— То есть как это — убираться вон? — воскликнула Виора. — Это наш дом! Вы не имеете права выгонять нас!

— А ты подумай хорошенько, хозяюшка. — Один из громил, огромный, как медведь, угрожающе перешагнул порог, для убедительности постукивая по ладони увесистой дубинкой. — Этот дом принадлежит леди Серимее — как, впрочем, и все окрестные дома. Все вы, ничтожная шваль, почти год как не платите арендной платы, вот леди Серима и хочет, чтобы вы убрались вон.

— Но послушайте… — Виора понимала, что просить бесполезно, однако пыталась оттянуть неизбежное. — На самом деле этот дом не наш — мы с мужем только поселились здесь на время у нашей дочери и ее мужа. Вы бы подождали, пока дочкин муж вернется — ведь по правде-то хозяин здесь он…

Второй громила — с выбитыми зубами и бесформенной, покрытой шрамами физиономией заядлого кулачного бойца — вполголоса выругался.

— Никакого соображения у этих окраинных голодранцев! Настоящая хозяйка здесь — леди Серима, и она желает, чтоб вы, вонючие недоумки, убрались отсюда к чертовой матери!

— Да что же с нами станется? — взмолилась Виора. — Не виноваты же мы, что в городе голод! Людям и есть-то нечего, не то что платить за жилье! Да ведь половина народу, что живет на этом подворье, уже мается легочной лихорадкой от вечного голода и холода! Ежели вы их выгоните на улицу, под дождь, они и до утра не доживут!

И зачем только я трачу слова попусту, с отчаянием подумала она. Виора отлично знала, что никакие мольбы не смягчат наемников Серимы, которых все жильцы ее доходных домов называли попросту «Серимины громилы». В эти дни все купцы

Каллисиоры — то есть все те, кто мог себе это позволить, — обзаводились такими вот наемными шайками, чтобы защищать свои интересы за счет беззащитных и бесправных бедняков.

И все же Виора не могла покорно, без единого слова подчиниться жестокому приказу этих ублюдков, хотя хорошо понимала, что умолять их выйдет куда безопасней, чем проклинать. Снаружи, на улице уже царила суматоха — это другие громилы врывались в жалкие домишки окраинного Козьего Подворья. Виора вспомнила своих соседей — пожилых вдов Лею и Кеду, которые жили в одном доме и делали свечи, чтобы хоть как-то прокормиться; Леваля-золотаря, его жену Таллу и целый выводок их детишек, мал мала меньше; лудильщика Собела, который исправно содержал злонравную и раздражительную мать своей покойной жены — веселой и хорошенькой глупышки, умершей родами два месяца назад…

Только этого нам и не хватало, горестно подумала Виора. Как будто мало других несчастий! Она уже слышала, как из соседних домов доносятся мольбы и крик, ругань и звуки ударов. Женщина вытянула шею, чтобы глянуть, что творится на улице, — но пара верзил, торчавших на пороге, совершенно заслонили дверной проем, да и самой Виоре достаточно было сейчас своей беды, чтобы тратить время на сочувствие соседям.

— Что с вами станется — это уж ваша забота, — проворчал громила с дубинкой. — А у нас пока одна забота — ты, да только это ненадолго!

Он шагнул к Виоре, угрожающе замахнувшись дубинкой, и женщина с испуганным криком отшатнулась. И ударилась локтем о стену — да так сильно, что из глаз брызнули слезы. К ее изумлению, второй громила — тот, с уродливой физиономией кулачного бойца — шагнул вперед и перехватил руку напарника.

— Не нужно этого, Гуртус. Она и так не причинит нам хлопот. — Он ободряюще кивнул Виоре. — Вот что, хозяюшка, если ты и твое семейство уберетесь отсюда подобру-поздорову, я уж позабочусь, чтобы вам не сделали худа. Будешь умницей, так я дам вам время собрать вещички — сколько сможете на себе унести.

Спорить и сопротивляться толку не было. По крайней мере этот человек старался обойтись с ними по-доброму — насколько мог, конечно. Виора понимала, что большего участия от него не дождешься — да и на том спасибо.

