Ослепленная ужасом, Искальда мчалась по лесу, петляя между деревьями. Она не замечала ни торчащих корней, ни колючек терновника, ни гибких веток, которые так и норовили угодить в глаза. В голове у нее звучала только одна мысль: спасайся! Лучше умереть, чем вновь стать рабыней Повелителя фаэри или пережить ужас последних часов.

Хотя Искальда умела воевать и кровопролитие не было ей в новинку, а к дичи, на которую охотился Хеллорин, она не испытывала теплых чувств, все же оказалось, что она не готова к той бойне, которую учинили фаэри, обрушившись на головы беззащитных жертв. Ни один наемник не ушел живым: фаэри с беспощадной последовательностью настигали их и рубили в куски. Это было похоже на какой-то дикий обряд, в котором велся счет трофеям: цепочкам, оружию, серьгам или ременным пряжкам, снятым с трупов. Иной раз чью-нибудь отрубленную голову фаэри поднимали за волосы и, уносясь в небо, перебрасывались ею… Как в жуткой детской игре.

Бесчувственная холодная жестокость новых хозяев приводила Искальду в ужас. Было совершенно очевидно, что они не считаются ни с одним живым существом, и такое отношение вполне могло распространяться на скакунов. Фаэри без малейших колебаний истребили в ксандимцах все человеческое — кто знает, что они еще с ней сделают? Искальда неслась вперед, не видя, не рассуждая: ее преследовал страх. Мозг ее заполнили образы соплеменников, превращенных в бессловесных тварей, и жуткие картины кровавой охоты фаэри. Этот шанс дан ей богами, и другого случая не представится. Искальда знала одно: надо удрать как можно быстрее и как можно дальше. Она должна окончательно затеряться в чаще, спрятаться так, чтобы Хеллорин никогда ее не нашел.

Магические поводья, сотканные из света, слетели с нее, когда она сбросила седока, и теперь ничто не мешало ей бежать. И она бежала, пока сам лес не оборвал ее полета.

Неожиданно перед ней возник ручей, до последнего момента скрытый низкими ветвями. Не успев подготовиться, Искальда сделала неуклюжий прыжок…

Что-то с силой ударило ее в лоб. Вспыхнула боль, и глаза залила горячая кровь. Ослепленная, она тяжело ударилась о противоположный берег, и нога ее, попав между двух корней, подвернулась со страшным хрустом. По инерции она рухнула на колени и распласталась по земле, мордой зарывшись в топкую грязь на берегу ручья.

Постепенно Искальда начала приходить в себя. Падение отрезвило ее, и человеческой частью своего сознания она попыталась оценить опасность. Серьезная ли рана на голове? А нога? Неужели сломана? Искальда сморгнула кровь, попробовала подняться, и после нескольких неудачных попыток ей это удалось, хотя поврежденная нога нестерпимо болела. Вся дрожа, Искальда низко опустила голову, забралась поглубже в ручей и, когда ледяная вода слегка успокоила боль, задумалась о том, что делать дальше. Она ни минуты не сомневалась, что Хеллорин будет ее искать. Будучи человеком, Искальда не раз встречала людей подобного сорта и знала, что самолюбие Владыки Лесов заставит его попытаться вернуть беглянку, и вместе с тем ее гордость не потерпит нового рабства. Что бы ни случилось, она не сдастся, решила про себя Искальда. Если бежать больше нельзя, значит, нужно хорошенько спрятаться. Главное — успеть это сделать прежде, чем Хеллорин ее обнаружит.

Не без сожаления Искальда выбралась из ручья и заковыляла в глубину леса, стараясь не поддаваться панике, усталости и с каждой минутой усиливающейся боли в ноге. Луна быстро клонилась к горизонту, и Искальда понимала, что с наступлением темноты ей вряд ли удастся найти надежное укрытие.

Казалось, ей суждено вечно петлять среди деревьев, держа раненую ногу на весу, и когда Искальда наконец отыскала подходящее место, она уже с трудом осознавала, зачем ей понадобилась эта узкая ложбинка, защищенная с трех сторон колючими зарослями. Впервые за эту ночь она получила возможность хотя бы немного отдохнуть. Искальда улеглась, с облегчением вытянув больную ногу, и погрузилась в забытье.

