Крит 2007

Укрывшись за изгибом куста бугенвиллеи, она сидит в тени абрикосовых деревьев возле бассейна, подернутого, словно шелком, голубой рябью, и поглядывает на часы – еще не пора?

Она не особенно любит подолгу находиться на солнце, хотя по крови наполовину критянка. Жизнь успела оставить на ее лице уже достаточно тонких черточек. Краски вокруг ее радуют: глаза скользят по земле, белым стенам виллы, цветущим оливам и белому жасмину на фоне ярко-синего неба. С гор, поднимающихся над деревней, что на холме, доносится позвякивание колокольчиков на шеях овец. Как и всегда по вторникам, фургончик с рыбой, объезжая привычный маршрут, гудком дает о себе знать. Стрекочут цикады.

Она никогда не устает от красок Крита: синих и белых, а еще охряных, как монастыри по соседству. Ее английская жизнь окрашена совсем иначе: ракушечник, гравий, зеленые ветви тиса и лавра, огненные оттенки осеннего сада и не такое яркое солнце.

Нет, она пока не готова возвращаться домой. Ее держит кое-что здесь.

До прибытия самолета еще уйма времени, и она останавливается посмотреть, как британские чартеры, выныривая с небес над бухтой Суда, приземляются в облаках красной пыли на взлетно-посадочную полосу аэропорта. Повод заставил ее особенно прихорошиться: на ней ярко-бирюзовый сарафан, золотистые сандалии; волосы, крашенные хной, она прихватила заколками, а выбившиеся пряди прижала солнечными очками; ноги до полной гладкости обработаны воском, ногти поблескивают свежим лаком.

Прибывшие потихоньку отделяются от самолета, окунаясь в полуденный жар, затем автобус подвезет их к зданию аэропорта, где они выстроятся в длинную очередь за багажом. Всё это ей знакомо. Она наблюдает, как отъезжающие девицы, едва прикрытые маечками, но, несмотря на все усилия, так толком и не загоревшие, терпеливо становятся в очередь. «Ничего, ничего, скоро вернетесь в холодрыгу ночного Манчестера, со всеми вашими баулами, оливковым маслом, ракией и кожаными сандалетами», – улыбается она про себя.

Сколько раз она сама стояла вот так, поджидая друзей? Она придет? Она узнает ее?

Она оглядывает толпу. Провожатые из отелей с папочками и табличками; служащие контор по прокату автомобилей – фамилии на их корявых картонках пестрят ошибками; молодые дамы, впервые ожидающие прибавления и согнанные отсюда жарой и пылью; старожилы-эмигранты с чемоданами, набитыми сырами, кастрюльками-мармитами, копченым лососем, карри, дисками с фильмами и домашним мармеладом…

Их письма друг другу встретились.

«Присядь, успокойся, – приказывает она себе. – Еще ждать и ждать, купи газету, выпей кофе – что угодно, но отвлекись!»

«Как же я могу сбросить с себя напряжение, если я ждала этого дня всю жизнь?..»

Она садится на скамью, стараясь унять дрожь. Женщина средних лет, стареющая хиппи, с выгоревшими на солнце волосами, вся в веснушках, с бирюзовыми бусами, побрякивающими на плоской груди… Узнают ли они друг друга по фотографиям?

Дыши глубже. Вспомни занятия йогой, сосредоточься на том, что видишь и слышишь, а не на том, что вот-вот произойдет – наверное, произойдет! «Сколько же прошло времени, прежде чем мы дожили до сегодняшнего дня? С чего мне начать рассказ?»

Она со вздохом откинулась на спинку скамейки. Чтобы ответить, надо вернуться в самое начало, туда, в далекие пятидесятые. Ей ведь захочется узнать все…

– Леви, осторожней с коробкой! – вопила Сьюзан Уинстэнли, пока тот тащил драгоценный груз по выложенному плиткой крыльцу пансиона Уэйверли. – Неси в холл для гостей и там поставь слева! – распоряжалась эта хрупкая женщина, глядя, как ее шурин протискивается в дверь.

– Нет! – закричала Анна, другая его сноха. – Лучше справа… В столовую. Там безопаснее.

Их дочери, Джой и Конни, взбудораженно наблюдали за тем, как дядя Леви поднимает коробку – скоро эта коробка станет предметом разговоров по всей Дивижн-стрит.

– Не слушай ее! В холле поместится больше народу! – возмутилась Сью.

– Вы можете наконец договориться? Стою тут, будто ваш раб… Уж сделайте одолжение, решите что-нибудь, а то руки отваливаются… Куда нести?

Анна пожала плечами:

– Ну, как знаешь! Делай как хочешь, только не жалуйся потом, что пол-улицы топчет твои новые ковры… И лучше задерни шторы, а то в окно будут заглядывать.

Конни хотелось, чтобы все вокруг знали о таком вдруг свалившемся на них счастье. У них первых на Дивижн-стрит появился телевизор, причем как раз за три дня до коронации!

– Поставь здесь… Нет, лучше здесь… – командовала Сьюзан. Для такой маленькой женщины она могла быть неожиданно властной. – И нужен столик, поднимем его на уровень глаз.

– Если поставить сюда, то солнце будет светить прямо в экран, – вмешалась Анна. Пусть она и просто сиделка, но даже ей ясно, что это неподходящее место! – Никто ничего не увидит, – добавила она, и в ее ланкаширском акценте с рокотом булькнули гортанные греческие гласные.

«Какие же они разные, – подумала семилетняя Конни. – Мама, Анна, такая высокая и широкая, волосы рыжие и лежат пышной лепешкой, а глаза зеленые, и от них ничто не спрячется. А тетя Сьюзан темненькая, и глаза карие так и сверкают, а сама совсем маленькая…»

– Но там нет розетки, – опять не согласилась Сьюзан.

Леви, что тот чертик на веревочке, приседал и вставал по команде; этакий бочонок на двух ногах, он пыхтит и ворчит, но никогда не отказывает им в помощи, если это касается его старого дома.

– Давай ты просто помолчишь и дашь мне закончить мысль! Насколько я помню, за диваном есть свободная розетка. Мы отодвинем его от стены, и свет будет падать как надо.

Леви чуть отодвинул диван, Конни юркнула в образовавшуюся щель, и ей досталась добыча – скомканный носовой платок, две засохшие конфеты и обломок какой-то трубки.

Квадратный ковер не доходил до стены, и дощатый пол вдоль плинтуса, который никому не приходило в голову протирать, был покрыт клочьями пыли.

Это повергло Сью в панику.

– Сколько лет в этот угол не ступала нога человека?! Сейчас же все вычистить! Джой, пойди принеси щетку и швабру! Не хватало еще, чтобы соседи подумали, будто весь наш дом зарос грязью!

Мебель немедленно сдвинули, и все принялись рьяно надраивать комнату. Неужели какая-то маленькая коробочка может вызвать такой переполох?

Леви нацелился было потихоньку исчезнуть – на улице его ждал фургончик, – но Сью уже в дверях ухватила его за воротник.

– Не так скоро, мой дорогой… Надо будет еще кое-что подвинуть.

– Поторопись, не то Айви вышлет сюда поисковую экспедицию, а это, ох, недешевое удовольствие.

Все знали, что Айви не любит, когда он уезжает помочь здесь, в своем старом доме. Сама она никогда не появлялась тут из-за Б.C.С. – Большого Семейного Скандала, – о котором, к разочарованию Конни, никто никогда не распространялся. До той ссоры Айви и Леви тоже жили в Уэйверли-Хаусе. И Конни не знала, почему Айви никогда не приглашает их теперь поиграть с Невиллом или посмотреть передачу про ослика Маффина.

Наконец с превеликими осторожностями объект будущего поклонения был водружен на круглый трехногий столик с резьбой по краю: двенадцатидюймовый экран в отделанном под ореховое дерево шкафчике с электронно-лучевой трубкой – принцип работы этого устройства мистер Пиклз однажды пытался объяснить потрясенным Конни и Джой на одном из занятий в детском научном клубе. Пианино сослали в холодную столовую.

Конни и Джой наготовили в школе множество всякой всячины на тему коронации. Классу, в котором училась Конни, поручили мастерить короны и к ним драгоценности, державы и скипетры из картона и золотистых конфетных оберток, сигарет и крышечек от молочных бутылок. Джой училась на год старше, и их класс корпел над альбомами о членах королевской семьи: Джой старательно вырезала все фотографии королевы, какие только могла разыскать.

В воскресенье днем в Кингз-парке всех ожидал пышный праздник, и в самом конце танцевальная группа девочек «Крошки-милашки», среди которых и Джой с Конни, должна будет торжественно нести флажки. А их лучшая подруга Роза Сантини будет петь. Розу и всю ее семью – маму Марию, ее нового мужа Сильвио и младших детишек Сальви и Серафину – тоже ждали в гости смотреть церемонию по телевизору.

По всей Дивижн-стрит развевались флаги и ленты, в каждом окне красовались портреты королевы и афиши новой кинокомедии «Золотая карета». А главное, жители улицы собирались устроить собственное торжество. Только бы не пошел дождь, вздыхала про себя Конни. Погода может все испортить! Эти вечные облака над холмами так и норовят пролиться дождем…

Впрочем, все эти мелкие опасения не могли омрачить предвкушение радости от просмотра церемонии по телевизору. Да уж, порой их дом напоминает вокзальную площадь Гримблтона в первый день каникул – все снуют туда-сюда, эти приезжают, те уезжают, холл заставлен чемоданами, на лестнице не протолкнуться, кто вверх, кто вниз. У них есть постоянные гости, как, например, доктор Фридман, который работает в Центральной больнице, где и мама Конни. Или миссис Пинкертон, которая приезжает навестить племянниц и гостит по нескольку недель кряду. Есть туристы и продавцы, заглядывающие к ним, следуя по привычным для них местам. Гул стиральной машины в кладовой тогда почти не смолкает, а тетушка Сью не успевает утюжить горы белья и взывает о помощи. Случаются и официальные визиты, когда пансион навещает Эсма, бабуля Конни, Джой и Невилла, не так давно перебравшаяся в отдельный небольшой домик в Саттер-Фолде. Она любит нагрянуть без предупреждения, просто проверить, все ли тут в безупречном порядке – все же истинным ее домом по-прежнему остается Уэйверли.

* * *

Они приготовились принять столько гостей, сколько сможет вместить дом, – каждому ведь хочется проследовать за будущей королевой от Букингемского дворца до Вестминстерского аббатства [1] . А по телевизору даже еще лучше, сказала бабуля Эсма:

– Так мы сможем и внутрь зайти! Но вы должны вести себя хорошо. Королева, может быть, и не заметит вас, но все равно все узнает. Помните наш девиз: «Семья превыше всего…» Так что никакой болтовни в задних рядах.

Бабулю Эсму Конни любила. Та никогда не приезжала без подарков, которые извлекала из своей коричневой крокодиловой сумочки – иногда это были цветные карандаши, иногда иностранные марки в их коллекцию или бисер в коробочке. Если бабуля чувствовала себя хорошо, то помогала на кухне Сьюзан и Анне и была к ним очень добра.

Конни не очень хорошо разбиралась, кто в их доме кому кем приходится, ей никогда не объясняли, почему они живут вместе. Тетя Сью вернулась из Бирмы с маленькой Джой, а мама привезла Конни из Греции, из Афин. Было еще множество тетушек, которые на самом деле были не тетушками, а мамиными подружками. И все это было как-то связано с Б.С.С. и с тем, что их папы погибли на войне. Как бы там ни было, Уинстэнли занимали в городишке значимое положение.

Они первые обзавелись настоящей стиральной машиной и двумя автомобилями, владели семейным предприятием – лавкой «Травы для здоровья» на местном рынке, а теперь вот у них и пансион с телевизором.

Джой жила в одной комнате со своей мамой, тетей Сьюзан, а Конни – со своей, но им пообещали, что, когда они подрастут, той и другой выделят по спальне в мансарде. А пока что каждую комнату приходилось сдавать. У доктора Фридмана комната без ванной на втором этаже и гардеробная, которую он использовал как кабинет. Комната мисс Пинкертон была рядом с ванной – по причине ее «слабого здоровья», но в чем именно оно проявлялось, никто Конни не говорил, сколько она ни спрашивала.

Завтрак и ужин подавали в столовой, а в тесноватом холле для гостей, обычно затянутым дымом, постояльцев приглашали расположиться с газетой. Семья ютилась в задней гостиной и кухне. Конечно, Конни здорово обрадовалась бы, если бы телевизор поставили прямо здесь, но мама ответила, что нельзя, чтобы такой важный прибор покрылся налетом кухонной гари и всяких брызг.

Телевизор сразу после установки был накрыт кружевной салфеточкой, которая прикрывала его от пыли. Потом из магазина приходил человек настроить антенну, и пол-улицы стояли и смотрели, как он прикрепляет ее к трубе, пытаясь направить в сторону Уинтер-Хилла под Болтоном, чтобы сигнал был лучше. Конни никак не могла взять в толк, как же из невидимых волн складывается картинка.

А у дяди Леви телевизор появился давным-давно, и он мог смотреть из своего дома, как «Болтон вандерерз» и «Блэкпул» дубасят друг друга в финале кубка. Он болел за Стэнли Мэтьюза, когда тот выиграл медаль в матче между «Болтоном» и местной командой, и за «Грасхопперов», которых тренирует муж тети Ли.

Конни с беспокойством поглядывала на небо, опасаясь, как бы дождь все не испортил. Это должен быть совершенно чудесный день! Тетя Сью сшила им с Джой льняные платьица в красную, белую и синюю полоску; мама купила полосатые ленточки в косички. А в школе они приготовили салфетки и бумажные колпаки, воздушные шары и короны!

Но потом пошел дождь, и Джой расплакалась, потому что праздник в парке отменили. И Роза ни с кем не разговаривала, в ее огромных карих глазах стояли слезы обиды. Ну почему, почему здесь вечно льет дождь? С экрана телевизора никак не уходили помехи, настройщика антенны вызвали еще раз. И все-таки самыми волнующими оставались новости: утром в день коронации Би-би-си сообщила, что Хиллари и Тенцинг покорили Эверест, а в Лондоне тоже идет дождь, так что все справедливо.

Вскоре начали собираться гости: старая миссис Пикванс и глуховатый мистер Беддоуз, их сосед; бабуля Эсма прибыла на такси; тетушка Ли с мужем, управляющим в местном бюро путешествий «Лонгсайт»; семейство Берторелли со всей малышней, которая тут же расселась на полу и, раскрыв рты, уставилась на солдат, экипажи и людей с флагами, которых сменили короли и королевы со всего мира в парадном облачении.

– Запомните мои слова, – произнесла бабуля, – такое великолепие… Быть может, солнце особенно благоволило нашей империи, но и мы не плошали.

При звуках национального гимна поначалу все поднимались, но после третьего раза решили, что уже выказали достаточно уважения.

Экран был совсем маленьким, но звук шел чистый – звенели фанфары, гудели колокола, шумела толпа. Конни сидела совершенно ошеломленная, но Джой пихала ее, чтобы та подвинулась, в ответ Конни дернула ее за косичку, и Джой резко вскрикнула. Конни получила шлепок от мамы:

– Мы вошли в церковь, веди себя как подобает…

Гостям передали красно-бело-синее блюдо с красными, белыми и синими сэндвичами – ну, или почти такими: красные помидоры и язык, белый хлеб и маринованная до посинения капуста.

Были приготовлены и особые бисквиты – в форме короны с серебристыми бусинками. Была хрустящая картошка, портвейн и лимонад для дам, крепкое пиво для мужчин и газировка для детей. Все сидели, прилепившись к экрану, машинально засовывая в рот еду, и боялись пропустить хоть секунду драгоценного действа. Когда королева произносила клятву, тетушка Сью прослезилась.

– Она всегда отличалась жутким патриотизмом, – улыбнулась мама и шепнула Конни: – Только погляди! Да она больше британка, чем сама королева!

Потом они увидели маленького принца Чарльза в шелковом костюмчике, рядом с его бабушкой. Он так мило держался.

Никто не заметил, как Невилл проскользнул в дверь и плюхнулся рядом. Кузен Невилл был сыном дяди Леви. Он жил за углом, на Грин-лейн, был «единственным ребенком» и потому любил покомандовать. Все они ходили в одну школу, но Невилл к тому же был в одном классе с Джой.

– Подвинься-ка, – шепнул он, садясь на краешек юбки Конни.

– Что случилось? – спросила она. – У вас что, телик сломался?

– Не-е… Родители опять злятся, все утро ругались. Папа потом пошел в «Британский легион» [2] выпить кружечку. А я снова один. Скучно…

Нет, Конни вовсе не казалось, что быть единственным ребенком в семье так уж и скучно. Вот ей, например, ни минутки не удавалось побыть одной. В комнате или на кухне все время кто-то был рядом. А вот было бы здорово иметь отдельную комнату, как Невилл, и спокойно погрузиться в томик Энид Блайтон, чтобы никто не кричал вдруг: «Конни, лапочка, а ты не могла бы?..» Вместо этого ей все приходится делить с Джой, словно они родные сестры, а не троюродные.

– Сиди тихо и помалкивай, – приказала она Невиллу, и он неожиданно послушался.

Когда церемония закончилась, в Лондоне все еще лил дождь, а в Гримблтоне начало подсыхать. Они принялись накрывать столы – белые скатерти, снова бумажные тарелки и воздушные шары. Отец Джекки Додд тем временем организовал прямо на дороге французский крикет: четные дома против нечетных. Уинстэнли жили в доме номер двадцать два, так что присоединились к команде четных и старались поточнее лупить мячом.

Потом поели еще сэндвичей, хотдогов, булочек с разноцветной глазурью и желе с выдавленными на нем изображениями сто– и тысячефунтовых купюр. Мальчишки размахивали ложками и кричали:

– Морожка, жележка!.. Для пуза тележка!.. Объешка и посмешка!

Бабулю Эсму все это не забавляло.

Потом Сильвио и дядя Пит пододвинули пианино к распахнутому окну в столовой и принялись петь, затевать пляски и веселиться, покуда почти не стемнело.

Местный фотограф из «Меркьюри» сделал общий снимок на улице: Роза, Невилл, Джой и Конни в бумажных коронах улыбаются во весь рот; Анна, Сью с Марией и бабуля Эсма в соломенной шляпе, гордо взирающие на потомство.

«Золотые дети золотого века» гласил заголовок. Впрочем, на Дивижн-стрит заметка не имела особенного успеха – большинство из попавших в кадр были приезжими.

– Да они же все иностранцы! – прыснула мама Норин Бродхерст из дома номер пятнадцать.

По небу прокатился гром, и в ту же секунду из-за поворота на Грин-лейн показалась Айви.

– Вот ты где! Так я и знала! Прошмыгнул! Я же ведь говорила… Нечего делать тебе на Дивижн-стрит. Разыскивай тут тебя повсюду! Марш домой! – рявкнула она Невиллу, резанув для убедительности пальцем по воздуху. Казалось, тетя Айви вся колышется, подумала Конни: и ее кудри, и блузка в оборках, и грудь, и складки на юбке – точно как розовое бланманже на тарелке. Глядя, как Невилл отпрянул от матери, протягивавшей к нему руку, Конни хихикнула.

Айви метнула на нее свирепый взгляд.

– А вы, невоспитанная мисс, лучше бы спрятали эту вашу ухмылочку! Молодой человек, делайте, что вам говорят. Я вам не позволю выставлять меня в глупом свете. – И она выразительно посмотрела на маму Конни и тетю Сью. – Я могла бы догадаться, что вы тут устроите, – прошипела она, явно упуская из виду факт, что рядом танцевало и веселилось пол-улицы.

– Оставь парня в покое, Айви, – вмешалась бабушка Эсма. – Он никому не мешал. Позволь ему поиграть здесь еще немного. Я прослежу, чтобы он вернулся домой до темноты. А Леви разве не вместе с тобой?

– Нет, он, как всегда, потащился в паб. Невилл, ну давай же, а то я тебя шлепну!

– В этом нет необходимости… Пойдем, присоединяйся к нам, – пригласила Сьюзан сердитую Айви, чуть тронув ее за руку. Это была ошибка.

– Нет уж, благодарю. Я знаю, где мне не рады, – раздраженно буркнула Айви, выразительно глядя на Марию и Сильвио. – Быстро же ты занял местечко, а? – вопрос был адресован Сильвио.

– Ничего подобного не было, – вступилась за Сильвио бабуля Эсма. – Послушай, Айви, не забывай, что вокруг люди. Думаю, ты несколько перестаралась с шерри. Если хочешь, я приду посидеть с тобой…

– Спасибо, я предпочитаю собственное общество, – ответила Айви свекрови. – Невилл, ты идешь или мне силком тебя тащить?

– Я хочу играть со своими сестрами! – выкрикнул он, тряхнув черными кудрями и скрестив на груди руки в защитной позе.

– Не смей называть этих девчонок сестрами! Ты настоящий Уинстэнли. А их не приглашали, они влезли к нам, а их матери… – военные вдовы!

– Айви, довольно! – повысила голос бабушка Эсма.

– Не понимаю, почему ты всегда на их стороне, а не на моей? Они украли наше наследство. Клянусь, ты еще пожалеешь об этом дне! – отрезала Айви и, вихляя на высоченных каблуках, зацокала прочь – к себе, в сторону переулка Ричмон, где дугой выстроились сдвоенные особнячки.

– Ты что-нибудь понял? О чем это они? – прошептала Джой, повернувшись к Невиллу, и просияла; за ней – Невилл и Конни. Б.С.С. снова заблистал перед ними манящим своим оперением, и они никак не могли выбросить из головы эту загадку!

– Домой! – распорядилась бабуля, созывая разбредшихся, словно стадо непослушных овец, домочадцев. – Представление окончено, дамы и господа. Думаю, теперь мы еще просто сами немного посмотрим телевизор. – Звук ее голоса заставил всех подскочить. На сей раз пройти в дом никого не пригласили.

Конни со значением взглянула на Невилла. Он назвал их сестрами, и это здорово.

Она стряхивает с себя грезы. Может быть, она покажет те снимки из семейного альбома, их ведь сделали на той вилле. «Да, на них запечатлены все, кто играл какую-то роль в тех событиях», – размышляет она, чуть ли не в сотый раз изучая табло с сообщениями о прилетах. И снова возвращается в прошлое, к цветам своего детства: аксминстерский ковер с восточным узором, на котором они валялись с книжкой комиксов, следя за отблесками пламени в камине и разглядывая свои башмаки; серые балетные пледы, на которых Роза, Джой и она делали растяжку, то и дело цепляя занозы на дощатом полу танцевальной студии. А школа воспринималась как такое место, где ты сидишь нога на ногу, не стесняясь шершавых коленок, и впитываешь знания, словно губка… Конни улыбнулась. Драмы настоящей жизни, что разворачивались в пансионе Уэйверли, плавно проплывали над их головами, не задевая впрямую, хотя время от времени их холодное дуновение и заставляло поежиться. Она не может вспомнить, чтобы хоть раз Джой или Невилл оказались не на ее стороне. Они обменивались марками и почтовыми открытками, ссорились за игрой в «монополию» – обычно в дождливое воскресенье днем, когда им не разрешали смотреть телевизор, – и чувствовали, что в это время их матери на кухне возводят воздушные замки, строят грандиозные планы, лишь бы дети смогли получить лучшее образование и шанс воплотить их собственные мечты. Какая же мать не хочет дать своему ребенку больше, чем имела сама?

Тесно прижавшись одна к другой, девочки торопливо шагали по длинной выложенной камнем дорожке, ведущей к женскому крылу Гримблтонской школы – крепости на вершине холма из красного кирпича, с башенками и бойницами вдоль крыши. Строение окружал парк и несколько теннисных кортов, покрытых травой; от мужского крыла школы их отделяла живая изгородь.

Конни казалось, что эта изгородь – точно заросли терновника, отгораживающие один мир от другого, как в «Спящей красавице». Она чувствовала себя совсем маленькой среди старшеклассниц в нарядных серых юбках и красных пуловерах с эмблемой школы, которые провели их сначала в квадратный двор, а затем в классы.

По обеим сторонам изгороди все школьники десяти и одиннадцати лет должны были держать экзамен – те, кто справится, будут приняты в лучшие школы. Таких ответственных дней в ее жизни еще не было.

Тетушка Сью настояла, чтобы они надели школьные платья-безрукавки, блузки и галстучки, а волосы заплели в два «кренделя» над ушами.

– Важно произвести хорошее впечатление. И это поможет вам сосредоточиться, – говорила она.

Розе позволили надеть брюки в шотландскую клетку и свитер, а волосы зацепить в хвост. Она рассчитывала на место в школе при монастыре Скорбящей Богоматери. Девочек распределяли по фамилиям, поэтому Роза попала в другую группу, не с Конни и Джой. Невилл тоже был здесь, но по другую сторону изгороди.

У ворот топтались взволнованные матери, каждой хотелось, чтобы ее сокровище выдержало испытания. Но Роза, Конни и Джой приехали на автобусе сами, с шумной ватагой поступающих из начальной школы Святого Спасителя.

Мама Конни в тот день дежурила в больнице, на удачу она дала Конни иконку Святого Иоанна Патмосского. Она специально ездила в Манчестер купить подставку, к которой ее прикрепить. Доктор Фридман дал Конни новую ручку. Тетя Сьюзан приготовила завтрак и заставила их с Джой съесть овсянку и яйца, чтобы голова хорошо работала. И теперь Конни подташнивало, и она то и дело судорожно глотала слюну.

Почти год они дополнительно брали уроки арифметики и развивали пространственное мышление. Их педагог, мисс Скоура, жила в конце улицы, прежде она работала учительницей, но теперь вышла на пенсию и занималась с ними в гостиной, беря по полкроны с каждой. Она любила громко проговаривать, а точнее, выкрикивать каждое действие – сложение, вычитание, умножение. Девочки должны были оставлять свои полкроны под колокольчиком, стоявшим на каминной полке: мисс Скоура не любила принимать деньги от детей из рук в руки.

Невилл называл ее ведьмой – у него было в два раза больше таких уроков. Мисс Скоура была добра, когда ее подопечные старались, и швыряла книгами через всю комнату, если они были невнимательны.

– Конни Уинстэнли! Это просто бессмыслица! Ты же можешь решить все гораздо лучше! Смотрела телевизор, пока решала, да? – кричала она, и твердый взгляд ее серых глаз резал, как лед, однако она была права. – Я не позволю, чтобы ваши матери тратили драгоценные деньги, а вы тут валяли дурака! Отправляйся домой, перепиши все начисто и через неделю приходи, и чтобы никаких помарок. От своих лучших учениц я жду только лучших результатов.

И Конни бежала домой, рыдая от стыда. Именно тогда она поняла, сколь многого от нее ждут – ждут не только мама, или тетя Ли, или бабуля, но и школа: той хотелось, чтобы как можно больше ее лучших учеников перешли на следующую ступень и чтобы этим можно было хвастаться в газетах.

Ее учитель, мистер Педли, не давал частных уроков. Он говорил, что это нечестно. Но у него были свои методы. В классе пятьдесят пять учеников, самых сильных он вызывал к доске чаще и наказывал, если они не выкладывались полностью, тоже чаще. Конни отправили экзаменоваться годом раньше, чтобы она попробовала свои силы.

Тетя Сью сказала, что здесь каждый должен думать о себе и не упускать шанс. Бабушка Эсма пообещала купить им школьную форму, если они пройдут. Они вместе ездили на автобусе ее навестить. С холма, на котором стоял ее домик, город казался лесом дымовых труб. Иногда бабуля устраивала для них пикник и выводила прогуляться по окрестностям, показывая им голубику, грибы, деревья. Они ели имбирную коврижку и пили лимонад, а потом наперегонки бежали домой и усаживались пить сладкий чай из фарфоровых чашек в цветочек.

Конни обожала бабулину гостиную – ряды фарфоровых тарелок в буфете и множество фотографий родственников на пианино. Особенно ей нравилась одна – ее папа, Фредди, в военной форме. Он казался ей очень красивым.

– Я многого жду от вас обеих, – частенько приговаривала бабуля. – Мне будет очень приятно привезти вас в магазин и нарядить в эти шляпки с красным кантом и полосатые блузки. Вы должны поддержать традицию, хоть вы и девочки. Да-да, никаких оправданий – семья Уинстэнли надеется на вас, – улыбалась она.

Джой кивала. Она не очень-то верила, что ей удастся сдать экзамен. Потом она бросала завистливый взгляд на фотографию Фредди на каминной полке.

– А мой папа, Седрик, тоже ходил в среднюю школу, как и папа Конни? – спрашивала она.

– Уверена, что ходил, дорогая моя. И дядя Леви тоже ходил. Правда, сейчас этого по нему не скажешь, – вздыхала бабуля и смотрела на фотографию, где тот снялся совсем молоденьким солдатиком в фуражке.

Почему больше никто ничего не рассказывал им о Седрике, их двоюродном дяде из Лондона, который умер до рождения Джой? Не было и фотографий. Вся его семья погибла во время бомбежки.

Конни отлично знала, что такое бомбежка, – она видела разрушенные дома из окна автобуса, когда они ездили в магазин в Манчестер и заходили в греческую церковь. Мама тоже была не лучше! Ничего не рассказывала о Крите и Греции и о том, как она повстречала ее папу. История их встречи, словно посылка, была обернута бумагой с надписью: «Не вскрывать, а не то…» Так нечестно. У нее нет ни одной медали, никаких вещичек на память, как у других детей в ее классе, чьи папы тоже погибли на войне.

Неразбериха была и с ее именем. Почему все называли ее Конни, а мама – Диной? Когда она спросила маму об этом, так лишь пожала плечами:

– Это мое особое имя для тебя. Тебя назвали в честь бабушки, Констанс Эсмы. Это честь – носить ее имя. Традиция.

Она знала только, что очень похожа на своего папу Фредди. Она и сама это видела по фотографии. Она так же миловидна, у нее такие же светлые кудри.

Она часто задумывалась, как это у мамы и папы получилась она. Это как-то было связано с тем, что папа посадил семена в мамин животик, и они проросли, как помидоры в теплице. Джой сказала, что они превратились в жирные луковицы, но Роза сказала, что ее мама тоже выращивала братика Сальваторе и сестричку Серафину в своем животике, пока он не раздулся как воздушный шар, а потом однажды ночью лопнул, когда она спала.

Семейство Сантини одно время жило в пансионе Уэйверли, и это было весело. А потом они перебрались на второй этаж над парикмахерским салоном дяди Сильвио, и этому сопутствовала какая-то большая ссора, говорить о которой никому не позволялось. Это был еще один Б.С.С.

Когда тетя Мария, мама и тетя Сью собирались вместе, это всегда был шум, бутылки вина и смех. Иногда к ним присоединялся доктор Фридман, тетя Диана, которая работала в Лондоне, и ее подруга Пэм из больницы. Конни понимала, что, возможно, у нее не очень много близких родственников, но на недостаток тетушек и дядюшек она пожаловаться не может.

Раз в неделю девочки встречались в танцевальном кружке, а после шли есть мороженое, и Роза, которая готовилась участвовать в спектакле в Королевском театре, во всех подробностях рассказывала им, какая звезда в какую парикмахерскую ходила и какую укладку делала. А мама запретила им пойти на прослушивание в детский хор, потому что, как она сказала, весь свой сон они должны тратить на восстановление сил для подготовки к экзамену. Ну и надоел же Конни этот экзамен!

И вот теперь, в субботнее утро, вместо того чтобы отбивать чечетку в танцевальной студии, она сидит тут в школьной форме и должна написать три теста. Одна мысль, что все утро придется провести за партой, нагоняет тоску. В субботу по утрам они всегда занимались чечеткой, а потом катались на автобусе на верхней палубе, а потом отправлялись к рыночным рядам и спускали все карманные монетки на круглые твердые леденцы, цветную сахарную пудру – которую ели, макая в нее пальцы, и те после долго не отмывались от краски, – и лакричные конфетки, и выпуск журнала «Школьный друг», чтобы было на что меняться с Джой. Ей нравилось разглядывать лотки с пуговицами и блестками, у филателиста выбирать набор марок для коллекции. Так что шестипенсовик уходил быстро. Он просто жег карман, и ей никогда не удавалось что-нибудь скопить.

Она окинула взглядом высокие окна и дверные арки. Да, в самом деле величественно и даже пугающе, но так ли уж она хочет каждый день ехать на автобусе через весь город в полосатой школьной форме, на которую все обращают внимание? А если она заблудится или решит прогулять урок?

– Ты же сядешь рядом со мной? – шепотом спросила Джой. – Я боюсь.

Джой всегда переживала из-за уроков и боялась, что не сможет выдержать экзамен. Она всегда выполняла все домашние задания и делала все, что задали по музыке, а тетя Сью суетилась вокруг нее так, как никогда вокруг Конни не суетилась ее мама. Тетя Сью всегда была дома на кухне, а мама – то в больнице на дежурстве, то в вечерней школе изучала английский, чтобы он стал лучше.

Мама работала полный день, поэтому им мало времени удавалось проводить вдвоем, разве что когда они ездили в церковь в Манчестер. Тогда чаще всего она болтала с Конни по-гречески. Они садились в автобус, и Конни чувствовала, что мама такая родная, и так хотела расспросить ее о родине. Она немного понимала по-гречески, но теперь мама все чаще разговаривала с ней только по-английски, словно стыдилась своей страны.

Одно было ясно: все ожидали, что она справится хорошо. Но когда она увидела, как сотни девочек так уверенно заходят в здание школы, и все они надеются пройти на немногие имеющиеся места, затея показалась ей зряшной. У них с Джой нет ни единого шанса оказаться в числе немногих избранных, решила Конни.

– Давай, Джой, пойдем прогуляемся тут вокруг, будто это место уже наше! Какая разница, поступим мы или нет. Полно и других хороших школ, – рассмеялась она.

– Но мамочка говорит, что эта школа лучшая в округе. Все хотят здесь учиться. Девочки потом поступают в университет и становятся знаменитыми, – отвечала Джой, сжав ее руку.

– Мне все равно. Мисс Скоура сказала, что мы можем лишь приложить все усилия. А остальное следует предоставить Провидению, – ответила Конни, стараясь казаться храброй.

– Что это значит?

– Не спрашивай, не знаю. Думаю, это как-то связано с церковью. Ты же чаще меня ходишь в церковь, – напомнила она, устав от всей суматохи. – Пусть все поскорей закончится, и тогда мы сможем спокойно готовиться к рождественскому представлению.

Доктор Фридман предположил, что будет полезно прочесть все книги, которые были в списке рекомендаций. Она поплакала над началом «Джейн Эйр», влюбилась в «Сюзанну с гор» и «Ветер в ивах», но ничего не разобрала в «Алисе в Зазеркалье» – эта книжка вызвала лишь кошмары.

И все же доктор Фридман ей нравился. Он был добрым и все ей объяснял. У него было грустное морщинистое лицо, и он бросил курить, а потому постоянно сосал леденцы, которые держал без обертки в кармане. И когда он угощал ими Конни, они всегда были в пуху, так что приходилось ополаскивать их под краном. Теперь он уговаривал и Марию с Сильвио, и дядю Леви не курить, но они его не слушали.

Конни знала, что он очень умный. У него в комнате повсюду были сложены стопки книг, и он всегда помогал ей с домашними заданиями, когда что-то не получалось. Это доктор Фридман объяснил ей, что балетная музыка называется классической. Он знал все мелодии, под которые она выполняла упражнения у самодельного станка, прикрученного в холле, и часто аккомпанировал ей. Иногда, когда он думал, что его никто не видит, он заводил граммофон, ставил Шопена и плакал в носовой платок. Судя по всему, классическая музыка нагоняла на него тоску, но он все равно ее слушал.

Джой больше любила вязать одеяльца для своих кукол и вышивать чайные салфетки для рождественских подарков. Ей нравилось смотреть телевизор и говорить, что их домашний доктор не похож ни на одного из докторов в «Домашнем докторе» [3] .

Мама ухаживала в больнице за пожилыми дамами, и порой девочкам приходилось петь и танцевать для них в палате. Пожилые дамы от умиления пускали слезу, а спали они в кроватях с решеткой сбоку, и это всегда пугало Конни. Пугала и сама больница с ее пустынными скрипучими коридорами и ужасными запахами. Она ни за что не хотела бы стать сиделкой или постоянно готовить завтраки и шить, как тетя Сью. Ну да, значит, придется собраться и написать эти тесты.

Конни больше хотелось быть похожей на тетушку Ли. Иногда в субботу днем тетя Ли закрывала свое бюро путешествий и вела их на футбольный матч в Брогден-парк поболеть за «Грасхопперов». Ли с девочками стояли на ветру под навесом и во все горло вопили. А по дороге домой ели традиционную жареную рыбу с картошкой, и это было самой приятной частью программы – вдыхать аромат соли и уксуса, горячего жира и теплых пальцев. Дорога шла в гору, они шли не спеша, держа во рту горячие кусочки картошки, и путь сразу казался короче. Тетя Ли в свое время поступила в гимназию, но в шестнадцать лет ушла работать в налоговой службе и в лавке на рынке, потом много путешествовала за границей, и Конни это казалось невероятно шикарным.Сейчас они с Джой сидят тут, наверное, как конкурентки, подумалось Конни. Обе понимали: решается их будущее. Она хорошо понимала, что значит провалить этот экзамен.Ей придется пойти в среднюю школу Брод-лейн, в которой учатся грубые бритоголовые мальчишки из квартала, застроенного муниципальным жильем. А Роза пойдет в католическую школу Святого Венсана, и в пятнадцать лет ей придется начать работать в каком-нибудь супермаркете.Мистер Педли неустанно твердил о том, как важно сдать этот экзамен; это единственный шанс показать, чего ты стоишь. Но ведь в ней вовсе не было ни золота, ни серебра, чтобы она могла что-то стоить… Или он имел в виду что-то другое? И вот они сидят и ждут, когда прозвучит команда перевернуть страницу, а строгая леди в черном платье ходит взад и вперед, проверяя, чтобы никто не вздумал списывать у соседа.«Констанс Эллен Уинстэнли» – напечатано на бумагах, лежащих перед ней, и внезапно до сознания Конни дошло, что все это происходит на самом деле и это очень страшно.Она сняла с запястья часы и положила их на парту перед собой, чтобы следить за временем – так они тренировались с мисс Скоурой. Та много раз заставляла их репетировать. «Трижды прочтите вопрос и потом отвечайте только на этот вопрос», – учила она.– Переверните листок и приступайте, – прозвучала команда учительницы. Первым было сочинение, надо было придумать собственную историю.Выберите одну из этих тем:1) Мой любимый выходной день…2) Каким я буду через десять лет…3) Один день из жизни…Конни без раздумий выбрала последнюю – она сразу решила, о чем будет рассказывать.

* * *

– Ну и трудные же были задания, правда? – вздохнула Джой, грызя кончик карандаша, когда они, покончив наконец и с арифметикой, сидели в гостях у Розы, к которой отправились сразу после экзамена. Здесь же суетилась и мама Джой.

– Ну что? Ну как? Как все прошло, Роза? – спрашивала тетя Сью.

Та беспечно пожала плечами:

– Главное, я могу распрощаться с нашей «Скорбящей Богоматерью»! – отмахнулась она, погружая ложку в огромную порцию мороженого – шоколадно-клубнично-ванильного. С тех пор как у тети Марии с ее семьей приключился Б.С.С., они редко бывали у Сантини, но Розе позволяли приходить к ним одной. Старая донна Валентина – тамошняя бабуля – все еще хотела баловать своих внуков и друзей.

Тетя Сью учинила им настоящий допрос, в мельчайших деталях выспрашивая, о чем были задания и как они отвечали.

– Джой, а на какую тему ты писала сочинение? – шепотом спросила она.

– Как мы и репетировали – о том, как я буду балериной, когда вырасту, – ответила Джой. Только она совершенно не собиралась становиться балериной. И вообще еле-еле сумела сдать последний экзамен в Королевской академии.

– А ты о чем писала? – с улыбкой спросила Джой, поворачиваясь к Конни.

– Один день из жизни мешка с картофельными чипсами, – ответила Конни, глядя, как их лица вытягиваются от изумления.

– Мы же не проходили такого с мисс Скоурой, – недоверчиво уточнила Джой. Мамино лицо сразу поникло от огорчения.

– Знаю, знаю, но это сразу пришло мне в голову, и история получилась хорошей. О том, как из моря на землю вылезла рыба, а из земли вытянули картофелину, и никто из них не думал, что они чем-то особенные, но вот когда их соединили и обернули газетной бумагой, они превратились в волшебную еду, согрели нас и сделали счастливыми. Обертку потом выбросили в урну, но она выпрыгнула и начала новые приключения.

Внезапно история показалась Конни очень глупой, и она поняла, что упустила свой шанс. И все же она написала правду, ведь ей совсем не хотелось быть балериной, даже как Роза, которая танцевала лучше всех в школе.

– Уверена, ты старалась, как могла, – сказала мама, погладив Конни по руке и передавая ей два шиллинга на какое-нибудь угощение. Конни же могла думать лишь о том, что экзамен позади, можно забыть о нем и думать о Рождестве.

* * *

Весенним утром, когда все должны были получить письма с результатами экзамена, Конни пришлось отправиться в школу, так и не узнав, что же в конверте.

Кругом уже вовсю лились слезы и вспыхивало негодование, мамочки в гневе швыряли скомканные письма через прутья забора, окружавшего игровую площадку. «Тебе дают место в технической школе». «Ты поступила в школу Мур-бэнк». Какое же это было мучение – считать нескончаемые минуты, когда после обеда они смогут рвануть домой и вскрыть наконец конверты, ожидающие их на столе в кухне.

Тетя Сью сидела, улыбаясь, глядя на Джой:

– Тебя взяли, ты поступила в Мур-бэнк!

Это была муниципальная общебразовательная школа в центре города, безусловно, второго сорта, но все знали, что она уж точно лучше школы Брод-лейн.

Конверт Конни все еще лежал на столе нераспечатанным. Мама была на дежурстве, но у Конни не было сил ждать. Она разорвала конверт и прочла письмо.

– Вот это да! Боже мой! Не может быть! – закричала она, запустив письмо через стол к тете Сью. Та прочла и вспыхнула.

– Поздравляю, Конни! Гримблтонская школа, женское отделение! Выходит, им все-таки глянулась твоя рыба с картошкой…

Конни выпутывается из пелены воспоминаний и с тревогой взглядывает на часы. Как же ползет время, когда следишь за ним! Для ее детей ворошить страницы этого семейного альбома – все равно что шагнуть в другой мир. Мир, где девочки носили платья и сандалии – кожаные, с ремешками до щиколоток. А мальчики до тринадцати лет разгуливали в шортах. Сейчас это кажется таким смешным… Дети дотемна носились на улице, спокойно шли через парк, сидели в кино, гуляли по всем окрестностям, на многие мили удалясь от дома, играли дни напролет. Сейчас все иначе. В поле зрения Конни, конечно, попадали и другие дети, кому не так повезло, как детям из семьи Уинстэнли. Если верить книжкам, детство было у многих совсем другое, отнюдь не такое счастливое, а полное лишений и разочарований. Какую бы полуправду ей ни преподносили, она воспринималась как откровение. Им было лучше знать, взрослым, в том мире пятидесятых! У родителей часто были свои причины не говорить всей правды. Три девочки и Невилл жили в оболочке мыльного пузыря, под защитой тетушек, друзей, соседей, старавшихся восполнить детям отсутствие их отцов. И у многих их школьных друзей тоже не было отцов, все из-за войны. Как говорится, нельзя скучать по тому, чего нет…

Стоя в очереди в столовой, Роза грезила наяву. Мысленно она в который раз прокручивала движения, которые ей предстоит показать на просмотре: дэгажэ дэрьер… жэтэ… па-дэ-бурэ и плие [4] . У нее будет всего несколько минут, чтобы произвести впечатление на судей и получить место в Манчестерском отделении Королевской академии. А вокруг будут толпиться такие же взволнованные двенадцатилетние девчонки в белых трико, перетянутых на талии резинкой. Мисс Липтрот занималась с Розой дополнительно, чтобы отшлифовать каждое движение до совершенства.

Каждый день рано утром Роза шла в часовню и молилась: «Пресвятая Богородица, помоги мне пройти конкурс!» Она жертвовала конфетами и вместо них покупала пачку фотографий негритянских детишек, которых миссионеры в Африке спасли от голода. Иногда, склоняясь в пор-дэ-бра [5] , она снова молилась Пресвятой Богородице. А потом сестра Жильберта стала к ней придираться, и с тех пор начались неприятности.

Руки и пальцы. Вот главное ее достоинство, так как ноги у нее коротковаты, а подъем недостаточно крут, чтобы стопа на пуантах смотрелась идеально. На верхней площадке лестницы у нее был станок, и она прилежно отрабатывала там все упражнения, но для растяжки места никак не хватало – там стояла коляска.

Она потянула вперед носки коричневых туфель – проверить, не сморщились ли гольфы на щиколотках. Ох уж эти гольфы… Серые, шерстяные, с золотыми и коричневыми полосками у колена, они просто уродуют ноги! Вот если бы ей уже было можно носить чулки, как шестиклассницам! Передник из саржи подгоняли под ее размер, он достался ей от кузины Марселы и был великоват. Ей все доставалось от кого-нибудь, все лоснилось от долгой носки, и все было для нее подогнуто или присборено. В результате она чувствовала себя словно какая-то помесь осы с пчелой.

Пресвятой Богородице нравились девочки в бесформенных тускло-коричневых платьицах цвета вспаханного поля или «какашек», как однажды шепнула Розе ее подружка Морин Брэди. Роза приподняла юбку проверить коленки. Ну да, как обычно после беготни по парку за братцем Сальви – все ободраны и исцарапаны, а в царапины въелась пыль.

– А ну опусти юбку, Розария! – прикрикнула сестра Жильберта, чьи глаза, словно радар, выискивали вокруг малейшие нарушения правил. – Сколько раз тебе повторять, что ученицы школы Пресвятой Богородицы не оголяют части своего тела, исключение – спортивная площадка! Ученицы школы Пресвятой Богородицы – прежде всего леди, даже если порою нам приходится терпеть рядом грязнуль и нерях. Но мы не потерпим здесь простонародных ухваток, ты слышишь, Сантини? Хотя чего ж еще ждать от итальянских крестьян? – презрительно вопросила монахиня и взглянула на Розу, словно та должна была с ней согласиться. – Добродетель и благопристойность в любых ситуациях, девочки. Вы маленькие кораблики Пресвятой Богородицы, плывущие по морю грехов и ереси.

Роза ненавидела сестру Жильберту и особенно – это ее длинное черное платье, которое, когда та шла по коридору, шелестело, словно черный лебедь, скользящий по гладко отполированному дубовому морю. Как в «Лебедином озере» – Одиллия, дочь злого волшебника, клюет ее, Одетту. Вся такая благолепная, сахарная, приторно-сладкая, а сердце черно от злобы. Как же Роза рыдала, когда принц не узнал Одетту! Это было несправедливо!

Сестра Жильберта видела каждое ее движение: стоило ей побежать, когда следовало шагать чинно, или пойти одной, когда все шагали парами; она ругала ее за то, что она поет слишком громко, что чихает в церкви, что у нее грязные руки и коленки и что постоянно теряется ленточка для волос.

Мама вздыхала и доставала шестипенсовик на новую ленточку – купить их можно было только в школе. Вот уж это точно нечестно. У сестры Жильберты в столе, должно быть, скопились уже сотни ленточек.

Хорошо, что домашние задания были нетрудными, и она успевала все сделать в автобусе по дороге домой или ненадолго устроившись под колпаком свободного фена в их салоне, пока было тихо. Жалко только, что потом учебники начинают пахнуть перекисью водорода и краской для волос. Однажды эта краска брызнула на тетрадку, за что ей снова досталось. А ей надо было набрать самых высоких оценок – золотых звезд, как их называли в школе, – чтобы ей разрешили на полдня отлучиться на просмотр. Место в утреннем классе Академии – это ведь следующая ступенька на пути к тому, чтобы стать новой Марго Фонтейн, Берил Грей или Алисией Марковой. Любой из них, неважно, которой именно. И у нее уже есть красивое сценическое имя.

«Роза Сантини, восходящая звезда Школы королевского балета, выступит в Королевском театре в Гримблтоне в знак любви к родному городу и своей альма матер, Школе танцев мисс Лемоди Липтрот», – напишут газеты. Монастырская обитель всем составом отправится на представление, а сестре Жильберте не хватит билета, и она останется одна в келье и будет рвать на себе волосы за слова о том, что Сантини грубые невежды и простолюдины.

А пока приходится страдать за искусство; ну да, затесался при дворе тучной пчелиной матки, погоняющей своих фавориток с резинками на талии и высокими бюстами, крошечный трутень. Ничего, когда-нибудь ей понравится грудь, как у Сабрины из фильма. Но сначала Роза должна стать знаменитой. Большая грудь мешает красиво выполнять жэтэ и еще кое-какие движения, она колышется и подпрыгивает под тонким трико. Сестра Жильберта говорит, что эта часть тела может вызывать похоть и вести к греху, поэтому ее всегда надо стягивать одеждой.

Ее-то груди величиной с половинки лимона, но Роза все равно надевает крошечный хлопковый лифчик, чтобы под белым трико ничего не просвечивало. Тело ее менялось, и ей страшно мешали волосы, проступившие внизу живота: они такие темные и грубые, что в трико пришлось вшить подкладку.

У монахинь груди не было вовсе, вместо нее они носили длинные белые покрывала поверх черных платьев, словно пингвины, вперевалку шагающие вдоль берега в скрипучих башмаках, которые больше походили на угольные баржи.

У сестры Жильберты повсюду были шпионы, исправно доставлявшие ей лакомые кусочки информации. Иначе откуда бы ей знать, что Розария вовсю отплясывала с протестантами в кафе-мороженом, одну за другой бросая монетки в музыкальный автомат, который, как всем доподлинно известно, и есть сам дьявол во плоти. Ах, если бы она лучше ладила с другими девочками в классе!

Она часто хихикала с Морин, умной и мечтавшей стать учительницей. Поэтому их разделили, а Розе сказали, что она дурно влияет на Морин, и ее посадили с бедной Селией Уайтхаус. У той были рыжие волосы и веснушки, и она изо всех сил старалась стать святой, а ее родители держали магазин конфет и табачную лавку и на Рождество приносили в школу множество подарков, чтобы наградить учениц.

Почему-то сестра Жильберта все знала о семейном скандале в доме Сантини и Великих Потрясениях, обрушившихся на семью, когда папочка отправился на небеса. И о том, как мама оставила кафе и родила ребенка, а потом жила с протестантами, пока Сильвио Берторелли не вернул ей честное имя. Акции Сантини ценились невысоко и после того, как кузина Марсела в пятнадцать лет бросила школу прямо накануне экзаменов и начала работать в кафе. Энцо ходил в школу Святого Венсана, и от этого смиренного отрока никто не ожидал выдающихся свершений. Поэтому поступление Розы в среднюю школу стало сюпризом даже для нее самой. И бременем, которое ей приходилось нести.

– Надеюсь, ты продержишься здесь дольше своей кузины, – сквозь зубы процедила монахиня. – Девочкам из семьи вроде твоей нечего делать в средней школе. Они зря занимают драгоценные места. А чтобы в зародыше подавить твое своенравие, ты будешь дополнительно помогать на кухне и посещать уроки истории христианства. Выпускницы школы Пресвятой Богородицы должны стать светлыми маячками Католической церкви в Гримблтоне, исполнить священный долг материнства в брачном союзе, благословленном Папой через венчание и божественную литургию. Я пока не вижу, чтобы ты была готова к этому. Прилежные девочки из католических семей не скачут по сцене, и мы не потерпим среди нас попрыгушек. Я буду присматривать за тобой, Сантини.

Им было непросто собрать ее в школу, ведь за Сальви появилась и малютка Серафина, так что при всех хлопотах они едва сводили концы с концами, и в квартирке над парикмахерским салоном никто не сидел без дела. Мама сбивалась с ног, обслуживая клиентов, а Роза приглядывала за малышами, оттачивая упражнения у станка.

Место в Королевской академии все изменит. Ну а школа – это просто чтобы как-то занять время между балетными классами и танцами под музыкальный автомат. Но в любом случае ей нужно письменное разрешение, чтобы ее отпустили с занятий и она могла бы сесть на автобус в Манчестер.

Мама писала с ошибками, а Сильвио и того хуже. Наконец попросили Квини Квигли из Вечернего клуба «Оливковое масло». Та согласилась помочь и написала письмо на персиковой бумаге с легкой отдушкой, а мама подписала его. Роза передала письмо в учебную часть и почти забыла о нем, пока ее вдруг не остановила учительница.

– Розария, мы не даем выходных, если ученица вместо занятий задумала поплясать с актеришками. Неделя и так слишком коротка, чтобы наши школьницы успевали усвоить, что им следует избегать всяческих искушений, насылаемых на них зовом плоти и диаволом, – от слова к слову распалялась сестра Жильберта. – Танцульки и попрыгульки! Выйти в полуголом виде на сцену, чтобы мужчины глазели и пускали слюнки! Да разве этого добрая мать желает для дочери? Мы не дадим тебе разрешения ради твоей же пользы, и больше не будем об этом. Тебе все ясно?

Роза кивнула, чувствуя тошноту в горле. Слова монахини мог бы опровергнуть только священник. Но мама ни за что не посмеет перечить монахине. А Роза просто должна поехать! Так что не остается ничего другого, кроме как проигнорировать запрет и солгать. Она и так уже ступила на зыбкую почву и впала в смертный грех. Непослушание немыслимо даже для человека, не питающего должного почтения к Церкви. И пусть речь идет лишь о ничтожной отлучке на полдня. Но как ей солгать собственной матери?

После уроков она с радостью увидела, что Джой и Конни поджидают ее у салона Сантини. Они всегда встречались здесь по пятницам. Конни просто сидела, в красной полосатой форме она напоминала полосатую палочку. А бедняжка Джой в тяжелом ярко-синем пальто и фетровой шляпе тихонько потягивала молочный коктейль. Они уже начали сравнивать, что кому задали на дом.

– Ну что, когда просмотр? – дружно спросили подруги: вся их танцевальная студия переживала за того, кто сможет пройти такой отбор. Как же хорошо, что они старые друзья, и она может сказать им правду.

– Эта корова Жильберта не отпускает меня с занятий, – прошептала Роза. – Но я должна уйти! Как же мне быть? – спросила она, ковыряя ложкой ванильные шарики с малиновым соусом.

– Не говори ничего никому, поезжай молча, – предложила Конни из лучших побуждений. Роза знала, что сама-то она была так умна, что школу никогда не пропустит. На нее всю жизнь сыплются всякие грамоты и призы, а карманы набиты библиотечными книгами.

– А ты притворись, будто заболела, – предложила Джой; для нее прогулять школу было не редкость. Она все время ссылалась на то, что ей надо помочь тетушке Сью в пансионе Уэйверли. Она теперь и на танцевальные-то занятия почти не ходила, предпочитая просто после встречаться в кафе.

Судя по всему, Джой не обзавелась друзьями в школе Мур-бэнк, поэтому постоянно зависала с Конни и ее одноклассницами. Никого из них она особенно не интересовала, и очень зря – Джой была доброй девочкой и умела чудесно рассматривать витрины и выбирать товары в лавках на рынке. И она была хорошенькой, хотя и несколько полноватой. Роза жалела Джой.

Утром в день просмотра Роза дважды проверила, все ли она собрала в балетную сумку – у нее был чудный круглый баульчик с ручкой, ее гордость и радость. И решила прогулять школу вовсе. Если она назавтра принесет записку о том, что сегодня была больна, никто ничего не скажет.

Она намеренно пропустила нужный автобус и пошла пешком, словно направлялась к дантисту, неспешно вернулась домой и еще раз проверила сумку.

Сильвио предложил подвезти их всех на своем фургончике, поскольку он все равно собирался на склад за разными склянками и притирками для парикмахерского салона. Закрывались они сегодня пораньше, так что мама тоже захотела прокатиться в Манчестер. Лучше бы, конечно, только они вдвоем и поехали, но Сильвио не из тех, кто согласится остаться дома и присматривать за младшими.

Розе было назначено на половину третьего: станок, танец, собеседование и медицинский осмотр. От волнения ее колотил озноб. Ей едва удалось поскорее загнать всех в фургончик, а им еще предстояло ехать пятнадцать миль до центра города.

Они были уже около Салфорда, когда вдруг спустило колесо, и всем пришлось вылезать. И тут выяснилось – у Сильвио нет запасного, забыл. Роза глянула на часы, и ее накрыла волна паники. Никто из них не знал, на каком автобусе отсюда можно добраться до места. Но мама не позволила бы такой малости, как отсутствие попутки, сломать дочери будущее, и она бросилась наперерез первой проезжавшей по дороге машине, словно речь шла о внезапном бедствии в масштабе страны, но при этом быстренько убедилась, что на переднем пассажирском месте сидит женщина.

Супружеская пара в машине ехала в Читэм-хилл и, услышав их историю, согласилась подбросить Розу к началу улицы Динсгейт, а там уж она сама добежит. Мама пообещала ее догнать, как только Сильвио раздобудет новую шину. Она поцеловала ее и вложила ей в руку маленький крестик.

– Положи его в лифчик на удачу, – улыбнулась она. – Я буду молиться за тебя.

Когда они добрались до Динсгейта, было уже десять минут третьего, а идти до нужного дома оказалось неблизко. Улица была гораздо длиннее, чем она думала. От напряжения ноги ее стали свинцовыми, и она в слезах бросалась к прохожим, спрашивая дорогу, но никто не знал, где эта самая школа.

Ровно в половине третьего она наконец нашла нужную дверь и, перепрыгивая через две ступеньки, кинулась в раздевалку. Сдернула школьную форму, судорожно натянула трико и балетную юбочку, растрепав при этом аккуратный пучок на макушке, тесемки на пуантах в спешке завязала неправильно и, вся пунцовая от волнения, тихо прокралась в класс – запыхавшаяся, взбудораженная. Заняла место в конце станка и с ходу начала выполнять движения.

– Плие… батман тандю… – размеренно произносила названия движений дама из экзаменационной комиссии – она опиралась на высокую трость и медленно перемещалась по классу, внимательно оглядывая девочек.

Тут уже некогда было рыдать над тем, что все пошло не так, как было задумано. Роза постаралась собраться и унять дрожь. Вдруг с ее ноги соскочила балетка и стукнула по деревянному полу. Это окончательно раздавило ее, и она позабыла все, чему училась. Мамин счастливый крестик так и остался лежать в кармане пальто.

Пришедшее вскоре письмо с отказом не удивило ее. Ей так и не удалось прийти в себя у станка и работать спокойно. В конце концов, она же продала душу, лгала, лишь бы получить эту бесценную возможность – и вот оно, наказание за грехи…

– Мне очень жаль, – сказал Сильвио. – Я должен был проверить, есть ли у нас запасное колесо. Или должен был отправить тебя на автобусе.

– Не переживай, – огорченно сказала мама. – Может быть, в следующий раз получится.

Да, но следующего раза не будет! Она вырастет из того возраста, в котором набирают в Академию.

– Ну не переживай, ты же старалась! – одобрительно улыбнулась мисс Липтрот, ласково похлопав ее по плечу. – Шансов поступить было не так уж много, Роза.

– Просто не повезло, – шепнула ей Конни и протянула леденец, который менял цвет. – Им же хуже, что они выбрали не тебя.

– Бедненькая, – вздохнула Джой, со слезами заглядывая Розе в глаза. – Это несправедливо.

Да, это было очень несправедливо. Разве повернется у нее язык рассказать им, что она выступила просто кошмарно, хуже и не представить, и не показала вообще ничего из того, чему ее так хорошо научила мисс Липтрот? Если бы она успела вовремя, настроилась бы на нужный лад, то делала бы все совершенно иначе, а она не справилась с нервами. Да настоящие великие балерины никогда бы не позволили себе такого!

Может быть, она не годится для классического балета? И ноги коротковаты, и выворотность недостаточна. Пора сложить все это покаянно к ногам Девы Марии и помолиться.

– Я всех подвела, – рыдала Роза, – и прежде всего себя.

Утешение пришло с неожиданной стороны. Однажды она отправилась переночевать у донны Валентины, та жила в комнатке в задней части дома Анджело. Старая дама сидела перед туалетным столиком, тщательно выбирала из расчески иссиня-черные волосы и аккуратно наматывала их вокруг шиньона, приколотого к ее волосам. Роза же в это время пересказывала ей сокращенную версию горьких событий.

Донна взглянула на нее и улыбнулась, одной рукой потихоньку смещая шиньон ближе к шее.

– Старость не для слабых духом, малыш. Когда-то я едва могла охватить свою косу одной рукой. А теперь это жалкий крысиный хвостик. Не переживай. Есть масса способов разделать кролика. И, полагаю, масса способов заняться танцами. Я видела, как ты отбиваешь чечетку, как ты прекрасно двигаешься на сцене. Наверняка есть оперы и мюзиклы, в которые нужны хорошие танцоры и певцы. Когда-то у меня был голос, я была ангельски хороша, но ведь красота так быстротечна. А твой талант дарован тебе на всю жизнь. Он никогда не потускнеет. Он передается в нашей семье из поколения в поколение. Ты Сантини, ты прекрасна, и у нас есть гордость. Мы не сдаемся, когда хотим чего-то добиться. Иначе как бы мы с дедулей выстроили такой бизнес? И никогда не забывай, что твой папочка приглядывает за тобой с небес, – скоровогоркой бормотала она по-итальянски.

Роза с трудом вслушивалась, стараясь не пропустить ни слова. Дома они говорили только по-английски. Мама ни слова не произнесла по-итальянски после Большого Семейного Скандала.

– Ты теперь англичанка… Мы уже не можем разговаривать, словно крестьяне, – сказала ей мама, когда давным-давно они перебрались жить в дом Уинстэнли на Дивижн-стрит. И услышать родную речь Роза теперь могла только от донны.

Возможно, донна права, и ей в самом деле стоит попробовать себя в другом месте. Она же собиралась научиться рок-н-роллу и джайву и выступить на следующей благотворительной ярмарке! И скоро еще один конкурс… Вдруг это ее путь на сцену?

Роза, Морин, Селия и несколько девочек постарше, пытавшихся повторять за ними движения, отрабатывали на площадке танцевальные шаги в джайве, как вдруг появились сестра Жильберта и сестра Моника. А Роза, в прыжке раскрывшая ноги аж на шпагат и обхватившая потом этими ногами Бернадетт Дамфи, выставила на всеобщее обозрение коричневые коленки…

– Сантини, сейчас же опусти ноги и возвращайся в класс! Ты одержима дьяволом, а тебе не исполнилось и тринадцати! Придется вколотить в тебя хоть какой-то разум, а не то ты опозоришь доброе имя нашей школы.

Роза выдержала розги без единого звука. Что ж… ничего другого она и не заслужила своим проступком, ложью и обманом. Грех всегда наказывается, об этом им напоминали достаточно часто, так что она стерпит эту боль – например, ради голодающих детишек в Венгрии. При каждом ударе она моргала, но молча закусывала губу, глотая слезы. Никому не удастся выколотить из нее мечту. «Давайте, старайтесь, вам не задеть меня внутри, – думала она. – Я – Сантини».

И теперь она может с чистой совестью двигаться к своей мечте. И на этот раз не провалится.

Великой мечтой Невилла была своя скиффл-группа [6] . В 1957 году кумиром всех молодежных кафе и клубов был Лонни Донеган [7] . Ребят для такой группы в клубе Грин-лейн собиралось как раз достаточно, а если уж Невилл что-то задумал, свернуть его с пути было нельзя. Молодежный клуб Конни в Зион-чейпел скучнел – все тот же столик для пинг-понга и раз в неделю интеллектуальные встречи с какой-нибудь знаменитостью. Лучших парней оттуда потихоньку выдавили: они курили, бранились и щеголяли в зауженных брюках-дудочках. Конни и Джой просто приходили поглазеть на очередную знаменитость, но те с каждой неделей мельчали, так что вскоре они перебазировались к Невиллу.

Для басов он приспособил ящик из-под чая, приделав к нему струны. По стиральной доске они молотили наперстком и жестяной банкой из-под печенья. Грохот получался будь здоров. Правда, их интерпретация «Рок айленд лайн» [8] выходила такой кошмарной, что остальные посетители клуба тихо отползали на кухню приготовить чаю, только бы не слышать этого ужаса.

На Рождество Невилл получил гитару, но все еще разучивал аккорды по самоучителю Берта Уидона и пока освоил только аккорд Е. Все участники группы приобрели себе брюки, а тетя Сью заузила их по бокам.

Но как бы хорошо девочки ни относились к кузену, Конни считала группу бездарной и немузыкальной.

– Надо, чтобы тебя кто-то вел чистым голосом, не фальшивя, а ты следовал бы за ним, – дала совет Конни, но Невилл лишь огрызнулся.

– Еще чего! Может быть, кто-то из вас возьмется? – буркнул он.

Услышав столь нелицеприятную отповедь, Конни ничуть не расстроилась. Теперь она могла с чистой совестью сбежать к Розе, что они с Джой тут же и сделали.

Иной раз она не знала, что и думать о Невилле. То он бродил с ними по Дивижн-стрит, болтал и сплетничал с тетей Сью и постояльцами. Он был очень кстати, когда исполнялись шлягеры, но если бывал не в духе, то надувался, как школьница.

Родители баловали его, давая ему все, что бы ни хотелось. И даже когда он дважды провалил экзамен в среднюю школу, ему все равно подарили велосипед и очень красивую школьную форму мужской школы Лонз, что в западной части города.

Ходить к Розе всегда было весело. В квартире Берторелли над салоном обычно был страшный беспорядок, пахло протухшими яйцами и аммиаком, а заодно и подгузниками – у Марии родился еще один сын, Лука. Но Роза была по уши сыта младенцами и с превеликой радостью норовила улизнуть из дома, когда был предлог.

– Что, если нам организовать свою скиффл-группу? – объявила Конни. – Если Невилл набрал к себе кого попало, значит, у нас получится лучше. Ты, Роза, можешь петь, будешь солировать. Ты, Джой, на ударных. А я буду играть на бубне.

– Но разве это будет скиффл? – усомнилась Роза. – Нам нужны настоящие инструменты и гитара.

– Да вы видели, сколько они стоят? Даже набор инструментов для начинающих! И где мы возьмем свистульку, колокольчики или деревянную коробочку?

– У тети Ли есть колокольчики, она привозила из Австрии, я видела, – вспомнила Джой. – А кто же будет играть на гитаре?

– Гитара нам пока не нужна! Мы можем петь, уж не сфальшивим… Зря, что ли, поем в школьном хоре? – Отступать Конни не собиралась, что ей какие-то струнные инструменты?

– Ну, я-то не пою уже несколько месяцев! Меня ж выставили из хора, ты забыла? – фыркнула Роза.

– Я помню. Но ты все равно можешь петь, когда захочешь, и у тебя есть слух. Репетировать будем в мамином сарайчике, там мы никому не помешаем. И утрем нос Невиллу, пусть не строит из себя самого главного!

– И нам нужно будет придумать себе какое-то название! – вспомнила Джой. – Что-нибудь миленькое, чтобы подходило к костюмам.

– Ну, это мелочи. Главное, петь чисто, стучать по ударным и выглядеть соответственно – как битники, – Конни так и искрилась идеями, и костюмы волновали ее в последнюю очередь.

– Но мама точно захочет, чтобы мы смотрелись красиво! – уперлась Джой.

Конни представила себе пухленькую Джой в модных пышных юбках. Мешок с картошкой! Она прикусила губу, чтобы не засмеяться.

– Нет, мы наденем все черное и клетчатые брюки, укороченные, как у Одри Хэпберн, а вокруг шей намотаем шарфики, – мечтательно добавила Роза, чье воображение уже вовсю рисовало игру на ударных. – А волосы завяжем в хвост на макушке, и пожирнее подведем черным карандашом глаза и накрасим ресницы.

– Мамочка говорит, мы еще слишком малы, чтобы красить глаза, – опять встряла Джой.

Конни и Роза зыркнули на нее.

– Мамочка то, мамочка сё… Мы почти подростки, а не детки. И делаем, что хотим. Я не собираюсь одеваться как Ширли Темпл, – заявила Роза.

– Ох, да замолчите вы обе! Давайте лучше выберем песню, разучим ее, посмотрим, как у нас получается танцевать и двигаться. Сцена обязывает! И не говорите ничего Невиллу! Он просто рассвирепеет, если узнает, что кто-то посмел его обойти.

– А он такой красивый… – напомнила Джой.

– Мама говорит, он как большое мягкое одеяло, – отозвалась Роза.

– В каком смысле? – хором переспросили Конни и Джой.

– Ну, мамочкин сынок… Мама же кругом водит его за ручку, ничего ему не позволяет.

– Да ну, он отличный парень! – бросилась защищать Невилла Джой.

– В маленьких дозах, – хмыкнула Роза.

– Ладно, хватит вам чесать языками. Давайте лучше начнем репетировать. Должно быть весело.

И вот вскоре они летели из школы домой, ибо прежде чем переодеваться в клетчатые бриджи и скрываться в сарае для репетиций, требовалось еще кое-что. Накрывшись одеялом, Конни ночью слушала радио «Люксембург», пытаясь выбрать мелодию – хорошую, что-нибудь на фольклорный мотив, но чтобы подходило к их девчоночьим голосам.

– Может, «Последний поезд в Сан-Фернандо»? Можно играть на расческе с бумагой, дуть в свисток и бить в бубен. И в ней очень подходящий ритм, как думаете?

Они репетировали уже несколько недель, прежде чем Невилл заметил вдруг, что они давненько не появлялись в клубе.

– Куда это вы пропали?

– Мы заняты кое-чем с Розой, а она не может ходить в наш клуб, потому что она католичка.

– Так у них полно собственных клубов, не обязательно ломиться в наши. Ну и чем же вы таким заняты, что даже перестали слушать «Рейлродеров»?

– Ничем, – улыбнулась Конни и заметила, что Невилл скривил рот, точно как его мама, когда той возражали.

– Не беспокойся, мне-то ты можешь сказать, – усмехнулся он, ожидая, что Конни сейчас выложит ему все. – У тебя наконец появился парень?

– Да ну тебя, отстань, я просто занята.

– Ну, как знаешь, – надулся он. – Не забудь только, через неделю в молодежном клубе конкурс скиффл-групп. Мы исполняем «Грузовой поезд».

– Без меня. Там слишком быстрая мелодия, – ответила Конни.

– Ну и что? Когда это твой кузен пасовал перед трудностями?

– Удачи! – помахала она ему рукой, мило улыбнувшись. Что ж, теперь им тоже есть к чему стремиться. Может быть, даже к победе.

* * *

Вечером в день конкурса девочки потихоньку пробрались в клуб «Дрилл-холл» и уселись в уголке так, чтобы их не было видно. Они накрасились для выступления – густо намазали тушью ресницы, помадой – губы, подвели глаза. Волосы забрали в хвосты, перевязав их золотисто-черными лентами из шелковых обрезков тети Сью. У знакомых одолжили длинные бесформенные свитера, а снизу натянули черные балетные лосины и балетные тапочки. Получилось почти как у Жюльетт Греко [9] .

Девочкам удалось выпросить по знакомым разных штучек для инструментов, и теперь они могли считаться настоящей скиффл-группой. Правда, гитары у них по-прежнему не было. Зато была Роза – солисткой, и Джой, барабанившая позади.

– Какой у вас номер? – громко прокричал им организатор конкурса. – В моем списке два Уинстэнли! «Рейлродеры» – это вы?

– Нет, – вспыхнула Конни. За репетициями они совершенно забыли придумать себе название!

– Ну так как же вы называетесь? Скорей, скорей! Не ждать же мне тут весь день…

– Мы «Шелковинки»! – ответила Джой, вопросительно взглянув на подружек и кивнув на шарфики.

– Ну и хорошо, – улыбнулась Конни. Название ей понравилось. Так звонко скатывается с языка!

– Ваш номер двадцатый… Боже, помоги бедным судьям. Сколько же дребедени нам предстоит выслушать. Правила конкурса вот здесь: никакой брани, никаких непристойностей, на сцене не курить – иначе вылетите из программы. Зевнете свой выход – тоже вылетите, так что не вздумайте выбегать за пивом.

Невилл – челка уложена, как у Тони Кёртиса [10] , черная рубашка отглажена – наконец их заметил и поспешил к ним через весь зал.

– А вы каким ветром? Пришли нас поддержать? Что это вы так вырядились? – удивился он, разглядывая их костюмы.

– Ты же участвуешь в конкурсе. А ты не единственный Уинстэнли, который умеет петь! – ответила Конни с некоторой бравадой, чувствовала же она себя гораздо менее уверенно.

– Ах, темные вы лошадки! И всё за моей спиной!.. Пришли овечки на заклание, – рассмеялся он. – Скиффл – это для мальчишек! Ну и что же вы собираетесь исполнять?

– Подожди, сам все увидишь, – Роза метнула в его сторону взгляд из-под чернющих ресниц.

– Да уж, один ваш наряд чего стоит! Произведет настоящий фурор. Эти ваши черные ножки… Впрочем, Джой смотрится немного стройнее, очень разумный выбор. – Он смерил каждую взглядом, хитренько улыбаясь. – Ну, тогда уж ни пуха вам ни пера, что ли?

– К черту, – буркнула Роза.

Невилл помолчал и добавил:

– Это я уже слышал. В любом случае, победа, считай, наша. По крайней мере, насколько я могу судить по тому, что видел здесь. И не думаю, что соловушки Уинстэнли смогут перекричать мои маракасы.

– Да ты подожди и увидишь! – дружно ответили ему все три.

Конни сидела на полу в каморке за сценой, ожидая их выхода, и, чувствуя себя преглупо, пыталась сохранять спокойствие. В конце концов, это была ее идея. А вдруг они от волнения помрут на сцене и выставят себя полными дурами? И Невилл до конца жизни будет дразнить их. Лицо ее посерело под макияжем. «Ой, мамочки, мне надо еще раз в туалет…»

Их успокоила Роза.

– Ну что вы скисли? Это совершенно то же самое, что выступать с «Крошками-милашками» мисс Липтрот! Да вы вспомните, где только мы не выступали – и на сцене, и в холоднющих церковных холлах, и на досках поверх скамеек! Помните, как эти доски прыгали под ногами? Но мы всегда улыбались и выполняли свою работу. Смотрите поверх голов, не вглядывайтесь в лица! Мы будем неотразимы.

Они стояли сбоку за сценой, когда ведущий объявил их номер.

– А теперь поприветствуем «Шелковинок»! Храбрые девчушки пришли посоперничать с парнями! Роза, Конни и Джой Уинстэнли!

У них была минута, чтобы настроить микрофоны под свой рост, переставить на сцене что-то вроде декораций, и все, о чем Конни могла думать в этот момент, было то, насколько высоко они могут приподнимать свитера, показывая ножки. Роза права: это такое же обычное выступление, как и все предыдущие. Повернись, улыбнись, глубоко вдохни и держись так, словно ты здесь родилась.

Конни тряхнула бубном, Джой начала отбивать ритм по самодельному барабану и дуть в свисток, а Роза запела, дав волю голосу… К большому их удивлению, в конце их ждали не просто жиденькие хлопки. Поклонившись, ошарашенные, они поспешили со сцены с одной только мыслью: все позади. Они бессмысленно щебетали между собой, не сознавая, что аплодисменты все продолжаются…

– Вернитесь на сцену и спойте еще… Бегом! – прокричал им Невилл из-за кулис.

– Но нам больше нечего спеть! – крикнула в ответ Конни.

– Неважно, возвращайтесь и дайте репризу!

– Как это?

– Сыграйте последние несколько тактов, спойте припев и наслаждайтесь успехом!

И они вернулись, улыбаясь и с перепугу запинаясь о провода на полу. Неужели «Последний поезд в Сан-Фернандо» станет для «Шелковинок» первым поездом к славе?

Печально, но этого не случилось. «Шелковинки» получили поощрительный приз, но не вошли в шестерку лучших. Как, впрочем, и «Рейлродеры». Зато Невилл увидел сестер в новом свете.

– Вам надо только немного отшлифовать детали – добавить инструментов, расширить репертуар, побольше шика и самоуверенности. Но вы отлично смотритесь! – сказал он громко и потом шепнул Конни: – Вот только Джой полновата, портит все впечатление.

– Она не виновата, – ответила Конни.

– Зато виновата тетя Сью, которая кормит ее жареной картошкой и пудингами. А она могла бы быть просто красавицей.

– Замолчи, ни слова больше. Она очень переживает из-за своей полноты, – предостерегла его Конни, убедившись, что Джой не слышит их разговора.

– Я даже думаю, вы можете попробовать собрать смешанную группу – мальчики и девочки. Мальчики вели бы ударные и басы. Хотя мне нравится название: гладкий, как шелк… Дай-ка я еще подумаю на эту тему.

И так вышло, что после выступления Невилл принялся их опекать, словно это он их придумал. Представил ребятам из своей группы – Барри, Стэну и Роджеру. Прыщеватые приятели дружно носили фланелевые рубашки и к идее объединиться с девчонками отнеслись без энтузиазма. И после нескольких унылых репетиций, когда все сидели вокруг Невилла, а тот вещал, члены его группы переметнулись к другому предводителю, оставив его в одиночестве.

– Ну и ладно, вы гораздо лучше их. Я попробую организовать для вас концерты, – улыбнулся он.

И вскоре «Шелковинки» уже катались по всей округе, получая в награду чипсы и лимонад. У Невилла каким-то образом получилось всё запустить. Он назвался их менеджером – на том основании, что более свободно, чем они, мог пользоваться домашним телефоном. Как-то они даже выступили в своем прежнем клубе, правда, его директор не одобрял дьявольской музыки, поэтому они исполнили мелодию «Майкл, направляй лодку к берегу» в духе негритянского спиричуэла, а Роза отдельно исполнила потом вариацию на тему «Я верю», популярного тогда хита, чуть ли не гимна.

Зал был битком набит – они пригласили всех друзей и родных. Пришла и тетя Айви под ручку с дядей Леви, в своем меховом боа смотревшаяся словно Ширли Бэсси [11] . Невилл смутился.

– Мама, это всего лишь концерт в молодежном клубе, а не премьера в лондонском «Палладиуме».

– Дорогой, для тебя это начало великой карьеры. Только сначала я помогу тебе избавиться от той пампушки в заднем ряду, она все портит, – ответила ему Айви так громко, что ее услышали все, включая Джой.

Конни увидела, как та тут же съежилась, и шепнула ей:

– Не обращай внимания, она просто завидует. Мы молоды, а она уже потеряла и лицо, и фигуру.

– Но это правда! Посмотри на меня – я жирная и в самом деле выгляжу ужасно, – рыдала Джой, и круглые слезы катились по ее круглым щекам.

– Ты скоро это перерастешь, это щенячья полнота… Да и какая, собственно, разница? Ты играешь на ударных лучше, чем все, кого я знаю. Ты одна из нас, ты часть нашей команды.

Чем же еще Конни могла утешить сестру… И почему только Айви вечно портит им всю радость? Почему она так их ненавидит?

В классе на верхнем этаже муниципальной средней школы Мур-бэнк было окно, из которого открывался вид на центр города – черепичные крыши, трубы, шпиль монастыря Пресвятой Богородицы, железнодорожные ангары, чуть подальше – огромная труба текстильной фабрики Стэндарда и литейный завод Магеллана. В просвете между крышами и трубами Джой могла разглядеть башенки на школе Конни – школа стояла у подножия холма, сразу за которым, насколько хватало глаз, тянулись болота. Сейчас у них заканчивается второй урок по искусству. Джой знала расписание Конни лучше, чем свое собственное.

Иногда она пробиралась в этот класс, чтобы просто взглянуть на башенки и словно глотнуть воздуха из мира Конни: он нравился ей гораздо больше – ее собственная обшарпанная школа была втиснута посреди города и зажата другими такими же домами; когда-то красный, теперь ее кирпич почернел от сажи.

Сейчас у Джой по расписанию заканчивается химия. Синий хлопчатобумажный лабораторный халат едва сходится на пухлом животике. Они проводили эксперименты по смешиванию веществ над горелкой Бунзена, а мистер Копек нудно бубнил что-то о правилах безопасности и о вреде рассеянности. Джой ненавидела свою фигуру. Когда они переодевались на физкультуру, было видно, что она самая толстая в классе. Мало того, приходилось влезать в голубое облегающее трико, которое подчеркивало каждую лишнюю складочку.

Большинство девочек были худенькими, с плоской грудью, а у Джой грудь колыхалась при каждом движении. А еще кожа у нее была чуть темнее, чем у всех, а волосы – чуть чернее. Но хуже всего – эти ежемесячные мучения.

– Тебе грудь не мешает, когда бежишь вниз по лестнице? – спросила она однажды Конни.

Та сначала не поняла вопроса, а потом рассмеялась:

– Да на мою грудь второй раз никто и не обернется. Мне приходится напихивать в лифчик носки, – созналась она. – Радуйся, что у тебя есть фигура!

Но Джой это не убедило.

Она не простила Айви за те жестокие слова и то и дело бичевала себя ими, повторяя их снова и снова. Она жирный толстый пончик, все это видят. Одна радость, что сегодня пятница, и они сейчас пойдут к Сантини встретиться с Розой и сочинять костюмы для следующего выступления «Шелковинок».

Глядя на себя в зеркало, Джой всегда видела только пухлый живот и пышную грудь. Конни такая тоненькая и высокая, а Роза поджарая и гибкая, как проволока. Рядом с ними Джой чувствовала себя куском сала. Мама любила от души наготовить еды для постояльцев, а Джой должна была доедать то, что оставалось несъеденным, даже если она не была голодна.

– Давай-давай, ешь, ты же растешь! И чтобы тарелка была чистой. Подумай о несчастных голодных сиротах в Китае!

Не было никакой возможности отвертеться от еды. Раз в месяц после концерта они отправлялись к тете Марии на спагетти и мороженое, а мистер Мильбурн, их новый жилец, занявший комнату доктора Фридмана, когда тот отправился учиться за границу, по доброте своей привозил для Джой коробки конфет из всех деловых поездок за неделю: коробки сливочных помадок с открыткой «Подарок из Файли», или «Подарок из Саутпорта», или «Подарок из Уайтхейвена». У него был маленький «Моррис», и он часто подвозил Джой в город. На заднем сиденье высились упаковки с лекарствами и лечебным инвентарем – какие-то корсеты с трубочками, завязочками и бульбочками на концах, из портфеля, извиваясь, словно змеи, топорщились жгуты. Спереди было так тесно, что во время езды они то и дело сшибались коленками.

– Фу, просто мурашки бегут, – со смешком призналась она однажды Конни. – Я же не его «прекрасная принцесса»!

Вот бы уже можно было расходиться по домам… Химическую лабораторию и другие классы на верхнем этаже от спортзала и физической лаборатории в подвале отделяло пять этажей. Еще была столовая в пристройке и игровые площадки на улице, отдельно для мальчиков и для девочек. Здесь всё совсем не так, как у Конни в школе, здесь есть мальчики: старательные, прыщавые, с вечно потными подмышками, мокнущими от нейлоновых рубашек.

Вот Роза – та была вся в мечтах о мальчиках из католического колледжа – сердцеедах по имени Джулиан, Крис, Ховард и особенно Пол Джервис, который разгуливал с таким видом, словно он Джеймс Дин [12] , вдруг оказавшийся на автобусной остановке.

А Мур-бэнк щегольнуть было нечем. Никаких красавчиков, просто толпа мальчишек, отпускающих шуточки в адрес девчоночьих фигур. Эрик, Брайан и Том, видящие в девочках только дурочек.

На прошлой неделе она случайно столкнулась в автобусе с одноклассником, Грэмом Бестом, и он обозвал ее «жирной узкоглазой индуской».

Вот бы она была как ее мама – стройная, хрупкая, с крошечными ногами. Но нет, Джой пошла в Уинстэнли, такая же пышная и медлительная. Все зовут ее – кровь с молоком. Как она ненавидит это выражение!

– Кровь с молоком значит, что я жирная, а не хорошенькая. Ну почему я не могу быть как все? – вздыхала она. – Такой же высокой, худенькой и умной.

Вот бы она любила спорт, как Конни. Спортивные площадки школы Мур-бэнк были в нескольких милях от города, так что школьные команды всегда безнадежно проигрывали всё, что можно было проиграть в крикете, теннисе и футболе. Джой намеренно опаздывала на автобус, и так ей удавалось прогуливать хоккей. Она ненавидела физические упражнения. Правда, латина и джайв ей нравились, но никто никогда не звал ее потренироваться на площадке в паре.

Только на прошлой неделе она совершила ошибку и пожаловалась за завтраком мистеру Мильбурну, пока тот ел хлопья и тосты. Он был вегетарианцем, и одной из ее субботних обязанностей было сходить на рынок и купить ореховых котлет в травяной лавочке дяди Леви, где за прилавком иногда помогал Невилл.

Мистер Мильбурн вызвался поучить ее вальсу и квикстепу. Они занимались под граммофон в гостиной. Но было это не слишком-то весело – он так крепко прижимал ее к себе, что Джой едва могла дышать, от него пахло табаком, и он наступал ей на ноги. И никакого чувства ритма у него не было.

– Если бы я хоть что-то умела делать хорошо! – терзалась Джой. – Ну что за радость быть посредственностью и в школе, и на танцах, и в хоре… Меня не взяли даже к хористам, которые будут выступать с лучшими песнями на выпускном концерте.

Роза снова выступала в пантомиме в Королевском театре – уже в качестве солистки в группе девочек, сопровождавших хор. Розе всё давалось без труда; даже ее кудри сами укладывались красиво, без возни с ленточками. Миниатюрная, с яркими темными глазами, она была полна энергии. Она часами могла говорить о своих репетициях, о том, как хористки ходили в гостиницу, где остановился Джонни со своими «Жирафами» – восходящая звезда рока. Она разжилась автографами, которые можно было выменивать в школе, а с помощью мисс Липтрот – та в свое время тоже училась в школе Пресвятой Богородицы и переговорила со старшей учительницей, сестрой Ассамптой, – смогла договориться об освобождении от уроков, чтобы иногда подменять мисс Липтрот на занятиях балетом с детками.

Роза всегда получала то, что хотела, а теперь вовсю увлеклась мальчиками. Но как же это скучно-то – поджидать на автобусной остановке и будто случайно болтаться поблизости, лишь бы подцепить нужного. Но Роза была совершенно бесстыдна.

А Конни не нравилось, когда Джой прибивалась к ее школьным друзьям. Поэтому вместе они собирались только по выходным на репетициях, Невилл нещадно гонял их. Иногда она так ждала выходных, что ей хотелось, чтобы недели до них просто не было.

– Люблю четверг! – сказала она, когда они с Конни встретились на остановке. – Днем, после урока физкультуры, уже можно думать про пятницу и нашу встречу у Сантини.

Конни недоуменно посмотрела на нее, словно Джой заговорила по-испански.

Неудивительно, что она поглощает батончики «Марс» и шоколадки, жалела она себя. Сидя у окна в автобусе, набив рот ирисками, она мечтала о Голливуде, о том, чтобы стать как маленькие Мэнди Мюллер или Диана Дэй [13] .

– Я могла бы сыграть, как Франс Нуан в роли Лиат в «Юге Тихого океана», была бы такой же трагической, загадочной и прекрасной, – горестно вздыхала она вполголоса.

Эту картину они видели уже пять раз, и каждый раз Джой плакала, воображая себя в объятьях Джона Керра, красавчика американца, которому пришлось выбирать между любовью и долгом.

Джой зачитывалась сладостными историями о любви в серии «Миллз энд бун», выходивших под красной обложкой, которые брала в библиотеке. Романы Энид Блайтон стали скучны ей, ее теперь интересовали более взрослые вещи. А эти книги стояли в отделе литературы для взрослых, и Джой брала их тайком по маминому читательскому билету и читала в своей комнате, с фонариком под одеялом. Книги уносили ее в мечты о прекрасных мужчинах, готовых на руках нести ее к счастью и замужеству. Да только кому же взбредет в голову громоздить ее на лошадь, если она весит целых десять стоунов? [14]

Конни всегда смеялась над ее тягой к такому чтиву, называя эти романчики слюнявыми.

– Тебе-то, Конни, хорошо смеяться, – потихоньку вздыхала Джой, глядя на себя в зеркало, когда оставалась одна. – А ты посмотри на меня. Кому захочется жениться на мне? Я просто уродка! – И она с отвращением кидала в зеркало шелковый шарф.

– Увидимся завтра на репетиции… – Они сидели после школы у Сантини, попивая молочный коктейль через трубочки, кофе и поедая мороженое.

– Ой, прости, – пробормотала Конни, отхлебывая с капучино пенку. – Не успела тебе сказать! Меня взяли во вторую команду по лакроссу [15] . Матч будет за городом, а потом мы с девчонками собирались в кино.

– А, ну тогда я потом к вам подойду, – улыбнулась Джой, стараясь скрыть разочарование.

– Ты извини, мы еще не точно все решили. Может быть, поедем в Болтон, – быстро ответила Конни. – Давай в другой раз?

Конни поступает нехорошо, она хочет быть только со своими одноклассницами. А те не хотят видеть кого-то из школы Мур-бэнк, подумала Джой и спрятала лицо за стаканом с лимонадом, прежде чем нашла в себе силы повернуться к Розе.

– А ты что делаешь завтра?

– Что?.. – переспросила Роза, словно возвращаясь откуда-то издалека. – А-а… У меня дополнительные занятия для промежуточного экзамена. Если сдам его хорошо, то смогу стать ассистентом преподавателя в нашей танцевальной студии. Вряд ли у меня останутся силы на что-то еще, кроме сна.

– Давай я просто посижу с тобой, – предложила Джой. Все ее надежды на уик-энд стремительно таяли, словно мороженое.

– Спасибо тебе, но с малышами у нас просто сумасшедший дом, а у меня еще гора домашней работы, мне же приходится нагонять… Да-да, даже мне приходится иногда учить уроки! Так мы договорились с директрисой, – ответила Роза, стараясь смягчить отказ.

Вот и придется развлекаться самой. Снова бесконечная суббота. Мама обычно просит ее помочь поменять постельное белье. И снова в магазин, это ее обязанность, за которую она получает карманные деньги. Что ж, всю эту скукотищу придется заедать конфетами. По телевизору только местный матч второй лиги. И тетю Ли нельзя беспокоить, у нее, шепнула мама, скоро будет ребенок. Можно отправиться к бабуле Эсме, это скрасит несколько часов. Все это, конечно, нельзя назвать развлечением, но всё же лучше так, чем просто сидеть в четырех стенах.

И вот в пятницу вечером она ждет автобус. Как обычно, синий габардиновый плащ, фетровая шляпа. Домой вернется, как всегда, к рыбному пирогу. А чувствует себя куском сала.

Она уже настроилась ехать домой в одиночестве, как вдруг рядом образовался Невилл собственной персоной, в ярком черно-белом полосатом джемпере и кепке напоминающий дежурный фонарь возле пешеходного перехода [16] . В школе его ланкаширский акцент быстро исчезал, сменяясь речью пилота из «Пути к звездам» [17] .

– Вот это удача! Как дела? – Он плюхнулся на сиденье. Голос его еще не начал ломаться и был высоковат, зато ноги вытянулись, словно побеги ревеня. Не дожидаясь ответа, он с ходу принялся рассуждать о том, что «Шелковинкам» хорошо бы попасть на какой-то там конкурс талантов, который будет проводиться около Бэри, а потом перешел к своей роли в школьном спектакле.

Они ставили Шекспира – «Как вам это понравится», но играли одни мальчики. Ему досталась Розалинда.

– А я единственный, у кого голос не начал ломаться, – смеялся он. – Зато у меня самые красивые костюмы. А ты что делаешь на выходных? Так серо и пасмурно всё! Надеюсь, твои планы веселее моих?

Несмотря на всю его болтовню и подшучивание, что-то в его словах заставило Джой предположить, что он чувствует себя немного не в своей тарелке среди юных джентльменов из своей школы. Она-то знала – мальчики бывают не менее жестокими, чем девочки.

– Что ты делаешь завтра? – спросила Джой.

– Помогаю в лавке, а потом ничего, только уроки. Ненавижу учить уроки!

– Так ты не играешь в футбольной команде?

– Я-то? Да у меня обе ноги левые! К тому же у нас не футбол, а регби. Я совершенно безнадежен.

Понятно, нечему удивляться, кивнула она про себя.

– Я такая же, – сказала Джой, с улыбкой разглядывая его голубые глаза и веснушки. – Слишком медленная и слишком толстая.

Невилл оглядел ее снизу вверх.

– Ну, ты несколько полновата для восточного типа, но это всегда можно поправить, – ответил он, глядя в запотевшее окно.

– Как… поправить? – не поняла Джой.

– Сядь на диету. Ешь не так много, откажись от чего-то, вот и похудеешь. Я читал об этом в «Вуманз оун». Банановая диета, например. Творит чудеса, но нужно строго ее придерживаться две недели.

– Терпеть не могу бананы. Яблоки не подойдут? – спросила Джой уже с любопытством.

– Не думаю. Бананы или ничего, – ответил Невилл. – Может, пойдем завтра вместе по магазинам? Купим на рынке бананов…

– Да ты мне просто руки выворачиваешь! А еще мы можем поесть рыбы с картошкой и сходить в кино, если хочешь, – просияв, продолжила за него Джой.

– А диета? – Он слегка ущипнул ее за руку. – На рынке ты сможешь взвеситься. Уж те весы точно тебя выдержат, – рассмеялся он.

– Не будь таким грубым. Если я сяду на эту диету, ты, пожалуйста, не говори никому. У меня не очень-то получается с новыми делами, – добавила Джой, начиная ощущать, что перед нею открываются неизведанные возможности. Гулять по городу с Невиллом – это гораздо лучше, чем ничего, к тому же он тоже любил разглядывать витрины. Он был в курсе всех модных новинок и мог многое рассказать. Голодать, питаясь одними бананами, впрочем, казалось ей менее привлекательным.

– А ты слышала о банановой диете? – спросила она Конни в ту же пятницу ближе к ночи.

– Нет. Диеты – это для больных. Наверное, какое-то очередное сумасшедствие из Америки. А что?

– Невилл спрашивал, – солгала Джой, чувствуя, что не стоит болтать лишнего.

– Бананы – это просто идеальная пища, – сказал мистер Мильбурн, как обычно, слушавший их разговор. – Наши войска в джунглях выживали благодаря им. Надеюсь, ты не собираешься сесть на диету? Ты хороша такая, какая есть.

– Что это Невилл вдруг диетами заинтересовался? – удивилась мама.

– Да просто так. Мы собираемся завтра по магазинам, а потом в кино на «Семь невест семи братьев». А у Конни матч и свои планы, да?

– Возвращайся не поздно. Айви не понравится, что ты разгуливаешь с ее драгоценным сыночком. Она не отпускает его от своей юбки. Совсем испортят его этой частной школой, начнет воображать. – Видеть маму такой раздраженной было непривычно.

– С Невиллом все в порядке, – вступилась за него Джой.

Мистер Мильбурн со звоном бросил на стол две полкроны.

– Ступай развлекайся, прекрасная принцесса из далекой восточной страны, царственный лотос. Молодость у нас одна, – подмигнул он маме, когда та взяла его тарелку, чтобы отнести в мойку.

– Довольно, мистер Мильбурн, – коротко посмеялась она в ответ, – наша бабушка, Ма Ну, была бирманкой, но ее отец англичанин. И ты британская девочка, Джой, а не восточная, – обернулась она к дочери.

– Британские мужчины питают слабость к восточным девушкам, их яркие улыбки и цветы в волосах так и манят. После войны они оказали им в Рангуне [18] очень теплый прием, – не унимался мистер Мильбурн, поддразнивая маму, и на секунду Джой показалось, что сейчас та треснет его тарелкой.

Жаль, что она не похожа на маму, в который раз пожалела Джой. Жирная, коротконогая, неуклюжая…

Может, банановая диета и в самом деле поможет? До чего же здорово представлять, что она станет не такой толстой, а обычной, ничем не будет выделяться среди других девочек, никто не будет ее дразнить. Всё! Решено! Она полюбит бананы, даже если от них ее будет тошнить…

* * *

К удивлению Джой, банановая диета пошла гораздо легче, чем она опасалась: надо только закрыть глаза и быстро глотать, прежде чем тошнота подступит к горлу. Для начала она встала гораздо позже, и у нее уже не осталось времени на приготовленный мамой завтрак. Взяла с собой пару диетических булочек и отщипывала от них по кусочку, когда становилось невмоготу, но старалась все же есть фрукты. На перемене она съела еще один банан, а вместо школьного обеда вышла прогуляться, чтобы как-то скоротать время. Когда уроки закончились, у нее немного кружилась голова, так что она решила пойти домой пешком и подышать свежим воздухом. На ужин она не стала есть пудинг, и никто не приставал к ней c расспросами, когда она отправилась спать пораньше, прихватив с собой бутылку с горячей водой, намереваясь почитать в постели и отвлечься от мыслей о еде.

Первые дни были самыми трудными, но совершенно неожиданно для себя она обнаружила, что наконец у нее хоть что-то получается. Отказываясь от заманчивой еды, она всякий раз ощущала себя победительницей. Джой твердо решила добиться своего и чувствовала себя прекрасно, лишь иногда тяготясь пустотой в желудке и несвежим дыханием.

На следующих выходных, когда все они собрались у музыкального автомата в салоне Сантини, ко всеобщему удивлению, она отказалась от мороженого и, сославшись на тошноту, пила только пустую газировку.

Никто ни о чем не догадывался, но ей все труднее становилось уворачиваться от еды, приходилось проявлять все больше изобретательности. Ела она очень медленно, гоняя еду по тарелке, зато много разговаривала при этом, и никто не замечал, как мало она в итоге съедала, но ей все равно приходилось быстро спроваживать остатки в мусорное ведро, пока мама ничего не заметила. А Джой терпеть не могла что-либо выбрасывать. В пятницу днем она могла только и думать, что завтра сможет взвеситься, поэтому старалась вообще почти ничего не есть.

В субботу утром она отправилась в город и встала на весы на рынке около лавки с травами.

Девять стоунов! [19] Усилия не напрасны! Бюст уменьшается на глазах, а клетчатые штаны уже немного болтаются.

После двух часов танцев и прогулки домой пешком она позволяла себе молочно-банановый коктейль. Иногда в школе она чувствовала некоторую слабость, однако ее спортивная форма доказывала, что фигура меняется. Все вокруг начали восхищаться ее упорством. После уроков девочки то и дело расспрашивали ее о банановой диете. Ей пришлось держаться так, словно она все о ней знает.

Конни пару раз оглядела ее с недоумением:

– Ты не заболела? Выглядишь как-то непривычно, – сказала она, потягивая капучино и глядя, как Джой крошечными глотками пьет черный кофе.

– Нет, мне еще далеко, – ответила она и мысленно добавила: «До того, как я стану такой, как ты».

Если за неделю ей удавалось сбросить достаточно, она вознаграждала себя у Сантини чашкой кофе с молоком, но без сахара. Правда, и от него голова начинала кружиться. Джой теперь владела собой, и ограничивать себя в еде ей было всё легче и легче. Если накатывал голод, она просто шагала быстрее, пока он не проходил. Она добралась уже до восьми стоунов [20] , и дальше дело пошло медленнее, поэтому она добавила нагрузку, больше занимаясь танцами и гуляя в горку. На всё это уходило очень много времени.

