Она затягивала ужин как могла, поглощая эспрессо чашку за чашкой и одновременно подталкивая других пить роудницкое красное. Сара надеялась, что, когда они с Максом выйдут на охоту, все будут крепко спать. Однако спать захотелось ей самой. Позади был утомительный день, утомительная неделя, утомительное лето. Сара чувствовала себя совершенно измотанной, и глухие стены ее подвальной комнатки слегка гудели, производя весьма убаюкивающий эффект. Она закрыла глаза лишь на секундочку, затем вздрогнула… что, неужели она заснула? Сколько времени? Сара посмотрела на часы – двенадцать двадцать семь. Пожалуй, надо не забыть включить будильник на телефоне, просто на всякий случай.
Сара попыталась собраться с мыслями. Она вспомнила Щербатского. Интересно, что видел профессор, когда принял снадобье? А само снадобье – откуда оно взялось? Оно опасно. Но удивительно! А Макс считал, что кто-то пытается устроить ему ловушку, и ее последние взаимодействия с Майлзом, вероятно, говорили в пользу этого факта.
Макс… что за снадобье он раздобыл? Сара перенеслась в прошлое… Хотя нет! Макс объяснил процесс с научной точки зрения – что-то насчет глиальных клеток. Следы энергии, остаточное изображение лампочки, отпечатывающееся на сетчатке после того, как закроешь глаза…
Сара замотала головой. Алессандро же говорил ей о глиальных клетках! И о темной материи вселенной. Давненько она не общалась с Сандро, только пару раз написала ему по электронной почте – когда хотела удостовериться, что он не забыл заплатить за электричество и что никто не вламывался в квартиру. Возможно, Алессандро сможет ее просветить… В Бостоне сейчас ранний вечер…
Сара выбежала из подвала и поднялась по лестнице до самой крыши дворца, где лучше всего брал мобильник. Сотрудники часто выбирались сюда покурить: с крыши открывался замечательный вид. Сара полной грудью вдохнула ночной туман, любуясь россыпью городских огней. Черные шпили бесчисленных церквей, словно зубы, вонзались в темное небо. Сара прошлась вдоль края, разглядывая Прагу с разных точек, впитывая кожей влажный воздух, пытаясь взбодриться перед предстоящим налетом на сейф.
Со странным чувством она заметила, что Прага как две капли воды похожа на свой картонный макет, который с маниакальной подробностью начал сооружать в тысяча восемьсот двадцать шестом году Антонин Лангвейл. Теперь миниатюрная Прага размещалась в городском музее. Сара не поленилась посетить выставку и взглянуть на Прагу глазами Бетховена. В общем-то, изменилось не так уж много. В конском навозе на улицах, правда, уже не утонешь, но безумных продавцов марионеток едва ли поубавилось… Внизу, на речном берегу, слабо вырисовывался Рудольфинум, где завтра предстояло играть Полс. Сара различила стены старого еврейского квартала, а ближе к дворцу – станцию метро «Малостранска», опутанную бредовым переплетением трамвайных путей. Где-то там находился бар, в котором однажды вечером она оказалась втянута в межнациональное соревнование по пинг-понгу, едва не перешедшее в потасовку.
Сара пересекла крышу по диагонали и уставилась во двор Градского комплекса, который тоже казался поддельным. Пражский Град почему-то напоминал ей дешевые бумажные макеты, которые продавались в сувенирной лавке возле собора святого Вита. Внезапно она заметила темную одинокую фигуру, тащившую что-то большое. Белье, мельком подумала Сара, а тюк-то здоровенный.
На нее наплыла полоса густого тумана, заслонив поле зрения. Сара поежилась и набрала номер Алессандро.
Едва в динамике зазвучали гудки, как ее телефон предупреждающе запищал. Аккумулятор почти разряжен! Почему она не проверила заранее? Теперь придется верещать на максимальной скорости: «Привет, как отдыхаешь? Слушай, как по-твоему, может стимуляция глиальных клеток позволить человеку видеть следы энергии прошлого?… Ох, прости, мне пора!»
Проклятье.
– Ciao, bella! Мы только что говорили о тебе!
На заднем плане слышалась музыка – нечто вроде звучания блок-флейты, которые так любил Бейли.
«Биип», – пискнул мобильник Сары.
– Бейли занес твою почту из конторы, – объяснил Алессандро. – Я делаю ему коктейль! Он поставил мне мадригал: «Девицы-хохотуньи стирают свои косынки». Очень смешной.
– Ага. Ты можешь написать мне по электронке про глиальные клетки?
– Что? – Алессандро расхохотался. – Как ты сказала, бальные сетки? Бейли, что такое бальные сетки? Сара хочет знать…
«Биип».
– Сара! – Это был Бейли, который, очевидно, перехватил трубку. – Привет! Как Прага?
– Отлично, мне очень нравится. Ты не мог бы дать мне обратно Сандро?
«Биип».
