Глава 1

Западный Йоркшир, 1926

Девочка лет восьми сидела на скамье и болтала онемевшими от холода ногами. Небо над головой потемнело, и на нем зажглись первые звездочки. Анемичное декабрьское солнце погрузилось в вересковую пустошь, и мощенные булыжником улицы сразу покрылись ледяной коркой. Когда же папа выйдет из «Зеленого человечка»? Когда они пойдут домой? Пробил церковный колокол – половина пятого. Скоро над гребнями крыш пронесется фабричный гудок, и улицы оглохнут от стука деревянных башмаков – это рабочие хлопкопрядильной фабрики пойдут по домам.

А день выдался чудесный. Пэдди Гилкрист, отец девочки, проснулся в хорошем настроении и, насвистывая веселый мотивчик, пообещал ей, что они прокатятся на трамвае до Брэдфорда, а там погуляют по главной улице, послушают рождественские духовые оркестры и полюбуются нарядными витринами. Правда, они так никуда и не поехали и дошли лишь до здешнего парка. Она каталась на качелях и съезжала с горок, и ей это тоже понравилось. Но потом они забрели на окраину Скарпертона.

– Миррен, я только на минуточку отлучусь. Мне пора принять свое лекарство – ну, совсем чуточку, чтобы согреться. – Он смеялся, а его черные глаза заискивающе глядели на гримасу неодобрения на личике дочери и на синюю ленточку на отвороте ее пальто.

Она гордилась этой ленточкой и по настоянию общества трезвости «Свет надежды» подписала клятву, что ни капли алкоголя не коснется ее губ – губ Мириам Эллен Гилкрист.

– Ты не задерживайся там, – взмолилась она дрожащим голосом, изо всех сил сдерживая слезы. – Ты обещал мне, что мы поедем в город.

– Угу, я помню, детка. Но ведь ты позволишь своему папке чуточку утешиться, правда? Ты посиди тут, а я выпью стаканчик и куплю тебе конфеток.

Она столько раз сидела на этой скамейке, с ужасом ожидая, что ее отец, зашедший в дверь «Зеленого человечка» на двух ногах, выползет оттуда на четвереньках. Такое уж это заведение.

Пэдди и Миррен жили не одни. С ними жил хозяин – он властвовал над ними день и ночь, он витал словно призрак в углах ветхого вагончика, ставшего теперь их домом. Это был злой, ветреный маг, полный диких идей; он превращал ее папу в Джона Ячменное Зерно, горького пропойцу, которого дочке не раз приходилось вести домой, а он шатался, сшибал с ног людей и горланил песни, коверкая мелодию. Иногда она открывала на папин стук щеколду, и он падал с порога на пол, бревно бревном.

У Джона Ячменное Зерно было зловонное дыхание и мокрые штаны. Он крал папины деньги, заработанные тяжелым трудом, крал еду с их стола. Он позорил ее перед одноклассниками, игравшими на улице. Те хихикали, глядя, как она вела из паба своего одержимого демонами папашу, шатаясь под его тяжестью. Миррен обожала своего папу – высокого, красивого, сильного, – но ненавидела Джона Ячменное Зерно, глупого и слабого выпивоху.

Демон пьянства не походил ни на горластого театрального черта в черно-красном трико, с рогами и веревочным хвостом, ни на коварного искусителя со страниц книги, которую ей выдали в воскресной школе, – у того был раздвоенный язык и козлиная бородка. Демон пьянства неожиданно появлялся и так же внезапно пропадал.

Иногда он не показывался неделями и возвращал Миррен ее любимого папу, Пэдди Гилкриста. Когда-то он, обаятельный шотландец с аккордеоном, ловкий танцор, работавший землекопом на железной дороге, вскружил голову юной Элли Йевелл, фермерской дочке, жившей в большом фермерском доме в Йоркширских Долинах. Он клялся ей в вечной любви и обещал луну, солнце и звезды, если она станет его невестой. Потом он пошел на войну, оставив жену с ребенком, покойным братиком Миррен по имени Грэнтли, без всякой поддержки семьи. Там он был ранен в ногу и вернулся.

Мамочка и маленький Грэнт умерли от ужасной болезни, когда Миррен была еще в пеленках. А ведь как было бы славно, если б они все вместе сидели вечером у огня! Куда как лучше, чем мерзнуть тут до смерти возле пивной…

Вот и фонари зажглись. Миррен надоело ждать. Папа забыл, что она сидит тут одна, а над ней насмехаются грубые парни, дразнят ее «Одинокая Джилл». Скоро Винни Вудбайн выйдет на улицу; она будет уводить мужчин куда-то в переулки, где ей задерут юбки и будут делать что-то грешное, но что именно – Миррен толком не понимала.

Наконец она узнала одного из мужчин, выходивших из паба, – мистера Акройда. Он жил в дальнем вагончике цепочкой стоявших в ряду таких же на железнодорожной выемке возле часовни. Старые вагоны – вот где жили вернувшиеся с войны герои. Местные остряки прозвали их «кроличьими клетками», но папа с презрением отвергал все насмешки, вот и она тоже не обращала на них внимания.

Жить в аккуратном ряду вагончиков и подниматься по ступенькам в свое купе было лучше, чем поселиться на крутом склоне холма, без садика, где можно было бы играть. Миррен могла часами сидеть и глядеть на пыхтящие паровозы, на серьезных машинистов. Ей были известны названия всех железных великанов, торопившихся в клубах пара в Шотландию или Лондон. Больше всего ей нравился локомотив под названием «Герцогиня Гамильтон».

Папа работал десятником и ремонтировал пути. Когда он работал, у них всегда было полно угля для печки и вкусная еда. А когда пил, у них были овощи с участка и яйца из курятника, но с деньгами плохо. Бабушка Симмс – соседка, жившая в ближнем вагончике с одноногим сыном, Большим Брайеном, который ковылял на костылях в город и там попрошайничал – стряпала и стирала для них в обмен на уголь и угощения, а также табачок и пиво для сына.

В короткой жизни Миррен бабушка Симмс была ласковым огоньком, наподобие луны, выглядывающей из-за туч. Утешительница, подруга и даже мама, она знала, что делать. В такие вечера, как этот, Миррен всегда могла постучать к ней в окно, и бабушка всегда ей открывала, кутаясь от холода в линялую шаль, которую носила зимой и летом, как и длинный ситцевый фартук, местами протертый почти до дыр. Ее лицо было обветренным и вечно в саже, волосы завязаны на затылке в пучок. Еще она носила чулки на резинке и башмаки, подбитые железными гвоздями с широкими шляпками, грохотавшие по деревянному полу вагончика. Бабушка Симмс звала девочку в дом и совала ей в руку пышную сдобную булочку, густо усыпанную смородиной.

Бабушка научила ее вязать и печь хлеб, делать пельмени и нарезать сэндвичи. Она следила за тем, чтобы Миррен нормально училась в школе Св. Марии и приходила опрятной на все праздники, какие устраивали в воскресной школе.

– Он не может ничего с собой поделать, девочка моя. – Бабушка Симмс вздыхала, обнажая пустые десны, на которых уцелели лишь два желтых зуба. – Пьянство – ужасная штука. В этом городе много красноносых парней пропили свои последние штаны. Жалко, что тот Пэдди Гилкрист, который вернулся из Франции, совсем не походил на молодого парня, с которым обвенчалась твоя мама. С войны вернулся незнакомец с дикими глазами, отвыкший работать, и твоя мама выправила его своей лаской. Но тут на нас налетела «испанка», прошлась по городу смерть с косой. Твой отец так и не смог одолеть горе. Он старался изо всех сил, но мужчины опускают руки, когда речь идет о маленьких детях. А ведь такое искушение – утопить свои горести в стакане.

От этих слов Миррен делалось грустно. Она понимала, что всей ее любви не хватит на то, чтобы излечить отцовское сердце. В его жизни не хватает слова Божия, так говорит пастор в воскресной школе. Но папа лишь смеется в ответ на все ее мольбы пойти в церковь.

– Где был ваш Бог, когда мы нуждались в нем во время сражения у французского города Аррас? Где он был, когда в нашу дверь постучался ангел смерти? Спроси у своего проповедника об этом! – фыркал он.

Она уже научилась не разговаривать с ним, пьяным. Просто пряталась под одеялом, лежа на своей маленькой кровати-скамье, и старалась не слушать его рыдания и проклятия. Лишь молилась, чтобы наутро он вовремя вышел на работу. Без работы не будет денег на оплату жилья, а без этих денег прямая дорога в работный дом, где ее разлучат с папой.

Утром светило солнце, ярко и весело, оно вселяло в нее надежду, когда ее настоящий папа, не Джек Ячменное Зерно, вставал с постели с налитым свинцом взором, но готовый к работе, чтобы потом принести домой сладкую карамель и рыбу с жареным картофелем. А она быстро одевалась и брала его за руку, торопясь, чтобы не вернулись черные тучи.

В такие дни Миррен спокойно шла в школу и учила таблицу умножения, не беспокоясь, что папу не допустят к работе. Ей нравилось погружаться с головой в чтение и представлять себя Маленькой принцессой или героиней книги «Дети железной дороги». В такие дни папа кружился с ней в танце, напевая «Мой дорогой Чарли». Он называл ее своей любимой крошкой, красавицей, совсем как мама, говорил, что он необычайный счастливчик, раз у него такая красивая и умная дочка. Когда он держал ее за руку и что-то насвистывал, она была счастлива и спокойна. Но потом они останавливались возле двери паба, и ее детское сердечко вновь сжималось от страха.

И вот сегодня ее ждала еще одна тревожная ночь.

– Мой папа там? – спросила она у проходившего мимо нее мистера Акройда.

– Угу, детка, он прямо-таки прилип к скамье. Никогда не знаешь, когда они нальются под завязочку. Ступай-ка ты лучше домой. Нечего тебе сидеть тут на морозе. Давай пойдем вместе.

– Спасибо, но я сказала, что подожду его, – ответила она, разрываясь между желанием погреться у бабушки Симмс и необходимостью довести отца до дому. Хотя зачем ей ждать, когда ему наплевать на нее? Зачем верить его лживым обещаниям? Пускай он поскользнется на льду и разобьет себе лоб! Поделом ему! Но тогда он не явится вовремя на работу, и его уволят, а ведь скоро Рождество, и она видела в витрине «Беллс Эмпориум» хорошенькую куколку в пышной юбочке и с настоящими волосами.

Но что с того? Он уже пропил с дружками все свои деньги. Всегда одно и то же: ему будет стыдно, и он притащится домой, проспится, а потом будет делать вид, что ничего не случилось.

Зачем ждать, раз она может без боязни дойти до дома по темным улицам вместе с мистером Акройдом?

– Мистер Акройд, подождите, я с вами…

Она переночевала у бабушки Симмс, в старом кресле. Настало утро, но отец не вернулся. Миррен решила, что он отсыпается в какой-нибудь железнодорожной будке, чтобы явиться домой более-менее трезвым. Вот она и пошла в школу с тяжелым сердцем.

В обед она прибежала домой, надеясь увидеть дым над их вагончиком, но возле двери стояли незнакомые люди, а с ними бабушка Симмс. При виде нее бабушка мрачно кивнула. Миррен невольно замедлила шаг.

Среди собравшихся она узнала констебля Флетчера. Он заговорил с ней, сняв шлем.

– Крепись, детка. Ужасное происшествие. Твоего отца сбил поезд.

Миррен потрясла головой, не желая ничего слышать. Ей хотелось убежать подальше от этих людей, но ее ноги превратились в мягкий воск и не слушались, поэтому она просто закрыла уши ладонями. Бабушка обняла ее за плечи и прижала к себе.

– Милая девочка, он даже не понял ничего. Он спал на путях. Должно быть, он решил срезать дорогу и поскользнулся. – В ее глазах стояли слезы.

Миррен не хотела верить ее словам.

– Папа никогда не ходил ночью по путям. И мне всегда запрещал. Где это было? Вы ошибаетесь. Все-таки от «Зеленого человечка» до железной дороги далеко.

– Ох, детка, – вздохнул констебль, – видно, он все-таки решил спрямить дорогу. Все случилось рано утром. Его сбило на нижнем пути… ночной поезд из Глазго… А ведь Пэдди сам из Шотландии и вообще… Пускай твоя бабушка напоит тебя чаем.

– Она не моя бабушка, – сердито закричала Миррен. – Моя настоящая бабушка живет на ферме в Долинах! – На Рождество от нее всегда приходила посылка с одеждой, которая никогда не оказывалась впору, и поздравительная открытка от Йевеллов с фермы Крэгсайд. И потом больше ничего целый год.

– Я хочу посмотреть на моего папу.

– Это невозможно, – прошептал констебль. – Идет расследование.

– Мне надо посмотреть, он это или нет. Может, не он, – твердила Миррен, не слушая его слов. Все походило на какой-то ночной кошмар. Вот она проснется, и все будет хорошо. Как мог ее папа уйти и оставить ее совсем одну?

– Пойдем, моя хорошая, у тебя шок, – ласково сказала бабушка Симмс. – Ты побудешь у меня, пока…

– Я во всем виновата! – закричала Миррен, чувствуя себя предательницей. – Мне надо было дождаться его и привести домой.

– Почему вы так считаете, юная леди? – спросил полицейский и присел на корточки. Его лицо было так близко, что она увидела волоски, торчавшие у него из носа.

– Мне надо было остаться. Он велел мне посидеть на скамейке у входа, но я замерзла и ушла домой. Я была ему нужна, а меня не оказалось рядом. Я во всем виновата. – Горючие слезы лились по ее щекам. – Я хочу увидеть папу. Я должна попросить у него прощения.

– Твоей вины тут нет, дитя мое, – произнес незнакомый мужчина в одежде с пасторским воротником. – Мистер Гилкрист был взрослым человеком, и ему не следовало оставлять маленькую девочку одну в темноте возле паба. – Миррен догадалась, что он пытался ее защитить, но его слова не принесли ей утешения.

– Боюсь, тут многие так делают, – заметил констебль. – Правильно, что девочка пошла домой. В таком состоянии Пэдди уже не мог отличить день от ночи. Не терзай себя, детка. Это несчастный случай, жестокий, прямо в канун Рождества.

– Коронер определит, что это было, – вмешался пастор. – Железная дорога всегда искушение, легкое бегство от жизненных проблем.

– Сэр, не надо об этом при ребенке, – резко оборвал его констебль. – Девочке и без того тяжко, не возлагайте на нее этот груз сомнений.

Но слова прозвучали, и семена сомнений упали на подготовленную почву. Миррен давно чувствовала, что отца толкала к опасности неведомая сила, что она была гораздо мощнее, чем его привязанность к дочери. Он долго прожил в годы войны в солдатском мире. И когда он сидел в «Зеленом человечке», там всегда оказывался и кто-то из его однополчан. Они вместе пили виски и горланили «Долог путь до Типперери», любимую песню отца, и когда он ее пел, в его глазах стояли слезы. Как-то она рылась в его жестяной коробке с документами и обнаружила там старую фотографию, где похожий на него темноволосый парень стоял в военной форме, навытяжку, с навощенными усами, сильный и красивый. Но когда отец это увидел, он рассердился и захлопнул крышку, едва не прищемив ей пальцы.

– Не суй нос, куда тебя не просят! Нечего тебе там смотреть!

– Это ты? – спросила она.

Он взглянул на красавца парня и покачал головой.

– Нет. Я не знаю, кто это.

Его голос дрожал, лицо было серым, дыхание пахло темным пивом, плечи согнулись. Он боролся с демонами, победить которых у его дочери не хватало сил. Больше она никогда не открывала ту жестянку, потому что там он хранил свои раны и боль, подальше от любопытных детских глаз.

– О, я рад видеть, что эта девочка Миррен дала клятву воздерживаться от спиртного. – Пастор ткнул пальцем в ленточку на ее лацкане. – Склонность к крепким напиткам вещь наследственная. Ты вступила в общество трезвости? – Он сменил тему и пытался начать вежливую беседу.

– Да, она состоит в этом обществе, – вмешалась бабушка Симмс. – Летом наша девочка регулярно участвует в парадах и праздниках. Она все время носит эту синюю ленточку.

– Хорошее начало, юная леди. Теперь нам надо получить пособие и разобраться с жильем. Она не может оставаться тут одна, – добавил он.

– Сегодня она останется у меня. Не надо забирать девочку вот так сразу из ее дома, – заявила бабушка, крепко прижимая к себе Миррен. – Вы только поглядите на бедняжку. Ей нужно срочно попить чаю. У нее тут достаточно друзей, чтобы утешить ее в тяжелый час.

Они поднялись по ступенькам в тесный и захламленный вагончик бабушки Симмс, где в кресле дремал Большой Брайен с собачкой на коленях. Он еще ничего не знал, не слышал о трагедии.

На секунду Миррен показалось, будто в ее жизни ничто не изменилось, вон и хлеб, намазанный жиром, лежал, как всегда, на столе. Будто ее мир не разлетелся вдребезги, и она не осталась одна.