— Что вам тут нужно? Проклятье, а ну-ка пропустите меня! Из соседнего дома появилась Фелисса, дочь Виоры, — она помогала соседям ухаживать за больным ребенком. Громилы посторонились, пропустив ее, но Виора на миг содрогнулась от страха, увидев, как жадно их взгляды обшарили ладную фигуру молодой женщины. Она поспешно втащила Фелиссу в тесную кухоньку. Объяснять, что происходит, было незачем — Фелисса наверняка уже видела, что творится в Козьем Подворье.

— Где Ивар и твой отец? — резко спросила Виора. — Поторапливайся, времени у нас мало. — Говоря это, она уже шарила в кухонных шкафчиках, выставляя на стол самую необходимую утварь.

Фелисса ошеломленно смотрела, как ее мать лихорадочно мечется по кухне.

— Они пошли в Верхний Город, порыться на помойках у богатых домов. Скоро должны вернуться.

И как обычно, с пустыми руками, горько подумала Виора. В эти трудные времена даже богачи не могли себе позволить выбрасывать что-то на помойку.

— Да не стой ты разиня рот! Помоги мне!

Она сунула дочери старый мешок из-под муки. Фелисса наконец-то пришла в себя и принялась проворно сгребать в мешок все, что было расставлено на столе: миски, ложки, ножи, две кастрюли, вставленные одна в другую, несколько луковиц, сморщенные картофелины и остатки залежалого бекона. Виора вручила дочери мешочек с мукой и кусок жира, тщательно завернутый в промасленную бумагу. Полупустой жбан с медом, мешочек с чаем и драгоценная шкатулка с целебными травами, которыми пользовалась Виора для лечения домашних, тоже отправились в мешок Фелиссы вместе со связкой свечей. Подумав, Виора сунула туда же длинный и острый нож для мяса — в случае нужды он мог пригодиться и как оружие.

В кисет у пояса она сунула огниво и трут, и дочь последовала ее примеру. Затем женщины взбежали вверх по скрипучей лестнице. Сердце Виоры колотилось так, что казалось, вот-вот разорвется. По пути они миновали громилу со шрамами — тот по-прежнему стоял на страже у входной двери.

— Пошевеливайтесь! — крикнул он им вслед. — Я вас долго ждать не намерен!

Наверху, где располагались две изрядно захламленные спальни, женщины принялись лихорадочно увязывать в громоздкие тюки одеяла и теплую одежду. И все это время Виору не покидало чувство, что она видит ужасный сон. Как могло такое случиться? Как могла ее семья оказаться в один миг на краю пропасти? Они всегда жили честно, трудились не покладая рук, соседи и знакомые их уважали. Что же пошло наперекосяк, если их вышвыривают из дому, точно ветхое, ненужное тряпье? Хорошо хоть Сколль в безопасности, мельком подумала Виора. Единственное утешение. Сын Виоры вот уже полгода как был определен в ученики к ее сестре Агелле, которая была кузнецом в Священных Пределах.

Из своей спальни неверным шагом вышла Фелисса, с трудом волоча увесистую звякающую суму, где хранились инструменты ее мужа — длинные ножи для разделки туш, мясницкий молот, которым забивали скот либо кололи кости, чтобы добыть из них мозг. У Фелиссы не хватало сил, чтобы хоть на минутку приподнять тяжелую суму, но Виора не сказала ей ни слова упрека — она хорошо понимала дочь. Инструменты были для мужчин символом их ремесла и источником самоуважения — даже в те времена, когда для них не было работы. По той же причине сама Виора уложила кожаный чемоданчик, принадлежавший ее мужу Улиасу. В чемоданчике, как и прежде, лежали его бесценные иглы, наперстки, нитки и ножницы — хотя умелые руки старого портного вот уже несколько лет немилосердно терзал артрит, превратив их в распухшие уродливые клешни, а портняжная лавка, столько лет приносившая немалый доход, давно закрылась, оставив Улиаса и Виору на содержание Фелиссы и ее мужа. А теперь и они вот-вот лишатся крыши над головой… Не иначе как нас прокляли, с горечью подумала Виора. Чем же еще могли мы заслужить этакие беды?

Она едва начала спускаться по лестнице, когда снаружи послышался шум. Фелисса судорожно стиснула руку матери, карие глаза ее округлились от испуга.

