Шиа с трудом пробиралась по дороге, усеянной битым камнем, и лапы у нее были изранены до крови. На фоне могучих утесов огромная пантера казалась маленькой и хрупкой. Шерсть ее свалялась, бока запали, морда покрылась струпьями. В зубах она сжимала Жезл Земли.

— Великие Боги! Шиа! — вскричал Анвар, не в силах видеть страдания огромной кошки.

Она подняла на него свои желтые глаза, которые теперь казались тусклыми и угасшими.

— Что тебе надо? — спросила она, не останавливаясь.

— Великие Боги! Шиа, где ты? С тобой все в порядке? Что случилось?

Шиа зарычала бы, если бы ей не мешал Жезл.

— Разве похоже, что со мной все в порядке? — фыркнула она. — А на твой второй, не менее глупый, вопрос отвечу: эта штука, которую я тащу, постепенно убивает меня. Но того, о чем она думает, ей, по-моему, не добиться. А она таки думает — хотя и не в обычном смысле. Скорее это похоже на стихию: если не можешь овладеть этой штукой, она старается разрушить тебя. Ну, вы, маги, это лучше знаете.

А что до того, где я, то я там, где мне следует быть. Ориэлла просила принести тебе эту несчастную штуку, чтобы ты мог бежать из Аэриллии и помочь ей…

Внезапно серебристый туман наполнил долину, и Анвар перестал видеть Шиа…

— Но ты-то что здесь делаешь? — донесся из тумана ее голос. — Сейчас же прекрати эту ерунду и возвращайся обратно в свое тело! Не хватает еще дотащить это колдовское изобретение до Аэриллии и найти тебя мертвым! Не смей подводить Ориэллу. Ты ей нужен…

И вот уже не стало ни Шиа, ни долины. Остался лишь густой серебристый туман. Внезапно он прояснился, и Анвар увидел Ориэллу. Она, сгорбившись, сидела у огня в верхней комнате Башни Инкондора, и поза ее выдавала глубокое уныние. Анвар устремился к ней, желая утешить ее.

— Ориэлла! — крикнул он, но, лишенная волшебной силы, она не могла услышать его. Через минуту она подняла голову, словно вглядываясь куда-то, и Анвар увидел у нее на лице синяк, оставшийся после Миафановых побоев. Юноша задрожал от ярости. Да, да, необходимо бежать и спасти ее.., но как? Что сказала ему Шиа? Возвращайся в свое тело… Дотащить это колдовское изобретение до Аэриллии и найти тебя мертвым…

Только сейчас до Анвара дошел смысл ее слов. «Неужели со мной случилось именно это? Но мне нельзя сейчас умирать!» Он заметался в поисках выхода из проклятого тумана, пытаясь вспомнить, где же его тело, и с ужасом почувствовал свое бессилие. «О Боги, я не могу выбраться… Помогите мне, кто-нибудь.., помогите!..»

— Пойдем-ка со мной, да побыстрее, парень! — услышал он знакомый голос, звучавший сейчас тихо и мрачно, и страх уступил место надежде. Воспоминания о давней дружбе согрели его сердце, и вместе с надеждой пришла нежданная радость.

— Форрал! Это ты… Но ведь ты же…

— Да, я мертв. И ты уже на волосок от этого — вот почему я могу говорить с тобой.

Анвар уже почти различал сквозь туман неясные очертания сильной фигуры воина и даже, как ему показалось, разглядел улыбку на полускрытом туманом лице.

— Пошли, парень, надо поскорее возвращаться, пока не обнаружили, чем я тут занимаюсь. Мне, знаешь ли, не полагается делать подобных вещей! — Анвар услышал знакомый смешок и, даже не видя лица Форрала, подумал, что сейчас у того загорелся в глазах прежний огонек. Сильная рука стиснула его запястье. «Как это может быть, если мы оба умерли», — мелькнула у Анвара дикая мысль, и тут же все закружилось у него перед глазами, и вдруг он очутился уже в пещере и увидел собственное изможденное лицо, покрытое лихорадочным румянцем на щеках. Его тело было укрыто шкурами, а рядом, положив руку ему на грудь, туда, где было сердце, стоял на коленях кто-то из крылатых.

— Возвращайся поскорее, у тебя мало времени! — донесся до него голос Форрала. Анвар не видел воина, но тяжелая рука его обняла мага за плечи. — Ради всех Богов, парень, — умоляюще сказал Форрал, — береги Ориэллу!

