Елена Рубинштейн, стоя на палубе парохода «Балтика», выпрямляется, застегивает плащ, поправляет шляпку, проверяет, крепко ли держит горничная чемоданчик с драгоценностями. Как все, кто подплывает к Нью-Йорку со стороны океана, она, выйдя из каюты, испытала шок и до сих пор находится под впечатлением. На протяжении всего плавания пароход трепала буря, но теперь облака развеялись и небо светящейся чистотой напоминает голубой алмаз. Небоскребы Уолл-стрит похожи на башни гигантской крепости из стекла и стали, защищающей Манхэттен, который врезается в воду словно нос корабля.
Хмелея от морского ветра и надежды, Елена дает себе обещание завоевать этот континент. Он ей будет по мерке!
В четвертый раз она собирается обосноваться в совершенно незнакомом месте. Задача не из простых, она подстегивает Елену и внушает страх. На этот раз речь не только о новой стране, но еще и о рынке, товарооборот которого в тысячу раз больше, чем в Европе. Эдвард часто повторял ей, что в Америке все возможно, но неустойчиво. Тем меньше у нее права на ошибку. К тому же она любит бросать вызов судьбе, она может опять начать все сначала, и эта перспектива кружит ей голову.
Елена поворачивается к статуе Свободы. Слегка переиначив ее название, она может применить его к себе. «Красота, озаряющая мир» — да, таким может быть девиз Елены.
Тысячи пассажиров «Балтики» — в основном американцы, возвращающиеся под свой безопасный кров. Мощная волна эмигрантов, которая хлынула в Америку через Ливерпуль, Саутгемптон, Гамбург или Бремен, похоже, уменьшилась. С 1870 года около шестнадцати миллионов горемык всех национальностей, в том числе и три миллиона евреев, высадились на острове Эллис, надеясь в Новом Свете разбогатеть или по крайней мере жить более сытно и достойно, чем жили до сих пор. Не одному поколению придется избавляться от приставшей к их башмакам нищеты…
В больших городах бедняки собьются в землячества, которые будут соседствовать друг с другом, но не будут смешиваться. И кем бы они ни были — ирландцами, итальянцами, китайцами, немцами, — три четверти из них будут по-прежнему жить в грязи и скученности. «Родовитые» американцы и эмигранты первого и второго поколений, превратившиеся в ксенофобов, как часто случается с людьми, заплатившими за преимущества тяжкой борьбой и лишениями, рассматривали этот неконтролируемый поток людей, этот melting pot, который постепенно станет душой нации, как серьезную проблему. И делали все, чтобы приостановить этот поток. В середине 20-х годов, опасаясь за неустойчивую послевоенную экономику, правительство под давлением лобби ограничит въезд в страну, введя квоту.
Елене нечего бояться. Американка благодаря замужеству, она обладает именем, деловой хваткой и немалыми деньгами. На таможне мало уделят внимания ее паспорту с измененной датой рождения. Стильная одежда, драгоценности и багаж, красноречиво свидетельствующие о богатстве, послужат ей куда более надежным пропуском.
Однако в Соединенных Штатах успешно ведущая дело женщина — большая редкость, и смотрят на нее косо. Еврейская национальность — тоже помеха. Как в Лондоне, как в Париже, антисемитизм здесь весьма распространен как среди белой элиты, англосаксонской и протестантской, так и среди других землячеств начиная с ирландского. Эдвард предупреждал ее и об этом, но она привыкла к подобному отношению, и для того, чтобы ее поколебать, нужно что-то помощнее. Она не поменяет фамилию, как поступали до нее многие видные эмигранты. Она стала знаменитой под фамилией Рубинштейн, она известна благодаря своему имени, она останется верной своим корням. А что касается пола, то он ее главная сила. Только женщина может создать необходимую для женской красоты косметику и толково объяснить свои цели.
Прием, который оказывает Елене Америка, не главная причина тоски, которая ее угнетает с тех пор, как она ступила с парохода на землю… Пока они плыли на «Балтике», волны порой поднимались выше пятиэтажного дома. Пассажиры с тоской вспоминали гибель плывшего из Саутгемптона в Нью-Йорк «Титаника», которая случилась двумя годами ранее.
Океан бушевал, а Елена, запершись в каюте, размышляла. Война, ее отъезд, продажи, заказы, сырье, продукция, баланс, клиентки, ее семья, ее коллекции. В каком состоянии она найдет все это, когда вернется? У Елены бессонница, непрекращающийся ветер усиливает мигрень.
Прощаясь, Елена с Эдвардом уговорились, что расстаются на полгода. Он будет заниматься детьми и готовить к переезду их вещи, коллекции, произведения искусства. Она найдет в городе квартиру и помещение для салона. Необычное распределение обязанностей, но и семья у них необычная.