Почему она не дождалась вчера папу? Почему нельзя вернуть вчерашний день и прожить его заново еще раз? Но вот и фабричный гудок возвестил, как всегда, об обеденном перерыве. Мир разлетелся вдребезги, а трубы все равно дымили по-прежнему. Она затряслась всем телом и не могла остановиться.

Бабушка поднесла к ее губам что-то горькое.

– Пей мелкими глоточками, миленькая. Это успокоит тебя, – уговаривала она, но Миррен выплюнула жидкость.

– Это виски. Я узнала по запаху. Не заставляй меня, бабушка. Я не хочу нарушать клятву.

– Плевать на клятву… Это единственное лекарство от потрясения.

– Что мне теперь делать? – заплакала Миррен, чувствуя, как виски обожгло ей горло. Какая противная горечь. Почему люди платят большие деньги за такую гадость?

– Давай-ка все по порядку. Сначала мы похороним твоего папку честь по чести, ты принарядишься, чтобы он мог тобой гордиться. Все остальное подождет. Ты хорошая девочка, вострая как ножик, но впереди у тебя еще много горестей.

– Теперь я попаду в приют, да?

Все в школе видели ребят из приюта – в серой одежде и с короткими волосами. Они ходили по городу строем, и у них не было родителей.

– Только через мой труп! Ты заслуживаешь лучшей доли, а я, как ты сама сказала, не настоящая твоя бабушка. Пора им узнать, что случилось. – Бабушка Симмс улыбнулась. – Я не мастак писать письма, но мы найдем кого-нибудь, кто это умеет, и мы вызовем их сюда. Пора им взять на себя заботу. Твоя мама наверняка одобрила бы меня.

– Нет, лучше я останусь тут с тобой.

Бабушка Симмс покачала головой.

– Нет, милая, не надо. Тут у тебя нет ничего, кроме грустных воспоминаний. Ты заслуживаешь другой жизни. В общем, пора тебе менять небо над головой!

Фермерша Аделайн Йевелл возилась с рождественской свиньей. Ей было некогда читать письмо, которое положил на кухонный стол Джордж, их местный почтальон. Теперь он ждал, когда ему поднесут рюмочку. После этого, поболтав с Кэрри, он двинется пешком через пустоши к следующей ферме.

Аделайн прижала бурую свинью по кличке Миртл к стене так крепко, что та даже присела, опустив жирный зад. Потом Аделайн сунула в глотку свиньи ком овсяной муки и поднесла к ее морде ведро с хорошей пахтой.

– Давай, давай, моя хорошая, жри! – Ей хотелось, чтобы свинина получилась жирная и сладкая, и она всегда кормила досыта своих хрюшек перед тем, как их заколют и подвесят к балке, чтобы стекла кровь. Ее свинки умирали счастливыми. А вообще, в фермерской жизни мало места для сантиментов.

К празднику еще нужно столько всего успеть, и Аделайн не нравилось, что Джордж отвлекает Кэрри Сатклиф от дел. Они что-то неровно дышат друг к другу, эта парочка. Только бы не сманил он Кэрри с фермы, а то придется искать ей замену. А в нынешние времена не хочет молодежь задерживаться надолго на холмах. Всех так и тянет в город.

Ох, как люди глупеют от любви! Ей до сих пор памятно то время, когда на танцах она строила глазки Джо Йевеллу. Давненько это было, сорок лет назад, на Рождество. А ведь все помнится ярко, словно недели не прошло! Да, ловко она его захомутала и окрутила на новогодних танцульках в деревенском зале, когда он выплясывал на деревянном полу, сняв пиджак. Успела, обратила на себя внимание Джо, прежде чем визг скрипки и топот ног превратились в его сознании в сатанинскую западню.

Когда Джо обрел «спасение» в методистской капелле у брата Гендела Мортона, он уже не показывался на мирских танцульках – а посещал только молебны и собрания. Она вовремя ухватила парня, еще немного, и их брак был бы невозможным, ведь она ходила в нормальную англиканскую церковь, а не в капеллу.

В деревне Уиндебанк церковь и капелла никогда не ладят, не ладили и не будут ладить, но, как недаром говорится, любовь побеждает все. Только воскресным утром они с Джо шли каждый своей дорогой.

Ох, если бы он сумел тогда образумить Эллен, их дочку, когда она влюбилась в шотландского землекопа Гилкриста. Их родительское сердце чувствовало, что это роковая ошибка, но упрямая девчонка не слушала никаких резонов. Вот и заплатила за свой неразумный поступок дорогую цену. Они даже не поехали на ее похороны – боялись, что подцепят заразу и принесут ее в Долины.

Такая трусость не прошла даром для материнского сердца – она стоила Ади многих бессонных ночей. Не так-то легко отказаться от родной дочери, гордиться тут нечем, но ведь Элли сама выбрала свой путь, никто ее не понуждал. Она сама опозорила отца с матерью и сбежала в Гретну-Грин, где венчали непутевых девиц без родительского согласия, а через шесть месяцев родила. Не так-то просто им было смириться с дочерней неблагодарностью.

Аделайн немного помогала своим внукам, но младшую внучку никогда не видела и не хотела видеть. Ее беспутный папаша Гилкрист был католиком, а еще слаб на выпивку, и это тревожило. Иногда перед сном она думала о девчонке и гадала, какие у нее волосы – светлые, как у Элли? Какие глаза? Голубые йевелловские, знаменитые на всю округу, с темным ободком вокруг радужки, отчего они сверкали будто сапфиры? Такими голубыми сапфирами и покорил ее Джо – только взглянул на нее, и она пропала навеки.

– Ох, что-то ты не вовремя размечталась, мать, давай, работай, – упрекнула она себя. Ведь еще надо ощипать гусей и отправить их на рынок и к мяснику. Она надеялась, что цены к Рождеству поднимутся, ведь год был тяжелый и для фермеров, и для рабочих, с этой генеральной забастовкой и увольнениями.

Еще надо собрать узелок с гостинцами для девчонки Гилкриста и отправить в Скарпертон. Она не помнила точно, сколько Миррен лет, шесть или семь, но Милдред, жена галантерейщика, всегда откладывала для ее узелка несколько вещей, которые не раскупались. Как быстро летит время, год за годом!

На это Рождество придется экономить на всем, довольствоваться на рынке обрезками или дешевыми кусками. Джо нужно будет умерить пыл своих проповедей – чуть меньше адского огня и чуть больше доброты ко всем. Во всяком случае, Аделайн надеялась на это. Но ведь он увлекается, когда встает за кафедру.

– Не забудь, что добрые женщины экономили, урезали себя во всем, чтобы поставить на стол воскресную еду и накормить своих домашних. Не надо портить их йоркширские пудинги своими гневными словами. Прояви хоть чуточку христианского милосердия.

– Ты упрямая женщина, Ади! Пойдем со мной, и ты подашь мне знак.

– Нет уж, – смеется она. – Мне нравится моя скамья, удобная и спокойная; для нас там звучат красивые слова, и никто не трясет костями. Викарий поговорит с нами десять минут, и все. Для меня достаточно.

Сейчас Джо ушел на пустоши, кормит овец, проговаривает вслух куски своей проповеди, напевает отрывки из «Мессии» и следит, чтобы ни одна овца из стада не отходила слишком далеко, ведь погода такая, что вот-вот начнется метель. Он хороший пастух своему стаду. Он пасет овец, а она занимается коровами, так что вместе они образуют дружную команду.

Ферма Крэгсайд примостилась на склоне высокого холма. Ее окна смотрели на юг и на запад, получая в избытке благодатное солнечное тепло. Когда-то на ней было полно детей, собак и наемных работников, но теперь ферма опустела. Их сын Том фермерствовал выше на горе, на ферме Скар-Хед, а его брат Уэстли был учителем в Лидсе.

Все шло прекрасно, пока они были крепкими и бодрыми, ведь все Йевеллы долгожители, но скоро Джо придется чуточку сбавить обороты. Фермерам сейчас нелегко, а будет еще хуже. Так размышляла Ади, когда сидела с Кэрри возле дома и ощипывала гусей, складывая перья в мешок. Ничего не должно пропадать у рачительной хозяйки.

– Тут пришло письмо из Китли, – сообщила Кэрри, пододвигая конверт ближе к хозяйке. – Мы знаем кого-нибудь в Китли? Это, часом, не рождественская открытка от Пэдди и девочки? Как там ее звать-то? – Кэрри лукавила; она сгорала от любопытства и хотела узнать о блудной хозяйской дочери и ее скандально известной семье, которая никогда не показывалась в этом строгом доме.

– Я никогда не получала открыток ни от него, ни от девочки, а зовут ее Мириам, в честь матери Джо, как тебе известно. И хватило же у них ума назвать ее так! Я удивляюсь. Как ее не назвали Тереза или Мария либо еще в честь какой-нибудь католической святой.

Ади взглянула на почерк, и на секунду у нее проснулся интерес. Адрес был написан аккуратным каллиграфическим почерком. Вид у письма был официальный, адресатами были она и ее супруг.

– Вы не будете читать? – поинтересовалась как бы между прочим Кэрри, но Ади не собиралась потакать этой хитрованке. Она просто сунула письмо в карман передника и тут же забыла про него. Беда с этими наемными девчонками – они слишком любят совать нос в семейные дела. Не ее дело, кто там им пишет.

– Ну-ка, скажи мне, что там у тебя с Джорджем Терсби? – Теперь в атаку пошла Аделайн.

– Да он просто спросил, пойду ли я на танцы в Рождество? А что я надену?

– Наряд – дело житейское, если ты не хочешь соблазнить всех до единого, – засмеялась Ади. – Не сомневаюсь, что ты найдешь что-нибудь такое, что он просто ослепнет. Но только ты возвращайся на ферму к полуночи, и никаких фокусов. Дорога неблизкая, в гору да еще в темноте. Да будь с ним строже, потоми его. Пускай пострадает.

Кэрри вспыхнула, зарделась, на ее шее загорелась розовая полоса.

– Миссис Йевелл, за кого вы меня принимаете? – пробормотала она.

– За глупенькую девчонку, такую же, как и другие в долине, которая сходит с ума при виде симпатичного мужского лица и чистой рубашки. Впрочем, с зоркими на выгоду глазками, – ответила она. – Ты правильно делаешь, что положила глаз на Джорджа. Парни Терсби надежные, солидные, деньги не транжирят. Мать у них тоже хозяйственная, за грош удавится. – Кэрри засмеялась ее шутке, но ее глаза глядели куда-то вдаль.

– Знаешь, я тоже была когда-то молодая, и вот погляди, чем все обернулось: я ощипываю гусей, кормлю и мою свиней, дою коров, вычищаю навоз, а мой муж, хозяин фермы и главный работник, торчит в любую погоду на пустоши и болотах. Джордж уж по крайней мере не заставит тебя ходить с ним по фермам. Работа на почте хорошая и приличная, особенно в такие тяжелые и ненадежные времена, как нынешние. Бывает и хуже. Взять нашего Тома. И когда он только женится? Ведь ему уже за сорок, а он все один да один.

Ади все это время надеялась, что ее сын и сам приударит за этой девчонкой, но у него отнимался язык в женской компании, и Том предпочитал, к недовольству Джо, держаться особняком и играть в дартс в пабе «Флис». Если так пойдет и дальше, у них не будет внуков, и некому будет передать семейную ферму.

А ведь Том завидный жених. Семью Йевеллов уважает вся округа. Джо – проповедник в методистской церкви. Сама Аделайн – тоже из фермерской семьи Бутройдов, живущих на противоположном склоне долины реки Риббл; так что они тут свои. Последнее дело – выходить замуж на сторону, как Элли. Ведь тогда ты никогда не знаешь, что получишь и на что нарвешься, не знаешь плюсы и минусы той, другой, жизни. Все-таки перед таким решающим шагом надо ясно представлять, что тебя ждет впереди.

Но в целом она ни о чем не жалела. Разве что о том, что невозможно выбирать собственных чад. Все нуждались в пинках, причем разными ногами: Уэсли весь из себя умственный, без всякого интереса к земле; а Том – тот могучий парень, но без деловой хватки. Элли была красивая и умненькая, но такая же упрямица, как и ее братья; в город ее тянуло, видите ли. Вот и не привело это к добру. Брэдфорд не место для деревенской девчонки, особенно в голодные военные годы, когда у тебя на руках двое детишек, а муж воюет с немцем.

Если бы Элли приехала домой, на свежий воздух, они бы не захлопнули дверь перед ее носом. Но она не сделала этого – Йевеллы слишком гордые, чтобы признавать свои ошибки. Да и сами они, родители, тоже хороши – а еще считают себя добрыми христианами!

Утро прошло в неустанных хлопотах. Ади было некогда раздумывать о несбывшемся. Надо было накрыть в большой кухне с каменным полом обед для работников, заглянуть в курятник, погладить рубашки. Потом она нагрела духовку и испекла немного сдобы и имбирного печенья, чтобы было чем угостить веселую молодежь, когда та придет их поздравлять. Джо выпил чаю перед последним обходом стада. Завтра будет день забоя, когда заколют хрюшку Миртл, а потом до ночи будут ее разделывать.

Уже после восьми она присела с корзинкой рукоделия возле незаконченного коврика. У фермерской жены не бывает отдыха, с улыбкой подумала она и тут вспомнила про письмо, лежавшее в ее кармане.

– Из Китли что-то пришло. Мне открыть конверт, или ты сам это сделаешь? – спросила она у мужа, задремавшего в большом кожаном кресле. Он что-то буркнул, когда она вынула из конверта вложенный туда листок, потом удивленно раскрыл глаза, не слыша от нее никаких комментариев.

– Что там такое? Дай-ка сюда…

– Ты уж лучше прочти сам, – пробормотала она и пододвинула к нему письмо.

Он нашарил очки, пробежал глазами строчки и уставился на мерцающее пламя, словно в поисках ответа.

– Ну и дела, язва меня расшиби! Прямо хоть падай на колени и молись Господу. Бедная девочка… прямо в канун Рождества… Но не слишком ли это большая обуза для нашего возраста? – Его глаза умоляли ее согласиться с ним.

Ади прочла письмо и тоже долго и пристально смотрела на пламя, прогоняя из памяти образ Элли. Фото дочки лежало, перевернутое, в ящике ее туалетного столика. Все-таки ведь она их плоть и кровь, единственная внучка, названная в честь их знаменитой родственницы Мириам-из-Долины, которая, рискуя собственной жизнью, спасла детей в страшный буран. Неужели они обрекут бедняжку на приют?

К тому же сейчас на дворе Рождество, со всеми историями о странниках, не нашедших себе крова на ночь. Как можно отказать маленькой девочке в гостеприимстве в такое холодное время? Как они будут смотреть в глаза соседям?

Джо вскочил с кресла и нервно забегал по комнате.

– Проклятый идиот! Потащился среди ночи на пути, прямо под колеса экспресса! Страшно даже подумать! Я видел, что оставалось от собак, оказавшихся на рельсах. С железной дорогой шутки плохи.

– Для нас с тобой, Джозеф Йевелл, все к лучшему.

– Да ты погляди, куда их занесло. Элли и Уэсли отступники, они сбежали в город, – ворчал он, не глядя жене в лицо, чтобы не видеть ее страдания.

– Мы сурово обошлись с Элли. Мириам не виновата, что у нее такие родители, ведь верно? Неужели мы отвернемся от нее? С какой стати? Ответь мне.

– Мы совсем ее не знаем, – огрызнулся Джо.

– Неужели ты выгонишь овечку из твоего стада, чтобы она бегала к барану на чужом поле?

– То животные, а то люди.

– Когда речь идет о нашем потомстве, мы ведем себя точно так же. Нравится нам это или нет, но она одна из нас: она из Йевеллов и зовут ее, как твою родную мать. Какая жизнь ее ждет, если мы откажем ей в заботе? Сможешь ли ты жить с этим «я не могу, только не сейчас», понимая, что мы могли бы… – Ади покраснела от волнения и чуть не плакала.

– Мне надо помолиться. Может, на это не будет господней воли.

– Не знаю, с чего ты это взял, методистский пастырь. Разве в Священном Писании не сказано: «Пустите детей приходить ко Мне и не препятствуйте им»? Раз уж сам Иисус так сказал, то и нам тоже надо поступить так же.

– Аделайн, ты даже не представляешь, о чем говоришь… ведь это чужой ребенок.

– Нет, это ребенок нашей покойной дочери, бедная сиротка. Ведь мы с тобой помогли многим сиротам за нашу долгую жизнь.

– Давай-ка ложись спать, утро вечера мудренее. Завтра и поговорим. А я пойду и проверю, что там в коровнике, – сказал Джо. Ему хотелось поскорее уйти из комнаты, оказаться подальше от этих неожиданных споров.

В ту ночь никто из супругов толком-то и не спал, они так до утра и проворочались в постели. Утром пришел забойщик свиней. Обсуждать вечернюю тему было некогда, и ее отложили.

