Доктор Шиллинг еще ждал их. Было всего три минуты седьмого — вряд ли это можно назвать серьезным опозданием. Чарли и врач представились и пожали друг другу руки.

Тем временем Рэймонд бродил по кабинету, разглядывая его со своей обычной безучастностью. Бог знает, что именно привлекало его внимание, что именно запечатлевалось в его бездонной памяти?

Когда Рэймонд дошел до большого стеклянного аквариума, в котором плавали сиамские бойцовые рыбки, он остановился, достал тетрадку, на этот раз черную, и замер, пристально глядя на рыбок и занося наблюдения в блокнот.

— Это мой брат, — сказал Чарли. — Он аутист.

Он чуть не сказал аутистичный феномен, но что-то — он не знал точно что — заставило его удержаться. Он не слишком много знал об этой стороне жизни своего брата, о его способностях, но чувствовал, что именно гениальность брата заинтересует доктора Шиллинга больше, чем Чарли того бы хотел. Ему нужно лишь получить ответы на пару вопросов, и они сразу же уедут. У Чарли нет времени слоняться по Талсе, пока Рэймонд, утыканный электродами с ног до головы, будет проходить обследование.

Но он рассказал психиатру почти все, что знал о Рэймонде — о его припадках, когда он играет в бейсбол, о записях в многочисленных блокнотах, о том, как он ест, насаживая крохотные кусочки пищи на зубочистки, о судорожной дрожи и паническом бормотании, и о том, что Рэймонд не может жить без программы «Правосудие для народа».

Маститый, аккуратно подстриженный и очень хорошо одетый, доктор Шиллинг выглядел весьма профессиональным врачом. Но в его глазах таилось нечто, не внушавшее Чарли доверия, и голос его был чересчур уж вкрадчивым.

— Рэймонд, тебе нравятся рыбки? — спросил он.

— Бедняжки, — отозвался Рэймонд, не отрываясь от записей.

— Рэй…

Но психиатр быстрым жестом прервал Чарли. Пусть Рэй говорит то, что хочет. Что бы ни пришло ему в голову. Иначе зачем они здесь?

— И чем я могу вам помочь? — Врач обращался к Чарли, но взгляд его был направлен на Рэймонда.

Глаза Чарли сузились, он на мгновение задумался. Насколько он должен быть откровенен? Видимо, больше, чем ему хотелось бы.

— Мой адвокат сказал, что все эти дела об опекунстве… короче, все зависит от того, что некий психиатр рекомендует суду.

Чарли старался выглядеть, как заблудившийся в лесу ребенок, юный и очаровательный, невинный и безобидный.

Мгновенно все поняв, Шиллинг кивнул. Вряд ли речь идет о братской любви. Здесь замешаны деньги, возможно, очень большие деньги.

— Ну и?.

— Я заплачу вам. За консультацию.

— За консультацию, — повторил психиатр, пристально глядя на Чарли ничего не выражающим взглядом.

— Да. — Чарли решил идти ва-банк, даже если это плохо кончится. — Скажите, о чем его будет спрашивать эксперт, чего следует избегать?

Доктор Шиллинг пожал плечами и улыбнулся:

— Откуда мне знать?

— А о чем бы вы его спросили? — настаивал Чарли.

— Нравятся ли ему рыбки?

— И что это вам даст?

— Он их жалеет… Послушайте, здесь нет готовых рецептов, мистер Бэббит. Что вы еще хотите узнать?

Чарли глубоко вздохнул и решился. Он выложит карты на стол.

— Как выиграть процесс?

— Ты веришь в чудеса, сынок? — мягко спросил психиатр.

Это было совсем не то, чего ждал Чарли Бэббит.

— Послушайте, время дорого. И оно уходит.

Доктор Шиллинг кивнул и улыбнулся, но улыбка его не была ни теплой, ни дружелюбной.

— Да, у вашего брата бывают эти… проявления беспокойства. Вроде того, что вы сейчас делаете со своими ногтями.

