Отделение полиции Кастелло размещалось в красивом здании, в прошлом бывшем дворцом, как и многие муниципальные учреждения Венеции. О его прежней жизни говорили арабские веерообразные окна над дверями. Тем не менее Норе не хотелось бы посещать его еще раз.

Впрочем, это зависело не от нее. Медленная работа венецианской администрации привела к тому, что через четыре недели она пришла сюда вот уже в шестой раз. Она заполняла форму за формой с непонятными именами и цифрами. Представила все бумаги и свидетельства, задокументировавшие ее жизнь: от метрики до водительских прав. Каждый раз она имела дело с новым полицейским, поэтому приходилось рассказывать историю с начала и наталкиваться то на откровенное недоверие, то на полнейшее безразличие. Английской синьорине каким-то образом удалось стать ученицей у мастеров с Мурано, и теперь ей требовалось разрешение на проживание и работу. У каждого чиновника было свое мнение по этому вопросу. Синьорина должна снять квартиру в Венеции после того, как получит разрешение на проживание, то есть реrmesso di soggiorno, затем она обратится за permesso di lavoro, то есть за разрешением на работу. Нет, возражал другой чиновник: сначала она должна получить разрешение на работу, подтвержденное нанимателем, а потом ей надо будет подать прошение на permesso di soggiorno.

Хочется взвыть.

Постепенно манеры Норы изменились: из дружелюбной, слегка невежественной блондинки — такое поведение до сих пор приносило ей успех в общении с чиновниками — она превратилась в напористую, требовательную ведьму. Метаморфоза не помогла: чиновники бездействовали.

Мне снится один и тот же сон: будто я плыву под водой лагуны, задыхаюсь, но не могу подняться на поверхность, потому что связана бюрократическими путами.

Сегодня, бесподобным осенним днем, она вошла в отделение полиции с железной решимостью.

Я пробыла в Венеции целый месяц и должна наконец довести дело до конца.

Этот месяц отличался странной эластичностью, характерной для значительных периодов жизни. С одной стороны, время пронеслось с бешеной скоростью. С другой — она никак не могла поверить, что всего четыре недели назад жила в «Бельмонте» на руинах погибшего замужества. С первого понедельника Нора усердно работала у печи. Она пришла туда, словно первоклашка, повязала голову шарфом и надела старые джинсы, попытавшись приспособиться к обстановке. Не получилось. Жар был таким сильным, что через полчаса она сорвала шарф и стала работать в джинсах, жилетке и босиком под предсказуемые комментарии стеклодувов.

Первый день у печи был изнурительным и волнующим. Большинство мужчин отнеслись к ней с настороженным дружелюбием, и Нора заподозрила, что их проинструктировал Аделино. Два стеклодува помоложе, красивые ребята, старались помочь и одобрительно посматривали на ее успехи. В первый день она ушла с работы вместе с остальными и поздравила себя с тем, что не наделала больших ошибок. Молодые стеклодувы пригласили ее в бар вместе с другими рабочими. Аделино с ними не было. Полагая, что в большой компании она в безопасности, Нора благодарно согласилась и пошла в залитый огнями бар на набережную Манин. Мастера, судя по всему, были там постоянными посетителями, потому что десять бутылок пива уже ждали их на барной стойке. Нора забралась на высокий стул, рыцарски придвинутый ей Роберто, и закрутила головой: болела шея. Мужчины засмеялись, кто-то предложил сделать ей массаж, она тоже рассмеялась.

Нужно привыкнуть к их грубоватым шуткам; они не должны меня шокировать. Это мир мужчин. Он всегда был таким, и я должна вписаться в него. Не следует изображать из себя принцессу.

Нора приложила к еще разгоряченному после жарких поцелуев печи лбу холодную бутылку «Перони», и ей стало легче от потекшего по щеке конденсата. Она сделала большой глоток, зубы стукнулись о стекло, и она подумала о долгой истории стеклодувного дела. В руке она держала эквивалент труда Коррадино и его коллег, но пущенный в массовое производство, бездушный и утилитарный. Телевизор над стойкой, крутивший MTV, отрывал от размышлений. Роберто поманил Нору. Они с Лукой успели занять в углу столик. Нора села, улыбнулась и стала отвечать на расспросы о Лондоне, футбольной команде «Челси» и Роберте Уильямсе — именно в таком порядке. В свою очередь, она выяснила, что оба молодых человека — сыновья стеклодувов.

— У Роберто, — сказал Лука, — самая долгая стеклодувная история, хотя он моложе всех нас.

