Паррик снова напился. Он уже дошел до такого состояния, когда человек знает, что пьян, но это его не тревожит. Что поделаешь — питие было единственным спасением от скуки и тоски после того, как Эфировидец спас их от гибели. Бравый кавалерист уселся верхом на запорошенное снегом бревно неподалеку от той, похожей на башню скалы, где находилась Палата Ветров. Обернувшись, Паррик поглядел на гору, возвышавшуюся за спиной, и вздрогнул, вспоминая тот кошмарный ночной спуск. Он всегда считал себя человеком достаточно крепким, чтобы вынести любые испытания, но он никогда еще не воевал с горами… О Боги, тащить умирающего старика через эти бесконечные снега, когда начинается буря, да при этом еще бояться, что вот-вот тебя настигнут эти чудовищные кошки… Идти вперед, когда ноги уже не слушаются, и знать при этом: один неверный шаг — и ты сорвешься в пропасть!..

— О Боги, — проворчал Паррик. — Неудивительно, что я столько пью.

Впервые в жизни кавалерийский начальник чувствовал свое бессилие и тяжело переживал это.

— Что я здесь делаю? — ворчал он, в сотый раз задавая себе те же вопросы.

— Я просто честный вояка. Дайте мне меч и хорошего коня — и тогда я покажу, на что я способен. Но эти горы, эти огромные черные твари, да еще полуслепой оборотень, который сначала разговаривает с ветром, а потом у тебя на глазах превращается в коня… — Он прищурился, глядя на кожаный сосуд, который держал в руке. — Не то чтобы Чайм плохой парень, нет, он ведь варит на редкость приятный мед. Немножко сладковат, на мой вкус, но свалить с ног может запросто. Маре бы он понравился.

И тут Паррик понял, почему он запил. Его мучила тоска по Нексису, по гарнизону, по своим обязанностям командира, по военным учениям. Ему нужно было найти применение своим навыкам. А больше всего он тосковал по своим товарищам, по Ориэлле, Маре и Форралу, с которыми они, бывало, сиживали по вечерам за бутылочкой в «Невидимом Единороге». И сейчас он пытался заглушить тоску и бессильную ярость. Паррик тревожился за Ориэллу. Но ему оставалось только связать свой жребий с «тьмой, закрывающей луну», как поэтично выражался Эфировидец.

— Надо ждать, — советовал Чайм. — Один ты через горы не пройдешь. Дождись нужного времени, и ты придешь на помощь друзьям во главе войска Ксандима. Я кое-что придумал.

Паррик был вынужден признать, что план Чайма вполне толковый, во всяком случае, прямых изъянов в нем не было. Однако кавалерист ничего не знал о ксандимских обычаях и должен был верить Чайму на слово — так же, как и его заверениям, основанным на беседе с ветрами, что Ориэлла должна быть в Башне Инкондора.

Несмотря на свою подавленность, Паррик не удержался от улыбки, вспомнив, что придумал этот Чайм. Чатак свидетель, этот парень с головой! В тот вечер они с Эфировидцем сидели в его пещере — если можно назвать пещерой место, где стол, кровать и лавки словно вырастают из камня как живые. Предложение Чайма выглядело до того дерзким, что у Паррика захватило дух.

— На помощь ксандимцев рассчитывать не приходится, — говорил Эфировидец, передавая Паррику кувшин с медом. — Мой народ яростно бьется, защищая свою землю от казалимских налетчиков, но нападать самим — не в нашем характере.

Паррик принял кувшин и с удовольствием сделал большой глоток. Чайм между тем продолжал:

— Как я уже говорил, у меня было видение, из которого следует, что нужно помочь твоим друзьям — светлым силам. Но есть только один способ заставить ксандимцев драться за твое дело: ты сам должен стать вождем.

— Что? — Паррик поперхнулся, пролив мед в костер. Пламя ярко вспыхнуло. Чайм услужливо похлопал его по спине.