Муж по-прежнему ее главный советчик, его помощь всегда своевременна и ценна, его мнение разумно и справедливо. Благодаря ему реклама всегда достигает цели, он находит яркие и точные слова, знает продукцию не хуже ее. Эдвард — прекрасный отец, любящий и внимательный. Но дело ведет она, она принимает решения. Она вкладывает деньги, и она их зарабатывает.
В отношении денег Эдвард невыносим. Он тратит слишком много, в основном на книги и костюмы. Хотя прекрасно знает, как трудно ей достаются эти деньги, сколько их уходит на налоги, закупки, пошлины, на бесхозяйственность, халатность, с которыми она постоянно борется и которые в конечном счете так дорого обходятся фирме. Но расточительность — не самый главный его недостаток. Женщины вьются вокруг него, как осы вокруг горшка с медом. Он соблазнил бы их всех, если бы она не была постоянно начеку. Как он был ветреным, так ветреным и остался. Сколько мучительных ссор, сколько обид, всегда по одной и той же причине…
«Успеха во всем не добьешься», — подводит она итог однажды утром, хорошенько выплакавшись. Похоже, что ее удел — несчастливая любовь. Oy vй, мужчины. Ни на своего слабого отца, ни на своего легкомысленного мужа она никогда не могла всерьез рассчитывать.
Но так ли уж важно, что Эдвард не идеальный муж? У нее большая семья, и она ее поддержит. Она позовет на помощь сестер. Пригласит Манку к себе в Нью-Йорк, отправит Ческу с ее новым мужем-англичанином в Лондон. Решит, какая еще из сестер или кузин будет заниматься салонами в Австралии. Малышка Полина будет вести дела в Париже, пока идет война. Уж чего-чего, а родни у Рубинштейнов хватает, даже если Елена не так уж хорошо ладит с младшими сестрами.
И все же, несмотря на ссоры и обиды, она опять и опять тянется к Эдварду, ей нужны его советы, и ему, только ему, она привыкла изливать свои чувства.
— О мой дорогой, несчастные американки так жалко выглядят! Видели бы вы их посиневшие от холода носы и серые губы на бледных лицах! Я приехала очень вовремя!
В Нью-Йорке Елена останавливается в гостинице и будет жить там, пока не найдет квартиры и помещения для салона по своему вкусу. Ее первый телефонный звонок мужу. Разговор прерывается, слишком велико расстояние, и все же Елене удается передать свое весьма неоднозначное впечатление от Америки.
Американки уделяют много внимания своей внешности, но ухаживать за собой не умеют. Они кажутся очень подавленными, особенно жительницы Нью-Йорка. Идеал здешних женщин — это Gibson girl, «девушка Гибсона», картинка, нарисованная художником Чарльзом Дана Гибсоном. Все женщины хотят походить на эту здоровую насмешливую девицу, которой жизнь по плечу и она для мужчин партнерша и верный товарищ. Бабушка будущих красоток, предшественница бимбо, Gibson girl, высокая, стройная девушка с объемистым узлом волос. Блузка только подчеркивает ее пышные формы: американские женщины отстали от европейской моды.
Как все ее соотечественницы, Gibson girl не красится. Согласно правилам хорошего тона обитательницы Нью-Йорка могут воспользоваться помадой и пудрой, если обедают в ресторане, но ни в коем случае не за ужином. Естественность — вот ключевое слово американок. «Хорошо питайтесь, много двигайтесь, крепко спите — и будете красивыми» — такова квинтэссенция статьи в «Denver Post» 1899 года. «Кокетки, — подводит итог журналист, — открыли секрет вечной молодости, они соблюдают диету, делают гимнастику, массажи, пользуются паровой баней». Многие американки следуют этой авангардистской программе, которую проповедуют журналы. Каждая женщина может быть красивой, если захочет, Елена всегда утверждала это и в этом убеждена, но она предпочитает внести небольшое количество красок в царство природы.
В Америке активно действуют феминистки под предводительством Лукреции Мотт, Элизабет Кэйди Стэнтон, Шарлотты Перкинс. И заняты они не только борьбой за политические права. Самые разнообразные стороны женской жизни привлекают их внимание. Им не кажется идеалом женщина с изуродованной деторождением фигурой, прикованная к своему дому. Но вопросы физиологии, сексуальности, абортов, предохранения и беременности затрагиваются на их собраниях реже, чем положение в обществе, за которое они борются в первую очередь… 1869 год. Штат Вайоминг первым в государстве предоставил женщинам право голоса, без оговорок и ограничений. За ним последовали Юта и Айдахо. Деятельность суфражисток сыграла в этом немалую роль.
