1
К Венере
Ты ль, Венера, опять меня
Вызываешь на бой? Сжалься, молю, молю!
Уж не тот я, каким я был
При Кинаре моей! Смилуйся, сладостных
Мать страстей беспощадная,
Перестань меня гнуть, ныне бесстрастного,
Пять десятков отжившего,
Властью нежной! На зов юношей трепетный
Снизойди, — к Павлу Максиму
10 На крылах лебедей, пурпуром блещущих,
Ты взнесись с шумной свитою,
Если хочешь зажечь сердце достойное.
Знатен он, и собой красив,
И готов постоять за обездоленных.
Ста искусствам обученный,
Далеко пронесет он твой победный стяг.
И когда над соперником
Верх возьмет, превзойдя щедрого щедростью.
У Альбанского озера,
20 Под кедровым шатром, образ твой мраморный
Он воздвигнет, — ты будешь там
Дым курений вдыхать и веселить свой слух
Берекинтскою флейтою;
С лирным звоном смешав звуки свирельные,
Дважды в день пред тобою там
В пляске будут ходить отроки с девами,
И во славу твою трикрат
Бить о землю стопой, бить, точно Салии.
Мне же девы и отроки
30 Чужды; больше надежд нет на взаимную
Силу страсти; пиры претят;
И чела не хочу я обвивать венком.
Но — увы! — почему слеза
По щеке у меня крадется робкая?
Почему среди слов язык
Так позорно молчит, он, что молчанью враг?
Лигурин, не тебя ль во сне
Я в объятьях держу, или по Марсову
Полю вслед за тобой несусь,
40 Иль плыву по волнам, ты ж отлетаешь прочь!
2
К Юлу Антонию
Тот, держась на крыльях, скрепленных воском,
Морю имя дать обречен, как Икар,
Кто, о Юл, в стихах состязаться дерзко
С Пиндаром тщится.
Как с горы поток, напоенный ливнем
Сверх своих брегов, устремляет воды,
Рвется так, кипит глубиной безмерной
Пиндара слово.
Фебова венца он достоин всюду —
10 Новые ль слова в дифирамбах смелых
Катит, мчится ль вдруг, отрешив законы,
Вольным размером;
Славит ли богов иль царей, героев,
Тех, что смерть несли поделом кентаврам,
Смерть Химере, всех приводившей в трепет
Огненной пастью;
Иль поет коня и борца, который
С игр элидских в дом возвратился в славе,
Песнью, в честь его, одарив, что сотни
20 Статуй ценнее;
Плачет ли с женой скорбной об утрате
Мужа и до звезд его силу славит
Нрав златой и доблесть, из тьмы забвенья
Вырвав у смерти.
Полным ветром диркейский лебедь
Всякий раз, как ввысь к облакам далеким
Держит путь он; я же пчеле подобен
Склонов Матина:
Как она, с трудом величайшим, сладкий
30 Мед с цветов берет ароматных, так же
Средь тибурских рощ я слагаю скромно
Трудные песни.
Лучше ты, поэт, полнозвучным плектром
Нам споешь о том, как, украшен лавром.
Цезарь будет влечь через Холм Священный
Диких сигамбров.
Выше, лучше здесь никого не дали
Боги нам и рок, не дадут и впредь нам,
Даже если б вдруг времена вернулись
40 Века златого.
Будешь петь ты радость народа, игры,
Дни, когда от тяжб отрешится форум.
Если бог к мольбам снизойдет, чтоб храбрый
Август вернулся.
Вот тогда и я подпевать отважусь,
Если только речь мою стоит слушать,
Цезаря возврат привечая: «Славься,
Ясное солнце!»
«О, триумф!» — не раз на его дороге,
50 «О, триумф!» — не раз возгласим, ликуя,
И воскурит Рим благосклонным вышним
Сладостный ладан.
Твой обет — волов и коров по десяти,
Мой обет — один лишь бычок, который,
Уж покинул мать и на сочных травах
В возраст приходит.
У него рога словно серп на небе
В третий день луны молодой; примета
Есть на лбу — бела, как полоска снега, —
60 Сам же он рыжий.