— Когда тьма закроет луну, ты должен вызвать Хозяина Стад на поединок, чтобы биться с ним за титул вождя согласно обычаям нашего Народа. Конечно, это не так просто, ведь ты чужестранец, но по нашему закону вызов вождю может бросить любой. Победитель по праву становится вождем — до следующего затмения, и на этот срок его слово — закон.

— Но, Чайм, — возразил Паррик. — Я, конечно, дерусь не хуже любого другого, но только не…

— Понимаю. У Фалихаса есть преимущество: он умеет превращаться в коня. Но если, как ты говоришь, ты — конник… — Чайм вздрогнул, произнося это слово.

— В общем, тогда у тебя тоже может быть преимущество. По нашему обычаю он будет биться с тобой в обличье коня, и если ты сумеешь сесть ему на спину и усмирить его, победа достанется тебе. Паррик задумался:

— Так это — не битва насмерть? Эфировидец покачал головой:

— Не обязательно. Но в твоем случае, думаю, будет именно так. Ты чужестранец, и Хозяин Стад непременно попытается тебя убить. Это ты должен знать. Тебе же для победы не обязательно его убивать, достаточно вынудить сдаться.

— Ну, хорошо, — вздохнул Паррик. Он сроду не слышал о более безумной затее. Завтра этот молодой олух протрезвеет и забудет весь этот вздор.

Но его надежды не оправдались.

Увидев, что к нему направляются Сангра и Чайм, Паррик вернулся от воспоминаний к действительности. Эфировидец, как обычно, выглядел жизнерадостным, но Сангра вновь бросила на бывшего начальника неприязненный взгляд, как часто бывало с тех пор, как он начал пить. Эх, разве женщины понимают, что одного этого бесконечного ожидания достаточно, чтобы мужчина пристрастился к хмельному? Кавалерийский начальник повернулся к ней, решив, несмотря ни на что, беседовать с нею дружески.

— Как там Элевин? — спросил он. Сангра немного смягчилась.

— Сидит на постели, ест тушеное мясо и жалуется на отсутствие удобств, — улыбнулась она. — Благодарение Богам, старикан оказался крепким. Не представляю себе, как Чайму удалось вытащить его из лап смерти.

Она ласково посмотрела на Эфировидца и улыбнулась ему. Он ответил ей улыбкой и обратился к Паррику.

— Пойдем. — С неожиданной твердостью он отобрал сосуд с медом у кавалерийского начальника. — Сейчас не время пить, друг. До затмения осталось всего три дня.

***

Мериэль дрожала от холода в своем убежище у входа в долину. Радостный вопль Паррика разбудил ее. Бормоча страшные проклятия, она выглянула наружу, чтобы понять, что происходит, и снова выругалась. Ничего особенного. Как всегда эти трое — Паррик, Сангра и маленький ксандимец — стоят, размахивают руками и о чем-то оживленно болтают. Болтовня, болтовня, болтовня… Вот придурки! Мериэль плюнула. Что пользы было тащиться за этими жалкими смертными по этим проклятым горам, если они все равно ничего не делают? А она-то надеялась с их помощью найти Ориэллу, которая вот-вот должна родить чудовище, проклятое Миафаном.

Ежась от холода, целительница поднялась. Что там у них стряслось? Стемнело уже, пора и спать. Но заснеженная площадка внизу, утрамбованная множеством ног, была пуста. От страха Мериэль даже вспотела. Неужели она упустила их, не заметив, как они ушли? Но нет. У входа в логово ксандимца она увидела отблеск пламени на снегу и возликовала. Как обычно, они бездельничают. Однако тем лучше. Опасаясь, что ее могут заметить, она осторожно прокралась в глубь своего убежища. Благодаря обычаю ксандимцев использовать снег как природный холодильник Мериэль нашла достаточно еды и мехов, чтобы еще долго оставаться здесь. Так или иначе, она должна дождаться, когда эти смертные наконец отправятся на поиски Ориэллы — и тогда она, незамеченная, будет следовать за ними по пятам. Кто-то должен выполнять то, что выполнить необходимо. Жуя мороженое мясо, Мериэль злорадно улыбнулась. Завтра будет новый день, и она снова станет следить за ними…

