Глава 1

Англия, апрель 1912 г

На вокзал они приехали рано. Стоя посреди груды чемоданов, кофров и саквояжей, Мэй Смит поглядывала на рыжевато-коричневую башню с часами, напряженно ловя признаки, возвещающие о прибытии на Тринити-стрит лондонского поезда – отдаленный гул локомотива, запах угля, жар и копоть, – и наблюдала, как платформа постепенно заполняется людьми. С портфелями или свертками под мышкой, все они были поглощены собой и не обращали внимания на окружающих.

Мэй посмотрела на мужа. Джо в своем лучшем, хоть и слегка поношенном пальто из твида и мягкой фетровой шляпе, держал на руках Элен. Поверх пальтишка и новой шапочки девочка была закутана в платок, защищавший ее от холодного ветра с болот, что продувал платформу насквозь.

Элен взирала на вокзальную суету, детские глазенки тревожно поблескивали. Так много новых звуков обрушилось на нее, да и на всех них: гомон носильщиков и грохот их нагруженных тележек, лязг вагонных дверей, гудки паровоза с соседней платформы.

Их поезд скоро прибудет – утренний поезд, на котором ездят деловые люди в костюмах и котелках и который доставляет в город ланкаширский хлопок. Мэй, словно девчонке, хотелось крикнуть: «Знаете, куда мы едем? Ни за что не поверите!» Но, разумеется, она молчала, смущенная собственным радостным возбуждением.

Может, для остальных путешествие – дело привычное, но только не для нее, Мэй Смит. Сегодня она одета в темно-синий приталенный жакет с пышной баской до середины бедра и длинную юбку из саржи; боты начищены до невероятного блеска, а светлые волосы аккуратно убраны под широкополую соломенную шляпку черного цвета. Весь этот практичный, немаркий наряд подобран специально, чтобы выдержать долгую дорогу – по крайней мере, так она надеется.

Мэй мысленно пробежалась по списку вещей в несессере: жестяная коробка с сэндвичами и яблоками, бутылка молока для Элен, галеты и леденцы на случай морской болезни, книжка с картинками, чистые салфетки и влажное полотенце.

Документы и билеты надежно хранятся у Джо в кожаном «дипломате» – прощальном подарке с фабрики, а в одном из чемоданов лежит пара отличных простыней, сотканных на механическом станке, с вышитыми инициалами супругов Смит. Эти простыни подарили Мэй девушки из цеха в последний день ее работы. Между слоями материи аккуратно уложены подарки для дядюшки Джорджа, который живет в Айдахо: газета из его родного городка, карточки, сделанные в фотографическом салоне, чудесная коробочка для чая и Библия с дарственной надписью от учеников местной воскресной школы.

– Опаздывает, – шепнула Мэй, однако Джо лишь рассмеялся.

– Просто ты притащила нас сюда слишком рано. Погляди, сигнал семафора изменился! Поезд придет с минуты на минуту.

Джо вытянул голову за край платформы, отчего Мэй занервничала.

– Отойди, – настойчиво попросила она, – а то напугаешь Элен, не говоря уже обо мне.

Паровозы приводили Мэй в ужас: они казались ей огромными черными драконами, изрыгающими пламя. Дохнуло горячим ветром; гигантское чудовище с оглушительным ревом ворвалось на станцию. Последовал жуткий скрежет, и поезд встал, выпуская клубы пара.

От громкого шума Элен расплакалась.

– Дай ее мне, – потребовала Мэй, заключая рыдающую малышку в объятия. – Ну-ну, тише, детка. Пришел наш паровозик, он отвезет нас в новую жизнь – чух-чух, чух-чух. Попрощайся с Болтоном, скажи ему «до свидания». Мы отправляемся навстречу приключениям!

Джо удостоверился, что их дорожный сундук погрузили, и семейство заняло свои места во втором классе. Элен никак не унималась.

– Скоро утихнет, – с улыбкой сказала Мэй соседям, которые поглядывали на мать и ребенка с явным беспокойством. Мэй не оставалось ничего другого, кроме как сунуть в ладошку Элен галету и уповать на лучшее. Уловка сработала, и через несколько секунд девочка, позабыв обо всем, увлеченно грызла сухое печенье.

Мэй вновь окинула взглядом попутчиков. В душе всколыхнулась обида: у нее такое же право сидеть здесь, как и у остальных. Может, они с Джо и сироты, зато в Америке у них есть покровитель, который готов дать им будущее. И хотя добра они нажили немного, у Мэй есть Джо, у Джо – Мэй, а их главное сокровище – прелестная маленькая дочурка, славная, точно новенькая монетка. Оба они молоды, впереди – вся жизнь. Мэй захотелось ущипнуть себя, дабы убедиться, что неожиданные перемены и шанс начать все с чистого листа не сон, а явь.

Поймав свое отражение в окне вагона, Мэй улыбнулась. Красавицей ее не назовешь, однако щеки горят румянцем, тело крепкое, и тяжелой работы она не боится. По рассказам, именно такие женщины и способны чего-то добиться в Новом Свете. Счастье, что малютка Элен унаследовала от отца светлые волосы и глаза цвета морской синевы. Правда, моря они пока не видели, но совсем скоро увидят.

И вот уже двери вагона захлопнулись, а свисток послужил сигналом к отходу поезда. Вагон дернулся, отчего Мэй бросило вперед. На мгновение оптимизм покинул ее, и она почувствовала приступ страха. Что мы делаем? Зачем покидаем родные места? Мэй ощутила острое желание остановить поезд, спрыгнуть с подножки и вернуться домой, где все так мило и привычно. Она уже почти вскочила с места, но обмякла, увидев, с какой решимостью глядит в окно ее муж Джо. Он так гордился, когда американские родственники предложили ему вступить в семейный бизнес и заняться плотницким делом! Разве может Мэй предать его? Она готова идти за мужем хоть на край света.

Не то чтобы их не устраивал Болтон – небольшой город ткачей на севере Англии. Болтон дал им крышу над головой – крохотный домик у болот, позволил обрести необходимые навыки, предоставил работу – сперва в услужении, а затем на фабрике, где они и познакомились. Джо и Мэй любили друг друга еще с отрочества и поженились после того, как подошел к концу срок обучения Джо. Однако в глубине души Мэй всегда знала, что муж мечтает об ином будущем, ищет любую возможность проявить себя, добиться успеха. Что ж, она только рада поддержать его честолюбивые замыслы. Кто бы ни захотел для своего ребенка жизни вдали от дымящих труб, шанса повидать людей с разных концов света, которые, подобно им, рискнули всем, чтобы начать с нуля? Чтобы решиться на такое, нужна храбрость, и Мэй не трусиха. И все же страх, всколыхнувший ее душу, не отступал. Вдруг все пойдет наперекосяк? Вдруг дядя Джордж окажется жестоким тираном? Вдруг… Хватит, одернула себя Мэй и устремила взгляд на чемоданные ярлыки, которые напечатала и аккуратно наклеила собственными руками: «Мистер и миссис Джозеф Смит, пароход «Титаник», Саутгемптон». Туда, туда! Уже совсем скоро они поднимутся на борт.

 

Глава 2

Над городом плыл похоронный звон соборных колоколов. Члены семьи, собравшиеся у западного портала, выстроились позади кортежа. Хорошо, что черная кружевная вуаль позволяет скрыть горе от чужих взглядов, думала Селестина Паркс, прильнув к отцу и наблюдая, как ее братья подняли гроб на плечи. Ноша не будет тяжелой – перед смертью их мать, Луиза, страшно исхудала.

Селеста корила себя за опоздание; она даже не успела проститься с матерью. Непогода задержала пароход, шедший из Нью-Йорка, однако похороны откладывали до тех пор, пока Селеста наконец не прибыла в Личфилд, в родительский дом. Увидев, что мать, некогда красавица, превратилась в почти незнакомый иссохший скелет, она испытала потрясение.

Резкий ветер гонял по церковному двору, мощенному булыжником, сухие листья. Вышел настоятель, чтобы сопроводить скорбящих в гулкий неф. Селеста подняла глаза на три внушительные соборные башни и их острые шпили, пронзающие ясное мартовское небо, затем перевела взгляд на аккуратные дома из розового песчаника, что окружали собор. Как хорошо знаком ей этот вид – ранняя весна, проклюнувшиеся нарциссы, свежий ветер с болот, от которого перехватывает дух… Весенние поездки домой всегда вызывали у Селесты душевный подъем; особенно радовали ее нежные цветочные бутоны и ярко-зеленая молодая травка в полях и парках. Пасхальная служба в соборе – это всегда нечто торжественное, однако в этом году к ней примешается горечь семейной утраты…

На миг Селеста вспомнила собственный дом и любимого сына, оставленного далеко за океаном. Невольно промелькнула мысль о предстоящем утомительном путешествии обратно, но Селеста быстро отогнала ее: сейчас не время.

Она дотронулась до своего длинного шерстяного пальто с воротником из лисы. Под пальто на ней было надето траурное платье, отделанное бисером, и черные перчатки – и то и другое принадлежало маме. В этих рукавах, хранивших очертания материнской фигуры, в знакомом запахе лавандовой воды, что исходил от ткани, Селеста находила успокоение. Шляпка из фетра, под которую она спрятала пышный каскад золотисто-каштановых кудрей, держалась на голове при помощи бабушкиных шляпных булавок. Времени на приобретение подходящего траурного наряда у Селесты не было, оставалось только надеяться, что, выбрав этот, она не ошиблась. Луиза Форестер всегда выглядела очень элегантно, и после ее смерти дочь хотела выказать ей уважение, столь же глубокое, как и любовь при жизни.

Селеста берегла яркие, интересные письма матери, в которых та сообщала новости о соборе, духовенстве и проделках студентов Богословского колледжа. Эти письма, словно драгоценная ниточка, связывали ее с родиной. А потом вдруг строчки начали ползти в разные стороны, почерк сделался неразборчивым, и материнскую руку сменила отцовская. Сообщая, что мать нехорошо себя чувствует и не в состоянии держать перо, отец недвусмысленно намекал, что дочери пора приехать, пока болезнь не взяла свое.

Я не успела с тобой попрощаться, мамочка, – каждую ночь после возвращения рыдала Селеста. Утешает лишь, что погребение будет достойным: Луизу Форестер, дочь епископа, со всем полагающимся почетом похоронят на холме рядом с собором. Но где же мне оплакивать тебя, когда я вернусь домой?

«Я есмь воскресение и жизнь…» – монотонно гудел голос священника. Услышав эти умиротворяющие слова, Селеста стиснула ладонь отца и попыталась сдержать слезы. Почему ты нас покинула? Как смогу я исполнять свой долг без твоей любви и поддержки, что вели меня на жизненном пути?

По окончании похорон, когда все подкрепились чаем и мясными закусками в столовой Богословского колледжа, Селеста с братьями вернулась в Ред-хаус – их дом располагался в Стритэе, деревушке, примыкавшей к Личфилду. Там отец и сделал объявление.

– Теперь все в сборе, и я должен сообщить вам, что не намерен жить здесь. Для меня нашлось место в викариате. Хочу быть поближе к вашей матери и к городу, приносить пользу людям.

– Но мы не можем оставаться тут без тебя! – воскликнул Селвин. Он служил адвокатом и каждое утро ездил на работу в Бирмингем.

– Еще как можете. В один прекрасный день ты женишься, и твоей жене вряд ли захочется ухаживать за стариком. Бертрам – студент, ему нужен дом, куда можно приезжать на каникулы, да и Селесте тоже, если, конечно, она когда-нибудь выберется сюда с семьей, – сказал отец и посмотрел на фото улыбающегося Родди – карточка занимала почетное место на каминной полке. – Ваша мама любила эту фотографию, – тихо промолвил он, потом стряхнул с себя задумчивость и продолжил: – Селестина, дорогая, возьми часть ее вещей.

Селесте, однако, совершенно не хотелось что-либо трогать, не хотелось разрушать магию воспоминаний, связанных с родительским домом. Как-нибудь потом, позже.

Отец, казалось, не замечал ее состояния.

– Забери хотя бы столовое белье, – настаивал он. – Мама чудесно вышивала, она бы хотела передать все это тебе.

Со слезами на глазах Селеста дотронулась до скатерти, на которой лежали карточки с выражением соболезнований и стояли цветы в вазах.

– Спасибо, папа, – выдавила она. – Пожалуйста, не сейчас.

Старик наконец почувствовал глубину горя Селесты и взял ее за руку.

– Не волнуйся, мама всегда будет в твоем сердце, – ласково произнес он. – Она не оставит тебя. Вы все справитесь с трудностями, как справилась бы она, я в этом уверен. Моя Луиза воспитала хорошую дочь, а ты всегда можешь испытать радость возвращения в любящую семью, милая.

Отец прав. Воспитанная должным образом, Селеста знала, что вперед собственных желаний необходимо ставить свой долг и нужды других людей. Она сглотнула слезы и устремила взгляд в окно, на лужайку, покрытую молодой ярко-зеленой травкой. И зачем только Личфилд так прекрасен в это время года!.. Следовало бы открыться отцу, подумала Селеста. Но что-то ее удерживало. Не стоит нагружать его своими проблемами, какими бы серьезными они ни были.

 

Глава 3

Первая встреча с Лондоном и его величавыми зданиями повергла Мэй в благоговейный трепет. Не веря своим глазам, она смотрела на Биг-Бен и, проезжая по мосту, мельком увидела Тауэр. На ночь они сняли комнату в пансионе недалеко от собора Святого Павла, причем довольно грязную. Мэй хватило одного взгляда на чумазую физиономию хозяйки, чтобы тут же взяться за матрасы: опасаясь клопов, она переворошила каждый. В чужой обстановке Элен капризничала, поэтому ночь выдалась бессонная. Если так пойдет, высказала опасение Мэй, путешествие по морю станет настоящим кошмаром, к его концу они все превратятся в ходячие развалины. На это Джо лишь расхохотался, подхватил ее на руки и закружил по комнате. Мэй невольно рассмеялась в ответ – так заразительны были воодушевление и радостный настрой мужа.

На следующее утро они позволили себе удовольствие прокатиться до вокзала Ватерлоо в кэбе, а перед отъездом отправили друзьям с фабрики несколько почтовых открыток. Мэй изумленно разглядывала вереницы омнибусов, конных экипажей, повозок и людей, толкавших перед собой тележки. Ей еще не доводилось видеть, чтобы в столь ранний час в городе царила такая суета. Откуда берутся эти толпы? А следующим крупным городом на пути семейства Смит будет Нью-Йорк!

Когда они наконец добрались до вокзала, где им предстояло сесть на поезд, поданный компанией «Уайт стар лайн» специально для пассажиров «Титаника», Мэй в который раз подумала, что никогда прежде не видела такого скопления людей – мужчин и женщин, нагруженных чемоданами и сумками, волочащих за собой маленьких детей. Она изо всех сил вцепилась в Джо и Элен – не дай бог потеряться в этой сутолоке.

Волна дыма, пара, копоти и шума подхватила Смитов и отнесла в вагон поезда на Саутгемптон. Растрепанная и усталая, одна из сотен таких же пассажиров, Мэй ощутила знакомый прилив гордости за мужа: Джо любит свою семью, раз хочет вытащить ее с задворок маленького ткацкого городка.

И все же, когда колеса застучали по рельсам, увозя их все дальше и дальше от знакомых мест, Мэй вновь охватила тревога. Будет ли им хватать средств? А какая там погода? Впишутся ли они в чужой уклад? Что, если дочка заболеет? Вся эта затея – такой риск!.. Когда поезд въехал в Саутгемптонскую гавань, глазам Мэй открылось пасмурно-серое море и огромный корабль, на мачте которого развевался флаг с белой звездой, эмблемой компании «Уайт стар лайн». Судно возвышалось над домами и деревьями, и у Мэй упало сердце. Все, теперь возврата нет. Они должны вверить свою судьбу экипажу корабля, который перевезет их через океан, к новой жизни.

На причале, при виде громадного корпуса «Титаника» и его труб, Мэй невольно содрогнулась. Четыре трубы, выкрашенные в желтый цвет с широкими черными полосами в верхней части, венчали чугунную стену, что уходила вверх на добрую сотню футов, точно крутая скала.

– Боже, и как же этакая махина держится на плаву? – пролепетала Мэй, пристроившись в хвост очереди на палубу С. Размеры судна, которое в течение следующей недели будет служить им домом, так впечатлили ее, что она нечаянно наступила на юбку дамы, шедшей впереди. Та обернулась и пронзила Мэй гневным взором.

– Ну что, в добрый путь? – сверкнул улыбкой Джо.

– Ох, у меня ноги туда не идут, – прошептала Мэй.

– Чушь! – заявил Джо, прочитав ее мысли. – Сам Господь Бог не смог бы потопить этот корабль! – повторил он известную фразу.

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, Джо. Путь такой долгий… – Мэй поплотнее запахнула пальто.

– Сама погляди, вода прекрасно держит корабль на поверхности! «Титаник» – новехонькое судно, и попасть на него – большая удача. Газеты пишут, что третий класс в нем не уступает первому на других пароходах. На борту предусмотрены все возможные меры безопасности, он непотопляем. Перестань тревожиться, Мэй!

После предъявления билетов пришлось пройти медицинский осмотр. Мужчина в белом халате и очках проверял, нет ли у них признаков лихорадки и вшей – Мэй сочла эту процедуру невероятно постыдной. Да разденьте ее хоть до сорочки – не найдете ничего, кроме чистого белья из ланкаширского хлопка!

Следуя указаниям стюардов, Смиты вслед за очередью по сходням прошли на палубу С. Спуск в глубь корабля по узким, тесным коридорам вызвал у Мэй непроизвольный приступ страха. Она вообще не любила воду, ей не нравились даже лодочные прогулки на озере в Куинс-парке, хотя Джо водил ее на водохранилище в Белмонте. Однажды в выходной день они отправились на пруд, и он научил ее кое-как плавать брассом. Мэй поднимала тучу брызг, отплевывалась – ей было страшно неприятно, когда вода попадала в нос и глаза, – и изо всех сил старалась держать голову на поверхности.

Внутри, в брюхе корабля, им показали опрятную, обшитую сосной каюту. Целый ряд таких же кают располагался вдоль застеленного линолеумом коридора, шириной теперь уже в целую улицу, с высокими стальными стенами. Коридор был забит людьми: целые семьи разговаривали без умолку, дети возбужденно перекрикивались на различных непонятных языках. Пахло табаком, пряностями, дымом, потом, и ко всему этому примешивался острый запах свежей краски.

В каюте Мэй села на койку и тут же испуганно ощупала ее. Тут хотя бы нормальный матрас, отметила она. Все было новое: простыни, полотенца, коврик на полу.

– Мне нечем дышать, – пожаловалась Мэй. – Здесь чисто, но… – Она не представляла, как проведет семь ночей в крохотной деревянной кабинке. В каюте пахло, как в гробу. Мэй опять поежилась и посмотрела на Элен, которая ползала на ковре, изучая обстановку. Еще одна любительница приключений… Нужно не раскисать, решила Мэй. По крайней мере, им не приходится делить каюту с чужими людьми.

– Ладно, идемте на палубу, – произнесла она, взяв себя в руки. – На свежем воздухе мне станет лучше.

Петляя по лабиринту коридоров и лестниц, Мэй удивленно рассматривала внутренности парохода, почти позабыв свои дурные предчувствия.

– Прямо настоящий город! – восклицала она, с любопытством крутя головой по сторонам. Среди прочего Мэй увидела огромную столовую с длинными деревянными столами и приземистыми «капитанскими» полукреслами, такими же, как в приходской церкви. На полу лежал новый узорчатый линолеум, от которого пахло клеем. Глазам предстал просторный салон: мягкие диваны, фортепиано в углу, сверкающие полированные поверхности, картины в рамах, развешанные по стенам, кадки с цветами, а наверху еще и курительная комната. Нигде ни пятнышка, ни пылинки. Вроде бы все идеально, однако… Мэй не могла избавиться от ощущения, что судно чересчур велико, их каюта расположена слишком низко и они находятся в толще воды.

Джо вынес Элен наверх, рассчитывая найти на палубе открытое место, чтобы посмотреть на чаек.

– Уже скоро отплываем! – крикнул он, и Мэй прочла на его лице неподдельную радость.

Пассажиры вокруг обнимали родных, говорили друг другу прощальные слова – Мэй наблюдала за ними почти с завистью. У них с Джо нет ни одного кровного родственника, все надежды связаны с дядей Джорджем из Айдахо. Конечно, их маленькая семья счастлива, но так было бы приятно ощущать свою принадлежность к чему-то большему…

Странно думать, что они, возможно, расстаются с Англией навсегда и больше не увидят гордо реющий британский флаг, не услышат мелодичные голоса ланкаширцев, перекликающиеся на улице. Найдется ли в Америке хоть чашка чаю? Мэй слыхала, там пьют только кофе.

Джо показывал дочурке корабли, пришвартованные у других причалов. Затаив дыхание, оба смотрели, как кран поднимает наверх прекрасный четырехдверный автомобиль, черный с золотом. Там, в каютах и помещениях первого класса, царит невероятная роскошь, но Мэй знает: ее и ей подобных будут держать на расстоянии от всех этих важных персон. На борту корабля словно бы существуют два отдельных мира. Впрочем, какая разница, главное – благополучно добраться до Нью-Йорка.

Мэй обернулась к Джо и ощутила дуновение ветра на холодных щечках Элен. Пора в каюту. Мэй совсем не хотелось смотреть, как корабль отчаливает от родных берегов, или наблюдать за провожающими, которые задержались на причале, чтобы со слезами на глазах в последний раз взглянуть на своих близких. День сегодня выдался долгим, а кроме того, Мэй хотела получше изучить нижние палубы. Если она заблудится, то обратится за помощью к стюардам, да и номер каюты она запомнила. На корабле придется провести как минимум семь ночей – и то если погода не испортится, со вздохом подумала Мэй. Что ж, она постарается продержаться до среды.

* * *

Вечером Джо в нетерпении расхаживал туда-сюда по тесной каюте.

– Почему ты прячешься в этой раковине, точно рак-отшельник? Вокруг столько интересного! Играет музыка, льются песни, мы могли бы послушать оркестр, перекусить немного. Я никогда еще не видел такого разнообразного меню: пирожные, печенье, салаты. Нужно набивать животы, покуда есть возможность, – увещевал он.

– Ты иди, иди, – простонала Мэй с койки. – Еда в меня не лезет, гулять по пароходу не хочется, а от людей уже тошнит. Мы тут никого не знаем, к тому же половина пассажиров не говорит ни слова по-английски, особенно те, кто сели на пароход в Шербуре. Такой галдеж подняли!

– Мы все плывем на одном корабле, солнышко, – улыбнулся Джо. – Каждый хочет начать другую жизнь в Новом Свете. Не злись на людей за то, что у них есть этот шанс.

– Я не злюсь, просто в каюте мне спокойнее. Не могу объяснить отчего, но я чувствую себя в безопасности, только когда все мое рядом со мной.

– Здесь никто ничего не украдет.

– Не уверена.

– Мэй, не будь смешной. Куда вору бежать посреди океана? И что у нас красть?

– Хотя бы те чудесные простыни, что мне подарили, – заявила Мэй, хотя сама понимала, что ворчит понапрасну.

– С нашими инициалами? Не глупи. У них наверняка есть свои, причем гораздо лучше наших. Ну же, давай выведем Элен на свежий воздух перед сном.

– С тех пор как я увидела размеры «Титаника», у меня никак не проходит это странное чувство в животе, – упрямилась Мэй. – Ступайте, а я отдохну в тишине.

– Ну вот, теперь ты впала в меланхолию, – констатировал Джо. – Это совсем на тебя не похоже. Свежий воздух и тебе пойдет на пользу.

– Наверное, ты прав, и от того, что я буду лежать здесь, ничего не изменится. Ах, если бы мне не было так страшно!

Мэй надела шерстяную жакетку, шарф и берет с помпоном, потом закутала Элен в клетчатую шаль.

– Так-то лучше. Идем посмотрим на звезды и загадаем желание. – Джо взял жену за руку.

Мэй улыбнулась. Она должна верить Джо, положиться на его здравомыслие. Он из тех людей, кому жизнь не дала ничего, кроме оплеух, – ни денег, ни родителей, ни образования. Теперь, вопреки невзгодам, он пытается добиться успеха. Разве можно не любить такого мужчину?

В первую ночь на море Мэй спала хорошо, вкусная еда в столовой помогла успокоиться. Так приятно, когда тебе подают еду и обслуживают за столом! После этого Мэй даже смогла прогуляться с Джо и Элен по палубе – девчушка семенила между родителями, держась за обоих. После захода в Ирландию от конечной цели их будет отделять лишь унылое открытое море, так что нужно расслабиться и получить удовольствие от этого памятного путешествия.

Было холодно, и Мэй порадовалась тому, что одета в плотный жакет, а Джо – в пальто. Элен укутана в несколько слоев: шерстяная шаль, пальто из войлока, шапочка и крепкие кожаные ботиночки, подаренные соседкой, когда девочка начала ходить. Как странно – свой первый день рождения Элен отпразднует за много тысяч миль от того места, где появилась на свет.

Мэй посмотрела на звезды, рассыпанные в небе, гадая, где они будут находиться в этот час неделей позже.

– Думаешь, мы поступили правильно?

Джо кивнул и улыбнулся, развеяв ее сомнения.

– Пока что все идет гладко. Мы в надежных руках. – Он указал вверх, туда, где капитан с окладистой белой бородой прохаживался по палубе, наблюдая за работой экипажа. – Лучший капитан в мире, иначе ему не доверили бы вести этот корабль в первый рейс. Наслаждайся, солнышко, больше такой шанс нам не выпадет!

 

Глава 4

Селеста посмотрела через траурную вуаль на судно, которое отвезет ее обратно в Америку. Ноги словно налились свинцом, когда она шла по сходням, ведущим на палубу первого класса. Ее брат, напротив, рвался вперед: ему не терпелось изучить трансатлантический лайнер от носа до кормы.

– Подожди меня! – окликнула его Селеста.

Селвин обернулся и сверкнул улыбкой.

– Ползи быстрей, черепаха, я жажду своими глазами увидеть знаменитый «Титаник», вокруг которого столько шума! Да, папа хочет, чтобы ты познакомилась с этой милой старушкой, тетей архидьякона.

– А-а, с моей компаньонкой. В самом деле, неужели замужняя женщина не может плыть на корабле без спутницы? Надеюсь, миссис Грант окажется лучше той ужасной женщины, что сопровождала меня в Англию. Видела, что я переживаю из-за мамы, и все равно не закрывала рта всю дорогу.

– Гровер совершенно ясно выразился, чтобы мы не отпускали тебя одну, – пожал плечами Селвин, – хотя почему он сам не приехал вместе с тобой, ума не приложу. Да и малыша Родди все хотели повидать. Мама, бедняжка, так и не подержала его на руках.

– Ох да, мой муж – очень занятой человек.

– Ради всего святого, речь о похоронах твоей матери! Разве тебе помешала бы его поддержка в пути, особенно в таких печальных обстоятельствах?

Селвин относился к тем людям, которые не выбирают слова, и за это качество, как и за многие другие, Селеста обожала брата.

– Вы все прекрасно позаботились обо мне. Конечно, было бы легче, если бы муж и сын находились рядом, но Гровер сказал, что похороны – мероприятие не для детей.

– И все же он мог бы постараться приехать с тобой, сестренка.

– Знаю. Просто…

Как объяснить Селвину, что Гровера не интересует ни ее семья, ни Англия? Собственные родители у него под боком, и, кроме того, он сказал, что нельзя нарушать режим дня Родди. Теперь Селеста только и думает, как бы поскорее вернуться домой к сыну и войти в прежний ритм жизни, а для этого нужно забраться на спину громадного стального кита и плыть на запад, в Акрон, штат Огайо.

Селвин помог сестре устроиться в каюте, проследил, чтобы у нее было все необходимое и она могла спокойно лечь. Если путешествие будет таким же утомительным, как пять недель назад, Селесте придется тяжко и большую часть времени она проведет лежа.

