I. ПО ДОРОГЕ К ДАЛЕКОМУ БУДУЩЕМУ

События, свидетелями которых мы были, и все вызванные ими исследования и обсуждения происходили в двадцать пятом веке христианской эры.

Земное человечество не погибло в столкновении с кометой, хотя эта встреча сделалась величайшим и незабвенным событием во всей его истории, память о котором сохранилась навсегда, несмотря на все перемены, происшедшие с тех пор в человеческом роде. Земля продолжала по-прежнему вращаться; по-прежнему сияло Солнце; по-прежнему младенцы становились в свое время стариками и непрестанно замещались новыми существами в непрекращающемся потоке поколений; века шли за веками, целые вековые периоды сменяли друг друга; человечество медленно росло и совершенствовалось, увеличивая свои знания и свое благосостояние путем бесчисленных отклонений в ту и другую сторону, пока не достигло апогея своего развития, пройдя весь путь, предназначенный ему судьбой. И каким только физическим и умственным видоизменениям не подвергалось оно!

Пути и средства сообщения

Население Европы с 1900-го по 3000-й год возросло с 375 до 700 миллионов; население Азии — с 875 миллионов до миллиарда, Америки — со 120 миллионов до полутора миллиардов, Африки — с 75 до 200 миллионов; Австралии — с 5 до 60 миллионов. Таким образом население всего земного шара возросло с миллиарда 450 миллионов до трех миллиардов 400 миллионов. Возрастание это шло почти непрерывно с небольшими лишь временными задержками.

Языки народов подверглись глубоким изменениям. Непрестанные успехи в знаниях, в науке и промышленных искусствах создали большое число новых слов, построенных главным образом на основании древней греческой этимологии. В то же время английский язык распространился по всему земному шару. С двадцать пятого века по тридцатый разговорный язык в Европе состоял из смеси английского и французского языков со множеством слов, составленных из греческих корней; это дополнялось еще некоторыми выражениями, заимствованными из немецкого и итальянского языков. Ни одна из попыток создать искусственный всемирный язык не имела успеха.

Начиная с того же двадцать пятого века, понятие о войне и ее необходимости совершенно исчезло из человеческой логики. Война стала теперь непонятной.

Некоторые из исторических эпизодов, сделавшиеся общераспространенными благодаря живописи, представляли это древнее варварство во всем его ужасе. На одних картинах это был Рамзес III, приказывавший высыпать перед своей колесницей целые корзины кистей рук, отрубленных у побежденных, чтобы таким образом легче считать их сразу целыми сотнями и тысячами; на других — Амилькар, распинающий на крестах заложников; далее Цезарь, приказывающий одним ударом топора отрубать пальцы возмутившимся галлам; Нерон, присутствующий при казнях христиан, обвиненных в поджоге Рима и обвернутых в осмоленную паклю, чтобы быть сожженными заживо; наконец, в довершение всего, Филипп II Испанский и его двор перед кострами еретиков, сжигаемых во имя Иисуса. Кроме того довольно известны были изображения Чингиз-хана, отмечающего свой победоносный путь пирамидами из отрубленных человеческих голов; Аттилы, зажигающего разграбленные уже им селения; полчищ Людовика XIV, опустошающих Пфальц; обвиняемых священной инквизицией, испускающих дух среди страшных пыток; солдат наполеоновского войска, валяющихся мертвыми среди снежных полей России. Все это дополнялось картинами бомбардируемых городов, морских битв и сражений в воздушном пространстве, при которых целые толпы людей, цеплявшихся друг за друга и напоминавших как бы гигантские гроздья, низвергались на землю со страшной высоты.

Статистика показала, что войны сокращали численность человечества на 40 миллионов в каждое столетие или 1100 человек в сутки, не зная ни срока, ни отдыха, так что за три тысячи лет они дали 1200 миллионов трупов. Что все народы были до последней степени обессилены и разорены, в этом не было ничего удивительного, потому что в течение одного лишь девятнадцатого века они израсходовали для достижения этого «прекрасного» результата не менее 170 миллиардов рублей золотом. Эти патриотические подразделения, искусно поддерживаемые государственными людьми, жившими с ними, долгое время препятствовали Европе последовать примеру Америки и уничтожить постоянные армии, истощавшие все ее силы и поглощавшие более 10 миллиардов в год из тех средств, которые с таким трудом доставлялись всякого рода тружениками, и объединившись наподобие Соединенных Штатов Америки жить в изобилии, занимаясь полезным трудом. Но так как мужчины не решались стряхнуть с себя это бремя национального тщеславия, то спасти человечество суждено было женщинам, принявшим горячее участие в этом вопросе.

Воодушевленная одной из отважнейших представительниц своего пола, большая часть матерей во всей Европе образовали союз с целью воспитывать своих сыновей и особенно дочерей в чувствах отвращения к дикой военщине. Одного поколения, воспитанного столь просвещенным образом, было достаточно, чтобы освободить детей от этого остатка плотоядной животности и внушить им чувство глубокого отвращения ко всему, что могло напоминать это древнее варварство. Женщины в это время были уже избирательницами и могли быть избираемы в народные представительницы. Прежде всего они добились того, что первым условием для избрания правительственных лиц стало их обещание не подавать голосов за ассигнование средств на военные издержки; всего легче удалось провести это в Германии. Но, добившись власти, более половины народных представителей совершенно забывали о своем обещании под предлогом неотложной государственной надобности в войске. Тогда-то женская молодежь сплотилась между собой и дала клятву не выходить никогда замуж за человека, которому предстояло носить оружие, и сдержала свою клятву. Первые годы существования этого союза были довольно тяжелы, даже для самих молодых девиц, и если бы это решение не было поддержано общественным ободрением, то, вероятно, не одно юное сердечко изменило бы союзу. Отвергаемые ими молодые люди далеко не были лишены личных достоинств, а военный мундир не так еще скоро потерял свое обаяние. Несколько измен, если сказать правду, все-таки было, но так как вступившие в такой союз пары с первого же дня делались предметом презрения со стороны всего общества и исключались из него, то подобные случаи встречались нечасто. Общественное мнение на этот счет сделалось очень определенным, так что было почти невозможно идти против течения.

В продолжение почти пяти лет не было, так сказать, ни одного брака, не было заключено ни одного союза, потому что все граждане обратились в солдат; так было во всех странах — во Франции, в Германии, в Италии, даже в Англии, где в двадцатом веке точно так же установлен был «налог крови». Такое явление наблюдалось во всех государствах, которые уже были готовы соединиться в общий Европейский союз по примеру Американского, но тотчас же отступали назад, как только поднимался вопрос о национальных знаменах.

Женщины продолжали стойко держаться принятого решения. Наконец на пятый год, уступая силе женской оппозиции, которая со дня на день делалась все сильнее и сильнее, представляя собой как бы стену, с каждым днем становившуюся все толще и неприступнее, народные представители всех стран, как будто движимые одним и тем же побуждением, поддержали доводы женщин. В ту же неделю в Германии, Франции, Италии, Австрии и Испании было объявлено разоружение.

Первые годы существования этого союза были довольно тяжелы

На дворе стояла весна. Никакого насильственного переворота не было, и лишь бесчисленное количество свадеб ознаменовало собой это великое решение.

Из военных учреждений оставалась теперь одна только полковая музыка, единственная хорошая сторона военного дела, которую заботливо старались сохранять. Остались также в небольшом числе народные ратники, употреблявшиеся единственно лишь ради порядка при разных торжественных случаях, когда они своим внушительным видом и ярко блестевшими на Солнце мундирами служили также и для обстановки подобных зрелищ. Впоследствии люди даже не в состоянии были понять, что военная музыка была изобретена лишь для того, чтоб удобнее было вести людей на бойню.

Несмотря на разные непоследовательности, несмотря на придирчивое отношение к ней, республиканская форма правления получила преобладающее значение среди всех других способов управления народом, хотя и она не была свободна от грубости и даже продажности некоторых политиков; однако эта форма правления не была теперь чисто демократической. Опыт убедил человечество, что между людьми не существует умственного и нравственного равенства и что гораздо лучше доверить управление совету лучших людей, чем толпе честолюбцев, только о том и думающих, чтобы пользоваться общественным настроением и народными страстями для своих собственных выгод.

Объединение народов, единство мыслей и языка повлекло за собой и единство мер и весов. Ни одна страна не противилась уже теперь полному принятию метрической системы, основанной на измерении самой нашей планеты. Всюду была в обращении одна и та же монета. Один и тот же начальный меридиан принимался всеми странами, именно меридиан Гринвичской обсерватории, в антиподах которого в полдень изменялось число месяца и недельное название дня. Парижский меридиан вышел из употребления около середины двадцатого века. Земной шар в течение нескольких веков был условно подразделен на двадцать четыре сферических двуугольника, из которых в каждом одновременно считались разные часы от 1-го до 24-го; но так как различие этого счета времени от местного поражало своей бессмыслицей и бесполезностью, то снова вошло в употребление местное время, абсолютно необходимое при астрономических наблюдениях, хотя одновременно с ним всюду считалось и всеобщее время.

Вместе с изменением языков, понятий, нравов и законов изменились и способы летосчисления. Счет годами и столетиями все еще продолжался, но христианская эра теперь была совершенно оставлена; равным образом вышли из употребления эры: мусульманская, иудейская, китайская, африканская и другие. Теперь все человечество имело один и тот же общий календарь, состоящий из двенадцати месяцев, разделенных на четверти года по три месяца в каждой или по 91 дню; в каждом из таких триместров первый месяц заключал 31 день, а остальные два по 30 дней; вместе с тем каждая из этих четвертей года состояла ровно из тринадцати недель. «День нового года» был просто праздничным днем начала года и не имел ни недельного названия, ни соответствующего числа месяца; он просто не считался в году. В високосных годах таких новогодних дней полагалось два. Счет неделями сохранился, но теперь всякий год начинался в один и тот же недельный день, именно в понедельник, и всякое число всегда соответствовало тому же самому недельному дню. Годы на всем земном шаре начинались теперь опять в старую дату, соответствующую 20-му числу марта. За эру было принято чисто астрономическое явление, именно момент совпадения декабрьского Солнцестояния с перигелием, что повторяется, как известно, через каждые 25765 лет; за начало летосчисления принят был 1248-й год старой христианской эры, на который приходилось одно из таких совпадений. Эти рациональные начала одержали наконец верх над всеми фантастическими странностями старых календарей.

Не менее важные преобразования совершились в науках, искусствах и особенно в промышленности, а также в литературе. Классификация человеческих знаний с точки зрения их внутренней ценности менялась по мере относительных успехов каждой из наук. Например, метеорология сделалась теперь точной наукой и достигла возможности делать предсказания, подобные астрономическим; так, к концу тридцатого века уже можно было предсказывать погоду с такой же достоверностью, с какою предсказывается наступление затмения или возвращение кометы.

Леса совершенно исчезли, так как были уничтожены ради земледельческих целей, а также пошли на выделку бумаги.

Величина дозволяемого законом денежного роста упала. Крупные собственники, живущие доходами с капиталов, совершенно исчезли, подобно ископаемым животным. Электричество заменило собой пар. Железные дороги и пневматические трубы еще существовали, но служили, главным образом, для товарного движения. Для путешествий же пользовались преимущественно, особенно днем, управляемыми воздушными шарами, электрическими самолетами и другими воздушными движущимися машинами.

