Мирная конференция стран-победительниц состоялась в начале 1919 года на набережной Орсе. В то время как четыре великие державы перекраивали карту Европы, Париж впадал то в тоску, то в эйфорию. Елена не узнавала знакомого города. По бульварам шатались праздные истощенные солдаты в грязной, с пятнами крови, форме. На углах самых оживленных улиц сидели калеки-нищие, клянча монетку-другую, чтобы выжить. Столица выставляла напоказ плохо зарубцевавшиеся раны: желтая бумага вместо витражей в соборе Нотр-Дам, воронки от снарядов в Тюильри, оголенные улицы с пнями срубленных на дрова каштанов. Не хватало всего — дров, угля, молока, хлеба, газа, в воздухе стоял запах нищеты.
Со слезами на глазах Франция подсчитывала потери. Миллион пятьсот тысяч убитых, четыре миллиона инвалидов — цена не маленькая.
Поль Пуаре, воскрешая традицию своих праздников, дал большой бал в честь победы. Многие последуют его примеру — в послевоенные годы все жаждут развлечений. Все — от предместья Сен-Жермен, приоткрывшего, к великому сожалению снобов, тяжелые ворота особняков, показывая простым смертным, как живут боги, до воскресшего Монпарнаса. Париж танцует.
Не счесть поводов для праздников, не счесть концертов, шоу с перьями и блестками, свингующих оркестров. Воздух вибрирует от мелодий, которые радуют слух куда больше пушечных выстрелов. Теперь вместо бомб — ударные инструменты, а вместо сирен — духовые. Из Нового Орлеана приехал джаз, чтобы баюкать Париж по ночам.
Под спудом прячется печаль и чувство вины за то, что ты жив и цел, снаружи царит лихорадочное веселье. Нигде эта лихорадка «безумных лет» не ощущается так остро, как в Париже.
Елена тоже в эфории, ее завораживает все новое. Париж бурлит идеями, стоит возникнуть выдумке или изобретению, как они воплощаются. С Эйфелевой башни начинает не слишком внятно бормотать радио, появляются шейкеры, дорожки для роликовых коньков, дансинги, граммофоны, автомобили в пять лошадиных сил, первые народные автомобили, сконструированные Андре Ситроеном, кино, пока еще немое, со звездами, привезенными из Соединенных Штатов.
Америка в моде у европейцев. Американцы еще раз высаживаются на Европейский континент. Солдаты, которые сражались во Франции, снова приезжают сюда, их соблазняет приятная жизнь, вкусная еда, красивые женщины, атмосфера, в которой нет табу. Доллар дорогой, франк дешевый, они могут жить по-королевски. Следом за бедными приезжают богатые, во главе с четой Фицджеральд.
Алкоголь течет рекой, тогда как в Соединенных Штатах сухой закон и выпивать приходится тайком. Как сказал Сэмюел Путнэм, писатель и друг Эдварда Титуса, история этого поколения принадлежала не только Европе, «она стала частью культурной и общественной памяти Америки». Художественная богема, торговцы и туристы, привлеченные славой знаменитых кафе, толпятся на священном пятачке между «Куполь», «Ротондой», «Клозери-де-Лила», «Динго» и «Жокеем». Джазовые мелодии, фокстрот, чарльстон, уанстеп несутся из ночных дансингов, где танцуют художники и швеи, аристократы и проститутки.
Бар «Бык на крыше» становится особенно популярным среди публики «Русских сезонов» — уютное место, полное музыки и экзотики, здесь играют Дюк Эллингтон и Луи Армстронг.
Красивые женщины сидят в обществе музыкантов, художников, журналистов, бизнесменов, поэтов. Головы кружит алкоголь и слава. Мися, с которой Елена встретилась вскоре после приезда, рассказала ей все последние новости художественного, светского, диковинного Парижа, в частности о дада и сюрреалистах, передала острые словечки, распространяющиеся с быстротой молнии, упомянула о романах и разрывах. Да, Нью-Йорк электризует Елену, но веселиться можно только в Париже.