***

Голова у Анвара раскалывалась, его тошнило, во рту пересохло. Тело болело, словно после побоев. Он попытался подняться и обнаружил, что на него с тревогой смотрит какой-то крылатый человек, молодой, с куцыми шелковистыми светлыми волосами и белыми крыльями. У входа в пещеру стоял крылатый воин, одетый в черное.

— Что… — сухость во рту мешала Анвару говорить. Дышать тоже было тяжело. Он закашлялся, и грудь пронзила острая боль. Анвар почувствовал, как чья-то рука поднимает ему голову и к губам его поднесли кружку. Он жадно припал к ней, и мучительная жажда постепенно отпустила. Он снова хотел заговорить, но ему не дали этого сделать.

— Тише, тише. Побереги силы. Ты был в бреду, в лихорадке, после трудного путешествия и перенесенных лишений. Ты заразился легочной болезнью и был на волосок от того, чтобы отправиться на небо…

Анвар вздрогнул. Как это ни называй, но речь шла именно о смерти. Какое-то смутное воспоминание шевельнулось у него в голове, но крылатый врачеватель заговорил вновь.

— Я должен покинуть тебя, но я разжег огонь, и оставляю тебе бульон и запас дров. Во что бы то ни стало ты должен поддерживать здесь тепло. В этой фляжке ты найдешь лекарство от кашля. Я вернусь, как только смогу. — С этими словами он улетел, и Анвар удивленно поглядел ему вслед.

***

Из всех чувств, дарованных человеку, в мире Черной Птицы осталась, кажется, одна только боль, и боль эта давила ее так, что трудно было пошевелиться. Открыв глаза, она увидела ножку ночного столика, а возле этой ножки — кровь, много крови. А в крови валялись черные перья и обломки косточек. Черную Птицу вырвало, и она отвернулась. От этого движения боль вспыхнула еще острее, и девушка пожалела, что не может снова потерять сознание и забыть об ударах, крушивших ее крылья… Забытье было бы спасением. Черная Птица поймала себя на мысли, что желает объятий смертной тьмы так же страстно, как раньше — объятий Харина… Она засмеялась бы горьким смехом, если бы не боль. Черный Коготь опять обманул ее. Зная его утонченную жестокость, она должна была догадаться, что ее смерть нужна ему в последнюю очередь. В последнюю — то есть после долгих мучений.

Но какие мучения могут быть горше той судьбы, которая некогда привела Инкондора к такому печальному концу? Она больше никогда не сможет летать. Необъятная ширь небес отныне навсегда недоступна ей. О, до чего же хитер этот мерзкий Жрец! Взяв ее в жены, он может захватить власть, но она останется королевой и будет представлять собой для него постоянную угрозу, а он едва ли смог бы держать ее в заточении. У Черной Птицы, как и у прежней королевы, было много сторонников в Цитадели. Но, искалечив ее, он решил эту задачу. Черная Птица была последней из рода королевы Пламенеющее Крыло, но, неспособная летать, она никогда не получит доступа к правлению: это нарушение закона их народа. Пока у Жреца не родится наследник, он сможет остаться регентом при полностью зависимой от него наследнице престола, а для народа же главное — формальное продолжение королевского рода. Когда это произойдет, она уже не будет нужна Верховному Жрецу.., если только он не захочет оставить ее в живых ради собственного развлечения.

Черная Птица затрепетала. В живых? То есть калекой, предметом насмешек или, хуже того, жалости? И тут ее осенило, и на этот раз она рассмеялась искренне, почти торжествующе. О, да ведь она еще может расстроить ему все планы. И как прекрасно, что этот способ совпадает с последним оставшимся у нее желанием.

Для малейшего движения теперь, казалось, требовалась целая вечность. «Мама, как больно! Помоги мне!» Комната поплыла перед глазами. Черная Птица закусила губу и постаралась дышать как можно глубже, пока в глазах у нее вновь не прояснилось. И тут она явственно услышала вой ветра в шпилях храма. «Плач Инкондора», — так называл этот звук ее народ. Этот кошмарный храм был построен в память его падения и в назидание потомкам.