— Мама! Это… это отец и Ивар!

Виора мысленно взмолилась — без особой, впрочем, уверенности, — чтобы у мужчин хватило ума не ввязаться в драку с громилами. Только вряд ли Ивар захочет смириться с тем, что у него отнимают дом… Виора поспешно, пинком столкнула вниз по лестнице тюки и с силой, которой сама за собой не подозревала, швырнула следом увесистую суму с мясницким инструментом Ивара. Затем обе женщины опрометью сбежали вниз.

Громилы уже не маячили у входной двери — для них нашлось другое занятие. Выбежав во двор, Виора и Фелисса увидели, что Ивар, скорчившись от боли, валяется на земле, а наемники Серимы по очереди пинают его коваными сапогами. Как видно, он совершил промашку, попытавшись возражать против выселения. Улиас, упав на колени, привалился плечом к стене и безуспешно пытался вытереть кровь из глубокой раны на голове. Одежда его была в пыли, несчастные, скрюченные артритом руки исцарапаны до крови. Виора ясно представляла себе, что случилось: Улиас бросился на помощь молодому зятю, и его без малейших усилий отшвырнули прочь, словно трехлетнее дитя. Быть может, плоть Улиаса и не слишком от этого пострадала, но его гордость была уязвлена безмерно. Виора бросилась было к мужу — но застыла, услышав страшный, дикий крик. Это Фелисса мчалась к обидчикам мужа, размахивая длинным и блестящим мясницким ножом.

— Фелисса, не надо! — пронзительно вскрикнула Виора. Услышав ее слова, громилы обернулись и увидели молодую женщину, которая бежала к ним, сжимая в неопытной руке длинный нож. Тот из наемников, что был выше ростом — сущий великан, — громко расхохотался. Оставив своего напарника измываться над Иваром, он так стремительно метнулся к Фелиссе, что Виора успела разглядеть лишь смутный промельк… а громила между тем уже стиснул мясистыми пальцами запястье Фелиссы и с силой вывернул ей руку.

Фелисса закричала от боли, и нож со звоном упал наземь. По-прежнему крепко сжав ее запястье, громила свободной рукой принялся размеренно бить молодую женщину по лицу, да так, что голова ее от увесистых пощечин моталась то вправо, то влево. Внезапно он разжал пальцы и сильно толкнул Фелиссу в грудь. Женщина упала, но не успела удариться о землю, как наемник уже навалился на нее. Фелисса всем телом извивалась под его тяжестью, но вдруг замерла: наемник подобрал с земли нож Ивара и поднес блестящее острое лезвие к ее лицу. Угроза была ясной и без слов. Ивар, который под градом ударов своего мучителя отчаянно пытался встать на колени, застыл, словно в один миг превратился в камень.

Фелисса тоненько всхлипнула, когда громила разрезал ножом ее платье сверху донизу. Его напарник, тот, кого Виора чуть было не сочла приличным человеком, жадно следил за этой сценой и, облизывая губы, ждал своей очереди.

— Не мешкай, Гуртус, — хихикая, посоветовал он. — И смотри не умори ее прежде, чем настанет мой черед.

Лишившись одежды, Фелисса задрожала всем телом, но ее окровавленное, избитое лицо словно окаменело. Сердце Виоры сжалось от боли, когда она увидела, как ее дочь закрыла глаза, чтобы не видеть неминуемого ужаса и позора. Не в силах сдержать себя, Виора хотела броситься на колени, просить, умолять, хоть как-то помочь дочери… но тут Улиас своими искривленными пальцами крепко сжал ее запястье. Глаза их встретились, и Виора увидела, что по лицу мужа текут слезы.

— Беги! — прошептал он. — Скорее, пока они не видят. Беги!

— Я не могу! Фелисса… — с трудом выдавила Виора сквозь стиснутые зубы.

— Хочешь, чтобы после нее они принялись за тебя? Проклятье! Беги! Спасайся! Фелиссе мы ничем не поможем!