Уже одной только возможности промышленного воздухоплавания было бы достаточно, чтобы устранить всякие границы между государствами, если бы они не были уничтожены вследствие доводов разума. Постоянные воздушные путешествия по всему земному шару неизбежно должны были привести к смешению народностей и к безусловно свободной торговле, равно как и к беспрепятственному общению в сферах умственной и нравственной. Понятно, что никаких таможен теперь не существовало.

Атмосфера была покорена человеком

Телефоноскопия давала возможность всюду непосредственно знать и видеть все самые замечательные или самые любопытные события. Театральную пьесу, играемую в Чикаго или в Париже, можно было слышать и видеть во всех городах всего мира. Теперь не только можно было слышать на всяких расстояниях, но и видеть; мало того, человеческому гению удалось даже найти средство передавать, путем действия на мозг, ощущения осязания и обоняния. Появлявшийся перед отдаленным наблюдателем образ мог при известных и исключительных условиях вполне заменять собой отсутствующее существо.

Астрономия достигла теперь своей цели — познания природы иных миров. Уже около сорокового века удалось установить частое сообщение с ближайшими из них. Всякая философия, всякая религия имели теперь в своем основании астрономические начала, т. е. созидались на истинах, доставляемых познанием Вселенной.

Физика, и в частности оптика, обогатились изобретением удивительнейших приборов. Новое вещество заменило собой стекло и привело к совершенно неожиданным для науки последствиям. Наконец были открыты новые силы природы.

Прогресс общественный шел параллельно с научным.

Машины, приводимые в действие электричеством, постепенно заменяли собой ручные станки. В то же время глубоко изменились и способы приготовления продуктов. Химический синтез достиг такой высоты, что дал возможность приготовлять искусственно сахаристые, белковые, крахмальные и жировые вещества; они извлекались из воздуха, из воды и из растений или составлялись путем наиболее выгодных сочетаний углерода, водорода, кислорода, азота и проч. в пропорциях, строго определяемых чисто научным путем. Теперь наиболее изысканные пиршества происходили не за столами, на которых дымились части трупов животных, зарезанных, задушенных и замученных, а давались в великолепных залах, убранных постоянно свежими и зелеными растениями с беспрерывно распускающимися цветами, — в залах, наполненных чистым и благоухающим воздухом, гармонически колеблемым звуками музыки. Теперь мужчины и изящные женщины не глотали с отвратительной жадностью кусков мяса разных неопрятных животных, не заботясь даже об отделении полезного от ненужного. Но еще задолго до того всякое мясо начали предварительно подвергать перегонке или дистилляции, а затем, так как животные сами состоят из элементов, заимствованных из царства растительного или животного, пища людей ограничилась только этими элементами. Обыкновенно она принималась в виде изысканных и утонченных напитков, для той же цели служили плоды, наконец, разные маленькие пирожки и питательные шарики, из которых организм извлекал все элементы, необходимые для обновления тканей, так что зубы и рот избавлены были теперь от грубой обязанности жевать. А между тем электричество и Солнце неустанно производили анализ и синтез воздуха и воды.

Начиная с пятидесятого века, нервная система человека подверглась утонченному развитию в самых неожиданных отношениях. Женский мозг по-прежнему оставался несколько менее обширным, чем мужской, и по-прежнему продолжал мыслить несколько иначе. Благодаря своей крайней чувствительности, он быстро воспринимал внешние впечатления и отвечал на них прежде, чем успевало созреть полное соображение в самых глубоких его клеточках. Женская голова по-прежнему оставалась меньше мужской, с менее широким лбом; но она так изящно сидела на грациозной гибкой шее, необыкновенно красиво отделявшейся от плеч и всего гармонически-стройного туловища, что теперь женщины более чем когда-либо вызывали удивление мужчин как общим своим видом, так, в особенности, нежностью своего взгляда, чарующею прелестью улыбки и роскошью почти воздушных, волнистых и вьющихся волос.

К сотому веку христианской эры Земля населена была одним только племенем людей довольно низкого роста и белокурых, в котором антропологи, пожалуй, могли бы открыть признаки англо-саксонской расы с одной стороны и китайского племени с другой.

Человечество с каждым веком приближалось все к большему и большему единству: на всем земном шаре жило одно племя людей, слышались звуки одного и того же языка; весь мир находился под одним общим управлением; во всем мире была одна только религия, представлявшая собой астрономическую философию; все официальные религиозные системы совершенно исчезли, и в человеческих сердцах говорил лишь один и тот же голос просвещенного сознания и чуткой совести. При таком единстве во всем древние антропологические различия совершенно исчезли, так что теперь не встречалось больше ни конусообразных, ни плоских голов, ни фанатически верующих, ни слепо все отрицающих. Прежние религии исчезли, не достигнув познания Непостижимого Существа. Человеческая мысль не в состоянии познать непознаваемое.

Никаких других существ, которые бы заменили человеческий род, или получили бы господство над ним, не возникло на Земле. Когда древние поэты предсказывали, что человек, беспредельно совершенствуясь во всем, приобретет наконец крылья и будет летать по воздуху при помощи своей лишь мышечной силы, они, очевидно, не позаботились изучить основные начала строения человеческого тела и совершенно забывали, что для того, чтобы одновременно иметь и руки, и крылья, человек должен бы был принадлежать к совершенно иному зоологическому порядку существ, обладающих шестью конечностями и не встречающихся на нашей планете; а между тем он произошел от четвероногих животных, строение которых постепенно преобразовывалось и видоизменялось. Но если человек не приобрел новых естественных органов, то приобрел искусственные, не считая глубокого видоизменения своего существа в психическом отношении. Он научился теперь держаться на воздухе, парить в небесных высотах, пользуясь для этого легкими приборами, приводимыми в движение электричеством, так что атмосфера теперь столько же принадлежала ему, как и всякого рода птицам. Очень вероятно, что если бы какой-нибудь род больших летающих существ оказался в состоянии, путем векового развития своих наблюдательных способностей, приобрести мозг, напоминающий хотя бы самый первобытный человеческий, то он не замедлил бы получить преобладание над человечеством и заменить наш род другим крылатым родом существ того же зоологического типа четвероногих или двуногих. Но большое притяжение Земли всегда препятствовало крылатым видам животных достигнуть подобного органического развития, и таким образом усовершенствованное человечество продолжало оставаться господином этого мира.

В то же время и животное население земного шара, изменяясь из века в век, сделалось совершенно другим. Дикие звери, например львы, тигры, гиены, пантеры, слоны, жирафы, кенгуру, равно как и киты, кашалоты, тюлени теперь совсем вывелись. То же самое произошло и с древними хищными птицами.

Люди постепенно приручили те виды животных, какие были для них полезны, и уничтожили вредных, так что сделались полными хозяевами земного шара. Владения природы постепенно сокращались и отступали перед победоносным шествием цивилизации. Наконец, вся поверхность планеты превратилась в один сплошной сад, безраздельно принадлежавший всему человеческому роду; содержание его и возделывание велось теперь рационально, с мудрой предусмотрительностью, научно; теперь уже не случалось наблюдать плодовых деревьев, покрывшихся цветами раньше, чем прекратились весенние заморозки; виноградников, опустошенных градом; хлебов, поваленных и смятых бурей; селений, наводненных разлившимися реками; дождей или засух, уничтожающих урожаи, и человеческих существ, умирающих от голода и холода.

На Земле теперь наступило царство Разума, и сама она обратилась в сплошной рай.

 

II. МЕТАМОРФОЗЫ

Около двухсотого века христианской эры род человеческий освободился от последних остатков дикости и животности, так долго не покидавших его. Нервная чувствительность его достигла необыкновенного развития. Древние шесть чувств: зрение, слух, обоняние, вкус, осязание и чувство бытия постепенно развивались и брали верх над грубыми первобытными ощущениями, пока не достигли наконец удивительной тонкости. Путем изучения электрических свойств, обнаруживаемых живыми существами, создано было, так сказать, седьмое чувство — электрическое, и всякий человек обнаруживал теперь в большей или меньшей степени и силе способность производить притяжение и отталкивание как на тела живые, так и на неодушевленные; способность эта зависела от темперамента и других причин и проявлялась весьма неодинаково. Но преобладающее значение между всеми этими чувствами имело восьмое чувство, игравшее величайшую роль во взаимных отношениях людей; это было, без сомнения, чувство психическое, делавшее возможным душевное общение между людьми на расстоянии.

Предвиделось также возникновение двух других чувств, но оба они подверглись роковой задержке в своем развитии, так сказать, при самом своем рождении. Первое из них относилось к возможности видеть ультрафиолетовые лучи солнечного спектра, столь ощутимые при разных химических процессах, но совершенно невидимые для человеческого глаза. К сожалению, все упражнявшиеся в различении этих лучей почти совсем ничего не приобретали в смысле новой силы, но много теряли в прежних своих зрительных способностях. Второе чувство имело целью способность ориентироваться в пространстве, но также не привело к заметным успехам, несмотря на все исследования по приложению земного магнетизма.

Тем не менее земные люди не дошли до возможности закрывать уши, чтобы не слышать надоедливых разговоров, подобно тому, как мы можем по произволу закрывать свои глаза, а между тем во вселенной есть такие привилегированные миры, где уши обладают этой завидной способностью закрываться по произволу. Что делать, наша несовершенная организация роковым образом противится многим желательным улучшениям.

Открытие новой периодичности в женских яичниках в течение некоторого времени произвело возмущающее влияние на число обычных рождений и грозило изменить соразмерность в отношении между появлением на свет мальчиков и девочек, так как можно было опасаться, что теперь будут рождаться исключительно мальчики. Равновесие могло восстановиться только вследствие глубокого изменения в обществе. Оказалось, что во многих странах светские женщины почти совсем перестали быть матерями, предоставив эту обязанность и возложив все бремя материнства, считавшегося не совместимым с ложно понимаемым женским изяществом, на женщин простого народа и сельского населения. Это было естественным последствием крайней роскоши утонченной и извращенной цивилизации.

Ознакомление с явлениями гипноза дало возможность с большой выгодой заменить старые, нередко совершенно варварские и бессмысленные приемы медицины, фармацевтики и даже хирургии способами гипнотическими, магнетическими и психическими. Телепатия, то есть общение между людьми на расстоянии, сделалась предметом обширной и весьма плодотворной науки.

Вместе с родом человеческим преобразилась и обитаемая им планета. Промышленная деятельность была очень оживлена, но ограничивалась производством эфемерных предметов. В тридцатом веке море было подведено к самому Парижу посредством широкого канала, так что электрические корабли из Атлантического океана, а также и из Тихого, проходившие через Панамский канал, приставали теперь на набережной у аббатства Сен-Дени, за которое далеко простиралась теперь к северу великая французская столица. Теперешние суда тратили лишь несколько часов на переход от аббатства Сен-Дени до Лондонского порта, и очень многие путешественники еще пользовались ими, несмотря на правильные воздушные сообщения, а также несмотря на соединительный туннель под Ла-Маншем и мост над ним. За пределами Парижа царила такая же оживленная деятельность. Морской канал соединял между собой Атлантический океан и Средиземное море от Бордо до Нарбона и таким образом делал совершенно ненужным длинный обходный путь через Гибралтарский пролив. С другой стороны металлическая труба, по которой непрерывно сновали поезда, приводимые в движение воздухом, соединяла Иберийскую республику (древние Испанию и Португалию) с западной Алжирией (древний Марокко). Париж и Чикаго имели в это время по девять миллионов жителей, Лондон — десять, а Нью-Йорк — двенадцать миллионов. Постоянно продолжая свое движение к западу по все более и более расширявшемуся кругу, Париж продвинулся тогда до слияния Сены с Марной, далее прежнего Сен-Жерменского предместья. Все большие города продолжали разрастаться за счет селений и деревень; земледельческие работы производились электрическими машинами; из воды морей в громадном количестве добывался водород; речные водопады и морские приливы состояли теперь на службе человечества, и их сила передавалась на большие расстояния, служа для освещения и приведения в действие машин. Солнечная теплота, запасенная летом, правильно распределялась зимой, благодаря чему резкость времен года почти исчезла, особенно с тех пор, когда устроены были почти бездонные колодцы, проводившие на поверхность земного шара теплоту, скрытую внутри его и казавшуюся неистощимой.

