Спины убегающих в ужасе врагов. О, это зрелище Киёмаса любил едва ли не больше, чем запах свежей крови. Он уже не гнался за ними с гиканьем, размахивая копьем, – наоборот, ступал степенно, как человек, уверенный в своей силе, а не безусый мальчишка. Усы у него, кстати, были. Настоящие и уже довольно густые: незачем больше цеплять это украшение на маску демона, прикрывающую его лицо. О, он отлично представлял себя со стороны, глазами врагов. Сильно отросшие за три года волосы он распустил, чтобы они развевались за спиной, когда он бежит, вокруг глаз густо намазал черным – теперь он гордился тем, что выглядит как самый настоящий ёкай. И сила его была – страх. И не просто страх – дикий, леденящий ужас охватывал противника, который осмеливался вступить с ним в бой. И слово «леденящий» в этом случае не было метафорой: после волны страха приходила волна холода. Если не убежал и не упал на землю, содрогаясь от ужаса, – застынешь ледяной статуей.

Киёмаса знал, что такую силу ему дает вода. А вода есть везде – даже в воздухе ее полно. Так сказал наставник Хамбэй.

Вот еще один из бегущих замер, в ужасе уставившись на него. Киёмаса махнул копьем – голова труса отлетела в сторону. Сколько он сегодня их добыл? Устал считать. Киёмаса даже не обернулся – знал, что следующий за ним в нескольких метрах адъютант подберет добычу и привяжет на палку. Вот и все. Проход к реке свободен.

Его сотня не зря была поставлена в авангарде. Даже такая небольшая брешь в защите противника – очень, очень важное достижение. И сегодня Като Киёмаса собирался показать себя. Его люди двигались в отдалении: они привыкли к его силе, но все же попадали под ее действие. И чем дальше они окажутся от него в этот миг, тем проще им будет сдерживать свой страх.

А он, Като Киёмаса, сейчас сделает то, что навсегда прославит его имя. Река – препятствие для обычных людей. Но не для него. И не для его господина. Здесь глубоко. И никто не ждет атаки.

Киёмаса встал на берегу у самой кромки. И коснулся воды кончиком копья. Тотчас же вокруг образовалась корка льда. Он поднял копье повыше, чтобы лезвие не вмерзло в лед. А ледяной круг становился все шире и шире, пока не достиг противоположного берега.

Киёмаса шагнул на лед и медленно пошел, все сильнее концентрируясь и укрепляя ледяной настил. Воздух вокруг него звенел от холода. Наконец, уже на середине реки, он топнул по льду ногой и призывно поднял копье. В ответ с его берега раздался многоголосый радостный гул. И первыми пошли его люди. Киёмаса ослабил силу: лед теперь довольно толстый и не растает быстро. А люди смогут пройти. Вот уже его сотня вся на другом берегу реки. Еще немного, и к переправе подойдут основные силы, но его ребята успеют взять больше всех вражеских голов.

Но… что это?.. Киёмаса с удивлением посмотрел себе под ноги. Вода? Сандалии мгновенно промокли, и он почувствовал, как начинает погружаться. Сначала по щиколотку, потом… Не растерявшись, он снова вскинул копье и прокричал, что было мочи, подходящим к реке своим:

– Стойте! – И сконцентрировал силу.

Вода начала было замерзать – он едва успел выдернуть ноги из-под свежей корки льда, но тут же опять растаяла. И лед начал таять на глазах, так же быстро, как до этого намерзал. Киёмаса почти мгновенно оказался по шею в холодной воде.

Да что же это такое? Он потерял контроль над силой? Как же так? Столько тренировок! Не может быть!

И внезапно воды реки расступились. Просто отхлынули от него и замерли с двух сторон прозрачными переливающимися на солнце стенами.

И тогда Киёмаса понял, что происходит.

– Эй! Выходи, сразимся! Один на один! – закричал он, вскидывая копье, которое сжимал в руке.

Вместо ответа вокруг него прямо из земли поднялись столбы пламени.

Мокрая одежда едва не закипела на нем. Киёмаса аж зажмурился, концентрируясь, и жар отступил. Языки огня прижались к земле и змеились, не в силах подняться и добраться до него.

…Но лишь на миг. Камни на опустевшем так внезапно дне реки покраснели от жара – казалось, они сейчас сами потекут раскаленной рекой. И снова пламя взметнулось вверх. Нет, не вверх – как будто раскаленные руки потянулись к нему, сжимая, душа, сжигая.

Киёмаса закашлялся. Неужели камни могут гореть и дымиться? Глаза заволокло плотным белым туманом.

Да нет же, это не дым – это пар. А если пар, то, значит, вода! Радостно вскрикнув, он направил свою силу на белое горячее марево. И крупные белые хлопья тут же закружились над ним. Приятный холод потек по коже, которая, казалось, уже была готова потрескаться. Огонь прижался к земле и начал отступать, словно в страхе перед этим снегом. А Киёмаса все давил и давил огонь своим холодом. Еще немного…. еще… Вены на руках вздулись от напряжения.

– Выходи… трус! – прохрипел он.

И языки огня вновь зашевелились, и он опять ощутил жар. Неужели он настолько слаб? Неужели проиграет?

Почему не видно противника? Или… тот настолько силен, что может атаковать на таком большом расстоянии?

Ну уж нет! Этот трус еще не представляет всей мощи его силы!

Киёмасе показалось, что его череп сейчас треснет. Пламя было живым, оно танцевало вокруг него, заглядывало в лицо, в глаза, кровь из трещин на губах запеклась коркой. Киёмаса чувствовал ее, когда облизывал губы пересохшим языком. Очень сильно хотелось пить, горло распухло, а древко копья нагрелось так, что обжигало руку, – похоже, еще немного, и дерево вспыхнет. Киёмаса поднял руку и сконцентрировался на копье. Ему всегда проще было сосредотачиваться на предмете и через него выпускать свою силу. От руки по древку медленно пополз иней. Выше, еще выше…

Лезвие копья вдруг взорвалось мелкими осколками. Древко разлетелось на куски, а вокруг Киёмасы выросли разноцветные, переливающиеся пики света. Ледяного света. И этот ледяной цветок распускал свои лепестки все дальше и дальше. Киёмаса замер, сам пораженный произошедшим. Языки пламени потускнели и впитались в раскаленные камни на дне. Киёмаса издал победный крик. Вот так-то! Вот тебе, трусливый глупец! Огромная мощь пьянила. Кто, кто сможет остановить его сейчас? Копья у Киёмасы больше не было, поэтому он просто вскинул руку вверх, издал клич и…

Стены воды с двух сторон обрушились на него.

Ловушка. Такая простая ловушка, и он, как дурак, в нее попал.

Он ослабил поток холода сразу. Насколько мог. Но все равно опоздал – вода мгновенно замерзла, образовав вокруг него огромную ледяную глыбу. И он понятия не имел, какой толщины ее стенки.