– Тебе пришло письмо от профессора Щербатского, – произнес Бейли серьезным тоном. – Наверное, он его послал как раз перед тем, как… сама понимаешь.
У Сары зашевелились волоски на затылке. Бедный профессор! Возможно, он хотел сообщить о местонахождении пропавшего послания Луиджи к князю Лобковицу? А вдруг там было что-то о снадобье! Или о Максе…
– У меня сейчас сядет телефон! – заорала Сара. – Бейли, открой письмо, хорошо? Прочти его мне! Прямо сейчас, скорее!
– Ладно, подожди.
Сара взглянула на часы. Час пятнадцать.
– Готово, – произнес Бейли. – О, да тут какая-то закорючка.
– Закорючка? – взвизгнула Сара, чувствуя, что близка к истерике.
– Круг с точкой посередине, и от него линия… ага, Алессандро говорит, что это похоже на штуку у тебя на потолке. Верно… Ну как, ты еще хочешь, чтобы я переслал его тебе, или…
Голос в мобильнике пропал.
Символ на потолке бостонской квартиры… Что это значит? В качестве последнего послания трудно было придумать что-либо более идиотское.
Сара нагнулась и попробовала по памяти воспроизвести закорючку на гравии крыши. Через несколько минут ей показалось, что у нее получилось.
Она не могла бы утверждать наверняка, но ей казалось, что подобный символ она еще успела разглядеть на Максовом портсигаре. Или она как раз его и вспомнила? Мозг порой выкидывает странные штуки.
Обойдя световые люки, Сара приблизилась к двери, ведущей на лестницу. Она повернула ручку и потянула, но та не открывалась. Она потянула снова, со всей силы. Створка не шелохнулась. Сара в ужасе поняла, что ничем ее не подперла, когда вылезала на крышу, и замок защелкнулся. Нет, она не могла быть такой забывчивой, хотя кто знает… Около двери всегда стояла чугунная статуэтка собачки, которую работники дворца использовали для этой цели. Движение стало для ее коллег автоматическим – так, входя домой, бросают ключи на столик в прихожей, – поэтому Сара и засомневалась в своих действиях… С другой стороны, раньше она никогда не отличалась такой рассеянностью. Так или иначе, но она застряла на крыше. С каждой секундой становилось все холоднее, не говоря о том, что через сорок пять минут она предположительно должна взламывать вместе с Максом сейф. Через сорок две минуты, если быть точной.
Сара прогулялась вдоль края крыши, ища другой способ спуститься. «Конечно, всегда можно использовать способ профессора Щербатского», – мрачно пошутила она. Теперь на ночную Прагу смотреть не хотелось. Сара по очереди заглянула в световые люки, под которыми находились рабочие кабинеты третьего этажа, но заметила лишь тусклый свет сигнализации. Замерев у самого края, Сара с облегчением увидела внизу темный силуэт. Кто-то возвращался обратно, уже без тюка белья. Если ей удастся привлечь внимание этого человека, он поднимется и выпустит ее!
Сара засвистела, но незнакомец не замедлил шага. Вот незадача: он практически бежал, несомненно, торопился поскорее попасть домой после долгого рабочего дня.
Саре взгрустнулось. Тонкая черная футболка насквозь пропиталась туманом, и Сару начинало знобить. Она перегнулась через край крыши над южной стеной и принялась разглядывать леса. Нет, слишком высоко, не спрыгнуть. Среди балок светились крошечные красные точки, которые раньше не бросались ей в глаза. Камеры, с испугом догадалась она. А в кабинете Майлза есть камера? Возможно, если бы была, Макс бы, конечно, знал. Кто их устанавливал, Энди? Для Сары больше не составляло проблемы бороться со сном.
Неподалеку, чуть ли не под ногами, послышался глухой звук, и Сара кинулась к световому люку. Внизу медленно передвигалась какая-то женщина со шваброй в руках. Сара постучала по стеклу. Уборщица замерла и принялся озираться по сторонам, не понимая, откуда доносится стук. Спустя несколько секунд женщина опять начала драить пол. Сара не унималась. Женщина подняла голову. Сара в отчаянии помахала. Уборщица помахала в ответ… и скрылась из виду. Сара испустила вздох облегчения.
Спустя пару минут дверь отворилась.
– Спасибо вам! – радостно воскликнула Сара.
Ее спасительницей оказалась женщина лет шестидесяти с небольшим, в длинном поношенном кардигане, с волосами, стянутыми на затылке гладким пучком. Из-за шаркающей походки она казалась старше своих лет. Идя следом за ней, Сара медленно спустилась по ступеням до площадки третьего этажа, остановилась и обернулась. Чугунная собачка, которая «охраняла» крышу, отсутствовала. Кто мог ее убрать?
– Я неуклюжая, – произнесла женщина, еле-еле преодолевая лестничный пролет. – Простите меня.
– Ничего страшного. Я вышла на крышу, чтобы позвонить, а дверь за мной защелкнулась, – объяснила Сара. – Слава богу, вы меня увидели!