«Плач Инкондора»… Лишь теперь Черная Птица поняла, какая глубина душевной боли выражалась в этом ужасном звуке. Она смотрела, как ее рука, словно чужая, дюйм за дюймом, несмотря на боль, приближается к ножке ночного столика. Наконец пальцы ее сомкнулись вокруг гладкого дерева. Хорошо. Ножки у этого столика всегда были неустойчивыми, их, видно, приходилось закреплять, и это раздражало еще ее маму. Черная Птица собрала свою волю и стиснула зубы. «Только не отступай! Не смей отступать, принцесса Небесного Народа!» — приказала она себе и, собрав все силы, потянула за ножку. Она пронзительно закричала от боли. В глазах у нее потемнело, но она крепилась изо всех сил, повторяя все проклятия, которым научилась от Ориэллы. Когда боль немного утихла, Черная Птица снова открыла глаза. Хрустальный бокал разбился при падении, но крепкая ножка с острым сколом уцелела, как она и надеялась.

Сначала Черная Птица хотела заколоться, но, во-первых, тело ее плохо повиновалось ей, а во-вторых — и это самое главное, — сердце у детей Крылатого Народа было хорошо защищено толстой и прочной грудной костью, к которой крепились мощные мускулы их сильных крыльев.

«О, Отец Небес, за что меня лишили крыльев?»

Лишь теперь Черная Птица дала волю слезам. Она оплакивала утраченную навеки радость и свободу полета, азарт погони, бескрайний простор неба и чудесные краски, меняющиеся в разные часы дня… И пьянящее, давно забытое великолепие заката вдруг ослепило Черную Птицу. Она схватила отбитую ножку бокала и острым концом стала вскрывать вены на другой руке…

***

…Сидя в своей келье в подвалах под Храмом Иинзы, Сигнус читал — во всяком случае пытался это делать. Ветер по-прежнему был сильным, и жуткий вой был слышен даже здесь, в келье молодого жреца-врачевателя. Проклятый «Плач Инкондора»! Еще немного, и он, пожалуй, сойдет с ума от этих ужасных звуков. Может, это и еретические мысли, но хорошо бы, создатели Храма подумали о бедных жрецах, живущих внизу.

Но не только звуки «Плача» беспокоили молодого врача. Хватало у него и собственных тревог. Главная врачевательница Эльстер тоже лечила покойную королеву и наверняка узнала по кое-каким признакам действие яда, который он давал королеве по приказу Черного Когтя. Грозные взгляды Эльстер и сила, с которой ее железные пальцы сжимали порой его руку, давали юноше основание считать, что она поняла все. Но глубокое почтение к своей прежней наставнице заставляла Сигнуса молчать. Одно лишнее слово — и ей конец. Столица была полна шпионов Черного Когтя, и у Верховного Жреца повсюду были уши.

Именно из-за Эльстер Сигнус сменил карьеру гвардейца при Храме на «поприще света», как Крылатый Народ называл искусство врачевания. В те времена он был беззаботным отпрыском знатного рода, который, как и полагалось в кастовом обществе столицы, поступил на службу в Гвардию жрецов

— отборные части крылатых воинов. И служба его шла успешно — до того дня, когда он едва не погубил своего лучшего друга, гвардейца Солнечное Перо. Это случилось во время учений, из-за безответственности самого Сигнуса. Они столкнулись в воздухе, но Сигнус сумел сманеврировать и не поплатился за собственное легкомыслие, а его друг потерял сознание во время столкновения и упал на горный склон. Потрясенный Сигнус вместе со своими товарищами в молчании стоял над безжизненным телом друга, когда явилась по срочному вызову магистр Эльстер, маленькая старушка с морщинистым лицом, обрамленным темными, с проседью, волосами. С почти суеверным ужасом увидел Сигнус, как она, склонившись над Солнечным Пером, стала вдувать дыхание жизни в его легкие до тех пор, пока он не начал дышать сам.

Солнечное Перо выжил, а Сигнус счел это чудом. Эльстер избавила его от горя и от бремени вины. Он стал относиться к старой врачевательнице почти с благоговением. Теперь ему казалось, что спасать жизни — гораздо более достойное дело, нежели губить их, чему его обучали в гвардии. Но Эльстер не поверила в серьезность его нового призвания. Лишь когда он ушел в отставку из гвардии и был отвергнут своей семьей, целительница неохотно согласилась взять его в ученики. Ей казалось, что ему вскоре надоест кропотливое и долгое обучение, но Сигнус доказал на деле, что она ошибалась, а потом сумел добиться даже ее восхищения. Однако когда пришла эта свирепая зима, он сменил старую целительницу на нового, куда более зловещего наставника.