Между его телом и льдом осталась небольшая прослойка воздуха. Он попытался пошевелиться, продавить или расколоть лед, но ничего не вышло. Слишком мало места.

…И слишком мало воздуха, чтобы дышать. Потемнело в глазах, и последней его мыслью было: «Тупой крестьянин».

– Очнулся?

Киёмаса открыл глаза. Перевернулся, пытаясь встать, но почувствовал, что руки и ноги стянуты веревкой. В плену. Да как же так? Почему он не умер?!

– Зачем вы его связали? Я приказал всего лишь сбить лед. Вы что, считаете, что я могу испугаться мальчишку?

Киёмаса ощутил прикосновение холодного лезвия к коже, и его руки освободились. Через миг – и ноги тоже. Он вскочил. Ни за что он не будет, как червяк, ползать на земле перед врагом. И наконец сумел как следует разглядеть отдающего приказы.

Высокий, хоть и ниже его, с черными, гладкими усами, аккуратной ухоженной бородой и насмешливыми глазами. И хотя этот человек и не подумал задирать голову, его взгляд из-под густых бровей был направлен прямо в лицо Киёмасы. Кто это? Враг, который взял его в плен?

– Как тебя зовут, парень? – Голос был жестким, но в нем не было ни злости, ни издевки. Просто спокойствие. Обыденность.

Киёмаса молчал.

– Хорошо, мне нравится твое упорство перед лицом противника. – Человек махнул рукой. Тотчас же двое его воинов выволокли из-за полотнищ, огораживающих лагерь, адъютанта Киёмасы. Все его лицо было в крови, руку он прижимал к животу.

– Мое имя Кобаякава Такакагэ. Знаешь меня? Если нет – я советник и дядя Мори Тэрумото, главы клана, с которым воюет твой господин. Видишь, я ничего не скрываю. А теперь твоя очередь. Все твои люди у меня. Правила такие: я задаю вопрос – ты отвечаешь. Если ты не отвечаешь – одному твоему человеку отрубают голову. Если ты делаешь шаг за пределы лагеря – одного распинают на кресте. Убегаешь – всех оставшихся варят заживо. Подумай хорошо над важностью ответов на вопросы, которые я задаю. Понятно?

Киёмаса закусил губы до крови. Мало того что он попался сам, так еще и привел в ловушку свой отряд. Что же делать? Он в плену телом. Но сдаться душой? Стоп. Этот человек ничего не говорил о том, что нельзя нападать на него самого. Киёмаса едва сдержал улыбку и призвал силу.

– Это был вопрос, – как ни в чем не бывало проговорил Кобаякава Такакагэ.

В чем дело? Почему ничего не происходит? И сам Киёмаса… он ничего не чувствует. Ни легкого озноба, ни подрагивания кончиков пальцев… Что этот человек с ним сделал?

– Давай, – тот тем временем кивнул одному из воинов, державших пленного адъютанта.

Воин выхватил меч и замахнулся.

– Я понял, – выдохнул Киёмаса.

– Хорошо. Повторяю: как тебя зовут?

– Киёмаса.

– Вот как. Като Киёмаса. Двоюродный брат Хасибы Хидэёси. – Кобаякава махнул рукой в сторону адъютанта. – Уведите его и перевяжите. Остальным дайте воды. – А затем вновь повернулся к Киёмасе. – Ценный приз, а особенно ценный тем, что ты, парень, не просто человек. Ты владеешь силой, доступной лишь потомкам богов. Силой воды, к слову. Как и я. Это я взял тебя в плен. Если ты еще не догадался. Огонь – тоже мое. Говорят, владеть противоположными стихиями – большая редкость и удача. Но мне повезло, как видишь. Тебе тоже повезло. Во-первых, тебе, крестьянину, достался дар богов. А второе твое везение – что первый, с кем у тебя случился настоящий бой, тебя не убил. Как ты думаешь, почему я оставил тебя в живых?

Киёмаса оглянулся. Кобаякава Такакагэ рассмеялся:

– Ты мне нравишься все больше и больше. Ты смышленый, заботишься о своих людях. Да, это был вопрос.

– Я не знаю. – Киёмаса ненавидел играть в угадайку.

– А я уже ответил сам. Ты мне нравишься. Я давно за тобой наблюдаю. С тех самых пор, как ты повадился моих воинов своей силой пугать. И еще ты обязан жизнью своему низкому происхождению.

Киёмаса метнул на вражеского генерала бешеный взгляд. Его уже достали шутки по этому поводу. И от врагов он не намерен был их выслушивать. «Шутники» будто не понимали, что, оскорбляя его, они также унижают господина Хасибу.

Кобаякава выставил перед собой ладонь:

– О, не надо так волноваться. Я не хотел тебя оскорбить. Но. Понимаешь, владеющие силой в большинстве своем – люди благородные. Ведущие свой род от богов. Эта сила дана не просто так. Она дана, чтобы защищать людей. Защищать, понимаешь? И править ими для их блага. Поэтому применять ее против обычного человека категорически запрещено. Кто так поступает, у того нет чести. Любого другого, нарушившего это правило, я бы убил без промедления. Но ты родился в деревне. Ты про это просто не знал, я надеюсь. Да и откуда тебе: твой господин наверняка тоже об этом не знает. У тебя есть меч – им и дерись, как равный с равным. Настоящая сила человека – это сила его духа. Есть лишь одно исключение из этого правила. Хочешь знать какое?

– Да, хочу. Но сначала хочу задать вопрос.

– Какой? Почему ты не можешь применить силу? Это просто. Среди нас есть человек, который может на время лишить другого его способностей. Видишь, я раскрываю тебе все наши стратегические секреты.

– Я понял, – Киёмаса наклонил голову и уставился в землю. Проклятье. Вот он попался… – так… вы сказали, что есть исключение?

– Да. Даже ты должен был слышать сказки про воинов, которые выходили одни против тысячи?

– Да, слышал.

– Так вот. Когда врагов больше тысячи, а ты один – ты можешь применить против них силу.

Киёмаса хмыкнул. И опять закашлялся.

– Принесите воды, – скомандовал Кобаякава Такакагэ.

И тут же, словно стоял наготове, возник мальчишка с тыквой-горлянкой в руках. И протянул ее пленнику, как ни в чем не бывало. Похоже, здесь привыкли слушаться командира с полуслова. Хорошая дисциплина.

– Что вы будете со мной делать, раз не собираетесь убивать? – напившись, Киёмаса почувствовал себя куда лучше и уверенней. – Отпустите? – Он усмехнулся. Этот человек должен был понимать, что пытаться переманить Киёмасу на службу Мори – бессмысленная трата времени.

– Разумеется, отпустим. Когда договоримся с твоим господином по некоторым небольшим вопросам. Видишь ли, то, что ты у нас в руках, сделает господина Хасибу сговорчивее.