Когда она стала весить семь стоунов [21] , скрывать проявившуюся худощавость стало уже невозможно, и на деньги, сэкономленные от школьных обедов и проезда на автобусе, Джой купила шерсти и принялась вечерами вязать себе бесформенный свитер. А самым лучшим было то, что у нее прекратились месячные. Она поделилась радостью с Конни, и та так ей позавидовала, что тоже села было на банановую диету, но продержалась всего два дня. Джой была на седьмом небе. Вот наконец что-то, что ей удалось лучше, чем сестричке!

Мистер Мильбурн пристально разглядывал ее. Грудь у нее пропала, так что тут ему больше не на что пялиться. Она пряталась за свитерами, а на лице у нее появились светлые волоски, это раздражало. Она все время чувствовала усталость, и на занятиях танцами ее постоянно подгоняли, чтобы она не отставала от музыки.

Мама начала нависать над ней за едой, контролируя каждый кусочек, в результате Джой пришлось начать втихаря сбрасывать еду к себе на колени или напихивать за щеки, а потом выплевывать в туалете.

Конни однажды заметила ее обеденные манипуляции и спросила:

– Зачем ты это делаешь?

– Не твое дело, – огрызнулась Джой, удивившись, как разозлило ее то, что кто-то за ней подглядывал. Ей ужасно хотелось есть, но еще больше она боялась, что каждая лишняя ложка снова осядет на ней жиром и она опять станет толстой.

Когда она стала весить шесть стоунов [22] , все уже не сводили с нее глаз, но не решались что-либо сказать. Тетя Анна и мама беспокоились, а Конни злилась, что Джой так провела ее.

– Если ты не будешь ничего есть, ты заболеешь, – предостерегала мама. – А люди подумают, что мы не можем позволить себе хорошо питаться. Сделай мне приятное, возьми вот картофелинку. Милая, ну пожалуйста, всего одну!

Джой вздохнула и кинула себе на тарелку самую маленькую, но когда мама ушла ответить на телефонный звонок, тут же спихнула ее в карман.

– Вот, съела, – делая вид, что глотает, улыбнулась она маме, когда та вернулась. – Я все съела и теперь совсем не голодная.

Роза продолжала подсовывать ей конфеты прямо в руку, и каждая теперь была битвой с собой, но Джой не собиралась сдаваться. Впервые в жизни она оказалась самой сильной и самой стойкой среди «Шелковинок». И пусть каждое утро она просыпается от голода, она твердо решила выиграть эту битву, и будь что будет. Но обеспокоенные переглядывания вокруг нее сгущались. Окружающие задумали заставить ее снова есть нормально, и это так напугало ее, что ей захотелось сбежать из дому.

В зеркале теперь отражались только низко посаженные бедра и животик, над которыми выпирали ребра. Конни сказала, что она похожа на голодающих детей Китая вроде тех, что они видели на открытках, и умоляла ее перестать относиться к себе так беспечно.

Возможно, Джой продолжала бы так еще долго, усыхая и усыхая, но однажды утром в танцклассе комната вдруг поплыла у нее перед глазами, и она грохнулась на пол, прямо на спину.

– Ты зашла слишком далеко, Джой Уинстэнли, – сказала мисс Липтрот, склоняясь над ней. – Мне не нужны тут скелеты, громыхающие костями при каждом движении. Вставай, я сию же минуту отвезу тебя домой. И что только думает твоя мать, как она дала тебе довести себя до такого состояния? Тебе срочно надо к доктору, иначе будет слишком поздно!

Сил на сопротивление у Джой не было.

– Не представляю, где были глаза Сьюзан! Как она могла допустить такое?! Бедная Джой… – восклицала Эсма с высоты своего возраста и безоговорочного авторитета.

Они пили уже третий чайник чая, разобрав весь мир по косточкам, а Джой спала у нее в гостевой спальне. Все были в панике, в тишину и спокойствие чинного уклада ее дома вдруг ворвалась эта неожиданность.

– Не нападай на нее, – попросила Анна. – Мы не хотим, чтобы она это слышала. Девочки в таком возрасте очень упрямы. – И она посмотрела на Конни так, словно та была виновата в том, что Джой довела себя до такого истощения.

– Мне все равно, слышит она меня или нет. Любая нормальная бабушка скажет глупой внучке то же самое. Уморить себя голодом! Она же превратилась просто в мешок костей! Почему вы мне ничего не сказали раньше, пока все не зашло так далеко? – продолжала негодовать Эсма, запивая второй кекс крепким кофе и аккуратно стряхивая крошки с губ. – Сколько это продолжалось?

Все снова посмотрели на Конни, будто она знала что-то, чего не знали другие. Кто виноват, что эта несчастная девчушка извела себя так, что у нее едва хватило сил подняться по ступенькам на крыльцо, держась за мать? Кто виноват в том, что она стала похожа на узника лагеря смерти, что щеки ее ввалились, а глаза стали бесцветными и безжизненными? В какой-то момент Конни в самом деле показалось, что Джой умирает.

– Достаточно, чтобы ее организм успел ослабнуть, – со вздохом отвечала Анна. – Доктор Фридман говорит, анорексия – это крик о помощи. Мне кажется, она была очень несчастной, раз решилась на такое. Спасибо тебе, что приютила ее. Хороший отдых и свежий воздух пойдут ей на пользу.

Эсму не убедили ее слова.

– Ей нужен хороший собеседник, вот что ей нужно. До полусмерти перепугала и мать, и всех нас! Вот уж не затем мы растим детишек, чтобы они воротили нос от всего, что мы им предлагаем. Это ж надо додуматься! Запихивать обед за шкаф и в карманы пальто! Сейчас ей можно только бульон и ячменный отвар с лимоном. Как же она вернет себе нормальную форму?

Значит, ей теперь надо как-то управляться с этим скелетом? Все смотрят на нее, словно она больше всех знает. А как же бедняжка Лили? Ли, как она просит теперь ее называть – ей ведь снова предписан постельный режим! Она так надеется, что этого ребенка удастся сохранить. Нельзя огорчать ее этими ужасными новостями.

Хорошо, доктор Фридман все объяснил. Он неплохой парень, особенно для иностранца, немного похож на садового гнома, правда, но намерения у него добрые. Анорексия. Что это за хворь такая?

– Хорошо, хоть одна из вас вырастила разумную девочку, – и она кивнула в сторону Конни, которая сидела с таким видом, словно готова вжаться в ковер. – Говорят, у тебя хорошие оценки и по латыни, и по древнегреческому. Впрочем, с твоим-то происхождением это неудивительно.

– Но это вовсе не так просто, бабуля. У нас учатся девочки, которые никогда не готовят уроки, а успевают гораздо лучше меня, как бы я ни старалась. А можно мне теперь пойти побыть с Джой? – спросила она.

– Нет, доктор говорит, никаких посетителей. Как ты могла не сказать нам, что она в таком состоянии? Что за глупость! Кто сидит на диете в таком возрасте!

Вне себя от тревоги, Сьюзан квохтала над дочерью, пытаясь силком накормить ее, но все тщетно.

– Эсма, милая, я чего только не перепробовала, но она прогоняет меня. Что же я натворила такого, что она решила уморить себя голодом? Доктор говорит, ей теперь надо в больницу, чтобы восстановить силы… Мне так страшно…

Потому и вышло, что теперь ей, Эсме, предстоит уговорить глупую девочку снова начать есть нормально. Только как это сделать? А если не получится, той придется отправиться в психиатрическую лечебницу. В семье Уинстэнли это неслыханно!

– Этот Мильбурн привозит сюда Сьюзан каждый день на своем «Моррисе». Надеюсь, у нее хватит разума не втюриться в коммивояжера, – усмехнулась Эсма, обращаясь к Анне. – Они же все одинаковые, эти старые козлы: усики, напомаженный пробор, лоснящийся пиджак и в каждом городишке по бабе, которая утешит после долгой дороги.

Темы, отвлекающие от беды за соседней дверью, приносили Эсме облегчение.

– Не впадай в снобизм, мама, – отозвалась Анна, не клюнув на наживку. – Так любезно с его стороны, что он нам помогает! И я рада, что возвращается Якоб Фридман. Он придумает, как нам быть.

Сьюзан приезжала сюда каждый день, скорее в поисках утешения и поддержки, чем желая увидеть Джой в постели. Но вчера она была вся на нервах.

– Что со мной не так, Эсма? Я не могу достучаться до собственного ребенка! И я еще говорила ей подумать о голодающих детях в Китае и Африке! – простонала она. – Я же видела настоящий голод во время эвакуации в Бирме! Люди всеми силами старались спастись… Я знаю, в школе им рассказывали о концлагере возле деревни Бельзен… Я не понимаю, зачем она с нами так обошлась? Она теперь не сможет ходить в школу, не сможет учить уроки… Как же она сдаст экзамены?!

– Несколько недель, и она поправится! – взяв на себя смелость подобного утверждения, стала ее урезонивать Эсма. Даже ей было ясно, что пройдут многие месяцы, прежде чем Джой придет в себя.

– Ух и доберусь же я до этого Невилла… – добавила Сьюзан. – Забил ей голову этими бананами. Джой ненавидит бананы. Это все он виноват!

– Это несправедливо, – вмешалась Конни. – Он просто хотел помочь. Мы и не предполагали, что она дойдет до такого. Он пытался образумить ее, но она никого не слушала!

– Как же она могла?! – не унималась Сьюзан, продолжая рыдать.

– Мы так легко огорчаемся из-за детей… Помню, Тревис никак не хотел брать грудь, всё выплевывал. Я вся извелась тогда! И до сих пор корю себя… – совершила еще один отвлекающий маневр Эсма, вспомнив о своем малыше.

– Ты думаешь, она тоже умрет? Представь только, что подумают обо мне люди! Как же так я ничего не заметила, пока она совсем не лишилась сил?! – рыдала Сью.

– Сью, прекрати истерику, – приказала Анна. – Не сгущай краски. У девочки в голове что-то замкнуло. Она сама с собой это сделала! Никто ее не заставлял. Нам просто надо пройти это всё до конца.

– Но она пропустит школу! А я хочу, чтобы она поступила в колледж, как Конни. А не чтобы она бросила школу, как Роза! – не унималась Сью.

– Твои желания могут не совпадать с тем, что сейчас хочет она, – возразила Анна.

Эти двое могут еще долго так препираться, убеждая друг друга, что черное – это белое, подумала Эсма. А сейчас надо держаться вместе, не ссориться. Сьюзан трудолюбива и полна амбиций, так старается, чтобы бизнес шел в гору!.. Возможно, она надеется, что в один прекрасный день Джой станет такой же, как и она, но пока что Джой скорее напоминает рассыпавшуюся на полу мозаику.

Эсма вздохнула.

– Дети – это не твоя собственность, они даются тебе лишь на время. Они появляются у тебя, но потом идут своей дорогой, как они говорят. Посмотри, какими разными стали Леви и Фредди, ни капли не похожи на Редверса или на меня. Или взять Лили и этот ее вздор с путешествиями. А теперь она пытается сохранить ребенка, в свои-то тридцать с лишним! Разве я это понимаю? Ничуть. А ведь мы семья, родная кровь, так что должны принимать то, что приносит им радость.

Конни сидела с глуповатым видом и грызла ногти.

– Простите. Возможно, если бы я была добрее к Джой, она не пустилась бы в эту забаву с голоданием. Только это оказалось совсем не забавой. Она же не умрет?

– Не будем торопить события, – мягко вмешалась Анна c привычной для сиделки интонацией. – Пусть она начнет есть понемногу. У нас достаточно времени, еще успеем построить планы и придумать, что ей делать после выздоровления. Всей семьей мы уж как-нибудь сумеем ей помочь.

Эсма хотела сказать, что девочка должна понять: мир крутится не вокруг нее. Но чувствовала раздражение.

– Я не собираюсь ее баловать. Мы просто должны найти что-то, чтобы отвлечь ее от этой чепухи. Пусть остается в постели с книгами и пьет одну горячую воду, пока не надоест. Потом мы немного поговорим, посидим вместе, она потихоньку начнет вставать, но для этого ей придется принимать пищу. Я не позволю ей вить из меня веревки. Я дам вам знать, когда мне потребуется ваша помощь, но в первую очередь ей сейчас нужен отдых и время подумать о том, что она натворила. А вам надо думать только о том, что она идет на поправку. И так мы должны отвечать всем, кто будет о ней спрашивать, – завершила она сход, показывая, что всем пора по домам.

– Спасибо, Эсма. Ты добрая женщина. Для тебя уже припасено теплое местечко в раю, – прошептала Сьюзан, поднимаясь.

– Надеюсь, еще не припасено, – рассмеялась Эсма. – Я рассчитываю, что мой моторчик еще провезет меня милю-другую.

* * *

Через неделю, когда Конни и Роза заглянули к ней после школы, Эсма приготовила им какао и объявила, что дает на посещение больной полчаса, и ни минутой больше.

– Мы все не просто гости. Мы пробуждаем благоразумие. Она должна заслужить гостей. А для этого должна поесть еще чуть-чуть. Когда она наберется сил, вы сможете оставаться дольше, – прибавила она, поправляя подушки. – Я рада, что твои друзья стараются помочь тебе. Но и ты должна стараться. Если не будешь стараться, ты не поправишься, Джой.

Заскочил и Невилл, прихватив с собой проигрыватель, так что из комнаты вскоре понеслись рок-н-ролльные хиты Томми Стила [23] . Джой села в кровати и с явным интересом спросила, какие же песни вошли в хит-парад, но выглядела она по-прежнему пугающе: щеки ввалились, сама на себя не похожа. Вся досада Конни на нее улетучилась, и ей хотелось лишь, чтобы Джой скорее вернулась к нормальному состоянию.

В школе Мур-бэнк и на Дивижн-стрит они сказали всем, что у Джой осложнения после гриппа и нервное истощение, что, в общем, соответствовало действительности. Уинстэнли привыкли укрываться от стороннего любопытства и не вывешивали на улицу грязное белье. Так что, похоже, никто вокруг ни о чем не догадывался.

Доктор Гилкрайст поставил диагноз «нервная анорексия», и дети втроем сходили в библиотеку посмотреть в медицинском справочнике, что это такое. Прочитав, поняли, почему бабуля не хочет, чтобы слухи о болезни Джой вышли за пределы семьи.

Джой много спала, перечитывала старые детские книжки, а бабуля и тетя Ли, которая все еще придерживалась постельного режима, подбрасывали ей все новые и новые.

Крошечными глоточками, словно пьет яд, тянула Джой лечебные молочные коктейли и какао.

– Я сказал маме, что если Джой умрет, то виновата в этом будет только она сама. Просто ненавижу ее иногда! И зачем только я рассказал ей про эту дурацкую диету! Мне и в голову не пришло, что она так западет на нее. Так странно видеть ее тощей и больной, и чего ради? С этой худобой она больше похожа на раненое животное, а не на супермодель, – бубнил Невилл.

– Она поправится, – сказала Анна. – Желание жить сильнее всего, но вот какой вред она успела нанести своим внутренним органам, мы узнаем только со временем.

– Мы можем чем-то помочь ей? – спросила Конни; история затронула самые глубинные струны ее души.

– Придумай что-то, чего она будет ждать и хотеть, – предложила мама. – Например, ваша рок-группа. Что с ней?

– Да как-то стухло всё, – ответила Конни, глядя на Невилла. – Сначала экзамены, потом Джой заболела… Она здорово нас подгоняла. У нее отличное чувство ритма. Без нее у нас не склеится….

– Так скажи ей об этом! Дай ей соломинку, за которую она могла бы уцепиться! Запишитесь участвовать в разных концертах, заставьте ее снова петь!

Мама порой удивляла дочь светлыми идеями. Старшие, кажется, и в самом деле знают что-то полезное…

* * *

Поправлялась Джой медленно, но через неделю смогла одолеть уже тарелку картофельного пюре с маслом и полную кружку молока. В награду за это ее выпустили в гостиную посмотреть на весеннее солнышко, радостно освещавшее вылезшие в саду крокусы.

Следующим рубежом для Эсмы был суп, а сочинение на тему ингредиентов стало подлинным искусством: окорочок, кабачок, чечевица и перловка, травы, приправы и овощи. Бульон был таким густым, что ложка стояла. Аромат заставил бы согрешить постящегося монаха, одна лишь Джой, казалось, ничего не замечала.

Да, она была уверена, что голодна, но какая-то сила внутри ее не давала ей проглотить больше, чем несколько ложек. Эсме было очень трудно скрывать разочарование и раздражение, но ворчание не приносило никакой пользы. Организм Джой сопротивлялся, и об это разбивались все здравые доводы.

– Ну совсем чуть-чуть, прошу тебя! А потом попробуем выйти на свежий воздух, посмотрим первые цветы в нашем лесочке, – уговаривала внучку Эсма, зная, как любит Джой бродить по лесу. У нее уже не было сил думать, верно ли она действует. Но прогулка на свежем воздухе не повредила бы им обеим. Все старались быть терпеливыми, но она настояла на том, чтобы Сьюзан пока держалась подальше, позволив ей докопаться до причин этой истории. Молодежь делилась школьными новостями, рассказывала про танцы, но Джой жила словно в своем маленьком мирке. Да, возможно, прогулка придаст ей сил…

Должно быть, непросто одной растить девчушку. Ее-то муж, Редверс, столько помогал ей с детьми, и она благодарит Бога, что он был рядом, когда они потеряли маленького Тревиса. Сьюзан и Анна, конечно, поддерживают друг друга, но все равно то и дело ссорятся или ревниво сравнивают успехи девочек – каждая своей. Что ж, в их жизни и не могло сложиться иначе. Как жаль, что ни у той, ни у другой нет мужа. Но только не такого, как Гораций Мильбурн! Подозрительный он какой-то. Очень уж хрусткие стрелки у него на брюках и очень уж пышно он благоухает одеколоном.

За годы вдовства Эсма привыкла к своему одиночеству, когда вечером приходишь домой, закрываешь дверь – и понимаешь, что не с кем перемолвиться словом, обсудить прошедший день. С Джой в доме она хотя бы уже не одна. Эсма быстро сложила руки в молитве Всевышнему: «Господи, помоги мне найти верные слова. Я перебрала все, что могла».

Немного погодя они вышли пройтись. Балахонистый свитер и клетчатые бриджи, мешком повисшие на костлявых бедрах, придавали Джой вид беженки. Они пошли по тропинке сбоку от дома, в сторону аллеи, где над их головами смыкались дубы и березы. Вокруг щебетали птицы, вспархивая при их приближении.

– Я когда-нибудь рассказывала тебе о моей подруге Алисе Чедвик? – спросила Эсма, помолчав. Джой покачала головой. Они шли черепашьим шагом, быстрее Джой не могла. Эсма никогда не думала, что ей доведется увидеть подростка, который идет медленней, чем она.

– Увидев тебя, я сразу вспомнила время, когда мы попали в тюрьму, – продолжала она и заметила, что Джой остановилась перевести дыхание и ошарашенно смотрит на нее во все глаза.

– Ты сидела в тюрьме?! Когда это?

Эсма удовлетворенно кивнула: удалось зацепить!

– Я была чуть постарше тебя, в тюрьме мы провели ночь или две.

– Но за что? – допытывалась Джой, сгорая от нетерпеливого любопытства.

– Нас арестовали в Болтоне, во время восстания, когда Уинстон Черчилль приезжал с предвыборными выступлениями. Мы запрыгнули на его машину, вот нас и сцапали. Ну и оторвой же я была тогда! Мы, женщины, хотели право голоса, и все местные группировки объединились вроде как для потехи… Среди них была я, и Алиса из Гримблтона, и молодая жена викария, Мейбл Олленшоу, и вот тут-то и случился весь этот переполох. Нас перевязали бело-зелено-красными лентами в знак того, что мы – последовательницы сестер Панкхёрст [24] . Ну и народу тогда взбунтовалось! Самые разные люди… И был суд. А потом нас отвезли в Престонскую тюрьму и заставили переодеться в робы и тюремные шапочки… Вот тогда-то у нас и раскрылись глаза, скажу я тебе! По правде говоря, я страшно обрадовалась, когда папа внес залог и меня отпустили… А вот Алиса осталась и устроила голодовку – она и остальные суфражистки. Вот где подлинная борьба за права!

– У тебя были потом неприятности? – все с тем же живым интересом спросила Джой.

– Только выволочка от папы! Он сказал, что ни одна его дочь никогда не будет голодать и напоминать своим видом чахоточную. Это будет дурно сказываться на его бизнесе, а если я хочу бороться за право женщин участвовать в выборах, сначала я должна доказать, что я не хуже любого мужчины, и далее идти положенным путем… Алиса же была сиротой, жила с теткой, такой же ярой феминисткой. Когда они вышли из тюрьмы после голодовки, вид у них был точно как у тебя сейчас… кожа да кости… к тому же обе страшно кашляли. Меня это так потрясло, что я разрыдалась – Алиса была так слаба, что не могла даже глотать. И ее силком кормили через зонд.

– Но это жестоко! – возмутилась Джой.

– Это и вполовину не так ужасно, как наблюдать за тем, как твоя кровиночка морит себя голодом вообще без причины! Алиса страдала за свои принципы, и я восхищалась ею за это… А вот почему не ешь ты – этого я понять не могу! Ее здоровье в результате было подорвано, и когда после мировой войны прокатилась испанка, ее унесло одной из первых. Она так и не дожила до одна тысяча двадцать восьмого года и не увидела, как все мы получили право голосовать.

– А что еще ты творила, борясь за свои права? – спросила Джой, мягко меняя тему, но ее лицо скривилось, выдавая какую-то внутреннюю борьбу.

– Да то одно, то другое: большей частью мы занимались сбором средств, выступали в Лондоне на демонстрациях, несли плакаты с лозунгами. Мы выезжали на рассвете, был даже специальный рейс, целый день горланили на улицах, а потом возвращались домой. Алиса уже не могла с нами ходить, приходилось брать для нее плетеное кресло. Она совсем лишилась здоровья, но с тобой этого не произойдет, слышишь меня? Я хочу, чтобы ты вышла замуж, нарожала детишек и была счастлива. И как же ты собираешься это сделать в таком-то состоянии? У тебя силенок не хватит.

Джой ничего не ответила, но после прогулки впихнула в себя чашку чая и диетический кекс.

Потом вдруг пришла Лили и принесла полузаконченный коврик, который вязала из лоскутков. Она решила, что хватит валяться. Если этот малыш намерен удержаться в ее животе, то пусть прилагает усилия.

Они все уселись у камина и принялись разрезать ткань на ленточки, которые потом продевались в канву. Занятие это не требовало размышлений. Джой передавала им тряпочки и наблюдала, как они работают.

– Не хочешь попробовать? – спросила Лили. – Ты очень помогла бы, дело пошло бы быстрее. Это подарок для моей подруги Синтии, мы вместе работаем. Она скоро выходит замуж. – И Лили пустилась дальше рассказывать все подробности из жизни их бюро путешествий.

– Родители Синтии погибли на войне. Она воспитывала своих младших братьев и сестер. Она уже решила, что Купидон обходит ее стороной, как вдруг одним прекрасным утром на пороге появился полицейский, который привел домой маленького Терри с игровой площадки – этот лодырь прогуливал школу. Парень оказался добродушным и стал заходить проверять, как дела у мальчишки. А однажды в выходной пригласил их всех на футбол, играли «Болтон вандерерз» против «Манчестер юнайтед». Ну а уж потом запахло свадебными пирогами.

– Он красивый? – спросила Джой, протягивая ткань сквозь рогожку.

– Не особенно… Но он очень добрый, и Синтия с ним очень счастлива. Их обоих не назовешь писаными красавцами, но ведь внешняя красота всего лишь снаружи. А золотое сердце куда важней. А почему ты спрашиваешь, солнышко? – спросила Лили. Когда-то она считала себя дурнушкой, подумала Эсма, а благодаря любви и друзьям расцвела и превратилась в прекрасную женщину. Эсма молилась, чтобы ребеночек прожил в животе еще несколько месяцев и подарил этим милым голубкам счастье, которое они заслуживают.

– А я никогда не выйду замуж… – вздохнула Джой.

– Это еще почему? – так и подпрыгнула Эсма.

– Я уродливая и жирная… Ты же слышала, что сказал тот мальчик в школе… жирная узкоглазая индуска… И еще он обозвал меня танком Шермана… – добавила она, не меняя интонации. – А тетя Айви назвала меня пончиком…

Эсма пришла в ужас.

– Выпороть надо того, кто наговорил тебе такую чушь! Могу поспорить, что этот мальчишка весь в прыщах, глаза у него навыкате, а мозги не больше горошины!

Глаза Джой вспыхнули смехом.

– Невилл тоже говорил, что я коренастая и полноватая, а чтобы найти хорошего мужа, надо быть красивой…

От возмущения Эсма схватила ее за руку.

– Девочка, ты начиталась дурацких романов! Это чушь! Полная чушь! Посмотри на меня и на тетю Лили. Мы отнюдь не звезды телеэкрана, однако же Редверсу Уинстэнли нравилось то, что он видит, и он никогда не жаловался. Тут всё иначе устроено, солнышко… Выброси эту глупость из головы, просто забудь о ней!

Она улыбнулась и кивнула в сторону зеркала.

– Пойди посмотрись, если не веришь мне! Многие скажут, что у тебя особая красота. Наверное, ее можно назвать экзотической. Твой отец определенно считал Сьюзан красавицей… Никогда не стыдись своей внешности! Мы все переживаем за тебя, твоя мама места себе не находит, и всё это ты устроила нам потому, что какой-то прыщавый болван обозвал тебя? В жизни, юная леди, есть не только внешность! Есть еще доброе сердце, ум, трудолюбие, а еще чувство юмора. Так что, думаю, поиграли и хватит, довольно… – Эсма даже почувствовала небольшую одышку, произнося эту речь.

– Мама! – шепотом окликнула ее Лили. – Притормози. Ей очень трудно сейчас, это же такой возраст, когда ты еще не тут, но уже и не там. Я еще не такая старая и не забыла, как я переживала на танцах, что у меня плоская грудь и что я некрасивая. – Повернувшись к Джой, она мягко сказала: – Если ты поможешь мне закончить этот коврик, я возьму тебя к Уинстэнли выбрать материю и нашью тебе красивых платьев на лето. Отпразднуем твое выздоровление. Договорились?

Джой слабо улыбнулась и зарумянилась.

– Господи, благодарю тебя, – ночью вознесла Эсма молитву, стоя на коленях у ее кровати. Наконец-то в голове Джой зажегся разум. К лету, глядишь, оклемается. Теперь уж как-нибудь они помогут ей справиться с жизнью.

* * *

В последующие недели Роза, Конни и Невилл почти не оставляли Джой одну, принесли портативный проигрыватель и несколько пластинок, чтобы начать репетиции. Невилл снова вошел в привычную роль босса и объявил Джой, что они намерены воскресить «Шелковинок».

– Мне очень нравится одна мелодия у Биг Боппера [25] . Вот послушай, она тебе подходит. Называется «Шантильские кружева».

Они уселись в саду, подальше от ушей Эсмы, и отбивали ногами такт. Стоять спокойно было трудно, так что они тут же принялись дружно и слаженно двигаться.

– Но это не скиффл, – встрепенулась Джой.

– Скиффл – прошедший день. Теперь главное рок-н-ролл, и у тебя он отлично получится! Вы здорово будете смотреться в розовых кружевах и коротких носочках. Вы можете танцевать так, что это будет настоящее представление! Что скажешь, Джой? – с волнением обернулся он к ней. Он изо всех сил старался загладить свою вину за то, что втер ей эту диету, будь она неладна. – Я раздобуду ноты, вы разучите слова и движения, и «Шелковинки» снова на сцене!

Потом они все вместе отправились в город глазеть на витрины, совсем как прежде. Тетя Ли от сердца оторвала для них льняной материи в клетку, и тетя Сью сшила костюмы.

Джой вернулась на Дивижн-стрит. Эсма была рада, что все гости наконец отчалили, но Джой будет ей не хватать. Под ее руководством та научилась печь превосходные бисквиты и кексы.

– Путь к сердцу мужчины лежит через желудок, – неустанно повторяла она.

Джой пошла в церковь полюбоваться, как Синтия со своим полицейским идут к алтарю. Длинные черные волосы она забрала в хвост, надела новое бело-голубое платье в талию, отделанное кружевом, и свои первые туфли на каблуках. Конни, как обычно, была в синих джинсах.

У входа стояли и девочки из школы Мур-бэнк. Они робко поприветствовали Джой при ее появлении.

– Ничего себе! Джой Уинстэнли, ты ли это? Как ты похудела! Мы слышали, что ты болела. Отличное платье!.. Это «Мери Квейнт»? Выглядишь точно модель. Откуда у тебя выкройка?

Конни шагнула в сторону, не желая мешать их болтовне. Жизнь еще заставит Джой попрыгать через барьеры, но жирной уродиной ее уже никто не назовет, подумала Конни. Ей хотелось из заднего ряда наблюдать за тем, как новая Джой заново приходит в мир. Если болезнь приносит такие плоды, то можно и потерпеть, но вот сама Конни – вечно голодная и обожает вкусно поесть… А Джой не нужен и крем для загара. Кожа у нее оливковая, блестящая, и выглядит она такой уверенной в себе! Для Конни же смотреться в зеркало стало сущим мучением в последние дни. Одни только прыщики, веснушки и тощие ноги… Хорошо еще, одежда не слишком ее интересует. Если послушать трескотню Розы и Джой, можно подумать, весь мир только тем и живет, что же сегодня надели поп-звезды, усмехнулась Конни.

Сама она мечтала о синих джинсах на молнии спереди, и Невилл откопал для нее в магазине такие – они как раз оказались по ее длинным ногам. В свободное от школы время эти джинсы плюс бесформенный свитер сверху стали для нее некой формой. Как же ненавидела Конни свои тощие ноги!

Джой вернулась домой, и как же это прекрасно! Теперь не надо так о ней беспокоиться, и можно сосредоточиться на экзаменах. Джой пустилась в голодовку искренне, без корыстного расчета, разве что получила повышенное внимание и новые наряды, но все это едва не обернулось непоправимым… Конни молилась, чтобы Джой никогда больше не думала ни о чем подобном.

По залу аэропорта носились дети со всей энергией, на какую способны лишь дети, вдруг выпущенные на волю. Конни смотрела на них с завистью. Так трудно сдерживать себя, пока сидишь тут и то и дело вглядываешься в табло прилетов, а там никакой новой информации! Если бы молодость знала, если бы старость могла, говорит народ… Невинность ее детских лет обернулась высокомерием в юные годы, когда она считала, что знает всё лучше всех. С возвращением Джой «Шелковинки» выигрывали конкурс за конкурсом, а Джой, такая хрупкая, неизменно вызывала восторг публики – в своих канканистых юбках, всегда более пышных и накрахмаленных куда лучше, чем юбки Конни. Эти словно обернутые в капрон мечты о превращении в поп-звезд – в присутствии Розы, на первом плане распевающей песни, – одолевали их недолго, но послужили своей цели: вернули Джой к жизни. Конни, впрочем, и без того увлекалась музыкой, с легкостью, удивительной для нее самой, овладевая гитарными аккордами. От мамы она узнала, что ее дед Костас был одним из лучших игроков на лютне в провинции Апокоронас на Крите. Как же мало она знала о той ветви своей семьи, а мама была настолько скрытна, что чуть ли не напрямую вредила, когда Конни пыталась разузнать что-то еще. Но путей много, а Конни была любопытной. Даже – хитрой, и это ее погубило… Иногда лучше не знать чего-то, пока кто-то не захочет сам тебе это рассказать. Лучше не поднимать осадок со дна кувшина, мало ли что всплывет…

В классе у Конни только и разговоров было, что о предстоящей поездке всей школой в Австрию. Сначала – тур по маленьким городкам Франции и Швейцарии, потом через Женевское озеро к озеру Констанц в австрийском Брегенце. Они увидят замки в долине Луары, ледники Швейцарии, соборы Руана, Шартра, Тура и Брюсселя; на карте Европы открывалось столько новых названий, что по вечерам Конни от возбуждения едва могла уснуть.

– Мама, я просто не могу не поехать! Я так хочу увидеть другие страны, посмотреть на Европу! Ты ведь не против? Я могу поехать? – умоляла она.

Но мама отвечала уклончиво и пренебрежительно.

– Посмотрим, – вот и весь ее ответ.

– Уже начали записывать в группу. Я просто умру, если мне не достанется места! Все наши едут – Джейн, Полли, Тоня, – добавила Конни, пытаясь объяснить, что решение надо принимать срочно.

– Конни, я не печатаю деньги, – сказала мама, отворачиваясь к стопке приготовленного для глажки белья в плетеной корзине.

Почему она так раздражается? Что за странное отсутствующее выражение в ее зеленых глазах? Конни вздохнула. Не самый удачный момент для разговора, но времени остается в обрез.

– Я могу подрабатывать на рынке. Дядя Леви подберет для меня какую-нибудь работу. И я буду копить свои карманные деньги, обещаю, – добавила она для убедительности.

– У тебя через год выпускные экзамены, девять предметов! В выходные тебе надо будет готовиться, а не стоять за прилавком, – отрезала мама.

– Знаю, знаю. Но я уже пожертвовала танцами, я теперь все время трачу только на учебу. Я могу работать по воскресеньям. Пробные экзамены я сдала хорошо. Там нет ничего сложного. Ну пожалуйста, скажи, что я могу записаться в группу! Я никогда ни о чем тебя так не просила!

Мама вот уже несколько недель готовилась к экзаменам на квалификацию медсестры. Повсюду лежали книги, и Сьюзан жаловалась, что она пренебрегает своими обязанностями по дому. Они перестали разговаривать друг с другом, не перемолвились и словом, даже когда все вместе они отправились навестить тетю Ли и ее малыша в коляске. Назвали его Артур Редверс. Конни казалось, что такие пожилые дамы, как тетя Ли, должны испытывать неловкость, катя перед собой коляску.

Тетя Ли выглядела такой же усталой, как мама. Артур полусидел в стульчике, взятом напрокат у тети Марии, которая постоянно, к негодованию Розы, производила на свет все новых и новых младенцев.

По крайней мере, они теперь знали, откуда берутся дети, ежемесячный урок биологии расставил всё по своим местам. Роза рассказывала, что роды отвратительны, все равно что выталкивать из попы футбольный мяч. Мама сказала, что тете Ли пришлось очень тяжело, ребенок родился совсем крошечным, но постепенно доказал, что чудеса все же бывают. Теперь все Уинстэнли ему поклонялись, бабуля Эсма не могла им надышаться и не оставляла его ни на минуту. Разве не справедливо будет, если Конни теперь нарушит эту идиллию, когда все семейство так дружно развернулось в одну сторону, позабыв об остальных?

– И ни слова больше об этом. Я обдумаю твою просьбу. Когда ты будешь учиться в университете, у тебя будет еще уйма возможностей поехать за границу. Я не вижу причин пропускать занятия сейчас, – ответила мама.

Но Конни была не готова поставить на этом точку:

– Если дело в деньгах, то мисс Кент говорит, мы можем платить в рассрочку.

– В какую еще «строчку»? – не поняла мама, погруженная в складывание простыней. – Вас учат сленгу, что ли?

– В рассрочку! Это значит, что мы можем платить по частям, по чуть-чуть каждую неделю. Ну, пожалуйста, можно я запишусь? – взмолилась она.

– Я ничего не обещаю. Все не так просто. Я должна обсудить это со Сьюзан и с доктором Фридманом. Он подскажет, как быть, – рассеянно пробормотала мама.

– Что не так просто? – переспросила Конни.

– Тебе не о чем беспокоиться, но я в самом деле была бы очень рада, если бы ты перестала мне докучать. Моя голова занята другим, – ответила мама, опять отворачиваясь. – Пожалуйста, догладь тут всё, мне надо позаниматься. И у меня очень болит спина.

– Но это будет совсем не дорого, обещаю! Я могу сама шить себе одежду. У меня еще остались почтовые сбережения [26] и деньги, которые мне подарили на день рождения. Ты поговоришь с ними?

В маминых зеленых глазах блеснула сталь, щеки порозовели. Почему же она против такой замечательной поездки? Конни недоуменно нахмурилась, изогнув домиком каштановые брови. Есть что-то еще, о чем она не знает?.. Доктор Фридман наверняка будет на ее стороне! Он всегда за то, чтобы Конни расширяла свой кругозор…

Это потому, что школа поедет в Германию? Но война закончилась давным-давно. Что же плохого, что поездка завершится там? Война не имеет никакого отношения к ее поколению. Все давно в прошлом.

Впрочем, может быть, для мамы не в прошлом. Она с тех пор не была на Крите и не рассказывала о тех родственниках. Словно той части ее жизни и не существовало. Она перестала ходить в православную церковь в Манчестере. Никогда не говорила на родном языке, а ее английский акцент стал совершенно ланкаширским. А эта поездка словно напоминала ей о чем-то.

Как же гадко с ее стороны не подумать о том, что эта поездка может значить для ее дочери! Конни чувствовала себе одураченной и обиженной, как ребенок, который выканючивает дорогую игрушку.

Через год ей будет уже пятнадцать, на горизонте появляется все больше увлекательных возможностей: путешествия, мальчики, университет вместо унылой серости Гримблтона… Зачем же мама портит ей все удовольствие? Тетя Сьюзан наверняка отпустила бы Джой в такую поездку!

Все они были очень рады, что Джой снова ходит в школу. Болезнь так изменила ее! Теперь она носила яркие цвета, на автобусной остановке все обращали на нее внимание. Она ходила с друзьями из своего класса на танцы, ходила с мальчиками в кино. Тетя Сьюзан то и дело шила ей новые наряды.

Потребовалось какое-то время, чтобы привыкнуть видеть Джой такой шикарной и взрослой. Постепенно они всё более расходились, у каждой появлялись свои друзья, свои интересы. Джой следующим летом собиралась оставить школу. Тетя Ли надеялась, что для нее найдется местечко в бюро путешествий.

Иногда они встречались у Сантини все вместе, как в старые времена, но теперь всё было иначе.

Помешивая капучино в прозрачных чашечках и добавляя коричневый сахар, они уже не делились секретами. Все проходило очень вежливо и скучновато, они обсуждали мальчиков из средней школы, которых видели на автобусной остановке, и кто из друзей Розы с кем встречается.

Может быть, в развитии Конни что-то не так, если ей до сих пор не понравился ни один мальчик? Она предпочитала сидеть дома, читать книжки, учиться, смотреть документальные фильмы по телевизору. В секретный блокнот, который она прятала под кроватью, она записывала стихи и иногда сочиняла для них музыку. В ее спальню на чердаке пансиона Уэйверли не разрешалось входить никому, это было ее личное уединенное убежище.

Из окна было видно небо, усеянное звездами, и лиловая кромка болот. Ей нравился старый письменный стол и книжные полки, ситцевые занавески, сшитые из лоскутков. Еще был проигрыватель и маленький радиоприемник, чтобы слушать «двадцатку» лучших хитов.

Здесь она воображала себя то Джейн Эйр, то Элизабет Беннет, то Наташей Ростовой, в мечтах проживая их судьбы снова и снова. Иногда к ней приходили гости – Джейн Шиллинг и Тоня Картер, они пили кофе и весь вечер болтали о школе.

Почему же она не может поехать вместе с ними? Должен же быть какой-то выход! Может, мама согласится, если она попробует почти все оплатить сама? Роза пообещала ей рассказать секретный рецепт лосьона для загара. Они смогут приготовить партию и продать ее в школе до начала летних каникул.

Этот рецепт был знаменит тем, что давал настоящий средиземноморский оттенок, самый модный сейчас, он так выигрышно смотрится на фоне белых маек и шорт. Смешиваешь в маленькой бутылочке оливковое масло, йод и уксус и равномерно наносишь на кожу. Но точные пропорции знала одна только Роза. Если сделать неправильно, руки и ноги попросту обгорят на солнце. Договорились, что Роза возьмет себе фиксированную часть выручки, и теперь все субботние дни они проводили, собирая по кладовкам ингредиенты и выпрашивая повсюду маленькие бутылочки.

Роза тоже собиралась через год оставить школу, планировала начать работать ассистенткой в танцевальной школе мисс Лемоди Липтрот и ждать, пока ее кто-нибудь заметит. Она хотела, чтобы ее взяли в какой-нибудь спектакль в Уэст-Энде, и уже написала в Манчестер некоему агенту по имени Дилли Шерман. К выпускным экзаменам она совершенно не готовилась, а вместо этого, помогая Сильвио в салоне, мыла клиенткам головы. Она зарабатывала достаточно, чтобы покупать модную одежду, а не шить самой, и всегда выглядела немного на шаг впереди своего окружения. В челке у нее были обесцвеченные пряди, которые каждое утро перед школой ей приходилось закрашивать тушью для ресниц, иначе ее тут же исключили бы.

Почему Конни не может поехать? Все друзья уедут, она пропустит всё самое интересное! Если ничто не сработает, она всегда сможет попросить бабулю Эсму одолжить ей денег.

Бабуля была добра к Джой, покупала ей новую одежду. Все так суетились вокруг нее, пока она болела! Это несправедливо. Никто почему-то не суетится вокруг нее, Конни.

В глубине души она завидовала новой Джой, такой стройной и аккуратной, каждая прядка волос на своем месте. Трудно было поверить, что когда-то в детстве они вместе играли. И их планы на будущее были такими разными. Что-то станется с ними со всеми лет через десять?

* * *

К концу четверти список желающих съездить в Европу был почти что готов, и Конни тайком вписала свое имя в самом низу. Потом было официальное собрание, где рассказывалось о деталях маршрута. Сначала они поедут на пароме из Дувра в Кале, посетят Руан, переночуют в Туре, а потом по долине Луары прибудут в Дижон. Звучало все это просто невообразимо заманчиво. Но первое препятствие, которое предстоит одолеть, – это письменное согласие родителей.

– И еще нам потребуется ваше свидетельство о рождении и две фотографии на паспорт, – сказала мисс Кент. Она помогала мисс Спенсер, которая была заместителем директора, организовывать эту поездку. – Если кому-то из вас потребуются платежные карты, пожалуйста, подойдите ко мне после собрания.

В очереди за платежными картами и формой для письменного согласия родителей Конни была первой. Подделать мамину подпись будет нетрудно, так что как только она раздобудет документ о рождении, который хранится в коробке на верхней полке в шкафу, она начнет приближаться к заветной цели и примется выплачивать взносы из своих сбережений. И когда мама увидит, как серьезно она настроена, все решится само собой.

Шкатулка из розового дерева всегда стояла запертой, но Конни знала, что ключ мама хранит на туалетном столике в коробочке с драгоценностями – серебряным крестиком на цепочке, парой сережек и несколькими иностранными монетками. Конни любила рыться в этой шкатулке, когда была маленькой, перебирая старые бумаги на чужом языке и не умея разобрать их смысла.

Шкатулка отыскалась сразу, Конни нетерпеливо бросилась ее открывать, но, кроме диплома медсестры, старого пропуска и медицинской страховки, ничего не нашла – тут не было ни одной ее бумаги, только вырезка из газеты о том, что она получила стипендию.

Свидетельства о рождении здесь не было. С опустившимся сердцем Конни поняла, что придется спрашивать маму.

Может быть, если отложить это на последний момент, а тем временем выплачивать взносы, то несколько недель никто ничего не заметит? Все вечера Конни проводила, изучая карту предстоящего путешествия и сочиняя список нарядов.

Они обсуждали это вместе с Тоней и Джейн, чьи родители уже оплатили поездку полностью.

Потом началась безумная подготовка к экзаменам, и никто не отрывал головы от книжек, пока в июне не осталось всё позади. К этому времени сбережения Конни иссякли, и она уже три недели не могла платить взносы.

Оливковый лосьон расходился не так хорошо, как они надеялись. Лето выдалось дождливым, и загорать никому не хотелось. Джейн пожаловалась, что, когда она натерлась этим лосьоном, он перемазал ее лучшую маечку. «А пахло от меня, как в рыбном магазине!» Они собирались жить в одной комнате, так что Конни пришлось вернуть ей деньги.

– Я лучше возьму «Нивею», а не эту дребедень, – сказала Джейн. – Скажи Розе Сантини, пусть в другой раз лучше проверяет рецепт.

За две недели до поездки мисс Кент вызвала Конни к себе и попросила представить все необходимые документы.

– Из-за тебя мы задерживаем получение паспортов, Конни. Все твои документы нужны уже завтра. И нужно оплатить недостающую часть, еще сорок фунтов. Мне поговорить с твоей матерью?

– Нет, нет. Завтра я все принесу, – выдавила Конни. Сердце ее колотилось прямо в горле, обман чуть не раскрылся.

Конечно же, мама все поймет, однако всякий раз, когда Конни заикалась об этом, в ответ она слышала:

– Не сейчас, Конни. Ты разве не видишь, что я занята?

И вот сегодня придется сказать ей всю правду. Но мама же никогда не бросит свою дочку в беде!

Конни дождалась, пока доктор Фридман выйдет из столовой и закроется в своем кабинете. Тетя Сью и Джой были на кухне. Мама рассеянно просматривала «Гардиан» и слушала радио, убирая тем временем ненужные столовые приборы и расчищая стол для очередной зубрежки.

– Мама, я должна тебе кое-что сказать, это срочно, – окликнула ее Конни, приглушая звук радиоприемника.

Мама взглянула на нее с любопытством.

– Мне нужно сорок фунтов и мое свидетельство о рождении, – на одном дыхании сообщила Конни.

– Что-что тебе нужно? – Мама, отложив газету, вытаращившись на нее в изумлении.

– Это для нашей поездки. Я должна принести все завтра, – скороговоркой пролепетала Конни, надеясь скрыть нарастающую панику.

– Но мы же еще ничего не решили!

– Я знаю. Но я выплачивала по частям. Теперь у меня больше не осталось сбережений. Пожалуйста, ты же обещала! – Конни чуть ли не плакала.

– Я совсем ничего не обещала. Я сказала, что должна обсудить это с другими людьми. И забыла с ними поговорить, – покачала головой мама. – Я думала, ты отказалась от этой затеи, вот и все.

– Я не приставала к тебе. Но ты же хочешь, чтобы я поехала, правда? Ты же не специально забыла? А теперь все почти готово. Я не могу их подвести, я же всех подведу! Они же тщательно рассчитывали всю стоимость, им нужна моя часть!

Мама еще раз покачала головой:

– Мы не видели никаких бумаг, ничего не подписывали…

– Я все заполнила за тебя. Я же знаю, как ты ненавидишь бумаги, – слукавила Конни. – И я повсюду искала свидетельство о рождении, но в шкатулке его не оказалось. Где оно? Мне оно нужно завтра.

– Да неважно это, где оно… Ты еще слишком мала, чтобы держать его в руках! – закричала на нее мама, поднимаясь на ноги.

– Я скоро буду достаточно взрослой, чтобы окончить школу, выйти замуж и вляпаться в собственные неприятности. Ты не имеешь права прятать его от меня! – Слова сами соскакивали с ее языка. – В школе просто должны оформить коллективную визу, а для этого им надо проверить, что я – это я!

Мама тигрицей металась по комнате и бормотала что-то по-гречески.

– Ты не имела права делать это без моего ведома… Ты сама во всем виновата, глупая девчонка… Я никогда не разрешала тебе поехать… Я ничего не обещала тебе!.. А теперь ты требуешь, чтобы я вдруг выдала тебе сорок фунтов, словно я вот так запросто могу вытащить их из кошелька… Злая дурная девчонка… Нет! Я не даю своего согласия! – И она так хлопнула рукой по столу, что Конни в ответ схватила тарелку – на ней была нарисована ива – и швырнула ее в стену.

– Ненавижу тебя! Ненавижу! Всегда ты всё портишь! Это ты злая! – визжала она, шваркнув об пол другую тарелку.

– За посуду вам придется заплатить, юная леди! – крикнула ей в ответ мама.

На шум спустился доктор Фридман.

– Что тут такое? – спросил он, и мать с дочерью обе бросились к нему с криком. – Так, по очереди!

– Почему же она не сказала тебе ничего раньше? – шепотом спросил он маму, когда та пересказала ему всю историю и спрятала лицо в складках своего полосатого хлопчатого фартука.

Улыбнувшись, он повернулся к Конни.

– Твоя мама просто хочет тебя защитить. Она всю жизнь так делает. Для нее очень не просто говорить о прошлом, – сказал он.

«Да как он смеет принимать ее сторону?» – негодовала про себя Конни. Он же даже не родственник! Или тут что-то происходит такое, а она ничего не заметила?

– А какое отношение всё это имеет к маме? Это мои каникулы, едет моя школа. Я копила деньги, откладывала пенни за пенни. А она даже не разрешила мне работать по субботам. Если вы мне откажете, я попрошу бабулю Эсму! – выкрикнула Конни, бросаясь к дверям.

– Подожди, Конни. Мама хочет рассказать тебе кое-что. Это все объяснит. Ты все поймешь, – остановил ее доктор Фридман и вернул в комнату.

– Ну давайте, рассказывайте! – И она повела головой, изображая взрослую. – Вот если бы мой отец был жив, он бы не пожадничал и оплатил бы эту поездку! – Слова эти выскочили от злости, но Конни не смогла сдержаться. Вся ее судьба была в их руках.

– Анна, пойди принеси бумаги, – распорядился доктор Фридман. – Лучше уж все рассказать. Девочка имеет теперь право всё узнать.

– Нет! – мотнула головой мама, но все же быстро вышла в холл и принялась рыться в дальней части буфета, стоявшего возле вешалки для шляп. «И почему я не догадалась посмотреть там?» – с тоской подумала Конни.

– Конни, твоя мать поступает так, как лучше для всех нас. Не сердись на нее, – сказал Якоб Фридман, когда мама вернулась и бросила на стол потрепанный бумажник, из которого торчали потертые уголки бумаг.

– Ну что, довольна? Вот тебе твои документы, если они принесут тебе радость! Ты все равно не сможешь поехать с ними на континент! – Мама словно хлестала ее словами, и Конни заметила, что ее всю трясет. Она никогда не видела маму в таком состоянии, даже во время стычек с тетей Сью на кухне.

Бумаги были уложены очень плотно и написаны от руки по-гречески. Разобрать их было очень трудно. Тут были официальные печати и какие-то военные бумаги. Конни изучала в школе классический греческий, но все равно ничего не могла разобрать.

– Что тут написано? – спросила Конни. Руки ее дрожали, но она старалась не показывать, как ей страшно.

Мама взяла в руки бумаги.

– Я встретила твоего отца в Афинах в самом конце войны. Потом родилась ты. Официально мы не расписывались, – ответила она. Голос ее дрожал.

– Так Фредди женился на тебе уже после того, как я родилась? – с облегчением спросила Конни. Она знала, что такое иногда случается, когда девушка попадает в беду. Родителям «приходится» пожениться. Так в чем же тогда проблема? Нестыковки во времени?

– Свадьбы не было. Его убили. Потом были разные осложнения. Лучше о них не рассказывать. Все решили, что я вдова солдата, – проговорила мама, глядя на Конни потемневшими глазами, а доктор Фридман обнял их обеих за плечи, словно желая смягчить горькие известия.

– Так я не настоящая Уинстэнли…. Я незаконнорожденная! Кто же тогда мой отец? Кто-то с Крита? Или янки, как у Мелани Олпорт из шестого класса? – Конни пыталась делать вид, что ей это безразлично, но ее ноги под столом колотило крупной дрожью.

– Ты знаешь, кто твой отец. Я встретила Фредди Уинстэнли в Афинах, у него был короткий отпуск на побережье. Мы очень сблизились. Я не знала тогда ничего о тете Сьюзан в Бирме. Это был просто военный роман. Мы не планировали, что так все обернется, – тут мама запнулась.

– Как – так? Вы не хотели, чтобы я появилась? Я внебрачный ребенок, игра случая? А при чем тут тетя Сьюзан?

Секунду все молчали, а потом вспышкой у Конни мелькнула догадка.

– О нет! И Джой тоже?! Такой же случай?! Так вы обе!.. С моим отцом. Как мерзко! И все эти годы вы врали нам. Мы с Джой наполовину сестры, а нам просто никто ничего не рассказал? Очень зря. Бабуле не пришлось бы сочинять весь этот вздор про Седрика! – ухмыльнулась она.

– Именно Эсма придумала целую историю, чтобы защитить вас обеих. Она приняла нас, хотя спокойно могла прогнать, – ответила мама. – Она не хотела, чтобы на тебя показывали пальцем на улице.

Конни была так ошарашена и в такой ярости, что едва могла дышать. Так дурачить их, накручивать одну ложь на другую, все это время скрывать грязную тайну и вдохновенно расписывать вымышленных персонажей!.. Просто Чарльз Диккенс какой-то!

– Я вам не верю. Она лгала, чтобы защитить доброе имя Уинстэнли. Каково же мое настоящее имя?

– Констандина Пападаки… Да, ты зарегистрирована здесь. Но чтобы поехать в другую страну, тебе нужна особая виза. И теперь слишком поздно ее оформлять. К тому же я не хочу, чтобы в школе знали эту историю, – проговорила мама, не глядя на Конни. – Прости, но ты сама заставила вывалить это всё на тебя.

– Так, значит, я и не существую на самом деле? – взвыла Конни. – А Джой знает, что она тоже незаконнорожденная?

– Нет, и не вздумай ей проболтаться. Она и так пережила достаточно. Не наше дело посвящать ее в эту историю. Возможно, Сьюзан вообще решит никогда ей не рассказывать. У нее британский паспорт, как и у ее матери, – ответила мама.

– Но это нечестно! Все так суетились вокруг нее, пока она болела!.. Пожалуйста, ну разрешите мне поехать!

– Конни, я устала. У меня болит спина. Смени пластинку. Слишком поздно. Ты наполовину гречанка, гордись этим.

– Почему-то ты этим совсем не гордишься! Иначе не позволила бы им так легко изменить мое имя на Констанс Уинстэнли!

– Тебя назвали в честь твоей бабушки, Констанс Эсмы, это мать твоего отца. Это традиция. А Джой должна подождать, пока тетя Сьюзан решит рассказать ей правду. Если когда-нибудь решит.

– Ну да, в день ее свадьбы… «Да, кстати, а ты знаешь, что твоя подружка невесты приходится тебе сестрой?» Знать, что мы с ней наполовину сестры, я просто обязана! Как вы посмели ничего мне не сказать? Зачем вы ждали так долго? – продолжала кричать Конни, желая лишь одного – поскорей сбежать из этой комнаты и зарыться в какой-нибудь угол.

– Ну все, хватит! Дай маме передохнуть. Ей это тяжело так же, как и тебе. Она просто старается защитить тебя. Она хочет как лучше, – сказал доктор Фридман, и Конни обернулась к нему.

– Ваше мнение меня не интересует. Вы мне не отец. Весь этот вздор про хорошие оценки в школе… Что, можете хвастаться мной перед Уинстэнли, вы так им благодарны, что они вас приняли, да? «Смотрите, как я постарался, чтобы ваша дочь была умненькой!» – Конни кричала и размахивала руками, пальцы ее мелькали, словно кинжалы.

– Конни, у твоей матери был тяжелый день и без этого. Она сделает все, что может.

Но Конни ничего не слышала.

– Наверное, и тетя Ли знает, и дядя Леви! Чему ж тут удивляться, что Айви нас так не любит! А Невилл тоже знает? Да он всему Гримблтону разнесет, что моя мать и моя тетя шлюхи, мотавшиеся за британской армией!

– Боже милостивый! Прекрати немедленно! Не смей так разговаривать с матерью! – заорал на нее доктор Фридман.

– Я говорю о том, что я вижу! Она шлялась с солдатами и забеременела! – визжала Конни, ничего не соображая.

– Ты совершенно не представляешь себе, что там было, и, я молюсь Богу, никогда не узнаешь… Я была молодая… голодная… А солдаты были добры к нам… и давали еду. Им было одиноко, а мы были совсем вымотаны. Фредди был красив, обаятелен, мы ходили на танцы, соблюдали все то, чему вы сейчас и значения не придаете… Нынешняя свобода куплена кровью молодых мужчин и женщин, таких, как он, как я. Мы сражались в горах, нам было столько же лет, сколько было тебе, когда ты сидела в своей комнате и занималась музыкой… Война закончилась, немцев победили, и всем хотелось поскорей домой. И не смей мне говорить, что я должна была делать, а чего не должна была! Не смей судить, когда ты не представляешь, через что нам пришлось пройти к победе! Я дралась с собаками за крошки хлеба… – Она содрогнулась. – Больше я ничего не скажу. И никогда больше не буду говорить о том времени. – Мама разрыдалась, и доктор Фридман взял ее за руку.

– Твоя мама права. Она привезла тебя сюда, чтобы ты была в безопасности и чтобы у тебя было будущее. Так лучше для тебя, у тебя здесь чудесная семья, правда?

– Это не моя семья. Все это вранье, – огрызнулась Конни, выбегая в холл. Только куда же ей бежать? В город к Розе? В Саттер-Фолд к бабуле Эсме?.. Которая на самом деле точно такая же бабуля и для Джой? Да, все они были Уинстэнли, а теперь она совсем не чувствует себя одной из них…

Все планы рухнули в одно мгновение, все усилия отложить, сэкономить оказались бессмысленны. Кто-нибудь, не успевший записаться в группу и нетерпеливо переминающийся в листе ожидания теперь лихо впрыгнет на ее место, будет жить в одной комнате с Джейн, они станут лучшими подружками и, вернувшись, вдвоем будут секретничать.

Ноги не слушались Конни. И вместо того чтобы куда-то бежать, она опустилась на нижнюю ступеньку и рыдала так, что ей казалось, сердце ее сейчас разорвется от гнева. Потом открылась дверь, и доктор Фридман вышел и сел рядом с ней.

– Я знаю, как тебе плохо. Но обещаю тебе, у тебя будет еще много путешествий, – шепнул ей он.

Конни отвернула лицо.

– Откуда вы знаете? – шмыгнула она носом. – Ненавижу ее. Всех вас ненавижу!

– Я знаю, что сейчас ненавидишь. Но мама любит тебя. Позволь ей исправить ошибки. Когда-нибудь ты тоже станешь матерью и поймешь, что это такое – стараться дать ребенку лучшее, выбрать лучшее для него. Быть может, однажды ты поедешь в Грецию и увидишь все своими глазами. Увидишь тот мир, который мы, взрослые, превратили в такую неразбериху. Мы выправим твои документы. Придумаем что-нибудь. Обещаю тебе. – Он обнял ее за плечи.

Конни прекрасно знала, что он сдержит слово, но была слишком зла, чтобы так легко согласиться.

– Она разрушила мою жизнь! – выпалила она.

– Она твоя мать, она дала тебе жизнь, – возразил доктор. – Это не конец света. Ты жива, здорова, и у тебя есть семья, которая любит тебя. У меня вот нет семьи. Нацисты позаботились, отправили всех моих родных в лагерь смерти. У них не было шансов выжить. А мне посчастливилось обрести здесь друзей. Не сердись на маму или на Эсму. Они думали, что лучше будет утаить правду. Но правда имеет свойство выплывать там, где ее меньше всего ждешь, и всегда в самый неподходящий момент.

– Да я же просто хотела поехать с классом в Европу! Мне не нужна была вся эта правда! Почему она раньше ничего не сказала? – воскликнула Конни, вставая и устремляясь по лестнице в дом.

Доктор Фридман, терпеливо стоя в дверном проеме, негромко проговорил ей вслед:

– Быть может, именно поэтому. Потому что, если бы ты знала правду, ты бы стыдилась ее. Ты никогда ничего подобного не совершала? Не подделывала подписей? Не давала обещаний, которые не в состоянии выполнить? Твоя мама тоже человек. Все мы ошибаемся. Подумай об этом.

Не желая ничего слушать, Конни спряталась ото всех, накрывшись с головой одеялом. Завтра ей придется рассказать всему миру, что она не настоящая, что на самом деле ее не существует. Завтра она подведет своих учителей, свою школу, и виноват в этом только один человек… Как же она сможет снова доверять своей матери?..

И всё же, если начистоту, где-то в дальнем ящичке подсознания какие-то подобные мысли у нее смутно бродили. Она чувствовала, что их появление в Гримблтоне окружает какая-то тайна, но вот то, что она выплыла на свет при таких обстоятельствах… Сколько же раз бабуля Эсма вздыхала, поглаживая ее кудри?

Да уж, Джой ждет страшное потрясение, можно не сомневаться.

* * *

На следующее утро в автобусе по дороге в школу она шепотом рассказала новости Невиллу и потребовала с него клятву хранить молчание. Тот в ответ лишь едва приподнял одну бровь.

– Конни, ну до чего ж ты бываешь наивна! Ты никогда не задумывалась, почему моя мать ни разу слова доброго не сказала о клубе «Оливковое масло»? – Он помолчал. – Моя версия – потому что она сама была влюблена в дядю Фредди. – Это он произнес шепотом.

– Не может быть! Она рассказывала кому-нибудь?

– А как ты думаешь? У моей матери рот, конечно, без замка, но она слишком боится того, что может случиться, если дома узнают, что она выдала семейную тайну. Уплывут миллиончики Уинстэнли-то! – хмыкнул он.

– Так ты и про Джой все знаешь?

– Конечно, – кивнул Невилл.

– И кто же тогда был дядя Седрик?

Невилл сжал губы.

– Возможно, это просто изящный штришок, который тетя Сью решила добавить к этой истории, чтобы как-то объяснить свое появление здесь, как думаешь? Вот, понимаете ли, еще одна вдова солдата в нашем квартале…

– Нет, ты представляешь, выходит, мы сестры! – помотала головой Конни. – В голове не укладывается!

– Не волнуйся, я не болтун. Ни намеком никому ничего не выдам. Мне и своего хватает. Мать думает, я завалю экзамены, и постоянно грозится нанять мне репетиторов. Навоображала пышное будущее для моего жалкого умишка.

– Но тебе перейдет магазин, когда дядя Леви выйдет на пенсию. Вроде ты уже пристроен.

– Да, но я-то вовсе не хочу провести всю жизнь, раскладывая по баночкам порошочки и раздавая пластыри от мозолей. Разжирею только. Они ведь спят в разных комнатах, ты знаешь? Мои родители, я имею в виду. Уже много лет. Мне кажется, у отца есть любовница на стороне… «Безмозглая дурочка с чулочного склада», как мама ее называет.

– Мне очень жаль, – сочувственно отозвалась Конни.

– Не бери в голову. Она и сама не ангел, если сказать по правде. Ходят слухи, что коммивояжер из «Беттеруэар» засиживается у нас до рассвета. Я делаю вид, что ничего не замечаю. Ну да хватит об этом. У меня есть идея для «Шелковинок». Я видел тут по телевизору сестер Кэй [27] , ну ты знаешь, тех, что поют «Бумажные розы». Давайте попробуем поставить похожее выступление. Я познакомился кое с кем в Манчестере, нам смогут помочь.

– Как?! С кем ты познакомился? – Конни раскрыла рот от удивления, позабыв о своих печалях.

– Неважно. Допустим, твой кузен обрастает полезными связями. – И он подмигнул ей: – Если ты понимаешь, о чем я говорю.

Нет, она не понимала, но стеснялась в этом признаться. Она была рада, что Невилл отвлек ее от грядущей безнадеги. Джой пока пребывает в счастливом неведении, но будет слишком жестоко обрушить на нее всю правду сейчас.

Конни улыбнулась брату. Да уж, эта копна кудрей и яркие тряпочки – лишь верхушка айбсерга, а чего только там не кроется в глубине! Похоже, это как-то связано с его поездками в Манчестер по субботам вместе с этим дурачком Бэзилом Филпотом, другим таким же пестрым красавчиком из этой их частной школы. Они никогда не говорили, зачем они туда ездят, упоминали только, что познакомились в джаз-клубе с какими-то артистами. Она попросилась однажды поехать с ними, но Невилл лишь посмотрел на нее и усмехнулся:

– Не думаю, Конни, что тебе стоит там появляться, это место вовсе не для тебя.

Оставалось лишь подняться по лестнице, подойти к учительской, позвать мисс Кент и сообщить ей всё. Конни сочинила грустную историю, что мама ее заболела и временно не может работать. Отчасти это было правдой, у мамы действительно очень болела спина, и она принимала много лекарств.

– Мы не сможем внести последний платеж, и я не смогу уехать далеко от дома, – слепила она последнюю фразу из заготовленной цепочки лжи и перевела дух.

– Уверена, мы сможем найти средства и доплатить за тебя недостающую часть, – ответила ей мисс Кент. – Очень жаль, если ты не сможешь поехать, Констанс. Мы знаем, как ты хотела этого.

На какую-то долю секунды Конни уже готова была бросить всем вызов, но вспомнила о семейной тайне.

– Спасибо большое. Но мама очень независима, она не примет помощи. Для нее это будет унизительно. – Конни и сама почти поверила в свою историю. – Значит, просто не суждено в этот раз.

– Ну что ж… Мне очень жаль. И я надеюсь, твоя мама скоро поправится. И, конечно, мы вернем тебе то, что ты уже внесла. Восполним за счет кого-то из ребят, кто не попал в группу, а теперь будет рад занять твое место.

– Спасибо вам, мисс Кент, – Конни от стыда наклонила голову. До чего же легко обманывать, когда тебе доверяют!

Ну а теперь надо подумать, как возродить «Шелковинок» за летние каникулы. Возможно, удастся что-то заработать, если они поставят несколько новых номеров из числа тех, что вошли в хит-парад. Или она положит на музыку собственные стихи… Возможно, удастся что-то и записать… На эстраде сейчас так много девичьих групп: и сестры Беверли, и сестры Кэй, и девчонки Вернон.

То, что она узнала о своих родителях, не давало ей покоя, мысли так и роились в ее голове, как жужжащие пчелы в улье. Они с Джой всю жизнь жили под одной крышей как сестры, старались сглаживать конфликты между матерями. Теперь-то она знала, откуда берутся эти глупые ссоры из-за каждой ерунды или почему они так ревниво относились к тому, кто из девочек попадет в лучшую школу.

Ну и сумасшедший же дом тут был, когда они обе только-только приехали!

Теперь она должна держать все в секрете от Джой, пока тетя Сью не решится сказать ей правду. Интересно, а Роза знает? И все соседи? Сложили уже два и два?

Джой с удивлением рассказывала ей, как однажды она взяла на мамином столике фотографию Седрика, чтобы посмотреть, не написано ли чего-нибудь на обороте, и обнаружила, что фото вырезано из журнала. Это очень озадачило их обеих тогда. Ну а теперь Конни знает, что они наполовину сестры и что не было никакого Седрика.

Но зачем она так накричала на маму, наговорила ей таких ужасных слов? Конни стало вдруг стыдно. Ведь мама сделала для нее всё, что было в ее силах. Беженка, она нашла для них безопасный приют, крышу над головой, и после всего, что ей пришлось пережить, начала в чужой стране новую жизнь. А теперь Конни еще и прикрылась ею в своем вранье учительнице… Всех предала!

Она сидела как на иголках, дожидаясь конца уроков, чтобы скорей броситься домой и попросить прощения, загладить свою вину. Но сначала – ее тренировка по лакроссу.

Конни словно проживала свой первый день в новой жизни: теперь она Констандина Елена Пападаки. Она пробовала на язык имена. Вчера она была просто Конни. А сегодня кто-то совсем другой. Так вот почему мама называет ее Диной! А с тех пор как она пошла в школу, она стала Конни.

Она глядела в окно автобуса и удивлялась, как же она так изменилась, а вокруг все совершенно прежнее: серое небо, дым из труб, разбитые окна семейных ткацких предприятий. Его величество хлопок въехал в город на коне индустриальной революции и многих оставил без работы.

Уинстэнли, спокойно жившие в собственном высоком трехэтажном доме из красного кирпича в начале Дивижн-стрит, по меркам многих ее одноклассниц считались счастливчиками. Теперь-то Конни понимала, что в своей семье она была как за каменной стеной, семья оберегала ее, скрывая от всех то, о чем договорились мама, Сьюзан и бабуля. И было это сделано от любви и заботы, а не от чего-то еще… Как же глупо и стыдно, что она повела себя так грубо и так жестоко!

Она выпрыгнула из автобуса и побежала к дому. Дома почему-то было пусто. Наконец она нашла тетю Сью, та стояла в кухне, ломая руки.

– Конни, где ты пропадаешь?!

– Где мама?

– Ей пришлось срочно лечь в больницу… Пройти обследование. У нее во время смены снова пошла кровь, так что ее отправили сразу в палату.

– Кровь? Она упала? – удивилась Конни, но Сьюзан лишь покачала головой.

– Нет, не упала. Другая кровь… Это месячное… Но очень много крови. Ты же заметила, наверное, какая она была бледная и усталая в последнее время.

Нет, Конни была так поглощена предстоящей поездкой, настолько окунулась туда с головой, что едва ли замечала что-то вокруг, и уж точно не собственную мать.

– Когда мне можно ее навестить?

– Не сегодня. Она может быть на операции. Доктор Фридман нам все расскажет.

– Но я должна увидеть ее сейчас… Я наговорила ей ужасных вещей вчера вечером, – всхлипнула Конни. И внезапно рядом с ней оказалась Джой.

– Дядя Леви отвезет тебя, как только сможет. Это же просто обследование, да, мам?

Конни не понравилось это слово. Обследование означает разглядывание органов, рентген, анализ крови. Мама медсестра, ну какой из нее пациент! Она слишком много знает для этого.

– С ней же все будет в порядке, да? – Конни умоляюще взглянула на Сьюзан, ища хоть капельку утешения. Она вдруг почувствовала, будто бы ей три годика, она потерялась на улице, ей страшно и она пытается в толпе отыскать маму.

– Она в лучшей больнице. Я приготовила тебе чай… Садись. Это очень неожиданно для тебя, я понимаю, – принялась суетиться вокруг нее тетя Сью, но темные глаза выдавали ее беспокойство.

Конни криво присела. Ее подташнивало. Мысленно она перебрала сочиненную сегодня утром ложь. Она ни на секунду не заподозрила, что эта ложь сбудется и шарахнет ее по голове! Неужели из-за этой вот лжи и началось дурацкое кровотечение? Неужели она предала маму ради каких-то двух недель на континенте?

«Господи, пожалуйста, только не это!» – молилась она, мелко и часто крестясь. Надо купить свечку, помолиться о скором выздоровлении. Только тогда она будет прощена, только тогда почувствует себя в безопасности. Ей хотелось лишь одного: сесть возле мамы и сказать ей, до чего же глупой, эгоистичной, бессердечной дочерью она была и как она любит ее. Всем сердцем!

Последующие недели стали сущим кошмаром. Конни изучила все уголки и трещинки девятой палаты в отделении гинекологии так, словно это ее родной дом. Маме срочно удалили матку, и она лежала отрешенная, с белым лицом, но пыталась ей улыбаться.

– Ей всё вырезали, – шепнула бабуля, пытаясь объяснить суть операции и не глядя на Конни. – Там была опухоль… Теперь ей будет лучше.

Но им не удалось провести Конни. Тут не просто операция. Конни чувствовала, что медсестры напряжены и улыбаются как-то по-особенному, аккуратно уходя от ее прямых вопросов. На следующий день она пошла в медицинский отдел библиотеки и изучила все возможные причины для такой операции. То и дело встречались знакомые слова: яичники, миома, – вот где пригодились уроки биологии. Но все чаще попадалось страшное: карцинома. Любой человек, когда-либо изучавший греческий, без труда поймет корень: рак… Никто не произносил это вслух, если вдруг сосед заболевал, худел и умирал.

В тот же вечер Конни приперла к стенке доктора Фридмана, поймав его в кабинете.

– Что с мамой? – потребовала она ответа.

– У нее была опухоль, ее удалили.

– Доброкачественная? – произнесла она то, на что хватило духу.

Он молчал, но Конни не сводила с него глаз.

– Я должна знать правду. Она поправится?

– Сядь, малыш, – попросил он, указывая на маленькое кресло, зажатое в самом углу. – Мы надеемся. В Манчестере можно пройти специальный курс лечения.

– Радиевая терапия? Я читала о Марии Кюри. Сколько времени это займет? – Значит, все-таки рак. Но она не смела произнести вслух это слово.

– Курс лечения будет в больнице «Кристи». Это лучшая клиника на севере Англии, – ответил он, беря ее за руку. Но Конни выдернула ладонь.

– Болезнь распространилась дальше? – Конни достаточно прочла о метастазах, но не знала точно, как произносится это слово.

– Немного… Но для лечения еще не поздно.

– Это все я виновата! – разрыдалась Конни. – Я соврала, сказала в школе, что мама больна, чтобы не рассказывать им правду! Это все мое вранье, я навлекла на нее болезнь!.. – Ее тело сотрясали рыдания.

– Нет, ты не виновата. – Он вложил ей в руку носовой платок. – Твоей маме нездоровилось уже довольно давно, но она никому не рассказывала. Теперь у нас есть шанс победить болезнь. У Анны должна быть надежда, она должна видеть вокруг себя улыбающиеся лица. Она сильная, стойкая, но ее тело пережило войну. Борьба будет трудной, но на ее стороне весь наш клуб «Оливковое масло», и твое присутствие тоже придаст ей сил. Ты же ее путеводная звездочка, ее золотая девочка. Ради тебя одной ей стоит жить, бороться за жизнь. Так что никаких мрачных мыслей, гони их! Вытри глаза. Мы должны держаться друг за друга, только вместе мы сильны.

И все же что-то в его серых печальных глазах ее беспокоило. Может быть, он просто пытается смягчить для нее страшное. Он старается изо всех сил, но Конни чувствует: он просто скрывает свой страх.

Началась осень, новая четверть. Девочки вернулись из поездки в Европу, но Конни была не в состоянии воспринимать их болтовню: кто с кем дружил, кто прогулял целую ночь с американскими солдатами… Какая разница, если всю неделю она жила для того, чтобы наконец поехать к маме в больницу?

Всегда находился кто-то, кто мог ее подвезти: то Диана приезжала из Лондона, то Квини Квигли и Мария на своем фургончике, то дядя Леви и Невилл везли бабулю. Невилл получил водительские права, а тетя Сью купила маленький «Моррис», в котором они ездили по очереди с доктором Фридманом.

Конни смотрела, как мама теряет прекрасные рыжие волосы, от них осталось лишь несколько жалких прядок, кожа сморщивается и становится желто-серой. Она страшно похудела, но все вокруг старались бодриться и улыбаться.

Только доктор Фридман не скрыл ничего от Конни.

– Все выходит не так легко, как мы надеялись. Но мы не собираемся сдаваться, Конни.

Как же она будет изучать древнегреческий и историю, когда на душе такой камень? Даже самые понимающие учителя не помогут… Да что там какие-то учителя… Она хочет быть с мамой, вот и всё, только с мамой, чтобы маме становилось лучше, она будет цепляться за любой лучик надежды. Иногда, когда Конни приезжала к ней, мама сидела возле кровати в кресле, но роскошный шелковый халат, расписанный павлиньими перьями, мешком висел на ее исхудавшем теле. Чтобы отгородиться от всех, они ставили ширму и разговаривали по-гречески. Мама быстро уставала, ей нужен был отдых, но уговорить ее лечь было непросто. Выйдя потом из палаты, всю дорогу домой Конни ревела. Почему? Ну почему это случилось именно с ее мамой? Почему именно теперь?

Роза и Джой отказались от планов отвлечь ее. Она что-то танцевала, пела с ними, но душа ее была далеко: около мамы.

Конни пошла в греческую церковь попросить отца Никоса навестить маму, но оказалось, он знает о ее болезни и в больнице бывает часто. Конни купила серебряную тамату с целой фигуркой, чтобы прикрепить ее к иконе и молиться святым за мамино выздоровление.

– Дина, найди мне музыку, – шепотом попросила однажды мама. – Критскую музыку.

Отец Никос отыскал старый проигрыватель и поцарапанную пластинку, на которой были записаны семьдесят восемь мантинад [28] . Анна даже изменилась в лице, когда их услышала, глаза ее приняли отсутствующее выражение.

– Ты должна поехать туда вместо меня, увидеть этот остров, помолиться у могилы моей матери… Помолиться за мою сестру Елену, поставить свечку за меня… Разыскать моих двоюродных братьев и сестер, они живут возле Ханьи. Эти Пападаки должны помнить меня. Полюби этот остров, пусть он станет тебе родным. Обещай это мне…

– Мы вместе поедем, мама, – прошептала ей Конни. – Когда тебе станет получше. Тетя Ли все устроит… Поездом до Италии, потом на корабле. Я отвезу тебя туда. – На маминых губах заиграла улыбка – слабая, извиняющаяся.

– Ты поедешь… А я буду уже там… Обещай мне.

– Нет, мама, mazi. Вместе, мы с тобой вместе поедем! Д я и греческий почти забыла…

– Ты впитала его с моим молоком. Он по-прежнему в твоем сердце, и однажды ты поедешь туда. Крит ждет тебя… – Чтобы сказать это, она собрала все свои силы.

Конни не могла этого слышать и выскочила из палаты. Тетя Сью нагнала ее.

– Не бойся, ей почти не больно сейчас… Она просто заснет и не проснется.

– Но я не хочу, чтобы она заснула! Она моя мама… Кто будет заботиться обо мне? Как я буду жить без нее? – рыдала Конни. – И я все знаю о тебе и о моем папе…

– Тихо! Сейчас совсем не время для этого, – шепотом остановила ее Сьюзан. – Это теперь не имеет никакого значения. Ты Уинстэнли. Мы одна семья. Мы заботимся о своих. Таково желание твоей матери. Не расстраивай ее. Не показывай ей, как ты тоскуешь. Возвращайся и попрощайся. Ей пора отдохнуть.

Но когда они на цыпочках вернулись в палату и зашли за ширму, Анны Пападаки уже не было с ними. Душа ее тихо ускользнула. Вместо нее осталась прохладная оболочка, чужая женщина с раскрытыми глазами, обращенными к окну.

Они сели, взяв ее за руки, и долго сидели в молчании, каждая в своих мыслях. Конни от ужаса не могла дышать. «Мама улетела на Крит, а меня взять забыла!»

– Она была очень хорошей женщиной, – сказала Сью, доставая цветы из стоявшей на столике вазы и укладывая их в изготовье кровати. – Покойся с миром, сестра моя…

Конни смаргивает слезы и снова осознает себя на голубой скамейке в аэропорту Ханья. Ну когда же этот самолет наконец приземлится? Мать всегда и во всем виновата, вздыхает она. Но если ты теряешь мать в юном возрасте, все меняется. Остаться сиротой в пятнадцать лет – рано. Все, что ты воспринимал как данность, вдруг рушится. Она тогда так мало знала о молодости своей мамы, о ее жизни с Фредди, пусть жизнь эта и была очень короткой. Столько вопросов не имеют ответа, а ответ на них знала одна лишь мама. Жизнь уже никогда не была прежней, и Конни очень отдалилась от Джой и Розы, хоть девочки и были очень добры к ней тогда. Никакие молитвы, пышные венки и церковные песнопения на похоронах не могли смягчить горечь утраты. Ей казалось, она попала в кошмарный сон и никак не может проснуться. «За всю жизнь я так и не оправилась от этой потери, я всегда скучала по тебе. Я не готова была попрощаться с тобой. А когда стала готова, тебя уже не было, я осталась одна…» Она вспоминает плетеную сумку с кожаными ручками, с этой сумкой они ходили на рынок один раз в неделю, доверху набирали в нее овощей и несли потом вместе, вдвоем. Конни погрузилась в учебу, как и мечтала мама об этом. Каждый вечер, страшась снова увидеть пустое мамино кресло, она оттягивала минуту, когда надо возвращаться домой. Она стала готовить уроки в библиотеке, ссылаясь на то, что ей мешает гомон пансиона. Ей сказали быть храброй, собраться с духом, и она собралась. Тогда еще не было принято ходить к психотерапевту, каждый оставался со своим горем один на один, как на войне. Просто прячешь его поглубже. Словно мама уехала далеко-далеко, но все-таки пришлет открытку, как только доберется до места. Клуб «Оливкое масло» по-прежнему собирался за ужином. Возможно, они находили утешение в этих встречах, но Конни заметила, что старается их избегать. Невилл пытался снова увлечь ее пением. Мисс Кент нажимала с занятиями, подталкивала ее пораньше сдать экзамены и перейти в шестой класс. Конни покорно повиновалась. Уткнуться в книжку – это было значительно легче, чем видеть, что мамы нет. Дверь доктора Фридмана всегда была для нее открыта, но Конни уходила от разговоров. Этим горем она не могла поделиться ни с кем. И вернуться в лоно Церкви она не могла. Церковь не помогла ей ничем в самом для нее главном. Некоторым утешением служила музыка – любая. Чем громче, тем лучше. Поп, джаз, любая музыка с резким ритмом – она заглушала всё, все печали. Это был выход. Именно тогда она написала первую версию «Цветов моей любви», но затолкала стихотворение подальше в ящик стола. В голове ее тогда не было никакой музыки, на которую можно было бы положить эти строчки. Если бы мама осталась жива, всё сложилось бы как-то иначе? Как знать. Впрочем, конечно, иначе. Она не сидела бы сейчас в аэропорту, ожидая того, кто, возможно, вовсе и не появится…

Роза поняла, что эта роль – ее, в ту же минуту, как только раскрыла «Меркьюри» и прочла, что Гримблтонский театр планирует новую постановку «Ромео и Джульетты» на открытой сцене на площади у городской ратуши. На пике популярности была «Вестсайдская история», Роза видела гастроли одной труппы в Манчестере. А тут, по замыслу режиссера, ожидается противостояние стиляг и рокеров.

– Конни, я просто должна играть Джульетту!

Кто ж еще, как не смуглая яркая итальянка, сможет передать всю страсть этой роли? К тому же ей надо набирать опыт, показывать себя и тем самым приближать к себе шанс сыграть главную роль. И никто не посмеет ей в том помешать. Танцевальная школа съедала все время, и она не успела присоединиться к труппе Молодежного театра, но в «Меркьюри» говорится, что этот конкурс – открытый.

Конни шла, чуть отстав, и рассеянно кивала, размышляя, что сама она вполне удовольствовалась местом в хоре. После смерти матери она словно закрылась в кокон. Заинтересовать ее чем-либо стало трудно, но Роза надеялась: участие в постановке поможет ее расшевелить.

Их актерский опыт ограничивался школьными спектаклями, но Роза и ее мама обожали Шекспира, и Роза огромные куски шпарила наизусть, вызубрив их к экзамену по английской литературе.

Важно было правильно выбрать фрагмент для прослушивания: нужен такой образ, для которого ее длинные волосы можно перехватить надо лбом лентой, это придает ей вид юный и невинный. Она надела воскресное платье, которое надевала обычно в церковь. Не слишком короткое, фасона «как у принцессы», оно выгодно подчеркивало ее гибкую фигурку.

Джой и Конни провели с Розой не один час, репетируя вхождение в образ. Поэтому, когда прозвучало ее имя, Роза выпрыгнула на сцену, позабыла о волнении и танцевала так, словно ее уже приняли и она уже на балу.

– Меня зовут Роза Сантини, – объявила она в темноту и принялась читать, почти не глядя в текст. К тому же она была по уши влюблена, сгорала от страсти, и это придало еще больше красок ее выступлению.

Пол Джервис только что окончил Среднюю школу для мальчиков и собирается поступать в медицинский колледж. Они встретились на какой-то вечеринке по случаю окончания семестра у друзей, чьи родители как раз уехали в отпуск. Конни и Джой всегда избегают таких вечеринок, как ни зови их. И вот сейчас Роза и Пол у дяди Анджело, она моет посуду, а он ждет ее за столиком в баре.

Он просто вылитый Пол Ньюман: высокий, светловолосый, темные глаза так и обдают жаром, презрительная усмешка чуть кривит губы. Капитан обеих школьных команд – по крикету и по регби. Задницу (не какую-нибудь, а не хуже, чем у Джеймса Дина) плотно обхватывают синие джинсы. Не пропускает ни одной сколько-нибудь привлекательной юбки. Джеральдин Кин хвасталась, что он как-то понаставил ей засосов по всему телу. Только вот почему-то он разыгрывает из себя недотрогу, и Розу это просто бесит. Не хочет связываться с племянницей босса, опасаясь, что мафия ему за это отомстит, не иначе.

А он отлично подошел бы на роль тренажера! Ей же надо откуда-то набраться опыта и узнать, что же испытывали Ромео и Джульетта, став любовниками? Если уж ей предстоит играть страсть, то самое время понять, что это такое. Впрочем, тут еще Майлз Блэк поглядывает на нее… А в шторм любая гавань хороша…

Острить и дерзко играть словами в кухонном фартуке не так-то просто, но тут важно умело показать бюст, волосы и глаза. Она изображает безразличие, надеясь, что Пол клюнет, – ведь он привык, что девчонки сами вешаются ему на шею и падают к его ногам. Поматросил и бросил – таков был его принцип. Но принцип ведь можно направить и против него? Роза подлавливала его: то выказывала к нему интерес – ровно столько, сколько требовалось, чтобы он обратил на нее внимание, – а потом напрочь не замечала его, словно его и не существует вовсе. Ну а Майлз наивно глотал наживку.

Театральной звезде требуется быть соблазнительной, и Роза часами вертелась у зеркала, укладывая на макушке волосы а-ля Брижит Бардо – густые пряди непринужденно взлохмачены и кокетливо кудрявятся по бокам. Она натягивала самые узкие мальчишечьи джинсы, весьма условных очертаний маечки с низким вырезом, а лифчик набивала так, чтобы в нужных местах формы радовали не только стройностью, но и пышностью. Какая уж тут грудь после стольких лет занятий танцами, но кто об этом узнает? Есть уйма способов изобразить роскошную грудь, и все они ей отлично известны.

Вот только все это приходилось проделывать так, чтобы мама ничего не заподозрила. Поэтому она приходила в пансион Уэйверли в бесформенном свитере и тут же стягивала его, ссылаясь на удушающую жару.

Ну а что за женщина без выразительных глаз? Они с Джой до одурения тренировались красить ресницы, подводить глаза, накладывать дымчатые тени и чуть тронуть губы бледной помадой, а главное – выглядеть так, чтобы всем своим видом показывать «да-я-давно-все-все-знаю!», чего, как догадывалась Роза, никогда не добьешься, если держать ноги плотно сжатыми.

Сьюзан не переставала удивляться:

– Надеюсь, вы не собираетесь в таком виде на улицу?!

– Нет, конечно. Мы просто репетируем роль, – отвечала Роза, и расспросы на этом обычно прекращались.

Конни на всю эту возню взирала c недоумением. Какая разница, что надевать? Да хоть мешок! В своем горе она почти разучилась улыбаться. И когда между Розой и мамой вспыхивала очередная ссора, когда они даже не разговаривали, а злобным лаем швыряли друг другу обрывки слов, от ненависти теряя дыхание и разбегаясь потом по разным углам, Роза вспоминала, что случилось с Конни, со всех ног бросалась домой, чтобы скорее обнять маму, и та тут же прощала ее.

Роза прикидывала на себя роли: вот школьница-скромница, вот сама невинность, вот Одри Хепберн, вот язвительные студентки Латинского квартала, все в черном, как Жюльет Греко, вот женщина-вамп. Все они прекрасно выходили у Розы, но с Полом Джервисом она могла бы так славно отточить свое мастерство соблазнения, превратив его из просто игры в живой опыт!

– Ради искусства можно и пострадать, – заявила она, откидываясь на спинку стула. Летнюю шляпку она смяла в комок, школьный плащ затолкала под стул.

Рядом с нею в кафе сидела Конни; тяжелая сумка с учебниками давила ей плечи, она сутулилась.

– Ну и зубрила же ты!.. Всё, прощай школа! Никаких больше жутких коричневых чулок, никакая сестра Жильберта больше не стоит над душой! Сегодня Гримблтон, а завтра весь мир перед нами!

Произнеся этот гимн свободе, Роза окинула взглядом новые модные штучки в интерьере кафе Сантини. Все оклеено афишами «Касабланки», с каждой на тебя смотрит Хамфри Богарт. В зале полутемно, стены задрапированы сеткой, то тут, то там горят свечи в бутылках из-под вина. Роза и Конни потягивают капучино с коричневым сахаром. Здесь даже можно курить, никто не заметит. А лучше всего новый музыкальный автомат в форме луковицы: на прозрачном экране перечислены от руки написанные названия песен, которые ты можешь выбрать.

– Так тебе дали роль? – спросила Конни, поднимая на нее глаза.

– Еще бы! Ты лучше спроси, умеют ли утки плавать. Конкуренты в страхе разбежались. Я слышала, как продюсер спросил: «О, а это кто такая?!» В понедельник начинаем репетировать. Что-то не вижу интереса с твоей стороны, – подстегнула она, – а, между прочим, я и тебя записала. Ты во втором составе.

– Премного благодарна, – безразлично кивнула Конни.

– Да что с тобой? Опять плохо спала? – Роза старалась быть терпеливой, но до Конни было не так-то легко достучаться.

– Со мной все в порядке. А эту Джой опять где-то носит. Опять, наверное, милуется со своим Джоном Седдоном в переулочке. Слушай, а ты вообще его видела? Я бы и с закрытыми глазами нашла себе кого получше!

– А я-то думала, вы подруги, а не соперницы. Что у вас произошло? – Розу одолевало любопытство. После смерти тети Анны Конни стала как-то странно относиться к Джой. Все в штыки, что ни слово – какие-то шпильки… Совсем на нее не похоже.

– Да ничего. О, вот и она, Джой Уинстэнли! Как всегда, опаздывает. Только посмотрите на нее. Прямо модный показ, – недобро хихикнула Конни.

Роза нехотя согласилась, что после болезни Джой стала совсем другой – такой аккуратной, миниатюрной. Безупречного кроя юбка открывает изящные ноги с маленькими ступнями. Волосы, густые и блестящие, словно грива, завязаны в хвост. Кто-то присвистнул ей вслед, но она сделала вид, что ничего не заметила.

– Извините, я задержалась. Заскочила в турбюро к тете Ли. В понедельник выхожу к ней на работу! – Джой сообщила это так возбужденно и радостно, что сердиться на нее было трудно.

– У Конни тут приступ уныния, просто напасть какая-то, – со смехом кивнула ей Роза.

– Нет у меня никакого уныния. Это у вас новая жизнь с понедельника. А у меня гора книг, которые надо прочесть к следующему семестру, – огрызнулась Конни.

– Нет-нет, тебе просто нравится заниматься зубрежкой! А мы уже недостаточно хороши для тебя, да? – продолжала веселиться Роза. Ничто не сможет испортить ей настроение. Лето обещает быть таким восхитительным! Как знать, где она окажется к сентябрю? Роль второго плана в «Улице коронации» [29] ? Ассистент постановщика в театре Манчестера? А может быть, даже в Уэст-Энде? Роль в кино вовсе не помешает, ну а потом нужен хороший курс актерского мастерства.

– Скажи, что тетя Сью рассказывала тебе о Седрике Уинстэнли? – вдруг шепнула Конни на ухо Джой.

– Ты про моего папу? Ну, что он был солдатом, погиб как герой. Они встретились в Бирме после оккупации на каком-то концерте в Рангуне, – ответила Джой.

– А когда он женился на ней? – не отставала Конни.

– Не знаю, я не уточняла. Кажется, не сразу. А почему ты спрашиваешь? – удивилась Джой. Чего это вдруг Конни такая серьезная – в последний-то день учебы?

– Ты видела свое свидетельство о рождении?

– Нет, а зачем? Оно где-то у мамы в документах, – удивилась Джой еще больше.

– Попроси ее показать его тебе, вот мой совет, – в очередной раз огрызнулась Конни. – Семейство Уинстэнли задолжало нам немало объяснений.

– Не смей так говорить о нашей семье! – возмутилась Джой.

– Я говорю так, как чувствую, – спокойно ответила Конни, не сводя с нее глаз.

Почему она портит им радость, почему разговаривает так злобно? Роза наклонилась вперед, чуть не опрокинув на пол свечу в бутылке.

– Да будет тебе, Конни! Мы понимаем, каково тебе сейчас, понимаем, что ты чувствуешь, но…

– Вы вообще ничего не понимаете, обе не понимаете! Спроси свою драгоценную мамочку, Джой! Спроси бабулю про Фредди Уинстэнли, вот и все, – отрывисто проговорила Конни и, поспешно собрав свою разбросанную одежду, в слезах бросилась было к дверям.

– Конни, пожалуйста, останься, не убегай, – прошептала ей Роза. – Мне надо кое-что вам рассказать, кое-что очень важное. Я хочу, чтобы вы первыми все узнали.

Конни остановилась и присела на краешек стула, стараясь не показывать любопытства.

– Я проделала это ! – бухнула Роза.

– Когда? – шепотом отозвалась Конни. Ее голубые глаза стали круглыми.

– С кем?! – эхом за ней выдохнула Джой. Все три тесно сгрудились, позабыв о размолвках.

– В прошлую субботу днем, в Королевском парке… У Пола Джервиса там… – начала Роза. На лицах подруг отразился ужас.

– Пол Джервис?! Чемпион игры «в бутылочку», Мастер Засосов? Розария Сантини, да ты просто дьявол в юбке! – Они не сводили с нее глаз, расплылись от удовольствия и желали знать все до мельчайших подробностей.

– Ну, это был его приятель…

«Как ни прискорбно», – вздохнула она про себя. Сколько Роза ни старалась, Пол не обращал на нее никакого внимания.

– Пол и Майлз сейчас работают у моего дяди. Мы пошли с ночевкой к Альберту, будто чтобы готовиться к последним экзаменам, а там полно спален. Мы с Майзлом оказались в отдельной, и тогда я его отодвинула, хотя он явно хотел большего. А потом мы вместе пошли прогуляться перед работой. Ну, я и подумала, дай попробую, узнаю, из-за чего весь сыр-бор. Вот и попробовала, – призналась она.

– Ну же, ну! И как оно? – совершенно ошарашенная, шепотом переспросила Джой.

– Будто палочка эскимо сначала изрядно попрыгает вокруг тебя, а потом тает внутри, – фыркнула Роза. На самом деле все было совсем не так, было одно неуклюжее тискание и пыхтение, но в этом она не собиралась признаваться, чтобы не испортить впечатления.

– И все? А если ты теперь забеременеешь? – спросила Конни, как всегда, самая из них практичная.

– Нет, мы были стоя, так что безопасно, – рассудила Роза.

– И вы теперь поженитесь? – спросила романтичная Джой. Она жила в убеждении, что секс и брак идут только рука об руку.

– Вряд ли. Я просто хотела попробовать, что это такое. Мне же предстоит играть Джульетту! В том числе и в любовных сценах, – ответила Роза.

– А больно было? – сморщилась Джой. – Говорят ведь, что идет кровь, девчонки часто плачут.

– Нет, ни капли. От этих шпагатов вроде как растягиваешься внутри, да еще «тампакс» потом, – солгала она. Так далеко они вовсе не зашли, но Майлз действительно от возбуждения кончил.

– Мне кажется, неправильно этим заниматься только из любопытства. Посмотри сама, до чего это довело мою маму и тетю Сью – бац, и вот тебе ребеночек. А вы безрассудно не предохранялись, – возмутилась Конни.

«Снова это ее чванливое настроение! Наезжает, будто укушенная», – кисло подумала Роза.

– Да чего ты все злишься? Они были замужними дамами! – бросилась Джой на защиту матери.

– Ты уверена? Я бы на твоем месте это проверила, – взялась за свое Конни.

– Опять ты! Даже если вдруг у меня будет ребеночек, мама за ним присмотрит. Подумаешь! – И тут Роза лукавила. Если такое случится, это будет позор для семьи. Ее отошлют куда-нибудь подальше, и тогда не видать ей никакого Уэст-Энда, останется только раскаиваться в грехах своих тяжких, не вылезая из церкви. – Вот что я вам скажу: лучше ехать, чем стоять на месте, – и Роза им снисходительно улыбнулась.

– Что ты имеешь в виду? – озадачилась Джой.

– Сама поймешь в один прекрасный день. – Роза глотнула кофе, и на губах ее осталась светлая пенка. – Итак, прощай школа! Как будем праздновать окончание?

– А ты еще будешь пробовать? – спросила Джой, не готовая сменить столь волнующую тему.

– Наверное. Если время будет. Я же преподаю у малышей в школе мисс Лемоди, а теперь еще репетиции начнутся. Кстати, вы обязательно должны прийти посмотреть. Ромео играет профессиональный актер из Манчестера, он друг Саймона Маркса, продюсера. Правда, здорово? Могу оставить вам автограф, если хотите, – хмыкнула она. – И кофе за мой счет, я угощаю, очень уж меня распирает от всех этих успехов.

– Везучая, – со вздохом протянула Конни.

«Да-а, мои потрясающие новости не очень-то ее зацепили. Прямо как Майлз Блэк: старался, старался, да почти все мимо. Ну ничего, искусство требует жертв», – успокоила себя Роза, испытывая разочарование.

* * *

Вскоре начались репетиции. Партнер, Алекс Маколи, тут же дал ей понять, что весь этот спектакль для него – не более чем одолжение другу, пока он «отдыхает от настоящих ролей». Роза считала, что он староват для Ромео. Но была уверена: ее свежая интерпретация роли Джульетты его вдохновит. Она горела желанием показать ему, что она не просто какой-то жалкий любитель.

Невилл играл в клане Капулетти, был полон энтузиазма и хорошо смотрелся на сцене, – сказать по правде, гораздо лучше, чем со своей скиффл-группой. Наряды стиляги очень ему к лицу, отметила про себя Роза. И, похоже, Алекс заинтересовался Невиллом и его приятелем Бэзилом. Что ж, вряд ли тогда ей удастся убедить его взять ее с собой в Лондон как свою протеже, огорчалась она, видя, что интересы его лежат где-то в стороне от нее.

Ромео был подан достаточно профессионально, но ему чего-то не хватало: не было изюминки, которая придала бы убедительность актерской игре. В ней не было той страсти, какую вкладывала Роза в свою игру. Накануне репетиции он не отказывал себе в том, чтобы выпить, и от него несло пивным перегаром. Да и попробовал бы кто изобразить горячую страсть, вдыхая запах старых носков из подмышек партнера!

«Ну, ничего, так просто мы не сдадимся, нам некуда отступать, и это мой билет к известности», – уговаривала себя Роза.

Классический фасад городской ратуши из покрытого сажей Гримблтона на время превратился в Верону; плавно спускающиеся ступени стали сценой, прожектора высвечивали резной орнамент на камне. Зрительские ряды с трех сторон установили амфитеатром. Для сцены на балконе выбрали каменную балюстраду возле окна, из которого мэр города и его команда зачитывают итоги выборов в день голосования.

Подумать только! Вот она появляется перед этим огромным зрительным залом и, словно королева, приковывает к себе всеобщее внимание. Сердце начинало подпрыгивать и колотиться, едва Роза начинала так думать, но она не сомневалась в собственных силах.

Конни и Джой старались и виду не подавать, что их как-то особенно впечатлила ее внезапная слава. Они все стали такими разными! Конни готовилась к переходу в шестой класс, собиралась потом поступать в университет. Джой работала с девяти до пяти, встречалась с друзьями из церкви и к одному из них бегала на свидания. Говорить теперь она могла лишь о том, чтобы накопить денег на «главный день ее жизни».