В Нью-Йорк она собиралась плыть на другом судне, но угольная забастовка нарушила расписание пароходов, поэтому ей поменяли билет и предоставили место на «Титанике». Возможность совершить первый рейс на роскошном корабле, о котором писали все газеты, должна была привести Селесту в восторг, однако она поднялась на борт с тяжелым сердцем. Когда-то теперь она встретится с братьями, застанет ли в живых отца? После смерти матери он выглядел таким сломленным…

Апартаменты первого класса располагались на верхних палубах; каюты-люкс и салоны соединялись коридорами, устланными толстыми мягкими коврами. Каюту Селесты освещали яркие электрические лампы, кровать была оборудована медным ограждением и застелена изысканным бельем, сверху лежало стеганое пуховое одеяло. Стены были оклеены тиснеными обоями, как в номере дорогой гостиницы, и повсюду стояли живые цветы. Правда, аромат оранжерейных лилий, фрезий и жасмина не мог полностью заглушить запаха свежей краски. Вышколенные стюарды готовы явиться на порог, стоит Селесте нажать кнопку. Если бы только не пахло краской и клейстером и на нее не накатывала эта ужасная тошнота! Какая жалость, что она подвержена морской болезни, ведь морские путешествия нынче – развлечение для состоятельных людей.

С миссис Грант, престарелой вдовой, они встретились на верхней площадке парадной лестницы, возле часов, украшенных замысловатой резьбой. Селвин восхитился элегантными изгибами лестницы и огромным решетчатым стеклянным куполом, который свободно пропускал солнечный свет вниз, на резные дубовые балюстрады.

– Тут по перилам не покатаешься, верно, сестричка? – улыбнулся он. – В жизни ничего подобного не видел.

Ада Грант намеревалась провести лето у сестры в Пенсильвании. До отхода судна времени как следует познакомиться не было, и Селеста обещала побеседовать со своей дуэньей за чаем.

Селвину пора было уходить, но Селеста не отпускала его руку. По ее щекам покатились слезы, она прильнула к брату.

– Как жаль, что не я могу задержаться в Англии подольше.

– Держись, сестренка. Наша мама уже на небесах.

Ей нестерпимо хотелось открыться Селвину, рассказать правду.

– Это так, и мне надо ехать домой. Я нужна Родди, хотя… Присмотрите за папой, ладно?

Внутри у Селесты все переворачивалось при мысли, что овдовевший отец и братья считают ее счастливицей. Как же, ведь она замужем за состоятельным бизнесменом, у нее чудесный сынишка и большой красивый дом. На самом деле близкие знают лишь то, что позволяет им знать Селеста. Она не вправе причинять им боль.

– До свидания, и удачи. – Селвин обнял сестру. – Bon voyage и все такое. Не затягивай с приездом, а то Родди вырастет совсем большим, пока мы его наконец увидим. – С этими словами он зашагал прочь по коридору.

Селестина удрученно смотрела вслед брату. Кажется, она еще никогда не чувствовала себя так одиноко. Сейчас ей нужен глоток свежего воздуха и последний взгляд на причал. Нужно попрощаться со своей страной. Будь британкой и не раскисай, – приказала себе она, вспомнив слова отца, который накануне вечером застал ее плачущей. Селесте не хватило мужества поведать ему истинную причину своих слез.

Она застегнула на все пуговицы новое черное пальто, заколола шляпку булавкой, решительно опустила на лицо темную вуаль и двинулась по обшитому деревом коридору. Ноги утопали в мягком ковре, выполненном в двух оттенках синего, темном и светлом. На каждом углу стояли улыбчивые стюарды, готовые сопроводить Селесту на прогулочную палубу.

Судно пробуждалось к жизни, и ей хотелось увидеть, как корабль выйдет из доков, двинется по Саутгемптонскому заливу и дальше в направлении Шербура, который находится за семьдесят миль отсюда, на другой стороне Ла-Манша. Следующую остановку «Титаник» сделает во Франции.

Звук пароходного гудка разнесся над гаванью. У ограждения на пирсе собралась большая толпа. Люди влезали на столбы, высовывались из окон, забирались на все доступные возвышения, чтобы помахать и покричать вслед отплывающему кораблю. Ах, если бы Селесте вновь сделаться маленькой девочкой и, стоя на берегу реки в Сидмуте, глядеть, как красавцы парусники скользят по водной глади! Родди понравилось бы это зрелище. Ему уже почти три года, и он щебечет, как птичка. Селеста купила ему книжки с фотографиями Лондона, открытки, на которых изображен «Титаник», и игрушечную яхту – с их помощью она объяснит мальчику, куда уезжала.

«Титаник», ведомый небольшими буксирами, медленно вышел из дока и развернулся носом на юг. У стенки в гавани, точно норовистые лошади, привязанные в стойле, были пришвартованы два других крупных лайнера. Неожиданно поднялась волна, и на глазах у Селесты один из них начал приближаться к проходившему мимо «Титанику».

– На «Нью-Йорке» лопнули тросы! – крикнул матрос у нее за спиной.

– Сейчас он в нас врежется! – завопил кто-то из пассажиров.

Все взгляды были прикованы к «Нью-Йорку». Его корма разворачивалась наружу, неумолимо приближаясь к «Титанику», однако на помощь уже спешил маленький буксир, который закрепил оборванный трос и попытался оттянуть «отбившегося жеребца» назад в «конюшню», к берегу. Тем временем капитан на мостике поворачивал штурвал, мало-помалу уводя судно с пути наползающего «Нью-Йорка». Селесте показалось, что «Титаник» двинулся задним ходом.

– Все, опасность миновала. На волосок прошли!

Среди очевидцев происшествия пронесся вздох облегчения, однако Селеста услыхала, как один из стюардов пробормотал себе под нос: «Эта посудина мне и раньше не нравилась, а теперь и подавно. Еще даже в море не вышла, а уже проблемы начались!»

Селеста спрятала улыбку. Моряки – народ суеверный, а ей некогда забивать себе голову подобными глупостями. Человек сам творит свою судьбу, в этом она согласна с Гровером. К чему думать о бедах, которые не случились? Достаточно и тех, что есть. Умение и опыт помогли предотвратить аварию, это добрый знак, сулящий успех путешествию.

Теперь корабль лег на курс и опаздывает всего примерно на час. Пора продолжить осмотр этого плавучего дворца, решила Селеста, только сперва нужно выпить чаю с компаньонкой. Миссис Грант ждала ее в кафе «Паризьен».

– Все так современно, не правда ли? Мы словно на открытой террасе, а эти решетки для вьющихся растений совсем как настоящие! Здесь позаботились о каждой мелочи. Много света, воздуха, вокруг – морские пейзажи. Путешествие обещает быть весьма приятным!

Селеста попыталась проявить энтузиазм, но мысли ее были заняты Селвином, возвращавшимся домой, и тем, что ждет ее в Акроне, Огайо.

Позже она совершила прогулку по палубе, еще пахнущей свежей краской, и насладилась знакомыми мелодиями в исполнении судового оркестра, который играл неподалеку на открытом балконе. На глаза ей попались таблички, указывающие местонахождение гимнастического зала, бассейна и турецких бань. Селеста отправилась в читальный зал, намереваясь посидеть в тишине за книгой – она читала «Обитель радости» Эдит Уортон. Большую часть времени на пароходе она будет проводить в одиночестве, ее прибежищем станет читальня с мягкими креслами и письменными столами. Комната отделана в георгианском стиле: стены с лепниной выкрашены белым, простая обстановка и эркерное окно, которое выходит на прогулочную палубу, – от него в помещении еще больше света. Можно удобно устроиться и погрузиться в чтение.

И все же, по мере того как волны уносили судно прочь от берега, Селеста почувствовала в желудке знакомое неприятное ощущение. Пожалуй, лучше перебраться в каюту, в уютную кровать под балдахином, и переждать, пока морская болезнь не отступит. Роскошь, конечно, не заменит счастья, но определенно может скрасить горечь страданий.

 

Глава 5

Наступило воскресное утро. Мэй, краем уха слыхавшая, что где-то на верхних палубах должна проходить церковная служба, спросила у стюарда, где именно.

– Вход разрешен только пассажирам первого и второго класса, мэм, – ответил тот, смерив ее взглядом.

– Я принадлежу к Церкви Англии, где же мне молиться? – решительно произнесла Мэй.

Грубая манера стюарда ее не смутила.

– Сейчас узнаю, – вздохнул он. – Ждите здесь.

Привыкнув к качке, Мэй чувствовала себя заметно бодрее. Джо взялся присмотреть за Элен и отпустил жену немного прогуляться. Одетая в свой лучший наряд, она выглядела вполне респектабельно. С какой стати ее не пустят в церковь вместе с остальными?

Судя по тому, что стюарду пришлось побегать, вопрос Мэй вызвал некоторое замешательство, однако в конце концов он повел ее наверх, где, отпирая какие-то потайные двери, препроводил в святая святых.

– Вы правы, мэм, на службу допускаются все.

Здесь не было ни намека на запахи тушеного мяса, подливы и застарелого пота. Вместо этого в воздухе витали ароматы белых лилий, гвоздик, сигарного дыма, а под ногами лежали пушистые ковры с прекрасным орнаментом. Мэй, одетая слишком просто, стеснялась своего вида, но никто из прогуливающихся не обращал на нее ни малейшего внимания. Стюард торопливо семенил, пока они не оказались в роскошном ресторане, где рядами стояли стулья, обитые кожей, а в дальнем конце располагалась кафедра.

– Прошу вас, мэм, оставайтесь на задних рядах, они специально предназначены для посетителей.

Мэй поняла, что под «посетителями» подразумеваются пассажиры третьего класса, и, к своей радости, обнаружила, что является не единственной храброй душой, дерзнувшей ступить на чужую, закрытую территорию. В действительности посетителей оказалось довольно много; рядом с ней сидела женщина в неказистом пальто и простенькой шляпке.

Вскоре помещение заполнилось «богатыми и знаменитыми», как назвала их соседка Мэй, признавшаяся, что сама пришла сюда исключительно поглазеть и посудачить.

– Вам, стало быть, тоже интересно, как живет другая половина? Только поглядите на эти шляпки! Уверена, каждая из них стоит столько, сколько наши с вами мужья и за год не заработают! Говорят, на этом корабле плывут главные богачи в мире: Астор, Гуггенхаймы… Голову даю на отсечение, некоторые из этих красоток – вовсе не их жены. Вообразите, одна такая держала на руках собачонку в бриллиантовом ошейнике!

Женщина сыпала именами, объясняла, кто кому кем приходится, однако громкие фамилии ни о чем не говорили Мэй.

Немного спустя прибыл капитан в сопровождении нескольких членов экипажа. Они принесли с собой листки с текстами церковных гимнов и передали их по рядам. Капитан провел скромную службу, которая пришлась по нраву представителям всех христианских конфессий. Песнопение проходило вполголоса, но красивые гимны всегда вдохновляли Мэй, и когда дошло до слов «Воззовет ко Мне, и услышу его; с ним Я в скорби; избавлю его и прославлю его», она не сдержала душевного порыва, запела громче, и ее сильное сопрано перекрыло прочие голоса, так что сидящие впереди начали оборачиваться. Смутившись, Мэй покраснела и умолкла.

Она украдкой рассмотрела капитана Смита. Вблизи он выглядел старше, чем ей представлялось, у него была статная фигура и убеленные сединой волосы. Мэй невольно вспомнила привычные молитвенные собрания в приходской церкви Дина, и ее вновь захлестнула волна паники: как же это, они все там, а она здесь, среди чужих людей, на стальном корабле, плывущем по воле волн! Завтра девушки с фабрики начнут новую рабочую неделю у станков без нее. Интересно, хоть кто-нибудь из них скучает по ней?

Однако же сегодня Мэй представилась возможность одним глазком заглянуть в мир, где пассажиры носят меха, изящные шляпки, бархатные сюртуки и элегантные кожаные туфли. Ребенка лет двух, разодетого в шелка и теплую мягкую фланель, унесла из комнаты молодая служанка, едва он начал вертеться и капризничать. Мэй порадовалась, что не взяла с собой Элен, и не в последнюю очередь по той причине, что домотканые одежки девочки в сравнении с нарядами малыша смотрелись бы убого. Ну а раз она тут одна, можно не спеша разглядывать обстановку и наблюдать за публикой.

Мэй никогда в жизни не видела таких великолепных помещений. Панели из дерева, которыми были обшиты стены, украшала изысканная резьба в виде цветов и листьев, – Джо знает, как делаются такие вещи. Под белым потолком, украшенным богатой лепниной, висели купола, из которых лился яркий электрический свет. Неудивительно, что у всех дверей дежурят стюарды: их обязанность – по окончании богослужения быстренько вернуть таких, как Мэй, на нижние палубы. Пред Богом, может быть, все и равны, печально усмехнулась она, но на борту этого английского судна каждый занимает место сообразно своему положению. Уже то, что ей позволили находиться в одном зале с важными особами – пускай всего несколько минут, – следует почитать за честь. Впрочем, Мэй не возражала против разделения. Все по справедливости, ведь благородные люди выложили за свои билеты гораздо больше, чем она, и эта роскошь – для них. Палуба А на «Титанике» – все равно что другой мир. Обременена ли Америка такими же классовыми различиями или это действительно свободная страна?

* * *

Селеста посетила утреннюю церковную службу в ресторане на палубе первого класса. Среди тех, кто сидел впереди, были многие известные персоны: дамы из богатых домов Бостона и Филадельфии; сливки нью-йоркского общества – Асторы, Гуггенхаймы, Уайденеры. Вот Уолтер Дуглас, основатель фабрики по производству овсяных хлопьев «Квакер Оутс»; вот знакомое лицо со страниц акронского журнала «Маяк» – этот человек возвращается с супругой из Парижа. Вместе с Селестой на борту находятся самые состоятельные люди в мире. Гровер будет впечатлен, когда услышит фамилии именитых пассажиров.

Молитвенное собрание скорее напоминало бал, нежели богослужение. Капитан провел прекрасную службу, учитывая принадлежность молящихся к различным конфессиям, однако от этого Селестина только больше затосковала по Англии.

Она вспоминала купол Личфилдского собора, утренний перезвон его колоколов, плывущий над городом, глубокое бассо профундо соборного органа, шествие мальчиков-певчих, одетых в белое с алым, настоятеля в золотом облачении.

Служба на корабле прошла весьма достойно; по крайней мере, на нее допустили пассажиров из других классов. Селеста слышала вдохновенное пение одной молодой женщины в последнем ряду. Женщина пела сильным и чистым голосом, однако сделала резкое диминуэндо, сообразив, что находится не в шатре христиан-баптистов, а на символической воскресной службе. В конце богослужения стюарды потихоньку выпроводили сидящих сзади, как будто их присутствие могло каким-то образом оскорбить чувства пассажиров первого класса. А жаль, улыбнулась Селеста, ей бы хотелось получше рассмотреть обладательницу восхитительного голоса и поблагодарить за то, что своим пением она украсила общий хор, пусть и пропела всего несколько строк. Должно быть, она хорошая женщина.

По всей видимости, путешествие и впрямь будет долгим. Единственная компания Селесты – престарелая миссис Грант, а роман о юной девушке, пробивающей себе дорогу в нью-йоркское общество, на заре нового века едва ли можно считать развлекательным чтением. Найти бы хоть одну родственную душу, чтобы перемолвиться словом за обедом, – только не такую, как Ада Грант, которая без конца рассказывает о своих родственниках и их детях, и не такую, как эти богатые путешественницы, что восторженно описывают экзотические приключения в Европе и перечисляют громкие имена, будто сыплют гренки в бульон.

Интересно, какие впечатления получила та девушка с красивым голосом? Хорошо, что ей выпал шанс переступить эти «райские врата», порадовалась Селеста. Как выглядит в глазах пассажирки третьего класса чрезмерная пышность и роскошь, которая лишь раздражает Селесту? На корабле, метко окрещенном «Титаником», всего чересчур много. Может, лучше просто расслабиться и наслаждаться изысканным обслуживанием?.. Селеста не понимала, почему чувствует себя так неуютно.

* * *

– Ну, и как там, среди небожителей? – поинтересовался Джо за ленчем, с аппетитом хлебая суп.

– Как в ином мире, – мечтательно отозвалась Мэй. – Ты себе даже не представляешь: акры мягких ковров – я словно по воздуху шла, – а дамы наряжены, как манекены в витринах, и на каждой – килограммы драгоценностей. Зато петь они не умеют, ну нисколечко.

– Держу пари, ты показала им, как надо, – ухмыльнулся Джо.

– Я было попробовала, но на меня сразу все вытаращились, и пришлось умолкнуть. Знаешь, а мне понравилось смотреть, как живут богатые. Хотя нас быстренько выпроводили, едва закончилась служба, видно, побоялись, что мы стащим столовое серебро. Я рада, что вернулась на нашу палубу.

– Вот и славно. А то насмотришься на шик и блеск и тоже захочешь красивой жизни. Может, на Западе нас ожидает бревенчатая хижина.

– Во всяком случае, там мы все будем равны друг перед другом. И как это люди наживают такое состояние, что могут потратить на билет несколько тысяч? Хотя, уверена, счастья у них не больше нашего. Я заметила одну молодую вдову, всю в черном, и у нее, бедняжки, был такой вид, будто она вот-вот разрыдается, а ведь она со мной одних лет. Даже не знаю, что бы я делала, если бы с тобой что-то стряслось. Ты ведь не променяешь меня на какую-нибудь богатенькую американскую красотку?

Джо рассмеялся и взял Мэй за руку.

– Хватит выдумывать всякие глупости! Мы с тобой как две половинки яблока, Мэй. Обещаю, мы не расстанемся до самой смерти.

 

Глава 6

Воскресенье не принесло Селесте ничего интересного. Она испытывала легкую тошноту и за ленчем вяло ковыряла вилкой в тарелке, в то время как миссис Грант страдала от жестокого несварения желудка. Внутренне Селеста готовилась вернуться к своим обязанностям и тяготам супружеской жизни в Акроне. Мысль об этом наполнила ее ужасом. Единственная радость – малыш Родди, который с нетерпением ждет маму.

Послеобеденное время она провела, слушая оркестр и дыша свежим воздухом на палубе. Наконец пришло время готовиться к очередному параду мод в ресторане. Селеста по-прежнему была одета в черное шелковое платье-костюм, принадлежавшее матери, с отделкой бисером на манжетах и воротнике. Оно пахло домом и отцовским трубочным табаком. Кто тут заметит, что она каждый вечер выходит в одном и том же наряде? В конце концов, она носит траур. Несмотря на бунтарский настрой, Селеста, вынужденная соблюдать требования этикета, предприняла героическую попытку убрать волосы в прическу без помощи служанки или судовой горничной. Во влажном воздухе кончики волос закудрявились и превратились в локоны.

Она по-прежнему не была голодна, но охотно слушала мелодичные серенады и медленные вальсы, призванные навеять покой. Более оживленные композиции оркестр заиграет позже, когда начнется танцевальная часть вечера.

Музыка привела Селесту в хорошее настроение, однако, увидев прекрасно оформленное меню, она вновь погрустнела. В самом деле, нельзя же съесть все десять блюд! Миссис Грант тем не менее мужественно заставила себя разделаться с каждым. Опять будет маяться несварением, поморщилась Селеста. Для себя она выбрала консоме «Ольга», лососину на пару под соусом муслин и соте из цыпленка. От мясных блюд – ягненка, утиной грудки и говяжьей вырезки с различными гарнирами – Селеста отказалась. Она пропустила пунш-ромэн и съела чуточку спаржи, заправленной соусом винегрет. Последним стал паштет из гусиной печенки; Селеста чувствовала, что место осталось только для десерта: персиков в ликере «Шартрез». Пила она исключительно воду, не пригубив ни капли вина, различные сорта которого подавались к каждой перемене блюд. Она знала, что изысканное вино быстро ударяет ей в голову и делает плаксивой.

Гровер сказал бы, что Селеста должна отпробовать все, ибо за это уплачено из его кармана, но… Сейчас Гровера здесь нет, с вызовом подумала она.

К десяти часам миссис Грант уже клевала носом, и Селеста развлекала себя тем, что вслушивалась в окружавший ее смех, звон бокалов, беседы и наслаждалась разнообразием звуков. С наступлением ночи веселье стихнет, и она окажется наедине со своими раздумьями, все более мрачными и черными. Сияние брильянтов в свете электрических ламп, аромат французских духов, приглушенный блеск шелков и перьев – все это было настоящим праздником для чувств. Публика в зале являла образец роскоши и довольства, и все же Селеста не находила себе места среди этого пышного убранства. Ее сердце далеко от великолепного ресторана, отделанного в стиле Людовика XVI, оно стремится к берегам, оставшимся позади.

Общество тугой на ухо миссис Грант, которая решила попотчевать ее великосветскими сплетнями, изрядно утомило Селесту.

– Знаете ли, милочка, это что-то вроде закрытого клуба. Они собираются в Париже, Каире… да где им вздумается. Капитан Смит у них в большом фаворе, вот почему они все толкутся тут. Они и плавают только на его судах. В послужном списке капитана – ни одной аварии…

– А как насчет происшествия при выходе из Саутгемптона? – подняла брови Селеста.

– Ах, вы же сами видели, все закончилось благополучно, и это благодаря невероятной удачливости капитана Смита.

Селеста понимала, что спорить с пожилой леди бессмысленно; кроме того, ей было страшно скучно, и она с трудом сдерживала зевоту. Какая нелепость, что приличная замужняя женщина даже в ресторане не может посидеть одна! Селеста, естественно, не нуждается во внимании одиноких джентльменов, которые с интересом поглядывают на ее столик. Собрав вокруг себя компанию хихикающих женщин, они успевают стрелять глазами и в сторону Селесты, не смущаясь даже тем, что она в трауре. Еще целых три вечера придется держать их на расстоянии.

Селеста вернулась в свою каюту, где горничная помогла ей раздеться. Девушка засмеялась, когда Селеста в шутку схватилась за переполненный живот и застонала.

– Вы не видали еще самого интересного, мадам. Мы приближаемся к «Норе дьявола», где встречаются айсберги, а океанская вода бурлит, как кипяток.

– Ах, зачем вы меня пугаете? – со смехом произнесла Селеста. – Теперь я не усну.

– Еще как уснете! Плотный ужин, свежий воздух и чудесная музыка оркестра мистера Хартли – вот лучший рецепт крепкого снотворного.

Селеста и в самом деле быстро уснула, но около полуночи проснулась из-за того, что желудок протестовал против вечернего обжорства. Каюта почему-то затряслась, потом произошел короткий толчок – не сильный, но все же заметный, так что хрустальный графин с водой завибрировал, а бокал с широким донышком проехался по поверхности туалетного столика красного дерева. Затем Селесте показалось, что судовой двигатель дернулся и остановился, в точности как паровоз, подъехавший к станции. Может, это ей снится? Раздосадованная тем, что сон прервался, Селеста повернулась на другой бок и вновь задремала.

Неожиданно в коридоре послышался шум, и отнюдь не шаги запоздалых гуляк, а топот бегущих ног и гулкое хлопанье дверей. Сонливость мгновенно слетела, Селеста почувствовала неладное. Накинув поверх ночной сорочки шелковое японское кимоно, она выглянула из каюты и спросила, что случилось, а потом подумала о глуховатой миссис Грант, чья каюта находилась дальше по коридору. Знает ли она, что произошло что-то непредвиденное?

– Наш корабль столкнулся с айсбергом, – сообщил кто-то.

– Нет-нет, ничего подобного! Не надо паниковать, – принялась успокаивать Селесту горничная, которая вечером помогала ей раздеться. – Беспокоиться не о чем, но ради безопасности всем пассажирам лучше подняться на палубу. Пожалуйста, оденьтесь потеплее и возьмите с собой спасательный жилет. Если возникнут затруднения, я вас провожу.

Селеста надела юбку прямо на сорочку, быстро застегнула на все пуговицы черный жакет, достала теплое пальто и меховую горжетку, обула ботинки. Безотчетно схватила ридикюль, фото Родди и перстни, подаренные Гровером, – все остальное подождет ее возвращения.

Она присоединилась к веренице наспех одетых людей, гадая, куда их ведут. По ощущениям Селесты, ничто не указывало на катастрофу, однако вдоль коридоров уже стояли стюарды, которые проверяли пассажиров по списку и направляли на шлюпочную палубу. Что же все-таки происходит? Почему их подняли с постелей посреди ночи? Неужели стряслось то, о чем нельзя и помыслить?

 

Глава 7

Мэй еще никогда так не веселилась, как в этот воскресный вечер. Ее каблуки сами притопывали в такт музыке; в салоне звучали аккордеоны, банджо, ботинки и сабо грохотали по деревянному полу, пары кружились в танцах разных стран, а дети шныряли туда-сюда, путаясь под ногами у взрослых, как в любой церкви.

Мэй и Джо решили перед сном прогуляться по палубе и посмотреть на звезды, но из-за того, что сильно похолодало, долго находиться на воздухе было нельзя, особенно при том, что на плече Джо спала малышка Элен.

– Погляди, какая россыпь звезд! Вон там – Пояс Ориона, – Джо показал на мерцающее созвездие, – а это – Полярная звезда, главный ориентир моряков. Вижу, тебе удалось немного расслабиться, да, любовь моя?

– Да, чуть-чуть, только давай пойдем в каюту. Можно считать, еще один день прошел, – ответила Мэй. Ей не терпелось ступить на твердую почву. Она вообще больше никогда не сядет ни на один пароход!

– А я хочу запомнить каждое мгновение этого путешествия. Кто бы мог подумать, я и ты – посреди открытого океана! Я ни капли не сожалею о нашем выборе.

– Надеюсь, жалеть не придется, – хмуро отозвалась Мэй.

– Как прикажешь тебя понимать? Сомневаешься, что мы поступили правильно?

– Нет, конечно, только… целая неделя в море… Слишком долго, слишком холодно и слишком далеко от земли. – Что толку притворяться, будто тревога ее оставила? Мэй знала: худшая часть пути впереди. В баре говорили об айсбергах и волнах высотой с колокольню. Глупая болтовня, подогретая спиртным, однако в каждой выдумке есть доля правды.

– Где твой дух авантюризма? Не будь такой занудой, дорогая.

– Что поделать, если у меня плохие предчувствия? – чуть не плача, произнесла Мэй. – Не смейся, это выше меня.

– Знаю, знаю и все равно люблю тебя, глупышка. – Джо обнял жену и ласково погладил по щеке. – Ты совсем замерзла, – спохватился он. – Идем-ка вниз, я как следует согрею тебя.

Оба рассмеялись.

– Эй, не дерзите мне, юноша, – шутливо сказала Мэй. – Имейте в виду, я – приличная замужняя женщина.

– Ну а я – женатый мужчина, так что без обид.

* * *

После хорошего ужина, прогулки на свежем воздухе и занятий любовью Мэй спала крепко, а Элен в своей колыбельке не проснулась, даже когда Мэй разбудили крики, доносившиеся из коридора. Захлопали двери; потом раздался стук в их каюту. Джо пошел открывать и вернулся не сразу, отчего беспокойство Мэй еще больше усилилось.

– В чем дело? Это пьянчуги буянят? Я задам им трепку, если они разбудят ребенка!

– Да нет… Мы вроде как слегка ударились о льдину. Нужно надеть пальто и спасательные жилеты… просто на всякий случай, – заверил Джо. – Оденься потеплее, солнышко, наверху зябко.

– Который час? Я не почувствовала никакого удара, а ты? – промолвила Мэй, вставая с постели, и поняла, что пол слегка накренился. – Что они там себе думают? Надо же, какую суматоху устроили!

– Дорогая, одевайся и делай, что велят. Укутай Элен хорошенько, чтобы не простудилась. – Джо говорил ровным голосом, однако Мэй чувствовала, что он напуган.

Хватая все, что попадалось под руки, она натянула на себя шерстяную кофту, жакет и теплую юбку прямо поверх ночной рубашки. Кое-как засунула ноги в ботинки, подобрала волосы и нахлобучила шляпку. Надо надеяться, они скоро вернутся сюда, и ее лучшая соломенная шляпка не намокнет.

– Джо, ты взял деньги?

– Не волнуйся, они в кошельке вместе с билетами и адресом дяди Джорджа. Иди следом и не теряй меня из виду. Может, это просто учебная тревога.

Они старались не разбудить дочку, но Элен закряхтела и расплакалась, когда на нее стали натягивать одежки. Сердце Мэй глухо колотилось. А если тревога не учебная, если все по-настоящему?

