Билли, казалось, не заметил мое суточное отсутствие, он так же был великолепен и грозен и наносил большой урон проходящим мимо караванам судов, невзирая на их флаги, пушки и заячью прыть. Дел было много, еле управились и на чтение с математикой времени не осталось, да я и не заикалась, понимая, что такому блестящему капитану заниматься этим вовсе не пристало, и коли взбрела в голову такая вздорная идея, то надобно прибегнуть к хитрости и тонкой дипломатии, а и возможно, даже на лесть не поскупиться, хотя это противу всех правил педагогики. Кое-какие наметки у меня уже появились: потребуются карта и сундук.

Если бы не ужин, карта была бы готова, осталось чуть-чуть подрисовать.

За ужином я болтала без умолку, несла всякую околесицу, в которую втянула Корсана, потому что стала опасаться длинных пауз, и договорилась до того, что предложила сыграть в шахматы. Он рассмеялся, но согласился. И все остальное время мы с умными лицами и без лишних эмоций следили за ферзевыми флангами, прорывом королевской пешки и проигрывали в мозгу возможные последствия атаки слоном. Все-таки леди Джейн научила меня кое-чему, и сдаваться сразу я не собиралась, а даже при случае способна наделать неприятностей.

Партию мы не докончили, я успела сделать коварный ход, и, пока Корсан раздумывал над ним, сделать второй, смылась к себе без провожатых. В таком хорошем настроении я давно не ложилась спать.

Его хватило и на утро. Я сбегала к озеру, сделала необходимые замеры, вернулась в мастерскую, и вскоре карта была готова во всех подробностях. Осталось сундук спросить.

Корсан вспомнил, что на чердаке лет двадцать назад стоял подходящий. Я увязалась за ним, несмотря на разные намеки на фамильные привидения, но я заверила, что, кроме грозы, мышей и стеклянных вертолетов, ничего не боюсь, включая нечистую силу.

Да! Вот это чердак так чердак! Огромный, мрачный, в паутине, и чего здесь только нет! Наверно, еще со времен конкистадоров осело. Эта кираса точно их, и шлем. Смотри-ка, как раз. Да здесь и плащ, траченный молью. Ага, а вот и славная кочерга. Чем тебе не рапира? Выпад, еще один, и чтоб мне сдохнуть! Там что-то блеснуло. Оказалось, всего лишь зеркало. А я неплохо выгляжу, очень воинственно. Я не успела нарисовать себе усы и бороду, потому что меня позвал Корсан. Я заторопилась и, конечно, наступила на плащ и грохнулась. Пришлось приостановиться и подуть на содранную коленку. Когда я до него дотащилась, волоча кочергу и прихрамывая, Корсан усмехнулся и сказал:

– Вы, я вижу, зря времени не теряли: ведро на голову надели, проткнули пару животов и растянулись. Недурно для леди, но это, я думаю, подойдет вам больше.

Он вытащил из большого сундука настоящее испанское платье с фижмами, расшитое жемчугом, и гофрированным воротником, освободил меня от шлема, плаща, кочерги и помог справиться с платьем. А это, я скажу вам, не фунт изюму, а скорее фунт крючков. Там еще отыскались перчатки-раструбы и что-то на голову, как корона. И это была уже не я, а молодая царственная особа времен Елизаветы, в голове даже что-то такое заклубилось: держава наша, королевство, подвластные народы и прочее, один Корсан не вписывался в этот хор, хотя он и поклонился, и руку мне поцеловал, и глядит по-вассальски восторженно, смиренно, но нет, его джинсы и рубаха цвета хаки никуда не годятся, надо его во что-нибудь обрядить. О, да здесь же настоящий Клондайк. Во-первых, колет.

– Надевайте, сударь, он как на вас сшит.

Во-вторых, плащ, в-третьих, берет с пером и перчатки.

– Ну вот! Вы теперь вылитый кастильский барон, не помню какой, кажется, третий, только без бороды, и я хочу запечатлеть вас таким.

– Хорошо, но прежде вы напишите собственный портрет в этом платье.

– Идет.

Я не жеманилась, потому что автопортретов не писала, и он наверняка не выйдет, но пусть это будет сюрпризом.

– Нет, ничего не снимайте, по крайней мере до обеда, и никаких возражений, я вам приказываю.

– Да я и не хочу, я не прочь еще покрасоваться, но мне в нем не спуститься.

– Об этом я позабочусь.

Он хотел взять меня на руки.

– А сундук? – напомнила я.

Пока он ходил, я откопала бороду, усы и накладной нос с бровями и спрятала в складках платья, как чувствовала, что понадобятся. Сундук оказался обыкновенным ларцом, но мне сгодится для предприятия.

Корсан снес меня к себе и все не мог найти достойного места для моей особы (его слова), пока не усадил, то есть водрузил, на такую высокую подставку-постамент, на которой ваза пребывала до меня. Он ее небрежно скинул, сам уселся внизу и принялся разглядывать меня и, похоже, устроился надолго, судя по ногам на столе и зажженной сигаре.

Надо принимать срочные меры. И я с самым невинным видом сказала:

– Я хочу пить, воды, пожалуйста, и поскорее.