О демонстрации 6 мая 1912 года газеты писали много. В этот день по призыву профсоюзов и феминистских организаций двадцать тысяч женщин, одетых в белое, вместе с пятьюстами мужчинами прошли от Пятьдесят девятой авеню до Вашингтон-сквера, чтобы в очередной раз потребовать для себя права голоса. Новый штрих: большинство женщин гордо улыбались накрашенными губами. Краска на губах, с которой женщины отважно вышли на политическую демонстрацию, свидетельствовала об их желании отбросить табу и получить все права.
Беспечная непринужденность была воспринята как вызов, подействовала как шок. Эдвард Бок, издатель «Ladies Home journal» написал, что «мужчины по-прежнему воспринимают накрашенные губы как признак пола и греховность». Однако нравы менялись очень быстро. «Страсть к макияжу распространилась от театральных актрис, которые пользовались им как на сцене, так и в городе, к леди, пользовавшимися им в домашней обстановке, а потом к работницам и служащим», — пишет Элизабет Рейд, посвятившая специальное исследование косметике.
Пройдет всего несколько лет, и американки освободятся от пут пуританства. Елена Рубинштейн, остро чувствующая дух времени, мгновенно уловит стремление женщин к независимости и самоутверждению. Самые отважные уже воплощают его в жизнь, мировая война тому способствует. Требования женщин в области прав Елена перенесет в область потребления, по примеру всей страны, которая сладострастно погрузится в изобилие, именуя его Прогрессом. «Приобретайте желе Jell-O, сухие завтраки Kelloggs, автомобиль, газовую плиту, посетите кинотеатр», — призывают рекламы в «Woman’s Home Companion». Не отстают и распространители косметики: «Покупате Hind’s Honey, пользуйтесь Almond Cream, Pond’s Cold Cream, Woodbury facial soap!»
Когда Елена рассказывает, будто высадилась как первопроходец в Америке, стране, не имевшей ни малейшего понятия о косметике, она, как обычно, преувеличивает. Безусловно, self made women, женщин самостоятельных и успешных, здесь немного, но именно они царят в мире моды. Лейн Брайан придумывает платья для полных женщин и для беременных. Хетти Карнеги работает над созданием готового платья, Кэрри Маркус вместе с братом Гербертом и мужем Эллом Нейманом создала «Нейман Маркус», первый большой магазин, где продаются предметы роскоши. И Кэрри, и ее муж — евреи, но они поменяли фамилии.
У косметологии в Америке тоже есть свои приверженцы, свои жрицы и творцы. Уже в 1893 году «Harper’s Bazaar» отмечает, что «в последние годы у нас в стране необыкновенно развилась культура красоты». По примеру Европы медицина начинает интересоваться улучшением кожи лица и тела. Дерматологи и хирурги открывают клиники и школы, где они осуществляют пластические операции.
Пилинг с помощью электричества, подкожные парафиновые впрыскивания, чтобы округлить щеки и выровнять провалы под глазами, ринопластика, лифтинг — все эти новые технологии пока что сопряжены с огромным риском. Так называемые специалисты осваивают их на практике, имея весьма туманное представление о последствиях. Но актрисы все чаще и чаще обращаются к ним, подтягивание кожи становится самой модной операцией по обе стороны океана. Француженка Сара Бернар одна из первых вступила на этот путь, показав дорогу остальным.
Индустрия красоты, развиваясь, создавала новые рабочие места для женщин. В 1914 году в Америке, разумеется, по большей части в крупных городах, открылось тридцать шесть тысяч парикмахерских, двадцать пять тысяч маникюрных кабинетов и тридцать тысяч массажных кабинетов. В Нью-Йорке фирма «Riser Manucure Parlor», занимающая не один этаж, предлагала все мыслимые и немыслимые процедуры для лица и тела, электропроцедуры, маникюр, педикюр, эпиляцию.
Множество женщин взялись за предпринимательство в области красоты. Минимальные затраты и очень недурные доходы. В начале века существуют десятки процветающих косметических марок, их кремы зачастую готовятся на кухне или в задней комнате магазинчика. Они продаются локально, в городе, квартале или округе. Доброе чернокожее лицо мадам Уокерс украсило коробочки с кремом ее производства, продающимся в аптеках и хозяйственных магазинах для афроамериканцев.
Существовали и другие первопроходцы, работавшие в той же области, но на других ступенях социальной лестницы. В середине XIX века Эллен Деморест стала известна как одна из пионерок нарождающейся косметической индустрии. Ее сменила Гарриет Хаббард Эйер, создавшая питательный крем под названием «Рекамье», который она будто бы привезла из Парижа. Жизнь этой женщины, как личная, так и профессиональная, вся состояла из взлетов и падений. Ее фамилия была Хаббард, она родилась в 1949 году в Чикаго. В шестнадцать лет вышла замуж за Герберта Кроуфорда Эйера, родила троих детей, один из которых трагически погиб в пожаре, случившемся в Чикаго в 1871 году.