Киёмаса не выдержал и расхохотался в открытую.

– Вы, вы всерьез считаете, что ради сохранения моей жизни господин Хасиба пойдет на какие-то уступки? Только потому, что я его родственник? Это невозможно.

– Эх. Плохо, плохо знаешь ты своего господина. Разумеется, пойдет. Но не только потому, что ты приходишься ему родней, хотя это тоже немаловажно. Скажи мне: а много у вас в армии командиров, которые могут реку заморозить?

Киёмаса замолчал. Нет, об этом он врагу ни за что не скажет.

– Правильно молчишь. Сотня, да даже тысяча солдат не стоят того, чтобы твой противник знал о том, сколько воинов, владеющих силой, есть в твоей армии. Потому что их не много. Даже в знатных семьях не в каждом поколении рождается сын, способный повелевать стихиями. И когда такой ребенок появляется на свет – род крепнет. Кто передал тебе кровь богов, я не знаю. Может, когда-то война Тайро и Минамото прокатилась по твоим родным местам, а может, ты – потомок потерпевших поражение самураев, ставших ронинами. Но это и не важно. Вот только – я повторяю – таких, как ты, не много. А тех, кто может использовать силу в бою, и того меньше. Поэтому, если Хасиба Хидэёси умен, а он умен, он не станет упрямиться и разбрасываться такими подарками судьбы. А цена, которую мы собираемся запросить за твою жизнь, не так уж и высока.

Киёмаса сжал кулаки.

– Нет, – процедил он, – не бывать этому. Я покончу с собой. За мой труп вы от моего господина ничего не получите. Даже если вы свяжете меня – откушу себе язык.

– Звучит очень грозно. – Кобаякава Такакагэ покачал головой и подошел к Киёмасе совсем близко. И, внезапно выбросив руку вперед, схватил его за волосы и резко дернул к себе, наклоняя его голову. – Ты с чего взял, что имеешь право распоряжаться своей жизнью? Жить тебе или умереть – будем решать только я и твой господин. Запомнил? Можешь не отвечать. – Он отпустил волосы Киёмасы и повернулся к нему спиной:

– Накормите его. И дайте теплую одежду.

Почему именно здесь и сейчас Киёмаса вспомнил об этом человеке? Так ярко и явственно, словно он еще вчера был самоуверенным юнцом, думающим, что для победы достаточно только силы и ярости? Потому что здесь, в тех местах, где прошли его детство и юность, воспоминания особенно сильны? О людях, которые были его учителями в бою, в жизни, в совершенствовании духа? И как тут ни вспомнить того, кто научил его по-настоящему понимать и чувствовать свою стихию? Дав ему то, что не успел дать покинувший их слишком рано наставник Такэнака Хамбэй?

Рассвет отразился в прозрачной голубизне клинка. Удар. Шаг назад, поворот. День за днем, год за годом, движения так же просты и привычны, как шаг или бег. Должны быть просты и привычны…

…Еще шаг назад. Удар. Нет, не так, разворот, снова удар. Палка касается столба с негромким стуком. Снова в стойку.

– Хорошее дело. Без ежедневных тренировок слабеют душа и тело. И нельзя отдыхать даже во время осады. Или в плену. Особенно, когда тебе восемнадцать.

– Мне уже почти двадцать. – Киёмаса сбился со счета и опустил палку. Судя по всему, это была брошенная сломанная стойка от походного тента.

– Подожди. Сейчас тебе принесут боккэн.

– Спасибо, не нужно, – Киёмаса буквально выплюнул эти слова и снова отвернулся, сосредотачиваясь.

– Я тебя не спрашивал. Пока ты в моем лагере – приказы отдаю я. Когда ты возьмешь меня в плен, тогда и будешь распоряжаться.

Подбежал мальчик (тот же или другой?) и протянул ему деревянный меч.

– Пойдем со мной.

– Куда?

– На тренировочную площадку. На то, как ты держишь меч, я не могу смотреть без боли в сердце.

Сидеть было больно. Очень больно, а еще больше – обидно. К боли Киёмаса привык еще в самом начале своего пути воина, но сейчас он уже давно не был ребенком, а господин Кобаякава выпорол его, как щенка. Будто нарочно он раз за разом наносил тяжелые хлесткие удары по бедрам и ягодицам. И это при том, что Киёмаса ни разу не поворачивался к нему спиной!

– Ты слишком длинный. И сам себе мешаешь. Твои длинные руки – твоим же длинным ногам. – Кобаякава Такакагэ сам налил чай в его чашку, отправив жестом из шатра мальчишку-косё.

Что же, Киёмаса уже и так находился на самом дне омута позора, чтобы скорбеть о своей отбитой заднице, поэтому он просто взял предложенную чашку и поднес к губам.

Вода в чашке закипела.

Киёмаса сдвинул брови к переносице и отвел руки в стороны. Нет, он не покажет, что ему горячо и больно!

Над чашкой поднялся столб пара, и вода из нее забила ключом, поднялась и выплеснулась прямо ему на ноги. Киёмаса медленно поставил чашку на столик и уставился на «гостеприимного» хозяина шатра взглядом, полным ярости.

– Больно?

– Да! – с вызовом ответил Киёмаса.

– Правильно. Кипяток на ноги – всегда больно, даже через плотную ткань. Вода закипела, и до того, как она на тебя пролилась, у тебя было три секунды. Почему ты ничего не сделал?

Не отвечать было нельзя – он помнил.

– Потому что дурак, – выдохнул он.

– Нет. Потому что ты медленно соображаешь. И именно поэтому ты мне и проиграл. Что нужно было делать, когда погас огонь? Орать от восторга? Отвечай. Быстро.

Киёмаса замер всего на мгновение, а потом выпалил:

– Заморозить водяные стены! – Слезы чуть не хлынули у него из глаз от обиды на себя и свою глупость. Но… этот человек… – Почему, почему вы мне объясняете мои ошибки?! Я ваш враг!

– Сегодня враг – завтра союзник. Вечером вассал – а с утра сидишь на месте господина. Такое уж нынче время, – усмехнулся в усы Кобаякава, опять наливая в чашку чай и протягивая ее Киёмасе. – Используй силу для того, чтобы выпить этот чай.

– Силу? Но… я же не могу этого сделать.

– Като Киёмаса, ты говоришь, что тебе почти двадцать. Нельзя быть настолько наивным. Ты всерьез думаешь, что моему брату больше нечего делать, как ходить за тобой по пятам?

– Вашему… брату?..

– Да, Киккава Мотохару. Слышал?

– Да… конечно. Киккава и Кобаякава. Вас и называют Две Реки. Это он лишил меня силы?

– Да. И не смотри на меня с таким ужасом. Во время боя все равно узнаешь секреты вражеской стратегии, так? Ты уже давно свободен. Так что давай, бери чашку.

Киёмаса взял.

– А вы не беспокоитесь, что я могу напасть на вас?