Ади встала, зажгла свечку и выдвинула свой ящик комода, где хранились всякие женские принадлежности: спринцовки, губки, тампоны, прокладки и пояса. Скоро все это будет ей не нужно, старость на пороге. А тут этот непонятный городской ребенок, совершенно чужой в фермерском доме. Хватит ли у нее сил? Чья тут вина? Не слишком ли много требует от них судьба?

Но тут она взяла в руку фотокарточку Элли, и взгляд родных глаз пронзил копьем ее сердце. «Не оставляй моего ребенка», – кричали эти глаза.

Она задвинула ящик и быстро оделась, готовясь встретить этот тяжелый день.

 

Глава 2

Мириам сидела в вагоне, ошеломленная внезапностью случившихся событий. Ее оторвали от всего, что она знала с пеленок, от города и от знакомых ей людей. Отец только что лег в холодную землю, но его лицо уже поблекло в ее памяти. Теперь она будет жить в чужом краю с незнакомыми людьми, словно Руфь из библейской истории. Адвокат сказал, что ей повезло, раз она уедет в другое место, но она не поняла, что он имел в виду.

Ее новая родственница, прямая и сдержанная, сидела напротив нее и смотрела в окно, но Миррен часто ловила на себе ее цепкий взгляд.

Бабушка Йевелл появилась в адвокатской конторе, когда бабушка Симмс собрала маленький узелок с одеждой и отвезла Миррен на трамвае в Китли.

– Сейчас ты постарайся понравиться своей новой бабушке. Она приехала за тобой издалека. Следи за своими манерами и не бойся, – шепнула она, когда они сидели в коридоре возле двери адвоката и ждали.

– Ну, Мириам, – сказал адвокат, немолодой мужчина с пышными бакенбардами, когда их позвали в кабинет, и показал на сидевшую в кресле солидную леди в твидовом пальто, коричневой шляпке, с мертвой лисой на шее. – Я хочу познакомить тебя с миссис Йевелл, матерью покойной Эллен Мириам Гилкрист. Это твоя бабушка. Она любезно согласилась забрать тебя на семейную ферму, чтобы ты немного пожила в Уиндебанке.

Миррен присела в вежливом реверансе, как они это делали в школе, когда в класс приходил директор. Язык ее прилип к гортани.

– Для семи лет она высокая, – пробормотала женщина, пристально разглядывая Миррен.

– Мне восемь с половиной, – пропищала Миррен.

– И смышленая! – добавила женщина.

– Тебе очень повезло, Мириам. Твои дедушка с бабушкой готовы взять на себя полную ответственность за твое благополучие. Конечно, я надеюсь, что ты отплатишь им хорошим поведением, усердием и прилежанием.

– Но я их не знаю. – Миррен заплакала и вцепилась в бабушку Симмс. До ее сознания внезапно дошло, что она уедет неизвестно куда с этой вот строгой леди.

– Ничего-ничего, Мириам, – продолжал старый адвокат. – Вы познакомитесь получше в дороге, ведь вам предстоит долгая поездка по железной дороге… Для миссис и мистера Йевеллов то, что они берут тебя в свой дом, тяжкий груз, ведь им придется многое менять в своей жизни. А ты скоро привыкнешь к новым условиям. Милая моя, одна ты все равно не проживешь, не та у тебя ситуация. Если бы эти добрые люди не согласились…

Строгая леди перебила его на полуслове.

– Пойдем, детка, – сказала она. – Нам надо успеть на поезд, иначе твой дед зря прождет нас на станции. Нельзя заставлять фермера ждать. – Она улыбнулась одними глазами; Миррен схватила свой узелок, понимая, что иного выхода нет, и обняла на прощанье бабушку Симмс, утиравшую слезы.

– Девочка хорошая и вострая, миссис Йевелл, совсем как ее мама, настоящая леди… – сказала бабушка Симмс. Потом она ушла.

Почему ее бабушка и дед прежде никогда не навещали ее? Миррен знала, что когда-то, еще до ее рождения, была большая размолвка, ссора из-за ее отца. А еще она знала о фермах только, что там полно коровьего и конского навоза и что он воняет. Как-то раз они ходили в воскресной школе в поход на вересковую пустошь, в селение Гаворт, где какая-то леди написала книгу под названием «Вянущие шляпы».

Миррен посмотрела на шляпку миссис Йевелл и невольно улыбнулась. Она привяла по краям, а перья на ней казались выцветшими и жидкими. Должно быть, в городке Уиндебанк постоянно дует сильный ветер. Как же она будет жить в такой глуши? Она посмотрела в окно, стараясь не шмыгать носом, а ее глаза наполнились слезами.

Там не было ничего, кроме зеленых полей и каменных стенок; стенки шли во всех направлениях, из-за чего холмы покрылись причудливыми узорами: квадратами, треугольниками, овалами и кругами, в середине которых виднелись пятнышки овец, словно ватные комочки.

– Мы почти приехали? – спросила она. – Когда мы увидим ферму?

– Всему свое время, – прошептала миссис Йевелл. – Потерпи немного. Все приходит к тем, кто умеет ждать…

Миррен вздохнула и снова повернулась к окну. Она никогда не видела столько стенок, овец, мужчин на повозках. Еще ее удивило, что вокруг не видно ни одной фабричной трубы. Вот какое удивительное место. Где же улицы с толпами народа?

Ади не могла оторвать глаз от девочки, сидевшей напротив нее. Вылитая Элли, какой та была в этом возрасте: такие же светлые косички и голубые йевелловские глаза. Если бы Миррен прошла мимо нее на улице, Ади решила бы, что видит призрак умершей дочки. И как она могла перепутать возраст девочки? Стыд какой! Мириам, кажется, родилась в конце войны. Старший ребенок, мальчик, умер вместе с матерью во время эпидемии. Конечно, деду с бабкой следовало бы их навестить, но на кого оставишь ферму? Да и мосты были сожжены, когда Элли сбежала из дома с шотландским землекопом.

Да и, по правде говоря, Ади просто боялась ехать к дочке. Ей было бы невыносимо увидеть, в каких условиях та жила. Наверняка не во дворце. Что ж удивляться, что она… но у этой девчушки Мириам появились шансы на лучшую жизнь, пусть даже в ней и течет дикая кровь ее шотландского папаши. Вон, глазки так и сверкают, язычок острый – она может себя защитить, как и все Йевеллы.

Значит, в семье ее звали не Мириам, а Миррен, на шотландский манер. Конечно, она имеет право на свое привычное имя, но Йевеллы гордились Мириам и во многих поколениях давали это имя перворожденным девочкам. Элли тоже поддержала их фамильный обычай, не забыла. Что ж, трогательно.

Ади невольно призналась себе, что на душе у нее потеплело, хотя ее и ждет впереди немало стычек с детским упрямством. Миррен городской ребенок, и ей будет нелегко жить на ферме, привыкать к однообразной и нелегкой работе, следить, чтобы были закрыты все ворота и калитки. Городские дети привыкли к магазинам и кофейням на каждом углу, привыкли ходить в кино, где показывают полуголых девиц и парней. За этой девочкой нужен глаз да глаз. А еще ее нужно подкормить, а то кожа да кости, вон ножки какие тонюсенькие и коленки острые. Миррен сидела перед ней в стареньком пальтишке, из которого она давно выросла. Подол на юбке подшит кое-как, грубыми стежками, а чулки нуждаются в штопке – сплошные дыры. И один господь знает, какое там у нее исподнее белье, поди грязь да блохи. Но ничего, вот приедут домой, и Ади хорошенько отмоет свою внучку.

– Тебе нравятся эти места? – спросила она, чтобы Миррен отвлеклась и перестала ковырять в носу.

– Если ты видела одну овцу, значит, ты видела и всех остальных, – вздохнула девочка.

– Нет-нет, тут ты ошибаешься. Ты не найдешь двух одинаковых. Каждая овечка отличается от других, некоторым даже дают имена, совсем как детям. Пастух, как Господь Бог, знает всех в своем стаде. Тебе еще предстоит многому научиться, но ведь ты из фермерского рода, это у тебя в крови, так что ты быстро все освоишь. Вы с дедушкой пройдетесь по пастбищам, он покажет тебя овцам, чтобы они не боялись к тебе подходить, – добавила она, надеясь в душе, что ее строгий муж тоже примет в свое сердце этого ребенка.

Джо поразится, когда увидит эту кроху, копию их покойной дочки. И почему только они так долго держались в стороне? Девочка росла как дикая трава, подвергаясь всевозможным опасностям. Все их проклятая гордость, они не могли хоть чуточку ею поступиться. Теперь им придется наверстывать упущенное.

За ними приехал на повозке пожилой мужчина гигантского роста со светлыми усами. Из его ноздрей торчали пучки светлых волос. Он уставился на Миррен.

– Значит, вот какая девочка у нашей Элли? Худая как жердочка, но крепкая? Что ж, мать, мы что-нибудь придумаем, чтобы ее накормить, – засмеялся он, оглядывая Миррен с головы до ног, словно породистого теленка.

– Наша порода, без сомнений, верно, Джо? – спросила его миссис Йевелл.

– Эге, точно, только давай-ка не при девочке… Она еще не пришла в себя. Что ты думаешь, проделать такой далекий путь на поезде, – сказал он. Видно, думал, что она никогда в жизни не видела поездов и локомотивов.

– Мы с папой всюду уже побывали… В Лидсе, Брэдфорде, а однажды ездили к морю в Фили, – вежливо сообщила Миррен. – Но та поездка получилась чуточку скучной.

– Как я вижу, тебе не очень хотелось ехать сюда, но я готов поклясться, что ты никогда не жила прежде на крыше мира, – проговорил мистер Йевелл, подмигивая. Она удивленно посмотрела на него, не понимая, шутит он или нет. Этот человек был такой высокий и могучий, прямо гигант. На нем были фланелевые штаны и большие кожаные сапоги, на локтях куртки виднелись заплаты, а из кармана жилета свисала настоящая золотая цепочка.

– Не пугай девочку. Для нее тут и так поначалу все покажется чужим, – одернула его жена.

– Ну что ж, занимайте место в нашей королевской карете, юная леди. Едем домой.

Они бесконечно долго ехали в гору – мимо деревенских домов из серого камня, мимо маленькой церкви с приземистой башней, мимо пруда, в котором плавали утки, все в гору, в гору по дороге, огороженной невысокими стенками, все выше и выше, все ближе к вершине холма, где из голой земли там и сям торчали острые белые скалы, а по склонам бродили овцы. Сырой ветер хлестал Миррен по щекам. Внизу, в долине, она увидела много других зеленых и серых полей, обнесенных каменными стенками, а над ее головой сияла голубизна неба. У нее даже закружилась голова от такого непривычного пейзажа. Это был совсем другой мир – ни людей, ни автобусов, ни нарядных домов, выстроившихся в ряд вдоль улиц, ни дымящих труб.

Потом они свернули с дороги влево к большому белому дому со сверкавшими, будто глаза, окнами. Таких величественных домов она в жизни не видела, и это была ферма Крэгсайд, ее новый дом. Так вот где жила в детстве мама. Как могла она сменить такую красоту на жалкий железнодорожный вагончик?

Возможно, из-за мраморных колонн в холле, гулкого стука ее башмаков по каменным плитам пола, из-за высоких потолков с завитушками по углам и больших квадратных комнат, выходящих в вестибюль, из-за того, что задняя часть дома, казалось, погружалась в скалу, но Миррен показалось, что Крэгсайд встретил ее хмуро, без улыбки. Как будто она вошла в ратушу или в методистскую капеллу и спрашивала, где там уборная. Ей до смерти хотелось посикать, но она слишком стеснялась, чтобы сказать об этом.

Ласковая девушка в белом переднике, которую звали Кэрри, провела ее в гостиную, где пахло древесным дымом и лавандовой мастикой. Миррен подошла к окну – и увидела долину реки на много-много миль вдаль, и железную дорогу.

– У всех овец покрашена жопа. Зачем? – вот и все, что ей пришло в голову спросить.

Ей никто не ответил, а Кэрри улыбалась. Неужели она сказала что-то не то?

Пускай дом походил на дворец, но в этот момент вид у бабушки стал строгим, даже сердитым, а дедушка неловко потупился.

– Ступай с Кэрри на кухню, она напоит тебя чаем, – распорядилась бабушка, а сама рухнула в большое кресло и с облегчением сняла с себя увядшую шляпу. – Ох, какой сегодня был долгий день!

– Мне нужно в уборку, – шепнула она служанке.

– Что-что?

– В уборную. Хочу сикать. Я сейчас лопну…

– О-о, в туалет… во дворе… либо поднимись наверх, там ватерклозет, но ты не дотянешься до цепочки, слишком высоко для тебя, – сказала Кэрри.

Миррен, не дожидаясь конца фразы, метнулась на мощеный двор, чтобы найти туалет.

В общем, насколько она могла судить, это был один из тех шикарных домов, которыми все любуются на почтовых открытках. На большое пианино было накинуто покрывало, которое могло соскользнуть на пол, если она зацепится за него, и тогда разобьются все вазочки. В таком доме нужно ходить медленно и не топать ногами. На кухне пахло как в кондитерской, и впервые за столько дней Миррен почувствовала, что голодна.

Все было бы восхитительно, если бы она приехала сюда на каникулы. Вот если бы тут гостила вся их семья – мама с папой и Грэнт! Они бы гуляли тут, играли, а потом вернулись на поезде домой в Скарпертон, к ее подружкам… Но увы – нет, это все навсегда в прошлом, аминь, теперь здесь ее семья, эти незнакомые люди, которые зовут ее чужим именем, живут в холодном доме и говорят совсем по-другому.

Миррен сидела на стульчаке и отчаянно рыдала, подвывая от тоски. Она теперь Одинокая Джилл, и виноват во всем папа, но она не хотела его винить, потому что его уже нет в живых. Теперь они все вместе там, на небе, – мама, папа и Грэнт. Без нее. И это нечестно!

 

Глава 3

В первые же дни после приезда на ферму Крэгсайд Миррен пришлось осваивать множество новых для нее дел. Кэрри учила ее кормить кур, искать драгоценные яйца и тщательно вычищать навоз из курятника, а еще искать дыры в сетчатой ограде, через которые может пролезть Братец Лис. Миррен морщилась от запаха куриного помета, но помалкивала.

Дядя Том, старший брат ее мамы, показал ей, как надо подметать коровник и наливать воду коровам. Мальчишка, работавший на ферме, помогал ей черпать овес для могучих клейдесдальских лошадей. Из-за всех этих дел она забыла о том, что ей предстояло учиться в новой для нее школе, расположенной там, внизу, в Уиндебанке.

Иногда вечерами они собирались возле пианино. Дед опускал пальцы на клавиши, звучали аккорды, а он улыбался, сверкая белыми зубами, которые, по словам Кэрри, бабушка подарила ему к Рождеству. Он исполнял мелодии, даже не глядя на пианино. Как-то раз он запел сильным и красивым голосом какую-то песню, и Миррен заслушалась. К ее удивлению, бабушка расстроилась.

– Не надо, Джо, не пой… Джордж любил петь эту песню на концертах в церкви. Это брат твоей мамы, Миррен. Он не вернулся из Франции. Его тело так и не нашли. Столько парней пропали без вести… Что ж, ты хотя бы девочка, тебя не заберут на войну, если что. – Шмыгнув носом, она показала на фотографию солдата, стоявшую в черной рамке на камине. – Это твой дядя, да упокоит Господь его душу. Слава богу, некоторые вернулись живыми, но двое-трое из них теперь не такие, какими были прежде; например, Гарольд Берроуз, директор нашей школы. Я слыхала, что Энни Берроуз, его жене, приходится нынче несладко. – Подняв руку, она изобразила, что пьет из бутылки. Потом, увидев, что Миррен смотрит на нее, быстро добавила: – Я рада, что ты подписала обязательство о трезвости. Джо методист, так что у нас в доме не пьют.

– Моя мама хорошо пела? – спросила Миррен.

– Когда требовалось, она хорошо выводила «Мессию» в хоре, но соло не пела. А Джордж был у нас баритон. Вот его ужасно не хватает. Теперь в Уиндебанке больше не устраивают концертов. Не хватает мужских голосов. – Она вздохнула.

– Мне можно научиться играть на пианино? – спросила Миррен, надеясь, что она тоже научится петь, аккомпанируя себе, совсем как ее дед.

– Посмотрим потом, когда ты научишься помогать по хозяйству. Хозяйственные дела – самое главное, детка, для фермеров они на первом месте. Потом стряпня, рукоделие, храм божий, конечно, а если ты будешь быстро управляться с этим, тогда выделишь немного времени на музыку, но только после того, как сделаешь домашние задания.

Вот так Миррен стала брать уроки на пианино и, доводя деда до бешенства, колотила не по тем клавишам негнущимися пальцами, пока не приноровилась ставить их правильно. Когда гаммы ей надоедали, она читала книги, оставшиеся на полке: «Британские мальчики», повествование, полное приключений и авантюр. Погружение в эти сюжеты помогало ей отключиться от шумной суеты фермы, от странностей ее новой жизни на склоне высокого холма, но самое главное – от ужасов новой школы.