Белая Смерть пришла в горы, и Крылатый Народ стал гибнуть. Население Аэриллии постепенно вымирало от холода, болезней и лишений, и молодой врач остро переживал свое бессилие. Все его искусство, которым он прежде так гордился, оказалось неспособным справиться с новой бедой. Он стал сомневаться в себе, и все чаще впадал в черное уныние. В отчаянии Сигнус ухватился за последнюю надежду. Изверившись в своем ремесле, он постепенно поверил, что Верховный Жрец каким-то образом восстановит былое могущество Крылатого Народа, и тогда станет возможно совершать легендарные чудеса исцеления, о которых говорят древние летописи. Черный Коготь оплел молодого врачевателя паутиной хитроумных доводов и радужных перспектив, пока не убедил его, что для достижения высшей цели все средства хороши.

Юный лекарь возложил все свои силы на алтарь беспощадных планов Верховного Жреца, но смерть королевы потрясла его. Она отчаянно боролась за жизнь, и последние дни ее были мучительны. Сигнус сам был свидетелем ее предсмертных страданий — и все же она нашла в себе силы перед самым концом проклясть Черного Когтя.

В тот же вечер, пользуясь суматохой, вызванной смертью королевы, Сигнус незаметно улетел, несмотря на непогоду, за пределы Аэриллии, в горы. Там в одиночестве он впервые задумался о последствиях своего союза с Верховным Жрецом, но даже теперь, по прошествии многих дней после той страшной ночи, он не мог найти ответов на укоры собственной совести.

Сигнус помрачнел. Слухи, несмотря на все усилия Черного Когтя пресечь их, расползались по столице. Вот и молва о плененном колдуне и его подруге, заточенной в Башне Инкондора, наверняка шла прежде всего от тех, кто сам участвовал в этом деле. И все же Сигнус был поражен, когда магистр Эльстер сообщила ему, что его срочно вызывают для лечения пленника.

— Я отправилась бы сама, — холодно добавила она, — но Верховный Жрец запретил мне это. — Она бросила на молодого врача пронзительный взгляд, полный гнева и сердечной муки. — Во всяком случае, я надеюсь, ты сделаешь все, что можешь. — Она снова сурово посмотрела на него, и молодой врач похолодел. Эльстер не скрывала своего осуждения, а ему было мучительно думать, что она не доверяет ученику. Однако он сделал все, что мог, и для своей старой наставницы тоже. Снедаемый чувством вины, он сообщил Черному Когтю, что для врачевания пленника его, Сигнуса, скромного умения недостаточно и понадобится помощь магистра. Он надеялся таким образом обеспечить ее безопасность: после смерти королевы у него были все основания тревожиться за судьбу наставницы. Кто знает, что грозит ей, если она позволит себе усомниться в законности власти нового короля.

Дверь распахнулась, и Сигнус вскочил как ужаленный. В келью вбежал смертельно бледный храмовый гвардеец.

— Скорее, — закричал он, хватая врача за руку. — Принцесса.., магистр срочно нуждается в твоей помощи!

Сигнус чуть не заплакал, увидев Черную Птицу, такую несчастную и беспомощную, лежащую посреди забрызганной кровью комнаты. Лицо ее покрывала смертельная бледность, а на левом запястье зиял глубокий порез. А ее крылья… О Отец Небес! Только окровавленные перья и кости остались от них. Сигнус почувствовал горячее желание свернуть Верховному Жрецу шею.

— Возьми себя в руки! — услышал он резкий голос Эльстер. — И помоги мне поднять ее. Мы должны успеть до того, как она придет в себя. — Целительница говорила сухо, по-деловому, но по ее серому лицу Сигнус понял, что она чувствует в этот момент.

К облегчению молодого врача, пока они переносили ее на кровать, Черная Птица не издала ни звука.

— Укрой ее получше, — пробормотала Эльстер. — После шока и большой потери крови ей необходимо тепло. — Она кивнула на небольшую железную печурку для кипячения инструментов. — Проку от этой штуки мало, но все же… — Она осмотрела запястье Черной Птицы. — В другой ситуации я поручила бы это дело тебе, но ее вены в таком состоянии, что дорога каждая минута.