– Конечно, нет, ты же не дурак. Видишь ли, я могу сколько угодно раздавать тебе советы, потому что разница между нами такая же, как между водой в этой чашке и в реке, что шумит у тебя за спиной. И именно это я тебе сейчас и покажу.

Вода в чашке вновь забила ключом. Киёмаса сосредоточился, ощутил знакомое покалывание, чашка с треском разлетелась вдребезги, а на колени Киёмасе упал кусочек льда. Что же, это было куда приятнее кипятка.

– Ты меня плохо расслышал? Задание было выпить этот чай.

– Выпить?.. – Киёмаса посмотрел на собеседника недоуменно.

– Да. Ты что думал, тренировка была там, на поле, с палками? Нет. Она только начинается.

Киёмаса так и не понял, не узнал ответа на вопрос, почему этот человек стал его учить. Его, чужого воина, мальчишку без роду и племени. Учил так, как отец учит своего сына, все свое свободное время занимая тренировками с ним. А ведь шла война. Война с его господином! А Киёмаса, как щенок, ходил хвостом за вражеским генералом и смотрел на него влюбленными глазами. И с губ не раз было готово сорваться слово «наставник».

Но это было бы уже слишком.

«Сегодня враг – завтра союзник. Вечером вассал – а утром сидишь на месте господина».

Может ли быть так, что Кобаякава Такакагэ уже в то время понимал то, о чем не догадывался Киёмаса? Ведь Акэти Мицухидэ ожидал поддержки от Мори. А до событий в храме Хонно оставались считаные месяцы. Никому не известно, когда Акэти пришла в голову его отвратительная идея. Что, если тот, чья рука, по сути, и управляла кланом Мори, уже тогда знал, что скоро мир изменится? И тогда, когда Киёмаса, стараясь скрывать плещущую из него гордость, пригубил наконец чашу с чаем нужной температуры, может быть, именно в тот миг Кобаякава Такакагэ сделал свой выбор в этой игре? И Мори поддержали не Акэти. А Хасибу Хидэёси.

А Киёмаса обрел хорошего друга. Если, конечно, можно было назвать дружбой это почти религиозное поклонение.

Наверняка бедняга младший Асано смотрел на генерала Като Киёмасу такими же восторженными глазами. И так же мечтал биться с ним плечом к плечу.

Болото казалось бесконечным. Впрочем, иногда Чосон вообще казался Киёмасе одним большим болотом. Ноги по колено вязли в грязи, но останавливаться было нельзя. Сейчас от них зависело слишком многое.

Киёмаса видел, что путь дается господину Кобаякаве не легко. Даже сам Киёмаса в свои неполные тридцать шесть изрядно устал и выдохся. Но тот ничем не показывал своей усталости и ни на шаг не отставал. Только капельки блестели на его побелевших усах.

Кобаякава Такакагэ наотрез отказался отступать. И согласился лишь на условии, что он останется прикрывать отступление. И задержит врагов, сколько продержится, давая возможность остальной армии уйти подальше.

«Я покажу, как нужно сражаться. Есть кто-нибудь, кто хочет составить мне компанию?»

И Киёмаса шагнул вперед.

…Даже если им суждено сгинуть в этой грязи – оно того стоило. Войско Мин, приняв их за основные отступающие силы, послушно шло в расставленную ловушку.

Наконец – сухой пригорок с редкими, торчащими из земли кривыми деревьями. А внизу расстилалась пелена тумана, из которой вот-вот должны показаться наконечники вражеских копий.

– Ну что, генерал Като, как думаешь, сколько их там? – Белые усы вздрагивают, скрывая усмешку.

– Думаю, тысяч семьдесят, не меньше.

– Хорошо. Морозь это проклятое болото. Сейчас я тебе покажу, как правильно готовить темпуру.

Киёмаса остановился, некоторое время постоял, всматриваясь в солнечные блики на своем мече, затем убрал его в ножны. И оглянулся. Иэясу стоял неподалеку и внимательно за ним наблюдал.

– Ну и как?

– Ты в очень хорошей форме. – Иэясу шагнул вперед. – Ты закончил? Обряд начнется через два часа. Думаю, тебе следует пойти переодеться.

Хм… Киёмаса бросил на Иэясу неодобрительный взгляд. А сам он, он что, не собирается менять свою куцую одежонку на что-то более соответствующее торжественному событию? И хочет предстать перед его светлостью в таком затрапезном виде? Киёмаса было уже открыл рот, чтобы высказать свое возмущение, но потом вспомнил. Его светлость не хочет видеть Иэясу. Значит, на самом обряде Токугава присутствовать не будет. Но… а если господин Хидэёси все-таки захочет?..

Киёмаса покачал головой. Ладно, его это все не касается. Он сам приготовился как следует. Парадное камисимо со вчерашнего вечера лежало расправленное в его комнате, мечи, большой и малый, тоже были при нем. Не может он, Като Киёмаса, встречать его светлость без мечей. Ведь ему даровано право носить оба меча даже в замке.

– Я скоро. – Киёмаса направился к двери, но на пороге оглянулся. – Все пройдет хорошо? – с волнением в голосе спросил он.

– Да, не сомневайся, – Иэясу кивнул и двинулся вслед за ним.

Что может быть мучительнее ожидания? Киёмасе казалось, что он стоит на коленях перед широким постаментом с прозрачным занавесом целую вечность. Ему виден был лишь смутный силуэт в сумраке храма, освещенного только светом горящих свечей.

Настоятель самозабвенно молился. Киёмаса перечитал три раза Священную Сутру и теперь просто тихо, шепотом разговаривал с его светлостью, не получая ответа.

Его не слышат? Или просто не хотят разговаривать? Он плохо помнил, что и как он слышал и чувствовал, когда был ками. И здесь, в этих стенах, на несколько мгновений эти чувства вернулись, и он опять слился с окружающим его миром. Но тут же, испугавшись, «вернулся» обратно в привычное состояние. Нет. Это его светлость возвращается из мира духов в мир живых, здесь и именно здесь они увидят и услышат друг друга.

…Долго еще? Ему показалось или там, за мутной пеленой, какое-то движение? Киёмаса поднял голову и замер, боясь пропустить что-то очень важное. И не зря. Потому что между плотными складками занавеса показалась рука. Пальцы на руке были растопырены, ощупывая воздух вокруг, а потом сжались в кулак на прозрачной плотной ткани. И занавес скользнул в сторону.

Киёмаса открыл рот, чтобы сказать слова приветствия, но так и замер с отвисшей челюстью.

На постаменте стоял, выпрямившись во весь рост, совсем юный мальчик. Мальчик подошел к краю постамента и уселся на него, свесив ноги вниз.

Нет, не мальчик. Невысокого роста юноша, худой и с торчащими во все стороны волосами. Узкие губы его кривились в какой-то странной гримасе.

