Из здания архива Сандер выбрался около трех дня. Солнце нещадно слепило глаза, перед которыми до сих пор мелькали «яти». Он крепко зажмурился, а потом отчаянно заморгал.

Золотой Мост, наконец представший его взору, смотрелся шикарно. Придя в архив в половине шестого утра, Сандер не обратил внимания на то, что именно его окружает, – просто вылез из такси, примчавшего его из аэропорта за сорок минут, и открыл дверь, за которой его ждал Сергей – худой мужчина средних лет, легко согласившийся за совершенно скромную плату помочь в его изысканиях. И даже прийти на работу намного раньше. Самолет Сандера приземлился в аэропорту Владивостока в четыре утра. А время зря тратить не хотелось.

…И все же именно так и вышло. Эти часы в пыли и полумраке (они тут на лампочках экономят, что ли?) были проведены совершенно безрезультатно. Никаких упоминаний о японце, который совершил сэппуку в лагере военнопленных, Сандер не нашел. Нет, списки пленных сохранились. И смерти среди них тоже были – но везде стояло либо «скончался от лихорадки», либо «от сердечной горячки». Сандер выписал на всякий случай имена японцев, оставшихся навсегда в русской земле, – ведь такой неприятный эпизод могли скрыть, списав смерть на болезнь. Но он все больше и больше сомневался в том, что история, рассказанная его прадедом, имеет хоть какое-то отношение к правде. Перед отъездом отец под большим секретом поведал ему, что это не вся семейная легенда: много позже, уже в Японии, прадед встретил того заключенного в виде мальчика, в котором возродилась его душа. И этот мальчик, дескать, его узнал.

Был ли вообще японец?

Прадед на самом деле был комендантом, эту информацию удалось отыскать, так что Сергей свои деньги заработал честно. Все документы Сандер аккуратно отсканировал и отправил отцу – пусть порадуется. А себе взял только старую карту острова Русского. Что он рассчитывал там найти? Сандер не знал.

Оглядевшись по сторонам, он наконец увидел серебристый «лансер», припаркованный на углу. Подошел и постучал в окно.

– Ты на Русский? Только до Ворошиловской везу, там дальше дорогу залило к… кхм.

– Ясно. Поехали.

Сандер плюхнулся на заднее сиденье и кинул рядом небольшой рюкзак. К рюкзаку с одной стороны был пристегнут самонадувающийся коврик, с другой – маленький финский пуховый спальник.

Палатку Сандер решил не брать – нафига тащить лишнюю тяжесть? Если пойдет дождь – он переночует под крышей одного из фортов.

Когда отец перевез их с матерью и Андрюхой из Засосья в Кронштадт, Сандеру едва исполнилось двенадцать. Тогда и увидел Сандер море в первый раз. Он помнил и бабушку, и залив, и даже катер, который тогда переправлял людей на остров Котлина, но это казалось смутным сном. А в жизни была глухая лесная деревенька, из которой дед Василич возил их в школу на уазике. УАЗ купил и пригнал отец – более серьезная машина могла привлечь слишком большое внимание. И самого отца, когда тот приезжал, дед Василич привозил со станции на том же УАЗе.

Потом была синяя «нива», на которой они уже сами гоняли на рыбалку, а дед только ворчал. Нет, Сандеру грех было жаловаться на свое детство, он особенно и не знал ничего другого, но когда впервые вышел на берег Финского залива – пропал навеки.

Отец заметил это. И уже в июне Сандер получил от него самый шикарный подарок в жизни – трехместный «квиксильвер». С мотором.

Мама немедленно упала в обморок. Но совершенно внезапно на защиту ошалевших от такого счастья пацанов встала бабушка – она не терпящим возражения тоном заявила, что в их семье еще никто ни разу не утонул. И что она от души надеется, что Сандер, как положено порядочному мужчине, станет морским офицером. А не хрен пойми кем, как его отец.

…И помчались дни, полные приключений. Сандер всегда с улыбкой и ностальгией вспоминал, как они с Андрюхой сбегали от сторожа на Чумном, как попали в шторм и просидели три дня на Обручеве….Мама рыдала потом и клялась, что больше никогда и ни за что… Но уже следующим летом Сандер поехал к бабушке без нее – вдвоем с Андрюхой. Мама осталась в городе, наконец-то налаживать новую жизнь.

Сандер облазил едва не каждый закоулок Кронштадтской крепости. И навсегда полюбил ее форты и пристани.

И море.

Как можно пройти мимо фортов Русского? Тем более сама судьба привела его к ним. Сандер выбрался из машины и выпрямился, вдыхая свежий, пахнущий морем воздух. Тихий океан. Сейчас он его увидит по-настоящему.

– Ноги мои ноги… руки мои руки… – Сандер скинул рюкзак со спины на каменную приступку и тяжело плюхнулся рядом. И посветил фонариком вокруг, осматриваясь. Мощный бело-голубой луч высветил заросшие мхом серые стены и черный провал – вход внутрь, в форт. Сандер вздохнул и пожал плечами, усмехнувшись. В эту дыру он полезет завтра. Изрядную часть пути сюда ему пришлось проделать уже в темноте, и он чудовищно устал карабкаться по едва заметной на склоне тропе. Фонарь был хороший, мощный (дорогу и карту было видно отлично), но очень тяжелый. Поэтому Сандер рассудил, что на сегодня в правую руку готов вложить исключительно гамбургер. Он встал, поднял руки, поболтал ими и немного прошелся по открытой площадке, на которую взобрался с таким трудом. С моря дул слабый ветерок, небо было чистое и искрилось миллиардами огоньков.

Млечный Путь… Сандер запрокинул голову и замер, глядя вверх. Прямо по небу расстилалась дорога. Кто знает, может в древние времена, когда еще существовали боги, это был их путь? И они по нему обходили свои владения на Земле? А потом появились ученые, открыли галактики и богам пришлось уйти с Земли глубоко в космические дали.

Сандер и сам никогда не мог сказать точно: верит ли он в каких-либо богов. В церковь он ходил много раз, с бабушкой, верующим человеком, но не воцерковленным, как принято говорить сейчас. Внука она крестила, но никаких обрядов соблюдать не заставляла и есть мясо в пост не запрещала. Впрочем, Сандер был на сто процентов уверен, что если Бог и существует, то к мясу в пост он имеет крайне мало отношения.

Что-то было, это точно. Сандер не верил, он знал это с детства. Иногда ему казалось, что мир вокруг живой и разумный. И даже у этих зелено-серых камней есть что-то вроде души.

Он глубоко втянул ночной воздух и шагнул в самую середину площадки, широко разводя руки. И внезапно по спине прокатилась волна жара: Сандер услышал возле правого уха едва слышное шипение. Он скосил глаза и едва сдержал резкий выдох, вместо этого медленно выпуская из легких воздух. В полуметре за его правым плечом болтался темный багровый шарик. Жар, который исходил от него, чувствовался даже через куртку.