***

— Ну, и что нам теперь делать? — спросил Паррик. Он сам понимал, что болтовней пытается заглушить внутреннее волнение и презирал себя за это, но ничего не мог поделать. Вой ветра, гулявшего на плоскогорье, казался ему похожим на плач, а языки обрядовых костров — на окровавленные кинжалы. Он почти физически ощущал враждебность толпы, и нескрываемая ненависть ксандимцев была ему понятна. Даже в Сторожевом камне, который возвышался за спиной, Паррику чудилась затаенная неприязнь. Он не отличался впечатлительностью, но это место было ему неприятно.

— Нам предстоит бдение, — ответил Чайм на вопрос Паррика, о котором тот уже успел забыть. — Если хочешь что-то спросить, Паррик, спрашивай сейчас, потому что после того, как солнце скроется за горой, необходимо будет молчать до рассвета, а нарушивший это правило считается проигравшим. На рассвете же ты будешь драться.

Паррик вздрогнул:

— А как вы узнаете, что солнце село? Разве вы видите сквозь тучи?

Пожав плечами, Эфировидец ответил:

— Мы, ксандимцы, просто знаем это — и все. Паррик фыркнул.

— Сущий вздор, по-моему, — пробормотал он себе под нос. Элевин, однако, расслышал его слова и захихикал. Несмотря на протесты Сангры, старик все же притащился сюда, и теперь сидел у костра, укутанный до самого носа. «Наверняка, — подумал Паррик, — Чайм опоил его всякими снадобьями, чтобы тот своим кашлем не нарушал тишины ночного бдения». Он, Паррик, ни за что бы не пустил сюда старого дуралея. Еще испортит все своими воплями… Неожиданно Паррику стало стыдно. Он так раздражителен, потому что не может справиться с волнением. Впервые он так проводит ночь перед битвой — без сна, без еды, без разговоров и без выпивки. Паррик вспомнил старые добрые времена, когда они с Форралом и Марой накануне схватки сидели в какой-нибудь таверне или у костра вроде вот этого и пили вино. Паррик вздохнул, вспомнив своего командира. «Эх, Форрал, — подумал он, — в каком бы краю ни оказался ты после смерти, я надеюсь, что сегодня ты видишь нас. Помоги мне завтра, если можешь, потому что помощь мне нужна как никогда и потому, что я делаю это ради Ориэллы…»

Когда затрубили в рог, Чайм приложил палец к губам Паррика, давая понять, что наступило время безмолвного ночного бдения. Кавалерийский начальник вздохнул и постарался сосредоточиться на чем-нибудь приятном. В конце концов до сих пор все шло, как намечено. Вчера Эфировидец передал вызов Хозяину Стад, и тот в полном соответствии с законом принял вызов.

— Люди не в восторге от такого решения, — признался Чайм по возвращении.

— Еще никто из чужестранцев не осмеливался бросить вызов Хозяину Стад, и Всадники пришли в ярость. Если бы сам вождь не погасил насмешкой пламя этого гнева, не знаю, был бы я сейчас жив. Меня уже называют изменником. — Он печально покачал головой.

Поглядев на него, Паррик понял, что Эфировидцу действительно повезло. Юноша был весь в синяках и ссадинах от камней и вымазан в навозе. Сангра, увидев его, чуть не заплакала от жалости и негодования, и Паррик ее возмущение разделял.

Визит Чайма в крепость имел еще один результат, приятно удививший Паррика. Он притащил с собой какой-то кожаный сверток и, не обращая внимания на сочувственные причитания Сангры, вручил его Паррику.