В Скарпертоне школа была большая. В ней учились сотни ребят, от малышей до подростков, уже подрабатывавших почасовиками на фабрике. Здесь, в Уиндебанке, их муштровали словно солдат, под звуки колокола они строились вместе со своими учителями и учительницами и слушали громкий голос директора – тот с интересом глядел на учащихся и посадил Миррен в старший класс, потому что она хорошо читала и помогала другим детям. Они маршировали под песни, учились деревенским танцам, пели гимны и изучали природу и звездное небо.

Здешняя школа была совершенно другая, крошечная как спичечный коробок, с высоко расположенными окнами. В ней был только один учитель, мистер Берроуз. Правда, у него имелась помощница, мисс Халстед. В конце классной комнаты стояла большая печка, топившаяся углем и изрыгавшая дым. Вокруг нее была решетка, на которой сушились грязные носки, сырые шерстяные вещи, а иногда и девчоночьи панталоны. На лавках все сидели вперемежку – спокойные и серьезные ребята с озорниками в дырявых фуфайках и грубых сапогах.

В первое школьное утро после общего сбора мисс Халстед увела младших детей в соседнюю крошечную комнатку. Миррен шагнула вперед, чтобы директор записал ее. Ей не терпелось похвастаться, как хорошо она умеет читать и писать, но Гарольд Берроуз едва удостоил ее взглядом.

– Хватит, – пробормотал он, когда она заканчивала страницу. От него пахло так же, как от папы, – перегаром. Он велел ей сесть на заднюю лавку среди высоких мальчишек, которые почти не умели ни читать, ни писать. Все уставились на нее и хихикали над ее произношением. Во время перемены девчонки столпились в углу и пялились на нее, но знакомиться не спешили.

Во время ланча идти домой было слишком далеко. Она сидела в одиночестве, грызла яблоко, заедала его пирожками и старалась сохранить бодрый и независимый вид.

– Городская, умная, воображает из себя, – усмехнулся Билли Марсден; его курточка протерлась на локтях, в прорехи торчала рубашка. – Моя мамка слышала, что она прежде жила в вагончике на железной дороге.

– Не-е… это бунгало, – солгала она.

– Она жила в железнодорожном сарае, таком, в каком мы держим ослов у себя на ферме, – засмеялся другой парень.

– Заткнись, идиот. Я лучше тебя читаю, – закричала она. – Это специальный вагон, весь на одном уровне. Так что это бунгало.

– Что она из себя изображает, эта чертова приезжая! – Билли не собирался пасовать перед этой новенькой девчонкой.

– Моя бабушка живет в Крэгсайде, я из Йевеллов, вот что! – Миррен не хотела оставаться в изоляции. Ей хотелось, чтобы у нее появилась хоть одна подруга и чтобы ее оставили в покое.

– Почему ты жила в железнодорожном сарае? Мамка говорит, что ты не настоящая Йевелл. Ее мать была проституткой, сбежала из дома и родила ублюдка! – Он стоял, руки в боки, и смотрел, как новенькая девчонка справится с таким оскорблением.

Миррен не знала, кто такая титутка и кто блюдок, но поняла, что это грубое оскорбление. Когда все засмеялись, она вскочила, бросилась на Билли и нечаянно оцарапала ему щеку.

– Заткнись, дурак! Жирная какашка!

Мистер Берроуз остановился в дверях школы. Он видел только прыжок Миррен, но не слышал, как ее дразнили. Увидев выражение его лица, все попятились.

– Гилкрист и Марсден, к моему столу, немедленно. Молчать! – закричал он и схватил их за уши, не обращая внимания на старания Миррен что-то объяснить.

– Мне не нужны в школе дикие кошки. Если хочешь так себя вести, ступай и развлекай малышей в их комнате. Убирайся с моих глаз, Мириам Всезнайка. Ты слишком дерзкая со своими городскими замашками, чтобы я тратил на тебя слова. Давай-ка руку.

Линейка ударила ее по ладони. На ее глаза навернулись слезы, но губы плотно сжались. Миррен лишь морщилась, когда очередной удар обжигал ее руку. Она не хотела, чтобы учитель увидел ее боль. Так она получила пять ударов, а Билли Марсден отделался предупреждением. Несправедливо.

Ее поставили за шкафом у малышей лицом к стене. Ладонь болела, но Миррен не позволила себе плакать. Начался безмолвный поединок между ею и Гарольдом Берроузом.

Учитель игнорировал ее на занятиях, когда она поднимала руку, чтобы ответить на вопрос. Она хмуро сидела и не отзывалась на все, что учитель предлагал классу. Билли Марсден оставил ее в покое. Вообще, вся школа делала вид, что ее нет. Никто из ребят не общался с ней и после занятий. Дело дошло до того, что ей уже не было смысла ходить в школу, но в Крэгсайде никто и не догадывался о ее злоключениях. Если они узнают, может, отправят ее в приют.

Каждое утро она махала им рукой и отправлялась вниз по тропе в деревню, но, скрывшись из виду, сворачивала в сторону. Так Миррен узнала каждую щель, каждый закуток, каждую пещерку в полях и лощинах на фермерских угодьях Йевеллов. Подкрепляясь пирожками и бутылкой молока, она бродила там часами. Если шел дождь, она скрывалась в пещерах или под скалами, словно овца, либо забиралась под навесы с сеном, стоявшие на склонах, и читала книжку, припрятанную еще в выходной.

Например, из замечательной книжки под названием «Юные скауты» она узнала много полезного: как разжечь костер, устроить бивак, подать сигнал. Благодаря этой книжке она научилась прятаться от пастухов и работников. Так она бродила много дней, но понимала, что скоро придется снова пойти в школу и что-то придумать в свое оправдание, допустим, болезнь. Иначе на ферму явится сотрудник из социальной службы, чтобы выяснить причину ее долгого отсутствия.

Декабрь не тот месяц, когда можно долго гулять по полям. Первые снегопады заставили ее спешно искать укрытие, но уж лучше отморозить пальцы, чем переносить удары линейкой, гневные окрики или ледяное безразличие. В полях можно узнать больше интересного и полезного, чем на жесткой школьной скамье.

В полях она видела зайцев, гонялась за лисами, в оврагах смотрела на водопады и выскакивавших из воды рыб. Там были птицы, каких она не видела прежде, какие-то непонятные ягоды и несъедобные, как ее предупредили, грибы.

Теперь она ходила в новом теплом шерстяном пальто с фланелевой подкладкой, подшитой специально для зимы, в вязаном шарфе и теплой шапочке, похожей на шлем, в толстых чулках и кожаных ботинках. Поэтому она не мерзла, если только не сидела на месте, а двигалась.

Солнце висело низко над горизонтом, и от камней и деревьев тянулись длинные тени. По нему Миррен видела, когда надо было возвращаться на тропу, делая вид, что возвращается из школы. Последние полчаса были самыми неприятными, ей приходилось красться в темноте через рощу, где ухали совы, а иногда сверкали лисьи глаза. В половине пятого уже полностью темнело.

С каким облегчением она выходила на тропу и видела впереди мерцающие огоньки фонарей, горевших на дворе, и освещенные окна дома. Домашние всегда ждали ее и закрывали ставни всегда после того, как она возвращалась. Потом она сидела с ломтем хлеба, намазанного жиром, и придумывала истории, как ей было хорошо в школе.

За две недели до Рождества пошел снег; сначала падали крупные хлопья, которые таяли на сырой земле. Ветер сменился на северо-восточный, лужи замерзли, тропинки обледенели. Миррен решила срочно выздороветь, надеясь, что школа готовится к Рождеству. Но она зря надеялась, там не повесили ни одной бумажной гирлянды, не разучили ни одной рождественской постановки в честь праздника. Для нее не нашлось места и среди учащихся, которые исполняли рождественский гимн в приходской церкви. Ведь она была из методистской капеллы.

Судя по взгляду, каким ее смерил мистер Берроуз поверх своих очков-половинок, он совсем забыл про нее.

– Что, вы опять вернулись на землю предков, мисс Гилкрист? А мы-то думали, что вы отбыли в город.

Она промаялись до обеденного перерыва, а потом сказала мисс Халстед, что плохо себя чувствует и просит ее отпустить. Та озабоченно взглянула на нее, потрогала ей лоб и махнула рукой, мол, ступай.

Небо было серо-лиловым, но Миррен это не насторожило. Она сошла с тропы, радуясь, что ей больше не нужно вдыхать противный, липкий запах пота, который витал в школьном зале. Не насторожило ее и то, что все на склоне двигалось в противоположную сторону.

Овцы бежали вниз, толкаясь, словно дети на спортивной площадке. Они почувствовали перемену погоды. В коровнике мычали коровы, замолкли птицы, онемевший лес замер и чего-то ждал. Миррен хотелось уйти подальше от школы, и она не замечала, что небо делалось все темнее, не догадывалась о надвигавшемся ненастье.

Несмотря на пасмурный день, лед сверкал на камнях и скалах, на стволах деревьев, словно облепленных сахаром. Ледяной воздух обжигал горло. Она натянула на уши шапку.

Поначалу мелкий снег колол ей щеки, а порывы ветра толкали ее вперед. Но когда она поднялась выше, ветер сделался встречным, а снегопад усилился. Теперь она брела в непроглядной белой мгле. Хлопья липли к ее пальто, к коленкам. Только тут она сообразила, что забралась слишком высоко и что надо повернуть назад.

Овцы бежали мимо, похожие на ожившие снежные комья. Они искали укрытие за каменными стенками, вот и ей надо сделать то же самое. Пальто неимоверно потяжелело, оно обледенело и не гнулось; щеки жгло морозом. Мириам понимала, что останавливаться никак нельзя, что надо идти вдоль каменной стенки – может, попадется какой-нибудь загон. Впрочем, она уже знала, что это новые земли, взятые недавно в аренду, и тут дед еще ничего не успел соорудить. Она напряженно вглядывалась в белую мглу, но это мало что давало. Ее пальцы в намокших варежках уже ломило от холода, а ботинки словно налились свинцом.

Лишь теперь она поняла, как глупо бродить одной в снежный буран. Она просто глупая, маленькая, непослушная девчонка, она потерялась, и у нее не хватит сил выбраться отсюда. Никто ей не поможет, ведь вой ветра заглушает все другие звуки.

По ее щекам потекли теплые слезы, но легче ей не стало. Она сама пришла сюда, это ее вина, и вот теперь она замерзнет и умрет, а никто даже не заметит ее исчезновения. Домашние уверены, что она сейчас в школе, в полной безопасности. Ее тело найдут когда-нибудь потом, когда вороны выклюют ей глаза, словно мертвой овце.

Мысль о такой участи побудила ее на последнюю попытку отыскать какое-нибудь укрытие. «Помогите…» – кричала она, но вокруг не было никого, кто мог бы ее услышать. Все же ее упрямый нрав не позволял ей сдаваться без сопротивления.

Поворачивать назад не было смысла, ведь ее следы давно заметены; к тому же она может провалиться в расщелину и застрять. Так что либо вперед, либо ложись и замерзай. Нет уж! Она медленно пробиралась вперед, нащупывая рукой стену. На это уходили остатки ее сил, и она понимала, что долго не выдержит.

Когда ей казалось, что она уже не сможет сделать ни шагу, она различила в белой мгле неровные очертания стен и дымовой трубы. Что это, ферма или амбар? С надеждой в сердце она стала пробираться туда, напрягая слух и надеясь услышать собачий лай или мычание коров. Но все было погружено в безмолвие, а снежные вихри вскоре скрыли от нее увиденное. Но она уже знала, что там что-то есть, так близко и так далеко. Вот только дошли бы ноги…

– Помогите, – крикнула она снова, но ответа не последовало.

Последние ярды она преодолевала мучительно долго, таща на плечах ледяную ношу, но в конце концов с облегчением рухнула на каменное крыльцо, наполовину заметенное снегом. Она закричала еще раз, но ей никто не ответил. Движимая отчаянием, она забарабанила кулаками по дубовой двери, и та подалась даже под ее малым весом. Как же ей хотелось увидеть огонь в камине, свет фонаря, ощутить запах жарившегося бекона. Но там не было ничего. Лишь пустота.

Несколько стропил было сломано, в образовавшуюся в крыше дыру падал снег, и на полу уже выросли маленькие сугробы. В доме было все еще светло, и за большой каменной аркой Миррен разглядела старый каменный камин. Перед ним было сухо и спокойно. На плиточном полу даже лежала соломенная подстилка, видно, что старая и пыльная. На небольшой чердак вела сломанная лестница, но Миррен не рискнула подняться туда.

За другой аркой она различила холодную кладовую с пустыми дощатыми полками. Никто тут не жил уже много лет. Валялись сломанные стулья, и больше ничего, только голые стены.

В ее душе забурлило разочарование. Ни огня, ни тепла, ни еды. Тут не было даже спичек, чтобы разжечь камин, не было овец, возле которых она могла бы погреться. Но все же тут она нашла укрытие от снежной бури, а на улице уже темнело.

– Детка, умей радоваться малому, – прозвучал в ее памяти голос учительницы из воскресной школы. Она огляделась по сторонам и признала, что тут есть все, чтобы переждать ненастье.

Раз у нее хватило глупости сделать то, что она сделала, значит, это та милость, какой она заслуживала. Сейчас она в безопасности, и этого достаточно. На улице завывал ветер. Черепица на крыше звякала и дребезжала, но оставалась на месте.

Миррен сгребла самую сухую солому, какую сумела найти, и устроила себе гнездо под каменной аркой. Потом присела на решетку камина, стараясь не впадать в панику. Вместо воды она станет утолять жажду снегом, а в кармане пальто у нее лежит яблоко. Она съест его медленно, вдумчиво, с кожурой и сердцевиной.

Она понятия не имела, куда забрела, но это было гораздо выше Крэгсайда. Недра камина воняли старой сажей, а солома кололась. Она подумала о хлеве, о яслях и, борясь с унынием, запела рождественскую песенку «Там, в яслях». Она очутилась в хлеве, но никто не знал, где она, и ей здорово влетит, когда дед с бабкой это узнают.

Вокруг нее и над головой раздавались тихие шорохи; какие-то зверьки бегали по дому. Что ж, по крайней мере она не одна в доме, тут прячутся от холода мыши… а может, дикие кошки, лисы, волки… Впрочем, зачем она пугает себя такими выдумками? В эту ночь она будет рада любой компании. Сейчас она одна из них и сидит в ловушке, но в безопасности. Дом позаботится о них. Она вздохнула и свернулась калачиком, чтобы сохранить тепло.

Там внизу, в долине, занятия закончат раньше обычного. Ведь они наверняка получили метеосводку. Кого-то из ребят заберут родители. Другие останутся ночевать у Берроуза, бедняги! А тут она может громко ругаться, и никто ее не отругает. Это лучше, чем находиться под одной крышей с этим противным типом. Во всем виноват он…

Через какое-то время Миррен пробудилась от глубокого сна, у нее онемели и болели ноги, их свело судорогой. Зубы стучали от холода. Она пошарила вокруг в надежде найти какой-нибудь мешок, что-то, что можно набить соломой. Под лестницей лежал маленький ящик со щеткой и сковородкой. К ее радости, она обнаружила там и несколько дырявых мешков. Этот домик снова пришел к ней на помощь. Вот бы еще найти растопку и зажечь очаг.

Тут ей вспомнилась книга про скаутов. Там была глава о том, как добыть огонь с помощью деревянных палочек и куска ткани. Жалко только, что она прочла ее тогда невнимательно.

Мысль о скаутах прибавила ей смелости. Небо прояснилась, высоко на небе светила луна. Если открыть ставни, будет достаточно светло. Но ее глаза и так привыкли к полумраку. Чтобы согреться, Миррен стала энергично набивать солому в мешок. Получился небольшой матрас. При желании можно вообразить, что это пышная перина, а сама Миррен принцесса из известной сказки про принцессу на горошине. Потом она собрала все щепки и куски дерева, какие только смогла найти в доме.

В камине были углубления, где в былые времена сушили всякую всячину, держали соль. Была там и духовка для выпечки хлеба. Миррен стала с большой опаской шарить в них; она боялась, что оттуда выскочит крыса, как это случилось недавно в курятнике, – противный грызун напугал ее до смерти. Нащупав что-то твердое, она сначала испуганно отдернула руку, но потом вытащила жестяную коробку, в каких обычно хранят табак. На ней была изображена старая королева.

Хоть бы там внутри были спички, взмолилась Миррен. Коробка поржавела и не открывалась, а пальцы онемели от холода и плохо слушались. От злости и разочарования она стукнула ею о край камина, и крышка открылась.

У папы тоже стояла на окне такая коробка, старая, солдатская. Когда-то, в его фронтовые годы, она, по его словам, была набита шоколадом и сигаретами. А вот в этой коробке лежала всякая всячина – кусочек лоскута, пара мелков, мятная пастилка. И две спички – два шанса разжечь огонь: услышана еще одна ее молитва.

Как там говорилось в книжке? Нужно найти сухую тряпочку. Вся ее одежда была влажная – даже панталоны – но на ней были еще толстая жилетка и лифчик, хотя их нельзя разрезать. Потом в кармашке панталон она нашла смятый носовой платок, в соплях, но достаточно сухой.