Розе наскучил Майлз Блэк со своим регби, так что теперь она хвасталась партнером по сцене и его блестящей карьерой. Она собиралась сообщить Майлзу, что их роман закончен, но рядом с ним как раз стояла Джой, рассказывая что-то о своем турбюро. Роза же только и думала, как бы поскорее вырваться из Гримблтона, с этими его узкими взглядами и узкими улочками, вырваться к ярким огням. Но это было непросто. Ей было жаль Майлза, дожидавшегося окончания репетиции в надежде, что мадам Сара Бернар уделит ему толику внимания.

Подмостки на площади у городской ратуши, вырастающие все выше и выше, заставляли поверить, что все это правда и скоро быть представлению. Конни в итоге тоже была довольна, ей нравилось болтаться за кулисами и готовить реквизит вместе со школьной подругой. Всё вокруг преобразилось. В «Газетт» и «Меркьюри» вышел новый репортаж о спектакле, но почти всю полосу занял Алекс Маколи, небрежно бросающийся громкими именами направо и налево. И все равно ничто не могло остановить Розу, ничто не мешало ей чувствовать себя звездой.

Сантини забронировали себе места в первом ряду, но на другой день, чем Берторелли, – в конце концов, есть вещи неотменимые. А Роза, как водится, оказалась в эпицентре вражды их семей. Просто настоящие Монтекки и Капулетти!

И наконец-то она свободна. Никакая сестра Пресвятой Богородицы не стоит на страже ее души, пытаясь не дать ей погрязнуть в грехах сценической вакханалии или секса. Как жаль Розе их жизни! Несчастные, какие-то замороженные, со всеми этими грешочками и обидками… Она-то теперь свободна и может испытывать всю гамму чувств, все, что подарит ей жизнь и страсть!

Когда подошла неделя спектакля, Роза ну просто летала, не касаясь земли, уверенная, что весь город сбежится посмотреть на нее. В серебристом парчовом платье с золотой, цвета спелого абрикоса отделкой, так туго стянутом на груди, что едва можно было дышать, в пышных юбках – она чувствовала себя неотразимой. Волосы были убраны короной из листьев и цветов. Для сцены на балконе она переодевалась в полупрозрачный пеньюар чайного цвета, и при определенном освещении для игры воображения он оставлял всего ничего. Невилл советовал ей надеть под него какое-нибудь трико, если, конечно, Роза не хочет, чтобы у бабули Эсмы случился сердечный приступ.

Все были так поглощены приготовлениями, что никто не заметил грозовых туч, собирающихся на западе. Так что ливень обрушился внезапно, залил все декорации и зрительские ряды, испортил освещение.

В первый вечер представление отменили, а на второй – провели спектакль в закрытом театре. На третий день пошли разговоры, что декорации пора разбирать, люди начали требовать деньги за билеты обратно. Как же это несправедливо!

Столько расходов, столько переживаний, и вот на тебе! Обычнейшая для Гримблтона летняя гроза все разрушила. Ну почему ее, Розу, угораздило родиться в этом переменчивом мокром климате? В стенах театра атмосфера для игры была уже совсем не та, уличным декорациям было тесно, и они то и дело падали.

Мистер Несвежие Подмышки ходил раздраженным и заявил, что никогда больше не свяжется с кучкой любителей. В последний вечер, словно в свое оправдание, выглянуло яркое солнце, и все решили: будь что будет, но попробуем дать спектакль у городской ратуши, тем более что зрители уже собрались и расселись повсюду, где только смогли найти место.

И тут пьеса ожила. Враждующие семьи носились по ступеням ратуши, с криками нападая друг на друга, толпа танцевала в лучах заходящего солнца, и зрелище было просто волшебным. Актеры выкладывались полностью, даже Ромео наконец стряхнул с себя сон и не оставил зрителей к нему равнодушными.

Мама сидела в первом ряду, утирая слезы гордости за свою деточку. Доктор Фридман и тетя Сью сидели рядом, а бабуля Эсма вместе со всеми Уинстэнли восхищалась Невиллом. Даже вреднюга Айви, кажется, наслаждалась актерским дебютом сына.

Все эти чудесные часы Роза была в центре внимания – трогательная, одухотворенная, каждой клеточкой чувствующая, что город восхищен ее храброй попыткой сыграть одну из великих трагических героинь мировой литературы. Ее смерть на сцене заставила зал печально вздохнуть. Разве возможно, чтобы такая любовь нашла свой конец в могильном склепе?

На поклон они выходили под рев аплодисментов. Роза знала, что рождена для сцены. «И теперь моя жизнь будет такой», – улыбалась она про себя.

Даже Алекс расчувствовался, обнял ее и от души поцеловал:

– Отлично! Ты играла великолепно… Мы были восхитительны!

Роза надеялась, что и Пол Джервис где-то здесь и теперь кусает локти, завидуя – сейчас Алекс возьмет ее за руку и поведет к мечте…

* * *

Пробуждение Алекса не произвело на Конни впечатления. Спектакль она смотрела придирчиво. Его игра все равно оставалась деревянной и какой-то унылой. Никакой страсти к Джульетте в нем не наблюдалось, Роза затмевала его буквально в каждой сцене. Да и в любом случае Конни уже сыта шекспировскими трагедиями. Девушкам в них достается лишь яд, смерть и забвение.

Она прибирала сцену после спектакля, когда вдруг к ней подошла тетя Сью и жестом подозвала к себе.

– Рада, что успела тебя застать, – прошептала она. – Джой задает такие неловкие вопросы… Прошу тебя, не рассказывай ей пока ничего!

– Почему нет? – вспыхнула Конни.

– Это только расстроит ее, и всё. А мы не хотим ее расстраивать, когда у нее все так хорошо стало получаться на работе, – ответила Сьюзан.

– Мы наполовину сестры. Что плохого в том, что она об этом узнает?

– Она думает, я была замужем за Седриком. Правда очень разочарует ее. Прошу тебя ничего ей не рассказывать пока. Я сама это сделаю, Конни, когда придет время.

– Как знаешь, – кивнула Конни, отворачиваясь и возвращаясь к своим занятиям. Почему она вообще должна напоминать тете Сьюзан об этом? И почему все лезут к ней? Почему не могут оставить ее в покое? Горе накрывало собой всю ее жизнь, словно черная тень, из-под которой никак не выбраться.

У Розы начала складываться карьера, Джой работает в своем турбюро. А перед ней только гора книг и печальные воспоминания. Почему она должна еще и семейную тайну тащить в себе? Как раз самое время рассказать Джой всю правду. Кому от этого будет плохо?

– Эй, Конни, пошли скорей, сейчас начнется вечеринка! – крикнула ей Роза, выбегая из гримерки.

– Вычеркни меня из списка гостей, – вяло отмахнулась Конни.

– И не подумаю! Твоя мама совершенно не хотела, чтобы ты жила, словно монашенка. Все идут, будет весело. Не отгораживайся от мира… Ну прошу тебя! – Роза ни за что не готова была отступить.

Пожав плечами, Конни испустила тоскливый вздох. Кажется, этот вечер никогда не кончится.

Вечеринку по случаю успешного спектакля устраивали у продюсера. Он жил на высоком холме, с которого открывался вид на весь город, в старом каменном фермерском доме с низкими потолками и просторными комнатами, в которых сильно пахло каминной сажей и мокрой псиной. Все болтали только о своих спектаклях, и Конни чувствовала себя совершенно лишней. Тут были и любители легкого угощения, Конни видела, как Майлз Блэк пытается затащить Розу в укромный уголок. Роза же парила на пике славы, продолжая роль королевы вечера, и не имела ни малейшего намерения покидать рампу.

Конни наблюдала за его неуклюжими попытками завладеть ее вниманием и прониклась жалостью к пареньку. Боже милостивый, а это еще кто? Вальяжно покачиваясь, с бокалом в руке и кривой ухмылкой, к ней приближался Король Засосов, уверенный в себе и неотразимый.

– Приветики! Ты случайно не одна из «Шелковинок», с которыми выступала Роза? – обратился он к ней, чтобы как-то начать разговор. Конни хотела ответить грубо, мол, отвали, но это было бы как-то неловко. Поэтому она просто отвернулась, сделав вид, что его не заметила.

– Да это же мисс Малышка Фригидность, – протянул Майлз, уже изрядно выпивший и обиженный на Розу.

– Мисс Здравомыслие, если угодно. Забудь эти свои приемчики для знакомства. Я не из тех, кто готов обниматься с бабником, который бросается на каждую юбку.

– Ух ты! Кто это тебе наплел такой ерунды? – спросил Пол, все еще ухмыляясь. – Ну-ка, что тут у нас? – И он начал насвистывать мотивчик «Мне нужна настоящая женщина».

– Я стану настоящей женщиной, когда встречу настоящего мужчину, и уж точно не сейчас… и не с тобой! – покраснев, ответила ему Конни.

Встретив такой отпор, он отступил, и у него хватило достоинства тоже покраснеть.

– Прошу извинить, что осмелился дышать в вашем присутствии. Роза, ну и подруга у тебя… Мисс Чопорные Трусики?

– Уф, катись отсюда! – закричала было Конни, но вдруг расхохоталась.

Он обернулся и притормозил – озадаченно, скосив голубые глаза в ее сторону. Ей показалось, или в них действительно мелькнуло восхищение и уважение? Или же он просто соображал, что бы сказать в ответ?

– Пол! Иди сюда! – очередная сирена увлекла его за собой в очередной альков.

Сзади подошла Роза.

– Зачем ты с ним так? Это самый шикарный парень здесь, я неделями за ним гонялась. А тут вдруг он сам подходит и болтает с тобой. А ты строишь из себя такую скромницу.

– Никого я не строю. Просто я разборчива и не флиртую с кем попало.

– Ну и распугаешь всех кавалеров такими замечаниями.

– И что с того? Очень глупо вот так обжиматься по углам в темных комнатах. И вообще тут не вечеринка, а так, предлог… чтобы встретиться и позаниматься сексом. На халяву, так сказать…

– Что ж, тогда подрасти еще. Вообще-то весь спектакль сегодня только о нем и был – секс, секс и только секс. А теперь все выпили и настроены игриво. Мы молоды лишь раз в жизни.

– И посмотри, к чему это приводит девушку: раковина в кухне и коляски в коридоре. Уж лучше я почитаю хорошую книжку.

– Ну и иди читай. Только портишь мне удовольствие.

Подхватив кофту и сумку, Конни направилась к выходу. Прекрасно, она сядет на ближайший автобус.

– А после десяти автобусы не ходят, милая, – крикнул ей кто-то вслед.

«Вот черт!» – мелькнуло у нее в голове. Придется теперь ждать, пока кто-то еще будет ловить попутку.

Дом был просторный, в нем наверняка должен быть кабинет, так что Конни двинулась через распростертые тела на поиски книжных полок. В темноте это было непросто, но потом она наконец нащупала выключатель.

– Эй, кто там, гаси! – завопили на нее.

– Простите, – извинилась она, но прежде быстро схватила с полки хоть что-то. Это оказался «Брайтонский леденец» Грэма Грина. Уличный мальчишка Пинки и его злобная банда. Книга захватила ее с первой страницы, она устроилась в кухне на табуретке и погрузилась в чтение.

Сзади нависла вдруг чья-то тень, она обернулась. Пол Джервис с удивлением разглядывал через ее плечо обложку.

– «Брайтонский леденец». Жестковато для девочки.

Она отвернулась, снова не обращая на него внимания. Но он не уходил.

– Ты извини, что так вышло в соседней комнате. Но очень уж резко ты появилась.

– М-м-м, – не отзывалась она. – Я читаю.

– А что-нибудь еще ты делаешь иногда? Или только читаешь и поешь?

Да, похоже, уходить он не собирается.

– Иногда. Спроси лучше Розу. Она тебе всё расскажет.

– Так вы родственники?

– Наши матери… они были друзьями.

– Поссорились? – не отставал он.

– Моя мама в марте умерла.

– Прости. – И, помолчав, он добавил: – Мой брат умер от полиомиелита, когда ему было девять лет. Хреново.

Она услышала печаль в его голосе и подняла глаза. Он действительно весьма привлекателен, с этими его золотистыми волосами и голубыми глазами, ноги длиннющие, а зубы, когда он ухмыляется, точно как у акулы.

– Твои родители, наверное, очень переживали…

– Они расстались… Три года назад. Поэтому я и собираюсь учиться на врача. Должны же быть лекарства от таких болезней, – проговорил он, опираясь коленкой на табуретку и глядя в темное окно.

– Но полиомиелит ведь лечится теперь… Нам всем делали от него прививку, вакцина Солка, ее дают с куском сахара.

– У Дэниеля не было прививки… Ему было всего девять, и прививку начали делать как раз тогда. И есть еще множество болезней, от которых пока нет средства.

– Рак, например, – отозвалась она, не веря, что произнесла это вслух, да еще незнакомому человеку. – Мама лежала в больнице «Кристи», но… Было слишком поздно, понимаешь… – И Конни замолчала, не давая слезам подступить ближе. – Возвращайся лучше на вечеринку.

– Пойдем потанцуем со мной, – позвал Пол и протянул ей руку.

– Нет, я читаю, – отвернулась она, снова пытаясь его игнорировать.

– Я в самом деле настолько отвратителен, что ты предпочитаешь мне Грэма Грина?

– Он хороший писатель… А ты просто маешься от скуки.

– Ты всегда такая серьезная?

– Нет. Но я знаю, чего я хочу и когда я этого хочу. Так что, пожалуйста, уходи и дай мне спокойно дочитать главу.

– Мне очень жаль, что так вышло с твоей мамой… Тебя же Конни зовут, да? Ты одна из девочек Уинстэнли?

– И что, если так?

– Да ничего… Извини, что помешал. – И он повернулся к выходу.

– Все нормально.

– Мир? Друзья?

Конни подняла на него глаза.

– Только если ты и твой приятель будете относиться к моей подруге Розе как к леди.

– Леди? Роза Сантини?! Не смеши! – хохотнул он.

– Слушай, давай отчаливай и возвращайся, когда подрастешь, – огрызнулась она.

– Может, и вернусь. – И он усмехнулся: – Только тебе тоже лучше бы подрасти.

Вот черт, последнее слово осталось за ним! Она посмотрела ему вслед: самоуверенная спина, длинные ноги, и вот он уже смешался с гостями.

Должно быть, он здорово танцует. Но она вовсе не собирается стать одной из его подружек на одну ночь. Вот еще! Пол Джервис просто щука, которая промышляет тут в поисках новенькой рыбешки. Она не даст ему повода возомнить, что она хоть на секунду готова была уступить.

Джой злилась. В доме на Дивижн-стрит в последнее время стало так неуютно! И виновата в том была Конни. Прошло уже несколько месяцев, но из матери так и не удалось вытянуть ничего нового о Седрике. Мама уходила от прямых вопросов, избегая смотреть Джой в глаза, сворачивала разговор на что-нибудь бытовое, погружалась в домашние дела и словно отгородилась завесой молчания.

– Конни, ты должна мне все рассказать! – набросилась на нее Джой. – Чего такого я не знаю, но должна знать?

Конни пожала плечами и, как обычно, удалилась в свою комнату. Что ж, значит, Джой остается только отправиться к главному источнику сведений о семье Уинстэнли и раз и навсегда всё прояснить.

– Бабуля, скажи, ну что такое происходит? Конни что-то знает о моем папе, чего не знаю я! – с порога воскликнула Джой, появляясь в бабулиной кухне в то судьбоносное утро. В Саттер-Фолде оказалась и Конни, они с Джой приехали с разницей в несколько минут.

Бабуля, сидевшая с вязанием, отложила спицы, сняла очки и вздохнула. Голос ее звучал мягко, она вдумчиво подбирала слова.

– Давай поговорим об этом в другой раз, Джой. Время еще не пришло, – тихо предложила она, медленно наматывая нитку на клубок и бросив выразительный взгляд на Конни.

– Мне наплевать, что время не пришло. Я должна знать! Конни говорит, что мама и тетя Анна никогда не были замужем. Это правда? Выходит, мы приблудные нагульки?! – закричала Джой.

– Пожалуйста, выбирай выражения в моем присутствии! Я твоя бабушка, и в моем доме так не разговаривают. Лучше присядьте-ка обе. Видимо, придется тебе рассказать, раз тебя так одолело любопытство. – И бабуля, покачав головой, снова посмотрела на Конни. – С чего начать? Прежде всего, постарайся понять, что в жизни случаются самые странные совпадения, и это как раз одно из них.

Бабуля Эсма глотнула чаю и посмотрела в окно. В последнее время она стала сдавать, усыхать, отчего казалась гораздо старше, и это пугало Конни.

– Мне кажется, Фредди думал, что Сьюзан не дадут разрешения покинуть Бирму. Его корабль остановился в Средиземном море на пути домой, какая-то поломка у них произошла, так что они вынуждены были зайти в Афины. Греция после войны была в ужасающем состоянии. Там-то он и встретил бедняжку Анну. На войне такое случается… – Бабулины голубые глаза наполнились слезами. – Вскоре он погиб. Я больше никогда не видела его, – закончила она вполголоса.

– Так, значит, Седрик все-таки женился на моей маме? – с надеждой спросила Джой.

– Не совсем так. В Бирме все немного иначе. Для солдат это было очень тяжелое время. Ты должна иметь снисхождение, должна понять, что такое военный роман. Чувства бурей вдруг накатывают на тебя, захватывают с головой, а через минуту буря прошла, над головой снова ясно. – И бабуля улыбнулась отсутствующей улыбкой. – А о вас мы узнали, когда вы вдруг появились здесь. Ох и хлопот сразу добавили вы нам тогда! Поистине неисповедимы пути Господни, вот уж испытание для нашего христианского терпения…

Джой мучительно силилась что-то понять.

– А при чем тут дядя Фредди? – спросила она, озадаченно переводя взгляд с бабули на Конни и обратно. – И тетя Анна?

– Ну ты что, совсем не слышала, что бабуля тебе рассказала? Мы с тобой наполовину сестры! – не выдержала Конни.

На лице Джой отразилось полное недоумение.

– Как это? Почему?

Никто не ответил. Джой молча сидела, соображая, о чем ей говорят.

– Ну подумай, с чего вдруг наши мамы почти в один день пришли в один и тот же дом, обе разыскивая мистера Уинстэнли? – медленно начала Конни, четко выговаривая каждое слово. – Вряд ли, конечно, Фредди собирался становиться двоеженцем. Ну, а наши родные сочинили для нас красивую историю о Седрике. Так что теперь мы знаем хотя бы часть правды. Ушедшие от нас ведь уже не могут ничего сказать в свое оправдание? – добавила она полуутвердительно, заметив, что бабуля утирает покатившуюся по щеке слезу.

– Так, значит, мы не Уинстэнли? Почему мама мне ничего не рассказывала? – растерянно спросила Джой.

– Конечно же, вы самые настоящие Уинстэнли. Не хватает просто какого-то жалкого клочка бумаги. Но кто об этом узнает? Не вините своих матерей. Была война. Вся жизнь тогда была вверх тормашками. А после они боялись, что вы будете их стыдиться. Иногда ложь во спасение лучше горькой правды, – бабуля снова вздохнула и отвернулась, не выдержав пристальных взглядов девочек.

Джой ошалело пыталась переварить услышанное. На какую полочку приспособить такие новости? Она любила все раскладывать по местам, как в копилке-коробочке, которую она держала у себя в спальне: вот отделение для расходов на одежду, вот расходы на автобус, вот пожертвования для церкви. На ровных понятных полочках и новая работа – пять дней в неделю, затем в субботу – покупки и стирка, в воскресенье – церковь и воскресная школа. В субботу она еще ходит в «Асторию Палас» на Бутл-стрит посмотреть кино или потанцевать. Все аккуратно расписано и разложено. Потому теперь она даже слов подобрать не может, чтобы как-то отреагировать!

– Правда, странно? Оказывается, мы родные сестры, а вовсе не двоюродные, – попыталась окликнуть ее Конни, но Джой словно ее не слышала.

Да ведь если бы Конни держала свой большой рот на замке, то все, что Джой сейчас узнала, не имело бы ровно никакого значения! Но Конни не смолчала, и услышанное уже не забыть и обратно не затолкать. Почему же Джой обо всем узнала последней?!

– Значит, твоя мать украла моего папу! – набросилась она на Конни.

– Мы не знаем наверняка того, что произошло. Знаем лишь, что отчего-то возникло недопонимание, – вмешалась бабуля.

Но Джой не желала ничего больше слушать и вылетела к дверям, ни с кем не попрощавшись.

– Ну вот, посмотри, чего ты добилась. Открыла ящик Пандоры, – вздохнула бабуля.

– Разве я в этом виновата? – возмутилась Конни. – Я тут ни при чем! Это не меня надо винить, а их!..

Джой чуть ли не бегом неслась к автобусной остановке, не в силах справиться с тем, что узнала. Ужасно все! Конни бросилась ее догонять.

– Не перекладывай вину на меня, прошу тебя!

После болезни Джой они несколько отдалились друг от друга, а теперь вот еще и эта история. Но и Конни пришлось тяжко после смерти матери.

– Пойдем к тете Ли. Она нам все объяснит. Ты не можешь сейчас вот так пойти и наброситься на свою мать. Пожалуйста, пойдем со мной. Я не хотела тебя расстраивать, просто мне казалось, что ты тоже должна знать, что по отношению к тебе нечестно это скрывать! А если хочешь, пойдем я угощу тебя капучино у Сантини.

– Нет, не хочу. Я иду домой. Хочу привести мысли в порядок. Тебе не следовало мне это рассказывать. Я предпочла бы ничего не знать. Ты все испортила.

– Как это? Почему? Мы наполовину сестры. Теперь понятно, откуда взялась та странная фотография Седрика, помнишь, вырезанная из журнала? А помнишь, как мама и тетя Сью ссорились, стоило кому-то упомянуть Фредди? И это теперь тоже понятно. Я совсем не хотела ничего испортить, клянусь тебе!

– Однако испортила. Конни, ты разбила мои мечты об отце. В моем сердце жил человек, которого я считала своим отцом, а теперь его нет. – И, высоко подняв голову, она ускорила шаг.

– Мы все не те, кем считаем себя… Посмотри на меня – Констандина Пападаки! Господи, и не выговорить!

– О, хватит уже! Всё только я, я, я!.. Ты ни о чем больше не думаешь! Я от тебя устала. Оставь меня! – И Джой устремилась прочь.

Конни, озадаченная и расстроенная, остановилась.

– Не беспокойся, я не пойду за тобой, не стану досаждать тебе своим присутствием. Но, Джой, от этого ничего не изменится! Ты все равно моя сестра! – прокричала она ей вслед, но Джой не слышала.

* * *

До дому было несколько миль, сначала окраины, потом городские улицы, но Джой не замечала ничего. Да, она повела себя жестоко, оставив Конни одну. Но зачем та разрушила все ее романтические мечты о маме и бедном Седрике? Должно быть, из ревности! В самом деле, хорошо было бы поговорить об этом с тетей Ли, но она так занята сейчас с маленьким Артуром… Доктор Фридман тоже очень добр, но он скорее на стороне Конни, они очень близки. А уж Горацию Мильбурну Джой не доверится ни на миг.

Было что-то очень гадкое в том, как он будто случайно оказывался неподалеку от ванной, как раз когда она входила туда или выходила оттуда полуодетая. Он по-прежнему называл ее «прекрасной принцессой». Джой очень не любила оставаться в пансионе, когда мамы не было дома, а Мильбурн никуда не ушел. Он сально шутил, заставляя ее краснеть. Его жадные вездесущие руки были кругом, касались ее бедер и попы – как бы случайно, но то и дело. И он постоянно пялился на ее грудь, будто в ней было что-то особенное.

К удивлению Джой, после болезни грудь вернулась к прежнему размеру, внушительно выдаваясь вперед, почти как у бабули Эсмы. «Достойный верх» – назвали бы такую фигуру в модных журналах Синтии. Все завидовали очертаниям, которые принимает на ней свитер. Но сама Джой постоянно старалась упрятать грудь подальше, скрывая ее темными джемперами, которые надевала на работу. Ей говорили, что она великолепна, но она продолжала видеть в зеркале маленькую толстушку.

Может быть, пора снова сесть на диету. Джой шла и шла, уже почти без сил. Но сдаваться не собиралась, упрямства ей не занимать, в этом она точная копия бабули.

Оттого, что она шла и методично ставила одну ногу, а потом перед ней другую, на душе становилось спокойнее. Возможно, Конни права. Возможно, лучше знать правду, чем ложь. В конце концов, ничего же не изменилось. Только теперь она знает, что у нее другая запись в свидетельстве о рождении. Но мама – все та же; та же семья и дом, да еще и Конни теперь родная сестра.

Да, возможно, Конни права, все ей рассказав. Но она не готова это вот так сразу принять. Надо сделать вид, что она не замечает Конни, а там как пойдет.

* * *

В знак своей оскорбленности Джой отказалась пойти куда-либо вместе с Конни и отправилась на футбол с Энид Гринхальг и тетей Ли. «Грасхопперы» хорошо выступили в первом отборочном туре и рассчитывали теперь на победу в кубке. Два их лучших форварда, Денни Грегсон и Винни Граттон, забившие несколько красивых голов «Арсеналу», «Помпее», «Блэкпулу» и «Болтон вандерерз», стали героями городка.

Винни Граттон приходился двоюродным братом Синтии Ховарден, напарнице Джой по работе. Синтия где-то раздобыла билеты на ежегодный Бал прессы в городской ратуше. Джоан Рейган как раз завершала турне, так что к балу решили приурочить и конкурс красоты Мисс Гримблтон-1962.

– Послушай, Винни будет в жюри. Давай я включу тебя в список участниц? – спросила ее Синтия в присутствии всех девушек их бюро.

– И не вздумай! – решительно отмахнулась Джой. Не хватало ей еще дефилировать перед публикой!

– Ну не будь ты занудой! В любом случае, это лучшая танцевальная вечеринка за весь год. Билеты – немыслимо дорогие. Главный приз – вечер со звездой и вечернее платье из бутика Дианы Коста стоимостью пятьдесят фунтов, – со вздохом протянула Синтия.

Вскоре все разговоры были только об этом. Могла ли Джой устоять? Оставалось лишь выбрать: короткие завитки, как у Хелен Шапиро, или пышный пучок с начесом? Балетки или каблук? Тушь, подводка… Платье короткое или три четверти? До чего же много всего надо срочно решить!

На подобное мероприятие не ходят с постоянным парнем. К тому же ее последний приятель свалился с пустынной лихорадкой, так что отпадает в любом случае. И к тому же его тоже постоянно тянет запустить руку ей под свитер.

– И что им моя грудь сдалась?! – спросила она однажды Розу.

– Так это лучшая грудь в городе! – рассмеялась та. – Ты радоваться должна!

Гости танцпола всегда собирались группками. Энтузиастов-организаторов поначалу была горстка, но вскоре набралась целая команда, в которой было много бывших одноклассников Конни, включая и ее подругу Тоню, которая, впрочем, презрительно отвергла предложение поучаствовать в конкурсе красоты.

– Вот еще! Красоваться перед старыми мужиками просто унизительно, – заявила она. Они потягивали кофе у Сантини.

Роза засмеялась и шепнула:

– Просто она далеко не красавица, вот и не решилась записаться.

– А зачем же вы туда собираетесь? – спросила вдруг Джой, очень удивившаяся, что Конни выразила желание пойти с ними. Они почти не разговаривали с того дня, когда раскрылся Большой Семейный Секрет, и Роза отчаянно пыталась их помирить. Но все попытки Конни сделать шаг навстречу натыкались на глухую стену.

– Мы просто хотим танцевать и веселиться. Будет отличный джаз, отличный твист. Хотим посмотреть вблизи на живого Денни Грегсона. В нашем забытом богом уголке не так уж много развлечений! – засмеялась Тоня.

Конни выглядела смущенной. Джой оглядела их обеих, не меняя высокомерного выражения лица. «Ненавижу тебя! Твоя мать украла моего папу и разбила мне сердце…» А потом ей становилось стыдно за эти мысли и чувства. Как можно держать зло на человека, недавно потерявшего маму? Ох, как все запуталось…

– Но ты-то, надеюсь, выступишь в конкурсе? – снова подкатилась к ней Конни. – Вот будет здорово, если ты победишь!

Джой пожала плечами и, взяв Розу за руку, потянула ее к выходу, предоставив Конни с ее школьными подругами следовать за ними.

– А что я такого сказала? – переспросила Тоня. Странное выражение лица Конни ее озадачило.

– Ничего, – вздохнула та.

* * *

– Почему ты не говорила, что Фредди – и мой отец тоже? Почему я узнаю всё последней?

Целую неделю Джой хранила в себе раскрытый секрет, но теперь ворвалась на кухню пансиона Уэйверли, горящая огнем и преисполненная решимости испепелить мать.

– Я ждала подходящего момента… Ты болела. Потом умерла Анна. Не до того было, – вспыхнув, пробормотала мама.

– Как ты можешь так говорить? – возмутилась Джой. – Это унизительно, я чувствую себя облапошенной… Все это время Конни хихикала за моей спиной. Почему я узнаю это от нее, а не от тебя? Как ты вообще можешь жить в семье Уинстэнли после всего этого?! – кричала она, пытаясь подавить подступающие слезы обиды и гнева.

– Мы тоже часть этой семьи. Мы обязаны им крышей над головой. Ты тоже должна быть благодарной!

– Ничем ты им не обязана! Гнешься тут ради их прихотей, угождаешь им! Мама Конни украла у тебя моего отца. Это же мерзко!

– Прекрати, ты ничего не знаешь! Все было совсем не так. У меня теперь есть хорошее надежное дело. А у бедняжки Анны? Цветы на могиле, и только. Прояви хоть каплю почтения!

– Еще не хватало! – И Джой выбежала из кухни, грохнув дверью так, что на полке задребезжали тарелки. Ей совершенно не хотелось выслушивать жалкие оправдания. Всю эту ложь, полуложь и полуправду. Да как же мама могла так обманывать ее?!

День бала тем временем приближался, и паника по поводу нарядов нарастала. Мама и тетя Ли пообещали девочкам скроить платья, если удастся подобрать в магазине удачную ткань. В поисках фасона были перерыты горы книг и ряды платьев в секции готовой одежды универмага «Уайтлиз». Коктейльное платье? Пышная юбка? В обтяжку по фигуре? С бретельками или без? Горловину вырезать округло или углом? Насколько глубоко? Как оголить спину? Голова Джой совершенно распухла от всех этих мыслей.

Ткани на прилавках почему-то все как назло были нежных оттенков – миндальные, бледно-голубые, абрикосовые, лимонные. Годится лишь для подружки невесты. И ничего, что подошло бы для бала!

И тогда мама вдруг вытащила с самого дна своего старинного резного сундука отрез немыслимо прекрасного шелка. Темно-лиловый, расшитый золотыми цветами – о, такой ткани в Гримблтоне и не купить!

– Держи. Цвет должен тебе подойти, и ты точно будешь выглядеть совершенно особенно! – улыбнулась она. – Это последний отрез из моих запасов. Берегла, думала сшить себе платье на твою свадьбу.

Джой чуть не подпрыгнула от радости. К тому же было ясно, что мама таким образом протягивает ей руку в знак примирения, предлагая забыть все разногласия последних недель.

– Ух ты!.. – вырвалось у Джой. – А ты уверена?

– Ну конечно. Чего же ему лежать тут, когда есть такой прекрасный повод? Да и в любом случае лучше ему украсить юный бутон, чем отцветающую розу.

– Мамочка, ты совсем еще не старая! – улыбнулась Джой.

– Стоя рядом с тобой, деточка, я понимаю, что это не так. Наслаждайся молодостью! Пусть этот шелк принесет тебе удачу и счастье!

У обеих на глаза навернулись слезы, и они бросились друг другу в объятья, оставив позади все размолвки до следующего раза.

– Джой, этот шелк в самом деле ни с чем не сравним, – восхитилась Роза, когда они пришли к тете Ли с просьбой помочь им с выкройкой.

Та благоговейно держала ткань в руках, любуясь, как она играет в переливах света.

– Просто не смею прикоснуться к этому ножницами, вдруг промахнусь! Здесь как раз хватит на прямое платье со складкой сзади вдоль шва.

В конце концов они сошлись на глубоком V-образном вырезе с небольшим бантиком, чтобы подчеркнуть линию шеи. Никаких рукавов. Вместо них – тончайший золотистый палантин, перчатки до локтя и золотистые туфельки. Эффект получился поистине королевский.

Роза попробовала поднять густые волосы Джой и уложить их двумя пышными конусами: они изящной волной огибали уши и спускались к шее, стягиваясь книзу французской косичкой. Вышло потрясающе: семнадцатилетняя Джой превратилась в холеную изысканную леди лет двадцати семи.

– Ты просто кинозвезда! – благоговейно выдохнула Конни.

Джой промолчала.

– Наш папа был бы очень горд.

Да как она смеет? У Джой пропало всякое желание ответить ей дружелюбно. Не нужна ей никакая Конни! Она теперь работает в туристическом бюро, вокруг нее другие такие же девушки, она мечтает о замужестве, зачитывается журналом «Невесты» и копит деньги на мебель для будущего дома и медового месяца на континенте. Ей нужен постоянный поклонник, кольцо о помолвке, а потом и обручальное, а уже потом дети. Именно в таком порядке, и никак иначе. Она мечтает о муже, который будет к ней добр, будет о ней заботиться. И дом ее будет далеко-далеко от голодных сальных взглядов Горация Мильбурна. Ах, до чего же славно будет быть полной хозяйкой! Жить в новеньком домике со встроенным гаражом, центральным отоплением и стиральной машиной, позади будет терраса и сад, а на террасе – ребеночек в коляске с высокими колесами, как у принца Эндрю! Как же ей хочется иметь собственную семью, настоящую красивую свадьбу, обрести респектабельность и уверенность. Тогда никто уже не сможет попрекнуть ее омерзительным прошлым.

Только бы дождаться помолвки! Тогда уже ничто не остановит ее, она сможет наконец покинуть Дивижн-стрит и достичь успеха. Ну какое ей дело до ученых степеней Конни или карьеры в интеллектуальной сфере?

* * *

Это Роза придумала, что они должны приехать все вместе на такси – сплющенные на заднем сиденье чуть ли не в лепешку, одуревшие от облака смешавшегося над ними парфюма, – Золушки, торопящиеся на бал. И это после того, как они провели несколько часов перед зеркалом, сооружая прически, накладывая макияж, а потом собирая сумочки: запасные чулки, пуховка для пудры, лак для волос и невидимки на случай, если прическа вдруг вздумает развалиться, – словом, весь арсенал современной девушки. Тетя Ли вшила в их платья незаметные подкладки под мышками, чтобы организм ничем не выдал волнение.

В парадном зале ратуши Конни провела за свою жизнь немало часов, слушая оркестр Халле [30] . Но теперь пространство, обычно напоминающее храм, превратилось в настоящую бальную залу: озаряемая свечами, отчего купол казался калейдоскопом, она то тут, то там вспыхивала бриллиантиками – от блесток на нарядных платьях они взлетали кверху, а затем возвращались вниз и мерцали лунными камешками на белых рубашках и лакированных туфлях танцующих пар.

Одного взгляда, брошенного ими на это великолепие, оказалось достаточно, чтобы они плотной стайкой стремглав бросились в туалетную комнату пудрить носики.

В уши ударил девчоночий гомон: повизгивая и хихикая, они толкались возле зеркал, наводя лоск и оценивающе косясь на соседок. В толкотне сдали в гардероб зимние пальто, ботики и шифоновые платки, укрывавшие тщательно уложенные кудри от западного гримблтонского ветра.

Важно было сразу правильно показаться, правильно выйти на паркет. Сначала они держались стайкой, а когда зазвучал твист, разбились на пары, тем более что потихоньку к ним начали приближаться мальчики. Был здесь и Пол Джервис. В смокинге он был чертовски хорош. Он с интересом оглядел компанию вновь прибывших, но казался совершенно поглощенным собой. Конни незаметно повернулась к нему спиной, предоставляя Розе еще раз испытать на нем свои чары.

Роза просто блистала среди танцующих. На ней было ярко-алое атласное платье точно по фигуре, отделанное по низу рядами черных воланов, которые колыхались, точно у исполнительницы канкана. Выглядело это несколько театрально, но хорошо подходило к ее смугловатой коже и темным волосам. Синтия Говарден нарядилась в классическое платье из бирюзовой парчи с обтянутыми тканью пуговками на талии и встречными складками – фасон точно по каталогу выкроек «Баттерик». Конни выбрала грубоватый в рубчик шелк необычного зеленого оттенка. Ее рыжевато-золотистые волосы уже начали непослушными завитками выбиваться из обоймы шпилек и невидимок, а одна накладная ресница наполовину отклеилась и мешала смотреть.

Дамы были одеты по-разному: кто-то в длинных платьях в пол, кто-то в старинных, расшитых блестками бальных платьях, кто-то в коротеньких коктейльных платьицах. А Роза рассказывала, что в салоне у Сильвио сегодня набежала целая очередь жаждущих уложить волосы – кому пышным валиком, кому «ушками», кому локонами.

На балконе за столиками сидели пары, поглядывая на паркет внизу, и Конни вдруг почувствовала себя морским котиком на арене цирка. Музыканты играли старомодные мелодии: вальс, квикстеп, изредка рок-н-ролл.

Потом раздалась барабанная дробь, и конферансье пригласил всех участниц конкурса пройти на сцену, получить номер и приколоть к платью. Затем каждой назначили по партнеру на тур вальса, чтобы зрители и судьи смогли познакомиться с конкурсантками. Джой вышла на сцену, и Конни вдруг ощутила, что ее ноги от волнения стали ватными.

Джой надеялась, что всё это обливание по́том в спортзале и прилипчивые ухаживания мистера Мильбурна не прошли даром. Испугать ее не так-то просто. Да если надо, она слепого слона в башмаках на одну ногу закружит в вальсе!

Роза тоже записалась участвовать. Она была виртуозна в твисте и джайве, но их монастырская обстановка исключала практику выступлений, так что теперь она двигалась без блестящей спонтанности. Когда оркестр вновь заиграл рок-н-ролл, она, как всегда, оказалась на высоте. От партнеров проку не было никакого, шевелились они, как бревна, и Джой отставила своего в сторону, а чтобы заполнить пустующее пространство, добавила несколько изящных движений руками. На паркете было тридцать девушек, каждая старалась показать себя повыгоднее, чтобы заметили непременно ее, а именитые гости и судьбы витали вокруг, оставляя себе пометки. Вот так же отмечают на ярмарке лучших сельскохозяйственных животных. Тоня оказалась права, но Конни не доставит ей удовольствия и никогда не признается в этом.

Синтия помахала своему кузену Винни, сидевшему в жюри. Самой ей участвовать не позволили.

– Смотрите, это же Денни Грегсон, центр-форвард! Какой же он душка! – заверещала она и снова принялась махать изо всех сил.

Все внимание было приковано к Джой. Платье ее тускло мерцало в отблесках света. Конни с гордостью любовалась ею. В этом темно-лиловом шелке она была настоящей королевой бала. Юные звезды футбола с короткими стрижками вполне привлекательно смотрелись в смокингах и тоже с интересом поглядывали на Джой.

– Отец Денни Грегсона тоже входит в жюри, он член городского правления, – шепнула Синтия.

– Джой, улыбнись ему! Улыбнись! Ты прекрасна! Так держать! – кричали ей друзья, но она никого не слышала.

Потом настал черед ча-ча-ча, и Роза опять принялась крутить пышными юбками туда и сюда. Конни задержала на ней взгляд. «Замечательно… Но только сегодня не твой день…» Джой уже давно не была прелестной пампушкой. Она продемонстрировала еще несколько испанских движений, отбивая руками ритм. Кажется, она произвела впечатление на судей и попадает во второй тур! Все ей аплодируют, подбадривают… Значит, она на верном пути.

Наконец танцевальная часть закончилась, и все снова устремились в туалетную комнату поправить макияж, прически и съехавшие чулки.

– Правда, Роза и Джой были лучше всех? – не удержалась Конни, но подружки не слышали ее восторга.

– Эй, а ты заметила Денни Грегсона? Надо же, какой красавчик, а? – окликнула Конни Роза, даже слегка присвистнув.

«Ну уж нет, Роза, не на этот раз. Ты и так получаешь все, что тебе вздумается: роль в спектакле, сольные партии, секс когда заблагорассудится. Просто подарок Господа мужской половине человечества! Но с тебя подарков довольно!»

– Наша Мисс Меркьюри целый год будет лицом Гримблтона, – послышался хрипловатый голос советника Грегсона. Это был чуть седеющий на висках мужчина с длинными «моржовыми» усами, очень суровый с виду, но в глазах его поблескивали озорные искорки. Он возвышался над коротышкой мэром, которого к тому же тянула книзу крупная золотая цепь. Мэр выглядел взволнованным. – Сейчас мы попросим каждую из девушек подойти к микрофону и очень коротко рассказать о себе. Не забудьте упомянуть и почему вы хотите представлять нашу газету! Мы надеемся, на сцене вы будете уверенны и спокойны.

«Вот черт, – подумала Джой. – О чем же рассказывать?» Вдоль позвоночника катились капельки пота, и спасибо огромное тете Ли за подкладки под мышками. «Мужчины потеют, а дамы тают», – приговаривала бабуля Эсма. Да уж, девушки на сцене вовсю таяли, что те свечки. Как жаль, что мама не видит ее триуфма. А все-таки удобно в иных случаях, что ты Уинстэнли: фамилия начинается на «у», можно послушать, что будут говорить другие, и успеть что-нибудь придумать.

Когда подошел черед Розы, та не спеша подошла к микрофону, словно всю жизнь прожила в лучах рампы. Помолчала и улыбнулась в зал.

– Добрый вечер, меня зовут Роза Сантини. Возможно, кто-то из вас видел меня в спектакле «Ромео и Джульетта». Я люблю играть, люблю танцевать и мечтаю стать настоящей актрисой. Возможно, кому-то из вас кажется знакомой и моя фамилия, но сейчас я не буду рекламировать наше кафе «Касабланка». Если меня выберут Мисс Меркьюри, я постараюсь сделать так, чтобы Гримблтон стал известным. – И она замолчала, рассчитывая на аплодисменты. Да, ей удалось выступить ловко и гладко.

– Я Берил Сэддлворт. Работаю медсестрой-практиканткой в нашей больнице, в послеродовом отделении. Каждую неделю хожу болеть за «Грасхопперов». – Зал радостно загудел. – Люблю вязать свитера и люблю танцевать. Спасибо. – Она робко улыбнулась и чуть не бегом бросилась вон со сцены.

– Меня зовут Ширли Ансворт, мне шестнадцать лет. Я хочу поступить в университет. Играю в теннисной команде за школу, преподаю в воскресной школе в методической церкви Лонгли. Увлекаюсь макраме, люблю наблюдать за птицами.

Больше перед Джой – никого. Но вряд ли кому-то будет интересно, что она работает в тетином туристическом бюро, или что она живет в пансионе, или что она сама сшила себе это вот платье… Боже, о чем же говорить?!

– Спасибо вам, что выбрали меня, – улыбнулась Джой в сторону судей, невидимых в темноте зала, и слегка поклонилась. – Меня зовут Джой Лайат Уинстэнли. Я проделала сюда долгий путь – из Бирмы, где я родилась. Я бы очень хотела, чтобы мой отец, Фредди Уинстэнли, видел нас здесь сегодня и тоже насладился этим прекрасным вечером. Но он, как и многие другие герои Гримблтона, не вернулся домой с войны. Город так гостеприимно принял нас, беженцев, дал нам кров, стал нашим домом, помог получить хорошее образование. Если мне выпадет шанс представлять газету «Меркьюри», я буду послом, который рассказывает обо всем замечательном, что есть в нашем городе. Если выберут не меня, то я, как и всегда, буду каждую неделю с нетерпением ждать новостей в свежем номере «Меркьюри». Спасибо! – Она помолчала секунду, улыбнулась и, пошатываясь от волнения, внешне непринужденно спустилась со сцены.

Больше всего ей хотелось поскорей укрыться в темноте, раствориться в толпе, но ей продолжали одобрительно аплодировать и так энергично похлопывали по спине, что спина начала болеть. Куда ее понесло? Что за чушь она городила? Но странно, ей было приятно говорить это. Слова будто сами вылетели на одном дыхании. Для бала прессы всё это было чересчур серьезно. Да и сама она чересчур серьезна, чтобы стать Мисс Меркьюри. Зардевшись, она спешила где-нибудь спрятаться.

Внезапно кто-то схватил ее за руку и рывком развернул к себе.

– Куда же вы так спешите? – послышался возле нее чей-то низкий голос, и она увидела прямо перед собой искрящиеся глаза Денни Грегсона. – Могу я пригласить вас на следующий танец? – спросил он, обволакивая ее взглядом. – У вас такие красивые глаза!

– Мне надо передохнуть, – пробормотала Джой.

– Значит, следующий танец мой? Я буду ждать… – И он прислонился к мраморной колонне. Сердце ее подпрыгнуло.

Девочки сгрудились в туалетной комнате, возбужденно обсуждая выступления и подправляя макияж. На Джой они обернулись с восхищением.

– Ты была сногсшибательна! – не поскупилась на похвалу Роза.

– Чудесная краткая речь, задевающая патриотические струны, – шепнула Конни. – Интересно, что бы они подумали, если бы знали, что наш Фредди успел там учудить? – хихинула было она, но осеклась, заметив в глазах Джой страдание. – Удачи тебе!

Джой мужественно выдержала паузу. «Ах ты, завистливая корова!»

– Я просто старалась быть честной. Это лучше, чем если бы я сказала, что люблю вязать крючком или смотреть танцевальные передачи по телевизору, – помолчав, отрезала она и, повернувшись к Конни спиной, стала пробираться в зал, ища глазами Денни. Но поблизости его не было. Джой не знала, радоваться ей или оскорбиться. Скорее всего, он выискал себе более привлекательную дичь на паркете.

* * *

«Ну все, прощай дружба с Джой», – вздохнула Конни. Что понесло ее снова прицепиться к ней, кто тянул за язык?

Зазвучала барабанная дробь, возвещающая завершение конкурса. На сцене собрались судьи, рядом с ними стояли мэр города и Джоан Рейган, в руках она держала статуэтку крылатого Меркурия, предназначенную победительнице. Гости на паркете застыли парами, то тут, то там вспыхивали фотокамеры журналистов.

– От имени правления газеты «Гримблтон Меркьюри» имею честь объявить победительницу нашего конкурса. Все девушки были изумительны, очаровательны, все радуют глаз. Нам было трудно принять решение. Но мы искали такую, которая лучше всего сможет передать девиз нашего издания, будет надежной, свежей и будет любить наш город. Мы посчитали, что мисс Джой Уинстэнли лучше всех подойдет на роль Мисс Меркьюри-1962. Мисс Уинстэнли, приглашаю вас на сцену! Мисс Джоан Рейган вручит вам почетную фигурку. Спасибо! Давайте поприветствуем победительницу! Мисс Уинстэнли! Где же она? – позвал он. – А дополнительный приз – это вечер с героем нашего города, мистером Денхолмом Грегсоном… Эх, жаль, не я буду на его месте! – вздохнул он, и зал в ответ раскатился хохотом. – Ну же, мисс Уинстэнли, не робейте!

Конни от радости едва дышала, наблюдая, как Джой пробирается на сцену, поворачивается к вспышкам камер, получает статуэтку из рук шоу-дивы, старается спокойно улыбаться, но ее огромные глаза выдают ошеломление. Вот он, великий день Джой. «Правильный выбор сделали судьи!» – подумала Конни без тени зависти.

* * *

И вот он снова рядом, раскрывает руки, готовясь заключить ее в объятия. Денни Грегсон поджидал ее, чтобы торжественно пригласить на тур вальса в ознаменование победы, и она почувствовала себя просто принцессой, слыша аплодисменты в свой адрес.

– Я знал, что вы победите, – рассмеялся он. – Ваша речь сразила всех наповал. Советник Робертс ведь потерял сына в лагере для военнопленных… Ну как, мисс Уинстэнли, что вы думаете о вашем призе? – спросил он, так крепко сжимая ее, что она уловила запах табака в его дыхании.

– Очень необычная статуэтка… – смущенно пролепетала она. Его внимание и было приятно, и подавляло.

– Глупышка, я не об этом, а о вечере со мной, ужине в дорогущем ресторане и наряде из бутика «Костас».

– Звучит заманчиво, – кивнула она, моргая от ярких вспышек камер вокруг.

– Не будьте такой пугливой! – снова рассмеялся он. – Вы прекрасны. Я был уверен, что вы победите. Винни жалел лишь о том, что он жалкий судья и победительнице обещан я, а не он. А я не ожидал, что вы окажетесь таким кладезем талантов.

– Мне кажется, победить должна была Роза, – тихо проговорила Джой.

– Ну нет, в городе и так довольно итальяшек. А наша Розочка успела навести шороху. Слишком уж она горяча для роли Мисс Меркьюри, – ответил Денни.

– Вы о чем это? – возмутилась Джой. – Роза моя подруга.

– Тихо, тихо, спокойно. «Меркьюри» нужно свежее лицо на первой странице. Дочь местного героя прекрасно подходит на эту роль. Вы сказали правильные вещи и, выходит, нажали на нужную кнопку. – И помолчав, добавил: – Умная девушка, сумела расположить к себе судей.

– Я не планировала, что так получится! И вовсе не собиралась все это говорить, – отвечала она. – Но ведь вряд ли кому-то было бы интересно, если бы я сказала, что работаю в тетином бюро?

– Так вы в самом деле приехали из Бирмы?

– Да, мама наполовину бирманка.

– Вот оно что! Капля темной крови! – И он подмигнул ей. – На вашем месте я бы особо об этом не распространялся. С виду вы больше похожи на Оливию де Хэвиленд, чем на Сузи Вонг.

– Сузи Вонг китаянка, – поправила она его.

– Неважно… А это что за рыжая красотка? – кивнул он в сторону Конни, проплывшей мимо них в вальсе.

Джой обернулась и с улыбкой ответила:

– Просто одна моя знакомая.

– Я могу подвезти вас домой? – лучезарно улыбнулся он ей, демонстрируя идеальные зубы и ямочку на правой щеке.

– Не уверена. Мы договаривались вернуться на такси вместе с подругами.

– Эй, рыженький огонек! – окликнул он Конни через весь зал. – Ты ведь не будешь возражать? Нашу принцессу надо доставить домой как подобает! И я не хочу ее с кем-то делить. К тому же, – он посмотрел на Джой, – нам надо узнать друг друга поближе перед свиданием. Вы любите футбол?

– Люблю, конечно. Много лет смотрю все матчи вашей команды, знаю все победы и проигрыши, – рассмеялась Джой.

– Как жаль, – вздохнул он. – Мои девушки должны ненавидеть футбол и не интересоваться никакими промежуточными матчами. Им разрешается снисходить только до Кубка кубков.

– Так, значит, я ваша девушка? – уточнила Джой, озадаченно взглядываясь в его темные глаза и пытаясь понять, что стоит за его самоуверенностью.

– Конечно, – в который раз подмигнул он ей. – Мисс Меркьюри просто создана для меня, эксклюзивная ручная работа!

* * *

Конни будто приросла к месту, чувствуя тошноту и досаду. Ну зачем она ляпнула это Джой? Зачем? Ей так хотелось снова стать с ней подругами! А теперь… Теперь они только еще более отдалятся друг от друга.

– Потанцуем?

Обернувшись, Конни наткнулась взглядом на ухмыляющуюся физиономию Пола Джервиса. Тот протягивал ей руку.

– А кто меня приглашает? – Она смерила его взглядом.

– Я.

– Нет, благодарю, – покачала она головой и отвернулась, оставив его стоять в недоумении и ломать голову, что же на этот раз он сделал не так.

– Вот самоуверенный индюк! – пробормотала она, чувствуя, что ей ох как хочется прижаться к этому мистеру Стройные Бедра. Да что с ней такое? Это просто отповедь Джой так действует на нее, успокоила она себя.

Не успела она подойти к балкону, как ее нагнал Невилл.

– Ты хоть понимаешь, кому ты только что дала от ворот поворот? Роза на все что угодно готова, только бы забраться к нему в штаны!

– Фу, Невилл, что ты несешь! Как вульгарно! – возмутилась она. Невилл не очень-то выбирает выражения, и когда-нибудь ему это выйдет боком.

– Ух ты… Мы наблюдаем появление зеленоглазого чудища? Наша малышка Джой захватила все внимание, и нам обидно?

– Не говори чепухи. Я думаю, тут все было спланировано. Этот Ромео сразу положил на нее глаз, а его папочка сделал все остальное. Роза думала, что дело в шляпе, так что теперь ходит мрачнее тучи. С ними обеими теперь житья не будет.

– Розе мал наш городишко. Ее час еще не настал. А наша Джой – обычная маленькая Мисс Хозяюшка. Она чудненько подойдет Грегсону. Он, правда, слишком уж здоровенный, на мой вкус. Не то что Джервис, – добавил он со вздохом.

– А как же я? – спросила Конни, чувствуя себя цветком, который вынули из вазы и оставили увядать.

– Ну, жюри еще не спит. А тебе надо расширять кругозор. Так что поехали со мной в город.

– Мы и так в городе, болван.

– Мы едем в Манчестер, такси ждет. Пора вам, юная леди, познакомиться с другой стороной жизни. Но сначала тебе надо сменить этот вечерний туалет на что-нибудь другое. Иначе там, куда мы едем, тебя могут принять за трансвестита.

– За кого?!

– Терпение, терпение, милейшая кузина. Все тайны раскроются в свое время… Просто еще один секрет семейства Уинстэнли.

– Заинтриговал, – рассмеялась Конни. – Давай, Макдуф [31] , веди!

Невилл вел небольшой двухдверный «Триумф Геральд» своей матери Айви в сторону огней большого города. Правильно ли он поступает? Но он видел такую удрученность в глазах Конни, такую печаль и усталость! Они с Джой расфуфырились, что те шлюхи на том углу… Бедной коровушке надо встряхнуться, а ему просто необходимо поделиться своими секретами с кем-то, кому можно довериться. Он прикинул, что Конни из всех кузин – самая надежная и поймет его лучше всех. С Джой он однажды уже страшно ошибся, с ее диетой. А Конни теперь сирота и чрезвычайно умна, хотя тоже ошиблась с Джой и расплачивается за это.

Забавно было дирижировать «Шелковинками», но было ясно, «Сестрами Беверли» им не стать. У Розы – талант, Джой – красотка, а Конни на сцене – тусклая и деревянная. Нет в ней задора, слишком она угловатая и слишком длинная, и волосы то ли рыжие, то ли светлые – ни то ни се. Он улыбнулся. Но что-то в ней есть, раз Пол Джервис просто пожирает ее глазами. Бедная наша коровушка!

Что ж, по крайней мере, они – семья и пансион Уэйверли по-прежнему для него надежное убежище. Тут он отдыхал от родителей, которые то сходились, то расходились, исчезая и появлясь, словно кукушка выпрыгивает из часов. Он мечтал, чтобы они развелись окончательно, но родители не торопились.

Неудивительно, что он предпочитал суматоху пансиона Уэйверли унылой тишине собственного дома. На папином лице утвердилось выражение обреченности. Он мечтал, что его сын будет сходить с ума по футболу, хвастаться победами в бильярде, а вместо этого у него какое-то недоразумение, с которым ему остается мириться. Мама же суетилась вокруг него, как будто он все еще бегал в коротких штанишках.

– Вот погоди, попадешь в армию! – грозился Леви, забывая, что Невилл получил отсрочку. Вот досада! А он-то как раз мечтал оказаться среди других таких же парней хоть на время. Сиди тут теперь в Гримблтоне, изучай с девяти до шести, как вести дела в настоящем бизнесе. На рынке здорового питания назрели перемены. Все больше разговоров о специальных порошках для наращивания мускулов, химики торопятся сочинить травяные шампуни и притирки. Так что придется изобретать новые продукты, чтобы не лишиться прибыли.

Невиллу очень понравилось участвовать в постановке «Ромео и Джульетты». Алекс Маколи показал ему и Бэзилу кое-что в Манчестере. Вот это было открытие: тайные уголки и клубы, кафе и бары, где мальчишки, такие же, как он, могли найти себе подобных. Бэзил быстро нашел себе пару, а вот Невилл предпочитал сначала присмотреться, понаблюдать. Тут говорили на секретном языке гомосексуалистов, и те, кто знал его, без труда находили нужные места, где ты сразу чувствовал себя как дома. Знаменитое кафе «Томми Дакс», «Снейк Пит», кафе Льюиса в подвальчике, бар на Питер-стрит. Но все это был мир, о котором говорили вполголоса.

Риск быть обнаруженным означал суд, тюремный срок, общественное презрение. Попытки знакомства в туалете – самое неудачное, что можно придумать, предупреждал Алекс. Полиция засылала подсадных уток. Так они сцапали Джона Гилгуда.

Невилл с облегчением узнал, что он не один такой на свете. Вот только почему его кузинам можно щебетать о своих приятелях и любовных треугольниках, а ему и словом нельзя обмолвиться о великолепном инструкторе по стрельбе из Бёртонвудского военного лагеря или о мальчиках из театрального хора, с которыми он танцевал? Почему он не может просто спокойно жить себе и радоваться, не боясь ареста?

Вокруг полным-полно таких, как он, все они мечтают жить нормальной жизнью, иметь приятелей, свой дом, семью. И ведь скольким из них приходится вести двойную жизнь, жениться, ходить в церковь, лишь бы скрыть свою истинную сущность и, как ни крути, остаться прежними.

Среди «голубых» есть и такие, кого ты быстро начинаешь избегать. Они ищут лишь молодой плоти, подростков, желая их развратить, пустить по кругу, вовлечь в групповую оргию, порнуху и прочие гадости. Невилл вел себя очень осторожно, когда незнакомец предлагал ему выпить. Он уже наслушался историй о том, как пацаны провели все выходные в дурмане алгоколя и наркотиков и проснулись связанными, избитыми, изнасилованными и заснятыми в порнофильмах.

Другой тип – это печальные старички, чей расцвет остался далеко в прошлом: разнаряженные, раскрашенные, с обесцвеченными волосами и обвислыми щеками, они пытались соблазнить какую-нибудь молодую упругую попку. Невилл был достаточно молод и привлекателен, чтобы его заметили, но быстро понял, что эксцентричные, натужно веселящиеся «королевы» совсем не его тип. Слишком они шумные и стервозные, просто персонажи дешевой пантомимы.

А ему просто хотелось встретить свою любовь, так же, как Розе и девочкам: какого-нибудь роскошного парня в кожаных штанах, с гитарой, шикарным голосом, парня, который не боится быть самим собой.

Вообще на сцене редко встречались красавчики традиционной ориентации. И они боялись оказаться в двусмысленной компрометирующей ситуации, потому что тогда их музыкальной карьере в шоу-бизнесе тут же пришел бы конец.

Тони Амос знал менеджеров, которые использовали неопытность таких пареньков, когда те хотели записать свои первые пластинки. Большинство из них были готовы на все, лишь бы получить хороший контракт. Они немного развлекались, узнавали новую сторону жизни, а потом возвращались к своей карьере и подружкам. Таких Невилл не хотел тоже.

Сегодня он собирался поразить мисс Чопорную Конни и вышибить из нее дурное настроение. Пора ей повзрослеть. Боже мой, она же наполовину гречанка! Это же родина богов, а уж те от души поворачивались то одной стороной, то другой, как им больше нравилось.

Невилл был рад, что вся эта история никак не связана с похождениями дяди Фредди. Мать и так в ярости от того, что бабуля Эсма собирается завещать им долю в бизнесе и пансион Уэйверли.

Как жаль, что сам он не успел повоевать. Билли по прозвищу Длинный Ус рассказывал такие потрясные истории, которые с ним случились, когда он служил в авиаполку. А Маленький Эльф хвастался веселыми временами в пустыне. Даже правильные ребята на передовой спокойнее относятся к таким, как он, Невилл. Возникает особое негласное понимание, которого они тут же лишаются, стоит им вернуться домой. Дома всем положено жениться, обзавестись детишками, жить в коробочках и подчиняться правилам, и неважно, счастлив ты в душе или нет. Его родители – точно несчастны, даром что правильные.

Вот где Невилл любил бывать – так это у бабули Эсмы в Саттер-Фолде. Она не задавала дурацких вопросов: а где ты был сегодня ночью? а почему ты ездишь в Манчестер с этим Бэзилом? а когда ты приведешь к нам на чай какую-нибудь милую девушку?

Да никогда, если это зависит от него! Друзей среди девчонок ему хватает – у него уже есть две кузины и Роза. Смешно, и чего они всё ссорились в детстве? Сейчас он наслаждается их обществом. Уинстэнли держатся друг за друга, Невилл был их продюсером, пусть их выступления и не выходили за пределы церковных холлов, молодежных клубов и конкурсов талантов. Было бы здорово протащить их на телевидение, но там все-таки требуется другой уровень, и тут как раз мог бы помочь Сид Мосс. Они встречались однажды в клубе, потанцевали, пококетничали друг с другом, но в целом так, ничего серьезного. Может быть, стоит представить его Конни… Или не стоит… Надо, чтобы он увидел «Шелковинок» всех вместе, посмотрел профессиональным взглядом на их игру. В них ведь в самом деле что-то есть, но вот хорошего хита им не хватает. Джой с Розой надо выдвинуть на первый план. Ему по-прежнему нравится, как они исполняют «Шантильские кружева», но конкуренция между музыкальными группами становится все жестче. Все ищут что-то новенькое, суперхиты. Так что их номер уже старье.

Он обернулся к Конни, но та крепко спала. «Спишь? Ну поспи пока… Вот сейчас приведу тебя в подвальчик, сразу встряхнешься!»

* * *

Конни проснулась от толчка. На улице было темно, машина остановилась у каких-то высоких зданий. Где она?!

– Подъем, просыпайся! – тянул ее за руку Невилл. – Пора повеселиться.

– Куда мы идем? – Она выкарабкалась с низкого сиденья, волосы от сна все спутались. В черных укороченных брюках и тоненькой кофточке ей было холодно.

– Тут за углом клуб… Недалеко. – Они свернули на боковую аллею и подошли к тускло освещенному входу в подвал. На ступенях, уходящих вниз к сводчатому подвалу, постукивал каблуками чернокожий швейцар. Они вошли, и Невилл приветственно махнул паре танцующих мужчин:

– Привет, Дадли!

– Что за краля? – удивился Дадли, кивая в сторону Конни.

– Это Конни, моя кузина, – отвечал Невилл, пытаясь перекричать музыку. – Показываю ей тут окрестности.

Ребята в ответ ухмыльнулись и помахали им.

Конни, вытаращив глаза, двумя руками вцепилась в Невилла. Мужчины вокруг обнимались, целовались и нежно ласкали друг друга, проплывая мимо них в медленном вальсе.

– Где мы?!

– Не думай ни о чем. Просто получай удовольствие! Когда еще увидишь такое? Не каждый в Манчестере этого удостаивается, – пошутил Невилл.

– Так это сюда вы ездите с Бэзилом? – Она слышала, что есть такие клубы, где мальчики встречаются с мальчиками. А в школе они обсуждали пьесу «Вкус меда» Шейлы Дилени. Все это напоминало старое местечко «Угольный подвал» в Гримблоне, только здесь было более шумно и оживленно, и, похоже, тут нет ни одной женщины. Впрочем, вон одна за стойкой бара – в кричащем платье с норковой отделкой и с волосами, обесцвеченными под Мэрилин Монро. Но когда Конни заказала себе выпить, дама ответила низким прокуренным голосом.

– И это тоже мужчина! – шепотом поразилась она.

– Как ты ухитрилась сообразить наконец? Это Бриллиантовая Лил… Неплохие ножки. Она подражает Дэнни Ла Рю.

Конни старалась не глазеть по сторонам, но все вокруг было почти таким же, как в «Угольном подвале», и при этом совершенно иным. Никто не окликал ее, не заигрывал с ней, стоило им окинуть ее взглядом.

– А где твой приятель Бэзил? Он же тоже один из них? – И Конни слегка толкнула Невилла локтем: – Ах ты хитрюга! Все это время…

– Так ты ни о чем не догадывалась?

– Слушай, ну, я видела, что ты необычный и что больше на девчонку похож, чем на парня… Без обид! Но я как-то никогда особенно об этом не задумывалась. А вообще это здорово. Вот погоди, я расскажу всем нашим.

– Нет, не расскажешь. Это будет наш с тобой маленький секрет. У Розы рот без завязок, а у Джой будет шок. А ты, насколько я вижу, способна нормально это воспринять… Забавно, а я-то ожидал увидеть, как у тебя челюсть отвиснет.

– Прости, что разочаровала тебя, но я довольно много слышала обо всём этом. Ты ведь знаешь, в Лондоне есть Сохо – все очень хипово, но если тебя накроют, становится уже не так весело. Обещай, что не будешь искать приятелей по туалетам.

– Я что, похож на идиота?

– Ну и славно. Может, потанцуем? Вон джайв как раз, – предложила Конни.

– Нет, пойдем я покажу тебе местечко получше, там тебе больше понравится. Сюда мы зашли просто так, чтобы с чего-то начать, – и Невилл легонько подтолкнул ее к выходу.

До чего же он здесь другой… Расслабленный, уверенный… Но и тяжело же ему придется, если его раскроют! Айви ни за что не потерпит дома гомосексуалиста, а Леви вообще родимчик хватит, узнай он… Да и какая семья будет этим хвастаться? И то верно, придется сохранить это как их с Невиллом маленький секрет…

И что они за семья такая – со всеми этими тайнами, вечным враньем то там, то сям. Сначала оказалось, что их матери – вовсе никакие не солдатские вдовы, а просто беженки, а теперь еще и это! Как трогательно, что Невилл решился раскрыться именно ей. Правда, она не была так потрясена, как он ожидал. Ну конечно, он же всегда так любил наряжаться, сплетничать, никогда не увлекался спортом… Бэзил Филпот, единственный его приятель, ни разу даже не посмотрел в их сторону, хотя другие мальчишки вечно пялятся.

Они вышли на улицу, висел легкий туман, и Конни взяла Невилла под локоть.

– Тебе, наверное, очень одиноко в Гримблтоне. И сейчас, и все это время, пока ты рос.

– Да нет, не особенно. Всегда была какая-то круговерть. Знакомые пацаны уверены, что я добропорядочен, как дуб. А теперь я нашел тут…

– Скажи, а ты прямо пробовал это? – шепотом перебила его Конни.

– Не будь такой любопытной, – рассмеялся он.

– Мне просто интересно, потому и спрашиваю. Как вы это делаете?

– Так же, как и все остальные. Приметил кого-то, посмотрел. Посмотрел еще раз, потанцевал, поговорил, повел в тихий уголок… Тебе все подробности изложить?

– Нет, спасибо, не надо.

– Мы сейчас заходили в хорошее местечко, правильное. Но ты все-таки пока не готова… Давай сходим в другой клуб, там больше джаза, блюза. К тому же сегодня что-то вроде концерта, тебе может понравиться.

Заплатив за вход, они вошли в другой клуб. На сцене были четыре длинноволосых парня, все в коже. Зал дружно подпевал им и раскачивался в такт.

– Эти приятели из Ливерпуля. Видишь, какие смелые – решились двинуться в Манчестер. Но, видать, они хороши, раз их до сих пор не освистали.

Конни смотрела как завороженная. Ни один из них не был таким уж красавчиком: у одного личико какое-то детское; у того, что повыше, – нос длинноват. Среди них выделялся гитарист с впалыми щеками, при этом все они так или иначе колошматили по своим инструментам. Но что за звук, боже! Сначала они сыграли «Перепрыгни через Бетховена», а потом «Моя Бонни за океаном».

– Они хороши! – прокричала Конни и захлопала. – Как они называются?

– «Битлз»… Кажется. Их однажды арестовали в Гамбурге. Все говорят, что они теперь следующая звездная группа. А мне кажется, я и получше слышал.

Битлы пели еще и еще, до самого антракта, а потом исчезли. Зал бесновался, вызывая на бис, но те не появились.

– Небось уехали на другой концерт. Они тут нарасхват. Мне нравится тот, что высокий, – поделился с ней Невилл.

– А я тогда, чур, беру темноволосого гитариста, – призналась Конни. Ночь внезапно заиграла красками, наполнилась настоящей жизнью. Бал прессы остался далеко в прошлом со всей этой мелочной ревностью и шумной музыкой. – Спасибо тебе, Невилл!

– За что?

– Знаешь… Ты помог мне выбраться из самой себя. Мама так говорила.

– Только не рассказывай никому. Такие, как я, должны быть осторожны. Хоть я и ненавижу своих любящих родителей, я не хочу позорить их перед людьми.

– Тебе нечего стыдиться. Просто ты родился таким, вот и все, – вступилась за него Конни.

– Боюсь, закон считает иначе. Быть гомосексуалистом – преступление, – вздохнул он в ответ.

– Значит, фиговый это закон. Он изменится рано или поздно!

– Да уж, придется… Нас ведь тут много вокруг!

Да, ту памятную ночь, когда она увидела «Битлз» еще до того, как они стали по-настоящему знамениты, трудно забыть. Конни очнулась от дремы. Сколько времени прошло? Невилл, конечно, первым потряс устои семьи, но был в том отнюдь не последним. Пришел час, и Конни его обскакала…

Она потянулась и снова отправилась к табло с прилетами.

Опять задержка!

– Что-то ремонтируют они в Манчестере, уже потеряли все интервалы в графике над Европой, – говорит Салли, представитель туристической компании. – Пожалуй, я прокачусь пока, они еще не скоро прибудут. А вы ждете родных? Здесь живете?

Все задают ей эти вопросы. Здесь ведь либо экспаты, либо туристы, либо бродяги вроде нее. «Фифти-фифти», – обычно отвечает она. У нее есть крошечный каменный домик среди холмов в деревне, названия которой никто никогда не слышал. Это домик семейства Пападаки, они сдают ей его. В нем есть все необходимое, он укрывает от жары и согревает в прохладные ночи.

Что же касается семьи… Вот ведь неловкий вопрос. Семья до сих пор не оправилась после ее внезапного отъезда. И то, зачем она здесь, поначалу останется только с ней. Еще будет время всем всё рассказать.

Ну, давай же! Что ж ты опаздываешь, ну почему именно сегодня?!

Конни берет себе еще кофе и снова садится, пытаясь унять тревогу, но мысли не дают ей покоя. Сколько раз она прокручивала это всё в голове! И теперь она снова уносится в прошлое, в те трудные времена, когда и сама она сыграла со своей семьей шутку почище Невилла.

«Просто соедини», – сказал Эдвард Форстер в своем романе [32] . Сколько же раз она мысленно повторяла это?

Соединить? Сомнений нет: корни всех ее проблем в тех бурных годах, что последовали за маминой смертью. А чего еще можно ожидать от потерявшей управление шлюпки, застигнутой в море бурей и дрейфующей по неразмеченному фарватеру первой любви к скалистому берегу?

В последовавшие за этими событиями месяцы Конни совершенно выпала из жизни своего шестого класса и превратилась в страстного фаната «Битлз». С ней в школе училось много таких же девчонок, бредивших политикой и джазом. Все они как прилежные школьницы носили черные шерстяные пальто и полосатые форменные шарфики. И, похоже, никого из взрослых вокруг, кроме доктора Фридмана, не интересовал ни Карибский кризис, ни ядерное разоружение или черно-белый значок-пацифик, который начала носить Конни. Никто не смеялся над шутками в «Прайват ай» [33] .

Джой целиком отдалась подготовке к намеченной на весну свадьбе с Денни Грегсоном. Их помолвка никого в семье особенно не удивила, одна лишь Конни была ошарашена. Она настолько окуклилась в собственной жизни, что совершенно не заметила радостной взбудораженности Джой. Роза со своим хором уехала на гастроли в Саутгемптон. Приближалось Рождество, воспоминания о маминой смерти резали душу, и Конни ушла с головой в работу.

По дороге из школы домой она пыталась переключиться со студенческой политики на привычную болтовню пансиона Уэйверли. Были и радости: она записалась в команду ребят, вызвавшихся помочь разносить рождественскую почту, и сможет встречаться на почте со старыми школьными друзьями, тоже решившими немного заработать себе на каникулы.

Этой кошмарной зимой передвижение с открытками по городу стало настоящим испытанием на прочность. Конни не снизошла до резиновых сапог, и ее лучшие остроносые ботики вдрызг промокли, она стерла ноги и отморозила пальцы.

Кто же, увидев ее мучения, предложил подвезти ее на почтовом фургоне? Ну конечно, Пол Джервис. И на этот раз она не стала отказываться. Он представил ее своей команде почтальонов, и все дружно они отправились в кафе оттаивать.

Пол учился на два года старше, и у него вот-вот должна была начаться медицинская практика. Ему страшно нравилось учиться в медицинском колледже Университета Лидса. Конни пыталась не тушеваться, но, поскольку она пока была всего лишь школьницей и не собиралась кому-либо рассказывать о том, как ей трудно учиться, то предпочитала сидеть молча. Он несколько раз приглашал ее пойти куда-нибудь вечером с ним и его друзьями, но у Конни не оставалось денег: подработка няней приносила не так много, и всё расходилось на подарки, так что она сочиняла одну неуклюжую отговорку за другой, в результате Пол решил, что он не в ее вкусе. А Конни уже жалела об этом – чем больше она наблюдала его наедине, тем больше ей казалось, что это как раз ее мужчина.

Отношения с Джой по-прежнему оставались прохладными, но подарками они обменивались. Конни купила Джой потрясную красную вельветовую кепочку – фасон «поваренок», – но было ясно: Джой ожидала чего-то более соответствующего категории «приданое».

– Тебе нравится мое кольцо? – Джой в тысячный раз помахала искрящимся круглым бриллиантом у нее перед носом. Ну какой смысл говорить ей о беспощадной эксплуатации рабочих на африканских алмазных копях?

– Очень милое, – буркнула Конни. – Неужели ты не хочешь хоть немного еще подождать, прежде чем вот так себя связывать по рукам и ногам?

– Зачем? Мы любим друг друга. У Денни скоро важный матч, и я хочу поехать с ним в Лондон уже как жена, а не как подружка.

– Но вы ведь едва знакомы! Вы встретились всего лишь полгода назад!

– И что? Ты «Вестсайдскую историю» помнишь? Когда-нибудь это случится и с тобой, и ты поймешь, о чем я говорю.

– Не уверена. Посмотри сама, что получилось у Тони и у Марии.

– Да уж, ты всегда найдешь какую-нибудь отрезвляющую гадость. Я хотела попросить тебя и Розу быть подружками невесты, но если у тебя такое настроение…

– Слушай, перестань! Я просто вспомнила разные истории и вовсе не собиралась никого критиковать. А Роза согласилась?

– Конечно. А ты? Согласна?

– Ну конечно! Это честь для меня, – ответила Конни, понимая, что Джой приглашает ее из чувства долга, а не потому, что ей этого так уж хочется. Как бы они выглядели, если Роза будет подружкой невесты, а Конни – нет?

Роза обещала приехать попозже зимой, чтобы они смогли заняться примеркой платьев, но снег застал всех врасплох: с севера и с Пеннинских гор задули ледяные ветра и принесли настоящие метели. Движение встало, школы закрыли, трубы замерзли, улицы занесло снегом, и все были озабочены только тем, как бы согреться. Это была самая тяжелая из всех зим, какие Конни помнила в Гримблтоне.

И вдруг наступил апрель, но снег все еще лежал на холмах и укрывал тропинки. Роза так и не смогла выбраться домой примерить платье. Напомнить об этом и убедиться, что она приедет вовремя, ей звонили и тетя Сью, и даже Невилл, подрабатывавший швейцаром. Всех тревожили высоченные сугробы вдоль тротуаров и ледяной смог. Сделать они ничего не могли, и всем лишь оставалось надеяться, что она сможет взять билет на транспеннинский экспресс. И вот наступил день свадьбы.

– Конни, давай скорей! Такси сейчас придет! – крикнула ей тетя Сью, стоя на лестнице пансиона Уэйверли и колотя зубами от холода в золотистом парчовом платье с жакетиком. К шиньону сзади у шеи была пришпилена шляпка-таблетка, украшенная золотистыми перьями.

– Я надену школьное пальто поверх платья. И наплевать, как я буду выглядеть. От такой холодины мы можем простудиться и умереть, – заявила ей Конни, выглядывая в окно и кивая в сторону покрытых снегом крыш Дивижн-стрит. Горстка смельчаков, не испугавшихся мороза, собралась у входа, поджидая вереницу черных «Даймлеров», украшенных белыми лентами: по снежной колее они повезут Джой в церковь.

Тетя Ли нарядилась в голубой костюм и шляпку в тон. Было это весьма практично, хотя и смахивало чем-то на униформу. Ну, зато не будет пылиться в шкафу и подвергаться атакам моли, дожидаясь следующей семейной свадьбы, как неземной красоты сооружение тети Сью.

Водопровод в Саттер-Фолде замерз, и бабуле Эсме пришлось временно перебазироваться в Уэйверли. Лужи на улице покрылись льдом, все то и дело поскальзывались. А свадебное платье бедняжки Джой оказалось таким тонюсеньким, что тетя Ли наскоро смастерила белую бархатную накидку на лебяжьем пуху, чтобы невеста не продрогла в церкви в благословенный миг своей жизни.

Очень кстати оказалось и то, что Роза поддалась на уговоры и приехала чуть заранее: движение на Пеннинской железной дороге через день тоже закрыли. И все же Конни не могла не признать, что Дивижн-стрит в снегу выглядит просто волшебно! Тетя Сью освободила гостевые комнаты, чтобы было где остановиться родственникам, украсила холл и лестницу ярко-оранжевыми и коричневыми шариками, купленными специально для такого случая. Конни лишь радовалась, что рядом есть Роза, с которой можно втихаря осудить это бездумное расточительство. Да несчастных африканских детишек целый месяц можно было бы кормить на те средства, что пошли на весь этот глупый спектакль!

На «королевскую свадьбу», как называл ее Невилл, не жалели ничего. «Мисс Меркьюри выходит замуж за Мистера Футболиста» кричали заголовки газет, когда объявили об их помолвке. Это было как раз в те дни, когда команды сражались за финальный кубок, и «Грасхопперы», решительно настроенные попасть в Уэмбли, вызвали прилив патриотической гордости у всех горожан.

«Тебе еще рано замуж, ты слишком молода!» – Конни так и подмывало крикнуть это Джой, но было ясно: слов ее никто не услышит. Если она попытается остановить этот вихрем закрутившийся роман года, все расценят это как банальное проявление зависти. И так уже все заметили, что она не привела с собой никакого своего ухажера.

А Джой витала где-то далеко – в мире журналов «Невесты» и «Идеальный дом». Денни хорошо зарабатывал и купил новенький коттедж в швейцарском стиле в Мурлэндз-эстейт. Вот интересно: и это всё, о чем Джой мечтает?

Тетя Сью занималась подгонкой платьев для подружек невесты. Роза и Конни сподобились примерить их лишь по разу. Конни всё уворачивалась от примерок, ссылаясь на жуткий холод.

Для нее сшили узкое платье с объемной юбкой. Конструкция была цветов павлиньего хвоста, и такой же тканью обтянули ее туфельки-балетки. Эдакий наряд она больше ни за что не наденет!

– Не могу я в этом выйти!.. – стонала она.

Но тетя Ли тихонько ткнула ее булавкой:

– Это не твоя свадьба. Твое дело улыбаться и украшать невесту.

– Свадьба – устаревший буржуазный обычай, – угрюмо отвечала Конни, цитируя одного из лидеров студенческого общества дебатов. Бабуля Эсма, помогавшая им с примеркой и потому тоже державшая полный рот булавок, лишь покачала головой.

– Мы не для того старались, чтобы ты тут сейчас несла чушь. Не можешь сказать ничего хорошего, просто помолчи. Для Джой это очень важный день!

– Ничего, вы еще будете мной гордиться, – обиделась Конни. Выйти замуж за кого-нибудь в Гримблтоне – уж точно не предел ее мечтаний!

– Очень на это надеюсь, – кивнула бабуля.

Вот ведь! Мало того, что церемония глупейшая, а приготовления к ней – и того глупее! Подружки невесты – и вовсе бесполезное изобретение. Подумать только – нужны лишь для того, чтобы оттенять великолепие невесты…

Наконец все собрались в холле, и на минуту словно вернулись старые времена: все болтают, хвастаются, красуются друг перед другом. Правда, стараются при этом не дрожать от холода, держась поближе к парафиновому обогревателю, и ищут, чем бы прикрыть голые руки.

Дамы напоследок бегом оглядывали свои носики и лобики, подправляли макияж. Конни обычно ограничивалась легким касанием носа, Роза же раскрасилась, как для большой сцены. И заставила Конни последовать ее примеру.

– Иди сюда, не спорь, – сказала она и расписала ее, словно клоуна.

От приготовлений к такому большому событию все были на взводе. Бабуля пыталась урезонивать тетю Сью, та в свою очередь преследовала Джой, умоляя ее поесть и передохнуть, а сама невеста носилась как полоумная, проверяя, чтобы в ее великий день все прошло безукоризненно. В семействе же Грегсонов особенно не суетились, вот только изводили всех заносчивой болтовней о списке приглашенных.

Было в Денни Грегсоне что-то такое, что Конни совсем не нравилось. У них не заладилось с самого начала, и, возможно, он думал, что Конни дурно влияет на его невесту. А Конни опасалась, что Джой попадает в лапы к совсем чужому ей человеку. Джой никогда не делала шага навстречу, когда Конни пыталась как-то включить ее в свои планы. Иногда Конни казалось, что Грегсон хочет оградить Джой от всех ее прежних друзей.

И в самом деле – он был весьма обаятельным, но лишь когда ему того хотелось. Они почти не расставались с тех пор, как встретились на балу прессы. Но была в их семье какая-то спесь, чванство, раздражавшие Конни. Бабуля рассказывала, что Рене Грегсон при первой же встрече с тетей Сью сразу дала той понять: с их стороны это превеликое одолжение, что они принимают Джой в свою семью.

Она вообще хотела взять организацию свадьбы и приглашение гостей целиком в свои руки, но Джой настояла на том, что и ее мать должна в этом участвовать. В конце концов бедняге тете Сью достались пошивочные работы и больше, кажется, ничего. Едва ли это – доброе начало родственных отношений! Однажды тетя Сью даже вернулась домой вся в слезах, чувствуя, что ее бесцеремонно оттирают.

– Они говорят – за мной сотня гостей, надо заполнить все скамьи в церкви! Но у меня нет денег на сотню гостей! Да я и не знаю столько людей, кого я хотела бы пригласить! Что же мне делать?! – рыдала она.

Бабуля Эсма пришла в ярость.

– Да что этот Арнольд Грегсон о себе возомнил?! Ничтожный делец, разбогатевший на продаже угля! Ну да, посчастливилось ему родить сына с убийственно меткой правой ногой! Семьи Уинстэнли и Кромптонов уж куда благороднее, чем этот скороспелый выскочка. А Рене Грегсон, похоже, забыла, из каких подворотен и закоулков Бернли ее выудил будущий муженек.

– Ты не переживай, – продолжала она, – все уладится. Если Грегсоны вознамерились обскакать нас и задвинуть на второй план, уж пусть попотеют! Уинстэнли заплатят свою долю и заполнят в церкви все места до единого, – заверила Сью бабуля.

Свадьба тети Ли была совсем скромной, зато как было весело! А тут явно ожидается скукотища.

Они действительно сумели заполнить все скамьи: пришли доктор Фридман, Берторелли, Ансворты, двоюродные и троюродные родственники Уинстэнли и подруги Сью из «Оливкового масла».

Грегсоны настояли, чтобы на всем красовался их вензель: на посуде, на взятых напрокат нарядах, на стене зала бракосочетаний и даже на лужайке. Но вот погода им неподвластна, и последнее слово оставалось за ней.

На репетицию церемонии заявилась половина футбольной команды, уже хорошо навеселе, и потом они утащили Денни в какой-то клуб на мальчишник. Джой выглядела усталой и озабоченной, осунулась лицом и опала в груди.

– Надеюсь, ты не моришь себя голодом? – спросила бабуля, зная, что лишь у нее привилегия прямого вопроса, за который она не получит по носу.

– Нет, бабуль. Просто забываю поесть. Мне ведь столько всего нужно упомнить и успеть сделать! – улыбнулась ей Джой.

– Слушай, твоего мужчину придется усиленно питать, ему же кубок для нас завоевывать, – встряла Конни. – Весь наш город на него только и уповает!

– Я надеюсь, он будет хорошим мужем, и неважно, кто там выиграет кубок. Свадьбу-то легко устроить, но вот семейная жизнь, Джой, длится гораздо дольше. И над ней нужно корпеть, в ней будут отнюдь не только атласные платья и конфетти, – проговорила бабуля, подрубая подол платья для Конни.

Она, пожалуй, продолжила бы поучения, но Джой казалась такой хрупкой и беззащитной, глаза ее так сияли, и было так ясно, что она не услышит не единого слова, что Конни почувствовала укол тревоги за нее.

У Джой не было никакого опыта семейной жизни перед глазами. Единственную близко знакомую ей пару, Айви и Леви, никак нельзя назвать образцом. И не было в доме мужчины, который приучил бы ее к обычным мужским повадкам. Гораций Мильбурн тут, конечно, не в счет.

Ну, Денни хоть разобрался с ним как-то вечером! Когда Джой пожаловалась, что он ей докучает, Грегсон ворвался в пансион Уэйверли, взлетел по лестнице, вломился к коммивояжеру, сгреб в охапку его пожитки и аккуратно сложил их у выхода. Горе-поклонник остался в полосатых трусах, дрожащий от холода. Ему хватило одного взгляда в красное от ярости лицо Денни, и он вышел, не пикнув. Вокруг все молча наблюдали за событиями. Грегсону под горячую руку лучше не попадаться, это уж точно.

Доктор Фридман был добрым, но словно бы отстраненным и вовсе не походил на привычных северных мужчин. Однажды бабуля прибыла на Дивижн-стрит и осталась в совершеннейшем потрясении: Сью как ни в чем не бывало ушла в кино, а Якоб орудовал утюгом за гладильной доской. Какой еще нормальный мужчина в Гримблтоне на такое способен? Но Конни как раз такого отношения и ожидала бы от своего мужа, если, конечно, когда-нибудь у нее будут серьезные отношения с мужчиной.

«Я Тарзан, ты Джейн», – невольно приходило на ум Конни, когда она думала о Денни и Джой.

– Джой, моя дверь всегда для тебя открыта. Я хочу, чтобы ты была так же счастлива, как я была счастлива с моим Редверсом, – похлопала ее по плечу Эсма.

– Я знаю, бабуль. Но мы с Денни просто созданы друг для друга. Это стало ясно с первой же нашей встречи. Он такой щедрый, покупает мне все, чего я только не захочу. Мне очень повезло! – отвечала она.

Фу, какая сиропная гадость. Кажется, Джой переела этих любовных романов.

– Роза! Конни! У вас там дверь, что ли, примерзла? – послышался снизу сладкоголосый призыв Айви, нарушивший их мирное уединение.

Они распахнули дверь комнаты и явили себя миру.

Айви, не иначе, грабанула банк ради своего кофейно-кремового наряда и букетика шелковых цветов, приколотых сзади к прическе а-ля Джеки Кеннеди. М-да… Дивижн-стрит грозит настоящий парад мод, если, конечно, по дороге к такси дамы ухитрятся не переломать себе ноги на льду.

И вот, завернувшись в меховой палантин, Конни стоит у дверей и старается подавить зевоту. Весь этот спектакль ей совершенно неинтересен. Страшно жаль, что Джой все же не сумела простить ее за то, что она вынудила тетю Сью раскрыть ей семейную тайну. Во время регистрации брака была пара неловких моментов, но тетя Сью очень кстати закашлялась, когда подошел черед зачитать свидетельство о рождении и бумаги о праве на пребывание в Великобритании. Грегсоны же ничуть не огорчились тому, что их новая дочь, оказывается, незаконнорожденная.

Ярко-рыжие локоны Конни – вот они, гены Уинстэнли! – отсвечивают в лучах электрических ламп. Мастер-стилист поднял их кверху и уложил на макушке. Для полноты образа он прикрепил ей в прическу небольшой сатиновый бантик той же павлиньей расцветки, какая, впрочем, обеим девочкам очень шла. Так что теперь остается улыбаться и делать вид, что она от души наслаждается великим днем Джой. Будь ее воля, Конни натянула бы свое школьное шерстяное пальто, не сооружала бы никакой прически, просто рассыпав волосы по спине, а худые ноги запихнула бы в любимые синие джинсы.

Роза тем временем курила на кухне, стараясь не смазать помаду.

И тут наконец распахнулась дверь спальни, и их взорам предстала Джой. В облачной дымке фаты она была до боли прекрасна…

Конни вздрогнула, хотела броситься к ней, обнять, но было страшно коснуться наряда Джой даже пальцем. Внутренний голос подсказывал: «Ну подойди же к ней! Скажи, что ты всегда будешь рядом! Попроси ее не прогонять тебя из ее жизни. Что ты будешь с ней, когда она позовет, когда ей нужна будет помощь…» Фу, расчувствовалась! Она вытряхнула из головы эти глупые мысли и поспешила к выходу. Снег тем временем повалил хлопьями и мягко опускался на тротуар. Что ж, пора отправляться в церковь и дожидаться невесту, которая прибудет – ко всеобщему удивлению – в сопровождении дяди Леви.

Жизнь уже никогда не будет прежней.

* * *

Грегсоны, надо отдать им должное, знали толк в организации вечеринок. Почти все свадьбы, на которых доводилось бывать Конни, заканчивались в три часа дня, когда счастливые и нарядные жених и невеста отчаливали на такси в медовый месяц под дождем конфетти. Но только не в этот раз. Молодые должны были лишь ненадолго слетать в Париж между тренировками, а поскольку рейс у них только завтра, то первую брачную ночь им предстоит провести в Манчестере в отеле «Мидланд» – дворце из красного кирпича, славящемся знаменитыми гостями.

А на сегодняшний вечер Грегсоны арендовали городскую ратушу и намерены тут закатить всем оргиям оргию: мигающие гирлянды, стол, ломящийся от всевозможных булочек, слоеных пирожков, пирожных, тортов, и выпивка без берегов.

На сцене играл привычный эстрадный ансамбль, но ближе к вечеру обещали приезд новой рок-звезды.

Конни надеялась, что это будут «Битлз», но теперь они стали слишком уж популярны, не по карману даже Грегсонам.

Зала была наполнена затянутыми в корсеты и задрапированными в парчу подругами Рене Грегсон. Здесь собрался весь цвет Гримблтона: торговая палата, масонское братство, футболисты с женами – все под присмотром строгого дяди Пита. И весь клуб «Оливковое масло», разодетые а-ля Джеки Кеннеди: Мария, как всегда, в лиловом, Квини в чем-то цветочном, Диана в нарядном костюме. До чего же здорово видеть подруг рядом всех вместе смеющимися!.. «Если бы только с ними была, как всегда, и мама, моя прекрасная мама…» Их вид без мамы причинял Конни почти невыносимую боль.

Роза взяла ее за руку и жалобно застонала, услышав очередную песенку с эстрады. Сама она была страстной фанаткой Джона Лейтона и его хита «Дикий ветер». Джой нравились Фрэнки Воган и Адам Фейт, а Конни любила Джонни Кидда и «Пиратов», а больше всего – «Битлз» и особенно Джорджа.

Поп-музыка внезапно наводнила все новости, телевидение, все только и говорили, что о ливерпульских группах и рассказывающем о них бюллетене «Мерси-бит». А в Гримблтоне по-прежнему одни вальсы, ча-ча-ча и квикстепы для престарелых…

Жених и невеста совершили тур вальса по залу. Джой выглядела невозможно счастливой в длинном шелковом платье, волосы ее были убраны в огромный шиньон, украшенный белыми стефанотисами. Восемнадцать лет – так рано для подобных обязательств, но Джой была преисполнена уверенности. Она воплотила мечты матери и нашла себе отличную партию! Было видно, как горда она этим. А вот когда придет ее черед, подумала Конни, некому будет переживать за нее, у нее нет родителей. Тогда уж лучше и вовсе не выходить замуж, это же всего лишь формальность, в конце концов! Кому нужна вся эта дурацкая суета?..

Конни собралась было потихоньку смыться, но Роза это почувствовала и потащила ее танцевать:

– Пойдем, сейчас будет джайв, давай встряхнем всех!

Но Конни отказалась.

– Давай подождем других. Тогда и потанцуем.

Невилл беспокойно рыскал по залу.

– Вот вы где!

На нем был шикарнейший прикид в духе модов [34] , правда, челку так и не удалось уложить правильным чубом на лоб.

– Идем, покажем всем класс! Умоляю, давайте не будем тут подпирать стенки. «Шелковинки», вперед!

– Да не могу я в таком узком платье! Мои ноги уже вечность не видели дневного света! – крикнула ему Конни. – И туфли немного жмут.

– Слушай, у тебя прекрасные ноги, прекрати ныть! Вот погоди, сейчас услышишь новую группу. Ни на что не похожа! Я видел их как-то по телевизору.

– Чудненько, – улыбнулась Роза, – давай отбросим предрассудки и скинем туфли! Пора встряхнуться!

Зазвучала барабанная дробь, и тамада возвестил о прибытии мистера Рика Ромеро и группы «Роллеркостерз». На сцену выпрыгнули ребята с длинными челками и принялись налаживать инструменты. Вместо привычных глазу смокингов с бабочками на них были облегающие джинсы и футболки. Старшее поколение тут же удалилось перекусить, оставив зал наполовину пустым, зато молодежь с радостным гиканьем подалась вперед, надеясь, что группа действительно так хороша, как о ней рассказывают.

Замигали гирлянды, загорелись прожектора, и на сцену выскочил длинноволосый молодой человек в невообразимо узких кожаных штанах и рубашке, узлом завязанной на талии.

Невилл глуповато усмехнулся и скривил рот:

– Вот это портки… Мне это снится?

Конни пихнула его в бок, чтобы он держал восхищение при себе.

Роза хихикнула:

– А я его знаю… Это Мартин Горман, разрази меня гром. Точно он. Его выперли из салезианского колледжа за то, что он обыграл в карты какого-то из святых отцов. Он… Рик Ромеро.

Тут разом взорвались электрогитары и барабаны, заставившие всех, кто находился в зале, непроизвольно начать в такт притопывать и прихлопывать, вполне следуя призыву из известного хита: «Слушай мое сердце и двигайся в такт!» Вскоре все подхватились с мест и вовсю отплясывали – кто твист, кто джайв, а кто от избытка чувств просто скакал.

– Он еще и свои песни пишет! – проорал Невилл, выделывая коленца твиста.

Танцующие расходились все больше, к ним подтянулась и вся молодежь, оказавшаяся на момент прибытия музыкантов в баре. Денни и Винни Граттоны изображали простачков, а девушки тем временем образовали большой круг. Конни казалось, что музыка пульсирует в ней от макушки до кончиков пальцев, бьется, словно высвобождая что-то сидящее глубоко внутри. Она вплелась в круг, раскачивалась, крутилась – точно дикарь в джунглях, сказала бы бабуля, – но ей было все равно. Волосы ее разметались и падали на лицо и кудрями рассыпались по спине. Тесные туфли она скинула, а юбку, к ликованию зрителей, задрала до самых подвязок чулок. Все словно обезумели.

Затем Рик сменил темп и запел балладу, бывшую тогда у всех на слуху – «Скажи Лауре, я люблю ее», хит Рики Валанса.

По просьбе Невилла они исполнили потом и «Настоящую женщину». «Шелковинки», включая невесту, вышли в центр круга и выступили как прежде, подпевая и танцуя, а все вокруг хлопали им и подбадривали.

Когда Конни оглянулась наконец по сторонам, она увидела, что Рик с интересом глядит на нее. Никто никогда не смотрел на нее так. Только Пол Джервис однажды, когда она отказалась куда-то пойти с ним вечером. Ее бросало то в жар, то в холод, ей было страшно и при этом хотелось, чтобы музыка никогда не кончалась. Но ведь концерт вот-вот закончится, а мысль о том, что она больше не услышит их снова, была мучительна. Она хлопала как одурелая и свистела, сунув в рот пальцы.

– Еще! Бис! – орала она вместе с гостями.

– Красавчик, а? – хмыкнул ей в ухо Невилл. – Вот я бы уж отозвался, постучись он только ко мне… Эти длиннющие ноги в кожаных штанах… Так и съел бы!

– Ага, но сначала тебе придется сразиться со мной! – рассмеялась Конни. Она стояла совершенно завороженная.

– Конни, ау! Очнись, милая! На тебя все смотрят!

Она стояла посреди зала, не в силах сдвинуться с места.

– Принеси ей выпить, что ли! – крикнула Роза Невиллу. – Нашу девушку унесло.

– Роза, я не могу не видеть его, не разговаривать с ним. Мне нужно слышать его музыку. – В голове Конни словно вспыхивали огни… Так вот что такое любовь с первого взгляда, Ромео и Джульетта в романе, Мария и Тони среди друзей, лейтенант Кейбл и Лиат в «Юге Тихого океана»!..

«Я должна снова увидеть его…»

Роза потянула ее за столик.

– Не волнуйся, все хорошо, он никуда не уезжает. Его мама живет на Ропер-авеню. Он мальчик-паинька из католической семьи. Я, правда, сомневаюсь, что его мама будет рада увидеть тебя с ним под ручку…

Группа тем временем завершила выступление, собрала инструменты, спустилась со сцены и двинулась к выходу.

– Спешат на другой концерт, им явно еще выступать, – с пониманием констатировал Невилл. – На улице их ждет фургончик.

– Мы можем поехать за ними, – кивнула Конни, не готовая вот так просто упустить из виду Рика Ромеро.

– Сбавь пар, милая. На чем ты собираешься ехать?

– На машине твоей матери…

– Ты думаешь, она позволит мне сейчас взять кабриолет? В это-то время? Среди ночи?

– Тогда давай возьмем такси…

– Сегодня день Джой! Мы не можем просто взять и смыться. Мы должны проводить невесту с женихом и поймать букет, – вмешалась Роза.

– Послушай, я и так тут торчу целый день, разодетая, как идиотский пупс. И достаточно помахала флагом Уинстэнли! Теперь моя очередь получить удовольствие. Давай ты будешь любезничать за нас обеих?.. А я ухожу.

– Констанс, вернись немедленно! – заорала Роза ей вслед. – Невилл, ну скорей, догони же ее, она не в себе!

Конни слетела по мраморной лестнице и бросилась к веренице такси, в надежде поджидавших тут гостей праздника. Она успела как раз вовремя: старенький фургончик «Бедфорд» выруливал с боковой аллеи, забавно попыхивая выхлопной трубой.

– За этой машиной, скорее! – закричала она, и они с Невиллом впрыгнули в ближайшее такси.

– У тебя есть деньги? – выдохнула Конни, обернувшись к Невиллу. – У меня в этой дурацкой сумочке только десять шиллингов. Надеюсь, они не далеко едут!..

– Ну, если они в Манчестер, ты мой должник, – насмешливо протянул он. – И чего не сделаешь ради кузины…

– Ничего, я упомяну тебя в своем завещании, – осклабилась Конни.

– Ага, спасибочки. Нет уж, вернешь деньги в следующую субботу, а еще постоишь за меня в лавке на рынке.

