В Лондоне идет дождь. Мелкий, моросящий, он сеется и сеется на ее бархатную шляпку. Дождь шел вчера. И позавчера. И две недели назад. А когда нет дождя, на смену ползет туман, густой, холодный и липкий. Апрель 1908 года. Весна задерживается. И, как назло, опять ни одного фиакра.

Промокшая, дрожащая Елена прячется под козырек. Она не должна отчаиваться, постоянно твердит себе она, и это уже напоминает навязчивую идею. Еще в Колерейне она твердо усвоила: чем значительней цель, к которой стремишься, тем выше плата. Как мантру твердит она себе по утрам эту фразу, просыпаясь в маленькой меблированной квартирке на третьем этаже, снятой вместе с молодой австралийкой на Эрлингтон-стрит.

В Лондоне не существует Мадам. Ее успех, ее деньги — у нее примерно полмиллиона долларов на счете австралийского банка, и она только что открыла счет в Лондоне — не избавляют ее от ощущения, что здесь она чужая. В этом закрытом мирке, живущем по сложным правилам, которые ей пока не удается расшифровать, Елена опять одна. Конечно, она научится, как многому уже научилась. Но начинать всегда трудно.

По крайней мере хоть раз в день она спрашивает себя, уж не ошиблась ли, отказавшись от предложения Эдварда. Ей так его не хватает, что иной раз перехватывает горло. Ей не хватает их разговоров, вечеров, проведенных вместе, общности мыслей. Ее будто околдовали, по-другому она не может назвать это чувство. Всякий раз, вспоминая их последний вечер в Мельбурне, она вновь и вновь перебирает каждое свое слово.

И все-таки она была искренна, когда через несколько минут, которые показались им обоим вечностью, все же ответила ему отказом. Но ей пришлось собрать все свое мужество, чтобы произнести несколько коротких слов, а потом изобразить безразличие, увидев лицо друга, которому нанесла удар. Он был в недоумении, чувствовал боль, его гордость была ранена.

Елене тоже пришлось нелегко, она почувствовала, что должна как-то смягчить свой ответ.

— Дайте мне немного времени, я должна зарекомендовать себя в Европе.

Эдвард ничего не ответил. Он смотрел ей прямо в глаза, и она, выпрямившись, вновь заледенела, чтобы не дать слабину. По счастью, он, кажется, ее понял. А потом сказал, потому что был не из тех мужчин, которые оставляют за женщиной последнее слово.

— Хорошо. Но через несколько месяцев я вас навещу.

Елена, двигаясь вперед, ни разу в жизни не колебалась. Она отказала старику Шмуэлю, которого выбрали ей родители, уехала одна в Австралию, не поддалась дядюшкам в Колерейне, жила среди дикой природы, работала, чтобы выжить, открыла салон. Все, что она делала, было продиктовано жизненной необходимостью и честолюбием, и никаких душевных мук вроде тех, каких ей стоило отказать Эдварду, она не испытывала. Говорят, что любовь — слабое место умных женщин, Елена — не исключение. «Сердце у меня всегда разрывалось надвое: одна половина принадлежала людям, которых я любила, другая — амбициям, которые меня терзали».

Словом, она сбежала. Сбежала снова. Бегство для нее стало уже чем-то вроде привычки: если она не знает, как преодолеть препятствие, она предпочитает ускользнуть. И ей не до сожалений, у нее нет времени ворошить прошлое. Она сосредоточилась на Лондоне. Эдвард не раз описывал нравы закрытого мирка английской аристократии. Лондон, в котором два с половиной миллиона жителей, слывет самой веселой столицей мира, но в нем соседствуют богатейшие кварталы и кварталы с удручающей нищетой.

Теперь уже Елена высадилась в Англии как иммигрантка, а не как туристка и захотела увидеть закоулки, куда избегала заходить в первый раз, грязные позорные закоулки, которые прячут, как красавица — прыщи. Портовые нищие, проститутки, бездомные дети, польские и русские евреи, ее соотечественники, теснящиеся в трущобах Ист-Энда. Отвратительный запах нищеты, более острый, чем в дальних углах Казимежа или Мельбурна, перехватил Елене горло, и она повернула обратно.

Сострадать нищете, которая внушает ей отвращение, не в характере Елены. Политическая борьба ее тоже не интересует. А Лондон между тем грохочет и гудит. 21 июня 1908 года, несколько недель спустя после ее приезда, двести тысяч разгневанных женщин под предводительством Эммелин Панкхёрст и ее дочери Кристабель, основательниц Социального и политического союза женщин, собираются в Гайд-парке, требуя права голоса.