– Рада, что смогла вам помочь, – отозвалась женщина. – Обычно я по ночам здесь одна. Никого нет, только я и призраки.
Сара улыбнулась. Если бы вы только знали, что так и есть, подумала она.
– У вас прекрасный английский, – заявила Сара.
Как объяснил им за ужином Янек, люди старше тридцати здесь обычно не знали языка, поскольку при коммунистах он был строго verboten – или что там говорили в Чехии вместо «verboten».
– Да, – женщина вздохнула. – Я собиралась ехать в Америку.
Сара помедлила. По-настоящему ей стоило бы пойти отыскать Макса и предупредить его, что в здании есть бодрствующий персонал. Но женщина казалась такой одинокой, к тому же она ее спасла. Сара взглянула на часы: час тридцать семь.
– И что случилось потом? – спросила Сара. – Вы добрались до Америки?
Женщина покачала головой и побрела к своей швабре и ведру. Смотреть на ее поступь было мучительно. Похоже, у нее ужасный артрит, решила Сара.
– Я бывшая танцовщица, – продолжила женщина. – Прима-балерина Пражского национального театра.
– Ничего себе! – вырвалось у Сары.
И действительно, невзирая на артрит, в осанке женщины было нечто величественное и грациозное, что после ее признания стало особенно заметным.
– Здорово!
Если честно, Сара почти не разбиралась в балетном искусстве.
– Да. Но никакой, как у вас в Америке, свободы творчества. Мы хотели полететь на гастроли в Нью-Йорк. Семьдесят восьмой год. Я никогда в жизни не думала о том, чтобы покинуть родину. Но тогда я влюбилась в одного мальчика… здесь, в Праге. Джек, американец, навестил родных своей матери. Нам обоим исполнилось по шестнадцать. Моя первая любовь.
Сара потрясенно осознала, что на самом деле женщине было вовсе не шестьдесят с лишним, как она сперва предположила. Ей едва исполнилось пятьдесят.
– Он рассказал мне об Америке. Учил меня английскому. Однажды он упомянул, что в Праге есть американка, которая может мне помочь. Я страшно нервничала. Я не видела эту женщину – она работала в вашем правительстве, но в секретной организации, насколько я поняла. В вашем ЦРУ. Я побеседовала с ней по телефону. Она сказала «Я вам помогу». Я заплакала: «Спасибо, спасибо вам!» Я клялась, что никогда ее не забуду. Каждый день, с каждым вздохом я буду думать о ней. Мы решили встретиться. Вечером. Она предупредила меня, что у нее будут документы и машина. Мы поедем в Берлин. Я должна была молчать. Не говорить ни единого слова своей семье. После представления я вышла из метро, станция «Ленинова» – сейчас она «Дейвицка». Вдруг откуда-то прикатил черный автомобиль. Он сбил меня. Я упала на мостовую, кричала. Машина остановилась. Вышел человек. Он смотрел на меня. Понял, что я почти цела. Я кричала: «Помогите мне подняться! Прошу вас!» Я думала, что еще успею увидеть Джека. Но тот мужчина схватил меня за руки. Держал. Автомобиль дал задний ход. Мужчина не выпускал меня, а колеса переезжали через мои ноги. Через обе лодыжки. Все кости в кашу. Мужчина сел в автомобиль и уехал.
Сара оцепенела, но женщина больше ничего не добавила. Взяв в руки свою швабру, она принялась тереть паркет.
– Но вы же увиделись со своим мальчиком? – спросила Сара. – Он узнал, почему вы тогда пропали?
Неужели парень так и живет тридцать лет, считая, что вероломная балерина передумала и разбила ему сердце? Или он сам и донес на нее?
Женщина покачала головой.
– Меня выгнали из труппы. Не позволяли даже учить. Мои родители потеряли работу. Мои тети и дяди тоже. Никто не хотел со мной разговаривать. Я думала, что умру от голода. Но Юрий Беспалов, директор Национального музея, пожалел меня. Дал мне работу здесь. Мне повезло. Я убиралась тут много-много лет, пока это был государственный музей. Каждую ночь я проверяла, чтобы все было чисто, когда утром придут посетители. Я отскребала от пола жвачки, чистила туалеты. Но сейчас я беспокоюсь. Музей стал частным, хозяева – американцы. Я старая женщина, я для них – обуза, лишняя ответственность, как говорится. Я боюсь потерять работу. У меня ничего нет. Пожалуйста, попросите за меня, чтобы меня оставили.
– Сделаю все, что смогу, – пообещала Сара, чувствуя, что ее рекомендация не принесет бедной женщине успеха.
Однако она была заинтригована прозвучавшим именем Юрия Беспалова. Его поступок совсем не походил на поведение агента КГБ: он дал бывшей балерине работу. Может, Полс ошиблась на его счет?
– Спасибо, что выручили меня. Меня зовут Сара, – прибавила она.
– Стефания, – отозвалась женщина.
Сара сверилась с часами. Семь минут третьего.