Их столица простиралась от Бордо до Тулузы

Но что значит тридцатый век в сравнении с сороковым, сотым и двухсотым! Известна легенда об арабе, рассказываемая одним путешественником тринадцатого века, не имевшим, впрочем, никакого понятия о продолжительности многовековых периодов в естественной истории Земли.

— Проезжая однажды, — рассказывает он, — через один очень древний и перенаселенный город, я обратился к одному из его жителей и спросил, давно ли основан этот город. «Разумеется, — отвечал тот, — это очень богатый и могущественный город, но мы не знаем, с какого времени он существует, да и наши предки знали не больше нас». Через пять веков мне вновь пришлось проезжать через эту местность, и я не мог заметить здесь никаких признаков города. Я увидал крестьянина, вязавшего снопы среди поля, раскинувшегося на месте древнего города, и спросил его, давно ли разрушен бывший здесь город. «Вот так действительно странный вопрос, — отвечал он. — Эта земля никогда не была ничем другим и всегда оставалась такой, как теперь.» «Но разве не было здесь в древние времена великолепного города?» «Никогда, — отвечал он, — по крайней мере, насколько нам это известно, ничего подобного здесь не было, да и отцы наши никогда ни о чем таком не упоминали». Еще через пятьсот лет при моем возвращении я нашел эту местность занятой морем; на берегу его расположилась на отдых артель рыбаков; я спросил у них, давно ли земля эта затоплена морем. «Ты, кажется, человек вполне зрелых лет, а задаешь такие странные вопросы. Это место всегда было таким, как теперь». Через новые пятьсот лет я еще раз возвратился сюда. Моря не было уже и следа. Навстречу мне попался один человек, случайно оказавшийся в этой пустынной местности. Я спросил его, давно ли произошла здесь такая перемена, и он мне дал такой же ответ, какие я получал и раньше… Наконец, после нового промежутка времени, равного предыдущим, я возвратился сюда в последний раз и вновь встретил здесь цветущий город, еще более многолюдный и более богатый всякого рода памятниками, чем первый, виденный мной город. И когда я хотел узнать о времени его возникновения, жители его мне отвечали: начало его теряется в глубочайшей древности; мы не знаем, сколько времени он существует на свете, да и отцы наши в этом отношении знали не больше нас.

Не представляет ли этот красноречивый пример того, насколько коротка человеческая память, насколько тесен наш горизонт как в пространстве, так и во времени? Все мы склонны думать, что Земля всегда была такой, как теперь; лишь с большим трудом мы можем представить себе те вековые изменения, которым она подвергалась; громадность этого времени точно так же подавляет нас, как беспредельность пространства, открываемая нам астрономией.

А между тем все изменяется, все преображается. И вот наступил наконец день, когда Париж, этот центр притяжения для всех народов, лишился своего лучезарного света и перестал светить миру.

После того, как западноевропейские народы слились в один Общий Европейский Союз, завершилось образование Русского государства, простиравшегося от Петербурга до Константинополя; оно довольно долгое время служило оплотом Западной Европы от нашествия китайцев, которые теперь имели уже многолюдные города на берегах Каспийского моря. Но с постепенным развитием человечества древние национальности исчезали. Одни и те же причины последовательно разрывали и уничтожали знамена разных европейских народов — французов, англичан, немцев, итальянцев и иберийцев; сообщение между Востоком и Западом, между Европой и Америкой становилось все легче и удобнее, так что море перестало служить препятствием для людей двигаться в том же направлении, как и Солнце. Промышленная деятельность предпочитала теперь истощенным землям Западной Европы новые земли обширного американского материка, и уже с двадцать пятого века центр цивилизации переместился на берега Мичигана, в эти новые Афины с девятью миллионами жителей, как и в Париже. Но постепенно прекрасная французская столица последовала примеру своих великих предшественниц — городов: Рима, Афин, Мемфиса, Фив, Ниневии и Вавилона. Впрочем, в ней долго еще сосредоточивались громадные богатства и всякие средства к жизни, равно как и разные другие сильные приманки.

Домашняя телефоноскопия

Иберия, Италия, Франция мало-помалу совершенно опустели; древние города их лежали в развалинах среди обширных и безлюдных пустынь. Лиссабон давно исчез, разрушенный атлантическими волнами; Мадрид, Рим, Неаполь, Флоренция обратились в груды развалин; Париж, Лион, Марсель, хотя несколько позднее, постигла та же судьба. Типы людей и их языки подверглись таким переменам, что никакой этнолог или лингвист не могли бы разобрать, какую связь имели они с далеким прошедшим. Европа переселилась на другой берег Атлантики, а Азия перешла в Европу. Китайцы в числе целого миллиарда наводнили собой всю Западную Европу. Смешавшись с англо-саксонской расой, они до некоторой степени создали новую породу людей. Их главная столица простиралась подобно бесконечной улице по обоим берегам канала, соединявшего собой два моря, от Бордо до Тулузы и Нарбоны. Тех причин, которые обусловили основание Лютеции на одном из островов Сены и постепенно развили древний город паризийцев до блестящей мировой столицы двадцать четвертого века, уже не существовало больше, а вместе с исчезновением условий, зажегших этот великий светоч мира, должен был погаснуть и он. Торговля и промышленность перешли теперь, как в отдаленные века, вновь на Средиземное море и на великие океанские пути, причем канал, соединяющий два моря, сделался мировым торжищем и рынком.

Все народы, называвшие себя новейшими, исчезли подобно древним. Франция перестала существовать в двадцать восьмом веке, прожив на свете около четырех тысяч лет; Германия погибла в тридцать втором веке; Италия — в двадцать девятом, Англия распространилась по всему земному шару и овладела всеми океанами. Древняя Европа представляла теперь взору и мысли путешественника те же зрелища, как равнины Ассирии, Вавилона, Египта и Греции в XVIII-м и XIX-м столетиях. Прежняя воинственная слава уступила мирному умственному развитию и совершенствованию.

Морские берега на юге и западе Франции были ограждены большими плотинами от наводнений, но что касается северо-западных и северных берегов, то они были запущены и оставлены без внимания вследствие отлива населения отсюда на юг и юго-запад. Медленное и постоянное понижение материков и береговых стран, замеченное еще со времен Юлия Цезаря, опускало прежние равнины под океанские волны, так что Ла-Манш постепенно расширялся и размывал берега, начиная от Гавра до мыса Эльдера, а так как голландские плотины теперь были заброшены, то океан наводнил всю Голландию, Бельгию и север Франции. Амстердам, Утрехт, Роттердам, Антверпен, Брюссель, Лилль, Амьен, Руан один за другим постепенно погрузились в море, и теперь корабли носились над ними по волнам, поглотившим их развалины.

Цивилизация конца девятнадцатого века

Париж, долгое время служивший морским портом и представлявший потом часть морского берега, в один несчастный день увидел, что океан поднялся до высоты башен древнего храма Нотр-Дам и залил своими беспощадными волнами всю эту достопамятную равнину, на которой в течение стольких лет решались судьбы всего земного шара.

Да, Парижа, этого прекрасного Парижа не было теперь больше на свете!

Нет больше Парижа!

Постепенно берега древней Франции изрезались в разных направлениях заливами, образовав множество полуостровов. Продольная линия этой провинции Объединенной Европы, провинции, заменившей собой древнюю исчезнувшую Францию, шла в направлении от Кельна к каналу двух морей. В это время город Париж, как и вся Франция уже совершенно изгладились из истории нашей планеты.

Естественная история Земли считается не пятисотлетними периодами, как считал ее араб тринадцатого столетия, легенду о котором мы только что напомнили читателю. Если даже удесятерить этот период, то и тогда его едва лишь будет достаточно, чтобы за это время могли заметным образом обнаружиться изменения в очертаниях земных материков, потому что какие-нибудь пять тысяч лет не более как рябь на океане веков. Не менее как десятками тысячелетий нужно считать время, чтобы заметить, как одни материки опустятся на дно морей и как другие земли вынырнут из морских бездн на свет божий, вследствие вековых изменений в уровне земной коры, толщина которой и плотность изменяются, смотря по местности, и давление которой на мягкое еще и подвижное ядро служит причиной колебательного движения даже обширных стран. Небольшого изменения равновесия, незначительного качательного движения менее чем в 50 сажен, при диаметре земного шара в 12 тысяч верст, достаточно, чтобы все лицо земли изменилось до неузнаваемости.

И если мы будем измерять историю земли не периодами в десять, двадцать или даже тридцать тысяч лет, но, например, промежутками по сотне тысяч земных лет, то заметим, что за каждый десяток таких промежутков, то есть в течение миллиона лет поверхность земного шара подвергалась многократным видоизменениям преимущественно в известных местностях, где особенно сильно проявлялась деятельность внутренних и внешних сил.

Заглядывая в будущее за один или за два миллиона лет, мы оказываемся свидетелями поразительного и чудесного прилива и отлива в предметах и существах. В течение этих десяти или двадцати тысяч веков сколько раз океан покрывал своими волнами древние города, в которых жили некогда люди! Сколько раз твердая земля, девственно чистая и обновленная, выступала вновь из бездн всемирного океана! И все такие великие преобразования совершались незаметно с крайней медленностью.

Постоянно, безостановочно, не зная ни срока, ни отдыха, изменялось географическое очертание берегов, море занимало место твердой земли, а земля многократно выступала из глубин морских. Наша планета для своего историка представилась наконец в виде совершенно нового мира. Все изменилось: материки, моря, географические очертания, племена людей, языки, сердца, тела и души, чувства и мысли — одним словом — все. Франция скрылась под водой, дно Атлантического океана выступило наружу, образовав новый материк; часть Соединенных Штатов Америки исчезла; образовался новый материк на месте Океании; Китай очутился на дне моря; смерть заменила собой жизнь, а жизнь заняла место смерти; и все то, что некогда составляло славу и величие народов, было навеки забыто. Если бы теперешнее человечество переселилось на планету Марс, оно оказалось бы там в лучшем положении, чем чувствовал бы себя кто-нибудь из нас, возвратившись на Землю по истечении такого промежутка времени.

 

III. «СУЕТА СУЕТ»

Среди вековых видоизменений своей планеты человечество продолжало развиваться и совершенствоваться, потому что стремление к совершенству составляет для него верховный закон, и начиная с возникновения жизни на Земле до того дня, когда условия обитаемости земного шара стали ухудшаться, все живые существа не переставали развиваться, достигая все большей красоты, все большего совершенства и разнообразия своих способностей и органов своего тела.

Мужчины достигли такой высоты умственного развития, при которой они могли жить в мире и спокойствии. Они поняли наконец, что счастье заключается в умственной жизни, что в учении душа наша находит наибольшее удовлетворение, что взаимная любовь есть солнце человеческих сердец, а жизнь так коротка; и все были счастливы, радуясь возможности свободно мыслить и не заботясь о приобретении богатства, которого все равно не унесешь с собой.

