Путешествие. «Это второе имя мадам Рубинштейн», — утверждает статья в «New York Post». Да, это ее любимое времяпрепровождение. Она часто повторяет, что долгие дни, проведенные в «плавучих дворцах», — «единственное время, когда она отдыхает».

На пароходе она волей-неволей развлекается: обеды, коктейли, бридж. Эта карточная игра, которую она освоила еще в Австралии, стала модным времяпрепровождением. А еще она сидит в одиночестве у себя в каюте и предается другой своей страсти — пишет письма и, едва ступив на землю, отправляет их целыми пачками близким и менеджерам. Но самое главное, она поздно встает утром и позволяет себе отдыхать днем. В обычное время Елена редко спит больше пяти часов в сутки.

Самое любимое путешествие — через Атлантический океан. Как только она, стоя на палубе парохода, видит появившуюся на горизонте статую Свободы, она чувствует то же волнение, что и в первый раз. Нью-Йорк как нельзя лучше соответствует бойцовскому характеру Елены. Здесь никто не относится к делам с прохладцей, люди не тратят время на пустые разговоры, бизнес — национальный спорт.

С начала 20-х годов экономика бурно развивается. Общество потребления начинает свое триумфальное шествие. Все охвачены жаждой покупать, выкидывать одно, приобретать другое. Чего только не изобрели! Радио, пластики, синтетические ткани, холодильник, зажигалку, телефон, автомобиль, бумажные салфетки, дезодорант, крем для депиляции… Новые изобретения — любимое развлечение американцев.

Впрочем, чем они только не развлекаются на протяжении «ревущих двадцатых». Даже сухой закон не мешал в эти годы людям веселиться. Похоже, даже подстегивал веселье, как и послевоенный экономический кризис. Восемнадцатая поправка к Конституции, санкционирующая введение сухого закона, была принята конгрессом под давлением пасторов, озабоченных падением морали в обществе, и феминисток, которые боролись против насилия в семье. Продажа алкогольных напитков в Америке была запрещена. Но это не значит, что американцы перестали пить.

В ночных клубах американцы беззаботно отплясывали чарльстон и фокстрот. Свинговали с Дюком Эллингтоном и Каунтом Бэйси, аплодировали «Рапсодии в стиле блюз» Джорджа Гершвина и Фреду и Адель Астер на Бродвее. Слушали по радио джаз из Нового Орлеана. Восхищались Элом Джолсоном, звездой первого полнометражного звукового фильма «Певец джаза». Смеялись и плакали вместе с Чарли Чаплином в «Малыше».

Клара Боу, звезда американского кино, стала идолом девушек: они копировали ее кудряшки, черные полукружья бровей, накрашенные яркой помадой губы сердечком. Талант Клары остается под вопросом, но она лучилась жизненной силой, у нее был яркий темперамент и природный магнетизм, которыми можно объяснить ее необыкновенную притягательность. После фильма «Это» с ее участием появилась целая череда «этих девушек», скорее сексуальных, чем наделенных артистическим талантом. Заслуживают упоминания и актрисы Теда Бара и Луиза Брукс. Американцы изобрели конкурсы красоты, в 1921 году была впервые избрана «мисс Америка».

Бурно развивалась реклама, помогая получать баснословные барыши, которые, в свою очередь, способствовали развитию прессы. Косметика занимает пятое место среди рекламных объявлений в прессе вообще и второе в таких журналах, как «Town and Country», «Harper’s Bazaar» или «Vogue». В 1929 году 20 % места на газетных страницах и рекламных вкладышах принадлежит прославлению косметической продукции. Пондс, Арден и Рубинштейн тратят на рекламу от 20 до 60 тысяч долларов в месяц, обеспечивая распространение и известность своих марок и продукции. Прибыль от этих вложений колоссальна: женские журналы создают модные течения, влияют на спрос потребительниц.

В среднем американки тратят на свою красоту триста долларов в год и могут выбирать среди сотен разновидностей пудры и такого же количества оттенков губной помады. В начале тридцатых годов американки оставляли более 700 миллионов долларов в год в отделах косметики больших магазинов, в парикмахерских, кабинетах массажа и салонах красоты. Красота, даря приятные ощущения и возможность привлекать мужчин, служа утверждению женской свободы, стала теперь еще и мощным экономическим и финансовым фактором. «Женщины связали употребление косметики с новым для себя чувством современности». В общем, по-прежнему вечно прекрасные и несогласные.