Искальда проснулась оттого, что во сне почуяла волка. Подчиняясь инстинктам, она вскочила — и тут же тяжело завалилась на бок, забыв о поврежденной ноге. Искальда яростно пыталась подняться, но в это время кусты зашевелились, и она буквально потонула в запахе волка. Волк, волк, волк…

Ужас придал ей сил. Искальда встала, подняла здоровую переднюю ногу, чтобы ударить, убить, — и снова едва не упала, лишь чудовищным усилием воли устояв на ногах. Сердце ее стучало, словно копыта испуганной лошади. Опустив голову, она вгляделась в заросли — и звучно фыркнула, поражаясь собственной глупости. Нечего сказать, волк! Будь Искальда в своей человеческой ипостаси, она обязательно бы посмеялась над собой.

Смертельно опасный хищник, едва не лишивший ее рассудка, оказался таким крохотным детенышем, что она чуть не сдула его своим фырканьем. Трогательный пушистый комочек отчаянно дрожал от стужи, а заметив Искальду, жалобно заскулил от голода. Искальда с любопытством повела ушами. Интересно, где его родители, — от ответа на этот вопрос зависела и ее собственная жизнь. Поблизости их нет, это точно — иначе бедный малыш не скулил бы так жалобно. Скорее всего они погибли во время пожара. Но если им удалось спастись и сейчас они ищут своего детеныша? Разумнее всего было бы действительно пристукнуть его с самого начала — почему же она передумала? Несмотря на инстинктивную ненависть лошади к волку, Искальда не могла удержаться от жалости, и кроме того, звереныш напомнил ей сына Ориэллы, маленького Вульфа.

Искальда насторожилась и вгляделась внимательнее. Да нет, не может быть! Вульф сейчас в Вайвернесс, под надежной охраной контрабандистов и приемных родителей. Зачем бы им понадобилось приносить его сюда, где столько опасностей? Нет-нет, это, конечно же, совсем другой волчонок, но, думая так, в глубине души Искальда уже не сомневалась, что перед ней действительно Вульф: она узнала это белое пятнышко под подбородком и уши, торчащие одно вверх, другое — вбок. Кроме того, она почувствовала его. Это ощущение нельзя было бы выразить словами, но под волчьим обличьем скрывалась человеческая сущность, и Искальда, которой была хорошо знакома такая двойственность, почуяла ее сразу.

Вытянув шею, она осторожно подтолкнула звереныша поближе к себе. Первым делом волчонок отважно цапнул ее за нос своими крохотными зубками, но потом, видимо, решил, что кобыле можно доверять. А что еще ему оставалось — голодному и замерзшему? Накормить Вульфа Искальде было нечем, но согреть его она могла — и устало вытянулась на траве, решив, когда рассветет, на свежую голову подумать о том, что делать дальше. Волчонок прижался к теплому боку кобылы, и через минуту оба заснули.

* * *

После ухода фаэри мятежники, вздохнув с облегчением, занялись приготовлением ужина и сбором нехитрых пожиток перед завтрашним выступлением, а Язур еще долго глядел вслед удаляющейся фигурке волшебницы. Незнакомые с Волшебным Народом жители Южных Царств относились к чародеям с большим трепетом, нежели северяне, но у юного воина к этому трепету примешивалось еще и немалое восхищение смелостью Феи Озера, отважившейся в одиночку противостоять могущественному Повелителю фаэри. Кроме того, ему было понятно ее одиночество и вынужденное затворничество: он и сам находился в таком же положении, ибо все, кого он любил, либо умерли, либо были очень и очень далеко.

Даже в темноте ему было видно, как устало сгорбилась Эйлин и опустила голову; Язур готов был поклясться, что она прикрывает рукавом лицо, будто плачет. Ах, как бы ему хотелось хоть чем-нибудь ее утешить. Внезапно его озарило: он понял, что судьба привела его сюда все-таки не случайно! Язур улыбнулся собственным мыслям. Пусть Ориэллу уже не догнать, но помочь ей тем не менее он еще может. Разве волшебница не была бы рада, зная, что кто-то заботится о ее матери?