Виора хорошо понимала, как это признание собственного бессилия разрывает сердце Улиаса. Быть может, он и прав, быть может, если она убежит, то найдет кого-нибудь, кто сможет им помочь… но в глубине души Виора знала: поздно. Тем не менее она согласно кивнула, и пальцы мужа, сжимавшие ее запястье, разжались. Виора не помнила, как вскочила на ноги, — но вдруг осознала, что бежит, бежит со всех ног по улочке, которая вела прочь из Подворья. На бегу она услышала пронзительный крик дочери.

Всхлипывая, задыхаясь, почти ослепнув от слез, Виора пробежала по улочке и оказалась в Трущобах. Она не знала, что станет делать дальше, — разум, измученный болью, отказывался ей служить. Никто из прохожих не мог ей помочь. Все в округе знали, что в Козьем Подворье бесчинствуют наемники Серимы, а один только взгляд на Виору говорил обо всем остальном. Женщина, бежавшая со всех ног по людной улице, словно превратилась в невидимку: никто не замечал ее, но все стремительно расступались, чтобы с ней не столкнуться. Жители Нижнего Города не могли, да и не хотели ввязываться в такую опасную переделку.

И тут Виоре наконец повезло. Завернув за угол боен, которые находились в самом конце улицы, она с разбегу налетела на рослого светловолосого юношу в черном плаще. На нем была кольчуга, а потому он гораздо меньше пострадал от столкновения и успел поддержать Виору — та от удара зашаталась и едва не упала.

— Это еще что такое? — Из-под ярко начищенного шлема глянули на Виору глаза юноши — синие, очень серьезные и обеспокоенные. — Что случилось, хозяюшка? Отчего вы так бежите и что за беда с вами стряслась?

От облегчения Виора едва не лишилась чувств. Да ведь она наткнулась прямиком на патруль церковных гвардейцев! Потом она так и не сумела вспомнить, что и как говорила, но едва выпалила первый десяток слов, как лицо молодого офицера потемнело. Он резко вскинул руку, разом оборвав поток ее слов и слез.

— Покажи мне, где твой дом, — угрюмо проговорил он.

Что есть духу пробежав назад по той же самой улочке, ведущей в Козье Подворье, Виора мельком заметила, что кое-где из окон убогих домишек курится дым. Какой-то человек с пылающим факелом в руках перебегал от одного дома к другому, а за ним неспешно занимались все новые пожары. На бегу Виора услышала крик Фелиссы — пронзительный, страшный, непрерывный, точно кричал зверек, бьющийся в смертельном захвате стального капкана. Вихрем ворвавшись во двор своего дома, Виора увидела, что ее дочь извивается под тяжестью второго громилы. Первый стоял поодаль и глазел на них, попутно застегивая штаны. Слишком поздно Виора осознала, что Ивар больше не лежит, скорчась, на земле. Медленно, но верно он полз к порогу дома, где валялась его сума с мясницкими ножами. С уверенностью, которой так не хватало бедной Фелиссе, он извлек из сумы длинный острый нож и, поднявшись за спиной праздно наблюдавшего наемника, одним взмахом лезвия перерезал ему горло от уха до уха.

Струя жаркой крови хлынула на второго громилу, и тот вскочил, страшно ругаясь и нашаривая меч. Ивару пришлось бы худо, если бы Виора не привела подмогу. Бегущие гвардейцы бурей промчались мимо нее, и к тому времени, когда она подбежала ближе, уцелевший громила уже был полностью обезоружен — правда, после того, как бросился на офицера Мечей Божьих , изрыгая хулу и проклятия. Этот шум привлек внимание еще четверых наемников, которые между тем громили и жгли соседние дома — дабы выселенные должники Серимы не смогли в них вернуться. Гвардейцы, как один, окружили громилу и его жертв, и дюжина мечей, блистая, с убийственным свистом вылетела из ножен.

Бегущие наемники разом остановились, и уверенности у них внезапно поубавилось. На миг и те и другие замерли в безмолвном, враждебном противостоянии, затем один из громил — по всей видимости, вожак шайки — выступил вперед.

— Какого черта вы сюда заявились? — грубо крикнул он. — Убирайтесь-ка подобру-поздорову! Мы тут выполняем приказ леди Серимы, и нечего вам, чистюли, сосунки Божьи, совать свои сопливые носы куда не следует!