На протяжении многих лет Гарриет вела довольно скучную жизнь жены богатого мужа, представительницы высшего общества своего города, меценатки, покровительницы искусств. Но настал день, когда ее жизнь резко переменилась. Устав от сексуальных эскапад своего мужа и его пристрастия к алкоголю, Гарриет после восемнадцати лет супружеской жизни потребовала развода. Разразился скандал: в те времена светской женщине неприлично было инициировать развод. Забрав с собой троих детей, она уезжает в Нью-Йорк и зарабатывает себе на жизнь, продавая мебель в антикварном магазине. Муж ее к тому времени разоряется и не может больше выплачивать ей деньги на содержание.
Получив развод, отважная Гарриет занимает деньги и создает фирму «Recamier Manufactured Company», желая наладить продажу своего крема. Она повсюду рассказывает, что рецепт его принадлежит мадам Рекамье, прославившейся своим очарованием и красотой. Правдивая или выдуманная, но эта рекламная история приносит свои плоды. Гарриет Хаббард Эйер становится первой американкой, заработавшей состояние на косметике. Яростная поборница модной тогда естественности, она отметает сильные запахи — мускус, пачули, розу, — предпочитая нежный аромат лаванды: именно им, по ее мнению, должна благоухать утонченная женщина.
Один из ее спонсоров, Джеймс Сеймур, имеет на нее виды. Но получает резкий отказ и в отместку, заручившись поддержкой бывшего мужа и дочери, вышедшей замуж за сына Сеймура, ухитряется поместить ее в 1883 году в клинику для душевнобольных. На суде финансист заявляет, что неуравновешенность Гарриет не дает ей возможности управлять фирмой. Лживому женоненавистническому заявлению финансиста все верят.
Спустя четырнадцать месяцев Гарриет Хаббард Эйер благодаря усилиям своих адвокатов выходит из клиники, но физически она совершенно раздавлена. После года принудительного лечения она превратилась в расплывшуюся седую женщину, отуманенную лекарствами. Свой ужасный опыт она описала в книге «Четырнадцать месяцев в сумасшедшем доме», которая вызвала у публики огромный интерес.
Гарриет вступает в борьбу с Сеймуром, желая вернуть себе фирму, которую он себе присвоил, и после многочисленных судебных процессов ей это удается. Но продолжать свою деятельность предпринимательницы она больше не хочет и начинает заниматься журналистикой. Ее статьи публикует «New York World». Известность ей приносит постоянная рубрика, посвященная косметике, которую очень одобряют читательницы и еще справочник «Harriet Hubbard Ayer Beauty Book», который становится бестселлером. После ее смерти от гриппа в 1903 году эту рубрику ведет ее дочь Маргарет, известная актриса.
Спустя четыре года после смерти Гарриет Винсент Бенжамин Томас, женатый на театральной актрисе, подруге Маргарет, создает фирму «Harriet Hubbard Ayer Corporation». Купив лицензию и имя, он становится во главе предприятия. У Томаса есть чутье: в Соединенных Штатах начинается расцвет косметики. Еще очень много лет американки будут находиться под влиянием фирмы «Harriet Hubbard Ayer».
Но Елена ее не боится.
Она вообще никого не боится. Впрочем, за одним исключением. В Америке на протяжении многих лет у Елены будет мощная конкурентка, с которой она вынуждена будет бороться. That Woman, «эта женщина», как будет называть ее со злобой и презрением Елена, носит имя Элизабет Арден. Арден родилась в Канаде в провинции Онтарио и при рождении получила имя Флоренс Найтингейл Грем. Эта крашеная блондинка — одна-единственная настоящая соперница Елены, ставшая черной тенью, омрачавшей ее профессиональную деятельность.
И точно такой же тенью была Елена для Элизабет. За всю свою профессиональную жизнь Элизабет Арден если кого и боялась, то только эту польку, которая высадилась с парохода, чтобы завоевать ее страну. Она тоже будет ее и ненавидеть, и презирать.
Трудно найти более несхожих женщин. Арден — утонченная, нежная, женственная до кончиков своих покрытых лаком ноготков. Она любит розовое с золотом, обожает лошадей, свежий воздух, гольф и воплощает собой идеал красоты wasp, коей блистают посетительницы загородных клубов, куда вход евреям воспрещен. На протяжении более полувека Элизабет будет олицетворять и лелеять образ избалованной патрицианки, который она незаконно присвоила себе как происхождение: она говорит, будто бы родилась в богатой буржуазной семье. Впрочем, какая разница? Нью-йоркская элита, узнавая в ней себя, обожает ее, а Элизабет ни за что не выпустит из рук то, что завоевала.