Увлеченный этой идеей, Язур собрался уже перейти мостик, но вовремя остановился, вспомнив резкие слова и яростный взгляд, брошенные Феей Озера перед уходом. Нет, сказал он себе, надо бы подождать, пока она малость не успокоится после стычки с Хеллорином. Он ей необходим — это несомненно, — но вот убедить ее в этом будет довольно непросто.

Ваннор, когда Язур после ужина объявил ему о своем решении, к большому неудовольствию юноши, в открытую рассмеялся:

— Оберегать госпожу Эйлин?! Нет, ты все-таки неисправимый романтик! От чего такого, скажи на милость, ты собираешься ее оберегать, с чем она сама не могла бы справиться? Может, заодно ты спросишь, не нуждается ли в защите Повелитель фаэри?

— Чушь! — неожиданно вступилась за Язура Дульсина. — Ты, Ваннор, на редкость умен, но порой бываешь так же на редкость глуп. Госпожа Эйлин только что потеряла дочь, а ее дом — в руинах. Ей непременно нужно, чтобы кто-то был рядом. Даже если мы с тобой печалимся о судьбе чародеев, то представь, каково сейчас ей. Она стремится к одиночеству, чтобы предаться скорби, но, боги свидетели, не вечно же ей рыдать!

— Могущество и сила тут ни при чем, — подхватил Язур. — Часто самыми опасными врагами для нас становятся уныние и безнадежность, и никто не в состоянии справиться с этими недругами в одиночку. Ей нужно, чтобы кто-то отвлекал ее от мрачных мыслей и ободрял…

Их страстные речи не произвели на Ваннора ни малейшего впечатления.

— Делай что хочешь, — пожал он плечами. — Если в результате ты передумаешь возвращаться на юг, то я — за. Только помни, что госпожа Эйлин несколько отличается от ваших южных скромниц. И не забывай, чья она мать. Если ты позволишь себе хотя бы намек на то, что она слабая беззащитная женщина, — прощайся с жизнью. Эти чародеи на удивление самолюбивы. Впрочем, я думаю, ты уже успел это понять. И все-таки ты храбрый человек, Язур. Я на твоем месте не рискнул бы даже близко к ней Подойти, услышав, что она желает остаться одна.

Язур вздохнул. Похоже, осуществить веление судьбы будет сложнее, чем он предполагал. Ну и пусть! Мать Ориэллы нуждается в помощи, и он добьется того, что она ее примет!

— Ничего! — сказал он, специально для Ваннора состроив решительную физиономию. — Госпожа Эйлин упряма, но завтра, когда я с ней поговорю, она убедился что и я упрям не меньше!

* * *

В предрассветном тумане подлунный мир выглядел не слишком гостеприимно. Хеллорин окинул взглядов вересковую пустошь, где гулял холодный ветер, и негромко выругался. Он так долго отсутствовал, что успел забыта, какой отвратительной бывает погода в этих краях. Впрочем, даже не будь фаэри нечувствительны к холоду, Хеллорину и в голову не пришло бы вернуться в тот уютный замок, где протекало его изгнание.

— Мой Повелитель, это неразумно.

Хеллорин обернулся к Летасу, своему камергеру, и вздохнул. Долгие века Летас вел хозяйство в замке и делал это легко, без напряжения, и не имел привычки жаловаться. В мире нашлось бы немного вещей, которые лежали бы за пределами его административных или в крайнем случае магических способностей.

И все же сегодня камергер был недоволен. Когда Хеллорин повернулся, он отбросил со лба растрепанные ветром волосы с видом человека, которому слишком часто приходится повторять этот жест.

— Повелитель, вашим подданным следовало бы сейчас пировать, празднуя успешную охоту. Но как можно устроить праздник в этом проклятом месте?

Хеллорин был вынужден с ним согласиться. Там, в Долине, осталось вдоволь деревьев, которые при помощи магии могли быть легко превращены в надежные стены и крыши, а чаша кратера послужила бы прекрасной площадкой для празднества по древним обычаям. Этих низких, омерзительных смертных следовало бы изгнать с земли фаэри. Но вся штука в том, что эта земля фаэри не принадлежит.

Владыка Лесов нахмурился. За владение Долиной Эйлин заплатила жизнью своего возлюбленного супруга и за годы упорного труда превратила ее в зеленый островок красоты и покоя посреди неприветливых пустошей. И она дала ясно понять, что, если понадобится, будет бороться за свой дом до последнего вздоха — или ее, или его, Хеллорина.