Однако для Елены, как всегда и везде, на первом месте работа. Когда она плыла на пароходе, то прочитала в одной старой французской газете объявление. На улице Фобур-Сент-Оноре, 126, продается дом. Он рядом с ее салоном. А она как раз мечтает о расширении. Елена тут же связывается с сестрой Полиной, желая узнать подробности. А приехав в Париж, оформляет купчую.
Не медля ни минуты, она начинает ремонт помещения и просит своего друга Поля Пуаре заняться интерьером. Елена размещает в особняке картины, скульптуры, фигурки из своей африканской коллекции. За время ее отсутствия от нее мало что осталось, но она упорно разыскивает утраченные вещи и большую часть находит. Иногда ей приходится выкупать их, и она выкупает. «С удовольствием!» — замечает Елена.
Женщины во Франции изменились так же, как в Америке. Из-за войны на их плечи легло множество обязанностей, таких же непростых, как у мужчин. Они ухаживали за ранеными, занимались транспортировкой грузов, управляли заводами, работали на них, обрабатывали землю вместо мужчин, ушедших на войну. Как теперь усидеть дома? Женщины чувствуют себя куда свободнее и каждый день отвоевывают себе еще один клочок территории. Конкурсы на высокие должности по-прежнему не для них, в университеты их принимают неохотно, но тем не менее диплом у женщины уже не редкость, а служба и работа не бесчестье. Даже замужние начинают зарабатывать себе на жизнь. Женщины работают машинистками, школьными учительницами, продавщицами, почтовыми работниками, уже есть женщины-врачи, адвокаты, преподаватели институтов. Женщины хотят всего: финансовой независимости, равенства, свободы, они жаждут покончить с условностями и табу, повторяя вошедший в моду девиз: «Это плохо, потому что хорошо, а это хорошо, потому что плохо».
Они не сидят вечерами дома, курят, красятся, водят машину, афишируют свою сексуальность, носят мужскую одежду, укорачивают юбки, танцуют до утра в ночных клубах, обсуждают либидо и цитируют Зигмунда Фрейда, чье «Введение в психоанализ» было опубликовано в 1916 году в Вене и сильно повлияло на умы. Все устои пошли вверх дном: замуж выходят по любви, флиртуют и дружат с мужчинами, разведенные перестали быть изгоями общества, куртизанки удалились с авансцены.
Новый идеал красоты — юные взбалмошные американки (flappers), жизнерадостные, сексуальные и кокетливые, пришедшие на смены девушкам Гибсона. Название родилось от привычки девушек не застегивать ботики, которые громко хлопали на ходу. Высокие, худенькие, с длинными руками и ногами, они вывели из моды округлости, столь высоко ценимые в прошлом веке.
Глубинным переменам соответствует и внешность. Модная женщина утратила формы и как будто стала выше ростом. За десять лет идеальный женский вес, по свидетельству журналов «Jardin des Modes» и нового французского «Vogue», уменьшился на десять килограммов. Начинается борьба с полнотой и целлюлитом. Стремясь сохранить худобу, кокетки готовы на любые муки. Диеты, пилюли, массажи, хирургия, кокаин. В моду входят наркотики, они разом убивают двух зайцев: лишают аппетита и позволяют танцевать до утра.
Молодые свободные девушки пользуются тушью, губной помадой, румянами. Арден, Рубинштейн, Герлен изобретают для выхода сумочки разных форм в стиле ар-деко, пудреницы и помаду в виде драгоценных украшений. Макияж становится эмблемой этих дерзких девиц, которые позволяют себе у всех на глазах подкрашивать губы и ресницы, они одержимы духом свободы и провокации. Духи — еще одно завоевание эмансипированных женщин. Шанель со своим «№ 5» одержала победу.
Коко Шанель уже почти свергла с престола Поля Пуаре, а вместе с ним экзотику. Она ввела в моду черный цвет, строгие линии, свободу движений, джерси. Шанель творит для деятельных женщин, которые хотят жить в ладу со своим телом. На улице Камбон клиентки с удовольствием покупают стройность и утонченность. Они делают короткую стрижку, как у Коко, которая в 1917 году бросила свои волосы на алтарь современности. С чего бы это? «Они мне надоели», — заявляет она.