Активизация движения за права женщин влечет за собой усиление репрессий. Активисток десятками бросают в тюрьмы. Протестуя против произвола, женщины объявляют голодовки.

Елену все это мало заботит. Независимость женщин интересует ее только с одной точки зрения: она хочет сделать англичанок более смелыми в отношении собственной внешности. С тех пор как на трон после своей матери королевы Виктории вступил король Эдуард VII, атмосфера в Англии переменилась, нравы стали менее суровыми.

В столице стали появляться массажные салоны и кабинеты косметики. В «The Queen», газете праздных аристократок, в колонке «La Toilette» стали появляться советы, как ухаживать за кожей, однако за результаты никто не отвечал. Читательницы использовали рекомендуемые средства исключительно на свой страх и риск.

А в косметические салоны, например в салон мадам Хеннинг на Саут-Милтон-стрит, леди осмеливались войти, только когда их никто не видел. Посетить его было почти столь же неприлично, как дом свиданий. Владелице пришлось сделать потайную дверь с заднего двора, чтобы самые богатые и знатные клиентки могли входить незаметно.

В Лондоне каждый шаг дается с боем. Но никто лучше Елены Рубинштейн не умеет осваивать целину. Никто и никогда не продавал так успешно кремы, как Елена свой «Valaze». Никто, кроме нее, не накопил столько опыта в области маркетинга и рекламы. Она первая, кто превратил в капитал желание женщин быть красивыми и энтузиазм мужчин, поддержавших это их желание. Она знала: ей многого удалось достичь, а потому ей не следует отчаиваться. Уверенность в себе позволяла ей не поддаваться тоске, которая порой накрывала ее, как в самые тяжелые дни в Колерейне.

Она видела свой будущий салон в самых мельчайших подробностях. Поняла, в каком квартале его откроет: в Мейфэре, Белгравии или на Парк-Лейн, непременно в роскошном месте, потому что деньги притягивают деньги. Она уже облюбовала один из этих белых, богатых домов с колоннами на фасаде, в неопалладианском стиле. Агентство предложило ей на выбор десяток домов, но в каждом находились какие-то недостатки.

По вечерам, спасаясь от одиночества, Елена ходила по театрам. В «Театре герцога Йоркского» она открыла для себя Айседору Дункан, шокирующую добропорядочную публику наготой под своими покрывалами. Елену очаровала в ней «смесь кошачьей грации с манерами леди». В фигуре танцовщицы с очертаниями в духе Климта — узкие бедра, длинные тонкие ноги, стройное тело — ей видится силуэт будущей свободной женщины.

Несколько лет спустя Елена встретилась с Айседорой на приеме, устроенном Марго Асквит, женой премьер-министра. Танцовщица была в одном из своих знаменитых шарфов, который тянулся за ней по полу, подчеркивая каждое ее движение.

Елена удивилась.

— Было бы, наверное, менее опасно и так же красиво, если бы шарф был покороче, — высказала она свое мнение.

— А стиль, детка? — отвечала Айседора, усмехаясь ее наивности.

Шарф, удививший Елену, войдет вместе с танцовщицей в легенду. Через двадцать лет примерно такой же намотается на колеса гоночного автомобиля и сломает изящную шею Айседоры.

Как-то, вернувшись домой дождливым вечером еще более промерзшая, чем всегда, Елена подумала, что готова отказаться от своей безумной попытки. Сидя у камина с чашкой горячего чая, она думала о Лондоне и понимала, что он никогда ей не сдастся. Однако благодетельный ночной сон справился с ее страхами, а поутру засияло солнце. В тот же день, словно по волшебству, агентство преподнесло ей редчайшее сокровище.

Мейфэр, Графтон-стрит, 24, — так звучал долгожданный адрес. Дом Роберта Артура Талбота Гаскойн-Сесила, третьего маркиза Солсбери, бывшего премьер-министра королевы Виктории, умершего несколько лет тому назад, наследники решили сдать за 2000 ливров в год. Арендная плата за элегантный особняк в григорианском стиле была для Елены высоковата, но, как всегда, она положилась на свою удачу. Особняк в квартале Мейфэр бесценен.

Ограниченный улицами Оксфорд-стрит, Грин-парк, Риджент-стрит и Пикадилли, квартал получил свое название от ежегодной майской ярмарки, которая проходила здесь вплоть до 1706 года. Позже архитектор Эдвард Шеперд построил там большой рынок, окруженный маленькими домиками. С тех пор как в квартале стала селиться аристократия, здесь выросли большие викторианские особняки.