Однако эти две женщины не похожи друг на друга только на первый взгляд. По существу, между ними очень много общего. Начиная с безупречных природных данных, которые служат им лучшей рекламой. Они обе скрывают свое происхождение, обе скрывают свой истинный возраст и хотят во что бы то ни стало выглядеть моложе. Обе, родившись на нижней ступеньке социальной лестницы (мать Арден была медсестрой, отец земледельцем), обладали врожденным пристрастием к роскоши, организаторскими способностями и недюжинной деловой хваткой. Обе были жесткими, властными и дерзкими тиранками, выкованными из одной и той же стали. По-своему обе были гениальны.
Элизабет Арден сначала работала медсестрой, потом продавщицей. В Нью-Йорке она устроилась секретаршей к Элеоноре Адэр, специализирующейся в области косметологии и открывшей салоны в Париже на улице Камбон и в Лондоне на Бонд-стрит. Адер изобрела и стала практиковать массаж лица и тела при помощи электричества, она же стала продавать в маленьких чемоданчиках необходимый набор для самомассажа. Работая с ней, Элизабет Арден освоила азы косметологии, а потом начала действовать на свой страх и риск. В 1909-м она заняла шестьсот долларов у родственников и наняла фармацевта, который по ее указаниям изготовил крем, названный «Аморетта». Свою первую серию косметической продукции Арден назвала «Венецианка». В ней не было ничего итальянского, но у Элизабет обнаружились врожденные способности к маркетингу. Она умело подбирала и упаковку: ее кремы продавались в изящно украшенных розовых с золотом коробочках.
Почти одновременно с изготовлением кремов она вместе с косметичкой Элизабет Хаббард, не имеющей никакого отношения к Гарриет, откроет салон на Пятой авеню. Спустя два года женщины расстанутся. Флоренс Грем возьмет себе псевдоним Элизабет Арден, составив его из имени бывшей компаньонки и фамилии героя поэмы Альфреда Теннисона «Энох Арден». Она сохранит салон на Пятой авеню и откроет два новых, один в Вашингтоне, второй в Бостоне, выйдет замуж за Томаса Льюиса, шелкового фабриканта, который на протяжении двадцати лет будет ее коммерческим директором, а потом директором всего предприятия.
Это еще одна общая черта Елены и Элизабет — они обе сделали своих мужей подчиненными с заработной платой и получили все проблемы, которые могли из этого воспоследовать. «Никогда не забывайте одну важную вещь, — повторяла Элизабет Арден своему мужу, — хозяйка здесь я».
Елена Рубинштейн завоевала Европу в 1905 году, Элизабет Арден покорила Париж и Лондон в 1912-м, заявив, что предлагает самое лучшее из области косметологии. Безусловно, она побывала в салонах своей соперницы и представляла, каким та обладает влиянием. Но не испугалась: в то время в Америке она была самой могущественной.
Когда Елена Рубинштейн приехала в Америку, на рынке косметики царила Элизабет Арден. У нее было три салона, отличительным признаком которых была солидная ярко-красная дверь. А в двух самых больших магазинах, где главными покупательницами были элегантные женщины, продавали ее венецианскую линию.
Реклама Арден публиковалась в «ogue» и других женских журналах. Она написала эссе «В поисках красоты» и всячески подчеркивала, что она специалист, умеющий сохранить молодость своим клиенткам. Арден выступала также за права и свободу женщин, поскольку это было выгодно для ее коммерции. 6 мая 1912 года она приняла участие в шествии суфражисток. У них Арден многому научилась. «Каждая женщина имеет право быть красивой!» — воинственно заявляла она.
Для них обеих места было более чем достаточно. Но каждая хотела быть первой.
Железная дорога, проложенная вот уже полвека назад, позволяет пересечь Америку с одного конца на другой. Нужно хорошенько изучить поле боя, и тогда победа будет обеспечена. Елена начинает знакомство со страной, сев на поезд. Разумеется, ее путешествие вовсе не развлечение, но комфортабельные пульмановские вагоны с просторными купе дают возможность хорошо отдохнуть. Она завязывает знакомства, оставляет визитные карточки повсюду, где это может оказаться полезным. И подмечает, в чем есть потребность, чего не хватает. Она понимает: работы здесь непочатый край. И это ее воодушевляет.
Но сначала она должна завоевать Нью-Йорк.
Вернувшись туда, она сосредоточивает все свои усилия на этой цели. Спустя полгода после своего приезда в Соединенные Штаты Елена открывает свой первый институт красоты между Пятнадцатой улицей и Сорок девятой авеню, в одном из двухэтажных «браунстоунов» (домов из коричневого камня) с двумя каменными крылечками, придающих особую прелесть и оригинальность городу. По примеру Элизабет Арден, Елена тоже предпочла бы устроиться на Пятой авеню по соседству с самыми престижными жителями Нью-Йорка, но в особняк, который она там приглядела, доступ евреям запрещен. А у нее пока нет возможности опрокинуть эту преграду, ей это удастся только в 1939 году, когда она снова столкнется с подобным ограничением.