Чарли немедленно отдернул руку. Он опять, забывшись, начал грызть ногти и чувствовал себя неловко из-за того, что вновь попался на этом. Он ненавидел эту идиотскую привычку, разрушающую его тщательно создаваемый имидж супермена.

— Его блокноты, игра в бейсбол, все эти ритуалы… Все это защищает его от приступов страха…

— Это я знаю, — раздраженно перебил Чарли. — Что дальше?

— Только в том случае, если он избавится от этих проявлений, эксперт может признать, что его состояние улучшилось. И решить, что…

— … я хорошо на него влияю, — задумчиво закончил Чарли.

Врач снова кивнул:

— Вам надо доказать, что он стал более здоровым, нормальным и счастливым вне клиники. С вами.

— Значит, надо заставить его избавиться от этих дурацких штучек, да? — Задача не показалась Чарли такой уж сложной.

Психиатр язвительно рассмеялся.

— Если вам это удастся, — сказал он, — если вы за пару дней избавите его хотя бы от одного синдрома, я выдвину вас на соискание Нобелевской премии.

Чарли было ощетинился, но решил не обращать внимания на колкости врача. У него не было на это времени.

— Ладно. Я попробую.

— Ну что ж, как будет угодно, — мягко согласился доктор. — Начните с простого. Пусть он хотя бы вставит… стержень.

Сексуальная метафора совершенно сбила Чарли с толку. Вставит? Рэймонд?! Шокированный, он оглянулся на Рэймонда. Его брат все еще увлеченно писал, не отрывая глаз от аквариума. Но страница оставалась чистой — в его ручке кончился стержень.

— Вы никогда не поверите, что мне пришло в голову, — улыбнулся Чарли психиатру.

Но доктор Шиллинг понял.

— Вы имеете в виду секс? — спросил он, скупо усмехнувшись. — Это представляет наибольшую сложность.

* * *

На долгом, утомительном пути от Талсы до мотеля в Техасе, где они в конце концов остановились, — по шоссе номер сорок четыре до Оклахома-Сити и по сороковому до Амарильо, — Чарли вновь и вновь обдумывал возникшую перед ним проблему. Дано: аутист Рэймонд. Требуется: изменить глубоко укоренившиеся в нем модели поведения. На первый взгляд не так уж страшно, но как вы будете менять то, чего не понимаете? У него было уже некоторое представление о том, как его брат реагирует на определенные ситуации, и он уже начал распознавать некоторые из ситуаций, вызывающих у Рэймонда психотическое состояние, но Чарли не имел ни малейшего понятия о том, почему Рэймонд ведет себя именно так.

Он припомнил, что рассказывал ему в Воллбруке доктор Брунер. Нет контакта. Вы не можете воздействовать на Рэймонда, потому что не имеете с ним связи. Механизмы, необходимые для формирования контактов с окружающими, у Рэймонда просто отсутствовали. Теперь Чарли начинал понимать, что все это значит. А если у вас с человеком нет элементарного контакта, как вы можете влиять на него?

День выдался долгим, утомительным даже для Рэймонда, который по пути частенько задремывал, да и вообще никогда не казался усталым.

Рэймонд даже сам выключил телевизор, не дожидаясь сеанса для полуночников, и собрался спать. Он чистил зубы в ванной комнате, когда Чарли вошел туда же, собираясь принять ванну — в этом дешевом мотеле не было даже душа.

Рэймонд извел уже полтюбика пасты, и пена капала с его рта, как у бешеной собаки. Но он продолжал взбивать, взбивать, взбивать пену щеткой, пока она не покрыла все вокруг. Его лицо, уши, даже брови скрылись под толстым белым слоем. Пена покрыла ручку зубной щетки, залила раковину, пятна пасты расплывались по полу у его ног. Рэймонд смотрел в зеркало, получая несомненное удовольствие от зрелища растекающейся, пузырящейся пены.

— Рэй, — запротестовал Чарли, почувствовав, как его желудок выворачивается наизнанку.