– Ты зачем пришла? – медленно выговаривая слова, произнес Сандер, продолжая искоса смотреть на шаровую молнию. – Смотри, как тихо и безопасно. Уходи домой.

Шарик скользнул влево, потом облетел Сандера вокруг, словно обнюхивая.

– Иди домой, – повторил Сандер уже настойчиво.

Молния поднялась повыше и внезапно рассыпалась искрами прямо у него над головой.

Сандер, снова начав нормально дышать, опустил руки. Вытер со лба рукавом выступивший пот и пошел к рюкзаку. Вытащил из него бумажный шуршащий пакет и водрузил рядом на серую бетонную поверхность. Камень был еще теплым, поэтому Сандер прислонился спиной к стене, достал из пакета коробку с двойным гамбургером и, распаковав его, вгрызся в мягкую булку с кунжутом: есть хотелось просто безумно. Доев, он проинспектировал пакет с едой и задумался – у него оставалось еще четыре бургера и шесть пирожков: два с яблоком и четыре с вишней. Хватит ли этого на завтра? Он решил, что должно. Главное, чтобы не испортились на жаре. Впрочем, большую часть дня он собирался провести под землей. Выловив из пакета пирожок, Сандер упаковал все обратно в рюкзак, медленно сжевал пирожок, оказавшийся с яблоком, и запил фантой. Теперь он чувствовал себя просто отлично. Самое время лечь поспать.

Спальник, без сомнения, был рассчитан на то, чтобы защитить своего хозяина от холода. И в определенной степени от дождя. Но, по всей видимости, про утренний морской ветер изготовители не подумали. Сандер попытался свернуться калачиком, но так оказалось еще хуже: вредный ветер теперь задувал еще и сверху, за шиворот. Поворочавшись некоторое время, Сандер все же разлепил глаза и вылез из спальника наружу – прямо в прохладное, росистое нарождающееся утро. Солнце еще не появилось за горизонтом, но оранжевая полоса уже вовсю намекала на то, что дневное светило, возможно, тоже разбудил пронизывающий ветерок и оно скоро плюхнется в море умываться. Сандер потянулся и пожалел, что не может последовать его примеру: слишком долго спускаться на берег, а потом подниматься обратно. Искупается он позже. Когда находится и устанет – нырнуть в прохладную воду будет вдвойне приятно.

Вставать окончательно или лечь поспать еще немного? Сандер открыл рюкзак и потащил оттуда теплую куртку. Если он залезет в спальник в ней и ляжет вон за той стенкой – ветер не доберется до него. Или уже поесть и идти? До вечера не так много времени, а к 22:00 ему нужно снова быть в аэропорту. Куртка упорно сопротивлялась. Сандер дернул сильнее и вытащил ее наконец полностью. А вместе с ней – зацепившийся за рукав танто, тот самый японский нож, ради которого все это и затевалось. Танто отцепился от рукава, описал в воздухе дугу и, игнорируя все попытки Сандера его поймать, полетел вниз, прямо на круглую бетонную площадку с дыркой посередине. От удара клинок вылетел из ножен и упал за бетонный круг, воткнувшись в землю.

– …Твою мать… – сквозь зубы выругался Сандер.

Он хорошо знал, как легко испортить лезвие японского оружия, острого, как хорошая бритва. И то, что произошло, было довольно подходящим способом это сделать. Еще раз выругавшись, он поискал глазами тропинку, ведущую вниз с бастиона, и, продираясь через кусты, начал спускаться. И в это время край солнечного диска появился над горизонтом. Первый алый луч отразился в лезвии, будто окрасив его кровью, и внезапно внизу, прямо перед собой, Сандер отчетливо увидел стоящего на коленях человека в длинной белой расстегнутой рубашке. Человек медленно поднял нож, на его клинке блеснуло солнце, и Сандер моргнул: солнечный зайчик ослепил его. А когда он снова открыл глаза – ничего уже не было. Помотав головой, он спустился, вытащил из земли нож и тщательно его осмотрел. К счастью, клинок не пострадал. Валяющиеся в паре метров ножны – тоже. По крайней мере, если на них и прибавилось царапин, то Сандер их не заметил. С трудом задвинув танто обратно в ножны, он нахмурился и покачал головой – ну как нож так легко мог из них выскочить?

Это была еще одна загадка. Что же, это приключение начинало ему нравиться.

Сандер вернулся к своему «лагерю», завернул на всякий случай танто в спальник (все равно сдавать в багаж), достал из рюкзака фанту и приник к горлышку. Потом убрал обратно и вытащил из кармана куртки телефон.

– Ёситада, скажи мне, ты веришь в призраков? – написал он и нажал «отправить».

Он надеялся, что не разбудит товарища слишком рано.

Иэясу терзали сомнения с самого утра. Он даже проснулся раньше обычного – солнце едва-едва поднялось над деревьями. Причина сомнений, надо полагать, давно встала и развлекает немногочисленную обслугу отеля утренней тренировкой во дворе. Иэясу поднялся, потянулся и подошел к окну. Он не ошибся. Киёмаса размахивал мечом в самом центре дворика, стоя спиной к фонтану. Именно этот меч и был основной причиной душевных терзаний Иэясу. Сегодня придется покинуть Кумамото. И оставить Киёмасу одного. Да, конечно же, под присмотром членов его семьи, но… Одного, зачем пытаться обманывать себя? Если Киёмасе что-то взбредет в голову – все эти люди не смогут его остановить.

Нет, силу против обычных людей он, скорее всего, применять не будет. Ему на этот счет когда-то очень давно клан Мори преподал отличный урок. И это уже было очень хорошо, но… Като Киёмаса слишком мало прожил в мире, где законы устанавливает не тот, у кого длиннее копье. И кто знает, возможно, он мечтает вернуть те славные времена. По крайней мере, до Иэясу доходили и такие слухи.

Иэясу сделал все, что было в его силах, чтобы донести до Киёмасы современные законы и правила поведения и, главное, необходимость их соблюдать. Больше всего он опасался, что Киёмаса будет возмущен запретом на ношение любого оружия и откажется расставаться с мечом, но нет – он согласился на это достаточно быстро, повозмущавшись, скорее, для порядка.

…И эта легкость сильно беспокоила. Да и о чем говорить? Киёмаса и голыми руками способен оторвать голову кому угодно.

Иэясу отошел от окна и нажал на кнопку вызова горничной: следовало поторопиться с завтраком, раз он уже проснулся. Все эти достижения современной цивилизации ужасно ему нравились, Иэясу с огромным удовольствием пользовался ими. Когда его учили управлять техникой – подходили к этому вопросу очень осторожно, видимо, опасаясь напугать. Иэясу улыбнулся. Наверное, он сам, так же как Киёмаса сейчас, напоминал большого ребенка, которому интересно все. Новые предметы обихода, новая техника, новые слова. И теперь, спустя всего полгода, его не отличить от современного человека. Сможет ли Киёмаса так же легко войти в этот новый мир?