В коридоре царила неразбериха. Люди вопили на дюжине иностранных языков, толкали друг друга и ломились вперед. Судно вновь резко накренилось на нос, и все закричали от ужаса. Наверняка они пошли в неправильную сторону! Мэй помнила дорогу: чтобы выбраться на палубу, нужно двигаться в противоположном направлении. Она попыталась пробиться сквозь толпу, но их несло вместе с остальными, и чета Смит оказалась в одной из столовых, где стюарды проверяли у каждого наличие спасательного жилета.

– Что происходит? – крикнул Джо стюарду.

– Ничего страшного. Мы слегка зацепили айсберг, и судно дало небольшую течь. Капитан распорядился, чтобы женщины и дети в целях безопасности поднялись поближе к спасательным шлюпкам. Народу довольно много, однако не паникуйте, все успеют подняться.

Снизу слышался какой-то непонятный скрежет, свет мигал, и кто-то истерично потребовал, чтобы открыли окованные железом двери, но стюарды были непоколебимы.

– Ради всего святого, выпустите женщин и детей на палубу! – крикнул немолодой ирландец.

– Только когда получу приказ! – отозвался стюард с другого края.

Мэй прочла на его лице неприкрытый страх и поняла, что случилось непоправимое.

– Джо, мы никогда не покинем корабль, если будем ждать, – прошептала она мужу. – Я знаю это, так же как с самой первой минуты знала, что с этой махиной что-то неладно. Теперь-то ты мне веришь? Здесь оставаться нельзя. Если хотим выжить, нужно уходить.

 

Глава 8

Пассажиров первого класса вывели из коридоров и собрали на прогулочной палубе, после чего дежурившие там члены экипажа указали им места сбора по тревоге.

Неужели это происходит наяву? – задавалась вопросом Селеста. Миссис Грант она не видела, однако не было причин полагать, что стюарды не разбудили старушку, как прочих пассажиров. Внезапно, к ужасу Селесты, на палубу ворвался кочегар, чье лицо представляло собой чудовищную смесь из сажи, крови и обожженного мяса. Несчастный махал рукой, пальцы на которой оторвало взрывом. Кочегар не издавал никаких звуков, только тряс обрубком.

Помощник капитана, находившийся поблизости, выбежал ему наперерез.

– Сюда нельзя! – крикнул он, но один из пассажиров уже вырвался вперед.

– Скажите, нам угрожает опасность? – спросил мужчина искалеченного кочегара, заслоняя собой жену и маленького сына, чтобы они не увидели страшное зрелище.

– Еще какая, черт побери! – взревел кочегар. – Там, внизу, настоящий ад! Пароход тонет!

Селесту скрутил приступ тошнотворного страха. Значит, все взаправду. Моряки быстро превратились в стражей порядка и теперь деловито конвоировали пассажиров первого класса к местам сбора, не пропуская туда больше никого. Перевалило за час ночи, стоял жуткий холод, на небе ярко сияли звезды.

Селеста безуспешно продолжала высматривать миссис Грант.

– Я должна вернуться, – заявила она и попыталась пройти назад к лестнице. – В каюте осталась пожилая леди, она плохо слышит…

Ее, однако, вытолкали обратно на палубу, где уже начали разворачивать стальные изогнутые шлюпбалки.

– Мы ведь не полезем туда, правда? – спросила какая-то женщина.

– Я должна найти миссис Грант, – повторила Селеста, не обращаясь ни к кому конкретно, и двинулась назад. – Она могла не услышать инструкций.

Моряк преградил ей путь.

– Мисс, вы никуда не пойдете.

– Она стара и глуха!

– Стюарды ее выведут, а вы оставайтесь на своем месте!

Селесте оставалось лишь повиноваться. Она стояла в кучке женщин, одетых и вполовину не так тепло, как она. Некоторые держали на руках маленьких детей, закутанных от холода в одеяла.

– Спустить шлюпки! – послышалась команда, повторенная по цепочке.

– В первую очередь – женщины и дети! – сурово приказал помощник капитана. – Только женщины и дети!

Селеста наблюдала, как отцы и мужья инстинктивно, без всяких возражений отступили назад. Некоторые жены цеплялись за супругов и отказывались приближаться к болтающимся шлюпкам.

– Ступай, родная, ступай. Позже я тоже сяду в лодку. Прошу, подумай о детях, – говорил один из пассажиров, передавая спящего ребенка в руки матроса.

Селесту оттеснили назад вместе с мужчинами. Она не сядет первой в эту утлую деревянную лодчонку, тем более что ее престарелая компаньонка пока так и не нашлась. Внезапно молодой парень, завидев свободное место в шлюпке, рванулся вперед, готовый спрыгнуть с корабля, но члены экипажа тут же оттащили его назад.

– Еще рано, сынок, сперва женщины и дети!

Две шлюпки, спущенные на воду, исчезли из вида. Селеста с ужасом заметила, что одна из них почти пуста. Тем не менее она по-прежнему была не способна пошевелиться, ее глаза постоянно выискивали в толпе миссис Грант.

Когда третья шлюпка наполовину заполнилась, матрос крепко взял Селесту за руку.

– Пора садиться, леди, – приказал он.

От страха ноги Селесты приросли к палубе.

– Я не могу!

– Еще как можете, – отрезал матрос. Обхватив талию Селесты обеими руками, он поволок ее к борту и почти швырнул в шлюпку.

Она неловко и шумно приземлилась, но быстро обрела равновесие и заняла свое место. Пока шлюпка ползла к воде, минуя палубы одну за другой, Селеста глядела вверх и видела, что некоторые пассажирки, чьи лица ей были знакомы, стоят бок о бок с мужьями и отрицательно качают головой. Высунувшись из иллюминаторов, пассажиры с нижних палуб отчаянно махали руками и взывали о помощи, однако шлюпка не остановилась, чтобы взять их на борт.

Посмотреть вниз Селеста не осмеливалась. Шлюпка резко качнулась, дети закричали в испуге. С громким плеском лодка шлепнулась на воду, и глазам Селесты предстали айсберги. Они маячили невдалеке, словно синие горы; один, с раздвоенной вершиной, выглядел особенно красивым и зловещим. Холод, который они источали, казалось, туманом стелился по поверхности ледяной воды.

Только когда шлюпка начала на веслах удаляться от «Титаника», Селеста обратила внимание на то, как неестественно накренился огромный корабль, освещенный множеством ярких огней; на то, что оживленные регтаймы в исполнении оркестра мистера Хартли сменились более печальными мелодиями. Только в этот момент она поняла, что спаслась, а все оставшиеся на борту обречены погибнуть, и лишь когда боль в лодыжке стала нестерпимой, а последние аккорды музыки растаяли в ночной тишине, до Селесты дошло, что все это не ночной кошмар, но начало кошмарной яви.

 

Глава 9

Крепко прижимая Элен к груди, Джо проталкивал Мэй против движения – туда, откуда они пришли. Постепенно Смитам удалось пробраться через лабиринт коридоров и благодаря незапертой двери выйти на верхнюю палубу. Люди там выстроились в несколько очередей, а где-то еще выше играла музыка. Шлюпок на этой палубе не было.

Человек в форме открыл дверь, ведущую в первый класс, и приказал женщинам подняться по парадной лестнице на палубу А, однако мужчины не желали оставлять свои перепуганные семьи и начали ломиться следом.

Мэй казалось, что она находится в какой-то жуткой сказочной стране. Над головой раскачивались люстры; дорогие ковры расстилались под ногами насколько хватало глаз, но вокруг не было ни души, кроме стюардов, которые носились туда-сюда и показывали дорогу наверх. Глаза Джо сделались квадратными от изумления: он словно попал в другой мир. Мужчины во фраках спокойно курили сигары и не обращали ни малейшего внимания на панику и отчаянные вопли заблудившихся; некоторые продолжали играть в карты, как будто впереди у них был вагон времени, тогда как большие золоченые часы на каминной полке уже пробили два.

Мэй чувствовала, что корабль опасно накренился. Повсюду валялся разбитый хрусталь, опрокинутые настольные лампы, стулья скользили по палубе. Смиты миновали роскошный салон и просторную веранду с пальмами. Сверху по-прежнему доносились мелодии регтаймов. Куда все подевались?

– Джо, мне это не нравится.

– Идем, идем, солнышко, я держу Элен. Будем делать, что велят. Уверен, наверху все организовано как надо.

Внезапно им в лицо ударил порыв холодного ветра, и они очутились на шлюпочной палубе среди толпы, люди в которой плакали, прижимаясь друг к другу.

– Где спасательные лодки? – спросил Джо, глядя на пустые шлюпбалки.

– И не спрашивай, парень! – ответил густой бас с шотландским акцентом. – Шлюпки уже на воде… Таким, как мы, в них места не досталось.

Крен стал еще заметнее. Мэй прильнула к Джо, стараясь не показывать страха.

– Что же нам теперь делать?

Она боялась даже подумать, что ждет их впереди. Плыть в темных водах страшно, но пойти на дно вместе с пароходом – еще страшнее…

– По левому борту остались шлюпки! – крикнул один из пассажиров. – Давай за мной!

Двигаться вверх по наклонной палубе, особенно держась близко друг к другу, было трудно. Когда Смиты перебрались на другую сторону, выяснилось, что спасательных шлюпок там нет. Несколько человек безуспешно пытались снять закрепленные на стене складные парусиновые лодки.

– Возвращайтесь на правый борт, там есть складные шлюпки, – приказал моряк, удивленный появлением Мэй и малышки Элен. – Женщин и детей давно должны были снять с судна!

Джо потянул Мэй за руку, но она уперлась.

– Какой смысл? Для нас все равно не осталось места, так ведь? – закричала она, чувствуя подступающую истерику. Сколько еще осталось, прежде чем корабль погрузится в море и они все окажутся в ледяной воде?

– У них должны быть еще лодки. Нас не могут бросить в беде… с детьми на руках! – воскликнул Джо, нахмурив лоб и крепче стискивая Элен.

Пароход вновь тряхнуло, он угрожающе накренился. Пытаясь удержать равновесие, Джо рявкнул:

– Прыгаем, Мэй! С Элен ничего не случится, я привязал ее к себе веревкой. Нужно прыгать сейчас, пока шлюпки недалеко и могут нас подобрать!

– Я не буду никуда прыгать без тебя! – завизжала Мэй. Глаза у нее расширились от ужаса при виде толщи воды, которая стала еще ближе.

 

Глава 10

Селеста наблюдала за разыгрывающейся драмой. Ее взгляд был прикован к тонущему судну, чей конец неумолимо приближался. Не замечая холода и слыша лишь громкий стук собственного сердца, она смотрела на людей, которые прыгали в воду и пытались выплыть.

– Надо удалиться от этого места, пока мы не ушли под воду вместе с кораблем! – крикнула какая-то женщина, прижимая к груди пекинеса. – Если эти прыгуны заберутся в нашу лодку, она опрокинется!

– Мы должны помочь, – возразила Селеста. – У нас полно свободных мест. Нельзя же просто уйти на веслах и бросить людей на произвол судьбы.

– Я не допущу, чтобы рядом со мной уселся какой-нибудь оборванец! – продолжала женщина с собачкой. – Не хватало еще заразу подцепить!

Селеста не верила своим ушам. Еще утром на богослужении эта самая дама сидела рядом с ней! Они глядели в один и тот же листок с текстом гимна и пели «Господь, кто властен над волной».

– Не слушайте этот вздор! – воскликнула Селеста. – Мы обязаны помочь несчастным.

Однако гребцы угрюмо работали веслами, уводя шлюпку все дальше.

Рев задыхающихся двигателей, плеск и вопли обреченных стали еще громче. В воде плавали обломки вещей и мебели, чемоданы, куски палубной обшивки – жуткие напоминания о гордом красавце-корабле. Плавучий мусор преграждал путь к спасению тем немногим, кто еще барахтался в черных волнах и надеялся добраться до лодок.

– Остановитесь! Ради всего святого, остановитесь! Надо подобрать этих людей. Что, если там есть и ваши родные – жена, муж или ребенок? – взывала к совести моряков Селеста.

Один за другим матросы медленно опустили весла, и шлюпку начало сносить к тонущему кораблю. Селеста облегченно склонила голову на грудь. Может быть, теперь у кого-то появится шанс на спасение.

 

Глава 11

Мэй оцепенела при мысли о необходимости сделать выбор. Океан медленно подступал к ногам – палуба за палубой уходили под воду, в ушах стояли крики пассажиров, обезумевших от ужаса, но борющихся за жизнь. Так вели себя не все: многие преклонили колени и возносили молитвы Богу, надеясь на чудо, которому не суждено свершиться.

Джо схватил Мэй за руку.

– Солнышко, надо прыгать.

– Нет, нет, не могу!

Мэй колотила крупная дрожь, однако Джо был непреклонен.

– Прыгай! Ради Элен. Она должна жить. Держись за меня, прыгнем вместе, – уговаривал он. – Теперь наша судьба в руках Господа.

Вода поднялась еще выше.

– Я не умею плавать!

– Умеешь, я тебя учил. Кроме того, на тебе спасательный жилет, он поможет удержаться на поверхности. Ну же, родная.

– Не могу.

– Давай вместе. Неужели мы проделали такой путь, чтобы подохнуть, как крысы?

Слова мужа всколыхнули в душе Мэй гнев. Что значит «подохнуть»? Нет, их жизни не должны оборваться посреди бескрайнего океана. Она видела, что произошло с теми, кто прыгнул в числе первых. На волнах качались десятки мертвецов в спасательных жилетах, отнюдь не спасших жизнь. И все-таки Джо прав: нужно прыгать – так или иначе они все равно окажутся в воде.

– Держи меня за руку и надейся на лучшее. Если удача от нас отвернется, встретимся на небе. Там нас уже никто не разлучит.

Волна, поднявшаяся неизвестно откуда, накрыла Смитов с головой и отшвырнула от корабля. Ледяная вода пронзила Мэй миллионом острых шипов. Задыхаясь и отплевываясь, молодая женщина била руками по поверхности, а ее глаза искали в темноте мужа.

Судорожно барахтаясь, Мэй попыталась крикнуть. Жилет чудесным образом удерживал ее на плаву. Барабанные перепонки едва не лопались от рева воды, заглушавшего все прочие звуки. Руки и ноги превратились в бесполезные палки. Кроме того, Мэй смертельно замерзла. Удаляясь от корабля, она понимала, что нужно отыскать Джо и Элен, но повсюду царила кромешная темнота.

Она видела смутные очертания чьих-то голов и конечностей, однако людей в воде было очень много, некоторые лежали на поверхности лицом вниз, дрейфуя, точно обломки кораблекрушения. Ледяные волны крепко держали Мэй в стальных тисках. Глотнув воздуха, она вытянула шею и забилась на поверхности, отчаянно высматривая Джо. Напрягая всю свою волю, Мэй колотила руками и ногами, будто автомат. Голова мужа еще раз мелькнула над водой. Мэй увидела, что малышку Элен относит прочь от него, точно груду тряпья, и из последних сил рванулась к дочери, но та отплывала все дальше, а Джо вдруг исчез. Она должна дотянуться до ребенка! Я иду к тебе! – хотела крикнуть Мэй, однако рот наполнился соленой водой, которая, словно кляп, перекрыла звук. На нее напала странная вялость, решимость начала угасать, движения ослабели.

Вокруг были только мрак и смерть, бледные лица и безжизненные глаза, устремленные к жестоким звездам. В воде плавали бочки, бутылки, сундуки, ведерки для угля, цветочные горшки, деревянные стулья. Мэй не могла пробиться сквозь этот мусор, не могла найти Джо.

«Забери мою душу, Господи, забери сейчас, – шептала Мэй. – Какой смысл жить, если Джо и Элен уже мертвы? Я иду к вам, иду!» Ее губы едва шевелились, но надувной жилет продолжал выполнять свою функцию, и Мэй все больше удалялась от того места, где в последний раз видела свою семью. Пальцы онемели и не могли уцепиться за дрейфующие обломки; мимо проплывали бесполезные спасательные круги, холод по капле высасывал из Мэй жизнь. Свет в ее глазах померк, голос сделался беззвучным. Обессилев, она отдалась волнам.

 

Глава 12

Шлюпка приблизилась к тонущему судну. Зажженный факел осветил мрак, выискивая живых.

– Вон там! Там женщина, она шевелит губами. Худенькая, совсем еще девчонка.

Моряк подтянул тело поближе к борту, другой член экипажа помог втащить в лодку.

Позабыв, что и сама сильно замерзла, Селеста шагнула к спасенной, чтобы растормошить ее, вернуть к жизни. Глаза девушки на миг открылись, она качнула головой, слабо протестуя.

– Нет, нет… – еле слышно бормотала она. – Моя девочка в воде… Найдите их… Джо!.. Пустите!

Селеста поспешно укрыла ее запасным одеялом.

– Нет, – вновь простонала молодая женщина. – Надо вернуться… моя дочка… Пустите меня… Джо, мы идем к тебе!.. – Она попыталась сесть и указать куда-то рукой, но скрюченные пальцы не гнулись.

– Положите ее рядом с той, что умерла, – буркнул матрос. – Разве не видите, долго она не протянет.

– Я позабочусь о ней, – упрямо сказала Селеста. – Она говорит, что ее дочь осталась в воде. Ради всего святого, найдите ребенка!

– Заткните уже эту неугомонную! – раздался голос из-под шали.

– Мы никогда не уплывем отсюда, если будем подбирать всякую дрянь! Того и гляди, нас затянет под воду! – завизжала хозяйка пекинеса.

– Замолчи, эгоистка чертова! И ты еще называешь себя христианкой? Имей сострадание к людям! – рявкнула Селеста, удивляясь собственной свирепости. – Эта несчастная лишилась семьи, а ты сидишь в лодке и гладишь свою собачонку! Мы должны вернуться и посмотреть, не осталось ли еще кого в живых.

– Прошу прощения, мэм, ближе подходить нельзя. Судно почти затонуло, нас может увлечь в воронку вслед за ним! – воскликнул моряк, взявший на себя роль старшего. – Как эта девчушка не замерзла насмерть в воде, просто поражаюсь. У нас нет права рисковать жизнями тех, кто в шлюпке. На весла! – приказал он.

Селеста укутала девушку еще одним одеялом, но та по-прежнему дрожала от озноба и тихонько подвывала.

– Держитесь, милая, – увещевала ее Селеста. – Будьте британкой, не падайте духом. Здесь вы в безопасности. – Сейчас, в темноте, она могла помочь только теплом собственного голоса. – Мы все должны сохранять спокойствие.

Она продолжала сидеть рядом с девушкой, когда за бортом опять возникло какое-то движение, из воды высунулась рука и забросила на колени дрожащему мальчику мокрый сверток.

– Возьмите младенца! – послышался хриплый голос.

Селесте показалось, что в свете фонаря мелькнула белая борода.

– Это наш капитан! Капитан Смит! Сэр, мы поднимем вас в лодку! – закричал матрос, перегибаясь через борт шлюпки.

Рука на мгновение задержалась в воздухе, затем пропала.

– Да поможет вам Бог, ребята. Выполняйте свой долг, – произнес тот же низкий голос, после чего воцарилась тишина.

– Отдайте малютку матери, – скомандовал старший моряк.

Сверток стали передавать по рукам, и вот уже ребенок, укутанный в сухое, оказался у спасенной женщины. Та моментально очнулась от оцепенения и, прижав тельце к груди, принялась ощупывать в темноте детское личико, гладить холодные щечки, вслушиваться в слабое дыхание. Когда ребенок захныкал, мать разразилась слезами радости.

Всевышний в своей милости соединил их, облегченно подумала Селеста. Какое счастье быть свидетелем подобного события среди ужасов ночи. А если бы это был Родди? Слава богу, она не взяла сына в путешествие. Гровер оказался прав, не дав своего согласия. Как смогла бы она жить дальше, если бы ее малыш сгинул в морской пучине?

Селеста напряженно вглядывалась в темноту, сознавая, что в воде находятся сотни детей и взрослых. Скольким из них удастся выжить? Теперь, после этого кошмара, после тяжкого испытания, которое выпало на их долю, Селеста знала наверняка только одно: жизнь уже никогда не будет для нее прежней.

 

Глава 13

Мэй схватила ребенка, едва сознавая сквозь ступор, что произошло невероятное чудо. Теперь же, когда облегчение рывком вернуло ее к жизни, окоченение сменилось жгучей болью. Мэй ощущала в темноте тепло детского тельца, ровное дыхание спящей дочурки. Ей не терпелось развернуть многочисленные слои одеял и поцеловать эту нежную щечку, но пронизывающий холод Атлантики не позволял сделать этого без вреда для Элен.

От Мэй пахло морем, машинным маслом, солью. Она посмотрела на звезды, рассыпанные в темном полуночном небе, и поблагодарила Господа за спасение ее драгоценной малютки. Все-таки Бог милостив.

– И как такая страшная катастрофа могла случиться в столь прекрасную ночь? – прошептала молодая женщина, сидевшая рядом. Ее золотисто-каштановые волосы выбивались из-под черной шляпки. Вместе они наблюдали за агонией гигантского корабля, нос которого был устремлен вверх и напоминал гневный перст, обвиняющий небеса в вероломстве. Вновь послышались леденящие душу крики пассажиров, что в последний момент бросались в волны, пытались выплыть, барахтались, тонули, взывая к матерям, Богу, святым… Мэй знала, что эти крики будут стоять у нее в ушах до самого последнего дня.

– Пожалуйста, давайте вернемся, – со слезами на глазах начали умолять обе, Мэй и ее соседка. – Мой муж там, в воде, – рыдала Мэй.

– Да там половина всех пассажиров! – отрезал один из моряков. – Мы сделали, что могли. Приближаться опасно. Все, надежды нет.

Мэй отвернулась. Она не могла смотреть на тягостное зрелище и, стараясь не слушать вопли обреченных, уткнулась носом в одеяла, которыми была укутана дочка.

– Ради бога, помогите им! – продолжала умолять девушка в черной шляпке. – Неужели у вас нет сердца?

– А ну, заткнитесь! Мы подобрали ребенка, и хватит. Поднимем на борт еще кого-нибудь и перевернемся.

– Поберегите силы, леди, ночь будет длинной, – приказал чей-то сиплый голос.

Молодая женщина в черном, дрожа, сгорбилась и умолкла. На глазах у сидящих в шлюпке рухнули две трубы океанского левиафана. Судно разломилось пополам, корма сразу затонула, а нос пальцем воткнулся в небо, после чего начал погружаться в воду так плавно, словно это было самое естественное явление в природе.

Если Элен спасли, значит, и Джо мог выжить, рассуждала Мэй. От этой мысли на сердце у нее полегчало. Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной, – молилась она за души погибших, веря, что Джо находится где-то на другой шлюпке. Мэй снова обратила взор на место катастрофы и прислушалась: крики из воды становились тише и слабее. В конце концов наступила зловещая тишина.

– Они все мертвы, – прошептала соседка Мэй. – Их муки закончились, тогда как наши, боюсь, только начинаются. Моряки не хотели обидеть вас грубостью. Страх толкает нас на отвратительные поступки. Хвала Господу, ваше дитя спасено. Что ж, гребцы, пора плыть к другим лодкам. Наверное, нас уже ждут.

– Верно говорите, леди, так мы и сделаем. Все шлюпки должны держаться вместе, – крикнул старший матрос. Фонарь на носу лодки медленно качнулся.

Вскоре они уже представляли собой безмолвную флотилию из нескольких шлюпок, связанных друг с другом, как игрушечные кораблики на мельничном пруду. Постепенно занимался рассвет. Мэй ужасно закоченела. Элен, по счастью, продолжала мирно посапывать. Прошло несколько часов, но их по-прежнему сопровождали только льдины и плеск весел, ударявшихся о воду. От холода конечности Мэй почти потеряли чувствительность. Она боролась с собой, чтобы не уснуть. В мыслях Мэй видела, как Джо подплывает к шлюпке и его поднимают на борт; ее муж жив, как и она; Джо молится и верит в лучшее, а потом семья воссоединяется. Она цеплялась за эту надежду, как за спасательный плот.

– Не спать, не спать! Если заснете, уже не очнетесь, – предостерег один из матросов.

Было очень трудно не поддаться искушению скользнуть в сладкую дрему, забыться в блаженном неведении, однако Мэй была начеку, прислушиваясь к малейшим переменам в ритме дыхания девочки. Клюнув носом, она тут же стряхивала сон и заставляла себя бодрствовать. Неожиданно кто-то закричал, что видит на горизонте огни, на этот раз настоящие, и ночное небо дугой осветила вспышка ракеты.

– К нам идут! Смотрите, корабль! Просыпайтесь! Мы спасены!

 

Глава 14

Селеста дышала на онемевшие руки, стараясь вернуть в них тепло. Несколько драгоценных минут она держала малышку, пока мать девочки растирала заледеневшие пальцы. Надо же, ребенок проспал все время, пока разворачивалась трагедия. Неужели тот человек, который вытащил дитя из воды, – действительно капитан Смит? Сам он даже не пытался спастись.

– Да уж пора, черт возьми! – заорала «пожилая леди», чье лицо еще недавно закрывала шаль. Теперь эта «леди» сдвинула шаль на затылок и уже не трудилась скрывать мужскую бороду. Еще один малодушный слабак, прыгнувший в шлюпку ради спасения собственной шкуры, с отвращением подумала Селеста. Как же она презирает трусов, а заодно и женщин, таких, как та, что отодвинулась от матери с ребенком, словно опасалась набраться блох.

Селеста рассматривала айсберги, которые во множестве плавали вокруг. Красота ледяных глыб завораживала. С восходом солнца они засверкали, точно бриллианты, среди них и тот, что послужил причиной чудовищного кораблекрушения. Как жестока природа, уничтожающая людей посредством такого великолепия!

На море поднялось волнение, шлюпку кидало на волнах, словно океан насмехался над этой попыткой выжить. Судно медленно приближалось. Селеста сняла с себя сухое одеяло и накинула его на ребенка. Почему же так вышло?

– Как вы? – шепотом обратилась она к Мэй. – Может, подержать девочку?

– Спасибо, пока не надо. Вы очень добры. Ох, я даже не знаю вашего имени!

– Меня зовут Селестина Паркс, на «Титанике» я возвращалась домой. А как зовут малышку?

– Это Элен, а я – Мэй Смит. Мой муж Джо, должно быть, сел в другую шлюпку. Мы направляемся на Средний Запад, адрес и все такое – у него.

Бедная девушка совсем не понимает, что случилось, осознала Селеста. Шансов на то, что ее мужа подобрала одна из шлюпок, практически нет.

– Как же вы справитесь?

– Справимся, – улыбнулась Мэй дочке, лежащей у нее на коленях, – прекрасно справимся.

* * *

Только когда заря стала ярче и силуэт корабля на горизонте приобрел внушительные размеры, Мэй перестала судорожно стискивать одеяла, в которых была надежно спелената Элен. Такая кроха, думала Мэй, а в воде она словно бы еще уменьшилась и до сих пор спит. Лучше ее не будить. Когда они встретятся с Джо, Мэй будет что рассказать: и как ее затащили в шлюпку, полумертвую от холода, и как следом спасли дочурку. Мэй так устала, так иззябла, дрожь отдавалась болью во всем теле. И все же один взгляд Элен придаст ей сил.

Шлюпку осветил яркий свет, и Мэй откинула уголки одеял, обрамлявших миниатюрное личико, чтобы посмотреть, проснулась ли дочка. Глаза, которые смотрели на нее, блестели, как два черных агата… У Элен голубые глазки! Подавив вопль, готовый сорваться с уст, Мэй вновь закрыла лицо девочки одеялом, не желая признавать правду. Кровь застучала у нее в висках. Это не она! – в ужасе думала Мэй. – Это не мой ребенок!

 

Глава 15

На Мэй никто не обращал внимания; все бурно приветствовали корабль, который шел на помощь. Она снова заглянула под уголок одеяла и снова увидела те же незнакомые, пронзающие душу глаза в обрамлении кружевного чепчика. Мэй пристально всмотрелась в личико ребенка, дабы убедиться, что все это ей не приснилось. Одежки под многочисленными одеялами тоже отличались от тех, что были на Элен.

Дрожащая Мэй прислонилась к борту шлюпки. Огромный океанский лайнер был уже близко. Это неправильно, несправедливо! Так не должно быть. Господь дает жизнь и забирает ее, но не может же Он поступить так с Мэй! Этот «подарок» из морской пучины – шутка Создателя? Капитан совершил свой последний мужественный поступок, подбросив Мэй чужого младенца? Где же тогда ее собственный ребенок? Ей нужна родная дочь, Элен!