Но Рэймонд не обращал внимания. Он выдавил очередную порцию пасты и принялся орудовать щеткой с еще большим остервенением.

— Тебе нравится чистить зубы, — заметил Чарли, встряхивая головой.

Никакой реакции. Рэймонд с головой ушел в свое занятие.

Это было больше, чем Чарли мог вынести. Длинный, трудный день за рулем, жирный гамбургер, который он съел за обедом, да еще это отвратительное зрелище. Чарли стало дурно.

— Прекрати, пожалуйста, — не выдержал он, — ты выглядишь как законченный психопат. Если эксперт в Калифорнии увидит это, он запрет тебя в дурдом и выбросит ключ.

Но Рэймонд лишь увеличил темп.

— Я сказал, прекрати! — злобно заорал Чарли. — Ты что, не понял?

Рэймонд не остановился, но промямлил что-то набитым пастой ртом. Чарли с трудом разобрал слова.

— Тебе это нравится, Чарли Бэббит.

— Черта с два!

— Ты говоришь: «Смешной Рэйн Мэн… Смешные зубы».

Чарли похолодел. Неужели он не ослышался? Смешной Рэйн Мен… Смешные зубы… Рэйн Мен? Человек Дождя?!

— Что ты сказал? — настойчиво спросил он, пристально глядя на Рэймонда.

— Смешной, — мямлил Чарли сквозь слой пены.

— Ага, кто смешной?

— Смешные зубы.

— Нет, — твердо сказал Чарли, — не зубы. То, что перед этим.

Но внимание Рэймонда уже переключилось на его собственные зубы. Он снова разглядывал себя в зеркале, взбивая и взбивая пену. Чарли подошел к раковине, нашел в аптечке пару неизбежных «гигиенических» стаканчиков, распечатал упаковку одного из них, наполнил его водой и протянул Рэймонду:

— Держи.

Рэймонд посмотрел на него так, словно в жизни не видел стакана с водой.

— Прополощи! — скомандовал Чарли. — И сплюнь!

Всучив стакан Рэймонду, он отобрал у него перепачканную зубную щетку. Рэймонд стоял, сжимая стакан, как врага, который может в любую минуту вырваться.

— Ну! — рявкнул Чарли.

Судорожно хлебнув воды, Рэймонд с трудом проглотил ее и посмотрел на Чарли, ожидая одобрения. Не зная, плакать ему или смеяться, Чарли кивнул. Это лучше, чем ничего. Рэймонд снова глотнул. Его рот и подбородок стали чистыми, хотя остальное лицо было по-прежнему в пасте.

Очень осторожно Чарли отобрал у Рэймонда стакан и аккуратно поставил его на край раковины. Он не хотел пугать брата, во всяком случае сейчас.

— Мне нравится… когда ты чистишь зубы, — подсказал он. — Я говорю…

Но Рэймонд не подхватил реплику. Он молчал.

— Смешной Рэймонд — почти прошептал Чарли, не отрывая взгляда от его лица.

— Ты не умеешь говорить Рэймонд. — Его брат произнес это, как нечто само собой разумеющееся. — Ты еще маленький. Ты говоришь Рэйн Мен. Смешной Рэйн Мен.

Воспоминания захлестнули Чарли Бэббита. Воспоминания не о происшествиях и событиях, а о чувствах и ощущениях, давно забытых ощущениях. Ощущениях любви и душевного комфорта, которых он не испытывал вот уже более двадцати лет. Он стоял в ванной, оглушенный как обухом по голове.

— Ты… ты Человек Дождя? — наконец выдавил он. Чарли не знал, что думать. Человек Дождя не существует, это всего лишь выдумка маленького Чарли.

Порывшись в кармане, Рэймонд вытащил свой бумажник. Самодельный, из тех, что так часто мастерят на бесконечных занятиях трудовой терапией. Два кусочка искусственной кожи с дырочками по краям, скрепленные неровными стежками непослушных рук.

Бережно и осторожно Рэймонд вытащил из бумажника свое самое ценное сокровище и благоговейно протянул его Чарли.