– По рукам!

Они приближались к Престонскому объезду. Мотоциклисты здесь могут разгоняться до 100 миль в час, не боясь, что их остановят. «Бедфорд» извергал клубы дыма и подозрительно громко фырчал. Потом полетели какие-то искры.

– Кажется, он сейчас взорвется, – предупредил таксист. – Они что, ограбили вас? Чего мы за ними гонимся?

– Нет, это Рик Ромеро и «Роллеркостерз»… Едут на следующий концерт.

– Душечка, сомневаюсь я, что они теперь куда-то поедут. У них только что отвалился задний бампер и что-то еще.

Музыканты стояли у обочины, с ненавистью разглядывая зад автомобиля. Один из ребят раздраженно пинал колеса.

– Остановитесь! Стойте! – скомандовала Конни. – Мы должны им помочь. – Она опустила стекло. – Что случилось?

– Задний бампер, выхлопная труба… Не выдержали, – ответствовал главный герой, метнув в ее сторону карий взгляд больших кельтских глаз. – А, это вы, мисс Имбирный Орех, а с вами?..

– Невилл, кузен. Мы собирались на ваш следующий концерт, хотели еще раз послушать. – Конни незаметно, однако чувствительно лягнула Невилла, попытавшегося что-то сказать поперек.

– Боюсь, вряд ли теперь получится. Мы не можем двинуться с места. Очень неловко выходит, у нас большой концерт в Престоне.

– Вы еще успеваете. Берите наше такси, – великодушно предложила Конни.

Невилл лишь молча открывал и закрывал рот, словно рыба на берегу.

– Но у нас инструменты…

– Ничего, их можно погрузить в багажник. А Невилл вызовет эвакуатор. Да, Невилл? – еще один незаметный пинок. – Он отбуксирует фургон обратно…

Лицо Невилла исказилось мучительной яростью. На секунду Конни показалось, что он превратился в свою мать, одолеваемую приступом скверного настроения.

– Ну, если вы уверены… Спасибо. Я ваш должник. Как вас зовут?

– Констандина Уинстэнли, – выкрикнул Невиллл, – так что никаких шуток с ней!

– Вот это да, и не выговорить с ходу! – улыбнулся Рик. – Мы оплатим вашу часть поездки. А фургон надо вернуть на Пловер-стрит, он принадлежит Джеку Сатерну.

– Называйте меня Конни! – крикнула она, наблюдая, как они достают инструменты из фургона и погружают их в багажник такси. Вскоре они укатили, а Невилл остался стоять, сжимая ключи.

– Да чтоб я еще раз… Ты снова втянула меня в какую-то заварушку! Где ближайший телефон?

– Понятия не имею, – буркнула Конни, дрожа от холода в легоньком платьице и накидке. Да уж, ждать придется долго. – Давай пойдем пока пешком и будем надеяться на лучшее.

Рик Ромеро ей улыбнулся! Он знает, как ее зовут, и он ее должник! Разве все остальное имеет какое-либо значение?

* * *

Вот так, с развалившегося старого фургона, всё и началось. Жизнь Конни полностью перевернулась, превратилась в нескончаемую ленту концертов, вечеринок и ожидание драгоценного следующего уик-энда. И что с того, что она не успевала приготовиться к школе, выполнить задания? Настоящая жизнь – вот она, в тени набирающего успех Рика!

Он приехал на рынок в их лавку, как раз когда она подменяла Невилла, – поблагодарить за то, что выручили их на дороге. В обычной одежде – джинсах и вельветовом пиджаке, курчавые черные волосы падают на воротник – он ничем особо не выделялся. Конни же едва могла дышать, когда увидела его в проходе, и поторопилась задернуть шторы, а то дядя Леви вытаращил от любопытства глаза.

– Как прошел концерт? – спросила она, испытывая поначалу некоторую неловкость.

– Все хорошо, благодаря вам. Вот… – Он протянул ей надписанный с краю конверт с пластинкой. – Благодаря вам мы, возможно, сумеем заключить контракт с Тони Амосом, это импресарио. В тот вечер он специально приезжал нас послушать. Так что если бы мы не появились… Как знать, может быть, он махнул бы на нас рукой? Так что я благодарю бога за ваше внезапное счастливое появление на нашем пути, мисс Святая Концертина… Хочешь кофе? Вообще-то меня зовут Марти Горман, – добавил он.

– Я знаю, мне Роза сказала.

– Она классная девчонка и тоже на сцене!

– Да, этим летом она выступает на курортах Батлинз как массовик-затейник. Тоже ждет, когда же ее заметят и дадут раскрыть таланты.

– А я в художественном колледже, учусь, так сказать… Но тут реальная возможность чего-то добиться, так что на учебу не получается особенно нажимать. А ты чем занимаешься?

– Ну, я отличница, учусь с опережением на год… Что будет дальше, не знаю. Если сдам экзамены, то получу стипендию и дальше буду учиться, наверное.

– Ух, значит, ты умная.

– Да вовсе нет! – вспыхнула она, отметая комплимент. Рок-звезду вряд ли прельстит синий чулок.

– А твой кузен уже простил тебя за то, что ты повесила на него возню с нашим старым фургоном? Сейчас-то он наконец отправился на свалку, но отец Джека дает нам на выходные свой рыбный фургон. В нашей работе нельзя без колес.

Конни мечтала только о том, чтобы их разговор длился вечно. Она даже видела себя, словно наяву: вот она движется по городу, а впереди уже светится «Касабланка» с ее тусклыми огнями, оштукатуренными белыми стенами с плакатами и свечами в бутылках. Она словно парила над землей, легкая и даже ставшая выше ростом, пытаясь обуздать непослушные огненные волосы и закутываясь в старое доброе школьное пальто, ибо на улице по-прежнему холодно.

– Значит, тебе понравилось, как мы играем? Ты и твои подруги здорово отплясывали!

Она снова вспыхнула.

– Ну, у нас же тоже было что-то вроде группы: Роза, невеста и я. Мы выступали под названием «Шелковинки». Скиффл, немного поп-музыки. Так, в нашем городишке…

– Выходит, я встретил конкурента! А сейчас вы?.. – Он замолчал, чуть наклонившись вперед, и сердце Конни подпрыгнуло.

– Ну, Джой вот вышла замуж. Роза уехала. А у меня экзамены… Наши пути как-то сами собой разошлись.

– Зато могу поспорить, твои родители только рады этому. Моя мама все беспокоится, что я никогда не заработаю себе на жизнь. А отец у меня – строитель.

Ах, ну да, Горманы. Это же они построили Саттер-Фолд.

– Хочет, чтобы ты пошел по его стопам?

– Не уверен. У меня еще три брата. Дело скорее им перейдет. А ты? Семейный бизнес – кошмарный ограничитель… Твои родители тоже хотят, чтобы ты пошла по их стопам и подхватила дело?

– Мои родители умерли. Мужчина, которого ты здесь видел, это мой дядя Леви. А мой отец умер сразу после войны.

– Мне очень жаль.

– И я наполовину гречанка и не католичка.

– Так вот откуда твое грандиозное имя. Констандина – это же звучит как концертино!

– Точно. А вообще-то я Конни.

– А я Марти, а вовсе не Рик. Насчет Рика это была очередная светлая идея Джека. Вечно он хочет выпендриться. Забавно, мы с тобой выросли в одном городе и ни разу не встретились!

– Мы ходили в разные школы. Я учусь в Гримблтонской школе. Ну, знаешь, эта девчачья…

– Так ты точно умная! Там не учится кто попало!

– Перестань! А ты?

– В школе Святого Франциска Сальского и в школе Святого Джозефа… Пока не выгнали.

– Да, Роза мне рассказывала.

– Да уж, в этом городишке секретов не утаишь, – рассмеялся он.

– Пожалуй. Но у тебя, наверное, были какие-то причины так поступать?

– Братья в монастыре были очень строгими, чересчур строгими. Один любил сечь малышей розгами, так что однажды я ответил ему тем же – стеганул его хорошенько. Розгой. Тут-то меня и выгнали. Да-да, среди них хватает злобных личностей и просто извращенцев. Хотя и по-настоящему святые, конечно, встречаются. Но вообще-то я не понимаю религии.

– Я тоже, – кивнула Конни. – Меня воспитывали в греческом православии, а потом в прошлом году мама умерла.

– Тяжело тебе, должно быть… – Он помолчал, и в его темных глазах мелькнула тревога. – А с кем ты живешь?

Ну как ему объяснить сложное устройство жизни в пансионе Уэйверли? Тетя Сью ей вроде полуматери. Бабуля Эсма. Джой – наполовину сестра. И все они приходятся родственницами одному и тому же мужчине…

– Я живу с тетушками, которые на самом деле мне не вполне тетушки, если ты понимаешь, о чем я, – попыталась она объяснить и хихикнула. Он в ответ рассмеялся, и обстановка разрядилась. Кому охота говорить о своих родных, когда прямо перед носом покачивает мачтой корабль мечты?

– Хочешь как-нибудь выступить с нами? Ты могла бы помогать на заднем плане. Будет тесновато, но я твой должник.

– А я успею сбегать домой переодеться? Я тут вся пропахла кремами и мазями.

– Хо! Погоди, вот ты еще прокатишься в фургоне, в котором перевозят треску и селедку! Сегодня поедем только в Виган. А завтра – в Саутпорт и Ормскирк. И все девчонки Ланкашира мотаются за нами!

– Даже подозрительно, территория-то почти совпадает с «Битлами», – хмыкнула Конни.

– Почти. Они классные ребята и полностью заслужили успех, но я лишь надеюсь, что они и нам немного места на вершине оставят. Трудно оставаться во второй лиге.

– Ага, скажи это «Грасхопперам», если они снова не попадут в первую лигу. А вот в том, что вы – первая лига, можешь и не сомневаться.

– Так ты едешь с нами?

– Еще спрашиваешь? И только попробуй теперь меня остановить! – ухмыльнулась она.

Надо скорей рассказать Джой, что она собирается провести вечер с рок-звездой! Ай, нет, не выйдет: у нее же медовый месяц… А Роза на очередном прослушивании… Конни вздохнула. Как же остановить время? Пусть это мгновение длится вечно.

В унылые недели, потянувшиеся после свадьбы, бабуля Эсма чувствовала себя словно опустошенной. Зима никак не уступит толком весне, все напряжение приготовлений к свадьбе наконец позади, и можно было вздохнуть свободно, особенно ей, Эсме, главе семейного клана, и теперь она погрузилась в воспоминания. Семейная солидарность, демонстрация силы перед Грегсонами, подготовка речей и дружеское похлопывание гостей по спине прошли успешно, как это и ожидалось. Она, Эсма, посидела на почетном месте за столом невесты рядом с Невиллом, как могла повысмеивала все их показушные потуги и чувствовала себя превосходно. Уинстэнли – это давний капитал, по крайней мере, с их стороны, со стороны Кромптонов. А теперь от всей этой суматохи остались лишь фотографии да отмороженные щеки, ну и, конечно, воспоминания, хоть уже и тускнеющие, о великолепии церковной службы и снежных хлопьях, плавно устилавших двор.

Потом, правда, начались приготовления к Уэмбли и суета вокруг поездок в Лондон на автобусе – ну а как не поболеть за «Грасхопперов», как не помахать за них шарфом? Лили и еще полгорода отправились на поезде, а Джой влилась в компанию других жен футболистов, тоже покинутых мужьями и ожидающих их победного возвращения.

На пару с соседом по Саттер-Фолду, мистером Расмденом, Эсма приклеилась к телевизору, пытаясь углядеть Лили и Пита в толпе болельщиков. Матч был довольно унылым, трибуны возмущенно ревели, но игра была вялой вплоть до нескольких последних минут, когда «Грасхопперы» оказались разгромлены в результате случайного гола в собственные ворота: передавая мяч защитнику, Денни промахнулся, и мяч проскочил мимо ног вратаря. Город погрузился в траур, Грегсоны ходили тише воды ниже травы.

Ну да, а потом Эсма, Лили и Сью нанесли официальный визит Джой и Денни в их новый дом. Денни исчез через десять минут после их появления, предоставив Джой развлекать общество самостоятельно. Та, конечно, с гордостью принялась демонстрировать свадебные подарки: фарфор, сервировочный столик на колесиках, буфет и обеденный стол со стульями – всё в едином стиле. Целый набор дорогущих чайников из нержавеющей стали, разнообразные баночки под приправы; вазы и вазочки, картины и картинки на стены. Шторы в гостиной из красного льна с черно-золотыми загогулинами были такими яркими, что глаза Джой на их фоне казались почти прозрачными.

Джой устала и напряжена, или так просто кажется? Интересно, носит ли она уже малыша – медовый месяц-то позади! Молодая жена наполнила трехъярусную подставку для торта пирожными, булочками и кексом с грецким орехом, предложив всем угощаться. Джой старалась показать, какой она замечательный кулинар, но как-то обидно, что выглядело это так, словно она воспринимает их как посторонних гостей, а не как свою семью.

– А кто-нибудь из вас виделся с Конни? – спросила Эсма.

Джой помотала головой:

– У нее скоро экзамены. Думаю, она с головой в учебе.

– Как же! – вскинулась Сью. – Хотела бы я, чтобы это было так! Книжку она открывает не больше чем на пять минут. Я не далее как позавчера жаловалась Якобу Фридману на это. Эсма, ты должна поговорить с ней! Почти уверена, за этим стоит какой-нибудь кавалер, но как только я пытаюсь задать ей вопрос, она замыкается. Бабулечка Эсма, может быть, вам удастся как-то повлиять на нее, вернуть ей мозги на место?

– Лучше оставьте ее в покое. Потеря матери выбила ее из колеи, и кого угодно выбьет. Она устала. Но она умная девочка. И знает, чего мы от нее ожидаем.

– Но она возвращается домой уже глубокой ночью и только и делает, что распевает песни под свои пластинки! Она лишь однажды навестила Джой. Это совсем на нее не похоже. К тому же я так и не простила ее за то, что она огорчала Джой дурацкими откровениями перед свадьбой.

Джой сидела смирно, кроша лепешку:

– Ой, мам, давай не будем об этом…

– Рано или поздно они должны были все узнать, Сьюзан, – Эсма попыталась встать на защиту Конни. – Возможно, мы оказали им медвежью услугу, скрывая от них правду, но мы хотели как лучше. Конни скоро вспомнит об учебе, и все наладится. Она еще молода, у нее есть время, чтобы подготовиться и сдать экзамены.

Но дома, в ночной темноте, все эти тревоги снова вернулись к Эсме. В мире сейчас так неспокойно! Неужели же двух мировых войн им мало? Просто невыносимо иногда слушать новости…

Утешают лишь воспоминания о более счастливых днях, когда детки были еще маленькими: как ездили с ними в Лландидно [35] , к заливу Моркембе. Редверс был рядом, и вся жизнь была впереди… Как же быстро пролетели годы и каким долгим оказалось вдовство!

В этом новом мире с его стильными президентами, поп-звездами и двумя телеканалами, по которым теперь показывают столько дребедени, как-то неуютно: только и говорят, что о сексе, деньгах и власти. Все недовольны своей судьбой. Макмиллан [36] прав, так хорошо мы никогда не жили, но ведь какой кошмар случился на континенте.

Нехорошо это, конечно, так цепляться за прошлое, вместо того чтобы смотреть в будущее. И это тревожит. Как же она, Эсма, глава семьи, может советовать что-то младшему поколению, когда сама не успевает за всем следить в этом мире?

Ни детям, ни внукам она уже особенно не нужна. Так, посидеть с малышами, подарить подарки на Рождество, вот и все… Да уж, старость не для трусов. Что-то она устала в последнее время, сил хватает только на то, чтобы приготовить себе чашку какао и от души насладиться книгой.

Вдруг кто-то постучал в дверь. Эсма вздрогнула и мгновенно очнулась от дремы. Кто бы это? Хорошо, что дверь заперта на цепочку.

– Кто там? – крикнула она и, прихватив для устойчивости прогулочную трость с серебряным набалдашником, подошла к двери.

– Бабуль, это я, Конни…

Трясущимися руками Эсма отворила дверь. Что-то неладное! Да нет, вот же она, руки-ноги на месте, и греческая улыбочка ее внучки тут.

– Прости, что так поздно, но я хочу тебя кое о чем попросить.

– Проходи в дом, не стой там. И поставь чайник. Увидеть улыбающуюся мордашку никогда не поздно. Я рада, что ты заглянула. Мне как раз хотелось с кем-то поговорить.

– О чем? – Лицо Конни вытянулось. – Что случилось? Ты не заболела?

– Давай-ка просто приготовь нам какао и добавь в него капельку рому. Доктор мне посоветовал, чтобы спалось крепче.

– Бабуля, ну ты даешь! А мы-то думаем, тебе нельзя ничего крепче чая! – рассмеялась Конни.

– Мы, знаешь, тоже думаем, что ты в такое время дома корпишь над учебниками.

– Ох, у нас сегодня в Болтоне был чудесный концерт. Марти пригласили на прослушивание в программу «Мы ищем таланты» вместе с Кэррол Ливис. Правда, здорово?

– Марти? А кто это?

– Мартин Горман… Рик Ромеро… Он из той группы, которая играла на свадьбе. Ну как же ты не помнишь, ну бабуль, ты же была там, неужели не заметила?

– Я заметила лишь, что ты отплясывала, словно дикарка.

– Так и знала, ты это скажешь!

– Так, значит, сынок Билли Гормана – звезда этого месяца. Вообще-то они католики, и мы обычно держимся на отдалении. Не наш круг.

– Да ну, это все предрассудки. На дворе шестидесятые! Кого это теперь волнует?

– Тебя, возможно, и не волнует, юная леди, а вот его семью очень даже волнует. Стоит лишь чуть поскрести, и окажется, что Мартин Горман разыскивает усердную выпускницу монастырской школы Пресвятой Богородицы – кого-нибудь вроде нашей Розы, к примеру. Она же католичка, не то что мы.

– Это просто предубежденность. Ты сама в него влюбишься, как только увидишь. И он так хорош на сцене! А теперь у него есть верный шанс вырваться вперед, спасибо Невиллу!

– А Невилл-то здесь при чем?

– У него есть какой-то знакомый в Манчестере, который и устроил прослушивание.

– Ну а ты здесь каким боком? У тебя же экзамены через месяц.

– Экзамены я смогу сдать и через год. Я ведь об этом и пришла спросить. Ты можешь дать мне денег на поездку? Мы собираемся в Швейцарию, дать несколько концертов студентам. Ребята зовут меня вместе с ними. А мне так хочется посмотреть, как у них все устроено, я буду помогать на сцене. К тому же я тут сочинила несколько мелодий… Так, побренчать. У меня куча идей! Бабулечка, милая, ну пожалуйста! – На Эсму с мольбой смотрели голубые глаза Фредди. – Я же так и не поехала тогда с нашим классом!

– Как вы планируете добираться?

– У нас новый «Форд Транзит». Ну, точнее, почти новый. Возьмем с собой походную кухню, спальные мешки, всё как для кемпинга. Мне надо будет только оплатить проезд на пароме и какие-то расходы, пока мы не получим денег за концерт. Я еще и заработаю!

– Я не хочу лишать тебя каникул после всего, что тебе пришлось пережить. Возвращать мне деньги не надо, лучше помоги Сью в пансионе. Теперь, когда Анна… – Глаза Конни стали наполняться слезами. – Я знаю, как тебе тяжело, да еще Джой выскочила замуж… Тебе в самом деле нужно будет отдохнуть после экзаменов.

– Нет, бабуль. В том-то и дело, что я не смогу сдавать экзамены в этом году! Я сдам их через год, когда мне исполнится восемнадцать. А сейчас мы собираемся уезжать – через две недели.

Услышав такие новости, Эсма почувствовала слабость в коленях.

– Но ведь ты два года училась по этой ускоренной программе… Конни, это то, о чем всегда мечтала для тебя твоя мама!

– Я знаю. Но экзамены могут и подождать… А поездка не может. Пойми, я не могу не поехать с Марти!

– Ты будешь жить с мальчиками в одном фургоне?

– С мальчиками и с их подружками. Ничего неприличного, все очень достойно. – Конни зарделась, ибо лгать никогда не умела.

– Будь осторожна. Надеюсь, этот молодой Горман – джентльмен. – Теперь настала очередь Эсмы зардеться. – Надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду.

– Не беспокойся, ничего такого нет!

– Такое всегда есть, когда молодые люди живут вместе. А если он прилежный католик, он… не будет предохраняться.

– Бабу-у-уля! Ну мы же не такие!

– Вот проведете неделю в фургоне и станете такими. Ты слишком молода, а я не хочу, чтобы в нашей семье снова возникли те же проблемы. Хватит уже…

– Нельзя меня наказывать лишь потому, что Фредди не мог держать штаны на застежке.

– Это не наказание. Это приказ. У тебя экзамены и репутация нашей семьи. Будь благоразумной. У тебя будет вагон времени на разные поездки после того, как ты сдашь экзамены. Больше я ни о чем не прошу.

– Но я хочу поехать именно сейчас…

– Знаю. Но на это я тебе денег не дам. Желания не всегда исполняются мгновенно. Просто подумай. Будь терпелива. Перед тобой целый мир и целая жизнь.

– Ну, если они сбросят на нас атомную бомбу, то не будет никакого мира и никакой жизни, – протянула Конни.

– Не перечь старшим. У нас больше опыта, нам виднее. Уинстэнли не отправляют свою дочь и внучку с каким-то юнцом в путешествие на фургоне. И довольно об этом.

– Это несправедливо! Уверена, если бы я была мальчиком, ты бы не возражала. Вон, Невилл может спокойно шататься где-то всю ночь, и никто ему слова не скажет.

– Я бы не была столь уверена. К тому же ему исполнилось восемнадцать, у него есть своя голова, и он зарабатывает себе на жизнь. И главное, ему не надо думать об экзаменах.

– Да пусть они провалятся, эти экзамены! Я уезжаю. Раз ты отказываешься мне помочь, попрошу кого-нибудь другого.

Конни подскочила с дивана, сгребла в охапку пальтишко и бросилась к двери, захлопнув ее за собой с такой силой, что чуть не разбила окно. Воцарилась тишина.

Эсма подошла к буфету и глотнула рому. Что такого она ей сказала? Как же Конни может быть насколько глупой, чтобы поставить на карту все ради какого-то каприза мальчишки из семейства Горманов?

Она откинулась на спинку дивана и вздохнула. Тут может быть только одно объяснение. Конни по уши влюбилась, впервые в жизни. Самое опасное время!.. И ничем ее теперь не урезонить. Внезапно Эсма перепугалась.

* * *

В то утро, когда Конни предстояло сдавать экзамен по истории, тетя Сью поднялась очень рано. Это был чудесный июньский день, ярко-голубое небо не омрачено ни единым облачком. Ей хотелось, чтобы девочка хорошо позавтракала перед трудным испытанием.

Хорошо хоть, что эта девочка переночевала наконец дома и пораньше отправилась спать, помыла посуду и прибралась без обычных своих причитаний. Даже зашла к Якобу, а потом сказала, что ей надо собраться с мыслями, и отправилась к себе, попросив не будить ее рано.

После замужества Джой Сьюзан терзалась одиночеством: девичьих голосов в доме так не хватало, а доктор Фридман почти все время проводил в своей комнате. Однажды они сходили вдвоем в открывшийся в городе китайский ресторан. Еда, конечно, не была похожа на бирманскую, но какие-то ароматы специй, доносившиеся с кухни, всколыхнули в ней воспоминания о доме. Прошлая жизнь, не связанная с Фредди, забылась так быстро, почти совсем стерлась из памяти. Она ведь теперь английская леди. А Якоб просто добрый товарищ, и это очень хорошо, что в доме есть порядочный мужчина. Гораций Мильбурн оказался склизким пронырой, вечно за всеми подглядывал, в другой раз будем внимательнее относиться к рекомендациям при выборе постояльцев. Надо быть осторожней, если осталась совсем одна. Анна так мечтала о собственном доме: можешь принадлежать себе самой, приходить и уходить, когда захочется, и чтобы никакого проходного двора, как сейчас у них. Ах, как же хочется, чтобы Анна была сейчас рядом – погрузилась бы в чтение какой-то газеты или бормотала бы что-то себе под нос, изобретая приправы по-гречески, поострее. А теперь в доме слишком тихо и пусто. Ах, если бы услышать сейчас хоть перепалку Анны и Конни!..

Сьюзан вздохнула. Она уверена, Джой ждет ребенка. Какое это счастливое событие, страшновато только, что ее девочка такая худенькая и болезненная на вид…

Сью постучалась в дверь Конни:

– Восемь часов! Петушок пропел давно, пора вставать!

Никто не отозвался.

– Конни, просыпайся, опоздаешь! Такой важный день!

И она робко открыла дверь. В комнате было прибрано. Слишком прибрано. Пахло прокуренной одеждой и духами. Постель была расправлена, но видно, что на ней никто не спал. Простыни были прохладными.

– Конни?!

Может быть, она в новой маленькой ванной комнате? Но дверь в ванную распахнута…

– Якоб! – громко позвала она, бегом спускаясь по лестнице.

Доктор Фридман складывал бумаги в портфель.

– Ты видел, как Конни вышла из дома?

– Нет. – Он посмотрел на нее озадаченно. – Но вчера вечером она одолжила у меня десять фунтов и попросила карту. Я так понял, она собирается куда-то отправиться на каникулах, когда сдаст экзамены. Еще она попросила свои документы и паспорт, все бумаги, которые связаны с ее рождением и оформлением в семье. А что случилось? Я что-то сделал не так?

– Нет… Просто ее школьная сумка и школьная форма – на месте. Кровать пуста. Сейчас посмотрю, где ее старый рюкзак, он валялся под лестницей… О нет, только не в день первого экзамена!!! Она ведь не могла уехать, не сказав нам ни слова?.. Я позвоню Джой. Она наверняка в курсе.

Сью вся дрожала от мысли, что Конни их одурачила.

Но Джой ничего не знала, голос ее звучал сонно и неуверенно:

– Попробуй позвонить бабуле. Может, она знает?

Услышав новости, Эсма издала стон.

– Ах, дерзкая девчонка! Я же запретила ей ехать!

– Куда ехать?

– В Швейцарию, на какой-то рок-н-ролльный концерт со своим приятелем и его группой.

– Тот певец на свадьбе… Так она сбежала с ним? – Дрожь колотила Сьюзан все сильнее. – Только не Конни… Только не в день экзамена! Анна перевернется в могиле. Как она может поступать так недостойно?! Почему ты мне ничего не сказала?

На другом конце провода повисла пауза.

– Я думала, моего запрета достаточно. Но, кажется, молодое поколение ни в грош не ставит советы старших. Все это закончится слезами, и нам придется собирать обломки. Ну что за непослушный щенок, всех нас позорит! Вот еще Айви узнает и будет нам потом годами эту историю припоминать. Просто отшлепала бы ее сейчас, без всяких разговоров!

– Дорогая Эсма, постарайся не волноваться, смотри, чтобы давление не подскочило. Ты же знаешь, что сказал доктор, – опомнилась Сью. – Выпей таблетку и приляг, а мы постараемся разобраться.

Якоб налил ей крепкого черного чаю без молока. Сью села на стул, вдруг почувствовав слабость и опустошенность. Она так старалась заботиться о Конни, но та была так переменчива: то сплошное добродушие и готовность помочь, а то хлопок дверью без объяснений и гнетущая тишина, а потом часами торчит в своей комнате, слушая эти ужасные пластинки. Совсем перестала навещать Джой или писать письма Розе, как это делала раньше. Устроила себе какой-то бедлам на чердаке. Говорит – сочиняет музыку. Но Моцарт не писал ничего подобного!

– Ох, Якоб, что же я сделала не так? – вздохнула она.

Доктор Фридман, в старом твидовом пиджаке и вельветовых штанах, вытершихся на коленях, стоял в дверном проеме. В ответ на ее слова он улыбнулся:

– Пей чай. Девочке уже давно шестнадцать, она достаточно взрослая, чтобы самостоятельно распоряжаться своей жизнью. Кто же будет винить бедного запутавшегося ребенка? Она узнает, что сбежать-то легко, а вот оставаться вдали от дома – гораздо труднее.

– Эгоистичный бездумный поступок! Эта девчонка позорит нас всех, – снова вздохнула Сью, наклонившись к чашке.

– Сьюзан, она молода и нетерпелива, ей хочется поскорее расправить крылья, пойти своими ногами. Дай ей это сделать. Она скоро вернется.

– Да я вот думаю, хочу ли я, чтобы она возвращалась…

– Она член вашей семьи, и ты – самый близкий ей человек. Вспомни Дедала и его сына Икара, слишком высоко взлетевшего на вощеных крыльях. Молодости свойственно идти своим путем, часто наперекор. Она должна научиться жить, должна понять, что в жизни есть и трудности.

Сью улыбнулась. Хороший человек Якоб! Умеет он увидеть вещи в правильном свете…

– Ты во всем находишь хорошее…

– Это потому, что я ни с кем не связан слишком тесно и могу судить непредвзято.

– Прости, я забыла… – Она знала, как сильно он скучает по своей родине. – Но вряд ли тебе понравилось бы быть членом клана Уинстэнли. В лучшие времена среди нас была лишь горстка единомышленников. Зато погляди, какую несусветную неразбериху мы способны устроить из простой ситуации.

– Ну вот, уже лучше, ты снова улыбаешься, – ответил он. – Думаю, Уинстэнли – это сила, с которой надо считаться. Эта сила перевезла тебя через полмира. Вот и ты так вернешь Конни домой – так или иначе. А теперь мне пора. Дай мне знать, если я могу чем-то помочь.

– А деньги я тебе верну! – крикнула Сьюзан ему вслед.

– Конни сама вернет. У нее честное доброе сердце.

Сьюзан сидела и улыбалась. Ах, если бы все постояльцы были такими мудрыми и добрыми, как Якоб Фридман…

Опершись на рюкзак, Конни сидела на заднем сиденье «Форда», и сердце ее громко бухало. Она пыталась осознать, что же она только что совершила: тайком, под покровом ночи сбежала из дома к Джеку, где собиралась вся команда, и укатила на юг. А теперь Джек, нахлобучив набекрень кепку-пирожок, дудит на губной гармошке, словно они снимаются в массовке «Летних каникул». Его подружка Сэнди спит, положив голову ему на колени, тушь вокруг ее глаз размазалась. Лорни Добсон, уже подвыпивший, курит дурацкую сигаретку с марихуаной.

Марти и Дез О’Мэлли по очереди крутят баранку. А Конни приткнулась в угол и еле сдерживается, чтобы ее не стошнило.

Прощай, школа… Пока, Гримблтон… Au revoir, Уинстэнли. Получилось!.. Никто теперь ее не остановит!.. Большое приключение Конни началось, и она ни о чем не жалеет, она спокойна… Но сигаретка Лорни действует ей на нервы. Ее всегда тошнило от марихуаны. Сейчас они где-то в Дербишире, свернули на А6. Ищут круглосуточное кафе.

Тони Амос присоединится к ним в Лондоне. Он сумел устроить особое прослушивание и запись для группы в одной из лучших студий, и вот она теперь тоже в команде. Уж куда до этого экзамену по истории!

Но все ж паршиво, что пришлось всех обмануть. Вон, выпросила денег у доктора Фридмана и заставила его разыскать ее паспорт! После маминой смерти она настояла на том, что должна стать настоящей Уинстэнли, и семья выправила ей все бумаги; ей оформили паспорт сроком действия на десять лет, так что теперь у нее не просто долгосрочная виза эмигранта.

И все сбережения, накопленные за дни приработка в лавке дяди Леви, она выгребла. В результате хватит как раз до того дня, когда группа получит вознаграждение за выступление. Здесь принято делиться всем: едой, куревом, спальными мешками. Зато Конни начиталась буклетов в офисе тети Ли, рассказывающих, как поддерживать чистоту и порядок в походе и путешествии. Домашним на Дивижн-стрит она отправила письмо, в котором просила их не беспокоиться и объясняла, почему она должна была уехать именно сейчас, а не в другой раз.

Конни проводила ночь в одном спальном мешке с Марти, но далеко они не заходили, так, обычные обнимания и поглаживания. Он был очень внимателен к ней, и Конни задумалась, неужто бабуля права, и он в самом деле предпочел бы, чтобы она была католичкой…

Когда Марти был на сцене, Конни вглядывалась в других девчонок: те вовсю пялились на него и от восторга визжали. И она очень гордилась, что он выбрал ее. Когда восторженные визги смолкали, с ней, а не с кем-то другим он делил постель. Мечта и реальность наконец совпали, пусть даже и ценой такого семейного потрясения. Вот перед ней открытый путь, ее собственная Трасса 66 через Америку [37] , и Джек Керуэк [38] , прежний герой ее фантазий, гордился бы ею, пусть это и всего лишь шоссе А6 до Лондона. Вот она, мечта: Рик Ромеро и «Роллеркостерз», предприниматели от музыки, все в кожаных штанах, на пути к славе. Конни нерешительно оглядела попутчиков: что же они собой представляют?

Джек и Сэнди вместе довольно давно. Лорни и Дез кадрят девчонок после концертов. И очень уж любят пропустить пинту-другую пива перед выступлением, и несет от них, как от пивоварни.

Марти сейчас так и сказал им в лоб:

– Воздержитесь от выпивки! Это серьезное выступление. А после – надирайтесь, сколько в вас влезет…

– Есть, босс! – хмыкнули они.

Конни просто взбесилась. Они что, не понимают, как погано они выглядят на сцене, напившись? Слова глотают, ужимки идиотские, теряют ритм. Зачем, спрашивается, так надираться перед концертом? Да, Конни пробовала и марихуану, и таблетки, но они ее совершенно не вдохновили. Нет в них ничего такого особенного.

Дезу и Марти предстоит бодрствовать всю ночь, так что Дез приготовил жестяные банки энергетика. Марти потом никак не мог заснуть и попросил валиум, который Джек прихватил с собой, спросив у матери. Конни же была слишком возбуждена, чтобы вообще чего-то хотеть. Ее просто переполняло чувство благодарности за то, что она часть этой команды. Укрывшись своим старым добрым пальто как одеялом, она попыталась заснуть. Ночной путь будет долгим… Какое хорошее название для песни! Она подождала, пока слова в голове еще немного поплавают и сложатся в стройные линии, достала карандаш и блокнот.

Начинало светать. Марти вел машину уже через зеленые пригороды, в сторону зданий Сити, освещенных лучами восходящего солнца. Все они здесь сейчас, здесь вся жизнь: «Битлз», Ричард Клиф и его «Шэдоуз», Джонни Кидд и «Пираты». Скоро и они здесь будут – они: Конни, Рик и «Роллеркостерз».

Несмотря на столь ранний час, движение было довольно активным, во всяком случае, Марти такого видеть еще не доводилось. Такси, красные автобусы, а над ними возвышаются серые офисные здания. Откуда приехали все эти люди? Марти внезапно почувствовал себя маленьким, напуганным. И радостно взволнованным, каждую минуту этого нового мира ему хотелось смаковать с наслаждением. Звукозапись, встреча с заинтересованным в них агентом, наконец, Швейцария и международный студенческий фестиваль!.. Все это для них устроил Билли Фрогатт, приятель Джека. Беспокойно, правда, что заработать тут скорее всего не получится, хватит лишь, чтобы покрыть расходы на поездку. По пивным погребам Гамбурга прошвырнуться вряд ли удастся, но все равно можно зачесть себе турне по континенту.

– Давайте найдем кафе! То самое, «Ту из»! – крикнула Сэнди. – У кого-нибудь есть карта?

– Сначала припаркуемся. А мне охота поссать! – проорал в ответ Лорни, от которого несло, как от марокканского кальянщика.

Кафе «Ту из» на Кингз-роуд – как раз то самое, где впервые и были замечены все герои, которыми восхищается теперь Марти. Имя Ларри Парнса, знаменитого продюсера рок-н-ролльных групп, теперь у всех на устах. Он может вознести тебя на вершину рейтинга или столкнуть в безвестность одним лишь насмешливым взглядом или телефонным звонком: «Парлафон», «EMI», «Декка», «Колумбия»… Все крупные студии звукозаписи перед ним открыты. Хочешь попасть в хит-парад – сделай так, чтобы тебя услышал правильный продюсер. Чего тут только не намешано: взятки, жульничество, удача и хорошие связи. Этот коктейль и приводит к успеху.

Духота и запах в фургоне становятся все сильнее. Слишком много тут народу, да еще инструменты. Сэнди, свежее приобретение Джека, конечно, хорошенькая куколка, но от нее никакой пользы. Ей просто хочется прокатиться. А вот юная Конни – эта уже звезда. Кстати, она достает карту из рюкзака.

– Всем приготовиться! – со смехом объявляет Конни.

И голос у нее хороший. Марти слышал, как она напевала что-то на заднем сиденье. Особенный ребенок эта Конни, очень жаль только, что из-за поездки ей пришлось пропустить экзамены. Иногда она глядит на него так, будто он божество, и называет его Рик вместо Марти.

А он просто обычный парень из Ланкашира, мечтает найти свой путь и удачу в большом равнодушном городе, где сотни таких, как он, бросаются во все лопатки наперегонки в поисках клада. «Битлз» своими хитами, особым стилем и словами к песням подняли планку так высоко!.. Вот бы схватить такую удачу за хвост, изучить ее хорошенько и зашагать по той же дорожке. Ведь сколько ребят оглядывались на американцев, старались их обойти. А теперь получается, надо писать собственные песни или заманивать к себе лучшие британские таланты. Да, нужен лучший продюсер и хороший агент.

Ну как им соперничать с инструментальными хитами вроде музыки Карла Дервера или «Шэдоуз»? К успеху, конечно, нет легких дорог, но Лондон может приблизить к нему и профессионально оценить. Специалисты посмотрят и скажут, есть у них шансы, или лучше отправиться восвояси и заняться окраской стен на радость папе и семейному бизнесу.

«Тони говорил, у меня есть талант и я смогу пойти далеко, если подберу подходящие песни и образ…» Чтобы пробиться на этот уровень, они все забросили работу и учебу. Остается только надеяться, что, когда пробьет их час, они будут так же держаться друг за друга, а не перессорятся, отрывая свой кусок удачи.

Дез благоразумен, Джек – ненадежный паршивец, а Лорни очень уж бабник, вечно прячет за кулисами очередную цыпочку.

Положиться можно только на Конни. «Первая серьезная девушка рядом со мной. Рано потеряла маму, росла без отца. И такая умная, иногда просто пугает. Ловит каждое мое слово, и это тоже пугает…» Темно-синие, почти чернильные глаза, копна роскошных медно-золотых волос. Странным образом поражает в самое сердце. И при этом будит скорее братские чувства, вот незадача. Они обнимались несколько раз, но его всегда что-то останавливает. Может, мамино предупреждение?

– Зачем тебе эта язычница полугречанка? Лучше держись подальше от этих Уинстэнли. О них ходят странные слухи. Смешные истории рассказывают. Она из тех, кто слопает тебя живьем, высосет весь сок и выплюнет кожицу.

– Мам, она чудесная девчонка, к тому же очень умная!

– Это она увивается сейчас вокруг тебя. Умные хуже всего. Это неестественно. Не успеешь и рот раскрыть, как она уже тут как тут.

– Конни не такая.

– Все девушки такие, когда влюблены. А ты завидный жених. Она не для тебя, Мартин.

– Я пока не ищу жену. Я просто хочу развлечься.

– Мы не так тебя воспитывали. Узы даются на всю жизнь. Ты не кобель, завидевший течную суку. Церковь мудрее нас.

– Какая же ты старомодная! На дворе шестидесятые, а не эпоха королевы Виктории, – возразил Марти, но мама только покачала головой.

– Ты сам узнаешь это, сынок… Узнаешь. И она узнает. За все приходится расплачиваться. Обещай мне только одно, малыш.

Мартин на минуту прекратил собирать вещи и обернулся к ней:

– Что, мам?

– Когда есть возможность, используй ее. Мы молоды лишь однажды. Не торопись себя связать. У вас, молодых, сейчас столько дорог, мы о таком и помыслить не смели. Вокруг тебя столько девушек! Наслаждайся! Но не дай какой-нибудь хорошенькой мордашке сбить себя с главного пути.

Марти улыбнулся, чувствуя мамину поддержку. Какими возможностями она пожертвовала ради воспитания юных Горманов?

Наконец они нашли местечко, где приткнуть машину, и зашагали по Кингз-роуд к заветному кафе. Старались казаться бывалыми-разудалыми, но чувствовали себя самой что ни на есть деревенщиной. Марти тут же почуял творческий дух места и излучаемую им атмосферу богатства: бутики модной одежды, оформленные дизайнерами витрины, дефилирующие по улице красотки… Сэнди и Конни в восхищении разглядывали одежду в витринах. «Что ж, если у меня все получится, то и я буду прогуливаться здесь. Это место мое, мне здесь хорошо», – улыбнулся про себя Марти.

Перекусили бутербродами с ветчиной, запили их кока-колой. Ни капли спиртного перед собеседованием и прослушиванием! «Если Лорни не сдержит обещания и нажрется, убью!»

Студия располагалась в старой мастерской в переулке, ко входу вели несколько деревянных ступеней. Помещение походило на амбар, разгороженный на маленькие кабинки. В одной такой кабинке они смогли настроить инструменты и порепетировать.

Никто вокруг них не суетился, встречавший их человек просто записал данные и проверил, действительно ли им назначена встреча. Рядом оказалась группа исполнителей народных мелодий, на двери в их кабинку мигала лампочка «Не входить, идет запись». Сколько же всего здесь требуется, чтобы получить хороший звук! Это тебе не просто настроить микрофон. Тут и звукооператор, и студийный продюсер, и ассистенты, и вокалисты второго плана, и менеджеры, и агенты – нужен целый рой помощников, а «Роллеркостерз» никого не знали и должны были справляться самостоятельно.

Молча, почти не глядя друг на друга, они установили инструменты. Все устали после ночного переезда и чувствовали себя придавленными в окружении такого количества профессионалов.

– А я думал, тут как-то понарядней будет. В Манчестере могли бы сделать все то же самое, но в два раза дешевле, – хмыкнул наконец Лорни, оглядев помещение.

– Тони сказал, что здесь все как надо… Всякие навороченные студии могут наобещать тебе с три короба. Их тестовые записи всё врут. А тут мы получим хорошую пленку, – Марти старался говорить уверенно.

– Да что он понимает?! Нас просто поимели! – распалялся Лорни.

– Тони не такой, – возразил ему Марти.

– Ты откуда свалился? С Луны? Тони Амоса интересует только чем бы поживиться – тут урвал, там схватил. Я же видел, как он смотрит на тебя, – Лорни рассмеялся и закашлял от сигареты. – Ты же бываешь таким паинькой, что и не подступиться! Он с нас ничего не получил, вот и отправил сюда. Он просто тебя надул.

Марти стало нехорошо. Какого лешего Лорни заводит его? Чтобы он слетел с катушек? И вложил больше чувства, больше агрессии в свою гитару?! Черт его разберет…

– Ну и козел же ты, Лорни!

– Хватит, ребята, – вмешался Дез. – Лорни, дай руку.

– Не обращай на него внимания, – подошла Конни. – Ему просто охота почесать языком. Дай ему волю, ползала перетрахает.

– Я не знал, что Тони Амос гомик.

– И что с того, даже если так? – переспросила она. – Это никак не мешает ему находить таланты.

– Да, но использовать пацанов, чтобы…

– Да ладно тебе. Чуть не половина звезд Голливуда никогда не появились бы на экранах, если бы не… даже я знаю о постельном кастинге, – со смешком закончила Конни.

– Терпеть не могу геев, – пробормотал Марти.

– Тебе так кажется. Они такие же, как мы, ничем не отличаются, только любят друг друга иначе, вот и все.

– Да ты-то что можешь знать о геях, в твоей-то супершколе?

– Достаточно, чтобы понимать, что они такие же люди. Едят, моются, ходят в туалет. Зарабатывают на жизнь… Мы все живем на одной планете.

– Если бы ко мне приблизился один такой, уж я бы ему врезал.

– Они это чувствуют и не приближаются к тебе.

– Для несмышленого ребенка ты довольно хорошо осведомлена, – улыбнулся Марти, обнимая ее.

– Знаешь, достаточно вспомнить, что без них мы лишились бы уймы произведений искусства, балетов, опер, сонат, пьес, баллад и хитов. Без геев, как ты выражаешься, очень многого просто не появилось бы. Ненавижу это слово, кстати.

– Ну и с кем же из их мира ты знакома?

– Не могу тебе этого сказать. Но уверяю тебя, они не лучше и не хуже нас. Так что заткнись, и давай сменим тему.

Мама права, Конни здорово соображает и щедро делится своими знаниями. Но все же интересно, с чего это она так горячо защищает извращенцев? Салезианская школа напрочь отбила у него охоту общаться с такого рода людьми.

Подошло назначенное им время. После небольшой разминки они немного порепетировали и перешли к записи. Один мотив пришлось начинать пять раз – Лорни никак не мог вступить вовремя. Потом послушали, что получилось. Весьма погано. В глубине души Марти сознавал, что хоть они и в ударе, поют они посредственно, и звук получился средненький. Им нужна запоминающаяся песня с хорошим ритмом. Да, они лучше многих, но – не уникальны. Четыре мужика лупят в барабаны и рвут струны – что ж, вполне модная картинка, но «Битлз» им никогда не стать. Но ведь в чарты выходят и другие группы: «Спрингфилд», «Сикерз». В голове Марти внезапно зазвучал голос Конни. Точно! Им нужна девчонка, она подпустит нужную краску!

* * *

– Ты что, я не могу… Я не могу петь перед всеми, – Конни даже отшатнулась от него, прижавшись к стенке фургона. Все остальные ушли поглазеть на витрины.

– Но ты ведь выступала с «Шелковинками»! Ты это умеешь! – настаивал Марти.

– Там было совсем другое. Мы просто пели вместе с моими лучшими подругами…

– Давай попробуем. Можем порепетировать несколько номеров, а потом один показать на концерте. На чем ты играешь?

– На пианино немного, знаю несколько аккордов на гитаре и блокфлейте, – ответила она, надеясь, что это заставит его усомниться в ее способностях и он перестанет настаивать. Как бы она ни восхищалась Марти, она не сможет петь так, как Роза.

– Если распустить тебе волосы и надеть длинную юбку, в твоем образе будет что-то народное. Мы можем попробовать что-то из песен «Спрингфилд». – Марти явно не собирался принимать отказ.

– Но это все чужие песни! А ты сам не пробовал что-то написать? – спросила она, надеясь переключить его на другую тему.

– Так, кусочки и обрывки… Ничего стоящего. Я лучше подбираю мелодии, чем сочиняю слова.

– Кое-какие слова у меня есть… Давай посмотрим, получится ли из них что-то, – предложила Конни. – А как ребята отнесутся к моему появлению на сцене?

– Они будут делать то, что я им скажу. Я тут главный, – подмигнул он ей. – А Лорни вечно такой обкуренный, что ничего не заметит.

– Он пугает меня. Он никогда не бывает трезвым?

– Даже не знаю. Это его жизнь. Подозреваю, что внутри он совсем не такой, каким хочет казаться.

– Думаешь, он трусит, боится?..

– А кто из нас не трусит на сцену-то выходить? Да я перед выступлением со страху продал бы Англию! Не-е-е-т, тут нужно мужество, чтобы встать перед публикой! Но у тебя хороший голос… Богатый тембр.

– Тембр? А что это такое? – спросила она, утопая в его темных глазах.

– Глубина и наполненность, хрипловатость, как у Джудит Дарэм [39] . Наверное, это твои греческие корни поют… Ты видела когда-нибудь Нану Мускури [40] , такая, в очках?.. Ты вполне могла бы сойти за гречанку, если бы не рыжие волосы.

– Вот тут ты ошибаешься. Грива у меня как раз критская. Критяне славятся рыжими волосами. Так что это во мне говорит минойская богиня! – расхохоталась она.

– Буду знать. Мама правильно говорила, ты умная.

– А что она еще говорила?

– Да ничего особенного. Но наказывала не давать тебе спуску.

– Очень мило с ее стороны. Но я ведь не твоя младшая сестренка, правда?

Глаза Конни излучали всю любовь, какую она испытывала к нему: «Ну же, иди ко мне, мой черноглазый бродяга!» Она распахнула руки, и он упал в ее объятья. В фургоне никого не было, и они начали целоваться, постепенно распаляясь все больше. На этот раз все внутренние предохранители слетели, и Конни испытала всю прелесть занятия любовью посреди скомканных спальных мешков под звуки проезжающих автомобилей. Она так хотела этого с первой секунды, как увидела его! Что ж, если для этого надо спеть на каком-то концерте для студентов, то почему бы и не попробовать? Что мы теряем?

– У тебя это в первый раз, – вздохнул Марти, когда они, успокоившись, лежали рядом, передавая друг другу сигарету, как в кино.

Конни кивнула.

– Но, надеюсь, не в последний! Давай-ка, иди сюда, мне понравилось!

– Слушай, ты знаешь песню «Бродяга-цыган»? Может, попробуем ее?

Она заставила его думать… Взглянуть под другим углом… У них еще несколько недель, чтобы приладиться друг к другу, отрепетировать и испытать результат на студентах.

– Ох, замолчи, сейчас наши вернутся! – засмеялась Конни, и Марти послушался.

Джой никогда прежде не чувствовала себя так пакостно, ее постоянно тошнило, и ни на что не было сил. По утрам она за волосы вытаскивала себя из постели, готовила Денни на завтрак яичницу с беконом, сдерживаясь, чтобы не бегать в ванную с приступами рвоты. Он требовал, чтобы распорядок дня соблюдался неукоснительно, независимо от того, как она себя чувствовала, а ее тошнило от одного только запаха пищи.

Когда-то она столько месяцев морила себя голодом, а теперь отдала бы все за то, чтобы с удовольствием проглотить полный обед, особенно если его приготовил кто-то другой.

– Может быть, все-таки выйдем в кафе, выпьем чаю? – спросила она однажды вечером.

– Вот уж точно не сейчас! С тобой? С таким жирным чучелом? – хохотнул Денни.

Почему он так груб? У нее же только немного показался животик… И само известие о беременности его совсем не обрадовало.

– А ты уверена, что это мой щенок? – спросил он, когда она сообщила ему.

Собрав все силы, чтобы остаться спокойной, она ответила:

– Мы вместе провели первую брачную ночь. Ты видел кровь… Разве это не достаточное доказательство?

– Ну, с вами, восточными женщинами, ни в чем нельзя быть уверенным. – И он перевернулся на другой бок и захрапел, предоставив ей молча рыдать.

Где же, где Денни Грегсон, само обаяние? Что с ним случилось? Он же боготворил ее, словно принцессу, устроил такую пышную свадьбу! Но уже во время медового месяца в Париже овладел ею так грубо, совершенно не заботясь, чтобы не причинить ей боль. После ей было больно ходить в туалет, а он только веселился, оставлял ее в спальне одну, возвращался поздно, окутанный ароматами «Голуаз», бренди и чужих духов.

Потом он совершил роковую ошибку во время матча за финальный кубок. Минуту назад он был королем «Грасхопперов», а теперь… Он стоял и в растерянности смотрел на свои ноги, совершенно несчастный, сгорбившись, словно промах придавил его плитой. Джой хотела бы тут же броситься к нему, обнять, утешить, но, конечно, не могла этого сделать, и ей пришлось делать вид, словно ничего не произошло, когда жены других футболистов пялились на него с презрением. Так что ничего удивительного, что он пребывает теперь в дурном настроении. Но Джой думала, ее новости обрадуют его, а вместо этого он мог думать только об этом злополучном матче.

– Любимый, ну это же всего лишь игра. Ты только вспомни, сколько раз ты выручал их, забивал гол в последние пять минут! – пыталась утешить его она, но все тщетно.

– Чего бы ты понимала… Для всех значит только твоя последняя игра! По ней тебя и оценивают. Наш тренер рвал и метал, ребята морды поотворачивали… И папеньке будь здоров как досталось от директора клуба! И ты предлагаешь мне всё это забыть? Да ты в своем уме?

Джой пыталась найти для него какие-то особенно теплые слова, успокоить, но он предпочитал общество матери, где-то пропадал и возвращался домой поздно, к тому же навеселе, и цеплялся буквально ко всему. Велел ей бросить работу и сидеть дома. Запретил общаться с женами других футболистов.

– Сиди-ка ты лучше дома! А дом чтобы всегда сверкал чистотой и радовал глаз уютом. А то вон как ты шаром раздулась! Что людям пузом глаза-то мозолить? Хватит нам и того, что среди его предков есть темнокожий. О господи, а вдруг он родится темным… Придется от него избавиться. Я не потерплю черномазого в своем доме!

– Денни! Почему ты говоришь такие ужасные вещи? – расплакалась Джой, но Денни лишь грубо ее оттолкнул.

– Ты обманула меня. Ты должна была мне сказать, что ты иностранка. Я знал, что с твоей матерью была какая-то сомнительная история! Но все же она Уинстэнли.

– И я Уинстэнли! У меня британский паспорт, во мне лишь четверть бирманской крови. Мой отец сражался за эту страну, а мой дед… Ты должен гордиться. И не беспокойся, ребенок родится белым.

– Да уж, пусть постарается, а не то…

Джой оказалась под одной крышей с ним, словно с чужим человеком. Если она совсем бросит работу, то окажется в заточении в этом аккуратно прибранном нарядном доме, ей останется только вязать шерстяные пальтишки, шарфики и пинетки.

Как же она тосковала по прежним дням – «Шелковинкам», вечной суете в пансионе Уэйверли… Она скучала по Розе, но та на весь сезон подрядилась развлекать отдыхающих в йоркширских парках. Она скучала по несносной Конни, сбежавшей с рок-группой. Только одну открытку прислала из Лондона! Черкнула, что с ней все в порядке и что они убывают в Дувр, а оттуда на континент. После ее отъезда осталась какая-то пустота… Теперь и поделиться беспокойством не с кем, только с мамой, а маму огорчать не хочется. Мама-то думает, что у них все замечательно. Даже Невилл куда-то запропастился, появляется совсем редко. Она могла бы хотя бы научиться водить машину пока, но Денни сказал, что не позволит, чтобы какая-то там жена поцарапала его бесценный «Форд Консул».

И вот она словно в ловушке, как пожилые пары, предоставленные самим себе. Ей и выйти некуда, и ждать нечего – только в магазин, к доктору и в библиотеку.

Ну да, днем она много слушает радио, особенно «Женский час». Устраивается с вязанием, подняв ноги повыше, и слушает дневные спектакли. Матчей сейчас нет, так что Денни помогает отцу с перевозками и подрабатывает тренером. А Джой должна вовремя поставить на стол горячий обед, иначе ей несдобровать. Как-то он швырнул через всю комнату рыбный пирог – тот оказался слегка остывшим.

И вот она лежит в темноте, положив руку на растущий животик, где тепло и уютно свернулся малыш, и чувствует такую любовь и гордость. Она первой среди них всех станет матерью, и у ребенка будут мама и папа, настоящая семья, крепкая и надежная. Она всегда так мечтала об этом, только вот… Что же такое? Неужели брак – это всегда так? Тебе восемнадцать, а ты чувствуешь себя, будто осужден на пожизненное заключение. Что же случилось с ее милым Денни? Когда он вернется? Джой вздохнула. И почему в жизни все оказывается не так, как в мечтах?..

* * *

Получив открытку от Конни, Невилл испытал укол зависти. Она-то там, разглядывает яркие огни Лондона со своим красавчиком, записывает новые мелодии и покоряет город… А он тут в лавке, словно на привязи, отец уехал на крикетный матч, и вся бабулина ярость и мамино злорадство обрушились на его бедную голову. Мама чуть слюной не брызжет, повторяя: она-то знала, что эта девчонка плохо кончит!

– Мам, она же потеряла мать, она сама не своя, ну как ты можешь быть такой бессердечной!

Айви лишь махнула рукой и ничего не ответила.

– Теперь-то Эсма поостережется вставать на чью-либо сторону. Сама поставила себя в глупое положение, только устыдиться ей и остается теперь.

Невилл не понимал, чего это мать так взъелась на Анну и Сью. Ноги-то, понятно, растут из пресловутого Большого Семейного Скандала, будь он неладен… В него и Мария замешана каким-то образом. Отец вот смотрит на вещи более здраво, но у него есть собственные секреты. «Ох, и когда же я смогу жить подальше от всех этих стычек и склок…»

На днях Невилл пометил себе несколько объявлений о сдаче жилья в аренду и как раз сидел их перечитывал, но вдруг почувствовал кого-то рядом. Он поднял голову и узрел чистой воды Адониса – в синих джинсах, миниатюрного, с копной каштановых волос, точно как у американской кинозвезды Фабиана. О, если это не любовь, то вожделение с первого взгляда!..

Покраснев как рак, Невилл постарался не пялиться на паренька, пока тот с улыбкой, приподняв одну бровь, разглядывал какие-то мази для растирания.

– Это не мне, это для бабули. Спина у нее болит.

– Тогда ей стоит съездить к остеопату в Сильвергейт. Могу дать вам адрес. – Невилл старался, чтобы его голос звучал нейтрально, но в белом халате чувствовал себя идиотом.

– О, она не поедет. С тех пор как дед умер, она не выходит из дому. Но все равно спасибо! – Он помолчал и внимательно посмотрел на Невилла: – Мне кажется или мы где-то встречались?

Что означает этот взгляд? Неужели взаимность? Невилл смутился.

– А моя бабуля совсем другая. Ее почти невозможно застать дома. Носится по городу, ей и повод изобретать не надо. Ну а я помогаю в качестве шофера.

– У вас есть машина?

– Мы с мамой по очереди водим, у нас «Триумф Геральд».

– Здорово… Вспомнил! Скиффл, вот где я вас видел! Вы играли с группой, а я как раз был в тот вечер в том клубе. Это же были вы? Вы хорошо играли!

Невилл вспыхнул.

– Это было сто лет назад, а потом я еще руководил девчоночьей группой – «Шелковинки», это мои кузины. Тяжелехонько мне тогда пришлось… То и дело норовят вцепиться друг другу в волосы.

– Мне ли этого не знать!.. У меня три родных сестры. То и дело треск и визг… А здесь вы как очутились?

– Стою у штурвала семейного бизнеса – до чая, во всяком случае. Папа отправился то ли на крикет, то ли на футбол. Мой дядя у них тренером. А я как-то не увлекаюсь спортом.

– Я тоже. Мне больше нравятся постановки. – Юноша помолчал и добавил: – У нас скоро большой спектакль «Энни получает ваше оружие».

– Забавно, я тоже одно время увлекался театром. Участвовал в той постановке «Ромео и Джульетты» в нашей городской ратуше. Вы видели ее? И еще в нашей школе Лонз кое-что ставили. – Последнюю фразу он обронил, словно случайно, желая произвести впечатление.

– Счастливец. А я учился в школе Святого Венсана, и никаких постановок у нас не было. В «Энни» я играю младшего командира. Приходите посмотреть! Кстати, скажете заодно, действительно ли нашему хору не хватает молодых голосов.

– С удовольствием приду! Вот только у кого же мне просить автограф? – и он блеснул белозубой улыбкой в сторону собеседника. – Меня зовут Невилл Уинстэнли.

– Тревор… Тревор Гиллиган.

Они бегло коснулись друг друга руками, когда Невилл передавал ему сдачу.

– Значит, увидимся?

Это обещание и приглашение? Как понять наверняка? Когда Тревор уже развернулся к выходу, Невилл окликнул его:

– Сможете закинуть нам пару билетов? Для меня и моей бабушки, на субботу! Если вместо меня за прилавком будет папа, то я его предупрежу, чтобы он оплатил и поблагодарил. Он мне и так уже задолжал!

– Значит, вы не с девушкой пойдете?

– Догадливый какой! – Невилл не удержался и подмигнул ему.

– Рыбак рыбака… – тут же отозвался Тревор, едва обернувшись. Его вид сзади не уступал виду спереди.

«Ах ты, проныра», – улыбнулся про себя Невилл. Что ж, похоже, жизнь в Гримблтоне неожиданно начинает налаживаться.

* * *

Когда мюзикл закончился, Невилл пошел за кулисы посмотреть на Тревора в его боевой раскраске. Все мизансцены, в которых появлялся этот паренек, словно становились ярче с его появлением! Он просто прирожденный комик, кокетливый, уверенный в себе, с прекрасным голосом и слухом, и пел он куда лучше, чем престарелые хористы, тужившиеся изобразить ковбойский акцент. Но в целом представление было веселым, и бабуле тоже понравилось.

– Пойдем куда-нибудь выпить? – предложил Невилл. – Я отвезу бабушку домой, пока ты переодеваешься.

– Извини, у нас намечена вечеринка после спектакля, я не могу не пойти.

– А, понятно, – кивнул Невилл, несколько разочарованный.

– Хотя… Подожди. Я бы хотел с тобой еще встретиться. Может быть, вечером во вторник?

– Давай. Я возьму машину. Можем сгонять в Манчестер. Я знаю несколько клубов…

– Вот уж не сомневаюсь! – ответил в тон ему Тревор. – Не подумай ничего дурного, я хороший мальчик.

– Не сомневаюсь! Но не могу с такой же уверенностью сказать этого о себе, – и Невилл прямо посмотрел ему в глаза.

– Рад это слышать. Значит, увидимся во вторник. Буду очень ждать.

«А уж я-то как буду…» Разве вожделение и предвкушение – не прекрасны?

* * *

Роза сидела на жестком стуле в кабинете агента в Манчестере и разглядывала развешанные на стенах фотографии театральных звезд, чуть выцветшие от падавшего в окно солнца: самоуверенные пареньки в смешных костюмах, пышногрудые блондинки, популярные актеры с зализанными волосами и улыбками а-ля Дэвид Найвен [41] . Пора подыскивать себе работу после окончания сезона в «Батлинз» – какую-нибудь пантомиму или варьете. Летний сезон скоро свернется, а возвращаться домой ей совершенно не хочется.

Курортные местечки, особенно на северо-восточном побережье Англии, муштрой и требующейся отдачей походили больше даже не на закрытую школу-пансион, а на лагерь для военнопленных. Ох и нелегко с утра до ночи забавлять малышню и старушек, однако же Роза получила пропуск в общество и приобрела хороший опыт. Так много народу вокруг тоже ищет работу – танцоры, певцы, комедианты, всевозможные прочие разновидности актеров, команда развеселых массовиков-затейников… С ними она однажды ездила поглазеть на яркие огни Скарборо, а они после наступления темноты пытались затащить ее к себе в коттеджи. Было очень весело, и в темноте можно было здорово развлечься, но правил нарушать нельзя, так что Роза держала марку: мисс Свободная и Неприступная. Ее интересует контракт, ей нужен хороший агент.

И вот она сидит теперь здесь, ожидая, когда же ее пригласят к Дилли Шерман из компании «Стросс, Блэк и Шерман». Роза обратилась к ней давным-давно. Мисс Шерман занимается сценическими контрактами. Роза надеялась произвести на нее хорошее впечатление.

Она вытащила открытку от Конни. На обороте – лондонский Тауэр. Да уж, досадила она семейству Уинстэнли этим своим побегом! Мама и Сьюзан только и говорят об этом, словно это просто ужас что такое.

А Конни – молодец, не упустила возможность. Жизнь ведь не сводится к экзаменам, есть и мечты, о них нельзя забывать. Хорошо, что ее мама тоже хочет, чтобы она наконец нашла свое место в шоу-бизнесе. Хотя, конечно, это довольно рискованно – вот так смыться с Марти Горманом и его командой. Ну, есть надежда, что все будет хорошо…

– Мисс Сантини? – крошечная женщина с ярко-рыжими кудряшками впилась в нее глазами. – Проходите.

Едва протиснувшись между горами папок и строчащих по клавишам машинисток, Роза пробралась к крошечному стулу. От дыма в комнате было не продохнуть и почти ничего не видно.

– Я прочла ваше письмо… Немного того, немного этого… «Батлинз» – хорошая школа, учит работать на аудиторию… Так чего бы вы хотели? Здесь на севере почти нет предложений. Варьете постепенно сходит на нет, а с ним и пантомима. Теперь главное – телевидение. В мюзиклы набирают девушек из лондонских театральных колледжей. Что ж… – она пыхнула сигаретой, – вы знаете классическую музыку… джаз… чечетку… Играли в любительских спектаклях. Ваш голос… Вы можете дать мне прослушать что-то? Нет с собой записи?

Роза помотала головой.

– Сколько вам лет? Восемнадцать? Роза Сантини – это ваше настоящее имя? Понятно, вот откуда итальянская внешность… Ну, спойте мне несколько тактов… чего угодно…

О боже, что же ей спеть?! Роза прокашлялась. Несколько раз глубоко вздохнула. И запела первые несколько строк арии из «Вестсайдской истории», постаравшись вложить в них всю душу и полноту голоса.

– Так, вполне прилично… Слух есть, голосом владеете. – Дилли помолчала и порылась в каких-то бумагах. – По правде говоря, мне нечего вам предложить. Разве что Сейди Лейн, она как раз набирает новую группу подтанцовки.

– Тень… от чего? – не расслышав, переспросила Роза, и Дилли раскатисто расхохоталась.

– Не тень… Сейди Лейн, певица!

– Ой, я думала, она давно умерла, – растерялась Роза.

– Вот уж это вряд ли. Живее всех живых, да и толще, пожалуй! Она хорошо выступала в конце сороковых вместе с Энн Шелтон, Тесси О’Ши и Дороти Скуайр. А теперь вот пытается снова вернуться на сцену, и это значит, что ей нужны рядом молодые голосочки и какая-то пристойная мелодия.

– Вы думаете, я ей подойду?

– Сначала надо пройти прослушивание. Она непростой человек, я бы даже сказала, слишком непростой. Поэтому прежнюю команду девушек она выгнала буквально на середине турне. Вы должны помнить, что в свое время она была в верхних строчках чартов. Кто-то другой пусть отправляется на пенсию, но только не Сейди. Вот тут у меня перечень ее требований. Прочтите, сразу поймете, о чем я говорю.

И она протянула Розе письмо.

...

– Как видите, жизни в розовом цвете тут ожидать не приходится, но вы сможете попасть в нужный круг, заведете полезные знакомства. Ну как, готовы записаться на прослушивание? Фигура у вас изящная. Зачешите кудри назад и наденьте очки с простыми линзами. Она слепа как крот, но слишком тщеславна, чтобы носить очки. Золотые годы Сейди давно в прошлом, но она цепляется за настоящее поистине тигриной хваткой.

Она сделала паузу, чтобы посмотреть на реакцию Розы, – та внимательно слушала – и продолжила:

– Не верьте ни единому ее слову. В том числе и о ее драгоценном муже, летчике, участнике авиасражения за Британию. Он был механиком в полку Королевских воздушных сил. «Спитфайр» он видел только в виде груды обломков, которые надо было соскрести с летного поля. Есть еще бедняга мальчишка, которого она сначала усыновила, а потом в четыре года отправила в закрытый пансион, и теперь он называет ее «матерь». Бедняжка Сейди, она просто сущее чудовище, вся насквозь фальшивая, как искусственный глаз, но я не рву с ней отношений, для меня это особое напоминание. Она поддерживала боевой дух солдат во время войны, благодаря ей в пятидесятых годах бурлила театральная жизнь… Ну а теперь все воткнулись в телевизоры. Ей нужен хит. Что-то новое. Так вам это интересно?

– Я готова попробовать что угодно, – сглотнув, ответила Роза.

– Правильный настрой, одобряю. Оставайтесь в тени, держитесь профессионалом, и все будет в порядке. Но лишь попробуете ступить вместе с нею под луч прожектора, вылетите быстрее, чем Стрилинг Мосс [42] . Так что не забывайте: держитесь незаметно, или она слопает вас на завтрак. Носите только черное, чтобы оттенять ее блеск.

– А я думала, в блестки наряжается только Альма Коган, – язвительно заметила Роза, вспомнив молодую роскошную певицу.

– Знаю, милочка. Но Сейди думает, что она все еще в пятидесятых… Что-то смущает? Боюсь, больше у меня ничего для вас нет.

– Я согласна. К тому же, возможно, я и не пройду прослушивание.

– О, если оденетесь как сегодня, она не пустит вас и на порог. Но постарайтесь представить, что это тоже такая роль, такой особый спектакль. Кастинг она проводит в отеле «Мидланд». Спойте то, что она попросит, восхищайтесь ее талантами и заслугами, и все будет хорошо.

* * *

Роза сидела среди других претенденток в вестибюле отеля, ожидая прибытия царицы Савской. Девчонок, которые оказались здесь с легкой руки Дилли, можно было узнать без труда: все они были в черном, в обуви на плоской подошве, в вытянутых свитерах и без всякой косметики, только легкая подводка у глаз и немного блеска для губ. Все прочие же выбрали свои самые узкие и яркие брюки, самые высокие каблуки и уложили волосы а-ля Брижит Бардо.

Работа, конечно, будет не из легких и далека от мечты, но дома в Гримблтоне Роза уже постаралась все подать так, что для нее это будет отличной передышкой. И мама теперь носится по салону, рассказывая направо и налево, что ее дочь будет петь вместе с самой Сейди Лейн. Уф, а что, если она все-таки завалит прослушивание?

Послышалось визгливое тявканье, и в зал влетели два пуделя. Один тут же задрал лапу на позолоченный стул и оросил пол. За пуделями вошел мистер Битва за Британию в форменных саржевых брюках, твидовом пиджаке, лицо его украшали небольшие усики. Едва взглянув на него, Роза вспомнила знаменитую стряпуху Фанни Крэдок [43] и ее мужа Джонни.

Сейди появилась по-королевски: в норковом палантине, небрежно наброшенном поверх платья из серебристой парчи, в неописуемой красоты туфлях, подчеркивавших ее все еще стройные икры и щиколотки. Однако вот все остальные формы… определенно выходят за нужные размеры, намертво затянуты корсетом, чтобы хоть как-то обозначить талию и подчеркнуть грудь. Последнее удалось особенно: ложбинка посредине выглядит так, что если уж в нее упадет бисквит, крошек не удастся найти никогда… Крашеные светлые волосы взбиты так пышно, что больше напоминают гнездо. Макияж толщиной в палец. Настоящая звезда, королева-мать, акула в пруду с мелкой рыбешкой…

Вжавшись в спинку стула, Роза поежилась. И кого же Сейди намерена проглотить?

– У Сейди такая огромная голова, могу поспорить, на одной лестнице с ней не разойтись… – шепнула ей на ухо сидящая рядом девочка в черном. – Тебя тоже мисс Шерман прислала? – хихикнула она, окинув Розу взглядом.

– Как ты догадалась? – согласно хмыкнула Роза. – Я Роза Сантини.

– А я Мелани Даймонд… Ни пуха.

– К черту. И тебе, – улыбнулась Роза.

* * *

Мисс Лейн восседала на троне, а девочкам, выстроив их на сцене в линию, знаками подавала сигналы, кому куда встать. Никто не произнес и тем более не пропел пока ни единого слова.

– Ну, что скажешь, Регги?

Он пожал плечами и решать предоставил ей. Половина девочек постепенно отсеялась.

– Мне нужны только три из вас! – рявкнула она, вышагивая вдоль ряда и сверля глазами оставшуюся десятку.

– Ты. – Она ткнула пальцем в Розу, та сделала шаг вперед.

– Ты, которая рядом. – К Розе присоединилась Мелани.

– И ты, вон там… Как твое имя?

Пухловатая девушка вспыхнула.

– Габриэлла Бленкинсон.

– Можно сократить до Габби. А теперь попробуйте спеть вот эту мелодию. Мне нужна энергичность и чувство ритма.

Она дала им ноты новой песенки «Сколько стоит вон та собачка в окне?», и они послушно запели, стараясь держаться вместе. У Габби оказался хороший голос, и она хорошо уравновешивала голоса Розы и Мелани.

– Стоп! Достаточно, Регги, – скомандовала мисс Лейн мужу, аккомпанировавшему на пианино. – Я вас беру. Все темноволосые, одного роста, хорошо сочетаетесь друг с другом. Придумаем вам имя. Кто ваш агент?

– Мисс Шерман, – ответила Роза, две другие претендентки кивнули.

– Да, она понимает, что мне надо. Тогда я утрясу с ней детали.

Вот и все: никакого пожатия рук, никакого даже самого формального приветствия, скорее похоже на окрик «Р-разойдись!». И в завершение – приказ явиться утром в понедельник в ее студию в Манчестере. Значит, Розе надо быстренько съездить снова на север, уложить вещи и направляться к дому. Мама наверняка захочет прийти на ее представление, позовет подружек, разоденутся в пух и прах… Пожалуй, пока лучше ничего не рассказывать.

– А я должна быть в школе… – проговорила пухлая Габби. Ей совсем не требовалось подкладывать вату в лифчик.

– Это работа. Мы участвуем в шоу. Как знать, что подвернется потом? Будет весело! – подстегнула их Мелани.

– С этим-то чудищем? – хихикнула Роза, и они дружно расхохотались.

– Добро пожаловать в сумасшедший дом. Все, дайте я сниму это обмундирование, вся вспотела, – с этими словами Мелани вытащила поролон из бюстгалтера.

– И я. Как же мы это вынесем еще и при свете прожекторов?

– А у меня настоящие… – вздохнула Габби.

– Не бойся, она нас так заставит побегать, что пот все сгонит. Но давайте все-таки сначала подпишем контракт, а уж потом раскроем ей правду. Мы должны сделать так, чтобы она выглядела роскошно и не старше тридцати, – ответила Мелани, взглянув на часы.

– Тридцати! Да ей почти пятьдесят. Ничем не примечательная, жирная, да еще старая! Что же нам-то это даст?! – простонала Роза.

– Работу! – рассмеялась Мелани. – Сможем наедаться от души раз в неделю, платить за квартиру, покупать колготки. И что с того, что она похожа на мешок с мукой? Нам-то не все ли равно?

– Мне – нет. Я надеялась попасть в группу вроде «Девчонки Вернон» или «Сестры Беверли». Мама думает, что я буду получать долю от прибыли… – вздохнула Роза. Маме так важно думать, что ее дочь звезда!

– Ну и не говори ничего. Просто делай свою работу, а она пусть думает, как ей больше нравится. Да нас никто и не узнает в этих нарядах! Страшно представить, во что она нас упакует. Какое-нибудь рубище цвета асфальта… Скорбные балахоны… Чтобы оттенять ее блестки. Мы станем частью задней кулисы, – всласть поерничала Мелани, и ее черные глаза озорно блеснули.

– Вот как раз ей-то и стоит одеться в черное! – не упустила момента отвести душу Габби.

– Мне передать ей твой совет или ты сама это сделаешь? – кротко уточнила Роза, и все три снова прыснули. – Ну вот как мне сохранять хорошую мину, наблюдая, как ее пышный зад колышется на ветру?

– Мы профессионалы и будем делать то, что от нас требуется, чего бы нам это ни стоило. Ну а будет вести себя совсем невыносимо, найдем, как отомстить! – шепнула Мелани.

– Как?! – немедленно оживилась Габби.

– Пока не знаю, но мы наверняка что-нибудь уж придумаем!

– Договорились! Значит, увидимся в понедельник! Мне пора отчаливать, – и Роза помахала им рукой.

Времени оставалось как раз впритык, чтобы успеть на поезд до Йорка и оттуда в Скарборо, а до того заскочить к мисс Шерман и подписать бумаги, позвонить в салон и рассказать маме хорошие новости. Ну или как минимум их более гладкую версию, которую мама сможет тиснуть в «Меркьюри».

Весь июнь группа провела в Лондоне в надежде заключить хоть какой-нибудь контракт. Они не планировали так долго здесь задерживаться, так что в конце концов пришлось побираться по друзьям, а когда деньги закончились – стали петь в метро и подземных переходах, в парках, пока их не прогоняли оттуда.

Конни съездила навестить тетю Диану, давнюю мамину подругу, которая теперь работала в больнице Святого Томаса и жила неподалеку от больницы вместе со своей подругой Хейзел. Обе они были чрезвычайно добры к Конни, пригласили ее и ее друзей поесть, помыться как следует и вообще привести себя в порядок.

Ох, и неловко же было Конни за их замазанную и засаленную одежду, лохматые грязные волосы, но Диану, похоже, это ничуть не смутило. Какое же это счастье – наконец почувствовать себя чистой и опрятной, есть нормальную еду за столом, а не пихать в рот что-то второпях в первой попавшейся забегаловке!

– Да уж, должна сказать, что вы, молодежь, все делаете иначе! – заявила им Диана роскошным грудным голосом. – Единственное, о чем я прошу тебя, – и она наклонилась к Конни поближе, – это не терять связи с семьей. Сьюзан беспокоится. Она попросила меня приглядывать за тобой. Знаю, ты и на пороге моем не появилась бы, знай ты это заранее, но ты тоже должна быть справедливой к своей семье.

«И это далеко не все, что Диана могла бы сказать мне», – подумала Конни, но предпочла не переходить границ принятой сдержанности.

Диана была одним из первых членов клуба «Оливковое масло», она приезжала на мамины похороны и пообещала, что двери ее всегда будут открыты, если когда-нибудь Конни захочет о чем-либо поговорить. Держалась Диана безупречно, и это произвело впечатление: все участники группы ходили на цыпочках и выстроились в линеечку, как новобранцы перед капралом.

А для Конни она служила напоминанием о доме и о жизни, которой она пожертвовала ради этого веселого приключения. До чего же страшно петь с Марти в подземных переходах в чужом городе! Но Конни была слишком без ума от него и слишком хотела ему угодить.

Однажды ночью она сидела возле фургона под июльскими звездами и перелистывала черновики своей самой первой баллады, написанной сто лет назад, еще в школьной тетрадке.

– Цвета моей любви как радуга на небе, цвета моей любви тебе дарю, ночную синь и звездный свет в твоих глазах я вижу… цвета моей любви тебе дарю… – Слова сами легли на мелодию, но она никому об этом не рассказывала, такие коротенькие песенки то и дело вспыхивали в ее голове, толкая ее ночью и заставляя броситься к тетрадке записать их, пока они не позабылись.

Обычно Конни просто переворачивалась на другой бок, не желая никого беспокоить, и к утру слова действительно почти все улетучивались, оставалась лишь какая-нибудь назойливая строчка, все утро свербящая в голове.

Марти закинул демозапись во все звукозаписывающие компании, но никто не откликнулся. Прослушивание у Кэррол Левис так и не состоялось, а вот Тони Амос, как и обещал, появился и организовал им небольшое выступление в кафе в Камден-тауне.

– Я-то хотела, чтобы вы выступили в «Ту из»… – вздохнула Сэнди, выглядывая в окно кафе и упираясь взглядом в пыльные шторы. – Все студенты сейчас на каникулах, никого не соберем.

– Будем рассматривать это как точку старта, – вступилась Конни. – Это ведь лучше, чем петь на тротуаре.

– Ого! Кто это вдруг говорит «мы»? Ты, по-моему, еще не член группы, – насмешливо протянула Сэнди. – То, что до сих пор делала ты, могла бы с таким же успехом делать и я.

Марти мгновенно отреагировал:

– Только не с такой скрипучей сиреной, которой тебя наделили вместо голоса! Конни очень хорошо поет и чувствует ритм.

– Ах, извините, что дышу тут рядом с вами! – скривила улыбочку Сэнди. – А Джек говорит, что если на сцене есть девчонка, то на выступление народ не собрать, примета такая.

– Джек мог бы и сам мне сказать, а не прятаться за твоей юбкой.

Сэнди вскипела и даже ногой притопнула в знак протеста. А Марти продолжил для Конни:

– Это она еще не знает, что Джек вот уже несколько недель пытается избавиться от нее, но она липнет, как банный лист. Мы уж предлагали ей попробовать устроиться куда-нибудь официанткой, но она нацелилась на путешествие и к тому же разобижена, что тебя позвали петь.

От такого комплимента Конни почувствовала себя на миллион долларов.

Всеобщую неудовлетворенность выразил тем вечером Лорни Добсон:

– Я думал, мы собираемся за границу, а не мотаться по окраинам и нюхать помойки с крысами.

– Спокойствие, приятель. У нас еще уйма времени. Концерт уже на носу. Мы же должны здесь заявить о себе! – возразил ему Марти.

Все были потными и пыльными, голодными и разочарованными, и неудивительно, что между ними то и дело вспыхивали размолвки. Кажется, никто не торопился предложить им контракт. Концерт в кафе – точно не предел мечтаний, но коли ничего другого на горизонте нет…

Конни собралась с духом и спросила, может ли она спеть «Цвета любви» на одном из выступлений в парке или переходе.

– Так, одна вещица, сама в голове сложилась…

Она перебрала несколько аккордов и, начав петь, почувствовала, что дрожит от волнения. Марти слушал внимательно, остальные к нему присоединились, а потом и вступили хором, когда она повторяла припев.

– Что-то в ней есть… Эти слова… так романтично! Отлично, Конни!

– Я это для тебя написала, – шепнула она, глядя на него.

– Здорово! Мы сможем включить ее для передышки между быстрыми номерами. Сыграй-ка еще раз.

– Вообще-то это не совсем наш стиль, – вмешался Дез.

– Однозначно, не наш. Это очень нежная баллада… Конни замечательно споет ее сама.

Они начали репетировать, и уже следующим вечером Конни выступила перед публикой в полупустом прокуренном душном кафе.

– Ты должна все записывать, все ноты, все строчки, которые приходят тебе в голову! – стал убеждать ее Марти, когда они остались наедине. – У тебя есть что-то еще в запасе?

– Не совсем. Так, мысли, строчки… Они появляются сами или рано утром, когда я только что проснулась, или вдруг посреди ночи.

– Держи в спальном мешке блокнот под рукой и буди меня, если в голову придет какая-нибудь хорошая мелодия. Мы могли бы сочинить что-то новенькое для поездки в Швейцарию.

– А когда мы туда поедем?

– Я перепутал даты. Оказывается, еще только в конце августа. Так что нам еще целое лето петь на улицах, чтобы заработать на еду и бензин. Путь к славе, оказывается, длиннее, чем я его себе представлял, – вздохнул Марти.

– Зато здорово, что мы вместе… Почти семья! – добавила она со смехом, намекая на те ночи, что они провели вместе в спальном мешке.

Марти покраснел.

– Мне было бы спокойнее, если бы мы что-то предприняли по этому поводу. Мы же не хотим никаких неожиданностей?

– Сэнди говорит, есть такие таблетки, которые предотвращают зачатие. Надо принимать их каждый вечер… Я знаю, что тебе нельзя предохраняться, – проговорила Конни, стараясь не краснеть, – но я-то не католичка, мне можно. Давай я узнаю подробности?

– Ты умница! И что бы мы делали, если бы ты не думала за нас обоих?

Однако Конни умолчала о том, что Диана недавно уединилась с ней на кухне и сказала, что раз уж Конни такая взрослая, что живет с парнем, значит, она достаточно взрослая и для того, чтобы позаботиться о предохранении от нежелательной беременности и посетить специальную клинику, где ее снабдят специальным приспособлением, которое вставляется внутрь, и она будет защищена.

– Просто скажи им, что скоро выходишь замуж, не называй никаких имен, не бери таблетки. Они тебе все аккуратно поставят. Лучше быть защищенной, чем сожалеть о содеянном. Твоя семья этого заслуживает, за тобой перед ними должок.

Конни сходила туда вместе с Сэнди, но штуковина оказалась такой неудобной в употреблении! Чтобы ее поставить, надо было зайти в туалет или ванную. Стоило ей снять колпачок и все приготовить, как все падало на грязный пол, и приходилось начинать сначала. С таблетками было бы куда удобней, но они были дорогими и никак не укладывались в ее бюджет. До чего же неромантично каждый раз прикидывать, будет у них сегодня секс или нет. Чтобы расслабиться, она даже сочинила глупую песенку на мотив «Большой корабль плывет далеко-далеко»: «Мой колпачок плывет по полу ванной, плывет по полу туалета, плывет по всему полу и будет плавать до самого сентября!..»

Но она взяла себя в руки. Почувствовала себя взрослой женщиной, на которой лежит ответственность. Это не просто какой-то подросток, у которого от любви снесло крышу. Марти мог бы любить ее чаще, если бы знал, что они в безопасности. Она подумала о маме и Сьюзан, которые никак не могли контролировать свои тела. Если могли бы, то ее и Джой не было бы на свете. Что бы обо всем этом сказала мама? Так больно было думать, что она никогда больше не увидит ее, что мама не ждет ее дома, не спросит о новостях. Если бы мама была жива, разве осмелилась бы Конни вот так сбежать?

Может быть, уже пора написать домой и помириться с бабулей? «Я не хочу, чтобы они считали, будто я не благодарна им за все, что они для меня сделали. Но теперь я свободна, меня никто и ничто не держит, и я постараюсь воспользоваться свободой на полную катушку…»

* * *

Лето катилось дальше, и беспокойство Марти все нарастало. Похоже, мечты не сбывались. Их группа никого не заинтересовала. Несколько раз их приглашали три захудалых бара, предлагая еду и питье за несколько номеров, но публика встречала их без особого энтузиазма. Все сходили с ума от ритм-н-блюза в клубе «Марк’и» на Оксфорд-стрит. На западе Лондона появились ребята, называющие себя «Роллинг стоунз» – вот он, лондонский ответ ливерпульской четверке. Марти сходил на их концерт. Действительно, просто бешеные, великолепно. По сравнению с ними «Роллеркостерз» – так, пресный вчерашний бульончик. Что ж тут удивляться, что никто не бежит за ними с контрактом!

Марти попросил Тони Амоса посмотреть, как они поют, надеясь, что тот вдохновит их. Но от его оценки стало только хуже:

– Начистоту, Марти. Если судить по вчерашнему выступлению, то у вас ничего не выйдет. Вы стали слишком невыразительными, вокруг полно таких же. Ни особого звучания, ни ритма, ни сексуальной привлекательности. Извини. Ты же видел «Роллинг стоунз». Девчонки сходят с ума, раздеваются прямо на концерте. Не то, что ваше нудное «на старт, внимание, марш». Для начала, кстати, надо убрать со сцены эту девочку.

– Кого? Конни?

– Ну да. Девчонкам в зале важно понимать, что ты свободен, что они могут тебя зацепить. Понимаешь, к чему я клоню?

Но Марти не собирался вот так запросто сдать Конни:

– Она поет собственные вещи. У нее голос как у Джудит Дарэм.

– В ней не на что смотреть. Длинная, тощая, лохматая. Подойдет для народных песен, но не для вас, если ты хочешь чего-то добиться. А с тобой самим что? Был же просто цыган, дикая страсть, жуть как притягивал. Куда делись кожаные штаны в обтяжку? Сейчас все вихляют бедрами, напяливают потертые джинсы. При чем тут баллады?! Никому они не нужны. Амурные шансонье пятидесятых в прошлом, нынешняя молодежь их не воспринимает. Им сейчас подавай секс, чтоб трясли сиськами и вихляли задницей. «Цвета любви» оценит только какой-нибудь престарелый любитель Дики Валентайна [44] , а народные песенки вообще идут по паре за пенни.

– Это Конни написала для нас, – ответил Марти, сжавшись от резких слов Тони.

– Выброси куда подальше, отправь ее продавать свои слюнявые мелодии. Они не для нынешнего рынка. По правде сказать, тебе пора бы выйти соло. Я мог бы куда больше сделать для Рика Ромеро, чем для этой вашей солянки сборной. Иди в ногу со временем, оставь за бортом бесперспективных, встряхнись, не ленись и начинай пробовать себя солистом.

Потрясенный, Марти отступил. Получается, Тони предлагает ему поддержку, готов в него вложиться?

– Но они мои друзья, – растерянно возразил он.

– И что с того? Раз друзья, то как раз будут за тебя рады.

– У нас запланирован концерт на континенте.

– Поезжайте, выступите, а потом расстанься с ними. Выступай один, оттачивай новый звук. Сейчас только на этом и можно выехать: отбрасывай балласт, не тяни никого на буксире, займись своим имиджем. Если хочешь преуспеть в этом бизнесе, бросай группу и держись поближе к лондонской эстраде. Ты красив, соблазнителен. Но тянешь за собой этот воз. К чему своими руками загонять себя в ловушку? Уж точно не на этом этапе твоей карьеры. Успеешь еще, когда станешь знаменитостью. Пожертвуй чем-то сейчас. Говорю тебе это ради твоего же блага… Ты ведь сам просил честного мнения. Понимаю, это не то, что ты хотел бы услышать, но я должен был это сказать. За то мне и платят.

Они выпили еще по одному пиву и выкурили по паре сигарет в каком-то пабе в переулке, после чего Тони ушел. Марти был ошарашен. Он даже помыслить не мог о том, чего требовал от него Тони: предать друзей, дальше идти одному, услать Конни домой… Нет, не станет он этого делать. Не может он так поступить. Хотя, конечно, и хочется стать настоящей звездой, обрести известность и доказать всем, что и в их захолустном Гримблтоне они кое-что могут. А хуже всего, что в жестоких словах Тони есть доля истины. Ведь именно поэтому двери звукозаписывающих студий захлопываются перед их носом.

Марти припомнил последние слухи. Да уйма групп распадается, одни сходятся, другие расходятся. Кто-то сочиняет себе новое имя, расширяет репертуар, приглашает новых музыкантов. Однако преданность, верность так же легко не спишешь. Турне должно идти как намечалось, но постепенно ему придется отдалиться, отойти в сторону как можно мягче. Ох, и мало же шансов, что получится сделать всё безболезненно!.. Они же просто возненавидят его за одни эти мысли, а уж Конни… Вот черт! А ей-то что сказать?!

* * *

Фургончик катил в сторону Дувра и отмахал уже полпути, как вдруг Конни словно толкнуло: что-то не так! Дома что-то стряслось? Она хотела тут же остановиться и скорее найти телефонную будку, но они и так уже опаздывали. Всю неделю не отпускало противное сосущее чувство где-то в желудке, какая-то тревога била крылышками и никак не уходила. Марти на днях отправился прогуляться один, а когда она попросилась пойти вместе с ним, развернул ее: «Мне надо побыть одному и подумать».

Любил ее теперь он как-то скомканно, второпях, а чаще всего просто сразу поворачивался спиной и засыпал. Что-то в Гримблтоне, плохие новости дома?!

Дез вел машину и клял все на свете. Вечерний паром вот-вот отчалит! Когда вдалеке наконец показался порт, Конни охватило волнение. Что бы там ни было, она покидает Англию! Наконец-то! Ее ждут новые приключения!..

Из дома никаких новостей – глухая тишина. Она им всем сообщила адрес Дианы, но никто не черкнул ей ни строчки. «Ну а чего ты ожидала после такого побега?» Вот ведь Джой, как мало ей надо: домик в пригороде Гримблтона, муженек и сопливый дитенок в коляске. Как быстро она становится совсем посторонней… У Конни так и стояла перед глазами Джой в белом облаке фаты, словно невинная дева, приносимая в жертву, и снова ее кольнуло беспокойство. У Джой что-то случилось? Их дружбе действительно пришел конец, замужняя Джой ей не подруга?.. Ну, хоть Роза ответила на открытку: она в какой-то подтанцовке кочует по стране, работа выматывает, просила не говорить Марии, что ей пришлось согласиться на такое бездарное место.

И вот их ансамбль едет на какой-то международный студенческий фестиваль на швейцарской границе! Все было бы здорово, если бы Сэнди так не трещала. Просто уши уже разболелись ее слушать. И вдруг выхлопная труба начала фыркать, а потом и вовсе зашипела. Проезжавшие мимо водители с подозрением косились на них.

– Ты же вроде говорил, что перед поездкой заменил выхлопную трубу? – заорал Марти на Джека, сдвинув к переносице черные брови.

– У меня не было наличных. Потом заменю. Ну сам посуди, что такое для двух друзей какой-то дымок? – прокричал тот в ответ, но Марти не был склонен шутить.

Они успели как раз впритык, но на звонок домой времени у Конни совсем не осталось. Через несколько минут она уже смотрела, как в темноте волны с шумом бьются о борт парома. Спутники ее один за другим рванули в туалет с приступом тошноты. И снова на нее нашло беспокойство. Что-то подсказывало ей, что надо немедленно позвонить домой! Она поглядела на Марти: меряет шагами палубу, погрузившись в себя. На лице – выражение непреклонности, и то и дело встряхивает головой, будто сам с собой спорит.

– Тебе помочь чем-нибудь? – подошла к нему Конни. – У тебя очень озабоченный вид.

– Оставь меня в покое, Конни, дай побыть одному. Не ходи за мной, как собачка.

Его слова хлестнули больнее, чем настоящая оплеуха.

В Кале она отправилась на поиски телефона. Отстояла длиннющую очередь, и на разговор с тетей Сью остались какие-то пара минут, всего ничего.

– Слава богу, Конни! Наконец-то! Где ты? Я звонила Диане, а она сказала, ты снова пропала. Что происходит? Ты где? Я слышу какие-то пароходные гудки. – Голос Сью звучал встревоженно и глухо. – Возвращайся домой, ты нам нужна. Бабуля Эсма возилась в саду и сломала бедро.

– Не могу. Я во Франции. Когда это случилось? Как она себя чувствует? – «Надо же, как сработал инстинкт…»

– Хуже некуда. Мрачная. Мне нужна твоя помощь! – Сью почти кричала, но голос ее все равно звучал далеко-далеко. Она помолчала секунду, потом спросила: – А почему ты во Франции? Пора домой, возвращайся!

– Не могу. У меня обязательства перед нашей группой. А Джой разве не может помочь?

– Джой лежит, доктор прописал ей постельный режим.

– Я отправлю открытку… Я вернусь в конце месяца! – крикнула Конни. – Сейчас мы едем в Швейцарию, там концерт для студентов. Я не могу приехать домой прямо сейчас! – И она зарыдала в трубку.

– Бабуля Эсма важнее какого-то концерта для студентов! Это же твоя семья! Ты успеешь вернуться. Ну не позорь же нас! – умоляла Сью.

– Я не могу. Я напишу ей.

– Не утруждайся! – И в трубке наступила тишина.

Конни чувствовала себя кошмарно. Может быть, действительно она должна вернуться домой на ближайшем пароме?!

– Что стряслось? Неприятности? – послышался за спиной голос Марти.

– Моя бабушка неудачно упала, – без всякого выражения произнесла Конни. – Тетя Сью говорит, я должна вернуться домой.

– Конечно, поезжай! – с готовностью откликнулся Марти.

– Нет, я должна спеть свою песню.

– Мы справимся без тебя, не волнуйся! Ты можешь вернуться на этом же пароме.

«Он что, пытается избавиться от меня?»

– Мы уже здесь. Мой французский лучше твоего, насколько я понимаю. Я никогда прежде не бывала за границей. Я не поеду сейчас домой. Бабуля сильная. Она поправится. Я буду помогать ей, когда мы вернемся.

«Нет, я не позволю никому из клана Уинстэнли разрушить мои замечательные каникулы!..»

– Решать тебе, но я все же думаю, что лучше бы тебе было вернуться домой.

«Не надо было звонить! Теперь я вообще скотина какая-то, а тревога стала только сильнее…»

Они ехали по залитой лунным светом дороге, вдоль обочины высились тополя. Переночевали там же у дороги, около капустного поля, в спальных мешках, устроившись тесным рядком, чтобы согреться. Никакие романтические мысли и в голову не лезли, когда они проснулись утром, закоченевшие и голодные. Позавтракали в придорожном кафе: хрустящий багет и фрукты. И все-таки было здорово – ходить по чужой земле, вслушиваться в непривычные звуки просыпающихся французских деревень, далекие гудки автомобильных рожков, вдыхать аромат прокуренных кафе, когда они останавливались выпить по чашке горячего шоколада.

Поля сражений они проезжали молча, не останавливаясь, за окном мелькали печальные ограды, испещренные белыми крестами. Но в голове так и звучали слова тети Сью: «Ты опозорила семью, предала. И это после всего, что мы для тебя сделали». Да, но бабуля Эсма отправила ее с пустыми карманами! Нет, ничего она не должна… Они ехали и ехали по проселочным дорогам, мили и мили прямых безлюдных дорог, и наконец Конни уснула, не в силах больше слушать нытье и препирательства попутчиков. На вторую ночь они приехали в лагерь, затерявшийся среди холмов в пригородах Интерлакена, – усталые, голодные, грязные и лохматые. Конни молча рухнула на отведенную ей кровать.

* * *

Всё это напоминало скаутский лагерь: домики с лежаками, очередь к умывальнику, дежурство по столовой. Само место оказалось влажным, ночью было холодно, тонкие одеяла не согревали. Конни и Сэнди жили в домике еще с двумя девушками – те неодобрительно поглядывали на их грязную одежду. Только сейчас они осознали, что приехали не просто на какое-то развеселое студенческое сборище, а на политическое мероприятие: студенты-активисты из разных стран, представители левого крыла социалистов собрались здесь послушать своих гуру, узнать новое, подготовиться к политическим действиям.

В группе немецких студентов выделялась Ева. Ее светло-золотистые волосы волнами спускались до пояса, ходила она в джинсах и кожаной жилетке. Ее английский был безупречным, а ярко-голубые холодноватые глаза пронзительно вглядывались в собеседника. Марти и Дез то и дело обращались к ней с какими-то вопросами.

– Мы угодили в самое логово социалистов, не иначе. Еще чуть-чуть, и нам светит увидеть самого Билли Фроггатта! Мы-то думали, у них тут сплошная развлекаловка! А на самом деле зачинщики всего этого собрания готовят студенческие волнения, призывают бороться, – говорил Марти, перелистывая брошюрки, раскиданные в конференц-зале.

Лекции читали по-немецки и по-английски в длинной столовой, похожей на барак. После лекций разбивались на маленькие рабочие группы, в которых оттачивали навыки лидерства: как пробуждать энтузиазм и заражать идеями. Показывали какие-то немецкие документальные фильмы с субтитрами, но они были такими скучными, что Конни попросту засыпала.

Что они вообще здесь делают? И вот ради этого они пели на улицах? Ради этого бросили нормальную жизнь? Конни старалась не думать о бабуле, о том, как она там одна, в гипсе. Конечно, Невилл помогает, чем может. Но чувство вины не проходило. Больше всего здесь ей нравилось пить пиво и бродить после ужина от группки к группке.

Никто из них прежде никогда не пробовал всей этой континентальной еды: баночки с йогуртом, мелко нарезанный фруктовый салат, покалывающий язык, тарелки с холодным мясом, сосисками, глубокие чугунки с тушеными овощами, подаваемыми с квашеной капустой и солеными огурцами, огромные блюда сыра… На завтрак давали только кофезаменитель с молоком и хлеб, а на обед, когда в программе была прогулка, – сухой паек: большой кусок сыра, ломоть хлеба и яблоко.

Евина группа держалась очень дружелюбно, они часто шагали рядом с Марти и ребятами на таких прогулках. Ева манила их, словно магнит. Конни мучилась в своих тесных черных кожаных башмаках, натиравших пятки и сдавливавших пальцы, стоило ей пройти милю. Волдыри были уже размером с яйцо.

Вечером после первой такой пешей прогулки Марти собрал их всех вместе.

– У нас проблема. Они не хотят рок-н-ролл. Говорят, им нужны народные песни и какие-нибудь протестные. Хотят представить нас своей ячейкой из университета Лидса, так что нечего нам тут распевать западные капиталистические песни. Ева говорит, нам надо либо сменить репертуар, либо вовсе не выступать. Просто не могу поверить. Проделать такой путь, и все зря! Влипли. Ох уж доберусь я до этого вашего Билли! – И он грозно посмотрел на Джека и Сэнди. И через секунду снова скрылся, увязавшись за Евой.