Бесстрастное лицо молодого офицера даже не дрогнуло. Без единого слова он подал знак одному из своих людей, и тот отдал свой плащ Фелиссе, уже рыдавшей в объятиях мужа. Волосы ее были всклокочены, лицо и грудь забрызганы кровью убитого наемника. Сам Ивар — лицо его от побоев чудовищно распухло — глянул на солдата и коротко, благодарно кивнул, но тут же сгорбился, точно от непосильной тяжести. Церковные гвардейцы застигли его на месте преступления — все равно что сам подписал себе смертный приговор.

Между тем в долгой, зловещей тишине сухо щелкнул арбалетный болт, недрогнувшей рукой досланный в гнездо. Сержант Мечей Божьих вскинул арбалет и прицелился в вожака наемников. Наглец тут же побледнел и принялся беспокойно ерзать и переминаться на месте. Тогда только молодой командир патруля счел возможным ответить громиле, в голосе его прозвучало неподдельное, ледяное презрение.

— Мне известно, что леди Серима желает снести с лица города эти жалкие окраинные трущобы. Мне известно также, что лишившимся из-за этого крыши над головой она предоставила временное пристанище в своих пакгаузах, что ниже по реке. Что — дословно — она приказала вам?

Наемник осторожно попятился на шаг.

— Э-э… — начал он, — ну, нам велено очистить эти хибары от народа, чтобы их можно было снести… э-э… сударь. Словом, выставить всю эту шваль и проследить, чтобы они не причиняли хлопот, а еще — чтобы не могли больше сюда вернуться.

Офицер в упор глянул на него:

— Понимаю. Поправь меня, если я ошибся, но в этом приказе нет ни слова насчет избиения и насилия.

Наемник на миг смешался, сообразив, что попал впросак, но тут же воспрял духом.

— А это как же? — завопил он, тыкая пальцем в своего мертвого сотоварища. — Это же самое что ни на есть убийство! И я требую, чтобы вы арестовали мерзавца! А ежели мы что натворили — так это была самозащита!

Офицер гвардейцев ткнул носком сапога обескровленное тело.

— Разве это убийство? — осведомился он самым небрежным тоном. — Сдается мне, тут произошел несчастный случай. Этот парень, должно быть, нечаянно упал на нож. Что скажете, сержант Эвальд?

Кряжистый лысоватый гвардеец с арбалетом на долю секунды отвлекся от своей цели.

— Определенно, ваша милость, — подтвердил он. — Как вы и сказали, ваша милость, бедняга случайно напоролся на нож. Чертовски опасное лезвие, доложу я вам. Зря он был так неосторожен.

— Вот видишь, — любезным тоном продолжал офицер, — это не убийство, а несчастный случай. И чтобы предотвратить дальнейшие несчастья, я предлагаю тебе увести отсюда своих людей — да побыстрее.

У громилы отвисла челюсть.

— Но мы… леди Серима приказала…

— Если у леди Серимы возникнут претензии, она может высказать их лично мне — лейтенанту Гальверону, заместителю лорда Блейда. Она всегда сможет отыскать меня в Цитадели.

Офицер говорил ровно, внешне спокойно, но под его ледяным взглядом наемники невольно сдвинулись теснее.

— Э-э… ваша правда, ваша милость, — промямлил, запинаясь, их вожак. — Мы, пожалуй, пойдем.

— На вашем месте я бы прежде потушил пожар, — вкрадчиво заметил офицер. — Да, кстати — вот еще что. Когда вернетесь к своей госпоже, передайте ей, что я не потерплю избиений и насилия. Если такое случится впредь, я сочту ее лично ответственной за это. Поняли?

Наемник судорожно сглотнул.

— И вы хотите, чтобы я ей такое сказал?! Арбалет в руках сержанта угрожающе приподнялся.

— Слушаюсь, ваша милость! — завопил громила. — Я все ей скажу, ваша милость! Можете на меня рассчитывать, ваша милость!

Собрав своих сотоварищей, он опрометью помчался к горящим домам — впрочем, дерево так прогнило и пропиталось влагой, что дыма там было больше, чем огня. И все же, подумала Виора, жить в этих домах теперь невозможно. Наемники Серимы потрудились на славу.

Второй, оставшийся в живых обидчик Фелиссы крадучись, бочком направился было за остальными — но Гальверон преградил ему путь своим клинком:

— Не спеши. То, что ты сотворил сегодня, в этом городе преследуется законом.