Это была фотография. Потрескавшаяся и потрепанная по краям, словно от того, что ее постоянно носили с собой. Собственно, так оно и было.

Чарли взял ее и стал рассматривать. На фотографии был изображен молодой человек лет восемнадцати, аккуратно подстриженный и темноглазый. Лицо его было строгим. Он пристально смотрел в камеру. Чарли узнал его.

На коленях молодого человека сидел пухлый карапуз, закутанный в одеяло. Не могло быть никаких сомнений. Ребенком был Чарли Бэббит, молодым человеком — Рэймонд Бэббит. Братья.

— Это папа подарил. Сам, — гордо сказал Рэймонд.

Чарли не мог оторвать глаз от фотографии. От изумления он почти лишился дара речи. Он и Рэймонд. Чарли и Рэйн Meн. Чарли и Человек Дождя.

— А ты… жил с нами? Тогда?

— Это ты жил с нами, — ответил Рэймонд, то ли передразнивая Чарли, то ли понимая, что он, как старший брат, имеет законное превосходство.

Опустившись на край ванны, Чарли продолжал рассматривать снимок, пытаясь навести порядок в собственной голове.

— Когда., когда ты уехал? — спросил он внезапно севшим голосом.

— Это был четверг, — сказал Рэймонд, словно подсказывая.

Четверг? Чарли удивленно посмотрел на брата.

— На улице шел снег. На завтрак был сливочный пудинг. Ты выплюнул свой кусочек, и Мария дала тебе бананов и молока. И она осталась с тобой, когда папа повез меня домой. Двадцать первое января. 1965 год, Четверг.

— Господи, — выдохнул Чарли. — Это же когда умерла мама. Сразу после Нового года.

— У тебя было одеяло. И ты махал мне из окна. До свидания, Человек Дождя. До свидания, Человек Дождя. Вот так. Четверг.

Из глубины его памяти эхом пришел слабый отклик. Он увидел… он вспомнил… снег. И такой знакомый и уютный запах старого одеяла. И то, как он махал из окна, и то, как потом плакал. Горько плакал из-за Человека Дождя. Он ждал его, но Человек Дождя все не приходил. Он никогда больше не вернулся, и Чарли вырос и решил, что он его сам придумал.

Чарли посмотрел на Рэймонда, словно впервые увидел его. Да так оно и было. И он увидел на его лице черты другого, давно забытого лица восемиадцатилетнего юноши, черты, когда-то дорогие и любимые, теперь искаженные до абсурда слоем зубной пасты и отсутствием выражения.

— Ты закутывал меня, — прошептал Чарли, вспоминая, — в это одеяло. И пел мне.

Мгновение Рэймонд смотрел на Чарли, словно не понимая, о чем идет речь. Затем очень тихо, но почти совсем правильно он начал напевать:

подхватил Чарли.

— У-y-y, — тянул Рэймонд, неуклюже копируя фальцет Джона Леннона.

When I saw her standing there, — закончили они вместе.

Ты понимаешь, что я имею в виду.

И она была несравненна.

Так как же я могу танцевать с другой, Когда я видел ее, стоящей там?

Группа «The Beatles», песня «I saw her standing there», альбом «The taste of honey»…

Песня оборвалась. Чарли, все еще не пришедший в себя от изумления, молчал. Он смотрел на своего брата, проведшего двадцать четыре года в лечебнице, брата, которого он когда-то так любил всем своим детским сердцем, а потом забыл и превратил во что-то воображаемое.

— Мне нравилось, когда ты пел, — просто сказал он Рэймонду.

Рэймонд посмотрел в его глаза, и Чарли вдруг почувствовал, что он пробился к нему, что был момент истинного контакта и понимания… Но Рэймонд отвернулся к раковине, взял щетку и стал выдавливать на нее пасту. Контакт был утрачен, словно его и не было.

Чарли бережно положил фотографию на край ванны и повернул кран. Он заткнул пробкой сливное отверстие, и ванна начала наполняться.