3
К Мельпомене
На кого в час рождения,
Мельпомена, упал взор твой приветливый,
Уж того ни кулачный бой
Не прельстит, ни успех в конском ристании,
И ему не сужден триумф
В Капитолии в честь воинских подвигов
И венок победителя,
Растоптавшего спесь гордого недруга.
Но в тибурской глуши стоит
10 Шум лесов, и ручьи плещут и шепчутся.
Он опишет в стихах их шум
И надолго в веках этим прославится.
Я горжусь — молодежь меня
Причисляет к своим лучшим избранникам,
И с годами звучит слабей
Ропот зависти и — недружелюбия.
Муза, сладостным звоном струн
Переполнившая щит черепаховый,
Кажется, бессловесных рыб
20 Ты могла б одарить голосом лебедя.
Удивительно ли тогда,
Что показывают пальцем прохожие
На меня? Если я любим,
Я обязан тебе честию выпавшей.
4
К Риму
Орел, хранитель молнии блещущей,
В пернатом царстве стал повелителем,
Когда похитил Ганимеда,
Волю Юпитера выполняя.
Сначала юность, пылкость врожденная
Птенца толкнули к первому вылету;
Потом учил его отваге
Ветер весенний, развеяв тучи
В лазурном небе; вскоре за овцами
10 Орленок начал алчно охотиться;
А там — напал и на удава,
В жажде борьбы и поживы щедрой.
Косматый львенок, львицею вскормленный,
Едва завидит серну на пастбище,
Стремится к жертве обреченной,
Острые зубы свирепо скаля!
Таким в Ретийских Альпах винделики
Узнали Друза… Странен обычай их
Топорики носить с собою,
20 Словно у них амазонки — предки.
Откуда навык этот — неведомо,
Но весть правдива: лютых винделиков,
Непобедимых в дни былые,
Юный воитель разбил в сраженьи!
Ясна отныне мощь добродетели,
Возросшей в доме, ларами взысканном;
Так явен смысл заботы отчей
Августа о молодых Неронах!
Отважны только отпрыски смелого;
30 Быки и кони все от родителей
Наследуют; смиренный голубь
Не вырастает в гнезде орлином.
Ученье — помощь силе наследственной,
Душа мужает при воспитании;
Но если кто прельщен пороком —
Все благородное в нем погибнет.
Чем Рим обязан роду Неронову,
Метавр об этом знает: у вод его
Смерть Гасдрубал нашел… Для римлян
40 Солнце впервые в тот день блеснуло
Улыбке славы сумрачный Лациум
Тогда поверил: долго Италией
Пуниец шел, как пламень чащей,
Как ураган Сицилийским морем.
И мир услышал речь Ганнибалову:
«Мы — стадо ланей, волчья добыча мы!
Не в битве, только в отступленье
Будем отныне искать триумфа.
О люд троянский, после пожарища
50 Проплывший смело море Этрусское,
Чтоб дети, старцы и пенаты
Мир обрели под авзонским небом,
Ты впрямь подобен дубу алгидскому,
Который в страшный час, под ударами
Секир, судьбе не покоряясь,
Твердостью спорит с самим железом!
И даже Гидра многоголовая
Смущала меньше взоры Геракловы!
Подобных чудищ не бывало
60 В дебрях Колхиды и в древних Фивах!
Врага утопишь — выплывет в ярости,
Низринешь наземь — он победителя,
Восстав, повергнет. Скорбным вдовам
Памятна громкая битва будет!
Не слать отныне мне карфагенянам
Посланцев пышных: рушатся, рушатся
Надежды! Гибель Гасдрубала
Нам предвещает позор великий.
Увы, всесильны воины Клавдиев!
70 Им сам Юпитер грозный сопутствует:
Решенья, принятые мудро,
Оберегают их в трудных войнах».
5
К Августу
Отпрыск добрых богов, рода ты римского
Охранитель благой, мы заждались тебя!
Ты пред сонмом отцов нам обещал возврат
Скорый; о, воротись скорей!
Вождь наш добрый, верни свет своей родине!