Со всех сторон до слуха Повелителя фаэри доносилось приглушенное роптание его подданных. Он стиснул зубы. Мало того, что он потерял свою любимую белую кобылу, — после поражения в стычке с волшебницей его авторитет среди фаэри заметно пошатнулся. Необходимо что-то предпринимать. Впрочем, он знал, что на рассвете смертные покинут Долину, и надеялся, что, когда защищать станет некого, упрямая Эйлин будет не столь глуха к голосу разума. В глубине души радуясь, что решительные действия можно отложить на завтра, Хеллорин обратился к Летасу.

— Вели им сохранять терпение, — приказал он. — Ярость волшебницы утихнет столь же стремительно, как и возникла. Завтра мы вернемся в Долину и поговорим с госпожой Эйлин еще раз.

— Воля ваша, Повелитель. — Летас помолчал. — Но разве вы забыли, что госпожа Эйлин обязана вам жизнью? Если сейчас не самый подходящий момент, чтобы спросить с нее должок, то я не фаэри, а смертный! — не удержался от колкости он. — Я всегда придерживался мнения, что разговаривать с женщинами — пустая трата времени. А тот, кто осмелился оскорбить Повелителя фаэри столь очевидной непочтительностью, должен понести наказание…

— Заткнись! — проревел Хеллорин. — Иначе понесешь наказание ты! — Он судорожно вздохнул и холодно продолжал:

— Когда мне понадобится совет, не сомневайся, я у тебя его попрошу. А сейчас я советую тебе пойти и передать фаэри мои слова, ибо я люблю, когда мой камергер исполняет свои обязанности, и не очень — когда он выражает свое мнение. — Не слушая оправданий Летаса, Хеллорин отвернулся, но в глубине души он не мог не признать, что кое в чем камергер прав. Эта взбалмошная чародейка выставила его в смешном свете перед фаэри, и Хеллорин скрипнул зубами, представив, как она злорадствует у себя в Долине, вспоминая подробности его унижения. Ну ничего, сказал он себе, пусть только настанет утро — и мы посмотрим, кто будет смеяться последним.

* * *

Солнце еще едва пробуждалось, и все вокруг дышало покоем. Долина казалась укрытой пологом, сотканным из тишины, отороченной серебристыми птичьими трелями. Косые лучи восходящего солнца протянулись через Долину, сделав синие тени деревьев нежно-розовыми, и капли росы стали похожи на искрящийся магический кристал, который Эйлин держала в ладонях.

— Его нигде нет, — сказала она, нахмурившись, и поглядела на Паррика и Ваннора. — У меня всегда были способности к поиску, — продолжала она озадаченно, — и у фаэри я кое-чему научилась, но тут я сдаюсь. И зеркало я испробовала, и кубок, а теперь и кристалл — но всякий раз результат один. Миафана нет в Нексисе — более того, его нет даже по эту сторону океана. Я не понимаю, что происходит. Кристалл показывает лишь темноту, но если бы Миафан умер, я бы это почувствовала.

Она с досадой отшвырнула кристалл, и он покатился по траве туда, где уже валялись маленькое серебряное зеркальце, взятое на время у Дульсины, и оловянная кружка, от которых тоже не было никакого толку.

— Клянусь Ирианой, где-то же он должен быть! — вскричал Паррик. — Но пока мы этого не узнаем, то не сможем ничего предпринять!

Ваннор старался не терять спокойствия, чтобы Эйлин, того гляди, не вообразила, будто ее способности ставятся под сомнение. Хотя она по-прежнему настаивала, чтобы смертные ушли из Долины, ее отношение к ним сильно изменилось за ночь, и Ваннору не хотелось снова его испортить. Он поглядел в сторону лагеря. Мятежники сонно бродили между кострами, сворачивали постели и раздували угли, собираясь готовить еду. Теперь это его люди. Он отвечает за них — и они ждут от него решения.

— Что ж, я считаю, что все равно рискнуть стоит, — сказал бывший глава купеческой гильдии. — Не знаю уж, где этот старый ублюдок — прошу прощения, госпожа Эйлин, — спрятался, но раз в Нексисе его точно нет, как и вообще на севере, нам остается лишь с наибольшей выгодой воспользоваться его отсутствием. — Он глянул на Паррика и усмехнулся. — Только вообрази: целый город, оставленный без присмотра. Ведь это недопустимо, как ты считаешь?