Ему ничего не оставалось, как отправиться за ней.

Он ее выронил вместе со стаканом, когда меня увидел, потому что я была уже в роскошных усах, с великолепным сизым носом, лохматыми бровями и бородой до пояса.

Было от чего расхохотаться. Тем более что стащить с меня мое украшение он не мог, просто не доставал, а на все его просьбы я отрицательно качала головой, уверяя, что я так лучше выгляжу и он сам это скоро поймет, когда получше присмотрится, так что пусть не мешкает, а садится и любуется, раз ему так подфартило.

Но он не соглашался, он ходил и что-то бурчал, сердито поглядывая на меня, наконец не выдержал, подошел и сказал:

– Сдаюсь, ваши условия, страшилище.

– Вы меня снимаете отсюда и даете самое джентльменское слово, что с вазой больше не спутаете, и я, так уж и быть, расстанусь с этой роскошностью, хотя мне это и не легко.

– И отдадите мне?

Я с минуту подумала, поболтала ногами и кивнула. Он тотчас снял меня, почти выхватил мою растительность и с довольным видом выбросил в окно.

– Это давно надо было сделать, – сказал он. – Чертовщина дяди Гастона первый раз напугала меня года в три, потом лет до шести я закрывал глаза руками, когда он надевал ее и начинал откалывать разные номера. Тот сундук с костюмами – дань его театральным увлечениям, он даже женился на актрисе, но не вынес ее многочисленных романов и застрелился, прихватив с собой ветреную супругу и ее любовника.

– Он что, не мог просто развестись?

– Нет, у него был взрывной темперамент.

– И давно это произошло?

– Лет двадцать назад, но не пугайтесь, эта кровавая драма разыгралась не здесь, а в Париже.

– А платье это его жены?

– Нет, он приобрел его еще до женитьбы, оно принадлежало какой-то знаменитости, она играла в нем Марию Стюарт.

– То-то я вдруг о подвластных народах забеспокоилась еще там наверху.

– Неужели?

– Представьте себе.

В это время я подошла к окну и не смогла удержаться от смеха: Билли в полном выброшенном комплекте важно прогуливался внизу, еще и трубку где-то прихватил.

– Эй, капитан! – крикнула я.

Он поклонился и юркнул в кусты, потому что поймал грозный взгляд Корсана.

– Надеюсь, милая леди, вы не уподобитесь этому прохвосту и не наденете еще раз эту чертовщину.

– Не уверена, возможно, бес попутает.

– В таком случае, я вам запрещаю становиться страшилищем в моем присутствии.

– Хорошо, я передам это бесу.

– Почему бы вам просто не согласиться со мной?

– Потому, потому что мы как суверен, как венценосная особа никогда не уступим притязаниям Испании без достаточных на то оснований.

– Ах, вот как.

– Да, сеньор барон, именно так.

– Куда вы?

– Писать свой портрет.

– Тогда идите, но к обеду приходите еще венценосной, кстати, я поставил вам мат.

Я пробормотала:

– Увы мне, увы, – и скрылась.

Я и правда собиралась в мастерской набросать что-нибудь на скорую руку, которая занудливо чесалась: сумею я передать упругую тяжесть складок и бархатистую фактуру ткани или нет? Но там были еще жемчуга и кружева, и в конце концов я увлеклась так, что этот день и последующие, пока не закончила портрет, проходила венценосной без перерыва и даже к ужину не переодевалась. Корсан не возражал, напротив, был доволен, и я, в общем, тоже, потому что то ли вошла в роль и действовала на него, то ли он вошел и я ему подыгрывала, но я была по-королевски проста и только чуть надменно-снисходительна, а он почтительно послушен, до того, что я его просто отсылала взглядом от моих покоев и вообще командовала им как хотела.

Портрет он не видел, хотя и порывался, но я была непреклонна, и вот, наконец, скинув царственную личину и натянув платье попроще, рано утром я пробралась к нему в кабинет, его, слава богу, не оказалось, водрузила на злополучную подставку портрет и смылась, прихватив сундук-ларец; надо было срочно заняться капитаном, я его совсем забросила, боюсь, как бы опять не одичал.

Сундук я закопала вовремя, еще даже время осталось следы замести, когда на «Беспощадном» пробили склянки. На капитанские громы, молнии и намеки на пеньковый галстук за дезертирство я оправдалась тем, что находилась в плену у наших заклятых врагов, но мне удалось бежать, и не просто, а еще и похитить один важнейший адмиралтейский пакет, в котором должно быть что-то сверхсекретное, потому что за мною была наряжена громадная погоня, пришлось загнать дюжину лошадей и поубивать массу преследователей.

Капитан, не мешкая, выхватил у меня пакет, сломал печать и погрузился в изучение гербовых бумаг как минимум до обеда. Дело выходило не простое, чтобы добраться до сундука с барка «Святой Антоний», потерпевшего крушение в здешних опасных водах, надо разгадать несколько головоломок, составленных покойным капитаном барка. Его милость наотрез отказались от моих услуг и списали меня на берег, пока они сами не решат закавыку. Когда придет время действовать, они пришлют нарочного. Ну что же, ничего не оставалось, как подчиниться.