Лишь блеснет, как весна, лик лучезарный твой
Пред народом, для нас дни веселей пойдут,
Солнце ярче светить начнет.
Как по сыну скорбит мать, если злобный Нот
10 По Карпафским волнам плыть не дает ему,
Не давая узреть дома родимого
Больше года; как мать, молясь,
Иль обеты творя, или гадаючи,
Не отводит очей от берегов крутых,
Так, тоской исходя, родина верная
Все томится по Цезарю.
Безопасно бредет ныне по пашне вол;
Сев Церера хранит и Изобилие;
Корабли по морям смело проносятся;
20 Ни пятна нет на честности;
Не бесчестит семьи любодеяние;
Добрый нрав и закон — цепь для распутников;
Мать гордится, что сын видом в отца пошел;
За виной кара следует.
Кто боится парфян, кто скифа дерзкого?
Кто — Германской страны, диким отродием
Столь чреватой? На то Цезарь наш здравствует!
Кто — войны с злой Иберией?
На холмах у себя день свой проводит всяк,
30 Сочетая с лозой дерево вдовое,
И, домой воротясь, пьет на пиру, к тебе,
Словно к богу, взываючи.
Он, с мольбою к тебе и с возлиянием
Обращаясь, твое чтит имя божие,
Приобщая его к Ларам, — так в Греции
Чтут Геракла и Кастора.
«О, продли, добрый вождь, ты для Гесперии
Счастья дни!» — по утрам так мы и трезвые
Молим, молим мы так и за вином, когда
40 Солнце к морю склоняется.
6
К Аполлону
Бог, чью месть за дерзкий язык изведал
Род Ниобы весь, похититель Титий
И Ахилл, едва не вошедший в Трою
Победоносно:
Воин всех сильней, но тебе не равный,
Хоть родился он от Фетиды-нимфы;
Хоть копьем своим приводил он в трепет
Башни дарданцев.
Словно гордый кедр, что секирой срублен,
10 Словно Эвром вдруг кипарис сраженный,
Рухнул наземь он, и покрылась прахом
Гордая выя.
Он бы не врасплох, не в коне сокрытый,
В том, что ложно был посвящен Минерве,
Грянул на троян, что в дворце Приама
Пели, пируя;
Нет, он был бы въявь для врага ужасен,
Он бы вверг в огонь и грудных младенцев,
Не щадя — о, грех! — даже тех, что скрыты
20 В матери чреве.
К счастью, Феб, твой глас и благой Венеры
Вняв, отец богов снизошел к Энею:
Стены дал ему возвести для града
С лучшей судьбою.
Ты, учивший Муз прикасаться к лире,
Ты, чьи дальний Ксанф омывает кудри,
Будь защитой, Феб, Агиэй безусый,
Давна Камене!
Феб вдохнул мне дар — научил искусству
30 Песни петь и дал мне поэтом зваться.
Лучшие из дев и отцов славнейших
Отроки! Вас ведь
Всех берет под кров свой Диана-дева,
Чьи и рысь и лань поражают стрелы…
Вы блюдите такт, по ударам пальца,
Песни лесбийской.
Чинно пойте песнь вы Латоны сыну,
Пойте той, что свет возвращает ночью,
Рост дает плодам и движеньем быстрым
40 Месяцев правит.
Дева! Став женой, «Вознесла я, — скажешь, —
Гимн богам во дни торжества, что Риму
Век протекший дал, а поэт Гораций
Дал мне размеры».
7
К Манлию Торквату
С гор сбежали снега, зеленеют луга муравою,
Кудрями кроется лес;
В новом наряде земля, и рекам снова просторно
Воды струить в берегах;
Грация с сестрами вновь среди нимф начинает, нагая,
Легкий водить хоровод.
Ты же бессмертья не жди, — так год прожитой нам вещает,
Месяц вещает и день.
Стужу растопит зефир, весну поглотившее лето
10 Тоже погибнет, когда
Щедрая осень придет, рассыпая дары, а за нею
Снова нахлынет зима.
Но в небесах за луною луна обновляется вечно, —
Мы же в закатном краю,
Там, где родитель Эней, где Тулл велелепный и Марций, —
Будем лишь тени и прах.