— Я хотел бы, — извиняющимся тоном сказал он, — разыскать твое собственное оружие, но его слишком хорошо охраняют. Но, во всяком случае, тебе не придется драться с Хозяином Стад голыми руками.

Развернув сверток, кавалерийский начальник обнаружил два меча — для себя и для Сангры. Конечно, по качеству они сильно уступали клинку Паррика: пастухи Ксандима не были искусными кузнецами. Но все же Паррик был рад иметь хотя бы такое оружие для защиты от копыт и зубов Хозяина Стад. Может быть, ксандимцу все же удалось найти спрятанные ножи? Он повернулся к Чайму и спросил:

— Не найдется ли у тебя точильного камня и еще парочки лезвий, которые можно было бы превратить в ножи для метания?

От размышлений Паррика отвлекло непонятное чувство — словно на него устремились взгляды множества враждебных глаз. Он поглядел в сторону противоположного Сторожевого камня, в свете костра разглядел лицо Хозяина Стад и помрачнел. Фалихас вперил в него гневный взгляд — и Паррику показалось, что битва уже начинается.

***

…Только по резкому звуку рога можно было понять, что наступил рассвет. Все окружающее скрывал густой туман. Паррик вытянул затекшие ноги и потер глаза. Он готов был поклясться, что минувшая ночь была самой длинной в его жизни. Пока лагерь противника не исчез в тумане, Паррик играл в гляделки с Фалихасом. После окончания бдения Чайм вручил Паррику мех с вином, и тот сделал большой глоток — это все, что полагалось ему перед поединком, хотя Эфировидец говорил, что в крепости готовится пир для победителя. Ну что ж, у Паррика было твердое намерение принять участие в этом пире. Ободренный этой мыслью, он вылил остатки вина из меха себе на голову, надеясь, что это немного взбодрит его, после чего вытер лицо плащом.

— Пора начинать, — шепотом напомнил Чайм. Паррик был озадачен. Он ожидал торжественных речей и вообще какой-то церемонии.

— А что я должен делать? — спросил он.

— Выходи на площадку и будь готов: по сигналу рога начнется поединок.

— Как? Вот так, сразу? Может быть, кто-нибудь должен что-нибудь сказать? Чайм улыбнулся:

— Вчера я уже все сказал за тебя. Теперь надо драться. Поспеши — и пусть удача сопутствует тебе!

Не успел Паррик сделать и десяти шагов, проклиная туман, как вновь затрубил рог.

— Гром и молния! — Он потянулся за своим мечом, и в этот момент послышался стук копыт и справа от него из тумана вынырнула большая черная тень.

Конь бросился на Паррика прежде, чем тот успел обнажить меч. Кавалерийский начальник вовремя отскочил в сторону и упал на землю, ожидая, что вот-вот на него обрушатся копыта. Но вместо этого он услышал треск разорванной ткани, и тут же в плечо вонзились зубы огромного жеребца. Паррик покатился по земле, а когда снова вскочил на ноги, похожий на призрака жеребец уже исчез.

У Паррика дрожали колени. Его враг играл с ним в «кошки-мышки». У Хозяина Стад было преимущество: кавалерийский начальник не видел его и не знал, откуда он может появиться, а между тем конь-Фалихас с его обостренными чувствами мог легко найти Паррика по слуху, а теперь еще и по запаху крови, которая идет из укушенного плеча. Паррик мрачно усмехнулся. Враг напал на него справа, чтобы покалечить руку, в которой обычно держат меч, но он не заметил, что Паррик — левша. Воин снова попытался вытащить меч из ножен — и оцепенел. Оказывается, покатившись по земле, Паррик погнул паршивое лезвие — и теперь меч застрял в ножнах!