Стремясь подчеркнуть свою принадлежность к изыскам Европы, Елена обращается к Паулю Франклю, австрийскому архитектору, который учился в Вене и Берлине, и только что эмигрировал в Америку. Война застала Франкля в Японии, и, вместо того чтобы возвращаться в Австрию, он предпочел дождаться конца кровавого кошмара в Соединенных Штатах. В Нью-Йорке на Парк-авеню он открыл крошечное агентство по интерьерам. Мадам познакомил с ним Эли Надельман, которому Елена оплатила билет до Америки.
Знакомя Пауля Франкля с Еленой, Надельман имел кое-какие личные соображения. Одна мысль, что Елена может украсить свой салон произведениями других художников, приводила его в бешенство. И он решил себя обезопасить. «Нет ничего проще, — успокоил его Франкль, с которым он поделился своими опасениями, — если помещения салона будут круглыми или овальными, а в стенах будут сделаны ниши, скульптуры сами попросятся в эти помещения».
Но бюджет, отпущенный на перестройку, оказался куда меньше, чем воображали скульптор и архитектор, никаких круглых и овальных помещений не было предусмотрено, однако Франкль ввел в интерьер этажерки и пустые пространства, которые Мадам могла украсить скульптурами, и эти скульптуры она заказала в конце концов Надельману.
Пауль Франкль, взяв себе в помощники Витольда Гордона, еще одного парижского декоратора, достиг достойного компромисса между авангардистскими изломами, столь любимыми Еленой, и традиционной мебелью из красного и розового дерева, украшенной инкрустациями в виде стилизованных цветов: такую любили клиентки, не склонные к переменам. Один из пяти косметических кабинетов был обтянут черным и белым кретоном. Другой оформлен в модном в Европе восточном стиле: обои с китайскими рисунками, золотистые канапе, черные лаковые столики.
«Мы первые создали на американской земле beauty parlor, косметический салон, рациональный и современный», — будет вспоминать Франкль многие годы спустя. Ни один салон в Нью-Йорке не мог сравниться с этим, выдержанным, по замыслу Мадам, в стиле «буржуазного шика». Разве что салон Элизабет Арден, но, конечно, по ее замыслу, а не по исполнению.
Салон Елены был самым утонченным, самым совершенным святилищем, посвященным гигиене лица и тела. Созданный ею модернистский футляр в совершенстве соответствовал новаторским устремлениям Европы, объединявшим искусство, моду, декор, роскошь и красоту. Все чувства должны были наслаждаться и расцветать в благоприятной обстановке. Елена Рубинштейн первая предложила богатой американской буржуазии столь гармоничную атмосферу в косметическом салоне.
Новый институт красоты мгновенно принес Елене известность. Статья в «Vogue» представляет ее салон как «идеальное сочетание удовольствия для глаз и комфорта для тела». Журналистки мгновенно подпадают под обаяние Мадам. Она в их глазах «so exotic, so glamorous» — экзотика, соединенная с гламуром. В той же статье из «Vogue» можно прочитать такие строки: «Мадам — исполненное шика дитя континента. Она дочь русского и уроженки Вены. Ее одевает Пуаре. Ее жизнь похожа на волшебную сказку».
Именно так Елена себя и подает: она иностранка, которая привезла американцам немного парижской элегантности благодаря своим туалетам, любви к искусству, к авангарду; ее клиентура рассеяна по всему миру, к ней обращаются придворные дамы и знаменитые актрисы. Портрет Елены кисти Элле висит на самом видном месте в ее салоне. Газеты называют ее «королевой косметики», «женщиной-специалистом», «неутомимой труженицей». Сама Елена рекомендует себя «как лучшего в мире эксперта в области косметологии и красоты».
В апреле 1915 года, за месяц до открытия салона, приезжает наконец Эдвард с детьми. Елена была так занята сначала поездками, потом работой, что не успела почувствовать ни горечи разлуки, ни одиночества. Но ей не хватало ее семьи. Она особенно остро это ощутила, крепко обняв своих мужчин, всех троих. Сыновья подросли, разлука с матерью и конечно же шесть военных месяцев, проведенных в воюющем Париже, сделали их глаза такими серьезными.
Эдвард, похоже, счастлив видеть жену. Но после радостных мгновений встречи наступает черед трагических европейских новостей. Елена испытывает двойственное чувство: она полна сочувствия к оставшимся там друзьям, но не может не радоваться, что ее семья и она сама в безопасности.
— Война — страшная мерзость, Елена. Госпиталя переполнены. Ваши лондонские и парижские подруги, праздные аристократки с Мисей во главе, добровольно пошли в медсестры. Все происходящее они принимают очень близко к сердцу. В Лондоне реквизировали «Solna», теперь там госпиталь. Я привез с собой большую часть вашей коллекции картин и африканской скульптуры, как мы договорились. Но все увезти я не смог.