– Уважаемый господин… – Настоятель, похоже, тоже оказался весьма удивлен увиденным, но, взяв себя в руки, начал приветственную речь. Но закончить ее не успел.

– Все пошли вон, – громко проговорил юноша и нетерпеливо дернул ногой. И добавил через пару мгновений: – Вон, я сказал! Кроме тебя, Киёмаса. Ты останься.

Настоятель повиновался мгновенно, быстрыми шагами покинув храм. Но люди, суетившиеся вокруг волшебной машины, создающей тела, замешкались, переглядываясь. Киёмаса нахмурился и грозно посмотрел на них. И они, тихо перешептываясь, тоже вышли.

Киёмаса никогда не видел своего господина молодым. Он был младше на двадцать пять лет, и, когда пришел на службу, сам еще будучи мальчишкой, тот был уже взрослым солидным мужчиной.

Юноша, который сидел перед ним сейчас, ничем не был похож на его светлость, каким запомнил его Киёмаса. Даже с господином Хидэёри было только неуловимое отдаленное сходство – молодой господин пошел в мать и больше всего был похож на своего двоюродного деда Оду Нобунагу. Даже Иэясу признавал, что у господина Хидэёри блестящее будущее…

…Но голос, голос его светлости, Киёмаса не перепутал бы ни с чем. Все слова, которые он готовил, застряли у него в горле. Он просто стоял на коленях, подняв голову вверх и таращась на господина во все глаза, из которых текли слезы радости.

А его светлость тем временем соскочил с постамента и, искоса глядя на Киёмасу, пошел к нему. А приблизившись вплотную, сильно и резко ударил его пяткой в лицо.

– Предатель, – выплюнул он.

Киёмаса опустил голову. И тут же получил еще один удар.

– Предатель. Токугавская подстилка. Ничтожество. Продажная девка! – Каждое из этих слов сопровождалось ударом и ранило сердце Киёмасы больнее самого острого меча.

– Что молчишь? Отвечай! Как тебе совести хватило, мразь? Мое тело уже остыло, когда ты ринулся лизать пятки Иэясу? Или еще нет? Отвечай, скотина! – Удар ногой обрушился Киёмасе на голову, чуть выше уха. Такой сильный, что он даже на мгновенье оглох.

– А-а-а-а! – заорал господин Хидэёси и запрыгал на одной ноге. – Твоя тупая деревянная башка! Я ногу отбил!

– Ваша светлость! – Киёмаса, едва не задохнувшись от ужаса, вскочил, но тут же снова упал на колени, протягивая руки к поврежденной конечности господина.

– Что орешь? У тебя шкура, как у быка!

– Простите, простите, господин. – Киёмаса выпрямился, срывая с пояса ножны с большим мечом, и обеими руками протянул их господину Хидэёси.

– А, вот так лучше. – Тот схватил меч двумя руками и, замахнувшись, опустил на спину Киёмасы. – Я уже говорил, что ты грязный шелудивый пес?

– Нет, мой господин.

– Пес. Готовый вилять хвостом за кусок тухлого мяса. – На этот раз удар пришелся по шее. Что-то хрустнуло, но, похоже, это все-таки были ножны. – Нет, ты ответь: как ты посмел?!

Киёмаса закрыл глаза. Как, ну как он мог ответить на этот вопрос?..

…Тогда так же, как и сейчас, горели свечи в храме. Киёмаса был одет во все белое, а волосы острижены в знак скорби. Там, в его поместье, все приготовили: площадку на берегу пруда отгородили, на столике лежали кусунгобу и салфетки из белоснежного хлопка. И Юкинага ждал: он вызвался быть кайсяку. И боль сжимала не так сильно – видимо потому, что Киёмаса больше не чувствовал себя частью этого мира. Все, что его волновало, – это памятный столб с его именем, который установят возле мавзолея его светлости.

Он не услышал, как раздвинулись двери, весь ушедший в молитву. И очнулся только от крика:

– Дядюшка! – Через зал к нему бежал Хидэёри. Киёмаса непроизвольно вытянул руки, и мальчик, тихо всхлипывая, уткнулся ему в плечо.

– Почему папочка умер?! – Хидэёри поднял голову, по его личику катились слезы.

Киёмаса повернулся ко входу. Там, в прямоугольнике дневного света стоял Иэясу.

Зачем, зачем он привел сюда юного господина? Зачем напоминать малышу о его потере?

– Он плачет по ночам, – словно прочитав его мысли, тихо проговорил Иэясу. И, пройдя в глубь храма, остановился и наклонился к мальчику. – Видите, господин Хидэёри, Като Киёмаса тоже скорбит о вашем отце. И он не бросит вас никогда, всегда будет любить и защитит от любой беды.

– Правда? Дядюшка, ты же не бросишь меня?

– Нет, конечно, нет… – Это все слова, которые нашлись у него тогда. Он прижал к себе ребенка и зарыдал в голос, не обращая внимания на Иэясу, стоящего рядом. А тот и не собирался смотреть. Развернулся и вышел наружу.

– Обещай, поклянись, что не бросишь меня никогда-никогда!

– Я… клянусь, молодой господин…

…Что ему оставалось, кроме как поверить Иэясу?..

Но разве это оправдание? Клятву, которую он давал господину Хидэёри, он тоже не сдержал.

Только он не может дальше молчать, он обязан ответить. Склонив голову совсем низко к полу, Киёмаса пробормотал:

– Я… я…

– Я-а-я-а! – передразнил его господин Хидэёси и снова ткнул ногой в ухо. – Вас без присмотра не оставишь. Все просрали, болваны. Все, что было можно, все просрали. Почему в моем роду все тупые, кроме меня?! А? Как так вышло?! Отвечай!

Киёмаса вскинул голову и жалобно посмотрел на господина.

– М-да… Помоги мне одеться. А то сейчас припрется этот хитрозадый енот – не хочу, чтобы он застал меня в таком виде.

Киёмаса поднялся, подошел к разложенной для его светлости одежде и бережно взял в руки расшитые разноцветным шелком хакама. Остальная одежда была под стать: желтое, вышитое гербами Тоётоми верхнее косодэ, алое с оранжевым хаори…

– Ваша светлость, но… Вы приказали Токугаве Иэясу не появляться. Неужели вы думаете, что он…

– Замолчи. Нет мозгов – хоть не позорься. Неудивительно, что тануки удалось обвести тебя вокруг пальца – ты ж сущий младенец. Давай, шевелись, а то мы твоего нового хозяина здорово повеселим! – Господин Хидэёси засунул ноги в хакама и растопырил руки, чтобы Киёмасе было удобнее его одевать.

Киёмаса почти привык к такому необычному облику своего господина. Тем более что, кроме внешности, не изменилось почти ничего. Голос, манеры, ум. И потрясающее знание людей.