В дверь постучали.

– Войдите.

Зашла горничная, полноватая женщина средних лет с приятным круглым лицом. Низко поклонилась.

– Принесите завтрак, пожалуйста, – Иэясу доброжелательно улыбнулся и уселся в кресло. Все важные дела следует делать после еды.

Проклятое тело. Чужое, незнакомое. Непривычное. Киёмаса снова медленно принял стойку, сделал замах, развернулся и… тихо выругался сквозь зубы. Руки не слушались. Более того, плечи и запястья болели так, словно он неделю назад в первый раз взял в руки меч. Ноги были, как корявые корни деревьев: требовалось неимоверное усилие, чтобы заставить их отшагивать правильно. Он как будто заново учил свое тело простым движениям, вновь превратившись в нескладного подростка.

«Эй, крестьянин, где ты украл этот меч?» – Киёмаса как наяву услышал за спиной насмешливый голос Ёсицугу. Он закрыл глаза, сосредотачиваясь. Казалось, вот он сейчас откроет их и наткнется взглядом на ехидную ухмылку Сакити. Ранящую больнее, чем самый острый клинок.

Шаг, поворот, замах. Свист рассекаемого воздуха. Не то. Не так. Не злиться. Он отвык от тела. В конце концов он действительно забросил тренировки аж на четыреста лет. Кто угодно потеряет форму. Он молод, силен и здоров. И быстро наверстает упущенное.

Шаг назад, разворот, полуприсед. Киёмаса замер, выдыхая. Да, Иэясу сказал, что оружие носить нельзя. И что никто уже давно не пользуется мечами. Это Киёмаса знал и без него. Но путь воина – это не только искусство владеть мечом, копьем, луком и другими видами оружия. Это постоянная готовность принять бой. Каждую секунду воин должен ожидать сражения. Даже во сне его рука должна лежать на рукояти меча. Мир никогда не длится вечно. Мушкеты и пушки – отличная, не заменимая в бою вещь, но у них есть существенный недостаток: такое оружие расслабляет тело и разум. Нельзя полагаться в бою на меч – лишь на руку, которая его держит.

Киёмаса резко выпрямился и устремился вперед, нанося удары, с виду хаотично, но на самом деле четко рассчитывая каждый взмах. И каждый из них сопровождался резким выдохом и криком. Лучше. Так уже лучше.

И мало ли что там сказал Иэясу? Да Киёмаса скорее бы поверил целой стае лисиц, чем хитрому тануки. Но когда он приносил присягу свежеиспеченному сёгуну, выбора у него не было. Он не верил Иэясу, но в тот раз пришлось ему довериться. Потому что шестилетний мальчик, чья жизнь стояла на кону, был Киёмасе дороже всего на свете. В том числе и собственной чести. Если бы Киёмасе дали волю – он бы сам забрал Хидэёри и воспитал как собственного сына, подальше от этой грязной и мерзкой политики. К драным ёкаям власть над страной. Самое главное – сохранить жизнь сына его светлости. Позволить ему вырасти, и там уж он сам решил бы, что ему делать. А Киёмаса поддержал бы его в любом решении.

Платой за эту жизнь стала голова Сакити на площади в Киото. Дурья башка. Киёмаса с детства ненавидел его за чудовищную, нелепую, отвратительную гордость.

…Может быть, и правда стоило прикончить Иэясу на той встрече? Война разразилась бы незамедлительно. Но кто знает, каков был бы ее итог? По крайней мере, он успел бы дотянуться до горла Хидэтады. Токугава Иэясу не давал ему никаких обещаний. Не то что господин второй сёгун.

Сейчас тоже ничего не остается, кроме как довериться Иэясу. Он искренен в своем раскаянии – Киёмаса чувствовал это.

Стоп. Когда это он успел стать таким сентиментальным? Киёмаса нахмурился. Конечно, у него ничего не выходит: сумбур в мыслях мешает ему сосредоточиться на главном – на мече. Он должен стать мечом, а разве меч может думать? Если меч начнет думать, то это будет никуда не годное оружие. Киёмаса выдохнул, не спеша повернулся и вновь замер с мечом, поднятым над головой. Вдох-выдох. Снова вдох. Рукоять – это часть его руки. Он – это меч. Меч – это он. Не думать. Только чувствовать. Он медленно опустил руки, а потом резко присел и хлестнул воздух крест-накрест.

– А-а-а-а-а-а! – Резкий внезапный вопль и последовавший за ним звон резанул по ушам.

Киёмаса открыл глаза и выпрямился, опуская меч. Прямо перед ним, широко раскрыв от ужаса глаза и рот, стоял маленький человек в синей одежде. Судя по всему, меч просвистел у него перед самым лицом. Возле его ног валялись черная коробка, видимо, выпавшая у человечка из рук, и вывалившиеся из нее непонятные блестящие штуки.

– Ты кто?! Что тебе нужно? – взревел Киёмаса.

Ну вот только что ему наконец удалось уловить нужный ритм, и этот человек был совершенно не кстати со своими воплями. Киёмаса едва сдержался, чтобы не отсечь ему голову. Но он обещал соблюдать закон и порядок. И сразу же преисполнился гордости оттого, что сумел справиться с этой непростой задачей.

«Нельзя убивать людей. Никаких. Даже если они оскорбили тебя или мешают. Если ты убьешь человека – твою семью подвергнут позору».

Киёмаса совсем не хотел позорить своего потомка, старого кузнеца. Поэтому убрал меч в ножны и постарался изобразить на лице улыбку.

Человек отшатнулся, задрожал и забормотал:

– Я… почтенный господин стоял… я шел… господин как прыгнет! – Он зажмурился и снова вздрогнул, видимо, вспомнив пережитое. А потом присел на корточки и начал быстро собирать рассыпанное.

– Я задал вопрос, – Киёмаса нахмурился: человечек стал раздражать его своим мельтешением.

– Я… я служащий, мастер… ремонт… – тот втянул голову в плечи, – вызвали. Вода течет по стене… наверное, трубы, надо чинить… водопровод.

Киёмаса еще сильнее сдвинул брови и прищурил глаза. Но внезапно его лицо просветлело:

– Водопровод? Ты умеешь чинить водопровод?

– Да, господин… я мастер…

– Значит, ты знаешь, как он устроен? Водопровод? Как и откуда вода поднимается по трубам?

– Да, господин…

Киёмаса издал радостный вскрик и схватил человека за плечо, дергая вверх, как дайкон.

– О! Великолепно! Сейчас ты мне все расскажешь и покажешь.