Мэй оглянулась. Там, за спиной, уже не было ничего, лишь расстилалась океанская ширь, обманчиво спокойная, коварная и смертоносная. Мэй перевела взгляд. Кроха удивленно таращилась на нее, словно спрашивая: «Кто ты?». Что мне делать? – мысленно рыдала Мэй. – Боже, что мне делать?

 

Глава 16

Селеста с нарастающим волнением наблюдала, как к ним приближается большой корабль. Облегченно вздохнула: кошмар почти закончился. Даже проживи она сто лет, все равно не забудет виденного этой ночью. Что касается лично ее, спасение прошло гладко: она успела тепло одеться и спокойно сесть в шлюпку. Стюарды вовремя предупредили пассажиров первого класса об опасности, раздали спасательные жилеты и быстро вывели на палубу. Селеста запомнила неуверенную улыбку горничной, ставшую ответом на вопрос о том, что случилось. Именно это выражение лица девушки заставило ее не мешкая следовать всем указаниям.

Селеста стала свидетельницей чудовищных, неописуемых страданий. Самый большой корабль в мире вышел в свой первый рейс, но водная стихия – лед и море – его уничтожила. Не показалось ли ей среди этого ужаса, что капитан судна перед смертью вернул ребенка безутешной матери? Селеста успела заметить серебристую бороду и седые волосы. Бедняга, кем бы он ни был. Селеста никогда не забудет, как этот человек отвернулся от протянутых рук, которые могли бы его спасти. А последние слова капитана!..

Слава Всевышнему, она не взяла с собой Родди. Как бы ей хотелось обнять его! Мальчик сейчас дома, лежит в постельке, а в соседней комнате спит няня Сьюзан. Гровер наверняка у себя в кабинете, засиживается за работой до поздней ночи, или где-нибудь в городе… бог знает с кем, мрачно подумала Селеста.

Море вновь стало неспокойным, шлюпку начало бросать на волнах. На миг Селесту охватила паника: спасение так близко и одновременно так далеко! Увидит ли она еще когда-нибудь маленького сынишку? Селеста смотрела, как девушка рядом с ней баюкает ребенка, подвывая от холода, и шепотом повторяет имя пропавшего мужа. На ее измученном лице написан страх.

Хорошо, что новое пальто Селесты теперь согревает обеих – мать и дочь, а горжетка из лисьего меха застегнута на девочке. Кошелек, перстни и фотографии Родди, привезенные для отца, Селеста приколола к подкладке. Какими пустячными кажутся теперь эти вещи!

Она обвела взором печальную флотилию шлюпок. Почему большинство из них заполнены едва наполовину? Сперва Селеста предположила, что пассажиров пересаживают в лодки и с другого борта «Титаника», и только сейчас осознала, как мало выживших. Сколько же людей осталось в смертельной ловушке, скольких пассажиров третьего класса бросили в беде, предоставив самим заботиться о себе! Ужасная несправедливость.

По крайней мере, матросам в их шлюпке хватило совести задержаться возле тонущего корабля и вытащить из воды троих человек, помимо бедной молодой женщины, чьи страдания разрывали сердце Селесты. Юная мать не старше ее самой, совсем еще девочка, судя по акценту, – откуда-то с севера страны. Долг Селесты – проследить, чтобы Мэй и Элен благополучно перебрались на борт судна, пришедшего на помощь, а также чтобы доктор осмотрел обмороженные руки Мэй и дал ей хорошую мазь. Будучи дочерью священника, Селеста знает свои обязанности. Кроме того, это отвлечет ее от мрачных мыслей.

Теперь кажется, что похороны мамы были очень давно. Однако Луизу Форестер хотя бы предали земле по всем правилам, в отличие от сотен несчастных душ, которые барахтались в ледяной воде до тех пор, пока, обессилев, не смирялись со своей страшной участью. Говорят, что утонуть – все равно что погрузиться в сон. Хочется надеяться, что это правда.

Уже ясно, что пассажиров с нижних палуб стали выводить наверх слишком поздно. Для богатых – одни правила, для бедных – другие. Какой позор!

Насколько же мелки проблемы Селесты по сравнению с горем тех женщин, на глазах у которых тонули мужья! Она должна проявить силу духа, вернуться в Акрон – к запаху химических фабрик, к дорогому Родди, к Гроверу – и стойко переносить все трудности своего брака. Короткая передышка закончилась. Похороны и кораблекрушение – поездку не назовешь увеселительной.

Бог спас Селесту не просто так. Ей следует подавить всякое недовольство и страх за собственную жизнь; раскрыв глаза, смотреть на все, что показывает Господь, и искать ответы на вопросы. Почему произошла катастрофа? Сколько людей безвинно погибло? Кто виноват в трагедии? Впрочем, все это позже. Сначала Селеста должна взять под свое крыло молодую мать и ее крохотную дочурку. Во-первых, это правильно, а во-вторых, некогда будет предаваться нечестивым думам, поселившимся в душе.

Селеста посмотрела туда, где затонул «Титаник». Если бы муж сопровождал ее в путешествии, то сейчас покоился бы в океанских глубинах. Гровер всегда считал себя джентльменом, но смог бы он, как другие мужчины, выполнить свой долг и достойно встретить гибель? Селеста сомневалась. Откуда у нее эти гадкие мысли в такую тяжелую минуту? И все же они прочно засели в мозгу Селесты, и избавиться от них непросто.

– Это «Карпатия»! Она пришла за нами! – послышались слабые, но радостные возгласы. Скоро все окажутся в безопасности. Селеста повернулась к своей новой знакомой, гадая, каким образом экипажу удастся поднять детей и раненых по трапам на борт «Карпатии». Как бы то ни было, Селеста не бросит своих подопечных, пока не убедится, что с ними все в порядке.

 

Глава 17

Мэй сидела у ограждения на палубе «Карпатии», устремив взор на серебристую водную гладь, и вместе с другими вдовами молилась, чтобы подошла еще хоть одна шлюпка. Наверх их поднимали сетями, точно судовой груз. Мэй слишком перемерзла и ослабела, чтобы взбираться по веревке. Одни женщины были одеты лишь в ночные сорочки и шали, другие – в меха; многие прижимали к себе перемазанных, испуганных детей, завернутых в одеяла. Тяжелое испытание уравняло всех.

Зловещая тишина прерывалась лишь голосами спасенных, которые ходили с палубы на палубу и собирали сведения о своих родных. «Вам не попадался…», «В какой шлюпке вы были?», «Вы не видели моего мужа?».

Иностранки сбились в кучки и напряженно вслушивались, пытаясь сообразить, насколько серьезно их положение, пока переводчики махали руками, показывали на море и качали головами. Мэй слышала истерические вопли этих женщин, когда до них доходило, что они теперь одни на целом свете, а из имущества осталась лишь одежда – та, что сейчас на них.

Мэй поплотнее завернулась в одеяла и откинулась в кресле. Идти вниз она категорически отказалась. Если потребуется, она и спать будет на палубе. У нее не хватит мужества снова увидеть внутренности корабля. Мэй потягивала какой-то странный кофе, разбавленный виски, и грела ладони о кружку, чувствуя острую боль в оживающих пальцах.

Молодая женщина в дорогом пальто не оставляла ее ни на минуту, ухаживала и заботилась о ней, как служанка, от чего Мэй в конце концов стало неловко. Как ее зовут? Эрнестина?.. Ладно, неважно. Мэй слишком утомлена и не способна о чем-то думать.

Следовало сказать сразу, открыть правду о ребенке, но Мэй не смогла бы с ним расстаться. Ощущение пустоты в руках ошеломило ее, когда санитарка пришла забрать младенца на осмотр к доктору палубой ниже. Мэй пошла было с ними, однако страх сдавил ей грудь, и она, рыдая, рухнула обратно в шезлонг. Теперь дитя вновь лежит у нее на коленях, в чистой и сухой одежде. По словам врача, пребывание в воде никак не отразилось на здоровье малышки. Малышки, отметила Мэй, значит, девочка. Взгляд шоколадных глаз обладал невероятной притягательной силой; Мэй улыбнулась, и настороженное выражение на детском личике сменилось улыбкой во весь рот. Бедное крохотное существо не вспомнит о жутких событиях вчерашней ночи, а вот Мэй не забудет их до самой смерти, просто не сможет вычеркнуть из памяти.

Еще вчера, устроившись в каюте, они с Джо плыли навстречу новой жизни, а потом, после ужасных минут на палубе, разлучились. Где теперь Джо и Элен? Как жестоко отнеслась судьба к Мэй, не дав даже попрощаться с мужем и дочерью! Ни ласковых слов, ни последних поцелуев, только судорожное барахтанье в воде, отчаянная попытка выжить. Мэй осталась совсем одна и теперь вынуждена сама о себе заботиться. Есть ли среди спасенных еще такие, как она? «Титаник» оказался океанским чудовищем, поглотившим все самое дорогое, что у нее было. Джо и Элен замерзли в ледяной воде, и в глубине души Мэй знала, что никогда их больше не увидит. Она лишилась самого верного, самого задушевного друга и их чудесной доченьки, плоти от плоти. Мэй вцепилась в ограждение, горячо надеясь увидеть на горизонте еще одну шлюпку.

За ее спиной женщины в сотый раз пересказывали свои истории экипажу «Карпатии», словно хотели разобраться в ночной трагедии. Внезапно разразился скандал: одна из женщин вырывала из рук другой ребенка.

– Это мой сын, мой Филли! Отдай, отдай его мне!

Вторая женщина, иностранка, прижимала мальчика к себе.

– Non! Non! Mio bambino!

Пришлось вмешаться офицеру с «Карпатии».

– Что происходит? – осведомился он.

– У этой женщины мой сын, Филипп. Его спустили в шлюпку без меня. У нее мой сын!

Вокруг разъяренных женщин собралась толпа, однако матросы быстро увели их с палубы.

– Капитан Рострон разберется с этим лично, – заявил офицер. Он забрал плачущего мальчика и спустился с ним по лестнице в недра корабля. Обе женщины, завывая, двинулись следом.

Эта сцена лишила Мэй последнего мужества. Она поняла, что должна снять с девочки кружевной чепчик и заставить себя походить по палубе, чтобы все могли полюбоваться блестящими черными волосиками. Может, кто-нибудь и признает своего ребенка.

– Какая красавица! – восхитилась чета супругов, гулявших под руку. – И ни царапинки!

– Ее спас капитан Смит, – сообщила Мэй. – Положил в шлюпку, а сам не стал спасаться, так мне сказали матросы. – Она поискала глазами свою новую знакомую в дорогом пальто, но та стояла слишком далеко, чтобы подтвердить историю.

– Слыхали? Малютку спас капитан Смит. Он заслужил медаль, – произнесла другая женщина, ласково потрепав девочку по волосам.

Мэй с ребенком на руках обошла всю палубу, но прав на него не заявил никто. До нее постепенно стало доходить, что дитя можно оставить себе. Девочка была младше Элен, смуглая и темноглазая, здоровенькая и красивая.

В укромном уголке Мэй развернула одеяла и внимательно рассмотрела новые одежки, подаренные пассажирами «Карпатии». Она невольно восхитилась качеством: батистовое белье, кофточка и штанишки из мериносовой шерсти, жакетик, отделанный кружевом, и гофрированный чепчик. Такой наряд подошел бы и принцессе. Добрая знакомая Мэй обещала, что старое платье ребенка выстирают и высушат.

Мэй осторожно развернула подгузник. Действительно, девочка, облегченно вздохнула она. Искушение стало сильнее. Почему бы не оставить ее себе? Ребенку нужна мать, а не приют, переполненный такими же сиротами. Кому, как не Мэй, знать об этом, ведь она сама сирота! После приюта она воспитывалась в Коттедж-Хоумс – интернате, расположенном за городом, а затем ее отдали в служанки, и во всем мире у Мэй не было ни одного родного человека, который бы о ней заботился, – до тех пор, пока она не повстречала Джо. Как бы он поступил с ребенком? Внезапно Мэй осознала, что мужа больше нет рядом и он ей не поможет. О, Джо, что же мне делать? – мысленно простонала она, не чувствуя ничего, кроме опустошенности. Мэй заплакала, уткнувшись в одеяло. Видимо, принимать судьбоносное решение ей придется в одиночку. Ледяное оцепенение, сковавшее Мэй ночью, проходило, сменяясь тупой ломотой во всем теле.

Она понимала, что после того, как ребенка осмотрели и признали здоровым, ей следовало сообщить о своей ошибке судовому врачу, но у Мэй не повернулся язык произнести слова, которые разлучили бы ее с девочкой. Может быть, потом, когда корабль причалит к берегу, она расскажет правду… И все-таки в глубине души Мэй знала, что все уже для себя решила.

– Ты – мой подарок от капитана, значит, так тому и быть. Я – твоя мама, ясно? – прошептала она в ухо девочке.

Малышка проголодалась. Она беспокойно ерзала в одеялах, поднимала личико вверх и тянулась к груди Мэй в поисках молока.

– Элла хочет кушать, – улыбнулась новая приятельница.

«Селестина Паркс», – неожиданно вспомнила ее имя Мэй.

– У меня нет молока, – пробормотала Мэй. Элен отлучили от груди несколько месяцев назад.

– Ничего удивительного, что после такого потрясения у вас пропало молоко, – отозвалась Селеста. – Сейчас попробую найти бутылочку.

Когда она ушла, Мэй склонилась над девочкой и вновь зашептала:

– После всего, что мы вместе пережили, я ни за что не отдам тебя в чужие руки. Отныне заботиться о тебе буду я.

«Карпатия» легла на обратный курс и теперь возвращалась к месту катастрофы. Пассажирам велели покинуть палубы, к тому же шел дождь, но Мэй по-прежнему отказывалась спускаться в каюту. На горизонте показались белые предметы – обломки кораблекрушения и тела погибших. Мэй отвернулась. К чему себя истязать? Джо не вернется, как и маленькая Элен. При мысли о том, что их безжизненные тела качаются где-то на волнах, Мэй стало дурно. Разве сможет она уплыть прочь, когда они здесь? Как мне жить без вас? Что делать? – взывала она к их душам.

Мэй вдруг поняла, что у нее не хватит смелости отправиться в Айдахо без мужа, но и в Болтон возвращаться нельзя, ведь она не сумеет объяснить, почему Элла стала меньше, смуглее и у нее изменился цвет глаз. Элла. Миссис Паркс не расслышала имени, однако это устраивало Мэй. Элла Смит – очень близко по звучанию к имени, указанному в свидетельстве о рождении ее настоящей дочери, и все же «Элла» достаточно отличается от «Элен». Когда Мэй будет звать девочку, ее сердце не станет всякий раз сжиматься. Ну вот, она уже хитрит и продумывает детали этого чудовищного обмана.

Им нужно уехать как можно дальше от океана, от воспоминаний об ужасной трагедии, – лихорадочно размышляла Мэй, – куда-нибудь, где их никто не знает, где она начнет все с чистого листа, и ложь будет ее спутницей на всю оставшуюся жизнь.

Мэй перегнулась через перила и подставила лицо ветру. По щекам текли слезы. Она должна это сделать, должна заполнить пустоту в сердце страшной тайной. Надежды для нее больше нет, осталась лишь вечная мука, но Элла станет ей хоть каким-то утешением. Грудь теснила такая невыносимая боль, что Мэй едва дышала. Волна радости от того, что она осталась жива, выталкивала Мэй вверх, а тяжесть вины, гнева и горечь потери, наоборот, камнем тянули вниз. Надо отрешиться от собственного горя и жить ради этой крохи, что спит у нее на руках. В лиловом сумраке, разделяющем ночь и день, Мэй, широко раскрыв глаза, смотрела на океан так, как испуганный ребенок наблюдает за волнами, что разбиваются о борт корабля. Ее взгляд выискивал нечто, чего уже не было.

Теперь это и есть ее жизнь – одинокое существование и огромная тайна в сердце, искалеченном страданием и виной; единственный свет в окошке – эта беззащитная кроха. Однако хотя Мэй была убита горем, часть ее разума трудилась, осмысливая решения и поступки. Господь да пребудет с вами, мои любимые. Верю, вы поймете, что я нужна этой малышке. Вы будете жить в моем сердце до скончания дней, но теперь у меня иная задача. Бог оставил Мэй в живых, чтобы она взяла на себя заботу об этом ребенке. Элла станет для нее смыслом жизни.

 

Глава 18

Тем же долгим утром пришел список спасенных.

– Имя? – спросил офицер, скользя глазами по списку и проверяя, что никого не пропустили.

– Мэри Смит, – сказала Мэй. Поколебалась, взглянула на Селесту и добавила: – Все называют меня Мэй. Моего мужа зовут Джозеф Смит. Двадцать семь лет, высокий, темноволосый, работает плотником. – Она с надеждой посмотрела на офицера.

– Имя ребенка? – Не поднимая глаз, осведомился тот.

– Элен Смит… Элла. Ее спас капитан, – почти с гордостью сообщила Мэй.

– Это правда, спросите кочегара с нашей шлюпки, – подтвердила Селеста. – Он пытался втащить капитана в лодку, но тот отплыл в сторону.

– Ясно. А вы кто такая?

– Селестина Паркс, то есть миссис Гровер Паркс из Акрона, штат Огайо. Мы с этой леди были в одной шлюпке. Скажите, среди спасенных есть миссис Грант?

Офицер покачал головой.

– Мы пока не всех проверили. «Карпатия» еще раз пройдет вокруг места крушения, а затем вернется в Нью-Йорк. Спускайтесь в столовую, там вам скажут, что делать. Да, в ближайшее время состоится поминальная служба.

– Вы же видите, девушке нужна другая одежда, – сказала Селеста.

– Наши пассажирки позаботятся об этом. Здесь не место для женщины с младенцем, – сурово произнес офицер. – Все необходимое вы найдете внизу.

– Благодарю вас, – пробормотала Селеста, но офицер уже отошел к другой группе пассажиров «Титаника».

Мэй никак не хотела спускаться в каюту.

– Нет, не могу. Ноги туда не идут.

– Ничего, я буду рядом. Давайте мне малышку, – улыбнулась Селеста. – Элла – такая красавица! Смугляночка… ни капли на вас не похожа! – Она на секунду умолкла, надеясь, что не обидела Мэй. Такую, как она, в толпе не заметишь. Селеста прочла на ее лице панику – девушку вновь мучили воспоминания о ночной трагедии.

– У Джо темные волосы… Он говорил, в нем есть примесь цыганской крови, еще с тех времен, когда ткачи кочевали с места на место, – ответила Мэй, не поднимая глаз. Она с трудом произнесла имя мужа вслух.

– В самом деле? Глазки у Эллы черные, как угольки. А мой сын, Родерик, – блондин, глаза у него настолько светлые, что кажутся серебряными. Слава богу, он в безопасности, дома с отцом. Я приезжала в Англию на похороны матери, в Личфилд. – Селеста запнулась. Обычно она не делилась с чужими людьми такими подробностями, но Мэй ведь уже не чужая… Они вместе пережили самое страшное, с чем только может столкнуться человек. – Прошу, называйте меня Селестой. Мои родители едва не сошли с ума от счастья, когда я родилась. Я была последним ребенком, долгожданной девочкой после выводка мальчишек, и мама благодарила небеса за мое появление.

– Соболезную по поводу кончины вашей матери. Должно быть, тяжело жить так далеко от дома, – ответила Мэй, осторожно двигаясь в сторону трапа.

– Личфилдский собор не оставляет без внимания папу, как и других священников, ушедших на покой. Я должна вернуться к сыну. Ему всего два года, и я ужасно соскучилась.

– Мы направлялись куда-то в Айдахо. Точный адрес был у Джо. Где находится Акрон? – Прижимая ребенка к груди, Мэй с опаской прошла через коридор к двери, которая вела в просторную столовую, а вдоль стен сидели люди с растерянными лицами.

– В штате Огайо, недалеко от города под названием Кливленд. Он, конечно, не такой старинный и красивый, как Личфилд, но для меня он теперь родной. Америка – огромная страна. Постепенно вы к ней привыкнете.

– О, нет, я еду обратно в Англию. Не могу оставаться в Америке после того, что…

– Не принимайте поспешных решений, – мягко произнесла Селеста. – Надо подождать, посмотреть, как все обернется.

– Нет-нет, я хочу назад. Теперь для нас там нет будущего. Это Джо всегда мечтал уехать, не я. – Губы Мэй задрожали. Никогда еще она не чувствовала себя такой одинокой, заброшенной за тысячи миль от родных мест. – Нам ведь предоставят обратные билеты, верно?

– Разумеется. – Селеста видела, что девушка напугана, и постаралась ее успокоить. – Не тревожьтесь так. Я вам помогу. «Уайт стар лайн» обязательно возместит вам убытки. Простите, сейчас мне надо идти. Узнаю, нет ли новостей о миссис Грант. Надеюсь, она жива.

– Спасибо, вы очень добры. – Мэй опять задрожала, и Селесте пришлось отвести ее в уголок и усадить. – У Джо были такие большие планы! Просто не верю, что с нами все это случилось. За что, за что? Чем мы провинились, Селестина?

– Ничем. Мы всего лишь доверили свою судьбу компании «Уайт стар лайн». Ее владельцам придется отвечать в суде. Ну а вам сейчас надо отдохнуть. Вы почувствуете себя гораздо лучше, когда примете теплую ванну и переоденетесь. Я заберу Эллу и пойду узнавать, спаслась ли моя престарелая компаньонка. Ваша дочурка со мной в безопасности; возможно даже, ее вид растрогает людей и позволит выяснить больше.

– Нет! – вскричала Мэй. – Я хотела сказать… пусть ребенок останется со мной. Не хочу выпускать ее из виду. – Она вцепилась в груду одеял. – Сердечно благодарю, мэм, только мы уж будем вместе.

Бедняжка не может расстаться с младенцем ни на секунду. Должно быть, это от нервного потрясения, думала Селеста, шагая вверх по трапу на палубу. Она подняла глаза и заметила, что флаг корабля приспущен. Скоро их всех соберут на поминальную службу. Селеста внутренне посочувствовала тому, кому придется проводить это печальное мероприятие, однако память погибших должно почтить.

 

Глава 19

Мэй была рада остаться одна – она устала от назойливых расспросов, пусть даже из добрых побуждений. Предложение Селесты забрать Эллу поколебало решимость Мэй. Может, ей потихоньку отнести девочку к старшему стюарду и сознаться в ошибке? Оставить ребенка и отгородиться от мира в своем горе? Ужасную оплошность можно оправдать тем, что Мэй испытала шок. Повинившись, она никому не причинит вреда, и не надо будет больше встречаться с той дамой, как там ее, Селестиной. Ну и имечко!

Мэй качала ребенка в смутной надежде, что кто-нибудь его узнает, однако все проходили мимо с пустыми глазами.

Она одна, и ты тоже, так что же плохого в том, чтобы выдать девочку за свою? – убеждала себя Мэй.

«За» и «против» яростно боролись в ее душе. Из этой страшной трагедии должно выйти хоть что-то положительное. Если Эллу признают сиротой, какие-нибудь богатые американцы удочерят ее и вырастят в роскоши, которая Мэй и не снилась. Что может дать ребенку она? Ничего, кроме любви. Но что, если малышку попросту отправят в приют? Конечно, о ней тоже будут заботиться, однако детей в приюте много, и внимания сестер-воспитательниц на каждого не хватает. Мэй слишком хорошо помнит вечную толкотню, облезлые игрушки, унылую серую форму, одинаковую для всех, и суровый армейский распорядок. Девочек даже не причесывали, просто коротко стригли для экономии времени. Мэй никому не позволит обкорнать прелестные черные волосики Эллы.

Она глубоко вздохнула. Что сделано, то сделано. Назад возврата нет.

 

Глава 20

После завершения поминальной службы выжившие с «Титаника» собрались в салоне первого класса. Мэй и Селеста молча стояли вместе с другими потрясенными пассажирами и членами экипажа. Ходил слушок, что несколько спасенных умерли уже здесь, на борту «Карпатии», и будут похоронены во второй половине дня.

Селеста, ничего не выяснившая о своей компаньонке, еще раз отправилась к старшему стюарду узнать насчет миссис Грант. Ей сообщили хорошие новости: старая леди жива, хоть и пострадала от нервного шока; сейчас она находится в судовом госпитале. Селеста хотела немедленно навестить миссис Грант, но ей сказали, что та спит под воздействием успокоительного лекарства.

Тогда Селеста забрала из прачечной одежки Эллы, а еще ей досталось симпатичное платье одной из пассажирок «Карпатии» – очень добротное, из тонкой мягкой шерсти, с отрезным лифом и вытачками. Платье сидело на ней как влитое, и Селеста охотно надела его вместо своего траурного наряда, который обработали паром и выгладили. Женская интуиция подсказывала Селесте, что Мэй, только что ставшая вдовой, предпочтет черный цвет более ярким, поэтому сухое и теплое траурное платье можно и нужно отдать ей.

Селеста поднесла к лицу детскую одежду и вдохнула запах свежевыстиранного белья. И как только серая мышка Мэй произвела на свет такую красавицу? Селеста мечтала о втором ребенке, однако Гровер был непреклонен: один ребенок, сын и наследник, в семье уже есть, и этого вполне достаточно.

Жизнь в Акроне казалась ей далекой-далекой. Она вспомнила званый ужин в Лондоне, на котором познакомилась с мужем. Ужин в честь гостей из Америки, священников англиканской церкви, давал ее дед, епископ в отставке. Гровер тогда приехал в Англию по делам от компании «Даймонд раббер» и на ужин пришел с приятелем. Он моментально вскружил голову Селесте цветами и подарками, и не успела она моргнуть глазом, как уже направлялась в свое первое путешествие в Нью-Йорк с обручальным кольцом на пальце. Все это было так давно…

В любом браке супругам нужно время, чтобы привыкнуть друг к другу, однако в случае Селесты этот период затянулся. Она и Гровер оказались совершенно разными людьми, и утешение она нашла только в сыне. Родди стал настоящим лучиком счастья. Надо бы послать домой телеграмму, сообщить, что с ней все в порядке, подумала Селеста, но поймет ли Гровер, через что ей пришлось пройти? Крики тонущих в ледяной воде будут преследовать ее до конца дней. Перед глазами Селесты вновь встала картина кораблекрушения. Разве может жизнь течь прежним руслом после такого?

Проходя через столовую, она заметила группу женщин в мехах и шотландских шалях. Женщины сидели на полу кружком и слушали высокую, статную даму.

– Итак, леди, – вещала дама, – сидеть сложа руки нельзя. Прежде чем сойти с этого судна, мы обязаны сформировать комитет и принять резолюции. Катастрофа «Титаника» потрясет мир. Виновные должны быть наказаны. Вы видели этих несчастных, раздетых до нитки, без единого гроша в кармане? Кто позаботится о них? Куда им идти, когда судно причалит в Нью-Йорке, если мы сейчас не возьмемся за дело?

– Миссис Браун, за судьбу этих людей отвечаем не мы, а компания «Уайт стар лайн», – возразила женщина, стоявшая рядом.

Дородная дама покачала головой и воздела палец кверху.

– Америка может сделать человека и богатым, и нищим. Мне повезло, мой муж нашел золотую жилу, но одно я знаю точно: не крикнешь во все горло, ничего не добьешься.

Селеста подошла ближе. Женщина, которую назвали миссис Браун, была вне себя от негодования, высказанные ею слова полностью совпадали с мнением Селесты. К собственному удивлению, она вдруг тоже решилась подать голос.

– Вы совершенно правы! Я была в одной из шлюпок и видела, как моряки вытащили из воды несчастную молодую женщину. Она потеряла все: мужа, билеты, деньги. Хвала Господу, ее ребенка спасли, однако теперь она полностью обездолена!

Миссис Браун с улыбкой повернулась к новой союзнице.

– Вот видите! Какие жаркие слова! Присоединяйтесь, сестра, нам нужны женщины, чей голос будет услышан. Кто, кроме нас, выразит благодарность капитану Рострону и экипажу «Карпатии»? Кто, если не мы, проконтролирует, чтобы переселенцам возместили ущерб? В первое время после схода на берег будет царить хаос. Пока что желающих помочь много, но когда бедолаги покинут порт и рассеются, нужно, чтобы кто-то проследил за их судьбой и убедился, что им оказана вся возможная поддержка.