Однако размышлять времени не было: рядом послышался стук копыт. Звук этот был обманчив — в тумане невозможно точно определить направление, и Паррик едва успел увернуться. Вороной конь пронесся мимо, слегка задев его копытом. Удар пришелся по колену. Паррик выругался и стал ощупывать рукав. Нашарив нож, он тут же вытащил его и быстрым движением метнул вслед своему противнику. Услышав пронзительное ржание, Паррик понял, что попал в цель, и злорадно усмехнулся. Не зря он столько времени оттачивал лезвия на точильном камне Чайма.

Не дожидаясь нового нападения, кавалерийский начальник вытащил из-за голенища второй нож. Кровь врага придала Паррику новые силы. Как всегда, азарт битвы опьянил его, он вдруг почувствовал бодрость и свежесть. Словно забыв и о ране в плече, и о распухшей коленке, с ножом в руке он стоял, готовый к новому нападению врага, скрытого серым туманом.

— О Боги, что там происходит? — Сангра дернула Чайма за рукав. Он рассеянно высвободил рукав и взял ее за руку.

— Я вижу не больше твоего, — ответил он. — Но, по-моему, Хозяин Стад пользуется туманом, как прикрытием. Это ужасное ржание, которое мы только что слышали, означает, что Паррик ранил своего врага. Но в каком положении он сам… Этого сейчас не узнаешь.

Сангра отчаянно выругалась и схватилась за рукоятку меча.

— Ненавижу эту проклятую беспомощность! Если бы я могла видеть…

— Даже тогда мы ничего не могли бы поделать, — мягко напомнил Чайм. — Хотя я и сам предпочел бы посмотреть, что там творится. К тому же Фалихас использует туман в своих целях…

Но тут снова раздался стук копыт, и Сангра с такой силой сжала ему руку, что хрустнули кости. Потом они услышали, как противники столкнулись в тумане. Человек вскрикнул, и сразу же вслед за этим раздалось новое, полное боли и ярости ржание жеребца. Сангра вскочила, потянув за собой и Чайма. В ответ на ее движение напротив, в лагере вождя, послышался звон стали, и в тумане выросло несколько теней — его товарищи тоже встали.

— Сядь! — зашипел Чайм, стараясь силой усадить воительницу рядом с собой.

— Пропади он пропадом, этот туман! — воскликнула Сангра и просительно посмотрела на Эфировидца. — Чайм, ты ведь умеешь колдовать с ветром? Ты можешь рассеять эту дрянь, которая нам мешает?

Чайм ошеломленно поглядел на нее.

— Рассеять? — изумленно переспросил он. — Сангра, ты не понимаешь. Я могу видеть ветер, но не могу заставить его подуть!

— Верно, я не поняла, — со злостью ответила она. — Но, Чайм, можно хотя бы попробовать?

Снова застучали копыта, но теперь конь двигался неуверенно. Однако и Паррик дышал тяжело, и, судя по всему, ему сейчас было очень трудно. Значит, подумал Чайм, Хозяин Стад ранен, но и Паррик тоже. Фалихас выжидает, когда будет подходящий момент… О благословенная Ирис, помоги мне… Пошли нам ветер…

В отсутствие хотя бы легкого ветерка даже Второе Зрение Чайма было бесполезно. Он закрыл глаза, решив положиться на свои остальные чувства, и почувствовал сопротивление воздуха, перенасыщенного влагой, тяжелого и неподвижного. Чайм напряг всю силу своего духа, пытаясь вызвать движение воздушных масс; но это было все равно, что пытаться сдвинуть гору. Сердце его забилось часто-часто, он весь дрожал от перенапряжения. «О Ирис, помоги мне! — взмолился он. — Сейчас мне необходимо чудо». И Богиня, кажется, вняла ему и на этот раз.