Иэясу, тяжело вздыхая и иногда громко икая, спускался вниз по лестнице. Нет, нельзя столько есть, а то опять разнесет. Впрочем, «диетолог», молодой улыбчивый мужчина, совершенно не похожий на врача, сказал, что от тяжелой пищи следует воздерживаться во второй половине дня. А сейчас ведь утро, так? И бегать он не собирается. И вообще – если заботливые потомки не хотят, чтобы он столько ел, то зачем готовят так вкусно?..

В этом мире было столько разной еды, которую Иэясу не пробовал раньше, что он терялся от выбора. Поесть он любил всегда, а тут – такое изобилие и совершенно никаких запретов.

Самым большим кошмаром оказались пицца (огромные круглые лепешки с разной начинкой) и чипсы. Вот это было настоящее проклятие. Когда он открывал блестящий шуршащий пакет, то не мог остановиться до тех пор, пока последняя тоненькая хрустящая долька не исчезала у него во рту. Сам не успевал понять, как это происходит….А рука уже тянулась за следующим пакетом.

Чипсы ему приносили коробками, долго приносили… а потом прислали этого юного милого доктора.

Один маленький пакетик в день. И этот пакетик еще не тронут, лежит в сумке. Иэясу решил, что прибережет его до самолета. Ну и пусть уже будет поздний вечер – один раз можно, ничего не случится.

Занятый этими приятными мыслями, Иэясу вышел во двор и…

Киёмасы там не было.

– Мд-а-а… – уныло протянул Иэясу.

Было обидно, что он проделал весь этот путь по лестнице зря. Обычно Киёмаса не заканчивал тренировку так рано. Куда он делся? Вернулся в свой номер? Или ушел гулять? Это было бы совсем не кстати. Не стоило его пока отпускать без сопровождения. Надо вернуться и найти девочку, обычно сидящую за стойкой, и спросить ее. Ее не было, когда он проходил через холл. Может быть, она что-то знает?

Он зашел обратно и огляделся. Наверное, надо зайти сюда, в дверь с табличкой «служебное помещение». Иэясу уже взялся было за ручку, но тут дверь сама распахнулась и на пороге возникла та самая девочка с ресепшен. Лицо ее раскраснелось и выражало крайнюю степень обеспокоенности. Увидев его, она вскрикнула и радостно всплеснула руками.

– Господин! Извините! Как хорошо, что вы здесь. Вы можете помочь? Это касается вашего друга… – Она смущенно замялась.

Сердце Иэясу екнуло. Киёмаса… вот как чувствовал, что не обойдется без неприятностей.

– Что с ним случилось? – Он наклонил голову, стараясь говорить как можно спокойнее. – Надеюсь, он никого не убил? – Иэясу широко улыбнулся, стараясь, чтобы его слова выглядели как шутка.

– Нет, что вы… не убил… пока.

– Пока? – Иэясу приподнял брови.

Девочка кивнула.

– Дело в том, что мы вызвали сантехника: одна из стен почему-то стала намокать. А ваш друг схватил его и поволок в подвал. И ужасно на него кричит. Я не знаю, нужно ли мне вызывать полицию… – Она опять смутилась и опустила глаза.

– Не нужно полицию, все в порядке. – Иэясу улыбнулся на этот раз участливо и протянул руку, касаясь плеча девушки. Ее напряженное тело, почувствовав исходящее от его ладони тепло, немедленно расслабилось.

– Да… конечно, – она улыбнулась в ответ, – все в порядке. Я вернусь на свое место. Вы же сами со всем разберетесь, так?

– Несомненно. Только покажите мне, где подвал. А вам и правда лучше остаться здесь.

– Пройдете прямо по этому коридору и вниз по лестнице. Там будет дверь.

– Благодарю вас, – Иэясу вздохнул. Опять лестница. И ладно бы по ней нужно было бы идти только вниз – но ведь потом придется возвращаться обратно.

– Как? Я тебя спрашиваю не «что», а «как»! Ты совсем дурак?! – услышал Иэясу, еще толком не дойдя до двери.

Зычный голос Киёмасы доносился из закрытого помещения так громко, будто тот стоял прямо перед Иэясу. Следовало подготовиться. Интонации Киёмасы не сулили ничего хорошего. Иэясу сконцентрировал силу и, едва открыв дверь, направил ее поток на обоих: самого разгневанного Киёмасу и его жертву – маленького тщедушного мужчину в синей форме.

На всякий случай. Слишком близко к несчастному находился человек, который прославился своей жестокостью не только на всю родную страну, но и за ее пределами. Заслуженно прославился.

– Киёмаса, – тихо проговорил он, – отойди, пожалуйста, от этого человека.

– А?.. – Киёмаса прищурился, по всей видимости, разглядывая его, – свет из коридора ослепил находящихся в полумраке подвала людей.

– Иэясу… Ты чего? Я ничего такого же не делаю! Такамори объясняет мне устройство насоса, вот и все. – Киёмаса поднялся с колен и отряхнул руки. – Правда, я ни ёкая не понимаю. Но Такамори терпеливый учитель, да? – Он мотнул головой в сторону своего невольного «наставника».

Тот быстро закивал:

– Да, да, господин, так и есть, я объясняю… да.

Испуганным он не выглядел. То ли от действия силы Иэясу, то ли Киёмаса и правда злился, но на себя, и вполне владел собой.

– Все ясно. – Иэясу расслабился. Что бы тут ни происходило – он пришел вовремя.

Сможет ли его «подопечный» и дальше прилично себя вести? В конце концов он привел его в этот мир на свой страх и риск. Да, при прямом столкновении, если вдруг Киёмаса «сорвется» или задумает мстить, – Иэясу справится с ним. Но сможет ли его остановить кто-то другой?

Впрочем, думать об этом было поздно. Вот он, Като Киёмаса. Генерал-дьявол. Ужас врагов, ночной кошмар женщин и детей. Стоит и улыбается, вытирая ладонью пот со лба.

Устройство насоса… Иэясу покачал головой.

– Зачем оно тебе нужно?

– Зачем?.. – Киёмаса распахнул глаза и развел руки в стороны, изображая крайнюю степень удивления. – Ну сам подумай. Ты мой водопровод в замке видел? Там колодец выходил прямо на кухню! Это я сам так придумал. – Киёмаса ударил себя ладонью по груди. Получилось гулко. – А вот представь: если воду бы можно было прямо наверх поднимать? А? Никто источник не отравит, никто канал не перекроет! Твои враги под стенами бесятся, а ты сидишь и чистейшую водичку попиваешь. А? – Он с довольным видом махнул рукой, и его раскрытая ладонь замерла в воздухе.

Иэясу вздохнул и опустил плечи, задумавшись. А потом поднял голову и снова вздохнул.

– Киёмаса… – он тоже развел руки в стороны и покачал головой, – похоже, ты не совсем понимаешь. В твоем замке наверняка давно есть водопровод и стоят насосы. И никто и никогда не будет его осаждать.