Нужно было сложить маленькую пирамидку из соломы и щепок и поджечь их. Но потом нужно что-то подкладывать в огонь. Папа говорил ей, что бедняки часто жгут сухие коровьи лепешки. Она тогда наморщила нос, но он сказал, что сухой навоз не пахнет. Если поискать, то возле стен, пожалуй, можно найти и старый навоз.

Миррен сложила кучкой все, что нашла, и чиркнула спичкой, но она вспыхнула и погасла раньше, чем успела загореться растопка, и девочка отшвырнула ее от огорчения и злости.

Она снова поправила пирамидку и наклонилась над ней, зажигая последнюю спичку. Та вспыхнула и подожгла растопку. Вспомнив, что делать дальше, она осторожно подула на пирамидку и стала дрожащими пальцами подкладывать маленькие щепочки, как это делала бабушка Симмс, когда огонь не разгорался.

Сначала горели несколько веточек, но вскоре запылало жаркое пламя, надо было только поддерживать его. Миррен согрелась уже от одного его вида. Вот бы еще отыскать где-нибудь свечу. Она снова стала шарить в нишах камина – и нащупала то, что искала. Пускай маленький огарок, но все-таки свечка.

Она снова отправилась на поиски всего, что можно бросить в огонь.

– Спасибо тебе, дом, – шептала она стенам. – Спасибо за кров и огонь, но мне нужно больше дров. Где же мне их найти?

Потом случилась странная вещь. Ей показалось, что она услышала голос отца – впервые после его смерти.

– Миррен Гилкрист, детка, используй свою смекалку. У тебя все есть.

С огарком в руке она осторожно вскарабкалась по лестнице и обнаружила возле стен обломки деревянных реек, превосходное топливо. Оставалось только сбросить их вниз. Работа была пыльная, но она отвлекала Миррен от рева снежной бури и дыры в крыше, под которой выросли целые пирамиды снега.

Внизу было тепло, там были пуховая перина и мятная пастилка. Воду она нагреет над огнем в латунной коробке и положит туда для вкуса мятную пастилку. Вот что значит смекалка. Еще надо поддерживать огонь в очаге, любой ценой. В такую бурю ее никто не станет искать, но вот завтра…

Проснувшись на рассвете, дрожа от холода, Миррен увидела, что огонь почти погас, но угли были еще горячие. Заготовленные планки почти закончились, но ничего, наверху их было достаточно. Надо растопить новую порцию снега. Сквозь дыру на крыше сияло голубое небо. Она открыла ставни и увидела загадочную картину – ни скал, ни амбаров, ни каменных стенок, лишь сказочно белое пространство, огромные снежные волны с острыми гребнями, похожими на взбитые сливки. Бешеный ветер взбивал из снега все новые фигуры. В животе у Миррен было пусто, желудок урчал от голода, ноги подкашивались, но есть ей было нечего.

Теплее всего было сидеть под аркой возле огня. Нагрев почерневшую от копоти жестяную коробку, она заворачивала ее в мешок и грела ноги, словно бутылочкой с горячей водой. Камни теперь тоже были горячие; прижимаясь к ним, она оттаивала. Впрочем, огонь в очаге можно было накормить, а сама она ослабела от голода.

Что творилось в Крэгсайде? Они уже обнаружили, что она прогуливала школу? Вообще-то она даже была рада, что это выяснилось. Ей не нравилось прогуливать школу, и она понимала, что ничего хорошего ей это не сулит.

– Дочка, что бы ни было в твоей жизни, получи образование, – как-то раз сказал ей отец, когда был трезвый. – Не надо брать пример с меня. Даже девочкам нужно учиться в школе.

В Скарпертоне у нее не было никаких проблем, но в этой школе ее ничему не учили, а учителю было на нее наплевать. От него постоянно пахло виски. Как она ненавидела этот запах!

Здесь, в этом доме с мощными стенами, она испытывала покой и безопасность. Прежде в этом доме кто-то жил, но кто? Вот если бы она могла тут жить с мамой и папой! Они держали бы стадо, делали масло и сыр, а она показала бы папе все, чему научилась у деда.

Может, мама играла тут в детстве? Может, сейчас ее душа глядит на нее? Миррен надеялась, что это так.

Как трудно быть сироткой, которая помнит свою маму лишь по фотографии, где она в ситцевом платье. В ее представлении мама была высокая и красивая, с золотистыми волосами, с умными сверкающими глазами. Но никто в Крэгсайде не хотел говорить с ней о маме, когда она спрашивала. Они замыкались и отводили глаза, если она приставала с расспросами.

Чей это дом? Ее родных или того дядьки из Лондона, который приезжал на съемки в Бентон-холл? Почему этот дом стоит заброшенный, нелюбимый?

Миррен подошла к двери, надеясь, что как-нибудь найдет дорогу домой. Вся ее решимость улетучилась, когда она, распахнув дверь, увидела перед собой снежную стену. Она попала в ловушку – и крепко попала. Так что ей ничего не оставалось, как поддерживать огонь в очаге и молиться. Маленькой девочке не справиться с ветром дьявольской силы и гигантской величины сугробами.

Она пила горячую воду, представляя себе, что это какао, сдобренное густыми и вкусными сливками. Маме с папой понравился бы этот дом, но сейчас их здесь нет. Они ушли, и она снова осталась одна. Если ее не спасут, она умрет с голоду. Как быстро улетучились ночные ужасы при свете солнца. Но сейчас она сидела у очага, будто Золушка, и у нее не было сил двигаться.

Когда же за ней придут?

 

Глава 4

Ади взглянула на небо и поняла, что школьные занятия закончатся сегодня раньше обычного. Нужно послать повозку за девочкой. Деревенские дети умеют вести себя в непогоду, но ведь Миррен не такая, как они, и может сделать что-нибудь не так. Пускай Джо съездит за ней. На всякий случай.

Теперь они уже привыкли к тому, что она жила в их доме, привыкли к ее нескончаемым вопросам. Да, к ее вопросам. Она смышленая девчонка и на пианино играет все ловчее. Ей не хватало практики и внимания, но она при любой возможности утыкалась носом в книжку. Вот будет хорошо, если она, как ее мать, станет учиться в старших классах. Ее приезд вернул жизнь в их большой дом, и никто не мог сказать, что она не…

В дверях показался Джо, покрытый с ног до головы снегом.

– Ты вернулся, слава богу! Спасибо, что привез ее, Джо. Но где же ее светлость? – Ади заглянула мужу за спину, ища девочку.

– Ее там не было, мать. Гарольд Берроуз сказал, что она отпросилась еще во время перерыва. Но это еще не все, – пробормотал он. – В дверях я переговорил с Лиззи Халстед. Миррен вообще почти не показывалась в школе…

– Маленькая паршивка, ну, я ей покажу! Что ж такое творится? – Ади была вне себя от тревоги и гнева.

Кэрри, хлопотавшая возле плиты, повернулась к ним.

– Возможно, мне надо было сказать об этом раньше, миссис Йевелл, – пролепетала она, покраснев, – но наш Эммот говорит, что Миррен ненавидела школу и как-то раз получила по рукам линейкой за драку. Ребята дразнили ее, а Берроуз отправил ее в класс к малышам, вот она и не ходила на уроки.

– Что ж ты молчала! – рявкнула Ади. – И сколько так продолжалось? Ох, батюшки, она сейчас идет одна где-то среди снегов!.. Пошли за Томом. Надо ее искать. – Охваченная тревогой, она бросилась к вешалке и протянула руку, чтобы схватить пальто.

– Постой, мать. Что мы сделаем в этой темноте? – остановил ее Джо. – Она может быть сейчас где угодно. Девчонка она смышленая, хоть и упрямая. Она укроется где-нибудь. Что-то придумает. А утром Том и деревенские парни пойдут искать ее.

– Мы не можем так долго ждать! Она же замерзнет! – вне себя закричала Ади. – Вот негодница, напугала нас до смерти… Ты возьмешь ремень и проучишь ее как следует!

– Подожди, Ади. Девчонка и так попала в беду, бродит сейчас где-то в полях. Она не знает, где что находится, да и сама еще маленькая. Мы сами виноваты, надо было лучше за ней смотреть. Когда росли наши сыновья, мы всегда чуяли неприятности, но вот теперь отвыкли. А неприятности у нас, кажется, большие.

– Давай возьмем с собой собак и штормовой фонарь, – взмолилась Аделайн.

– Не говори глупости. Хочешь, чтобы еще и мы пропали в снегах? Мы начнем поиски завтра, растянувшись цепочкой по пустоши. Знаешь, наша внучка настоящая чертовка – как она ловко сбежала от директора! Эх, а я-то думал, только мальчишки на такое способны… – добавил Джо и поскреб в затылке.

– Надо что-то делать, – причитала Ади. Она беспорядочно топталась по кухне, гремя кастрюлями.

Кэрри заплакала.

– Знаете, по-моему, это Гарольд Берроуз превратил ее жизнь в сплошное несчастье. Эммот говорит, что она лучше всех в классе, но ей приходилось сидеть позади всех и молчать или помогать отстающим делать уроки. Ведь это несправедливо, верно?

– Бедная девчонка страдала, но ни разу нам не пожаловалась! – покрутил головой Джо, шумно прихлебывая чай, что всегда раздражало его жену.

– Стоило привозить ее сюда, чтобы потерять в снегах, – вздохнула Ади. – Может, и зря мы это сделали. Жизнь тут совсем другая, не такая, как в городе. И она никогда не говорила ни слова…

Вдруг Миррен уже нет в живых? Тогда Рождество пройдет у них в трауре. И она никогда себя не простит. Девчушка молча переносила все оскорбления, и это говорит о ее мужестве. Ей приходилось иметь дело с Берроузом, а в каком он сейчас состоянии… Надо пожаловаться на него… Неужели они с дедом такие страшные чудовища, что внучка не могла поделиться с ними своими бедами?

Если Миррен выйдет живой из этой переделки, им придется пересмотреть все заново. Возможно, даже определить ее в частную школу, но только где найти для этого деньги?

– Боже милостивый, сохрани дитя наше еще на день, умерь ветер, не морозь нашего агнца, – бормотал Джо, и они склонили голову в молитве. – Покажи нам выход…

За окнами ревел ветер и свирепствовало ненастье. В эту ночь никто из них не сомкнул глаз. Они были беспомощны перед бураном. От них ничто не зависело.

Огонь бодро потрескивал в очаге, но Миррен ослабела от голода и тревоги. Почему никто не пришел за ней? Найдут ли ее вообще? Может, все считают ее погибшей и даже не ищут?

За дверью мерцал жестокий серебристый мир, сосульки каскадом свисали с крыши, но Миррен было не до красот. Ей хотелось домой, в Крэгсайд, чтобы сидеть с бабушкой на кухне, перемигиваться с Кэрри и украдкой бросать Джету под стол кусочки пирожков.

Правда, снег уже таял. С краев дыры падали вниз капли – кап, кап, кап… И все, больше никаких звуков. Потом она услыхала где-то вдалеке лай собак. У нее радостно забилось сердце. Ее ищут, ищут!

– Я тут, тут! – пропищала она, но кто ее услышит? Она была в отчаянии. Из-за наметенных сугробов она не могла открыть дверь. Что сделали бы в такой ситуации скауты?

Пока что книга дяди Джорджа ей помогала. Была там глава о биваках и подаче сигналов, но она ее пропустила. Если дом стоит высоко, то, возможно, они увидят дым.

Миррен подложила в огонь побольше планок. Потом подумала, не бросить ли ей в огонь свое новое зимнее пальто, но у нее и так набиралось много проступков, поэтому она схватила вонючий мешок и попыталась размахивать им над пламенем. Но мешок сразу же вспыхнул, и ей пришлось швырнуть его в огонь. Может быть, синий дым заметят скорее?

Она села на свою постель, уставшая и близкая к слезам. Милый дом, молилась она, помоги мне еще раз, и я клянусь моим синим значком Общества трезвости, что непременно отплачу тебе добром за добро!

В ее душе все еще жила надежда, что к ней на помощь явятся духи живших тут когда-то людей, ее родственников. Она открыла единственные исправные ставни и стала кричать, пока у нее не закружилась голова.

Внезапно на вершине сугроба возник высокий мальчишка в остроконечной грубошерстной шапке, с длинной палкой в руке, и помахал ей рукой.

– Э-ге-геей!.. Она тут! Идите сюда!.. Ну что, Мириам, вот мы тебя и нашли. – Его темно-карие глаза улыбались. Мальчишке было лет четырнадцать. Прежде она никогда не видела его в деревне.

– Ты кто?

– Джек Сойерби из «Флиса». А ты совсем умом тронулась?.. Что занесло тебя сюда, в «Край Света»?

– Когда я ушла из школы, снег еще не шел, – ответила она мальчишке. Понятно, почему она никогда не видела этого Джека Сойерби… Йевеллы не ходят в пабы. Все это сатанинские дома. – Между прочим, этот дом нашел меня и сохранил в живых.

Ее спаситель не слушал ее объяснения. Он продолжал кричать и свистеть.

– Э-ге-геей! Она живая, тут! – во весь голос вопил он. Внезапно к ней подбежали собаки, а над сугробом появились другие люди, с горящими от ветра щеками, в накинутых на голову мешках. Ее схватили за руки и вытащили через окно. Она была спасена.

– Значит, ты ночевала тут, в «Крае Света»? – засмеялся дядя Том и сунул ей в руку фляжку с горячим супом, который обжег ей глотку, едва она жадно набросилась на еду. – Пей медленно, по глоточку. Ты везучая, раз нашла эти развалины и устроилась в них, будто заблудившаяся овца. Сразу понятно, ты из нашей породы, из Йевеллов! Только чтобы больше никаких глупостей! Это тебе холмы!.. Понимать надо! К ним надо со всем уважением, а не то отнимут они у тебя пальцы, а то и жизнь заберут. В Крэгсайде мать с отцом с ума сходят! Больше не рискуй так! Ни своей жизнью не балуй, ни чужими… глупая дуреха! – Дядя Том глядел на нее сердитыми глазами, и она заплакала.

– Что я такого сказал? – пробормотал он, смутившись. – Ладно, не обращай внимания. Пей суп.

Бульон был густой, с кусочками мяса и овощей, самый вкусный в мире суп. Но у Миррен все еще кружилась голова и ноги подкашивались.

Дядя Том еще никогда прежде не кричал на нее. Парнишка Джек Сойерби заглянул в окно.

– Ох, она разожгла камин и грелась у огня… Надо же… Том, да она жуть какая смекалистая! Слов нет! – Джек повернулся к ней и сказал, улыбаясь: – Пожалуй, у нас появилась еще одна Мириам-из-Долины. Как ты додумалась до этого?

– Я прочла книгу дяди Джорджа. – Ну, хотя бы этот Джек Сойерби не считал ее дурехой. – Я пыталась подать дымовой сигнал, но у меня не получилось.

– Здорово. Все будут гордиться тобой, похвалят тебя, когда узнают, – сказал он. Дядя Том нахмурил брови.

– Нет, не похвалят. Она еще получит свое, когда вернется домой. Я видел, какое лицо было у моей матери. Из-за нее у нас пропал день.

– Не из-за нее, а из-за бурана. Она не виновата, что случилась непогода. Бедняжка вон как изголодалась. Хочешь, я понесу тебя на закорках? – предложил Джек.

Но Миррен покачала головой.

– Нет, спасибо, я пойду сама. Из-за меня и так вон сколько хлопот. Вы-то небось не делали когда-нибудь такие глупости, верно? – спросила она у своих спасителей.

Дядя Том внезапно расхохотался.

– Его мать рассказывала, что Джек убежал из школы в первый же день, потому что не мог сосчитать картонные пенни. Убежал и спрятался в подвале паба, а они с Уилфом сбились с ног, разыскивая его. – Внезапно у нее резко ослабели ноги. Дядя Том подхватил ее на руки и понес вниз к ждавшим их саням; потом они поехали через снега домой.

Светило немощное зимнее солнце. Сани то вязли в снежных наносах, то прыгали по ледяным кочкам. Бедная лошадь то и дело оскальзывалась. Миррен ехала и удивлялась, как это она смогла забраться на такую высоту – как говорят местные, на край света?

Она оглянулась, чтобы попрощаться с приютившим ее домом, но он уже скрылся из виду, спрятался и снова стал для нее загадкой. Когда-нибудь она придет сюда и поблагодарит его от всей души за свое спасение.

Все спасатели ждали на кухне, когда дядя Том принес туда Миррен. Ее осмотрели – нет ли обморожений. Кто-то выстрелил один раз из ружья, сообщая, что она жива. Два выстрела означали бы, что она замерзла, – так шепнула ей Кэрри.

– Как ты нас напугала, Мириам. О чем ты только думала? – приговаривала бабушка, растирая ее полотенцем.

– Не сейчас, Ади, – остановил ее дедушка Джо. – Девочка промерзла до костей. Пускай она прежде согреется. Налейте теплой воды в оцинкованную ванну. Успеешь еще прочитать ей нотации, когда она придет в себя. Кэрри позаботится о ней.