Он услышал тихий-тихий звук, словно далекая, невидимая женщина прошептала его имя, и легкий ветерок освежил разгоряченное лицо Эфировидца. Сердце Чайма готово было вырваться из груди от охватившей его буйной радости. Пусть подует сильнее.., еще сильнее… Эфировидец снова напряг все силы, чтобы усилить ветер, и когда он открыл глаза, то увидел, что туман над плоскогорьем рассеивается. Небо прояснилось.

— Чайм, неужели ты сделал это! — Сангра в восторге поцеловала его в губы, и на мгновение Чайм забыл о поединке.

Паррик покачал головой, не веря своим глазам. Неужели небо проясняется? Конечно, во имя всех Богов, так и есть! Свежий ветерок развеял морок, и раненый конник словно обрел второе дыхание. Однако поврежденная нога давала о себе знать, Жеребец снова появился из тумана и, прежде чем Паррик успел опомниться, встал на дыбы, готовясь обрушить на голову врага свои тяжелые копыта. Но Паррик успел ткнуть ему ножом в переднюю ногу, едва не распоров незащищенный живот коня, и тот отпрянул в сторону, а на Паррика брызнула кровь из раненой ноги противника. Правда, Паррику не удалось перерезать коню подколенное сухожилие, но он все равно начал хромать.

Это заставило Хозяина Стад отнестись к Паррику с большим уважением. Некоторое время он бродил вокруг противника, не решаясь напасть, и Паррик наконец увидел его. Огромный вороной конь тяжело дышал, опустив голову и устремив на Паррика злобный взгляд.

Кавалерийский начальник охнул. На минуту он даже забыл, что перед ним — не настоящий конь, а человек в образе коня. Такого великолепного жеребца Паррик еще не видел. У него было мощное тело, сильные ноги, красивая голова, темные глаза, умные и жестокие, и крутая холка. Он был черен, как ночь, хотя и покрыт сейчас потом и кровью, — первый нож Паррика поранил жеребцу заднюю ногу.

Паррик искренне радовался, что не смог перерезать коню подколенное сухожилие! Всей душой любивший лошадей, он залюбовался прекрасным животным. Паррик во все глаза смотрел на вороного, пока тот, собрав последние силы, снова не бросился на противника.

Паррик был готов к этому, но на сей раз инстинкты всадника взяли верх. Когда конь поравнялся с ним, он быстро шагнул в сторону, уклоняясь от столкновения, а потом ухватился за гриву и, забыв о боли в поврежденной коленке, сделал прыжок. Сперва он едва не сорвался: подвела больная коленка, но все же Паррику удалось закинуть ногу на спину коню, и теперь, накрепко вцепившись в гриву, он пытался принять нормальное положение. Минуты казались Паррику годами. Ценой отчаянных усилий, постоянно преодолевая сопротивление коня, кавалерист пытался удержать равновесие и усесться верхом, и, наконец, ему это удалось.

Почувствовав у себя на спине ненавистного всадника, могучий конь пришел в ярость и попытался сбросить седока. Паррику казалось, что обезумевший скакун вытрясет из него душу, но он крепко вцепился в коня, словно репей в собаку.

Разъяренный конь встал на дыбы, но сбросить опытного всадника ему все же не удалось, и тогда он, несмотря на полученные раны, помчался во весь опор, подгоняемый силой ярости. Паррик до боли стиснул зубы и собрал всю свою волю, чтобы удержаться. Словно во сне перед ним мелькали плоскогорье, окружающие его вершины и сотни ксандимцев, пришедших поглазеть на поединок, когда рассеялся туман.

«О Боги, — подумал Паррик, — как бы мчался этот конь, будь он здоров!» Он даже забыл о боли, которую причиняла ему тряска, и в восторге воскликнул:

— Отец Богов! Что за скачка!

Но конь явно уставал. Он начал спотыкаться, дыхание его стало хриплым. Сделав еще несколько последних отчаянных прыжков, он вдруг остановился, и Паррик едва успел отскочить в сторону, прежде чем конь опрокинулся на спину. Кавалерийский начальник неловко брякнулся на землю, поврежденная нога подвернулась, и он упал, Паррик инстинктивно откатился в сторону, подальше от животного, но когда он смог встать на ноги, то сразу понял, что его противник уже не представляет опасности.

