик:

— Помоги!.. Помоги!.. Сейчас!..

Савельев пошел за Стрельцовым. Они обменялись понимающими взглядами. Они оба не хотели, чтобы она бессмысленно страдала. Ее ожидало лишь одно: боль. Ничего, кроме боли. Может быть, на-долгие часы…

Врач быстро взял приготовленный шприц и вколол большую дозу снотворного. Он решил самовольно прибегнуть к этой вынужденной эвтаназии, следуя примеру доктора Геворкяна. Веки Ирины затрепетали. Сознание отключилось. Затем она успокоилась. Губы сомкнулись. Дыхание остановилось. Савельев раздвинул портьеры и поднял жалюзи. Он снова подошел к кровати. Застывшее лицо Ирины было совсем чужим. Как будто на койке лежала совершенно чужая женщина.

«"Красная ртуть", — подумал Савельев. — Вот в чем дело. Именно из-за нее я лишился Ирины. Если бы она не работала на этом чертовом предприятии… Но тогда я с ней и не познакомился бы никогда. Ладно. Не повезло нам только потому, что в дело вмешались эти проклятые НЛО…»