Киёмаса едва успел затянуть тяжелый шелковый пояс и завязать его узлом, как двери храма распахнулись. И Иэясу шагнул внутрь. И выглядел он совсем не так, как тогда, когда встречал самого Киёмасу. Длинные одеяния синего шелка с золотыми мальвами ниспадали чуть ли не до пола. Токугава не шел, а плыл к ним и, остановившись в нескольких шагах, поклонился.

– Ты что, совсем совесть потерял, Иэясу? – Господин Хидэёси всплеснул руками, и на его лице отразилось совершенно наигранное изумление. – Ты почему не на коленях?! И это что? Это что, я тебя спрашиваю? – Он подбежал и сильно дернул Иэясу за рукав.

– Время, когда наши титулы имели какое-то значение, давно прошло, Хидэёси. Хотя, глядя на тебя, мне хочется сказать: Токитиро.

– Да? – Господин Хидэёси пропустил мимо ушей издевку, и Киёмаса тоже счел за лучшее промолчать. – Так чего это ты так вырядился? Ничего себе! У тебя рукава в два раза длиннее моих! И это! – Он демонстративно повернулся спиной и постучал по ней кулаком. – Это обычный шелк! Почему мои гербы вышиты шелком, а не золотом?! Можешь не отвечать, я тебе сам расскажу. – Господин Хидэёси развернулся обратно и наклонил голову, глядя на Иэясу снизу вверх. – А это потому, что ты очень жадный, Иэясу. И твои потомки очень жадные. Вам все хочется себе – красивую одежду, много женщин и риса. Страну. Все себе. И – вот уже и золото на одеждах. Эх, если бы меня встречали мои потомки – они бы весь этот храм золотом покрыли! Но они меня не встречают. Потому что ты их всех убил, Иэясу.

– Я сказал, что сожалею об этом. Именно поэтому я и стою здесь.

– Не так ты здесь стоишь, Иэясу. Ты на меня сверху вниз смотришь, а надо наоборот. Но… О! – Господин Хидэёси бросился к постаменту и в мгновение ока взобрался на него. И принял картинную позу, выставив ладонь вперед. – О! Ну что, я тебя уел?

– Мы разве играем в игру «кто выше стоит»?

– Ты первый начал играть в нее, Иэясу. – Господин Хидэёси сел, скрестив ноги. – Сожалеет он… ничего себе. Тебе не кажется, что простого «мне жаль» тут недостаточно? Ты был моим вассалом, Иэясу! Более того, я искренне считал тебя другом! Я доверил тебе самое дорогое – своего сына! А ты? Что сделал ты?!

– А что сделал ты с сыновьями своего господина? И моего друга? – тихо проговорил Иэясу.

– Я… я сохранил жизнь Самбоси!

– …отняв у него все и заставив служить себе. Внука своего господина сначала использовать в своих целях, а потом отдавать ему приказы. Не больший ли это позор, чем смерть? А Ода Нобутака? Что же случилось с ним?

– Так вот оно что… – Господин Хидэёси стал медленно раскачиваться. – Так это ты мне мстил?.. Так?.. Это была месть, Иэясу? – вдруг закричал он, вскакивая.

– Нет. Не месть. Просто твои вассалы поступили так же, как вассалы твоего господина. Перегрызлись за власть. – Иэясу подошел к Киёмасе и указал на него рукой. – А этот человек был верен тебе до конца.

– До конца, говоришь? Да, пожалуй, что ты и прав. Сейчас не время сводить старые счеты. Ты почти расплатился со своими долгами, вернув меня в этот мир. А он мне нравится, Иэясу, очень нравится. А вот ты – нет. Киёмаса, убей его.

Киёмаса сделал короткий шаг в сторону, развернулся, выхватывая из ножен короткий меч, и всадил его в бок Иэясу. Прямо сквозь длинный шелковый рукав.

Ватару терпеть не мог кофе из автомата. Поэтому, нажав дважды кнопку «дополнительный сахар», он подумал и добавил еще сливок. Так хотя бы это можно будет пить. Вытащил стаканчик и пригубил. Нет. Нельзя. Но придется. Или выкинуть и взять кофе в банке? Тут где-то был автомат…

– Мунэхару, ты мне сваришь кофе, когда мы наконец доберемся до гостиницы?

– Можно подумать, у меня есть выбор. – Его напарник, не оборачиваясь, продолжал ощупывать стену. Наверное, это забавно выглядело со стороны – человек в приличном костюме ощупывает и гладит стену древнего замка. Но никто из прохожих и не думал глазеть – мало ли, может, человек всю жизнь мечтал увидеть Киёсу.

– Ну? Ты видишь что-нибудь?

Тело жертвы убрали очень быстро, чтобы не напугать туристов, следы тоже тщательно замыли. Ватару считал, что так делать нельзя: сохранить место преступления в неприкосновенности – важнейшая часть расследования. Но жизнь вносит свои коррективы в правила: оставить пятно крови за натянутыми вокруг него синими пластиковыми стенами в таком месте – так себе идея, если не хочешь собрать вокруг всех репортеров Нагои.

– Вижу. Вот Ода Нобунага выезжает из ворот со своей армией на битву при Окэхадзаме. Как раз здесь хорошо видно заднюю часть его коня.

– Я предпочел бы свежие новости. – Ватару еще раз попробовал кофе. Лучше тот не стал.

– Растерзав свою жертву, мононоке побежал вон к тем деревьям. Вероятно, дальше по аллее. Пойдемте. – Укё потряс руками в воздухе и пошел вперед.

Ватару последовал за ним, отдаляясь от автомата с банками. Впрочем, в нем кофе еще хуже. Может быть, взять кока-колу? По крайней мере, она просто приторно сладкая.

– Да, здесь, как раз под фонарем. Ох, ничего себе лисичка. Я бы увидел такую в парке ночью – обделался.

– Да, скорее, мононоке бы обделался, увидев тебя… – пробормотал Ватару.

– А? Вы что-то сказали? – Укё обернулся.

– Кофе гадкий, говорю, выкинуть надо. – Ватару отошел на полшага, к мусорке, и протянул руку, чтобы выбросить стаканчик.

– Стойте!

Ватару замер со стаканчиком в руке.

– Подождите, пожалуйста. Вот как раз здесь он остановился. – Укё наклонился и ощупал траву рядом с мусоркой. – Да, здесь. Он осматривался. Не уверен, но, похоже, он выбирал дорогу.

– Камеры. Он не попал ни на одну из камер. Значит, специально выбирал дорогу, где их нет. Заранее или уже после нападения? – Ватару разжал пальцы, и стаканчик наконец-то оказался в положенном месте.

– Значит, наша лисичка разумна. Без вариантов. Тело-носитель определенно человек, не животное. Что нужно, чтобы трансформировать человеческое тело в лисье?

– М… – Ватару задумался. – Кровь кицунэ. Или другого оборотня. Но и сам дух должен обладать такой силой.

– Да, верно. Значит, или обиженный дух долго искал носителя, или они родственники.