Женщины достигли полного совершенства в красоте; их стан сделался тоньше и изящнее, так что совершенно освободился от грубой полноты эллинских форм; их кожа получила необыкновенную белизну и прозрачность; их глаза стали светиться задумчивым светом тихой мечтательности; их волосы сделались шелковистыми и изменили свой цвет, так что теперь не встречалось больше ни совершенно черных, ни резко рыжих волос, и преобладающим цветом сделался светло-каштановый с красноватым оттенком, напоминающим горячие лучи заходящего солнца, умеряемые тенями и гармоническими отражениями. Прежние чисто звериные челюсти совершенно изменились, округлились, уменьшились, подались назад, так что завершавший их маленький рот достиг необыкновенного изящества и красоты. При виде улыбки, скользившей по этим прелестным губам, при виде этих жемчужных, ослепительной белизны зубов, вставленных в нежно-розовые десны, теперь никто не мог понять, каким образом мужчины минувших веков могли целовать в уста ужасных женщин того времени с такими чисто звериными зубами, понятие о которых можно получить, осмотрев коллекции женских черепов в одном из этнографических музеев. Казалось, что теперь живет на свете совершенно иное человеческое племя, бесконечно возвысившееся во всех отношениях над древним человечеством, представителями которого считались Аристотель, Кеплер, Виктор Гюго, Фрина, Диана Пуатье и Паулина Боргезе.

Благодаря успехам, достигнутым в области физиологии, а также большей заботе о здоровье и борьбе с заразными болезнями, благодаря общему благосостоянию и большей просвещенности народа, продолжительность человеческой жизни увеличилась, так что нередко попадались старики, дожившие до ста пятидесяти лет. «Попрать смерть» людям не удалось, но они нашли средство не стареть и сохранять юношеские способности даже с переходом за сотую годовщину своего рождения.

Весь земной шар, вся эта третья планета представляла теперь единое и нераздельное отечество человеческого рода, озаряемое ярким светом разума, и продолжала носиться по безднам пространства Вселенной, исполняя свое великое назначение в том беспредельном и стройном хороводе мировых существ, которыми она наполнена.

Внутренняя теплота земного шара, солнечные свет и тепло, магнитная сила Земли, атмосферное электричество, межпланетное притяжение, психические силы человеческой души, неведомые силы, управляющие судьбой существ и вещей — все это сделалось достоянием науки, и вся энергия этих сил обращена была на пользу человека. Умственные достижения человечества и торжество его над природой ограничивались лишь пределами его разума и способностей, которые в действительности далеко не обширны, особенно если сравнить их с дарованиями некоторых внеземных существ. Но у каждой планеты своя судьба, своя сфера развития; и Земля теперь достигла наибольшего развития всех своих сил и способностей, дошла до пределов, перейти которые она не в состоянии.

Все это великое поступательное движение человечества, все его многовековое развитие, медленно и постепенно достигнутое беспрерывным трудом в течение многих миллионов лет, должно было по неисповедимым и таинственным законам, управлявшим земным человечеством, подняться до вершины той кривой линии, по которой оно шло, достигнуть своего апогея и здесь остановиться.

Геометрическая кривая, посредством которой мы можем мысленно представить себе историю человеческого рода, начала теперь понижаться, как прежде шла все вверх. Начавшись с нуля, с первобытной мировой туманности, пройдя через все ступени развития чисто планетного, а затем биологического и антропологического, она достигла лучезарной высоты, а затем снова начала опускаться, пока наконец не потерялась во мраке вечной ночи.

Да, весь этот прогресс, все это знание, все благоденствие, вся «слава мира сего» должна была в один несчастный день заснуть последним сном, погрузиться в полное забвение, так как и самой истории Земли суждено было безвозвратно и навеки погибнуть. Было время, когда жизнь на Земле началась, и пришло время, когда она должна была погаснуть. Было время, когда появилось на горизонте бесконечности солнце человеческого разума, предшествуемое зарей надежды; затем во всем своем царственном блеске оно достигло меридиана, после чего стало склоняться к западу, пока наконец не скрылось вновь под горизонтом, погрузившись во мрак безрассветной ночи, за которой уже не последовало нового дня.

Для чего же нужна была вся эта слава, вся эта борьба, все эти победы, если свету и жизни суждено было погибнуть?

Все должно было исчезнуть, и одной лишь смерти дано было стать верховною владычицей мира. Смотря на тесное сельское кладбище, думали ли вы когда-нибудь о том, каким образом это маленькое пространство могло вместить в себя целые поколения людей, наполнявших его в продолжение многих веков? Человек уже существовал на Земле до последней ледовитой эпохи, прекратившейся двести тысяч лет тому назад, так что древность пребывания его на Земле простирается по крайней мере до двухсот пятидесяти тысяч лет. Между тем письменная история его началась только вчера. В самом Париже находили отточенные и отшлифованные кремни, указывавшие на присутствие человека на берегах Сены задолго до того, как началась история древних галлов. Парижане конца девятнадцатого века попирали своими ногами священную землю, состоявшую из праха их предков, живших здесь более чем десять тысяч лет тому назад. Что осталось от всех этих существ, кишевших подобно муравьям на этом мировом распутье? Что осталось от римлян, от греков, от египтян, от азиатских народов, царивших над миром многие века? Что осталось от тех тысяч миллионов людей, которые жили раньше нас? Осталась ли от них хоть одна щепоть праха?

Итак, настало наконец время, когда вместе с изменением условий земной жизни к худшему само человечество перестало совершенствоваться и двигаться вперед, когда оно пошло, так сказать, под гору и стало клониться к упадку.

Внутренняя теплота земного шара, еще очень значительная в девятнадцатом веке, хотя и тогда она не оказывала уже никакого действия на температуру земной поверхности, которая зависела исключительно лишь от Солнца, стала уменьшаться, и дело дошло до того, что Земля совершенно и окончательно потеряла всю свою внутреннюю теплоту. Это охлаждение не оказало, однако, непосредственного влияния на физические условия земной жизни, которая по-прежнему оставалась в зависимости от солнечной теплоты и от окружающей Землю атмосферы. Таким образом, охлаждение внутренности Земли не могло повлечь за собой конца мира.

Точно так же незаметно, из века в век, поверхность земного шара становилась все ровнее и ровнее. В то же время наша планета старела быстрее, чем Солнце. Она лишалась необходимых условий своей жизнеспособности гораздо быстрей, чем лучезарное дневное светило теряло присущую ему силу испускать свет и тепло.

Этот цикл планетной жизни находится в полном согласии со всем тем, что нам известно в настоящее время о Вселенной. В самом деле, мы уверены, что Вселенная устроена разумным образом, что миры и обитающие на них существа имеют некоторое определенное назначение; мы полагаем, что наиболее значительные тела Солнечной системы должны существовать на свете дольше, чем малые из них, что, следовательно, жизнь планет не в одинаковой степени зависит от Солнца, хотя вся она висит на его лучах, и не должна продолжаться столько же времени, как жизнь самого центрального светила. И непосредственное наблюдение подтверждает вообще такой взгляд на Вселенную. Земля, это погасшее Солнце, охладилось быстрее, чем наше лучезарное светило; громадный Юпитер находится еще в своей первичной эпохе; Луна, представляющая меньшее тело, чем Марс, дальше его ушла по пути своей звездной жизни, и, может быть, достигла уже конца; Марс меньше Земли и дальше продвинулся по пути развития, чем Земля, но меньше, чем Луна. В свою очередь, наша собственная планета должна завершить свой жизненный цикл раньше Юпитера и равным образом раньше, чем погаснет окончательно Солнце.

Действительно, обратим внимание на сравнительную величину Земли и других планет. Юпитер в одиннадцать раз больше нашего шара в диаметре, Солнце же почти в десять раз больше Юпитера. Диаметр Сатурна в девять раз превышает земной. Поэтому нам кажется совершенно естественным, что Юпитер и Сатурн проживут дольше, чем наша планета, чем Венера, Марс или Меркурий — все эти пигмеи небесного населения.

События шли в самом деле согласно с этими заключениями нашего разума и земной науки. Много разных ловушек и западней расставлено в беспредельном пространстве, и тысячи опасностей всякого рода ожидали нашу планету в ее странствиях по безднам неба; она могла столкнуться с кометами, с темными или, напротив, пылающими небесными телами, с беспредельными туманностями и тому подобным; но ей не суждено было умереть скоропостижно. Ее ожидала старость и естественная смерть, как это бывает и со множеством других существ.

Постепенное просачивание вод во внутренность земного шара по мере того, как первоначальная теплота этого шара терялась в пространстве, привело к тому, что почти через восемь миллионов лет количество воды, участвующее в кругообороте на земной поверхности, уменьшилось на три четверти. Обширные океаны прежних времен исчезли. Земная кора, бывшая прежде тонкой и подвижной, постепенно утолщалась, и несмотря на внутреннее давление, весь земной шар обратился в сплошное твердое тело. С этих пор прекратились всякие колебания земной поверхности, сделавшейся теперь вполне прочной и устойчивой. Последние моря расположились вдоль тропиков. Полярные страны теперь уже сплошь были закованы никогда не тающими льдами. Те обширные местности, где в древности были расположены цветущие города:

Вавилон, Ниневия, Экбатаны, Фивы, Мемфис, Афины, Рим, Париж, Лондон, Нью-Йорк, Чикаго и множество других очагов цивилизации, распространявших вокруг себя столько света и жизни, обратились теперь в громадные пустыни, на которых не было ни одной реки, которых нигде не касалось животворное море. Постепенно все человечество собралось в тропическом поясе Земли, еще орошаемом потоками воды, омываемом волнами морей и изобилующем внутренними озерами. Гор, этих сгустителей водяного пара в воду и снег, в это время уже не существовало.

По мере того, как количество воды уменьшалось, дожди делались все более и более редкими, источники пересыхали, и количество водяного пара в воздухе становилось все меньше и меньше, а вместе с тем растительность на Земле меняла свой вид. Листья растений увеличивались в размерах и объеме, корни удлинялись, ища всеми средствами влаги, столь необходимой для их существования. Те из видов, которые не могли приспособиться к новым условиям, постепенно исчезали совсем. Другие же подверглись глубоким видоизменениям. Ни одно из деревьев, ни одно из известных прежде растений нельзя было теперь признать. Оставались без изменения только одни из простейших тайнобрачных.

То же самое происходило и в животном царстве. Формы всех живых существ значительно изменились; древние дикие породы или исчезли, или сделались домашними. Уменьшение воды видоизменило способ питания как травоядных, так и плотоядных животных. Новейшие их виды, представлявшие видоизменение прежних, продолжавших еще существовать, сделались меньше по размерам, стали не столь мясисты как прежде и, напротив, с более толстыми и твердыми костями. Так как число растений значительно уменьшилось, то углекислота воздуха поглощалась теперь в меньшем количестве, и содержание ее в атмосфере пропорционально увеличилось. Что касается человеческого рода, то преобразование его было так велико и глубоко, что теперь с изумлением, почти не веря своим глазам, рассматривали в геологических музеях образчики ископаемых людей от двадцатого до сотого века, с их страшными зверскими зубами, с их грубыми органами; теперь едва могли верить, что столь неуклюжие организмы действительно принадлежали предкам нынешнего, скорее духовного, чем телесного человека.

Несмотря на истекшие миллионы лет, Солнце изливало еще на Землю почти то же самое количество тепла и света; по крайней мере количество это не уменьшилось более, чем на одну десятую. Дневное светило сделалось как будто несколько желтее и немного меньше.

