– Все оказалось элементарно, – скромно сказал Макс, раскладывая веером на столе стопку архитектурных планов. – Помнишь, я обнаружил недостающее окно? Я поискал более ранние чертежи дворца и сравнил их с теперешними.

Сара поднялась, подошла к столу и встала возле князя. Он обвел пальцем контур одного из прямоугольников и указал на крошечные буквы, вписанные посередине. Затем вручил Саре увеличительное стекло, и она наклонилась над планом.

Значит, во дворце действительно находилась тайная комната с библиотекой, подумала она.

– И тебе придется сносить одну из стен? – спросила Сара. – А что там рядом?

Макс кивнул на план.

– Помещение прежде было тоже связано с библиотекой, – объяснил он. – Но после того как основную часть отгородили, оно стало самостоятельной комнатушкой, которую использовали как кладовую. Может, для отвода глаз, чтобы обман выглядел убедительно… В общем, кроме библиотеки, это единственное дворцовое помещение без окна.

Сара пристально посмотрела на Макса.

– В моей комнате нет окна, – проговорила она.

– Именно! Ты живешь в преддверии библиотеки! – Макс широко улыбнулся.

– Отлично, – вздохнула Сара. – Нам что, надо снести стены бульдозером? Или у Лобковицев завалялась пара осадных таранов?

Макс вытащил очередную пачку рисунков и выложил их на стол.

– Все гораздо проще. Внизу есть подземный лаз. Он проходит как раз под этим крылом дворца. Я это знаю, потому что нам пришлось провести глобальный осмотр дворца на предмет борьбы с вредителями, и нам рекомендовали заблокировать все тайные подвальные входы.

Макс поднял голову и прищурился.

– Крысы, – пояснил он. – Ты не поверишь, Сара! Размером с собаку!

– Если ты думаешь, что я собираюсь лезть в крысиную дыру, то ты и впрямь спятил, – заявила Сара.

– Крыс там уже нет, – быстро ответил Макс. – Ну, или почти нет. Одна-две, может, и остались, потому что на них яд не подействовал! Эх, что за мерзкое занятие!.. Но так или иначе, а в подземелье существуют два незаблокированных входа. Кому-то придется ползти. Хотя Николасу достаточно пригнуть голову.

– Ты посылал туда Нико? – Сара, не удержавшись, расхохоталась. – Но, в конце концов, он ведь провел целое лето с труппой сибирских акробатов! Если человек смог влезть в мою футболку, будучи привязанным к кровати, вряд ли его затруднит обычное подземелье!

– Верно, – отозвался Макс, ухмыляясь. – А в потолке туннеля есть несколько лазов со ступенями. В верхних комнатах в полу сделаны потайные люки. Ты ведь помнишь, что твоя комната раньше служила тюремной камерой?

Сара содрогнулась. Такое трудно забыть. На нее накатила волна тошноты. Отвратительные запахи блевотины, испражнений, страха… мучительные крики…

– Нико нарисовал карту с метками, где находятся лестницы. – Макс вытащил лист кальки и разгладил его поверх архитектурного плана. – Смотри. Прямо под тем местом, где находится, или находилась, библиотека, есть люк! – торжествующе провозгласил он.

– И Нико туда залезал? – Сара глубоко вдохнула, чтобы перебить запахом Максовой кожи память о кошмарных испарениях темницы. Она едва сдерживалась, чтобы не зарыться лицом в ямку на его шее.

– Нет, он на замке, – ответил Макс.

– Еще бы! – раздраженно фыркнула Сара. – Иначе было бы чересчур легко. Здесь, куда ни посмотри, все либо заперто, либо отгорожено стеной, либо заковано в цепи, посажено на кол, проткнуто копьем, выкинуто из окна…

Внезапно она почувствовала, что готова разреветься. Бедная Элеонора! Бедный Щербатский… Но нет. Она не должна плакать – ни над Элеонорой, ни над профессором. Ни над Стефанией – преждевременно постаревшей балериной, вызволившей ее с крыши дворца. Ни над всеми другими людьми, которых на протяжении бессчетных лет использовали как пешек и убирали с дороги агенты алчности и жажды власти. Слезы им не помогут. Сара поискала нужное слово для того, что могло бы вернуть душевное равновесие. Справедливость? Нет, недостаточно сильно. Месть? Пожалуй, вполне неплохо. Однако Сара знала: на самом деле двигало ею то, что не имело ничего общего с разоблачением Шарлотты Йейтс или разгадкой тайны убийств, самоубийств и исчезновений все возрастающего количества людей. Это было ощущение, что в конце всех темных поворотов и петляний ее ожидает ответ, относящийся к чему-то совершенно другому. Такому, что могла бы понять Полс. А возможно, и Макс – если она ему доверится.