Елена переносит удар молча, не смея жаловаться. Она чувствует, как тяжело Эдварду, хотя он всячески старается этого не показывать. А он тем временем продолжает рассказ.
— Париж крайне мрачен, можете мне поверить. Большинство наших друзей мобилизованы — Брак, Дерен, Леже. Кислинг записался в иностранный легион. Модильяни в бешенстве, потому что его освободили от воинской повинности из-за туберкулеза. Пикассо и Бранкузи по-прежнему на Монпарнасе. Кстати, есть и милые новости. Помните молоденькую модельершу, застенчивую брюнетку, которую мы часто встречали у Миси? Да, да, ту, которая делала такие простые и милые шляпки из соломки, и вы их покупали. Так вот эта Коко Шанель после Парижа и Довиля открыла магазин одежды в Биаррице. Она шьет костюмы из трикотажа, скромные, почти мужские, и они как нельзя лучше подходят для военной Европы. Ее модели нисколько не похожи на роскошества Пуаре, но, думаю, вам пришлись бы по вкусу.
Елена живет в небольшой квартирке над салоном, она работает день и ночь, и это для нее удобно. В ожидании лучшего там же теперь размещается вся семья. Несколько недель спустя Эдвард снимет просторную квартиру в квартале Верхний Вест-Сайд, куда они все и переселятся. Но квартал Елене не нравится, на ее вкус он слишком «еврейский». Еще несколько лет спустя они поселятся неподалеку от Центрального парка, что, по мнению Елены, им гораздо больше подходит.
Эдвард одержим желанием купить загородный дом. После тщательных поисков он находит то, о чем мечтает. Это настоящий замок в стиле Тюдор, расположенный в Гринвиче, штат Коннектикут, всего-навсего в часе езды от Нью-Йорка на машине. Даже сам адрес — сплошное очарование: «Угодья старого индейца». К дому, который носит название «Высокие деревья», ведет аллея золотистых форзиций. Три тенистые тропки спускаются вниз от дома к озеру.
Природа в этом зеленом уголке напоминает холмистую Нормандию, климат и безмятежность которой так нравились Елене. Усадьба идеально подошла детям, и теперь они живут здесь всю неделю со своим воспитателем Джоном О’Нилом, пока родители работают в Нью-Йорке. Мнения Роя и Хореса не спросили, но, к счастью, Гринвич им очень понравился. Они катаются на лодке по озеру, строят песочные замки на пляже пролива Лонг-Айленд, учатся плавать, устраивают пикники и играют в лесу. Они прекрасно ладят с Джоном, который заменяет им и отца и мать, а Джону помогает целый штат нянюшек, «славных женщин», как именует их Елена.
На одной из редких семейных фотографий мы видим мать с сыновьями на пляже летом 1918 года. Мальчуганы радостно улыбаются, глядя в объектив. В купальном черном платье с открытыми руками и купальной шапочке Елена стоит между Роем и Хоресом. Она выглядит задумчивой и совсем не такой веселой, как сыновья. Скорее всего, думает, как всегда, о делах. Найдется немного фотографий, где вся семья в сборе. Возможность побыть вместе предоставлялась редко.
Удобная и красивая без претензий усадьба пришлась Елене по сердцу. Здесь ей так хорошо, что она не расстанется с ней до конца своих дней, хотя более или менее регулярно приезжать сюда будет только после Второй мировой войны.
Она обставит ее на деревенский лад, перемешав, как ей свойственно, стили и эпохи, подделки и подлинники, красивое и уродливое, деревянных уточек с драгоценными опаловыми вазами, плетеные стулья и картины прославленных мастеров.
Солнце здесь палит нещадно, и Елена тут же задумывается о защитных кремах для лица и тела. Эдвард пишет рекламные тексты и находит на самом деле гениальный ход. Он первый призывает на помощь науку, чтобы повысить ценность косметических средств. «Я могу избежать проблем, которые причиняет солнце чувствительной коже. Солнечный свет состоит из разноцветных лучей, среди них есть ультрафиолет.<…> Новые кремы Мадам защитят кожу от ультрафиолета, помешают образованию пигментных пятен и загару…»
К основному набору своей продукции Элизабет Арден прибавляет вяжущие лосьоны и кремы. Она лихорадочно расширяет ассортимент: «Питательный крем с апельсином», «Вяжущий крем», «Крем против морщин». В ответ Елена создает средства для макияжа, смывающий грим лосьон, «Пастеризованный крем» и свой непревзойденный шедевр — «Очищающий крем с водяной лилией», описанный как «обладающий великолепным омолаживающим эффектом». А «Valaze» становится в Соединенных Штатах кремом, который «восстанавливает клетки кожи».