– Одно из двух. И жертвы. Главное – жертвы. Чем они могли разозлить мононоке? Не похоже, чтобы он просто убивал без разбора и в ярости. Он заранее готовился. Вот скажи мне, что может делать молодая женщина в два часа ночи под стенами средневекового замка?

– Свидание? – Укё присел на скамейку и принялся расшнуровывать ботинки.

– Свидание? Как-то, на мой взгляд, слишком романтично. Жертве тридцать четыре года. Такое больше подходит для пятнадцатилетней школьницы… Твоя жена бы пошла одна в парк среди ночи?

– Если вы помните, первое «романтическое свидание» с Хироко у меня было в логове огромного розового плюшевого зайца. И ей как раз тогда было пятнадцать. – Укё снял носки и потрогал босыми пальцами землю.

– Пойдем по следу?

– Да, так будет быстрее, чем искать места, где нет камер. – Укё встал и медленно, крадучись, двинулся по траве между деревьями.

Ватару пожал плечами и пошел за напарником. Минут через двадцать, петляя по кустам, они дошли до парковки.

– Все. Тут след обрывается. – Укё вздохнул, вынул из кармана пиджака влажные салфетки и, опершись на одну из припаркованных машин, начал вытирать ноги.

– Угу… тут, значит, – Ватару прикрыл глаза, – в этом месте был багажник машины. Ты видишь номер?

– Нет, просто темный провал, в котором скрылась лиса.

– Очень любопытно. В это место почти не доходит свет вон того фонаря, который ночью тут все освещает. И, похоже, багажник был открыт.

– Конечно, открыт – у лисы нет рук. А возвращаться в человеческую форму, видимо, это животное любит с комфортом.

Ватару прошел от указанного места до бордюра, считая шаги.

– Для фургона маловато. И ты не видел, как человек вылезал обратно. Думаю, микроавтобус. И по длине похоже.

– Или минивэн. Вернемся в участок – надо проверить камеры на выезде, отобрать подходящие по габаритам машины.

– Думаю, этим инспектор Итами уже занялся. Ты внезапно угадал с объектом поиска.

Укё повернулся и посмотрел на Ватару поверх очков.

– Такакагэ… Я судмедэксперт, а не гадалка. Я анализирую факты.

– Точно. А еще видишь прошлое предметов. Что, несомненно, очень помогает при анализе.

Зазвонил телефон. Укё заскакал на одной ноге, натягивая на вторую носок, и сунул руку под пиджак.

– Слушаю, – сказал он в трубку, когда ему наконец удалось справиться с телефоном. – Что? Да, я понял. Нет, у меня нет на это времени. Ничего ему не давайте, ремни не снимать. Кормите из дозатора. Только жидкой пищей. Пусть доктор Ямадзаки мне позвонит завтра утром. Нет. Я же сказал: у меня нет на это времени. Вам что-то непонятно? Отлично. До свидания. – Укё сбросил вызов, захлопнул телефон и сунул его в карман штанов.

– Что случилось? – Ватару нахмурился. Чтобы Мори Укё был раздражен… Такое случалось не часто.

– Хидэаки очнулся. Желает со мной говорить.

– О, это же отлично. Разве нет?

– Нет. У меня нет времени выслушивать его очередную ложь. И потом злиться на него и на себя за то, что поверил.

– Послушай, Мунэхару. Это всего лишь телефонный звонок. А что, если он и вправду смог справиться?

Укё медленно натянул второй носок, потом также не спеша надел и зашнуровал ботинки.

– Нет. Он врун и слабак. Может, и правда будет лучше, если он умрет.

Ватару покачал головой и подошел поближе. И положил руку на плечо напарника.

– Послушай. Он все-таки твой брат. Здесь и сейчас. И он ни в чем не виноват. И ты это прекрасно знаешь.

– Не виноват?! Я с детства готовил его. Он шесть лет учился в меде! Изучал клиническую психиатрию! И для чего? Когда появился этот чертов онрё – он должен был сказать мне. А не пытаться «бороться самостоятельно». Вы видели глаза матушки, когда она обнаружила этого придурка, болтающего ногами в петле под потолком? А я видел.

– Он держится десять лет, тем не менее. Это рекорд.

– Нет, это не рекорд. Это не он держится. Это я его держу. Потому что есть надежда еще на Рэйко. Но если и она не справится – я сам вколю ему двойную дозу дроперидола. – Укё отвернулся и зашагал к припаркованной в противоположном конце стоянки машине.

Ватару сжал кулаки.

– Мунэхару, – негромко проговорил он вслед удаляющейся спине, – ты столько судеб сломал ради этого человека. А теперь даже по телефону поговорить с ним не хочешь. – Он сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, чтобы успокоиться, и пошел следом. Иногда врезать Мунэхару хотелось просто до дрожи в пальцах.

Инспектор Итами сидел перед монитором, подперев голову руками. Перед глазами уже плыло. Он даже не обедал сегодня: совершенно не было времени сжевать сэндвич. Зато горка пустых стаканчиков из-под кофе в мусорной корзине все росла. Нет, нужно что-то делать. Если ночью произойдет еще одно убийство…

– Они вернулись, инспектор.

Итами тяжело поднялся из-за стола. И вышел навстречу «гостям». Он не злился на них, ну, почти не злился. Какая разница, кто они и откуда? Сейчас не до этих разборок. До наступления ночи меньше пяти часов.

– Ищем минивэн. Отъехал от стоянки возле замка Киёсу в промежутке с трех до восьми утра.

Мори Ватару. Уже отдает приказы. Ну и что? Он старше по званию, в конце концов, имеет право. До вежливости ли тут? Итами сжал зубы и едва не зарычал. Нет, все равно они безумно раздражают.

– Бессмысленно искать. Этот урод заклеил камеры на выездах со всех стоянок на местах убийств. Почему минивэн?

– Я нашел шерсть животного на стоянке. – Мори Укё поднял над головой пакетик для улик, в котором можно было разглядеть пару волосков.

Черт бы его побрал, как он смог обнаружить их на огромной автопарковке? С лупой по ней ползал?

– И?..

– Вероятно, волоски упали на землю, когда хозяин заводил собаку в салон через заднюю дверь. И мы замерили длину до бордюра.

– Отлично… так лучше. Как вы думаете, сколько в Нагое минивэнов?

– Ого. – Ёнедзава, стоя за спиной этих Мори, показал сразу два больших пальца.

Предатель.

– Много, – вмешался в разговор второй Мори. Который Ватару.

Проклятье, почему нельзя им было дать разные фамилии?

– …Поэтому нужно проверить все дороги, на которые выходят съезды со стоянок. Хоть немного сузим поиск.

– Делаем, делаем, здесь не дураки сидят.

– Господин Итами, – старший инспектор Мори подошел к столу и оперся на него. И заговорил негромко: – Послушайте, я понимаю ваше состояние и настроение. Мы все злы. Все не выспались. И все хотим поймать ублюдка. Предлагаю эту злость использовать на благо общего дела. Что-нибудь есть по связям жертв? Как минимум двоих как-то выманили ночью в парк.