Знает ли кто, подарят ли нам боги хоть день на придачу
К жизни, уже прожитой?
Пусть же минует все то наследников жадных, чем можешь
20 Жизнь ты свою усладить!
Стоит тебе умереть, и Минос совершит над тобою
Непререкаемый суд, —
Ни красноречье тебя, ни твое благочестье, ни знатность
К жизни, Торкват, не вернут,
Ибо Диана сама своего Ипполита не в силах
Вывесть из царства теней
И не способен Тезей сокрушить оковы, в которых
Страждет давно Пирифой.
8
К Цензорину
Я бы рад, Цензорин, милым товарищам
Чаши в дар принести, бронзу желанную
Иль треножники дать, храбрых отличие
Греков, — ты бы тогда лучший унес себе
Из подарков моих, если б богат я был
Тем, что дали Скопас или Пракситель нам,
Этот — мрамором, тот — краской текучею
И богов и людей изображавшие.
Но и я не богат, да и твои, мой друг,
10 Вкус и средства совсем с этим не сходственны.
Ты любитель стихов — их и дарю тебе,
И не стану скрывать цену дарения.
Ведь ни мраморный столп с резаной надписью,
Жизнь по смерти вождям храбрым дающею,
Ни пунийцев разгром, ни Ганнибалова
Брань, ему самому ставшая гибелью
[Ни пожар, Карфаген испепеляющий],
Так не славят того, имя кому дала
Покоренная им силою Африка,
20 Как пропетая песнь музой Калабрии.
Нет деяньям наград, если немотствуют
Свитки Муз. Даже сын Марса и Илии —
Чем он был бы для нас, если б безмолвия
Зависть скрыла навек подвиги Ромула?
Вот Эака из волн вырвавши Стиксовых,
Доблесть, счастье его и всемогущий глас
Песнопевцев вознес в область бессмертия
Муза смерти не даст славы достойному —
Даст блаженство небес! Так за желанный пир
30 Сел герой Геркулес в высях Юпитера;
Так Тиндара сыны, звезды блестящие,
С дна морского стремят лодки разбитые
[Так, зеленой лозой лоб свой украсивши];
Вакх свершенье дает нашим желаниям.
9
К Лоллию
Поверь, погибнуть рок не судил словам,
Что я, рожден близ шумного Авфида,
С досель неведомым искусством
Складывал в песни под звуки лиры.
Хотя Гомер и первый в ряду певцов,
Но все же Пиндар, все же гроза-Алкей,
Степенный Стесихор, Кеосец
Скорбный еще не забыты славой.
Не стерло время песен, что пел, шутя,
10 Анакреонт, и дышит досель любовь,
И живы, вверенные струнам,
Пылкие песни лесбийской девы.
Ведь не одна Елена Лаконская
Горела страстью к гостю-любовнику,
Пленясь лицом его и платьем,
Роскошью царской и пышной свитой.
И Тевкр не первый стрелы умел пускать
Из луков критских; Троя была не раз
В осаде; не одни сражались
20 Идоменей и Сфенел — герои
В боях, достойных пения Муз; приял
Свирепый Гектор и Деифоб лихой
Не первым тяжкие удары
В битвах за жен и детей сограждан.
Немало храбрых до Агамемнона
На свете жило, но, не оплаканы,
Они томятся в вечном мраке —
Вещего не дал им рок поэта.
Безвестный подвиг, словно бездействие,
30 В могилу сходит. Лоллий! Стихи мои
Тебя без славы не оставят;
Не уступлю я твоих деяний
В добычу алчной пасти забвения;
Тебе природой ум дальновидный дан,
Душою прям и тверд всегда ты
В благоприятных делах и трудных,
Каратель строгий жадных обманщиков.
Ты чужд корысти всеувлекающей;
Ты не на год лишь консул в Риме —
40 Вечно ты консул, пока ты судишь,
Превыше личной выгоды ставя честь,
Людей преступных прочь отметаешь дар
И сквозь толпу враждебной черни
Доблесть проносишь, как меч победный.