Вскоре Миррен уже сидела в теплой воде. Пальцы на ногах и руках согрелись и неприятно покалывали. Потом Кэрри вытерла ее насухо.

– Тебе не было страшно, когда ты оказалась одна в «Крае Света»? – спросила она.

– Я была там не одна. Там прятались какие-то зверьки, а когда разгорелся огонь, я слышала…

– Все говорят, что в тех развалинах живут привидения. Меня ни за какие деньги туда не заманишь, – добавила Кэрри.

– Нет, это доброе место. Я никого там не видела. Стены там толстые и надежные.

– Ты храбрая девчонка, не то что я… «Край Света» – несчастливое место. Вот почему там никто не хочет жить. Много лет назад этот дом принадлежал кому-то из вашего рода. Люди болтают, что его жена была ведьмой, только я никогда этому не верила… твоя прабабка Саки Йевелл. Она никогда не ходила в церковь. Говорят, что… нет, я не буду подсказывать тебе ненужные идеи. Тебе повезло, что ты осталась в живых. Мы уж думали, что ты замерзла. В этих местах снег забрал много душ человеческих. Да, между прочим, твои домашние знают, что ты прогуливала школу. Мне пришлось им сказать.

– Вот и хорошо, – ответила Миррен, взбалтывая воду ногой. Кэрри не права. Конец Света – добрый дом. Он принял ее и спас ей жизнь. Сейчас она оденется и пойдет вниз, где ее ждет взбучка.

Вскоре все жители Уиндебанка знали, что девочку спасли, что ее нашли в развалинах «Края Света». Джордж Терсби, почтальон, принес известие прямо из Крэгсайда и поведал мисс Халстед, как нашли городскую девчонку. Вскоре во всех домах, а также в пабе и лавках заговорили и о том, что Миррен Гилкрист прогуливала школу из-за придирок мистера Берроуза. Из-за этих слухов его вызвали в попечительский совет и указали на недопустимость потребления виски в стенах школы. Только военные заслуги спасли его от увольнения. Его жена даже уходила от него ненадолго к своей матери. В деревне бурлили сплетни, но Миррен ничего об этом не знала.

Она пыталась образцово вести себя, ходила тише воды ниже травы и ждала момента, когда ее позовут на семейный совет и накажут за недостойное поведение. А ведь Рождество было так близко.

– Почему никто не любит «Край Света»? – спросила она как-то раз во время обеда.

– Не разговаривай с набитым ртом, дитя мое, – ответила бабушка. – Я не знаю.

– Кэрри сказала, что там бродит призрак ведьмы, – сказала Миррен.

– Полная чепуха, Кэрри опять все перепутала. С тем домом все в порядке, и небольшой ремонт убрал бы все проблемы. Но вот только он слишком далеко, поэтому там неудобно жить, особенно зимой. Тебе повезло, что ты его нашла.

– По-моему, это он меня нашел. А мы можем его отремонтировать?

– Конечно нет, дитя мое. У нас нет денег на такие причуды.

Дедушка удалился с чаем в свой кабинет, чтобы сочинить текст проповеди, которую он скажет перед рождественским концертом. Это было важное дело, и Миррен всегда проходила мимо его двери тихонько, на цыпочках, стараясь не шуметь.

Кэрри стала расчесывать волосы Миррен. Они потрескивали от щетки.

– Ой! – ныла Миррен, когда ей было больно.

– Нам следовало бы нахлопать тебе по заду этой щеткой, негодная девчонка, – ворчала бабушка. – Непослушание в твоем возрасте – плохой знак. Школу прогуливают мальчишки-хулиганы, а ты все-таки девочка.

– Она уже достаточно наказана, ведь так? – вступилась за нее Кэрри, дернув ее за волосы, и Миррен покорно кивнула.

– Пожалеешь розги – испортишь ребенка, вот как сказано в Библии, – хмыкнула бабушка.

Два дня спустя она предстала перед бабушкой, дедом и дядей Томом, словно преступник перед констеблем.

– Мы очень разочарованы твоим поведением, Мириам. Коли тебе было плохо, надо было сказать нам, а не убегать с уроков. Ты могла упасть в водопад, провалиться в расщелину, и никто бы и не знал, где тебя искать. Мы-то считали тебя умной девочкой, а не… Мы никогда не думали, что ты такая трусиха. – Дедушка Джо поводил пальцем, как делал это за кафедрой, когда громогласно говорил об адском огне, ожидающем грешников. – Что ты скажешь на это?

– Я ненавижу эту школу. Я хочу вернуться в школу Святой Марии. – Миррен зарыдала.

– Это не ответ, – проговорил дед, игнорируя ее слезы. – Пройдет время, и ты привыкнешь. Завтра ты пойдешь в деревню и извинишься перед мистером Берроузом, а потом постараешься быть хорошей ученицей.

– Не пойду, – воскликнула Миррен. – Он меня ненавидит и не хочет учить.

– Ты сделаешь так, как тебе говорят, девочка. В этом доме приказываю я. Ты должна понять, что за все твои неподобающие поступки тебя ждет наказание. Напиши письмо с извинениями своим самым красивым почерком, а я проверю. Ты продолжишь учебу. Мы поможем тебе в этом и на этом закроем вопрос. Что до наказания, то ты, конечно, понимаешь, что в этом году ты останешься без поездки в театр и рождественских угощений. Санта-Клаус не приносит подарков непослушным детям. Не будет никаких поездок, пока я не увижу, что ты не позоришь нашу семью.

– Я вас всех ненавижу! – закричала Миррен, и бабушка отвесила ей оплеуху, которая обожгла ей щеку. Девочка замерла, в ужасе глядя на своих родных. Все замолчали.

– Прочь с глаз моих, грубый, неблагодарный ребенок. Ты подвергла опасности жизнь других людей и опозорила нас перед деревней. Я не хочу разговаривать с тобой, пока не увижу, что ты по-настоящему раскаиваешься. Немедленно убирайся в свою комнату.

Мириам поняла, что зашла слишком далеко и вывела бабушку из терпения. Но она не хотела возвращаться в эту противную школу, где ее унижали и били по рукам линейкой.

На следующее утро она потихоньку вышла из боковой двери и прошла по мощенной камнями дорожке к маленькой беседке, где, как ей говорили, в летние солнечные дни сидел дедушка, курил трубку и, глядя на раскинувшуюся перед ним долину, подыскивал слова очередной проповеди.

Это был простой деревянный навес со скамьей внутри, открытый спереди, огороженный перилами. Скамья обледенела; с крыши свисали сосульки. Миррен решила, что тут ее никто не найдет. Ей требовалось успокоить тревожно стучащее сердце и обдумать, что она напишет Берроузу.

Как ей хотелось снова оказаться там, наверху, в «Крае Света», возле ее собственного очага! Когда она вырастет, она сбежит подальше от всех, спрячется в таком месте, где ей никто не будет мешать…

Она понуро сидела на скамейке, набираясь мужества, чтобы вернуться в дом, когда краешком глаза заметила, что неподалеку от нее кто-то стоял, не решаясь подойти. Это был Джек Сойерби. Она недовольно взглянула на него.

– Подвинься, – сказал он. – Я слыхал, что тебе попало? Том был во «Флисе» и рассказал обо всем маме. Я подумал, что, может, тебе нужен друг.

– Нет, уходи!

– Жалко. А я думал, что мы с тобой придумаем, как тебе уладить дела со школой. Она ведь не такая плохая.

– Жуткая школа! – огрызнулась Миррен. – Я ненавижу этого старика Берроуза.

– Почему?

– Вообще ненавижу. К тому же от него воняет виски, – ответила она с вызовом и скрестила на груди руки.

– Сейчас я расскажу тебе про Гарольда Берроуза. Во-первых, он не старый, ему чуть больше тридцати лет. Во-вторых, он герой войны и награжден медалями. В-третьих, он спас много жизней и был контужен, это в голову. В-четвертых, говорят, что у него часто бывают жуткие головные боли, такие, что он кричит по ночам. Он пьет виски, чтобы избавиться от них. Ну, продолжать? – Джек замолчал, глядя на ее хмурое лицо.

– Ну и что? Он бил меня по рукам, хотя я не была ни в чем виновата, и вообще не учил меня ничему.

– Но ты-то что сделала, чтобы понравиться ему? – Темно-карие глаза Джека впились в ее лицо. Она отвела взгляд и посмотрела на долину, не понимая, к чему Джек клонит. Учителя вколачивают в учеников всякую дрянь. Миррен никогда не думала, что у них может болеть голова, что у них где-то есть дом, как у остальных людей.

– Что ты имеешь в виду?

– Ладно, не притворяйся, ты знаешь, как можно понравиться учителю. Изображай на лице интерес, когда он говорит. Больше улыбайся. Между прочим, тебе идет улыбка.

– Спасибо за комплимент, – буркнула она, но прислушалась к его словам.

– Так что думай сама. У тебя есть мозги, вот и пользуйся ими. Как будто занимаешься арифметикой. Не сиди, надувшись и жалея себя. Сдай эти чертовы экзамены. Покажи ему, что ты можешь быть в числе лучших. Если будут проблемы, я постараюсь тебе помочь.

Почему Джек такой добрый с ней? Потому что дядя Том часто заходит к его маме?

– А в «Крае Света» правда живут привидения? – спросила она, не желая больше говорить про школу.

– Сама-то ты как считаешь? Ведь ты там ночевала.

– Мне хочется жить там, наверху, пасти овец, гулять, держать кур и не ходить в школу. – Она вздохнула.

– К тому времени, когда ты будешь готова там жить, дом окончательно развалится. Он похож на орлиное гнездо, но очень одинокий. – Джек улыбнулся, показал ряд белых зубов.

– Мы не должны допустить этого. Этот дом – мой друг, и я хочу там жить когда-нибудь, – ответила Миррен.

– Не говори чепуху. Чего это ты будешь там жить? На такой высоте ничего не растет из-за тонкого слоя почвы. Даже я это знаю.

– Мне плевать. Только дом надо отремонтировать. Дядя Том может это сделать. – Тут она вспомнила, что поссорилась со всеми и что дядя Том не захочет с ней говорить, если она не пойдет в школу.

– С какой стати он станет тебе помогать, раз ты отказываешься идти в школу? – Джек словно прочитал ее мысли.

– Если я стану хорошо учиться, не буду букой и буду нормально себя вести, он починит крышу по моей просьбе?

– Ну, не знаю. Лучше ты сама спроси у него. Пока что у него в голове другие мысли. Он ухаживает за моей мамой, судя по всему.

– Ты против? – спросила она, не зная точно, что значит «ухаживает».

– Мне все равно… Мама вдова. Лишь бы он не заставил меня стать фермером. А тебе надо починить несколько мостов, прежде чем обращаться к кому-нибудь с просьбой.

Она глядела на Джека и все больше им восхищалась. Он уже учился в мужской средней школе, и раз он встал на ее сторону, ее сражение, считай, уже выиграно.

И все-таки главное сражение ждало ее впереди. Ей предстояло, поджав хвост, спуститься в долину и пойти в ненавистную школу. Но дело того стоило, раз оно обещало новую крышу в «Крае Света».

Та буранная ночь, проведенная высоко на холме, все переменила в ее жизни. Теперь она знала, что эти вересковые пустоши такие же родные для нее, как и ее мама и бабушка Ади, Мириам и Саки.

Сидя в тот декабрьский день на ледяной скамье, Миррен подумала, что когда-нибудь она и сама станет хозяйкой фермы. Правда, еще не очень понимала как. Но завтра ей нужно помириться с мистером Берроузом. И тогда она…

Снег шел целую неделю, занятия в школе отменили, тропу в «Край Света» тоже окончательно и бесповоротно замело. А когда наступил и прошел новогодний праздник, она была слишком загружена уроками и уж больше ни о чем другом не вспоминала.

 

Глава 5

29 июня 1927

Полное солнечное затмение обещало стать самым интересным событием в жизни Миррен Гилкрист после той буранной ночи, которую она провела высоко на холме в доме под названием «Край Света».

Бабушка Йевелл бросила на стол листовку, напечатанную в муниципалитете; в ней были указаны часы, в которые жители городка не должны были зажигать огонь в очагах, чтобы их дым не загораживал солнце.

– Если я услышу еще хоть одно слово об этом проклятом затмении… – крикнула она дедушке Джо, который снял башмаки на заднем крыльце, а теперь опрокинул кружку чая на чистую скатерть.

– Вот видишь, что ты наделал, – проворчала она. – Сколько шума подняли из-за ерунды. Можно подумать, что наступает конец света!

Бедная бабушка делалась такой суетливой и раздражительной, когда в ее кухню приходили работники. Но после школы Миррен всегда ждало на столе что-нибудь горячее – чашка бульона или еще теплая булочка с джемом из ревеня. Бабушка неизменно интересовалась ее учебой – с тех самых пор, когда она, вся ощетинившись, спустилась в Уиндебанк и сняла стружку с мистера Берроуза.

– Мы не хотим, чтобы наша девчонка тратила свои ясные мозги на занятия с такими тупицами, как Билли Марсден. Вам бы радоваться, что у вас появился такой талантливый ребенок. Хватит с меня этой ерунды. Мы достаточно наказали ее, так что обращайтесь с ней нормально, иначе будете иметь дело со мной! – Конечно, эта новость моментально разлетелась по всей деревне, и все только и говорили что об Ади Йевелл и ее остром языке. Миррен гордилась своей бабушкой.

Впрочем, после того как Миррен написала мистеру Берроузу письмо с извинениями, их отношения улучшились. Да еще викарий выступил посредником между учителем и семьей в связи с ее прогулами. В школе стало не так скучно. Скоро ей предстояло сдавать экзамен для получения стипендии. Учитель занимался с ней дополнительно, и от него больше не пахло виски. В классе появилась новенькая по имени Лорна Динсдейл. Они подружились и теперь вместе готовились к экзамену. О прогулах не было и речи. Миррен и Лорна лезли из кожи вон, чтобы получать высокие оценки.

В числе своих проектов они выбрали изучение полного солнечного затмения, которое ожидалось в то лето, и викарий принес диапозитивы и рассказал о «феноминере» и о том, как повезло их долине – оказывается, у них будет видно лучше, чем в других частях Англии! Солнце скроется полностью прямо над головой Миррен.

Деревня оживленно гудела. Ведь все отели, все дома заполнятся приезжими. Можно будет неплохо заработать.

– Эге, – ответил Джо супруге, лукаво глядя на нее и на внучку и вытирая пролитый чай. – Кто знает, что уготовил для нас Господь Бог в Его милости, создавший небесную твердь? По Его воле солнце померкнет в самый полдень. Обо всем этом говорится в Библии. Я взберусь на холм повыше, чтобы предстать перед Создателем. Я буду ближе к небесам, если мне суждено вознестись в мир иной, и вам нужно сделать то же самое.

Дедушка Джо принадлежал к старой школе провинциальных проповедников; как и пастыри из общества трезвости «Свет надежды» в Скарпертоне, он никогда не считал свою проповедь достойной славы Всевышнего, если ему не удавалось завести свою конгрегацию до неистового энтузиазма. Правда, их воскресное жаркое всегда пересыхало из-за его длинных проповедей, но Миррен очень любила своего деда. В его глазах сверкали лукавые огоньки, а в карманах всегда находилась для нее конфетка.

– Ладно, ладно, нечего разводить такие разговоры при девочке, – торопливо проговорила бабушка при виде удивленных глаз Миррен. – У меня и без того хватит хлопот, Джо. Я стану готовить завтраки для всех, кто будет шастать по склонам в поисках хорошего вида. Мне надо, чтобы наш двор выглядел безупречно.

Миррен знала, что они ходили в Комитет по затмению и зарегистрировались. Теперь, когда в Уиндебанк понаедет народу, дед с бабкой предоставят всем желающим горячие завтраки, ночлег и парковку. За это они получат какие-то дополнительные деньги, пусть даже небольшие; эти деньги пригодятся осенью, когда их подросшую внучку нужно будет одеть к зиме – купить обувь, школьную форму. Особенно обувь – старая уже тесновата. Денег, которые они выручали за яйца, было немного, но Миррен не ленилась и старательно искала их по всему курятнику. В общем, она с нетерпением ждала грядущее затмение.

В доме было семь спален. Миррен переночует одну ночь на чердаке дома, а дедушка Джо под крышей в конюшне. Свои гости будут спать на раскладушках в верхней гостиной. Бабушка возьмет по десять шиллингов с человека за привилегию ночлега в лучших комнатах старинного дома и за полный завтрак.

Организовать в полях парковку предстояло дяде Тому вместе с Беном, сыном дяди Уэсли из Лидса, но пока что все стонали и жаловались на сырую весну и ужасное лето, и Том не хотел, чтобы машины приезжих изрыли колесами его поля и напугали овец.

Бабушка предлагала открыть поля для туристов, чтобы они ставили там палатки, и брать как минимум по шиллингу с человека. Ведь это всего на одну ночь.