Он подошел ближе и коснулся пальцами запястья Киёмасы. Той руки, которую тот держал опущенной вниз. Так, на всякий случай коснулся: неизвестно, как поведет себя его старый враг и друг.

– Понимаешь, мы никогда не вернемся домой. Не будет больше битв и осад. Никогда. Здесь теперь наш мир. И наш дом.

Повисла тишина. Бедняга сантехник только мотал головой, переводя взгляд с одного человека на другого и явно не понимая, что тут происходит. Потом, видимо осознав, что, кажется, спасен, попятился к двери, постоянно при этом кланяясь:

– Я зайду чуть позже, простите, простите, не хочу вам мешать.

Но Киёмаса не обратил на его уход никакого внимания. Он понурил голову и стряхнул пальцы Иэясу со своей руки.

– Я понимаю, – тихо пробормотал он, а потом дернул плечом. – Пожалуйста, уйди. Я хочу побыть один.

Киёмаса тщательно разгладил ладонями лежащий перед ним на полу фуросики и отклонился назад. Красиво. Разноцветные неяркие полосы и темные желтые мелкие листья – практичный и приятный глазу узор. Он сам выбрал этот квадратик мягкой ткани и собственноручно заплатил за него. Картой! Он бережно взял в руки эту блестящую пластинку и положил в самый центр фуросики. Это его деньги. Точнее, деньги лежат у ростовщика, а карта это подтверждает. И торговец верит ему, дает нужный товар, а сами деньги забирает потом у ростовщика. А ему, Киёмасе, дает листок бумаги, чтобы подтвердить, что не взял лишнего. А чтобы никто не присвоил карту себе, есть шифр из четырех чисел. Его нельзя никому говорить и показывать. Нужно просто нажимать на кнопки с нужными символами.

И это было самое трудное. То, что Иэясу называл «цифрами», было похоже на закорючки, какими писали люди с запада. Да, Датэ Масамунэ показывал их ему… но чтоб он хоть что-то помнил! Но не зря его светлость считал Киёмасу необыкновенно сообразительным. Все эти цифры он записал на внутренней стороне рукава, а под ними – обычные, чтобы если забудет, можно было быстро и легко посмотреть. А сам шифр – на четырех уголках фуросики: юг – три, восток – семь, север – пять, запад – девять. Даже если фуросики украдут – никто не догадается.

Он улыбнулся. И положил сверху именную табличку. Тоже очень важная и ценная вещь. Подумал и добавил туда же желтую карту от трамвая. И только потом взял обеими руками смартфон, поклонился уважительно, протер рукавом экран и осторожно опустил сверху. После чего тщательно завернул все свои ценности в легкий мягкий хлопок и спрятал получившийся сверток за пазуху. Все, теперь можно идти. Киёмаса покосился на пустую стену – носильщики вещей сняли с нее телевизор и, запаковав в коробку, унесли куда-то. Ясутака – внук, кажется, нынешнего главы его рода, а может, и правнук, короче, какой-то его потомок, сказал, что внимательно проследит, чтобы подарок Иэясу не повредили по пути. И что телевизор повесят на стену в его покоях.

Киёмаса только усмехнулся: ну какие покои могут быть в доме кузнеца? Разумеется, для него освободят спальню главы дома, но он непременно откажется и просит самую маленькую комнату. И даже согласится делить ее с кем-нибудь из младших внуков. Он покажет своим потомкам, что скромность – наивысшая добродетель.

– Господин Като?

А вот и сам Ясутака. Будет его сопровождать. Так сказал Иэясу и очень просил слушаться юношу во всем, как бы ни противоречило это самой природе человеческих отношений. И Киёмаса пообещал. Несомненно, он будет слушать человека, даже очень юного. Хотя бы потому, что сейчас, в этом мире старше него только Иэясу. Киёмаса рассмеялся этой мысли и встал.

– Мы поедем на повозке, которая летит быстрее, чем самая быстрая стрела, так? – уточнил он у Ясутаки.

– Да, господин Като, я уже взял билеты. Соблаговолите спуститься вниз, там нас ждет такси до станции.

Киёмаса кивнул. Разумеется, он будет слушать. А слушаться – это он уже сам разберется, без чужих советов.

Ёситада чувствовал себя несколько растерянным. Под апартаменты родоначальника дома Токугава был выделен весь этаж в здании, расположенном почти в самом центре Токио. Весьма почетно и довольно дорого, но…

Нет, не так. Все не так.

Когда ему сообщили о том, что господин Токугава Иэясу желает наконец принять его, причем в приватной обстановке, Ёситада ожидал, что поедет за город в какой-нибудь роскошный особняк, перестроенный и оборудованный под нужды гостя из далекого прошлого. Ну там эти всякие татами, сады камней и прочие бумажные стены. Нечто, в классическом традиционном стиле. Ёситада бывал в замках, часть из которых была оформлена под старину, а в части действительно сохранился интерьер, не претерпевший серьезных изменений в течение веков.

В общем, Ёситада представлял себе если не реконструкцию сёгунского дворца, то, по крайней мере, грамотную стилизацию. Ведь «воскресший предок» должен производить впечатление, не так ли? Иначе вся эта затея начисто лишена смысла.

Но небоскреб в центре? Двадцать пятый этаж? Ёситада был сбит с толку. А когда дверцы лифта открылись, впуская его в просторный холл, сверкающий металлом, стеклом и светом неоновых ламп, он понял, что не понимает совершенно ничего.

Пол современный, заливной, но без всех этих модных 3D-картин, нейтральный бежевый с голубым рисунок, кресла из светло-коричневой замши… стены с зеркалами. Несколько современных абстрактных картин.

И свет. Из-за зеркал казалось, что он струится отовсюду, как будто кто-то объявил войну теням – ни одного неосвещенного уголка не осталось, ни одной щели, в которую не проникал бы свет. Даже окно терялось, не привлекало к себе особого внимания, словно одна из картин.

И это как раз радовало. Хотя желания подойти к нему не вызывало.

Ёситада хотел было сесть, ожидая, когда за ним придут и проводят к «великому прародителю», но решил, что раз обстановка так уж сильно смахивает на любимую дедушкой, то и пунктуальность у обитателя апартаментов может быть схожей. А до назначенного времени приема осталось меньше трех минут. Он вынул телефон и посмотрел на входящие сообщения.

«Еду в аэропорт, заказывай столик».

От Сандера. Ёситада усмехнулся, настучал большим пальцем «уже» и нажал «отправить». Он очень надеялся, что встреча не затянется надолго. Конечно, на крайний случай он отправит за Сандером машину – Кагава, секретарь, с утра предупрежден. Но все же хотелось бы встретить друга самому.