— Нет, нет, нет, нет, нет! — Испуганный голос Рэймонда прерывался от какого-то непонятного, невыразимого ужаса.

Чарли быстро обернулся.

Рэймонд уставился на прибывающую воду, его глаза расширились от страха.

— Нет! Нет! — продолжал выкрикивать он.

— Успокойся, Рэй, — приказал Чарли. — Что «нет»?

— Потому что нет. — Рэймонд сцепил руки, его тело задергалось.

Чарли распознал все признаки надвигающейся паники. Нужно погасить припадок, пока Рэймонд не пошел вразнос.

— Что «потому что»? — настаивал он. — Рэй, скажи мне, что «потому что»?

— Потому… потому… потому… — блеял Рэймонд. Затем внезапно изменившимся голосом, низким и угрожающим, он прорычал: — Что ты делаешь?

Рэймонд испустил долгий, леденящий душу, отчаянный крик и прыгнул прямо в ванну, пытаясь руками остановить поток воды, в панике забыв о том, что можно закрыть кран. Струи воды били во все стороны, окатывая стены, потолок, Чарли, насквозь вымочив Рэймонда.

Мгновение Чарли стоял как парализованный, затем опомнился и попытался оттащить Рэймонда от крана.

Но Рэймонд внезапно стал невероятно силен. Он вырвался и схватил Чарли за рубашку. В его глазах сверкало бешенство.

Незнакомым, пугающим голосом он кричал:

— Нет! Нет! Это кипяток! Ты обожжешь его!

Рэймонд стал трясти Чарли с такой силой, что его рубаха начала трещать по швам.

Рэймонд встряхивал его снова и снова, пока голова Чарли не начала мотаться, как у тряпичной куклы, взад и вперед. И все это время он рычал изменившимся, исполненным ненависти голосом:

— Никогда! Никогда! Что ты делаешь? Ты хочешь убить своего брата? Я говорил тебе… я говорил тебе… я говорил тебе… я говорил…

Голос его слабел, рывки прекратились. Испуганно глядя на Чарли, он легко отпустил его рубаху. Его сотрясала мелкая дрожь, гнев полностью оставил его, и он выглядел как перепутанный ребенок.

Какую-то минуту он не был Рэймондом, он был своим отцом. Это обвиняющий голос Сэнфорда Бэббита рвался из его горла. И Чарли, открывший воду, был не Чарли, а Рэймондом, Рэймондом в тот ужасный день двадцать четыре года назад, когда «это» произошло. А в ванне, невидимый, но от этого не менее реальный, сидел маленький ребенок, Чарли, которому было всего два года. А вода была горячая, слишком горячая.

Теперь Чарли все это понял. Все это вспомнил. Восемнадцатилетний юноша, который хотел искупать маленького брата, но не знал, как регулировать воду. Который не имел понятия о том, что воду надо сначала пробовать. Аутист, который не имел никакого злого умысла, а хотел только воспроизвести действия своей матери Элеоноры, только что вознесшейся на небо. Элеонора сажала маленького Чарли в ванну. Открывала воду… Но вода была горячей, слишком горячей. Недостаточно горячей, чтобы обжечь его, но достаточно горячей, чтобы маленький Чарли закричал.

А отец, вбежав на крик и увидев все это, пришел в бешенство. Отец, который только что потерял жену, чей первый сын страдал аутизмом и был полностью оторван от реальности, чей второй сын был еще ребенком, ребенком, который плакал, потому что Человек Дождя пустил в ванну воду, слишком горячую для его нежной кожи.

И Рэймонд, чьим благословением и проклятием была феноменальная память, запомнил до последнего слова ужасные слова, которые выкрикивал в тот день его отец. И теперь, двадцать четыре года спустя, они всплыли из глубин его несчастного больного мозга при виде этой страшной картины — Чарли Бэббит и наполняющаяся водой ванна.

И Чарли, который всегда презирал неудачников, никогда никого не жалел, поняв все это, почувствовал острую жалость к брату. Он осторожно протянул руку и погладил Рэймонда по голове.