— При этом я самый талантливый. — Хвастливое заявление смягчила белозубая улыбка.

— Как ни противно, так оно и есть, — подтвердил Лука. — Старик Аделино постоянно его нахваливает.

— Он говорит, я унаследовал дух семьи, — скромно пояснил Роберто.

— Да. — Лука зажал нос. — Понимаю, что он имеет в виду. От тебя несет.

Роберто дал Луке затрещину, и оба расхохотались. Нора поерзала на стуле. Она вдруг почувствовала себя очень старой. Эти мальчики очаровательны, но немного… незрелы? Она сменила тему и спросила Роберто о том, что было ей интересно:

— Ваша семья всегда занималась этим ремеслом?

— Всегда. С семнадцатого века. Мой предок, Джакомо дель Пьеро, был родоначальником нашей профессии.

XVII век! Коррадино жил в то же время! Могли ли эти двое знать друг друга?

— Вероятно, — сказала Нора небрежно, изо всех сил сдерживая волнение, — тогда были и другие стекловарни?

— Нет, — возразил Лука, который казался умнее своего коллеги, — в те дни на Мурано существовала единственная стекольная фабрика. Венеция была еще Республикой и сохраняла монополию на стекло. Все стеклодувы Венеции жили и умирали здесь, после того как в тысяча двести девяносто первом году завод переехал на остров. Рабочим угрожали смертью, если они пытались уехать. Если кто-то сбегал, их близких заключали в тюрьму или убивали, чтобы заставить беглецов вернуться. — Лука сделал эффектную паузу и отхлебнул пива. — После того как городу-государству пришел конец, появилось много других фабрик, более трехсот производств. Монополия Мурано была утрачена, хорошее стекло выучились делать и в других странах. В тысяча восемьсот пятом году гильдия стеклодувов прекратила существование, и мастера разъехались по всей Европе.

— Сейчас у стеклодувов трудные времена, — сказал Роберто. — При Джакомо здесь выпускали все: от обычных бутылок, — он махнул своим «Перони», подтверждая мысли Норы, — до самых изысканных зеркал. Простую стеклянную тару теперь изготавливают на огромных бутылочных заводах в Германии, «Дулюкс» — во Франции, «Палакс» — в Турции. Вся наша жизнь сейчас — рынок, или «искусство», если вам так больше нравится. Единственные покупатели — туристы, и наша стекловарня составляет маленькую часть рынка. Соревнование идет нешуточное. Вам повезло, что вас взяли, — добавил он, задумчиво глядя на Нору.

Нора опустила глаза и хлебнула пива. Она чувствовала себя неловко, почти униженно.

— Можно сказать, Джакомо был тогда лучшим, — заключил Роберто. — Он основал первую фабрику.

Она заметила, что Роберто говорит о далекой истории, словно это было вчера.

— Вы рассказываете так, будто хорошо его знали. — Нора подумала, что это совпадает с ее собственными ощущениями.

— Все венецианцы одинаковы, — улыбнулся Роберто. — Нас окружает прошлое. Нам кажется, что все случилось только что.

Он чувствовал связь с предком, как и она, и это все решило: она поделится своей историей.

— Это действительно странно, потому что и мой предок работал здесь примерно в то же время. Должно быть, он знал Джакомо. Его звали Коррадо Манин, Коррадино. Вы о нем слыхали?

Лицо Роберто помертвело. Они с Лукой переглянулись.

— Нет, — сказал он отрывисто. — Прошу прощения. Еще «Перони»?

Он поднялся и пошел к бару, не дожидаясь ответа.

Нора сидела оглушенная, лицо горело, точно от пощечины. В чем дело? Она повернулась к Луке. Тот обворожительно улыбнулся.

— Не обижайтесь на Роберто. Он трепетно относится к своему предку. Думает, что тот родоначальник стекловарни. Роберто все время пытается заставить Аделино поднять престиж фабрики и продавать стекло с именем дель Пьеро. Возможно, он подумал, что вы хотите этому помешать.

— Но… Я и не думала…

— Да ладно. Не берите в голову. Вот он идет.

Роберто вернулся с тремя «Перони». Нора постаралась быть с ним особенно любезной, расспрашивала о стеклодувном искусстве, хотя так и не поняла, где допустила ошибку. Роберто успокоился и, казалось, смягчился, хотя что-то на его душе еще оставалось. Время шло, и он напился. Стало поздно, и Нора забеспокоилась: ей пора было в Венецию. Внезапно она поняла, что Лука ушел в туалет минут двадцать назад и до сих пор не вернулся. Она огляделась по сторонам. Его не было. Более того, все мастера разошлись. Остальных посетителей она не знала.