— Да уж, — согласился начальник кавалерии. — Мы просто обязаны вернуться и взять под крылышко этих бедненьких горожан.

— Вот-вот — только сначала завернем в Вайвернесс. Во-первых, я хочу повидать Занну… — На миг Ваннор утратил свою напускную веселость, представив, как сообщит дочери о том, что Ориэлла исчезла где-то в пучинах времени. — А во-вторых, потолковать с Янисом. Пришла пора воспользоваться его предложением и взять парочку кораблей. Если в Нексисе кому-то уже пришла в голову идея, подобная нашей, мы должны прежде всего держать под контролем реку и порт.

Паррик кивнул:

— Здравое рассуждение. В конце концов, мы же хотим, чтобы в Нексисе у власти были порядочные люди, разве не так?

Превосходно! На ловца и зверь бежит. Ваннор улыбнулся:

— Очень рад, что ты так думаешь, Паррик. Потому что, когда мы вернемся в Нексис, я поставлю тебя во главе гарнизона.

— Меня?! — Физиономия у Паррика моментально вытянулась. — Не болтай ерунды, сейчас не до шуток! Ты же знаешь, что я ненавижу такие обязанности.

— Да неужели? — безжалостно возразил Ваннор. — А Чайм говорил, что ты с удовольствием разыгрывал из себя предводителя ксандимцев.

Паррик взвыл.

— Разыгрывал, вот как, — пробурчал он. — И почему этот Эфировидец не держит рот на замке? Так это же было всего-то на месяц, и ксандимцы ни за что не стали бы меня слушаться, если бы Чайм, этот придурок несчастный, их не заставил.

— Ерунда. — Ваннор был непреклонен. — Чайм сказал, что на посту Хозяина Табунов ты был молодцом, — значит, с солдатами и подавно управишься.

— И не надейся, — проворчал Паррик. — Эти ксандимцы так жаждали от меня избавиться, что мне пришлось, не дожидаясь конца срока, своими руками устроить переворот…

* * *

Воспользовавшись тем, что эти двое за спором вовсе забыли о ее присутствии, Эйлин тихонько подобрала кристалл и намеревалась незаметно ускользнуть, но не тут-то было: у лагеря ее перехватила заботливая Дульсина, которая всегда все замечала, и вручила ей большую кружку ароматного чая.

— Это вам, госпожа, последний шиповник в нынешнем году. Меда, правда, нет, но, хотя чай и горьковат, зато вы согреетесь. Славное нынче утро, только от росы слишком прохладно.

Эйлин приняла чай с благодарностью:

— Ты так добра ко мне, Дульсина, — я уже и забыла, когда в последний раз пила чай из шиповника.

— Я хотела вам еще кое-что сказать, — добавила Дульсина, краснея от похвалы. — У старого лагеря мы нашли стайку цыплят и несколько коз, которые прятались в лесу. Я подумала, что это ваши, и присматривала за ними, потому что вы, наверное, захотите их вернуть…

— Спасибо тебе, Дульсина. — Эйлин поймала себя на том, что радостно улыбается. Она уже не надеялась, что ее живность вернется к ней, а запасов еды у нее не было. Теперь хотя бы не придется жить впроголодь.

Эйлин не стала заходить в лагерь, занятый сборами, и с кружкой в руке пошла к озеру.

— Были бы все как Дульсина, — бормотала она на ходу, — другое дело. Я бы не возражала против их присутствия… — Но в глубине души она знала, что это не так. Прошлой ночью Эйлин почти не спала и о многом успела подумать. Теперь она уже не стремилась немедленно вычеркнуть мятежников из своей жизни, но все же жить с ними под одним кровом тоже не хотела и, если бы они покинули Долину, вздохнула бы с облегчением.

А когда непрошеные гости собрались уходить, обнаружилось, что Паррик с Ваннором настолько увлеклись спором, что толком и не попрощались. Стоя на мостике. Эйлин с горечью смотрела им вслед. Вот они, смертные, подумала она со вздохом. Эгоистичные, бездумные и неблагодарные! Она дала им приют, защитила их от фаэри, а они даже не удосужились поблагодарить ее или хотя бы проститься как полагается. Ну и ладно! Главное, что они все-таки убрались, и она наконец-то осталась одна.