Конни чувствовала себя обузой. Предоставленная самой себе, она сидела под деревом и тихонько перебирала струны, борясь с наплывающей тошнотой. «Марти вот уже несколько дней даже не подходит ко мне. Что я сделала не так? Я теперь словно просто член группы, словно ничего между нами не было. Как это больно…» Может быть, стоит написать для них песню, которая подойдет для здешнего собрания, и все снова станет хорошо? Ведь она же последовала его совету, записывала все строчки и кусочки, что приходили в голову! Нужен какой-то народный номер, что-то в духе Джоан Баез [45] . Что-то никак не складывается мелодия… Обрывки какие-то…

Закрыв глаза, Конни размышляла. Не в наказание ли ей это за то, что не вернулась домой? В этих думах она задремала – и проснулась со строчкой: «Я пою блюз о детях войны». Все они дети войны, все родились тогда, когда их страны враждовали. А теперь они дети мира, но мир этот такой хрупкий, над ним нависает ядерная угроза: Берлин, Россия, Венгрия, Америка, вторжение на Кубу, провал операции [46] в Заливе Свиней… Неужели две мировых войны ничему нас не научили?

Она думала о Фредди, своем отце, которого никогда не видела. Интересно, она хоть чем-то похожа на него? Он погиб в Палестине. Его смерть изменила хоть что-то или стала просто еще одной бессмысленной случайностью войны?

Она повторила про себя слова снова и снова, пока вдруг они не легли на мотив старой народной мелодии, Конни слышала ее несколько раз по телевизору.

– Сэнди, проснись!.. Послушай, как тебе? – попросила она, не будучи уверенной, что сочиненные ею строки будут кому-то понятны.

– Великолепно! – воскликнул Марти, обнимая ее.

Они пошли за домики порепетировать. Получалось так здорово, что даже Лорни Добсон схватил Конни в охапку и рассмеялся.

– Ты наша спасительница! Мы добавим пару куплетов и несколько песен против вооружения. Но могу поспорить, под конец они все напьются, и когда мы врубим нашу настоящую музыку, как миленькие подскочат и пойдут отплясывать. Странное тут местечко, конечно. То ли монастырь, то ли лагерь для военнопленных. Просто в дрожь бросает от эдакого сочетаньица. И до чего же они серьезны с этой своей политикой! А Марти-то, похоже, втрескался в Еву, – добавил он шепотом, скорчив хитрую морду.

– И что с того? – через силу улыбнулась Конни. – Мы же не сиамские близнецы.

– Ну и славно тогда, – и он послал ей веселый взгляд.

Подошел день выступления. Объявляя новый номер, Конни вдруг ощутила неожиданную гордость.

– Я хотела бы посвятить эту песню своему отцу, Фредди. Я никогда не знала его, он погиб в Палестине от руки израильских сепаратистов. А моя мама Анна во время войны участвовала в партизанском движении на Крите, была в лагере для военнопленных, потом бежала в Англию.

И Конни запела. Чуть позже вступили остальные. Они пели сначала те слова, что сочинила Конни, потом добавили еще пару строф. Мелодия запоминалась легко, и вскоре английские студенты, а за ними и другие подхватили ее. Все были довольны, пиво текло рекой, а потом кто-то из англичан попросил сыграть что-то ритмичное, зажигательное, никто ему не возразил, и скоро все уже отплясывали – точно как и предсказывал Лорни.

Окрыленная успехом, Конни оглянулась в поисках Марти. Но тот танцевал с Евой и ее подругой и даже не смотрел в ее сторону.

– А что я тебе говорил? – прошептал ей Лорни. – Эта немецкая Лорелея приворожила его!

– Вижу, – ровно ответила Конни, опрокидывая в горло пряное пиво так, будто это сладенькая газировка. – Ну и ладно. Идем-ка, побьем их на их же поле, – кивнула она ему, стараясь сохранять внешнее хладнокровие, хотя внутри у нее все просто кипело.

И они пустились танцевать и дурачиться. Конни реагировала механически, а вот Лорни – тот разошелся как безумный, волосы падали ему на лоб, он вращал глазами. Возможно, его не назвать красавцем, но его движения оказывали странное гипнотическое воздействие: руки и ноги жили какой-то отдельной от тела жизнью и словно вели за собой, бедра крутились в такт.

– На, выпей еще, – протянул он ей кружку, и она послушно залпом все проглотила. А почему нет? В зале не видно ни Марти, ни Евы. Если они там вместе любуются луной, то ей что, рыдать, уткнувшись в пиво? В эту глупую игру можно играть вдвоем с кем угодно другим. Конни взяла Лорни за руку и обвила ее вокруг своей талии. Что ж, пора проверить, действительно ли его чресла так хороши, как описывают.

Это был пьяный, бездумный и прямолинейный секс, но месть была сладка. Они спотыкались в темноте, падали друг на друга, хихикали и целовались. Лорни оказался великим экспертом по расстегиванию крючочков, кнопочек и пуговичек. Они оба нализались так, что наутро Конни даже не могла вспомнить, хорошо ли им было вместе. Она лежала на мокрой от росы траве с дикой головной болью, и ей казалось, что язык ее превратился в заскорузлый дверной коврик. Она поднялась и с усилием побрела в сторону домика.

Марти был уже на ногах и паковал вещи в фургон. Лицо его было чернее тучи.

– Где тебя носило всю ночь? – набросился он на нее.

– Полагаю, не так далеко от тех мест, куда уединились вы с Евой, – огрызнулась она.

– Как ты можешь быть такой глупой? Мы приехали сюда петь, а не шляться по ночам, словно придурки, – ответил он, будто не заметив ее укола.

– Говори о себе! – рявкнула она. – А я прекрасно провела время.

– О да, я видел, как ты охмуряла Лорни. Господи, да ты словно из ума выжила вчера! Ты разочаровываешь меня, Конни. Это дешевый поступок, который породит одни проблемы. Как ты могла опуститься до такого?

– Он обижает тебя, дорогая? – послышался голос, и рядом возник Лорни, уже с рюкзаком. Приблизившись к Конни, он было обнял ее, но Конни стряхнула с себя его руки.

– Все в порядке. Пойду сложу вещи. Концерт окончен, я полагаю.

Ее тошнило, и она чувствовала себя маленькой и глупой.

– Можешь повторить это еще раз, – кивнул Марти. – Мы не заработали ничего. Фургон вот-вот развалится.

– Только потратили время, – добавил Дез, забрасывая в машину рюкзак. – Интересно, вся эта дурацкая пропаганда хоть чему-нибудь помогает?

– А ты Марти спроси. Он тут у нас вел долгие беседы с прелестной Евой. Могу поспорить, ее использовали как приманку, чтобы втянуть его в их коварные планы по изменению мира.

– Да заткнешься ты или нет?! – взорвался Марти. – Ты же палец о палец не ударил, чтобы вытянуть нас!

– О, только не вини меня за то, что Конни быстренько сбегала на сторону. Это ты все начал.

– Заткнись!

– Нет, это ты заткнись. Нечего тут нами командовать, тоже мне фюрер… Мы команда, у нас демократический режим, а не авторитарный. Мы коллектив, мы вместе принимаем решения. Видишь, я кое-что ухватил за последние пять дней!

– Ну и чушь ты несешь! Наша команда никому не нужна без лидера. Ты вечно навеселе, а теперь ты уводишь мою девушку.

– Я не твоя девушка. И ничья, если уж на то пошло, – встряла Конни. – Так что заткнитесь вы оба.

Ужасно было видеть, как все рассыпается просто на глазах. Конни окончательно протрезвела и теперь чувствовала себя безмозглой дешевкой.

– Ну что ж… Хорошо. Я выхожу из группы, – объявил Марти, когда Джек, Дез и Лорни собрались вокруг него. Конни и Сэнди стояли рядом чуть поодаль. – Я ухожу, буду петь один. Мне поступило предложение. Вместе у нас не получилось, правда? У нас было три месяца, чтобы в этом убедиться, и здешнее фиаско стало последней каплей.

Известие ошеломило всех. Ребята понуро опустили головы. Но Марти продолжил:

– Лучше нам расстаться сейчас. Вы можете организовать свою группу. А я хочу заниматься другим… Поэкспериментировать. У Тони есть кое-какие идеи.

– Так, значит, это тот педик тебя накачал?

Марти подскочил и врезал ему по физиономии.

– Да заткни ты свою пасть! Все мозги у тебя в одном месте!

Конни больше не могла этого видеть и, отвернувшись, расплакалась.

– А как же я?! – прошептала она.

Марти подошел к ней, отвел в сторону.

– Послушай, Конни, ты еще ребенок. Возвращайся домой и заканчивай учебу, помирись со своей семьей. Я еще не готов к долгим обязательствам, не готов себя связать. Продолжай писать песни, рассылай их продюсерам. Но я ухожу и попробую петь один.

* * *

Дорога домой была долгой и изнурительной. Все никак не могли оправиться от предательства Марти. Выхлопная труба отвалилась окончательно, и они с трудом наскребли денег, чтобы им как-то ее прикрутили. Они сшибали яблоки, делили черный хлеб и воду. От голода все постоянно цапались. Лорни несколько раз пытался подкатить к Конни, но она не приняла его.

Какую же глупость она совершила спьяну, да еще с кем! Ну и угораздило же ее!.. «Видеть его не могу. Просто подвернулась гавань на время шторма. Но в итоге сделала себе же хуже. Теперь остается только вернуться домой и постараться все исправить…»

Все изменилось. Она словно извалялась в грязи и терзалась теперь угрызениями совести. Получается, Марти давно планировал свой уход! Вот почему он был так холоден, отдалился от нее, проводил столько времени с Евой. Неудивительно, что ей казалось, будто что-то не так. Лето любви подошло к концу.

Она стояла на пароме, свесившись через перила и глядя на воду, пытаясь вдыхать морской воздух и понимая, что все прошло, и сами собой сложились слова:

Сквозь слезы Конни нашарила в рюкзаке блокнот – наставления Марти Гормана не прошли для нее даром! «Никогда не выбрасывай хорошие строчки, если они пришли к тебе…»

Конни меряет шагами зал аэропорта и поглядывает на часы. Ну что там с этим самолетом? Где же он? Она так старалась все объяснить в своих письмах, припоминала все подробности давних событий… Наверное, для остальных людей цветами шестидесятых стали оранжевый, зеленый и фиолетовый, черный и белый, геометрические правильные полоски и спирали. Но когда Конни вспоминает то время, она видит только серые краски, вытертую джинсу и траурные тона. Говорят, что, если ты ясно помнишь свои студенческие годы в шестидесятые – перебираешь их за чашечкой кофе… – значит, тебя там не было… Считается, что секс, наркотики и рок-н-ролл начались в 1963-м. Конечно, это неправда. Она попробовала все: секс, «алые сердечки» [49] . Сквозь слезы, боль и горе слушала первые альбомы «Битлз». Она помнит каждый месяц той жизни так, словно это было вчера. Трудно расти, когда рядом нет материнской любви, которая направляет тебя, подсказывает путь. Ей оставалось только вернуться автостопом в Гримблтон, виновато опустив уши и поджав хвост. Когда она показалась в холле пансиона Уэйверли со своими вещами, в лицо ей дохнуло холодом. Комната ее была сдана, и ее отправили жить к бабуле в качестве сиделки. За всякое восстание приходится расплачиваться. – Думаешь, ты можешь вот так запросто вплыть сюда белым лебедем и начать все с того же места? Вот так запросто вернуться в школу? Ты запятнала себя тем, что не явилась на экзамены, нам пришлось заплатить за тебя штраф. Отправляйся теперь в технический колледж, и вот тебе работа, – последнее слово, как всегда, осталось за бабулей. В сердце всегда оставалась эта пустота, которую так остро хотелось заполнить. Сначала, когда умерла мама, а потом… Но что бы она ни делала, эта рана никогда не затягивалась… Да и как ей было затянуться, если лето первой любви закончилось и началась зима непрерывной боли?

– Говорят, наша беглянка вернулась домой, но получила от ворот поворот, эта Сьюзан не осталась в долгу… Ну и правильно. Девчонка теперь живет у Эсмы, хоть пользу приносит, – трещала Айви, наблюдая, как сын прихорашивается перед зеркалом. – Смотрю, у тебя опять новая рубашка! Невилл, нам придется купить дополнительный шкаф, столько нарядов сюда уже не помещается! – Она внимательно на него посмотрела. – Черно-белые полоски?.. По-моему, резковато… Ты похож на какого-то афериста. Танцевать идешь? Или куда-нибудь с Тревором?

– Не знаю пока, посмотрим, – осторожно ответил Невилл. Мать постоянно что-то вынюхивает, все просит пригласить Тревора к ним в дом. Нет уж, не дождется.

– Говорят, он вырос в муниципальном районе и потому несколько грубоват. А что с Бэзилом? Мне казалось, вы так дружны с ним! Мне он нравился. Его отец дантист.

– Бэзил переехал в Манчестер.

– А, нашел подружку?

– Что-то вроде того, – согласился Невилл. Ну не говорить же матери, что Бэзил живет в Дидсбери с мужиком вдвое старше его, этакий пожилой красавчик, прежде играл в оркестре Халле.

– Я была бы рада, если бы ты приглашал к нам друзей. Мне бы тоже хотелось с ними познакомиться, – повторила она.

Ну да, не столько познакомиться, сколько проинспектировать. Да она бросит один взгляд на Тревора и тут же заключит, что он слишком неотесан, грубо разговаривает и недостаточно хорош, чтобы дружить с ее драгоценным сынулей. Бог знает, что она подумала бы, узнай она об их истинных отношениях!

– Мы с Тревором думаем отправиться куда-нибудь подальше от дома, – солгал он. – Может, сходим в китайское кафе, а потом съездим в Манчестер.

– Заправь машину тогда. Я не собираюсь платить за твои разъезды. И Тревор пусть оплатит половину расходов. А то катается на халяву с тобой.

– Ой, не будь брюзгой. Он же еще свою мать должен поддерживать, она вдова.

– Ах, ну да, на зарплату штукатура, как я понимаю. Никак не пойму, что у вас с ним может быть общего, кроме театра.

Страшно представить, в какую ярость она бы пришла, если б узнала, чем они занимаются после репетиций. Тревор полностью разделял его страсть, он оказался лучшим его любовником – яростным, безудержным. Иногда они едва удерживались от того, чтобы не наброситься друг на друга на людях. Разве мать сможет это понять? Отец теперь почти все время живет с Ширли, а мама каждый вечер проводит перед телевизором и только толстеет. Ему было бы жаль ее, но этим чувствам мешало раздражение, вызванное ее любопытством.

– Я поздно вернусь, ты не жди меня, – прокричал он уже с порога, поправляя галстук. Ну вот как сказать ей, что он влюблен и все его мысли только о свиданиях?

Они встретились, как обычно, в «Золотом драконе», съели по китайскому рагу, закусили банановыми лепешками и, точно старая пара, обсудили, как прошел день. Тревор помог матери с покупками, сводил ее на рынок. С преподавателем по вокалу, Одри Рэмсден, репетировал роль в их новом спектакле «Оклахома!». А в свободное время штукатурил стену в спальне соседа.

– А когда закончил, был похож на снеговика! – рассмеялся Тревор.

– Ничего ты не понимаешь. Пахнешь ты божественно, – отозвался Невилл.

– А мне нравится твоя новая рубашка, очень модная, – улыбнулся Тревор.

– Лучшее – лучшим! Куда пойдем сегодня? – спросил Невилл.

– Как насчет «Липер вью»? Там тихо, а мы с тобой уже несколько дней не виделись. – В его глазах лукавыми огоньками вспыхивало обещание.

Невилл довольно расплылся:

– Отлично, в «Липер вью». Пойду расплачусь.

– Нет, теперь моя очередь, – возразил Тревор. – Ты всегда платишь. Чувствую себя невольницей.

– Как бы я хотел, чтобы мы могли жить вместе! Просто ты и я, в одной постели, как все нормальные пары, – вздохнул Невилл, понимая, что его мечте не суждено сбыться.

– Но мы ведь ненормальные? – мягко перебил его Тревор. – Мы не можем просто поступать так, как нам хочется. Мы должны быть осторожны. Я не хочу, чтобы кто-то пострадал.

– Мне так нравится эта твоя черта, Тревор. Ты такой внимательный. А я впадаю в отчаяние и становлюсь безумным. Это несправедливо. Ну разве же мы кому-то мешаем?!

Они ехали по улицам города, бледные фонари расплывались в тумане, улицы совсем опустели, они миновали пригороды и добрались до проселочной дороги, которая привела их к небольшой площадке на возвышенности, с которой было видно всю ланкаширскую равнину. На углу стояла только машина этого заведения, в окнах горел свет.

– Мне так нравится здесь, – произнес Тревор. – Словно весь мир у наших ног. – Он положил голову на плечо Невиллу. – Ах, если бы мы могли остаться тут навсегда, только ты и я.

– Ты так шею сейчас отлежишь, весь скрючился, – мягко поддел его Невилл и нежно пригнул к себе на колени.

Они обнимались и целовались, расстегивали пуговицы и все больше распалялись от вкуса и запаха друг друга.

– Никак не могу тобой насытиться, – вздохнул Невилл, проводя рукой по промежности Тревора.

Внезапно их ослепила вспышка света. Боже милостивый! Ничего не видно. Потом послышался голос, и чей-то кулак застучал в окно.

– Эй вы, извращенцы, вылезайте. Ну-ка, что тут у нас?

– Просто парочка педиков заняты своим делом, констебль.

– А ты видишь то, что вижу я? Это что, хобот торчит из штанов? Батюшки, это ж целый дымоход! А ну вылезайте! Кто такие?

Тревор закрыл глаза.

– Пожалуйста, мы же никому не причиняли вреда! – взмолился он.

– Все так говорят, дружок. То, чем вы занимаетесь, противозаконно, и мы здесь затем, чтобы восстановить порядок на вверенной нам территории. Приберегите оправдания для скамьи подсудимых. Нам поступил сигнал, что педики вроде вас используют «Липер вью» как место свиданий.

Второй констебль достал блокнот.

– Имя, адрес. Не врать.

Невилл почувствовал тошноту и задрожал.

– Послушайте, мы поняли ваше предупреждение, давайте разойдемся с миром, прошу вас!

Тревор рыдал.

– Отпустите хотя бы его, арестуйте меня одного.

– Вылезайте оба. Или мы вызовем подкрепление, а уж наши ребята обойдутся без церемоний. Давайте, давайте, поиграли и хватит. Пришло время расплаты. Вас ждет полицейский участок.

* * *

Эсма смотрела, как Конни носится по комнате с пылесосом, точно фурия. С момента возвращения ее внучка изо всех сил старалась загладить свою вину за то, что оставила свою бабулю в беде. Но вот разговоры между ними не клеились, Конни явно что-то замалчивала, и это тревожило. Девочка очень похудела, черты лица заострились, под глазами круги. Словно сдутый шарик. Этот Горман бросил ее, чутье не подвело Эсму. В Гримблтоне не смешивают вероисповедания… Теперь он в Лондоне пытается что-то записать, а остальные ребята из группы вернулись домой и ищут работу.

Конни ходит в технический колледж, чтобы получить возможность пересдать экзамены. Ну что ж, в ноябре пересдаст. Какое все-таки облегчение видеть ее снова за книгами! Только вот огонек в ее глазах исчез, словно в ней умерла мечта. Выглядит она точно так же, как сразу после смерти Анны.

Эта треклятая кость так медленно срастается, мешает жить и болит! Что ж, старость… Придется мириться. «Я теперь как скрипучая калитка на ржавых болтах: каждое перемещение по комнате надо точно рассчитывать и двигаться, опираясь на два костыля…» Доктор Гилкрайст сказал, что она обязательно должна двигаться, как угодно. Да, но уборка дома, прогулки, походы по магазинам – все эти удовольствия, которые она считала само собой разумеющимися, оказались теперь вне пределов ее возможностей. Она теперь может только пошаркать туда-сюда, поиграть в карты, посмотреть телевизор, послушать пластинки и изредка навестить друзей. Конни крутилась вокруг нее – спокойная, покладистая, пожалуй, даже слишком исполнительная. Эсма видела, что сердце ее кровоточит, но все-таки она дома, а значит – все закончилось хорошо. Конни, правда, так и не попросила прощения за то, что так обманула всех и сбежала тайком. Словно у молодых есть право поступать так, как им заблагорассудится! Где же их представление о долге, чувство ответственности за семью? Эсма с самого лета почти не видела Джой – та всё лежит, или ей так говорят. Сью не дает ей особенно выходить из дому. А Денни не хочет, чтобы ей докучали с визитами – не важно кто.

«Как же теперь мне не хватает Анны, с ее-то навыками ухода за больными!» Леви все еще в опале. Конечно, бросил дом и перебрался к своей Ширли, этой пышногрудой блондинке из чулочной лавки. Айви прочно вошла в образ потерявшей рассудок вдовы, но Эсма пинком вышибла из нее весь этот скулеж, приказав собраться и найти нормальную работу. И теперь она трудится в отделе платьев в универмаге «Уайтлиз», делая вид, что все прекрасно, хотя на самом деле это не так. «Что же происходит с моей семьей?!»

Один только Невилл не забывает заглядывать к бабушке, выводит ее «в свет». Жаль только, у нее не получается забираться в его машину. Он вынужден брать свой рабочий фургончик. Ну, зато он повозил ее по городу, помог навестить старых друзей. До чего грустно вспоминать о таких же походах в гости, когда детки были еще маленькими: клуб «Оливковое масло», Анна, Сью, Мария, Диана, Квини… Одни ушли, другие целиком заняты собственной жизнью… Лили очень добра к ней, но Артур как раз теперь в таком возрасте, когда за ним нужен глаз да глаз. Крутится как волчок, носится, не доглядишь – разнесет все вокруг со своим футболом. Вон, щепка от старого шкафа отломилась. Стыдно, но после их ухода Эсма облегченно вздохнула.

– Выпьешь чего-нибудь? – спросила Конни. – Какао?

– Давай лучше чашечку чаю. Ты замечательно почистила эту комнату. Иди посиди со мной.

– Если ты не против, я лучше пойду спать. Что-то с ног валюсь. Глаза сами закрываются. Но чай я тебе сейчас принесу! Телевизор включить? Будешь смотреть?

– Да, раз ты идешь спать, то включи, пожалуйста.

Конни включила телевизор. Передавали новости.

– Вроде бы сейчас не время для новостей? Нет, точно… Погоди-ка. Что-то про Америку говорят, – удивилась Конни, задержавшись в дверях. Звук в телевизоре шел словно откуда-то издалека.

– О, нет! – Экран показал вереницу автомобилей в Далласе, президента и его жену в розовой шляпке-таблетке, а потом всё вдруг смешалось, и машина резко прибавила газу. – Что случилось?

– Джона Кеннеди застрелили, он умер, бабуль. Американский президент умер… А он начал такое хорошее дело!.. – выдохнула Конни, чуть ли не рыдая. – Ну почему все хорошие умирают молодыми?!

Эсма подумала о маленьком Тревисе, о Фредди и Анне.

– Бедная его жена и детки, – проговорила она. – Куда катится этот мир? Принеси-ка бренди… Господи ты, боже мой. Это русские? Прибавь звук.

Они сели рядом, маленькими глотками отпивая бренди и слушая сводку за сводкой о том ноябрьском вечере, и не слышали, как кто-то позвонил в дверь. В дверь звонили и звонили, пока наконец не ударили несколько раз кулаком.

– А это кто еще? – удивилась Эсма. – Небось Эдна. Живет по соседству и вот пришла обсудить новости. Дорогая, пожалуйста, сходи посмотри, кто там пришел.

Конни вернулась с Невиллом, допытываясь по пути:

– Что скажешь? Ты уже слышал о Кеннеди?

Невилл кивнул. Лицо его было бледным и хмурым, он едва разлепил губы, чтобы ответить:

– Вся улица гудит об этом!

И одолеваемый нерешительностью и сомнениями, остался стоять.

– Разве это не ужасно? – подхватила Эсма. – Только не еще одна война! Я так надеялась, что он все уладил с русскими и всеми этими ракетами на Кубе… – Невилл молчал и весь дрожал. – Что случилось, сынок? Ты выглядишь так, будто повстречал привидение.

– Бабуля, меня арестовали! – всхлипнул он и бросился в ее объятия, рыдая, как маленький. – Я в беде, и я не знаю, что делать…

– Конни, принеси-ка мне еще чаю… И Невиллу. Не может быть все так безнадежно! – Но сердце ее тревожно заколотилось, а ноги одеревенели. Нет, он не пьян. Он вообще особо не пьет, не то что его отец. Он, может быть, и не самый умный в семье, но у него надежная работа, и он с удовольствием играет в любительских спектаклях, – молниеносно пробежалась Эсма по «плюсам».

– Я не могу рассказать маме и папе. Они убьют меня, – брякнул Невилл, прервав ее мысленный перечень. – Мы никому не делали ничего плохого! – Он поднял на нее глаза.

И Эсма, уже не первый раз, отметила про себя, как же хороши эти его глаза в обрамлении темных густых ресниц. Просто девчоночьи какие-то глаза! Ужасная мысль пронеслась в голове, но она тут же отогнала ее…

– Ну давай же, выкладывай. Бабуля все выслушает, – мягко подтолкнула она внука. – Конни, сделай телевизор потише.

– Мы с Тревором не причиняли никому зла, – прошептал Невилл.

– С Тревором?

– Тревор – это мой друг, мой товарищ. Мы несколько раз выпили с ним, сходили в китайское кафе, прокатились на машине, – отвечал Невилл, не глядя ей в лицо.

– Ну и что? Что в этом плохого? Или вы разбили машину?

– Нет, бабуль, с машиной все в порядке. Мы поехали в «Липер вью» подышать воздухом. Оттуда видны даже огни Манчестера. Мы часто ездим туда… поговорить.

Эсма молчала. Она знала, что это место давно присмотрели для себя любовники, ищущие тихого пристанища.

– Но вы же не подглядывали ни за кем, правда?

– Это они выследили нас, – через силу выдавил Невилл.

– Кто? – Было уже совсем поздно, и Эсма перестала что-либо соображать.

– Копы. Приехали два полицейских и направили на нас свои фонарики, когда мы… – Невилл замолчал, не в силах говорить дальше.

– Когда вы делали… что? – переспросила Эсма. – Любовались видом?

– Не совсем. Мы держались как друзья, а они направили на нас свои фонарики и потом арестовали нас.

– За то, что вы просто разговаривали? – холодно уточнила она. Наступила звенящая тишина.

– Нет, мы целовались, и все такое… – прошептал Невилл. – Там же были и другие машины, почему они не заглядывали в них? Если бы в машине сидела Конни со своим приятелем, никто и не подумал бы побеспокоить их, а только потому, что в машине оказалось двое мужчин… Теперь мы конченые люди, все записано в протоколе. Отец убьет меня. Это так несправедливо! – И он опять разрыдался.

Она посмотрела на его исказившееся лицо, на его глаза, наполненные слезами.

– Послушай, сынок, я не думала, что ты на самом деле из таких. Но я согласна, что ты всегда был немного необычным. Я списывала это на то, что это Айви тебя испортила. Ты должен сказать родителям правду… Не надо, чтобы они узнали обо всем из газет. Предполагаю, что Айви захочет тебя тут же женить, чтобы доказать твою невиновность. Поверь, родители будут делать так, как для тебя лучше, – закончила она, не столько будучи в этом уверенной, сколько надеясь на это. Это известие потрясет их до глубины души, потрясет все их устои, и они будут винить друг друга.

– Господи, и как только тебя занесло к этим ребятам?.. – вздохнула она.

«Ладно, какой смысл тянуть?» – подумал Невилл.

– Все не так, бабуль. Это не зависит от меня. Я люблю Тревора. Он тебе понравится, – выговорил он на одном дыхании.

– Сколько ему лет? – вздохнула Эсма.

– Достаточно, чтобы самому решать за себя, – ответил Невилл.

– Это хорошее утешение. Тебя могут отправить в тюрьму за совращение малолетних… – Ей припомнилась история с лордом Монтэгью несколько лет назад. – Да уж, умеешь ты осложнить жизнь.

– Это не мой выбор, я родился таким. Мы никому не причиняли вреда. А теперь весь город будет смеяться над нами, и мне придется уехать.

– Возможно, ты и уедешь, когда суматоха уляжется, но пока что тебе придется предстать перед публикой. Проявить характер и держаться как мужчина, а не как жалкая мышь, – твердо заявила она.

– Папа назовет меня гомиком, а мама никогда больше не станет со мной разговаривать… Рассказать им – все равно что прыгнуть со скалы.

– Ничего подобного! Ныть и бояться – это самое простое. Покажи им, что ты сильный, что ты сам можешь решать, кем тебе быть. Это все, что я могу сказать. Я буду гордиться тобой, если ты не спасуешь, а мужественно встретишь этот удар. И мы не оставим тебя. Правда, Конни?

Конни подошла к брату и обняла его.

– Давай ты им расскажешь, а не я? – взмолился он.

– Ты что, не слышал, что я тебе сказала? Ступай и сделай то, что я велела, – отрезала Эсма. – В жизни масса вещей куда страшнее, чем гомосексуализм, – добавила она, сама удивившись широте своих взглядов. Когда она вращалась среди суфражисток, ходили слухи о каких-то странных любовных историях, и сама она нередко удивлялась некоторым повадкам Дианы Ансворт.

– Например? – спросил он, тяжело вздохнув и явно ища хоть какую-то соломинку, чтобы за нее уцепиться.

– Быть злым, быть лицемером. Быть жестоким к детям и животным. Быть грубым, лгать. А твоя личная жизнь касается только тебя. И довольно, поздно уже. Думаю, ты будешь рад переночевать здесь на диване. Какой смысл тебе возвращаться сейчас домой? Лучше уж рассказать им все днем.

– Я чувствую себя таким дураком…

– А Тревор что думает обо всем этом?

– Не знаю. Мне не дали увидеться с ним. Ну и хреновая заваруха!..

– Не надо так выражаться в моем доме. Да, быть другим всегда непросто. Люди вроде нас делают все одинаково, думают одинаково, складывают одинаковые мысли в правильном порядке. Наверное, это позволяет нам чувствовать себя в безопасности. Посмотри, если угодно, в какую заваруху втянул нас Фредди, – снова вздохнула она.

– С ним другая история. Он не был гомиком. А гомиков все ненавидят, – возразил ей Невилл.

– Не знаю, не уверена, сынок. Я очень устала сейчас. Мы поговорим об этом завтра. Спокойной ночи и храни тебя Бог… Помолись о той вдове и ее детях в Америке, – добавила она, коснувшись пальцем его губ.

– Бабуля, какой же ты гибкий человек!

– Ну, скорее, сморщенный и скрюченный, – выдавила она со смешком. – Всё, теперь мне надо хорошенько поспать. И оставьте телевизор включенным, пусть тихонечко работает, вдруг скажут что-то новое. А уж мы найдем, как выбраться из всего этого, правда?

* * *

Когда бабуля удалилась в свою спальню, Конни и Невилл устроились на пледе в гостиной перед телевизором, свернувшись калачиками. Потягивая молочный коктейль из банки и макая в него сухое печенье, они смотрели последние новости.

– Что мне делать, Конни? Они убьют меня… Эти полицейские специально сидели там, в кустах, подкарауливая кого-то из нас. Им кажется, это такая развеселая шутка. А это наша жизнь, в которую они вмешиваются. Мне страшно подумать, чтобы угодить в «Стренджуэйз» [50] . Я слышал такие ужасы о том, что там делают с такими, как я.

– До этого не дойдет. Семья найдет тебе хорошего адвоката. Ты просто никогда прежде не попадал в передрягу. Тебе всего лишь девятнадцать. Все будет хорошо.

Сказать по правде, она тоже слышала эти ужасные истории, но зачем нагонять на него лишнего страху сейчас?

– А Тревору всего семнадцать… Боже, ну я и вляпался…

– Не поверишь, но вовсе не так уж страшно по сравнению со мной. Похоже, я беременна. – Она наконец произнесла это вслух.

– Ты шутишь? – поднял на нее глаза Невилл.

– Я была бы рада, если бы это оказалось шуткой. У меня вот уже два месяца ничего нет. Никогда прежде таких сбоев не было. Мне стал тесен лифчик, а каждое утро меня тошнит.

– А ты сказала об этом Марти Горману?

– Он уехал. В Гамбург.

– Ты должна найти его. Он поступит достойно, он честный человек.

– Не могу. – Разве может она хоть кому-то сказать, что вообще не знает наверняка, чей же это ребенок?

– Если ты не скажешь ему, то я скажу. Никому не позволю вот так обрюхатить мою сестру и спокойненько жить дальше!

– Спасибо. Но все гораздо сложнее. Я сделала глупость. Пожалуйста, позволь мне теперь самой решать, как быть. Мне надо кое-что прояснить. Тебе сейчас и своих забот хватит. И умоляю, не говори ничего никому. Обещаешь? Я же могу на тебя положиться?

– За кого ты меня принимаешь? Ты уже была у врача?

– Нет еще. Хотела убедиться сначала, что это правда. Ах, если бы мама была рядом… Она бы знала, что мне теперь делать.

– Ты должна кому-то рассказать… Джой или Розе. Они помогут тебе.

– Не могу, Невилл. Я боюсь!

– И я боюсь. Ну вот как я расскажу им такое?!

– Может, действительно так, как бабуля говорит… Просто иди и расскажи, а дальше смотри по обстоятельствам. Если хочешь, я пойду с тобой для поддержки.

– Отличная мысль! Давай-ка расскажем им наши новости хором! Тогда они встанут в тупик, кого из нас колотить первого, – натужно усмехнулся Невилл.

– Ну, уже лучше, – с жалким подобием улыбки прошептала Конни. – Во всем можно найти смешную сторону, хотя перспективы у нас с тобой сейчас и в самом деле не самые радужные.

– А может, приготовим еду, пригласим их на обед, они размякнут над ростбифом…

«Неужели он это серьезно?»

– Не смогу я ничего приготовить… Меня вырвет… – тупо ответила она.

– Зато я смогу! Я не шучу. Убьем сразу двух зайцев.

– Тогда уж лучше куриц…

– Я подумаю об этом. Позовем только тех, кому необходимо все узнать: бабулю, тетю Сью, родителей. Будем с тобой держаться вместе. Вспомни семейный девиз: «Семья превыше всего».

– Да уж, скоро придется об этом вспомнить. Бабуля придет в ярость. Выгонит меня из дому, – простонала Конни.

– Ну а меня на рассвете ждет плаха. Похороните меня в дальнем конце сада. Ох, Конни, и зачем мы все это натворили?!

– Потому что мы – это мы. Я просто не подумала, а ты забыл об осторожности, – тяжко вздохнула Конни.

– Мы оба забыли об осторожности, – уныло отозвался Невилл.

* * *

Конни сидела на занятиях в колледже будто оглохшая. Все вокруг только и говорили, что об убийстве президента Кеннеди и о его бедной семье, и обсуждали, кто и где был, когда они услышали «эти ужасные новости». А она могла думать только о том, во что угодила сама, о суде, через который предстоит пройти Невиллу, и о том позоре, который обрушится на их семью и накроет собой всё их будущее.

Как сможет она заботиться о ребенке и продолжать учиться, вести хозяйство? Пустит ли ее Сью назад в Уэйверли? Или она сможет остаться с бабулей в Саттер-Фолде? А если Невилла, ее единственного союзника, упекут в тюрьму?..

Главное, чтобы никто не узнал, что она не уверена, кто на самом деле отец ребенка. То ли Марти, то ли Лорни Добсон после той единственной пьяной ночи. Она понятия не имеет, и один этот факт превратит ее в ничтожество, потаскушку, кто бы ни судил о ней. Лучше уж ничего не говорить, самой разобраться со своими сомнениями. Всех и без того свалят с ног эти новости, так что у нее пока есть какое-то время, чтобы все получше спланировать и заняться экзаменами. Единственным утешением для нее стала учеба, и Конни была уверена, что сдаст все так хорошо, что сможет поступить в университет. Вот только прежде летом у нее родится ребенок.

Мысль о том, чтобы избавиться от ребенка, никогда не приходила ей в голову. Бедняжка не просил о том, чтобы появиться на свет, но у него должна быть надежда. Конни слышала о разных варварских способах – вязальных спицах и крючках, горячих ваннах с джином. Есть и специальные клиники, куда богатеньких девушек потихоньку направляют осторожные доктора, но Конни туда не попасть. Мама дала ей шанс на нормальную жизнь, приехав сюда. Она была такой храброй и сильной, и теперь Конни должна быть такой же.

По пути домой она сделала крюк и зашла к огородику, где мама выращивала овощи, посидела на старой табуретке, на которой они сидели, когда лущили бобы для их излюбленного рагу.

«Мамочка, что же мне делать? Ты ведь когда-то знала то, что я чувствую сейчас. Как мне смягчить удар? Тетя Сью была когда-то в таком же положении, но вот бабуля, Айви, Леви – они-то что скажут?»

Хорошо бы рассказать все тете Ли. Конечно, та сумеет спокойно все выслушать и помочь советом, но это так стыдно… «Мама, ну почему, почему ты умерла, когда я еще не поняла, какая ты сильная и как ты нужна мне! Никто не будет беспокоиться обо мне так, как ты! А теперь тебя нет, и все вокруг такое шаткое, так страшно…»

Она идет по краю пропасти, в одной связке с Невиллом, держась за какую-то хлипенькую веревочку. Джой слишком слаба, чтобы помочь, а Роза далеко. Невилл прав: они двое должны помочь друг другу – действительно устроить воскресный обед и вывалить все новости на семью Уинстэнли разом. В одном лишь можно не сомневаться: обед этот встанет семье поперек горла…

* * *

– А это что еще за приготовления? – удивилась Эсма, вернувшись из церкви и обнаружив стол, накрытый на шесть персон и убранный лучшей вышитой скатертью c розами в уголке. Она молилась, чтобы Всемогущий послал им чудо понимания и сострадания к бедному Невиллу. Не его вина, что он родился таким. Ее муж, Редверс, частенько говорил, когда кто-то поступал совсем уж по-своему, что так, значит, ему на роду написано. Видно, этого не изменить, хотя она в том и не уверена.

И явно слышится запах подгоревшего жира, подливки и жарящегося мяса. Когда Конни однажды попыталась испечь яблочный пирог, у нее вышло что-то похожее на резиновую плюшку. Хм, а на лучшем хрустальном бокале пыль не вытерта. Похоже, стол накрыт для их блудного сына.

Интересно, что такое Невилл задумал? Хочет все рассказать отцу и матери, укрывшись для безопасности в чужом доме? Но тогда для кого шестой прибор? Не для Тревора же Гиллигана?

Все стало еще менее понятно, когда к дому подкатила Сью на своем нарядном «Мини-купере». Она ездила в приходскую церковь. Конни суетилась на кухне, не поднимая головы. Она так похудела после своего возращения, куска в рот не берет. Но, вероятно, они с Невиллом затеяли этот пир в знак благодарности.

Айви приехала на автобусе, отказавшись от предложения Леви ее подвести. Леви же, кажется, собирался пропустить званый обед. Но когда он позвонил сообщить об этом и по телефону разузнать, что вдруг такое стряслось, Эсма настояла, чтобы он все же приехал.

– Лучше приезжай. Да, Айви будет тоже. Они приготовили обед специально для нашей семьи. Ты успеешь потом выпить чаю у Ширли, но обещай мне, что сначала ты отвезешь Айви домой.

– Мы разводимся, мама!

– Нет, пока я жива. В нашей семье не было разводов. Клятвы так легко давать, постарайся же их сдержать.

– Ох, мама, но кого теперь это волнует, развод – это уже не позор, как в прежние времена!

– Для меня ничего не изменилось. Я вычеркну тебя из завещания.

– Мам, но ведь наша жизнь – это не репетиция…

– Репетиция. Подготовка к будущей жизни. К вечной жизни.

– Ты действительно веришь в это?

– Господь ниспосылает нам маленькие испытания, чтобы проверить нас на прочность. – «Погоди, вот еще узнаешь, что он ниспосылает тебе сегодня…» – Так что приезжай. Поверь, это важно.

* * *

Сердце Конни в груди так и бухало. Ей хотелось поскорей отстреляться, чтобы все оказалось уже позади, но они договорились – первым будет Невилл. А пока что он колдовал над соусом, а Конни пробовала жареную картошку. Ну и зануда же он, когда дело касается приготовления еды! Так и гоняет ее по кухне! Она поставила на стол свежие цветы, разложила льняные салфетки, расставила бокалы для воды… Невилл купил бутылку дорогого вина. При мысли о спиртном Конни снова скрутил приступ тошноты.

– А что мы празднуем? – спросила Айви, выпутываясь из пальто и снимая меховую шляпу. – Уф, вся запыхаешься, пока взберешься на этот холм!

– Леви мог бы тебя подвезти, – отозвалась Эсма.

– Спасибо, но мне приятнее пройти пешком. Не стану я прикасаться своей драгоценной попой к тем же сиденьям, на которых ерзала Ширли Флетчер. Мало ли какой микроб от нее залетит! – Неопределенный жест рукой в воздухе категорически отмел и микроб, и его потенциальную носительницу. – К тому же он опаздывает, как обычно. – Она принюхалась. – Констанс, неужто это вашими стараниями? Боже, как ты отощала! Французский воздух оказался не очень-то тебе полезен?

– Пожалуйста, проходи в гостиную, там вид из окна красивый. И Сьюзан уже там, – кротко ответила Конни, благоразумно не дав языку воли.

– А у нас тут что, семейный совет? Какая честь, что и меня пригласили, – протянула Айви, усаживаясь на самый удобный стул в гостиной, и развернулась к Сью: – Как наша будущая мать? Что это такое они тут затеяли?

Сью улыбнулась:

– Понятия не имею. Как и ты, ломаю голову. Джой велено лежать в постели. Никак давление у нее не опустится до нормального. Я беспокоюсь.

– Мы с Конни решили, что нам пора собрать всю нашу семью, чтобы поблагодарить бабулю за ее гостеприимство и… – Невилл замолчал.

– Вина кому-нибудь? – спросила Конни, обходя гостей с бокалами на серебряном подносе и стараясь не слишком его раскачивать.

Хлопнула входная дверь, и в комнату вошел Леви.

– Люди, простите, задержался. Мам, как твои ноги?

– Бедро! Одно. Срастается, ну или срасталось до сих пор.

– Хорошо… Очень хорошо.

Конни подскочила:

– Соус кипит?

– Как вкусно пахнет на кухне! Это Конни расстаралась?

– Нет, скорее Невилл, – ответила Конни.

Леви посмотрел на сына.

– Значит, ты явно не в отца. Я вот так и не научился различать все эти переключатели на духовке, – рассмеялся он, покраснев от натуги. – Так что у нас нового?

– Папа, ты не хочешь присесть? Мне надо кое-что рассказать вам, и я готов сделать это только один раз.

Конни подпрыгнула.

– Невилл просто хочет сказать, что обед готов. Пойдемте за стол. Обидно будет, если вся наша стряпня остынет и пропадет.

За столом все сидели напряженно, обращались друг к другу неуверенно и подчеркнуто вежливо, старательно передавали друг другу тарелки и поддерживали светскую беседу. Конни сидела с одного конца стола между Сью и Эсмой. Невилл – по другую сторону, Леви он усадил справа от Сью, а маму – рядом с бабулей, так что родители оказались друг против друга и никак не соприкасались.

Когда гости расправились с первым блюдом и спели ему положенные дифирамбы, Конни, извиняясь за некоторую резиновость своего произведения, внесла испеченный ею яблочный пирог.

– Яблоки немного кисловаты, – согласилась Айви.

– Я сейчас принесу сахарницу! – вскинулся Невилл.

– Простите, действительно забыла положить в них сахар, – ответила Конни.

– Но что же все-таки случилось? – снова заволновался Леви. – Я, может, и тугодум, но мне кажется, мы собрались здесь не для итого, чтобы обсуждать цены на рыбу. Давайте, закончили с рыбой. Что стряслось? Вам нужно попросить денег в долг? Ссуда? Кто-то заболел? Машину разбили?

– Ничего из того, что ты перечислил, папа, – ответил Невилл, поколебавшись и для храбрости бросив на Конни взгляд. Та кивнула и скрестила под столом пальцы.

– Тогда что же? – нетерпеливо недоумевал Леви.

– Я гомосексуалист.

– Ты – что?!

– Я гомосексуалист. Меня и моего друга арестовали. Вот что случилось.

Наступила тишина. Сью принялась сосредоточенно ковырять ложечкой пудинг. Бабуля на секунду закрыла лицо салфеткой.

– Ему грозят неприятности, только и всего, но мы можем найти хорошего адвоката. Их выследили, – внесла она ясность в сюжет, собравший их за столом.

– Г-где? – запнувшись, спросил Леви.

– У «Липер вью».

– Айви, ты знала? – обернулся он к жене. И за ним все головы повернулись к Айви, которая тем временем, побагровев лицом, молча давилась яблочным пирогом. – Айви, скажи же что-нибудь… Айви! Боже, да ей плохо! Сделайте же что-нибудь! Быстро!

Тетя Сью бросилась к Айви и со всего размаху шарахнула ее между лопаток. Яблочная кожура вылетела у нее изо рта и упала на скатерть.

– Ой, простите, я их и почистить забыла, – кротко вякнула Конни.

Айви по-прежнему сидела молча, словно окаменев.

– Похоже, у нее шок, – сказала бабуля, похлопывая ее по руке. – Айви, ну же, все не так плохо. Его же не поймали за убийство или мошенничество.

– Но… как же мои внуки? – прошелестела Айви. – Я хочу внуков. Каждая мать хочет внуков. А если он не женится… Он должен жениться!

– Кажется, она не вполне поняла, – вмешалась Эсма. – Айви, послушай, твой сын вряд ли когда-нибудь женится, понимаешь? У него другие интересы… другое… понимание красоты.

– Это частная жизнь. Почему мы должны обсуждать ее в таком широком составе? – заговорил Леви, глядя на Сью и Конни, та сидела вся красная. – Мама, ты все знала?

– Я узнала лишь несколько дней назад, в тот вечер, когда убили президента Кеннеди. Я сказала ему не прятаться и быть мужчиной, и он поступил по-мужски, молодец. Он поступил правильно, и теперь мы ответным образом должны тоже поступить правильно. Леви, он твой сын.

– Это не мой сын! Гомик! Да меня не пустят на порог «Легиона»! Сын солдата, подумать только!

– Многие знаменитые солдаты любили мужчин, – подала голос Конни. – Александр Македонский, Ахиллес… Даже Монти [51] , говорят…

– Не смей называть героя Аламейна гомиком! Невилла придется лечить. Электрошок или какие-нибудь пилюли, избавляющие от таких позывов.

– Но как же с моими внуками? – обеспокоенно пролепетала Айви.

– Ох, да забудь ты пока про своих внуков!

– Не смей мне указывать, изменник, предатель! Это все ты виноват, это ты недоглядел, никудышный ты отец! – сорвалась Айви.

– Это ты виновата, бежала выполнять каждый его каприз, воспитывала его как нюню в сюси-пусях!

– Не переваливай на меня!

– Прекрати эту канитель! Ты… я… Чем скорей мы разведемся, тем лучше.

– А я не стану разводиться с тобой! – мстительно огрызнулась Айви, как укусила.

– Довольно! Прекратите оба! Я все вам рассказал и больше вас не потревожу. Сам выпутаюсь, без вашей помощи. Вы теперь все знаете, так что можете разойтись по домам. Концерт окончен. А я лучше останусь жить с бабулей.

– Мама, ты снова вмешиваешься? – возмутился Леви.

Сьюзан встала из-за стола и пошла к дверям.

– Это действительно личный разговор. Я лучше уйду, пусть семья разберется внутри себя.

– Ты тоже наша семья, – остановила ее Эсма. – И Конни хотела, чтобы ты тоже пришла. Я, кстати, не знаю, почему она так настаивала.

– Потому что… – начала Конни, судорожно сглотнув. Вот он, подошел и ее черед! – Потому что не только Невилл в беде. Я беременна… Срок три месяца!

Невилл встал позади нее и положил руки ей на плечи.

– Она пришла сюда поддержать меня, а я поддерживаю ее.

– Что-о-о? Всё возвращается на круги своя?! Просто не могу поверить! Старые заботы в новой упаковке… Только не это!.. Что мать, что дочь. Конни, как ты можешь так поступать с нами? Я думала, у тебя больше здравого смысла! – взорвалась Эсма.

– Я не думала о семье в тот момент… – «Лучше молчи, дуреха!».

– Не шути со мной, девочка. Я уже подняла вас на ноги, вынянчила с пеленок… А теперь все сызнова, снова врать?! Неужели ты ничему не научилась? Как ты смеешь позорить семью? Я ведь предупреждала тебя, когда ты решилась сбежать, выставив себя полной дурой… – Эсма побагровела и говорила с трудом, задыхаясь. – Ты в могилу меня сведешь!

Сьюзан подошла к Конни и взяла ее за руку:

– Я не могу пустить тебя к нам. Все комнаты сданы.

– Ну и здесь она тоже не останется! – полыхала Эсма. – Я не могу принимать младенцев всю жизнь, когда вам только вздумается! У меня нога не срослась еще!

– Я не прошу милостыни. Мне только надо где-то переждать время, пока не придут результаты моих экзаменов. А потом я найду работу и буду сама зарабатывать себе на жизнь, – Конни старалась говорить уверенно и спокойно.

– Ты можешь переехать к нам, – певучим голосом предложила вдруг Айви и просияла. – Поживешь с Невиллом и со мной. Мы будем заботиться о тебе.

Рука Невилла, сжимавшая плечо Конни, окаменела.

– Мама, что за полицейский разворот? Ты же за всю жизнь слова доброго не сказала о Конни!

– Но теперь все изменилось…

– Это еще почему?

Все озадаченно смотрели на Айви.

– …при одном условии, – добавила та.

– Так я и знал, – ухмыльнулся Леви. – Она никогда ничего не делает просто так!

Айви пропустила эту подачу.

– Мое условие одним махом решит все наши проблемы, – увлеченно заговорила она, блестя глазами и улыбаясь, словно перед ней уже бегали внуки. – Конни выйдет замуж за Невилла… Двоюродным не запрещено жениться. Ребенок будет воспитан как Уинстэнли. Я получу малыша. Конни – университет. Полиция не станет преследовать молодого женатого мужчину, в семье которого ожидается прибавление. Ну как вам?..

– Да она не соображает, что такое несет! Нагородила, как всегда, – рассмеялся Леви.

– Подожди, подожди! – перебила его Эсма. – Вполне даже соображает. Еще как соображает! Системно! В словах Айви есть резон! Если они поженятся, мы сохраним все в семье, скандал не выйдет наружу. А раз Невилл будет женат, то все эти обвинения против него рассыплются сами собой. Никто ничего и не узнает. Надо обдумать эту идею!

– Но мы же выросли как родные брат и сестра!.. – одурело пробормотал Невилл. Конни сидела, не в силах вымолвить ни слова.

– И что с того? Вас же никто не заставляет жить как настоящие семейные пары. Родится ребенок, и никто никогда ничего не узнает, – Эсма говорила, Айви кивала.

– Но я не его отец! – простонал Невилл.

– Это же тот мальчик из семейства Горманов, так? – деловито уточнила Эсма у Конни.

Конни ничего не ответила.

– Мы смыкаем ряды, сохраняем всё в семье, и наша беременность никому особенно не интересна, – энергично подвела итог Эсма.

– Но я не хочу замуж за Невилла! Я вообще не хочу замуж! – обрела наконец дар речи Конни.

– Ты сделаешь так, как тебе говорят! – закричала на нее Эсма, только что ногами не затопала. – Ты сама влипла! Если тебе нужна крыша над головой, ты примешь это предложение, или ты мне больше не внучка!

Конни никогда не видела бабулю такой свирепой. Глаза ее метали молнии.

– Невилл, ну скажи же хоть что-нибудь! Скажи им, что эта затея – безумная! Что она не сработает! – тихо бесновалась Конни.

– А разве обязательно, чтобы сработала по всем пунктам? У тебя будет защита, а у меня честное имя, – обескураженный этой неожиданной рокировкой на поле семейных шахматных дебрей вполголоса ответил ей Невилл.

– А у меня будет внук! – хихикнула довольная Айви, услышав их обмен репликами.

– Конни, других предложений нет. Это единственное. И мы должны о нем подумать, – прошептал Невилл.

– Глупая мысль, – вяло констатировал Леви, поднимаясь и собираясь уходить. – Если не возражаете, я вас покину. Вы все точно помешанные… Сью, тебя подвезти?

– Нет, спасибо, я на машине. И Якоб скоро зайдет за мной. Мы хотим навестить Джой и немного прогуляться. Джой мы замуж выдали, и я вот подумываю, а не последовать ли и мне ее примеру?

– Ты все правильно делаешь, – автоматически покивала Эсма. Но само заявление на фоне двух предыдущих не повлекло за собой никакой реакции окружающих. – Молодежи мы предложили решение всех их проблем, дело теперь за ними. Пусть поразмыслят несколько дней. Уверена, мы успеем все подготовить к свадьбе через неделю-другую… Пойду прилягу, что-то устала я нынче…

* * *

Невилл в растерянности обозрел гору посуды. Все прошло не так, как он ожидал, а реакция мамы на его сообщение и вовсе выбила почву у него из-под ног. Жениться на Конни, жить с ней как муж и жена, стать отцом чужому ребенку? И втихаря встречаться с Тревором? Возможно ли это?

«Я люблю Тревора. Не хочу от него отказываться, но это единственный способ выкрутиться…» Надо сказать, что накатило минутное помутнение, объяснить, что он помолвлен, что у него есть невеста, и вот она стоит рядом. Что скоро родится ребенок, ему нужен дом, семья. Судья должен будет отнестись к ним благосклонно…

А Конни обретет бесплатную любящую няню в лице Айви. Да она вообще сможет просто оставить у нее ребенка и уехать учиться, если захочет! Хотя, конечно, на лице Конни было такое непреклонное выражение, когда она услышала, что им предлагается… Но что поразительно! Бабуля мгновенно ухватила идею двумя руками!

Да, этот план очень уж ловкий и очень заманчивый, но все равно как-то неспокойно на душе. Неужели в самом деле удастся так просто выкрутиться?

Три недели Конни послушно осуществляла намеченный план. Ее тайком сводили к доктору Гилкрайсту, тот дотошно ее осмотрел, объявил здоровой, выписал витамины, железо и дал талоны на бесплатное молоко. Айви купила ей платье-балахон в черно-белую полоску – в нем Конни очертаниями напоминала конфету. Вскоре после Рождества, пока невеста не растолстела, собирались сыграть дома скромную свадьбу.

Невилл встретился с адвокатами, наметили ход защиты. Но тревога о Треворе не отпускала.

– Его мать и на порог меня не пускает! – пожаловался он Конни. – Говорит, он простужен. Но я ей не верю. Адвокаты надеются отвести от нас подозрение, твоя беременность нам очень кстати. Мама сказала, они постараются представить все как шалости молодых, временное умопомрачение, которое больше не повторится.

Айви наседала с неусыпной заботой: переоборудовала кладовку в детскую, уступила им свою спальню, а сама намеревалась обосноваться в дальней комнате. Выходило, что в одном маленьком доме будут жить впритирку три поколения – но ненадолго. Айви уже позвонила Эсме, чтобы уточнить, всерьез ли Сьюзан говорила о докторе Фридмане. Если да, то не пора ли ей перебраться поближе к Джой и ее малышу? Тогда все они смогут вернуться в Уэйверли, просторный семейный дом; Конни могла бы вести хозяйство, ходить в вечернюю школу, и все стало бы как в прежние времена. Невилл по-прежнему работал бы в травяной лавке на рынке, а сама Айви оставила бы работу и посвятила себя ребенку. А постояльцев прямо сейчас стоит предупредить, что пансион закрывается… Активность Айви сшибала с ног.

Конни же при одной мысли, что ей снова придется жить с Айви, испытывала тошноту. Однако без ее согласия с предложенным планом вся защита Невилла рассыпалась… Нет, она не оставит его в беде! Но маленькая жизнь внутри ее росла, и она все острее чувствовала, что должна поступить так, как будет лучше ее ребенку, – чего бы ей это ни стоило. И что-то смущало ее в этом плане, не давало покоя.

Однажды после занятий в колледже она отправилась в бюро путешествий навестить тетю Ли, где та работала вместе с Авриль Крамхьюм. Они радостно поздоровались с Конни, и Конни пригласила тетю к Сантини выпить чашечку чаю.

В этом баре когда-то Конни чувствовала себя такой счастливой и беззаботной! А теперь ее мутило от запаха, исходившего от кофеварки.

– Бабуля же рассказала тебе о моих неприятностях? – шепотом спросила она.

Ли взяла ее за руку и кивнула.

– Да, прости, Эсма не смогла держать все в себе. Я так понимаю, они все придумали для тебя и для Невилла. А с твоими желаниями это совпадает? Ты этого хочешь?

Конни склонила голову.

– У меня нет выбора. Я выручу Невилла, и Айви будет нам помогать.

– Айви думает только о себе. Она отнимет у тебя ребенка! Я бы предложила тебе свою помощь, но Артур сейчас такой непоседливый, требует так много сил и времени. Какое-то время он в садике, но у меня же еще работа! Я просто не смогу помогать тебе…

– Да, я понимаю. Но я должна продолжить учебу. Ну и кашу я заварила…

– А отцу ребенка ты рассказала?

– Нет, не могу. Он в шоу-бизнесе. Да и бесполезно ему рассказывать, он ни в чем не виноват.

– Ну как же, вообще-то танго танцуют вдвоем, – возразила ей тетя Ли. – А может быть, Диана могла бы помочь? Она всегда нас выручала в трудных ситуациях. Она работает сейчас в пригороде Лидса. Ты, знаю, навещала ее в Лондоне?

Конни улыбнулась, вспомнив о тех днях, когда они пели на улицах.

– Мы были такие жуткие… Она спасла нас от загнивания в грязной одежде, накормила, помогла отмыться. Нет, я не хочу навязываться. К тому же мы не встретились тогда с Хейзел, ее подругой. Она была на дежурстве.

– Они теперь вместе пошли работать в детский сад для детей-инвалидов. Давай я все-таки черкну тебе ее адрес, вдруг пригодится…

– Вдруг?

– Мне не следует говорить тебе этого, Конни, но ради Анны я должна это сделать. Не надо всегда соглашаться на первое предложение! Могут быть и другие варианты.

– Какие, например? Я брошу Невилла в беде и окажусь одна-одинешенька, – ответила Конни. Совсем не это ожидала она услышать от тети Ли.

– Ты ведь знаешь, как мы с Питером встретились? Я тогда чуть было не вышла замуж за чужого мне человека, уже собиралась с ним к алтарю и сбежала в последний момент, ко всеобщему облегчению, помнишь? Послушай, что подсказывает тебе сердце, прислушайся к себе. Сердце, душа никогда не лгут. Если весь этот план приносит тебе облегчение, соглашайся, но если нет – будь осторожной, – проговорила Ли вполголоса, чуть наклонившись через стол, чтобы никто случайно не услышал их разговор.

– Почему ты говоришь мне это сейчас? – спросила Конни.

– Потому что я переживаю за тебя. Я первая взяла тебя на руки, когда встретила твою маму в аэропорту, и я пообещала заботиться о тебе. Я очень скучаю по ней. Уж она-то поняла бы тебя. Ой, на часах уже… мне пора!

Обе тихонько смахнули слезы в свои чашки.

– Так что подумай, положись на голос сердца, и все будет в порядке, – напутствовала ее тетя Ли и написала адрес Дианы Ансворт в Лидсе.

* * *

Невилл закрывал лавку после суматошной пятницы. Прибыли новые заказы в коробках, надо было все рассортировать, расставить по полкам, подписать накладные. Отец тем временем суетился у прилавка, выискивая неправильно сложенные пакетики бобов и орехов. Перед Рождеством всегда много суматохи. Их вегетарианский товар пользуется спросом, спасибо всем этим заметкам в женских журналах о диете без мяса и здоровом образе жизни.

Закончив с коробками, Невилл принялся подметать пол. Отец почти не разговаривал с ним в последнее время, лишь открывал рот, словно собирался дать ему нагоняй, но только молча вздыхал. Ну почему он не скажет все прямо? Почему не сказать, что он ему противен, что ему тошно думать, что сын его гомосексуалист, тряпка и размазня. Однако же он сходил вместе с ним в полицию, поддерживал его, потом был с ним на первом слушании дела и затем на всех встречах с адвокатом.

Мама целиком погрузилась в подготовку к тихой свадьбе и покупала детские вязаные вещички.

– Может, выпьем по кружечке? – спросил Леви. – Сегодня мы это заслужили. Никуда не торопишься?

– Да вроде нет, – поколебавшись, ответил Невилл. Вдруг отец задумал снова читать ему мораль? – Но платить придется тебе, я на мели.

– Ты еще не на такой мели будешь, когда женишься, – хмыкнул отец, и они опустили штору и закрыли лавку.

Забавно, папа словно усох, думал Невилл, поглядывая на отца сбоку, когда они зашагали вместе по городу. Они зашли в «Кингз армс» около театра варьете, который как раз переоборудовали в зал для игры в бинго, уселись в углу возле камина и погрузились в молчание.

– Невилл, а ты уверен насчет этого плана? – через силу проговорил наконец Леви.

– Ты имеешь в виду нас с Конни? А какой у меня выбор? Все уже решили. Наверное, так действительно лучше для нас обоих.

– Лучше? Мне кажется, затея на редкость бредовая.

– Да?

– Вы совсем разные. Она умная девочка, которая попала в беду. А ты бизнесмен, совсем не готовый к семейной жизни. Из этого выйдет катастрофа, уверен. Послушай совета отца!

– Но адвокаты уже выстроили всю защиту вокруг свадьбы и отцовства. Они покажут, что я просто обычный нормальный человек, а то, что случилось, – нечистый попутал… – сказал Невилл и поднял глаза на отца, донельзя удивленный его словами.

– Сынок, ты не нормальный человек. Ты был особенным с самого начала. Ты всегда предпочитал играть с дочками Анны и Сью, а не с грубыми уличными мальчишками. Тебе нравилась сцена, нравилось наряжаться, – и тебя не интересовали регби или футбол. У вас в школе были такие, как ты? Кто-то тебя соблазнил? – покраснев, спросил отец.

– Нет, пап, в школе были обычные мальчишки – толкались, носились, дразнились. Мне никогда особо не нравилось в школе Лонз, но потом я встретил Бэзила. Так вышло… случайно. А почему ты спрашиваешь? Это как-то неожиданно. Я не понимаю. – Он чувствовал себя странно. Никогда прежде они с отцом не разговаривали по душам.

– Просто я твой отец, этого достаточно. И каким бы ты ни был… ты мой мальчик, и я всегда буду на твоей стороне, буду рядом. Я не хочу, чтобы ты вот так связывал себя, только чтобы угодить маме и бабуле. Я, конечно, Уинстэнли, но я немало навидался лжи и измен в нашей семье и знаю, что Айви – не лучшее влияние.

Он замолчал на секунду.

– Я никогда на самом деле не любил твою мать. Она словно ослепила меня, и я как в дурмане позволил себя женить. Я же тогда только что вышел из лагеря для военнопленных. Да, и я разное там видел. Мужчины утешали друг друга. Случались романы, флирт, складывались и длительные отношения. В лагере это казалось естественным, но тогда я понял, что мы не выбираем свое естество.

Он опять помолчал. Невилл не мешал ему.

– Твоя мама была хорошенькой машинисткой с большими планами. Но есть в ней некоторая низость. Однажды она совершила гадкий поступок, с ужасными последствиями для окружающих. Впрочем, это другая история. Я никогда ей этого не простил, и она это знает. Я хотел уйти от нее уже много лет назад, но думал, что поступаю правильно, сохраняя видимость семьи. Ну а теперь ты вырос, можешь жить самостоятельно. Ты справишься, выкарабкаешься и без этого назойливого семейного вмешательства. Я позабочусь об этом.

Невилл не знал, что сказать, так его тронула честность отца.

– Я думал, ты меня ненавидишь.

– Ты мой единственный сын, пусть ты и выбрал путь одиночества. Как я могу тебя ненавидеть? После войны я снова обрел жизнь, в награду за все печали я получил малыша. Фредди не дожил до этого, но мы должны поступить честно и по отношению к его ребенку.

– Я не хочу бросать Конни в беде. А она в беде.

– Она справится. Если вы станете жить вместе, вы возненавидите друг друга, и от этого будет страдать ребенок. И только представь, что его единственной бабушкой будет Айви…

– Но семья…

– Да забудь ты о семье хоть раз в жизни… Мужчина должен думать и о себе, нести ответственность! Допивай и подумай о том, что я тебе сказал…

* * *

– Роза дома! Мария позвонила тете Сьюзан. Она приехала всего на два дня. Чудище отпустило их по домам на Рождество! – прокричала Конни сквозь шум воды. Она мыла посуду, помогая Джой, которая сидела тут же, в широком платье напоминая кита. «Это высокое давление так мешает жить! А что, если и меня это ждет?»

Конни пришла восхититься их новой детской: лимонно-желтые и мятно-зеленые полоски обоев, шторы в тон. В магазине Сандерсона это последний писк. Белая колыбелька с плетеной корзиной, желтая льняная простынка с кружевами. Все вокруг новое, самое модное и современное: детская ванночка, корзинка для подгузников, горшочек, премиленькое покрывало на колыбель, комод, полный ползунков и пижамок, вязаные вручную одеяльца, целая гора пеленок – махровые, чтобы вытираться после купания, теплые фланелевые и тоненькие легчайшие, специальные детские полотенчики и неописуемой красоты корзина с разнообразными присыпками, кремами и застежками для подгузников…

– А где твой любимый мишка? Жив еще? – спросила Конни, оглядывая комнату в поисках старой потертой игрушки, которая приехала еще из Бирмы много лет назад.

– Жив, – кивнула Джой. – Но он у мамы. Миссис Грегсон говорит, что все должно быть новым и гигиеничным. Они заказали для нас коляску «сильвер кросс», но это ведь плохая примета – покупать такие вещи заранее, так что коляска пока стоит в магазине.

«Да… Чтобы купить все для малыша, потребуется не одна сотня фунтов…» Конни вздохнула, оглядывая комнату. И зачем такому маленькому человечку так много всего? Тут есть даже приспособление для стерилизации бутылочек. Полный список покупок, который показала ей Джой, выглядит просто пугающе.

– А как ты себя чувствуешь? – спросила она, в благоговении разглядывая комнату. Боже, где она возьмет денег?!

– Мне кажется, все это происходит не со мной, – ответила Джой, поглаживая свой живот. – Не представляю, как я смогу родить этот футбольный мяч. Денни говорит, я похожа на слона, и чем скорей я вернусь к нормальному состоянию, тем лучше. Ну и, конечно, он хочет только мальчика.

«Ничего, получит то, что дадут», – подумала Конни. Так, значит, отцовство не смягчило его… И она улыбнулась. Ах, как бы она хотела рассказать Джой свои новости… Но нет, пока рано. Она обещала тете Сью ничем не волновать ее дочь, пока ее малыш не будет спокойно посапывать в кроватке.

– Может, сходим вечером к Розе? Посидим втроем, как прежде. Мы тебя угостим китайской едой или чем захочешь.

– Не знаю. Денни не нравится, когда я появляюсь на публике.

– Послушай, Джой, но мы же твоя семья! Когда родится ребенок, тебе будет совсем не до нас.

– Я спрошу его попозже, когда он вернется, – пообещала она.

Ничего она не спросит, почувствовала Конни. Поэтому засиделась у нее в гостях до тех пор, пока не хлопнула входная дверь.

– Я заеду за Джой в семь! – объявила она Денни. – Роза приехала домой на пару дней. Это наш последний шанс посидеть втроем, прежде чем Джой отправится на галеры и мы ее больше не увидим… Так, значит, сегодня в семь, договорились?

Денни тупо смотрел на нее.

– Но ей потребуется такси.

– Ничего, я получила права, разве я не говорила? Спасибо Невиллу, сдала с первого раза. Возьму бабулину машину. Так что ровно в семь ждите!

Ответа не последовало, но Конни знала, что успела застать Денни врасплох.

* * *

Вечером она надела новое платье-балахон, скрывавшее ее животик, черное с серебристыми полосками, тщательно накрасила глаза, пытаясь подражать Дасти Спрингфилд [52] , и уложила волосы пышным узлом. Надо держать хвост трубой, к тому же сейчас Рождество – хотя она этого и не чувствовала.

Улицы города были украшены фонариками, в окнах по всей Дивижн-стрит красовались нарядные елки. Витрины магазинов ломились от игрушек и подарков, но Конни не чувствовала ничего, одну только нарастающую тревогу. Сможет ли она выжить без поддержки со стороны семейства Уинстэнли? Должна ли она выйти замуж за Невилла и жить, словно про́клятая? Сможет ли она ужиться с Айви? «Ах, если бы я действительно верила, что из этого выйдет толк… Но бросить в беде Невилла…»

Джой поджидала ее на ступеньках, укутавшись в огромную накидку, прикрывавшую ее живот.

– Я должна быть дома к десяти, – предупредила она. – Так что давай поторопимся.

– А потом ты превратишься в тыкву? – хихикнула Конни. – Да уж, держит он тебя на коротком поводке, этот юный Грегсон.

– Он таким образом проявляет заботу, – ответила Джой. – Он не хочет, чтобы что-то случилось с ребенком, только и всего.

– Но ребенок ведь должен родиться еще через три недели, верно?

– Верно. Но он не любит, когда я выхожу одна.

– Но ты не одна, Джой. Всего один вечер вне дома! За многие-то месяцы! Честное слово… Как только ты с этим миришься?

Конни продолжала что-то говорить, но Джой смотрела прямо перед собой и на нее не глядела.

– Брак – это другой мир, Конни. Чем-то жертвуешь друг для друга. Денни говорит, мне не нужны друзья, потому что у меня уже есть он. Денни говорит, я должна быть счастлива, что мне должно быть достаточно того, что я вижу дома.

– Денни говорит… Денни говорит… А сама-то ты что говоришь? Или ты язык проглотила?

– Конни, он мой муж! Я должна его слушаться.

– Ну и чепуха! На дворе тысяча девятьсот шестидесятые, а не тысяча восемьсот шестидесятые. Мы вольны думать так, как хотим. Ты не его собственность.

– Ты не понимаешь, – запротестовала Джой. – Вы, свободные девушки, действительно можете думать только о себе. А когда родится ребенок, мы станем настоящей семьей, и нам будет никто не нужен.

– Так, значит, прощай, Конни, и прощай, Роза?

– Нет, конечно, нет. Но мы уже никогда не сможем жить так же, как прежде, правда?

– Почему нет? Ты же не цепями к нему прикована, – Конни машинально переключала скорости. Что за абсурд она слышит от Джой?

– Рождение ребенка переворачивает твою жизнь, – произнесла Джой. – Ребенок – это самая главная часть жизни. Я буду нужна ему днем и ночью, он совсем беспомощный, ему нужна преданная мать. Он будет занимать все мое время, я просто не буду больше той Джой, которую вы все знаете. Я буду совсем другой… я буду настоящей матерью. Мой ребенок и мой муж будут для меня на первом месте.

– Значит, это твой прощальный выход? Пока, «Шелковинки»?

Конни вела машину, хмурясь все больше. Ей совсем не хотелось слышать, что ребенок занимает всю твою жизнь. Ей-то как быть тогда? А где будет ее собственная жизнь? Айви с распростертыми объятиями примет малыша, возьмет на себя все хлопоты. Невилл будет работать, как всегда, и на малыша особого внимания не обратит. А какова будет ее роль в этом раскладе?

«Наверное, я слишком молода и эгоистична, чтобы связывать себя такими обязательствами…» Она вздохнула, но вслух ничего не сказала.

– Надеюсь, я тебя ничем не обидела? – окликнула ее Джой, приняв молчание за обиду.

– Нет, что ты… Просто так много надо обдумать, осмыслить, рождение ребенка так трудно укладывается в голове, да?

– Ничего, вот придет твоя очередь, сама все поймешь!

«Пойму ли? Пока что я не понимаю ничего…»

* * *

Роза уже поджидала их в ресторане – мохеровая лиловая накидка, под ней фиолетовое платье без рукавов, черные волосы взбиты и красиво уложены. В ушах раскачиваются серьги, глаза ярко накрашены: черная подводка, как у панды, и тушь на накладных ресницах. Бросив взгляд на Джой, она расхохоталась и запела:

– Нелли-слоненок! [53]

Но Джой не улыбнулась.

– Умоляю, не пой. Денни поет мне эту песню с утра до ночи.

Роза перевела взгляд на Конни.

– А что это на тебе? Школьный свитер Невилла? Надо же так вырядиться! Похожа на мятную конфету!

И полетели шутки, полился смех.

– А ты все же немного поправилась! Тебе идет. А волосы! Умереть не встать! Сколько же воробышков свили гнездышко в этой чудо-прическе?

Они нашли столик в углу, уселись и уже ни на секунду не могли замолчать. Слишком много всего надо было рассказать друг другу. Розу переполняли истории из жизни «Новых шелковинок», этой группы на подпевках у Сейди Лейн.

– Она просто чудовище… Вечно забывает заплатить нам. Живет в Королевском отеле, а нас отправляет в обшарпанную гостиницу где-то на задворках, у железной дороги. Разъезжает в «Роллс-Ройсе», а мы должны догонять ее на автобусе. И никогда не упустит случая нас поддеть. «Милочки, вы пели просто божественно, только какая же сучка забыла вовремя вступить? И не надо мне тут крутить задницей!» – передразнила ее Роза. – Я ответила ей тогда: «Но так делают все артисты, подпевающие на заднем плане. Например, «Девочки Вернон». Им даже хореограф поставил движения, чтобы они сочетались с текстом песни». Она в ответ чуть мне в горло не вцепилась, налетела, как фурия: «Не смей умничать со мной! Знаю я, что ты замышляешь… И когда это ты успела так отощать?» А я тогда как раз забыла подложить подушечки в лифчик. Мама говорит, женщин в ее возрасте либо разносит вширь, либо они делаются тощими. Нашу беднягу Сейди разносит с такой скоростью, что мы должны выглядеть, как три медвежонка, и на сцене становится так жарко!.. Мелли сказала: «Это возрастные перемены. Они так влияют на женщин». – «Какие перемены? – тут же взвилась Сейди. – В нашей работе нет никаких перемен!» У нее в ушах точно микрофоны встроены, а глаза как у голодного орла, выслеживающего дичь… Да, кстати, ей понравилась твоя песня – «Цвета любви».

– Что за песня? – удивилась Джой. – Конни, я и не знала, что ты пишешь песни!

– У нее хорошо получается. Мне нравится «Последний автобус домой». Мне кажется, Сейди купит несколько твоих песен. Правда, они ужасно грустные!

Конни улыбнулась. Она вложила в письмо к Розе несколько песен, которые написала летом, не объясняя, конечно, как они появились на свет.

– Ну, мы уж постараемся, чтобы она их купила.

– Спасибо, наличные мне пригодятся, – ответила Конни. Она уже сто лет ничего не сочиняла…

– Сейди страсть как рвется в хит-парад, но, сказать по правде, шансов у нее нет. Печально. Если бы она не была такой стервой, я бы пожалела ее. Габби, Мелли и я думаем, а не попробовать ли нам выступать самим. Хватит с нас этой старой селедки.

Джой рассмеялась. Как же хорошо снова видеть ее расслабленной!

– Ой! – вскрикнула она вдруг. – У меня от твоих рассказов какие-то колики в боку!

Официант принес китайское рагу с жареной лапшой. Ресторан был полон: праздничные встречи по случаю Рождества, шумные группки студентов, приехавших на каникулы и накачавшихся пива, обычный гул.

– Надо им открыть здесь индийский ресторан. Индийская еда такая вкусная! Карри, пападам, пышные чапати. Габби готовит их со специями. Ее семья жила после войны в Индии. Но что мы все только обо мне да обо мне!.. Мне так жаль, что ваш с Марти роман закончился… – поколебавшись, заикнулась Роза. – Я слышала, он теперь выступает один. В чарте добрался до сорокового места со своим «Карманом, полным звезд».

– Неужели? Я помогала ему и с этой песней, – ответила Конни, стараясь, чтобы ее голос звучал непринужденно, тогда как сердце ее бешено заколотилось, стоило ей услышать его имя. Она тайком следила за его успехами, почитывая колонки в «Нью мьюзикал экспресс». Одна ее половина радовалась его успехам, другая сердилась за то, что он нигде не выразил ей благодарность.

– Тогда тебе надо закрепить за собой песни авторским правом, и не тяни с этим! Может, съездишь в Манчестер к Дилли Шерман? У меня есть ее телефон. Уверена, она поможет. Так что же все-таки у вас случилось? Почему вы разошлись?

– Думаю, все, как обычно, ничего нового. Он не хотел чувствовать себя связанным.

– В чем-то он прав. Сегодня здесь, завтра там, все эти девицы, виснущие на нем… Может, подумал, что так будет честнее.

Конни больше не могла этого слышать.

– А сама-то ты как? Есть у тебя кто-то? – спросила она.

– Да нет, никого. Почти все симпатичные ребята в моем окружении предпочтут Невилла. Кстати, а как наша четвертая подружка? С ним всё в порядке?

Конни медлила с ответом.

– Мама говорит, у него какие-то неприятности, но ничего не уточнила. Конни, давай, признавайся.

– Прости, но я тоже не в курсе. Похоже, просто буря в стакане воды.

Джой сидела, улыбаясь, и вдруг дернулась:

– Вы не против, если я выйду на минутку? Колики что-то усиливаются, наверное, мне лучше отойти в туалет. Газы какие-то.

– Подозреваю, у тебя в животе не только газы, красотка! – хихикнула Роза. – Сейди бы страшно обрадовалась, если бы ты согласилась петь у нее за спиной!

– Я пойду с тобой, – подскочила Конни. – На всякий случай.

– Какой еще случай? – удивилась Роза.

– Не знаю. Просто я обещала Денни не спускать с нее глаз.

Туалет представлял собой крошечную кабинку, так что Конни осталась по другую сторону двери. Как же все-таки хорошо снова быть вместе, будто вернулись старые времена. Но нет, былого уже не вернешь… Теперь ей приходится врать про Невилла, скрывать свои тайны и делать вид, что всё в порядке. Если б только она могла им всё рассказать! Но сейчас нельзя…

Вдруг она услышала голос Джой:

– Конни! Я не могу дышать!

Конни рывком распахнула дверь. Джой сидела на полу, скрючившись пополам от боли.

– Я, наверное, съела что-то не то. Не могу шевельнуться… Болит живот, весь как есть…

– Это точно не лапша, – заключила Конни. – Думаю, у тебя началось. Лучше я позову на помощь.

– Нет, не оставляй меня одну, мне страшно!

– Сейчас, секунду.

За ними скопилась очередь. Конни обратилась к первой стоящей за ней женщине и попросила передать просьбу дальше:

– Спросите, есть ли в ресторане сейчас медсестра или доктор!

В этот момент Джой издала такой крик, что его услышали все. Наступила тревожная тишина. Внезапно в дверях женского туалета возникло лицо:

– Я могу помочь? Я студент-медик.

Конни обернулась. Пол Джервис!

– Я не могу ее сдвинуть. Ей рожать еще через три недели. Мы сидели смеялись, и вдруг у нее начались колики, – объяснила она, чувствуя, что щеки ее краснеют при виде Пола.

Люди расступились, уступая ему дорогу. Пол усадил Джой на туалетное сиденье и принялся ощупывать ее живот, приступы боли продолжались.

– Схватки. Сильные. Сколько таких у тебя уже было?

– Все такие, – всхлипнула Джой. – Что со мной?

– Роды, малыш решил родиться, Джой. Мне не нравятся твои распухшие щиколотки. Мы должны отвезти тебя в больницу. Пусть пришлют «Скорую помощь» сюда. Когда я увидел тебя сегодня, то сразу подумал – вот-вот родишь. Очень низко живот опустился. А теперь постарайся дышать так, как вас учили на курсах подготовки к родам.

– Но я не ходила на курсы. Денни сказал, что это не для нас. Что от них никакой пользы…

– Очень жаль. Я слышал, дамы очень хвалят их. Но теперь неважно. Просто, когда подходит очередная схватка, постарайся расслабиться, не сопротивляйся… – Он говорил спокойно и твердо. – Конни, сможешь собрать ее вещи? – И с улыбкой добавил: – Давненько мы с тобой не виделись!

Конни была слишком взбудоражена, чтобы что-то ответить. Она бросилась бегом к их столику и рассказала всё Розе.

– Мамочки, рождественский ребенок! Надо предупредить Денни и Сьюзан! Как здорово! Здесь наверняка есть телефон, и нам дадут позвонить.

– Я должна поехать с Джой в больницу. А ты отправляйся домой и предупреди всех, кому следует быть в курсе.

– А это действительно он? Тот, на кого я подумала? Доктор Джервис спасает больных?

– Она не больна, она беременна! – рявкнула Конни.

– Да знаю я, знаю. Не реагируй ты так! Можно подумать, это ты рожаешь, такой у тебя видок! – И Роза рассмеялась собственной шутке.

Если б она только знала!.. Но сейчас не время рассказывать о своих проблемах.

В «Скорой помощи» она сидела напротив Пола, не в силах выговорить ни слова. Подумать только, из всех людей, оказавшихся в тот вечер в «Золотом драконе», из всей этой толпы студентов к ним прибежал именно он! По-прежнему хорош собой, диковато мужественный, с небрежной гривой волос. Она вспомнила их последний разговор (как же давно это было!..) и смерть его маленького брата. А теперь он может стать акушером, который примет роды у Джой.

– Как здорово, что я как раз начал практику в отделении акушерства и гинекологии, – опять улыбнулся ей Пол. – Как раз читал о распухших щиколотках. Но вот принимать роды пока не умею. А ты как? Приехала на каникулы?

– Нет, – вздохнула Конни. – Я только что пересдала свои экзамены… Есть тут одна заминка. Может, на следующий год получится.

Или не получится… Кого она обманывает? До университета ли будет ей? Она так же связана по рукам и ногам, как и Джой. Обязательствами перед семьей, беременностью, собственными глупыми ошибками… Господи, как же она устала и как всё чудовищно глупо! Она чуть не разревелась, и, к ее ужасу, слезы сами потекли по щекам.

– Ну ладно, ладно, не переживай так, все будет в порядке, ей сейчас помогут, – успокоил ее Пол. – Может быть, вообще схватки сейчас прекратятся, и ее отпустят домой. Жаль, конечно, что она не ходила на курсы. Все говорят, они очень помогают при родах.

– Тебе-то откуда знать? – пробормотала Джой между стонами.

– Наверняка я не знаю, так просто сказал, – ответил он, подмигнув Конни, как в прежние времена, и ее словно прошибла молния. А он вежливо поинтересовался: – Дома всё в порядке?

– Да, всё прекрасно, – кивнула она, глядя мимо него.

Они подъехали к входу в родильный дом и нашли кресло-каталку. Медсестра тут же увезла Джой по коридору куда-то в недра здания.

– Я подожду, пока Денни приедет. Я обещала ему быть рядом с Джой, – сказала Конни.

– Я подожду с тобой, если хочешь, – предложил Пол.

– Да нет, не стоит, я справлюсь… Возвращайся к друзьям. Скорее всего, здесь надолго.

– Слушаюсь, доктор! – засмеялся он. – Очень может быть, что ты права, но все же дай мне потом знать, как у нее дела. Еще бы немного, и я принял бы свои первые роды. Лучше пойду-ка я домой и раскрою учебники… – Улыбнувшись ей еще раз, он помахал рукой на прощанье.

«Ну да, а я лучше посижу здесь и подумаю, что мне предстоит испытать через пять месяцев», – подумала Конни ему вслед. И зачем только она предпочла ему Марти Гормана? Купилась на красивую задницу в узких штанах, насколько ей помнится. Ну почему, почему она устраивает сумятицу на ровном месте?.. Как она может согласиться выйти замуж за Невилла?.. «Боже, ну что же делать?!»

* * *

Наступил канун Рождества. Последние ошалелые покупатели наконец расхватали свои банки со специями и готовой изюмно-миндальной начинкой для пирогов, и они могли закрыть лавку пораньше. Это Невилл догадался выставить на витрину всякие ходовые и диковинные припасы для выпечки. Этакий универсальный магазинчик для спешащих домохозяек. Остановившись за главным, они заодно покупали полезные лакомства: конфеты для диабетиков, безглютеновые сласти. В результате им удалось распродать почти весь товар, но особенной радости Невиллу это не принесло, сердце его разрывалось между роддомом, где Джой все еще никак не могла разродиться, и больницей, где Тревору Гиллигану промывали желудок.

Он ведь почувствовал, когда мать Тревора захлопнула перед ним дверь – что-то не так! В исступлении он пытался разузнать, что же все-таки происходит. Одна их постоянная покупательница, миссис Дэвидсон, как раз жила по соседству с Гиллиганами, так что Невилл бросился к ней и спросил, возможно более безмятежно:

– Вы не знаете, с Тревором и его матерью все в порядке? Я их уже несколько недель не видел. Ей снова плохо?

– Ох, что ж тут удивительного, – ответила миссис Дэвидсон. – Говорят – хотя, конечно, мне не стоит вам этого передавать, – юный Тревор пытался покончить с собой… Какие-то проблемы с полицией, – прошептала она. – Ночью приезжала «Скорая». А она ведь совсем одна, вдова! И как только он мог поступить так со своей матерью! Увезли его.

– Куда увезли? – Невилл облокотился о перила и старался сохранять непринужденность.

– В то заведение около школы Мур-бэнк, там еще решетки на окнах. Вот ведь глупый!.. Совсем молодой! Нет чтобы подумать сначала… Ведь после того как Альф погиб тогда в туман на железной дороге, у нее никого нет, кроме него! Впрочем, не должна я тут с вами ничего этого обсуждать, верно? Мне надо торопиться, завтра вся семья в гости нагрянет. – И она развернулась, унося с собой слабительные пилюли и крахмал из корней маранта. А Невилл так и остался стоять с бессмысленно вытаращенными глазами, ничего перед собою не видя. «О, Тревор, прости меня. Зачем ты это сделал? Господи, пожалуйста, пусть с ним все будет хорошо!»

От страха у него ныло в желудке, но если бы он попытался навестить Тревора, лучше бы никому не стало. Он мог лишь написать ему письмо и отправить немного денег.

Да что же происходит с этим миром, если милый юноша пытается покончить с собой только потому, что он не такой, как все? «Почему такие, как я, должны непременно жениться с одной целью – угодить семье? Почему я должен становиться отцом ребенку, которого я совсем не хочу? Это несправедливо, это неправильно!.. Но Конни нужна поддержка. Какой же я все-таки гад, что на секунду решил подставить ее…»

К черту счастливое Рождество! Вот бы заснуть и проснуться, когда все будет уже позади. Ну, по крайней мере удалось оттянуть судебные слушания еще на месяц, а к тому времени он будет уже женатым мужчиной. Но от этой мысли, ах, как тягостно на душе…

Рождественский ужин в этом году планировали скромный: Сьюзан и Якоб собирались отправиться к Джой, которая родила наконец крошечную девочку, Кимберли Дон. Весила она всего четыре фунта [54] , поэтому молодую мать и младенца пока не отпускали из родильного дома, выжидая, пока малышка наберет побольше веса. Ну, а Денни, как обычно, ужинал у своей матери.

Эсма предлагала назвать девочку каким-нибудь рождественским именем: Кэрол, Ноэль или даже Николь. Она с облегчением вздохнула, когда ей сообщили, что с новорожденной все в порядке и что Джой тоже постепенно приходит в себя после пережитых мучений.

– Холли хорошее имя, – предложила Конни. – Или Айви…

Тут она самодовольно хмыкнула, ибо была погружена в приготовление пирога с изюмом и миндалем – впрочем, под строжайшим контролем. Должен же кто-то научить неумеху готовить!

– А теперь ее все будут звать просто Ким, – заметила бабуля без всякого энтузиазма, перекладывая пирог на тарелку и проверяя корочку. – Всегда держи наготове тарелку с пирогом. Никогда не знаешь, кто вдруг заглянет поздравить тебя с праздником.

Дом был аккуратно прибран, и Конни присела посчитать открытки. Интересно, их столько же, сколько и в прошлом году? Неприятно будет обнаружить, что их мало. Впрочем, сама-то она ничего никому не отправила.

Леви явился первым и сложил под елку какие-то свертки. Прибыл он, естественно, в одиночестве – Ширли в Саттер-Фолде не привечали.

– За твою первую правнучку! – произнес он, поднимая бокал с хересом. – Наш Невилл еще не приходил?

– Думаю, он в больнице, поехал навестить Джой. Но к рождественскому ужину он приедет, вместе с Айви и Конни, конечно. Лили и Питер собираются к Уолшам, вместе с Артуром. Нет, конечно же, это правильно – вот так взять и пойти куда-то. Но ничего, пока ты отрываешься со своей красоткой, мы им подсунем какое-нибудь слабительное. Господи, да чем же я заслужила такой позор, на старости-то лет! – вздохнула Эсма с отчаянием. – Я же совсем старухой стала тут с вами!

– Мама, но ты и в самом деле довольно уже пожилая, – поддразнил ее Леви. – Тебе ведь уже давно седьмой десяток пошел. Счастливого всем Рождества! Я надеюсь всех увидеть в день подарков [55] , приходите на чай. Айви же не засидится здесь, я надеюсь?

– Ох, Леви, лучше бы ты никогда на ней не женился, коли уж на то пошло! Развод – это ужасно. Она потребует свою долю. Она вырастила твоего ребенка, а теперь ты хочешь нас опозорить.

– Она может забрать себе дом. А у меня останется бизнес. У Ширли уютно и всегда найдется кровать для Невилла.

– Невилл и Конни будут жить с Айви. Это решено.

– Ну, тогда я не вмешиваюсь, раз вы все так продумали. Вы-то довольны! А они?

– Что ты хочешь сказать? Знаешь, не каждая семья примет падшую женщину и чужого ребенка. Мы совершаем настоящий христианский поступок для этого малыша, как мы в свое время поступили по отношению к Фредди и его маленьким ошибкам. Тебе отлично известно, что Уинстэнли держатся друг за друга. Я сколько раз тебя выгораживала!

– Хорошо, хорошо, проповедь окончена. Мне пора. Если Невилл захочет со мной поговорить, он знает, где меня найти. Всем пока, хорошо вам завтра повеселиться.

«Как же он становится похож на своего брата Фредди», – подумалось в эту минуту Эсме. С тех пор как он оставил жену, он сбросил вес, и в его глазах снова запрыгали озорные огоньки. Леви никогда не был ее любимым сыном, но хоть прекратил пить. На войне ему пришлось туго, был в плену, о чем-то он так никогда ей и не рассказал – о чем-то, что видел двадцать лет назад. Удивительно, как это выходит, что солдаты до сих пор расплачиваются за то, что защищали родину, и их семьи от этого страдают.

Хорошо, что Невилла не взяли в армию, хотя армия, возможно, и сделала бы из него мужчину. Просто она не понимает его. Но ведь и в Священном Писании говорится о такой дружбе – взять Давида и Ионофана. Любовь между мужчинами стара как мир, и среди солдат это не редкость. Но последнее можно списать на то, что рядом нет женщин.

Семья все-таки должна держаться сплоченно и отбивать все возможные угрозы ее благополучию. Она для них словно скрепляющий клей. Только вот что-то истончается он то тут, то там, устала она…

Конни торопится навестить Джой, знает, что и ей скоро предстоит то же. А сама так и не научилась простейшей чулочной вязке. Ее вязание годится только на тряпочки для посуды. Ну ничего, у них еще несколько месяцев, чтобы все-таки подготовить ее.

Ну и, конечно, неизвестно еще, как они уживутся с Айви. Две женщины у одной плиты – всегда плохо. Вспомнить только, как Сью, Анна и Айви толкались на кухне в Уэйверли, каждая у своего буфета. Еда была по карточкам, а приехавшим из других стран девчушкам хотелось попробовать все новое… И все равно счастливое то было время. Все вместе они смогли уберечь Лили от роковой ошибки и не позволили ей выйти за Уолтера Платта.

Бедняга, он так и не женился и живет до сих пор со своей матерью, недоумевая, почему же жизнь прошла мимо него.

Конни так старается угодить своей бабуле, но в глазах ее тоска, плечи понуро опущены, точно как тогда у Лили, пока за нее не взялся клуб «Оливковое масло». Остается надеяться, что Джой и Роза ей по-прежнему хорошие подруги и вернут ее к жизни. С Джой они смогут вместе нянчить своих малышей, прямо как Анна и Сью когда-то. Надо же, как история повторяется…

А теперь Анны не стало, Сью проводит все время с Якобом Фридманом. Двое одиноких людей на склоне жизни нашли наконец свою любовь. Они с Редверсом прожили вместе так мало, потеряли двоих детей. Невилл и Конни все-таки, видимо, сделают все как надо – ради ребенка. Никому из посторонних совершенно не обязательно знать, что они попали в передрягу и поступают так от необходимости. Фиктивный брак, конечно, не самое удачное начало, но других предложений пока что нет. «Только почему же я себя чувствую словно бы виноватой в чем-то? Почему словно корю себя за то, что толкаю их друг к другу?» И почему ей вдруг вспомнилась та долгая помолвка Лили с Уолтером и то, как отчаянно ей хотелось разорвать ее? Слишком все это запутанно для сочельника… Не пора ли сесть на диван и послушать рождественские песни – как раз вон передают из кембриджского Кингз-колледжа. Хоть на душе поспокойнее станет. А там, глядишь, и рождественское настроение появится.

* * *

Конни сидела в своей комнате и с тяжелым сердцем заворачивала подарки. После смерти мамы она просто ненавидела это время! Даже благополучные роды Джой не помогли развеять тоску. А тут еще по радио «Люксембург» передали «Всякий, у кого есть сердце». Только разрыдаться от такой музыки. Но ведь и правда, кому теперь по-настоящему до нее? Медвежонок, которого она купила для маленькой Ким, лишь молча таращился на нее глазами-бусинками. Ах, если бы она снова могла стать ребенком!..

Девчушка, которую родила Джой, лежала в плетеной колыбельке, крошечная, с красным личиком, туго спеленатая и совсем некрасивая. От взгляда на нее Конни впала в панику – боже, и ей предстоит то же самое: слезы, швы, боль! Она приготовила в подарок молодой маме несколько кусочков мыла, миленькую коробочку талька и лавандовую воду, надеясь, что та напомнит ей, что она по-прежнему Джой, а не только мать, обнюхивающая то, что срыгнул младенец.

Для Розы она купила красивую заколку из слоновой кости и вложила в подарочный сверток последнюю сочиненную ею песню – чтобы Роза показала ее Сейди. За время своей беременности Конни не написала ни строчки, ни музыкальной фразы. Невиллу она купила связанный крючком галстук, точно такой, как у красавчиков на обложках журналов мод. Для бабули Эсмы – премилый альбом для фотографий, а то все семейные фото до сих пор хранятся у нее в шкафу в обувной коробке. Так… Еще игрушка для маленького Артура, шоколадные конфеты для тети Ли и Марии, коробка сигарет для дяди Леви.

Ну что, еще одно Рождество? А что дальше? Как же мама прошла через все это? Конни завернула шарф для тети Сью и шариковую ручку для Якоба – он вечно теряет очки и ручки.

«В январе я стану замужней дамой, хоть и с прежней фамилией. Все это будет чистейший фарс, от начала и до конца, вранье на вранье, но ведь другого-то ничего нет!»

От Дианы Ансворт пришла открытка: «Я собираюсь домой в Гримблтон на день подарков. Загляни ко мне». Как странно. Наверное, тетя Ли рассказала ей новости, но уж с этим ничего не поделать.

Да, Рик Ромеро теперь где-то выступает, у него турне по разным странам. До чего же глупая эта ее первая любовь… А та ночь с Лорни Добсоном? Разве можно простить себе такое? Стать еще одной дешевой победой в череде его похождений, а в результате, быть может, родится новая жизнь…

Перед глазами вдруг вспышкой мелькнуло лицо Пола Джервиса. Хороший он парень. Но такой даже не обернется на девицу вроде нее. Ничего, кроме жалости, она у него не вызовет, придется с этим смириться. Жизнь закончилась, не успев начаться. «Ну же, не кисни, надо во всем найти хорошее, чего ж печалиться о том, что ты не в силах изменить?..»

Тут в животе толкнулся ребенок.

– Знаю, знаю… – погладила Конни живот. – Ты не виноват. Ты не просил о том, чтобы появиться на свет. Не волнуйся, я сделаю для тебя всё, что смогу, даже если для меня это окажется сущим адом.

Должно быть, дело шло к полуночи, когда в дом ввалился Невилл. Бабуля похрапывала после бокала вина – в медицинских, разумеется, целях – и не слышала, как хлопнула дверь. Конни сидела на полу, скрестив ноги, и пыталась разжечь в камине огонь, надеясь обрести в нем хоть искорку рождественского настроения.

– Не мог не прийти. Ты ведь слышала о Треворе?

– Тихо, не кричи! Нет, не слышала. Лучше проходи в дом, но не буди бабулю. Что там еще стряслось?

– Он пытался покончить самоубийством, наглотался таблеток – какое-то снотворное его матери. Но съел разом слишком много, у него началась рвота, а теперь его отвезли в психиатрическое отделение в Мур-бэнк. Я хотел навестить его, но я ему не родственник, и меня не пустили. А я так беспокоюсь! Я ведь чувствовал – что-то не так, вот идиот!

– Видимо, ему казалось, что он в ловушке, ему было стыдно, страшно, он растерялся. Не вступить ли ему в наш клуб?.. – без всякого выражения отозвалась Конни.

– Это ты так себя сейчас чувствуешь?

– Ну да. Ты тоже?

Невилл кивнул.

– Конни, я просто не знаю, как тебе об этом сказать… но я не могу это сделать! Я не могу на тебе жениться…

– Я знаю, – вздохнула она, но он попытался еще что-то ей объяснить. – Не надо, я знаю, Невилл. Я тоже не могу.

Невилл не слушал ее. Она потрясла его за плечи.

– А… И ты… Тоже не можешь? – На лице его отразилось явное облегчение.

– Не могу. Это нечестно по отношению к тебе. И ко мне. Мы не можем вот так связать себя. Это нечестно и по отношению к ребенку.

– Даже не знаю, что и сказать.

– Нечего тут говорить. Глупая это была затея, от отчаяния, да и не нам она пришла в голову! Давай-ка я тебе лучше налью глинтвейна. Это единственная хорошая вещь, которую я освоила в Швейцарии. Подогреваешь вино и добавляешь разные специи. И море сразу станет по колено. Я так рада, что ты мне это сказал!

– Прости.

– За что? Кто-то из нас должен был положить конец этому обману, пока мы не оказались у алтаря. Это все было просто нечестно, и чего ради? Чтобы у ребенка было имя? Так у него уже есть точно такая же фамилия, здесь как раз ничего не изменилось бы, правда? Я не смогу жить под одной крышей с Айви. Мы попросту поубиваем друг друга… Вспомни, как она всегда свысока глядела на нас, точно брезговала нами! А сейчас она просто хочет заполучить ребенка в свое безраздельное владение.