В Мейфэре ты среди счастливейших мира сего. Уклад здесь прочнее бронзы, ритуалы незыблемы. С апреля до мая дворянство, вернувшись из загородных поместий, дает балы, устраивает праздники и частные концерты, ездит на скачки и регаты. Это мир старомодный, зашнурованный в корсеты, ограниченный, элегантный и надменный. Недосягаемый.

В особняке лорда Солсбери двадцать четыре комнаты и четыре этажа. Два первых этажа займут магазин и косметический салон, на третьем поселится сама Елена. На чердаке она разместит свою «кухню». Елена нанимает дизайнеров по интерьеру, чтобы осуществить необходимые переделки, но полагается только на собственное чутье и вкус. Никакого ситца и плетеной мебели. Все должно быть в пастельных тонах — кремовый, белый, розовый создадут атмосферу женственности, исполненной роскоши и деликатности. Елена приняла решение и заказывает все самое лучшее.

Работы займут несколько недель. Елена понимает, что идет ва-банк. В одну секунду Лондон может ее уничтожить.

«Меня превознесут до небес», — решает она.

Жизнь без дерзкого вызова для нее не жизнь. На месте она тоже сидеть не любит. Оставив наблюдать за работами архитекторов, она уезжает на континент. В Париже ее интересуют последние открытия в области дерматологии, она знакомится с новыми способами лечения при помощи электричества, обновляет свой гардероб. В Вене ей удалось уговорить доктора Эмми Лист, которая когда-то поведала ей о пилинге, работать у нее.

По возвращении энергия и идеи у Елены бьют ключом, она изобретает новые кремы против угрей, новые тонизирующие и вяжущие лосьоны. Каждый день она заходит проверить, как ведутся ремонтные работы. Мастера трудятся без устали, ее устраивает то, что получается: все это соответствует ее замыслам.

— Вышло очень красиво, дружок! Браво!

До чего знакомый голос! Елена прерывает разговор со столяром и оборачивается:

— Эдвард!

С неожданным пылом, на который способны лишь очень застенчивые люди, она бросается ему в объятия. Она горит желанием рассказать ему обо всем, что перечувствовала за долгие недели, когда ей так его не хватало. Обо всем, что успела сделать, открыть, узнать и что было без него куда менее интересным. Но она не привыкла к излияниям. У нее не хватает слов. Она просто утыкается лицом в пальто и ощущает запах, от которого у нее идет кругом голова, — смесь лаванды, табака и кожи. На этот раз молчит и Эдвард. Он целует ее волосы, гладит их. Она поднимает голову, их губы встречаются.

«Это и есть любовь?» — думает она.

Ей тридцать шесть, она мужественный, деятельный человек, обладает властью и авторитетом, но при этом по-девически наивна. Несколько секунд они стоят, обнявшись, забыв обо всем, покашливание возвращает их на землю. Они забыли о столяре.

— Так вот, насчет шкафов…

Эдвард высказывает свое мнение, и Елена с ним соглашается. Он прав, стенные шкафы лучше будут смотреться в глубине комнаты. Она берет его за руку и ведет осматривать дом, не скрывая гордости.

— Ну, что вы на это скажете? — спрашивает она, подведя его к окну третьего этажа, откуда открывается волшебный вид на лондонские крыши.

— Потрясающе. Вы не перестаете меня изумлять, дорогая.

Неужели именно ради этой похвалы она свернула горы? В этот день ей кажется, что да.

Как она могла столько времени жить без него? А между тем они такие разные. Она скованна, не уверена в себе, если только не занята работой, в работе же жестка и требовательна. Он экстраверт, любознателен, импульсивен. Общее у них — это нонконформизм, любопытство к вещам и людям, умение воодушевляться и фантазировать. Эдвард — единственный человек, который способен заставить ее забыть о работе. Как в Мельбурне, он каждый вечер выводит ее куда-нибудь.

Лондон насыщен новинками, талантами, зрелищами, в нем бурлит культурная жизнь. Это эпоха Сердечного согласия и большой франко-британской выставки, на которую съехались все аристократы. Эдвард знакомит ее с Сомерсетом Моэмом в безупречном смокинге и с моноклем, с Бернардом Шоу, узнаваемым издалека по рыжей бороде и ручной вязки свитерам от роскошной фирмы «Jaeger», с Максом Бирбомом, денди и театральным критиком.