– Маргарет, дорогая, не слишком ли поспешно брать на себя подобные обязательства? Наверняка этим займется правительство, – произнесла пассажирка первого класса в лисьем манто.

– Этель, правительство – извините за выражение, сборище дураков! Испокон веков попечение – дело женщин. Наша задача – сделать так, чтобы катастрофа не стала причиной нищеты, чтобы дети пострадавших получили образование. Сколько семей, и богатых, и бедных, осталось без кормильца? Скольких детей осиротил «Титаник»? Кто похоронит тела бедняков? Тут не обойтись без женского милосердия и сострадания. Благотворительность зачастую бывает сухой и равнодушной. Я пущу по кругу лист бумаги. Будьте добры, напишите ваши имена, адреса и объем помощи, которую вы готовы оказать жертвам трагедии.

– Некоторые из нас тоже лишились всего, что имели, – всхлипнула какая-то женщина.

– Знаю, сестра, знаю, однако наш добрый Господь помогает тем, кто помогает себе сам. Нужно создать крепкую организацию сейчас, прежде чем мы разъедемся во все концы нашей необъятной страны. Несите весть, сестры! Рассказывайте о том, чему были свидетелями, и собирайте средства. Делать что-то – лучше, нежели сидеть и ронять слезы в кофе.

Селеста, заразившаяся энтузиазмом Маргарет Браун, от души зааплодировала. Она просто не могла оставаться в стороне, после того как своими глазами видела, какой непоправимый урон нанесла катастрофа тем, кого подняли на борт «Карпатии». Многие до сих пор пребывали в шоке и бродили по палубе как привидения. Разве смогут они отстоять свои права?

Когда импровизированное собрание закончилось, миссис Браун, сияя улыбкой, приблизилась к Селесте.

– А вы куда направляетесь, сестра?

– Домой, в Акрон, Огайо. Мне понравилась ваша речь. Я тоже хочу быть полезной, – сказала Селеста.

– Насколько мне известно, несколько бедняжек, чьи мужья утонули, намерены ехать в Раббер-таун. Среди жертв также Уолтер Дуглас, владелец знаменитой компании «Квакер оутс». Его жена здесь, вы с ней не знакомы? – Миссис Браун указала на женщину, тихо плакавшую в уголке. – Она еще не оправилась от потрясения, но, надеюсь, скоро возьмет себя в руки. Знаете, нужно обязательно поблагодарить экипаж, причем не формальным письмом, а… подлинным знаком признательности.

– Может быть, медаль? – предложила Селеста.

– Отлично! Мы отчеканим медали и наградим каждого члена экипажа на особой церемонии. Не сейчас, конечно. Я займусь этим. Поможете?

Взгляд, которым Маргарет Браун буравила Селесту, не допускал возражений.

– Но… я живу в Огайо, – растерялась Селеста.

– Ну и что? А я вообще на западе. Есть поезда. Перед тем как сойти с судна, мы устроим еще одно собрание. Добро пожаловать, дорогая. Вас зовут?..

– Миссис Гровер Паркс.

– Нет, нет, как ваше имя? В моей команде все называют друг друга только по именам.

– Селестина Роза… Селеста. – Она замялась, опасаясь быть втянутой во что-то серьезное.

– Ах, какое восхитительное, неземное имя! – заквохтала Маргарет Браун. Она взяла Селесту под руку и повела по комнате, время от времени приветственно кивая другим дамам. – Вы – англичанка. Тут немало ваших соотечественниц. Посмотрим, удастся ли вам припереть их к стенке и добиться согласия участвовать в нашем деле. Если откажутся помогать, постарайтесь выудить у них денежное пожертвование или хотя бы адрес, где мы сможем найти их позже.

Селеста вздохнула, глядя на эту невероятно напористую женщину, которая решительным шагом двинулась к группе пассажирок первого класса во главе с миссис Астор. Маргарет Браун просто излучала уверенность.

Если бы она хоть немного походила на миссис Браун, размышляла Селеста, если бы ей не казалось, что за годы супружества Гровер своими нападками уничтожил ее индивидуальность до последней клеточки… Он бы с первого взгляда определил Маргарет Браун как докучливую благотворительницу, которая повсюду сует свой нос и у которой больше денег, чем ума. Что ж, он бы жестоко ошибся. Миссис Браун – из тех людей, что всегда доводят дело до конца, и, несмотря ни на что, Селеста встанет под ее знамена в надежде, что сможет отчасти впитать эту энергию и неколебимую уверенность.

 

Глава 21

Когда Селеста вернулась, Мэй дремала, но сразу проснулась. Потрогав висевшее через руку Селесты черное платье-костюм, она вздохнула.

– Не знаю, как и благодарить вас. Материя просто замечательная.

Селеста не стала рассказывать, насколько важно для Гровера, чтобы его жена одевалась сообразно своему положению. Она обязана выглядеть как достойная спутница успешного предпринимателя, поэтому – только лучшие ткани, наряды и украшения. Для Гровера внешний вид – это главное; увы, как показала страшная трагедия «Титаника», наружность бывает обманчивой.

– Давайте посмотрим… Если будет великовато, в талии всегда можно немного убрать.

Мэй заколебалась.

– Там, на палубе, я видела женщин, у которых вместо юбок одеяла. Для меня это слишком большая роскошь.

– Чепуха. А вот и детские одежки, сухие и чистые, прямо как новенькие. Кружево на рубашечке прелестное, и на чепчике тоже. Ручная работа… Вы – кружевница?

– Нет, это подарок, – безучастно произнесла Мэй. – Когда-то я работала горничной у жены владельца хлопкопрядильной фабрики в Лостоке. Когда она узнала о ребенке, то прислала целое приданое. Рубашечка и чепчик – тоже от нее. – Мэй ужаснулась тому, с какой легкостью на ходу сочинила эту вопиющую ложь. На самом деле она в жизни не видела таких богатых кружев.

– Выглядят как фамильные вещи. Ничего подобного не встречала.

Мэй покраснела.

– Да, для Эллы, наверное, чересчур пышно. Ну, теперь, пожалуй, со мной все будет хорошо. Может, пойдете выпьете чаю? Вы очень много для нас сделали. Не волнуйтесь, мы как-нибудь справимся.

Отделаться от Селесты было не так-то просто.

– Мы с вами были вместе с самого начала, значит, будем и до конца. Свободного времени у меня хоть отбавляй, а вам нужна поддержка. В Нью-Йорке я подыщу местечко, где вы сможете остановиться на первое время. У вас ведь маленький ребенок на руках, забот и без того хватает.

– Вы всегда так командуете? – Мэй улыбнулась, показав неровные зубы.

– Только когда уверена в своей правоте, – улыбнулась в ответ Селеста. – Порой сама себе удивляюсь. Нужно, чтобы доктор еще раз взглянул на это. – Она взяла руки Мэй в свои и внимательно осмотрела распухшие пальцы. – Теплая ванна принесет вам облегчение, а я понянчу Эллу. Она такая душечка! Сколько ей?

– В мае будет год, – брякнула Мэй и тотчас пожалела о своих словах.

– Вот как? А на вид кажется младше. В ее возрасте мой Родди был вдвое крупнее.

– Она родилась семимесячной, совсем крохой, поэтому немножко отстает в росте. – Очередное вранье, отметила про себя Мэй.

– Я бы тоже хотела девочку. Может, однажды… – Взор Селесты затуманился. – Родди уже почти три годика. Дети растут так быстро, правда? Не забудьте телеграфировать своим родным в Англию о том, что вы живы.

– У нас никого нет и не было. Только я, муж и дочка. Элла – все, что у меня осталось.

– Ох, это страшно, страшно и чудовищно несправедливо. Искренне вам сочувствую. Кажется, вы упоминали какого-то родственника в Айдахо?

– Дядя Джордж? Я с ним никогда не встречалась. Это он купил билеты, но они остались в кармане у Джо. – Глаза Мэй наполнились влагой. – Я даже не знаю точно, куда мы направлялись. Ужасно, да? Джо всегда все делал сам. А я ведь не хотела ехать… – Слезы покатились по ее щекам.

– Плачьте, плачьте, Мэй. Вам надо выпустить горе. Если дядя Джордж оплачивал ваши билеты, власти разыщут его адрес, я позабочусь об этом.

– Я не заслуживаю вашего участия, Селеста. Мне так неловко, так стыдно… – Мэй шмыгнула носом.

– Глупости! Знаете, скоро начнется панихида по умершим. Думаю, нам следует присутствовать. Мой отец – священник, и он говорит, что прощание облегчает душу. Стоя бок о бок, мы всегда сможем поддержать друг друга.

– Разве вам не полагается быть с ними? – Мэй кивнула туда, где собралось большинство пассажиров первого класса. Они переговаривались между собой, курили.

– Мэй, мы вместе. – Селеста ласково погладила ее руку.

Мэй больше не могла сдерживаться и зарыдала.

– Джо ведь не вернуть, да?

– Всегда есть надежда. Возможно, еще какое-нибудь судно подобрало выживших.

Мэй вздохнула и сглотнула душившие ее слезы.

– Нет, он мертв. Я чувствую это вот здесь, – прошептала она, показав на сердце. – Я должна была умереть со своей семьей…

– Не смейте так говорить! Подумайте об Элле. Сейчас она нуждается в вас больше, чем когда-либо.

Мэй коснулась головки ребенка и тихо произнесла:

– Вы правы. Каждому ребенку нужна мать.

И пусть ты не моя плоть и кровь, – вздохнула она, глядя в глаза маленькой незнакомке, – но я сделаю для тебя все, что в моих силах.

 

Глава 22

Нижний Манхэттен

Анджело Бартолини знал, что сегодня опоздает на работу, но все же не торопился и старательно наносил последние штрихи в отделке квартиры на Бакстер-стрит. Он уже давно вычеркивал дни в календаре, с нетерпением ждал, когда увидит Марию и новорожденную дочку. Он хотел, чтобы обе комнаты пришлись Марии по душе, и потому решил немного подкрасить стены. Дядя Сальви и тетя Анна помогли обставить небольшое жилище: теперь тут есть кровать, детская колыбелька, стол, два стула и комод для одежды. Ремонт необходимо закончить до приезда Марии, то есть к среде.

Он отступил назад, чтобы полюбоваться своей работой, и улыбнулся. Не хуже, чем во дворце. Осталось повесить новые гардины и поставить на стол вазу со свежими фруктами из дядиного киоска на Малберри-стрит. К моменту воссоединения семьи все должно выглядеть идеально.

Анджело нащупал в кармане комбинезона открытку. На ней был изображен самый великолепный корабль в мире. Его жена и ребенок с шиком прибывают в Нью-Йорк, где они все вместе начнут новую жизнь. Это путешествие – добрый знак, который сулит им счастье.

Как же долго Анджело откладывал встречу! Во-первых, из-за ребенка, а во-вторых, потому, что хотел для своей жены самого лучшего. Им не придется делить угол с чужими. Район Малберри, пыльный и шумный, кишит соотечественниками Анджело, которые отчаянно стараются заработать на жизнь. Может, улицы Нью-Йорка и вымощены золотом, но мостить их приходится именно итальянцам.

В первое время уличная суета, так непохожая на покой и размеренность тосканской деревни, ошеломляла Анджело. Стены зданий нависали над головой, в спертом воздухе было трудно дышать. Духота, вонь, тела, вповалку лежащие на полу, – все это было невыносимо. Анджело пришлось нелегко, однако он сумел продержаться и увидеть на нью-йоркских улицах шанс для себя. Он пошел в помощники к приятелю дяди Сальви, таскал тяжести на строительной площадке в порту, а когда забирался на леса, то вдыхал свежий ветерок с Гудзона. Анджело не боялся высоты и таким образом нашел постоянную работу с регулярной выплатой жалованья.

Поначалу он собирался заработать денег и вернуться домой в Италию, но Мария уговорила мужа разрешить ей приехать и тоже посмотреть на Америку. Он так соскучился, что не нашел в себе сил отказать. Потуже затянул пояс, скопил на билеты, нашел жилье, и теперь наконец его мечта близка к осуществлению.

Анджело из кожи вон лез в своем стремлении порадовать красавицу жену, целовал распятие и крестился, моля святых помочь им обустроиться на новом месте. Он знал, в какой нищете живут люди на окраинах, видел вдов и детей, которые вынуждены собирать старье и ютиться под лестницами. Днем, работая на высоте в восемь этажей, он также видел семьи, устроившие себе жалкие лачуги на крышах, где по ночам приходится обливаться потом от невыносимого зноя и духоты, поднимающейся с раскаленных городских улиц.

Сколько надежд и мечтаний умерло прямо здесь, после того как разразилась эпидемия тифа? Анджело ни за что не допустил бы, чтобы после многих лет, проведенных в живописной сельской местности, его семья увидела разруху и запустение, ведь его жена и дочь заслуживают только лучшего. Он неохотно отложил кисть и шагнул за порог, в новый рабочий день.

* * *

Анджело трудился, вися в люльке над улицами Манхэттена, а в мыслях прикидывал, что еще необходимо сделать к приезду жены. Они обязательно устроят семейный праздник. Анна с дочерьми приготовят угощение, а он должен сходить в лавку и купить продуктов.

– Анджело, не спи! – предупредил кто-то, заметив, что тот отвлекся и забыл о мерах предосторожности.

Внимание Анджело было приковано к человеку, который с криками бежал по Малберри-стрит. По воздуху поплыло слово Titanico, к углу улицы потянулись женщины в фартуках и сорочках, мужчины хватали газеты и лихорадочно перелистывали страницы.

– Эй, в чем дело? – окликнул Анджело напарника.

Рокко пожал плечами, но другой рабочий, сидевший чуть дальше, крикнул:

– Говорят, пароход потонул… «Титаник» потонул!

Анджело похолодел. Перекинув сумку с инструментами через плечо, он спустился по лесам и метнулся к толпе. Кровь стучала у него в висках, пот лил градом. На газетном щите он прочел заголовок: «ТИТАНИК» ПОШЕЛ КО ДНУ. ВСЕ СПАСЕНЫ!» – и рухнул на колени от облегчения. Если так написано, значит, это правда. Газеты не врут.

И все-таки Анджело побежал дальше, вслед за возбужденной толпой. Перед конторой компании «Уайт стар лайн» на Бродвее уже собралось довольно много народу, кучки людей можно было видеть и в сквере Боулинг-Грин. Все хотели получить информацию, любую, только бы правдивую, однако слухи, витавшие над толпой, внушали тревогу. От страха весь запас английского вылетел у Анджело из головы, и он мог лишь улавливать обрывки фраз.

– Per favore… пожалуйста… какие новости? – повторял он, теребя кепку и стараясь унять дрожь. На еще недавно радостных лицах теперь было написано напряженное ожидание. «Molti morti… много жертв…» «Да, пароход затонул, но сегодня вечером приходит корабль, который подобрал уцелевших. Надежда еще есть…»

Анджело продолжал стоять в толпе, рассчитывая получить хоть какие-нибудь сведения, и в конце концов на доску объявлений вывесили список спасенных. Уже начало смеркаться, весть о неожиданном возвращении «Карпатии» передавалась из уст в уста. К причалу обещали пустить только тех, чьи родственники плыли на «Титанике».

– Per favore… что я делать? – всем подряд задавал вопрос Анджело.

Жди, молись, не паникуй и надейся, подсказывал ему внутренний голос, но разве мог он сохранять спокойствие, если на том пароходе были его жена и ребенок?

Еще до того, как стемнело, тысячные толпы начали стекаться к пирсу № 54, ожидая развития драмы и желая получить новости из первых рук. Полиция выставила заградительные барьеры. Только родственники пассажиров «Титаника» получили пропуск, дозволявший пройти за ограждение. Анджело, который трясся от холода под дождем и сжимал в руке заветный клочок желтой бумаги, вместе с другими препроводили на территорию гавани. На улицы, уже заполненные зеваками, жаждущими увидеть возвращение «Карпатии», высыпало еще больше народу. Богатые и бедные стояли бок о бок, вдоль дороги выстроились кареты «Скорой помощи», лимузины, кэбы и катафалки. При виде черных повозок у Анджело от ужаса застучали зубы.

Помимо врачей и санитарок, там же стояли сестры милосердия – монахини в темных одеяниях. Анджело узнал и священников из старого собора Святого Патрика, расположенного на Малберри-стрит. Священники поднимали руки к небу, утешая и поддерживая собравшихся. Отец Бернардо заметил его и благословил:

– Крепись, Анджело, все будет хорошо.

Перед ним стояла женщина, которая уже причитала высоким пронзительным голосом и рвала на себе одежды, не в силах справиться с горем. Глядя на нее, Анджело окончательно лишился мужества и отошел подальше. Внутри у него все переворачивалось.

Еще не так давно он и сам совершил это путешествие, пересек океан, не понимая, на кой черт оставил родину. И вот сегодня он стоит под дождем на пирсе, молясь лишь о том, чтобы его жена и дочка оказались в числе спасенных, чтобы этот кошмар кончился и он мог заключить своих близких в объятия.

Вереница катеров и лодок направлялась к плавучему маяку «Эмброуз» – люди на них рассчитывали первыми увидеть огни «Карпатии». На море ходили беспорядочные короткие волны, стелился туман. «Корабль на горизонте!» – разнесся вопль. Вдали показались очертания темной громадины с дымящей трубой. «Корабль идет!» – облетела весть толпу. Люди принялись вытягивать шеи.

Анджело постучал о землю промокшими башмаками, разминая затекшие ноги, и обхватил себя покрепче, чтобы не дрожать, а потом зажал в руке распятие, которое носил на шее, словно талисман. Господи, пусть только они будут живы!

 

Глава 23

Борясь с яростными порывами ветра и проливным дождем, после долгого перехода, еще больше затянувшегося из-за тумана, «Карпатия» пробилась сквозь шторм, миновала узкие проливы и вошла в нью-йоркскую гавань. Мэй и Селеста смотрели поверх волн на цепочку лодок и катеров, которые выстроились, чтобы приветствовать корабль-спасатель. Репортеры держали таблички с вопросами и предложениями заплатить за интервью с пассажирами «Титаника». Глухо щелкали вспышки: фотографы торопились сделать первые снимки выживших в катастрофе. На палубе «Карпатии» висела гробовая тишина; все молча и хмуро смотрели на берег, пока судно приближалось к пирсу.

– Мы собрали кучу зрителей, – наконец произнесла Селеста, но Мэй, погруженная в свои мысли, ее не слушала.

Этот момент должен был стать самым волнующим в ее жизни, думала она. Джо непременно перегнулся бы через перила и восторженно показывал бы на горизонт, где вырисовывались очертания большого города. Однако сейчас, глядя на высокие здания и мосты, рассыпанные на фоне ночного неба, Мэй не чувствовала ничего, кроме болезненного изнеможения. Она вовсе не желает, чтобы на нее глазели, проявляли к ней жалость. Ей хочется только одного: на первом же судне отплыть в Англию, но такая возможность представится не скоро. Все, что у нее есть, – это узелок со старой одеждой и чужое платье на плечах, денег нет даже на еду.

Спасенным велели подойти к месту сбора. Таких на борту «Карпатии» оказалось более семи сотен. Теперь их должны разделить согласно классу купленных билетов. Селеста уйдет первой, вернется в свою далекую жизнь, и Мэй будет вынуждена справляться с трудностями в одиночку.

Словно прочитав ее мысли, Селеста взяла Мэй под руку.

– Не волнуйтесь, я вас не брошу. Останусь здесь, пока вы не устроитесь. Надо подыскать вам жилье. Не будь Акрон так далеко, я бы забрала вас к себе.

Мэй посмотрела на подругу, которая появилась у нее столь неожиданно, – высокую, привлекательную, обладательницу пышных золотисто-каштановых волос, решительного подбородка и ярких синих глаз, – и едва не расплакалась, тронутая добротой.

– Селеста, большое спасибо за все, что вы для меня сделали, но вам нужно ехать домой, к мужу и сынишке, – сказала Мэй.

Она чувствовала себя мошенницей. Что Селеста подумает о ней, если узнает правду об Элле? Наверняка станет обходить лгунью за милю.

– Несколько дней погоды не сделают. Я не допущу, чтобы вас с Эллой поселили в какую-нибудь дыру, кишащую блохами. Я найду вам другое место. Теперь, когда наш «Комитет спасенных» взялся за дело, приличное жилье обязательно будет. Американцы – прекрасные организаторы и умеют обеспечивать все необходимое в чрезвычайных обстоятельствах, в них силен дух первопроходцев. Вдобавок еще на борту мы собрали тысячи долларов.

Селесту проводили к сходням, но, прежде чем уйти, она обернулась и помахала Мэй.

– Буду ждать вас у ворот!

Мэй в этом сильно сомневалась. Как только Селеста окажется в объятиях любящего мужа, он сразу же увезет ее прочь и их странная дружба закончится. Так даже лучше, думала Мэй. Надо придерживаться своего плана и ни на кого не рассчитывать. Она и Селеста – словно два корабля, которые встретились и разминулись во мраке ночи. Эта мысль больно уколола Мэй. На «Карпатии» поговаривали, что в районе, где затонул «Титаник», находились и другие суда, которые не пришли на помощь. А если бы пришли, можно было бы спасти гораздо больше людей.

Кроме того, существовала вероятность, что у Эллы есть родственники и они так же ждут ее у причала. Мэй думала об этом всю дорогу на «Карпатии», все нескончаемое путешествие. Она уже подготовила для них подходящую историю.

Только к одиннадцати часам вечера, почти через час после того, как Селеста покинула пароход, пассажиров, ехавших на «Титанике» в третьем классе, выпустили на берег. До этого их проверили по списку – точно пересчитали рулоны бумаги, выдали им билеты, карточки на получение помощи и по несколько долларов. Внезапно Мэй стало страшно. Она схватилась за поручень, не желая покидать корабль. Ноги стали ватными, подкатила дурнота.

– Я не могу, – выдавила она, обращаясь к судовой горничной позади.

– Можете, – последовал твердый ответ. – Тут вам больше делать нечего.

О нет! «Карпатия» – это последняя ниточка, связывающая ее с Джо. Сойти с корабля – значит, расстаться с мужем и дочкой навсегда. Да как она вообще оказалась в чужой стране без них? Чудовищность собственного поступка вновь ошеломила Мэй. Не встречает ли кто-нибудь на берегу Эллу с семьей? Кто-то, кто может узнать ребенка? В ту ночь погибло много отцов, но что, если мать девочки путешествовала без мужа и теперь он, сгорая от нетерпения, ждет их на пирсе?

Мэй крепче прижала к себе Эллу, спрятав ее волосики под чепчиком.

Я уже не могу тебя отдать, – думала она, хотя понимала, что, возможно, придется.

* * *

Высунувшись за ограждение, Анджело махал истрепанной фотографией Марии – той, что всегда носил в нагрудном кармане, у сердца.

– Моя жена… жена… Вы не видели мою жену? – кричал он на итальянском. – Мария Элизабета Бартолини! Эй, я здесь!

– Встань у выхода Б, парень. Их распределили по первой букве фамилии. Вон там, – сказал портовый служащий, показывая на ряд ворот, через которые выходили пассажиры. Этот выход для тех, у кого фамилия начинается на Р, – прибавил он.

– Non capisco… – растерялся Анджело. – Я не понимать. – Dove Titanico? Где большой корабль?

– Это «Карпатия», приятель. Она подобрала тех, кто выжил. Если твоей жены на ней нет… – Служащий покачал головой. – Извини, брат.

Анджело заплакал.

– Нет, нет… моя жена, дочь, где они? Как мне жить без них? Они должны быть тут. Пресвятая Дева, молю, помоги мне!

 

Глава 24

Пока пассажиры медленно спускались по сходням, Мэй удалось взять себя в руки. Она видела, что праздных зевак не подпускают близко к воротам, и трогательные мгновения встречи тех, кому повезло воссоединиться с родными и близкими, происходят вдали от любопытных глаз.

Мэй неохотно сняла с головки Эллы кружевной чепчик, открыв миру ее личико и улыбку, способную растопить самые холодные сердца. Она шла в хвосте, еле переставляя ноги, туда, где за ограждением стояли толпы родственников, и с ужасом прислушивалась к радостным крикам узнавания. Мэй нарочно замедлила шаг, чтобы все могли рассмотреть дитя, но никто ее не остановил и не потребовал отдать ребенка, хотя по обе стороны от выхода стояли мужчины, которые махали фотокарточками и что-то кричали на незнакомых языках.

Элла, напуганная резкими звуками, ярким светом и большим скоплением народа, захныкала. Сердце у Мэй от волнения трепыхалось в груди, как птица в клетке, она мысленно повторяла заученную историю: дескать, заботу о ребенке ей поручил сам капитан, который приказал передать девочку только близким родственникам. Мэй медлила, ожидая, что кто-нибудь узнает Эллу в последний момент, руки у нее тряслись от страха, но прав на ребенка по-прежнему никто не предъявлял. Помешкав еще секунду, он прошла через ворота, обозначенные буквой С, и облегченно выдохнула.

В следующее мгновение она увидела Селесту, рядом с которой стоял мужчина в пальто и котелке. Наверное, супруг, предположила Мэй.

– Наконец-то! Жаль, что вам пришлось ждать, но ведь нас было так много, – улыбнулась Селеста, протягивая руки к Элле.

Мужчина приподнял шляпу и тоже улыбнулся.

– Мистер Паркс? – посмотрела на него Мэй.

– Нет, мэм. Меня зовут Джек Брайден.

Мэй пожала его руку, мужчина умолк, ожидая пояснений от Селесты.

– Мистер Брайден работает у моего мужа и приехал, чтобы доставить меня домой. Я уже сообщила, что сейчас ехать не могу. Останусь до тех пор, пока у вас все не устроится.

– Нет-нет, езжайте немедленно, вас ждет семья! – запротестовала Мэй, видя, что мужчина в беспокойстве мнет шляпу.

– Гровер очень занят – видимо, чересчур занят, раз не смог встретить меня сам. Уверена, мистер Брайден любезно согласится подождать день-другой. Я только что узнала страшную новость, Мэй. На «Титанике» спаслось всего семьсот человек. Полторы тысячи погибли. Даже представить страшно. Как много семей нуждаются в помощи! До отъезда домой я должна кое-что сделать, а еще посетить собрание комитета.

– Простите, мадам, мистер Паркс распорядился немедленно садиться в поезд до Акрона. Семья ждет вашего возвращения.

– Не сомневаюсь. Благодарю вас, Джек, но, как я уже сказала, у меня здесь неотложные дела.

В голосе Селесты Мэй уловила резкие нотки, незнакомые прежде. Она испытала потрясение, узнав о количестве жертв. Сколько же осталось вдов и сирот – таких, как она! Внезапно Мэй почувствовала себя нехорошо.

– Мне надо присесть.

– Не волнуйтесь, нас ожидает такси, – сказал мистер Брайден. – Знаете, со мной в вагоне ехал молодой человек из Акрона, и я бы хотел убедиться, что он нашел своих. Вы случайно не встречали кого-нибудь по фамилии Уэллс из Корнуолла?

Мэй и Селеста отрицательно покачали головой. Имен и фамилий они не запомнили – спасенных с «Титаника» на «Карпатии» было много.

– Давайте покинем это печальное место. Нам предоставили неплохие номера в отеле, а малютке Элле, пожалуй, пора менять подгузник.

* * *

Когда судно опустело и экипаж убрал сходни, над толпой, стоявшей за ограждением, повисла тишина. К ограждениям направлялись последние пассажиры. Анджело кричал так громко, что охрип. Главное – держать фотографию высоко над головой, а лучше протиснуться поближе к загородке, тогда Мария увидит свое лицо на карточке и поймет, что он, Анджело, тут.

Все замерли в тревожном ожидании, включая докторов и санитарок, стоявших позади пустых инвалидных колясок. Анджело следил за редеющим ручейком пассажиров. Перед ним проходили женщины в мехах и шляпках; несмотря на изможденный вид, держались они с достоинством. Вновь послышались радостные возгласы. Многие уходили вместе с новообретенными мужьями и женами, некоторые хромали и опирались на трости, загорелые лица носили отпечаток потрясения.

Сотни героев обоего пола сошли с корабля, выкликая в толпе родных. Цифры пугали Анджело, масштаб трагедии пока не укладывался в его голове. На борту «Титаника» находилось почти две с половиной тысячи человек, но «Карпатия» доставила в Нью-Йорк только семь сотен. Молва называла то одни, то другие числа. Нет, должно быть, это какая-то ошибка.