Виора тяжело вздохнула. Закон — хорошая вещь, подумала она, да только что в нем проку? Даже если иерарх и вправду привлечет негодяя к суду, разве посмеем мы свидетельствовать против него? А если и решимся — его дружки нам отомстят.

Лейтенант Гальверон жестом указал на улочку, по которой не так давно, задыхаясь от слез, бежала Виора.

— Беги, — бросил он наемнику. Громила жадным взглядом окинул путь к желанной свободе, но тут же оглянулся на сержанта, так и стоявшего с арбалетом наготове. Судорожно сглотнув, насильник облизал пересохшие губы.

— Никуда я не побегу! — проскулил он. — Вы меня застрелите в спину! Уж лучше я пойду на суд!

— Как пожелаешь, — пожал плечами офицер Божьих Мечей. — Надобно тебе знать, что дела подобного рода иерарх обычно передает на рассмотрение суффрагану Гиларре. Она как-то говорила мне, что, по ее мнению, всех насильников следует кастрировать. — Лейтенант обернулся к своим людям. — Уведите его, ребята.

Почти что с разочарованием Виора глядела, как солдаты в черных плащах тесно окружили пленника и повели прочь. Во дворе остались только Гальверон и сержант. Виора и сама не знала, чего хочет — душу ее раздирали одновременно боль и гнев, — но ей казалось несправедливым, что этот негодяй уходит, пускай и под стражей, но живым и невредимым, так и не заплатив сполна за свое злодеяние. Лейтенант Гальверон перехватил ее взгляд.

— Подожди, — сказал он негромко.

Чего ждать, удивилась Виора, но тут же получила ответ. Когда гвардейцы приблизились к улочке, в гуще черных плащей возникло замешательство, послышался крик и глухой звук удара. Солдаты расступились, и все увидели пленника — он бежал прочь со всех ног. Сержант неторопливо прицелился. С ноющим жужжанием сорвался арбалетный болт — и миг спустя вонзился в затылок беглеца.

— Отличный выстрел, сержант Эвальд. Подадите обычный рапорт — застрелен при попытке к бегству. — Гальверон повернулся к Виоре. На губах молодого лейтенанта играла неприятная улыбка. — Стоит только помянуть кастрацию, и арестованный непременно попытается сбежать. Сожалею, что мы не смогли обеспечить ему более медленную и мучительную смерть, но наш сержант чересчур хороший стрелок.

Гальверон протянул руку, чтобы помочь Улиасу встать, но муж Виоры уже с трудом поднялся на ноги.

— Ваша милость, — обратился он к молодому офицеру, — мое семейство у вас в огромном долгу.

Я только исполнял свой долг, почтенный господин, — ответил тот, почтительно наклонив голову. Виора едва не расцеловала лейтенанта, увидев, как польстил самоуважению Улиаса этот незначительный жест. Нахмурив брови, Гальверон взглянул на их бывший дом. Огня видно не было, но из окон и дверного проема все еще тянулись струйки дыма.

Мне очень жаль, — сказал офицер, — но остальные наемники по-прежнему где-то рядом, и я бы не советовал вам здесь задерживаться — особенно после того, как этот парень так лихо разобрался с их приятелем. — Он поглядел на громилу с перерезанным горлом, затем на Ивара и выразительно поднял большой палец. — Кстати, сударь, неофициально примите мое восхищение. Вы только что сделали этот мир намного чище. Однако же ваш дом больше не пригоден для жилья, и оставаться здесь вам всем совершенно незачем. Может ли кто-нибудь вас приютить? Мои люди могли бы проводить вас в безопасное место.

Ивар стоял, крепко обнимая Фелиссу, а она уткнулась лицом ему в грудь, словно хотела так укрыться от всего мира. Услышав вопрос офицера, он покачал головой:

— Всей моей родни давно уже нет в живых. Все наши соседи стали бездомными, как и мы сами. Нам некуда идти.

Виора заколебалась.

— В Священных Пределах живет моя сестра, — неохотно призналась она. — Кузнец Агелла.

