— Неужели они его арестуют? — Залитое светом очага лицо Амарии было исполнено тревоги.

— Кто? Община Павии? — усмехнулась Нонна. — Да никогда! У швейцарцев здесь друзей нет, никто по ним плакать не будет. Наемников вообще нигде не любят. Да и семьи их далеко отсюда. Так что тела их мгновенно исчезнут, и никто никогда их не найдет. Жители Павии, может, и трусоваты, зато уж следы свои заметать научились быстро и ловко. Не тревожься, все будет сделано как надо. И никто ничего не узнает. Давно уж народ недоволен тем, что швейцарцы без конца тут торчат. В общем, эта история нашим властям еще добрую службу сослужит.

Сельваджо молчал. Он сидел у огня, растирая правую руку, которая гудела, как колокол, после тех мощных ударов, которыми он прикончил троих насильников. Лишь три удара — и все оказались смертельными. Да и шпага, едва попав ему в руки, точно домой вернулась. Сельваджо привычным жестом — хоть и не знал, откуда у него взялась эта привычка, — сунул шпагу в ножны, которые на всякий случай пристегнул к поясному ремню, чтобы обезопасить себя от иных возможных стычек по дороге домой. Чуть позже он собирался непременно ее спрятать, но сейчас пока поставил в углу возле очага. В рукоять шпаги был вделан оберег в виде фигурки святого Маврикия, павшего жертвой многочисленного фиванского войска, и в свете очага казалось, что этот святой укоризненно подмигивает Сельваджо. Швейцарцы всегда носили при себе изображение святого Маврикия и верили в его покровительство. Но сегодня победу одержал святой Амвросий. Сельваджо по-прежнему казалось, что сражались именно эти святые и святой Маврикий потерпел поражение, а святой Амвросий — в свой день — сумел защитить и верующих, и эту чудесную светлую девушку, которая носит его имя. Сельваджо посмотрел на Амарию: она склонилась к огню, сидя в бабушкином кресле и тщетно пытаясь согреться. Нонна закутала дрожавшую внучку в овечьи шкуры и принесла ей чашку горячего бульона. Она была до глубины души потрясена рассказом Амарии и Сельваджо, но при этом ее настолько обрадовало решительное поведение Сельваджо, спасшего Амарию от рук грязных наемников, что ей даже жарко стало. Так что и греться у очага ей совсем не требовалось, а вот у Амарии зубы стучали, точно у продрогшей обезьянки бродячего музыканта, а руки тряслись так, что деревянная плошка с бульоном постукивала о зубы. Сельваджо с нежностью взял ее руки в свои и прижал к плошке, пытаясь согреть.

— Все хорошо, — слегка запинаясь, сказал он ей. — Их больше нет. И больше ничего плохого они тебе не сделают.

Но Амария так и не сказала вслух, чего на самом деле боится. Дело в том, что она искренне радовалась тому, как смело Сельваджо бросился на ее защиту и спас ее, но ужасно боялась того, что он, ее дорогой добрый Сельваджо, который, казалось, даже муху не обидит, должен непременно ее покинуть: ведь прежнего Сельваджо уже с ними не было.