– Ты крутая особа, – улыбнулся Джо, с наслаждением попивая чай, который за разговорами успел пополнить взамен пролитого.

– Кто-то ведь должен быть крутым в этом доме, – возразила бабушка. – Ты ведь мягкий, как сливочное масло, а голова твоя либо витает в заоблачных эмпиреях, либо на нее надето ведро. Ты день и ночь стоишь на коленях и ждешь, когда тебя заберут в рай. Если тысячи бездельников хотят смотреть тут на это проклятое затмение, пускай платят за это. Вот что я вам скажу.

– Мать, не подобает так говорить доброй христианке. – С лукавинкой в голубых глазах дедушка Джо решил подразнить бабушку, но она была не из тех, кто легко сдается.

– Жизнь мне показала, что тебе на все наплевать в этом мире. Нам надо кормить и одевать девочку. Ты сам знаешь, что надо использовать подвернувшийся шанс, а такого события больше не предвидится в долине до конца нашей жизни. В ту же минуту, как тень сползет с солнца, я затоплю печку и приготовлю сотню завтраков. Надо думать о деньгах.

– В жизни деньги не самое важное, Ади, – заметил дедушка Джо.

– Меня звать Аделайн, и ты это прекрасно знаешь. Курочка по зернышку клюет, как говорится. Денежки кормят нас и одевают. Мы живем за счет нашей земли и смекалки. В этом году наша земля дарит нам дополнительный бонус, вот и все, – отвечала она. – Девочка тоже должна нам помогать и зарабатывать хлеб насущный.

Миррен чувствовала, что бабушка, вырастившая своих детей, теперь уставала от присутствия в доме озорного ребенка. Она старалась никак это не показывать, но раздражение просачивалось из всех углов. Нашествие городских орд тоже ее пугало, ведь она не привыкла к многолюдным толпам.

– Конечно, мне не нравится, что по нашим полям будут шастать чужие люди, опрокидывать ограды, сорить, где попало, пугать наш скот. Да еще и украдут что-нибудь. Я уж лучше буду держаться от них подальше, – добавила она.

– Да уж, им лучше не встречаться с тобой темной ночкой, когда ты не в духе. Нам надо вместо «ОСТОРОЖНО: БЫК» повесить табличку «ОСТОРОЖНО: ФЕРМЕРША». – Дедушка засмеялся, но бабушка только сердито поджала губы.

Они всегда спорили и перебранивались, забывая иной раз о присутствии внучки. Но они всегда были добрыми и ласковыми, так что печальная жизнь в «Кроличьих клетках» ушла в сознании Миррен в далекое прошлое. Она только жалела, что совсем не помнила свою маму и знала ее лишь по фотокарточке, хранившейся в отцовской жестяной коробке. Вернее, так было прежде. Теперь, живя на ферме, она представляла, как мама бегала по этим полям в детстве, и ее удивляло, зачем она уехала из такого красивого, замечательного места.

Иногда бабушка с дедушкой сидели с ней у камина и расспрашивали ее о жизни в «Клетках» – вагончиках, – но Миррен рассказывала им только о хорошем. Плохие дни были спрятаны в дальнем уголке ее памяти, и ей ни с кем не хотелось ими делиться.

В Крэгсайде было полно мужчин – дедушка Джо, дядя Том, работники по двору. Приходилось гладить много рубашек. Миррен помогала Кэрри, чем могла. Дядя Том чаще всего жил на Скар-Хед, и ему нужна была жена, которая содержала бы в порядке его белье, пекла пироги и хлеб. Новость о том, что он ухаживает за Флорри Сойерби, порадовала домашних, но у Флорри и без того было полно хлопот во «Флисби», так что и тут не все было в порядке.

Дедушка поддразнивал Миррен, что она превращается в тощую, кожа да кости, красотку из Долины с золотистыми кудряшками и голубыми глазами в густых стрелах длинных ресниц. А сама она видела себя мальчишкой, не могла усидеть на месте в воскресной школе, играла в футбол на школьной спортивной площадке, гонялась за Джеком Сойерби, который игнорировал ее, когда был с дружками. Она готова была на любую проказу со всеми, кто брал ее в свою компанию. Деревенские девчонки с ней не водились, но Лорна всегда была рядом с ней.

Обитатели фермы мало уделяли внимания своей внешности, но дядя Том знал дорогу к сердцу племянницы и иногда привозил ей с ярмарки ленты и книжки-раскраски. Иногда он приводил с собой в помощь сына Флорри Джека. В день затмения все будут помогать бабушке на кухне, а дедушке на полях фермы.

Сейчас Миррен ходила с короткой стрижкой. Так было легче, чем заплетать косы. Дедушка Джо сетовал, что она стала похожа на мальчишку, но ей это невероятно нравилось.

Бабушка была не из тех, кто заботится о своей внешности, чтобы нравиться мужу. Она предпочитала коричневатые цвета, платья простого покроя и фартуки, а свои седеющие волосы зачесывала назад.

Еда на ферме была простая, без «всяких там изысков и фантазий». Пироги с крольчатиной, сытные молочные пудинги, утоляющие голод до следующей трапезы. Бабушка заявляла, что на ферме и без того много хлопот и что у нее нет времени на показуху и кулинарные причуды, так что каждую неделю меню шло в таком порядке: жаркое, холодное мясо, котлеты, пирог, блюдо из мяса и овощей, тушеное мясо. Кому нужен календарь, когда день недели можно определить по поданному блюду? Дни, когда Миррен ела хлеб, намазанный жиром, и те дни, которые отец называл «пролетными», и она что-то перехватывала у бабушки Симмс, давно ушли в прошлое.

По утрам бабушка Ади рявкала приказы и перечень дел по подготовке к грядущему нашествию. Кухня была ее вотчиной, и она правила там, как фельдфебель. Иногда Миррен попадала под ее резкий язык и удивлялась, почему бабушка такая суровая.

Потом дядя Том рассказал ей историю родителей Ади, которые были фермерами где-то выше по Долине. Они закололи корову для собственных нужд, а потом, когда у них пал остальной скот и была обнаружена сибирская язва, было слишком поздно. Бабушка Ади жила у тетки под Сеттлом; любой контакт с отцом и матерью стал для нее невозможен. Она так никогда их и не увидела, не попрощалась с ними. Ферма была заколочена, а земля заброшена на десятки лет. Какое-то время ей все сочувствовали, потом отвернулись. Кому был нужен ребенок, чьи родители умерли от сибирской язвы на своей земле?

После этого рассказа Миррен стало грустно, ведь она сама знала, каково остаться одной на свете и зависеть от милости чужих людей. Она порадовалась, что дедушка Джо принес бабушке счастье. Сама Ади тоже вложила всю свою любовь в конкретные дела, делала сыр и масло и вела хозяйство как могла усердно. Никто не мог сказать, что Аделайн Йевелл лентяйка, у которой дом зарос грязью, или что она ленивая мать и ее парни ходят в серых, а не белых рубашках, что у нее скудная кормежка и нет выпечки. И вот теперь, когда она могла перевести дух и сбавить обороты, невесть откуда появилась Миррен и нарушила все ее планы.

Накануне затмения бабушка хотела приложить все силы, чтобы наполнить деньгами кувшин, стоящий на камине, но сама не собиралась глядеть на эту солнечную дребедень ни минуты.

Миррен полюбила Крэгсайд. Больше ни у кого из местных жителей не было такого большого и импозантного дома. Больше был лишь Бентон-холл, но там был устроен военный госпиталь для солдат, которые не могли ходить или говорить. В ее глазах Крэгсайд был сказочным замком, стоящим на высокой горе. А сама она была принцесса, жила в башенке и, когда за стенами завывал ветер, а пламя свечи трепетало от сквозняков, укрывалась одеялом из гусиного пуха и смотрела, как мороз рисовал на ее оконце ледяные узоры. Она чувствовала себя в безопасности, дом держал ее в своих объятьях, отгораживал от ночных призраков и гоблинов.

Порой ей чудились на лестничной площадке детские голоса и смех, но когда она вставала и выглядывала за дверь, не обнаруживала там ничего, кроме тишины и трескучих половиц. Здесь она была владычицей всего, что ее окружало. Это был ее мир. И она никогда не покинет свое королевство.

Долину вот-вот наводнят приезжие. Завтра в ее владения придет полмира, и ее снедала тревога. Нет, не из-за затмения, о нем они много месяцев говорили в школе. Она боялась, что ей нужно будет делиться своими владениями с чужими людьми и прежде всего уйти из своей спальни.

Ей нравилось, задвинув шторы, смотреть картинки волшебного фонаря – как Луна загораживает Солнце и как на двадцать три секунды погаснет солнечный свет. Станет очень темно, но пугаться не надо, ведь Джек сказал, что свет быстро вернется.

У Джека в классе подробно изучали тему солнечного затмения, и он знал, почему затмение называют полным и почему все хотят наблюдать его именно в Крэгсайде.

Очень важные люди установят телескопы в Гиглсуике, неподалеку от них, и туда собирается приехать даже сам принц Уэльский, если позволят дела. Дедушка Джо говорит, что им надо молиться каждый вечер о том, чтобы не было облаков, иначе никто ничего не увидит.

Дядя Том был страшно занят, а Флорри Сойерби носилась с красным лицом и кричала на Миррен, чтобы та переставила то-то, подвинула другое, убрала третье. Она постоянно краснела и пыталась задобрить бабушку.

Джек собирался посмотреть на автомобили. В их края уже устремились тысячи машин и мотоциклов. Ему трудно было даже представить себе такое количество, ведь в Уиндебанке было лишь две машины – у доктора и сквайра.

Когда первый автомобиль с натужным ревом пополз на холм, Миррен и Джек сидели на воротах, перегораживавших дорогу, чтобы на нее не забегали пасшиеся на пустоши ягнята. Джек открыл их шоферу в автомобильных очках и кожаном шлеме. Миррен помахала приезжим рукой, и леди улыбнулись. Потом мужчина протянул Джеку пенни. Тот закрыл за автомобилем ворота, а потом они поспорили о том, как их потратят.

На их участке дороги, шедшей через пустоши из деревни Уиндебанк, было трое таких ворот. Они заняли эту стратегическую точку вместе с Беном, сыном дяди Уэсли, приехавшим на поезде из Лидса. Ему было десять лет, но ростом он был почти с Джека. Если они будут улыбаться и открывать ворота, им достанется куча пенни.

Начиналось все как игра, но вскоре превратилось в утомительную работу. Приходилось следить, чтобы все трое ворот оставались закрытыми, открывать их перед каждой очередной машиной, а потом закрывать снова. Велосипедисты открывали их сами, кивали ребятам, но ничего не давали. Мотоциклисты были не лучше, даже если мотоцикл был с коляской. Самыми щедрыми были владельцы дорогих авто.

У Миррен никогда в жизни не было столько денег. Она делала вежливый книксен перед леди, перед настоящими лордами и леди, они ласково трепали ее по стриженой голове и бросали монеты – полпенни и пенни, три пенни, а иногда и серебряные шестипенсовики. Ее карманы были полны монет.

Во вторник вечером дороги заполнил поток машин, направлявшихся на холмы, чтобы дождаться там рассвета. Затмение должно было начаться в 5.30 утра.

Джек предложил выйти на дорогу с фонарями и показывать в темноте автомобилистам путь к местам парковки. Так они заработают еще больше денег.

– Но только это будет наш секрет, ладно? – вполголоса напомнил он. – Мы ляжем спать, а потом, около полуночи, когда совсем стемнеет, тихонько уйдем из дома. Миррен, только не проболтайся об этом бабушке.

До этого Миррен всегда спала к полуночи глубоким сном. Еще она чуточку боялась темноты, но тут была готова на все, лишь бы заслужить уважение Джека и Бена. Все знали, что в долине всеобщее веселье по поводу грядущего затмения начнется еще с вечера – танцы, ночные киносеансы, всю ночь будут работать кафе. Местная газета была полна таких объявлений, и дедушка Джо прочел их с печальным лицом.

– Не подобает готовиться к пришествию Господа нашего пьянством и танцульками. Им надо пасть на колени и молить Господа, чтобы Он умерил гнев свой и был милосердным к грешникам. А мы должны показать пример, – заявил он.

Охваченная восторгом, Миррен забыла про сон и вместе с Джеком смотрела из чердачного окошка, как к парадному крыльцу прибывали туристы, намеревавшиеся ночевать в первоклассных комнатах Крэгсайда. Бабушка и Флорри нарядились в свои лучшие клетчатые передники и чепцы и совершенно не замечали, что дети не спят.

Миррен не нравилось, что чужие люди будут пользоваться ее ночным горшком, стоявшим под кроватью, но бабушка схватила ее за ухо и велела быть приветливой к постояльцам. Ведь все это продлится только одну ночь.

Где же им спрятать заработанные пенни? Миррен размечталась, как она зайдет в деревенскую кондитерскую, где на полке стояли разные банки с радужными кристаллами и лакричными полосками, горками шербета и шоколадными плитками. В мыслях она уже десять раз потратила свои деньги, сгорая от восторга. Впервые в жизни она будет богата настолько, что даже мечтать об этом не смела. Как ей хотелось, чтобы тут оказался папа и увидел ее триумф.

Наконец она уснула, и ей снились автомобили, танцующие в небе, и дождь из монет.

Неожиданно ее разбудил Джек. Он заорал прямо ей в ухо:

– Вставай! Пора идти… вылезем в окно.

Выбираться из дома через чердачное окно – занятие не для слабонервных. Джек сделал из старой простыни веревку, старался, как мог, но она получилась слишком короткая. Сам он просто спрыгнул с нее вниз, упал на траву и помахал Миррен.

Ей было страшно лезть на крышу в полумраке, но она старалась не терять присутствия духа и стала спускаться на руках вниз, упираясь ногами в стену дома. Но вот веревка кончилась, пришлось прыгать. Она упала на бок и ударилась локтем. На глаза ее навернулись слезы, но Джек, не разбираясь, потянул ее за руку, и она вскрикнула.

– Быстрее, копуша… иди за мной, – шепнул он. Миррен, стараясь не плакать, брела за ним в темноте. Они пошли к амбару, чтобы забрать там Бена. Фонари они тащили с собой. Джек умел их зажигать.

– Я не могу нести фонарь, у меня рука… – заплакала она и показала на локоть. Джек отобрал у нее фонарь.

– Дай сюда! Пошли к воротам, – скомандовал Бен. Она трусцой бежала за мальчишками.

На склоне холма блеяли овцы; в ночном воздухе висело эхо от губных гармошек и граммофонов. В полях мерцали сотни огоньков – от костров и подфарников. Казалось, что холмы ожили, что там расположилась армия и готовится к сражению. Дядя Том сойдет с ума от злости, когда увидит, во что превратились поля.

На дороге вдоль берега реки ползли огоньки; машины ехали на север, чтобы утром увидеть незабываемое зрелище. Эх, если бы у нее не болела так рука, думала Миррен. Но Джек поставил ее дежурить на воротах.

– Я не могу открывать ворота, Джек. У меня болит рука, – сказала она.

– Не ной как слабая девчонка, – отрезал Джек. – Зря мы взяли тебя с собой.

– Я не слабая! Ты сам посмотри, как она странно торчит, – огрызнулась она и проглотила комок в горле, стараясь держаться храбро.

– Ладно, будем вместе, но только ты не получишь мою долю. – Джек посмотрел на ее руку. – Это была моя идея.

– Она не виновата, что не может работать этой рукой, – озабоченно возразил Бен. – Почему вы не могли спуститься по задней лестнице?

Миррен обрадовалась, что хоть кто-то ее понимает. Она старалась что было сил. Боль в руке все усиливалась.

Джек игнорировал ее протест и делал все, что мог, но их заработки упали без полноценного участия Миррен. Она видела, что подводит ребят. Впрочем, теперь даже Джек понял, что у нее неладно с рукой.

– Ступай-ка лучше домой. У тебя как-то странно торчит кость, – заорал он. Но все они понимали, что если взрослые узнают, что она не спит, ее накажут и за это, и за то, что она брала деньги от чужих людей, да еще и ночью.

– Лучше посиди там, – сказал Бен, показывая на старый амбар. – До рассвета. А тогда мы сделаем вид, что рано встали.

Миррен страшно устала, и ей хотелось лишь одного – свернуться клубочком и уснуть. Она забралась в хлев. Стояла теплая летняя ночь, над долиной уже разгорался восход. Ясная погода предвещала хороший обзор. Миррен лежала на сене, сваленном возле каменной стенки. С запоздалыми авто разбирались Джек и Бен. Ее веки отяжелели, и вот ей уже снился сон об удивительном затмении.

Ну вот, как всегда, опять он чудит, подумала Ади, глядя на мужа. Он сидел на высоких скалах возле «Края Света» и любовался на людские толпы, собравшиеся на склонах. Ну, народу совсем как при Нагорной проповеди. Из достоверных источников он знал, что только чудо откроет небеса, потому что был в эту ночь на общем молебне и слышал о преподобном Чарльзе Твидейле, уэстонском викарии. Викарий присоединился к Королевскому астрономическому обществу в Гиглсуикской обсерватории, чтобы удостовериться, что они без помех увидят солнечную корону.