– Прости, Конни. Все говорили, если я женюсь, это поможет мне выпутаться в суде. А теперь я не знаю, что буду там говорить.

– Для начала прекрати извиняться. Да, нам в любом случае надо будет что-то сказать окружающим… И кстати – остался один вопрос. Кто сообщит родным? Ты или я?

Невилл вздохнул и отхлебнул из горячей кружки.

– Думаю, ты и сама знаешь ответ.

Конни улыбнулась. «Счастливого Рождества – покуда оно счастливое…»

* * *

В Рождество все шло как обычно: церковь, подарки, херес, суп и, наконец, фаршированная индейка со всеми положенными подливками и приправами. Невилл все поглядывал на Конни, собираясь с духом. Айви продолжала щебетать о приготовлениях к свадьбе. Чтобы на этот раз уж наверняка никто не подавился, они подождали, пока гости зажгут свечи на пудинге и найдут в нем все монетки [56] , а потом вместе встали и сообщили бабуле и Айви о своем решении.

– Мы не будем жениться. Эта идея себя не оправдывает!

– Что за глупая шутка? – заволновалась Эсма, и бумажный колпак на ее голове пополз набекрень. – Айви, ну скажи им! Они не могут вот так просто от всего отказаться! Сначала облили грязью нашу семью, навлекли на нас позор, а теперь, после всего, что мы для них сделали, когда все уже почти устроилось!..

– Нет, ничего еще не устроилось. Во всяком случае, мы тут ни при чем. Вы сами будете нам благодарны в конечном счете. За то, что мы поступили честно, – сказала Конни, садясь на свое место. – Я удивлена, что и ты, бабуля, поддержала этот безумный план, делая вид, что мы подходим друг другу, позволила нам устроить весь этот фарс, вот так одним махом растоптать уважение к браку, и все ради того, чтобы выглядеть добропорядочными. Я еще могу понять Айви – она на все пойдет ради своих желаний. Но ты-то как могла так запросто распоряжаться нами, будто мы всё еще дети! Нет, мы сами так решили, независимо друг от друга.

– Да, это всё на корню было неправильно, и я не буду в этом участвовать, – поддержал ее Невилл.

– Что ж, пусть это останется на вашей совести, – вздохнула Эсма, погрозив им пальцем. – Только не рассчитывайте, что я помогу вам выпутаться. Я не дам вам ни пенни. Не единого! Вы теперь можете сами позаботиться о себе! А от меня не получите больше ни крошки!

Конни чувствовала себя препаршиво. Никогда прежде не приходилось ей так дерзко разговаривать с бабулей.

Невилл не сдавал позиций:

– Что ж, у меня есть работа. Не надо пытаться меня запугать и подкупить.

– В самом деле? – издала смешок бабуля и кивнула в сторону Конни. – Вот эта незамужняя леди не посмеет принести в этот дом младенца. Ты немедленно покинешь этот дом, и я больше не желаю тебя видеть. Я не стану укрывать внебрачного ребенка. Мне хватит и моего сломанного бедра на пару с ревматизмом.

– А в прошлый раз ты согласилась, – возразила ей Конни. – Ты дала моей маме кров. Но я в самом деле здесь не останусь… Как-нибудь справлюсь… – И она поднялась уходить.

– Только не в этом городе, мерзкая девчонка! – распалилась Эсма, чувствуя в груди жар от выпитого хереса и пунша.

– Не беспокойся, я найду где остановиться. Позор не обрушится на твой порог. – Конни говорила спокойно, но сердце ее бешено колотилось. Всё ужасно, но пути назад нет, значит – остается только не потерять лица.

– Айви, скажи хоть что-нибудь! – обернулась Эсма за поддержкой.

Все посмотрели на Айви. Та сидела с лихорадочно горящими щеками, глаза метали молнии, грудь вздымалась. И вдруг она резко встала и, словно ведьма, сдернула со стола скатерть. Посыпались тарелки из-под пудинга, бокалы, свечи в подсвечниках со звоном закрутились по полу. В ярости она подскочила к Конни, толкнула ее в грудь и принялась колошматить. Кулаки ее так и мелькали.

– Ах ты, вавилонская блудница… вот тебе… дрянная девчонка… исчадие ада!..

Невилл бросился на защиту.

– Бабуля, сделай что-нибудь! Дай ей воды!

– Да… Воды… Я сейчас дам ей воды, – мрачно отозвалась бабуля и, схватив с полки буфета хрустальный кувшин, окатила Айви с ног до головы. Та тихо осела.

– Глупая женщина, прекрати немедленно, успокойся!.. Невилл, уведи эту девочку из моего дома. Полюбуйтесь, что вы натворили! Довели мать до полного безумия… Ступай и попроси Эдну из соседнего дома, чтобы позвонила врачу. И попроси Леви приехать. Вот к чему приводят ваши злые бездумные поступки! Чтобы я никогда больше не видела вас в своем доме! Вон! Оба! От молодежи одни неприятности!

Дрожа от холода и страха, Конни стояла на дороге и ревела. С болот дул пронизывающий ветер. Никогда, никогда прежде не была бабуля такой!.. И Айви вконец озверела… В глазах ее горело безумие, она же готова была убить, и все потому, что ее лишили ребенка – ребенка, которому она не дала бы жить, захватила бы его в личное пользование! Да, но чтобы бабуля вот так выставила ее на улицу…

Невилл быстро сочинил какую-то историю и наплел Эдне, что его мать очень расстроена. Все знали, что Леви ее бросил, так что приступ легко списать на общее депрессивное состояние.

Невилл и Конни уселись в машину, выкурили на двоих последнюю сигарету и, в смятении глядя друг на друга, ждали приезда доктора.

– Ну вот, мосты мы сожгли. Что же дальше? – спросила Конни.

– Я поеду ночевать к отцу, точнее, к Ширли. Это ведь он заронил в мою голову сомнения. Он поймет.

– Тогда отвези меня у Уолшам. Уверена, тетя Ли позволит мне один раз переночевать у них на диване. Это ведь она подтолкнула меня к такому решению. А когда все немного уляжется, бабуля нас поймет.

– Ну вот, значит, не вся семья Уинстэнли против нас. Хоть какое-то утешение. Так жаль маму… А ты как? Она не сильно тебя ударила? Тебе тоже надо бы показаться врачу… – Невилл озабоченно посмотрел на нее.

– Да нет, ничего страшного. Просто никак не могу прийти в себя. Думала, она убьет меня!

– С катушек съехала… Наверное, на возрастное наложилось. Ну, гормональные изменения, и все такое.

– Надеюсь, она успокоится. Она и на отца твоего злится, конечно. Но бабуля… Выставила себя в глупейшем свете. Перебрала этого дурацкого вина. Ничего, все уладится. Не ее же это жизнь, правда? Они не могут заставить нас делать то, чего мы не хотим! Я, конечно, надеялась, что поживу здесь подольше, но раз так, то все к лучшему: уеду из Гримблтона и сама как-нибудь устроюсь.

Но такие слова даже вслух произносить было страшно. Ну как, скажите на милость, она теперь вообще выживет?

– Я буду тебе помогать. Я всегда рядом, ты только говори, когда что-нибудь надо, – сказал Невилл.

– Знаю. Но, кажется, у меня есть одна идея, куда я могу поехать и где никто меня не побеспокоит, – вздохнула Конни, чувствуя себя совершенно вымотанной.

– Куда? – с любопытством спросил Невилл.

– Потом скажу. А пока просто высади меня у тети Ли и не рассказывай никому ничего. Ну, кроме твоего папы, конечно. Все это должно остаться в семье.

– А Джой?

– Давай не сейчас, позже. Ей сейчас и без нас забот хватает. Я потом расскажу им вместе с Розой. Но не сейчас. Ох, Невилл, ну и натворили мы дел, а? – И она снова разревелась.

– Но мы должны были сейчас поступить именно так! Когда мечта рушится, мыльный пузырь лопается, хорошо никогда не бывает… Жаль только, что бабуля так рассердилась. Но теперь уж ничего не поделаешь.

Конни кивнула без сил. Было ей тошно и пакостно. Теперь ей предстоит отдаться на милость еще одному члену семьи Уинстэнли и лишь уповать на то, что судьба сама найдет для нее какой-то выход. Боже, какой кошмар, и все это в Рождество!

* * *

Роза озадаченно склонилась над своим письмом, которое она некоторое время тому назад отправляла Конни: оно вернулось с пометкой «Адресат выбыл». Что происходит? Мама рассказала, что Айви Уинстэнли лечится в клинике Мур-бэнк, что имя Невилла трепали в газетах в связи с обвинениями в непристойном поведении и что Конни внезапно уехала из города.

Да что же случилось? Она ведь даже не успела пересдать свои экзамены! Почему она ничего не рассказывает?

Роза, как и положено, навестила Джой и малышку, принесла им подарки. Крошка Ким казалась прелестной, как все младенцы. Но Джой была вся в заботах, ничего вокруг не видела. Она не знала, куда уехала Конни, и жила слишком уединенно, чтобы ее это особенно интересовало. Сьюзан суетилась вокруг нее и пыталась заставить ее нормально питаться. «Как все это странно», – размышляла Роза, стоя за кулисами и дожидаясь выхода «несравненной Сейди».

Дива как раз должна была исполнить одну из баллад Конни, в аранжировке на старомодный манер. Это был сольный номер, и группа подтанцовки должна была торчать в тени за кулисами, пока великолепная мадам завершает свое выступление броским запоминающимся финалом. Роза не знала, успела ли Конни заключить контракт и зарегистрировать авторские права на свои сочинения. Какая-то она была сонная и заторможенная… Однако они решили, что Пападаки будет подходящим именем для автора стихов. Всем нравились греческие фильмы и Мелина Меркури [57] . Сейди хотела записать эту песню, и Роза подумала, что Конни должна знать об этом.

Жизнь рядом с чудовищем легче не становилась, даже Габби похудела и теперь тоже подкладывает себе подушечки в лифчик. Ну а как не голодать на те гроши, что они зарабатывают? А еще надо покупать чулки и косметику!

Скупая? Ха! Роза рассмеялась, вспомнив шутку Марии. «Да она так жмотничает, что соберет блох с твоей спины и продаст их!»

Дела в парикмахерском салоне Сильвио шли хорошо. Они выкупили и предприятие мистера Лаварони. Сильвио обучал персонал новым строгим формам стрижек, которые вознесли Видала Сассуна на вершину славы: волосы укладывались выраженными геометрическими формами, точно в стиле платьев Мэри Куант. Теперь все хотят прямые правильные пряди и челку. У Мелли Даймонд длинные прямые черные волосы, она выглядит просто фантастически, когда она не на сцене – ну, а на сцене Сейди заставляет их надевать жуткие парики.

Как раз Мелли-то и наткнулась на ноты с «Цветами любви». На обложке красовалась Сейди, когда ей было лет двадцать пять – сплошная белозубая улыбка и бюст. Роза принялась искать имена авторов. Нет, указано только, что музыку написал Моррис Лавацца.

– Но это же песня Конни! – протянула она. – Они не могут вот так запросто присвоить ее!

– Они ее уже присвоили – стащили стихи. Они всегда так делают, если некому их прижучить, – вздохнула Мелли.

Роза пришла в ярость. Да как она посмела? Это стало последней каплей. И как же сообщить об этом Конни? Где же она? И ведь она может услышать песню – и решит, что Роза ее предала! Еще чего не хватало! Что ж… Она сыта по горло! Надо действовать.

– Мерзкое чудовище… Пора кончать с нею, – процедила сквозь зубы Роза.

– Да уж, – отозвалась Габби. – Я хочу домой. Надоели мне эти нескончаемые разъезды. Держит нас за какой-то хлам.

– Но прежде мы должны что-то сделать… Поставить ее на место. Не стану я больше крутить задницей в этом погребальном хитоне.

И тут Мелли пришла в голову отличная месть. Потребовалось немного порепетировать и подкупить оркестр, но тот не слишком сопротивлялся, ибо и ему доставалось от примадонны. Они должны были вскоре выступать на очередном балу прессы неподалеку от Манчестера – что-то вроде того давнего бала, организованного газетой «Меркьюри». Сейди должна была стать звездой программы, поэтому они задумали совершенно немыслимое. Они решили во время ее главного номера устроить что-то вроде стриптиза под музыку. Роза понимала, что это может стать профессиональным самоубийством, но мысль о том, какую подлость совершила Сейди, украв песню, укрепляла ее в справедливости такого возмездия.

Сейди начала, как обычно, медленно, заигрывая с публикой. Девочки потихоньку покачивались за ней в такт и подпевали. А потом Дан вдарил по барабану, и парики полетели в сторону, за ними – пышные юбки и накладные лифчики, и под дружный мужской рев и бешеные аплодисменты перед публикой предстали стройные девчонки в весьма откровенных гламурных костюмчиках – чулки в сеточку, высокие каблуки… Молодые, стройные, ладно сложенные, они хорошо смотрелись вместе. Финал получился поистине броским и запоминающимся – на радость залу.

Сейди собрала в кулак весь свой профессионализм и выдавила улыбку удовольствия:

– Мои девочки, «Новые шелковинки»! Поприветствуем нашу чудесную команду!

Зал снова затопотал и принялся вызывать их на бис, но Сейди поволокла их со сцены, вне себя от ярости, бахрома ее зеленого платья так и ходила ходуном.

– Да как вы смеете?! Как вы смеете так поступать со мной?! – визжала она. – Вам не работать в этой стране! Уж я позабочусь об этом!

– И вам здесь не работать, – твердо ответила Роза. – Я могу доказать, что вы украли эту песню и выдали за свою. А ее написала моя подруга. Это она должна быть указана ее автором и получать гонорар, а не вы!

– Неблагодарная девчонка!

– А вы злобная старушенция! Ваше время давно прошло! Не пора ли убраться на пенсию? Вы слишком стары для современной эстрады. Вам теперь выступать только в клубах для рабочего класса. Самое место для престарелых звезд!

– Да никто в жизни не осмеливался так со мной разговаривать! Всё! В этом бизнесе вас больше нет!

– Это мы еще посмотрим…

– Я все расскажу Дилли Шерман!

– Давайте. А мы расскажем газетам нашу печальную историю: как знаменитая звезда оставила нас голодать в облезлой гостинице.

– Я этого не делала!

– Вы должны нам зарплату за месяц! – заорала на нее Мелли.

– Ждите, размечтались! – последовал ответ, и в лицо Сейди полетел башмак.

* * *

Роза привела Мелли и Габби обратно к Дилли, та проводила их в свой кабинет.

– Да, я уже слышала о вашей ссоре. Я ведь предупреждала вас! Я только не поняла, что это за история насчет «Цветов любви»?

– Всё чистая правда. Эту песню – от первого до последнего слова – сочинила моя подруга, Конни Уинстэнли. Она прислала мне ее просто показать, вместе с несколькими другими песнями. Вот, взгляните, у меня есть все листочки, – ответила Роза.

– Глупышка должна оформить свои права. Приведите ее сюда. Я знаю человека, который поможет ей.

– Я хотела бы, но она исчезла. Скорее всего, она решила уйти из этой сферы. Но она в любом случае должна получать проценты, если песня стала хитом. Сейди – воришка!

– Ох, да тут не она одна заявляет, что это ее песня… Но давайте-ка я послушаю вашу версию событий… – И Дилли уселась, приготовившись слушать.

– …Вы бы только видели нас тогда! – рассмеялась Мелли, завершая рассказ и от волнения раскачивая головой так, что ее прямые волосы летали из стороны в сторону.

– Мне этого знать совсем не обязательно, юная леди. Лучшее, что я теперь могу для вас сделать, – это отправить вас поскорей из страны. Я слышала, в Южную Африку собирается какой-то круиз, и им на корабль нужны певцы и танцоры. Надеюсь, вы не забывали заниматься у станка?

– Вы еще спросите, не разучились ли рыбы плавать! – хмыкнула Роза. – О да, конечно, мы еще способны показать любой трюк из репертуара «Тиллер герлз» [58] и сесть на шпагат.

– Тогда немедленно отправляйтесь в Саутгемптон, подальше от взбешенной Сейди. Ну кому из вас нужны враги? Просто не знаю, что с вами теперь делать, – вздохнула Дилли. – Давайте, давайте, поторопитесь, а то у меня тут сердечный приступ с вами случится.

– Я хочу вернуться домой в Вест-Хартлпул. С меня довольно, – сказала Габби.

– Разумно, – согласилась Дилли. – Если ты не солист, а где-то во втором и третьем ряду, то выживать очень непросто. Все сливки достаются звездам, а жизнь танцора так коротка… Посмотрите на вашу Сейди Лейн и подумайте о своей судьбе. В шоу-бизнесе всё так скоротечно! Зрителям хочется всё нового и нового. Она ведь тоже когда-то была молода, у нее была слава, почитатели, а потом – пуф-ф-ф – и нет ничего, сдулся шарик… Послушайте моего совета, девочки: найдите себе хороших мужиков, выходите замуж и держите мужа на коротком поводке.

– Спасибо, мисс Шерман, – кивнула Роза, уже не слушая ответа. Слишком много новостей, слишком многое надо обдумать. Прослушивание, чтобы попасть в круиз? Солнце, дорогая палуба, роскошь и новые горизонты… Ах, скорей бы рассказать маме! «Вот теперь-то я смогу приехать в Гримблтон на коне, а не жалко поджав хвост, как драная кошка. Попрощаюсь со всеми. Вот бы и Конни была там, как же хочется поделиться с ней хорошими новостями! Почему, куда же она исчезла?..»

* * *

Джой сидела, уныло глядя в окно. Ким снова плакала. Она никогда не была довольна, сначала давится, пытаясь напиться из бутылочки, потом ее мучают газики, и она снова плачет. Кормление грудью не получилось. Искусанные соски болели, а голова распухла от маминых советов: попробуй это, попробуй то, делай так, делай сяк, дай ей покричать, оставь ее полежать в саду, положи ее рядом с собой… И в другое ухо вопли матери Денни: «Не слушай Сьюзан, ее советы давно устарели!»

Денни не торопился полюбить дочь. Он же хотел мальчика! Но Ким была такой хорошенькой: чистенькая нежная кожа, глазенки, словно шоколадные пуговицы, каштановые кудряшки. Джой никогда не видела ничего прекраснее, и все это в таком крохотном тельце. Она боялась будить ее, менять ей подгузник, прикасаться к ней. Все делала мама: туго пеленала и организовывала всю ее жизнь. Мама делала все, а у Джой не было сил ни на что – ни думать, ни есть, ни шевелиться. Руки и ноги у нее словно налились свинцом. Совсем не этого ожидала она от материнства. Ну как же можно бояться такой крошки?

Порой, если никого рядом не было, она просто ложилась на диван и не двигалась. Они все равно были накормлены, малышка под присмотром, а Джой хотела только одного – спать, спать, спать.

Иногда заходила Роза, приносила свежие сплетни, но Джой они совсем не интересовали. Конни так и пропала с Рождества, и никто не знал, где она, и не объяснял Джой, почему она вдруг уехала. Она оставила медвежонка и открытку, словно просто какая-то вежливая знакомая. Когда Конни заскочила к ним, Джой была наверху, а Денни просто поблагодарил ее и дал ей уйти, а о том, что Конни к ним заходила, рассказал вообще через несколько дней.

Денни не нравились ее друзья, ее мать и мамин друг, доктор Фридман. Денни называл его Жид. Это доктор Фридман спросил, как она себя чувствует, нахмурился, услышав ответ, и предложил ей повидаться с лечащим врачом, но у Джой не было сил одеваться и уж тем более ехать куда-то на автобусе. Вот если бы она умела водить машину… Но почему же усталость-то никак не проходит? Почему все кажется таким неправильным? Все словно смешалось, ночь кажется днем, день – ночью, а Кимберли все плачет и плачет. «Ничего у меня не получается, я не умею быть матерью. Год назад я была невестой, королевой бала. Потом были Париж и Уэмбли, а потом только тошнота и больше ничего. Что со мной не так? Вот бы Роза и Конни были рядом…» Но и они тоже оставили ее. Роза где-то далеко в море, отправилась в круиз на корабле, танцует там со своей подругой Мелли. Ну, так тому и быть, что ж тут переживать… «Да, но Конни? Что же я такого сделала, за что все бросили меня и оставили одну справляться с этой вечно орущей и голодной заводной куклой?!»

Джой свернулась калачиком и расплакалась. «Я не хочу быть здесь. Я не хочу быть мамой Кимберли. Не знаю, как это сделать, но я не хочу… Я хочу умереть…»

* * *

Эсма дремала, когда Ли Уолш позвонила в дверь.

– Мама! Открой, я знаю, ты дома! – крикнула она в щелку почтового ящика на двери. – Надо перемолвиться словечком. Почему вдруг ты отослала письмо Конни обратно? Мне Мария рассказала. Впусти меня! Не продолжать же разговор вот так, на радость всему Саттер-Фолду!

Эсма прошаркала к двери и неохотно открыла. В день подарков к ней уже заезжал Леви и был очень резок. Сейчас небось повторится то же самое.

– Что ты суетишься? Она не живет здесь, и я знать не желаю, где она сейчас. Полагаю, это тебя надо благодарить за то, что она передумала.

– Мне не пришлось заставлять ее. Сама затея была совершенно безумной. Просто не могу поверить, что моя родная мать могла так дико себя повести по отношению к своим ближайшим родственникам. Да что на тебя нашло?

– Не надо указывать мне, что я должна делать! Леви уже вывалил на меня все, что он думает. Но вам меня не свернуть. Хватит и того, что имя Невилла треплют в газетах, а бедняжка Айви лечит нервы в больнице.

– Вот если кого жалеть, то точно не Айви! Ты прекрасно знаешь, как она поступила с Марко Сантини тогда, много лет назад, и ради своих целей она готова принести в жертву собственного сына. Не делай из нее идола, мама. Ты очень заблуждаешься. А вот бедной Конни нужна наша помощь, а не наше проклятие. Ошиблась? Приходится расплачиваться? Ну и что? Не она первая, не она последняя. Мне стыдно за тебя! Ты стала совсем не той женщиной, которую я когда-то знала… Та была способна принять в доме посторонних людей с младенцами. Просто от чистого сердца.

– Я стара теперь. Подожди, доживешь до моих лет. Не так ты запоешь, когда Артур начнет выкидывать фортели. Я жизнь положила, чтобы вырастить эту семью. Пора мне немного отдохнуть от пеленок и криков. Я имею на это право. – «Но почему же собственные дети встали не на мою сторону?..»

– Конни просто нужна крыша над головой. Дом, где она сможет жить с ребенком. Она сама сделает все остальное…

– Ну да, как ее мать. Ей придется пойти работать, а я буду сидеть с малышом. Однажды я уже сделала это, но сейчас не смогу. Я слишком стара.

– Стара? Да ты просто затвердила себе в голове какую-то цифру. Ты просто не хочешь этого делать, и я могу понять почему, но вот так выставить ее, толкнуть неизвестно к кому… Надеюсь, ты хотя бы понимаешь, что ты содеяла?

– Что такое? Во что еще она вляпалась? Где она?

– В безопасности, но твоей заслуги тут нет. Ты выставила ее из дому в Рождество! Я никогда не считала тебя жестокой, но теперь я вижу перед собой только вспыльчивую старуху, которая печется лишь о собственном удобстве.

– Не смей так говорить со мной!

– Я говорю то, что чувствую. Мне не нравится, какой ты стала.

– Как тебе угодно. Я такая, какая есть, и я не изменю своего решения.

– Тогда нам не о чем больше разговаривать. Если ты вышвыриваешь Конни, то и мне нечего здесь делать! Нравится – ну и живи так! – закричала Ли. – Надеюсь, теперь ты сможешь наконец насладиться покоем и тишиной. Теперь, мама, у тебя этого будет предостаточно!

И Ли в гневе ушла, громыхнув дверью.

Эсма села, убитая этой жестокой тирадой. Только дочь знает, как ранить побольнее, как вонзить кинжал в самое сердце. Что же они все набросились-то на нее? Словно сговорились! Арест, развод, беременность. «Нет, больше не могу. Пусть наконец хоть кто-то сделает хоть что-то хорошее. Что-то, соответствующее христианской морали, что-то достойное – в этот наш безбожный век. Разве правильно было бы потакать Конни, посмотреть на все сквозь пальцы?..»

Кто из вас без греха, пусть первый бросит в нее камень… Почему же тогда эти слова Иисуса так и гудят в ушах, как колокольный набат?

Служебная квартира Дианы Ансворт – просторная, с двумя спальнями – располагалась в дальнем крыле детского интерната в пригороде Лидса. Когда-то это был огромный викторианский дом. Почти всю неделю Диана жила одна, а потом к ней из Лондона на поезде приезжала ее подруга Хейзел.

Хейзел тоже была медсестрой, и, как подозревала Конни, с Дианой их связывали любовные отношения. Они спали в одной постели еще до того, как Конни заняла вторую спальню: Диана прежде использовала ее как кабинет. Обе они были добры, дружелюбны, но лишних вопросов не задавали.

– Можешь оставаться здесь хоть до самого конца – я имею в виду до родов. Если хочешь, помогай мне с пациентами, – предложила Диана. – Только, конечно, без перенапряжения.

Тетя Ли привезла Конни к Ансвортам в день подарков, у них был небольшой домашний праздник. Диана тихонько увела Конни на кухню переговорить наедине.

– Ах, милая, ты в беде! Как жаль! Но что сломано, того уж не починишь, – улыбнулась она. – Можешь пожить у меня какое-то время. Там никто тебя не знает, и ты сможешь спокойно выходить кругом, когда живот станет совсем заметен. Но, боюсь, тебе придется принять очень важные решения, Конни. Главное решение твоей жизни – это оставить ребенка себе или найти ему другую семью. Сейчас не так-то легко пристроить младенца в приют. После войны многие приюты закрыли, так что тут придется искать лазейки. Усыновление – хороший вариант, у ребенка будут родители, они смогут вырастить его в лучших условиях, не так, как ты могла бы сейчас. – Диана говорила начистоту, прямо смотря на нее своими грифельно-серыми глазами. – Если бы только твоя мама была жива… Как же жаль… – вздохнула она.

– Я не хочу отдавать ребенка в другую семью. Я справлюсь сама.

– Давай подождем, пока он родится. Служащие из отдела социальной защиты лучше смогут всё тебе рассказать. Просто на ребенка нужны деньги, Конни. Много денег. Так что взвесь всё хорошенько. – И закончила про себя: «Что ж, зерно сомнения заронили. Мягко, но верно. Должна же я представить ей вещи в истинном свете!..»

Конни пересекла Пеннинские горы [59] с тяжелым сердцем. То и дело вспоминался бабулин гнев и яростная вспышка Айви. Лучше уж скрыться туда, где никто не станет ее осуждать! Но наступало очередное унылое утро, и ей просто не хотелось вставать. Однако у малыша внутри были свои представления о том, что ей следует делать, и он начинал толкаться.

– Чего, чего ты хочешь? Что мне сделать? – шептала она ему.

Диана загружала ее посильной работой: просила помогать с купанием детишек, у которых были слабые ноги, горб, мальчиков, которые бессмысленно болтали головками, стукаясь о решетку кровати. В приюте было много детей-инвалидов, и в сознании Конни зародилось еще одно опасение. А как она справится, если с ребенком окажется что-то не так? А вдруг он уже нездоров?

Она гнала прочь сомнения, но воспоминания о палате, в которой Джой лежала после родов, со всеми этими медицинскими приспособлениями, все же ее беспокоили.

Однажды, разглядывая витрину детского магазина, она углядела шерстяное одеяло: сине-желто-зеленая клетка, густая бахрома, просто отлично подойдет для коляски или кроватки, и не слишком дорогое. Повинуясь порыву, она купила его и прижала к лицу. Пахло новым и мягким.

И тогда она впервые задумалась, а каким же он будет: мальчик это или девочка, рыжий, как она, или темноволосый, как Марти или Лорни? Да она даже не может толком вспомнить, какого цвета у них волосы, как-то всё смазалось в памяти! Она так мало знает о них обоих! Нет, это будет просто ее собственный ребенок, с собственными генами. Никакого отношения он к ним не имеет. Да нет, конечно, имеет…

Одно одеяльце в коляску – это, разумеется, еще не приданое для новорожденного, но, по крайней мере, начало положено. Постепенно приближался день, когда ей будет трудно скрывать живот. Но здесь никого это особенно не заинтересует. Она высокая и худая, и, когда стоит прямо, ничего пока не видно.

Просто мука – проходить мимо детского магазина и видеть все эти ползунки и распашонки, так остро они напоминают о том, что ей предстоит!

Джой целиком погрузилась в свою новую жизнь, а Роза уже уехала из Саутгемптона и теперь на другом конце света. Никогда еще Конни не чувствовала себя такой одинокой и при этом так расчетливо сосредоточенной на конкретных действиях! Но постепенно ее наполняла тяжесть, и она ложилась, накрывалась одеялом и читала, словно надеясь оттянуть принятие самого важного решения.

По настоянию Дианы она посетила местного доктора. Доктор Ширлинг был врачом старой школы, в прошлом миссионер. Судя по всему, он был из тех людей, кто считает, что ты не можешь прикоснуться к человеку противоположного пола, если вы как минимум не помолвлены – позволительно разве что слегка коснуться кисти руки, и при любых обстоятельствах лучше выйти замуж, чем гореть в аду.

Он холодно осмотрел ее. Постарался не показывать своего раздражения по поводу того, что она позволила отношениям зайти так далеко и не предприняла никаких мер предосторожности, продемонстрировав вместо этого «в высшей степени беспечное поведение».

– Вы, должно быть, совсем потеряли голову. Такое безрассудство! А производите впечатление разумной девушки. И вот так печально кончить свою жизнь! – ворчливо проговорил он.

И он собрался выпроводить ее, словно она была глупой необразованной девицей, но Конни к тому времени уже не так благоговела перед медиками. Доктор Фридман успел рассказать ей немало забавных историй о своих коллегах, чтобы она теперь могла относиться к ним как к обычным людям, наделенным специальными знаниями.

– Я хочу продолжить образование, – сказала она в ответ. – Найду ясли, буду подрабатывать.

– Вы очень в себе уверены! – рыкнул на нее доктор. – За свой век я на таких, как вы, ох, насмотрелся! Ни одной не удалось поднять на ноги ребенка без поддержки семьи или молодого человека, желающего взять на себя эту ответственность. И в наше время не так-то просто попасть в ясли. – Да, как и Диана, он лихо опрокинул ушат холодной воды на ее фантазии.

Конни поднялась и направилась к выходу.

– Подождите, – остановил он ее. – Вы думали об усыновлении? О том, чтобы отдать ребенка родителям, которые в более надежной ситуации, чем вы, чтобы они смогли вырастить его должным образом?

При одном упоминании об усыновлении она вскипела:

– Нет! Я не желаю этого слышать! До этого не дойдет.

– Тогда немедленно идите позвоните матери и возвращайтесь домой, – приказным тоном повелел он.

– Моя мама умерла, и никто в моей семье не согласен принять меня. Я хочу остаться здесь и найти работу. Мне рожать еще только в мае. Я подыщу что-нибудь, – возразила она. Никто не смеет указывать, что ей делать, и в особенности какой-то чванливый докторишка, который вообще ничего о ней не знает!

– В таком случае мы найдем для вас место в приюте для незамужних матерей с маленькими детьми. Там вы родите ребенка, а потом еще раз подумаете о том, чтобы передать его в хорошую семью на усыновление. Служащие соцзащиты предложат вам разные варианты и до рождения, и уже после, – пробубнил он, бросив взгляд на часы и делая запись в медицинской карте. Выписал он ей, как и положено, витамины, препараты железа и апельсиновый сок.

Зажмурившись от яркого солнца и сжимая в руках листочки, Конни постояла при выходе на бетонных ступенях. Что такое приют для матерей с детьми? Может быть, в таком доме она сможет спокойно пересидеть какое-то время и вразумительно спланировать будущее? Только Диане надо будет сказать, где она. А та уж найдет предлог не рассказывать всем остальным, где же Конни.

Она могла бы заработать достаточно, чтобы купить коляску и всё необходимое для малыша, снять комнату; кроватка не займет много места. Наверняка где-то при фабрике есть ясли. Да, но как скопить денег? Зарплаты помощницы нянечки точно не хватит.

Может быть, в самом деле лучше сдаться сейчас? Ведь стоит ей принять какое-то решение, как тут же возникает препятствие! Ей всего восемнадцать, у нее нет никакой квалификации. Результаты экзаменов еще не получены.

Она положила руку на живот. «Нет, это именно я должна заботиться об этом еще не рожденном ребенке. Мы связаны друг с другом навсегда. Я что-нибудь придумаю для нас, не беспокойся», – прошептала она.

Потом вдруг пришло письмо от Невилла, которого она никак не ждала. Джой просила Конни приехать и стать крестной матерью для Ким – в апреле. В конверт была вложена фотография маленькой Кимберли в коляске, точная копия тети Сью в миниатюре.

И после всего, что было, Джой хочет оказать ей такую милость?

Письмо заворожило ее и взбудоражило. Джой зовет ее, как она этому рада! Но… появиться в церкви… произносить клятвы… с таким-то животом… Конни сидела, пораженная ужасом, пристыженная и парализованная, не зная, что же ей делать. Надо найти какую-то причину! Если она просто откажет, Джой подумает, что ей все равно, и это причинит ей боль.

В отчаянии она позвонила Невиллу в лавку на рынок.

– Что мне делать? – рыдала она в трубку.

– Она спросила Розу, но та далеко в море… Тетя Сью собиралась рассказать ей правду о твоем положении, но Джой не очень хорошо себя чувствует. Боюсь, она не поймет.

– Верно, она не должна ничего заподозрить. Я что-нибудь придумаю. Должен же быть какой-то выход.

На следующее утро она проснулась с отличным решением. Она воспользуется старинным рецептом самой же Джой. Конни отправилась в город, купила кое-что и с энтузиазмом написала ответ: да, сейчас она работает, помогает Диане, но с удовольствием принимает предложение стать крестной матерью Кимберли. Она вложила крошечную стальную кружечку для крестин с выгравированным на ней крольчонком и приписала, что пока заранее отправляет подарок.

В субботу накануне крещения она позвонила тете Ли, жалуясь, что ее вдруг пробрал понос и мучают рези в желудке.

– Ты ведь понимаешь, я не могу в моем положении… Скажешь им, что я подумала: разумно ли будет с моей стороны принести инфекцию маленькому ребенку? Надеюсь, они поймут.

– А как ты сама? – спросила Ли обеспокоенно.

– Ничего, справляюсь. Диана и Хейзел очень добры ко мне. Они вроде бы подыскали мне место, где жить. А как бабуля?

– Мы с ней поссорились. Она не сдастся, Конни. Как мне жаль, что я не могу тебе помочь…

– Ничего, не переживай. Я правда справляюсь. – Она уже сочинила письмо Джой и Денни, обещая приехать к ним, как только сможет. – Я отправила Ким подарок. Как они там? Все хорошо?

– Сью волнуется, – поколебавшись, ответила Ли. – Джой снова очень похудела. Денни повредил сухожилие. Его вышвырнули из первого состава и из команды тренеров. Он много пьет.

Она редко видится с Джой и малышкой в последнее время, но уверена, что, когда все уладится, Джой станет замечательной матерью, добавила она.

– Конечно, я тоже в этом уверена, – хрипло буркнула Конни, кивнув. Она успела уловить степень тревоги тети Ли. Ах, если бы можно было сейчас положить маме голову на колени, как в детстве, и рассказать ей все, про всю эту неразбериху, в которую превратилась ее жизнь. Мама ей всё простила бы, и она сейчас не неслась бы в эту пугающую неизвестность.

– Ты уверена, что с тобой все в порядке? – переспросила Ли, тоже почувствовав какое-то колебание Конни.

– Да-да, все хорошо, – солгала Конни. Всей душой она желала сейчас сесть рядом с тетей и спросить ее, что же ей делать. Как же трудно быть вдали от родных и друзей, даже не зная, будет ли ей позволено когда-нибудь к ним вернуться!

* * *

Диана, верная своему слову, нашла подходящий приют. Он оказался где-то в Йоркшире неподалеку от Сауэртуэйта – там, по всей видимости, можно было остаться надолго. Но вскоре пришел отказ: все места заняты. Так что пришлось вернуться к варианту с местным приютом. Конни переговорила с акушеркой и представителем органов опеки, получила список вещей, которые надо приготовить и принести с собой на роды.

Чтобы купить все это, нужна постоянная работа. Пришло время экономить каждый пенни, ходить пешком, не тратясь на автобус. Иногда она воображала себя в вымышленном мире, в котором люди улыбаются ей и мило спрашивают, когда она ждет рождения малыша. И она не забывала надевать перчатки, чтобы никто не замечал отсутствия кольца на пальце. «Наш папочка в море», – поясняла Конни.

Как-то раз она отправилась на автобусе в Ронсворт посмотреть на приют, который вскоре станет ее домом. Он оказался скрыт за высокой стеной и примыкающей к ней буковой изгородью, вход преграждали окрашенные в зеленый цвет железные изношенные ворота. Сам дом напоминал огромную школу, перестроенную из какого-то особняка, владелец которого пожелал остаться неизвестным. Никаких признаков жизни не наблюдалось.

Доктор Ширлинг подтвердил, что Конни может приехать в приют за две недели до предполагаемой даты родов. В каком-то смысле это было даже интересно. Можно будет наконец ничего не скрывать, не врать, испытать облегчение просто от того, что вокруг такие же, как ты. Никакого больше притворства, долой кошмарный корсет, который впивается в живот и врезается в кожу. Здесь можно будет спрятаться и наконец спокойно подумать о будущем.

Единственным хорошим моментом за последнее время стало то, что она превосходно сдала экзамены – результаты наконец пришли, Невилл переслал ей их. А вот от бабули ни словечка.

О том, где она сейчас, знают только Диана и Невилл. Так оно вернее.

Конни тщательно упаковала вещи, маленькое одеяльце положила сверху. За зелеными воротами она будет в безопасности. А после? Туман. Дальше рождения малыша ее мысли не простирались. Ах, как же ноет спина, и ноги отекли от этой жары. Скорей бы уж отдохнуть.

Диана поцеловала ее и помахала рукой из машины.

– Я приеду навестить тебя. Ты не одна, помни об этом!

– Как же мне вас благодарить?! – расплакалась Конни. – Вы помогли мне не сойти с ума.

– Я сделала то, о чем попросила бы меня твоя мама. Ты вот не будь слишком гордой, не стесняйся просить о помощи. И все-таки подумай о том, что сказал тебе врач. Ради бога, не считай меня жестокой, но столько бездетных пар мечтают о ребеночке, которого они полюбят всей душой… У тебя впереди целая жизнь, ты сможешь начать всё с чистого листа. Тебе всего восемнадцать, не взваливай сейчас на себя заботы о ребенке. На поддержку семьи рассчитывать не приходится. А без нее ты не справишься. Не обрекай своего ребенка на нищету только из чувства долга, что ты должна поступить правильно. Дай ему шанс на лучшую жизнь.

Как не хотела Конни все это выслушивать! Не сейчас, пусть пройдет еще какое-то время, она успеет об этом подумать…

– Пока, Диана. Пожалуйста, навестите меня.

Всё, теперь укрыться от всех, затаиться и ждать. Думать только на день вперед. Дальше – туман и страх.

* * *

Путь от зеленых ворот до входа в дом оказался неблизким, и с двумя полными сумками из дерюжки она с трудом его одолела. Позвонила в звонок, едва дыша от усталости и волнения. Дверь открыла молодая девушка на сносях.

– Мисс Уиллоу! Тут еще один ягненочек на заклание! – крикнула она, обернувшись и растягивая слова на йоркширский манер. В глубине коридора показалась женщина средних лет.

– Довольно, Дорин, – оборвала она ее, вытирая руки о фартук. – Проходите, проходите. Вы, должно быть, мисс Уинстэнли? – спросила она, особо подчеркнув слово «мисс». – Она из пациенток доктора Ширлинга. Мы, честно говоря, ждали вас на прошлой неделе. Боюсь, у нас сейчас все места заняты, – добавила она, оглядывая Конни сверху вниз.

Конни была одета в свое лучшее платье-сарафан, на ногах туфли-балетки.

– Простите, я задержалась. Помогала своей тете в Лидсе… – Но женщина уже не слушала ее, а молча перетаскивала сумки через порог.

– Боже, да что же в них? По кухонной раковине? Оставайтесь, раз приехали, найдем для вас место! Дорин покажет вам, где тут что. У меня сейчас срочные дела. Одна из наших девочек начала рожать. Так что вернемся к формальностям позже.

– Добро пожаловать, чувствуйте себя, как дома! – хихикнула Дорин. На вид ей было не больше четырнадцати. Конни никогда прежде не видела такого огромного живота у такой юной девушки. – Не обращайте на нее внимания. Это мисс Уиллоу – мы называем ее Киска: то мурлычет, то ворчит. Она тут всем заправляет, когда заведующая занята. Я Дорин Хьюит, – и она застенчиво протянула ей руку.

– Конни Уинстэнли, – ответила Конни, стараясь держаться храбро и дружелюбно, тогда как на самом деле ее сковал ужас. Холл оказался просторным, пол выложен мозаикой, на второй этаж полукругом поднимается дубовая лестница, окно на ее площадке украшено витражом, ярко окрашивающим проходящий через него солнечный свет. Пахнет какими-то чистящими средствами и подгоревшим тостом.

В общей комнате отдыха – продавленные кресла и телевизор. Под лестницей, выстроенные в ряд, – коляски, очень старые, видавшие виды. На стене у лестницы изображение Иисуса с лампой – копия «Светоча мира» Холмана Ханта. Откуда-то доносится плач малыша, радио пытается его перекричать.

Внезапно на нее накатило отчаяние от одиночества и стыда, от несоответствия таких элегантных комнат и такой обшарпанной обстановки – дом словно попытались лишить всего, что придавало ему цвет, тепло и вкус. Словно и так сойдет для этих презренных особ.

Окна были раскрыты, и рамы чуть поскрипывали на сквозняке. Дорин вперевалку поднялась по лестнице, показывая Конни спальни.

– Дородовые палаты налево, матери с младенцами направо, – улыбнулась она. – Ванная прямо по коридору, но дверь за собой не запирай, мало ли что. Да, и кошелек не оставляй без присмотра…

Сердце заныло. Куда же она попала?!

– Сейчас по расписанию у нас тихий час: лечь в кровать, поднять ноги и чтобы никаких прихорашиваний перед зеркалом, – тут Дорин кивнула в сторону девушки, прикрывшей веки двумя кружочками огурцов. – Нашей заведующей не нравится, когда на лице косметика или когда кто-то красит ногти, сидя на покрывале.

– А как здесь вообще? – спросила Конни, усаживаясь на железную кровать и уныло ощущая жесткость матраса.

– Ну, не курорт, – опять улыбнулась Дорин. – Но сойдет.

– У тебя такой живот, что, кажется, вот-вот лопнет. Тебе когда рожать?

– Говорят, у меня двойня, не повезло, – вздохнула она. – Родить могу в любой момент. А ты?

Боже, да как же этот ребенок собирается воспитывать двойню?!

– Дней через десять. Скорей бы. Ни во что не влезаю, – простонала Конни. – Только бы жара снова не накатила.

Ей выделили уголок в комнате на пятерых: кровать, тумбочка, маленький шкафчик, стул и крючок на двери. В комнате был большой мраморный камин – замурованный так, чтобы не пришло в голову его топить, и красивая лепнина на потолке, наводившая на мысли о том, что он видал и лучшие дни. Если бы комнату немного освежить новой краской, она смотрелась бы лучше. Пол был покрыт линолеумом с рисунком – какие-то ломаные линии и зигзаги. Занавески висели неровно и казались помятыми. Окна выходили на лужайку перед входом. Клумб не было, газонов или горок – тоже. Только какая-то пихта и высокая изгородь, закрывающая обитательниц этой юдоли стыда от внешнего мира.

Остальное население комнаты лежало на кроватях пузами кверху, с любопытством разглядывая Конни. Дорин подошла к своему поручению ответственно и представила ее всем.

– Это Шейла. Это Джун. Это Эвелин Сиксмит. А это Конни.

Конни по очереди улыбнулась каждой из них.

– Добро пожаловать в отель, где разбиваются сердца, – провозгласила Джун, по виду одного возраста с ней.

Распаковать вещи оказалось делом нехитрым, и вскоре, повернувшись ко всем спиной, Конни выложила горку книг: Шарлотта Бронте, Элизабет Гаскелл, Джордж Эллиотт – все, что требуется прочесть к следующему семестру, если, конечно, она когда-нибудь сможет попасть в университет. Когда она оторвалась от книг и обернулась к соседкам, то обнаружила, что они таращатся на нее в изумлении, словно она явилась к ним с какой-то другой планеты.

– Ты что, надеешься здесь все это прочитать? И не мечтай! – рассмеялась Эвелин. Это была смуглая девушка со шрамом на щеке. – Здесь не дают тебе посидеть спокойно, все время изобретают для тебя занятия.

– Но я должна читать. Я хочу поступить в университет, – объяснила Конни.

– Бедненькая, – сочувственно протянула Дорин, поглаживая свой живот. – А я вот так радовалась, когда меня наконец выперли из школы!

Тут появилась мисс Уиллоу и забрала Конни знакомиться с заведующей. Мисс Холройд оказалась вылитой Хэтти Жак [60] , из которой, словно из воздушного шарика, выпустили воздух. Вместе обе дамы – одна высокая, другая низенькая – наводили на мысли о белье, вывешенном на просушку: одна напоминала прищепку, другая сушилку. Конни протянула им свою медицинскую карту и прочие бумаги, содержащие все сведения о ней, кроме имени отца ребенка.

– Кто ваши родители? Чем они занимаются?

– Солдат и медсестра, но они умерли, – ответила Конни. Что-то внутри ее сопротивлялось, она не готова была раскрыть перед ними всю свою жизнь. Казалось, это не она сидит сейчас как провинившаяся школьница, а ее двойник: Констандина Пападаки.

– Как я понимаю, вы еще не решили, что будете делать с ребенком, – проговорила мисс Холройд, проглядывая ее бумаги от доктора Ширлинга. – Что вы надумали?

Вопрос был справедливый, но Конни была начеку.

– Я планирую продолжить образование, хочу учиться в университете, если получится, – с достоинством ответила она.

– А ребенок? Кто будет смотреть за ним? – не отступала заведующая.

– Пока не знаю, – ответила Конни, начиная уставать от расспросов.

– При нашем попечительском совете есть христианский фонд. Мы обязаны подсказать вам разумное решение. Мы должны ознакомить вас со всеми необходимыми расходами и должны следовать предписаниям, согласно которым мы предоставим вам шесть недель на принятие решения. Мы верим в то, что каждый рожденный ребенок должен иметь право на наилучшую жизнь для себя. Это тяжкое бремя – поставить на ребенка клеймо незаконнорожденного, когда сотни хороших людей мечтают о том, чтобы подарить ему настоящий дом и семью. Вы должны решать, исходя из интересов того невинного младенца, которого вы сейчас носите. А не из ваших личных интересов. Ребенку нужна мать и нужен отец, тогда он вырастет здоровым и успешным.

«Вообще-то у большинства девчонок, которые росли рядом со мной, никаких отцов в окрестностях не наблюдалось. Но не спорить же сейчас с заведующей? Да и сил нет что-то доказывать. Какой же абсурд все это…»

– И есть семьи, где будут особенно рады ребенку с теми преимуществами, какие вы сможете ему дать, – продолжала заведующая.

Озадаченная, Конни взглянула на нее вопросительно.

– Вы, насколько можно судить, умная девочка, и отец, вероятно, тоже студент…

– Моя мать была гречанкой. А отец ребенка – поп-певец, – ответила Конни, надеясь, что эти аргументы заставят их от нее отвязаться.

– Никто не подумает, что от этого мог быть какой-то вред плоду, – возразила заведующая. – Есть ли вероятность, что вы помиритесь с отцом малыша?

Конни покачала головой.

– Нет, это теперь только моя ответственность.

– Значит, вам тем более надо проявить благоразумие и позволить усыновить дитя, – настаивала заведующая. – Мы можем забрать его сразу после рождения, или же вы можете пожить с ребеночком две недели и принять решение после. Если вы подпишите бумаги об усыновлении, то тянуть эту агонию не придется. В этом случае не следует слишком привязываться к ребенку.

Нет, она не желает все это слушать!!!

– Я буду рожать здесь?

– Боже милостивый, конечно, нет! Вы, как и все, отправитесь в местный родильный дом, это специальное отделение в нашей больнице, где вы родите и где за вами будут наблюдать специалисты. После вы сможете провести там в палате положенные десять дней, а затем вернуться сюда и все обсудить с представителями органов опеки. – С этими словами она наклонилась и протянула Конни бумаги с правилами распорядка, которые требовалось подписать.

– Мы надеемся на ваше примерное поведение. Никаких алкогольных напитков нигде на нашей территории. Никаких посетителей мужского пола. Все гости – по предварительному разрешению, никаких телефонных звонков без спроса. По воскресеньям церковь. Вижу, вы написали, что исповедуете греческое православие. Мы не проводим служб для иностранцев. Если вы хотите что-то конкретное, об этом надо договориться заранее. Для наших девушек в дородовом отделении есть нетяжелые обязанности по кухне и по уборке. Если вы все-таки решите вернуться сюда с младенцем, приготовьтесь к тому, что вам с ним придется справляться одной. Я надеюсь, вы приготовили все необходимое для малыша, каждый предмет в двух экземплярах. Ребенок – это не игрушка, не кукла. У них бывают разные необоснованные запросы. Реальная жизнь ставит перед нами трудные задачи. Она разделяет овец от коз, перепуганных неженок от истинных матерей. Мне не кажется, что вы готовы ко второму – что вы готовы стать матерью.

Конни откинулась на спинку стула, чувствуя свое бессилие перед этими здравыми доводами. Да, этот приют – просто образец эффективности, но где же сострадание? Девушки приходят сюда, в положенный срок разрешаются от бремени, закладывают в ячейку и передают это ненужное им бремя следующему владельцу, уступая свое место новеньким…

Она должна будет либо забрать ребенка с собой, либо просто уйти. Какой же страшный выбор ей предстоит. И особенно размышлять над ним будет некогда – со всеми этими обязанностями по приготовлению еды, уборке, стирке, медосмотрам, молитвами перед едой и принудительным отдыхом…

На секунду Конни показалось, что она сейчас соберет вещи и первым же поездом бросится в Гримблтон, и пропади он пропадом, этот их образцовый приют! Но у нее не было сил шевелиться.

Молодые мамочки обсуждали, как прошли их роды, сколько швов им наложили и когда они должны будут покинуть это прибежище. Все остальные ждали своей очереди вступить в этот клуб, хорошо понимая неизбежность предстоящих событий. Они сидели, разбившись на маленькие группки, и неторопливо пили чай. Все это производило странное впечатление: словно ты оказался в школе-пансионе, наводненной растолстевшими вдруг ученицами. Дорин выложила ей все, что знала о соседках по комнате.

– Эвелин загуляла с негром с Ямайки. Вообще-то она училась в школе для малолетних преступников, но ее мама, может, и пустит ее теперь домой. Джун у нас медсестра, тоже умная, как и ты. Она собирается оставить ребенка себе, если, конечно, у нее хватит духу явиться домой к папочке. Шейла обручена, но ее мать не даст разрешения на свадьбу, пока ребенка не усыновит какая-нибудь другая семья. А если она оставит ребенка себе, то и свадьбы не будет, и из дома ее выгонят. Вот и что ей остается? Понятно, она не хочет вдрызг рассориться с мамой. Так что они не хотят, чтобы кто-нибудь узнал о том, что их дочь здесь.

– А ты? – И Конни вопросительно взглянула на Дорин. Она кажется такой юной!

– А меня изнасиловал один тип на ярмарке. Он работает на аттракционах. Сегодня здесь, завтра там. Мои братья пытались отловить его, но он удрал. И оставил меня с пузом.

До чего же легко разговаривать с этими девчонками, хоть они все и такие разные. Все они попали в одну передрягу.

– Я тоже хочу оставить ребенка себе, – сказала Конни.

– Ну да, тебе это больше подходит, чем мне, – ответила Дорин, разглядывая ее стопку книг. – А морщины от чтения разве не появляются?

За ужином Конни села рядом с Джун. Они были приблизительно одного возраста. Джун казалась невзрачной, но в ней чувствовалась внутренняя сила и страсть, она напомнила Конни ее любимую героиню Эмили Бронте. Родители Джун принадлежали к плимутским братьям [61] , и та рассказала ей свою печальную историю первой любви.

– Я думала, это любовь всей моей жизни, а оказалось, он не готов к долгим отношениям. Он учится на врача, так что предложил мне сделать аборт. Хотел отвезти меня ночью к ним в операционную. Договорился со своим однокурсником, что тот сделает мне выскабливание. Да только как же я могла избавиться от живого существа? Ну, а теперь он встречается с кем-то другим.

Конни согласилась, что это тяжелый выбор и что она не знала бы, как поступить, окажись она в такой ситуации, к тому же это противозаконно. Она просто понимала, что следует смотреть правде в лицо, увидеть все до конца, как оно есть, – как это видит Джун. Да, и что тогда?

Какая же печальная у них собралась команда! Но дни шли, и они черпали силы друг в друге, складывали, перебирали свои сумки, приготовленные для родильного дома: гигиенические марлевые прокладки, послеродовые; подгузники; пеленки; тонкая ночная рубашка; кофточки и пинетки; чепчики и шапочки; тальк и рыбий жир; комбинезончик и покрывало для коляски. Конни решила, что у ее ребенка все должно быть самое лучшее, и очертя голову доказывала это себе, растратив все деньги, что отправлял ей Невилл.

Только потом она сообразила, как же глупо было с ее стороны заходить в магазин, изображать замужнюю даму и покупать самые дорогие вещи только лишь для того, чтобы на несколько минут потешить себе душу. Теперь у нее в кошельке ничего нет, только пара монеток для телефона.

В субботу вечером Конни сидела, погрузившись в «Мидлмарч», Джун читала доктора Спока и время от времени цитировала что-то из его рекомендаций по воспитанию детей. Эвелин ковыряла спицами, пытаясь связать разноцветную шапочку. Шейла писала очередное письмо жениху – она писала ему каждый день, умоляя его сбежать в Гретна-Грин [62] вместе с их малышом. А у Дорин еще ничего не было готово. Несколько раз ее навещала мать, измученная маленькая женщина с покрытой шарфом головой, перед собой она держала сигарету, словно отгоняла ею сглаз.

Дорин любила ходить к газетному киоску купить сладостей и журналов, но теперь ноги ее отекли, и ей стало трудно передвигаться. Иногда Джун и Конни выходили к киоску, радуясь возможности прогуляться по солнышку. Джун вовсю строила планы для своего ребенка. Конни не могла закидывать мысли так далеко, разум ее был скован страхом.

Телевизор смотреть разрешалось, однако в воскресенье все они должны были посещать церковь, утреннюю и вечернюю службы. Сидеть на жестких скамьях было сущим мучением, спина ноет, в сердце досада, а ты должна слушать какого-то старикашку, который просто упивается звуком собственного голоса. Их усадили на места для прислуги, как преступниц, и поторопили к выходу прежде, чем допели последний псалом, дабы ученики воскресной школы не узрили позорных их животов. Погода была жаркой, надеть было особенно нечего, и все они щеголяли чуть ли не в одинаковых хлопчатых свободных блузах с цветным рисунком поверх едва сходящихся на талии юбок.

Раз в неделю их препровождали в дородовое отделение на осмотр. Они сидели рядом с другими будущими мамочками, те косились на их руки без обручальных колец, и в глазах их сквозила жалость.

– Миссис Уинстэнли? – Конни оглянулась по сторонам, решив, что рядом сидит кто-то с такой же фамилией.

– Миссис Констанс Уинстэнли! – Да почему же они обращаются к ней «миссис»?

– Просто мисс Уинстэнли, – прошептала она медсестре.

– Только не здесь! – рявкнула та, пальпируя ей живот. – Головка еще не опустилась. Во всех прочих отношениях беременность полная доношенная, размер плода нормальный.

– Я могу идти? – спросила Конни, чувствуя себя на кушетке словно голой.

– Дальше по коридору зайдите измерить давление и сдайте мочу и кровь, – приказала медсестра, не потрудившись взглянуть на Конни.

По итогам этого осмотра Эвелин, чье давление зашкаливало, а щиколотки совершенно распухли, направили на стимулирование.

– Что такое стимулирование? – переспросила Дорин обеспокоенно.

– Это когда тебе прокалывают плодный пузырь, делают клизму и вставляют специальную свечку, чтобы ты начала рожать. У Эвелин признаки токсемии, это может быть опасно, – пояснила Джун, более всех из них подкованная в медицинском смысле.

– Ох, лучше бы я не спрашивала, – простонала в ответ Дорин.

На следующее утро им сказали, что Эвелин родила мальчика, шесть фунтов двенадцать унций.

«Надеюсь, когда она вернется, я уже тоже отправлюсь рожать», – подумала Конни.

Следующей оказалась Шейла, ее увезли среди ночи, на неделю раньше срока, а за ней отправили Дорин, которой сделали внеплановое кесарево сечение.

– Ну вот, три готовы, две остались, – улыбнулась Конни, обернувшись к Джун. За это время они успели сблизиться и частенько втихаря выходили погулять на свежий воздух через щель в дальнем конце забора. Джун по-прежнему страшилась раскрыть всё родителям. Они были очень строгих правил и надеялись, что она станет врачом и отправится на Борнео миссионером.

Трудно было объяснить Джун, почему она не хочет ничего рассказать своим друзьям о том, что с ней происходит. Возможно, она просто слишком горда, чтобы признаваться, что сама заварила такую кашу, и слишком горда, чтобы просить о помощи. Она ведь всегда была примерной девочкой. Вот и теперь хочет, чтобы все по-прежнему думали, будто умненькая Конни просто решила отправиться с приятелем на поиски славы и удачи. Да какое значение теперь имеет вся эта ложь! Ей предстоит родить ребенка одной, среди чужих людей, и не надо прятать голову в песок.

Через несколько дней и Джун ее покинула. У нее начался понос и, постеснявшись побеспокоить кого-нибудь, она заперлась в туалете. Потом послышались крики, началась паника, и мисс Уиллоу пришлось лезть к ней в окно по стремянке, пока ждали «Скорую». Малыш Мэтью Браунли родился в машине «Скорой помощи» на обочине шоссе А65.

В результате Конни внезапно осталась один на один со своим нетерпеливым ожиданием. Она погрузилась в Джордж Эллиотт, но скучала по своим соседкам, к которым уже так привыкла. Эвелин вернулась с Эрролом, Шейла – с Лоррейн. Близнецов Донну и Даррена, которых родила Дорин, оставили пока в роддоме, они были слабыми и не набрали достаточного веса. Дорин никогда их больше не видела. Даррен умер, а Донна отправилась в приемную семью. Конни же так и сидела с животом.

Она наблюдала за новыми подругами и только больше тревожилась. Предоставленная самой себе, она размышляла и размышляла, поглядывая, как они нянчат своих малышей и залечивают свои раны. Она здесь уже почти три недели, и этот приют стал ее домом. Когда же всё это закончится?

– Покатайся на тридцать шестом автобусе, Конни! Водитель там ездит как в первый раз за рулем! Если уж и он тебя не растрясет, то тебе уже ничто не поможет! – крикнула ей Эвелин, придерживая у груди Эррола – тот с видимым удовольствием сосал и причмокивал. Бедняга Эвелин вздрагивала каждый раз, стоило ей чуть шевельнуться на своей резиновой подушке.

– Нет, ну какая же светлая голова надоумила меня нырнуть в соляную ванну?! Пятьдесят швов, и я чувствую каждый! Никогда больше не поведусь на уговоры! – причитала она.

Но, несмотря на свое ворчание, Эвелин ощутила себя матерью. Ее навещали сестры, по очереди тискали крошку. Сама Эвелин собиралась на несколько месяцев вернуться в свою колонию, а за сыном тем временем присмотрит семья.

На следующем осмотре доктор, проверяя состояние родовых путей, попытался стимулировать роды, но, кроме боли, это ни к чему не привело. Человечек сидел внутри и был вполне счастлив и дальше так жить, уютно свернувшись в тепле и сытости. Дорин отослали обратно домой, и девочки скинулись на цветы для крошечного мальчика, который не выжил. Дорин планировала устроиться на суконную фабрику, когда ей исполнится пятнадцать. Девочки крепко обняли ее и пожелали удачи.

– Ничего, она крепкая, как орешек, – прошептала Шейла.

Дорин ни разу больше не упоминала Донну. Однако очень тосковала, как случайно обнаружила Конни. Она слышала, как та плачет в туалете, когда думала, что рядом никого нет. Конни тогда тихонько отошла, не желая тревожить ее.

Вернувшись с Мэтью, Джун была очень удивлена, застав Конни все еще в дородовой комнате. Она дала ей подержать своего маленького мальчика, от него пахло теплым сладким молочком. Все детки были очень разными: Эррол крепкий и пухленький, Лоррейн длинненькая и лысенькая. У Мэтью были резкие черты лица, он казался все время встревоженным, как и его мама. Конни снова подумала, интересно, а каким же будет ее ребенок?.. И когда же наконец он появится!

– Я не оставлю его, – прошептала Джун. – Я ходила в церковь, молилась, а потом написала родителям в Галифакс и рассказала им всю правду. Попросила их помолиться о том, чтобы Господь подсказал им решение, попросила приехать сюда и увидеть внука. У нас есть ясли при больнице, я попробую туда его пристроить, если получится. И Господь подскажет нам путь, – улыбнулась она, и глаза ее сияли надеждой. Джун просто светилась. Конни почувствовала слабость. У нее самой нет и толики такой решимости и уверенности…

– Так нечестно, – расплакалась она. Все ее новые подруги уже прошли через испытание, а ей еще все предстоит. Она тоже хочет в крыло мам и детей, ей нужна их поддержка! Забавно, весь внешний мир теперь словно и не существует. Они здесь будто отрезаны от мира, спрятались в ракушке приюта «Грин-энд».

– Иди, начинается шоу Бенни Хилла! – позвала ее Шейла, и Конни пошла пробираться к ней на диван. Все смотрели и хохотали. Бенни Хилл нес такие глупости и грубости, что Конни невольно принялась хихикать и не могла остановиться. Она даже немного описалась от смеха, но через минуту оказалось, что теплая жидкость промочила ее юбку и сиденье под ней. Конни подпрыгнула.

– Началось! У меня началось! – закричала она, с облегчением пускаясь в пляс по комнате.

– Тише ты, – шикнули на нее, не открываясь от экрана.

Конни вскарабкалась по лестнице, оставляя за собой струйку, проверила сумку и переоделась, готовясь к решающему сражению.

Ну, что можно сказать о рождении первого ребенка? Каждая секунда того вечера отпечаталась в ее памяти. По радио поют «Битлз». Поездка на «Скорой» туда и обратно – схватки достаточной силы так и не начались.

Она возвратилась, чувствуя себя, точно лопнувший шарик, и лежала без сна, глядя в окно на ночное небо и напевая под нос привязавшийся мотивчик. Но ведь оно должно скоро начаться! Конни умылась, попросив заведующую покараулить под дверью, но и после душа ничего не случилось. Ей побрили снизу волосы царапучим лезвием, и без привычной пушистости она чувствовала себя голо и глупо.

– Ладошки, коленочки и бум-бум-шлеп, – напевала она, обращаясь к своему животу.

Заведующая посоветовала ей принять рыбий жир – дескать, он поспособствует ускорению событий. Пить эту гадость оказалось гораздо противней, чем все неприятное от прочих сопутствующих обстоятельств, вместе взятое. Но и это она преодолела, а схватки все не начинались.

– Боюсь, тебе надо вернуться в роддом. У тебя отошли воды, это опасно, можешь подхватить инфекцию. Они сделают стимулирование, если процесс не пойдет сам.

И вот она снова в «Скорой», скрючившись в каталке, как инвалид. Ужасно приспичило в туалет. Потом ее переложили в кресло вроде зубоврачебного, ноги закрепили в специальных стременах, и тут она обнаружила толпу студентов гинекологического отделения, рассматривающих ее с интересом, словно насекомое.

Вдруг, к своему ужасу, среди халатов и масок она увидела знакомое лицо и мгновенно отвернулась, ощутив дикий стыд. Пол Джервис. Он во все глаза смотрел на нее. Конни вся сжалась. И вдруг заорала:

– Да что же этот маленький крокодил никак не вылезает?!

Франтоватый невысокий мужчина с гвоздикой в петличке – по всей видимости, консультант – наклонился к ней.

– Поставьте матери капельницу, – распорядился он и кивнул головой Полу.

Тот принялся нащупывать вену в руке. Не попав с одного раза, он покраснел:

– Простите… Я сейчас еще раз попробую.

– Ничего страшного. Вы же должны на ком-то учиться, – отозвалась она. А что еще им оставалось? Только сделать вид, что они незнакомы.

Через полчаса она уже всей душой жалела, что так торопила роды. И всячески избегала встречаться с Полом глазами. Все это было похоже на кошмарный сон. Это ж надо, чтобы из всех больниц северной Англии он очутился именно здесь!

Она, конечно, читала разные справочники и слушала рассказы девчонок о страшной боли, через которую они прошли, но все равно оказалась совсем не готова к схваткам, скручивавшим ее волнами. Она звала маму на давно забытом и вдруг всплывшем в сознании греческом языке, орала, ругалась на чем свет стоит, пока наконец кто-то не сжалился над ней и не уколол ей что-то в бедро. Сознание куда-то уплыло.

Потом все началось снова, и она попыталась как-то контролировать наступление новой жгучей боли. Когда начался этап потуг, ее положили на спину.

– Почему же я должна выталкивать его против закона тяготения? – выдохнула она.

– А чтобы мы смогли подхватить маленького чертенка, не напрягая спины, – ответила веселая акушерка. – Теперь уже недолго осталось.

Акушерка соврала, и Конни начала уставать. Пришел врач с лампой, прикрепленной к его голове, поискал ножницы, а Конни все никак не могла отделаться от той дурацкой навязчивой мелодии. Она тихо бормотала ее, стараясь забыть, что над ней наклоняется Пол и пытается приободрить ее, помочь и вообще вот-вот примет ее ребенка.

– Только надрез, – сказала акушерка, и Конни подумала о бедняге Эвелин и ее швах. А она-то еще смеялась и так торопилась! Потом вдруг внезапно накатила еще одна волна, и все закончилось. Все затихли, а Пол поднял на руки ребенка, поднес к ее лицу и сказал:

– Девочка!

Конни увидела крошечное создание, постепенно превращающееся из лилового в розового, с рыжим пушком на голове, а потом его завернули в полотенце и унесли.

– Что случилось? Почему вы забираете ребенка? Пол, пожалуйста! Дайте мне моего ребенка! – истошно закричала Конни. – Дайте ребенка!

Акушерка, державшая сверток, остановилась в дверях и обернулась к доктору.

– Мы должны забрать его у нее, – шепотом пояснила она ему.

– Вы уверены? – услыхала Конни голос Пола. – Она подписала бумаги об этом?

Кто-то принес ее медкарту, пошло какое-то обсуждение. Конни лежала без сил. Но она должна вернуть ребенка. Ведь ничего еще не решено. Как они могут вот так забирать только что родившегося ребенка от матери?

– Пожалуйста, оставьте мне моего ребенка!

Из коридора снова донеслись какие-то споры, а потом в дверях возник Пол с ребенком на руках. Он улыбался.

– Они перепутали мать.

Конни потрогала крохотные пальчики, пухленькие щечки и полюбила. «И это я вырастила в своем животе! Как же она прекрасна», – вздохнула Конни.

«Цвета моей любви тебе дарю…»

Внезапно ее пронзила страшная мысль. А что она собирается теперь делать? Ее перевезли на каталке в послеродовое отделение, медсестры вели себя очень грубо, бесцеремонно. Ведь на ее бумагах было начертано «Н», то есть «не замужем», и это прочли все.

Она попыталась кормить грудью, но медсестра сунула ей в руку бутылочку:

– Не начинай то, что не закончишь!

Конни судорожно принялась искать какие-то аргументы, чтобы возразить. Соседки же по палате решили, что она хочет отдать ребенка, и смотрели на нее с презрением.

Она все же попыталась кормить малышку сама, но была так напряжена и неумела, что ничего не получилось. Никто не хотел ей помочь, подсказать, но она все равно решила не оставлять попыток. Ребенок сражался с соском, не мог правильно его захватить. Ну почему же у Эвелин и Джой это получилось так запросто, а у нее никак не идет? Неужели и ребенок ее отвергает? Она так наревелась, что наконец сдалась, взяла бутылочку, и ребенок проглотил ее, словно голодный волчонок.

Хуже всего оказались часы, когда пускали посетителей. На цыпочках приходили мужья, охапками таща цветы и подарки. Соседки дни напролет готовились к приходу семьи, прихорашиваясь, насколько это было возможно. Конни делала вид, что все это ее ничуть не занимает, отгораживалась ширмочкой и погружалась в томик Джордж Эллиотт, чтобы не видеть, как счастливые семьи радуются своим новорожденным. Она написала Диане, сообщила новости и в ответ получила большую красивую открытку, в которой Диана обещала скоро ее навестить.

Конни хотела все время держать малышку при себе, но им приносили детей лишь на кормление. Страстно скучая по ней, желая ощущать ее тепло, ее запах, она нарушила все запреты, и в результате медсестры отобрали у нее колыбельку, сказав, что она испортит ребенка.

И они встречались только на время кормления. День превратился в ожидание кормления, смену подгузников – и все остальное. Соседки занимались своими персонами, потихоньку выскальзывали из палаты купить сигарет, без разрешения прогуливались по коридорам. Конни страстно желала, чтобы это время здесь никогда не кончалось, но вскоре к ней наведался пастор из приюта «Грин-энд», преподобный Терри Андертон, чтобы обсудить с ней удочерение.

– Давайте помолимся вместе? – предложил он, когда она ответила, что еще не готова принять решение. Он казался довольно милым для духовного лица, уши у него выдавались, как ручки кувшина. Конни постаралась сосредоточиться на этом забавном несовершенстве, чтобы отвлечься от того, что он говорил.

– Я гречанка, православная, – ответила она, надеясь, что это его отпугнет и он уйдет.

– Бог слышит нас на любом языке, – улыбнулся он, но не настаивал. В конце концов Конни заслужила отсрочку.

Когда они с малышкой вернулись обратно в приют, в нем все переменилось. Поступили новые будущие мамочки, места всем едва хватало. Мисс Уиллоу саркастически заметила, что это все поп-певцы виноваты: легкомысленные девицы теряют от них голову и оказываются легкой добычей.

Бросив взгляд на девочку Конни, она спросила:

– Как ты пока ее называешь?

Для драгоценного малыша у Конни было только одно имя:

– Анастасия… В честь ее бабушки. Это традиция, – гордо ответила она.

– Ничего себе имечко для такой букашечки, – ответила мисс Уиллоу.

– Я думаю, это очень красивое имя, – послышался голос Джун. Та поспешила вмешаться, увидев выражение лица Конни.

– Так звали мою мать, а до нее так звали ее бабушку. Может быть, сокращенно мы будем называть ее Анной, – пояснила Конни. Сердце ее вдруг заныло: а вдруг это будет не она, вдруг короткое уменьшительное имя будет давать не она?

За Джун приехали родители. Они написали ей, сказали, что все ей прощают. Джун скакала от радости, и Конни почувствовала укол зависти. Наверное, мама поступила бы так же, но вот о других своих близких Конни не могла сказать того же. Даже Диана не приехала ее навестить. Она была совсем одна.

Шейла уехала домой без Лоррейн. Мать ее ни за что не уступала и пообещала, что если дочь заявится с ребенком, то она выставит ее на улицу. Когда жених приехал ее забирать, прощание было ужасным. Шейла в последний раз съездила в Лидс с малышкой и вернулась одна в полном отчаянии. Как может мать так поступать со своим ребенком? То, как к Шейле отнеслись ее самые близкие люди, наглядно демонстрировало Конни, какое отношение ожидает ее дома – что значит быть незамужней матерью.

Конни тянулась к своей дочке, старалась не отпускать ее от себя и мучительно соображала, что же ей теперь делать. Она должна как-то распорядиться своими отличными отметками за экзамены, это ее долг перед семьей. Но Анастасия на первом месте. У нее, у этого ясноглазого прекрасного создания всё должно быть самое лучшее. У нее должен быть прелестный уютный дом, хорошее образование, два родителя, которые будут нежно ее любить. Не должно быть рядом с ней измотанных, озлобленных, обиженных на весь мир людей…

Но все, что Конни могла ей предложить, оказывалось второсортным. Если бы она вышла замуж за Невилла, все, конечно, было бы иначе, но теперь об этом варианте можно забыть. Она даже не может ей предложить «полную грудь молока», как говорится в знаменитом стихотворении Кристины Россетти [63] . Она может снять какой-нибудь засаленный угол, и они будут жить, просто любя друг друга. Но ведь этого недостаточно. Любить – значит давать тому, кого ты любишь, самое лучшее, чего бы тебе это ни стоило. Пастор сказал, что если Господь смог пожертвовать единственным сыном, позволил ему погибнуть на кресте, то он даст ей силы отказаться от дочери и позволить той отправиться жить в любящий дом, где ее уже ждут.

Какие у нее причины не верить его словам? Боже, как же она измоталась! Чувство вины, страх, стыд, сознание, что она не сможет со всей должной ответственностью заботиться об этой маленькой жизни, – чувства эти сплелись в ней в единый клубок и душили ее. Ночами она терзала себя, выискивая все возможные доводы, почему она не достойна оставить Анастасию себе. И все равно что-то удерживало ее от того, чтобы подписать отказ от собственного ребенка, которого она держит сейчас в руках….

Однако все вокруг были старше, мудрее, и постепенно они стали брать решение в свои руки, мягко, но настойчиво подталкивая ее к практическому взгляду на вещи. В отчаянии она даже написала письмо бабуле, умоляя ее передумать. И, дрожа, затаилась в ожидании ответа, обессиленная, податливая на уговоры… Никогда еще она не чувствовала себя так одиноко, разрываясь между вопросами: где правда, а где ложь? где эгоизм, а где благородство? Она осталась одна на утлом плотике в море бушующих волн и раздирающих ее на части доводов. Со всех сторон на нее давили. Ну как она могла выстоять и не опрокинуться?

В одно чудное июньское утро – отовсюду плыл нежный аромат буйно цветущих роз – Конни ступила на свой путь страданий и отправилась в службу социальной защиты. Малышка была с ней в зеленой парусиновой корзинке для путешествий, завернутая в голубое клетчатое одеяло – утром было прохладно. Конни скрутила шерстяной помпончик, чтобы маленькая Анна могла его разглядывать, а на шейку надела свой золотой крестик с греческим распятием, который дали ей при крещении. У Анны должно быть что-то от матери! Девочку она одела в новый полосатый ярко-голубой с белым костюмчик для прогулок, Конни связала его по журналу, который ей дала Джун. Цвет очень подходил малютке с ее аквамариновыми глазами. Все разглядывали их, умилялись, но никто не предложил их сфотографировать. Конни по-прежнему отказывалась подписать нужные бумаги. Нет, еще не сейчас, она пока не решила окончательно.

Дама в твидовом костюме неотступно ходила за ней, словно боясь, что Конни сейчас сбежит.

– У нее может остаться это имя? Она должна сохранить свое имя, – убеждала Конни собравшихся чиновников. – Это часть ее рода.

В ответ все промолчали.

– А золотой крестик? – умоляла она, но все только покачали головами.

– Крестик будет храниться в ее бумагах. Ребенок должен начать новую жизнь. У вас нет никаких прав на ее будущее. Возможно, когда-нибудь она захочет узнать о себе правду. А возможно, и не захочет, – проговорила одна из сотрудниц, собираясь поднять корзинку.

Но Конни подскочила.

– Еще минутку! Пожалуйста! Ну, позвольте! Я подержу ее! Еще чуть-чуть! – закричала она, страстно желая, чтобы каждая секунда длилась по часу. – А новые родители будут ее любить? – спросила она, стараясь держаться храбро среди всей этой холодной официальности.

– Разумеется. Они уже очень долго ее ждут, – последовал ответ, и Конни поняла, что они сейчас где-то здесь, в здании, готовые забрать свалившееся на них сокровище.

– Я могу поговорить с ними? – взмолилась она.

– Нет, – ответила женщина, удерживая ее. – Вы не должны встречаться с ними, это для блага ребенка. Ваша встреча только взбаламутит всех… Попрощайтесь с ребенком здесь, и я отнесу ее в новый дом.

– Я должна дать ей что-нибудь, чтобы она знала, как сильно я люблю ее, – прошептала Конни, едва дыша от ужаса.

– Вы подарили ей жизнь и возможность жить в любящей семье в достатке и уюте. Этого достаточно. – И женщина снова потянула на себя корзинку. – Это можете оставить себе. Ребенку в нем слишком жарко. Остальная одежда останется с девочкой.

И она протянула Конни клетчатое одеяльце, словно предлагая его взамен теплого свертка, отнятого из ее рук. И они все поспешили к дверям.

– Но я люблю ее! – зарыдала Конни, от слез не видя вокруг ничего. – Я не могу этого сделать… Я не буду!

Она бросилась вдогонку, но упала в руки пастора, неожиданно возникшего на пороге. Конни уронила лицо в одеяльце, вдохнула сладкий запах талька и маленького человечка. Она рыдала и рыдала, пока слез больше не осталось.

– Пора домой, Конни.

Она не помнит, как вернулась в «Грин-энд». Все ее подруги уже разъехались, и ночью по радио она снова услышала свою песню. «Цвета моей любви тебе дарю…» Конни встала, собрала вещи и, не сказав никому ни слова, вот так прямо среди ночи пошла пешком в Лидс, в ушах ее продолжала звенеть та же мелодия. Еще есть время. Она ведь все-таки так и не подписала бумаг…

Конни просыпается на скамейке. Каждая секунда того дня врезалась в ее сердце. Как же может неправильное совершаться в угоду правильным доводам? Ах, ну да, это мудрость… Но задним числом приходит истинное понимание того, как надо. Если бы только она оказалась сильной, а не слабой; решительной, а не терзаемой сомнениями! Если бы она просто подождала немного еще, понастаивала на своих правах… Но то было тогда, а сейчас есть сейчас. Правду говорят, что прошлое – это дальше, чем чужая страна. В ту секунду, когда от нее унесли ребенка, она отчетливо поняла, что совершила ошибку. Всю свою жизнь потом она искала дочь – искала ее во сне, заглядывала в коляски около магазинов и детских поликлиник, надеялась найти крошечную золотисто-рыженькую девчушку с ярко-голубыми глазами по имени Анна, родившуюся 25 мая 1964 года. Каждый год с тех пор в день ее рождения она зажигала свечу, отправляла открытку – туда, в ту папку в службе социальной защиты, рассказывала в ней все новости о себе и оставляла свой адрес на всякий случай… Но никакого ответа ни разу ей не пришло, не было никакого подтверждения, что дочка получила что-нибудь от нее. С момента, как она подписала бумаги, тридцать лет ей было запрещено приближаться к дочери. Одним росчерком пера у нее были отняты все ее права. Они побороли ее сопротивление, выжали ее как лимон. Выжимали до конца, пока она не подписала отказ от всех надежд, обрекла себя на муки до конца жизни. Эта боль никогда не проходила, разрывала на части, в душе ее была пустота, незаживающая рана около маленькой иконки, у которой всегда горела свеча. Ах, если бы только она немного подождала, если бы она оказалась достаточно сильной, чтобы выстоять эти шесть долгих недель, все могло бы сложиться иначе. Ночью, перед рассветом, она страстно молилась, что когда-нибудь они все-таки встретятся. У нее осталось лишь одеяльце – спрятанное, оно ждало своего часа. Огонь в сердце никогда не угасал, даже в самые темные часы ночи. В основе всего все-таки должен тлеть уголек надежды…

Эсма открыла дверь и обнаружила на полу целую гору почты, в нос ударил запах стоявшего взаперти пустого жилища. Ее не было здесь почти месяц, она снимала комнату на ферме в пригороде Грейндж-овер-Сэндз, хотела сменить обстановку, но вот поездка закончилась, и на память осталась лишь груда стирки. Добро пожаловать домой! Она вздохнула, обводя взглядом кухню, такую же безупречно чистую, как она ее и оставила. Постепенно Эсма привыкала к своему одиночеству.

После той большой ссоры под Новый год Лили и Леви почти не заглядывали к ней – так, изредка для соблюдения приличий вежливо навещали ее и поддерживали светский разговор ни о чем. История с Конни и Невиллом расколола семью надвое, и от этого было очень больно. Боже сохрани нас от неблагодарных детей, снова вздохнула она. И это после всего, что она сделала для этой семьи…

Никто, кроме нее, не навещал Айви в том кошмарном заведении с решетками на окнах, никто, кроме нее, не постарался скрасить ей жизнь, когда она вернулась домой. Суд по делу Невилла окончательно добил Айви, словно выпотрошив ее без остатка, и она запретила сыну даже ногой ступать на порог.

И ни слова благодарности от них всех. Леви и Невилл решили расширять дело, обустраивают теперь лавку на Хай-стрит, не посоветовавшись с ней. Невилл на стажировке. С ней не разговаривает вовсе.

Только Сьюзан время от времени заглядывала, привозя с собой в коляске маленькую Ким, чтобы Джой могла немного передохнуть. Крестины собрали много народу, но никто ни словом не упомянул Конни. А Сьюзан пришлось занять ее место крестной матери. Это ж надо такое придумать! Выступать представителем того, кто должен был быть здесь и произносить клятвы от имени младенца. Что же такое происходит с нашей верой, если уже ребенку позволяют принимать самостоятельные решения?! А когда она высказала свои соображения на эту тему на небольшом праздничном ланче в нарядной гостиной Рене Грегсон, свекрови Джой, все замолчали и тихонько отвернулись.

Она, Эсма, выпала теперь из привычного обихода, перестала быть частью обыденной жизни, чтобы они запросто невзначай заглянули к ней в гости, и была слишком горда, чтобы признать, что одинока и скучает по гомону своих заблудших детей и их беспокойных отпрысков. Она уже несколько месяцев не видела маленького Артура. И все же не находила в себе достаточно мужества, чтобы сказать: возможно, она совершила большую ошибку, встав в той ссоре на сторону Айви.

А прошлой ночью ей приснился такой странный сон! Будто Фредди стоит на лестнице в пансионе Уэйверли, на самых верхних ступеньках. Стоит и спрашивает, где его дочь. Сначала это был он, но затем словно превратился в Конни, а потом они стояли рядом, такие похожие. Они открывали и закрывали двери, что-то искали… А она, Эсма, застыла внизу у лестницы, не в силах двинуться с места, не в силах помочь, и желая подойти к умершему сыну, но руки и ноги ее отказывались повиноваться. А хуже всего, он смотрел на нее так, как будто она совершила что-то плохое, укоризненно качал головой, и она проснулась в полном расстройстве… Это его выражение так и появлялось у нее перед глазами, стоило ей на минуту закрыть их.

В поезде по дороге домой она все думала о Конни. Она уже родила? Лили наверняка знает. И Невилл. Но теперь никто не рассказывает ей ничего важного.

Замолкший пустой дом, дом, в котором кругом порядок, все по местам, никакой болтовни, только радио, никто не прогуливается по саду, любуясь видом, – вот к чему она вернулась сейчас. Дом без любви, без шума и гвалта – это жилище, не дом… Бедняжка Айви вот так и живет в своем пустом крошечном дворце, выглядывает в окно из-за нарядных штор, взгляд затуманен успокаивающими препаратами. Неужели вот этот смертный приговор станет теперь ее жизнью?

«Ах, Редверс, что же я натворила? Как же я так все намешала? Как теперь быть?» И, вздохнув, она обратилась к его портрету…

Посидев и поговорив с Редверсом, она сделала себе чашку чая с молоком – его регулярно оставлял для нее у входной двери молочник – и села перебирать почту. Счета, напоминания о посещении врача, несколько открыток – всё как обычно… А потом на одном из конвертов она мгновенно узнала почерк внучки. Разорвала бумагу – и бросилась искать очки, в которых всегда читала.

Каракули Конни разобрать было трудно, но письмо было очень коротким, написанным без помарок, почти по-ученически.

...

Эсма тихо сняла очки, сердце ее колотилось. Это знак: сначала сон, теперь вот письмо… Господь ясно указывал ей свою волю! И тут она посмотрела на почтовый штемпель. Письмо пришло месяц назад.

* * *

Как она попала в приют, Конни не помнила. Единственное, что она помнит, – это ту ужасную ночь, когда она шла и шла, милю за милей, пока не рассвело. Она могла бы пойти к Диане, но у нее не осталось никаких сил, чтобы встречаться с кем-то знакомым. Поэтому она просто продолжала идти. Кто-то нашел ее у дороги. Она лежала, ступни ее были стерты в кровь. Этот кто-то принес ей чаю, сэндвич с беконом и проводил в приют Святого Георга в центре города, где находили ночлег бездомные бродяги. Все было размыто, скрыто за пеленой слез и усталости, она словно спала наяву, ни на секунду не прекращая поисков: заглядывала в коляски и детские магазины, парки, переулки в надежде отыскать Анну.

В приюте нашли для нее работу – продавать мороженое в парке, протягивать тающие рожки в липкие пальчики: малышей, детей постарше и их родителей. И тут она всегда внимательно вглядывалась в лица. Дни сменялись неделями. Скоро летние каникулы подошли к концу, и она могла бы начать беспокоиться о продолжении образования, пора было заполнять бумаги, разослать их в разные университеты, чтобы ее куда-нибудь приняли. Но ей было всё безразлично, сил хватало только на то, чтобы просто передвигать ноги…

Жилье ей нашли в переулке около Кларендон-роуд – убогая комнатенка в сдвоенном доме, но ничего лучше она не могла позволить себе, к тому же это было недалеко от университета, если, конечно, она когда-нибудь все-таки поступит туда. Такие, как она, не заслуживают ничего лучше. Нарушил правила – расплачивайся, сам виноват.

Она собралась с духом и на автобусе съездила в Грин-энд забрать те вещи, которые там оставила, но там уже не было никого, кто бы знал ее, а все ее вещи оказались отправлены на адрес Дианы. Тогда она поняла, что все-таки должна перестать прятаться от действительности, что ей надо еще раз съездить к Диане. Она посмотрела в потрескавшееся зеркало на свое отражение. После того как она подхватила вшей, волосы пришлось остричь, и теперь на голове кудрявилась поросль, кожа бледная и в каких-то цыпках, под глазами темные круги. Одета она была в мешковатые штаны и мужскую черную футболку. На улице никому не приходило в голову обратить на нее внимание. Когда-то великолепная грудь сжалась и словно растаяла. Она теперь вполне могла сойти за мальчика.

Собрав все свое мужество, она постучала в дверь. Диана отшатнулась, увидев ее.

– Святые небеса… Конни! Где ты пропадала?! Мы повсюду тебя разыскиваем! Я решила, что ты уехала домой. Все в чудовищном беспокойстве…. Проходи же… Господи, как ты выглядишь!

Когда Конни жадно проглотила первую нормальную еду за несколько недель, Диана тихонько положила на стол перед ней письмо.

– Его переправили мне сюда… Это из Гримблтона.

– Все знают теперь? – спросила Конни, не поднимая глаз.

– Только те, кто знал и прежде… И те, кому ты сама рассказала. Письмо от того, о ком я думаю?

Конни кивнула и вышла с конвертом в другую комнату, чтобы прочесть в одиночестве.

...

Примороженная к месту такими словами, Конни застыла. Только месяц назад, видя перед собой бездомное будущее, она наконец пошла в органы опеки и подписала отказные формы. Она тянула до последнего, надеясь все-таки получить такой вот ответ от бабули. А теперь поздно. Она и ее дочь уже слишком далеки друг от друга, теперь нет никакой надежды на встречу. Поздно, бабуля… Слишком поздно…

Той ночью она предприняла первую попытку покончить со всем этим.

* * *

Очнулась она в больнице, на нее глядела Диана.

– Ох, Конни… Что же ты такое удумала? Это ведь не выход… Взять таблетки моих пациентов и их проглотить. Мне стыдно за тебя. Ну как же так… Зачем с нами-то так поступать?

Конни отвернулась к стене. Что она могла ответить Диане? Она хотела заснуть и больше не просыпаться. Слишком невыносимой была эта боль.

– Я позвонила твоей тете, они за тобой приедут. Я теперь не могу нести за тебя ответственность… Какую же глупость ты чуть не совершила! Будут у тебя и другие дети, и более счастливые времена. А сегодняшние печали надо просто оставить позади. Нет нужды топтаться здесь дальше. Лучше возвращайся домой и постарайся быть полезной своей семье.

Конни не хотела все это слышать. Она хотела спать, спать и спать… Горло саднило после промывания желудка. Медсестры смотрели на нее без всякого сожаления. Да что они знают о том, что она чувствует? Диана была резка с ней, у нее были на то причины, но Конни слишком устала, чтобы выслушивать нравоучения. А теперь еще и все Уинстэнли накинутся на нее. Где же все они были, когда были ей так нужны?

Тетя Ли и дядя Питер привезли ее домой и оставили в доме бабули. Эсма суетилась вокруг нее так, словно она была теперь инвалидом. И никто не спрашивал ее о ребенке или удочерении. Ребенок, который не перешагнул порога своего дома, стал предметом, которого все старались избегать в разговоре. Все делали вид, будто ничего не случилось, что Конни просто должна продолжать свою обычную жизнь… И Конни вросла в диван и стала вести жизнь старухи.

У нее не было аппетита, она не умывалась и почти не выходила из дому. А кого ей навещать? Меньше всего ей хотелось видеть Джой и ее ребенка. У бабули на комоде стояло несколько фотокарточек Ким, там же лежала открытка от Розы – та сообщала, что поет и танцует на корабле, плывущем в Австралию…

Во время редких вылазок в город она замечала учениц в школьной форме, красных жакетиках – такие уверенные в себе, такие веселые!.. Конни и завидовала им, и презирала их. Ей хотелось окликнуть каждую, постучать по плечу и сказать: «Да плюньте вы на все эти задачки и учебники. Идите лучше гулять, наслаждайтесь жизнью. Плюньте вы на университет, он только отодвигает переход от одной жизни к другой…»

– Послушай, не пора ли тебе помыть голову? У тебя уже просто воронье гнездо какое-то, – ворчала бабуля, протягивая ей полотенце.

Вот этого Конни совсем не хотелось – чтобы кто-нибудь указывал ей на ее внешний вид. Нечего ее жалеть!

– И оденься как-то пожизнерадостней. У тебя вид, словно ты собираешься на похороны.

– Я ношу то, что хочу, – огрызнулась Конни, сознавая, что Эсма права. Она носила теперь только серое и черное, потому что чувствовала себя мертвой, бесцветной, выжженной, бестелесной, словно ходячее привидение, и порой ее снова посещали мысли о том, чтобы покончить со всем этим. «Только на этот раз сделай все правильно. Уйди туда, где тебя никто не найдет. Купи банку обезболивающих препаратов и бутылку джина, и ты навсегда избавишься от боли в сердце…» Ее словно накрыло густое серое облако, и, что бы она ни делала, оно всегда было с ней.

Она бродила по окрестностям Саттер-Фолда. Вокруг, словно конфетти, сыпались осенние листья. Ее душили рыдания. Где теперь маленькая Анна? «Ну почему, почему я оказалась такой слабой и позволила им отнять ее у меня?..»

Бабуля изощрялась в кулинарных рецептах, изыскивая все новые, каких только угощений не ставила она перед Конни: пирожки, и тушеное мясо, и рыбу, супы, пудинги, стараясь загладить свою вину за все, через что ей пришлось пройти, но у Конни кусок в горло не шел. Бабуля что-то там щебетала о Фредди, словно тот все еще был маленьким мальчиком. «Да я и не знала его, а он не узнал бы меня, если б увидел… А я покинула свою дочь так же, как он покинул нас с мамой…»

Возможно, если бы она сходила к врачу, ей помогли бы, но вся ее решимость тут же разбивалась о невидимую преграду, стоило ей вспомнить лицо Пола Джервиса, наблюдающего, как она рожает. Лили упомянула как-то, что он сейчас в Гримблтоне, вернулся, работает в Королевской больнице и заканчивает обучение. Ну а вдруг она столкнется с ним в коридоре? «Нет, не могу я видеть никого из знакомых. Помощь надо искать где-нибудь в другом месте!»

Доктор Фридман предложил ей сходить в новое хирургическое отделение на другом конце города, там собралась целая команда докторов, из которых можно будет кого-то выбрать. Ему говорили, один из его коллег хорошо помогает «пациентам с депрессией».

– Я не псих, – возмутилась Конни. – Я просто устала. Вы могли бы дать мне что-нибудь тонизирующее.

– А не хватит ли тонизирующих препаратов? Конни, тебе нужна помощь, а я тебе помочь не могу. Мы со Сьюзан теперь вместе, и я теперь член семьи. А доктор Блэки как раз сможет тебе помочь. Он поговорит с тобой и пропишет что-нибудь, если сочтет необходимым. Он как раз спец по части умственного здоровья.

Выбора не было, ей оставалось записаться к врачу. Ей не терпелось получить лекарство, которое мгновенно поможет ей, но, увидев странного маленького человечка, сидящего за огромным столом и скрытого от нее сползающими на нос очками в форме двух полумесяцев, она растеряла надежды на скорое выздоровление.

– Чем могу быть полезен, юная леди?

– Не уверена… Я все делаю словно через силу. Я сбегала из дому и вернулась с позором. Потом больше не смогла это выносить и приняла лишнего снотворного… случайно…

– Расскажите, как вы себя чувствуете сейчас, – попросил он.

– Ужасно. Слышать не могу, когда кто-то что-то от меня хочет.

– Как вы планируете жить дальше? На пособие? Или думаете найти работу?… Или семья будет вас содержать? – в лоб спросил он ее. – Я слышал, вы дальние родственники с доктором Фридманом.

– Какое это имеет отношение к делу?

– Не будьте такой вспыльчивой, – моментально отреагировал он. – Я просто пытаюсь собрать полную картину.

– Я не хочу, чтобы все узнали о том, что я здесь, – возразила она.

– Вы очень насторожены, чего-то боитесь, мисс Уинстэнли. Почему вы сердитесь? – Вспышка Конни не сбила его.

– Я не сержусь. Я просто устала. Я больше не хочу об этом говорить, спасибо. Мне просто нужно что-то, чтобы я взбодрилась и смогла принимать какие-то решения.

– Я могу выписать вам лекарство, но я обязан знать, почему вы так озлоблены на весь мир. Вас кто-то обидел? Или вы сердитесь на себя саму? Насколько я знаю по опыту, девушки, принявшие лишку снотворного, обычно очень нуждаются в помощи. Так чем же я могу вам помочь?

Конни не понравилось его ударение на слове «девушки», словно ее принимают за глупого подростка. Он разнюхивает, лезет в ее жизнь… Нет, не собирается она это терпеть!

– У меня был приятель, но он меня бросил. Я думала, поступлю в университет, но меня никуда не взяли, – снова укрылась она за ложью, надеясь, что он отстанет.

– И поэтому вы теперь так хандрите? – улыбнулся он, словно найдя ключик к ее печалям.

– Думаю, что так. В прошлом году все пошло вкривь и вкось, а теперь я вернулась домой, и здесь все стало по-другому.

– Я так не думаю, юная леди. И зачем же тогда оставаться здесь?

– У меня нет работы, нет денег, нет сил. Я превозмогаю себя, чтобы одеться с утра или поесть. Мне не хочется просыпаться…

– Мне кажется, у вас в самом деле депрессия, и у нас есть для вас таблетки для поднятия настроения. Но меня смущает, что вы слишком молоды, чтобы жизнь успела вам так опротиветь.

– Она мне не опротивела. Я просто не вижу дороги в тумане… – И вот тут она сказала чистую правду.

– Ну так давайте попробуем приподнять этот туман, и он немного рассеется. – Он начал выписывать ей рецепт. – Возвращайтесь через две недели, посмотрим, как поведет себя ваше настроение, – улыбнулся он удовлетворенно.

Конни схватила листочек и поскорей выбежала из кабинета. Ну вот, она заполучила банку таблеток и ничего ему не рассказала! Один-ноль в ее пользу. Почерк на листочке был неразборчивым, и Конни не смогла прочитать название лекарства, ну ничего, Якоб разберет. Она попробует их принимать, а если не помогут, просто выпьет сразу много и одним махом положит конец всем мучениям.

* * *

Роза получила письмо от матери и встревожилась. Мария писала, что как-то встретила Конни на улице, и та едва ей кивнула, прошла мимо, словно зомби, больше похожая на старуху, просто тень прежней Конни! Семья тревожится. Что с ней? Она не стала поступать в университет, а вернулась работать в лавку Невилла, хотя на рекламу его «трав для здоровья» она сейчас никак не потянет.

Может быть, стоит написать ей, рассказать ей все новости… Или не стоит… Не хочется снова ее расстраивать. Роза сидела в гримерной и улыбалась собственному отражению в зеркале. Лицо ее светилось, на щеках горел румянец, глаза ярко блестели. Она влюбилась, и это было так неожиданно и так удивительно!

Их взяли в числе других артистов на пароход, плывущий в Австралию. Команда была хорошей, много красивых офицеров, интересные пассажиры – развлекать их было одно удовольствие. Роза и Мелли танцевали и пели в ансамбле с другими такими же, как они, девушками. Погода стояла изумительная, и Роза приспособилась к качке, не испытывая никакого дискомфорта. Корабль был огромным, была палуба для пассажиров первого класса и отличный состав артистов: фокусники, клоуны, известный пианист и большой оркестр, а также приглашенная рок-звезда со своей группой.

Поговаривали, что с ними плывет Джерри и «Пейсмейкеры», но когда она спустилась посмотреть на репетицию, вдруг обнаружила Марти Гормана, который вовсю колошматил по струнам своей гитары. Боже милостивый! Глаз не оторвать! Она и забыла, как он хорош на сцене, и вовсю таращилась теперь на него.

– «Грасхопперы», вперед! – закричала она. А он посмотрел вниз и улыбнулся.

– Они по-прежнему в первой лиге? Слушай, мы не встречались раньше?

– Почти угадал. Встречались, да! Наша школа Пресвятой Богородицы… «Шелковинки»… Я знала твоего брата Винсента… Мы учились в одном классе. Роза Сантини. А ты был хорошо знаком с моей подругой.

– Так ты одна из подруг Конни? Как она? – спросил он и провел рукой по волосам, словно что-то его беспокоило.

– В порядке, но уж точно не твоими стараниями… – Она плавно развернулась, намереваясь уйти.

– Подожди! – Он отложил гитару и спрыгнул с возвышения. – Я могу все объяснить. Я должен был пробиваться один. Я не хотел никого обидеть, не хотел никому причинить вреда.

– Тем не менее и обидел, и причинил. Семья была просто в бешенстве, когда она вернулась.

– Мне очень жаль. Передай ей горячий привет от меня, когда увидишь. Она сдала в итоге экзамены?