Сигнус отставил печурку, в которую он клал растопку, и в ужасе посмотрел на Эльстер.

— Принцесса пыталась покончить с собой?

— А как ты думаешь? — буркнула она, промывая рану обеззараживающим раствором. — Посмотри, что эти скоты сделали с ее крыльями! — Сигнус впервые видел, чтобы эти уверенные руки, руки хирурга, дрожали. — К тому же, — продолжала Эльстер язвительно, — она не принцесса, а королева, и мы должны постоянно иметь это в виду. — Как настоящий мастер, она быстро овладела собой, и Сигнус невольно позавидовал ее самообладанию. Она снова обратилась к молодому врачу:

— А теперь твоя задача восстановить ей крылья прежде, чем бедняжка придет в себя. Собери все кусочки, сшей их и зафиксируй. Может, королева и не будет больше летать, но пусть меня сбросят с крыши Храма Иинзы, если я решусь на ампутацию. Бедная девочка и так перенесла достаточно страданий.

Представить себе, что у самой королевы Крылатого Народа вместо крыльев останется два обрубка, — это уже было слишком для Лебедя. Он едва успел добежать до окна, и его вырвало.

— Ну-ка, возьми себя в руки, мальчишка! — заорала на него Эльстер. — Врач ты или нет? — Невероятным усилием воли Сигнус справился с собой. Он долго пил воду из кожаного мешка, после чего окунул руки в обеззараживающий раствор и взялся за тяжелую, кропотливую, изнурительную работу — собирать по кусочкам искромсанные крылья Черной Птицы.

***

— Отличная работа, парень! Я и сама не смогла бы сделать аккуратнее.

Услышав эти слова, Сигнус словно очнулся и с трудом поднял голову. Шея двигалась с трудом, в глаза будто засыпали горячий песок, пальцы не слушались. В комнате горели свечи и газовые лампы, а небо за окнами было темно-синим, почти ночным, и он с изумлением понял, что это не вечерние сумерки, а предрассветные.

А Эльстер осунулась, глаза ее покраснели, но она с радостной улыбкой показывала на крыло, лежащее перед ним. Сигнус тоже посмотрел на него и не поверил своим глазам. Усталость сняло как рукой. «Неужели сам это сделал?» — с радостной гордостью подумал он. Крыло получилось совсем как настоящее. Кости он скрепил с помощью лубков, а обрывки мышц и кожи снова сложил в нужном порядке и сшил сотнями мельчайших стежков. Да, крыло было почти прежним. Но некоторые косточки восстановить не удалось и несколько маленьких лоскутков кожи он так и не смог найти. Мускулы едва ли снова будут двигаться как следует, и пока невозможно сказать, восстановится ли кровообращение в заново сшитых сосудах. От всего его кропотливого труда пока что мало толку. Сигнус почувствовал, как радость уступает место сомнению, и отвернулся.

— В конце концов все это зря, — с горечью сказал он. — Она ведь все равно никогда не сможет летать.

Эльстер, которая заканчивала столь же ювелирную работу по восстановлению второго крыла, покачала головой.

— Ну, конечно, — тихо ответила она. — К чему терять столько времени? Королева не сможет летать — и какая разница, если она еще и изуродована?

Сигнус почувствовал, что краснеет.

— Я не подумал об этом, — признался он.

— Вот поэтому я — магистр, а ты — нет. Есть два качества, без которых нет хорошего врача, — мастерство и сопереживание. Сопереживание — обязательная вещь в нашей профессии.

Сигнус кивнул, понимая мудрость этих слов.

— Но, магистр, — спросил он, — что же будет, когда она придет в себя и поймет правду?

Эльстер показала на перевязанную руку Черной Птицы.

— А ты думаешь, она еще ничего не знает? Он покачал головой:

— Пожалуй, знает очень хорошо. Пока я работал, я все время думал: что, если бы это случилось со мной? И я понял, что если бы я навсегда лишился возможности летать, то не захотел бы жить. И мне показалось, что для спасения ее жизни я должен сделать так» чтобы она снова могла летать на этих крыльях, иначе все это впустую. Учительница положила ему руку на плечо:

— Я знаю. Я видела, как ты работал. Твое лицо выражало отчаянную решимость, и мне было больно за те страдания, которые ты испытал. Но рано или поздно каждый врач сталкивается со случаем, когда все его искусство бессильно. Только сам Иинза может вернуть ей способность летать. Может быть, правильнее было бы даже дать ей умереть, как она сама того хотела. Но этого нельзя допустить. Теперь, когда Пламенеющее Крыло мертва, королевой должна стать эта несчастная, покалеченная девушка… Да, должна, потому что… — Она осеклась, но через мгновение продолжила:

— Потому что нашему народу нужен правитель. Кто-то должен сделать так, чтобы она это поняла, и, к сожалению, кроме нас некому выполнить эту миссию.

