Не знаю, какая у него была бессонница, только когда утром я зашла в его комнату, он спал беспробудным, богатырским сном.

Я стояла и прикидывала: будить его или не будить? Но я же обещала, и кукушка опять принимается за свое.

Нерешительно тронув его за плечо, я пожалела, что вообще вчера не уехала. Бандитским приемом он дернул меня на себя и навалился всем телом.

Некоторое время мы молча смотрели друг на друга. Первым опомнился Фрэнк.

– Рыжая, поправь меня, если я ошибаюсь: ты все-таки пришла ко мне или нет?

– Не пришла!

– Но ты здесь?

– Ничего подобного! Ты забыл, что вчера сам напросился?

– Прости, дорогая, совсем забыл, – Фрэнк отпустил меня, перекатываясь на спину, хотел что-то еще сказать, но я уже села и в раздражении закрыла его рот рукой, потому что кукушка, несмотря ни на что, опять начала свою выходную сольную партию.

И опять это было черт знает что такое замечательно бездонное! Я видела по смягчившимся глазам Фрэнка, что даже на него подействовало.

Когда она замолчала, я не стала его ждать, скатилась вниз и затерялась среди моих великанов. Фрэнк замешкался, потому что одевался, и не нашел меня, я его первая отыскала.

Он стоял спиной. Это мне было на руку.

– Не оборачивайся, – сказала я, – ты меня не нашел. Даю тебе последний шанс: ты пустишься за мной на двадцатый счет. Считай вслух, чтобы не жульничать. Ну! Начали!

Я понеслась к дому. Была уверена, что он меня не догонит, но он таки схватил меня в последнем сумасшедшем броске. И мы покатились по траве.

– Я поймал тебя, детка! – прохрипел он.

– По-поздравляю! – тяжело дыша, еле выговорила я.

– Давай выкуп.

– Мы не договаривались!

– Это само собой разумеется.

– Я тебя похвалю.

– Мало.

– А я как следует похвалю.

– Все равно мало.

– Ну и что, что мало! Ты исправляешься, Фрэнк Ловайс.

– Тогда с тебя, Рыжая, три добровольных поцелуя. Не советую отказываться!

– Два!

– О кей, но не откладывая. Восстановишь дыхание и приступай! Я готов.

– А я нет!

– И кто сейчас жульничает?

– Фрэнк, всем известно, что ты не джентльмен, но ты, конечно же, хочешь теперь им стать?

– Нет!

– То есть как это нет?!

– Я неточно выразился. Цель я такую поставил, однако сейчас, черт побери, я не джентльмен.

– И очень плохо! Но, может быть, ты руки за спину спрячешь?

– Нет.

– Тогда, может, хоть глаза закроешь?

– Чего ради я должен это делать?

– Вредный ты все-таки тип, Фрэнк Ловайс, и мало поддающийся.

– Какой есть. Приступай, Рыжая! Делать нечего, я зажмурилась и поцеловала. Он не сделал ни одного удерживающего движения, хотя это был очень короткий поцелуй, а только усмехнулся и спросил:

– Ну что, детка, не слишком страшно было? Не струсишь во второй раз?

В ответ я решительно потянулась к его губам. И видела, как в его глазах загораются хищные огоньки. Он меня прижал к себе до хруста костей. Так, наверное, целовался галерный раб перед тем, как его навечно закуют в цепи и кандалы.

Когда он оторвался от меня, то одно тягучее мгновение он настойчиво всматривался в мои глаза, что-то там выискивая и, кажется, отыскал, потому что неожиданно просиял такой откровенной, мальчишеской, победной радостью, что я почти перестала сердиться.

– Я могу поймать тебя. Рыжая, – самодовольно заявил он, откидываясь на спину и закладывая руки за голову.

– А я возьму себе фору побольше!

– Это не поможет.

– Ты слишком самоуверен, Фрэнк Ловайс!

– Не буду скрывать, девочка, я всегда получаю то, что хочу.

– Но в этот раз у тебя ничего не выйдет. Я уезжаю. Я выздоровела, нет никаких оснований для моего дальнейшего пребывания здесь.

– Позволь заметить, ты не все осмотрела.

– Я не умру от этого. Я хочу уехать.

– Ну, что же, я отвезу тебя.

Через три часа, обнаружив меня на пороге своего дома, Минни с криком:

«Живая!», – не помня себя от радости, ринулась ко мне через гостиную, натыкаясь на мебель и опрокидывая, что было не очень устойчивым. На поднятый ею шум появился Миннин муж и тоже чрезвычайно обрадовался и кое-что по пути опрокинул.

Выхватив из его рук свою лучшую, еще живую подругу, Минни выпроводила мужа из гостиной и стала подробно расспрашивать меня, где я пропадала столько времени, а я подробно расспрашивать ее, как я там оказалась.

Со слов Минни выходило, что Фрэнк в тот вечер вел себя крайне разнузданно; и неизвестно сколько бы человек он отколошматил, если бы ей не пришло в голову воспользоваться благоприятной ситуацией и, пока не нагрянула полиция, потихоньку смотаться. Но только ее муж приблизился к моему неподвижному телу, как Фрэнк грозно гаркнул: «Назад!» – раздал последние тумаки еще стоявшим на ногах, драчливым молодчикам, забрал меня и уехал.

Помолчав двадцать секунд и сложив руки под объемистой грудью, Минни глубокомысленным, загробным голосом проговорила, возведя глаза к потолку:

– Катерина, не хочу тебя пугать, но та бойня в «Подкове» будет иметь далеко идущие последствия… Опасайся его!

– Ты имеешь в виду здоровяка с моим рукавом? – заинтересовано спросила я, придвигаясь к Минни поближе. На нее иногда находило, она предвидела будущее, которое часто сбывалось.

– Нет.

– Того громилу с золотым зубом?

– Нет.

– С татуировкой черепа кролика на плече?

Минни отрицательно покачала головой.

– А других я не запомнила, – разочаровано протянула я.

– Катерина, опасайся Ловайса!

– А его-то за что? Он меня спас и потом ничего плохого не сделал. Нет, наверное, мне надо или здоровяка или тех двоих опасаться, они там были самые отъявленные – настоящие гангстеры.

Но Минни продолжала упорно бубнить свое, что мне надо именно Фрэнка опасаться. Я сказала: «Ладно, буду!», чтобы ее успокоить, не собираясь на самом деле никого опасаться, тем более Фрэнка. Вот еще! Он теперь не посмеет грубо со мной обращаться, я уже совершеннолетняя и могу делать, что хочу.