Луна все еще обращалась около Земли, но только медленнее. Она постепенно удалялась от нашего шара, и видимые размеры ее тоже уменьшились. Что же касается Солнца, то уменьшение его произошло вследствие действительного сокращения и сжатия этого великого светила. В то же время и вращательное движение Земли стало замедляться. Это троякое явление — уменьшение скорости вращательного движения земного шара, удаление от нас Луны и удлинение лунного месяца было следствием трения приливных волн о твердую землю, действующего до некоторой степени подобно узде. Если бы Земля и Луна, а равным образом и океаны с их приливами могли существовать неопределенно долго, то вычисление позволяет нам предсказать такую эпоху, когда вращение нашей Земли замедлилось бы настолько, что сутки, наконец, сделались бы равными месяцу, тоже в свою очередь удлинившемуся, так что в солнечном году было бы не более пяти суток с четвертью. Тогда и Земля представляла бы Луне постоянно одну и ту же часть своей поверхности. Но такое изменение в положении вещей потребовало бы не менее ста пятидесяти миллионов лет. Период же времени, который прожила Земля к рассматриваемой нами эпохе, именно десять миллионов лет, представлял только пятнадцатую часть этого громадного числа веков; поэтому продолжительность вращения Земли вместо того, чтобы быть в семьдесят раз больше, чем в двадцатом столетии, была лишь в четыре с половиною раза длиннее, и сутки заключали в себе около ста десяти часов.

Беспощадное Время продолжало свое дело

Такие длинные дни позволяли Солнцу в течение долгого времени нагревать земную поверхность; но теплота эта производила плодотворное действие лишь в тех странах, на которые она падала прямо, то есть в экваториальном поясе между обоими поворотными кругами.

Внешний вид человека, его питание, дыхание, органические отправления, телесная и духовная жизнь, его понятия, суждения, его религия, наука, язык — все это глубоко изменилось. От прежнего человека, можно сказать, не осталось почти ничего.

 

IV. ОМЕГАР

Холод становился все сильнее и сильнее. Наступила как будто вечная зима, несмотря на то что Солнце продолжало еще светить. Все животные и растения, как они ни приспосабливались к новым условиям, сделались несчастными и жалкими и уже перестали бороться за свое существование, как будто поняв, что они все равно осуждены на уничтожение.

Население Земли, когда оно было еще распространено на целой половине земного шара, стало постепенно уменьшаться и с десяти миллиардов уменьшилось до девяти, до восьми, до семи миллиардов. Затем, по мере того как обитаемая часть Земли становилась все меньше, сосредоточиваясь близ экватора, оно стало убывать еще быстрее, а в то же время сделалась короче и сама человеческая жизнь. Настал день, когда на всей Земле осталось лишь несколько сотен миллионов человек, рассеянных группами вдоль экватора и способных поддерживать свою жизнь искусственно — путем прилежной и строго научной индустрии.

Все вымерли от голода и холода

Еще позднее, еще ближе к концу осталось только две группы из нескольких сотен человеческих существ, обитавших в последних промышленных столицах. На всем остальном пространстве земли род человеческий исчез от изнурения, от постепенного истощения и вырождения, действовавшего медленно, но неумолимо из века в век, вследствие недостатка годного для дыхания воздуха, равно как и отсутствия достаточного питания. Здесь последние отпрыски человечества снова впали в варварское полудикое состояние и прозябали подобно древним дикарям, каким-нибудь эскимосам, а потом все вымерли, наконец, от холода и голода. Два древних очага цивилизации, продолжавшие еще существовать на Земле, хотя точно так же постепенно вымиравшие, могли жить лишь ценой страшных усилий и постоянной борьбы промышленного гения с беспощадной природой.

Последние обитаемые места земного шара находились в двух соседних местностях на экваторе, именно в двух обширных долинах, представлявших дно древних, давно пересохших морей; долины эти, впрочем, не были глубоки, так как теперь вся земля почти всюду была совершенно плоской и ровной. Нигде не видно было ни гор, ни отдельных вершин, ни оврагов, ни диких горных ущелий, ни лесистых долин, ни обрывов и пропастей. Все было плоско, все было ровно. Реки и моря исчезли совсем. Но так как с уменьшением количества воды на Земле уменьшалась и сила метеорических явлений — дождей и ливней, то глубокие впадины последних морей не были засыпаны и выровнены совершенно, и когда моря совсем пересохли, то после них остались сравнительно неглубокие долины, свидетельствовавшие о древнем устройстве земного шара. В глубине этих долин встречалась еще местами влажная и промерзлая почва, но уже никакого кругооборота воды в атмосфере, так сказать, не существовало, и последние реки обратились в подземные потоки, сделавшиеся невидимыми, подобно кровеносным жилам в человеческом теле.

Благодаря отсутствию водяного пара в воздухе небо оставалось постоянно чистым, безоблачным; не было ни дождей, ни снега. Солнце, не столь яркое и не столь горячее, как некогда прежде, сияло на небе, подобно исполинскому топазу, освещая мир желтыми лучами. Цвет неба напоминал собой скорее зеленоватый оттенок моря, чем темную лазурь прежних земных небес. Кислород и азот воздуха отчасти оказывались теперь в связанном состоянии, соединившись с горными породами и образовав особые окислы и азотистые соединения; а содержание углекислоты в нем мало-помалу увеличивалось, так как с уменьшением количества воды растительность становилась все слабее и реже, а вместе с этим уменьшилось поглощение и углекислоты. Атмосфера сделалась менее обширной, и слой воздуха становился все тоньше и тоньше. Между тем масса Земли из века в век постепенно увеличивалась от непрестанного падения болидов, падающих звезд и небесных камней, так что атмосфера, хотя и значительно уменьшившаяся в размерах, сохраняла ту же самую плотность и оказывала почти такое же давление, как и раньше.

Замечательно, что против всякого ожидания количество снега и льда по мере охлаждения земного шара стало уменьшаться; но это было совершенно естественно, потому что причина охлаждения заключалась в отсутствии водяного пара в атмосфере, и такое постепенное уменьшение содержания пара находилось в зависимости от сокращения поверхности морей на Земле. По мере того, как воды проникали внутрь земного шара, предохранительная оболочка Земли, состоящая из слоя невидимого водяного пара, постепенно теряла свое великое для земной жизни значение, и наконец наступило время, когда получаемая от Солнца теплота ничем больше не задерживалась на Земле и беспрепятственно терялась в пространстве, по мере того, как получалась нашей планетой; она падала как будто на зеркало, совершенно лишенное способности нагреваться.

Таково было состояние земного шара. Последние представители человеческого рода могли пережить все эти великие физические перемены, лишь благодаря гению промышленного искусства, который в свою очередь умел все видоизменять в пользу человечества. Последние усилия его были направлены на то, чтобы по возможности продолжать добывание питательных веществ из воздуха, из подземных вод, из растений и заменить исчезнувший предохранительный воздушно-паровой покров сооружением громадных стеклянных крыш на больших пространствах. Необходимо было всячески задерживать солнечные лучи и по возможности уменьшать их потерю в пространстве. Запасать же солнечное тепло можно было в большом количестве, потому что Солнце изо дня в день ярко горело на небе; ни малейшее облачко не омрачало его блеска, а между тем дни теперь были страшно долги и тянулись целых пятьдесят пять часов.

Уже с очень давнего времени все усилия ученых строителей сосредоточивались на одном и том же вопросе: как задержать солнечные лучи и помешать им рассеиваться в пространстве в течение пятидесятипятичасовой ночи, следовавшей за таким же днем. И им удалось наконец этого достигнуть при помощи остроумного сочетания открывающихся и закрывающихся ставней в последовательном ряде крыш, расположенных друг над другом. Уже давно прошли те времена, когда на Земле еще имелись какие-нибудь горючие материалы; теперь ничего подобного не было и в помине, потому что даже самый водород, добывавшийся из воды, употреблялся теперь исключительно для промышленных целей и получался с большим трудом.

Средняя температура дня на открытом воздухе не была особенно низкой, так как не опускалась более чем до 10 градусов ниже нуля. Тем не менее земная растительность, несмотря на свои вековые приспособления и видоизменения, не могла больше существовать и совершенно погибла, даже в экваториальном поясе Земли.

Может быть, некоторые из наших читателей сочли бы такой климат довольно сносным, потому что даже и в двадцатом веке на земном шаре имелись страны, средняя температура которых была значительно ниже вышеприведенной, а между тем они были обитаемы. Примером может служить русский Верхоянск, в котором средняя годовая температура была тогда 19 градусов ниже нуля. Но не надо забывать, что в таких странах все же наступало в свое время лето, хотя и короткое, в течение которого лед таял, и если в январе морозы доходили здесь до 60 градусов и более, то в июле стояли теплые дни, когда термометр поднимался до 15 или даже до 20 градусов выше нуля. Напротив, в тот момент земной истории, о котором мы рассказываем, приведенная выше средняя температура в экваториальной полосе была постоянной, так что снега и льды не могли уже больше таять.

Что касается других земных широт, то уже в течение многих тысяч лет все эти страны сделались совершенно необитаемыми, несмотря на все усилия науки и искусства поддержать в них жизнь. В тех географических широтах, где когда-то процветали Париж, Рим, Ницца, Алжир, Тунис, атмосфера не представляла уже больше предохраняющего от холода покрова, и косые солнечные лучи не могли уже больше согревать землю, которая постоянно оставалась промерзшей на всей доступной для наблюдения глубине, представляя собой настоящую ледяную скалу, твердую как камень. Даже между тропиками и экватором остававшиеся еще здесь две последние группы людей могли жить лишь ценой страшных усилий, с каждым годом становившихся все более и более невыносимыми; они могли пережить исчезавшее человечество лишь потому, что прозябали, так сказать, на почве, удобренной его останками. В этих двух древних впадинах морского дна, из которых одна находилась на месте самой глубокой бездны Тихого океана, какая только была известна в двадцатых столетиях, другая же находилась к югу от древнего острова Цейлона. В этих двух долинах в предшествующие столетия были раскинуты громадные стеклянные города, так как стекло вместе с железом уже долгое время оставались единственными строительными материалами. Города эти походили на бесконечные зимние сады былых времен, не разделявшиеся на этажи и снабженные прозрачным потолком, висевшим на громадной высоте. Здесь находились также и последние из возделываемых растений, исключая те, которые разводились в подземных галереях, ведущих к внутренним, то есть протекавшим внутри Земли рекам.

В первом из этих древних хрустальных городов проживали теперь последние из остававшихся еще в живых людей; это были двое стариков и молодой внук одного из них, по имени Омегар. Этот молодой человек с отчаянием в сердце бродил по обширной пустыне под стеклянными сводами вымершего города, где на его глазах недавно скончались от истощения и чахотки его мать и сестры. Из двух старцев один был великий философ, посвятивший всю свою долгую жизнь изучению истории вымиравшего человечества, а другой — физиолог, тщетно старавшийся спасти от окончательной гибели последние остатки человеческого рода. Они были страшно худы, и эта худоба, по-видимому, была скорее следствием истощения и малокровия, чем их преклонной старости. Они были бледны как привидения, с совершенно белыми волосами и бородами, и по-видимому лишь одна нравственная энергия могла еще поддерживать их некоторое время в борьбе с конечной судьбой.

Это были беспредельные зимние сады

Но недолго могли они сопротивляться этой жестокой судьбе, и Омегар нашел однажды их обоих без всяких признаков жизни распростертыми один около другого. Из ослабевших рук первого выпала последняя тетрадка, заключавшая в себе историю последних преобразований, совершившихся в человеческом обществе за предыдущее полстолетие. Другой же испустил дух посреди своей лаборатории перед питательными трубками, автоматически приводимыми в действие солнечной теплотой.