Паррик с болью смотрел, как беспомощное теперь создание тщетно пытается подняться.

— Проклятие! — воскликнул он. — Я не хотел этого.

Но тут его внимание было отвлечено злобными выкриками из толпы зрителей-ксандимцев. Кавалерийский начальник снова попытался обнажить меч, но безуспешно. Проклятый клинок намертво засел в ножнах. Потом он увидел, как, пробившись сквозь неспокойную толпу, к нему поспешно направляется какой-то человек. Вслед за Эфировидцем (а это был он) двинулись и другие ксандимцы, сжимая в руках оружие.

К удивлению Паррика, Чайм не обратил на него никакого внимания. Он остановился около поверженного Хозяина Стад и начал декламировать что-то на плавном ксандимском языке, сопровождая свои слова выразительными жестами. Толпа угрожающе качнулась вперед и тут же остановилась, словно натолкнувшись на какое-то невидимое препятствие. Все до одного застыли на месте, и на лицах их читались изумление и страх.

Паррик тоже взглянул на Эфировидца, и ему стало нехорошо. С лицом Чайма произошла какая-то жуткая перемена. Его карие глаза утратили человеческое выражение и стали похожими на ртуть. От этого взгляд его стал зловещим и словно потусторонним.

Наконец Эфировидец завершил свою жуткую декламацию. Слезы текли по его лицу, и вид у него был такой, словно он постарел на целый век. Пошатываясь от усталости, Чайм подошел к Паррику, и тот с облегчением обнаружил, что глаза его обрели прежнее выражение и цвет. Теперь у Паррика страшно болела поврежденная нога, да и все остальные болячки, на которые он в пылу битвы не обращал внимания, дали о себе знать, так что победитель не смог бы убежать, даже если б захотел. А он и не хотел (по крайней мере Паррик настойчиво себя в этом убеждал). Чайм взял его правую руку и поднял ее для всеобщего обозрения.

— Внимай мне, о мой народ! — вскричал он. — Сегодня здесь был принят вызов и состоялось единоборство по нашему древнему закону. Я дарую вам, о народ Ксандима, вашего нового Хозяина Табунов — Паррика!

Из толпы послышались насмешки и проклятия.

— Спокойно! — заорал Чайм, утратив прежнюю размеренность речи, и, к удивлению Паррика, ропот тут же прекратился.

— Вы все видели, что я сейчас сделал, — продолжал Эфировидец. — Я произнес заклинание, благодаря которому Фалихас должен остаться в обличье коня, пока заклятие не будет снято. Я сожалею об этом, но не вижу иного способа обеспечить безопасность нового Хозяина Стад, его спутников, а также и мою. Так как у меня нет наследников моего дара, то я один могу восстановить человеческий облик Фалихаса, и я это сделаю, обещаю.., со временем. А до тех пор тот, кто не примет нового Хозяина Стад, разделит участь прежнего.

В толпе снова поднялся ропот, но Чайм уже сказал главное, и на этот раз ему достаточно было поднять руку, требуя тишины, — и ксандимцы повиновались. Паррику, измученному и голодному, больше всего хотелось, чтобы Эфировидец наконец заткнулся и дал новому вождю возможность отдохнуть где-нибудь и хорошо выпить, что кавалерийский начальник вполне заслужил. И чтобы кто-нибудь занялся его ранами.

Но даже он, словно завороженный, слушал Чайма.