Но волшебница заблуждалась. Наслаждаясь покоем, она шла вдоль берега и не подозревала, что за ней наблюдают.

* * *

Как же половчее сказать Эйлин, что он собирается остаться? До этой минуты все было просто: Язур спрятался в укромном месте, а Ваннор, хоть и с неохотой, согласился увести отряд как бы в спешке, надеясь, что госпожа не заметит нехватки одного человека. Теперь (эта часть плана принадлежала Дульсине) Язуру следовало дождаться, пока Фея Озера не начнет тяготиться своим одиночеством…

Одним словом, продумано все было неплохо, но Язура начали одолевать сомнения, и он старался оттянуть момент первой встречи. Для Ориэллы, конечно, крайне важно, чтобы он позаботился о ее матери, но… Может, еще немного подождать, чтобы уж наверняка?

Когда солнце достигло зенита, он съел кусок оленины и жесткую лепешку, которые ему оставила Дульсина, а потом отправился исследовать окрестности. С госпожой Эйлин можно поговорить и попозже, время терпит. Зная ее наблюдательность, он решил отойти подальше, чтобы она не обнаружила его раньше, чем он сам этого захочет.

Язур никогда прежде не видел северных лесов; он с интересом осматривался, и время летело для него незаметно. В жарком недвижном воздухе его родины деревья казались безжизненными, но здесь все было иначе: свежий запах травы, капельки росы, блестящие листья, на которых плясали солнечные зайчики, — все это было ему в новинку. А больше всего его поражали звуки: посвист ветра в деревьях и птичье пение, которое обрушивалось на него водопадом звонких нот.

Обитатели леса постепенно возвращались на свои территории, откуда их выгнал вчерашний пожар. Умелый охотник, Язур без труда читал цепочки следов на влажной земле и, неслышно подкрадываясь к животным, наблюдал за ними из-за кустов. Надо сказать, что звери и птицы, привыкшие жить под защитой Эйлин, не обращали особого внимания на человека, тем более что у них хватало других дел.

Внезапно Язур остановился и, невольно вскрикнув, наклонился ниже. Во мху отчетливо отпечатались следы копыт неподкованной лошади, которая, судя по всему, неслась с бешеной скоростью. Неужели Искальда? А он и забыл о ней — сначала испугавшись Хеллорина, а потом радуясь его поражению. Но если ей удалось сбежать от фаэри, то она наверняка где-то рядом.

Язур пошел по следам. У ручья он нахмурился, восстановив происшедшее, и нахмурился еще больше, увидев на другом берегу неуверенные отпечатки копыт лошади, передвигающейся на трех ногах.

Он без труда обнаружил убежище Искальды и, боясь ее напугать, зашел с подветренной стороны. Лошадь была в плачевном состоянии. Передняя нога, распухшая, торчала под неестественным углом, морду пересекала длинная рваная рана, едва не задевающая левый глаз, грива была спутана, шкура — исцарапана. Глядя на нее сквозь ветки, юноша задумался, как лучше помочь несчастной, и в этот момент Искальда подняла голову, увидела его и радостно заржала. Язур с облегчением улыбнулся. Значит, человеческой части своего разума она не утратила. Он подошел ближе и вдруг заметил волчонка, который доверчиво прижимался к теплому боку лошади. Во имя Жнеца, на что Искальде волк?! Язур склонился над зверенышем, чтобы разглядеть его лучше, и сначала оцепенел, не веря своим глазам, а потом пришел в ужас. Вульф едва не умирает от слабости, а он стоит тут как дурак, вместо того, чтобы сейчас же отнести его в безопасное место! Ух, Ориэлла спустит с него шкуру, если узнает!

Язур поднял волчонка, сунул себе за пазуху, а потом помог Искальде подняться.

— Прости, — сказал он, — но нужно как можно скорее вернуть Вульфа Эйлин.