Аккуратные маленькие головки производят фурор по обе стороны Атлантического океана. Фицджеральд, портретист девушек-хлопушек, пишет новеллу «Береника остригла волосы». Парикмахерские переполнены, каждая третья женщина похожа на мальчишку-подростка. Пуаре приводят в ярость тощие подростки. «Недокормленные телеграфистки!» — со злостью бросает он. Но модельер ошибся, андрогины надолго останутся в моде. Три года спустя Виктор Маргерит продаст миллион экземпляров своего романа «Женщина-мальчик». Этот образ станет не просто стилем, она станет понятием.
Елена Рубинштейн давно уже старалась внедрить культ тела, и теперь он распространился повсеместно. У себя в парижском институте Елена создает специальный курс гимнастики. В Нью-Йорке она приглашает балетного артиста Михаила Мордкина обучать клиенток «ритмике Рубинштейн».
Женщины увлеченно занимаются спортом, играют в теннис, гольф, катаются на велосипеде, плавают, проводят время на свежем воздухе и обнажаются, как Жозефина Бейкер в «Revue Negre». В кино, в театре, в журналах и на пляжах Довиля, Туке и Ниццы женщины показывают ноги, грудь, попки. Появляются первые нудистки. Шанель — снова Коко Шанель! — вводит в моду загар, сфотографировавшись с загорелым лицом на яхте герцога Веллингтона, а немного позднее в Довиле. Смуглая кожа становится символом красоты и здоровья. Элегантные женщины отправляются на «Голубом поезде» на Ривьеру.
Елена, всю жизнь боявшаяся яркого солнца, расширяет гамму кремов, защищающих от ультрафиолета. В салонах увеличивается число косметических процедур — гоммаж, пилинг, косметика ног и ступней. Все это для Елены не новость, эти процедуры давно уже в программах ее институтов красоты.
Прогресс имеет и свои теневые стороны: женщины и так всегда страдали комплексом неполноценности, а теперь они особенно переживают из-за своих фигур и лиц. «Ваша красота в ваших руках», — твердят женские журналы. Фотографии становятся все более профессиональными и занимают место рисунков. Со снимков смотрят женщины с безупречным телом и гладкой кожей. Эти фотографии отретушированы, и все дефекты на них убраны.
Елена Рубинштейн тоже несет свою долю ответственности за стремление к физическому совершенству, она сама является его образцом. «Мы должны помогать природе», — постоянно повторяет она. Женщины вполне способны сформировать красивый живот и бедра, укрепить мускулы рук и ног массажем, соблюдать здоровую диету, ухаживать за своей кожей. Раз общество требует от них красоты и привлекательности, женщинам опять придется тяжело трудиться, сейчас и всегда. Красота — это спортивное единоборство, нужно приложить силы, чтобы ее добиться.
Хотят ли женщины заниматься таким спортом? Безусловно, хотят. «Покажите мне хоть одну, которую не интересует красота, и, как мне это ни будет неприятно, я скажу, что она не права», — заявила Мадам журналистке Элисон Грей в своем интервью для «American Magazine». Культ вечной молодости закрепится надолго. Главная опасность для лица — изменение овала, по нему сразу видно, что женщина стареет. Мадам в своем интервью ратует за пластическую хирургию, являясь ее убежденной сторонницей. И пациенткой? На этот счет нет уверенности. Скорее всего, она не так уж отважна и к тому же у нее не так много времени, чтобы заниматься собой. Однако изменение лица ее всегда привлекало и завораживало.
Война сильно продвинула вперед пластическую хирургию. Латая нанесенные увечья, хирурги использовали для обожженных лиц кожу с бедер, заменяли лицевые кости костной тканью, взятой из других мест. Операции не всегда удавались, случались провалы, и все-таки прогресс был налицо. Американки, будучи более отважными, перестали бояться скальпеля, француженки по-прежнему сомневались. Им не нравилось все, что причиняло боль, они отдавали предпочтение более щадящим процедурам.