О господи!

Нора вздохнула и мысленно перенеслась на десять лет назад, когда ей приходилось провожать опьяневших подруг в Сент-Мартин. Сейчас, в ее возрасте, конечно же, не следует возиться с пьяным парнем. Она тихонько выругалась и, взяв Роберто под руку, помогла ему выйти на улицу. Он покачивался, стоя на набережной, и она подумала, что его стошнит, но он вдруг криво улыбнулся, навалился на нее и грубо прижался губами к ее рту.

Реакция Норы была такой викторианской, что она сама удивилась. Она оттолкнула Роберто и залепила ему пощечину, от которой он чуть не свалился в канал. Роберто это отрезвило. Мягкие черты лица исказились, красивый рот скривился. Норе вдруг стало страшно.

— Ну, — сказал он, шагнув вперед, — ты мне кое-что должна, шлюха Манин.

Нора повернулась и опрометью бросилась прочь.

Она не останавливалась, пока не добежала до остановки речного трамвайчика, но вдруг ей пришло в голову, что Роберто тоже придет сюда, потому что это ближайшая остановка на острове. Потрясенная, она увидела, что, кроме нее, на пристани никого нет. Она махнула рукой водному такси и потратила слишком много денег на дорогу до гостиницы.

На следующий день пришло возмездие. Роберто постарался: никто из мужчин с ней не разговаривал. Интересно, что он им рассказал такого, что даже дружелюбный Лука ее не замечал? Роберто либо игнорировал ее, либо пытался устраивать ей мелкие гадости. У нее пропадали инструменты, а ее маленькие поделки оказывались разбитыми. Нора поняла, что ей объявили бойкот. К ней вернулся тот же страх, что некогда в школе: шестиклассницы с густо подкрашенными глазами называли ее «хиппи», потому что Нора носила длинные волосы. Ей и в голову не приходило, что мужчина может мстить женщине, которая его отвергла. Временами она ощущала холод у себя на шее, а повернувшись, видела, что Роберто смотрит на нее с дикой ненавистью. Должно быть, с ним что-то не так: не может же человек возненавидеть женщину за то, что та отвергла его домогательства.

Но в чем тогда дело? Я едва знаю этого человека. Может, он психически нездоров?

У нее не было никого, кроме доброй души по имени Франческо. Иногда он молча, без улыбки, показывал ей, как нужно выполнять ту или иную работу, а на ее благодарность отвечал смущенным кивком. Нора знала: все ждут, когда она сдастся и уедет домой. Иногда она видела Аделино. Он спускался в цех и приветствовал ее. Она здоровалась с ним, как с учителем в школе, зная, что в его присутствии над ней не будут издеваться. Она понимала, что он следит за ее успехами, хотя вслух он ничего не говорил.

Однако Нора знала, что в одиночестве, в герметичном сосуде молчания ее работа становится лучше. В отсутствие компании ее другом сделалось стекло. Она начала понимать его поведение, а разговоры отвлекали бы ее от работы. На первой стадии она должна была лишь расплавлять стеклянную массу, убирать грязь и иногда выдувать заготовку — баночку. Отливать форму ей еще не поручали, и она остужала и разогревала стекло. И все же Нора начала видеть в смеси кварца и песка что-то живое, почувствовала, что та дышит, вдыхает кислород так же жадно, как любое существо. У этой смеси было настроение: она меняла цвет с горячего красного на медово-золотой и кристально-белый; иногда она текла, как сладкий сироп, иногда становилась твердой, как сталь. Нора верила, что во времена Коррадино изготавливали ножи из стекла — смертоносные, молчаливые, чистые.

Коррадино. Она часто думала о нем. Ей казалось, стекло их соединяло, и место соединения было тонким и натянутым, словно струна виолончели, через столетия оно откликалось низким долгим звуком.

Он мой собеседник. В то время как вокруг меня все разговаривают друг с другом, я говорю с ним.

Постепенно итальянский Норы, уже неплохой, стал отличным. Когда испытательный срок закончился, она пошла к Аделино, и тот остался доволен ее успехами и желанием остаться. Но он беспокоился, что ей до сих пор не дали разрешение на работу, и требовал, чтобы она его добилась, словно это влияло на его неотложные планы.