Красота превратилась в индустрию, а значит, перестала быть элитной и стала массовой. Елена Рубинштейн была не единственной, кто совершил эту перемену, но она немало ей способствовала. Две ее фабрики в Сен-Клу и на Лонг-Айленде производят более семидесяти линий, последние из них, кремы для тела, способствующие похудению, «Reducing preparations», выпущены в продажу в 1923 году.

Соперница не отстает от Елены. С помощью своего мужа Томаса Льюиса, ее менеджера, и сестры Глэдис, которая управляет французским подразделением фирмы и салоном в Париже, Элизабет Арден, подготовив почву как в Америке, так и в Европе, по примеру Мадам, открывает собственные фабрики. Арден продает свою продукцию не только в принадлежащих ей роскошных косметических салонах, но и в престижных больших магазинах вроде «Bonwit Teller», «Macy’s», «Neiman Marcus» в Нью-Йорке, торгует ею в Детройте, Вашингтоне, Филадельфии, Сан-Франциско, Лос-Анджелесе. Она предлагает клиенткам семьдесят пять наименований, среди которых огромным успехом пользуются «Питательный крем с апельсином» и «Венецианский отбеливающий крем».

Обе предпринимательницы вынуждены считаться с конкурентами, которые тоже хотят получить кусочек лакомого пирога: с французами Рене Коти, Герленом, Роже и Галле, Буржуа, обосновавшимися в США в начале века, и с такими местными гигантами, как Пондс. Не нужно забывать и о других фирмах, старых и только что появившихся: «Карл Уикс», «Ноксема», «Мэйбелин», «Барбара Гульд», «Макс Фактор».

И все-таки всерьез Елена соревнуется только с Арден, они идут вперед бок о бок. При этом обе женщины по-прежнему ненавидят друг друга и всегда в курсе, чем занята соперница. У них одинаковые методы рекламы. Они просят клиенток писать им о своих проблемах с кожей и отвечают каждой индивидуально, рекомендуя пользоваться тем или другим кремом. Мадам тщательно изучает полученную почту и сразу же определяет финансовые возможности покупательниц.

— Обычная почтовая бумага, — отмечает она. — Денег нет. Предложу два крема, а не полный комплект.

Клиентура — вот что резко отличает Элизабет Арден от Елены Рубинштейн. Арден продолжает оказывать предпочтение богатым, Елена все больше и больше интересуется средним классом. Здесь есть над чем поработать: начиная с 20-х годов четверть американок от шестнадцати лет и старше работают.

И все-таки успешность Елены и Элизабет, двух женщин в индустрии, где доминируют мужчины, уникальна, как уникально их понимание экономических тенденций. Эпоха ремесленничества завершилась. Частные косметические кабинеты, марки, созданные личными стараниями хозяек, окончательно сошли со сцены, на смену им пришли большие универсальные магазины. Дороти Грей, Эдна Альбер, Пегги Сейдж, Кэтлин Мэри Куинлэн, пережив пик славы, продали свои фирмы. Мало кто из женщин по-прежнему ведет свое дело.

В области, созданной женщинами и предназначенной для женщин, распределение работы оставалось точно таким же, как во всех остальных. Мужчины владели предприятиями, занимали посты директоров, им принадлежало управление и решения. Женщинам, обязательно незамужним и обычно с дипломом, доставались посты в области маркетинга, рекламы, журналистики, в косметических и торговых салонах. В крупнейших рекламных агентствах женщины-суперпрофессионалы — потому что были и такие — разрабатывают масштабные общенациональные кампании, а незаметные труженицы филиалов продумывают акции для больших магазинов и мелких фирм. Но все они, известные и безымянные, осуществляют связь между предпринимателями и клиентами. Их обращенные к потребительницам тексты всегда написаны «с точки зрения женщин». Это становится золотым правилом в рекламной сфере: «Чтобы обращаться к женщинам, нужно знать их привычки, их предрассудки и образ мышления». И еще: «У женщин своя женская логика и свои традиции, неведомые мужчинам».