Не тот счастливым вправе назваться, кто
Владеет многим: имя счастливого
К лицу тому лишь, кто умеет
Вышних даянья вкушать разумно,
Спокойно терпит бедность суровую,
50 Боится пуще смерти постыдных дел,
Но за друзей и за отчизну
Смерти навстречу пойдет без страха.
10
К Лигурину
Неприступный пока, мой Лигурин, щедро Венерою
Одаренный, когда первый пушок спесь пособьет твою,
И обрежут руно пышных кудрей, что по плечам бегут,
И ланиты, чей цвет розы нежней, грубой покроются
Бородою, тогда ты, Лигурин, в зеркало глянувши,
И не раз и не два скажешь с тоской, видя, что стал другим:
«Ах, зачем не имел, отроком быв, чувств я теперешних?
Не вернется, увы, свежесть ланит следом за чувствами!»
11
К Филлиде
Бочка есть с вином у меня альбанским, —
Девять лет ему; есть в саду, Филлида,
Сельдерей, венки чтобы вить; найдется
Плющ в изобилье, —
Он идет к твоим заплетенным косам!
Дом зовет гостей, серебром смеется,
И алтарь, увитый вербеной, жаждет
Праздничной крови.
Все рабы у дел, и мелькают быстро
10 Там и сям, спеша, все служанки, слуги,
Пляшущий огонь к небесам кидает
Дымные клубы.
Но чтоб знала ты, на какую радость
Ты звана, скажу: мы справляем Иды —
Тот апреля день, что Венерин месяц
Надвое делит.
Этот день святей для меня и ближе,
Чем рожденья день; Меценат желанный
От него ведет счет годам, что быстро
20 Все прибывают.
Знаю, что тебя привлекает Телеф,
Но поверь, что он для тебя не пара:
Он давно в плену у другой девицы —
Бойкой, богатой.
Нас от жадных грез Фаэтон спаленный
Должен уберечь; нам урок суровый
Дал крылатый конь, из-под неба сбросив
Беллерофонта!
Дерево ты гни по себе, Филлида,
30 И, за грех сочтя о неровне грезить,
Не стремись к нему, а скорее эту
Выучи песню
И пропой ее голоском мне милым, —
Страстью я к тебе увлечен последней,
Больше не влюблюсь ни в кого! — рассеет
Песня заботу.
12
К Вергилию-торговцу
Вот уж, спутник весны, веет фракийский ветр,
Гонит вдаль паруса, моря лаская гладь;
Льда уж нет на лугах; воды бесшумно мчат
Реки, талых снегов полны.
Вьет касатка гнездо с слезными стонами
О загубленном ей Итисе, Итисе.
О, позор для Афин! Зло ей пришлось царю
Мстить за дикую страсть его.
Вот пасут пастухи жирных овец стада;
10 Лежа в мягкой траве, тешат свирелью слух
Богу Пану, кому по сердцу скот хранить
В темных рощах Аркадских гор.
Будит жажду весна! Хочешь, Вергилий, пить
Сок калесской лозы, Либера дар? Так знай:
Ты получишь вина, юношей знатных друг, —
Нарда только достань ты мне.
Нарда малый оникс выманит амфору,
Ту, что ныне лежит в складе Сульпиция.
Много новых надежд властно дарить вино,
20 Горечь тяжких забот смывать.
Жаждешь этих утех, — так поспеши скорей
К нам с товаром своим: я ведь не думаю
Дать безмездно тебе мокнуть в моем вине,
Словно в пышном дому богач.
Право медлить ты брось, всякий расчет забудь.
Помня мрачный костер, можно пока, дерзай
С трезвой мыслью мешать глупость на краткий срок:
Сладко мудрость забыть порой!
13
К Лике
Вняли, Лика, моим боги желаниям.
Вняла, Лика! И вот ты уже старишься,
А чтоб юной казаться,
Пьешь и пляшешь, бесстыдница,
Пьешь и хочешь зазвать песнью дрожащею
Ты Эрота, а тот жертву ждет новую
На ланитах цветущей
Хии, цитры владычицы.