И в Нью-Йорке, и в Париже только и разговоров что о докторе Воронове, который изобрел омолаживающую вакцину на основе гормонов обезьян. Доктор Капп проводил с ней эксперименты во многих городах — от Вены до Берлина. Мадам рассказывает, будто бы она сама вместе с этими учеными изучала действие вакцины. «И лично могу засвидетельствовать ее положительное воздействие», — сообщила она Элисон Грей.
В своих предсказаниях Мадам не ошиблась. Красота всегда останется в сфере внимания женщин, всех без исключения, вне зависимости от возраста и средств. Даже если женщина удачно вышла замуж и считает, что муж любит ее «такой, какая она есть», она ошибается! Елена весьма сурова к таким лентяйкам. Не менее сурова она и с теми, кто тратит целые состояния на шикарные туалеты и пренебрегает элементарным уходом за лицом. «Нет ничего хуже, чем тратить деньги на макияж… Я не против пудры и небольшого количества помады для губ. Но большая часть веществ, из которых производятся краски, оказывает крайне вредное воздействие на красивую от природы кожу».
Дети и родители в семействе Титус видятся теперь нечасто. Рой и Хорес отправились учиться в пансион неподалеку от Нью-Йорка. С родителями они видятся во время школьных каникул, причем чаще с отцом, потому что Эдвард больше озабочен их воспитанием. Однако почти все каникулы они проводят в Гринвиче, на попечении своего воспитателя и клана тетушек, дядюшек, кузин и приходящих нянь. Для мальчиков девяти и двенадцати лет это не совсем та жизнь, о которой они мечтают. Наверняка они не слишком счастливы, но выбора у них нет.
Вот фотография, где они вместе с матерью перед домом в Гринвиче. По заказу Елены дом обновил архитектор-модернист Шиндлер, оформлявший ее салон в Лос-Анджелесе. Мадам в платье-тунике с вышивкой из мастерской Пуаре, мальчики в рубашках с засученными рукавами и белых брюках, у них аккуратные головки с зачесанными назад волосами, как положено детям из хороших семей, у которых есть все, кроме семейного тепла. Хорес и Елена тесно прижались друг к другу, как на всех фотографиях, где они снимаются вместе, Рой, как всегда, в сторонке, на расстоянии. Всего-навсего фотография, но она куда красноречивей слов говорит об отношениях матери с сыновьями…
Эдвард вернулся во Францию летом 1919 года, несколько месяцев спустя после возвращения жены. Продолжая рекламировать фирму Рубинштейн, он сотрудничает в журнале «This Quarter», который издает американский поэт Эрнст Уолш в сотрудничестве с Этель Мурхед, а с 1922 года — в журнале «Transatlantic Review», созданном Фордом Мэдоксом Фордом, помощником у которого работает молодой Хемингуэй.
Отношения между супругами по-прежнему неровные, на европейском берегу Атлантики они ссорятся точно так же, как на американском. Елена упрекает мужа за измены и мотовство: Эдвард до сих пор ее служащий на зарплате. Эдвард требует, чтобы она меньше работала и больше занималась семьей. На слова мужа Елена не обращает ни малейшего внимания и продолжает расширять свою империю в Европе и Америке.
Теперь ее жизнь распределяется между двумя континентами. После открытия каждого нового салона Мадам проводит несколько недель на одном из своих любимых спа-курортов в Швейцарии или Германии, где лечит мигрени и расстройство кровообращения. Иногда, уступая страсти к путешествиям, Елена берет билет на пароход и отправляется в неведомые страны. Преимущественно восточные. В 1921 году она путешествует по Тунису вместе с художником Жаном Люрса, очередным своим гидом по миру искусства. На фотографии мы видим Елену, сидящую на верблюде. Вид у нее такой же неуверенный, как на лошади в Австралии…
Но Елена все еще влюблена в своего мужа и страстно к нему привязана. Ревность ее не утихает, она только растет. В каждой женщине, которая приближается к Эдварду, она видит соперницу. Бедная Елена! Ее агрессивность, нервозность, постоянные упреки и жалобы совсем не на пользу ее семейным отношениям. Но пока, несмотря на все бури, семья еще держится. Елена, желая вложить капиталы в Париже, покупает дом под номером 216 на бульваре Распай, красивое современное здание с геометрическим фасадом и большими эркерами. Нашел его, как всегда, Эдвард, обладающий не только чутьем, но и безупречным вкусом. Он по-прежнему главный советчик своей жены и всегда умеет отличить качественную вещь от некачественной. Елена ценит этот его талант.