И Нора снова отправилась в полицейское управление. На входе в вестибюль она сказала себе, что не уйдет без разрешения. Нора терпеливо дожидалась в приемной, читала бесчисленные брошюры и инструкции для владельцев моторных лодок, рассматривала плакаты, посвященные борьбе с наркотиками, знакомилась со сводками уличных преступлений. Когда ее наконец-то пригласили в кабинет, Нора вздохнула, заметив, что изящный молодой офицер ей незнаком. Она приготовилась еще раз повторить свою сагу.

Молодой человек, однако, несмотря на сухие манеры, был лучше ознакомлен с ее ситуацией, чем другие сотрудники. Она так удивилась, что лишь через полчаса сообразила, что видела его раньше.

Спустя годы она четко вспомнит момент, в который поняла это. Он изучил ее документы и, похоже, нашел какое-то противоречие. Перевел взгляд со свидетельства о рождении на заявление с просьбой предоставить ей разрешение на работу и слегка нахмурился.

— Синьорина. — Он зашелестел бумагами. — В своем заявлении вы назвали себя Норой Манин. — Он немного запнулся на иностранном имени. — Но в свидетельстве о рождении, выданном больницей Риунити в Венеции, написано: Леонора Анджелина Манин. Можете объяснить?

— Это сокращение. Я выросла в Англии, и мать переделала мое итальянское имя на английский лад.

Офицер кивнул, глядя в документы.

— Понятно. Но вам придется снова заполнить форму и подписать ее именем, данным вам при рождении.

Он встал и вынул свежий бланк из шкафа неподалеку.

Нора попыталась унять гнев.

— Может, мне просто исправить заявление?

В ответ молодой офицер взял ручку, снял колпачок и решительно положил перед ней.

Нора жутко злилась, пока заполняла форму. Кажется, она делала это в четвертый раз, потому что к ней все время придирались по мелочам. Хуже того, ее заявление было уже подписано Аделино, так что теперь придется снова просить его подписать и снова ехать с уже подписанным бланком в полицейское управление. Нора молча прокляла и эти бумаги, и этот город, и этого издевающегося над ней офицера с безупречными ногтями. Она подала ему заполненное заявление и с ненавистью наблюдала, как тот придирчиво его изучает.

— Bene, — сказал он наконец и вернул ей бумагу.

Впервые в его голосе появились дружелюбные нотки.

— Вы знаете, Леонора звучит намного лучше, чем Нора. И это правильное имя для венецианки. Видите, — указал он на герб, на льва Святого Марка, украшавшего бланк заявления. — Лев. It Leone. Леонора.

Он заглянул ей в глаза, и она наконец поняла, где его видела. Это был человек из церкви Пьета, тот, что смотрел на нее во время концерта Вивальди.

Интересно, узнал ли он сам Нору? Удивительно: у Стивена было совсем другое отношение к ее имени. Тот считал, что имя Леонора слишком претенциозное. В Италии оно так не звучало, здесь странным казалось имя Нора. Английское имя, со всеми вытекающими последствиями. Похоже, она становится венецианкой. Нора взглянула на офицера и улыбнулась.

Тот улыбнулся в ответ, но тотчас же посерьезнел. Он снова посмотрел на документы.

— Вы по-прежнему живете в отеле «Санто-Стефано»?

— Да.

Он резко втянул ртом воздух, что у человека любой национальности означает неодобрение излишних расходов.

— Да-да, я знаю. Я как раз подыскиваю квартиру.

Нора лучше, чем кто-либо, понимала такую необходимость. Деньги от продажи «Бальмонта» быстро таяли, и через месяц отель будет ей не по карману.

Офицер задумался.

— Я знаю человека, который может вам помочь. Моя кузина — агент по недвижимости в Сан-Марко. Если хотите, я покажу вам некоторые квартиры. Может быть, в уик-энд? Суббота у меня выходной.

Нора засомневалась: свежи были воспоминания о вечере с Роберто и Лукой. Но этот человек — государственный чиновник. И квартира ей нужна. Однако она решила, что будет встречаться с мужчинами только в дневное время.

— Как насчет трех часов дня?

Он кивнул.

— Где? — спросила она.

Он встал и открыл перед ней дверь.

— Может, в кантине «До мори»? «Два мавра»? В Сан-Поло?

Это было старинное приличное венецианское кафе. Туристке он предложил бы кафе «Флориан». Она почувствовала себя польщенной.

— Отлично.

Офицер протянул ей руку.

— Меня зовут Алессандро Бардолино, — сказал он, когда Нора ответила рукопожатием.

Она снова улыбнулась.

— Хорошо, встретимся в «До мори», офицер Бардолино.

Из полицейского управления Леонора Манин снова вышла без разрешения на работу.