Омегар остановился среди древней галереи картин, собранных в предыдущие века, и занялся рассматриванием изображений исчезнувших больших городов. Единственная из картин, относившаяся к древней Европе, представляла один из парижских видов, состоявший из мыса, вдававшегося в море и увенчанного астрономическим храмом, вокруг которого резво летали воздушные ладьи, направлявшиеся к террасам высоких башен. На море видны были громадные суда. Таков был классический Париж сто семидесятого века христианского летосчисления, соответствующего сто пятьдесят первому веку астрономической эры. Таков был Париж в эпоху, непосредственно предшествовавшую окончательному истреблению его океаном, когда и самое имя его изменилось, потому что и слова меняются подобно существам и предметам. Рядом с этой были другие картины, представлявшие не столь древние из больших городов, процветавшие некогда в Америке, Австралии и Азии, а позднее в странах, поднявшихся из глубины океанов в разных частях земного шара. Таким образом, этот исторический музей отображал последовательные судьбы человеческой жизни на земном шаре, пока она не достигла своего конца.

Да, конца! Ее час уже пробил, ее судьба висела уже на волоске! Омегар знал, что вся земная жизнь отныне принадлежала уже прошедшему, что у нее не могло быть никакой будущности, и что ее настоящее готово было исчезнуть с минуты на минуту подобно мимолетному сновидению. Этот наследник всего человеческого рода глубоко чувствовал, что мысль его поражена была сознанием великой суетности всего. Не ожидал ли он, что какое-нибудь невообразимое чудо спасет его от жестокого приговора, очевидно, уже произнесенного над ним? Не готовился ли он, похоронив своих стариков, разделить с ними их участь? Или изыскивал средства продлить свое одинокое, бесполезное, безнадежное существование еще несколько дней, несколько недель, может быть, даже, несколько лет? Так целый день бродил он по обширным, безмолвным и пустынным галереям, и вечером наконец не в силах был бороться больше с овладевшим сном. Вокруг него был полный мрак, совершенная тьма, как в самой темной могиле.

Целый день бродил он по пустынным галереям

Какая-то приятная греза успокоила и ободрила его горемычную мысль и окружила его дух каким-то тихим и святым светом. Сон перенес его в какую-то призрачную жизнь. Он был уже не одинок. Один из пленительных образов, который представлялся ему уже не раз, теперь вновь был перед ним. Чьи-то полные небесной ласки глаза, глубокие как сама бесконечность, смотрели на него, озаряя его как бы тихим сиянием и в то же время привлекая к себе какой-то чудной силой. Все это происходило в саду, наполненном благоухающими цветами. В листве деревьев гнездились птички, оглашая воздух своими чудными песнями. А в глубине среди деревьев и цветов уходили в бесконечную даль необозримые развалины вымерших и запустевших городов. Затем он увидел озеро, над которым порхали птицы, а два лебедя, тихо скользя по зеркальной поверхности воды, подплывали к нему, неся на себе колыбель, в которой лежал новорожденный младенец и протягивал к нему свои ручонки.

Никогда подобный луч света не озарял еще его души. Волнение его было так сильно, что он внезапно проснулся, открыл глаза, но к своему горю, не нашел около себя ничего, кроме печальной действительности. Тогда всем его существом овладела еще более глубокая печаль и тоска, чем испытанная в предыдущие дни. Ни на минуту он не мог успокоиться и забыться. Он встал, затем опять вернулся на свою постель и с тоскою ожидал наступления нового дня. Он несколько раз возвращался мысленно к своему сну, но не верил в его возможность. Он смутно чувствовал, что существовало на свете еще одно создание; но то выродившееся племя, к которому он принадлежал, уже отчасти потеряло прежние психические способности, а может быть, что очень вероятно, женщина всегда производила на мужчину гораздо более сильное притягательное действие, чем наоборот — мужчина на женщину. С наступлением дня, когда последний человек вновь увидел развалины своего древнего города, расстилавшиеся бесконечными рядами при свете утренней зари, когда он вновь очутился рядом с двумя последними мертвецами, он лучше чем когда-либо понял свою неизбежную судьбу и мгновенно решился покончить одним разом со своей жизнью, столь безусловно жалкой и безнадежной.

Войдя в лабораторию, он отыскал одну склянку, содержимое которой ему было очень хорошо известно. Откупорив ее, он поднес склянку к своим губам, чтобы выпить находившуюся в ней жидкость. Но в то мгновение, когда склянка касалась его губ, он почувствовал, что чья-то рука схватила его за плечо… Он быстро обернулся. В лаборатории не было никого. В галерее тоже не видно было никого, кроме двух дорогих ему мертвецов.

 

V. ЕВА

Среди развалин другого экваториального города, занимавшего дно глубокой долины, лежавшей некогда в глубине вод Индийского океана, к югу от известного в древности острова Цейлон, жила теперь единственная молодая девушка, пережившая свою мать и старшую сестру, которые обе пали жертвами холода и истощения.

Это было здесь единственное семейство, пережившее все другие.

Атавистический возврат к лучшему прошлому, который может быть объяснен законами наследственности, наделил последний из цветов, распустившийся на погибавшем древе человечества, всеми чарами красоты, давно уже исчезнувшей во всеобщем захудании человеческого рода. Это действительно был как будто великолепный цветок, распустившийся поздней осенью на ветке уже подрубленного под корень дерева.

Сидя среди последних полярных кустарников, которые погибли одни за другими в этой громадной и высокой теплице, молодая девушка держала в своих руках охладевшие руки матери, скончавшейся накануне еще в полном блеске молодости. На дворе стояла морозная ночь. Полная луна, подобно золотому светочу, сияла в небесной высоте, но ее золотистые теперь лучи были столь же холодны, как и серебряный свет древней Селены. Глубокое безмолвие царило в необъятной зале-теплице, гробовая тишина ее нарушалась только дыханием этого юного существа, как будто хотевшего вновь вдохнуть жизнь во все окружающее.

Молодая девушка не плакала. В свои шестнадцать лет она обладала большей опытностью и мудростью, чем шестидесятилетние старухи в цветущие эпохи Земли. Она знала, что была последней в совершенно исчезавшей группе земнородных и что всякое счастье, всякая радость, всякая надежда для нее исчезли навсегда. У нее нет ни настоящего, ни будущего. Полное уединение, полное безмолвие, полная невозможность жизни как в физическом, так и в нравственном отношении, а затем предстоял вечный сон. Она думала порой о прежних женщинах, о тех, которые жили действительной человеческой жизнью, о тех, которые любили, становились женами и матерями; но ее сухие, покрасневшие от горя глаза видели вокруг лишь одну картину смерти, а за стеклянными стенами, в которых она жила, лишь одну одинаковую, безжизненную и бесплодную пустыню, покрытую последними снегами и льдами.

Она одна, одна во всем мире! И ей, не знавшей жизни, предстоит умереть; умереть, может быть, завтра! Ее конец, конец всего человеческого рода неизбежен! Борьба бесполезна, спорить с судьбой невозможно: ее жестокий закон непреложен! Остается ему покориться и ждать смерти, которая не замедлит явиться, потому что ни пища, ни дыхание не поддерживали уже органических отправлений; или же не ждать, и сейчас же освободиться от скорбной жизни, неумолимо осужденной на вечную смерть.

Она перешла в ванную, где текла еще теплая вода, и погрузилась в душистую влагу, приведя в действие коммутатор, который доставлял еще электрическую силу, производимую течением не совсем замерзших еще подземных вод, и испытывая чувство обновляющего спокойствия, по-видимому, забыла на мгновение тяготевшее над нею проклятие Судьбы. И если бы какой-нибудь нескромный зритель взглянул на нее потом, когда она, стоя на медвежьей шкуре перед большим зеркалом, отчетливо отражавшим ее образ, обвивала вокруг своей головы роскошные пряди длинных красновато-каштановых волос, то он мог бы заметить легкую улыбку, скользнувшую по ее губам и показывавшую, что в этот момент она забыла свою мрачную судьбу. В другой комнате она нашла еще не иссякшие источники, доставлявшие ей и ее близким во все предшествующее время необходимые для жизни элементы новейшей пищи, извлеченные из воды, воздуха и растений, автоматически возделываемых в теплицах.

Она перешла в ванную…

Все это пока еще шло само собой, как заведенные часы. Уже много тысяч лет как человеческий гений почти исключительно занимался вопросом о том, как восторжествовать над законами самой Судьбы. Люди заставили течь последние воды по внутренним, подземным трубам, куда проведена была постоянно запасаемая солнечная теплота. Были приручены последние животные, из которых тщательной дрессировкой были подготовлены усердные и послушные слуги при машинах; в то же время последние из растений подверглись самой тщательной обработке, развившей до крайних пределов их питательные свойства. Дело кончилось тем, что количество пищи свелось почти на нет, так как каждое вновь изобретаемое питательное вещество было вполне усвояемо и не заключало в себе ничего лишнего.

Во всем этом сказывалась отчаянная и великая борьба, вся сила страстной настойчивости человека, не желавшего добровольно отдаться смерти. Но все его великие усилия не могли помешать поглощению воды внутренностью земного шара, и последние запасы пищи, заготовленные наукой, которая как будто стала выше природы, теперь подходили к концу.

Ева вернулась к телу своей матери. Она вновь сжала в своих руках ее ледяные руки. Мы уже говорили, что психические способности человеческих существ, переживавших последние дни на земле, достигли сверхъестественной высоты. Молодая девушка остановилась на мысли вызвать свою мать из области теней. Ей казалось, что мать тоскует о ней, и если не одобрит ее намерения, то по крайней мере даст ей полезный совет. Мысль эта непостижимым образом овладела всем ее существом и не позволяла ей думать ни о чем другом. Это была единственная мысль, которая мешала ей желать мгновенной смерти сейчас же, не медля ни минуты.

Она видела, что далеко от нее есть единственная душа, которая могла бы отвечать ее душе. С самого рождения она не видала ни одного мужчины, так как их уже не существовало в том племени, последним отпрыском которого она была. Здесь женщины пережили мужчин, оказавшись сильнее того пола, который всегда считался сильным. Картины, развешенные по стенам громадного зала библиотеки, говорили ей об ее предках, о знаменитых в древности мужах. Книги, гравюры, статуи представляли ей живших некогда людей и дела их рук и мыслей. Но она никогда не видала существ, подобных изображенным на картинах и представляемых статуями.

Тем не менее нередко случалось, что в сновидениях перед ее закрытыми глазами проносились невидимые ей образы, вызывавшие в какое-то странное волнение. Порою душа ее витала в каком-то таинственном мире, и в своих мечтах она предчувствовала какую-то новую жизнь; ей казалось, что гений любви не совсем еще покинул несчастную Землю. С того времени как мороз окончательно заковал всю землю в свои ледяные оковы, электрическое сообщение между двумя последними умственными центрами человечества на земном шаре постепенно прекратилось. Люди перестали говорить между собою, перестали видеться, перестали чувствовать друг друга на расстоянии. Но Ева знала о существовании города древней Океании, знала так же хорошо, как будто видела его своими глазами, и когда глаза ее остановились на громадной земной сфере, занимавшей центр библиотеки, когда она пристально смотрела на известные ей точки и переносилась мысленно в изображаемую ими местность, сосредоточивая свое психическое чувство на предмете ее желания, то она могла действовать на расстоянии с такой же силой, какую проявляли древние электрические приборы, хотя способ психического действия был совершенно иной. Она звала этот отдаленный предмет к себе и в то же время чувствовала, что другая мысль ее понимала.