— Мой народ, — продолжал тот печальным голосом, — я знаю, вы считаете, что моя дружба с чужестранцами — измена, но я никогда не решился бы на это без серьезных причин. — Он выпрямился, глаза его загорелись. — О ксандимцы, вы должны быть готовы к битве. Казалимцы пересекли пустыню и вступили в союз со злыми колдунами, а также с другими нашими врагами — воинственным Крылатым Народом. Таково было мое видение, и я клянусь вам, что это — правда! — Следующие слова Чайма потонули в реве возмущенной толпы, и он был вынужден вновь призвать своих соотечественников к молчанию.

В наступившей тишине он продолжал:

— Мы невоинственный народ. Мы умеем хорошо защищать свою землю, но нам не хватает дисциплины и военного искусства, что позволяло казалимскому отребью в прошлом безнаказанно совершать набеги на нашу землю. Но теперь все будет по-другому!

Эфировидец повернулся к Паррику, изумленно взиравшему на него.

— Этот чужестранец может повести нас за собой. Он может научить нас военному искусству. Он разыскивает своих друзей, захваченных казалимскими подонками, и будет помогать нам, пока его друзья не будут освобождены, а наша земля очищена. После этого он поклялся отказаться от бремени вождя и покинуть нас, навсегда сохранив тайну нашего народа. О люди Ксандима, принимаете ли вы его — ради блага вашей земли и будущего ваших детей?

На этот раз ответом ему был дружный гул одобрения.

— Ну и мастак же ты речи толкать! — заявил Эфировидцу благодарный Паррик.

— Меньше всего я думал об этом, — скромно ответил Чайм.

Толпа окружила их, с любопытством глядя на Паррика, а кто посмелее, даже пытался потрогать одежду чужеземца.

Сангра, которая до этого стояла в сторонке, возле Сторожевого камня, с мечом в руках охраняя Элевина, протолкалась сквозь толпу.

— Молодчина, Чайм, здорово! — воскликнула она, хлопнув юношу по плечу.

Несколько ксандимцев подошли к поверженному Хозяину Стад и, к облегчению Паррика, помогли бедняге кое-как встать на ноги.

— Но теперь, когда меня признали, ты вернешь Фалихасу человеческий облик?

— спросил он Чайма. Тот покачал головой.

— Это слишком опасно, — прямо сказал он. — Далеко не все еще убеждены в правильности нашего дела, и если бы Фалихас заговорил, он бы мигом перетянул их на свою сторону. Наш прежний Хозяин Стад был довольно жестким гордецом. — Чайм поморщился, словно вспомнил какую-то старую обиду, но потом лицо его вновь прояснилось. — У нас будет время вернуть ему человеческий облик, когда мы выполним то, что нам предначертано. Пока же, о Хозяин Стад, тебе предстоит пир!

— Благодарение Богам! — с чувством сказал Паррик. И вдруг его лицо вытянулось. — Чайм, а мне там надо будет говорить речи?

— За чем же дело стало? — поддразнила его Сангра. — После пары бурдюков с вином тебя труднее заставить замолчать, а не заговорить!

Пряча улыбку, Чайм поспешил успокоить кавалерийского начальника.

— Не беспокойся, Паррик, по-моему, я уже сказал все, что нужно. — И все же он улыбнулся. — Что бы ты без меня делал, а?

— Сам не знаю, — ответил Паррик. — А завтра ты мне снова понадобишься — мы будем готовиться к бою.

Мериэль, притаившаяся за Сторожевым камнем, смотрела, как последние ксандимцы покидают плоскогорье, сопровождая своего нового вождя на пир.

— Вот уж действительно Хозяин Стад! — фыркнула она. Но по крайней мере эти жалкие смертные предприняли хоть какие-то шаги. Она самодовольно улыбнулась. Если Паррик хочет использовать ксандимцев, чтобы спасти Ориэллу, — значит, он приведет ее сюда, вместе с ее отродьем.

— Ну, спасибо, Паррик, — пропела волшебница. — Ты избавил меня от долгого и трудного путешествия по горам. Я подожду, пока вы вернетесь, и сделаю свое дело.