— Все в порядке, — ласково сказал он, — все в порядке. Я не обжегся. Со мной все в порядке.

От прикосновения Чарли Рэймонд окаменел. Нельзя его трогать. Ни в коем случае нельзя его трогать. Чарли поспешно отдернул руку.

— Ты обжегся, — сказал Рэймонд тихим, придушенным голосом. — И ты был… маленький ребенок. Обжегся. И я уехал… в мой дом. — Он отворачивался от Чарли, глядя поверх его плеча.

— Нет, Рэй, — с силой сказал Чарли, пытаясь поймать взгляд Рэймонда, пытаясь установить контакт. — Я не обжегся. Он был просто дерьмом. Посмотри на меня. Посмотри на меня. Пожалуйста. Это случилось, когда умерла мама. И поэтому этот ублюдок выгнал тебя.

Но Рэймонд все также глядел через плечо Чарли остановившимся взглядом.

Чарли обернулся и увидел, что вода продолжает течь. Пугающая струя воды, заполняющей ванну. Чарли бросился к крану и закрыл воду.

Когда он обернулся, то увидел, что Рэймонд стоит на коленях на мокром кафельном полу. Руки его были прижаты к груди, глаза пусто смотрели на кран, теперь закрытый.

— Рэй? Рэй? Я ее выключил. Все в порядке.

Но Рэймонд был словно в другом измерении. Вновь воскрешенная травма двадцатичетырехлетней давности оказалась слишком тяжелым испытанием, и он выключил себя так же, как Чарли — воду, погрузившись в ледяной мир своего безумия. Он дрожал, его зубы стучали, он раскачивался взад-вперед, взад-вперед, словно пытался согреться. Взгляд его застыл на кране.

— О Боже! — воскликнул Чарли, встревожившись. — Тебе холодно, Рэй? Одну секунду.

Он метнулся в спальню и огляделся в поисках чего-нибудь подходящего, затем сорвал одеяло с кровати и бросился обратно в ванную комнату. Опустившись на колени рядом с Рэймондом, он бережно укутал его.

Когда Рэймонд почувствовал грубую, теплую шерстяную материю, укрывшую его со всех сторон, ему стало немного легче. Дрожь прекратилась. Затем, чуть позже, он перестал качаться. Но он по-прежнему не отрываясь смотрел на водопроводный кран, словно этот кран обладал какой-то недоброй магической силой, околдовавшей его. Через несколько секунд началось его бормотание. Бормотание. Бормотание. Бормотаниебормотаниебормотаниебормотание. Мантра безумия.

— Что ты шепчешь, Рэй? — мягко спросил Чарли. — Секретные мысли? — Он придвинулся к брату еще ближе, чтобы лучше слышать.

— Ч-а-р… л-и… — шептал Рэймонд по слогам, — Ч-а-р… л-и…

Снова и снова. Спасительная молитва. Волшебное имя. Чарли замер, пораженный прямо в сердце острым приступом жалости. Ему хотелось обнять брата и прижать к себе, но он знал, что подобные жесты очень путают Рэймонда.

Не трогать. Ни в коем случае нельзя его трогать. Но он должен что-то делать, он должен как-то привести его в порядок. Чарли начал петь:

Рэймонд перестал бормотать, его глаза наконец оторвались от крана.

допел Чарли.

Он внимательно посмотрел на брата, и ему показалось, что напряжение отпускает Рэймонда, хотя он по-прежнему был заперт в собственном мире, за пределами досягаемости.

«Господи, — мелькнуло в голове у Чарли, — какая ирония! Кто из нас теперь Человек Дождя? И кто ребенок, завернутый в одеяло, которому он поет песни? Человек Дождя, Человек Дождя… я люблю тебя».

Только Рэймонд не умеет любить. И никогда не научится любить. Вот и вся разница.