Бетховен.

– Не смотри так печально, – сказал Макс, прервав поток ее размышлений. – Нико утверждает, что замок старый и скорее всего сейчас его будет нетрудно сломать. Но на люке может что-нибудь стоять, какая-нибудь мебель или книжный шкаф… Одним словом, это определенно задача для двух человек.

– Скорее всего, Нико уже его ломает, пока мы тут рассуждаем, – предположила Сара.

Макс покачал головой.

– Нет, он на задании.

– На задании? – Сара приподняла бровь.

– Я послал его присматривать за отелем, в котором остановилась твоя маленькая подруга. Он будет оставаться с ней рядом, пока она не окажется в целости и сохранности на борту самолета, улетающего из Праги. Здесь в последнее время происходит слишком много всякой мерзости. Нико прекрасно понимает, что поставлено на карту. Он не позволит, чтобы с девочкой что-нибудь случилось.

Сара была тронута настолько, что почувствовала желание объясниться начистоту.

– Возможно… – начала она и заколебалась. – Возможно, на карту поставлено больше, чем тебе кажется.

Макс внимательно посмотрел на нее и откинулся в кресле, сложив руки на груди. Он был настолько похож на фотографию своего деда Макса, висевшую над ним, что создавалось ощущение, будто фотография просто выскользнула из рамки. У обоих на лицах было одно и то же непроницаемое выражение.

Мужчины, полные тайн, подумала Сара.

– Итак, сегодня вечером? – спросила она, уходя от дальнейших объяснений. – Сегодня вечером мы проникнем в потайную библиотеку?

– Завтра утром, – поправил Макс. – В девять утра, когда реставраторы примутся за работу и поднимут достаточно шума.

– А до этого?

Макс помахал в воздухе книгой.

– Мне нужно кое-что прочесть. Это про твоего любимого Седьмого Лобковица.

– После того как я приняла снадобье… Я видела его, – сказала Сара. – Я видела его. Слышала, как он говорит.

– Я тоже его видел, – негромко отозвался Макс, закрывая книгу. – Даже ходил с ним на охоту.

– Мне кажется, ты должен рассказать мне о снадобье, – попросила Сара.

Она поглядела в другой конец комнаты, где он находился. Уже было слишком темно, чтобы разглядеть его лицо. Но она чувствовала, что он хмурится, размышляя.

– Когда мой дед покинул Прагу в сорок восьмом, у него не было ничего, кроме одежды на плечах, – сказал Макс. – Такова официальная версия, и, насколько я знаю, это правда, хотя он и не был абсолютно нищим. Дедушка Макс был патриот, но не глупец. У него оставались кое-какие капиталовложения, друзья, связи… И все же – ты можешь себе представить? Когда ты вынужден оставить фамильное состояние, коллекцию, собиравшуюся с тысяча пятьсот девяносто второго года, покинуть все, абсолютно, без какой-либо надежды вернуть все это обратно?

– Я не могу себе этого представить, – честно ответила Сара.

– В общем-то, я и сам только начинаю все понимать. – Макс вздохнул. – Не знаю… Может быть, он даже чувствовал какое-то облегчение, в каком-то смысле. Столько ответственности… Я не могу даже выбросить какую-нибудь старую, изъеденную молью подушку. Как знать, может, на ней когда-то покоилась голова шестой княгини Лобковиц или еще кого-нибудь. Может быть, ее сшил мастер, владевший утраченным ныне стилем вышивки, от которого ученые просто онемеют, и я должен соорудить для подушки специальный саркофаг с термодатчиками!

– «Но нет покоя голове в венце», – процитировала Сара.

Макс тихо усмехнулся.

– Короче, дедушка Макс, покидая Прагу, прихватил с собой две вещи. Свою шляпу и портсигар, который он сунул в карман.

– А он теперь у тебя? – спросила Сара. – С таким странным символом?