Муж помогает ей создать холдинг, который даст им возможность получать доходы с недвижимости на развивающемся рынке. Эдвард свободно говорит по-французски, поэтому он обсуждает дела с юристами, заключает контракты. Он уговаривает Елену оборудовать на первом этаже их дома театр или кинотеатр. И готов устраивать там вечера поэзии и ставить современные пьесы. Еще Эдварду хотелось бы, чтобы в доме были небольшие, но удобные квартиры, чтобы можно было их сдавать друзьям-художникам: он мечтает жить в окружении творческих людей.
Для себя супруги оставляют двухэтажную квартиру наверху. Они нанимают архитектора и художника и поручают им перестроить квартиру и оформить ее в стиле ар-деко. На сей раз Елена снова прибегает к услугам поляков, своих соотечественников. Что бы она ни делала, куда бы ни переезжала, она никогда не забывает о стране, где родилась.
Еще Елена покупает мельницу в Комб-ля-Виль, что в Нормандии; она станет ее загородным домом во Франции, как замок в Гринвиче, в Америке. Еще немного погодя она купит дом, где находится «Жокей-клуб», ночное заведение на углу улицы Кампань-Премьер, в котором собираются за джином и абсентом артисты после спектаклей, модели после показов, писатели и их музы. Его владелец Илэр Иле, друг Эдварда, весьма заметная фигура на Монпарнасе.
И еще один дом покупает Елена по совету мужа — дом № 52 по улице Фобур-Сент-Оноре, где впоследствии откроет еще один салон и разместит дирекцию.
Эдвард наконец находит и для себя то, что искал, — крошечное помещение в самом центре Монпарнаса на улице Деламбр в доме № 4. В нем он открывает книжный магазин с таинственной вывеской «Под знаком черного человечка». Фирменный знак магазина нарисован Витольдом Гордоном, художественным директором фирмы Рубинштейн: черный силуэт с книгой и шпагой в руках, стоящий на змее. В магазине продаются редкие издания, старинные рукописи, рисунки и фотографии. Любители давно знают страсть Эдварда к книгам. «Титус продает свои книги только тем, кто любит их больше него», — говорит один из его приятелей-журналистов. За все платит Елена.
В квартале немало любителей книг, книжных магазинов и издательств. В 1919 году соотечественница Эдварда, американка Сильвия Бич, откроет на улице Дюпюитрен книжный магазин «Шекспир и компания», где будут продаваться книги на английском языке и где можно будет взять их под залог почитать. Впоследствии она переедет на улицу Одеон, 12, прямо напротив книжного магазина своей подруги Адриенны Монье «Дом друзей книги», куда захаживает весь литературный Париж, окрестивший эту часть квартала Одеонией.
Вдохновленный примером Сильвии Бич, вместе с Гарри и Кэресс Кросби основавшей в 1927 году издательство «Black Sun Press», где выйдут в свет творения Д. Г. Лоуренса, Эзры Паунда и Кэй Бойл, Эдвард Титус тоже решает издавать книги, тем более что его запасы старинных книг иссякают. Он организует маленькое издательство прямо в своем книжном магазине. Типография находится там же, на улице Деламбр, через несколько домов от магазина. Эдвард публикует переводы культовых английских писателей и поэтов с иллюстрациями Мана Рэя и Жана Кокто. В течение семи лет своего существования «Черный человечек» издаст двадцать пять книг малым тиражом. Выбор всегда неожидан и дерзок. Так, например, перевода на английский язык удостоятся Поль Валери и Шарль Бодлер.