В предыдущую ночь мысль ее донеслась до древнего великого города, составлявшего безраздельное наследие Омегара, и этот молодой человек тотчас же представился ей во сне. Поутру же она, несмотря на разделявшее их расстояние, увидела, на какой отчаянный поступок он решался, и страшным усилием воли остановила его руку.

И вот теперь, когда она, отдаваясь своей мечте, забылась, сидя в глубоком кресле перед телом своей покойной матери, ее мысль бродила по пустынному Океанийскому городу, где ее одинокая душа искала другую единственную и родственную ей душу, еще жившую на умиравшей Земле.

Омегар услышал и понял ее.

Медленно, как будто во сне, он поднялся на пристань воздушных гондол, чувствуя на себе какое-то неотразимое чужое влияние и как будто слыша зовущий его далекий голос. Электрический корабль, управляемый Омегаром, быстро полетел к западу, паря над холодными тропическими странами, расстилавшимися теперь широкой гладью на том месте, где некогда шумели волны Тихого океана; он пролетел над Полинезией и Меланезией, над Зондскими островами и, наконец, спустился на площадку древнего хрустального дворца, последняя обитательница которого была выведена из задумчивости этим толчком опустившегося путешественника, который скоро очутился у ее ног.

Охваченная каким-то страхом, она отбежала от него, скрылась в глубине громадного зала и стала опускать тяжелую меховую занавесь, отделявшую эту комнату от библиотеки; но Омегар подошел к ней, остановился близ нее и опустился на колени; он взял ее за руку и прямо сказал ей:

— Вы меня звали. Вот я и пришел к вам. — Затем он тотчас прибавил еще: — Я знал вас уже давно; я знал, что вы существуете; я часто видел вас; вы постоянно занимали мою мысль; но я не осмелился бы прийти к вам без зова.

Она тотчас же подняла его и сказала:

— Друг мой, я знала, что мы одни теперь на свете и что нам скоро суждено умереть. Какой-то внутренний голос пересилил мою личную волю и приказал мне позвать вас. Мне кажется, что это была последняя воля моей покойной матери, не перестающей заботиться обо мне и за гробом. Посмотрите, вот она спит последним сном со вчерашнего дня. Ах, как длинна эта ночь!

Молодой человек опустился на колени и взял руку умершей. Теперь оба они были здесь перед печальным ложем, как будто молясь о покойнице.

Омегар тихо склонился к молодой девушке. Головы их коснулись друг друга. Он выпустил из своей руки руку умершей.

Ева вздрогнула и тихо проговорила: «нет». Но вслед за этим она вскочила с места с выражением ужаса в глазах. Покойница проснулась. Она потянула к себе руку, которую Омегар держал в своих руках; открыла глаза, повернулась и взглянула на молодых людей.

— Я очнулась от странного сна, — сказала она, не смущаясь присутствием Омегара. — Взгляните сюда, дети мои! Вот он!

Протянув руку, она показала им на небо, на планету Юпитер, лучезарно сиявшую во всем своем блеске.

И когда они смотрели на это светило, они заметили, что планета как будто приближалась к ним; она наконец беспредельно увеличилась и заняла все свободное пространство, закрыв собой груды снега и льда, окружавшие дворец, и представив их изумленным глазам невиданное зрелище мира, кипящего жизнью.

Они увидели приближающуюся планету…

Беспредельные моря планеты покрыты были плывущими по ним кораблями, воздух кишел снующими и парящими в нем атмосферными судами, берега морей и устья больших рек служили местами оживленной деятельности; здесь расположены были цветущие города, с громадным живым и подвижным населением. Омегар и Ева не могли различить ни подробностей здешних жилищ, ни вида этих новых существ, но они догадывались, что это был новый человеческий род, совершенно отличный от земного, живший среди совершенно другой природы, обладавший другими органами, одаренный иными чувствами; они догадывались также, что этот величественный мир был несравненно выше и совершеннее мира земного.

— Вот где мы будем завтра, — сказала умершая, — вот где мы найдем снова все древнее земное человечество, преобразившееся и усовершенствовавшееся. Юпитер унаследовал все достояние Земли. Наш мир исполнил свое назначение. Здесь уже не будет больше ни одного поколения людей. Прощайте!

Покойница протянула им руку. Они склонились над ее бледным лицом и припали губами к ее лбу. Они тотчас почувствовали, что лоб ее оставался холодным подобно мрамору, несмотря на это странное пробуждение. Умершая закрыла вновь свои глаза и уже не открывала их больше.

 

VI. ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ

Нет ничего приятнее жизни!.. Любовь заменяет все и заставляет забывать обо всем. Невыразимо сладкая музыка сердец! Твоя божественная мелодия овладевает всем существом человека и увлекает его в бесконечную область беспредельных желаний и ненасытной страсти! Сколько знаменитых историков прославляли мирные успехи человечества, славу его оружия, победы на поприщах разума, науки, духовного совершенствования! После стольких веков труда и всякого рода борьбы на Земле осталось только два радостно бьющихся сердца, только два существа, способных обмениваться поцелуями; после всей истории Земли на ней осталась одна лишь любовь. Эта любовь была самым высоким чувством, освещавшим, подобно неугасимому маяку, своими лучами беспредельный океан исчезнувших веков.

Смерть! Омегар и Ева совершенно не думали о ней. Разве им недостаточно было друг друга? Усиливающийся беспощадный холод пронизывал их до мозга костей; но разве в их сердцах не горел огонь, настолько яркий, что они могли противостоять природе? Разве Солнце не посылало им по-прежнему своего лучезарного света и разве окончательное осуждение и проклятие, тяготевшее над Землей, не могло быть отложено на неопределенное время?

Омегар думал над тем, как бы поддержать всю эту удивительную, выработанную уже так давно, систему для автоматического извлечения питательных веществ, химическим путем, из воздуха, воды и растений, и, по-видимому, мог надеяться на успех. Так некогда, после падения Римской империи, варвары еще целые века продолжали пользоваться водопроводами, банями, теплыми источниками, созданными цивилизацией цезаревских времен, черпая в ней элементы своей собственной жизненности.

Однажды они увидели, как в последний дворец этой последней столицы человеческого рода прибыла группа исхудавших, несчастных и полуживых человеческих существ, совсем полудиких, и, по-видимому, не имевших с людьми ничего общего. Казалось, они как будто постепенно выродились и возвратились к первобытному обезьяноподобному состоянию. Это было бродячее семейство, представлявшее остатки выродившегося племени, искавшее какого-нибудь убежища и спасения от неумолимой смерти. Вследствие векового ухудшения условий жизни на нашей планете, человеческий род, победоносно царствовавший над природой в продолжение стольких миллионов лет, постепенно терял свою силу и свое величие. Лишь только два наиболее устойчивых и прочных центра цивилизации, всего энергичнее боровшихся за свое существование, могли еще держаться, как мы видели, на достаточно интеллектуальной высоте. Все же остальное человечество склонилось перед непомерной тяжестью жизненных условий и ослабело, постепенно подчиняясь неблагоприятным влияниям. Древний закон совершенствования заменился каким-то законом вырождения и упадка; природа и материя снова показали свои когти, и человек возвращался постепенно к животному состоянию.

Омегар сделал попытку воспользоваться этого нового рода прислугой для поддержания в порядке приборов кухонной химии, продолжавших еще действовать, а главным образом для запаса солнечной теплоты. Луч надежды блеснул над жилищем любящих существ, как блестит яркая радуга над темной дождевой тучей. Они забыли прошедшее и не заботились о будущем, всецело наслаждаясь радостями настоящего.

Таким образом они прожили несколько месяцев в опьянении того непреодолимого притяжения, которое их соединяло в одно целое. Однако нередко по вечерам, в те часы, когда Солнце скрывалось под развалинами, Ева со стесненным сердцем смотрела на окружающую их жилище необъятную пустыню и, сжимая в объятиях своего возлюбленного, не могла удержаться от слез, которые как будто сами собой катились из ее глаз. Она надеялась, желала надеяться на будущее… Но какая пустыня, какое безмолвие вокруг! Какое странное наследство досталось им от озаренного столь великой славой человечества! Все памятники, все воспоминания о нем были собраны здесь. Сокровища библиотеки рассказывали о славе прошедшего, причем гравюры воскрешали перед удивленными глазами Евы угасшую жизнь и оживляли содержание книг. Старые железные сундуки, величиной с целую комнату, были наполнены тысячами миллионов золотых монет всевозможного веса и чекана, представляя собою ненужное богатство, совершенно напрасно накопленное в таком изобилии. Властители всего мира, всех его движимых и недвижимых богатств, обладатели всего, наши последние люди были беднее самых жалких бедняков старого мира.

— К чему же все это послужило? — говорила молодая женщина, блуждая своим взором по всем этим лучезарным, величественным памятникам, оставшимся после исчезнувшего человечества. — К чему послужили все труды, все усилия, все открытия, все победы человека, все его преступления и все добродетели? Народ за народом достигал расцвета своей силы и могущества, а затем бесследно исчезал. Город за городом последовательно блистал своей славой и роскошью, а затем превращался в пыль и прах. Что такое осталось от миллиардов живших людей? Ничего. Зачем же, обожаемый мой, ты, который знаешь все, зачем же Бог сотворил Землю? Зачем создал он человеческий род? Что такое это создание? Представляет ли оно только комедию или же драму? Забавляется ли только Создатель своими творениями, как фокусник картонными куклами, и находит удовольствие в их страданиях?

— К чему эти бесплодные вопросы, милая Ева? Не смотри так пытливо своими прекрасными глазами. Сядь ко мне на руки и склони свою милую головку на мою грудь! Бог сотворил мир для одной лишь любви. Забудь обо всем остальном!

— Но как забыть, как закрыть глаза на все, как заставить замолчать ум, усыпить свое сердце в эти торжественные часы наступления ночи? Да, наша любовь для нас все! Но как же не думать при этом, что все те счастливые пары, которые предшествовали нам на этой земле от самого начала мира, бесследно исчезли, что все эти горячие ласки любящих существ в бесконечном прошедшем, что все эти упоительные поцелуи, эти исступленные сплетения двух существ в одно, все это исчезло, рассеялось, как дым, и от всего этого пыла любви, от всех ее золотых плодов ничего, ровно ничего не осталось! О, милый Омегар! Человечество прожило десять миллионов лет и ничего не узнало. Самое удивительное из всех знаний, познание Вселенной, эта возвышенная и божественная астрономия научила нас всему, дала нам истинную религию, но не показала нам, в чем состоит Божия логика!

— Ты хочешь знать очень много. Однако ты не можешь не знать, что земное человечество пребывало в среде непознаваемого. Знают ли колеса часов для чего они сделаны и почему они вращаются? И нам приходится осознать себя не более, как подобными же колесами. Мы существа конечные, Бог же бесконечен. Но между конечным и бесконечным нет и не может быть никакой общей меры. Все философские учения, отыскивавшие абсолютное, потерпели решительную неудачу.