Эдвард и в Лондоне знает всех, и ему здесь необыкновенно уютно. Рядом с ним она чувствует себя провинциальной простушкой. Эдвард посмеивается над ее комплексами и умеет утешить как никто.

— Вам не в чем им завидовать. Скоро вы станете здесь королевой.

Они знакомятся с Редьярдом Киплингом, только что получившим Нобелевскую премию, с Джеймсом Барри, чья пьеса «Питер Пэн» встречена публикой с большим восторгом, с Джеромом К. Джеромом и Вирджинией Стивен, пока еще не ставшей Вульф (за Леонарда Вульфа она выйдет замуж три года спустя), с сестрой Вирджинии Ванессой Белл и другими «блумсберийцами». Интеллектуальная и политическая элита собирается в кафе «Рояль», которое становится штаб-квартирой Эдварда и Елены. После завтрака, часто совместного, Эдвард задерживается в кафе, чтобы почитать газету или поболтать с друзьями, а Елена торопится в салон. Ремонтные работы несколько затянулись, но она хочет, чтобы все получилось идеально. К тому же Эдвард здесь, а это главное.

Как-то во время грозы, укрывшись под козырьком ресторана, они ждут фиакра. Эдвард согревает ее в объятиях, и она молит про себя, чтобы дождь не кончался. Эдвард Уильям Титус выбирает этот миг, чтобы вновь попросить ее стать его женой.

Они поженятся 28 июля 1908 года, пригласив двух близких друзей в свидетели. Церемония сугубо частная и трогательная.

Король Эдуард VII только что открыл Олимпийские игры. Со всей Европы съехались болельщики, чтобы следить за соревнованиями на специально построенном стадионе в предместье Лондона. Новобрачные, поглощенные собственным счастьем, ничего вокруг не замечают. Во время завтрака после церемонии Елена витает в облаках и едва притрагивается к еде.

Господин и госпожа Эдвард Титус решают провести медовый месяц в Ницце, в те времена это модно. Они поселяются в отеле «Ривьера Палас», где обычно останавливалась королева Виктория. Украшенная особняками рококо, экстравагантными прихотями миллиардеров, Ницца стала символом «прекрасной эпохи». Богатые иностранцы приезжают сюда отдыхать, англичане облюбовали район Симье, русские — просторное здание «Парк Империал».

Чета Титус съездила в Канны, Грас, Монте-Карло, они ужинают при свечах в великолепных ресторанах отеля «Негреско» и казино «Руль». После нескольких танцев Эдвард усаживается за игорный стол, Елена смотрит, как он играет, и наблюдает за окружающими. Игра на деньги не кажется ей интересной, она слишком хорошо знает, как трудно они зарабатываются. Однако расточительность знатных русских вызывает у нее любопытство. Муж рассказывает ей множество историй об их безумствах, страсти к празднествам, немыслимом азарте, заставляющем терять состояния.

Начинается новый день, и мир опять принадлежит им.

— Вся эта красота создана для нас, дорогая, — не устает повторять ей Эдвард.

И обводит рукой море, пенящееся серебром, прихотливые изгибы берега, вычурные виллы, прилепившиеся к скалам, сады, пенящиеся розовым цветением бугенвиллей, растрепанные от ласк мистраля пальмы. Елена на все откликается счастливым трепетом — поцелуи, запах сигары, запах жимолости в наступивших сумерках…

У себя в номере, лежа в постели, прижавшись к Эдварду всем телом, чувствуя его каждой клеточкой кожи, она вспоминает их объятия и ощущает пульсирующее тепло в животе. Эдвард хороший любовник, ласковый, внимательный, он терпелив и тогда, когда стыдливость Елены сковывает ее, мешая целиком ему довериться.

Мало-помалу он учит ее наслаждаться. После любви Елена чувствует себя царицей мира. Порой она спрашивает себя, заслужила ли такое счастье? Чем еще должна за него заплатить? И в порыве оптимизма решает: заслужила! И сделает все, чтобы они были счастливы как можно дольше.

Счастливы они безусловно, но у каждого из них есть свои демоны-искусители. Однажды утром Елена первая села в машину, сидела, ждала, но муж не спешил к ней присоединиться. Она снова вернулась в холл, чтобы поторопить его. В свой последний день перед возвращением в Лондон они задумали съездить в горы.

Эдвард был увлечен беседой с рыжеволосой красавицей. Елена заметила ее еще накануне вечером, обратив внимание на ее безупречную кожу.

— Ослепительна, вы не находите? — спросила она мужа.