Тонкий знаток литературы, Эдвард Титус переводит сам и заказывает переводы с английского на французский и с французского на английский. Он издает роман Людвига Льюисона «Участь мистера Крампа» и продает его по подписке. Все американские издатели отказались от этого романа как от провокационного и скандального. Роман посвящен семейному аду, о котором Эдвард знает лучше многих. Фрейд назвал этот роман «несравненным шедевром». Однако издание не окупается, и всякий раз, когда Эдвард просит денег у жены, она делает вид, будто не слышит.
В 1928 году Эдвард решает выкупить у Этель Мурхед журнал «This Quarter». Два года тому назад Уолш умер от туберкулеза, и Этель не может оправиться от потери. Елена отказывается дать мужу денег, называя его желание блажью. Такой же блажью она считает его желание издать Бретона, Беккета, Хемингуэя, Лоуренса…
— Вы любите только мой счет в банке, — бросает она мужу очередное оскорбление.
Но в конце концов все-таки платит. Эдвард проглатывает в очередной раз пилюлю, хотя она ему очень горька.
Он уговорил своих знаменитых и блестящих приятельниц — Колетт, Мари-Лор де Ноай, Луизу де Вильморен — написать рекламные тексты для фирмы Рубинштейн. Но Елена куда меньше ослеплена блеском его идолов. Она по очереди приглашает каждую из дам на завтрак и просит у них «новых идей». Луиза де Вильморен предлагает назвать духи, которые задумала создать Елена, «Five o’clock», следуя увлечению «франглийским», которым охвачена Франция.
— Взамен я дала ей несколько сотен франков, — впоследствии вспоминает Елена. — Бедняжка всегда так экстравагантна. И всегда без гроша…
Для своего журнала Эдвард применяет те же методы маркетинга, которые использовал для продвижения продукции Елены Рубинштейн. Он ведет постоянную хронику, учреждает литературную премию для молодых американских и английских поэтов, устраивает публикации о ней и ее лауреатах в газетах и журналах. Эдвард заказывает переводы Гете, Рембо, Рильке, Германа Гессе, публикует Натали Барни, Гертруду Стайн, Д. Г. Лоуренса, Олдоса Хаксли, Поля Валери, Эрнеста Хемингуэя, Сэмюела Беккета. Он приглашает в компаньоны Сэмюела Путнэма, американского писателя и переводчика, который до этого сотрудничал с Сильвией Бич. Но они не поладили. Путнэм считает Титуса человеком с большими претензиями. Совершенно противоположные мнения у них возникают относительно их будущих издательских планов.
Эдварда нельзя назвать человеком без недостатков, но литературу он любил подлинно и глубоко. Самому ему не удается платить авторам, и он продолжает выпрашивать деньги у жены. Елена искренне не понимает, чем так дороги ее мужу все эти писатели. «У меня никогда не было времени читать их книги. Для меня все они были meshuggeh, чокнутые, которых я должна была еще и кормить», — говорила она своему секретарю Патрику О’Хиггинсу.
Однако Елена испытывает гордость, когда Эдвард организует «маленький американский театр» в доме на бульваре Распай. Не без юмора она рассказывает о вмешательствах полиции, которую вызывали окрестные жители, недовольные шумными соседями. К тому же и пьесы ставились, по мнению властей, возмутительные. «Впервые я встретилась с законом в качестве революционерки», — вспоминает она. И в последний, вне всякого сомнения.
Многие годы спустя, вспоминая об этом, Елена так и не сможет понять, что опасного могло найти правительство в невинных представлениях. Должно быть, труппа не понравилась, решила Елена. Театр пришлось закрыть, и вместо него появился кинозал, носящий название «Студия Распай». Эдвард показывал в нем фильмы своего друга Мана Рея.