* * *

Волшебница спустилась к берегу и присела на большой камень, торчащий у самой кромки воды По бирюзовой поверхности озера пробегали серебристые солнечные блики, шептал в кронах ветер, пересвистывались в рощице птицы и нежно, едва различимо, плескались о берег волны. Эйлин долго сидела так, упиваясь долгожданным одиночеством. Раздражение и злоба постепенно улеглись, и, поскольку рядом не было никого, кто мог бы отвлечь волшебницу, мысли ее снова и снова возвращались к тем самым вещам, о которых ей пока еще не хотелось задумываться. Вздохнув, она посмотрела на развалины башни. Хватит! Нечего рассиживаться тут и страдать. Надо работать. Надо возвести временное укрытие на островке, надо собрать уцелевших коз, о которых говорила Дульсина, надо разобрать обломки, надо подумать о новом саде… Одним словом, надо строить новую жизнь из осколков старой. Жаль только, что спустя столько лет опять приходится начинать все сначала… Эйлин закрыла лицо руками и потерла усталые глаза, Она еще не принялась за работу, но уже чувствовала, что задача слишком сложна для одного человека.

* * *

Подходя к острову, Язур увидел Фею в тоске и печали. Ну уж теперь-то госпожа не откажется от его помощи! Она выглядела такой одинокой — как же тут не обрадоваться человеческому обществу? Впрочем, думая так-, Язур скорее подбадривал себя. На примере Ориэллы он знал, что маги не принимают в расчет никакие соображения, когда речь заходит об их гордости. Эйлин и в таком состоянии может запросто вышвырнуть его из Долины — только ради того, чтобы назло всем замкнуться в своем одиночестве. Тогда она получит возможность, не скрываясь, плакать, сколько душе угодно, и гордость ее не пострадает.

«Но это же глупо!» — в очередной раз сказал самому себе Язур. Она же сама от этого мучается! Ради ее же блага он должен ее уломать. А Искальде нужна помощь, и если волшебнице спокойно все объяснить, она же не выгонит раненого? И кроме того… Он посмотрел на волчонка, которого держал на руках. Она должна по крайней мере поблагодарить его за то, что он нашел ее внука. Он посмотрел на Искальду, которая терпеливо ждала рядом. Они шли очень долго, но кобыла наотрез отказалась остаться в укрытии, пока Язур не вернется за ней вместе с Эйлин. В общем, тянуть дальше нельзя. Маленький Вульф нуждается в тепле и пище.

— Я рассчитываю на твою помощь, — сказал Язур Искальде. — Хотя одному Жнецу известно, чем ты мне можешь помочь, — добавил он себе под нос и, набрав в грудь побольше воздуха, крепче прижал волчонка к груди и вышел из тени.

Увидев Язура, Эйлин мгновенно пришла в бешенство:

— Ты! Что тебе надо?! О боги, почему ты не ушел вместе со всеми!

Речь, которую Язур так старательно подготовил, тут же выветрилась у него из головы.

— Я… — Он прокашлялся и поднял повыше волчонка. — Госпожа, я нашел твоего внука.

— Что?! Этот волк — мой внук? Как смеешь ты надо мной насмехаться, смертный?

Язур почувствовал, что в нем самом растет гнев, вызванный несправедливыми обвинениями.

— Я не насмехаюсь! — заорал он в ответ. — Во имя Ориэллы, я никогда бы себе этого не позволил! Но посмотри! — Он снова поднял волчонка выше. — Ты только посмотри на него, упрямая ты колдунья! Его заколдовал враг Ориэллы, могущественный волшебник, но все же это твоя плоть и кровь! Ради него, ради свой дочери, попробуй взглянуть сердцем — и ты увидишь, кто он на самом деле!

Эйлин открыла рот, потом снова закрыла. Она медленно подошла и взяла малыша на руки. Язур увидел, как затуманился ее взгляд и слезы потекли по щекам.

— Это мой внук, — прошептала она. — Это он… — Фея внезапно оживилась и принялась хлопотать:

— О боги, так же нельзя! Язур, скорее набери хворосту и разведи костер. И нам нужен навес — бедный ребенок уже достаточно ночей провел под открытым небом. А ты, бедная моя, — сказала она Искальде так, словно та по-прежнему была человеком, — прости, но тебе придется еще немножко подождать, пока я смогу тобой заняться…

Что она говорила дальше, Язур уже не слышал: он торопился исполнить ее поручение, радуясь в душе, что нашелся повод исчезнуть, прежде чем Фея успела заметить улыбку у него на лице.