Ёситада спрятал телефон, поднял голову и вздрогнул от неожиданности – буквально в паре метров от него, возле выхода из холла в широкий коридор стоял человек. Увидев, что Ёситада его заметил, человек шагнул было вперед, но тоже вздрогнул, и его брови удивленно поползли вверх. А глаза стали круглыми, как чайные блюдца. Потом он нахмурился и слегка наклонил голову.

Секретарь? Интересно, почему он разглядывает гостя вместо того, чтобы проводить куда нужно?

Впрочем, Ёситада тоже в свою очередь сдвинул брови к переносице. Секретарь? Нет, секретарь бы никогда не позволил себе в качестве рабочей одежды джинсы и сиреневую рубашку из мокрого шелка. И уж тем более не вышел бы встречать гостя в носках. В полосатых носках. А странный человек тем временем сердито прищурился.

– Вот как, значит, у вас нынче принято приветствовать своих предков, – он покачал головой. – Я, конечно, понимаю, что тут вряд ли кого-то учили придворному этикету и ты только что вернулся из далекой страны, где прожил несколько лет, но ведь существует обычная вежливость! Или там, где ты учился, принято вместо приветствия таращиться на собеседника во все глаза?!

Несмотря на грозное выражение лица, этот человек говорил удивительно мягко и на таком старом киотском диалекте, что Ёситада даже не сразу понял все, что было произнесено. Но самое главное было ясно – именно это и есть тот самый Токугава Иэясу, встреча с которым ему назначена. Предок. Основатель рода. В полосатых носках.

Ёситаду бросило в жар, он спешно отвесил глубокий поклон, попутно маловнятно бормоча извинения. Он был настолько ошарашен, что начисто забыл все слова приветствия, которые учил вчера весь день. Кем бы ни был этот человек, он никак не соответствовал тому образу, который Ёситада себе нарисовал.

Он ожидал разного. Например, увидеть «ряженую куклу» – клона, которого научили ходить, разговаривать и даже подражать манерам того времени, в которое жил Токугава Иэясу. Или же грамотного хорошего актера, блестяще исполняющего роль «сёгуна-в-отставке». Да кого угодно на самом деле, но не этого молодого мужчину в джинсах, с аккуратной прической и круглым симпатичным лицом. Такого он мог бы встретить в баре вечером или в парке под руку с женой, катящей коляску с малышом.

Постаравшись взять себя в руки, Ёситада медленно выпрямился и наконец-то выдавил из себя:

– Солнце Востока озарило своим ясным светом мою ничтожную тусклую жизнь…

Но закончить он не успел. Токугава Иэясу расхохотался, слегка подавшись вперед, подошел, взял его руку в свои и легонько затряс.

Руки оказались удивительно теплыми и мягкими. И это смутило Ёситаду еще больше. Он замолчал, уставившись вниз, на ноги в полосатых носках.

– Ну что же, мой мальчик, это я должен просить прощения за то, что так сильно смутил тебя. Ведь, право, ты совершенно другое ожидал увидеть. Но я здесь для того, чтобы жить в этом мире, а не рядиться в старые пыльные тряпки, не находишь?

Ёситада быстро кивнул, не поднимая головы. Это резкое вторжение в личное пространство вкупе с обращением «мой мальчик» его несколько напугало. Но еще более напугало то, что он быстро проникся к этому человеку искренним расположением. Симпатия в смеси с неловкостью и страхом?

Ёситада упорно смотрел вниз. А Токугава Иэясу, проследив за его взглядом, выпустил наконец его руку из своих и картинно развел их в стороны.

– Хорошая штука эти полы с подогревом. Всегда мечтал, но, увы, мои скромные домики всегда почему-то оказывались вдали от теплых источников, а топить печи и греть воду круглый год – это расточительно. Пойдем ко мне в кабинет, посидим, познакомимся поближе.

Кабинет оказался под стать всей остальной обстановке. Рабочий стол с висящим над ним на стене экраном, кресло, тоже бежевое, большое и удобное даже на вид. Вдоль стен – диванчики и низенький стеклянный столик на круглых металлических ножках. Единственное, что могло как-то напомнить посетителю о Японии, – это большой золоченый веер с моном рода Токугава напротив низкого, до самого пола окна. Свет так падал на него, что казалось: символ рода светится изнутри.

Токугава Иэясу уселся на диван, откинувшись на спинку, и махнул рукой на противоположный:

– Присаживайся, мой мальчик, не стой. Никогда не любил, когда мои дети стесняются.

Ёситада присел на краешек. Он все еще не определился, как именно себя вести. Перед ним явно разыгрывали спектакль. Только кто? И зачем? Именно в этом и предстояло разобраться.

Тем временем хозяин кабинета с явным и видимым удовольствием вдавил кнопку, вмонтированную в подлокотник. И громко произнес:

– Можно подавать чай.

Меньше чем через минуту в комнату вошла юная девушка. А вот она как раз была одета в соответствии с модой четырехсотлетней давности, как ее себе представлял Ёситада. Тщательно уложенные длинные волосы, закрепленные блестящими заколками, длинное, почти в пол кимоно, украшенное белыми по голубому цветами. Но в руках она несла хромированный поднос, на котором стояли современные чайные принадлежности. Чайной церемонии явно не ожидалось. Расставив по столу чашечки, чайник с заваренным чаем и блюдца со сладостями, девушка низко поклонилась и скрылась за дверью.

– Ну… надеюсь, ты любишь черный чай, мой юный друг, – Иэясу улыбнулся и потянулся к чайнику.

И Ёситада не выдержал:

– Прошу меня простить за нескромный вопрос. Девушку вы, выходит, привезли с собой? Она несколько… э… выбивается из общего стиля.

Иэясу расхохотался. Нагнулся над столом и посмотрел Ёситаде прямо в глаза.

Что-то не так с ним было, с этим человеком. Что-то неправильно. Ёситада наморщил лоб, пытаясь понять.

– Верно подметил, верно. Красивые женщины – моя слабость. А что самое красивое в девушке, а? Разумеется, ее одежда! Даже самое милое личико потеряется, если его не подчеркнуть парой метров хорошего шелка. То, как одеваются современные женщины, – это просто неприлично. Они выглядят так, будто все на одно лицо. Но, увы, увы. К моему сожалению, искусство ношения женского платья утрачено. Вот и эта милая девочка двигается так, будто опаздывает на метро. Резко, порывисто. Женщина не должна ходить, она должна плыть. А руки ее – уподобиться порханию крыльев нежного мотылька.

Ёситада поймал себя на мысли, что ему становится уже несколько легче понимать говор собеседника. Может, именно ради этого тот говорит настолько много?

Он протянул руку и тоже налил себе чаю.

– Однако все остальное вам здесь определенно по нраву. Мир ведь совсем не такой, к какому вы, должно быть, привыкли. Вот, например, компьютеры. IT-индустрия очень сильно шагнула вперед за последние четыреста лет.