Когда Джо осуществляет свою очередную миссию, его не остановить. Он ожидал, что призовет всех христиан преклонить колени и молиться о том, чтобы разошлись облака, потому что был уверен, что вид закроет огромная черная туча, если пустить все на самотек. Он решил, что отслужит заутреню по эту сторону холмов, чтобы отвратить всякие неприятности, могущие возникнуть по ту сторону, где собираются сторонники Англиканской церкви. Лучше бы уж для разнообразия и те и другие, прихожане церкви и капеллы, помолились вместе ради общего блага.

Джо пытался припрячь к этому и Тома, но сын был слишком занят, успокаивал своих испуганных коров. Ходили слухи, что животные могут сорваться с места и побежать при первых же признаках надвигающейся темноты.

Ему бы проявить разум и не оставлять Ади, когда у нее хлопот выше головы, а руки по локоть в муке. Она пекла на последнем жаре булочки для туристов. Снаружи она кремень, но он знал, что сердце-то у нее мягкое и доброе. Она так никогда и не примирилась с утратой Джорджа и бегством Элли и ругала себя, что оказалась плохой матерью.

Порой было трудно понять, почему Джо так крепко привязан к ней. Хотя Йевеллы всегда были известны как однолюбы. Да и она не подводила его и вела дела на ферме без сучка и задоринки. Он не мог упрекнуть ее в нерадивости. Но даже она понимала, что слишком строга к себе. Никто и никогда не видел ее сидящей без дела и считающей мух, всегда она была на ногах. На ее лице никогда не было улыбки. Хотя она бы ее украсила, убрала бы застывшую маску.

Если Ади замрет хоть на минуту, она обмякнет, превратится в кучку тряпья. Лучше уж не останавливаться и делать дела. Но Джо потащил ее на кручи, на «Край Света». Оттуда, возможно, открывается великолепный вид, но там нет ничего, кроме тех старых руин, которые спасли девчонку минувшей зимой.

Она взглянула на небо. Половина шестого, почти рассвело. Вероятно, Флорри уже загасила огонь в печи. Но вдалеке виднелась гряда туч, которые могли испортить весь вид. Вскоре тучки заиграли в прятки с солнцем.

Джо посмотрел на свои карманные часы. 6.10. Одна черная тучка приближалась к солнцу. Тем временем затмение начиналось. Собравшиеся на склонах многие толпы держали наготове очки и закопченные стекла.

Даже Ади с тревогой поглядывала на небо. Все хотели, чтобы тучи исчезли. Тут ее супруг пал на колени и простер руки к небу, не обращая внимания на заинтересованные взгляды туристов. Он решил, что пора воззвать к Господу, потому что зловещая туча была готова закрыть светило.

– Господи, владыка неба и земли, открой наши взоры чудесам творения. Сделай так, чтобы эта туча прошла чуточку ниже, – молился он. В наступившей тишине, полной ожидания и страха, звучал лишь его голос. Внезапно в образовавшемся в небе окошке солнце оказалось наедине с наползавшей на него луной. Джо поднялся с коленей и бросился к жене.

– Ади, оставь свои пустяки, иди сюда и взгляни на чудо, – кричал он со своего постамента. – Иди сюда и полюбуйся на затмение.

– Оставь меня в покое, Джо. Мне надо спускаться вниз и делать дела, – огрызнулась она, но он грубо схватил ее за руку.

– Ты хоть раз сделай так, как тебя просят. Жизнь состоит не только из бекона и булочек. Каша тоже подождет. Прояви хоть чуточку душевного тепла, женщина… – Он потащил ее к краю гряды, откуда открывался вид на склоны, по которым в сгущавшейся тьме словно муравьи ползали люди.

В самом деле, надо проявить хоть чуточку душевного тепла, подумала она, глядя сквозь разошедшиеся тучи на тень, наползавшую на солнце. Внезапно резко похолодало и стала быстро сгущаться темнота. Тишина пугала. Ади была рада, что рядом с ней стоял Джо.

Многотысячные толпы словно онемели. Их молчание было резким и мощным. Потом по склонам пролетела тень, словно крылья неведомого черного ангела коснулись земли. Над их головами пронеслась жутковатая тень смерти.

Ади смотрела, как черная луна пожирала солнце. Джо поднес к ее глазам закопченное стекло. Она мельком взглянула на огненную корону и наклонила голову.

Замолкли все птичьи голоса. От холода ее пробрала дрожь; на секунду охватила паника, так как ей показалось, что весь мир был стерт тем черным крылом. Сколько ее предков стояли вот так же и в ужасе наблюдали это загадочное действо? С каким страхом и трепетом они смотрели на эту неожиданную темноту?

Она подумала о маме и папе, о Джордже и Элли, об ужасной войне. О том горе, о тех страданиях, и ради чего? Ее переполнило горе, на глаза навернулись слезы. Виновата была та черная тень, стершая жизнь, тепло и счастье; все тени в ее собственной жизни слились в одну, в эту черную тень.

Но все-таки даже эта тень не смогла погасить до конца солнечные лучи. Это была просто иллюзия, зависевшая от времени и обстоятельств. Жизнь солнца все равно продолжалась, огненная корона побеждала любую черную тень. Каждая из тех двадцати трех секунд казалась вечным страданием, которое сгорало, поглощалось жаром жизни.

Вернется ли к ним солнце в его прежнем ярком сиянии? Или прав Джо, и наступил конец света? Готова ли она предстать перед Создателем, она, печальная, сморщенная, постаревшая до времени женщина? Больше всего ей хотелось сейчас, чтобы все было позади, чтобы вернулись краски и жизнь, чтобы ее сердце согрелось от солнечного тепла, как много лет назад, в ее детстве.

Она новым взглядом посмотрела на Джо, своего супруга, на сыновей Тома и Уэсли, на эту ферму, на свою жизнь и на маленькую Миррен, их второй шанс. Вот что сейчас было важно, а не канувшее в небытие прошлое…

Внезапно тотальная тьма нарушилась, из-за черного диска выглянул краешек солнца. Стал возвращаться свет. Тучи сомкнулись. Не было видно ничего.

Когда прошел момент полной темноты, все вздохнули с облегчением и восторгом. Началось всеобщее ликование. На пустошах взревели моторы. Скоро вернется нормальная жизнь, но Ади все еще стояла, завороженная; она пережила нечто неожиданное, интимное, просветленное.

Ей даже казалось, что послание предназначалось исключительно для нее – словно с ее глаз упала пелена, и все вещи предстали в новом виде. Каким маленьким казался мир с такой высоты; как прекрасны окружающие серо-зеленые холмы. «Возвел я очи мои к горам», – подумала она со вздохом.

Яркая зелень полей выделялась на фоне серых скал; свежий ветер касался ее разгоряченных щек, когда Ади торопливо спускалась вниз, туда, где виднелся силуэт Крэгсайда. Она заметила, что с боярышника облетают белые лепестки, ощутила ноздрями цветочный аромат. Она окинула взором фасад их старинного дома, словно впервые увидев его величественную красоту. Это мой дом, моя семья, подумала она. Джо, вероятно, стоял в своей рабочей одежде, пропахшей запахами фермы, чесал в затылке, обдумывая увиденное, и, конечно же, не сомневался, что небеса открыли его молитвы.

Джек и Бен бродили среди людских толп и с интересом разглядывали девчонок. Хорошо, что они подружились. Но где же Миррен?

Миррен проснулась на сеновале от ликующих криков и не сразу сообразила, где она. Потом ощутила боль в руке и услыхала голоса, шептавшиеся внизу.

– Том, ты с ума сошел! Мне надо заниматься завтраками! – смеялась Флорри Сойерби. Миррен заглянула через край настила. Том лежал на груде сена и тянул к себе Флорри, обнимал ее. Что это они делают? Потом он прыгнул на нее, как баран на овечку. Они целовались и издавали нелепые звуки. Вот подождите, она все расскажет Джеку.

Миррен высунулась побольше и в этот момент перекатилась через край и с криком упала между ними. При виде ее дядя Том откинулся назад и захохотал, ошарашенный, в удивлении.

– Глянь-ка, что тут падает с чердака!

– У меня болит рука, – зарыдала Миррен.

– Неудивительно, – сказала Флорри, осмотрев ее. – Милая моя, мне не нравится, как она у тебя выглядит… Ее нужно показать доктору, помазать мазью, вправить кость и наложить гипс.

Любовники поправили на себе одежду и пошли к двери. Джек промчался через двор и влетел в амбар.

– Ма, ты видела? – спросил он, глядя на них с широкой усмешкой.

– Конечно, – улыбнулась Флорри. – Все было так великолепно, что у меня слезы навернулись на глаза. Можно даже подумать…

Миррен заревела снова, громко и горько. К ней бросились все родные.

– Что, так болит? – спросил дядя Том.

– Я пропустила, – рыдала она. – Я все пропустила. Я спала, и меня не разбудили. – Она сердито посмотрела на Джека. Тогда дядя Уэс и сфотографировал ее своим маленьким фотоаппаратом – как она сердито нахмурилась и держится за локоть.

Бабушка обняла ее, стараясь не задеть больную руку.

– Не горюй, детка. Ты еще маленькая и когда-нибудь увидишь затмение еще раз, – приговаривала она. – Я и сама чуть все это не пропустила, а теперь понимаю, что мне было бы жаль. Другого шанса у меня уже не будет.

Зря она не осталась в доме. Но нет, ей понадобилось идти за Джеком Сойерби, из озорства. Он во всем виноват, и она больше не хочет с ним разговаривать.

– Вы только поглядите! – воскликнул дядя Том, глядя на мусор, валявшийся на полях. Как только зрители разъехались, а фермеры утерли лоб и подсчитали выручку, как стала видна реальная цена случившегося. На пустошах остались черные пятна от костров, наспех сложенные шалаши, разбитые бутылки и пустые канистры, глубокие следы от автомобильных шин, пятна от пролитого бензина.

– Проклятые засранцы!

– Томас! Пожалуйста, не выражайся при детях, – одернула его мать.

К вечеру пришли известия с других ферм, где горожане, оказывается, ловили ночью ягнят и жарили на костре.

– Нет уж, больше никогда не допущу такого безобразия! – вздохнул Том.

Миррен нужно было везти в Скарпертон, чтобы ей наложили гипс, а это означало поездку на автобусе и другие расходы. Она предложила свои деньги. Тогда-то все и узнали о маленьких хитростях Джека. Бабушка расстроилась.

– Нельзя вас и на пять минут оставить без присмотра… Теперь придется оплатить счета у доктора. А ведь еще надо дом убирать. Эти грязные оборванцы из Брэдфорда оставили спальни в жутком виде. Побита посуда, пропали мои лучшие полотенца и маленькая фарфоровая лошадь, наследство бабушки Сюзанны. Больше не просите меня взять никаких постояльцев, даже если они приедут на машине с шофером.

– Ох, не принимай все так близко к сердцу, – сказал дедушка Джо. – Все это вещи, которые можно заменить. Лучше пожалей бедняг, которые вернутся в город, где сажа, дым и сутолока. Горожане никогда не умеют вести себя в деревне. Они думают, что это большой парк, где все играют в игры. Они забывают, что мы живем за счет этого, но ничего…

Миррен хмуро вывернула все свои карманы и положила монеты на стол.

– Три шиллинга мелочью, два шиллинга так и шестипенсовик… Вот, бабушка, возьмите на оплату доктора. – Она вздохнула. Конфеты она оставила в кармане. Их не получит никто.

– Мы положим их в твою копилку, – сказала бабушка, отодвигая от себя деньги. – Признаюсь, я с восторгом увидела такие чудеса на небе.

Миррен опять помрачнела.

– А я ничего не видела… Это несправедливо… – Она ожидала сочувствия от своих близких, и напрасно.

– Убери это выражение со своего лица, детка. Жизнь вообще несправедливая штука, и чем раньше ты это поймешь, тем лучше.

Ади считала, что в то июньское утро случились три чуда. Первое было самое простое: тучи разошлись и открыли им единственный ясный вид полного затмения во всей стране. Определить второе чудо было гораздо труднее. Ей казалось, будто затмение произвело такие перемены в их доме и в ней самой, что даже она не могла это осознать. Не то чтобы у нее вошло в обычай чаще улыбаться или чуть больше заботиться о своих нарядах; нет, тут было нечто другое; она словно была одной из картинок, которые теперь чуточку раскрасили клеевой краской. Ее вязаные вещи стали чуть-чуть ярче, а на передниках появились красные и голубые цвета.

Она покрасила стены комнат в теплые бежевые тона. В вазах появились цветы, а зимой они с Миррен плели из полосок старой одежды, хранившейся на чердаке, большой ковер для холла. На ковре было изображено большое солнце с надвинувшейся на него луной, потом полное затмение и, наконец, солнце и уходящая от него луна.

Ади задумала такой ковер в утешение Миррен, проспавшей все самое интересное, и для того, чтобы дать отдых своим ногам и спине. Небо не обрушится на голову, если она немного посидит и отдохнет.

Локоть Миррен был в неважном состоянии; приходилось ездить к доктору. Девочка переживала, что вынуждает домашних на лишние расходы, но Ади лишь покачала головой и засмеялась:

– Я ведь говорила, что деньги от затмения будут так или иначе потрачены. Детка, сейчас самое главное – тебя полностью вылечить.

Важнее всего был этот неожиданный подарок Крэгсайду, этот второй шанс, это чудо Божьей милости, как Джо называл Миррен, подтверждение того, что Он их прощает. Работа работой, но какой в ней смысл, если она делается без радости и без времени на передышку? Ади выучила этот урок и была готова передать его другим.

Миррен – не Элли и никогда ее не заменит. У внучки было много того, что нуждалось в исправлении, но ее появление принесло в жизнь немолодых фермеров радость и новизну, и Аделайн Йевелл будет вечно благодарна за это Господу.

Третьим чудом стало то, что Том наконец-то решил жениться. Вдова Уилфа Сойерби дала согласие, и свадьбу наметили на сентябрь.

Слава Господу… больше не нужно будет стирать грязные комбинезоны и вонючие носки Тома, кормить этого проглота. Пожалуй, тогда она сможет чуточку отдохнуть, так как в последнее время стала больше уставать.

После свадебного завтрака Джек, Бен и Миррен, наевшись от пуза мясных салатов, бисквитов, ватрушек и свадебного торта, отправились по тропе к «Краю Света». Миррен давно уговаривала мальчишек туда сходить.

– Правда, здоровский дом? – сказала она. – Правда?

– Ты притащила нас на такую высоту, чтобы мы посмотрели на эти развалины? – хмыкнул Джек, с презрением разглядывая старый дом. – Это просто пастушья хижина, и тут жутко холодно.

Бен деликатно промолчал.

– Глядите, какие толстые и крепкие стены, – возразила она, защищая свое любимое место. Нет, зря она привела их сюда.

– Тут даже крыши нет; она вся провалилась.

– Но с новой крышей… Нет, когда-нибудь я восстановлю этот дом… – Мысленно она уже видела этот дом с застекленными окнами, сверкающими чистотой, с новой, крепкой входной дверью.

– Ты не кровельщик. Да ты даже не поднимешь доску, сил не хватит. – Джек засмеялся.

– Но мы можем ей помочь, – предложил Бен.

– Если я пережила ночь в снежную бурю, то я смогу и крышу сделать, – упрямо возразила Миррен.

– Глядите, отсюда видна вся долина! Вон там железная дорога, а вон река. Могу поспорить, что когда-то давным-давно тут стояли бриганты. – Бен увлекался историей и битвами.

– Мы могли бы приходить сюда, это будет наш секретный штаб. – Миррен безуспешно пыталась убедить Джека.

– Нет, спасибо, обойдусь без ваших бредовых идей. Мне хватает своих. Бен будет приезжать к вам на каникулы, и вы будете играть тут в прятки, – с насмешкой сказал Джек.

– Я не это имела в виду, – возразила Миррен. – Это пастуший дом, и я хочу тоже стать пастухом, жить здесь и держать стадо!

– Девчонки не бывают пастухами! – Джек снова рассмеялся. – У твоей кузины с головой не все в порядке, – добавил он, повернувшись к Бену.

– Ты скоро пойдешь в гимназию, – улыбнулся Бен. – Как ты справишься со всем?

– Но я попробую, – ответила она, чувствуя свое поражение.

– Меня никто не заставит гоняться по горам за овцами. Я хочу стать инженером, – заявил Джек. – У тебя есть Крэгсайд, а у нас Скар-Хед. Сколько тебе еще нужно домов?

– Я хочу, чтобы у меня был когда-нибудь мой собственный дом, – сказала Миррен.

– Мечтать не вредно, – буркнул Джек. – Ладно, пошли вниз. От этого места меня жуть берет.

В этот момент Миррен, стоя над долиной и глядя на открывшийся перед нею простор, ощутила трепет восторга. «Край Света» принадлежал ей, только ей одной. Она нашла его, и это ее судьба. Почему же эти глупые чурбаны не видят магию этого места?