Конкурентки действуют параллельно. Реклама, которую заказывает Мадам, утверждает, что она «самый крупный современный специалист в области косметики». Реклама Арден настаивает, что «Элизабет посвятила свою жизнь изучению косметики, занимаясь ею в Америке, Париже, Лондоне и Берлине». Когда Арден вводит в своих салонах курс гимнастики, Елена Рубинштейн следует ее примеру.
— Мы никогда не встречались, — отвечает Елена сухо, если ей задают вопрос, что она думает о сопернице.
Внутри Елена буквально клокочет от ярости. Она ненавидит эту крашеную блондинку, которая постоянно фотографируется с собачками и лошадьми! Ее клиентки точь-в-точь такие же, как она? Тем более нужно их у нее отнять!
У медали есть оборотная сторона.
Елена и Эдвард с каждым днем отдаляются все больше. Она погружена в дела, он проводит время в Гринвич-Виллидж, в обществе художников и интеллектуалов: это напоминает ему Монпарнас. Можно даже сказать, что, несмотря на некоторые отличия, это та же самая среда, потому что война заставила многих художников покинуть Францию. Дюшан, Матисс, Пикабиа обосновались здесь, привлеченные беззаботностью, царящей в этих местах. Район Гринвич-Виллидж — средоточие богемной элиты, центр авангарда.
Здесь можно встретить поэтов, феминисток, писателей, интересующихся политикой, анархистов. Все радикальные элементы города эмигрировали из деловых кварталов, спасаясь от ледяных глыб небоскребов и неизбывного пуританства, следуя примеру писателей конца XIX века: Марка Твена, Генри Джеймса, Эдгара По. Обитатели «Зеленой деревни» ратуют за свободную любовь, гомосексуализм, отсутствие табу и моральных правил. Они клеймят буржуа и их порядок. Живут общиной, повернувшись спиной к церкви.
Эдвард Титус чувствует себя куда органичнее среди интеллектуалов, чем в салонах своей жены, хотя и зарабатывает себе на жизнь косметикой. В модных кафе «Лафайет», «Реджио», «Бриворт» он с радостью встречает друзей: Юджина О’Нила, Мана Рэя, дадаистов, Лео Стайна, Э. Э. Каммингса, который вместе с Дос Пасосом и Хемингуэем отправится на войну, когда Америка в нее вступит.
Настоящая жизнь для Эдварда начинается после четырех часов дня. Зачастую он возвращается домой на заре. Или приглашает друзей домой. Елене его друзья не нравятся, но она прилежно слушает долгие разговоры, как слушала их в Париже и Лондоне. К тому же эти вечера работают на ее известность. Стоит пригласить на них еще и нескольких журналистов — и на следующий день вся пресса расхваливает ее ужины, на которых благодаря Эдварду нью-йоркские капиталисты встречаются с цветом интеллектуальной элиты.
Неисправимый Эдвард! Он по-прежнему ей изменяет. И оправдывается тем, что точно так же, как сыновья, страдает от отсутствия внимания. «Славные женщины», которые меняются в их загородном доме, по большей части молоденькие и хорошенькие. Эдвард не устоял перед очарованием одной из них, юной австралийки, и уехал с ней в Чикаго на несколько ясных дней.
Елена всегда настороже, когда речь идет о муже. Несколько дней его отсутствия возбуждают у нее подозрения, и она нанимает частного детектива, чтобы следить за ним. Доклад не оставляет сомнений: беззаконная пара остановилась в одном отеле под фальшивыми именами. Оскорбленная Елена не хочет верить в новую измену. Однако детектив показывает ей фотографии и счета. Сомнений больше не остается.
Елена раздавлена. Два месяца тому назад в этом же самом отеле в Чикаго они помирились с Эдвардом после особенно яростной ссоры. Они провели здесь ночь любви, чего между ними давно уже не случалось. Успокоенная, счастливая, она заснула в объятиях мужа. У них начинается новая жизнь, наивно думала она.
Ею овладевает ярость. Колье из крупных рубинов, которое она тут же покупает себе в утешение, не помогает. Чаша ее терпения переполнилась. Она не позволит больше унижать себя. Они должны расстаться. Елена решает на несколько дней затаиться и обдумать, как вести себя дальше.
Эдвард сообщает жене, что хотел бы встретить Новый год с нею и детьми. Обида Елены вспыхивает с новой силой. Она забывает обо всех стратегиях и тактиках и отсылает мужу почтой отчет детектива. Смертельно оскорбленный тем, что за ним следили и он был так постыдно пойман, Эдвард отказывается говорить с женой.
Его молчание, впрочем, устраивает Елену, ей нечего больше сказать своему мужу. Она требует раздела имущества и выкупает у него австралийскую долю. И при разделе остального имущества она тоже ведет себя благородно.
Но развода они не оформляют. По крайней мере пока. Елена еще не может решиться на развод. Эдвард тоже.