– Эх… – Иэясу вздохнул, – мне и правда удалось тебя смутить. Я бы сказал, что мне жаль, но мне ничуть не жаль. А вот скажи-ка, тебе бы больше понравилось узреть средневековый замок и восседающего на подушках старика в традиционном парадном облачении? Чувствовал бы ты себя лучше?

Иэясу протянул руку через стол и коснулся пальцами рукава пиджака Ёситады:

– И легче было бы поверить в меня?

Ёситада улыбнулся уголками губ:

– А почему вы решили, что я не верю вам? Или – в вас?

– Ах, юноша, юноша, зачем же задавать такие вопросы! – Иэясу закачал головой, как китайский болванчик, и всплеснул руками. Потом округлил глаза и тихо проговорил: – Я же ками. Мне ведомы все тайны, мой свет проникает даже в самые потаенные уголки твоей души. Ты считаешь, что от меня можно что-то скрыть?

Это было уже слишком. Ёситада не удержался и скривил губы. Сцена была настолько наигранной и фальшивой, что захотелось просто встать и уйти. Для чего нужен этот фарс?

Иэясу резко откинулся назад, опадая всем телом на спинку диванчика. И зажал рот ладонью, сдерживая смешок. Потом снова выпрямился.

– Ох… ну прости же меня. Выражение твоего лица бесценно, я просто не могу сдерживаться. Это мне забавны мои шутки, я-то прекрасно знаю, кто я. Господин Ёримицу, нынешний глава рода Токугава и твой дедушка, предупредил меня, что ты не веришь в богов и относишься к моему появлению с изрядным скептицизмом. Но он обещал, что ты будешь вежлив и ничем не выдашь своих сомнений. Увы, боюсь, что господин Ёримицу очень давно не видел тебя.

Ёситада решительно посмотрел на собеседника:

– Вы знаете, уважаемый господин Токугава, я тоже так думал. Я готовил речь и репетировал поклоны. Думал, что если дедушке так нравится театр, то мне совершенно не сложно подыграть. Но раз вы говорите прямо, то и мне тем более нет нужды что-то изображать. Я не знаю, кто вы. Я не знаю, верить мне вам или нет. Но я собираюсь это выяснить. И заранее приношу глубочайшие извинения, если мои сомнения напрасны.

– Эх… – Иэясу хлопнул ладонью по колену, – мне что же, и правда стоило принять тебя, сидя во дворце?

– Не думаю. Но все же… все это. Вы прекрасно разбираетесь в современной технике. И вы молоды, одеты и причесаны, как большинство японцев. Если бы я вас встретил в Киото, то принял бы за директора филиала своей компании.

– Вот как? Даже за директора? За что такая честь? Я думал, что выгляжу как обычный горожанин.

– Тогда вам бы следовало выбрать одежду подешевле. Эти джинсы стоят больше, чем «обычный горожанин» зарабатывает за полгода.

– О-о… – Иэясу осмотрел себя, словно увидел впервые, – выглядят совсем простыми… неужели так заметно?

– Похоже, чего-то вы о современном мире не знаете. Такие вещи специально покупают из-за их цены. Чтобы каждый, кто их видит, знал о достатке хозяина. Мне опять удалось вас смутить?

– Опять? Разве это не я все время этим занимаюсь?

Ёситада мотнул головой:

– Не только. Увидев меня, вы удивились не меньше, чем я при виде вас. Могу я узнать, что не так оказалось со мной?

– О, конечно же. Почему ты решил, что что-то не так? Все замечательно, можешь не волноваться. Ты производишь очень приятное впечатление – такой серьезный молодой господин. Меня несколько э-э… удивил цвет твоих волос. Скажи мне, только честно, раз уж мы так разоткровенничались. Это натуральный цвет волос или ты их… красишь?

Ёситада постарался превратить язвительную усмешку в подобие улыбки. Он предполагал, что этот вопрос будет задан, рано или поздно. Он оперся подбородком на пальцы левой руки и слегка прищурил один глаз. Да, именно тот, который у него был зеленым.

– Можете не сомневаться – мой, родной. Я действительно всю жизнь красил волосы, но только в черный. Меня сильно испортили там, в другой стране, – я больше не буду этого делать. И, поверьте мне, я стопроцентный японец, ни капли крови иноземцев не течет в моих венах. Мне это доподлинно известно.

На лице Иэясу отразилось такое неприкрытое изумление, что Ёситада даже устыдился своей резкости.

– Мой мальчик… о чем ты говоришь? Какие могут быть иноземцы? Этот цвет – признак чистейшей крови нашего рода! Истинной крови! Мы ведем свой род от Минамото, издревле именно огненный цвет волос был признаком крови сёгуна! Великого воина, который поведет за собой тысячи тысяч. Цвета пламени были волосы моего героического деда Киёясу. Ему не было и двенадцати лет, когда он, во главе войска, напал на замок, который занял его дядя, узурпировавший власть в клане. И сверг его.

Ода и Имагава трепетали при имени Мацудайра! Мой сын, мой старший сын, ставший моим наследником и преемником, Хидэтада, также… – Иэясу внезапно запнулся и нахмурился, видимо заметив, как исказилось лицо Ёситады.

Тот поднялся с кресла, и его губы задергались, прикрытый глаз превратился в щель:

– Вы… вы сейчас зачем мне все это говорите? Вам не кажется, что шутка зашла… слишком далеко? – Голос его, несмотря ни на что, был спокойным. По крайней мере, самому Ёситаде так казалось. Он больше не испытывал ни неловкости, ни стыда. – Мой отец… делал ДНК-тест. Втайне от матери. Знаете, что это такое? Или четыреста лет назад были другие способы определять отцовство? Моя сестра уже пять лет не появляется в родном доме, да-да, все из-за вашего «сёгунского цвета»! Где вы раньше были с этими историями про дедушку Киёясу? А глаза у меня такие в кого? В вашу тетю? Или…

Ёситада замолчал. Нет, ему совершенно не было стыдно за свою несдержанность. Просто тема была больной. И что бы ни задумал этот человек, но шутить таким образом с собой Ёситада позволять не собирался. Всю жизнь он и его сестра страдали из-за цвета волос. Он – из-за рыжего, а Митоко не повезло еще больше: она родилась блондинкой. Иногда Ёситада думал: а любил бы их отец, если бы они выглядели, как обычные японцы? Или «что подумают люди» всегда было для него важнее собственной семьи?

…Но что если этот Токугава Иэясу не шутит? Что если… Ёситада вздрогнул. Его собеседник сидел напротив, не сводя с него широко распахнутых глаз, и Ёситада вдруг понял, что с тем было не так с самого начала. Живя в Америке, где постоянно попадались люди с глазами, волосами и даже кожей почти всех цветов радуги, он перестал на это обращать внимание. А зря. Потому что глаза у Токугавы Иэясу были голубыми. Не того цвета неба и штормового моря, как у Сандера, скорее мягкое голубоватое серебро. И едва заметные золотистые искорки мерцали в их глубине.