Он, порхая, дубов дряхлых сторонится,
10 И тебя потому он обегает, что
У тебя уж морщины,
Зубы желты и снег в кудрях.
И ни косская ткань в краске пурпуровой,
Ни камней дорогих блеск не вернут тебе
Тех времен улетевших,
След которых лишь в записях.
Где же прелесть, увы, где же румянец твой,
Где движений краса? Прежняя Лика где,
Что любовью дышала,
20 Что меня у меня брала,
Состязаясь красой с юной Кинарою?
Но Кинаре судьба краткий лишь век дала,
Собираясь, вороне
Старой возрастом равную,
Лику долго хранить, чтоб этим зрелищем
Любоваться могли пылкие юноши,
Громким хохотом тешась
Пред обугленным факелом.
14
К Августу
Какою в камень врезанной надписью
Смогли б сенат и римские граждане
Тебя достойно возвеличить,
Гордость народа, великий Август,
В краях подлунных между владыками
Себе величьем равных не знающий.
Недавно мощь твоей десницы
Вольнице винделицийских взгорий
Пришлось изведать: ратью твоею Друз
10 Удар нанес ей незабываемый;
Генавнов отогнав и бревнов,
Крепости их на альпийских высях
С землей сровнял он. Новой победы мы
Недолго ждали: в жарком сражении
Разбито было племя ретов
Старшим Нероном, твоим посланцем.
Он вихрем мчался по полю бранному,
Разя нещадно варварских воинов,
Свободу выше жизни чтущих.
20 Как необузданный южный ветер
Стегает волны в полночь осеннюю,
Так он отряды вражьи без устали
Крушил и конской потной грудью
Путь пробивал себе в гущу боя.
Как Авфид в грозный час половодия,
Беснуясь, мчится через Апулию
И, страшно воя, угрожает
Все затопить — и луга, и пашни, —
Так храбрый Клавдий бешеным натиском
30 Поверг врага и вражьими трупами
Устлал все поле, оснащенный
Ратью твоею, твоею волей,
Благим участьем мощных богов твоих.
Не в тот ли самый день достопамятный,
Когда тебе Александрия
С плачем открыла свои ворота,
Фортуна снова через пятнадцать лет
Страде военной добрый дала исход
И новой увенчала славой
40 Мудрое, Август, твое правленье.
Тебе дивятся Индия, Мидия,
Кочевник-скиф и еле смиренные
Кантабры, о оплот священный
Нашего края, державы нашей!
Тебе подвластны Тигр, и Дунай, и Нил,
Свои истоки в дебрях скрывающий,
И Океан, кормилец чудищ,
Дальним британцам ревущий песни.
Тебе послушны галлы бесстрашные
50 И дети гордой нравом Иберии;
К твоим стопам свое оружье
Племя сигамбров, смирясь, сложило.
15
К Августу
Хотел воспеть я брань и крушение
Держав, но лира грянула Фебова,
Чтоб робкий парус не боролся
С морем Тирренским. В твой век, о Цезарь,
Тучнеют нивы, солнцем согретые,
Знамена дремлют в храме Юпитера,
Забыв позорный плен у парфов;
Долго пустевший приют Квирина —
Святыня снова! Ты обуздать сумел
10 Рукой железной зло своеволия;
Изгнав навеки преступленья,
Ты возвратил нам былую доблесть.
Она когда-то мощь италийскую —
Латинов имя — грозно прославила
В безмерном мире: от восхода
До гесперийской закатной грани!
Ты наш защитник, Цезарь! Ни гибельной
Войны гражданской ужас не страшен нам,
Ни гнев, кующий меч, чтоб распрю
20 Города с городом вызвать снова!
Твоим законам, Август, покорствуют
Дуная воду пьющие варвары
И гет, и сер, и парф лукавый,
И порожденные Доном скифы.
А мы, ликуя в будни и праздники,
Дары вкушаем доброго Либера
В кругу детей и жен любимых,
Не забывая богам молиться.
А мы, как наши пращуры, песнями
30 Под флейту славим доблесть и праведность
Мужей троянских, и Анхиза
С отпрыском дивным благой Венеры.