Роза кивнула, но не собиралась отпускать его с крючка.

– Я ее уже тысячу лет не видела. Но вот ты мог бы ей посодействовать – спеть несколько ее песен и помочь вписать ее имя в число авторов некоторых песен. Одну песню у нее уже украли.

– Как так?

Роза рассказала ему все о Сейди и «Цветах моей любви».

– У меня тоже есть одна или две ее песни, но теперь это не мой стиль. Может быть, выпьем?

– Нет, спасибо… Некогда! – Роза за уши оттащила себя, стараясь изобразить равнодушие. И как ей вообще пришло в голову вот так болтать с предметом воздыханий своей подруги, хоть бы и бывшим?

Но каждый вечер перед представлением она стала получать цветы: розы, прелестные букеты из цветочного магазина из Южной Африки, дивные экзотические цветы, оранжевые, золотистые, малиновые…

Мелли позеленела от зависти.

– Ну да, чем меньше любишь, тем больше нравишься?

– Пароходные романы быстро кончаются, уж ты-то должна была прекрасно это усвоить, – ответила ей Роза, но каждый вечер, когда находилась минутка, она продолжала потихоньку пробираться на его концерты.

Может быть, Конни не станет возражать, если она немножечко пофлиртует? Между ними ведь все уже кончено… Правда, прошел всего год. Ей не хотелось невольно ранить Конни, но она же ничего не узнает… Они молоды, обуреваемы страстью, до берега далеко. Ну почему не провести время с удовольствием? Ведь это будет так непродолжительно! Роза уже насмотрелась на этих звезд, чтобы знать – они подбирают девиц на каждом концерте, в каждом отеле. Но все равно любопытство одолевало. А какое перышко в ее коллекцию, подумать только! Сам Рик Ромеро, пусть даже на самом деле он просто-напросто Марти Горман с Ропер-авеню. Еще три недели они не встанут на якорь. Целых три! Может, пора немного ослабить бдительность и позволить ему на себя посмотреть? Так, совсем чуть-чуть, лишь немного развлечься, прежде чем он отправится в свое турне, а она домой. Одна работа и никаких развлечений – да на океанском-то лайнере?! – нет, только ленивцы глупые так живут. А Конни никогда ничего не узнает…

* * *

Когда Конни вернулась домой, Якоб заставил ее передать все таблетки бабуле. И оставил инструкции, что с ней следует обращаться, как с ребенком, а таблетки выдавать строго по одной. Не стоило ему об этом так беспокоиться – таблетки оказались бесполезными. И если раньше она ощущала просто усталость, то теперь – полное изнеможение, сонливость нахлынула на нее в десять раз тяжелее, во рту какая-то сухость, глаза закрываются ночью и днем, руки и ноги еле двигаются, язык не ворочается. Она чувствовала себя, словно какая-то жертва из фильма ужасов, какой-то оживший мертвец.

– Не могу, они совсем не помогают, – пожаловалась она доктору Блэки, со стуком поставив банку с одной таблеткой ему на стол – бабуля строго соблюдала наказ доктора Фридмана не давать Конни в руки больше одной пилюли. – Не могу думать толком. Доктор Фридман предположил, что, может быть, доза чересчур велика.

Но врача не интересовало мнение ни ее, ни Якоба Фридмана.

– Здесь я определяю дозу. Возможно, вы не в такой депрессии, как вам казалось. Мы попробуем другое средство, но прежде я хочу, чтобы вы подробно описали мне свое настроение, – и он посветил ей лампой прямо в глаза, так что она быстро-быстро заморгала и сначала никак не могла увидеть его лицо.

Она совсем не хотела ничего ему рассказывать о своем настроении. Она до смерти устала от него.

– Я просто хочу чувствовать хоть что-то хорошее, видеть яркие краски, ощутить, что жизнь стоит того, чтобы жить. У меня не меняется настроение, это не каприз, у меня просто сплошной серый густой туман, из которого я не могу выбраться, – оттарабанила она и замолчала.

Он протянул ей другой рецепт и снова сказал возвращаться через две недели. На этот раз таблетки произвели обратное действие, Конни стала беспокойной, никак не могла найти себе места. Мысли метались, как белки, и все это напомнило ей «алые сердечки», которые они пили, чтобы не заснуть, когда жили в фургоне; сердце колотилось в ушах и бухало. Она не могла есть.

Она вернулась и поняла, что надоела врачу, опротивела, что его уже тошнит от одного ее вида.

– Я выписал вам лекарство, чтобы немного затормозить процессы, затем лекарство, чтобы ускорить их, но ни одно из них не помогло. Вам не приходит в голову, что вам не таблетки нужны, а просто полноценная работа? Чтобы перед вами была какая-то перспектива, чтобы вы не впустую тратили время и не обмусоливали с утра до ночи свои разочарования? Я не уверен, что вы рассказали мне всю правду о своей жизни в Лидсе, но если вы не откровенны со мной, я ничем не могу вам помочь. – Он посмотрел на нее поверх очков, и она поднялась уходить. – Возможно, если я запрошу записи того доктора, у меня будет более полная картина.

Если он их получит, то узнает о ее беременности, и семья снова окажется опозоренной. Ну уж нет…

– Вы правы. Я уже отняла у вас слишком много времени. Я найду работу и последую вашим советам. Благодарю вас, – ответила она. Только время потратила зря!.. Хотя что ей время?

– Тем не менее я хочу, чтобы вы пришли ко мне на прием через две недели, – резко сказал он.

Не дождетесь, доктор Валиум, подумала Конни, выбегая вон из хирургического отделения. Страх разоблачения действовал лучше любого транквилизатора. На мгновение густой туман вокруг нее рассеялся. Показалось, что она нащупала путь к излечению. Не станет она больше разговаривать с посторонними! Они ее все равно не поймут. И вся эта доверительная обстановка, которую пытаются создать для нее, чтобы ей захотелось делиться своими грустными тайнами, – полная ерунда! Все это больше походит на допрос в гестапо.

Найди занятие, будь все время в движении, не гоняй мысли по кругу – если не можешь ничего изменить, не сиди на месте… Словно желая убедиться в правильности принятого решения, она отправилась взглянуть на свою крестницу Кимберли. Если она сможет спокойно смотреть на мать и дитя, она справится с чем угодно.

Джой услышала, что кто-то звонит в дверь, но не двинулась с места. Может быть, если подождать, уйдут? Видеть ей никого не хотелось. Но все же кто это? Она тихо подошла к двери и отогнула край занавески. Конни! Господи! Они стояли и молча смотрели друг на друга – спустя несколько месяцев после последней встречи.

– О, это ты… Мы тут отдыхали… – пробормотала она, волнуясь и открывая дверь. Она отвела глаза в сторону, стыдясь за свое вранье. Ну а как еще объяснить, что она до сих пор в халате и тапочках? Она вгляделась в лицо Конни. Неужели эта бледная худая женщина с коротко стриженной кудрявой головой в самом деле ее сестра?

– Что с тобой? – спросила Конни, проходя в дом. На щеке Джой разливался синяк, губа распухла. – Выглядишь ты так, как я себя чувствую, – хмыкнула она.

– Небольшая авария. Не сумела развернуть машину и вмазалась в руль.

– А я и не знала, что ты водишь, – искренне удивилась Конни.

– Я учусь. Мне говорили, что ты вернулась. Мы думали, ты к нам зайдешь. Пойдем, посмотришь на Ким, только не буди ее. Я ее только-только уложила. – И снова она наврала. Лучше всего ей было, когда Ким спала. Потому Джой и старалась никогда ее не будить.

– Так что же ты делала в Лидсе? Слышала, ты была у тети Дианы?

– Да, помогала ей в интернате с детками. Я хотела приехать на крестины, но тебе ведь передали мою записку, что я заболела? Мне так жаль, что я все пропустила, прости меня.

– Ничего, ты пропустила не много. В семье явно была какая-то заварушка, но никто мне ничего не рассказал. Ты не в курсе, случайно?

Конни покачала головой, бросила короткий взгляд на Ким и тут же отвернулась.

– Когда она проснется, ты сможешь ее подержать, – улыбнулась ей Джой. Как хорошо, что она теперь не одна.

– Боюсь, лучше не надо… Я не очень-то умею обращаться с маленькими, – наотрез отказалась Конни.

– Да и я не умею, и это меня пугает, – призналась вдруг Джой. – Мама помогает, когда может. И свекровь, конечно, тоже. Они ее просто боготворят. – Еще одна ложь. Родители Денни почти не заглядывают к ним в последнее время. Его отец лишь взглянул на внучку, увидел ее оливковую кожу и темные волосы и назвал ее негритенком.

Джой стала показывать Конни дом. Все было безупречно прибрано и расставлено по местам. Нынче ожидается вечеринка, так что подушки спрятаны, посуда убрана, как и настаивал Денни. Если не знать, то никогда не догадаешься, что в доме ребенок.

– Как у вас мило!

– Денни любит, когда все как положено. У нас вечеринка сегодня, – ответила Джой. Уборка – единственное, что теперь интересовало ее, позволяло отвлечься от унылых мыслей.

– Он по-прежнему играет за «Грасхопперов»?

– Нет, – ответила Джой, помолчав. Какой смысл рассказывать Конни, что его выгнали из команды? – Он теперь работает у своего отца в угольной компании, – сказала она и непроизвольно вздохнула, вспомнив, как вспыльчив он стал в эти дни, сколько вечеров проводит в пабе, как возвращается домой пьяный, грубый и задирается по малейшему поводу. Она старалась пораньше лечь спать, но если Ким просыпалась, он вскакивал и принимался вешать на жену одну вину за другой. Оказывается, во всем виновата Джой!

– Чай будешь? Я бы пригласила тебя остаться, но Денни сейчас возвращается рано, а он любит, чтобы еда вовремя стояла на столе. К тому же, как я сказала, у нас сегодня гости, мне еще надо успеть отвезти Ким к маме.

– Счастливая ты, – улыбнулась Конни.

– Ой, это совсем не такие гости, о которых ты думаешь, это просто презентация фирмы «Тапперуэр», они занимаются упаковкой. Сегодня моя очередь принимать. Придут соседи. Это совсем не в твоем вкусе. Моя задача просто принять гостей и получить подарок за то, что удастся продать. Вот, посмотри, – и Джой показала на полки холодильника, заставленные аккуратными и милыми пластиковыми контейнерами самых нежных цветов. – Они в самом деле удобные.

И они продолжали вот так вежливо и осторожно беседовать, словно два посторонних человека. Но она просто не могла рассказать Конни, как все ужасно на самом деле! Она боялась разреветься и разбудить Ким.

Конни присела на краешек дивана, стараясь не оставлять вокруг себя крошек.

– Ну а вообще как дела у тебя? – спросила она, и Джой обрадовалась, что у халата длинные рукава и Конни не увидит синяков на ее руке. – Так когда у тебя экзамен?

– Какой экзамен? – Джой растерялась и округлила глаза.

– На права, по вождению!

– А, еще не скоро… – «Черт!» – Я пока не очень уверенно езжу, – и Джой натянуто улыбнулась, стараясь, чтобы это выглядело естественно.

– А Денни разрешит тебе пользоваться его машиной? – спросила Конни, посмотрев на нее как-то странно.

– Ну, рано или поздно… Я думала, может быть, мне стоит поинтересоваться какой-то работой вечером, но все очень далеко. Мама могла бы посидеть с Ким. Она такая чудесная. Не представляю, что бы я без нее делала. С ребенком просто невозможно без бабушки. Прости, я бестактна, но я так рада, что ты зашла!

– Так может, выберемся куда-нибудь вечерком вместе? Наверстаем упущенное, так сказать? – предложила Конни.

– Не знаю, не уверена. Мне надо спросить Денни.

– А он совсем не остается с ребенком?

– Нет, никогда. Это ведь совсем не мужское занятие.

– Ну, тогда твоя мама могла бы побыть с Ким?

– Ох, тоже нет. Денни не пускает ее сюда. Мне приходится отвозить Ким к ней, а теперь, когда они живут вместе с Якобом, это не так-то просто… – Джой отметила про себя, что Конни посмотрела на нее с удивлением, хотя ничего не сказала. – Но я спрошу. От Розы никаких новостей?

– Только открытки… Из дальних морей, – вздохнула Конни. – А у тебя?

– Тоже только открытки.

Джой бросила взгляд на часы. Пора провожать Конни. Денни вот-вот вернется. И так много еще надо сделать до прихода гостей! Она машинально смахнула со стола пылинку. Конни следила за каждым ее движением. У Джой густо-черный синяк на запястье…

– Наверное, мне пора. – Конни встала, внимательно глядя на Джой. – Надеюсь, все у вас пройдет сегодня удачно! И ты уж поосторожнее как-то с рулем… Выглядит устрашающе! – И она показала глазами на место, где под рукавом скрывался синяк.

– Молодец, что зашла. Ты только позвони мне в другой раз, я хоть успею приодеться, чтоб тебя не пугать! – натужно рассмеялась Джой своей вялой шутке, провожая Конни в холл и из дверей. И быстро захлопнула дверь, потому что Ким проснулась и снова запросила есть. Ну вот, теперь она выбилась из графика, опоздает с ужином, и Денни снова будет бродить раздраженный и на всех кидаться…

От Джой не укрылось то, с какой завистью Конни оглядывала ее чистый дом, ее малютку, все эти преимущества замужней жизни, но, боже, как же она сама завидует свободе Конни!.. Да она все на свете отдаст только за то, чтобы жить сейчас, как живет Конни, а не быть узницей в собственном доме…

* * *

Конни не видела Джой еще несколько недель. Для человека, постоянно сидящего дома, она вела себя странно уклончиво, а о том, чтобы куда-то выйти, не могло быть и речи. Когда она звонила Джой, та всегда была занята, или некому было посидеть с ребенком, или Кимберли приболела, или находилась какая-нибудь другая причина отказаться от встречи. Она уже начала было думать, что Джой таким образом пытается показать ей, что она нежеланный гость в ее доме, но тут и тетя Сью пожаловалась ей, что почти не видит дочь.

– Денни над ними как властелин какой-то, а Джой просто сама на себя не похожа! Я хочу на следующей неделе пригласить гостей для продаж этих ее контейнеров, только так смогу повидаться с ней и поговорить спокойно. Ты тоже приходи, пожалуйста, поддержи ее как-то.

– У меня нет денег на такие контейнеры, – быстро ответила Конни. Провести вечер в толпе гомонящих женщин, которые набьются в гостиную пансиона? Скукотища…

– Я знаю, но все равно приходи, для количества, тут это важно. И пока у нас будет хватать фантазии, где бы еще провести такую встречу, Джой будет счастлива. А ты поможешь мне приглядывать за маленькой Ким.

И приглядывать за маленькой Ким Конни вовсе не хотелось, та была совсем немного постарше Анны и слишком уж напоминала ей обо всем, что она сделала. Ах, ведь все могло быть иначе, если бы только она не подписала эти бумаги! Ну как теперь смириться с мыслью, что она даже не знает, где ее дочка, а кто-то обнимает и целует ее вместо нее?

Конни не пошла больше к доктору Валиуму – побоялась, что он станет ее расспрашивать. Но она помогала в новой лавке Невилла на Хай-стрит, каждое утро вставала, натягивала на лицо улыбку, и понемногу хмурый туман в ее душе начинал рассеиваться. Она получала зарплату, могла покупать пластинки, одежду – если бы у нее появился к этому интерес. Но она словно тянула время до некоего момента, когда сможет начать какую-то настоящую жизнь.

До чего же странно было возвратиться к привычным делам, ходить с Невиллом в театр. Пережив публичный позор, он был очень подавлен. Тревор исчез из города, а Невилл теперь боялся и шагу ступить, чтобы не быть понятым как-то неправильно. Ну, а совместные выходы с кузиной позволяли сделать вид, что все нормально, хотя Конни и чувствовала, что он так же несчастен, как и она. Их жизнь словно замерла в ожидании.

Ах, если бы Роза вернулась домой, если бы Джой снова стала самой собой, если бы можно было повернуть время вспять… Но нет, все они теперь словно едут каждый по своей колее, помахивая друг другу издалека. Ничто уже не будет прежним, в сердце ее не затягивается рана, душа болит о ребенке, и боль не оставляет ее ни на минуту. Своей тайной она была отгорожена от мира, будто колючей проволокой. В семье те, кто знал о случившемся, не заводили о том разговоров, видимо, боялись бередить ей душу. А те, кто не знал, не понимали, что с ней, и им она ничего не могла объяснить.

Однажды субботним утром она взяла старую бабулину машину и отправилась в Лидс. Просто не могла не поехать! Припарковала машину и медленно пошла по улицам, прошлась по бурлящему рынку, торговому центру, заставленным лавками в прилегающих переулочках. Проехала через Хедингли и Уэст-парк, по объездной дороге, всматривалась, искала. Попадались рыженькие годовалые малыши. Но ни один не зацепил, ни один не показался родным, и вся затея показалась ей глупостью и просто тратой бензина. Ее ребенок может быть за много миль отсюда – в Йорке или Хэррогейте, в Рипоне или Брэдфорде…

В кошельке она хранила свою детскую фотографию, ее первый снимок в Уэйверли, они в саду, рядом Невилл и Джой. Конни молилась, чтобы дочка хоть немного походила бы на нее, с такими же волосами, которые ни с чьими не спутать, но эта старая фотография уже совсем истерлась и пожелтела. А это единственное, что поможет ей узнать Анну. Домой она ехала совершенно вымотанная, размазывая по щекам слезы… Ну зачем, зачем же она себя так изводит?..

* * *

Перед приходом гостей, которых в Уэйверли собирали для Джой, Конни помогла тете Сью перенести стулья в гостиную и расставить на столе все пластиковые контейнеры и прочую такую же утварь. Денни загодя привез коробки и, недовольно пыхтя, выгрузил их. На Конни он просто не обратил внимания. Он как-то обрюзг, щеки обвисли, словно собачьи брыли, усы прикрывали недовольно кривящийся рот.

– А где малышка Ким? В машине? – спросила Сьюзан так вежливо, что Конни насторожилась. Она словно боялась его.

– Поехала к моей матери. Не понимаю, зачем Джой все это городит, – буркнул он. – Ей вообще незачем работать, – хмыкнул он, поглядев на Конни.

– Человеку важно иметь какие-то интересы, – ответила та. – Уверена, у Джой хорошо получаются эти продажи.

– Да от нее никакого проку. Люди просто жалеют ее, вот и все. Покупают из жалости. Мне этот бизнес даром не нужен, – недовольно заявил Денни, сгружая коробки. – Разбирайте тут сами.

– А как ее уроки вождения? – спросила Конни, чтобы что-то сказать.

– Какого еще вождения? Я к своему «Консулу» баб не подпускаю.

– Нет-нет, конечно. Я, видимо, все перепутала, – поспешила успокоить его Конни. Выходит, Джой учится водить по секрету от мужа?

– Женщинам под силу только один четырехколесный транспорт – коляска, – расхохотался он.

Соседи с Дивижн-стрит и несколько гостей с Грин-лейн начали собираться к семи. Много знакомых лиц, все спрашивали, как у Конни дела. Но Джой не было видно. Сью уже начала терять самообладание, когда Джой наконец показалась в дверях – с совершенно белым лицом, с грудой коробок в руках.

– Извините, что задержалась. Свекровь поздно забрала Ким, а Денни уехал. Мне пришлось добираться на такси, – проговорила она, пытаясь обернуть все в шутку, но было видно, что она вся дрожит.

– Я могла бы тебя привезти, – шепнула ей Конни. – Иди сюда, давай я помогу тебе все расставить.

Да уж, если Джой хочет стать ведущим менеджером по продажам пластиковых товаров фирмы «Таппервер», ей срочно нужен собственный транспорт!

Джой начала свой рекламный рассказ, в красках описывая, что каждый контейнер можно использовать тысячей разных способов: и для кукурузных хлопьев, и для горчицы есть специальные флакончики, а вот целый поднос для разных закусок. Тут были и запечатанные коробки для сыра, и упаковки для бутербродов, и емкости для молока, окрашенные в приглушенные теплые цвета: синий, абрикосовый, нежно-голубой.

Прохаживаясь между рядами, Джой словно ожила. Она расхваливала удивительные свойства пластиковых коробочек столь убедительно, что Конни так и слышала, как пальцы гостей поглаживают в сумочках кошельки и готовы их расстегнуть. Тут были даже коробки для хранения игрушек, рукоделья и инструментов. Все было таким многофункциональным, недешевым, но ужасно заманчивым. Кому же не хочется, чтобы на кухне были блеск и порядок?

Через несколько минут гости принялись все оживленно ощупывать, приподнимать крышечки, перелистывать каталоги и делать заказы. Джой хорошо выглядела в этом своем платье-сарафане с жакетиком! Но Конни чувствовала, что под гладкой поверхностью что-то не так, что-то тревожит ее…

Никто из гостей не предложил провести следующую встречу у себя дома, так что Конни рискнула неожиданно для себя и пригласила всех в Саттер-Фолд к бабуле. И увидела, какое облегчение отразилось на лице Джой. Сьюзан и Джой достали угощение: крекеры с мягким сыром и кусочками ананасов, паштет, крошечные колбаски на палочках, кексики и овсяные лепешки.

Джой принялась собирать коробки. Выглядела она усталой, но ее блокнот был полон заказов, и значит, усилия оправдали себя.

– Послушай, да у тебя просто дар! Как ты умеешь подать вещицу! – восхитилась Конни. – Тебе же нравится это?

– Это позволяет мне хотя бы иногда выходить из дому, – ответила Джой, отвернув лицо.

– Денни, наверно, гордится тобой, – добавила Конни, но Джой только неопределенно повела плечом. – Как ты доберешься домой?

– На автобусе. Коробки оставлю здесь, Денни заберет их потом.

– Конечно, когда ты научишься водить сама, будет гораздо удобнее, – закинула удочку Конни.

– Да какой смысл учиться… У меня никогда не будет машины.

– Но ведь ты говорила… – начала было Конни, но осеклась, увидев ее лицо. – Это неправда? Ты и не училась водить? Ты соврала? Почему? – Джой не отвечала. – Вот что. Давай я отвезу тебя домой. Поставим эти коробки на заднее сиденье и засунем в багажник.

– Очень мило с твоей стороны, но нет, спасибо, не хочу тебя беспокоить, – улыбнулась Джой профессиональной улыбкой. Но Конни не проведешь!

– Тем не менее я настаиваю. Я же ничего не купила. А ты просто обязана научиться водить. Тогда ты сможешь выходить куда-то с Ким хоть каждый день, пока Денни на работе.

Они собрали коробки. Тетя Сью хотела накормить их ужином, но Джой торопилась поскорее уехать.

– Уже совсем поздно! – взмолилась она и поспешила побыстрее сесть рядом с Конни. Они поехали по темным улицам. В машине было холодно. Джой снова дрожала.

– С тобой все хорошо? – спросила Конни, но Джой сидела, погрузившись в мысли, и ее не слышала. Она выскочила из машины, когда та даже еще не остановилась, и лихорадочно стала хватать коробки. В доме было темно, не горело ни одно окно.

– Так Денни еще не вернулся?

– Нет, – вздохнула Джой с облегчением. – Теперь все обойдется.

– Что обойдется? – не поняла Конни.

– Ничего. Давай занесем это все в дом, прежде чем… – И Джой юлой завертелась, вихрем носясь с коробками между машиной и шкафом под лестницей. Самые большие коробки относили в гараж. Конни, как могла, старалась помочь.

– Остальное просто отставь на крыльце, – скомандовала Джой. – Отлично, спасибо… Спасибо, что подвезла, – поблагодарила она, вставая так, чтобы Конни не могла пройти в дом. – Уже поздно. А утром тебе на работу, – добавила она, приготовившись распрощаться.

– Ничего, я не тороплюсь… – Конни протянула руку, чтобы взяться за ручку двери, собираясь войти в дом, но Джой легонько ее оттолкнула.

– Денни скоро вернется! – прошептала она.

– Да, он меня недолюбливает, – кивнула Конни. Какой смысл скрывать то, что и так очевидно?

– Дело не в этом. Ты же знаешь: мой дом – моя крепость, как говорится. Он не очень расположен принимать гостей поздно ночью… Так у нас заведено.

– Не беспокойся, Джой, ты не должна ничего объяснять. – Конни, не пуская обиду наружу, отступила, помахала ей и запрыгнула на сиденье машины. Она уже усвоила, что стоит только друзьям найти себе пару, как они замыкаются в своих гнездышках, в которые ей нет доступа. Двое – это компания, а трое – уже толпа. Они теперь почти посторонние люди, между ними – одна только вежливость. Все те годы, что они вместе росли, теперь не в счет, теперь у Джой есть муж.

Но в глубине души она чувствовала, что за этим что-то кроется – все это нервное возбуждение Джой, ее зацикленность на минутах, секундах… Да по какой такой причине она так боится опоздать?

* * *

К удивлению Конни, предстоящему нашествию бабуля обрадовалась. Она наприглашала соседей – и не принимала отказов, привела тетю Ли и Марию, а та порадовала новостями: Роза едет домой и уже на следующей неделе будет в Саутгемптоне. Ну наконец-то они снова смогут встретиться втроем, как прежде! Розе-то уж будет что им порассказать! Письма и открытки – это, конечно, здорово, но встреча – совсем другое. Джой ведь сможет вырваться из дома и провести вечер с подругой детства?

На этот раз Конни все устроила так, чтобы заехать за Джой пораньше. Нечего ей кататься на автобусе со всеми этими коробками. Она постучала, но никто не отзывался. Не могла же она забыть о сегодняшнем вечере? Или просто не слышит?

– Джой! Джой! Это я! – кричала она, решив, что та где-то наверху и не слышит. – Я приехала пораньше, открой дверь!

– Я не могу тебя впустить. И я не приеду сегодня, – послышался откуда-то издалека слабый голос.

– Ты заболела? Надо было нам позвонить! Я еще успею все отменить. Ты в постели? – Очень глупо было стоять тут и вопить на всю улицу.

– Нет, я в туалете!

– Впусти меня. Я вызову врача, если ты заболела.

Ей никто не отозвался. Конни пришла в бешенство. Какого дьявола? Чем, скажите на милость, она так неугодна ей?

– Почему ты не открываешь? Я что-то не то сказала? – снова крикнула Конни и попыталась заглянуть в щель для почты.

– Дело не в тебе… Дело во мне. Я сделала глупость.

Джой медленно спускалась по лестнице, все в том же уже хорошо известном Конни халатике. Она отперла дверь, и Конни ворвалась в дом, ворча и кипя на все лады.

– Да что происходит? Ты могла бы мне позвонить!

Джой стояла перед ней с разбитой губой и синяком под глазом, щеку рассекала глубокая ссадина. Конни ошарашенно уставилась на нее.

– Оно выглядит страшнее, чем есть на самом деле, – произнесла в свое оправдание Джой.

– Снова неудачно повернула руль? – недоверчиво покачала головой Конни.

– Нет. Врезалась в буфет, – ответила Джой.

– Ну да. А я Мэрилин Монро. Давай попробуем еще раз. Кто это сделал? Если, конечно, есть нужда спрашивать…

– Это не то, что ты думаешь. Он не хотел. Я раздражаю его, не могу успокоить. Начинаю метаться… Смотри, он принес мне этот чудесный букет, – шепотом пробормотала она, показывая на хрустальную вазу, полную красных роз.

Конни испытывала настоящий ужас, глядя на ее ссадины.

– Нет, я не понимаю. Выходит, в том, что он тебя бьет, виновата ты сама?

– У него столько неприятностей… На работе все не очень-то хорошо… У всех теперь электрические камины и газ… Ким плачет по ночам… Нет-нет, он не касается ее, просто ему нужен сон. Он не хотел, – повторила она так убежденно, что Конни чуть не завизжала от гнева.

– Джой, а доктор видел твои синяки?

– Нет, и ты никому не должна о них рассказывать, иначе я никогда больше не стану с тобой разговаривать. Я сама с этим справлюсь. Он любит меня!

– Если бы он тебя любил, он бы так не поступал. Ты достойна большего, чем вот это! – Она шагнула к сестре и хотела обнять ее, но Джой увернулась.

– Всё не так плохо. Конни, пожалуйста, не выдумывай и, главное, ничего никому не рассказывай. Это совсем не твое дело! – Джой грозно взглянула на нее. – Прости, что вытащила тебя из дома, но сама же видишь, я не могу поехать в таком виде, правда?

– Тогда расскажи мне, что надо делать, и я всё проведу для тебя, но только один раз! – выпалила Конни, сама испугавшись своего предложения.

– Ты уверена?

– При одном условии: ты больше не позволишь ему тебя бить. Договорились? Этого больше никогда не повторится. Обещаешь?

– Я не одна такая… Свекровь моя мирится с этим уже много лет, отец Денни колотит ее. Говорит, что она привыкла.

– Ну, ей же хуже, значит, она просто глупа. А твоему Денни я не позволю так с тобой обращаться, – завелась Конни. Да что же такое творится на белом свете!

– Не вмешивайся, оставь всё как есть! Ты сделаешь только хуже. Он больше не будет. Я буду осторожнее, не стану его провоцировать.

– Да с какой стати ты должна быть осторожной? Это же он на тебя нападает! – Она готова была побежать и приволочь сюда этого урода Денни, хорошенько заехать ему куда-нибудь побольнее и швырнуть его к ногам Джой, чтобы он извинился.

– Он в самом деле любит меня. Просто он привык к такой жизни, у них такое в ходу… И… ему просто не нравится, что мои коробки с посудой разбросаны по всему дому. Мне придется отказаться от этих всех вечеринок.

– Ну ты послушай сама, что ты говоришь… Откажешься и лишишь себя единственного вечера, когда ты можешь почувствовать себя независимой! Джой, да что с тобой случилось? Ни один мужчина не стоит того, чтобы терпеть его побои…

– Тебе легко говорить, легко быть праведницей. У тебя нет семьи, ты свободна. Ты не понимаешь. Мы с Денни полюбили друг друга, мы были очень молоды, он отец моего ребенка. Он хочет, чтобы у нас вскоре родился еще один. Мы живем в чудесном доме. Все наладится. Просто сейчас тяжелая полоса.

– Ах, Джой, если бы ты только знала… – Конни едва не выдала ей свою тайну, но сейчас момент был совсем уж неподходящий. Джой нужна ее помощь, а вовсе не жалостливые рассказы. – Давай паковать коробки.

Они всё погрузили в машину, Джой объяснила, как начинать вечер, как демонстрировать товары, затем проверить, чтобы все ознакомились с каталогом и повертели в руках продукцию.

– Да все эти вещицы сами себя продают! Вот, новинка – специальный дуршлаг для мытья салата. Когда будешь принимать заказы, прежде, пожалуйста, бери деньги. И постарайся подобрать место для следующей встречи.

– Мне не нравится твоя идея бросить всё это. Роза возвращается домой. Мы должны собраться все вместе.

– Посмотрим. Не хочу, чтобы кто-то видел меня в таком виде, – мягко выпроводила ее Джой.

Конни ехала домой, стараясь не забыть данных ей инструкций, но была не в своей тарелке. Она сочинила какую-то историю о том, что Джой внезапно приболела. Хуже всего даже не вранье, а то, что она так покорно принимает безобразные выходки Денни.

Забавно, но вечер удался на славу. Бабуля была в ударе, напекла гору печенья. Конни ходила между гостями, принимала заказы и без труда нашла место для следующей встречи.

Тут подобралась целая группа женщин, которые организовывали такие же вечера: они по очереди ходили друг к другу в гости, разработав целую программу мероприятий. Большинство из них были молодые матери, никуда особенно не выходящие из дому. Одна из них и вызвалась устроить у себя следующий прием, и ей страшно хотелось познакомиться с Джой:

– Может быть, она захочет к нам присоединиться. Мы и обсуждения разные проводим, к нам приезжают разные лекторы… Как вы думаете, ее это заинтересует?

Конни решила обязательно рассказать Джой об этом клубе домохозяек и игровой комнате, которую кто-то из них планировал организовать для малышей.

Как же ей хотелось все рассказать Марии и тете Ли, они бы предупредили Сьюзан, но обещала – значит обещала. Да они и не станут давить на нее. Конни лежала в постели и перебирала в голове разные варианты, как же сделать так, чтобы Джой взглянула на вещи трезво. Как вообще она может думать о том, чтобы жить с этим чудовищем?

Может быть, когда Роза вернется, Джой и с ней поделится этим секретом, а вместе они что-нибудь да придумают. Странное дело, но беспокойство за Джой отодвинуло на задний план ее собственные горести. Она здесь нужна, и этого пока достаточно.

Роза просто не могла поверить, что вот они снова сидят у Сантини и потягивают капучино, словно никогда и не расставались. Вот она, прелесть старой дружбы: продолжаешь разговор с того же полуслова, на котором расстались. Правда, и Джой, и Конни кажутся какими-то напряженными, обе бледные и уставшие.

Кафе теперь называлось «Ля дольче вита эспрессо бар». Кузены Розы заменили старый музыкальный автомат на новый – впрочем, с таким же выдающимся пузом, но пел он теперь «Битлз» и модные хиты. Театральные афиши на стенах сменились пейзажами Итальянской Ривьеры. Софи Лорен сияла улыбкой рядом с Россано Брацци, красавчиком из «Юга Тихого океана». Роза выглянула на улицу: вместо Королевского театра теперь зал для игры в бинго. Место пользовалось популярностью и просто гудело. Энцо, кузен Розы, отрастил волосы в духе «Битлз», а его молодая жена Элейн бегает по хозяйству, точно как мама когда-то. До чего же здорово вернуться домой! И как много надо им всем рассказать!

Она только что вдрызг рассорилась с мамой и была рада смыться из этого сумасшедшего дома.

– Да как ты смеешь возвращаться домой и вот так запросто объявлять мне, что ты вышла замуж! Что это за чушь несусветная?! Обвенчать может только священник, а не какой-то там капитан корабля! А что скажет тебе Серафина, твоя сестра, когда узнает, что ты лишила ее возможности побыть подружкой невесты?

– Нет, ты точно не слышала ни единого моего слова. Это была только гражданская регистрация брака. Мы еще устроим прием здесь и, конечно, получим благословение церкви. Марти еще бог знает когда сможет вернуться домой.

– Да какая же девушка выходит замуж на корабле, а потом оставляет своего мужа?.. – Мамин английский в минуту жаркого спора иной раз подводил ее, она начинала с трудом подбирать слова.

– У нас у обоих контракты, обязательства. Я не могла подставить Мелли. Не сердись на меня. Он хороший католик, именно такой, как ты всегда и мечтала.

– Да разве хорошему католику придет в голову жениться на какой-то лодке?

– На корабле… Это был корабль.

– Не умничай тут! Еще не так далеко то время, когда я могла отшлепать тебя, не забывай! И что, я уже могу садиться за вязание? – Мария с интересом уставилась на Розин живот.

– Нет, конечно. Я принимаю таблетки.

– Святая Мария, пресвятая богородица, нет, вы только послушайте это богохульство! В моем доме не будет таблеток! А что миссис Горман думает обо всем этом?

– Я еще не встречалась с ней. Марти ей написал.

– Но к чему такая спешка? Ты опозорила меня! Как я буду смотреть в глаза друзьям?

– Какой позор, о чем ты? Я вышла замуж за того, кого полюбила. Нам показалось, что это весело – вот так пожениться на корабле.

– Брак – это не веселье, это тяжкий труд. Вы же едва знакомы… С глаз долой, из сердца вон. Ты вообще уверена, что он когда-нибудь вернется домой?

– Все, не желаю я это слушать! – взвилась Роза. – Я иду встречаться с девочками. Вот уж они порадуются за меня. И выброси из головы эти мысли, будто мы жили друг с другом без брака! Вот, погляди, мое кольцо, а вот свадебная фотография. Это было так романтично!

– Чушь… «романтично»! Да при чем тут это самое «романтично»? Речь идет о пожизненном приговоре. У меня что, был хоть один день отдыха после того, как я вышла замуж за Сильвио? Работа, работа, работа и дети. Я совсем не хотела такого же для тебя. Я хотела, чтобы ты стала звездой.

– Ты хотела, чтобы я воплотила твою мечту, и, между прочим, я это сделала! Я объездила весь мир, а теперь хочу побыть дома. Я нашла свою половину, и я очень счастлива.

И почему у них любой разговор превращается в ссору? Мама счастлива только тогда, когда суетится вокруг детей, квохчет над Лукой, портит мальчишек. А они с Марти просто хотели быть вместе, и чтобы им было весело. Они до смешного подходят друг другу! У них все общее – одинаковое прошлое, они смеются над одним и тем же! Она нашла родственную душу, и счастье просто переполняет ее. «Нечего лить на мою счастливую голову ушаты холодной воды! Никому не удастся испортить мои чудесные новости!..»

* * *

Роза держалась очень загадочно. Она загорела, на ней была самая короткая мини-юбка, которую когда-либо видела Конни, и колготки – самые настоящие нейлоновые колготки, и белые туфельки. Волосы уложены пышными кудрями, глаза подведены словно сажей.

Джой пришла вместе с Ким, ту усадили в детский стульчик и дали ей бутылочку с соком. «А научилась ли уже Анна есть самостоятельно?» – тут же пронеслось в голове Конни.

– Выглядишь просто на миллион долларов, – улыбнулась она Розе.

Та, эффектным движением торжествующе выдернула из-за спины руку и гордо предъявила им золотое обручальное кольцо с дивным бриллиантом. Джой и Конни завизжали:

– Ах ты, темная лошадка! Когда, где, кто он?

Конни просто задохнулась от удивления. Роза вышла замуж и ничего им не сказала!

– Все получилось немного поспешно, на корабле, как в фильме «Африканская королева». У нас не было кольца, и мы купили у одного пассажира. Все было так… романтично! Ему надо было дальше, в Австралию, у него там концерт, но он скоро вернется сюда самолетом, и мы закатим такую свадьбу, каких свет не видывал. Даже в газетах о нас писали. Я бы вам рассказала сразу, конечно… Но все произошло так внезапно! И я так счастлива! Мы просто не можем поверить… Мы словно оба знали с первой секунды. Как в той песне – «Всего один взгляд», – и Роза, лицом изображая блаженство, принялась напевать популярную мелодию.

– Но кто же этот прекрасный незнакомец? – спросила Джой. Она уложила волосы так, чтобы они падали на лоб густой челкой, прикрывая синяк в желтых тонах.

– Как, разве я не сказала? Вообще-то вы обе его знаете… – Роза вспыхнула краской. – Просто боюсь вам назвать его имя…

– Кто?! – Конни и Джой сгорали от любопытства и нетерпения, даже потянулись к Розе через стол.

– Ну, угадайте!

– Не Пол Джервис, случайно? – спросила Джой.

– Вот глупая, он же врач, в больнице работает, – одернула ее Конни. – Может быть, кто-то из его приятелей?

– Теплее… Кое-кто из того же колледжа. Ну, кто из его выпускников отправился искать счастья в шоу-бизнесе?

– Дез О’Мэлли? – неуверенно спросила Конни, но сердце ее начало бухать. У нее оставалась только одна догадка, но она не осмеливалась произнести ее вслух.

– Теплее, просто горячо. Вот, смотрите! – И Роза вытащила свадебный снимок, где оба они, страшно довольные, стояли рядом с капитаном. – Мистер Горман – Танцующие Бедра. Марти. Мой муж – Рики Ромеро.

Конни, как настоящий профессионал, изобразила каскад эмоций. А в довершение растянула губы в улыбке и прошептала:

– Какая прелесть. Вы выглядите очень счастливыми.

– А мы и есть счастливые. И там было так весело, далеко-далеко в море, за много миль от берега. Кстати, он передает тебе огромный привет. – Она посмотрела на Конни. – Я решила, ты ведь не станешь возражать против нашей любви? Ведь ваш с ним роман закончился уже так давно, правда?

На Конни накатила тоска, кофе застрял в горле. Никак не глотается. Стремительный, головокружительный роман… Вот так Марти! Вот так не готов связать себя длительными обязательствами!..

– Как его карьера? Я давным-давно не видела его в чартах, – не ответила она на вопрос.

– И не увидишь. Он переключился, сотрудничает со студиями звукозаписи, помогает с технической стороны.

Роза постаралась ответить туманно. На самом деле у Марти не вышло осуществить то, что он планировал.

– Какие-то заказы. Концерты – только время от времени. Погодите, скоро его увидите. Потерпите. Глаз не отвести…

Одно лишь имя, названное Розой, совершенно испортило всю их встречу. Одна лишь фотография, и Конни будто снова очутилась в Лондоне, затем в Швейцарии и снова оказалась в том кошмаре, который за тем последовал. Да как она сможет теперь рассказать подруге, что Марти – возможно, отец ее ребенка, которого она для себя потеряла?

Между нею и собеседницами словно опустилось глухое стекло. До нее доносилась их болтовня, но уши заложило ватой. Она хотела скорей выбежать отсюда, не видеть Розиного безмятежного счастья. Почему же это все произошло не с ней? Ведь в таком случае сейчас рядом с Ким мог бы сидеть и ее ребенок.

– А можно мне у тебя пожить несколько дней? – спросила Роза у Джой. – Мы с мамой поссорились. Она считает, что я предала Церковь. Но мы собираемся обвенчаться, все как положено. Она поймет, просто ей нужно время. И Серафина со мной не разговаривает.

– Прости… – Просьба явно повергла Джой в панику. – Я не уверена…

– Ладно, забудь. И в самом деле, лучше вернусь домой и пойду со всеми мириться, – улыбнулась ей Роза.

– Ну а что с твоей собственной карьерой в шоу-бизнесе? – спросила Конни.

– Этот вопрос мне уже задавал журналист из нашей «Газетт». В пятницу выйдет целая колонка: «Успех наших звезд». Мама еще не знает об этом. А увидит – и сразу меня простит. Марти хочет, чтобы мы отправились вместе попутешествовать, но для меня этого года уже хватило по уши! И я очень по вам скучала!

– Ты не сможешь совмещать карьеру и детишек, когда они у вас появятся, – заметила Джой. – На первом месте должен быть ребенок, но и муж, конечно.

– Джой, ты опять за свое? Вот ты же проводишь эти вечеринки по продаже пластиковой утвари! А разве это у тебя не карьера? Начало карьеры! – не удержалась Конни и обернулась к Розе: – Она замечательно продает! Виртуозно! – И снова к Джой: – И прекрасно совмещаешь это с ребенком, правда?

– В каком-то смысле Джой права. Чтобы взобраться на вершину, надо постоянно трудиться, полностью отдаваться своему делу, и ничто не должно отвлекать тебя от очередного прослушивания или выступления. У нас на корабле в кордебалете были девчонки, у которых дома остались дети, и они всю дорогу скучали, переживали. А мне совсем не хотелось бы, чтобы моих детей растил кто-то другой, а не я.

Конни вздрогнула, это услышав… Роза переменилась. Стала помягче на поворотах. Всепоглощающие амбиции сменились любовью. Как же Конни завидовала ее счастью!

– А ты как думаешь, Джой? – подтолкнула ее Конни. – Кто у вас в доме главный?

– Конни! Ты же обещала… Роза, она просто болтает. Ей кажется, что мы с Денни собираемся разводиться.

Протянув руку, Конни отвела челку со лба Джой. Открылся синяк.

– Полюбуйся. Это не грим. Это кулаки Денни. Роза тоже должна знать, как это бывает. Не все браки заключаются на небесах.

– Это правда? О, Джой, да я бы убила его, если б он только попробовал на меня замахнуться, – прошептала Роза.

– Вы обе всё неправильно поняли, – жалобно ответила Джой. – Вместе в радости и в горе, я давала клятву. Мы выкарабкаемся, я знаю. Просто так действует алкоголь. В этом он точная копия своего отца. Сначала не может удержаться, а потом не контролирует себя. Правда, мы говорили с ним об этом, и он обещал, что больше такого не повторится. Поэтому просто не вмешивайтесь.

«Что же такое никак не дает мне поверить Джой и всем ее аргументам в защиту Денни?» – подумала Конни. Джой всю жизнь вложила в свой драгоценный дом, во все эти ковры, мебель… Ким в своих крошечных нарядах – самая очаровательная малышка в городе. Но в доме нет ни одной книги. А как же любовь к чтению? Ведь Джой всегда так много читала! И куда пропали ее мечты о путешествиях? В своем поместье она отгорожена от друзей так же, как Конни окуклилась внутри семьи.

Всю дорогу домой Джой молчала, но когда они подъехали к ее дому, взорвалась.

– Как ты смеешь вываливать Розе подробности моей жизни? Конечно, ты завелась из-за Марти. Иногда ты ведешь себя как настоящая корова! Ты просто завидуешь! – возмущенно сказала она, но Конни в ответ лишь пожала плечами.

– Не думаю, вряд ли. Если и завидую, то никак не твоей нынешней жизни. Я прежде хочу кое-что сделать со своей собственной жизнью. Ты вступила в тот клуб домохозяек? Они прислали тебе программу мероприятий?

– Прислали, – кивнула Джой. – Только разве у меня есть время на болтовню с кучкой женщин? Организация продаж отнимает все силы. Мне не нужен такой клуб. Я же тебе сразу сказала, что мне это не поможет. Денни забеспокоился насчет тебя. Просил передать, что ты все неверно поняла.

«Вот гад. Понял, что я его раскусила. Ну, возможно, это хоть на время придержит его, и он не тронет Джой. Или просто будет бить так, чтобы синяки не бросались в глаза?..»

– Я могу посидеть с собой вечером, – предложила она, стараясь загладить свою вину за то, что всё рассказала Розе.

– Спасибо, но ты уже достаточно навредила. Денни не очень-то любит гостей.

– Но его же нет дома. Так почему нет?

– Ой, Конни, ну хватит. Не лезь ты в то, чего не понимаешь. Дай нам самим разобраться. Это частная жизнь, не вмешивайся. Разберись сначала с собственной жизнью. Прекрати болтаться без дела. Займись чем-нибудь полезным или найди себе любимого мужчину, а уж потом рассказывай мне, как мне жить.

– Я просто старалась помочь тебе.

– Ну, с помощью у тебя получается не очень.

Остаток пути они проехали в молчании. Конни приходила в себя от вспышки Джой. Кимберли сзади посапывала. Она просто прелестный ребенок, эти темные глаза, кудри… И как Денни может не понимать своего счастья? Если бы только быть уверенной, что в следующий раз Джой сможет за себя постоять…

* * *

Невилл, улыбаясь, вертел в руках твердую открытку с приглашением на церемонию бракосочетания Розы и Марти. Это будет самым большим увеселительным мероприятием за последние годы. «Рок-звезда женится на звезде океанского лайнера», – кричали газеты. И никого уже не волновало, что Марти – вовсе не Клифф Ричард [64] , и что они уже поженились на корабле, и что Роза – никакая не звезда, а артистка массовки, рангом чуть выше хористки. Они с Конни собирались пойти вместе. Интересно все же, что обо всем этом думает Конни, что чувствует? С тех пор как она родила ребенка, прошел почти год, а Невилл так и не понял, кто же его отец – Конни совершенно закрылась и не давала никаких наводок.

Церемония планировалась торжественная, в большом отеле за городом, сразу после венчания в соборе Святого Уилфреда. Собралось всё лучшее католическое общество Гримблтона, и массовое истовое коленопреклонение выглядело весьма театрально. Чего стоили одни только черные бабочки на мужчинах! Невилл даже подумал, что здорово было бы переметнуться к ним ради этакой-то красоты – если бы, конечно, можно было при этом игнорировать всех их прочие ритуалы и сами верования.

Все эти дни он был особенно осторожен. Никакого Манчестера, никаких клубов, никаких поисков талантов. Присяжные были снисходительны, приняли во внимание его молодость, происхождение, готовящуюся свадьбу, к тому же он признал свою вину. Ему присудили выплату штрафа и сделали предупреждение, однако в местной «Меркьюри» журналисты уж не постеснялись и прославили его на весь город. В лавке Невилл несколько месяцев скрывался в подсобке, чтобы не выходить к покупателям, – он был уверен, что никто не захочет иметь с ним дело, но никто ни разу не сказал ему ничего в лицо. Отец всегда был рядом и поддерживал его, и Невилл научился прятать чувства под толстым панцирем.

– А ты просто улыбнись и помаши своим проблемам, сынок. Все пройдет! – сказала ему одна из постоянных их покупательниц. Невилл так растрогался, что чуть не бросился ей на шею. Другие избегали встречаться с ним взглядом, просто кидали монетки и торопились унести ноги, словно он какой-то мерзкий извращенец.

Один покупатель рассказал ему, что Тревор с матерью обменяли свой дом на жилье в Бернли. Они увиделись лишь однажды – на судебном процессе. Все это было ужасно грустно и несправедливо. Нервный срыв матери, ссора с бабулей, ребенок Конни – Невилл подавленно, но без особых эмоций взирал на всё это. Всю свою энергию он бросил на открытие новой лавки на Хай-стрит. Она более походила на магазин химической продукции: продавали разные ароматы, травяные настои, мыло, упакованные таблетки и мази.

Время от времени он навещал Айви, но та держалась очень отчужденно и была заторможенной, дни напролет она сидела перед телевизором в густом облаке сигаретного дыма. Дыхание ее пахло дешевым хересом и мятными леденцами. Где тот язвительный живчик, каким она всегда была? Одинокая, апатичная – как жаль ее…

Комнаты над магазином они привели в порядок, и Невилл теперь мог там жить. Квартирка получилась небольшой, но Невилл с таким удовольствием занимался ее обустройством: белые стены, черная мебель, яркие шторы с абстрактным рисунком, постеры с джазовыми исполнителями. Какое же это счастье – иметь собственный дом! Конечно, было бы так здорово разделить это счастье с кем-то близким, но после Тревора Невилл даже не пытался с кем-либо сойтись. Это было просто невозможно.

Однако постепенно все менялось. «Гардиан» опубликовала обращения нескольких гомосексуалистов, настаивающих на внесении поправок в закон. Совершались шаги к тому, чтобы в пределах своего дома было позволено вести ту жизнь, которая тебе по душе, – только надо не выносить свои пристрастия на публику. Фильм «Жертва» вызвал дискуссию на самом высоком уровне. Появлялась надежда, что в будущем всё станет иначе. Ну а пока что ему оставалось лишь выписывать журналы, рассказывающие о талантах и показывающие красивые тела – они напоминали ему о том, что он не единственный гомик на свете.

* * *

Джой настояла, чтобы ее свекровь Рене Грегсон посидела со своей внучкой Ким, пока они с Денни будут на свадьбе – чтобы они могли спокойно наслаждаться праздником и не глядеть каждую минуту на часы. Сьюзан и Якоб были гостями со стороны Марии и Сильвио Берторелли. Все страшно суетились по поводу нарядов. Мама хотела, чтобы Джой надела что-то в бирманском стиле: длинную шелковую юбку и прямого покроя жакет. Но Денни явно не одобрит такую демонстрацию национальной гордости.

Если она хочет, чтоб он сохранял благодушие, ей надо сшить традиционное вечернее платье, причем быстро. Он действительно не тронул ее после того, как к ним неожиданно нагрянула Конни, но Джой все равно ощущала некоторое беспокойство.

У нее были кое-какие сбережения, и она купила отрез дивной парчи винно-красного цвета. Ее проект по продажам упаковочных контейнеров набирал обороты. Все хотели заполучить такую красоту для собственной кухни. Ее приглашали в лучшие дома, и Джой уже так отточила свою презентацию, что легко скользила по волнам вечера, уверенная в успехе. Головной офис обратился к ней с просьбой провести обучение новичков, и в результате на свои сбережения Джой тайком училась водить. Здорово было иметь собственный счет в банке и чековую книжку, она могла теперь, никого не спрашивая, покупать Ким лишние игрушки.

Впервые за много месяцев она почувствовала себя прежней Джой и даже однажды сходила на встречу клуба домохозяек, когда они обсуждали открытие игровой площадки для малышей при местной церкви. Планировалось, что матери сами будут ее поддерживать – чередуясь по графику, а детишки будут разного возраста, смогут общаться и готовиться к школе. Такие проекты затевались тогда по всей стране.

В гостиной, тесноватой для такого собрания, сидели двадцать молодых мам, большинство из них жили неподалеку. Они радостно поприветствовали Джой и пустились обсуждать всё, что читали в газетах и книгах или слышали по радио. Когда же она в последний раз интересовалась миром за пределами собственной кухни? Вместе с Ким она сходила на благотворительный кофейный утренник и впервые после рождения дочери не чувствовала одиночества.

Если бы только Денни выбрался наконец из своего мрачного настроения! Ему казалось, что вся его нынешняя работа – пустая трата времени, но все дни он либо работал, либо пил, совсем забросил спорт, растолстел и водил грузовики с углем, твердя, как это унизительно.

– Но ведь когда-нибудь этот бизнес станет твоим, – напомнила она ему однажды, вложив в слова все свое дружелюбие, но он лишь пожал плечами.

– Я просто бывшая знаменитость, подрабатывающая углем. – Он никак не мог оправиться от того, что его прогнали из команды «Грасхопперов», ненавидел Пита Уолша, тренера, мужа ее тети Ли, и распространял свою ненависть на всех Уинстэнли.

Она предлагала ему постараться стать полезным – например, готовить мальчишек для игры в команде, искать таланты, но он отвергал все ее идеи, вяло качая головой.

Постепенно они становились все более чужими друг другу, и это пугало ее. Но теперь их ждет чудесный вечер, и Джой постарается использовать его так, чтобы они вновь стали парой.

Она раскроила материал по-особенному, чтобы платье открывало спину, на талии сзади запланировала бантик, и на юбке – высокий разрез, чтобы показать ноги. В маминых запасах она отыскала кусок шелка в тон, и возня с этими яркими чувственными цветами неожиданно нагнала на нее тоску по той далекой стране, в которой она родилась. Она сможет уложить волосы – свои густые блестящие волосы – традиционным бирманским узлом у основания шеи и вплести в него букетик. Ей хотелось, чтобы Денни увидел ее во всей красе. Они по-прежнему молоды, у них еще вся жизнь впереди. Но эта мысль не принесла никакого успокоения, а вдруг повергла ее в дрожь. Почему же?

* * *

Конни старалась хоть как-то наскрести в душе радость по поводу свадьбы Розы, причем дело было не в Марти. После его возвращения они виделись дважды, и встречи ясно показали, что между ними не осталось никаких чувств. Марти был просто добр к ней, испытывал лишь братские чувства, но никогда не был в нее влюблен – теперь-то она это видела. Он, скорее, баловал ее, как маленькую, на Розу же он смотрел… Глаза его зажглись обожанием и просто сверкали! Они что-то такое нашли друг в друге и оба светились. Если бы только быть уверенной, что Анна не его ребенок! Рассказать ему все? С оговоркой, что Анна может быть дочерью и Лорни Добсона? Очень уж стыдно все это обсуждать…

Снова май, и всего лишь год назад… Нет, ничего еще не зажило, все по-прежнему болит и все по-прежнему надо держать в тайне. Что же удивительного, что ей совсем не хочется думать о новом платье? Да и денег у нее всего ничего, но бабуля решила не пускать дело на самотек.

– Мы молоды лишь однажды, не упускай возможности побаловать себя, – сказала бабуля, вкладывая ей в руку пачку банкнот. Так платят для успокоения совести: слишком много и слишком поздно. Если бы она проявила такую щедрость год назад, сейчас все было бы иначе. Трудно было не держать обиды. – Купи что-нибудь красивое в «Уайтлиз», – велела бабуля, и Конни послушалась. Да и Невилл не вынесет, если она будет выглядеть будто потрепанная.

Она выбрала ярко-голубое платье, узкое, кружевное, шейный платок и накидку в тон. Платье было коротким и выгодно подчеркивало ее длинные ноги. Она проколола уши и купила длинные болтающиеся серебряные сережки с бирюзой. На ноги нашла серебристые туфли с квадратными носами. Нет, она не посрамит семью. Все будут на свадьбе: Сью и Мария, Квини Квингли, все преданные подруги по клубу «Оливковое масло», все, кроме одной.

Ах, если бы мама была здесь, если бы она могла насладиться этим нарядным великолепием! Конни так не хватало ее весь этот паршивый год, но, по крайней мере, грандиозная свадьба Розы завершит его хотя бы на относительно радостной ноте.

Удивленная собственным отражением в высоком зеркале, Роза даже на шаг отступила. Кто эта элегантная незнакомка, чьи черные глаза вспыхивают яркими искрами? Серафина придерживала ее платье сзади, всей душой стремясь стать самой лучшей в мире подружкой невесты.

Хорошо, что она отказалась от идеи пышного свадебного наряда – к чему он замужней женщине? И хорошо, что уступила мольбам матери, которая «не позволит своей дочери пойти к алтарю в вызывающей мини-юбке!». Они кричали и бранились, хлопали дверьми, наконец помирились и сошлись на этом прекрасном молочно-белом вечернем платье с расшитым бусинами корсетом и узкой юбкой, собранной сзади сеткой в русалочий хвост. Выглядело оно очень театрально, и спасибо огромное Дилли Шерман, подсказавшей нужный бутик на Кинг-стрит в Манчестере.

Мелани Даймонд, вторая подружка невесты, в поте лица суетилась внизу. Розе было неловко, что она не позвала Джой и Конни на эту роль, но те, похоже, наоборот, только обрадовались, что им не придется маячить на первом плане. Мелли и Серафина были очень довольны своими ярко-розовыми шелковыми туалетами с пышными юбками – и туфельками, обтянутыми такой же тканью. Волосы их были убраны выразительными узлами и украшены цветами фуксии. Цвет очень шел к их яркой смуглой внешности.

Марти пока что отправили к родителям. Те, кстати, приняли Розу с распростертыми объятиями, а старшие братья Марти теперь пожимали ей руку так, что косточки пальцев хрустели.

Парикмахерская команда Сильвио позаботилась о том, чтобы волосы у всех были в порядке, работали от рассвета и до заката, стараясь, чтобы прически подходили к нарядам. Роза так и не стала звать Сильвио папой и хранила в своем молитвеннике фотографию Марко Сантини. Она его уже едва помнила, но стоило ей услышать запах дезинфицирующего средства, как запах этот немедленно возвращал ее в тот печальный день, когда тетя Ли взяла ее к себе домой, а она описалась – это случилось в ту ночь, когда умер отец. Но Сильвио старался, как мог, и Роза гордилась, что он всегда был рядом и очень поддерживал маму, когда совсем вскоре после их свадьбы родился Сальви. Семья Сантини тогда раскололась надвое, и эта рана так никогда и не зажила. Потому-то Роза и выбрала для венчания собор Святого Уилфреда, а не церковь Скорбящей Богоматери. С ее стороны придут только двоюродные родственники.

И почему свадьбы всегда вытряхивают на свет самые печальные осколки семейной истории? Воспоминания об ушедших от нас любимых людях, мелочные перешептывания о том, кто и с кем сидел рядом, о том, кого не пригласили и почему. Нет, не хочется сейчас обо всем этом думать… Служба будет долгой, в каменном помещении церкви страшный холод, но выбора нет, пути назад тоже, зато потом они проведут чудесный вечер и незабываемую ночь. У них будет настоящий бал!

* * *

Собор был битком набит любопытными зрителями, они толпились даже на улице, надеясь хоть краешком глаза увидеть звездную пару. Фотографы защелкали вспышками, когда жених и невеста перешагнули порог храма – вразрез с традицией вместе со своими семьями. Мария с головы до ног вырядилась в свой любимый фиолетовый, к волосам на затылке приколола букетик цветов. Мужчины были в костюмах в тонкую полоску и черных галстуках либо в темных костюмах с белым перышком в петлице – на счастье. Ярко горели свечи, еще не выветрился запах полироли, скамьи были твердыми, а Невилл подметил, что орган играет не настоящий, а электрический. На его вкус, здесь все было чересчур современным. То тут, то там мелькали его постоянные покупатели: жесткие воротнички туго обхватывали их шеи, а сами они казались щеткой начищенными – для такого торжественного случая.

Цветы были редкостно изумительны – море дорогущих букетов в обрамлении густой листвы, со вкусом выполненные композиции… Невиллу прежде не доводилось видеть такой стильной расточительности.

– А кто занимался цветами? Не церковные же дамы? – спросил он Джой, сидевшую от него слева.

– Новые флористы нашего городишки – Роза говорила, они получили золотую медаль на выставке цветов в Челси.

– Здорово… Каменные стены просто ожили, не находишь?

Джой кивнула. Выглядела она восхитительно, а Денни сидел, весь напрягшись, однако трезвый. Конни, сидевшая справа от него, держалась молодцом, но глаза ее были печальны, и Невилл догадывался, кто мог быть причиной тому. Да, им обоим удалось выбраться из прошлогодней круговерти, однако он чувствовал, что Конни все еще не по себе, что она все еще продолжает куда-то плыть и не может пристать к берегу и обрести определенность хоть в чем-то. Впустую тратит свое время, подрабатывая у него в лавке. Джой начала строить свою маленькую империю, Роза и Марти скоро уедут из города… А как же Конни, что же теперь с ней станется?

Слава богу, он и Конни все-таки не поженились в угоду родственникам. И небо не рухнуло… Но вот теперь Роза выходит замуж за бывшую любовь Конни, а кто отец ее ребенка – никто так и не знает… Впрочем, сейчас не время думать об этом.

Заиграл орган. Все встали. Зазвучал не традиционный свадебный марш, а «Звук трубы» Генри Пёрселла. Очень изысканно и необычно. Что ж, представление начинается.

* * *

Кантри-клуб принял гостей честь по чести: огромные круглые столы накрыты льняными скатертями и украшены цветами, серебряные подсвечники увиты мелкими розочками, трио музыкантов играет негромко и ненавязчиво. Гости тем временем дегустируют ассорти из креветок, ростбиф и йоркширский пудинг, а на десерт их ждет шантильское безе и мороженое с дольками ананаса.

Ораторы держались человеколюбиво: не затягивали своих выступлений и старались разбавить их чем-то смешным. Бедный Сильвио так разволновался, что сбился на итальянский.

– Никогда я не думаю, когда приехать в эту страну против своего желания, что увижу своих дочерей в таком месте. Я такой гордый ими. Роза делать счастливым мне и Марии. – Пауза и струйка слез в платочек. – Я желаю вам всем чудесного вечера!

Подняли бокалы за молодоженов, за семью, за подружек невесты. Конни старалась просто следовать за потоком, не сопротивляться. Плыви по течению – так говорили стиляги. И она изо всех сил делала вид, что ей весело и что она страшно рада за молодых. Роза была счастлива. Конечно, теперь ее очередь быть счастливой, но что бы она сказала, если б узнала, что Анна может быть дочерью Марти? Выдержала бы их дружба такое? И почему эти мысли так и проносятся в голове? Днем и ночью, когда она слушает радио и когда за рулем, когда дожидается автобуса на остановке и когда лежит в ванне. Удивительно, сколь живуча эта тоска!.. Мысль мелькнет – и всякий раз кинжал вонзается в сердце. «Прекрати!» – скомандовала она себе. Сегодня их день, не твой. Это они могут сегодня начать вместе новую жизнь, ты здесь ни при чем. Не будь такой эгоисткой!

* * *

Пока произносились тосты, Джой заметила, что Денни потихоньку за спиной протягивает бокал официантам, прося снова и снова наполнить его. Она без устали подливала ему воды, но Денни с раздражением отодвигал этот бокал. Да что же он вечно все портит, ну к чему так напиваться?! Чего он нервничает, ведь вокруг только друзья?! Может быть, потому, что они на публике, и все его знают? Или потому что ему скучно и лень снизойти до светской болтовни с хорошенькой соседкой по столу? Джой старалась не привлекать ничьего внимания, но все же как-то притормозить скорость, с какой Денни накачивал себя спиртным.

Еще несколько бокалов, и он превратится из веселого и обходительного, уверенного в себе и дружелюбного – в колючего, агрессивного, грубого… Хотя бы не вываливал своих неудовольствий перед людьми! Пусть уж лучше прибережет их, пока они доберутся домой. На сегодня его настроение понятно, и она уж найдет предлог, чтобы улизнуть к маме и Якобу. Пускай дубасит свою подушку, а не жену.

Глядя сейчас на Розу, она вспоминала собственную свадьбу. Все было так недавно, она так верила ему, боготворила его, полагала, что лучший момент в жизни девушки – это когда ее поведет к алтарю первый попросивший об этом мужчина.

Роза объездила мир, а она почти не бывала за пределами их городка. Розе есть что рассказать, а у нее только жуткие воспоминания о том, как он швыряет ее на пол в спальне, насилует, не спрашивая, хочет она заниматься любовью или нет, придавливает к стене, а Ким заходится плачем в соседней комнате. О том, как он замучил ее – запирает двери, выключает свет во всем доме, кидает ее на кровать и грубо раздвигает ноги. Да ни одна женщина не должна зависеть от таких прихотей, от таких припадков ярости! Он будто ненавидит ее. Она столько выгораживала его, лгала, пряталась… Что-то в голове Джой начало меняться. Она увидела его таким, каков он есть: слабый, угрюмый, ревнивый. Хочет контролировать каждое ее движение, а когда она сопротивляется, наказывает ее. Что же это за любовь такая?

Да, Роза встретила своего принца. У них с Марти столько общего! Ах, что за жизнь их ждет! Как же она им завидует… И как завидует Конни – она так свободна! Джой впервые посмотрела на своего мужа взглядом, не замутненным никакой симпатией. И почувствовала лишь отвращение, отвратительные сцены насилия прокручивались перед глазами, словно мерзкий фильм. И она связана с ним до конца жизни?! Что же она наделала?!

Джой залпом выпила то, что оставалось в бокале, и протянула руку за следующим.

* * *

Танцевальный зал был полон: гости отплясывали твист под одну из старых мелодий, которые исполнял Марти. Было жарко, накурено, все вспотели, скинули пиджаки, капельки на лбу взблескивали, отражая огни зеркального крутящегося шара на потолке. Была уже полночь, но все продолжали веселиться, танцевать и болтать. Роза так радовалась, что свадьба замечательно удалась! Гости чудесно общались друг с другом, выпивка лилась рекой. Рядом с ней все ее друзья и близкие. Даже Конни вовсю зажигает с Невиллом.

Теперь и в глазах Церкви Роза стала миссис Горман, и наутро они с Марти собирались отправиться в Ирландию навестить ирландских Горманов, непременно желавших продемонстрировать им настоящее ирландское гостеприимство и угостить их «Гиннессом» и джигой. После возвращения Марти это будет их первая ночь наедине. Мама ведь отказалась поселить их вместе, пока преподобный Патрик не обвенчает их. Розу переполняла нежность ко всему человечеству, но ей не терпелось заполучить Марти лично себе. Это был один из тех драгоценных моментов жизни, когда каждое мгновение хочется вдохнуть всей грудью, вобрать носом, впечатать в память этот дивный день. И за что ей такое счастье? Все, что было задумано для праздника, – сбывалось, ни единая шероховатость не омрачила радости. Ах, вот бы эта ночь длилась вечно…

Роза танцевала с подругами, выделывая виртуозные па и красуясь изо всех сил, Серафина в свой черед вышла в центр круга, чтобы не отстать от невесты… И тут в углу зала послышалась какая-то глухая возня. Все продолжили танцевать, никто не обращал внимания на странный шорох в углу, решив, что просто кто-то так развлекается, но Роза заметила, что Джой изменилась в лице и ускользнула посмотреть, что происходит. Сгорая от любопытства, Роза устремилась за ней.

* * *

Джой потребовалась секунда, чтобы понять: Денни снова во что-то ввязался.

– Заткни свою поганую пасть! – шипел он на Энцо Мартини, хотя тот и так уже поднял руки: сдаюсь! И хотел было отойти в сторону. – А ну повтори, что ты сказал!

– Да ладно тебе, приятель, забудь… Ну, перебрал малость, бывает… – ответил Энцо, всем своим видом показывая, что идет на попятную.

– А ну стой, итальяшка! Стой, кому говорю!

Это вывело Энцо из себя, и он, готовый уйти, в ярости обернулся.

– Чего ж удивляться, что мы кубок продули! Когда играют такие кривоногие! Мяч удержать не могут, сами себе гол забивают! Это все ты виноват, Грегси, из-за тебя все профукали!

Денни кинулся на него, но Энцо увернулся.

Джой попыталась удержать мужа.

– Денни, прошу, не сегодня, не надо, не сейчас! – жестко сказала она.

Он грубо оттолкнул ее.

– Заткнись, сучка!

– Нет, я не заткнусь. Ты выставляешь себя сущим ослом. Пойдем. Тебе больше нечего здесь делать.

– Пойду, когда захочу. Когда будет настроение, тогда и пойду. И нечего мне указывать.

Она снова попробовала его увести, но на этот раз он толкнул ее так, что она полетела на стол, сшибая бокалы.

– Не смей бить мою подругу, ты, грязная свинья! Не смей и пальцем ее тронуть! Мы знаем твои мерзкие привычки! Хватит! – подскочила к нему Роза, пока Джой поправляла платье.

– Отвали, маленькая кривляка! Только и делаешь, что выпендриваешься! – И Денни, подхватив Розу как тряпку, презрительно швырнул ее на пол. Марти, Энцо и его братья кинулись на него и выволокли из зала, чтобы дать ему хорошую взбучку.

– Они убьют его! – завизжала Джой.

Оркестр продолжал играть. Конни и Невилл склонились над невестой.

К ним торопливо пробиралась Мария в сопровождении Якоба Фридмана.

– Роза, как ты? – спросила она. Та посмотрела на мать, но глаза ее словно разбегались, и она отключилась. Все молчали, пока Роза наконец не шевельнулась.

– Вызовите «Скорую», – скомандовал Якоб. – Выйдите все из зала и дайте ей подышать, ей нужен свежий воздух.

– Может быть, перенести ее в сторону? Не лежать же вот так посредине, – всхлипывала Мария, поглаживая руку дочери.

– Нет, не двигайте ее… Пока не надо. Пусть пока все просто выйдут.

* * *

Джой и Конни сидели, прижавшись друг к другу, Невилл вел машину по темной дороге в Королевскую больницу Гримблтона. Никто не мог поверить в то, чему они только что стали свидетелями. Денни повалили на пол, как следует отдубасили, вызвали полицию и отправили за решетку, чтобы протрезвел. Роза в «Скорой помощи» с Марти и Марией.

И вот они стоят в мрачном больничном коридоре – в вечерних туалетах, забрызганных грязью, – и курят одну за другой сигареты, а мимо них снуют медсестры и доктора, открывая и закрывая дверь в палату к Розе. Она просто упала, очень быстро, но теперь никак не может очнуться. Вдруг чье-то лицо – лицо мужчины в белом халате – показалось Конни знакомым. Пол Джервис. Снова как раз его дежурство. Но какое же облегчение – увидеть сейчас его красивое лицо, хмуро сдвинутые брови… Он приветственно помахал им и поспешил в палату.

А они все сидели, гадая, что же происходит там, за закрытыми дверями. Развернулась целая трагедия, и Джой вовсю колотило.

Невилл как мог старался рассеять их страхи:

– Она просто ударилась головой. Вы видели, в каком состоянии был Денни, когда ребята отошли от него? Вот ему точно придется накладывать швы, когда он очухается.

– Не хочу говорить о нем, – оборвала его Джой. – Никогда.

– Тихо, – прошептала Конни. – Это шок. – И она подняла глаза на Пола, шагавшего к ним. Глаза его были серьезны и выдавали усталость. – Как она?

– Миссис Горман отдыхает. Она пришла в сознание…

– Слава богу! Мы можем зайти увидеть ее?

– Боюсь, что нет. Ее надо перевезти отсюда к другим специалистам. Мы подозреваем перелом позвоночника.

Джой ринулась в туалет, зажав рот руками, Невилл – за ней, и Конни осталась наедине со своим давним искусителем. Непонимающе смотрела она в его синие глаза.

– Но сегодня день ее свадьбы… Этого не может быть! Роза ведь танцовщица… Как же…

– Я знаю. Марти мне рассказал. Прости, но мы просто пока не можем ничего сказать наверняка. Она неловко упала на твердую поверхность с серьезной высоты. Насколько я понимаю, ее бросили как раз на спину.

– Но пол там деревянный, на нем невозможно так расшибиться!

– Все зависит от того, успела ли она сгруппироваться, согнуться под нужным углом. Она же совершенно миниатюрная!

Конни сидела, не в силах вымолвить ни слова, и он сел рядом.

– А сама ты как? – спросил он ее. – Я слышал, ты вернулась домой…

Она помолчала.

– Всего лишь год назад… Когда мы виделись в прошлый раз… Мне пришлось отказаться от нее… Мои родные заставили меня это сделать, а потом передумали, но было уже слишком поздно… Все произошло в этом месяце ровно год назад.

– Мне очень жаль. Я часто думал, что же с тобой будет дальше. Догадываюсь, как тебе тошно.

Но Конни не хотела сейчас все это бередить. Сейчас она должна думать только о Розе.

– Но как же, как… Почему, Пол? Почему именно Роза, почему именно сейчас? Это несправедливо! Это Денни швырнул ее. Как мы сможем теперь с этим жить?

– Не знаю, что тебе и ответить. Мы сделаем анализы. Это хорошая больница, и если есть хоть какая-то надежда на выздоровление, то наши доктора за нее уцепятся и поставят ее на ноги, это я тебе гарантирую. – Он наклонился, чтобы успокоить ее, и на минуту, совершенно обессиленная, она прижалась к его плечу. И тут же в смущении отдернулась.

– Если я могу что-нибудь сделать… – предложил он, и Конни взглянула на него озабоченно. Выглядел он устало, под глазами мешки. Человек просто по доброте душевной предлагает ей помощь, занимается достойной работой, он теперь совершенно далек от нее, что и сомневаться. У него есть цель в жизни, он помогает людям жить. Как она вообще может смотреть ему в лицо, учитывая обстоятельства их прошлой встречи? Если б только всё было по-другому!.. А теперь он всегда будет видеть в ней только жертву, а не ровню себе. Разве сделала она что-нибудь, чтобы заслужить его уважение? Хотелось бы ей, чтобы в один прекрасный день он смог ею гордиться!

– Спасибо, лучше иди продолжай свои обходы. Не позволяй мне задерживать тебя. Я должна найти Джой, – ответила она Полу.

– Не забывай о себе, Конни. Ты выглядишь замотанной и измученной.

Он встал и пошел в сторону палаты, где была Роза. Она с тоской смотрела ему вслед. Если б только… Ну все, стоп! Довольно об этом. Сейчас Розе нужны рядом все ее друзья, они все должны молиться за ее выздоровление. А таким, как прежде, уже никто никогда не будет.

* * *

Проснувшись, Роза не поняла, где она и что происходит. Такое чувство, будто она проспала несколько месяцев. В памяти проплывали склонившиеся над ней лица, белые халаты, нянечки, а вот Марти наклоняется ее поцеловать. Где она? Что случилось? А потом горькая правда залила ее тошнотворной волной паники.

Она в больнице, на специальной кровати с растяжкой, не может пошевелить ни единой мышцей, лежит беспомощная, в ловушке бесчисленных ограничений. Она вспомнила день свадьбы, танцы и драку, а потом все обрывалось. Никто не рассказывал ей, что с ней не так и почему она здесь, но все это очень подозрительно и наводит на нехорошие мысли.

Священник, обходя палаты, торопился поскорее пройти мимо ее кровати, не глядя ей в лицо. Мама плакала всякий раз, когда заходила к ней, а братьев и сестер к ней не пускали, чтобы те не принесли ей какую-нибудь простудную заразную хворь.

– Когда я смогу вставать? – пытала она нянечек.

– Всему свое время, – отвечали те строго, как их учили. – Вашей спине пока нужен отдых.

– А почему я не чувствую ног? – спросила она врача, который, прочтя ее медкарту, как раз добавлял свою запись.

Он не повернул головы в ее сторону и продолжал писать.

– Терпение, юная леди, немного терпения. Выздоровление требует времени. Прежде всего, нам надо понять реакцию организма. Понять, как реагирует сама природа.

– При чем здесь природа?

Что за чушь он несет? Какая еще природа? Природа – это листочки и шишечки, голубые небеса и смена времен года.

Он присел рядом с ней.

– Мы думаем, что при падении оказался сдавлен позвоночник, могли повредиться аксоны – это нервные окончания, которые передают сигналы от ваших нервов в мозг. Степень повреждения нам пока не ясна. Это можно узнать лишь с течением времени. Из осторожности мы пока не хотели бы, чтобы вы двигались.

– Но я танцую, это моя профессия, – хрипло возразила Роза, отлично понимавшая, как быстро теряют работоспособность мускулы и как это ослабит ее конечности. – Когда я снова смогу ходить?

– Вы сможете ходить, только если вам очень повезет. Все зависит от степени повреждения. Вам очень не повезло, что вы упали именно так. Вы были пьяны?

– Это был день моей свадьбы. Один из наших гостей напился в стельку и пытался ударить свою жену, я хотела остановить его, а он швырнул меня на пол. – Воспоминания об этом вдруг резко вспыхнули в ее сознании.

– Понятно. – Доктор поднялся. – Мне очень жаль….

И он ушел, оставив ее лежать замершую от ужаса. Его слова потрясли ее. Не в силах поверить услышанному, она тупо уставилась в потолок. Нет, ей это всё снится. Всё это происходит не с ней. Да разве сможет она всю оставшуюся жизнь провести в этом уже неподвластном ей теле? Роза отвернулась лицом к стене. Ей хотелось только лишь одного – умереть.

* * *

Джой как могла оттягивала момент, когда ей придется поехать в больницу навестить Розу. Она никак не могла собрать в себе достаточно мужества, чтобы увидеть то, что Денни сделал с ее подругой. Ему предъявили обвинение в нанесении тяжких телесных повреждений. Если бы всё зависело только от нее, то он надолго отправился бы в тюрьму. Но это было маловероятно – уж мафия Грегсонов о том позаботится.

Их брак распался с той самой минуты, как она вернулась в Уэйверли вместе с Ким. Дом в Мурлэндз-эстейт она заперла и настаивала на том, чтобы он был продан. Не хочет она больше видеть ни бывшего мужа, ни это место, где все вызывает у нее тягостные воспоминания!

Ни один мужчина больше никогда в жизни не посмеет с ней так обращаться. А дочь она и сама сможет вырастить, мама и Якоб помогут ей. Как же она благодарна за то, что у нее есть крыша над головой, за то, что семья ее оберегает! Она теперь сможет работать полный рабочий день, сможет сама зарабатывать на жизнь, обрести себя. Она подала бумаги на развод, сославшись в них на жестокое обращение, и, если потребуется, готова была к тому, что имя семьи будет полоскаться в грязных газетах.

Ну как же так, как же она могла быть такой дурындой, мямлей, такой доверчивой идиоткой, что позволяла относиться к себе как к груше для битья?! Как сможет она теперь простить себе то, что Роза оказалась в такой опасности? Надо было просто отклонить приглашение на свадьбу, просто не ходить туда… Джой снова и снова прокручивала в голове сцену драки, пытаясь повернуть ее ход иначе, но ничего не менялось: подруга оказывалась на полу, а виновата во всем только она, Джой… Ее мучил стыд. Как же она теперь увидит Розу? И чем дальше она откладывала встречу, тем труднее ей становилось на нее решиться. Как же она вообще сможет когда-нибудь смотреть ей в глаза?

* * *

Все лето Конни провела, с головой погрузившись в чтение. Это были «Ребенок, семья и внешний мир» Винникотта, томики Боулби [65] и Титмуса [66] и прочие книжки по социологии, которые ей удалось раздобыть. В университете освободилось место на образовательной программе по социологии, и с помощью Якоба и при своих отличных отметках она подала документы. Так что времени на то, чтобы сидеть и жалеть себя или Розу, у нее теперь не осталось.

Страдания Розы подтолкнули Конни задуматься о будущем и на что-то решиться. Столько ей надо было всего прочитать, узнать, так хотелось блеснуть подготовкой! Она уже так давно не училась, что, казалось, мозги ее заржавели. А еще ей придется научиться жить в одной комнате с каким-то чужим человеком, жить только на грант. Впрочем, бабуля Эсма помогла ей с расходами на одежду, помогла купить книги по списку, так что можно рассчитывать, что и в случае чего она тоже поддержит.

Иногда казалось, они осторожно обходят друг друга на цыпочках. Словно маленькой Анны никогда не было, и ту часть жизни Конни можно аккуратно прикрыть плотной завесой. Любовь, которую Конни испытывала к бабуле, когда была ребенком, высохла. Эсма предала ее, все они ее предали, а больше всех она предала себя сама, когда не смогла продержаться еще немного. Конни испытывала в душе ярость, и – она это чувствовала – Эсма ее улавливала, но ни та, ни другая вслух об этом не заговаривали. Еще не время. Возможно, когда-нибудь, но не сейчас. А сейчас она готовится стать студенткой, и подтолкнуло ее к этому несчастье с Розой. До чего же странно, что чья-то трагедия может привести и к хорошему.

* * *

Невилл вознамерился отправить Розе самый лучший букет, какой он только сможет себе позволить, а это значит, ему предстояло наведаться к тем флористам, которые украшали на свадьбу собор Святого Уилфреда. Цветочный салончик притаился в брусчатом переулке неподалеку от Хай-стрит, но, зайдя в него, ты словно попадал в пещеру Аладдина: цветы, листва, вазы – все для составления самых немыслимых композиций. Нежно благоухали лилии. Невилл застыл. Его чувства – сразу и все! – до крайности обострились.

– Могу ли я чем-то помочь? – спросил его молодой человек в джинсах и нарядной рубашке.

– Я бы хотел что-то веселое, это для больного, очень особого для меня человека. Что-то в духе того, что ваша жена приготовила на свадьбу Гормана и Сантини. Это букет для Розы.

– О, я читал в газете… Ужасно. – Мужчина неожиданно улыбнулся: – Но благодарить вы должны меня. Найджел Норрис, к вашим услугам!

– Так это вы всё украсили тогда? – И Невилл разглядел сертификат в рамочке о награждении золотой медалью в Челси. – Ах, да, мне говорили, но я подумал…

– Знаю, знаю, все так думают. Но цветы – это моя страсть, еще с детства. Просто люблю сочный чистый цвет.

– Понимаю. – Невилл оценивающе взглянул на стоящего перед ним человека. Ну да, все признаки налицо: броская одежда, аромат дорогого лосьона после бритья и, да, вот эти, словно невзначай брошенные фразы. Но теперь он будет очень осторожен. – Невилл Уинстэнли. – Он протянул руку. – Лавка «Здоровье и травы», чуть дальше по улице. Как бизнес? Успешно?

– Пока только разворачиваюсь, но после свадьбы дела пошли пошустрее, спасибо вам. Я ведь открылся всего несколько месяцев назад, но миссис Берторелли оказалась так добра… Я надеюсь еще заработать уроками: меня приглашают вести занятия по флористике в вечерней школе зимой.

Он что, пытается его зацепить? Невилл улыбнулся и оглядел товар.

– Немного этих… И вот этих… И еще вот эти мохнатые георгины. Хочу, чтобы получилось что-то театральное. Роза ведь танцовщица, хотя теперь один бог ведает…. – вздохнул он.

– У меня был друг… В вооруженных силах. Он упал с грузовика и сломал спину. Его парализовало от шеи и до самого низу. Давайте заверну вот в эту бронзовую бумагу. Как лучше, сейчас все приготовить или попозже?

Это приглашение? Невилл вдруг почувствовал знакомый трепет в паху. Неужели можно начать все сызнова? Да черт побери, если несчастный случай с Розой и научил его чему-то, то в первую очередь – что жизнь стоит того, чтобы жить!

* * *

Роза старалась слушать радио – оно должно бы хоть немного отвлекать от жалобных мыслей. Но сегодня оказался один из тяжелых дней, когда как она ни старалась, но продолжала ощущать себя никчемным куском мяса. В такие дни она желала только одного: чтобы она так никогда и не очнулась после того несчастного случая. Ну как можно быть вчера обычным человеком, а завтра – увечным калекой?

Боролась с такими мыслями здесь не она одна. Тим из соседней палаты неудачно нырнул в бассейн и сломал себе шею. Гарри попал в автокатастрофу. У Барбары осложнения от врожденной спинномозговой грыжи. Все они видели и другие дни. А теперь просто ее черед жалеть себя.

Марти приходил и рассказывал, как они с отцом строят новый дом, специально оборудованный для передвижения в инвалидном кресле. Приносил план дома, всё показывал ей, но ей хотелось закричать на него. Она хочет быть нормальной, а не на всю жизнь прикованной к инвалидному креслу! А ее карьера? А весь этот уход, туалет? Разве сможет она позволить ему ухаживать за собой?

Джой наконец навестила ее и долго рыдала в ее объятиях. Бедняга Джой, совершенно разбита чувством вины, раскаянием, занимается самобичеванием. Визит оказался таким эмоционально насыщенным, что после ее ухода Роза осталась без сил.

Заглянул Невилл, приволок букетище размером с добрый куст, все шутил и пытался ее развеселить. А в глазах его поблескивал такой огонек, что означать это могло лишь одно: он снова почуял партнера. Ну что ж, удачи ему… А она, будет ли она когда-нибудь снова лежать в объятиях Марти? От отчаяния она разрыдалась.

Вчера в палату прикатили тумбочку с телевизором, там показывали какое-то унылое варьете, танцевали отвратительно – руки как плети, музыку не чувствуют, скукота – и в голове ее снова всколыхнулось отчаяние. Да она бы куда лучше их научила! Да, пусть даже она и не сможет больше танцевать, но преподавать-то хореографические премудрости ей никто не запретит! Лемоди Липтрот, ее старая учительница танцев, тоже однажды навестила ее и спросила, чем она может помочь ей. Все хотели помочь, но сейчас ей не нужна ничья помощь. Помощь потребуется позже, когда подтвердится опасение, что она действительно беспомощная калека, и это уже навсегда. А пока что еще есть надежда. День за днем, бесконечный день за бесконечным днем, лежала она в своем недвижимом теле и училась терпению, желая, чтобы что-то наконец произошло, но ничего не происходило. Травма была сильнее.

От этой постоянной борьбы между настроениями и отчаянием голова порой раскалывалась и словно гудела. Точнее, гудело все тело. И вдруг она поняла, что гудение переместилось из ее левой ступни в щиколотку.

На секунду она заподозрила, что все придумала, что это ей кажется. Но нет, там, внизу, происходило что-то странное… Покалывание, почесывание? Она не знала, что это такое, но нажала на кнопку срочного вызова и позвала на помощь, просто на всякий случай…

– Джой звонит! – прокричала бабуля. – Я ей сказала, что ты снова вцепилась в книжку! Ты заставила книгами уже все мои буфеты!

Оторвашись от того, чем она занималась – вырезала газетные заметки, – Конни настроилась выслушивать привычные новости об очередных успехах и планах Джой. Она приложила трубку к уху, обозначила свое появление чем-то вроде приветствия и дала слово Джой – та тут же затараторила без передышки.

– Во вторник мы открываем новый магазин… Перед Рождеством думаем устроить распродажу. Ты должна приехать на ланч! Сыр и вино. Все знакомые будут!

– Постараюсь. Но у меня стажировка, я должна подготовить горы отчетов.

Звонок Джой пришелся на один из дней, когда она еще не успела отойти от потрясения: она нашла пожилого мужчину мертвым, его никто не навещал, он просто насмерть замерз у себя гостиной. Так что никакого настроения для рождественского веселья у нее не было.

– Если уж Роза постарается, то и ты сможешь. Иначе все подумают, что ты удалилась в ссылку. Все будет устроено замечательно! А ты просто приди. И отказа я не приму. Заметь, предупреждаю я тебя более чем заранее!

– Хорошо, Джой. Только давай договоримся: никакого сводничества больше. Я счастлива, у меня все хорошо.

– А разве я когда-нибудь вмешивалась?! У меня и на себя-то времени не хватает! В общем, не забудь: в шесть тридцать. И оденься повеселее. И не вздумай отказаться в последний момент. Знаю я твои повадки!

Конни улыбнулась. Джой действительно из лучших побуждений старалась подыскать ей пару, но эта новая работа выматывала до предела. После своего развода Джой словно обрела новую жизнь, и Конни должна ее в том поддержать. Конечно, она постарается. А увидеть Розу – это всегда точно глоток живительного напитка.

Она села и снова погрузилась в конспекты и вырезки. Такой уж ритуал она себе завела: в конце каждого месяца собирать все новости, снимки, открытки, а потом складывать их в альбом – за весь год.

Вот фото – она на ступенях здания Паркинсона в Университете Лидса: выпускной вечер, она в магистерской шапочке и мантии, выглядит очень торжественно, рядом стоит преисполненная за нее гордости Эсма. Ну да, куда, как не в Лидс, она могла поехать учиться? Где же еще для нее была вероятность встретиться с маленькой дочкой! Глупо, конечно, вот так постоянно мечтать о встрече, но она ничего не могла с этим поделать, это желание никогда не оставляло ее, как и чувство вины, но три года пролетели почти незаметно, и вот теперь она проходит стажировку в пригороде Болтона на должность социального работника.

Высший балл за магистерскую диссертацию – совсем неплохо, если учесть, сколько времени она проводила на студенческих демонстрациях и акциях протеста. Год выдался кошмарным: убийство Мартина Лютера Кинга, потом Бобби Кеннеди, потом дикое предательство Чехословакии и жуткая «Пражская весна» с русскими войсками. Она вырезала и бережно хранила все заголовки – из уважения к этим событиям, а заодно вырезала и заметки о своей семье в местной газете: вот Роза родила чудесную малышку Амбер Валентину, а вот Артур Уолш стал самым юным футболистом Гримблтона за всю историю детского клуба.

То, что она увидела вокруг себя, когда начала практику в качестве социального работника, глубоко ее ранило: разрушенные дома, насилие, побои, невообразимая детская безнадзорность. Это был совсем другой мир, не имеющий ничего общего с ее уютным мирком в бабулином домике в Саттер-Фолде; это темная сторона 1960-х, и все-таки именно это она выбрала себе профессией, чтобы как-то уравновесить предательство, которое совершила сама.

Она страстно хотела помогать людям, но ее потрясло, какие лишения и страдания таятся на задворках улиц любого города. Масштаб этих бедствий превзошел все ее ожидания. Как же опекала ее семья… Прежде она совсем не видела настоящей жизни!

Но худшим из испытаний за время стажировки оказался случай, когда ее послали забрать ребенка у приемных родителей. Ей просто сказали пойти и забрать ребенка, который провел в этой семье почти три месяца.

Его родная мать, по прошествии уставленного законом периода на раздумья, передумала и отказалась подписывать окончательные бумаги. Вот и умница, решила тогда Конни, отправлясь в дорогой нарядный район в окрестностях Манчестера. Как жаль, что она в свое время не смогла быть такой же сильной…

Постучала в дверь. В брючном костюме, она смотрелась очень строго.

– Я пришла за Саймоном, – объявила она с порога, словно ей предстояло забрать какую-то бесхозную почтовую корреспонденцию.

Миссис Сарджент, открывшая ей дверь, стояла перед ней в домашнем халате и сначала улыбнулась при виде ее, а услышав ее слова, сразу как будто сморщилась.

– Ральф! – закричала она, и по лестнице к ней поспешил сонный муж. – Тут мисс Уинстэнли… Лучше спустись сюда!

– Где ребенок? – сухо спросила Конни в соответствии с инструкцией.

– В кроватке, спит. Что случилось?

– Я забираю его, я ведь объяснила. – Она старалась держаться профессионально, отстраненно и незаинтересованно. – Чем скорее это произойдет… – слушала она свой голос, словно со стороны.

– Да в чем дело? – Мужчина преградил ей путь. – Вы не можете вот так запросто явиться к нам и отнять нашего ребенка.

– Мистер Сарджент, это не ваш ребенок. Его родная мать одумалась, сердце ее всколыхнулось, и она не будет подписывать отказ. Так что ребенок должен вернуться в родную семью. Будет лучше, если мы сделаем это сейчас. Это в интересах ребенка, так он не будет страдать.

– Но… Но его игрушки? Одежда? Его надо покормить… Подождите! Пожалуйста! Как вы можете быть так жестоки? Где ваше начальство? – вступила мать. – Мы думали, вы на нашей стороне!

Конни достала из портфеля бумаги и предьявила им, оглядела нарядные комнаты, ухоженный газон, чудесный вид – все говорило о финансовом благополучии этой пары.

– Вы не можете этого сделать, это наш ребенок! Мы так долго ждали его! – умоляла ее Диана Сарджент.

– Он не ваш и не мог быть вашим, пока не будут подписаны отказные документы. А теперь они подписаны не будут. Ребенок должен поехать со мной. Пожалуйста, не усложняйте ситуацию.

Муж и жена прижались друг к другу, не веря ее словам. Потом миссис Сарджент, как в тумане, пошла наверх и вскоре вернулась с трехмесячным малышом, завернутым в шаль. Розовенький со сна, он недоуменно таращил глазенки. От него пахло младенческой испаринкой и молочком.

– Как же вы можете так поступать с нами? Вы же так радовались, когда у нас появился Саймон! Мы будем жаловаться на вас!

– Мне очень жаль, но таков закон. У вас будут другие дети. – И как у нее язык повернулся сказать им это! Она же прекрасно знала, что после появления таблеток и разрешения абортов белые малыши стали такой редкостью! Этой немолодой уже паре очень повезет, если им представится еще один шанс усыновить ребенка, в их-то возрасте!

Конни уложила ребенка в переносную колыбельку, но, увидев над собой чужое лицо, Саймон горько расплакался. Она сунула ему в рот новенькую соску, как было велено, и он яростно зачмокал.

– С нами ему никогда не требовалась соска, – заплакала миссис Сарджент, склоняясь над ним и подтыкая одеяльце поуютней. – Пожалуйста, разрешите, мы сами его отвезем. Он ведь напугается, если вокруг будут все чужие.

Конни была непреклонна. На ее стороне сила и закон. Она никому больше не позволит отрезать ребенка от родной матери. Если она не смогла помочь себе, то поможет хотя бы другой несчастной матери.

Она уехала, оставив Сарджентов рыдать на улице у входа в дом. Проехала Салфорд и Фарнворт, добралась до Ньюбери, но тут ребенок расплакался – так отчаянно, что она остановила машину и, как могла, постаралась его успокоить. Обезумевшие от горя лица приемных родителей всё стояли у нее перед глазами… Как она могла так поступить с ними? Они привязались к мальчику, как к родному, а теперь его оторвали от единственных родителей, которых он знал. И все же закон на стороне молодой матери, родившей его. Почему же тогда ей так хочется сейчас вернуть его Сарджентам? Нет, это непрофессионально… Внезапно ее прошиб пот. Как же бесчеловечно и хладнокровно она поступила! И она заревела – почти в один голос с Саймоном… Бюрократические порядки вдруг показались ей такими жестокими, бездушными, выхолощенными. Как же ей стыдно за ту роль, которую ей пришлось сыграть!

Не стало ей легче и тогда, когда она свернула к облезлому домику с покосившимся забором и газоном, заросшим густой травой. Девчонка лет пятнадцати тут же выхватила у нее малыша.

– Даррен приехал! – завопила она, и все сбежались, пытаясь успокоить зашедшегося криком ребенка.

– Спасибо, милочка, – кивнула ей по виду измученная заботами женщина. Во рту она держала окурок и криво улыбалась. – Ну-ка, дай-ка его сюда! А он ничего, симпатичный… Спасибо. Дома со своими все-таки всегда лучше. Вот она, – и она показала на девчонку, – теперь будет его сестрой. Всем, кто будет спрашивать, скажем, что это мой сын. Это дядя ее постарался. Потом-то его, конечно, посадили, пусть расплачивается за то, что надругался над ней.

– Я буду регулярно вас навещать, – предупредила Конни, но никто не слушал ее, все тетешкали малыша, словно им принесли нового щенка.

– Конечно-конечно, милочка, если только застанешь нас дома! Не забудь постучать шесть раз, а то мы решим, что это сборщик арендной платы! – расхохоталась новая мать Даррена.

Почему, откуда эти смешанные чувства, эти сомнения? Ребенок вернулся в свое гнездо – да, бестолковое, но это его родной дом, и здесь он вырастет в окружении лжи, скрывающей тайну его рождения. Конни, превозмогая себя, улыбнулась. Да ведь и они с Джой прошли через такое, и никакого вреда им это не причинило – или все-таки был вред? Каким всё стало неоднозначным… Одно она поняла наверняка: с детьми она работать не хочет. Это слишком болезненно.

И вот теперь она пытается специализироваться на работе с престарелыми. Пусть они часами ворчат и ноют, но заполнять для них всевозможные формы и справки куда спокойнее, чем судить о семье для ребенка. Никогда больше она не хочет оказаться перед такой страшной дилеммой.

Что бы там ни было, работу свою она полюбила, и работа занимала всю ее жизнь, особенно внешнюю ее сторону. Бабуля все больше сдавала, ей требовался кто-то рядом, и Конни была тут как тут, вертелась вокруг нее, словно подросток. Жила она снова дома и постепенно превращалась в законченную старую деву.

Конни сфотографировала себе на память Розу и Амбер в день крестин. Роза поправлялась медленно, никак не могла вернуться к себе прежней, но, несмотря на то что передвигалась с трудом, она никогда не жаловалась на судьбу. Когда получалось, она всегда сопровождала Марти в поездках. Он нашел себя: как звукоинженер для звезд он пользовался большим спросом, работал в студиях и помогал организовывать концерты в самых неожиданных местах.

Роза перепробовала все возможные способы лечения, даже иглоукалывание. Вместе с Марией они отправились паломницами в Лурд, и благодаря их молитвам – в этом она была убеждена – появилась Амбер. Никакое увечье не могло удержать Розу на привязи. На публике она запросто затыкала их всех за пояс, но Конни знала, что случаются у нее и приступы меланхолии. Тогда они вместе сидели, курили и вспоминали прежние времена.

В бабулин день рождения она сделала общую фотографию: Невилл и Найджел, Джой рядом с Ким и Сью, Леви, Ширли… Конни мысленно добавляла сюда тех, кого не было рядом: свою крошечную девочку, маму и ее подружек из клуба «Оливковое масло». Диана скоропостижно скончалась от кровоизлияния в мозг – некролог тоже надо добавить к подшивке! И как же Конни отблагодарила ее за всю доброту и здравый смысл? Почти не навещала ее, пока училась в Лидсе в университете! Ей было слишком больно возвращаться, слишком много приходилось отгонять воспоминаний… А теперь она умерла. А она была словно ниточкой к маме. Да, теперь Конни поняла, что такое «неблагодарная молодежь»…

Невилл и Найджел жили вместе над цветочным салоном. Вышедший в прошлом году закон позволил гомосексуальным парам жить вместе, если они не демонстрируют своих отношений прилюдно. Леви вернул Ширли честное имя, а Айви отправили управлять пансионом при церкви Святой Анны.

Конни истово составляла эти годовые альбомы, словно желая подразнить семейство Уинстэнли. Включала в них свидетельства любых мало-мальски примечательных событий: театральную программку, сальные почтовые открытки, явно завышенный счет в ресторане. А вот тетя Ли выбрана представителем округа от компании «Брауниз» и угодила в газету. А Леви подал иск против городского совета и проиграл, не сумев одолеть яростного лобби Грегсонов.