* * *

Было уже поздно, очень поздно. Рэймонд храпел в своей кровати, а Чарли лежал без сна, курил и думал. Точнее, не столько думал, сколько старался прогнать свои мысли. Чарли никогда в жизни так не уставал. У него болело все тело. Ощущение было такое, как будто его избили не только снаружи, но и изнутри и все его внутренности теперь в синяках. Это была самая тяжелая ночь в его жизни, даже тяжелее тех самых первых ночей, когда он только что покинул родительский дом и чувствовал себя таким испуганным, каким только может быть ребенок, у которого нет дома, мамы и папы.

Ему было больно и одиноко. Он нуждался в чьем-либо сочувствии. Чарли Бэббит никогда ни в ком не нуждался, у него не было постоянных привязанностей, он пользовался людьми как вещами, он заказывал музыку и объявлял танец, но никогда не расплачивался с музыкантами. И теперь этот самый Чарли Бэббит признался себе, что ему нужен кто-то, кого он мог бы любить и кто любил бы его. Ему нужна была Сюзанна.

Действительно поздно, но в Санта-Монике сейчас на час меньше. Чарли придвинул к себе телефон и набрал номер Сюзанны.

В трубке раздались длинные гудки, и сердце Чарли забилось сильнее.

— Да?

— Это я, — тихо сказал он.

Ответа не было.

— Ты не повесила трубку. Значит ли это, что мы желанны?

Сюзанна не торопилась проглатывать наживку.

— Как твой брат? — спросила она наконец.

— Ну, ты же знаешь Рэя. Это просто праздник какой-то.

На это Сюзанна не ответила. Если он не желает быть серьезным…

— Я… я просто хотел услышать, что еще не все потеряно, — сказал Чарли в трубку.

Если бы только встретиться с ней лицом к лицу, поговорить, не завися от этих проклятых проводов. Если бы только он мог обнять ее, ему бы удалось уговорить ее вернуться. Сюзанна молчала, и он добавил:

— Я боюсь… Я очень боюсь этого. — Затаив дыхание, Чарли сильнее прижал трубку к уху, чтобы не пропустить ни звука.

Сюзанна вздохнула:

— Не спрашивай меня сегодня, Чарли. Тебе не понравится мой ответ. Пусть все это уляжется.

Чарли горько усмехнулся:

— Не очень-то я умею ждать, пока все уляжется.

— Ты многого не умеешь, — отрезала Сюзанна с той же горечью.

Она была обижена, обижена всерьез, и вовсе не рвалась обратно на ринг, чтобы провести еще один раунд с этим чемпионом-костоломом. По крайней мере, пока она не исцелится от страха.

— Ага, понятно, — с трудом выговорил Чарли. — Я возьму у Рэя блокнот. Начну вести список.

Он ждал, что Сюзанна отреагирует на эту жалкую шутку, но она вновь промолчала, и он внезапно выпалил:

— Я… хочу стать опекуном Рэя. Через суд. Для начала мы пройдем медицинскую экспертизу. Как только приедем.

В своем ли он уме?!

— Чарли, ты не сможешь выиграть процесс. Ни одного шанса на миллиард.

— Я выиграю. Я должен.

— Доктор Брунер наблюдает его более двадцати лет. Ты знаешь его четыре дня. Ты понимаешь, как по-идиотски все это звучит? — Она замолчала, не зная, кого больше жалеть, Рэймонда или Чарли. Но голос ее стал более доброжелательным. — Ты понимаешь это, милый? — грустно добавила она.

Она не поняла. Никто не понимает.

— Слушай, я позвоню тебе, как приеду. Хорошо?

Сюзанна не сказала «да», но не сказала и «нет». Чарли вдруг осознал, насколько это его радует.

— До встречи, — прошептал он и, положив трубку, убрал аппарат обратно на ночной столик.

Откинувшись на спину, Чарли поставил на грудь пепельницу. Он спокойно курил и смотрел в темноту.

В ванной комнате, на поверхности наполнявшей ванну воды, плавала фотография. Она была поблекшей и потрескавшейся, но изображение оставалось четким. Серьезный молодой человек лет восемнадцати и завернутый в одеяло ребенок. Братья.