Рука, державшая фотокарточку, затекла. Через выход под литерой Б еще тянулся тонкий ручеек пассажиров. На Анджело никто не смотрел. В глазах выходивших застыли страх и пустота. Он ждал и ждал, пока мимо него не прошел последний человек. Больше никого не было. Надо раздобыть список пассажиров и свериться с ним, решил Анджело. Неужели на пароходе никого не осталось? Его жена и дочь пропали, и виноват в этом только он. Если бы Анджело вернулся в Италию, как предполагалось, он бы сам привез их сюда. А что теперь? Он просто не сможет сообщить страшную новость родственникам.

Анджело на трясущихся ногах кружил перед воротами и высматривал, высматривал знакомое лицо… Наверняка произошла ошибка. Он бегал от одних ворот к другим, умоляя стюардов взглянуть на фотокарточку. Мария должна быть где-то рядом.

– Прошу, прошу… моя жена, моя bambina, – бормотал он, пока его не выпроводили с пирса.

– Все уже вышли, сынок. Ступай домой. На судне осталась только команда.

– Нет-нет, посмотреть еще раз. Моя жена…

С воплем «Мария!» он выбежал под дождь, а потом рухнул на колени и скорчился, точно пьяный. Слезы застилали ему глаза. Дама в черной вуали помогла Анджело подняться. Шатаясь, он побрел в холодную ночь, мимо таких же убитых горем бородатых мужчин, рыдающих в голос. Анджело шел, опустив голову, и вдруг заметил на земле небольшой предмет. Scarpetta, крошечная пинетка, отделанная кружевом! Он узнает его где угодно – такое кружево плетут его мать и Мария!

Анджело поднял пинетку и рассмотрел поближе. Все верно: тонкое итальянское кружево, и оно украшает мягкий башмачок, какие вяжут для своих детей женщины в их деревне. Анджело прожил всю жизнь рядом с кружевницами и кружевами – это ремесло позволяло мастерицам неплохо зарабатывать, а узор на пинетке был традиционным для его местности. У Анджело радостно забилось сердце, он глубоко выдохнул. Он просто не разглядел жену с дочкой в толпе пассажиров. Они разминулись, вот и все!

Анджело сунул пинетку в карман и со всех ног помчался к стойке, где прибывшим выдавали пособие. Пресвятая Богородица, они все-таки живы!

– Мария, Алессия, где вы? Я тут, я вас жду! Мария, погляди, наша дочурка потеряла башмачок, я его нашел! – возбужденно кричал Анджело поверх голов.

– Тихо, тихо, сын мой, – попытался успокоить его незнакомый священник. – Это всего лишь башмачок, не нужно так волноваться.

– Нет, это принадлежать моей дочке, я знаю! Они… они, наверное, идти по адресу, который я давал.

Окрыленный надеждой, Анджело проталкивался сквозь толпу. Когда он доберется на Бакстер-стрит, они будут уже дома. Наверное, Мария сейчас стоит перед закрытой дверью и сердится на него. Зато она жива, они живы!.. Надо поторопиться, на улице холодно и ветрено. Анджело не хотел потерять семью еще раз.

 

Глава 25

В последующие дни Мэй и Селеста были окружены заботой. Предложения о помощи буквально сыпались на них. Дородные матроны женского «Комитета спасенных» привозили бесконечные коробки с провизией. Невероятное тепло и участие, проявленные к ним, не поддавались описанию.

– Только посмотрите! – восклицала Мэй. – Это же все новое!

Прибывали бесчисленные партии одежды разнообразных фасонов и размеров – качественные, добротные вещи, частью прямо из магазинов, которые отдавали в дар целые гардеробы: блузки, кофты, брюки, корсеты и белье, чулки и перчатки, подвязки, булавки и даже ботинки на любую ногу, причем к каждой паре прилагались шнурки и крючок для застегивания пуговиц. Среди прочего прислали коробку гигиенических прокладок, которые очень пригодились Мэй. Из-за стресса месячные у нее начались раньше времени.

Обе молодые женщины с восторгом перебирали наряды, примеряли их, радостно вскрикивая всякий раз, когда вещь подходила по размеру. На мгновение они почувствовали себя маленькими девочками, которые очутились в магазине игрушек без присмотра взрослых. Обе получили в дар чемоданы, а также открытки с выражением сочувствия от дарителей. Собственно говоря, открытки и письма сотнями приходили в отель «Стар» на Кларксон-стрит, где временно разместили Мэй, Селесту и многих других пассажиров «Титаника», оказавшихся в бедственном положении.

– Сегодня в соборе состоится поминальная служба, – сообщила Селеста. – Пойдем?

– Нет, это не для таких, как я, – покачала головой Мэй. – Кроме того, я не оставлю Эллу с чужими людьми.

– Почему не для таких, как ты? А Эллу возьми с собой. Прихожанам будет полезно посмотреть на настоящих вдов и сирот, которые нуждаются в деньгах.

– Я – не убогая и не из цирка уродов, чтобы на меня глазели, – раздраженно бросила Мэй.

– Не будь такой колючей. Люди всего лишь хотят помочь и почувствовать свою необходимость. Все горят желанием поддержать выживших в катастрофе. Один взгляд на Эллу, и их кошельки раскроются сами собой.

– Все равно не пойду.

Селеста отвернулась и закусила губу. Мэй поняла, что та обижена.

– Селеста, ты очень много для нас сделала, но сейчас тебе пора возвращаться к сыну. Мистер Брайден дважды звонил, пока тебя не было. Прости, что говорю… Он боится нажить неприятности, если в самом скором времени не отвезет тебя домой. По его словам, мистер Паркс настаивает на твоем немедленном возвращении и не любит повторять дважды.

– Ничего страшного, подождет. Я нужна здесь. Не волнуйся, я телефонирую Гроверу и все объясню.

Насколько Мэй могла судить, Селеста в полной мере наслаждалась своим пребыванием в Нью-Йорке. Она с удовольствием посещала собрания, давала интервью газетчикам, привлекала внимание общественности. Конечно, думала Мэй, ей не надо зарабатывать на жизнь и тревожиться о будущем. Она и Мэй принадлежат к разным мирам, и это становится все заметнее.

– Селеста, пожалуйста, иди на службу без меня. Я устала и вряд ли составлю сегодня хорошую компанию. Мне едва хватает сил, чтобы прожить очередной день.

Трагедия «Титаника» взбудоражила весь Манхэттен. В храмах отслужили панихиды по погибшим. Церкви всех конфессий – англиканская, пресвитерианская, католическая – распахивали двери, предлагая поддержку и утешение страждущим. Селеста постоянно ездила в деловую часть города, чтобы дать интервью от имени «Комитета спасенных» и таким образом собрать дополнительные средства, пока интерес к событию не угас.

Среди выживших сформировался некий дух товарищества, они по многу раз печально пересказывали друг другу свои страшные истории. Большинство разбилось на группы, однако Мэй поначалу тянулась только к Селесте. Теперь она понимала, что должна взять судьбу в свои руки.

Элла, которая моментально почувствовала перемены и суету, царившую вокруг нее, сделалась капризной. Она уже не была такой спокойной и кроткой, мало спала и смотрела на всех большими темными глазами-вишенками. С ней постоянно возились, одевали, как принцессу, и передавали с рук на руки, словно куклу. Как бы Мэй ни хотелось унести ребенка к себе, она понимала, что девочка доставляет радость другим вдовам.

Служащие бюро социальной помощи приехали в отель, чтобы задать Мэй интересующие их вопросы, а затем – на случай, если она планирует вернуться в Англию, – сообщили, что на будущей неделе в Англию пойдет пароход «Келтик».

– Желаете, чтобы мы уведомили кого-либо о вашем приезде? – спросили ее.

Мэй покачала головой.

– Все, что мне дорого, покоится на дне океана.

Сотрудник бюро опустил голову в знак соболезнования.

– Ливерпуль подойдет, – добавила Мэй. – Оттуда я доберусь своим ходом.

– Нет, нет и нет, – решительно вмешалась Селеста. – Миссис Смит заполнит необходимые бланки и получит от компании «Уайт стар лайн» и «Комитета спасенных» все, что причитается ей и ребенку. Сообщите им почтовый адрес миссис Смит, по которому следует переслать письма, чтобы держать ее в курсе. А ты, Мэй, обязательно должна подать заявление на выплату пособия. У нее нет ни мужа, ни имущества, вообще ничего! – обратилась Селеста к сотруднику социального бюро. – Джентльмена из Айдахо, который присылал Смитам приглашение, информировали о положении дел, но миссис Смит более не намерена оставаться в Америке.

У Мэй не было ни сил, ни смелости говорить за себя. Исчезнуть, скрыться – вот единственное, о чем она мечтала.

– Я очень хочу домой, – объясняла она Селесте, – но ума не приложу, что мне теперь делать. Вернуться в Болтон без мужа я не могу – просто не вынесу встречи с теми, кто знал нас обоих. Куда податься, даже не представляю.

– Зато я представляю, – объявила Селеста. – Есть идея – если ты действительно хочешь начать жизнь заново. Но сперва я покажу тебе достопримечательности этого прекрасного города. Ты непременно должна увидеть Центральный парк.

– Непременно?

– Тебе пойдет на пользу.

Когда Селеста чем-то загоралась, трудно было ей противостоять. Как объяснить, что для Мэй пребывание в Нью-Йорке – не развлекательная экскурсия, а кошмарный сон наяву, томительное ожидание момента, когда можно будет вернуться на родину. Ей совершенно не хочется гулять по парку. Держать ее под руку должен Джо, а не какая-то посторонняя женщина, пускай и добрая. Мэй так же неприятно – по причинам, известным ей одной, – что Эллу постоянно тискают и фотографируют.

До сих пор не верилось, что за прошедшую неделю никто не заявил о своих правах на ребенка – ни на борту корабля, ни на суше. Элла помогала Мэй отвлекаться от мыслей об Элен, которая снилась ей каждую ночь. Дочурка, обутая в черные кожаные ботиночки, тянула к ней руки – и падала в воду. С криком просыпаясь, Мэй неизменно обнаруживала у постели Селесту, которая ласково ее успокаивала:

– Тише, это просто сон. Элла в безопасности, и ты тоже. Спи, спи.

В безопасности, с горечью думала Мэй. Если бы только Селеста знала…

 

Глава 26

Анджело мчался по улицам, только и думая о том, что жена и маленькая дочка мокнут под дождем. Сегодня – худший день в его жизни, он страшно устал, однако надежда озаряла ему путь. А вдруг они заблудились или случилось что-нибудь похуже? Последние несколько метров были по-настоящему мучительны. Задыхаясь, Анджело крикнул:

– Мария, я вернулся!..

А потом он увидел лицо дяди Сальви, хмурое и осунувшееся.

– Анджело, до нас дошла весть… Мы все ждали тебя.

– Их еще нет? – тихо спросил он и сполз по стене на лестничной площадке. – У Марии есть адрес. Она придет.

В безмолвном ожидании прошел час. Анджело, снедаемый тревогой, ходил из угла в угол.

– Еще немного, и они придут. Город большой, мало ли что. Мария ни за что меня не бросит.

– Уже поздно. Идем к нам, Анджело. Тебе сейчас нельзя оставаться одному.

– Нет-нет, я должен ждать здесь. Она проделала такой путь. Я не могу ее подвести.

– Она не придет, Анджело. Ее ведь не было среди пассажиров, так?

– Но я нашел пинетку! Посмотри, дядя, это тосканское кружево, этот узор ни с чем не спутаешь! Разве мы не привезли целый сундук таких кружев, чтобы продавать их местным лавочникам? Сальви, давай подождем еще немного.

На рассвете дядя Сальви привел Анджело домой к себе и Анне, в лоно большой итальянской семьи. Анджело плакал, как ребенок, и что-то бормотал себе под нос. Доктор Фортуно, который заглянул к Сальви и увидел состояние Анджело, прописал ему снотворное. Чтобы не отпускать его в пустую квартиру, Анджело уложили спать на диване.

– Мне надо идти, вдруг появились новости… – стонал он.

Знакомые приносили цветы и печенье, выражали соболезнования. Анджело странно лихорадило, ему одновременно было и жарко, и холодно, не хватало воздуха. Он не мог ни работать, ни думать о чем-либо, а лишь без конца говорил о Марии.

Отец Бернардо заходил каждый день, утешал Анджело и предлагал отслужить заупокойную мессу.

– Твое сердце разрывается от горя, сын мой. Только молитва облегчит эту боль. Твои жена и дочь сейчас на небесах, – говорил он.

Анджело не мог с этим смириться.

– Я хочу, чтобы они были со мной! Они просто потерялись, я знаю. Я оставил фотокарточки в лавках и в итальянской газете. Да, еще, – лицо его просветлело, – одна женщина хотела поговорить со мной. Она утверждала, что видела на корабле Марию с нашей малюткой. Она уверена, что это именно Мария! Правда, живет она далеко отсюда, поэтому я отправил ей несколько долларов на билет.

– Как ее зовут? – спросил отец Бернардо. – Дай-ка мне письмо.

– Синьора Бруно. Вот, смотрите.

– Она приезжала?

– Нет, но со дня на день приедет.

Священник вздохнул.

– Вряд ли ты дождешься встречи. Тому, кто написал это письмо, были нужны только твои деньги. Всегда найдутся люди, которые наживаются на чужом страдании. Город кишит мошенниками, выдающими себя за жертв катастрофы. Они клянчат деньги, просят об услугах, вселяют ложную надежду несчастным, отчаявшимся найти своих близких, – и все это в корыстных целях.

– Я не сдамся, святой отец. У меня есть пинетка. Алессия где-то рядом, я знаю. Возможно, ее украли или… – Анджело вновь принялся мерить шагами комнату.

– Перестань изводить себя, сын мой. В тебе говорит горе. Прошла уже неделя. Взгляни правде в лицо: они погибли.

Анджело упрямо закрыл уши.

– Я вас не слушаю! Они живы, моя доченька жива. Ее похитили!

– Анджело, ты говоришь, как безумец. От этих мыслей тебе не станет легче. Ты должен сходить на мессу, посмотреть на тех, кто пытается быть сильным.

– Как можно молиться Богу, который разлучает семьи? – гневно сверкнул глазами Анджело.

– Господь не топил «Титаник». Насколько я слышал, корабль затонул сам по себе. Бог усмирил волны и уберег выживших. Говорят, море было спокойным, будто мельничный пруд. Не вини Господа, вини конструкцию корабля, – мягко произнес отец Бернардо. – Ты должен держать себя в руках, жить дальше, как хотела бы того твоя Мария.

– Скажите, ради чего мне теперь жить? – Анджело стукнул себя в грудь кулаком.

– Сын мой, у тебя есть жизнь, тогда как другие ее лишились. Почему все так случилось – глубокая тайна, постичь которую мне не под силу. Кто-то погиб, а кто-то спасся, от этого никуда не денешься. Будет проведено расследование, скоро мы все узнаем. А до тех пор крепись. Сальви и Анна очень переживают за тебя. Я сказал им, что прошло еще мало времени, но ты молод и крепок. Не подводи меня, прими то, что тебе суждено.

Анджело молча кивнул. Слова отца Бернардо нашли отклик в его разуме, но не в сердце. Сердце по-прежнему было полно надеждой.

 

Глава 27

Селеста и Мэй тепло простились на пристани незадолго до отхода «Келтика». Членов экипажа «Титаника» – тех, что уцелели, – на этом пароходе не было. Их немедленно отделили от других выживших и обязали дать свидетельские показания. Возвращаться к работе на судах им пока не разрешили.

Селеста тоже хотела предоставить показания, но ее свидетельство никого не интересовало. Тогда она добавила историю о героизме капитана и спасенном ребенке, однако никак не могла вспомнить фамилии других пассажиров шлюпки, которые могли бы подтвердить правдивость этого рассказа.

– Не знаю, как и благодарить тебя! – всхлипывала Мэй, обнимая Селесту. – Ты спасла нас от смерти, я никогда тебя не забуду.

– Теперь мы сестры, сестры по несчастью, навек связанные трагедией «Титаника». – Глаза у Селесты тоже увлажнились. – Обязательно напиши мне, как устроишься в Личфилде. Обещай писать, хорошо? Бог даст, я приеду вместе с Родди, и мы свидимся вновь. Для меня писать тебе – значит, вспоминать о доме. Наша переписка протянет особую ниточку.

– Думаю, ты будешь страшно занята работой во всех этих комитетах. Ты вовсе не обязана слать мне письма. Я никогда не забуду твою доброту. Да, и передай мою благодарность мужу за то, что разрешил тебе побыть со мной. Он, наверное, очень соскучился.

– Я пришлю тебе фотокарточку Родерика в обмен на твое фото с Эллой. Нельзя допускать, чтобы люди забыли о катастрофе «Титаника». Дома рассказывай всем, что видела и слышала в ту ночь, – и плохое, и хорошее. Подобное не должно повториться.

Обе женщины посмотрели на океанский лайнер у стенки причала, и по спине Мэй пробежала дрожь.

Селеста заколебалась. Почему ей не хочется, чтобы Мэй уезжала?

– Тебе необязательно возвращаться в Англию так скоро. Ты могла бы задержаться здесь, пока не наберешься сил для следующего морского путешествия. Ах, знаю, знаю, о чем ты думаешь: «Как я достану билет на другой пароход?»

Мэй попыталась взять себя в руки и изобразила слабую улыбку.

– Я просто хочу домой, хочу уехать отсюда. Тут для нас нет будущего. Благодаря тебе я смогу устроить жизнь в Личфилде. В родной стране все-таки лучше.

– Вот, возьми. – Селеста протянула ей серебряную фляжку. – Тогда, на «Титанике», кто-то сунул ее мне в руки, чтобы я выпила для храбрости. Хороший французский коньяк согреет тебя и поможет заснуть.

– Спасибо, но я никогда не пробовала спиртное и теперь тоже не намерена. Попробую обойтись сладким чаем и какао. – Мэй вернула фляжку.

– Ты – очень смелая женщина. Я горжусь нашим знакомством. Удивительно, как тебе удается сохранять спокойствие! – В глазах Селесты стояли слезы.

– Она дает мне силы, – Мэй кивком указала на спящего ребенка. – Она – самое важное. Не волнуйся, у нас все будет хорошо. Тебе пора. К нам все очень добры, но чем скорее мы сядем на пароход, тем лучше. Не нужно долгих прощаний. Спасибо тебе от всего сердца, Селеста, ты была мне настоящим другом. Ты вовсе не обязана была возиться со мной на шлюпке, однако же не дала умереть, согрела и поддержала. У меня не хватает слов, чтобы выразить, насколько я тебе благодарна.

– Мэй, я серьезно – пожалуйста, пиши. Рассказывай, как идут дела, рисуй картины моего любимого города. Я буду крайне признательна за эти письма, меня порой мучает ужасная тоска по родине.

– Постараюсь. Правда, раньше я редко бралась за перо и бумагу, разве что списки покупок составляла. Мне и писать-то было некому, но я попробую. Надеюсь, я освою эту премудрость, и мой кораблик поплывет быстрее других. – Мэй посмотрела на Селесту с кривой улыбкой. – Не думала, что когда-нибудь смогу отпустить такую шутку. Что со мной происходит?

– Перемены, вот что. То, что случилось, изменило нас навсегда. Мы уже не будем прежними. Однако мы выжили и будем жить дальше. Ты – очень храбрая женщина, храбрая и решительная. Ты набралась смелости плыть назад через тот же океан, в котором… – Селеста умолкла, не договорив. – Удачи тебе и счастливого пути. – Селеста со слезами на глазах поцеловала малышку и стиснула в объятиях Мэй. – Ну, идите, а то надо мной скоро начнут смеяться. Я всегда буду помнить твою решимость начать новую жизнь после такой страшной трагедии. Да хранит тебя Господь в пути. Ты заставила меня о многом задуматься.

Мэй пошла прочь, а Селеста смотрела ей вслед, пока та не превратилась в точку, а затем исчезла в толчее.

– Встретимся ли мы когда-нибудь снова? – тихо произнесла она и направилась в город.

 

Глава 28

После того как Анджело поправился, каждый день он ходил одной и той же знакомой дорогой к зданию, где располагалась компания «Уайт стар лайн». Нет ли каких новостей? Он слыхал об ошибках в списках пассажиров. Клерк с мохнатыми бровями и усталым взглядом посмотрел на Анджело и, узнав его, тяжело вздохнул:

– Опять ты. Послушай, сынок, я ведь уже говорил: если появятся новости, мы сразу тебе телеграфируем. У нас есть твой адрес.

Поначалу служащие относились к Анджело сочувственно, но со временем начали терять терпение, так как он приходил в контору каждый день в течение нескольких недель и просил перепроверить список пассажиров.

– Твоя жена с ребенком села на корабль в Шербуре, но до Нью-Йорка не доехала. Все сведения верны, их нет ни в одном списке. Сожалею.

– Некоторые называли чужие фамилии…

– Слухи и выдумки газетчиков, не более. Ты должен смириться с тем, что твоя семья утонула в ту ночь, как и полторы тысячи других людей.

– Но поглядите на этот башмачок. Моя жена была искусной кружевницей, как и моя мать. Они плели кружево с особенным узором, который больше нигде не встретишь, и она писала мне, что привезет с собой кружева на продажу. Это ее работа, я точно знаю.

– Возможно, на корабле кто-то из пассажиров купил у нее изделие… или украл, вариантов множество, – сухо отозвался клерк и демонстративно принялся перекладывать гору бумаг, показывая своим видом, что разговор окончен.

Люди за спиной неодобрительно загудели. Анджело знал, что со стороны его вполне можно принять за помешанного: многодневная небритость, растрепанные волосы, безумный взгляд. По правде говоря, он и сам сомневался в собственном психическом здоровье. Анджело повернулся и показал очереди пинетку.

– Кому вздумается украсть детский башмачок? – спросил он.

– Есть такие, которые при первой возможности готовы даже блох с собаки своровать, – пробурчал мужчина, стоявший позади.

– Мне жаль, – произнес клерк. – Иди домой и сообщи в письме родственникам печальную новость.

– Как я могу написать ее матери, что виноват в смерти дочери? Я ведь обещал хорошую жизнь в Америке! Родители Марии не переживут…

– Факты есть факты, сынок. Твоя семья погибла, и нужно потактичнее известить об этом родню.

– А что, если они скитаются по улицам, голодные и холодные, и ищут меня?

Клерк снял очки в роговой оправе и протер их платком, качая головой.

– У вас, итальянцев, есть свои лавки и газеты. Будь они живы, давно нашли бы тебя.

– Я расклеил фотокарточки везде, где только можно: в церкви, в меблированных комнатах, на афишных тумбах, даже на уличных столбах. Они не умерли, я это чувствую. Мне нельзя бросать поиски – вдруг найдется кто-то, кто знает об их судьбе. – Анджело почти рыдал. Он не сдастся, нет, только не сейчас. Его неотвязно преследовала мысль о жене и дочке, которые заблудились в чужом городе, в чужой стране, не зная ни слова на чужом языке.

– Твои старания похвальны, но и мы сделали все, что могли, – устало сказал клерк. – Можешь поговорить со своими священниками и горожанами, однако правда от этого не изменится.

– Что есть правда? Говорят, спасательных шлюпок было так мало, что их не хватило бы даже на половину пассажиров, что из третьего класса вообще никого не выпускали до самых последних минут! По слухам, некоторых расстреливали прямо на палубе. Вы и представить себе не можете, что пришлось перенести моей жене! А рядом – никого! – кричал Анджело.

– Успокойся! От слухов толку немного, а что случилось, то случилось. Расследование для того и нужно, чтобы предотвратить подобный ужас в будущем.

– Вот как? – перебил кто-то. – А скольких членов экипажа вызвали на допрос? Я слыхал, всего лишь трех из многих сотен. Думаете, этот парень добьется справедливости? Да ни за что. Вам должно быть стыдно!

– Я не судья и не присяжный. Я просто выполняю свою работу, и нечего сваливать вину на меня. А ты должен жить дальше. Многим пришлось гораздо хуже, чем тебе. – Поддержка, которую неожиданно получил Анджело, разозлила клерка. – Если не уйметесь, я позову управляющего! – пригрозил он.

Все слова были сказаны, однако Анджело вновь вытащил из кармана пинетку и показал толпе.

– Мне придется жить с этим. Я убил свою дочь, – тихо проговорил он. – А ведь я даже ни разу на руках ее не подержал, она родилась после того, как я уехал в Америку. – Он достал истрепанную фотокарточку. – Вот все, что у меня осталось, только фото. Мои Мария и Алессия…

– Какое красивое имя, – сочувственно произнесла женщина из очереди.

– Так звали мою бабушку. – Анджело осенил себя крестом.

– Ну, все, ступай, выпей кофе и соберись с духом, – проворчал клерк. – Нельзя торчать здесь весь день и прогуливать работу.

– Как может человек работать, если он лишился целого мира? Почему это произошло именно с нами? Чем моя жена и ребенок заслужили это наказание?

– Понятия не имею, сынок. Что это за Господь, который одним оставляет жизнь, а у других забирает?.. Прости, тебе пора. Видишь, какая длинная очередь?

Анджело развернулся. Посмотрев ему в спину, клерк негромко произнес:

– Удачи. Может, когда-нибудь ты узнаешь всю правду.

Кто-то похлопал его по спине, дружески пожал локоть, но легче Анджело от этого не стало.

Поглаживая пинетку в кармане, Анджело понурил голову и поглубже натянул козырек кепки, чтобы спрятать лицо. Он никогда не перестанет искать Марию и Алессию. А сейчас он напишет письмо домой, где сообщит страшную новость. Только перед этим ему нужно выпить чего-то покрепче кофе.

 

Глава 29

По дороге в Акрон Селеста хмуро молчала, уставившись в окно, а Джек Брайден в подробностях рассказывал о семье Уэлс, которая потеряла в морской катастрофе обоих мужчин, отца и сына. Селеста возвращалась домой пятью днями позже запланированного, и отчасти эта задержка была связана с ее оскорбленными чувствами. Гровер не соизволил приехать в Нью-Йорк лично! Если бы она увидела его в порту, поняла бы, что он примчался встречать ее, вне себя от тревоги и беспокойства, это могло бы помочь их примирению.

Нескрываемые эмоции, крики горя и счастья, свидетелем которых Селеста была на пирсе, только сильнее подчеркивали, что по ней в общем-то никто не скучает, что жизнь в Акроне течет и без нее. Родди чаще видит Сьюзан, свою няньку, чем родную мать. Так продолжаться не может. Она заслужила лишь, чтобы ее встретил бедняга Брайден в своем вечном макинтоше, будто Селеста – какой-то там приезжий клиент компании «Даймонд раббер». Ей хотелось наорать на него, но ведь гонца не убивают, даже если он принес дурные вести… Боже, о чем она только думает! Откуда эта бешеная ярость?

Общение с Маргарет Браун и ее сподвижницами наполнило Селесту энтузиазмом. Она решила во что бы то ни стало продолжать их дело. Кроме того, следовало организовать прием в честь экипажа «Карпатии». Два дня назад Селеста позвонила Гроверу по телефону и известила о перемене в своих планах. Явно раздосадованный, он холодно сообщил, что званый ужин в честь ее возвращения теперь придется переносить и что у вокзала их будет ждать автомобиль.

Селеста вспомнила о Мэй, которая сейчас находилась где-то посреди океана, и пожелала той, чтобы обратное путешествие прошло гладко. Насколько храброй нужно быть, чтобы сразу после трагедии вновь довериться морской стихии! Понравится ли ей жизнь в самом сердце Англии? Как-то она обустроится там? Селеста тряхнула головой, прогоняя мысли, неотвязно крутившиеся в мозгу. Ей нужно думать о своем долге, своих обязанностях. Она представила радость, с какой встретит ее Родди. Только это и согревает душу…

Автомобиль свернул на подъездную дорожку к большому дому, расположенному чуть в стороне от Портидж-хилл. Четыре башенки по углам, увитые плющом, делали его похожим на крепость. Глядя на них, Селеста гадала, какой прием ее ожидает. Она подняла глаза: из окна верхнего этажа смотрел Гровер.

– С возвращением, миссис Паркс, – у дверей поприветствовала ее горничная. – Мы так рады, что с вами все в порядке.

– Спасибо, Минни, – улыбнулась Селеста. – А где мастер Родди?