– Когда отец умер, его адвокаты передали портсигар мне, – ответил Макс. – Они сказали, что отец должен был сделать это, когда мне исполнился двадцать один год. Согласно распоряжению мамы. Но он считал меня конченым неудачником. Думал, что на мне прекратится линия Лобковицев. По его мнению, я позорил память моей матери. Эх, Сара! Надо мной наверняка смеется вся Прага.

Сара ничего не могла с собой поделать. Это было совершенно не в ее духе, но она протянула руку и нащупала руку Макса. Они переплели свои пальцы.

– Портсигар перекочевал ко мне. Я гордился тем, что у меня есть самая ценная вещь дедушки Макса. Он не курил – судя по всему, просто носил с собой пустую коробочку… Хотя портсигар не был пустым. Внутри оказался конверт.

Сара затаила дыхание, ожидая продолжения.

– Обрезки ногтей! – Макс рассмеялся. – Я едва их не выбросил. Однако что-то заставило меня… в общем, с этого все и завертелось…

– Что? – спросила Сара. – Я не понимаю, о чем ты говоришь.

– О Щербатском, – ответил Макс. – Он написал мне и спросил, нельзя ли ему приехать взглянуть на нашу музыкальную коллекцию. О чем вопрос, с его безупречной репутацией – кому, как не ему, заниматься всякими партитурами… Он пробыл здесь несколько недель и в один прекрасный день заявился ко мне в кабинет и показал найденное им письмо. От Людвига ван Бетховена к Йозефу Францу Максимилиану Лобковицу. Ничего интересного… разговоры о деньгах и жалобы. А потом упоминание о его ногтях.

– О его ногтях?

– «Дьявольские штучки, которые выкидывало мое тело, на какое-то время прекратились. Однако я обнаружил, что ногти на моих руках и ногах растут с ужасающей быстротой. Не может ли сие обстоятельство быть действием эликсира, который мы здесь не будем называть? Признаюсь, что я испуган. Посылаю вам несколько экземпляров, которые моя служанка с обычной для нее неуклюжестью отделила от моего тела», – процитировал Макс.

– Ты серьезно? – Сара выпрямилась в кресле.

– Основной смысл был примерно таков, – отозвался Макс. – И я рассмеялся и сказал: «Теперь-то мне ясно, что за ногти дедушка Макс прятал в портсигаре! Он покинул Прагу, взяв с собой шляпу и… частичку Людвига ван Бетховена».

– Но… – нерешительно проговорила Сара. – Разве они… не должны были полностью разложиться к настоящему моменту? Сгнить или высохнуть?

– Именно, – подхватил Макс. – Ногти состоят из кератинов. Я проверял по книгам. Произошло чудо! Думаю, эликсир, который Бетховен принимал, содержал в себе нечто такое, что изменило их молекулярную структуру.

– Значит, пилюля, которую я проглотила, в форме человеческого ногтя…

– Являлась реальным ногтем Людвига ван Бетховена, – продолжил Макс. – Точно.

Сара впервые за всю свою жизнь обнаружила, что полностью и бесповоротно потеряла дар речи.

– Идею мне подкинул Щербатский, – поспешно добавил Макс. – После того, как я рассказал ему о портсигаре и обо всем остальном, он будто с цепи сорвался. Оказывается, он давно отслеживал в переписке между ЛВБ и Седьмым князем загадочные упоминания о некоем веществе. О чем-то таком, что князь давал Бетховену и что, по мнению Щербатского, влияло на слух композитора.

Сара вспомнила свое видение. Что же князь Лобковиц спросил у Бетховена?

«Ну, как, действует? Вы можете меня слышать?»

– Но снадобье позволяет нам, грубо говоря, двигаться сквозь время, – возразила Сара. – А с Бетховеном ничего подобного не случалось. Он его принимал… ну, то есть я видела, как он что-то положил в рот, и, насколько я поняла, потом он действительно обрел слух.

– Обостренное восприятие, – кивнул Макс. – Да, логично. Но мы ведь не принимали само снадобье. Мы глотали ногти человека, принимавшего тот экстракт пару сотен лет назад. Состав уже изменился, Сара! Кроме того, повторяю: мы не двигались сквозь время. Мы лишь видели энергетические слепки. У нас нет возможности проверить, как все было на самом деле.

Сара задумалась. Седьмой князь что-то сказал Бетховену после того, как тот принял пилюлю. Что?

«Добрый старый Браге». Бинго!