Редакция «Меркьюри» намеревается послать репортера на открытие нового проекта Джой – «Шелковый путь». Ее экзотическое происхождение, их выступления в юности в команде «Шелковинок» – вот и подходящее имя для бизнеса: ткани, мебель и этнические товары. Благодаря «Битлз» все восточное вошло в моду. Джой, всегда умевшая вовремя ухватить подвернувшуюся возможность, переросла свою империю товаров для дома и берет в аренду старый мебельный магазин в центре города, где будет предлагать ткани, резную восточную мебель, украшения, шали и товары для дома и сада психоделических цветов; подушки, табуреты и благовония. Гримблтон просто еще не знает, какой сюрприз ему уготован.

Одевалась Джой теперь в стиле хиппи: длинная юбка-солнце, выгоревшие штаны. Волосы прямые и длинные. А Ким была словно ее маленькой тенью – так походила на мать; теперь она учится в частной школе. Сердце Конни всякий раз сжималось, когда она замечала, как же Ким подросла.

Во вторник вечером Конни решила постараться хоть раз в жизни приехать к ним вовремя. Должны же Уинстэнли друг друга поддерживать!

– Если только работать и никогда не веселиться, жизнь выходит такой унылой! – приговаривала бабуля, огорченно следя за ее приготовлениями. – Сделай лицо поярче, положи румяна! И перестань носить все черное… Есть и другие цвета! Много! Даже не знаю, Констанс… Мы молоды лишь раз в жизни!

Но Конни совсем не чувствовала себя молодой. Ей уже почти двадцать три. Древняя старуха. Развлечения – это не для нее. Выпить, покурить – это да. Косячок с марихуаной – тоже да. А вот развлечения… Что это такое? Такие, как она, не заслужили никаких развлечений.

Так и быть, сегодня она наденет короткое платье в сине-зеленых разводах, дурацкие сандалии, хоть на улице и холодина, и изобразит тощую Твигги, этот символ моды 1960-х. Получите! Возблагодарим Господа за изобретение цветных колготок и длинных шарфов. Зато она не подведет родичей!

Она припарковала свой «Мини», выбралась из машины и услышала звуки индийских ситар. Огни «Шелкового пути» призывно сверкали, приглашая гостей: толпу молодых профессионалов, старых школьных подруг и родственников. Все бродили по магазину, обнюхивая товары, а тетя Сью, облачившись в национальное платье, приглядывала, чтобы никто случайно не капнул вина на ткани. Она была ошеломлена и озадачена, затея казалась ей верхом безумия, и она тихонько шептала на ухо Конни:

– Да кто же захочет себе шторы со слонами? И все эти дикие цвета… От них же голова идет кругом.

– Не обращай внимания, наша старушка отстала от жизни, – смеялся Якоб.

Серафина разносила напитки и казалась совсем уже взрослой. Сама Роза, словно на троне, восседала в инвалидном кресле в окружении кучки старых школьных подруг, кузин и кузенов. Кое-какие лица из школы вспомнились и Конни, но она не спешила подойти к этой группе.

Да, Джой устроила просто праздник цвета и стиля! Магазин ждет огромный успех, сейчас ведь столько молодых пар, желающих навести в доме уют недорого и оригинально.

– Найджел помогал ей все расставить и разложить, – гордо шепнул ей Невилл. – Правда, здорово получилось? Настоящий салон мод.

Интересно, сумеет ли Джой сделать свой магазин таким же популярным, как знаменитый магазин в Лондоне?

– Так, значит, ты сумела отодрать себя за уши от телевизора, – поддразнил ее Невилл.

– Не бойся, я не настолько безнадежна. Просто мне надо готовить много отчетов.

– Неубедительно. Вторая попытка. Могу поспорить, ты сидела со своими годовыми амбарными книгами. Знаешь, следующий виток в эволюции – это собирать пасьянс в одиночестве. – Нет, он не намерен оставить ее в покое и дать ей выпасть из общественной жизни!

– Как ты догадался?

– Да зачем они тебе? Это же не настоящие исторические заметки!

– Я собираю наш семейный архив… Это как фотографии. Слепок времени.

– Зачем? – продолжал он наседать.

– Когда-нибудь мы оглянемся в прошлое и засмеемся, увидим себя со стороны и вспомним, как все это было. – Только такое объяснение она готова была давать всем, кто расспрашивал об этой ее привычке. На самом же деле она думала о своих детях. Вдруг они когда-нибудь у нее будут… Им будет интересно посмотреть, узнать…

– Привет, незнакомка! Давно мы с тобой не виделись, – прошептал ей кто-то в самое ухо. Обернувшись, она увидела перед собой Пола Джервиса. – Где ты скрывалась?

– Как, уделишь мне часок-другой? Я тебе все подробненько расскажу… – рассмеялась она.

– Слышал, ты стала социологом. Молодчина!

– Да уж, лучше поздно, чем никогда. – Вспыхнув, она сжала бокал, который держала в руке. – Я теперь стажируюсь как социальный работник при клинике. Я социальный работник, можешь в это поверить?

– У тебя отлично это получится! – Он улыбнулся, не торопясь уйти от нее и смешаться с толпой гостей. – Ну и как тебе эта затея Уинстэнли?

– Надо отдать должное моей сестре, она на шаг впереди времени. Надеюсь, Гримблтон готов к инновациям и примет моду на все этническое.

Они рассмеялись и взяли еще по бокалу.

– Правда, Роза чудесно держится? – кивнул Пол в ее сторону. – После всего, через что она прошла, просто сердце радуется! Ты знаешь, что она пытается вернуться к танцам, но уже к преподаванию? В том здании есть лифт, так что это вполне возможно… Она потрясающая! Точнее – вы все три потрясающие!

– В самом деле? – От его комплимента Конни бросило в жар. Язык на секунду присох к нёбу. – А ты работаешь где-то поблизости?

– Да, терапевтом. И я выкупил часть практики доктора Ансворта. Стажируюсь у него.

– В Грин-лейн? – спросила Конни, сразу вспомнив просторный фермерский дом, в котором отец Дианы обустроил хирургию.

– Нет, они как раз строят сейчас новое здание для отделения хирургии и оздоровительного центра, там рядом выделена территория.

– Не на огородике моей мамы, я надеюсь? А то она перевернется в гробу. Когда я была маленькой, мы там выращивали кабачки цукини, чеснок и зеленый сладкий перец. Меня время от времени и сейчас тянет туда съездить, так что если его застроят…

– Нет-нет, стройка идет на пустыре. Он как-то использовался во время войны, а теперь никому не нужен. Стоит заброшенный уже много лет.

– Тогда я очень рада это слышать. – Они снова засмеялись, и Конни почувствовала странное опьянение, хотя выпила-то всего два бокала слабенького винца. Он просто вежливо подошел, просто проявляет дружеское расположение – и все-таки не торопится отойти.

– А я надеялся встретить тебя здесь. Джой сказала, что пригласила тебя. Я давно хочу тебя где-нибудь выловить, но знал, что ты страшно занята.

Так, значит, Джой все-таки подыграла, подстроив их встречу! Если бы она только знала, насколько невозможны теперь между ними какие-то отношения…

– Давай сходим куда-нибудь, посидим, когда мероприятие закончится? Мне интересно, как твои дела. – Он помолчал и посмотрел на нее своим всепроникающим фирменным взглядом.

Почему бы и нет? Сердце ее подпрыгнуло от этого неожиданного приглашения. Какое счастье, что сегодня она постаралась красиво одеться и хорошо выглядеть… Почему бы и нет? Она не его пациент и уже не жертва тех обстоятельств. Они равны… И разве не обещала она себе много лет назад, что, когда придет время, она попробует впустить его в свою жизнь?

– Спасибо, с удовольствием, – улыбнулась она. – Но тогда я побегу, мне надо успеть здесь всех обойти. Надо повидаться с Розой и со всеми. Увидимся позже, да? – Она помахала ему рукой и ввинтилась в толпу. Отчего же ноги словно летят над землей?

* * *

Невилл и Роза перемигнулись, увидев, как Конни и Пол незаметно выскользнули вдвоем. «Молодчина Джой!» – подумал Невилл. Этот доктор вот уже сколько лет мечтает залезть под юбку к его кузине. Бог знает, как так вышло, что он знает правду о ней. Конни рассказывала, Пол присутствовал при ее родах. Все эти годы Конни живет как монашенка. И передышку она заслужила.

Марти и Роза живут друг для друга, Джой слишком увлечена зарабатыванием денег, чтобы у нее оставалось время крутить романы. А он все никак не может поверить своему счастью с Найджелом. Его творческим талантам поистине нет предела: и художественная драпировка штор, и цветочные композиции, и кулинария, и обустройство дома. Они оба неравнодушны ко всяческому декору и, словно кошки, сцепляются порой из-за каких-нибудь мелочей, но Найджел прекрасно вписался в его жизнь и бизнес, и впервые в жизни Невилл чувствовал себя совершенно довольным.

Хотя, конечно, все еще было непросто: на них как на пару показывают пальцем, однажды им разбили окно кирпичом, любой мог напасть на них… Но как-то Найджел предложил им позаниматься в клубе дзюдо, потренироваться в самообороне. И теперь они соревновались друг с другом, споря, кто же первый получит черный пояс. Не всякая гомосексуальная пара выглядит как две чахлые фиалки, и когда прошел слух, что они занялись дзюдо, больше никто их не трогал.

Иногда, когда они сидели на диване, приглушив свет и выжидая, пока остудится вино, а из духовки доносился аромат скорого ужина, Невиллу казалось, что лучше в жизни ничего быть не может… «Чем же я заслужил такое счастье?» – недоумевал он.

* * *

Роза ждала, когда позвонит Марти. Она ужасно не любила, когда он уезжал, но каждая разлука укрепляла ее в стремлении управляться своими силами. Все-таки хорошо иметь большую семью: всегда есть рядом руки, которые помогут покатить коляску, если она устанет, помогут подержать Амбер, когда спина перестанет ее слушаться и от боли потемнеет в глазах. Но как бы плохо она себя ни чувствовала, при взгляде на свою чудесную дочку она сразу наполнялась надеждой и силой. И как она смогла сотворить это чудо?

Горманы обустроили один из своих домиков так, чтобы она могла передвигаться по нему в инвалидной коляске. Через все порожки были сделаны плавные скаты, а с террасы открывался изумительный вид на холмы.

Иногда она плакала, сетуя на жестокость судьбы, но потом слезы горечи сменялись слезами благодарности за всю поддержку семьи и друзей, за то, что она снова в танцевальной студии – учит подающих надежды девчушек. В хорошие дни она ходила по классу, показывала пор-де-бра и аттитюды, а иногда двигаться было больно, и она больше сидела. Такова была ее травма, но чем больше она будет двигаться, тем сильнее будут становиться ее ослабевшие мышцы.

Отдых тоже ей помогал, но как тут расслабишься, когда на носу Рождество и столько всего надо успеть сделать? Она же не инвалид! И готова откусить ухо всякому, кто бросается ей помочь без ее просьбы!

Она улыбнулась, вспомнив, как втихаря ускользнули Конни и Пол на свое первое свидание, и сразу почувствовала в тот момент, что это будет не последняя их встреча. Надо же как – все предыдущие годы она сама бегала за Полом так же, как Конни бегала тогда за Марти!

Ну а теперь и для Конни настало время получить свою порцию радостей. Последние годы она прожила словно крепко сжатый кулак, такая напряженная, такая серьезная, будто взгрузила себе на плечи все тяготы мира. Что-то такое у нее стряслось, пока она, Роза, была в том круизе, никто не знает, что же это было, но это совершенно переменило жизнь Конни, словно отравило ее. И теперь остается лишь молиться, что Конни сможет довериться Полу. Это лучший жених в Гримблтоне, он создан специально для нее, и неважно, сколько сердец он разбил по дороге.

Роза подхватила четки и приготовилась произнести молитву за свою подругу: пусть все печали она оставит в прошлом, пусть время все залечит.

* * *

Эсма смотрела, как Конни заканчивает прихорашиваться. Ну вот, уже становится похожей на прежнюю Конни! В ее лицо снова вернулась жизнь. Собирается на новогодную вечеринку в Кантри-клуб с Полом Джервисом и друзьями. Мероприятие объявлено как парадное – мужчины при гастуках, так что Конни купила длинное вечернее платье цвета лаванды, и Эсма теперь разглядывала его с удивлением и одобрением. Да-да, самое время наконец немного приодеться!

Ноги устали и двигались с трудом, но Эсма проковыляла в спальню и достала старинную шкатулку, в которой хранилась нитка дивного жемчуга – как раз уляжется в вырез платья. Лаванда и жемчуг… Чудесно! Это жемчуг ее матери, она надевала его на свадьбу.

– Вот так-то лучше. Теперь ты похожа на настоящую Уинстэнли!

Конни улыбнулась:

– Спасибо!

– Не благодари меня. Это твое, ты наденешь его в день своей свадьбы.

– Бабуль! Я просто собираюсь потанцевать!

– Знаю. Но, дорогая моя, ты ведь должна с чего-то начать, а он кажется очень милым и порядочным юношей. Какая же семья откажется принять в свои ряды доктора?

– Бабуля! Не вгоняй меня в краску!

Тут позвонили в дверь, и Конни представила кавалера пред бабулины очи.

Эсма с интересом оглядела его.

– Надеюсь, молодой человек, вы должным образом позаботитесь об этой юной особе. Иначе будете отвечать передо мной, – с притворной строгостью обратилась она к Полу и, увидев, что тот принес букетик орхидей, чтобы приколоть к платью Конни, добавила: – Отрадно видеть, что молодые люди не позабыли, как вести себя в обществе леди.

Она улыбнулась. Он такой высокий и стройный…

– Знаете, вы очень напоминаете мне кого-то… Что ж, отправляйтесь на бал и уж попляшите от души и за меня!

– Я позвоню в полночь! Мы будем первыми твоими гостями в новом году – тебе же нужен темноволосый человек на удачу! [67] Так что не запирай дверь!

– Погляжу, как буду себя чувствовать. Мне очень нравится новогодняя передача Энли Стюарта. И Эдна, может быть, заглянет, мы пропустим с ней по стаканчику. Муженек ее отправился в свой полк. Не волнуйся, мы тут справимся. Так что отправляйся и отдыхай.

Она помешала огонь в камине, поставила на стол бокалы и блюдо пирожков с мясом. Рождество в этом году выдалось таким беспокойным, куча гостей – то к ним кто-то приходил, то они к кому-то ходили, то семейное чаепитие, то служба в церкви, так что теперь она страшно устала.

Воспрянувшая духом, веселая Конни подняла ей настроение, но в глубине души ее никогда не оставляла память о том, что между ними случилось тогда. Они никогда не говорили о недавнем прошлом, но всегда между ними сквозило чувство горечи с ее стороны и ощущалась сдержанность со стороны Конни… Не получилось у них вот так просто забыть обо всем.

Эсма, как могла, старалась загладить свою вину. Дала ей кров, позаботилась о том, чтобы внуки, когда они родятся, были обеспечены. Нельзя повернуть стрелки часов вспять и все исправить, вздохнула она. Но вид сегодняшней радостно возбужденной Конни все-таки снял камень с ее души. Этот молодой человек очень подходит Конни! У него добрые глаза, и такой в них озорной огонек, точно как у Редверса тогда, когда он начинал ухаживать за ней.

Поглядев на игру язычков огня в камине, Эсма перевела взгляд на часы. Волна невероятной усталости накатила вдруг на нее, пропитала всю ее до кончиков пальцев… Как раз есть время немного вздремнуть, пока Биг-Бен не пробил наступление 1969 года.

* * *

Вечер оказался волшебным, они пели и танцевали. Чем больше Конни узнавала Пола, тем более спокойно чувствовала себя в его обществе. Но когда они позвонили бабуле пожелать счастливого Нового года, никто не ответил, и Конни кольнуло странное чувство – такое же, как тогда, много лет назад, с мамой.

– Мне надо домой, – сказала она, и Пол без лишних вопросов ее отвез.

Дверь была не заперта, и Конни поспешила в гостиную. Огонь в камине погас, бокалы стояли нетронутыми. Работал телевизор. Эдна не заходила. Эсма просто присела ненадолго и заснула. И больше не проснулась.

– Бабуленька!.. – заплакала Конни, вглядываясь в ее посеревшее лицо.

Пол проверил пульс и покачал головой. Конни стояла потрясенная.

– Как хорошо она ушла, в мире с собой, – прошептал Пол, укрывая Эсму клетчатым одеялом. – Ну, ну, Конни, пойдем… Сейчас мы уже ничего не сделаем для нее… И не стоит нам здесь проводить первый день нового года.

– Я не могу просто оставить ее вот так здесь. Я видела слишком много пожилых людей. Давай сделаем все, как положено, положим ее на кровать. Ах, жаль, я не знаю, как правильно укладывать человека.

– Я знаю, – улыбнулся ей Пол. – Ты права. Положим ее на кровать и оставим тут до утра. А тебя я забираю с собой.

Сопротивляться ему у Конни не было сил.

Конни перегнулась через перила парома, наблюдая, как огни бухты Пирея уплывают все дальше в темноту. Она никак не могла поверить, что они забрались так далеко, прошагали почти через всю Европу: прошли Францию, Италию, на поезде добрались до Бриндизи и затем в Патры, спали в палатке под открытым небом у Олимпийского холма и вот теперь, после прогулок по Афинам, едут на Крит.

Пол сначала хотел прямым рейсом полететь самолетом, но это был их медовый месяц, и ей хотелось чего-то более необычного. Она была уверена, что им больше не удастся вот так сбежать ото всех на целый месяц, а неожиданное наследство, оставленное им бабулей, плюс кое-какие доходы от авторских прав на песни означали, что они могут ехать, куда только пожелают, а потом вернуться домой самолетом.

Кто бы мог подумать, что «Блюз о детях войны» окажется хитом в Соединенных Штатах как гимн против войны во Вьетнаме? Кто бы мог подумать, что через шесть месяцев после встречи на ланче у Джой Конни и Пол поженятся? Конни появилась в квартире Пола в ночь, когда умерла бабуля, и больше от него не уезжала. Никто из родных на это и бровью не повел, но потом новые партнеры Пола предположили, что, возможно, местному доктору не стоит вот так откровенно жить гражданским браком с подружкой. Конни и Пол намек поняли и отправились в службу регистрации актов гражданского состояния, взяв в свидетели Розу, Невилла и Джой.

Обе семьи пришли в ужас, но жених и невеста не хотели шумихи. Конни надела короткое платье в полоску и огромную шляпу с висячими полями. Пол был в рубашке с пальмами и фланелевых штанах. Конни уже достаточно насмотрелась на чопорно-правильные свадебные церемонии, чтобы ей захотелось взорвать традицию.

Невилл и Найджел потихоньку от всех приготовили им пышный свадебный завтрак, и все просто завалили их подарками, несмотря на протесты новоявленной пары. Впервые за многие годы Конни чувствовала себя счастливой и беззаботной. С Полом ей было спокойно. Секретов друг от друга у них не было. Он знал о Марти и о Лорни, который погиб в той ужасной авиакатастрофе у Перпиньяна в 1967 году. Пол объяснил ей, как устроена репродуктивная система, и заверил, что вероятность того, что Анна – дочка Марти, очень невелика.

– Конни, ты должна оставить все это в прошлом, – строго сказал он ей. – Не надо тосковать по тому, чего уже никогда не будет. Мы нарожаем с тобой кучу детей. А где бы она ни была сейчас, она счастлива в той единственной жизни, которую знает. Не стоит зацикливаться на этих мыслях.

Он был прав, но ей было обидно, что он произнес все это вслух, словно она его пациент. Какой смысл сейчас препираться, ведь и так ясно, что она никогда не забудет своего потерянного ребенка. И все это не имеет теперь никакого значения – она здесь, над нею лишь звезды, и земля уплывает все дальше. Она возвращается домой. Ах, если бы только мама была сейчас рядом! И все же каким-то странным чувством она ощущала ее присутствие. Волнение ее усиливалось, она не хотела пропустить ни секунды этого путешествия.

Попасть в эту страну после того, как здесь установился новый режим, оказалось непросто, но ее знание греческого, хоть и слабенькое, ее старые документы и британский паспорт помогли одолеть препятствия.

– Я везу прах моей матери на родную землю, – солгала она, указывая на свою сумку. Офицер миграционной службы пожал плечами, приняв их за очередную парочку сумасшедших хиппи, но пропустил дальше. И вот они на ночном пароме на пути к Ханье, спят на полу в спальных мешках, убаюканные ровным гулом мотора.

Когда они проснулись, небо над ними было уже ярко-синим, воздух чуть дрожал от жары, а перед ними открывался порт в бухте Суда, все еще изрытый оспинами войны.

«Вот я и дома», – подумала Конни, вглядываясь в даль и жадно вбирая глазами всё, что она видит: серые холмы, выгоревший дерн, приземистые квадратные домики, дочерна загорелых мужчин в гавани – они тянули канаты. Здесь чужая земля. Здесь были волнения, прошла гражданская война, установлен суровый военный режим. Все приезжающие сразу попадают под подозрение, но ничто не остановит Конни, она должна найти деревеньку, в которой родилась ее мама.

Казалось, что Гримблтон – с его прохладными, сырыми, прокопченными домами из красного кирпича – за много-много световых лет от этого яркого ландшафта.

Они взвалили на плечи рюкзаки. Волосы Пола выгорели местами чуть ли не до белёсости, а Конни подняла волосы кверху и спрятала их под легкий шарф, как это делала мама; поверх шорт она надела длинную юбку – на случай, если тут не принято ходить с голыми ногами.

Они уже разузнали, как им следует действовать: надо найти общественный транспорт, который доставит их до главного города, но, если в автобусе, кроме них, будут еще пассажиры, сесть не рядом, друг подле друга, а как положено – мужчине с мужчинами, а женщине с женщинами. Потом снять комнату, оставить в ней вещи, купить на завтрак необходимый минимум – хлеб, сыр, фрукты и воду – и только потом отправляться на поиски. И вот они влезли в хлипкий автобус. Все тут же уставились на них и принялись шепотом обсуждать их яркие одеяния. Ехали в столицу острова – по песчаным улицам с эвкалиптовыми деревьями, мимо элегантных серых домов с балкончиками, мимо воронок от бомб. Вскоре они прибыли в Ханью и устремились к морю. Нашли комнатку с видом на Венецианский залив – просто спальня с деревянной кроватью, хрустящими чистыми простынями, раковиной и кувшином для умывания. Выскользнули из жары в тень узких улочек, в ближайшей таверне заказали жареного осьминога и большую миску травяного салата, обильно запили все это грубым критским вином со вкусом лакрицы. Разморенные от жары, вина и усталости, они побрели в свою комнатку на послеобеденную сиесту. Иностранных туристов здесь было совсем мало, и поначалу их встречали с откровенной враждебностью. Бегающие тут и там дети казались заброшенными, семейная бедность исходила от них. Они толпились вокруг и жадными глазами смотрели, как Конни и Пол поедают фрукты. Пол не забыл перед уходом оставить им несколько монеток и, оглянувшись, увидел, как они наперегонки бросились их делить.

– Вы из Германии? – спросил официант, глядя на посветлевшие волосы Пола.

Тут его перебила Конни, объяснившая на ломаном греческом:

– Нет! Я Констандина Пападаки. Мою мать звали Анастасия Пападаки, она сестра Стелиоса Пападаки.

Но она никак не могла вспомнить название деревни, где они жили.

– Быть так близко и при этом так далеко! – рыдала она, а Пол прижимал ее к себе и целовал, пытаясь ласками и нежным поглаживанием согнать с нее напряжение.

– Ну же, ну, будь терпеливой. Мы обязательно найдем ее.

– Но как?! Пападаки здесь – на каждом шагу! И просто сотни мужчин по имени Стелиос. Я должна найти его… А вдруг он тоже умер?

– Если жизнь здесь устроена хоть немного как в Гримблтоне, то достаточно лишь обронить словечко. Появится зацепка, и за ней весь клубок размотается. Английская девушка, хорошо говорящая по-гречески, разыскивает семью своей матери. Забросить вот такую удочку, сесть и ждать.

Она едва скрывала волнение. В какой бы магазин они ни зашли, она всех удивляла разговором на греческом. В глухих переулках со следами бомбежки, где люди были более подозрительны к власти и осторожнее выражали свое мнение, ее встречали молчанием.

В субботу они попали на фруктовый базар под открытым небом, куда фермеры со всего острова приезжали на запряженных осликами тележках, в ржавых пикапчиках и привозили все самое свежее: живых куриц, кроликов в клетках, головки сыра, оливки в рассоле, оливковое масло, вино и ракию – местную водку из слив. Все было точно так, как рассказывала мама, когда подруги в «Оливковом масле» пытались по ее рецептам готовить фрукты и овощи. Да, фрукты тут в сердце всего, улыбнулась про себя Конни.

Пол не спеша шел вдоль ряда кричащих на разные голоса торговцев, завороженный яркими красками помидоров размером с теннисный мяч, дынь, вишен, пучков свежих трав – мяты и тимьяна, бочонками меда с золотистыми потеками. Конни в юбке до пят и по-крестьянски завязанном на голове шарфе вглядывалась в лица торговцев – а вдруг?

– Вы знаете семью Пападаки? – спрашивала она. – Анастасия. Ее сестру Елену убили на войне.

В ответ на нее смотрели настороженные лица, по которым было невозможно что-либо прочитать. Милые, но осторожные. И никто, похоже, ничего не знал.

За одним прилавком им встретился пожилой мужчина, продававший сыр: белую нежную мизитру и твердую гравьеру, мягкие йогуртовые сыры. Он был одет в национальную одежду – просторные шаровары, черные кожаные сапоги до колен и свободную черную рубаху, голову его покрывала сплетенная из ниток дырчатая косынка-бандана. Услышав вопрос Конни, он поперебирал четки и попросил:

– Повтори.

Она достала мамину фотографию.

– Мама была в греческом сопротивлении, они воевали на холмах… Медсестра, попала в плен, ее отправили в Германию… Вы знали ее? – вскричала она, и сердце ее заколотилось в волнении.

Он покачал головой, но ничего не ответил.

Конни чуть не разрыдалась.

– Нет, это безнадежно. Почему никто не хочет со мной говорить?

Пол потащил ее в сторону.

– Они пережили страшную войну, а потом еще и гражданскую, коммунисты против «правых», брат против брата. Мы не представляем себе, что им пришлось испытать. Но насколько я понимаю, он все-таки узнал ее. Я наблюдал за его лицом… Просто дай им какое-то время!

Они шли вдоль бухты, глядя на маяк и береговую линию, смотрели, как солнце садится в море. Потом свернули в тенистые переулки полюбоваться разрушенными дворцами и другими старинными зданиями, прошли через обувной базар, попримеряли сандалии, сумки и ремни, каждой клеточкой впитывая историю этого древнего города.

Когда они вернулись домой, под дверью их ждала записка: их приглашали в таверну около большого крытого рынка.

– Ну вот, что я тебе сказал? Возьми фотографии. Что ни говори, а мир тесен! – довольный открытием, Пол рассмеялся.

* * *

Их поджидали двое: мужчина постарше и молодой человек лет двадцати, темноволосый, с усами. Оба были одеты в национальную одежду, перебирали четки и курили. Оглядели Конни и встали.

– Ты действительно дочка Анастасии? – с недоверием спросил ее пожилой.

– Да, – гордо ответила она. – А это мой муж Пол. У нас есть фотографии.

– Мне они не требуются. Ты очень похожа на свою мать… Вот только волосы. Это английские?

– Да, моего отца. А вы Стелиос?

– А это Димитрий, мой сын… Твой двоюродный брат. Нам передали, что какая-то девушка ходит по городу и всех расспрашивает, а сейчас надо быть осторожными… Но я и так вижу, что ты Аннина дочка. Мы ведь даже не знали, жива она или мертва. Она ни разу не написала матери.

Что Конни могла на это ответить? Не ей пересказывать им трудную долю ее матери, но она улыбнулась.

– Это долгая история, но она никогда не забывала этот остров и свою семью. Я обещала ей, что однажды приеду сюда и разыщу вас, чтобы навестить могилу Елены. Но я не знала название деревни, а мама умерла.

– Это и твоя деревня теперь. Поехали, собирайте вещи, будете жить с нами. Позор жить среди чужих, когда твоя семья так близко. Пойдем, ты должна встретиться со своей семьей. Будешь нашим почетным гостем. И твой муж, конечно, тоже.

Их уже ждал небольшой пикап – явно военного происхождения. Они уселись сзади и, пока ехали, всё смотрели, как город тает в вечерней мгле… Дорога бежала вдоль берега, постепенно поднимаясь в горы, пока не превратилась в узкую каменистую тропку, окруженную оливковыми деревьями и пригодную более для ослиных повозок.

– Британская армия вот здесь дала свое последнее сражение, вот в этих пещерах, – крикнул им Стелиос. – Мы спрятались в полях и смотрели, как солдаты отступают за Белые горы, а потом видели, как многие из них ползут обратно уже пленниками, босые, оборванные. Страшное было время, а сейчас… Времена для нас непростые, но в один прекрасный день…

Казалось, вся деревня выбежала их встречать, люди выстроились вдоль дороги и смотрели, как молодая пара спрыгнула с импровизированного такси и прошла в прохладную тень дома Пападаки. Крепкие коричневые руки их обнимали, тормошили, тискали, похлопывали, подсовывали им крошечные стаканчики какого-то напитка, зверски дравшего горло. В углу комнаты сидела маленькая женщина в черном, молча наблюдавшая за всей этой суматохой.

Это была ее бабушка Элевтерия. Конни подвели к ней. Она опустилась на колени у ее ног, и та поцеловала Конни в лоб. От этого нежданного благословения Конни захлестнула волна чувств.

– Ну вот, моя Анна вернулась из царства мертвых, – проговорила старуха и трижды перекрестила Конни. – Господь воистину милостив. – Она улыбнулась беззубой улыбкой иконе Девы Марии в правом углу комнаты и порыжевшей от времени фотографии трех девочек, запечатленных возле стены, с очень серьезными лицами. Мария, Анна, Елена. Это первая детская фотография матери, которую Конни увидела.

Появился огромный чугунный чан с овощным рагу, за ним еще один, потом хлеб и тарелка бобов, густо политых томатным соусом. Пол и Конни старались оправдать свое звание почетных гостей и очень тревожились, что многие ушли, так и не съев ни крошки, лишь бы только все лучшее досталось гостям. Заглядывали соседи, приносили маленькие подарочки – кружева и сыр. Разглядывали диковинные волосы Конни и ее фотографии, фотографии ее английской семьи. Пока они были на Крите, Конни мало-помалу начала понимать греческий диалект, даже быструю речь. Вопросы сыпались и сыпались. А чем занимается Пол? А сколько он зарабатывает? А кто его отец, а кто дед? Пол откинулся на спинку стула и принимал тосты в свою честь, пока не почувствовал, что не сможет встать на ноги, они его не послушаются. А потом заиграла музыка, и он все же поднялся, мальчишки высыпали на улицу, и он, конечно же, должен был к ним присоединиться, прыгать и дурачиться вместе с ними.

Им выделили лучшее семейное ложе: расшитый вручную балдахин, отделанные кружевом простыни, полосатые шерстяные одеяла. Стелиос и его жена Кристули отправились спать в детскую, а маленькая Яя устроилась на лавочке возле печки. Ничего не жалко было уступить гостям. Они рассказывали им об ужасах войны и о том, как семья однажды укрывала британского солдата в пещере среди холмов.

Намеками показали, как тяжко приходится теперь при власти полковников, но как опасно протестовать. Только в своих песнях, мантинадах, могут они выразить эту тоску.

Все оставшееся время своего пребывания у них Конни и Пол проводили, бродя среди холмов, милю за милей шагая по известняковым тропкам среди зеленых ветвей, поднимаясь все выше, к прохладе, где было полно диких зверюшек и птиц и еще стояли последние цветы лета. Гуляли по оливковым рощам, выросшим на развалинах древних минойских сооружений, забирались в гроты c усыпальницами, купались в теплом бирюзовом море около Калив, маленькой рыбацкой деревушки поблизости.

Вечером накануне отъезда Конни вместе с Яей потихоньку ускользнула на кладбище, к могильному склепу Пападаки, похожему на огромный покосившийся каменный стол. У его изголовья была рака, фотографии под стеклом и горела масляная лампа. Вот ее дед в темном костюме; вот Елена; Мария, она умерла при родах. Сюда же они приладили и драгоценную фотографию Анны – Конни ее очень любила, мама выглядела на ней такой молодой и беззаботной, фотография была сделана на их огородике. Традиция предписывала положить сюда и что-то личное, что поможет понять характер человека. Около фотографии деда лежала пуговица от военной формы. Конни положила рядом с маминой ее значок медсестры. Ну вот, она опять со своей семьей, теперь все, как надо. Яя улыбнулась и взяла Конни за руку.

Потом они спросили о муже Анны, и Конни рассказала им правду и добавила, что он погиб на войне. Ведь неважно, на какой войне он погиб? У нее есть его имя и фотография. Они теперь знали, как она попала в семью Уинстэнли, и этого было достаточно. Она стояла в коричневой траве, у поросших мхом камней, ее окружали восковые цветы и надгробия. «Все это тоже часть меня, – вздохнула она. – Мама наверняка часто бывала здесь…»

– Мама, я сделала то, о чем ты просила. Покойся с миром. Ты дома, и я теперь тоже дома, я нашла дом, в котором ты родилась… – Она улыбнулась сквозь слезы. – Конечно, я приеду сюда еще. Я обязательно вернусь. И когда-нибудь привезу сюда всю семью… их всех, – поклялась она, гадая, есть ли в ней уже новая жизнь. Ребенок, зачатый на Крите… Что ж, так тому и быть. Новая жизнь? Все сначала?

Что бы ни случилось, где бы она ни была сейчас, Анастасия всегда будет ее первым ребенком. Возвратившись на Крит, Конни замкнула жизненный круг мамы.

«Но когда же я найду утраченную частичку себя?..»

Все очень удивились, когда Конни записалась на роды в частную клинику. Жены партнеров чванливо скривили носики.

– Вообще-то мы как можем стараемся поддерживать репутацию нашего муниципального родильного отделения, – дружески обратилась к ней Марианна, жена старшего партнера. – Все трое моих детей родились здесь без всяких проблем. Не беспокойся ты так, дети выскакивают сами. Если у них есть хоть какой-то шанс.

– Я всех своих родила дома, – поддакнула Селия, супруга второго по рангу руководителя и, значит, следующая в их иерархии. – Все было так мило. Горожане должны видеть, как мы доверяем нашей хирургии и акушеркам.

Да-да, а особенно вы любите отгородиться от мира за коваными высоченными воротами на Альберт-драйв, играть в бридж с друзьями, заседать в благотворительных комитетах и отправлять своих детей в частные школы. Безусловно, у всех этих леди – помимо аккуратной завивки и нарядной одежды – самые добрые намерения. Но эти добрые намерения наводили на нее ужас.

Ну разве может Конни кому-то объяснить, что ей нужна частная клиника, чтобы никто из местных докторов не принялся листать ее медицинскую карту и не обнаружил, что это не первая ее беременность? Да, Пола это не беспокоит, а вот ее – беспокоит.

Если уж на то пошло, она вообще намерена родить не здесь, не в этом городе… Но вслух она ничего подобного не произносила. Она быстро училась: жена перспективного младшего партнера в известной медицинской клинике должна подчиняться своду неписаных правил и традиций. И, конечно, поддерживать своего мужа во всем, что бы он ни делал, и никогда ни на что не жаловаться.

Полу доставалась самая неблагодарная работа: разъезды по вызовам, дежурства в школьные каникулы. Они должны были жить не далее чем в миле от клиники и быстро реагировать на срочные случаи, быть очень аккуратными в общении с пациентами, вести традиционный образ жизни и, самое главное, являть собою образец добродетельных горожан.

Медовый месяц закончился сразу в день их возвращения, а тошнота по утрам рассеяла все сомнения в положении Конни. Все радостно поздравляли их, а Конни раздирала паника. Все это слишком рано, слишком быстро, она только-только начала работать на новом месте социальным работником, а ей вот уже скоро придется увольняться, потому что никто не поймет, если жена доктора с младенцем на руках вдруг выйдет на работу.

Роза понемногу поправлялась. Она радостно взялась за крючок и терпеливо вывязывала для будущего малыша Конни шаль из афганских квадратов. Джой кинулась перетряхивать шкафы в поисках расчудесных одежек Ким, они были аккуратно сложены в пакеты и пахли шариками от моли. Все так радовались за нее, и если и выбирать подходящий момент, чтобы рассказать всем об Анне, то вот он настал, но мужество изменяло ей. Не может она сейчас им во всем признаться.

Насколько другой была сейчас ее беременность – какой привлекающей заботливое внимание, какой желанной! Все дарили ей просторную одежду, вещички для малыша и целыми ворохами нагружали ее советами.

Она и в самом деле прислушивалась к некоторым из них: например, посещала частную группу, чтобы научиться технике релаксации, правильному дыханию во время родов. На этот раз она уже не суетилась без толку, она знала, чего ожидать, знала, в какой последовательности протекают роды и как реагировать на боль. Все вокруг думали, что она впервые станет мамочкой, и опекали ее. Она ходила в бассейн, много гуляла и старалась чувствовать радость, но в результате только всё острее вспоминала, как это было у нее в тот первый раз, вспоминала девчонок из «Грин-энда». Где-то они все сейчас?

Щедрое наследство, которое оставила ей бабуля, позволило Конни и Полу купить в рассрочку старый фермерский дом доктора Ансворта на Грин-лейн. Он был совсем рядом с новым корпусом оздоровительного центра. И даже этот поступок благочестивые жены партнеров сочли очень экстравагантным для доктора, который только недавно женился.

Дом был выстроен из камня, с огороженным стеной садом. Почти вся земля, когда-то прилегавшая к нему, ушла под застройку, но оставался еще акр, и половина деревьев, и кое-какие строения, которые придавали жилищу деревенский вид. Конни любила это место еще с тех пор, как была ребенком, и часто вспоминала, как они собирались здесь на Рождество с Дианой Ансворт. Сейчас здесь пахло сажей и плесенью. Дом видел и лучшие времена, но это был дом для любящей семьи, где-то обносившийся, а после того как Ансворты, перебираясь в дом престарелых в Дербишире, увезли с собой всю старую мебель, стал очень просторным. Вся компания – Невилл, Джой – дружно помогала Конни и Полу с переездом, потому что едва Конни стоило заслышать запах свежей краски, ее тут же выворачивало.

Неделю спустя Селия и Марианна нанесли им официальный визит, оглядели дом, понимающе покивали головами и предложили Конни свое общество, чтобы поездить по аукционам и подобрать подходящую мебель, картины, вазы и прочие предметы интерьера, чтобы заполнить пустые комнаты. Конни в ответ вежливо улыбалась, прекрасно понимая, что у нее не осталось средств на такую роскошь. Вместо этого с помощью Найджела она обставила комнаты подержанной сосновой мебелью, купила старый кожаный диван-«честерфилд» и яркие подушки к нему, индийский кофейный столик, стены окрасила белой краской и по объявлению раздобыла огромный сосновый стол и стулья. Вместо штор Конни приспособила старые ажурные полотенца и скатерти, кружевные ленты, напоминавшие ей о Крите, а подаренный критский коврик, сотканный вручную, они повесили на стену, как картину.

Селия с интересом оглядела эту коллецию со вкусом подобранного барахла:

– Конни, у тебя в самом деле хороший глаз. Но вот не знаю, как бы к этому отнеслись Деннис и Бетти Ансворты. С белыми стенами комнаты кажутся светлее. А вот без садовника тебе не обойтись. Со стороны улицы видно, как тут все заросло, люди будут судачить.

«Да пусть судачат, сколько угодно!» – чуть не завизжала Конни. – Это мой дом, буду делать, как захочу!» – но проглотила бешенство и ничего не ответила.

– Еще кофе? Передавайте чашки, пожалуйста.

– Вы не пользуетесь этим свадебным сервизом? – спросила Селия, с интересом разглядывая веджвудский фарфор бабули Эсмы.

– О нет, мы даже не дышим рядом! Бабуля перевернется в гробу, если я рискну пройтись с одной из этих тонюсеньких чашечек над нашим каменным полом.

– Тогда вам стоит обзавестись ворсистыми коврами от стенки до стенки. И ногам приятно, и малышу будет уютно ползать, – проговорила Марианна, потягивая кофе из кружки.

– Мне больше по душе, когда по полу разбросаны яркие домотканые коврики. В национальном стиле.

– А я тут видела чудесные шелковые китайские половички, – вздохнула Марианна. – Все уговариваю Чарльза, что нам очень нужен такой в гостиную.

– Ничего, наши критские коврики меня вполне устроят. А у ребенка будет повод поскорее научиться ходить, – улыбнулась Конни, заметив, как скептически поглядывает Селия на грубые керамические кружки и растворимый кофе.

– А вы знаете, что тут неподалеку есть лавочка, где продают чудесный кофе в зернах? Вам же в числе прочих подарков на свадьбу наверняка подарили и кофемолку?

– Да, но она все еще где-то в коробках. Пол любит растворимый «Нескафе», а меня пока от всего тошнит, так я не прикасаюсь ни к кофе, ни к чаю.

– Зато для вечерних приемов кофемолка очень может пригодиться, – заметила Селия.

– Каких вечерних приемов?

– Вечерние приемы устраиваются для того, чтобы вас узнали в округе, чтобы вы познакомились с другими молодыми специалистами, рекламировали свою клинику. Вы познакомитесь со множеством интересных людей, они могут быть нам полезны, а Пол может встретить новых друзей.

– Но я думала, докторам запрещено рекламировать свои услуги? – удивилась Конни. – Я обычно люблю просто ужинать с друзьями у камина.

– Это замечательно, но Пол должен заводить знакомства. Я слышала, вы дружите с тем владельцем цветочной лавки и его приятелем. Вы уверены, что это мудрое решение? – спросила Марианна, не спеша оглядывая комнату.

– Вы имеете в виду Найджела и Невилла. Невилл – мой кузен… Мы одна семья. Вообще-то как раз Найджел и помогал мне с дизайном этой комнаты. Они выкупили заброшенный амбар и кое-какие хозяйственные постройки на Престон-роуд. Они хотят объединиться с моей сестрой Джой и открыть сеть дизайнерских магазинчиков с кафе и парковкой. Правда, это очень оживит Гримблтон? – улыбнулась гостям Конни, чувствуя, как раскраснелись ее щеки.

– Понимаю, – кивнула Марианна. – Дело в том, что мы не поощряем такого рода связи.

– Не беспокойтесь, они оба посещают клинику Блэки и Донована.

– О, я не имела в виду…

«Нет, конечно! Уверена, вы не имели в виду никого оскорбить. Гримблтон – маленький городишко. Задень одного – и полетят остальные…»

– Да, в Солихалле все, наверное, было иначе. Но вы правы, мы должны вдумчиво подходить к тому, кого называем своими друзьями и с кем общаемся, – отозвалась Конни, напуская на себя такой невинный вид, что Марианна и Селия не смогли понять наверняка, кто же вышел победителем из их маленькой битвы.

«Я не такая, как вы, да? – думала Конни. – Слишком провинциальная, слишком северянка, слишком простая, к тому же не хочу заражаться вашим снобизмом. У меня есть друзья, я счастлива с ними и ни на кого их не променяю. Я готова выполнять свою часть обязанностей, положенных супруге доктора, но вы не перекроите меня на свой лад и не заставите думать, что я особенная уже только лишь потому, что я замужем за доктором…»

– Тебе очень повезло с этим домом. Как же у вас получилось его приобрести? – удивлялась Марианна, с завистью разглядывая огромный холл и витую лестницу. – Он не выставлялся на продажу.

– Связи! – усмехнулась Конни. – Иногда полезно прожить всю жизнь в одном городе. Диана была подругой моей мамы. Она была мне как родная тетя, поэтому ее мать и спросила меня, не хочет ли Пол выкупить часть практики.

– О, а мы и не знали ничего! – Селия с Марианной переглянулись.

– Ну, конечно! Вы и не могли! – улыбнулась Конни, провожая гостей и наблюдая, как Марианна облачается в свое дорогущее пальто.

– Спасибо за приглашение, мы были очень рады посмотреть дом. С удовольствием заглянем летом, когда вы обустроите сад. Ты ведь пригласишь медсестру-акушерку пожить с вами, когда подойдет дата родов?

Конни улыбнулась.

– Нет, вряд ли. Думаю, мы справимся.

Ей не хотелось, чтобы в доме жил кто-то посторонний. Разве неправильно они сейчас живут? Она так радовалась, что вместе с друзьями они так здорово обустроили дом. Эти замечания насчет Найджела действительно ее задели, но ей надо научиться скрывать свои обиды. Да, новая жизнь с Полом преподносила сюрпризов больше, чем она ожидала.

Прежде чем его допустили в число партнеров, его (а заодно и его супругу) всесторонне экзаменовали (только что в зубы не заглядывали), угощали зваными ужинами и поили вином, проверяли в деле. Конни понимала, почему они должны соответствовать принятой этике, но все остальное ее коробило.

Немалую роль сыграло то, что Эсма принадлежала к клану Кромптонов – производителей печенья, которые приходятся дальними родственниками Сэмюэлю Кромптону, знаменитому изобретателю прядильной мюль-машины из Холз-Вуда, что рядом с Болтоном. В зачет пошло и то, что Конни окончила университет, а до того – лучшую среднюю школу в Гримблтоне. Уинстэнли по-прежнему остаются известной семьей в этом городе.

«Если бы вы знали и другую половину моей истории, вы бы не спешили раскрыть объятия навстречу молодой жене доктора Пола, – раздумывала про себя Конни. – Но об этом знаю только я, а самим вам ни за что не раскопать. Поэтому-то я и собираюсь в частную клинику». В мяч можно играть там, где он упал, поэтому последнее слово остается за ней.

* * *

Зоя родилась естественным путем, роды были долгими, но без осложнений. Она выскользнула в мир, посмотрела на застывших в нетерпении родителей и разревелась во весь голос. Конни, увидев ее, заплакала. В глубине души она мечтала о сыне, о союзнике, а не сопернике, а девочка будет всегда напоминать ей о ребенке, которого она оставила. Пол взял крошку на руки и тоже заплакал. Они сроднились с первого мгновения, хотя Зоя всегда была весьма самостоятельной и очень похожей на свою мать.

– И почему все младенцы похожи на Уинстона Черчилля? – удивилась Конни, оглядывая новорожденную в поисках несовершенств. Глазки малышки беспорядочно оглядывали все вокруг: мамино лицо, лучик света – и от усердия немного косили.

Они насочиняли уйму имен для мальчика: Александр, Филипп, Джеймс. И смогли сойтись лишь на одном девчоночьем: Зоя. Зоя Эсма Джервис.

Джой, взяв малютку на руки, простонала:

– Я хочу еще ребенка. Ой, как я хочу еще ребеночка!.. Я думала, ты назовешь ее Анастасией, – добавила она. – Но Зоя – тоже чудесное имя.

Конни чувствовала, что должна была рассказать Джой, как так вышло, что это имя уже занято, но момент был упущен, и она оставила все как есть.

Они просто выбрали имя греческого происхождения, и оно подходило этому маленькому комочку. Конни и дочка провели в клинике еще две недели, принимали гостей, открытки, подарки, они были просто засыпаны букетами и телеграммами. Конни написала Яе Пападаки, приложив полароидный снимок, на котором были запечатлены они вместе. Еще одна девочка, какое разочарование! Стелиос уже наверняка беспокоится, что Полу придется готовить приданое, когда придет время. Все говорили, какая она умненькая и хорошенькая, а малышка лежала в ивовой колыбельке с кружевным пологом в детской. Белые стены были здесь расписаны яркими фресками – подарок Найджела ее дочурке. У них получилась самая яркая и веселая детская в городе, но Марианна ее не одобрила.

– Да она никогда не заснет с такими-то красками! – И на этот раз дама оказалась права.

Их дочка не вписывалась в образ пухлого малыша с открытки, который мирно спит ночью три недели подряд и, следуя врожденным инстинктам, берет грудь, когда ему предлагают. Нет, это была Зоя – полностью оправдывая свое имя, она проявляла сварливость, за грудь она дралась, по ночам кричала, так что приходилось кататься с ней в темноте вокруг квартала. Конни отчаянно мечтала поспать хоть одну ночь спокойно, улучить хоть часок для собственных мыслей, но у Зои были другие планы. Казалось, она никогда не успокаивалась рядом с матерью, зато когда Пол брал ее на руки, сразу умиротворялась и засыпала на его плече.

– Что же я делаю не так? – плача, жаловалась Конни Розе. – Мне кажется, я ей не нравлюсь.

– Ну что за чушь, просто расслабься, не думай так. Она чувствует твое напряжение и тоже начинает нервничать. Ты сама заводишь ее, – мягко ответила Роза. Удивительно, как же так получается, что именно Роза, которой самой впору завыть, всегда готова принять ее и утешить?

Как ни старалась Конни, чувство страха перед собственной дочерью не проходило. Синие глаза, пристально изучающие ее, словно насквозь видели все ее тщетные попытки стать хорошей мамой и заставляли чувствовать собственную беспомощность.

«Ничего, ничего, просто не давай ей сидеть на месте, двигайся, вози ее кругом в этой замечательной коляске, доставшейся тебе от Джой, заезжай в магазины, в парк, навещай Розу, – что угодно, только не оставайся с ней наедине!» Конни чувствовала себя измотанной, разочарованной и одинокой.

Не слишком помогало и редкое участие Пола. Его никогда не было дома, когда он был нужен ей. Та половина дня, которую он официально проводил вне дома, постепенно размазалась по краям и обросла завершением незаконченных выездов к пациентам и телефонными звонками. Какие-то постоянные встречи с партнерами по клинике, представители фармацевтических компаний выманивали всех на званые обеды; куча бумажной работы, срочные вызовы, когда приходилось подменять коллег. Никто не предупредил ее, как это трудно – быть доктором по вызову, когда приходится ночью успокаивать расстроенных, нервничающих пациентов; Пол уезжал ночью, а она оставалась с ребенком, который плакал, плакал и плакал…

Как же она жалела, что в шкафчике с лекарствами нет под рукой старого рецепта доктора Валиума! И как только ей пришло в голову, что она могла бы управиться с маленькой Анной сама? Что за дикая фантазия? Вот она – истинная картина материнства! Она одна – одна, как ни крути. Но им надо прийти к какому-то компромиссу, кто-то должен уступить. Что же не так с Зоей? Ей казалось, что дочка посмотрела на нее, сморщилась и сказала:

– Не очень-то ты хорошая мать. Зато мой папочка просто чудесный, поэтому давай-ка будем как-то ладить, ты можешь тут трусить с нами рядышком.

Казалось, что этот комочек энергии втиснулся между ними и в постели, разделив их так, будто они теперь каждый следуют по своей колее.

Однажды ночью, когда Пол был на вызове, а Зоя кричала и кричала, Конни закрыла дверь в детскую и выбежала в ночной сад, подальше от крика.

– Я готова тебя убить! – рыдала она. – Что ни делаю, ничего тебе не нравится! Я просто больше так не могу! Не могу!

Она села на скамейку, заливаясь слезами. Ну почему рядом никого нет, никого, кто обнял бы ее и сказал, что она все делает хорошо? Она чувствует себя такой одинокой, такой беспомощной! Никто не говорил ей, что все будет так. Теперь-то она понимает, почему девочкам в трудную минуту нужны мамы, нужен кто-то, кто позаботится о тебе, утешит. А одной в полночь так безумно одиноко!

– Не оставляй крошку одну, ты нужна ей, – вдруг прозвучал голос у нее в голове. – Возвращайся и объясни ей, кто тут главный, постарайся просто любить ее, и она в ответ полюбит тебя.

Откуда пришли эти слова? А вдруг ее девочка задыхается? Или от крика у нее началась рвота? Вдруг с ее ребенком случилось что-то страшное?

Конни опрометью бросилась через сад. Прыгая через две ступеньки, взлетела по лестнице и наконец услышала вхлипы и прерывистые вздохи плачущего младенца. Зоя просто крошечный малыш в новом для нее мире! А она-то уже взрослая, уже все здесь знает! Ее девочке нужно, чтобы мама просто ее успокоила! Откуда-то на нее вдруг накатила волна любви, нежности, потребность защитить беззащитного… Конни распахнула дверь и с облегчением увидела, что с Зоей все в порядке.

– Мамочка здесь… Иди к мамочке! – И она осторожно взяла на руки горячий комочек. – Ну, ну, не огорчайся. Давай я попробую спеть тебе колыбельную, вдруг тебе понравится.

В сознании тут же сами собой сложились слова на мотив знаменитой «Ливерпульской колыбельной». Она качала дочку и напевала:

Зоя уютно устроилась у ее груди и чмокала, пока не наелась и сыто не засопела. «Ты моя, моя», – улыбалась Конни. Теперь никто не отнимет ее ребенка… Никто в мире. Зоя всё, что у нее есть, и она ее единственная мать. Они уж как-нибудь справятся вместе.

Когда Пол вернулся домой, они спали, свернувшись в один калачик и не замечая остального мира. Этой ночью в одной из многих битв была одержана победа.

Конни улыбается, вспоминая Зою, у которой уже двое своих детей, а сама она врач-терапевт. Последние несколько лет она была для Конни таким источником силы и предметом гордости! Должно быть – возможно, не сразу, – они с Полом стали хорошими родителями. А лучше всего то, что она смогла быть рядом, когда у Зои родились Сэм и Сюзанна. Как же хорошо, когда родители становятся друзьями своим выросшим детям, но это дар, а не право. Именно Зоя предложила Конни отправиться сюда одной и наконец покончить с этим раз и навсегда. Ее дети любят Крит так же, как любит его она. После той первой поездки они с Полом никогда не пропадали отсюда надолго, а после того как режим «черных полковников» был свергнут, все стало гораздо проще, а потом, когда Греция вступила в Евросоюз, и вовсе хорошо. Вот тогда-то и началась туристическая лихорадка. Конни и Полу не приходилось думать о том, где бы остановиться. Их всегда ждали в семейном доме, две-три недели или больше они могли не думать о крыше над головой. Сначала они приехали сюда с маленькой Зоей, а спустя три года и с маленьким Алексом. Детки повсюду ходили с Конни, чтобы выучить язык, много времени проводили с родными бабушки Анны, которые страшно их баловали. Даже Пол начал было учить кое-какие греческие слова, но быстро сдался, пообещав, что попробует подступиться к нему еще раз, когда выйдет на пенсию. Врачам в семидесятых и восьмидесятых приходилось туго, их вызывали днем и ночью, вечные дополнительные дежурства в клинике и постоянные перемены в национальной системе здравоохранения. У Конни просто не оставалось времени, чтобы найти себе полноценную работу. Выйдя замуж за Пола и его работу, она вышла замуж и за непрерывные телефонные разговоры – днем и ночью. И все же она старалась заниматься чем-то вне дома: возилась с группой дошколят, помогала тете Ли после того, как та вышла на пенсию, была на подхвате у Джой в «Шелковом пути», когда ее бизнес разросся до торгового центра «Деревенский стиль в вашем доме». Благодаря ее помощи Джой и ее новый друг Гарри могли ездить выбирать товары в Таиланд и на Восток. Ким должна была унаследовать всю эту империю, и ей давали соответствующие знания. Она вспоминает, как поначалу протестовала против роли «жены доктора», но, постепенно взрослея, втянулась в такой образ жизни. Если ей становилось скучно, если она начинала чувствовать себя заброшенной и одинокой, она развивала собственную светскую жизнь. Она научилась быть самой собой, поняла, что в этом – решение всех проблем. Она научилась сначала слушать, а потом пошла на курсы психотерапии, получила сертификат. Потом ее попросили стать мировым судьей. Хоть эта обязанность и предполагает полное отсутствие тайн, подобных той, что носила в душе она, ее утрата ничем не восполнялась, не становилась меньше. Так давно все это случилось, но всякий раз, когда она смотрела на Зою и Алекса, сердце ее сжималось.

– Самолет из Манчестера приземлился, Конни, – коснулся ее плеча представитель турфирмы. – И так он задержался, а теперь, боюсь, придется еще подождать: сели сразу три британских борта, так что вы понимаете, какая суматоха сейчас будет с получением багажа! Сердце Конни ухнуло вниз. Привез ли самолет ей кого-нибудь? Даже теперь она не могла быть в этом уверена.Ну, вот и последний кусочек мозаики… Она все ждала подходящего момента, чтобы рассказать правду; ждала все эти годы, когда добросовестно ходила на родительские собрания, заседания благотворительных комитетов, помогала Зое и Алексу прокарабкаться через трудные годы студенчества, ждала, думая о пенсии и строя планы на будущее. Всё время кажется, что подходящий момент еще не настал.Но судьба сама находит путь выбраться на поверхность…«И вот сижу здесь и жду, а все из-за какого-то крошечного бугорка…»

Однажды вечером, когда они так славно были заняты испытанием нового матраса антикварной французской кровати, которую Пол купил по случаю приближающегося шестидесятилетия Конни, он провел рукой по ее груди и вдруг остановился.

– Как давно у тебя этот бугорок? – спросил он.

– Ой, ну сколько можно быть доктором! – засмеялась Конни. – Какой бугорок?

– Вот здесь, я нащупал его, – ответил он, чуть нажав пальцами. – Вот тут уплотнение, довольно твердое. Чувствуешь?

– Никакой это не бугорок, это просто моя грудь, – пробормотала она.

– Ну-ка сядь, – скомандовал он и тщательно пропальпировал ее правую грудь. В мягком свете свечей она видела, что он не играет. Он приложил ее руку к круглому плотному сгустку пониже соска. – Как давно ты проверялась?

– Давно, как раз пора скоро идти, – ответила она, и сердце ее неприятно заныло.

– Так, завтра же ты пойдешь к Элисон, а она выпишет тебе направление к маммологу.

– Ты шутишь? Со мной все в порядке. Я же уже три года не пью гормоны.

После того как прошлые анализы показали пограничные результаты, они решили не рисковать, особенно после того, что случилось с ее мамой. Они были так осторожны, но Пол, конечно, прав. Тут действительно нащупывается просто какой-то камушек. Как же она могла не заметить?!

До рассвета они сидели и пили чай, как вдруг она принялась снова ощупывать этот бугорок.

– Так ты что, не проверяла себя? – вздохнул Пол.

– Да все как-то забывала, – призналась она.

– Ну, Конни! Вот уж от тебя я никак не ожидал такой безответственности!

Потом все сменялось, как в калейдоскопе, – запись на прием, маммограммы, УЗИ, обнаружили новообразование, которое точно не являлось кистой. Все эти дни Зоя и Алекс паслись поблизости. Джой, Роза и Невилл постоянно навещали ее и старались приободрить.

– Все будет хорошо, – улыбалась ей Джой.

– А вдруг у меня уже метастазы в лимфатические узлы? Вдруг уже слишком поздно? – Конни старалась храбриться, но пребывала в панике, черпая силы только в доброй заботе друзей, но те и сами испытывали муки. Ее приняли в особый клуб, в котором женщины показывали свои шрамы и разговаривали о химиотерапии и радиотерапии, протезах, реалибилитации. Сколько новых слов пришлось выучить!

Весь ее полный забот мир вдруг сузился до больничной койки, доброй сиделки и стены, оклеенной фотографиями внуков: Сэм и Сьюзи – детки Зои – и Эсма-Кейт – крошечная дочка Алекса. Отчего? Как? Почему именно сейчас? Она прокручивала в голове варианты смертельного исхода. А вдруг уже слишком поздно? Ей присылали открытки и букеты, все ободряли ее и надеялись.

«Конни, если кому-то удается одолеть эту пакость, то уж ты точно справишься!» – писали ей Роза и Марти.

Зоя углубилась в Интернет и книги. Пол как-то притих, а накануне операции сел рядом на кровати, взяв ее за руку.

– Я знаю, что все будет в порядке. Я не позволю тебе меня покинуть, чего бы мне это ни стоило. Вместе мы выстоим. – В его глазах блеснули слезы.

– Чем я заслужила тебя? – спросила она, зная, что, несмотря на все сиюминутные размолвки, взлеты и падения, их брак был надежным и крепким.

Почему же это случилось с ними именно сейчас? Хотя чем она такая особенная? Тысячи женщин, таких же, как она, каждый день сражаются с тем же диагнозом. Это результат многолетнего приема гормональных таблеток? Лишнего веса у нее нет, курить она бросила. Это несправедливо. И все же она всегда знала, что в жизни всегда есть элемент случайности. И это просто очередное испытание, которое надо преодолеть.

Но больше всего ее вдохновила открытка Невилла. Какой-то друг однажды поделился с ним словами одного квакера: «Без страха смотри в лицо своей беде и постигни ее».

Что это значит? Встать и смотреть раку в лицо – занятие не для трусов. Она ведь теперь в полной зависимости от забот коллег Пола, полностью переложила на них ответственность и надеется, что они ей помогут. А почему, собственно, именно ей должно так повезти, если остальным не везет?

Свой долг она выполнила, передала гены следующему поколению, а те – передали своим потомкам… Пусть даже она немного перестаралась и не обо всех рожденных ею детях сумела позаботиться, но она не готова отбросить коньки и тихо уйти в мир иной. «Я пока просто получила билет на автобус, – рассмеялась она, – но я не собираюсь лишиться одной груди, а потом жить в вечной тревоге за вторую…»

Она лежала после операции, все болело, сил не было, подступали слезы, как вдруг в голове прозвучали слова Невилла. Новости оказались лучше, чем она надеялась. Ее шансы на выздоровление оказались очень высоки. В лимфатических узлах никаких нехороших признаков не обнаружили. Ну что ж, похоже, она еще поживет, но после такой встряски ей требуется прийти в себя.

– Ты должна жить. Прошлое осталось позади. Будущее – кто знает, что ждет нас в будущем. Настоящее – вот все, что у нас есть. Только так я и справилась, – сказала ей Роза. – Я все время думала о том, что буду вести уроки танцев и что у меня будет ребенок. Постарайся настроиться на хорошее, Конни. Зато у тебя теперь иной взгляд.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты иначе смотришь на мир! Так смотрят на мир те, кому довелось оказаться у порога смерти. После этого понимаешь, что для тебя действительно важно. Бросаешься скорей делать то, о чем лишь мечтала. Не строй сейчас слишком много планов, чтобы не завязнуть в них. Просто попробуй найти какое-то дело, которое ты никак не успевала довести до ума, и иди за тем, что тебе подсказывает сердце. Тебе подарили вторую жизнь. Так ступай же по этой дороге, малыш!

Джой притащила ей ворох разных диет, витамины и сладости для поднятия настроения.

– Вот, набирайся сил! А когда немного поправишься, будем много гулять, все вместе. Твоя болезнь и меня заставила задуматься, пересмотреть приоритеты в жизни. Я еще столького не видела и хочу увидеть! Я хочу свозить маму в Бирму, если сможем получить разрешение. Там, конечно, уже не та страна, которую она помнит, но я хочу попробовать. Теперь будем делать только то, что на самом деле важно!

* * *

На шестую ночь после операции Конни никак не могла заснуть, в мыслях была какая-то путаница, и она чувствовала себя очень одиноко. «Постигни ее…» Из своего опыта она знала, как скрываемое горе может привести к реальным заболеваниям. Кто же это сказал – что разум может забыть плохое, а вот организм – нет? Этот камень печали и раскаяния медленно рос в ее груди, так рядом с ее сердцем. Этот бугорок печали, с которой она так и не смирилась, стал злокачественным. «Постигни ее…»

Да, в ее жизни есть незавершенное дело. Она всей душой любила двух своих детей, но еще один ребенок, который был с ней совсем недолго, никогда не покидал ее сердца, этот ребенок уже стал взрослым, но она не может забыть о нем.

Никому не под силу измерить такое горе или оценить его последствия. Все те потерянные ею годы, когда она ничего не предпринимала, чтобы разыскать ее, – ей все казалось, что сейчас не подходящее время; то дети слишком маленькие; то еще сильны клятвы, которые она давала тем, кто уже давно ушел; всегда находилась тысяча отговорок. Кого теперь винить, кроме себя?

Если и бывает подходящее время для того, чтобы что-то изменить, то оно настало. Будущее – всегда в тумане. «Постигни ее…»

Ночь почти прошла, забрезжил рассвет, а она все думала и думала. Долгие годы она прикрывала эту рану в сердце, латала ее, прятала под вкрадчивыми отговорками, пыталась заполнить пустоту круговертью дел. Но она никогда не уходила, эта рана, это незавершенное дело.

Довольно раскачиваться: пора обнажить более глубокие раны, чем этот видимый шрам на груди. Шрам-то со временем зарастет, а вот внутреннюю рану надо залечивать и приложить для этого все усилия. Так почему же не начать собирать информацию, на которую она имеет право? Для таких матерей, как она, появились теперь новые законы, новые права. Отношение к этому вопросу изменилось. У нее теперь тоже есть права. Настало время раскрыть ее тайну, попросить о помощи, найти какой-то смысл в этой игре со смертью.

Постигни ее до самой глубины и выживи, сказала она себе. Когда она обретет силу, она отправится разыскивать ее, свою первую девочку, дочь Анастасию, чего бы ей это ни стоило. И она не сдастся, пока не узнает, где она и что с ней.

«Встретимся у Сантини в кафе, я угощаю», – получила Джой сообщение на мобильник. Они что-то празднуют? Джой порылась в записной книжке убедиться, что она не пропустила чей-то день рожденья. Конни поразила всех. Она так стремительно оправилась после операции, словно ничего и не было. Пол отвез ее на Крит на несколько месяцев, чтобы она окрепла, и вот она уже вернулась. Встретимся, как в старые времена!Сантини забираются все выше классом, улыбнулась Джой, утопая в мягком кожаном кресле, уловив краем уха живую гитарную музыку и заказав хорошее итальянское вино и закуски: чиабатту, салаты и мороженое – самое вкусное. Гримблтон рос, а вместе с ним расширялся и ее «Шелковый путь», постепенно превратившийся в целую сеть магазинов, кафе и местечек для туристов. Кимберли оправдала надежды и превратилась в талантливого закупщика домашней утвари. Жила она со своим приятелем Марком, с которым у нее уже два общих ребенка. Что ж, династия теперь не прервется – это уж точно.После смерти Якоба Сью жила в отдельной квартирке, а пансион Уэйверли наконец продали. Вместо него купили старый фермерский дом неподалеку от офиса. Гарри Тиндейл, друг и партнер Джой, уехал на Бали выбрать какую-то дивную резную мебель для магазина. Жизнь просто прекрасна, и до чего же здорово, что Конни снова с ними. Джой потрясла серьезная болезнь сестры. Надеешься ведь, что все нехорошее происходит не с тобой, а с кем-то другим. За годы, что они провели вместе, они ссорились и мирились, спорили из-за ерунды, но потом стали так близки, что Джой теперь просто не могла дождаться, когда же Конни окончательно поправится.

* * *

Помогая себе костылями, Роза с трудом забралась в машину. Процедура перемещения из кресла в автомобиль всегда предполагала для нее долю преодоления, но пасовать перед сегодняшней поездкой в город она ни за что не станет. Конни вернулась, и девчонки договорились встретиться. Вместе с Невиллом, конечно. «Шелковинки» займут лучший диван в апартаментах Энцо и выпьют за крепкое здоровье Конни.

Конни словно обрела вторую жизнь. Роза знала, что это такое, когда жизнь возвращается к тебе, пусть и с какими-то ограничениями, пусть и причиняя боль, если ты неосторожен. Марти, выйдя на пенсию, теперь квохчет вокруг нее, словно наседка.

Они переоборудовали гараж, превратив его в студию, где Марти продолжал выполнять кое-какие заказы по звукозаписи и помогал начинающим талантам записать пару мелодий. Он действительно выудил одну или двух звезд и перенаправил их к агентам. Амбер уехала в Штаты, ищет себя в Лос-Анджелесе. Пока что особенных успехов в ее киношной карьере не намечалось, но Роза не теряла надежды.

– Я становлюсь до жути похожей на нашу мамулю, она ведь собирала все самые крошечные заметки обо мне, – призналась Роза дочери. – Удивительно, как тяга к сцене передалась нашим детям. Мама гордилась бы нами.

Розе теперь очень не хватало Марии, всех этих длинных телефонных разговоров, когда та совала нос во все ее дела, не хватало ее болтовни, огня. И Сильвио после ее смерти тоже как-то усох. Никто не переживает за тебя, как мать, а вместе с ней разорвалась и их связь с предыдущими поколениями: Валентиной, Марко… да что там, со всей Сицилией. Остались только пожелтевшие фотографии в старом альбоме и воспоминания о клубе «Оливковое масло» сороковых годов. Живы из них только Лили и Сью, но Роза пообещала себе, что запишет все-все имена родных и друзей для Амбер.

Кафе Сантини выглядело очень нарядно, у входной двери подвешены корзины с цветами. В квартирке над кафе, где она родилась, теперь никто не живет. Улица стала пешеходной, парковка разрешена только для инвалидов, здесь теперь полно скамеек и разнобразнейших вывесок. Королевский театр превратился в галерею искусств, где есть и кинозал, и детский театр, и комнаты для проведения встреч.

На Рождество здесь по-прежнему устраиваются балы, пусть и скромные, гостей совсем немного, но родители исправно набиваются посмотреть, как выступают их драгоценные крошки. Маленький танцкласс Розы Сантини вырос в Школу выразительных искусств. Оказалось гораздо выгоднее играть на тяге к известности и подбирать юные таланты в разных сферах, поэтому открыли и класс вокала, и драматическое отделение. Роль Розы стала теперь в основном административной, но она успела вовремя подтолкнуть несколько актерских карьер и телезвезд.

Забавно, как же всё это снова возвращается к Сантини и к истории двух вдов, потерявших на войне мужа, и поиску средиземноморской еды в Англии во время войны. На этих историях они выросли. Как же изменилось время! Теперь их собственные дочери собираются под этой крышей и строят планы для своих внуков, мечтают… Еще несколько бокалов, и «Шелковинки» примутся обсуждать свои старушечьи хвори… Что может быть лучше вечера с подругами!

* * *

Пол собрал тарелки с садового столика. Был яркий теплый вечер в конце июля, когда солнце греет террасу Лейн-хауса, медленно перетекая между бокалами с вином и мисками клубники со своей грядки. Конни посмотрела ему вслед. Он оставил ее наедине с Алексом и Зоей, как они и договорились. Нечасто они оказывались вот так вместе после того, как дети обзавелись своими семьями, но ей надо было мягко сообщить им кое-что.

– Мама, ты замечательно выглядишь, – одобрительно кивнул Алекс. – Отдых в Ханье пошел тебе на пользу.

– Я знаю. А кроме того, у меня было время поразмыслить кое о чем. Знаете, я думаю, что всё это случилось со мной не просто так, – сказала она, набрав побольше воздуха и увидев, как Зоя сжалась в тревоге.

– Мама, никто не знает, отчего бывает рак груди. Конечно, есть факторы риска. Тебе просто не повезло, – Зоя никогда не забывала, что она врач, и Конни была уверена, что она вот так всё и скажет.

– Не уверена. Вы же знаете это выражение: если ты не плачешь, за тебя плачет твое тело?

– Ну ты же понимаешь, что это чушь! Психологические штучки для наивных, которые на это покупаются! – возразила Зоя. – О чем тебе плакать? У вас с папой чудесная жизнь, замечательная работа, прекрасный дом…

Конни улыбнулась. Да уж, дочь умеет сказать. Сыновья все же мягче относятся к своим матерям. А Зоя бьет сразу без промаха.

– Верно, но так было не всегда. Когда-то рядом со мной не было ни единого друга, у меня не было ни пенни, и мир пошатнулся в моей голове.

– Ты никогда не рассказывала об этом, – произнес Алекс. – Когда это было? Я не помню.

– Не поверишь, но жизнь на земле была и до того, как ты появился на свет, – улыбнулась она своему красавцу сыну. – Когда мне исполнилось пятнадцать, я потеряла мать и немного сбилась с пути.

– А, увлечение роком в шестидесятые. Да, тетя Джой нам рассказывала, – отозвался Алекс.

– Однако Джой не рассказывала вам – потому что она и сама об этом не знала, – что в шестьдесят четвертом я забеременела и родила ребенка. Это был мимолетный роман с мужчиной, которого уже нет в живых. А ребенка мне пришлось отдать. – Ну вот, всё, она произнесла это вслух, и небо пока не рухнуло.

Дети не проронили ни слова, и Конни опустила голову.

– Ваш отец принимал у меня роды. Одно из тех странных совпадений, которым нет объяснений.

– Понятно, – кивнула Зоя, не смея взглянуть матери в лицо. – А кто еще знает об этом?

– Знали только бабуля Эсма, тетя Ли, тетя Сью, Невилл и его отец. Жизнь, мир тогда были совершенно иными, вы должны это понять. Прежде всего ты должен был быть добропорядочным, и я не могла опозорить имя Уинстэнли, поэтому я должна была сделать то, что семья сочла для меня наилучшим. Когда они передумали, было уже слишком поздно. Я уже подписала бумаги, уже отказалась от моей маленькой девочки. Она пробыла со мной всего несколько недель, но я тогда должна была сделать то, что было бы лучше всего для нее. А теперь я хочу разыскать ее, пока не стало слишком поздно. И мне нужно ваше благословение.

– Ох, мамочка… – расплакалась Зоя, прижимаясь к ней. – Как это ужасно, как грустно… И всё это время ты держала это в себе?

– Я не хотела никого огорчать. Не знаю, как я смогу отыскать ее, но я должна попытаться. И вам первым я рассказываю о своих планах.

Дети, дружно взревев, ее обняли.

– Мамуля, мы обязательно должны ее найти, – сказал Алекс. – У меня теперь есть маленькая Эсма-Кейт… Не могу представить, что бы я чувствовал, если бы у меня ее отняли… Как они могли так жестоко поступить с тобой?

– Они думали, что делают лучше для всех. Не поднимать шумихи, отослать меня подальше – вот что они сделали. Вы, молодежь, и не представляете, как мы тогда жили.

– Теперь все иначе. У меня в хирургии полно девчонок, которые просят таблетку после беспечной ночи или направление на аборт. И сердце разрывается, когда видишь девчушек, забеременевших в двенадцать лет по незнанию или потому, что были пьяны. И никому нет до них дела, вот что ужасно. Но, знаешь, мам, это странно, но я всегда чувствовала, что тут есть какая-то тайна, – Зоя шмыгнула носом и потянулась за платком. – Между нами всегда была какая-то преграда, какая-то недоговоренность, что-то, что ты прятала в себе и до чего я никак не могла добраться. Я думала, ты не можешь принять меня, и при этом знала, что это не так. Поэтому сейчас то, что ты рассказала, для меня чуть ли не облегчение. – Зоя подвинула стул поближе и заботливо обняла мать за плечи.

Конни почувствовала, что на глазах выступили слезы, но не дала им воли, ей надо было еще кое-что объяснить им.

– Я поняла, что когда что-то остается непроговоренным, оно никуда не исчезает, а наоборот, растет, как привидение, молча становится все больше. Лицо, которого ты не видишь на фотографии, действует на тебя больше, чем лица, которые ты видишь. Вы знаете историю Джой и мою историю, но от нас это скрывали. Я вынудила свою мать рассказать мне все, когда она была уже тяжело больна. Я потом так винила себя, что заставила ее выплеснуть всё наружу, поэтому с вами решила поступить наоборот. Вы можете меня простить?

– За что?! Господи, да за что же тебя прощать? За то, что случилось задолго до нашего рождения, в другое время и в другой жизни? – ответил ей Алекс.

– Если хочешь, мы поможем тебе разыскать ее. Я попробую через Интернет. – Ну вот, доктор Зоя снова надела медицинский халат. – Сегодня такого просто не случилось бы. Брак – это добровольный выбор, а не приказ. Вон, взять хоть Джой и Гарри. Они же не собираются оформлять свои отношения. Подозреваю, это из-за ее первого мужа.

– Спасибо вам обоим, но этот путь я должна пройти одна, каким бы долгим он ни оказался. Быть может, в конце меня ждут только слезы, неприятие и горькое сожаление. Тогда мне потребуется ваша поддержка. К тому же вам нужно время, чтобы свыкнуться с мыслью, что у вас есть сестра. Дай-ка мне стакан, мне надо выпить чего-нибудь покрепче.

– Тогда я отвезу тебя в город, – ответил Алекс. – Не хватало еще, чтобы тебя поймали за вождение в нетрезвом виде.

– Эту честь уже перехватил Невилл. Он будет держать меня за руку, когда я сегодня вечером буду рассказывать это всем остальным. У них есть право все узнать. Его мать пыталась поженить нас, когда узнала, что он голубой! Да уж, я могла бы рассказать вам немало веселеньких историй, но на сегодня, наверное, уже хватит.

– О, можешь поверить, и нам есть что порассказать тебе такого, отчего ты тут же рухнешь, – и Алекс подмигнул Зое. – Семейные тайны – это почище любой мыльной оперы.

Конни откинулась назад, чувствуя облегчение от разговора. Всё прошло лучше, чем она опасалась, но ведь это только начало пути. Теперь ей предстоит выложить все старинным подругам, и для укрепления духа просто необходимо выпить.

* * *

Джой утонула в диванных подушках, потеряв дар речи. Вот так поворот! И как же они не догадались?! Вот Конни исчезает на несколько месяцев, семья шушукается за закрытыми дверьми, Конни не является на крестины – теперь все сошлось. Ее родная мать, поклявшаяся никому не раскрывать этой тайны, ни разу ничем не намекнула на эту жуткую историю, приключившуюся с Конни.

– Я хотела рассказать вам обеим, – созналась Конни. – И раз или два уже раскрывала рот, а потом…

– После рождения Ким я превратилась в развалину… Я бы не смогла тебе помочь, – сказала Джой.

– А я каталась по миру с твоим бывшим приятелем… Это же не ребенок Марти, правда? – вдруг резко спросила Роза.

Она могла поколебаться и выложить им свои сомнения, но сразу решила не идти по этому пути.

– У меня случился флирт с Лорни Добсоном.

– Ну да, дорожный романчик… Ты знаешь, что бедняга Лорни погиб? – спросила Роза.

– Да, слышала, – коротко кивнула Конни. Они должны думать, что ребенок его, и точка.

– Ну, и что теперь? Как ты собираешься искать ее? Через Интернет? – спросила Джой.

Конни кивнула.

– Если бы все было так просто! Есть разные специальные агентства по поиску людей, обращусь к ним. Процарапаюсь как-нибудь. Просто я больше не хочу держать все это в тайне от вас. Невилл вот в курсе с самого начала. Расскажи-ка им все, Нев?

И Невилл пустился в жизнерадостный рассказ о том кошмарном Рождестве, когда Айви слетела с катушек. Когда отматываешь семейные драмы назад, в них всегда можно найти что-то смешное. Грань между трагедией и фарсом так эфемерна! Невилл пересказал всю историю в лицах, не пропустив ничего. Какое все-таки счастье, что он поддерживал ее все эти годы!..

– О, да ваша история похлеще «Жителей Ист-Энда»! – расхохоталась Роза.

– А ты удивляешься! Откуда, думаешь, они берут сюжеты? – хохотнул Невилл. – Жизнь куда более заковыристая штука, чем чьи-то там сочинения.

– Давайте выпьем за то, чтобы ты поскорей нашла ее, Конни. Ты заслужила хоть чуточку везения!

И они снова дружно подняли бокалы. Да, ночь предстоит долгая и веселая. Конни снова вздохнула с облегчением. Все, кто дороги ей, теперь знают. Что бы ни принесли ей ближайшие месяцы, она теперь не одна на этой странной дороге в неизведанное. Кто же еще поддержит ее, придаст мужества? Конечно, только ее друзья и ее семья.

Конни, воодушевленная поддержкой близких, с бешеным энтузиазмом взялась за розыски – через Интернет нашла нужные агентства, связалась со старыми коллегами, вместе с кем так недолго проработала в службе социальной защиты, спросила их совета. Это было все равно что пуститься в путешествие без карты, когда путь тебе указывают разбросанные лишь кое-где знаки.

Да, она дала своей дочери имя, которое помогло бы разыскать нужный адрес без труда, но Конни знала, что это неправильный подход. В мыльных операх, конечно, случается, когда пропавшая мать вдруг возникает на пороге дома своей выросшей малютки, но вот в реальной жизни это очень маловероятно, или же тебе должно несказанно повезти.

Поиск не приносил никаких результатов, и она чувствовала себя словно в ловушке. То выяснялось, что в тот день, оказывается, не появилось на свет ни одного младенца. Родильное отделение там закрыли, и записи не сохранились. Ей-то казалось, что она просто будет двигаться все ближе к цели, шажок за шажком, но то и дело она наталкивалась на запертые двери и уже начала отчаиваться.

– Не сдавайся, – убеждал ее Пол, – просто мы еще не напали на нужный след, не потянули за нужную ниточку. А это обязательно случится, увидишь.

– А ты обращалась в Национальный архив детских домов? А в Общество англиканской церкви по оказанию помощи детям? А в католические службы опеки?

Все старались помочь ей, наперебой предлагали свои варианты. Она перепробовала все – и никого результата. Более того, в списке родителей, разыскиваемых детьми, ее имя не значилось. Вот это повергло ее в страшное уныние. Только тогда Конни осознала, как поздно она решила взяться за розыски. Да, но биологическим родителям лишь совсем недавно разрешили разыскивать детей, усыновленных и удочеренных приемными родителями. Ну, по крайней мере, ей стоит вписать себя в этот список.

Настало время задействовать самые глубинные резервы упорства, для воплощения мечты требовалась просто одержимость. Анна ведь существует, где-то живет, просто не знает, как мучительно разыскивает ее давшая ей жизнь женщина. А вдруг уже слишком поздно?

На нужную тропку неожиданно вывела Зоя.

– Я не нарушу врачебной тайны, если скажу, что у меня появилась пациентка, примерно твоего возраста, которая как раз занималась такими же розысками. И она нашла своего ребенка через фонд «Барнадос», это благотворительная организация. Думаю, попытка стоит того.

– Да, он есть в моем списке, в самом конце. Спасибо. А я могу поговорить с ней, с этой твоей пациенткой, спросить, как она действовала?

Зоя поколебалась, глядя на мать пронизывающими синими глазами.

– Не уверена. Лучше не стоит. Она прошла через все процедуры. Фонд связался с ее сыном, но тот ответил, что не хочет встречаться с ней и вообще иметь с ней что-либо общее. Это его право, конечно… Мам, ты тоже должна быть готова ко всему. Она выросла, не зная тебя, так что всяко может повернуться. Прости, что говорю это и расстраиваю тебя, но ведь мы не можем от этого прятаться?

– Я догадываюсь, что это не такой уж редкий исход, и стараюсь подготовить себя к отказу, но всё же я буду знать, что она жива и с ней все в порядке. И я хочу, чтобы совесть моя была чистой: чтобы я сделала все, что в моих силах.

Конни улыбнулась, стараясь храбриться. Лучше уж что-то делать, шагать по какому-то пути, выполнять свой долг, даже если он и заведет в темную пучину отчаяния.

На следующее утро она отыскала нужный номер, позвонила и оставила предварительный запрос. Ее предупредили, что ее ждут разные трудности, но она сообщила фонду все необходимые детали и отправилась навестить тетю Ли и дядю Пита, которые чувствовали себя не очень хорошо.

– Я рада, что ты решила разыскать девочку. Ты же знаешь, я всегда была против решения Эсмы. Мы так поссорились! Думаю, что просто так всё неудачно совпало тогда, слишком много свалилось на нее разом, и я знаю, что в день смерти она горько сожалела о том, как себя повела.

Конни очень удивилась.

– Вы разговаривали обо мне? Что она сказала?

– «Я была слишком жестока к девочке… Бросила ее в беде. Мы не должны были позволять ей отказываться от ребенка. Надеюсь, Господь Всемогущий простит мне этот грех». А потом она улыбнулась: «Но наша Конни – настоящая Уинстэнли. Она не откажется от своей кровиночки. Однажды они найдут друг друга».

Мерно гудел огонь в камине, они не спеша пили чай, и на душе у Конни царил покой – здесь любят ее, за нее беспокоятся… Все полки в доме были заставлены спортивными трофеями Пита, стены увешаны фотографиями: он и звезды футбола – Бобби Чарлтон, Том Финней, Нэт Лофтхаус. Артур теперь тоже стал тренером, занимается с младшей группой. Он не стал таким же известным, как его отец, но преподает в частной средней школе.

Чтобы как-то поднять себе настроение, Конни прошлась по магазинам, но ничего не купила. Ей не хотелось покупками подменять истинную проблему.

Ну, во всяком случае, ее грядки наконец дождались хорошей прополки. После напряжения последних недель она уже не могла больше сидеть у телефона и выбралась на свежий воздух к своим цветам и кустарникам, занялась заброшенными овощными грядками, до которых руки не доходили. Говорят, что после сорока женщины обращаются либо к Богу, либо к огороду. Вот Конни и бросила все свои силы на переобустройство клумб. Возня в саду позволяла отвлечься, и когда раздался телефонный звонок, она поспешила к аппарату, подведенному к сараю с садовыми инструментами. Докторам ведь приходится держать телефоны повсюду, чтобы пациенты могли до них дозвониться в любой момент!

– Это Констанс Джервис, урожденная Уинстэнли? – спросил голос.

– Да, это я. С кем я разговариваю?

Может быть, очередное предложение принять участие в благотворительном базаре? Ох, не надо…

– Вам удобно сейчас разговаривать? Я звоню по поручению фонда «Барнадос».

– Я вожусь в саду…

– Надеюсь, у вас рядом есть стул, и вы можете присесть. Мы нашли вариант! Все сходится!

Конни без сил опустилась на мешок с удобрениями.

– Вы уверены?

Голос в трубке назвал ей дату и место рождения, дату подписания документов об отказе. Все совпадает.

– Наши действия теперь? Что я должна делать? – хрипло выдавила она, уже не в состоянии воспринимать остальную информацию.

« Она нашлась, моя дочь нашлась!»

* * *

До чего же жизнь может быть простой! Конни сообщила о звонке только Полу. Она бродила по дому, полная радостного предвкушения. Ну, вот она и сделала первый шаг к зеленому лугу, на котором они наконец встретятся, подружатся и начнут общую счастливую жизнь!.. Да, но на дворе 2006 год, надо заполнить уйму форм, получить уйму разрешений, пройти уйму проверок, а это почти то же самое, что пытаться попасть в аэропорт Манчестера сразу после объявления о взрыве бомбы. Все это потребует времени. Ей предстоит еще дождаться специального консультанта-психотерапевта, которая подготовит обе стороны к встрече и, если потребуется, выступит посредником. Да на всё это уйдут месяцы!.. Конни хотелось завизжать от нетерпения и нового отчаяния. «Я не могу ждать так долго! А вдруг рак снова вернется?»

Потянулись унылые месяцы, когда она жила только надеждой, как вдруг, спустя полгода, она обнаружила, что сидит в хорошо обставленной комнате, на кофейном столике перед ней – коробка с салфетками, а напротив – красивая женщина-мулатка по имени Мэрилин. Мэрилин мягко объясняет ей, для чего нужны такие терапевтические беседы и как они помогут ей, Конни, подготовиться к встрече с дочерью, если та согласится.

Выходит, она уже в зале отлетов ждет объявления на посадку! Путешествие началось, хотя никто и не может ей обещать, что этот самолет наверняка когда-нибудь взлетит.

Они поговорили о ее прошлом, о ее мечтах, не забыли ничего, она рассказала даже правду о Лорни и Марти. Комната впитывала все ее слезы, всю печаль, все горькие признания и страхи.

Ей ничего не обещали, ее только выслушивали и поддерживали. Как вдруг однажды утром Мэрилин пришла, прямо-таки светясь:

– Мы связались с вашей дочерью, и она готова попробовать встретиться с вами. Это все, что я могу сейчас сказать, но она хочет, чтобы вы знали, что теперь ее зовут Джоанна. Джоанна Мэй.

Окрыленная, Конни понеслась по улицам Манчестера. «У меня есть дочь Джоанна, и она хочет мне написать!..»

Она очнулась на ступенях церкви и решила войти. «Я обязательно должна поблагодарить за это чудо». И она молилась, поставила свечку и с трудом держалась, чтобы не расплываться в глупейшей улыбке. Джоанна… Ведь это почти то же имя, которым она всегда ее называла – Анна…

Джоанна… Какое красивое имя. Кто ты? На кого ты похожа? Напишешь ли ты мне? Встретимся ли мы когда-нибудь?

* * *

И начался долгий и пылкий обмен письмами, открытками, звонками, фотографиями. Обе стороны старались понять друг друга, понять, как же всё могло выйти вот так. Были слезы и упреки, непонимание, порою одна из них надолго замолкала, но рядом была Мэрилин, которая держала каждую из них за руку и помогала нащупать следующий шаг. Так, все ближе и ближе подходили они к своей первой встрече.

«Пятьдесят фактов обо мне, чего ты не знаешь!» – такое письмо отправила Джоанна своей родной матери, и та жадно проглотила его на одном дыхании, а в ответ отправила свой альбом с вырезками, который собирала со времен «Шелковинок»: «Пятьдесят фактов о Конни, которые ты должна знать». Альбом был полон старых фотографий и цитат, сведений о ее вкусах и пристрастиях, рассказывал о ее тяге к необычной одежде и увлечению садоводством, здесь было даже то, о чем уже позабыла сама Конни.

Истории жизни путешествуют почтой, летают по сетям Интернета. Джоанна вышла замуж за Майка Кениона, у них два мальчика: Гарри и Фредди. Она живет около Хебден-Бридж, а это совсем недалеко от места, где похоронена Сильвия Плат [69] . Преподает современные языки в колледже дополнительного образования, болеет за футбольный клуб «Бернли». Почти всю жизнь прожила неподалеку от Брэдфорда.

И вот, когда обе они почувствовали себя готовыми, и созрел этот план, этакие каникулы, или медовый месяц, если угодно, – чтобы они побыли только вдвоем, вдали от любопытных глаз. А разве есть для этого место лучше, нежели Крит?

Настал момент истины. Конни дрожит, стоя у ограждения и вглядываясь в бледные лица первых вышедших пассажиров, толкающих перед собой тележки с багажом. Где она? А потом она вдруг видит Джоанну – высокая, красивая, с золотисто-пепельными волосами, она точно такая, как на своей фотографии, и точно такая же, как Фредди на снимке, стоявшем на пианино. Их глаза встретились, и они бросились друг к другу и обнялись – нежно, тесно, в стремлении скорее восполнить все годы, что были ими упущены. «Моя дочка… Ты здесь, первый мой драгоценный ребенок, наконец-то ты со мной!..» Слов пока не было, только слезы. Один путь они прошли и начинают теперь другой – новый и удивительный. В нем уже нет места сомнениям, есть только надежда, но и этого хватит, чтобы быть счастливой, улыбается Конни, показывая дочери дорогу к выходу – и к солнцу.

Сочинить историю о времени, в котором действительно жил, но помнишь его уже не вполне, – всегда непросто, особенно когда пытаешься добавить музыкальное сопровождение из популярных мелодий того времени, поэтому я благодарю авторов следующих книг за воскрешение моих воспоминаний: Алана Клейсона за книгу «Торговцы ритмом» [70] и Дейва МакАтира за книгу «Герои хит-парада» [71] . Группа «Битлз» в самом деле выступала в клубе «Оазис» в Манчестере в 1962 году, но в другой день, не в тот, что описан в романе. Спасибо моей школьной подруге, Ди Ли, за мельчайшие детали, о которых я позабыла, а также Питеру и Кристе Уиггин за то, что поделились со мной историями из практики социальных работников того времени.

Судьба молодых незамужних матерей, живших в шестидесятые годы, хорошо описана в исторической литературе, но особенно меня тронула автобиографическая книга Полины Коллинз «Письмо к Луизе» [72] .

Лишь после того, как была написана первая версия этого романа, одна моя замечательная родственница поделилась со мной собственной историей: под давлением семьи ей тоже пришлось отказаться от своего ребенка, и вот недавно она взялась за розыски и сумела найти его через официальные каналы. Я очень благодарна тебе за откровенный разговор, за то, что позволила мне понять, как это больно и тяжело. Надеюсь, моя история в правильном свете показывает, сколь жестоки оказывались наши беспокойные шестидесятые к тем, кто вдруг выбивался из общего курса.

Но все же все мои герои выдуманы, а все нестыковки и ошибки – исключительно на моей совести.

Я благодарю своего замечательного редактора Максин Хичкок за несколько прекрасных идей, корректора Ивонну Холланд за ее внимательность к мелочам и говорю спасибо всей издательской команде Эйвона.

Отдельная благодарность моему консультанту, мистеру А. Нейджину, за то, что я вообще здесь и в состоянии рассказать эту историю.

И наконец – любовь и благодарность моему мужу Дэвиду за то, что поддерживал и вселял в меня бодрость весь этот трудный год.

Примечания

1

Британцы горячо спорили, уместно ли показывать церемонию коронации Елизаветы II по телевидению, и даже провели народное голосование (четверо из пяти выступили «за»). В итоге свидетелями события стали почти 20 миллионов человек, 2 июня 1953 года смотревших передачу; это радикально изменило роль телевидения: тогда-то оно и начало входить в каждый дом // http://news.bbc.co.uk/hi/russian/news/newsid_ 2955000/2955088.stm – Здесь и далее прим. перев .

2

Организация, помогающая всем, кто когда-либо служил в британской армии.

3

Британский комедийный сериал.

4

Названия балетных движений.

5

В хореографии: медленные плавные наклоны всем корпусом вперед, назад и в стороны, когда корпус тянется за кистями рук.

6

Особый ритмический стиль, соединивший в себе элементы джаза, британского фольклора и кантри, с простым музыкальным рисунком и инструментами: гитарой, банджо, губной гармоникой и стиральной доской.

7

Британский музыкант, «Король скиффла», особенно был популярен на танцплощадках в 1950—1960-е годы.

8

Песня, исполнявшаяся многими музыкантами, но наибольшую известность получившая в исполнении Лонни Донегана.

9

Французская актриса и певица.

10

Американский актер.

11

Британская певица.

12

Американский актер.

13

Британские актрисы, детьми снявшиеся в нескольких фильмах, особенно популярных в 1950-е годы.

14

63 килограмма.

15

Игра; две команды стремятся поразить ворота соперника резиновым мячом, который перебрасывают ногами и полуклюшкой-полуракеткой.

16

В Великобритании и некоторых других странах возле пешеходных переходов для улучшения их видимости установлены специальные фонари: полосатый черно-белый столб с оранжевым шаром наверху.

17

Британский фильм о Второй мировой войне (1945 г.).

18

Бывшая столица Мьянмы (Бирмы).

19

57 килограммов.

20

50 килограммов.

21

44 килограмма.

22

38 килограммов.

23

Британский певец, актер, ставший популярным в конце 1950-х годов.

24

Сестры Эммелина, Сильвия и Кристабель Панкхёрст – британские суфражистки, активные деятельницы феминистского движения.

25

Американский диджей, певец, автор песен; «Шантильские кружева» стала хитом в 1958 году.

26

В Великобритании и ряде других стран: система хранения небольших сумм денег через почтовые отделения для тех, кто по каким-то причинам не может открыть счет в банке.

27

Три сестры, британские поп-певицы, несколько их синглов выходили в верхушку хит-парада в 1950-е – начале 1960-х годов.

28

Самый распространенный жанр критской музыки: пятнадцатистрочные куплеты на любую тему.

29

Знаменитый британский телесериал, вышел на экраны в 1960 году, идет по сей день.

30

Старейший английский симфонический оркестр, основан в Манчестере в 1858 году Чарльзом Халле.

31

Герой трагедии Шекспира «Макбет», фраза – цитата из этой пьесы.

32

Цитата из романа «Усадьба Говардс-Энд» британского новеллиста Эдварда Моргана Форстера.

33

Британский сатирический журнал, выходит с 1961 года раз в две недели, высмеивает главным образом политическую жизнь, был прозван «занозой в заднице» для истеблишмента.

34

От modernism, modism (англ.) – британская молодежная субкультура, сформировавшаяся в конце 1950-х годов в среде лондонской мелкой буржуазии и достигшая пика в середине 1960-х, оттеснив тедди-боев («стиляг»).

35

Древний город и морской курорт в Уэльсе.

36

Гарольд Макмиллан, премьер-министр Великобритании с 1957 по 1963 год.

37

Знаменитая магистраль номер 66 (Route 66), по диагонали пересекающая Соединенные Штаты от Чикаго до Санта-Моники в Калифорнии.

38

Американский писатель и поэт (1922-1969).

39

Австралийская джазовая певица.

40

Греческая певица.

41

Известный британский актер.

42

Британский автогонщик.

43

Британский ресторанный критик, автор и участник телепередач о кулинарии.

44

Британский поп-певец, популярный в 1950-е годы.

45

Американская певица, исполняла в основном фольклорную музыку.

46

С целью свержения правительства Фиделя Кастро.

47

Стихотворение в переводе И.Л. Добряковой.

48

Стихотворение в переводе И.Л. Добряковой.

49

Наркотическая таблетка (красная, в виде сердца): барбитурат или в смеси с морфием.

50

Тюрьма в Манчестере.

51

Прозвище британского фельдмаршала Бернарда Монтгомери, виконта Монтгомери Аламейского, под чьим командованием осуществлялась высадка в Нормандии пеших сил союзников во время Второй мировой войны.

52

Британская поп-певица.

53

Английская детская песенка об умном слоненке по имени Нелли.

54

Два килограмма.

55

Второй день после Рождества – по церковному календарю день Святого Стефана, когда принято дарить подарки прислуге, посыльным; в церкви устанавливаются специальные ящички для пожертвований в пользу бедняков.

56

Английская традиция – прятать в рождественском пудинге мелкие монетки «на счастье».

57

Греческая актриса и певица.

58

Британская танцевальная труппа начала ХХ века.

59

Цепь невысоких гор, пересекающая Англию; Манчестер (и Гримблтон) расположен к западу, а Лидс – к востоку от Пеннинских гор.

60

Британская комедийная актриса.

61

Консервативная религиозная группа протестантского толка.

62

Деревенька на границе Англии и Шотландии, знаменитая тем, что в ней могли обвенчаться жених и невеста, тайно совершившие побег. Популярна как место свадеб и поныне, а корни традиции восходят к принятому в 1754 г. закону о том, что на территории Англии и Уэльса несовершеннолетним (младше 21 года) нельзя венчаться против согласия родителей. На Шотландию действие этого закона не распространялось, и молодые бежали туда; в Гретна-Грин могли без согласия родителей обвенчать юношей с 14 лет и девушек с 12 лет.

63

Английская поэтесса (1828-1882); имеется в виду ее рождественское стихотворение «Холодною зимою» («In the bleak midwinter»).

64

Исполнитель популярной музыки, один из первых среди англичан начал исполнять рок-н-ролл.

65

Британский социолог, занимался проблемами социальной политики.

66

Британский социолог, занимался изучением материнства и детства.

67

Британская (видимо, в большей степени шотландская) новогодняя примета: если первым в новом году через порог перешагнет темноволосый мужчина, он принесет удачу.

68

Перевод И.Л. Добряковой.

69

Американская поэтесса и писательница (1932-1963), считается одной из основательниц «исповедальной поэзии» в англоязычной литературе.

70

Clayson, Alan. Beat Merchants. Blandford Books, 1995.

71

McAteer, Dave. Hit Parade Heroes. Hamlyn, 1993.

72

Collins, Pauline. Letter to Louise. Corgi, 1993.