– На прогулке с няней. Мы не знали точно, когда прибывает поезд, и мастер попросил Сьюзан погулять с ним на солнышке. Они скоро придут.

Разочарование больно укололо Селесту.

– Хозяин в кабинете, миссис Паркс. Он встретится с вами там, когда вы будете готовы.

Сердце Селесты неприятно заныло. Значит, она попала в немилость. Все имеет свою цену, и задержку в Нью-Йорке Гровер расценил как неподчинение приказу. На ватных ногах, трепеща, как ученик перед директором школы, она поднялась по широкой дубовой лестнице в кабинет. Новообретенное мужество быстро покидало ее.

– Наконец-то. Закрой дверь. – Гровер отошел от окна. Его глаза метали молнии. – Как у тебя хватило совести явиться так поздно? Я строго-настрого приказал Брайдену сразу же привезти тебя домой, а ты посмела ослушаться! – заревел он. Его красное лицо побагровело еще сильнее.

– Прости, я знаю, но там были люди, которые нуждались в моей помощи, – те, кто выжил в катастрофе. Гровер, это было ужасно, ты просто не поверил бы своим глазам. Я не могла их бросить.

– И слышать не желаю твоих оправданий! – Гровер презрительно отмахнулся. – Ты преспокойно оставила семью на несколько недель, и это тебя ничуть не тревожило.

– У меня умерла мать. Я ездила на похороны.

– И назад не торопилась. Иди переоденься, нам скоро выходить.

– Сначала я бы хотела повидаться с Родди, я очень по нему соскучилась.

– Сьюзан повела малыша на прогулку. Для него нянька ближе родной матери, он едва ли заметит, что ты приехала!

– Как ты можешь такое говорить? Это ты не позволил мне взять его в Англию. Моя мать умерла, так и не увидев внука.

В горле у Селесты встал комок. Она вступила в спор, хотя понимала, что лучше этого не делать, когда Гровер не в духе.

– Делай, что я сказал, и сними с себя эти мрачные тряпки! Выглядишь, как фабричная работница.

– Я ношу траур.

– Здесь ты не будешь носить никакого траура. Черный цвет тебе не идет, – отрезал Гровер.

– Зато он соответствует моему состоянию после всего, что я видела и испытала! – выпалила Селеста.

От удара в плечо она отлетела к письменному столу. Зашатавшись, Селеста еле устояла на ногах.

– Я не потерплю неповиновения в моем собственном доме! – рявкнул Гровер. – Ты плюешь на мои распоряжения, на моего водителя, на мое расписание. Тебе известно, чем это грозит. – Он навис над Селестой, сверля ее безжалостным взглядом серых глаз.

Она попыталась расправить плечи.

– Ты хочешь, чтобы я нарядилась на торжество, после того как едва не утонула? Гровер, прошу тебя…

– И это вместо благодарности! На подготовку званого обеда у моей матери ушло несколько дней. Весь цвет общества соберется, чтобы услышать твою историю.

Селеста дотронулась до плеча, которое сильно саднило. От удара у нее кружилась голова, она плохо соображала, где находится.

– Я устала, мне не до светских раутов.

– Твои чувства и желания никого не интересуют!

– Пожалуйста, давай перенесем обед на другой день, – взмолилась Селеста.

– Ступай в спальню. Я преподам тебе урок, какой ты не скоро позабудешь.

Селеста увидела в глазах Гровера зловещий огонек и поняла, что он имеет в виду.

– О нет, только не сейчас, прошу. Разве ты не видишь, как мне плохо? Во имя всего святого, не сейчас!

– Ты моя жена, я имею на тебя полное право. Отправляйся в спальню, пока я не оттащил тебя туда за волосы. Ты еще не поняла, кто в этом доме хозяин? Я не позволю непокорной жене делать из меня идиота!

 

Глава 30

На «Келтике» Мэй почти не выходила из каюты, прячась от посторонних глаз. Она знала, что пассажиры сгорают от желания расспросить ее о событиях на «Титанике» и понянчиться с малышкой. Элле передавали игрушки: одна дама из первого класса прислала очаровательного плюшевого мишку и куклу, разодетую в розовый бархат с золотыми кружевными лентами. Люди желали добра, однако Мэй была слишком измучена, чтобы это оценить. На борту находились по меньшей мере еще пять женщин, выживших в катастрофе, причем некоторые – с детьми, и вся остальная публика суетилась вокруг них, точно они были знаменитостями.

Мэй старалась не общаться с товарками по несчастью. Многие пассажиры просили разрешения сфотографироваться, но она с самого начала рейса упорно избегала назойливого внимания, и мало-помалу люди уяснили ее настрой.

На сей раз ей достался билет во второй класс – явно постаралась Селеста. Эта женщина спасла ей жизнь… Она не заслуживает такой подруги! Мэй никогда не забудет дни, проведенные в Нью-Йорке. Вместе с Селестой она каталась в экипаже по Центральному парку, угощалась фруктовой водой с мороженым, делала покупки в универмаге «Мэйси», стараясь не глазеть на прилавки, заваленные роскошными вещами, и на элегантных дам в широкополых шляпах, которые по глоточку пили чай в ресторане и умилялись Элле. С тех пор как почти две недели назад Мэй отправилась в плавание, все происходило будто во сне. Неужели действительно минуло совсем мало времени? Она увидела новый мир, окунулась в суету, гомон и пыль большого города. Нет, это не для нее. Хорошо, что она возвращается домой – пускай не в родной дом, но хотя бы в родную страну, где все знакомо и привычно.

Мэй не впервые испытывала ощущение, что видит странный сон и скоро проснется. Всего за несколько дней она проделала путь из Болтона в Лондон, затем в Саутгемптон, Нью-Йорк, а теперь плывет назад, и опять в неизвестность, в чужом платье, с едва знакомым младенцем на руках. Под утро, однако, реальность придавливала Мэй тяжестью, сердце пронзала такая острая боль, что оно готово было разорваться. Сил хватало только на то, чтобы приготовить смесь для ребенка.

Элла безмятежно сосала молоко из бутылочки. Сухая и сытая, она не доставляла проблем. Я забрала чужого ребенка. Боже, прости меня! Поначалу Мэй цеплялась за это дитя только ради утешения в горе, но теперь возврата нет. Что бы ни было, она в ответе за маленькую Эллу.

– Я тебя не знаю, – шепнула она на ухо девочке.

В ответ та улыбнулась невероятно трогательной улыбкой, и Мэй осталось лишь покачать головой. Невинный ангел…

– Ничего, у нас впереди много времени. Мы познакомимся как следует, детка.

Еще несколько дней можно спокойно сидеть в кресле, качать малышку на руках, петь ей песенки и гулять по палубе, и только потом придется задуматься о будущем.

Элла совсем не похожа на Элен: у нее маленькие, изящные ручки и ножки, тонкие длинные пальчики и смуглая кожа. Иностранка, вне всяких сомнений. В третьем классе собралось столько разных национальностей! Мэй помнит женщин в ярких косынках, стрекотавших по-своему. Понимает ли Элла хоть слово по-английски?

На Мэй все новехонькое: и черное пальто, отделанное бархатом, и модная шляпка, и сумочка, и ботинки из телячьей кожи, и корсет, и даже сорочка. Только лицо, бледное, осунувшееся, осталось прежним; к написанным на нем заботам и тревогам добавилось горе.

В кармане у Мэй лежит рекомендательное письмо Селесты, адресованное ее отцу – священнику Личфилдского собора, канонику Форестеру. Что такое каноник? Мэй знает лишь одно похожее слово: канонада. Это когда гремят пушки. Она даже не представляет, где находится Личфилд – кажется, неподалеку от Бирмингема. И в соборе она тоже ни разу в жизни не была.

Всякий раз, когда судовой двигатель вздрагивал или замирал, в душе Мэй начинала расти паника. Что, если корабль опять напоролся на льдину? Айсберги по-прежнему встречались в этих водах. Мэй не могла заставить себя подняться на палубу и узнать, в чем дело. Каюта, конечно, очень комфортабельна, но спать в наглухо закрытом помещении тяжело.

На рассвете Элла проснулась и захныкала, требуя молока. Мэй закутала ее потеплее и, собравшись с духом, вышла на палубу, чтобы посмотреть на океан. Рядом не было никого, за исключением матроса, который улыбнулся и тактично отошел в сторону. И экипаж, и пассажиры «Келтика» уже поняли, что Мэй неприятны любые напоминания о недавних событиях.

Селеста – та стремится поведать о трагедии целому миру, а Мэй – нет. Она будет хранить страшные воспоминания глубоко в душе до конца своих дней. Когда Селеста писала письмо канонику, Мэй умоляла подругу не описывать ее историю в подробностях и упомянуть лишь, что в результате катастрофы она овдовела.

– Пожалуйста, не надо. Я не хочу, чтобы на меня показывали пальцем на улице и жалели.

Это было единственным условием, которое поставила Мэй, согласившись принять щедрое предложение Селесты. Никакого прошлого, шанс начать все заново. Селесте не оставалось ничего иного, как согласиться.

Серым, пасмурным днем двадцать пятого апреля судно вошло в ту часть Атлантики, которая именовалась Западными подходами. Это означало, что английский берег уже близко и скоро судно придет в Ливерпуль. Мэй предстояло выполнить последнюю задачу.

Если она решила переписать жизнь с чистого листа вместе с малюткой Эллой, нужно уничтожить то, что связывает их с ужасным прошлым: задубевшую от морской соли ночную рубашку, детские одежки – в общем, все, что может выдать в них пассажиров «Титаника». Мэй затолкала ненавистные тряпки в карман пальто и поднялась на палубу. Убедившись, что на нее никто не смотрит, она бросила свои вещи в воду. Подхваченные порывом ветра, сперва они заполоскались на поверхности воды, точно флаги, а затем уплыли прочь по волнам, как раздувшиеся тела утопленников. Мэй быстро отвернулась, испуганная этим жутким сходством.

Чуть погодя она провела рукой по рубашечке Эллы, украшенной прелестным кружевом, погладила чепчик, одну пинетку. Вторая потерялась в тот день, когда они сошли на берег в Нью-Йорке. Мэй только сейчас рассмотрела затейливый узор кружева – искусно выплетенных животных из Ноева ковчега, собак, лошадей, оленей – всех по паре, а за ними голубку с распростертыми крыльями. Какая тонкая работа! Пощупав материю, Мэй поняла, что это кружево изготовили с любовью и гордостью.

Они обе – и Мэй, и Элла – обрели свой ковчег, свое спасение сперва в шлюпке, а затем на борту «Карпатии». Их судьба и теперь в воле океана. Перегнувшись через перила, Мэй всмотрелась в толщу воды и увидела тысячи бурлящих белых пузырьков, похожих на кружево. Нет, она не сможет смотреть, как уходят в темную глубину эти прелестные детские вещички. Наверное, вот так же утонула ее любимая доченька… Мэй сунула одежки обратно в карман: море их не получит. Мэй не вправе выбросить то, что ей не принадлежит, однако и Элла не должна узнать тайну, которую хранят эти вещи. Мэй уверена в одном: нельзя уничтожать любовь, как бы горька ни была память.

 

Глава 31

Ярко горели свечи в канделябрах, в браслетах и серьгах сверкали бриллианты. Обед прошел вполне сносно, хотя Селеста не могла даже смотреть на еду. Как ей проглотить хоть кусочек, когда ушибленные ребра больно трутся о жесткий корсет? Любой наклон или поворот причиняет адскую боль, а надо улыбаться и быть безупречной гостьей. Строго на своих местах, обозначенных табличками, сидят надутые индюки – самые состоятельные коммерсанты и дельцы в городе, сколотившие огромные состояния за последние несколько лет, в их числе партнеры Гровера из юридической конторы «Рётцель и Эндресс». Напротив Селесты – один из «резиновых магнатов», совладелец фирмы «Б. Ф. Гудрич». Все ждут подробностей ее захватывающей истории.

– Гибель Уолтера Дугласа – ужасная потеря, не правда ли?

Акронские газеты пестрели сообщениями о смерти легендарного основателя компании «Квакер оутс».

– Его бедная жена осталась с одной шубкой на плечах. А другие – Джон Джейкоб Астор, Гуггенхайм, чета Штрауссов, – все они умерли… Селестина, вы, должно быть, встречали кого-то из них в салоне первого класса?

Она немного замялась, поймав пристальный взгляд Гровера, потом улыбнулась и кивнула.

– Все эти джентльмены держались очень храбро, – сказала она. – Их мужество никогда не будет забыто. Жены некоторых вошли в «Комитет спасенных», и мне довелось с ними общаться.

– Говорят, простолюдины из третьего класса вели себя как скоты, – вставила мать Гровера, Хэрриет, отправляя в рот очередной кусок пирога с вишней.

– Я видела совершенно иное, – резко возразила Селеста. – Мужчины из всех классов прощались с женами, целовали детей, зная, что больше их не увидят. Большую часть пассажиров третьего класса – в том числе женщин с детьми – не пускали на палубу почти до самого конца, когда уже не осталось спасательных шлюпок. Несчастных бросили на произвол судьбы, оставили умирать. Пятьдесят три ребенка, ехавших в третьем классе, погибли в ту ночь. Пятьдесят три! И только одна девочка – в первом, и то лишь потому, что она добровольно отказалась расставаться с родителями.

Селеста полностью завладела вниманием собравшихся. Она могла бы рассказать немало подробностей, отбивающих охоту к еде, однако сейчас для этого не место и не время. Гости ждут историй о подвигах и героизме и не хотят слышать ничего такого, что нарушит их сон.

– Зато еще на «Карпатии» нам удалось собрать в помощь спасенным десять тысяч долларов! – с гордостью прибавила Селеста.

Перед обедом Гровер запретил ей описывать катастрофу за столом. Лично его рассказ Селесты не впечатлил.

– «Титаник»! – раздраженно воскликнул он. – Меня уже тошнит от чертова парохода! В «Трибьюн» о нем только и пишут. Всем уже все известно, так что нечего звонить об этом во все колокола за обедом.

– Гровер, поверь, это было ужасно, – настаивала Селеста. – Я никогда не забуду того, что видела своими глазами. Мне очень повезло остаться в живых.

– Что за история с какой-то нищей вдовой, которую ты опекала? Брайден мне доложил. Там и без тебя хватало доброхотов!

– Мы с Мэй были в одной лодке. Она потеряла мужа и все имущество. Я не могла поступить иначе, – промолвила Селеста, стараясь выдерживать ровный тон. Она знала, что Сьюзан уже привела Родди с прогулки, и мечтала наконец обнять сынишку, но вынуждена была ждать, пока Гровер ее отпустит. Если его разозлить, он запретит ей видеть сына еще дольше. – Кроме того, я хотела помочь миссис Браун собрать средства в помощь пострадавшим.

– Узнаю дочку священника! – зло ухмыльнулся Гровер. – Благодари бога, что у меня хватило соображения не отдавать тебе сына. Если бы с ним что-то случилось… – В его голосе прозвучала угроза.

После этого он ее избил. Селеста не удивилась: она навлекла на себя гнев мужа и должна понести наказание. Гровер разрешил ей встретиться с Родди только перед самым выходом из дома. Селеста, у которой болело и саднило все тело, не могла даже взять мальчика на руки. Увидев ее, он заплакал и прятался за Сьюзан до тех пор, пока Селеста не протянула ему мешочек с подарками. Остаться с сыном она не имела права, и от этого у нее разрывалось сердце. Да, она провинилась – нужно было возвращаться вовремя…

Селеста обвела взглядом оживленные лица гостей Хэрриет и быстро сменила тему.

– Пожалуй, хватит обо мне. Расскажите лучше, что интересного произошло в мое отсутствие.

Селесту тут же начали посвящать во все местные сплетни, однако когда женщины вернулись в гостиную, где мужчины потягивали портвейн, беседа опять вернулась к прежней теме.

– Вы видели Мадлен Астор? Говорят, она… в деликатном положении.

– Да, я видела ее на «Карпатии». Бедняжка скверно выглядела, и – вы правы – она действительно беременна.

– Всего восемнадцати лет от роду, только-только вступила в брак с мужчиной вдвое старше себя… Вообразите, когда они познакомились, он был женат! Ну, что будет, то будет, а о мертвых дурно не говорят.

– Вы много трупов видели? Как это ужасно – тесниться в лодке со всяким отребьем из третьего класса! Должно быть, вы счастливы, что вновь находитесь дома, вне опасности, среди нормальных людей.

Заткнитесь! – хотелось крикнуть Селесте всем этим глупым женщинам, разряженным в роскошные вечерние платья. Их двойные подбородки тряслись, из декольте выпирала жирная плоть. – Вы не представляете, как живут люди за пределами этого городка. Когда-то ваше мнение было для меня важно, но теперь – нет. Теперь все это не имеет никакого значения, – вздохнула Селеста. Она здесь чужая. В ней чересчур много английского, у нее другие интересы, и она слишком молода, чтобы сидеть и сплетничать с этими тучными утками, которых интересует только положение в обществе. Они и понятия не имеют, что ей пришлось испытать. Для них это словно увлекательная драма в синематографе. Мне плохо! – кричала душа Селесты. – Я хочу забрать Родди и бежать отсюда!

Она ощущала страшное одиночество, опустошенность и не находила выхода. Гровер много пил, и его глаза наливались кровью всякий раз, когда всеобщее внимание вновь переключалось на Селесту.

Скоро за ними приедет экипаж, и всю дорогу домой он будет ее лапать, предвкушая удовольствие в спальне. Никаких ласк, он возьмет жену грубо и быстро, удовлетворенно всхрюкнет, а потом все закончится, и Селеста будет лежать, ощущая тупую боль внизу живота, чувствуя себя использованной тряпкой.

Как она дошла до такой жизни? Нежность сменилась насилием очень быстро, уже во время их медового месяца в Париже. После свадьбы Гровер как будто превратился в другого человека. Ему не нравилось в ней все: манера одеваться, прическа, английский акцент, происхождение. Он постоянно повторял, что сделает из нее «годную жену», точно она кусок глины.

Поначалу Селеста была слишком шокирована и напугана, чтобы возмутиться и дать отпор, и теперь она должна терпеть. Эту страшную тайну не узнает никто. Недавние побои – только малая часть того, на что способен Гровер, если она опять ослушается.

Ранним утром Селеста лежала в постели без сна под громкий храп мужа и даже не смела пошевелиться – не дай бог Гровер проснется, и тогда кошмар повторится снова.

А позже, сидя за чашкой кофе, стараясь не морщиться от боли и делая вид, что все замечательно, Селеста вдруг поняла, что больше не может так жить. На званом обеде у нее появился план. Вполуха слушая бесконечные пересуды и сплетни, она придумала, как управиться с Гровером. Когда они вернутся в особняк на Портидж-хилл, она предложит супругу отличный виски, который привезла из Нью-Йорка, и тем самым отвлечет его. Затем пойдет переодеваться и не будет спешить, зная, что муж утомлен, пьян и хочет спать. Она осторожно проскользнет в спальню Родди – потихоньку, чтобы не разбудить Сьюзан в соседней комнате. Найдет одеяло, подушку и устроится на кушетке. Эту ночь она проведет в безопасности, а если Гровер что-то скажет, она объяснит, что ушла спать в другую комнату, дабы не тревожить его, ведь он так сильно устал.

Слова, сказанные Хэрриет Паркс в конце обеда, заставили Селесту задуматься.

– Дорогая, тебе надо записать все, что ты видела, пока не забылись подробности.

Почему она должна молчать о том, что случилось на «Титанике»? Почему не изложить на бумаге события, свидетельницей коих она стала? Селеста сможет собрать деньги для жертв трагедии, иммигрантов из Корнуолла, которые, как она слыхала, приезжают в Акрон. Газеты наперебой печатали статьи о Маргарет Браун, светской львице, лично севшей на весла в одной из спасательных шлюпок. Теперь между ними возникла дружба, и Селеста намерена обязательно присутствовать на всех собраниях «Комитета спасенных».

Ее мысли вернулись к Мэй и маленькой Элле. Получится ли у них все так, как запланировала она? Что бы сказала простая девушка из Ланкашира по поводу сегодняшнего раута, расфранченной публики, блеска и фальши? Итак, Селеста не будет молчать. Должны быть способы привлечь внимание общественности! Трагедия «Титаника» ужасна, однако в будущем подобное можно предотвратить, в этом Селеста уверена.

Дома, в детской, она зажгла свечу, взяла блокнот, карандаш и, пока воспоминания были еще свежи в памяти, начала писать. Она переносила на бумагу все: разговоры, сцены, события той роковой ночи, – и испытывала мощный прилив энергии и решимости. Родди прочтет это, когда станет старше, но цель Селесты не только в этом. Она запечатлеет свои свидетельства во времени, сделает их частью истории. Что-то в ее душе изменилось; Селеста поняла, что она не половик, о который Гровер может вытирать ноги, а женщина, достойная уважения. Она выжила в страшной катастрофе, и ее уже не сломить.

Впервые за долгое время Селеста крепко уснула.

 

Глава 32

Анджело сидел сгорбившись в обшарпанном баре и опрокидывал стакан за стаканом. Никакое количество выпивки не могло притупить его боль. Какой смысл идти домой? Маленькая квартирка стоит в том виде, как он бросил ее тем апрельским утром несколько недель назад. Она заросла пылью, но все-таки служит Анджело местом, куда он, шатаясь, может прийти под утро, чтобы переспать похмелье и укрыться от тети Анны, которая ругалась на племянника и требовала сделать уборку.

– Зачем? – кричал он в ответ. – Кто, кроме меня, увидит беспорядок?

– Если будешь повсюду оставлять еду, у тебя заведутся крысы! Посмотри на себя: сколько ты уже не брился? И на работу не ходишь. Как ты собираешься платить за квартиру? На стройке прогульщики не нужны. Марии было бы за тебя стыдно.

– Не произноси ее имени, тетя! Ты даже ни разу не видела мою жену.

– Сальви говорит, она была очень красивой девушкой, и с достоинством. Ты оскверняешь ее память своей неряшливостью! – Анна в отчаянии всплеснула руками, а затем прошлась по комнате и собрала грязные рубашки Анджело.

– Уходи, я сам могу постирать.

– Еще чего! Хочешь, чтобы всех Бартолини считали свиньями? Семейную фамилию надо уважать. Не забывай, у нас свой бизнес. А пьянством горю не поможешь, – увещевала тетя Анна.

– Не указывай, – отрезал Анджело.

– Ты – член нашей семьи, мы за тебя волнуемся и не допустим, чтобы ты вконец опустился.

– И зачем я только приехал в эту проклятую страну? Она забрала все, что у меня было, всех, кого я любил. Мне здесь нечего делать.

– Тогда возвращайся в Италию, поджав хвост, и поведай свою историю. Начни опять работать на ферме, занимайся чем угодно, только не растрачивай жизнь попусту.

– Оставь меня в покое!

Тетя Анна ушла, а ее слова засели у Анджело в мозгу. Вернуться в деревню, где живет его брат, старенькая мать, родители Марии… Но как он посмотрит им в глаза?

Анджело выполз из дому в бар Рицци и пил до тех пор, пока в карманах не кончились деньги. Вернуться домой? Ничего позорного в этом нет. И все же что-то его останавливало.

Он протолкался через толпу и вышел на улицу. Тут он сам себе хозяин. Анна изводит его не хуже матери: делай то, делай это! Уехать в Италию? Черта с два. Здесь он сам распоряжается своей жизнью, может стать для всех невидимым, скрыться от друзей и родни, пить с кем захочет и когда захочет. Он никогда не вернется, ведь это будет означать полное поражение. К добру или к худу, Анджело останется в Америке.

 

Глава 33

Еще до того, как поезд подошел к вокзалу Трент-Вэлли, Мэй узрела три высоких шпиля Личфилдского собора. «Три девы», называла их Селеста. Она обратила внимание, что дома по обе стороны от железной дороги выстроены из красного кирпича, причем не ланкаширского – яркого и блестящего, из аккрингтонской глины, а более матового, с лиловатым оттенком. С одной стороны, Мэй переживала, что едет в совершенно незнакомое место, а с другой, радовалась, что пейзаж полностью отличается от болтонского.

Элла, утомленная дорогой, крепко спала. Сойти с поезда Мэй помог солдат в форме защитного цвета. Он направлялся в расположение своего полка, в Уиттингтон – это сразу за городом, как он сказал. Пока они ехали из Ливерпуля, маленькая Элла совершенно покорила сердце солдата, так что на прощание он даже сунул ей в ладошку шиллинг. Мэй подивилась доброте чужих людей и вновь невольно вспомнила о Селесте.

Денек выдался погожим, молодая листва зеленела на весеннем солнце. Наконец-то она вернулась на родину, подумала Мэй, хотя здесь все совсем по-другому. Вместо привычных глазу заводских труб – прекрасные соборные шпили, и дома не стоят ступенчатыми рядами, в отличие от Болтона.

К счастью, подошел омнибус, который доставил Мэй с вокзала в город, и вскоре она уже вышла на Рыночной площади. Заглянув в небольшое кафе, Мэй утолила жажду и улучила минутку, чтобы привести себя в порядок перед зеркалом, а потом проделала короткий путь вверх по Дэм-стрит к Соборному двору.

Все выглядело очень необычно, как на картинке в книге. Взору Мэй открылся Соборный пруд, с которого доносилось кряканье уток, а при виде цветущих вишен она изумленно замерла на месте. На другом берегу пруда стояли высокие кирпичные здания. Садики, разбитые перед ними, доходили почти до самой кромки воды. Свежий воздух, мощеные улочки и старинные постройки – этот мир разительно отличался от того, который Мэй знала прежде. Возможно, Селеста права, и здесь они начнут новую жизнь.

В кармане у Мэй лежал листок с адресом отца Селесты и указаниями, как добраться до места, однако, несмотря на все старания, нужный дом она найти не могла. Она обогнула собор и подошла к западному порталу, откуда пологий подъем вел к стене, украшенной многочисленными статуями. Мэй обратилась за помощью к женщине, что проходила мимо и несла в руке плетеную корзинку. Женщина показала Мэй на невысокую арку, за которой виднелась миниатюрная площадь, окруженная низкими домиками. Дома стояли вкривь и вкось, под окнами были огородные грядки.

– Кого вы ищете? – поинтересовалась женщина, улыбнувшись Элле – девочка уже проснулась.

– Каноника Форестера, – ответила Мэй.

– Он живет в доме под номером четыре. Тот самый, у которого дочь плыла на «Титанике». Хвала Господу, она выжила. Ужасная катастрофа, правда?

Мэй молча кивнула. Заголовки на газетных тумбах так и бросались в глаза, сообщая сенсационные новости: «Тела пассажиров с «Титаника» подняты из воды и ждут отправки в Галифакс». Каждое издание стремилось превзойти остальные по количеству мрачных подробностей. Как бы то ни было, от Мэй репортеры не добьются ни слова. Она вообще больше никогда не ступит на борт корабля.

– Какая хорошенькая у вас дочурка, – сказала женщина, ласково потрепав кудряшки Эллы.

Ее удивленный взгляд скользнул по лицу Мэй, однако та уже привыкла к подобной реакции. Люди поражались несходству матери и ребенка везде, где Мэй ни появлялась – в поезде, в омнибусе, в кафе на площади.

Она кивнула в знак благодарности и двинулась в указанном направлении. Постучала в дверь, надеясь, что не ошиблась. Ей открыл седовласый мужчина с морщинистым, добрым лицом.

– А-а! Кажется, я знаю, кто вы, – улыбнулся старик. – Входите, входите же, миссис Смит. Полагаю, путешествие было приятным?

– Вы обо мне знаете?

– Разумеется. Селеста прислала нам телеграмму. Ну, как там моя непотопляемая дочь?

В глазах старика мелькнул озорной огонек, и Мэй поняла, что перед ней хороший человек.

– Вы просто не представляете, как она мне помогла, каким верным другом стала.

– Ее мать была такой же… Садитесь, я сейчас приготовлю чай. У экономки сегодня выходной, так что уж извините за беспорядок, – произнес мистер Форестер и принялся перекладывать стопки книг и бумаг, чтобы освободить место для Мэй.

Она усадила Эллу на стул, обложив ее старыми, пыльными подушками.

– Позвольте вам помочь. Если покажете, где у вас посуда, я…

Все горизонтальные поверхности в комнате были завалены книгами, газетами и вырезками.