Сигнус открыл было рот, но после убийства королевы и того, что сделали с ее дочерью, сказать ему было нечего. Смерть королевы была целиком на его совести: и благодаря его заблуждению Черная Птица потеряла мать и стала калекой — и королевой.

Неожиданно глаза его наполнились слезами. Он закрыл лицо руками и прошептал:

— Я раскаиваюсь! Видят Боги — я раскаиваюсь!

— Конечно, ты должен чувствовать раскаяние, но этого мало, — сурово сказала Эльстер. — Лишь одному Иинзе известно, каким образом ты, целитель, самый талантливый из моих учеников, стал орудием великого зла! Почему, владея таким искусством, ты вдруг стал разрушать, вместо того чтобы исцелять?

На Сигнуса вновь обрушились сомнения, отчаяние и чувство бессилия, овладевшие им, когда эта страшная зима пришла в его страну.

— Ты говоришь, я владел искусством? — вскричал он. — Но если бы от этого искусства была хоть какая-то польза, я смог бы спасти их. Но я не смог, Эльстер, мой народ надеялся на меня, а я подвел его! А если твоя наука не принесла добра, то что же мне оставалось? Я так старался сделать хоть что-то, и Черный Коготь стал моей последней надеждой.

Сигнус посмотрел на свою наставницу и увидел слезы в ее глазах.

— О несчастный глупец, — прошептала она, — бедный слепой юнец! Почему же ты не поделился со мной своими сомнениями? Милый мальчик, не было еще на свете врачевателя, которого хотя бы однажды не одолевали такие мрачные мысли. В мире существует многое, против чего мы бес"» сильны при всем своем желании. Но это не основание, чтобы вставать на путь зла.

Мир покачнулся у Сигнуса перед глазами.

— Я не знал этого, — прошептал он. — Наставница, я не осмеливался делиться с тобой своими сомнениями. Ты так неохотно приняла меня в ученики, и я не думал, что ты поймешь меня.

Упав на колени, он дрожащей рукой протянул ей свой кинжал, и собственный голос показался ему чужим.

— Возьми мою жизнь, молю тебя! Ибо только кровью смогу я расплатиться за то зло, которое совершил, и смыть это пятно с моей совести. — Закрыв глаза, Сигнус стал ждать последнего удара.

— О нет, мой мальчик, это весьма возвышенная, но все же слабость. — Услышав горький смех наставницы, Сигнус в изумлении открыл глаза. Эльстер взяла у него кинжал и, не успел он и глазом моргнуть, выбросила его в окно.

— Смерть — слишком легкий выход, а ты вполне способен жить, страдать и отвечать за свои поступки, как любой из нас. — Она сурово посмотрела на пораженного ученика. — Может быть, вся жизнь уйдет на то, чтобы исправить зло, которое ты причинил бедной девушке, и поэтому лучше начать немедленно.

Она подняла его с коленей и заглянула ему в глаза.

— Но, конечно, это в том случае, если твое раскаяние искреннее. Если ты, Сигнус, сохранил хотя бы тень верности Верховному Жрецу после того, что он совершил, тогда тебе лучше держаться подальше от королевы! Я узнала яд, от которого умерла Пламенеющее Крыло, — тут глаза ее вспыхнули, — и поняла, что в смерти ее виновен ты. Так что если ты по-прежнему на стороне Черного Когтя

— ты не должен общаться ни с одним достойным существом, не говоря уж о королеве Крылатого Народа.

Сгорая от стыда, молодой врач отвел взгляд.

— Я навсегда порвал с Верховным Жрецом, — пылко сказал он, — и я сделаю все, что ты скажешь, чтобы доказать это.

— Отлично сказано, парень, — ответила она. — Но слова — это только слова. Я хочу, чтобы именно ты ухаживал за Черной Птицей, чтобы ты стал ее постоянным собеседником, утешителем и другом. Она не хочет жить, Сигнус, и ты должен переубедить ее в этом.