Что если он говорит правду?..

А тот как будто понурился:

– Бедный мой мальчик… Неужели все зашло… так далеко? Неужели даже в нашей семье разучились понимать язык символов? Неужели все… забыли? Что же, у тебя есть право не верить мне. Я столько лет был хранителем не только этой страны, но и нашей семьи. И только на мне вина, что я допустил такое.

Иэясу тоже встал и, подойдя к окну, повернулся к Ёситаде спиной.

«Солнце Востока! Великий дух моего рода! Помоги мне! Помоги!» – так это звучало? – Иэясу внезапно развернулся вполоборота. – …А внизу было что? Пустота? А вверху – синее небо?

…Внизу была пустота. Молочно-белая пелена утреннего тумана надежно скрывала землю: казалось, что под ногами бездонная пропасть, наполненная зыбкими клубами. Но он не смотрел вниз. Не нужно было, он и так все знал. Он смотрел вверх, в пронзительно синее небо, но и его он не видел. Все его мысли и чувства были сосредоточены на одной точке – на черной дыре кольца крюка, из которого свисала распахнутая пасть карабина. И с каждой секундой, с каждым его движением она распахивалась все шире и шире.

Уже потом он думал о том, что это был брак. Что не мог страховочный карабин взять и просто развалиться под тяжестью всего одного тела. Но тогда у него вообще не было никаких мыслей. Только липкий, мокрый, как туман внизу, ужас, расползающийся по всему телу. Руки стали мягкими, как вата, и он, взглядом словно пытаясь удержать медленно, но верно скользящую к краю веревку, не сводил глаз с этой зияющей пасти.

Из-за уступа выполз первый рассветный луч и провел теплой рукой по его лицу. И тогда Ёситада закричал. Он умолял исступленно, он звал так, как ребенок, задыхаясь от ужаса ночного кошмара, зовет свою мать, а солнце все быстрее выкатывалось из-за холодной скалы и вливало в него силы.

… И руки как будто вросли в камень. Рывок, еще один – и вот новый надежный металл сжимает в своих объятиях красно-оранжевый трос. А предатель сам летит в пропасть.

…Да откуда этот человек может знать об этом? Никого там не было, кроме самого Ёситады. За эту оплошность, самоуверенность и глупость он проклинал себя потом неоднократно.

К подножию они прибыли с группой. Ёситада занимался альпинизмом с тринадцати лет, как только понял, что страх высоты по-настоящему способен одержать над ним верх. Этого нельзя было допускать. «Не тот трус, кто боится…» Это был его девиз. И он, стиснув зубы, стараясь не смотреть вниз, упорно шел с инструкторами и членами своей команды в такие места, от которых его тошнило даже когда они были изображены на картинках.

…Что если он встретится со своим страхом один на один?

И он пошел один, до рассвета, никого не предупредив. Ему было пятнадцать. И он не был храбрецом, он был балбесом.

Ёситада прикрыл глаза. Не может человек этого знать. Никто не может. Даже его инструктор не знал: когда Ёситада вернулся, то рассказал, что ходил пить чай и смотреть рассвет. Обвязку спрятал в кустах и потом незаметно забрал. Так какого дьявола здесь вообще происходит? Он постарался ничем не выдать своего удивления. Но насколько он в этом преуспел, Ёситада не знал. Сейчас его задачей было – собрать как можно больше информации об этом человеке.

– Что? Вы о чем? – Ёситада уже взял себя в руки.

– Не важно, извини, я задумался. Прошу, садись. Мне, право, очень неловко, что я невольно расстроил тебя, мой мальчик.

Ёситада сел. Кто этот человек? Кто же он такой, черт бы все это побрал?

Иэясу проводил взглядом удаляющуюся спину Ёситады и, прикрыв дверь в кабинет, тяжело плюхнулся на диван. И вытер со лба внезапно проступивший пот. Нет, ни о чем важном они больше не говорили. Юноша сделал вид, что поверил ему, и соблюдал приличия, а он сам… он сам делал вид, что ничего необычного не происходит. Что все идет так как надо, он, Токугава Иэясу расслаблен, спокоен и уравновешен.

…Да какое там спокойствие? О чем думал Ёситада в ту минуту, когда он процитировал ему ту молитву?

– Нет. Это совпадение. Просто моя кровь, сильная кровь. Вот и все. Не более того.

Или нет?

Иэясу взял со стола недопитую чашку и начал пить, медленно и мелкими глотками. Когда напиток закончился, он повертел в руках пустую чашку и нажал на кнопку три раза.

– Пусть приготовят машину, я еду в аэропорт Ханэда, – громко и отчетливо проговорил он.

– Слушаюсь, – ответил из динамика женский голос. – Что именно господин планирует? Нужно заказать билеты?

– Нет, не нужно билетов, – Иэясу улыбнулся то ли голосу, то ли своим мыслям, – я просто хочу посмотреть, как взлетают и садятся самолеты.

– Машина будет готова через шесть минут.

– Замечательно.

Иэясу потер рукой подбородок, сжал его и на несколько мгновений застыл в задумчивости.

Огни вечернего Эдо мелькали за окном автомобиля. Ко многому Иэясу тут привык и многое принял, но никогда он не признает нового имени своей столицы. Нет, не так. Крохотного городка, который он сам сделал столицей. Как же выросло его «дитя»! Эдо поглотил десятки, сотни таких городов, каким сам был когда-то. Превратив их в улицы и районы. Иэясу прикрыл глаза. Чтобы чувствовать свой город, ему не нужно было его видеть. Он дышал им, он жил им. А город… город жил миллионами человеческих душ и судеб, переплетенных в одно сердце.

…Что ждет этот город?

Машина повернула в очередной раз и мягко остановилась.

– Господин? – Водитель тихо окликнул его, видимо, сочтя спящим.

– А? Нет, я не сплю. Открой двери, я хочу прогуляться.

Он вышел в теплый уютный вечер, мягко освещенный золотистыми фонарями. Разноцветные ряды машин таинственно поблескивали, и вдали Иэясу разглядел яркое красное пятно. Это автомобиль Ёситады или просто похож? Он свернул направо, в аллею, и неспешно пошел в сторону высоких стеклянных стен. Именно за ними происходило самое важное. И, остановившись на площадке, прислушался. Гул заходящего на посадку самолета нарастал. Иэясу задрал голову, ища его в небе. Вот они, мигающий огонь и тень, которые скоро, очень скоро обретут очертание воздушного корабля.

«– Ты бы хотел научиться летать, а, тануки?

– Люди не могут летать, ты опять говоришь глупости, Сабуро.

– Люди не могут… а еноты?!»

Иэясу вздрогнул, очнувшись.

– Токугава всегда сами встречают старых друзей, не так ли, мой мальчик?.. – едва слышно проговорил он.