Авторы журнальных статей, женщины умные, образованные, политизированные, явно опережающие свое время, прекрасно понимают, что им искусственно выделили особую область. Но они не оспаривают установившееся правило: постоянно повторять женщинам общепринятые клише, установленные для их пола. Пользуясь определенной лексикой, они со временем создают язык, понятный всем без исключения женщинам, в том числе и тем, кто не имеет возможности посещать престижные салоны Элизабет Арден и Елены Рубинштейн. Таким образом, абсолютно все женщины имеют возможность получать информацию о последних тенденциях в области моды и косметики. Правда, широкое распространение подобного рода информации ведет к стандартизации и порождает стереотипы.

Мадам, которая всегда подает себя как успешную предпринимательницу, тоже разделяет мнение, что для женщин должны писать женщины. Она считает, что только женщины способны понять и передать женские желания и стремления. Она подчеркивает, что женщины с огромным энтузиазмом овладевают профессиями, связанными с индустрией красоты. И желает им на этом поприще успеха.

Мадам считает долгом чести нанимать для своих салонов и предприятий почти исключительно женщин, считая, что они лучше будут понимать друг друга. Часто во время перерыва она приглашает секретарш, «своих девчонок», с их пакетиками и свертками к себе в рабочий кабинет и предлагает им попробовать новую продукцию.

Ей важно услышать их мнение. Их соображения, подсказки, критика помогают фирме двигаться вперед. Мадам выясняет их мнение и записывает, что им нравится, а что нет.

Однако к подбору директоров фирмы у нее совсем другой подход. В ее империи никогда не было женщин — директоров фабрик, женщин — руководителей отделов маркетинга, женщин, занимающихся финансами. Самая высокая планка для женщин — управляющая косметическим салоном. В распределении работы она следовала привычной, «мужской», схеме, потому что ей было спокойнее, когда за работу отвечал мужчина.

Даже своим сестрам Елена не вполне доверяла, обычно они работали в тандеме со служащим фирмы — мужчиной. Кажущееся согласие в большом семействе поначалу приводило журналисток в восторг. Мадам при всяком удобном случае распространялась на эту тему: сага о сестрах Рубинштейн, темноволосых красавицах польках, очень нравилась публике.

Между тем семейный клан продолжал расти. Ческа работала в Лондоне, Манка энергично путешествовала по Соединенным Штатам, Стелла, заканчивающая образование в Чикаго, готовилась сменить Полину в Париже. Эрна тоже работала в Америке. В Кракове осталась одна Регина со своим мужем Моисеем Колином. Очень скоро трое из четверых детей Регины тоже будут работать со знаменитой тетей.

Елена выписывала из Польши всех, кого хотела видеть у себя в фирме. Она оплачивала билет, подбирала жилье, ободряла, учила, поддерживала материально, а потом давала работу в одном из своих салонов. Но сама Елена оставалась главной и недосягаемой. Государыней.

«Императрицей красоты», как назвал ее Жан Кокто.

В 1928 году нью-йоркский салон Елены переезжает, теперь он располагается на Пятьдесят седьмой Восточной улице, напротив Пятой авеню. Дом до этого принадлежал Колису Хантингтону, конструктору Центральной Тихоокеанской железной дороги, и выглядел весьма величественно, что подкупило Елену. Она успела осмотреть десятка два домов, но ни один ее не устроил. Едва увидев этот, она сразу решила подписать договор. Агент по недвижимости страшно удивился.

— Вы отказались от стольких домов и вдруг сразу подписываете. Почему?

— Мне понравилась лестница, — ответила она.

Она сохранила лестницу и переделала все остальное. Внешним видом дома занялся архитектор Бенджамин Уинстон, интерьеры были доверены Паулю Франклю, который взялся за дело вместе с модным тогда дизайнером Дональдом Дески.