Сигнус тяжело вздохнул:

— Пожалуйста, Эльстер, попроси об этом кого-нибудь другого. Что я скажу ей? Как посмотрю ей в глаза, если я виноват в смерти ее матери?

— Это плохо! — жестко ответила Эльстер. — Ведь чем труднее задача, тем больше возможность искупления. А если твои страдания кажутся тебе чрезмерными, то попробуй поставить себя на ее место.

Эти жесткие слова принесли Сигнусу просветление. Он поклонился ей.

— Я постараюсь, Эльстер, — прошептал он.

— Не надо стараться, надо выполнять, — возразила она сурово. — Сейчас жизнь этой девушки в твоих руках. Не усугубляй же того зла, которое ты уже причинил. — Она слегка улыбнулась. — И если это утешит тебя, то я верю в тебя, Сигнус.

— Не понимаю только, почему, — пробормотал он со вздохом и взглянул на Черную Птицу. — Но я обещаю, наставница, сделать все, чтобы оправдать твое доверие.

— Слава Иинзе — мой ученик вернулся ко мне! — Эльстер обняла молодого целителя. Она сочувствовала его душевной боли, но знала, что эта боль означает пробуждение совести. Она была очень огорчена, когда он связался с Черным Когтем, и потрясена его ролью в убийстве королевы. Эльстер готова была возненавидеть юношу, но она хорошо знала натуру Крылатого Народа и понимала слабости своих соплеменников. Все обстояло не так уж просто, и целительница не считала Сигнуса безнадежно падшим, а раз так, то была обязана «попытаться вернуть его к истинным ценностям. Достаточно было дать ему понять, сколько добра он может принести своим искусством… И кроме того, хотя она ни за что не призналась бы в этом, он ей нравился.

Эльстер отстранила Сигнуса и сказала:

— Ну, а теперь иди, поешь да позаботься, кстати, чтобы и мне прислали чего-нибудь. И постарайся не попадаться на глаза Верховному Жрецу, пока на твоем лице так ясно написаны твои чувства. Сегодня ты хорошо поработал, но, увы, для нас, врачей, нет отдыха. Еще один твой пациент ожидает тебя в пещере. Сигнус охнул:

— Я же совсем забыл про колдуна!

— Тише, не так громко, — предостерегающе заметила Эльстер.

— Но я же забыл предупредить тебя, наставница, — ответил он, понижая голос. — Я сказал Черному Когтю, что для лечения колдуна моего искусства недостаточно, на тот случай, если бы Жрецу пришло в голову избавиться от тебя, после того как ты поняла, что случилось с королевой Пламенеющее Крыло.

Эльстер была поражена:

— Так ты побеспокоился обо мне? — Она сама удивилась тому, сколько это значило для нее, и тут же одернула себя, недовольная собственной сентиментальной глупостью. Справившись со своими чувствами, она вновь обратилась к ученику:

— Так это правда?

— Что? — не понял тот.

— Что для этого мало твоего весьма немалого искусства?

— Нет… Хотя была минута, когда мне самому так казалось. У него была лихорадка, вызванная, конечно, холодом, перенесенными лишениями и дурным обращением. Я даже опасался за его жизнь, но теперь она в безопасности. — Впервые за эту долгую, тяжелую ночь Сигнус позволил себе улыбнуться.

Эльстер тоже улыбнулась ему:

— Что ж, пойди займись своим пациентом, а потом постарайся немного отдохнуть. Когда отдохнешь, возвращайся сюда, побудь с королевой. А я, быть может, навещу нашего таинственного пленника. — Она подняла брови. — Никогда не видела человека, тем более — колдуна. Признаться, любопытно немного… Волшебник, из дальних стран, наделенный силой, которую нам трудно представить… — Целительница пожала плечами. — Ну да ладно. Просто помни, кто он, и делай свое дело. И знаешь что? — добавила она шепотом, — попробуй перетянуть его на нашу сторону! — Сигнус кивнул. Он посмотрел на королеву и вновь ощутил горе и гнев.

— Наставница, она поправится? Ему показалось, что Эльстер вдруг на глазах постарела, и он сразу пожалел о своем вопросе. Помолчав, она ответила:

— Тело ее будет жить, но только Иинзе ведомо, что станет с ее душой.