Эдвард, как и его жена, хочет всего одновременно, впрочем, хотят они совершенно разного. Эдвард мечтает совместить несовместимое: богемную жизнь и комфорт, семью и свободу, зарплату и риск, рекламу и литературу, авангард и классику, индивидуализм и огромный круг общения. Он сидит на многих стульях сразу и нажил себе немало врагов в литературной среде, в частности, им недовольны читатели «This Quarter»: они возмущаются, что Эдвард издает книги так роскошно.
Если бы у Эдварда были свои личные средства, он с радостью стал бы меценатом.
Эдвард Уильям Титус — человек, сотканный из парадоксов. От проклятых поэтов он далек, его стиль — это стиль денди, и он неуклонно ему следует как в прямом, так и в переносном смысле. Его костюм всегда безупречен, он носит галстук, монокль, трость и шляпу, он вхож в гостиные аристократов и не желает смешиваться с толпой, он сноб и дружит со всеми гениями на Левом берегу — и настоящими, и теми, кто лишь строит из себя гения.
Ему нравится легкий непринужденный образ жизни. Он разлюбил роскошь, автомобили с личным водителем, пышные приемы — все то, чем продолжает жить его жена и в чем он сам тоже участвует. Но самому ему хочется покоя. Он мечтает раствориться в квартале Монпарнас, слиться с его улочками, кафе, книжными магазинами, ничем не отличаться от коренных жителей здешних мест.
Однако он остается в глазах многих мужем «богатой мадам Рубинштейн», а значит, фигурой в чем-то подозрительной. Елена часто ставит его в неловкое положение, когда, сверкая драгоценностями, искусно подкрашенная, в бесценных мехах и шляпах приезжает на автомобиле с шофером в гости к обитателям Левого берега. Она желает непременно сопровождать мужа, когда он отправляется в «Дом» или в «Динго» — штаб-квартиры парижских американцев. В кафе она требует, чтобы муж платил по счету за всех, нарушая железное правило: каждый платит сам за себя. Эдварда смущают ее вторжения, они превращают его в чужака, тогда как он больше всего на свете хочет стать там своим.
Но Елена и здесь ведет себя как богатая щедрая хозяйка, считая, что именно этого от нее все ждут. Она слегка пополнела, но выглядит значительно моложе своих пятидесяти пяти лет. Между тем она достигла трудного возраста, когда женщина с неизбежностью должна признать, что красота ее мало-помалу уходит, влечение к ней мужчин гаснет, и любовь, чтобы не исчезнуть окончательно, должна превратиться в сотрудничество. Но у Елены не накопилось запаса добрых воспоминаний о жизни с Эдвардом, и она продолжает надеяться, что он наконец подарит ей то, в чем отказывал до сих пор.
Это тщетное ожидание причиняет ей муки и приводит в отчаяние. Иногда они проводят ночь вместе, но случается это все реже и реже. А на следующее утро возобновляются ссоры. Чаще всего супруги общаются при помощи писем. Елена сохранит до конца жизни привычку изливать свои чувства на бумаге.
Ее письма к Эдварду бывают жалобными, саркастическими, суровыми — в зависимости от состояния. Их отношения ранят ее, она ими не удовлетворена, но не умеет изменить их. Она подсчитывает нанесенные ей удары и старается нанести столько же в ответ, нередко пользуясь недозволенным оружием — чековой книжкой. За ней сила денег, и она никогда не забывает о ней напомнить.
Эдвард более сдержан, более трезв и меланхоличен. В периоды депрессии он шлет ей стихи, горюя о ее отсутствии, ему, как и сыновьям, недостает ее присутствия. «Я ужинал сегодня дома один, стол был ледяным, сердце — чужим».
Он изворотлив, а порой жесток. Постоянно прося денег, он чувствует себя униженным и отвечает Елене обвинениями и даже шантажом. Но припев остается прежним: ни с тобой, ни без тебя.
Однако, по версии Елены, которую она приберегает для публики, их семейная и светская жизнь — сплошное счастье и гармония. «Мы с мужем видимся пять или шесть раз в год, мы очень современная семья», — сообщает она журналистке из «New Yorker». Но Елена по натуре честна и в дальнейшем признает, что, если между ними не все ладится, то виной тому ее вечное отсутствие.