Астроном, служивший при дворе Руди Второго. Тихо Браге – который, помимо прочего, был также алхимиком.

– Сперва я решил, что профессор бредит, – продолжил Макс. – Но мы проделали кучу исследований. Мы выяснили, что на портсигаре изображен алхимический символ… Затем Щербатский убедил меня, что символ является для нас исключительно важной деталью. Я предложил отправить ногти в лабораторию на анализ. Я поручил это Нико – который, вероятно, решил один оставить и переправить тебе, бог знает почему.

– Что показали результаты анализа?

Сара вдруг обратила внимание, что, хотя Макс говорил спокойно, его пальцы сильно стискивали ее руку. Или как раз наоборот – ее пальцы сжимали его руку?

– Они были… странные. Следы кератинов, как и следовало ожидать, но вместе с ними еще куча других ингредиентов. Серебро. Мирра. Лосиная кость, представляешь? И вещество, которое вообще не смогли определить. Дикая и совершенно неожиданная смесь не пойми чего, Сара! Мне бы и в голову не пришло грызть чужие ногти!.. А Щербатский совсем завелся, он поговорил со знакомым нейробиологом, который сказал ему, что некоторые химические вещества не вымываются из организма, а осаждаются в клетках. Ну, а у Щербатского еще имелись безумные теории по поводу глиальных клеток и восприятия… И когда он признался мне в том, какие видения его посетили после того, как проглотил ноготь… я решил тоже попробовать.

– Понятно, зачем вы со Щербатским ездили в Нелагозевес! Дуглас намекнул мне, что, по его мнению, вы с профессором Щербатским принимаете наркотики.

– В принципе, он не ошибся, – заметил Макс. – Мы вначале думали, что в Нела экспериментировать будет безопаснее. Мне не хотелось, чтобы Авессалом галлюцинировал во дворце. И у меня были свои причины, связанные с Нела. Дело в том, что там родилась моя мать.

– Значит, ты надеялся увидеть ее, – задумчиво произнесла Сара. – Щербатский хотел найти Бетховена, а ты искал свою мать…

– Я видел только ее фотографии, – сказал Макс. – Она умерла, когда я был еще совсем маленьким. Мне так хотелось взглянуть… на ее лицо, наверное.

Сара кивнула. Ей было знакомо это ощущение.

– Но я не смог с ней встретиться, – вздохнул Макс. – Зато я часто видел Седьмого князя и самые разные события из прошлого. Загадочные и мистические… Вскоре Щербатский потерял терпение: он захотел принимать снадобье в Праге, где Бетховен бывал чаще. Вероятно, он заигрался, принялся путешествовать и начал бродить по лестницам и залам – но не по тому зданию, который существует сейчас. С позапрошлого века дворец несколько раз реставрировали. Например, раньше тут была галерея, соединявшая одно крыло с другим. Сейчас ее нет. Поэтому профессор и угодил в передрягу…

– То есть Щербатский собирался пройти по мосту… – произнесла Сара. – А вместо этого шагнул в окно.

На мгновение Сарой овладела острая скорбь. Она посмотрела на Макса и увидела тоску в его глазах.

Наконец-то она докопалась до истины. Произошло нечто вроде совмещения времен. Щербатского никто не убивал, и он не покончил жизнь самоубийством. Он погиб в результате несчастного случая.

– На тот момент у нас оставалось совсем мало… ногтя, снадобья, не знаю, как его называть, – после долгого молчания произнес Макс. – А теперь у нас нет ничего – ни единого грамма. Ладно, оно и к лучшему.

– А отчет из лаборатории? Ты не думал, что вещество, которое содержалось в ногтях Бетховена, можно воссоздать?

– Только не на основе лабораторного анализа, – ответил Макс. – Слишком много неизвестных составляющих. Хотя меня гложет мысль, что существует формула. Где-нибудь записана, спрятана…

– В отгороженной библиотеке? – выпалила Сара, стараясь, чтобы ее голос не звучал слишком оптимистично.

– Тогда надо поторопиться, – проговорил Макс. – Через две недели Пражский Град будет кишеть агентами Секретной службы.

– Секретной службы? – Сара похолодела.

– Пятнадцатого числа торжественное открытие дворцовой коллекции, – объяснил Макс. – К нам прибывает председатель Комитета Сената США по иностранным делам Шарлотта Йейтс.