Сестры так сильно отличались друг от друга, что почти никогда не сходились во мнении, а потому виделись крайне редко. Несколько месяцев назад Виора смирила свою гордость ради своего сына Сколля и умолила сестру взять бесполезного мечтателя в ученики. Даже сейчас, в эту трудную минуту, Виора меньше всего хотела вновь оказаться обязанной сестре.

— Так вы сестра госпожи Агеллы? — удивленно воскликнул Гальверон. — Я ее хорошо знаю. Боюсь только, что ей не будет позволено приютить вас. Посторонним не разрешается жить в Пределах — это одно из строжайших наших правил. Понимаю, вам это может показаться жестоко, и мне вас жаль — но исключений быть не может.

С упавшим сердцем Виора отвернулась. Она, конечно же, и сама знала об этом правиле — просто надеялась, что при таких обстоятельствах молодой офицер согласится его обойти… но у него, как видно, чересчур добродетельный нрав. Что ж, быть может, стража у Туннельных Врат окажется более сговорчива. Если только она сможет передать весточку сестре, Агелла непременно найдет способ провести их внутрь.

Видя, в каком жалком состоянии находится ее дочь, Виора решила рискнуть. Вначале, конечно, придется обмануть Гальверона. Если только он догадается о ее планах, он приложит все усилия, чтобы Виора и ее родные ни на шаг не приблизились к Священным Пределам. С другой стороны, если офицер решит, что семейство Виоры покидает город, он очень скоро оставит их в покое. И женщина повернулась к молодому лейтенанту, стыдясь в душе наскоро состряпанной лжи.

— Вы уже так много помогали нам, ваша милость, и мне неловко обращаться к вам с новой просьбой, но не знаете ли вы, где мы могли бы найти приют?

Гальверон вздохнул:

— Увы, хозяюшка. Денег у вас явно нет, так что гостиница отпадает. У всех прочих в эти дни полно и собственных забот. Похоже, в Тиаронде сейчас нет места для бездомных, кроме как в пакгаузах леди Серимы. Вам бы стоило отправиться туда. Строения, в которых она хранит свои товары, куда крепче, чем ваш бывший дом, и там в конце концов вы найдете кров над головой, тепло и защиту от дождя.

Ивар крепче прижал к себе дрожащую всем телом жену. Голос его прозвучал как звериный рык:

— Родители Фелиссы могут пойти и туда, ежели захотят, но ни я, ни моя жена в жизни больше не будем иметь дела с этой жестокосердой дрянью. После того, что случилось нынче, мы не примем от нее ни тепла, ни крова, даже если нам суждено этой же ночью умереть на улице.

— Я отлично понимаю твои чувства, — хмуря брови, отозвался молодой офицер, — но погода меняется, идет буря, и нынешней ночью в Тиаронде ожидают снег. Хорошенько подумай об этом, дружище. Ты, быть может, и выдержишь все передряги, но твоя жена не в том состоянии, чтобы скитаться в снегопад под открытым небом… да и ее родители тоже вряд смогут пережить ночную бурю.

Ивар проворчал что-то неразборчивое — и снова всем показалось, что рыкнул дикий зверь. Виору пробрала дрожь. Лейтенант Гальверон мельком глянул на нее — его лицо тоже омрачилось тревогой — и вновь обратился к Ивару:

— Знаешь, на твоем месте я бы вообще покинул город и прежде, чем зима войдет в полную силу, отправился бы на юг, в долины. Там, конечно, из-за наводнений жизнь тоже нелегкая, но земли куда плодородней, да и погода помягче. Я знаю множество людей, которые уже так поступили, а впрочем — тебе решать.

— Что бы ни случилось, Ивар, мы будем держаться вместе. Как говорит господин офицер — тебе решать. — Улиас глянул на Ивара, ожидая его решения. Бывший мясник был главой разоренного дома, а кроме того, убил обидчика своей жены — бесспорно, решение должен был принять именно он. Виора тайно вздохнула с облегчением. Сейчас Фелиссе потребуется все тепло и участие родных, любящих людей, а один Ивар явно не в состоянии позаботиться о ней.

Помедлив, мясник кивнул.

— Пусть будет так, — решительно сказал он. — Нам больше нечего делать в этом проклятом городе. Я хочу увезти Фелиссу отсюда и найти убежище, где она сможет исцелиться и когда-нибудь — если сможет — позабыть этот страшный день.