— Однако наука и знание не совсем призрачны. Мы знаем, что видимый, осязаемый, доступный для наших чувств мир существует не в том лживом виде, в котором он нам представляется. Мы знаем, что атомы, из которых состоит вещество, невидимы, что света, тепла и звука на самом деле нет, равно как нет в действительности и кажущейся твердости тел. Наши чувства, эти единственные наши средства восприятия, доставляют нам совершенно ложное понятие о действительности. Поэтому мы можем знать лишь кое-что и знать также, что видимая действительность состоит из невидимого и пребывает в невидимом мире, что душа есть неуничтожаемая психическая сила, которая остается бессмертной, то есть обладает сознанием своего бессмертия с того дня, как в ней возникает сознание, с того мгновения, как она освобождается от тяжких уз вещества. В миллиарде человеческих существ, населявших Землю, пропорция душ, обладавших сознанием своего бессмертия и памятью о своем прежнем существовании, была ничтожна; по большей части дело остается в том же положении и на Юпитере, где они теперь обитают. Но стремление к совершенству есть основной закон природы, и когда-нибудь все должны будут достигнуть такой силы сознания. Мир приводится в действие именно психической силой. Все, что видимо для телесных очей, состоит из невидимых элементов. Научные классификации, в продолжение стольких миллионов лет представлявшие собой человеческую науку, были основаны на поверхностных впечатлениях; но путем анализа этих самых впечатлений, путем наблюдения и опыта мы узнали, что мир управляется невидимыми силами, что души могут общаться и являться одна другой на расстоянии, что пространство не служит чем-то разделяющим миры, но, напротив, представляет связь между ними, что маленькая планета Земля, заканчивающая в настоящий момент свою историю, есть небесное светило, подобное своим соседям, и что род людской был лишь небольшим уголком сознательной жизни в беспредельности мироздания. Каким же образом это человечество могло так долго жить на Земле? Только благодаря верховному закону взаимного притяжения, называемому любовью. Лишь эта любовь бросала души во всеобщее горнило жизни. Лишь она должна пережить все времена, как пережила она род человеческий. Эта любовь всегда будет вечным творцом, чувственным и чарующим образом невидимой и непостижимой Силы, вечно истекающей из таинственных бездн неведомого.

Так беседовали между собой в эти последние дни мира двое последних потомков человеческого рода о великих вопросах, во все века привлекавших к себе человеческую любознательность. Они были глубоко привязаны к жизни. По-видимому, последний удар на вековых часах судьбы должен был пробить не сейчас.

Но вот настал день, когда подземные воды перестали течь. Почва промерзла на большую глубину. Солнечные лучи продолжали еще нагревать воздух в жилищах со стеклянными крышами, но никакое растение не могло больше жить, так как не было воды.

Итак, приговор был произнесен.

Всюду встречая неодолимые препятствия и убедившись в бесполезности борьбы, последняя человеческая чета все-таки не сложила рук, спокойно ожидая смерти.

Омегар думал, что, может быть, на земном шаре есть еще какая-нибудь страна, где осталось хоть немного этой благодетельной воды, без которой жизнь должна была иссякнуть. Оба они уже едва могли двигаться от истощения, но тем не менее твердо решились отправиться на поиски воды. Электрический корабль еще мог лететь. И вот два последние потомка исчезавшего человечества покинули последний его город, представлявший одну сплошную могилу, распрощались навсегда с этой негостеприимной страной и отправились на поиски какого-нибудь неизвестного оазиса.

Под их ногами мелькали одно за другим древние царства мира. Они различали тут и там признаки последних очагов цивилизации, прославившихся блеском умственной жизни и теперь лежавших в виде бесконечных развалин вдоль всего экваториального пояса. Всюду царила смерть. Омегар увидел свой старый город, недавно покинутый им, но знал, что и в нем главный источник жизни уже иссяк, так что не счел нужным спускаться здесь. Так пролетали они на своей одинокой воздушной ладье над разными странами, послужившими последними ступенями истории. Везде царила смерть, везде господствовало гробовое безмолвие, всюду расстилалась ледяная пустыня. Никаких признаков лугов, никаких признаков растений, хотя бы даже полярных, не было заметно. Последние потоки воды рисовались на поверхности материков как реки на географических картах, и сразу можно было заметить, что по течению их человеческая жизнь продолжалась несколько большее время. Но и они давно уже высохли навсегда, а если иногда в глубине долины виднелось что-то в виде неподвижного озера, то это озеро было каменное, и даже само экваториальное Солнце не в состоянии было растопить этого вечного льда. Какие-то животные, напоминающие медведей, обросшие длинной шерстью, там и сям изредка встречались еще на обледеневшей земле, отыскивая себе скудную растительную пищу по глубоким впадинам. Время от времени попадались также животные из породы моржей и пингвинов, бродившие по грудам льдов, да еще немногие большие полярные птицы серого цвета, тяжело и неуклюже перелетавшие с места на место и уныло опускавшиеся на обледенелую землю.

Наши приговоренные к смерти путники нигде не нашли никакого желанного оазиса. Наступала ночь. На небе не было ни одного облачка. Несколько более теплое воздушное течение проносило их над древней Африкой, обратившейся теперь в полярную страну. Машина воздушной ладьи перестала действовать. Страдая от холода еще больше, чем от мучений голода, несчастные путешественники укрылись в глубине своей лодки, обшитой внутри шкурами полярных медведей.

Завидев какие-то странные здания, которые они приняли за развалины разрушившегося города, они опустились на землю. Перед ними оказалось основание какого-то необъятного четырехугольного здания, в котором можно было заметить признаки чего-то, напоминающего гигантские скамьи или ступени из громадных отесанных камней. По всему этому можно было еще признать в этой громадной груде камней одну из древних египетских пирамид, которая, во-первых, пережила среди беспредельной песчаной пустыни ту цивилизацию, представителем которой она являлась; затем она глубоко погрузилась под волны океана вместе со всеми странами, известными в древности под именем Египта, Нубии и Абиссинии, после чего вновь выглянула на свет Божий и была восстановлена со всей роскошью в новой мировой столице, сделавшейся центром новой цивилизации, затмившей собой блеск древних Фив и Мемфиса, и наконец теперь снова лежала в виде бесконечных развалин среди безжизненной и молчаливой пустыни. Это был единственный памятник первых веков человеческой истории, переживший ее всю, чему он был обязан своей геометрической форме.

— Отдохнем, — сказала Ева, — останемся здесь. Так как мы приговорены к неминуемой смерти, — да впрочем разве не все и не всегда были приговорены к ней? — то мне хотелось бы умереть именно здесь в твоих объятиях.

Они отыскали выбоину в развалинах и сели здесь рядом друг с другом, смотря на необъятную пустыню, расстилавшуюся перед их глазами. Молодая женщина, дрожа от лихорадки, обнимала мужа, напрягая всю свою волю в борьбе с пронизывавшим ее холодом. Омегар прижал ее к груди, стараясь согреть горячими поцелуями.

— Я люблю тебя, мой милый, но я умираю. Впрочем, нет, ведь мы не умрем! Видишь ли ты звезду, что зовет нас к себе?

В это мгновение они услышали позади себя какой-то шорох, исходивший из гробницы Хеопса и напоминавший собой шум листьев, колеблемых ветром. Невольно вздрогнув, оба они тотчас же обернулись в ту сторону, откуда исходил шум. Какая-то беловатая тень, светящаяся как будто сама собой, так как ночь была совершенно темная и не озарялась даже светом луны, скорее, скользя, чем идя по земле, приближалась к ним. Наконец она остановилась перед их изумленными глазами.

Не бойтесь, проговорило им привидение; я готов принять вас к себе. Не бойтесь, вы не умрете. Никто еще никогда не умирал. Всякое время растворяется в вечности, а вечность остается неизменно всегда. Я был некогда Хеопсом, царем египетским, и царствовал здесь в первые века земного мира. С тех пор я искупал свои преступления во многих других существованиях в рабском виде, и когда душа моя удостоилась бессмертия, я последовательно обитал на Нептуне, на Ганимеде, на Рее, на Титане, на Сатурне, на Марсе и в других мирах, неизвестных вам. В настоящее время моим местожительством служит планета Юпитер. Во времена величия и славы земного человечества этот шар был еще необитаем для мыслящих существ и проходил через подготовительные ступени развития. В настоящее время этот беспредельный мир становится наследником всего умственного и нравственного богатства, накопленного на Земле. Миры следуют одни за другими и во времени так же, как и в пространстве, постепенно наследуя друг друга. Все вечно, все растворяется и исчезает в Божественном. Доверьтесь мне, идите ко мне!

И не успел еще древний фараон произнести последнего слова, как они почувствовали, что будто какая-то невыразимо приятная теплота разливается по всему их существу, как будто какое-то наитие овладевает их душой, подобно тому, как это случается иногда с нашим слухом, когда он внезапно бывает совершенно очарован звуками какой-нибудь дивной мелодии. По всем их жилам как будто разлилось ощущение безмятежного и невыразимого счастья. Никогда еще никакое сновидение, никакой экстаз не доставляли людям подобного блаженства.

Ева еще раз сжала Омегара своими ослабевающими руками. «Люблю тебя!» — повторила она несколько раз почти одним только дыханием, а не голосом. Он прикоснулся губами к ее уже хладеющему рту и услышал, что ее дрожащие губы еще прошептали: «Ах, как я его любила!»…

Привидение приближалось к ним

Величественная звезда, царственный Юпитер, ярко сияла на небе. Ева открыла глаза, неподвижно остановила взгляд на этой громадной планете и как будто потонула в ее свете, точно очарованная представившимся ей видением. И тотчас лицо ее озарилось лучами невыразимого экстаза блаженства. Очень часто в то мгновение, когда человек испускает последний вздох, на лице его появляется выражение неизъяснимого спокойствия, как будто освободившись от своих страданий, он заснул и видит восхитительный сон. Точно так же, но еще более лучезарно, преобразилось лицо Евы. Ей хотелось говорить. Она протянула руки по направлению к величественной из планет. Оживленная новой неведомой силой, воскресшая в своем неизъяснимом экстазе, она с истинным восторгом проговорила:

— Да, это верно. Вот где Истина! Омегар со мной. Мы продолжаем жить, мы чувствуем, мы видим. Блаженство заключается в жизни… в вечной жизни.

Увлекаемая как будто какою-то сверхъестественной силой, она приподнялась, точно хотела улететь в беспредельную даль небес; но повернувшись вокруг себя, упала на руки Омегара, бросившегося поддержать ее. Вместе с последним словом она испустила дух.

Омегар прильнул к ее губам и почувствовал, что жизнь отлетела от нее. Сердце его учащенно забилось и вдруг остановилось навсегда. Их глаза тихо закрылись в одно и то же время, озаряемые лучами прекрасной планеты, посвященной с глубокой древности Вседержителю мира.

Тень Хеопса поднялась в пространстве и исчезла. И если бы кто мог видеть, но видеть не телесными глазами, которые могут воспринимать лишь физические колебания, но глазами духовными, способными чувствовать психические влияния, тот заметил бы, что тень Хеопса уносила вместе с собой два маленьких язычка пламени, горевших один около другого, увлекаемых одним и тем же притяжением и одновременно уносившихся в глубину небесного пространства.

Тогда на Земле не осталось больше никого, кроме нескольких жалких человекообразных существ, умиравших от холода и голода; эти люди напоминали несколько древних эскимосов полярных стран; они были одеты в звериные шкуры и ютились в глубоких пещерах, которым суждено было сделаться и их вечными могилами. Мысленно и умственно развитое человечество не имело теперь ни одного представителя на Земле. Некоторые из выродившихся пород животных пережили людей и оставались еще на планете в продолжение нескольких тысяч лет. Но потом постепенно и прекратилась на Земле всякая жизнь, и светоч ее совершенно погас. Земля продолжала вращаться и кружиться в пространстве, подобно мрачному кладбищу, среди которого никогда не раздавалось больше песни ни одной птички. Глубокое безмолвие, вечная и торжественная тишина царила над развалинами усопшего человеческого рода. Вся человеческая история рассеялась, как дым. И в безднах небес никакой надгробный камень, никакой памятник не отметил собой того места, где испустила свой последний вздох наша несчастная планета.