— Кто? А, да… Дама полусвета. Здесь много таких охотится.

Эдвард рассеянно посмотрел на молодую женщину, она шла по залу ресторана, и эгретка из белых перьев с бриллиантами казалась флагом в ее пламенеющих волосах. Разумеется, все ее заметили, мужчины провожали одобрительными взглядами, женщины — подозрительными. Эдвард с улыбкой повернулся к жене и нежно коснулся губами ее ладони:

— Я смотрю только на вас, дорогая.

А утром предатель не только смотрел на рыжую. Он держал ее маленькую ручку, туго обтянутую перчаткой, и окутывал ее своими магическими чарами. Елена прекрасно изучила все его приемы — приемы павлина, распускающего хвост.

Рыжая весело смеялась, запрокинув голову. Видна была только подрагивающая эгретка. И еще широкая улыбка Эдварда, довольного успехом. Ревность и гнев обожгли Елену, она развернулась, села в машину и приказала шоферу ехать вперед. Через несколько минут сделала знак остановиться и вышла. Накануне она заметила в витрине одного из ювелирных магазинов потрясающий жемчуг. Сегодня она купила его, несмотря на баснословную цену. Она вся дрожала, когда доставала деньги из сумочки, а потом просила застегнуть у нее на шее ожерелье. Потом снова села в машину, попросила отвезти ее на вокзал и уехала первым поездом в Париж, не дав мужу даже возможности объясниться. Только из отеля «Крийон», куда она приехала со слезами и без багажа, она позвонила в «Ривьеру Палас». Эдвард вне себя от тревоги курил в холле, не зная, что и думать. Он собирался обратиться в полицию и был счастлив, услышав голос жены по телефону. Он не понял, о какой безумной драме идет речь и что вообразила себе его жена.

В конце концов он попросил прощения. Она тоже, сожалея о необдуманном поступке. Взаимные извинения, клятвы, слова любви. Он тоже садится в поезд, мчится в Париж, приезжает в «Крийон», и все кончается шампанским на балконе их номера, откуда они смотрят на огни площади Согласия.

Елена сохранит жемчужное колье. Оно будет первым в ее «коллекции ссор». Всякий раз, как муж будет ее обманывать, она будет покупать себе драгоценное украшение, очень дорогое и очень заметное. Деньги не лечат, не утешают, они разве что отвлекают. Елена будет часто прибегать к анестезии драгоценностями.

Коллекция ее растет что-то уж слишком быстро. Измена Эдварда, слезы, гнев, потом очередная покупка в магазине Гарри Уинстона или Картье. Елена с юности до безумия любит драгоценности — бриллианты, сапфиры, топазы, изумруды, халцедоны, лунные камни. И конечно же жемчуг. Она сохранила к нему пристрастие, получив свое первое украшение — нитку жемчуга от бабушки в Польше. На первые заработанные в салоне на Коллинз-стрит деньги она купила австралийский жемчуг и называла его «мой верный жемчуг», подчеркивая, что он никогда ее не предаст. Елена Рубинштейн носила разный жемчуг: морской, речной, черный и серебристый, защищалась им как доспехами, когда нуждалась в уверенности в себе.

Елена не могла устоять перед блеском камня, Эдвард — перед улыбкой на хорошеньком личике. Ему нравились кокетливые, отполированные до блеска светские женщины, полная противоположность его жене. Одержимой работой Елене было не до полировки, хотя она умела все очень быстро впитывать, но лоском культуры она обязана в первую очередь мужу.

Муж всерьез любил ее, восхищался умом, энергией, смелостью. Она не раз впечатляла его и постоянно изумляла. Он искренне хотел жить с Еленой семейной жизнью. Но желание вскоре потускнело. Материально он зависел от нее, и эта зависимость тоже в немалой степени подрезала крылья чувствам.

Охлаждение мужа к супружескому ложу было самым большим страданием Елены. Но даже в самые горькие часы, когда муки ревности заставляли ее думать о смерти, она никогда не хотела расстаться с Эдвардом. Она прощала, потому что верила: он изменится. И он обещал измениться. Клятва игрока.

Но потом он всегда возвращался к ней. Значит, она самая сильная. Или самая слабая. Это как посмотреть. Елена училась обуздывать свою гордость и сублимировала фрустрацию с помощью драгоценностей, картин, мебели, редких и дорогостоящих вещиц. В их семейной жизни будут пики счастья и крушения, ссоры и примирения, затишья и бури, долгие разлуки и встречи. Официально их брак продлится тридцать лет.