— Я собрала вещи, — поспешно вмешалась Виора. — Если только они не сгорели…

Не договорив, она опрометью бросилась в дом. Теперь это было безопасно — наемники потушили пожар и удрали, стараясь не привлекать внимание гвардейцев. Виора скоро вернулась, волоча за собой драгоценные тюки. Они были покрыты копотью и кое-где прожжены — но вещи, похоже, уцелели.

— Что ж, желаю вам всем удачи, — негромко проговорил Гальверон. — Я провожу вас к городским воротам. Советую вам найти за стенами города надежное местечко для ночлега, а с первыми лучами солнца отправляться в путь. — Лейтенант тяжело вздохнул. — Да сохранит вас всех Мириаль.

Виора отыскала в одном из тюков одежду для Фелиссы и потеплее закутала дочь. Несчастная женщина не говорила ни слова и двигалась, как во сне, покорно позволяя матери одевать ее. Глаза Фелиссы невидяще глядели в пустоту, в непроглядно-темную бездну непереносимого страха. С помощью Ивара она кое-как могла идти — ощупью, шатаясь и спотыкаясь на каждом шагу, как слепая. Гальверон раздал жалкие пожитки бездомного семейства своим солдатам, чтобы помогли нести их хотя бы до ворот. Очень скоро они тронулись в путь. В последний раз Виора оглянулась на дымящиеся развалины Козьего Подворья, где они столько лет жили счастливо. Пускай здешние обитатели были небогаты, но жили дружно и весело и жалкие трущобы знали вдоволь и любви, и смеха. Теперь все это в прошлом, с горечью подумала Виора. После того, что случилось сегодня, она только рада, что никогда больше не увидит Козьего Подворья.

Проводив злосчастное семейство до самых городских ворот, лейтенант Гальверон возвращался в Цитадель и все еще кипел от гнева, вспоминая увиденные бесчинства. Сержант Эвальд шагал рядом с ним.

— Ох и влетит тебе, если леди Серима вздумает пожаловаться лорду Блейду! Ты замечал, как он спускает этой бабе то, что не потерпел бы ни от кого другого? Лично мне сдается, что он на нее нацелился — или же на ее денежки, что куда вероятнее.

— Куда вероятнее, — равнодушно подтвердил Гальверон. — Ну да мне плевать. Пускай себе жалуется сколько влезет. Я хоть сейчас готов подать в отставку, особенно после того, что видел сегодня.

— Понятное дело. Если ты и впрямь хочешь так поступить, я тебя осуждать не стану. — Сержант прицельно сплюнул в сточную канаву. — И все-таки, — прибавил он задумчиво, — вряд ли ты сумел бы чем-нибудь помочь этим бедолагам, если б был не лейтенантом Мечей Божьих, а простым мясником.

— Мясником? — удивился Гальверон. — Ты это к чему?

— Да к тому, что муж этой бедной женщины — мясник. — Эвальд искоса глянул на своего командира. — Разве ты не разглядел эти ножи? Да и тому негодяю он взрезал глотку чисто — прямо мастерски. — Покрытое шрамами лицо сержанта вдруг расплылось в недоброй ухмылке. — И то правда, мастер работал. Как видно, паренек в свое время прирезал немало свиней. Одним хряком больше — только и всего

— Стало быть, он мясник, — хмурясь, проговорил Гальверон. — А знаешь, я почти жалею, что мы не отобрали у него эти ножи.

— Да зачем же? Без ножей он не сможет заработать на кусок хлеба.

— Вот потому я и сомневался, Эвальд. А потом решил истолковать сомнение в его пользу. Всякий, в конце концов, может поддаться гневу, особенно после того, что там случилось. И все же есть в этом парне нечто, от чего меня бросает в дрожь. — Гальверон покачал головой. — Знаешь что, Эвальд? Пошли-ка одного из наших назад. Пускай без лишнего шума убедится, что это семейство покинуло город. Я бы не беспокоился, если б был уверен, что в будущем наш приятель-мясник удовольствуется только свинками… но если после сегодняшних событий он и вправду свихнулся — даже вообразить страшно, чем может закончиться его мщение.