Пол был покрыт линолеумом, в те времена модной новинкой, а сверху коврами, купленными в знаменитом парижском салоне «Мирбор» — его владелица Мари Кюттоли возродила искусство гобелена и ковроткачества, но на совершенно новом уровне, привлекая к созданию эскизов лучших современных художников. Некоторые из ковров были сделаны по рисункам Луи Маркусси. Стены украшали светильники Рульмана и рисунки Фернана Леже. Был обновлен и салон в Чикаго и тоже заслужил одобрение журналистов. Журнал «Good Furniture» так отзывался о нем: «Пример самого успешного использования современного искусства для коммерческого предприятия». После открытия салона Мадам, как часто с ней случалось, погрузилась в нервную депрессию, и ей пришлось отправиться в санаторий. Она всегда ждала этого отдыха, она о нем мечтала. Несколько недель отдыха post partum вошли у нее в обиход.

Отношения Мадам с прессой по-прежнему безоблачные. В частности, «Time» так описывает посещение фабрики на Лонг-Айленде, организованное специально «для скептиков, которые не верят, что кремы Рубинштейн делаются из натуральных продуктов». По словам журналиста, они увидели там нескончаемые ряды полураскрытых кувшинок: как только они раскроются, вытяжку из них введут в кремы, пудры и губные помады. Сотни ящиков огурцов соседствуют со снопами итальянской петрушки, горами яиц, масла, бидонами сливок, корзинами с грейпфрутами и другими фруктами и овощами. «Мадам Рубинштейн по справедливости гордится своей косметической продукцией, известной удивительными целительными свойствами: кожа трепещет от наслаждения».

В 1928 году Елена удостоивается особого внимания «New Yorker»: четыре полосы, под которыми стоит подпись «Джо Сверлинг», посвящены прославлению «Женщины без родины». Принимая интервьюера, Мадам надела свои лучшие драгоценности. «It’s «gude» for publicity (хорошо для рекламы)», говорит она «на причудливом диалекте, смеси английского, польского, французского и немецкого».

Журналист рассказывает историю ее успеха: «На нее работают три тысячи служащих в самых разных странах мира, не считая многочисленных клиенток, которыми ее обеспечивают пять тысяч рекламных агентов. В Америке есть города, где работают дистрибьюторы Елены Рубинштейн, но нет агентства Форда».

В статье подробно рассказывается о причудах Елены, например о мании писать письма своим служащим: такие письма она пишет чуть ли не каждый день и часто на оборотной стороне меню, экономя бумагу. Или о ее странной особенности забывать имена своих служащих. Многие работают с ней долгие годы, но она упорно называет их Толстяк, Глухой, Кривой Нос. Кое-кто считает эту довольно оскорбительную фамильярность сознательным желанием вывести собеседника из равновесия, потому что во всех остальных случаях память Елены безупречна. Она хранит в памяти мельчайшие детали. Если мебель в каком-нибудь салоне хоть немного передвинули, она и это замечает.

Журналист с улыбкой говорит о ее недостатках и достоинствах, которые так часто вступают в противоречие друг с другом. Мадам — живой парадокс, ей свойственны одновременно и бережливость, граничащая со скупостью, и щедрость, доходящая до мотовства. «Она может ничего не покупать себе целый год, нося одну и ту же шляпку, а потом за три дня истратить безумные деньги, увлекшись покупками. Ее гардеробы в Париже и Лондоне ломятся от вещей, которые она ни разу не надевала».

Освоив искусство рекламы, Елена прибегает к ней и в тех случаях, когда речь заходит о ее личной жизни. Все ее признания тщательно продуманы, обманы ловко пригнаны, образ тщательно отработан. Она фотографируется и позирует для картин только у себя дома, элегантно одетая, в великолепных украшениях, окруженная изящными вещами, свидетельствующими о ее прославленном вкусе. Есть портреты Елены в белом халате: она позирует в салоне красоты или на фабрике. Художникам приказано улучшать свою модель, фигуру изображать более стройной, лицо более молодым. Фотографии должны быть отретушированы.

Фотография Сесила Битона, на которой Елена стоит возле беломраморной статуи работы Эли Надельмана, имеет два варианта — до и после ретуши. На первой фотографии Мадам сделала пометки черными чернилами, прося прибавить ей волос, подправить линию плеч, убрать морщинки с лица и рук. Результат впечатляет. Елена без вмешательства хирургии, электрического массажа и пилинга сбросила десять лет.

Волшебство техники…