– Да, работаем, – Итами кивнул, – но пока ничего. Проверили телефонные звонки, общих номеров нет. Первая жертва – дворник, он работал в парке той ночью. Остальных выманили, вы правы. Вряд ли они возвращались домой так поздно. Мы выделили людей для ночного патрулирования, каждый участок отправит вечером сотрудников в парки.

– Отлично, – улыбнулся Мори Ватару, – пусть будут на связи.

– Запретите им стрелять, – вклинился в разговор судмедэксперт, – позвоните и скажите начальникам, чтобы категорически запретили стрелять. Если увидят животное или сам момент нападения на жертву – пусть свистят, кричат, светят фонарем, но не стреляют.

– Это еще почему? – Итами поморщился. – Зачем подвергать людей риску?

– Затем, что вы опять забыли: собака не убийца. Собака – оружие. Что толку, если вы отнимете у преступника нож? Он пойдет и купит новый.

– Хм, – Мори Ватару потер подбородок, – это так. Если собаку напугать, то она может побежать к хозяину.

– А если она побежит не к хозяину, а к нашему сотруднику? А? – Итами понимал, что эти двое правы, но идея была не из лучших.

– Вот тогда пусть и стреляют. В голову. Это же полицейские, они должны уметь стрелять быстро.

– О, да вы знаток, господин судмедэксперт. А вы сами хорошо ли умеете стрелять? – Итами вытянулся вперед и посмотрел Мори Укё прямо в глаза.

Тот в ответ сдвинул очки немного вниз и усмехнулся:

– Те, с кем мне обычно приходится иметь дело, как правило, никуда не убегают. И не нападают на людей. Но если вдруг такое произойдет – я вас уверяю: пистолет будет совершенно бесполезен.

Запах, доносящийся с кухни, был просто невыносим.

– Мунэхару! Неужели сварить кофе – это процесс, который занимает полтора часа?!

– Вы же хотели хороший кофе, нет? И прошло всего двадцать минут. Я сначала смолол зерна, потом засыпал в турку, потом…

– Избавь меня от подробностей, если это не поможет ускорить процесс. – Ватару снова уткнулся в ноутбук, открывая новую таблицу.

Укё зашел спустя пять минут, в синем гостиничном халате и с подносом, на котором стояли турка, чашка и блюдечко с домашним зефиром.

– Только не говори мне, что зефир ты тоже сейчас испек.

– Нет, это Хироко. Дала с собой, вы же его любите. – Укё поставил поднос на столик возле кресла и заглянул в ноутбук.

– Проверяете наши списки?

– Да, вполне вероятно, что носитель может в них быть, если засветился где-то ранее как кицунэ.

– Угу. Надо всех кицунэ проверить. Они перерождаются только в своем роду – можно поискать по фамилии, вдруг повезет.

– Да, так и сделаем. – Ватару отвлекся, наблюдая, как Укё наливает кофе. Ровной тонкой струйкой, словно автомат. Стальные нервы у человека.

– Ты видел глаза инспектора Итами, когда я сказал, что мы едем в гостиницу?

– Конечно, – Укё поставил турку на поднос и сел на ковер рядом с креслом, снова заглянув в ноутбук, – он же думает, что мы тут отдыхать будем.

– Отдыхать. Да, хорошее слово. – Ватару взял чашку и поднес ее к губам. Сделал глоток и блаженно зажмурился. – Что бы кто ни говорил, а я на тебе в следующей жизни снова женюсь.

– На что только человек не согласится ради хорошего кофе… Увы, я боюсь, что на этом мои достоинства в качестве жены и заканчиваются. И мне еще раз придется родиться женщиной.

– Ну, если ты родишься, например, у моей супруги, то… стоп… стоп, стоп. Что это?! – Он ткнул пальцем в монитор.

– Микава Юта?.. Это ведь наша жертва номер один. Дворник. – Укё приподнялся, глядя в экран.

– Ого… Так. Погоди-ка… Давай-ка посмотрим весь список владеющих силой по Нагое. – Ватару открыл другую таблицу и ввел в поисковик имя второй жертвы.

– Ого… – воскликнули они уже вдвоем, когда имя высветилось в таблице.

– Давайте третью, нашу даму… – Укё облокотился на ручку кресла, едва не уткнувшись носом в колено Ватару.

– А вот и она…

Они оба уставились в монитор.

– Все латентные. Ни один не светился в этой жизни. Слабые стихийные. Вода, земля, воздух. Если они и пытались защититься, то просто не смогли. – Укё снова опустился на пол.

– М-да… – протянул Ватару, – это плохо. Это очень и очень плохо. Этот урод убивает владеющих силой. Слабых, не способных дать ему отпор. Как он их вычисляет?

– По запаху, думаю. Многие духи чувствуют «запах силы».

– Да, ты прав. Итак… Наш мононоке убивает не из мести. Он, похоже, копит силу, разрывая на части тех, кто ею владеет. Для чего?

Укё снял очки и потер глаза. Потом снова надел. И задумался.

– Как вы думаете, мононоке может хотеть захватить мир или устроить переворот?

Ватару покачал головой:

– Сомневаюсь. Цель таких существ почти всегда месть. Их природа – разрушать, уничтожать.

– Вот именно. У меня всему этому есть пока только одно объяснение. Тот, кто обидел духа, владеет силой. И, в отличие от этих несчастных, силен по-настоящему. Кто бы он ни был, надо поймать мононоке как можно быстрее. Это все может кончиться плохо. Очень плохо.

– Да, ты прав. Кстати, почему ты запретил стрелять по нему? Опасаешься за тело-носитель? Не похоже на тебя.

– Опасаюсь, да. Но не из сочувствия ему. Если тобой управляет мстительный дух – об этом трудно не знать. Так что он, как минимум, соучастник. Но я все честно сказал. Носитель лишь орудие. Может, это единственное тело, которое ему подходит, а может, их там выводок. Да и, чтобы убить мононоке, нужен дробовик. А в идеале – огнемет. Но у нас ведь не вооружают полицию огнеметами, м-м? – Укё поднял голову и хитро прищурился.

– Поймаем, увидишь, – усмехнулся Ватару и сунул напарнику в руки ноутбук. – А пока вот, держи.

– И что мне с ним делать?

– Как что? Обзвони всех потенциальных жертв. Их около двадцати. Придумай что-нибудь, чтобы они ночью из дома носа не высовывали, и дай каждому наши телефоны. А я пойду отдохну.

– Будет исполнено. – Укё поклонился прямо до пола, потом поднялся и пошел на кухню. – Мне понадобится очень много чая маття. Очень много.

– И этот человек что-то говорит мне про пафос, – пробормотал Ватару, беря в одну руку чашку, а в другую зефир.