– Видите ли, я собираю статьи о крушении «Титаника». Думал, найду ваши фамилии, но пока они мне не попадались. Позже отправлю вырезки Селесте. Искренне соболезную вашей утрате, миссис Смит.

– Мы направлялись в Айдахо, хотели начать новую жизнь…

Слезы, всегда стоявшие близко, вновь навернулись на глаза Мэй.

– Какое счастье, что ваша дочка с вами.

– Да-да, – поспешно ответила Мэй, опасаясь лишних расспросов. – Теперь она – самое главное для меня. Мой бедный муж строил такие планы насчет ее будущего! Он мечтал, чтобы наша дочь получила хорошее образование, и я сделаю все, чтобы дать ей эту возможность. Мне придется работать за двоих, поэтому я сюда и приехала.

Произнеся отрепетированную речь, Мэй принялась расставлять на подносе чашки и блюдца. Каноник Форестер поставил чайник на огонь.

– Понимаю. Не волнуйтесь, для честных людей работы в Личфилде всегда хватит. Уверен, подыщем вам место. Вы что-нибудь умеете?

– Я недолго работала прислугой, а потом поступила на бумагопрядильную фабрику. Я могу представить рекомендации, только это займет какое-то время, – предложила Мэй, зная, что рискует раскрыть свой адрес.

– Слова моей дочери вполне достаточно. Как правило, она хорошо разбирается в людях. – Старик помолчал, как будто задумался о чем-то своем, потом вздохнул. – Давайте выпьем чаю, и я расскажу, какие есть варианты.

Пока каноник разливал чай по чашкам, Мэй достала из мешка сухарик для Эллы.

– Мне нужна такая работа, чтобы можно было присматривать за ребенком. Я не хочу… не могу отдавать ее на воспитание… по крайней мере, пока.

– Что-нибудь придумаем. Как только люди узнают о вашей беде…

– Нет! – испуганно воскликнула Мэй, чуть не выронив чашку. – Прошу вас, сэр, не рассказывайте… Лучше, если об этом никто не будет знать. Репортеры донимают выживших на каждом шагу!

– Моя дорогая, это скоро пройдет – человеческая память коротка. Хорошо, что «Комитету спасенных» удается собирать средства, пока общество еще взволновано трагедией «Титаника». Собраны уже десятки тысяч долларов. Люди хотят помочь, оказать поддержку. Тем не менее я понимаю ваше желание избежать огласки. Собственно, я намеревался предложить вам место в Богословском колледже, что напротив Соборного двора. Там всегда нужны руки – приготовить еду, постирать. Я разговаривал с женой ректора, миссис Филипс, и она охотно согласилась объяснить вам ваши обязанности и показать, где что находится. Поблизости наверняка найдется и комната.

Мэй облегченно кивнула.

– Большое спасибо. Думаю, это то, что мне нужно.

Она пригубила чай. Женщина, которая ведет хозяйство у каноника, явно не слишком старается. В тесной кухоньке довольно грязно, несколько чашек треснуты.

После чая отец Селесты проводил Мэй и Эллу в дом ректора. Горничная сообщила, что хозяйка неподалеку, где-то в соборе.

– Я могу подождать, – сказала Мэй. Наверное, она пришла в неподходящее время.

– Кстати, не хотите ли осмотреть собор? Там я вас и познакомлю. Как говорится, чтобы не откладывать дела в долгий ящик, – предложил каноник Форестер, не дожидаясь ее ответа.

Мэй улыбнулась. Как он похож на Селесту! Такая же энергичная, деятельная натура.

Войдя через боковую дверь, Мэй немедленно ощутила сырость холодного камня. Испытывая благоговейный трепет, она подняла глаза и увидела высокий сводчатый потолок. В соборе царила тишина.

– Можно я немного посижу здесь? – шепотом спросила Мэй.

– Конечно, конечно. Не буду вам мешать. Я пока пойду поищу миссис Филипс, – отозвался каноник.

Мэй села и опустила голову, держа Эллу на коленях. В этом гулком, величественном пространстве было что-то такое, от чего ей хотелось плакать. Боже, как она устала… Станет ли этот город прибежищем? Достойна ли она находиться здесь? Насколько греховна ее ложь?

Все, на что пока способна Мэй, – медленное, постепенное движение вперед, шажок за шажком. Элла должна жить счастливо, не зная, что такое холод приюта. Ее история навсегда останется тайной, и даже если кто-нибудь попытается разнюхать правду, у него ничего не выйдет. Правда утонула в морской пучине вместе с «Титаником». Ложь, с которой они начнут новую жизнь, – во благо.

В сторону Мэй решительно направлялись двое: каноник и высокая, полная дама. Звук их шагов по каменным плитам отдавался звонким эхом. Мэй собралась с духом, зная, что для нее и ребенка это единственный шанс.

Элла – сирота. Материнскую заботу и ласку ничто не заменит, но Мэй – мать, потерявшая свое дитя, – готова взять на себя эту важную обязанность, заботу о девочке. Они точно овечка и ягненок, про себя улыбнулась Мэй, так почему бы им не остаться вместе?

Она встала и поздоровалась:

– Здравствуйте, миссис Филипс. Меня зовут Мэй Смит, а это моя дочурка Элла. Я очень надеюсь на вашу помощь.

 

Глава 34

В «Комитете спасенных с «Титаника» ждали, пока «Карпатия» завершит рейс из Неаполя и встанет на якорь у своего причала в Нью-Йорке. Как мало сходства с предыдущим историческим прибытием в порт поздней ночью, размышляла Селеста, следуя за вереницей шелковых платьев и изящных шляпок. Она поднималась по сходням не без содрогания. Хватит ли ей смелости вновь совершить морское путешествие?

Между прочим, Мэй храбро отправилась в неизвестность всего через несколько дней после катастрофы. Значит, и ей нужно побороть свой страх. Господи, это всего лишь визит, причем нанести его следовало уже давно! Маргарет Браун привезла серебряную чашу с дарственной надписью; ожидается, что сегодня здесь будут присутствовать многие знаменитости из числа выживших, например, Фредерик Сьюард, знаменитый теннисист Карл Бер и мистер Фрауэнталь, крупный немецкий промышленник.

Когда все пассажиры сошли на берег, капитан Рострон собрал экипаж на палубе. Из прежней команды осталось более двухсот человек, и Селеста заметила знакомые лица. Холеные офицеры в парадной форме, матросы с обветренными лицами, перепачканные сажей машинисты и кочегары – все стояли навытяжку, выстроившись в две длинные шеренги.

Селеста гордилась своим членством в «Комитете спасенных». На этот раз, чтобы вырваться в Нью-Йорк, пришлось пойти на уловку. В поездке ее, разумеется, сопровождала Хэрриет Паркс. Мать Гровера жалела, что не может принять непосредственного участия в церемонии, и тем не менее надеялась хотя бы мелькнуть в высшем обществе Нью-Йорка.

Селеста сыграла на тщеславии мужа, убедив его, что щедрое пожертвование в фонд «Комитета» повысит репутацию руководства компании «Даймонд раббер».

Свекровь объездила все модные ателье Кливленда в поисках подходящего наряда, тогда как Селеста из принципа оделась в черное. Когда Гровера не было дома, она по-прежнему носила траур по матери, однако при нем была вынуждена надевать платья приглушенного сиреневого и серого цветов.

Чем больше она общалась с Маргарет Браун – теперь уже национальной героиней – и читала о ней в газетах, тем больше восхищалась непоколебимой решимостью этой женщины поставить «Комитет» на ноги еще во время плавания на «Карпатии». Деньги, собранные «Комитетом спасенных», исчислялись сотнями тысяч долларов. Селеста тоже участвовала в сборе средств: организовывала распродажи предметов рукоделия, картин, устраивала благотворительные чаепития и музыкальные вечера по образу и подобию тех, что проводились в Нью-Йорке.

Она развела такую активную деятельность, что времени задумываться об удручающем состоянии ее брака с Гровером почти не было. А потом стали приходить письма от отца, в которых он писал, как «малютка Мэй» постепенно приживается в Соборном дворе.

Она невероятно трудолюбива, не гнушается никакой работы. Даже взялась следить за порядком в моей норе и навела в ней сияющую чистоту, так что я теперь не знаю, где что лежит, – но это ничего, девочка ведь хотела как лучше. Ее дочурка – отрада всех местных женщин, которые не знают о беде, что привела Мэй в наши края. Она хранит свою тайну, чтобы избежать внимания репортеров, и я уважаю ее за это. Она похожа на маленькую мышку, которая снует по дому в постоянных хлопотах. Мэй все такая же худенькая, но она по-настоящему счастлива. Ты хорошо придумала, отправив ее к нам. Не удивлюсь, если в конце концов окажется, что она – ангел, принявший человеческий облик…

Первое письмо Мэй, написанное аккуратным детским почерком, выглядело более сдержанным.

Дорогая миссис Паркс!

Надеюсь, у вас все хорошо, как и у меня, лучше просто быть не может. Ваш батюшка отнесся к нам как добрый христианин. Я получила прекрасное место в Богословском колледже и живу теперь рядом, на Дэм-стрит. Моя хозяйка, миссис Олсоп, говорит, что в прежние времена помогала вашей матушке со стиркой. Она присматривает за Эллой в мое отсутствие. Это не очень мне нравится, но я должна работать, а брать с собой малышку нельзя.

Улицы здесь все ровные, поэтому гулять с Эллой очень легко. Миссис Олсоп даже нашла для нее детскую коляску.

Ваш отец в добром здравии. Я немножко прибралась у него в доме, хотела его порадовать. Любители книг не слишком следят за порядком, верно? Ваш братец Селвин заходил ко мне и спрашивал о вас.

Остаюсь со всем уважением,

Мэри Смит (Мэй)

P.S. Забыла поблагодарить вас за подарок ко дню рождения Эллы. Не стоило так тратиться. Платье очень красивое. Элла шлет вам свою фотокарточку. Извините, что на фото у меня такой испуганный взгляд, это из-за вспышки.

Селеста вздохнула, вспомнив письмо. Как бы хотела она очутиться в Личфилде сейчас, когда там цветут вишни! Она бы гуляла с Родди вокруг пруда, пила чай на Рыночной площади…

За мужество и умелые действия по спасению выживших с «Титаника» капитану Рострону вручили чашу из позолоченного серебра с двумя ручками на подставке из черного дерева и надписью с выражением благодарности и добрыми пожеланиями от спасенных женщин – этот подарок был задуман ими на самом первом собрании «Комитета» в салоне «Карпатии» вечером 17 апреля. Дамы выразили глубокую признательность всему экипажу.

– Вы на полном ходу направились к месту аварии сквозь опасные воды, как только получили сигнал. Если бы не вы, никого из нас сейчас не было бы в живых.

Похвалы привели капитана в сильное смущение.

– Спасибо, – пробормотал он, не поднимая головы, затем набрал полную грудь воздуха и произнес: – Не знаю, как выразить словами мою благодарность за награду… за оказанную мне честь… эту прекрасную чашу, символизирующую дух товарищества и взаимопомощи. Я старался выполнять свой долг – во-первых, как моряк, и во-вторых, как человек по отношению к своим собратьям. Вашей благодарности заслуживаю не я, а мой экипаж. Я хочу сказать всем членам команды спасибо за проявленную храбрость и верность своему делу. Кроме того, я выражаю благодарность от себя лично, а также от имени моей супруги и всей моей семьи. В грядущих веках мои потомки будут гордиться этой минутой.

Председатель «Комитета спасенных», мистер Сьюард, повернулся к экипажу.

– Когда на рассвете мы увидели приближающуюся «Карпатию», то все без исключения испытали самое проникновенное и искреннее чувство благодарности. В знак этого мы хотим вручить каждому из вас памятную медаль.

Селеста видела эти медали: шесть золотых предназначались офицерам, серебряные и бронзовые – остальным членам команды. На медали была изображена «Карпатия», спешащая на помощь «Титанику». Надпись на обороте гласила: «Капитану и экипажу судна в признательность за доблестные и героические усилия».

Все зааплодировали. Принимая медаль, молоденькая судовая горничная шагнула вперед и сделала реверанс. К горлу Селесты подкатился комок – она вспомнила, как самоотверженно помогала им эта девушка. Селеста подумала о членах команды «Титаника», которых допрашивали в качестве свидетелей; ходили слухи, что им заморозили жалованье с той самой минуты, как судно затонуло. Теперь их жизнь тоже зависит от благотворительных пожертвований. А те, кто сейчас лежит на дне океана? Они уже не получат ничего…

Хэрриет удовлетворила свои амбиции, посетив концерт в память жертв трагедии, который состоялся в воскресенье на Бродвее, в театре «Мулен-Руж». Какой блестящий состав артистов! Оркестры сухопутных войск США из ближайших к Нью-Йорку округов расположения, детские коллективы и лучшие музыканты города. Великолепное зрелище вызвало в публике небывалый подъем духа.

– Селеста, дорогая, вы ведь не собираетесь покинуть нас в этот ответственный момент? – спросила Маргарет Браун, подошедшая к ним в антракте. – Миссис Паркс, ваша невестка – верная сподвижница общего дела.

Хэрриет покраснела от удовольствия.

– Разумеется, она останется и будет оказывать всю посильную помощь. Она уже добилась пожертвования в несколько сотен долларов от компании «Даймонд раббер».

– Вот как? Рада слышать! Перед нами стоит большая задача, если мы собираемся выплатить компенсации тем, кто лишился имущества. Значит, увидимся на следующем собрании, Селеста? У нас уже есть мысли насчет возведения мемориальной статуи, а также национальных памятников.

Маргарет подмигнула Селесте, та кивнула в ответ.

– Это та самая «непотопляемая» Молли Браун? – вытаращилась ей в спину Хэрриет.

– Тише! Не произносите этого имени. Она ненавидит, когда ее называют Молли. Маргарет – это силовая станция мощностью в одну человеческую силу, вечный двигатель. Если кто и способен возвести памятник, то именно она, и готова спорить, она сделает это на раз-два!

– Не будь вульгарной, милочка, тебе это не идет, – заметила Хэрриет, разглядывая невероятных объемов миссис Браун в широкополой шляпе со страусовыми перьями и кричащем платье из шелка. – Дама слегка неотесанна, хотя богата, как Крез. Совсем не твоего круга, верно? Этот аляповатый, безвкусный стиль…

– Зато сердце у нее больше, чем пароход, на котором она чуть не утонула. Воистину золотое сердце, а это ведь самое главное, не так ли, миссис Паркс? Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь ей.

Оставив последнее слово за собой, Селеста удалилась. Хэрриет Паркс от изумления потеряла дар речи.

 

Глава 35

Дорогая Мэй!

Как приятно получить письмо от тебя! В следующий раз пускай будут две страницы, хорошо? Как дела в Личфилде? Побывала ли ты в Духов день на гринхиллском параде скрипачей? Мне всегда нравилось шествие музыкантов и их состязания, а больше всего – ярмарка. Дамы одеты в красивые платья и большие нарядные шляпы, повсюду царит оживление, и, конечно, на улицах полно зрителей. В Акроне ничего похожего нет, разве что изредка приезжает цирк или бывает благотворительный базар.

Мы вручили капитану Рострону и его команде чашу и медали. Моя свекровь Хэрриет навязалась сопровождать меня. Шляпки и драгоценности произвели на нее огромное впечатление. Теперь мы намерены собрать деньги на возведение памятника. Если я пообещаю брать свекровь в эти поездки, где она сможет вдоволь нагуляться по магазинам, Гровер наверняка не будет возражать против моих отлучек раз в месяц. Он очень беспокоится обо мне, порой даже сверх меры, но я твердо решила участвовать в кампании по сбору средств, чего бы мне это ни стоило.

Ты уже побывала в Ред-хаусе? Там я выросла. Сад сейчас очень красив, радует глаз всеми оттенками розового и лилового. Полагаю, мои братья, как всегда, проводят отпуск в пешем походе по Шотландии. Элла уже начала ходить? Родди катается на самокате. Мы планируем свозить его к Великим озерам. Он растет очень быстро, скоро ему придется сменить короткие штанишки на брюки и постричься, как взрослому.

Прошу, не медли с ответом.

Твоя верная подруга за океаном,

Селеста

Сжимая письма в руках, промозглым ноябрьским утром Мэй спешила в Соборный двор. Сегодня понедельник, день уборки у каноника Форестера. За спиной Мэй высилась громада собора, пасмурное небо грозило снегом. Хорошо, что Элла в теплых рейтузах и пальто.

Мэй не нравится оставлять девочку миссис Олсоп, хотя, надо признать, квартирная хозяйка – добрая женщина и вывозит Эллу погулять в коляске, пока сама делает покупки на Маркет-стрит. Понедельник – всегда самый трудный день, но она успеет сделать уборку у каноника перед тем, как бежать на работу в колледж. Мэй уговорила миссис Олсоп гулять с Эллой вокруг Соборного двора, чтобы иметь возможность помахать дочурке из окна колледжа или выскочить на минутку на улицу и подержать Эллу на руках. При расставании малышка, конечно, расплачется, а сердце Мэй будет разрываться от боли, однако ничего не поделаешь – нужно работать, чтобы прокормить их обеих.

Элла уже ходит и лепечет первые слова. Воздух Стаффордшира ей на пользу: кудряшки выбиваются из-под капора, темно-карие глазки-вишенки всегда радостно блестят, вызывая всеобщее умиление. Элла – очень улыбчивый ребенок. Привлекала бы ее собственная дочь столько же внимания? – порой задавалась вопросом Мэй.

Каждый божий день она с тоской думала об Элен, вспоминала, как они гуляли в Куинз-парке и смотрели на нянек, кативших перед собой нарядные коляски, или все вместе ехали на трамвае в Бэрроу-бридж, а там сидели на траве и угощались мороженым. Каким коротким оказалось их счастье… Так или иначе, Мэй должна терпеливо сносить боль, пронзающую сердце по ночам, когда во сне она видит свою дочь: волны уносят Эллу прочь, родное личико исчезает во тьме океана… Однажды Мэй проснулась с криком и увидела, что Элла стоит в своей кроватке и смотрит на нее огромными темными глазами, полными слез.

Не думай об этом, приказала себе Мэй, торопливо шагая по мощенной булыжником улице. Благодаря Форестерам она прекрасно устроена: живет в старинном городке и помогает по хозяйству в Богословском колледже, заботится о студентах – прибирает их комнаты, стирает белье, прислуживает в столовой, если надо. Будущие священники часто полуночничают, но, поскольку квартирка Мэй расположена совсем недалеко, на Дэм-стрит, по вечерам она может забегать домой проведывать Эллу, спящую в колыбельке. Мэй знает, что, если девочка заплачет, миссис Олсоп придет ее укачать.

Письмо от Селесты поможет изменить жизнь к лучшему, только сперва надо показать его канонику. Мэй читает хорошо, и все же некоторые предложения понимает с трудом. Да, и она не совсем поняла, что там написано по поводу открытия счета в банке. Селеста прекрасно разбирается во всем этом, ведь она живет в мире, где банки, адвокаты и длинные слова – самые естественные вещи; в мире, которого Мэй прежде не знала.

Она напишет Селесте перед Рождеством и вложит в письмо поздравительную открытку и небольшой подарок для Родди – теплые перчатки, которые связала сама. В первое время находить темы было нелегко, затем писать стало проще, и Мэй даже начала получать удовольствие от общения в письмах.

Сейчас ей не терпится поделиться новостями: каноник Форестер убедил ее обратиться в лондонское отделение «Фонда спасенных с «Титаника». Мэй рассказала о своей трагедии, причем ни словом не солгала: она вдова с ребенком на руках.

– Вы имеете полное право на компенсацию, миссис Смит, но если вы не заявите о своем праве, то ничего не получите, и это весьма серьезно скажется на вашем с Эллой благополучии, – настаивал каноник.

Интересно, остались ли в жилище старика хоть какие-нибудь следы порядка, который Мэй навела в свое последнее посещение? Некоторое время он провел вместе с сыном Селвином за городом, в родовом доме, однако не любил задерживаться там надолго, предпочитая маленький коттедж позади Соборного двора.

О трагедии Мэй не знал никто, не знали даже ректор колледжа и его жена. Так лучше, считала Мэй, однако это письмо все меняло.

Она едва устояла перед искушением отослать друзьям в Болтон рождественские открытки с коротенькой припиской о своей новой жизни и даже выбрала несколько симпатичных открыток в лавке, но потом испугалась: а вдруг они напишут в ответ и пригласят ее в гости? Мэй вернула открытки продавцу и поспешила прочь, решив, что благоразумнее хранить молчание.

Каноник Форестер нацепил на нос очки и прочел письмо.

– Вы будете получать пятнадцать шиллингов и шесть пенсов в неделю плюс три шиллинга на ребенка. Тут еще приложен чек на сумму просроченных выплат. Вам следует немедленно отнести этот чек в банк.

– Но у меня нет собственного счета. Как его завести? – растерянно спросила Мэй.

У людей ее круга не бывает банковских счетов. Все свои скудные денежные запасы она хранит в жестяной коробочке из-под чая на каминной полке. Банки, счета – это для нее темный лес.

– Просто предъявите чек в банке на углу Маркет-стрит, подпишите заполненные бланки, и вам выдадут банковскую книжку. Ваши деньги будут в полной сохранности, и у вас появятся новые возможности, – улыбнулся каноник.

Мэй оторвалась от уборки.

– Какие?

– Теперь вы можете позволить себе отдельное жилье. Например, снимать небольшой коттедж.

– А кто же тогда присмотрит за Эллой?

– Будете оплачивать приходящую няню или меньше работать.

– Нет-нет, я должна работать, – возразила Мэй. – Я не привыкла бездельничать, меня так воспитали. – Мысль о долгих свободных часах ужаснула ее.

– Я полагал, уход за ребенком отнимает у женщины много времени, – ответил каноник. – Кажется, регулярный доход вас не слишком радует, – прибавил он, заметив на лице Мэй тревогу.

– Извините, но банки, чеки – для меня это так непривычно… Что подумают люди?

– Никто ничего не узнает, кроме банковского клерка. В правилах любого банка – хранить сведения о своих клиентах в тайне.

– Как долго мне будут платить эти деньги? – осторожно спросила Мэй, стараясь занять руки.

– До того момента, как вы покинете этот мир либо вторично выйдете замуж. С их помощью вы сможете оплачивать школу для Эллы.

– Замуж я больше не собираюсь, и все же мне не верится, что все настолько хорошо, – со вздохом произнесла Мэй, яростно оттирая плитку. Надо же умудриться так испачкать пол!

– Подумайте, чего вы лишились, миссис Смит. Никакие деньги в мире не восполнят вашу утрату.

Мэй вытерла пот со лба и пожала плечами.

– Вы правы, просто… у меня никогда не было столько денег.

– Тогда заставьте их работать на ваше с Эллой благо. Берите все, что причитается, и давайте больше не будем об этом. Деньги открывают возможности, моя милая, и что бы ни уготовила вам судьба, по крайней мере, вы не останетесь без гроша.

 

Глава 36

Рождество 1912 г

Дорогая Селеста!

Надеюсь, ты получишь мою посылку до Рождества. У нас холодает. Ветер лентяйничает – не обдувает тебя со всех сторон, а дует насквозь, как говорил мой Джо. Теперь, когда наступила зима, мне не хватает его еще больше. Я показала Элле Деда Мороза, но она заплакала, испугавшись белой бороды.

У меня есть хорошие новости. «Фонд спасенных с «Титаника» назначил нам постоянную пенсию. Мне выдали банковскую книжку. Поначалу я волновалась, но в банке меня все время обслуживает один и тот же клерк, который держится очень любезно, и к тому же, как мне сказали, он обязан соблюдать тайну во всем, что касается клиентов.

Передаю в подарок Родди теплые перчатки, я связала их сама. У вас, наверное, выпадает много снега. Также посылаю саше с лавандой, цветы в них – из сада в Ред-хаусе. Они напомнят тебе о доме и помогут лучше заснуть. Твой брат попросил меня не стесняться, вот я и не стесняюсь. Мистер Селвин такой забавный, все время называет меня майской королевой. Он сделал маленькую тележку, в которой можно катать Эллу, это очень мило с его стороны.

Твой отец занимается бедными жителями прихода. Я потихоньку привыкаю к тому, как ведутся дела в Соборном дворе, привыкаю к церковным службам и сама бываю в соборе. Нет, в Болтон я не ездила. Пожалуй, лучше забыть об этой части моей жизни. Да, я видела Тропу Шерифа в окрестностях города, посмотрела на красивых леди, что ездят верхом в дамском седле. Какое зрелище!.. Лошади оставляли за собой целые кучи навоза, садовники только и успевали подбирать его лопатами. Я до смерти боюсь садиться на лошадь, хотя, может быть, когда-нибудь Элла оседлает пони. Я видела твое фото верхом на пони.

Извини, пора стряпать. Я готовлю пирожки с начинкой для твоего отца – меня научила кухарка из колледжа.

Поздравляем с наступающими праздниками и желаем тебе и твоей семье всего самого наилучшего.

Мэй и Элла

* * *

– Ах, Родди, посмотри, какая прелесть! Нужно привязать к ним ленточку, чтобы не потерялись, – сказала Селеста, разворачивая посылку Мэй и вдыхая аромат лаванды. Это был последний подарок, оставшийся под огромной елкой в холле.

Родди разглядывал подарки огромными от удивления глазами, носился от одного к другому. Прислуга, выстроившаяся в ряд, наблюдала за этим зрелищем. У Сьюзан сегодня был выходной, так что после возвращения из церкви никто не мешал Селесте общаться с сыном.

Родители Гровера приглашены на рождественский обед, явятся с минуты на минуту. Как хочется Селесте домашних пирожков из нежнейшего теста с пряной фруктовой начинкой – традиционного английского угощения. К сожалению, придется довольствоваться изюмным пудингом, ничуть не напоминающим о доме.

– Гровер, взгляни, Мэй позаботилась о нас и прислала такие милые подарки! А еще она обратилась в «Фонд спасенных с «Титаника». Я ужасно рада! Теперь она может заняться устройством своей жизни. Элла очень выросла, правда? – сказала Селеста, пытаясь заинтересовать мужа открыткой и фотокарточкой.

Когда обед закончится, им нечего будет сказать друг другу – Селеста это знала и не хотела, чтобы Гровер от скуки выпил целый графин виски.

Он бросил взгляд на фотографию, сделанную в студии: Мэй сидит на стуле в строгом черном платье с изящным кружевным воротником, а на коленях у нее – прелестная девочка в белом накрахмаленном платьице.

– Странно, что эта тощая палка произвела на свет такую куколку! – ухмыльнулся Гровер.

– Зачем ты так? Мэй говорила, у ее мужа есть примесь цыганской крови, – мягко промолвила Селеста.

– Судя по всему, он был слепоглухонемым, раз женился на ней, – грубо сказал Гровер и вновь устремил все свое внимание на сигару. Письма от Мэй никогда не вызывали у него интереса, и тем не менее, когда они приходили, Гровер отчего-то злился. – Что на этот раз клянчит твоя маленькая попрошайка?

Селеста не удостоила его ответом.

Почерк Селвина на рождественской открытке было не разобрать. Берти добавил несколько строк об университетской регате и своем намерении пойти в моряки, зато Мэй с каждым разом писала все интереснее. Именно она сообщала Селесте о здоровье отца. Селеста хранила письма Мэй в отдельном ящике бюро, часто перечитывала их и прижимала к сердцу, ведь они служили ниточкой, что связывала ее с родным домом.

С тех пор как Селеста вступила в «Комитет спасенных», у нее появилась новая цель в жизни. Она ощутила прилив энергии, наконец-то почувствовала себя полезной. Она больше не разряженная кукла, вынужденная сидеть в кресле и ждать, когда избалованный мальчишка захочет с ней поиграть. В ее записной книжке теперь значатся не только даты поездок по магазинам, званых обедов и церковных праздников.

Она посмотрела на мужа, развалившегося в кресле. Гровер – грубый скот, и чем дольше они живут в браке, тем сильнее ненавидит Селеста совместную жизнь с ним. Скрывать их ссоры от Родди становится все труднее. Днем мальчик находится в детском саду, но по ночам Селеста сперва должна убедиться, что он спит, и только потом отвечать на нападки мужа.

Рождество было испорчено: у Гровера возникли неприятности по работе. В компании «Даймонд раббер» он считался большой шишкой. Президент фирмы, Фредерик Барбер, в результате подковерных игр был вынужден уйти на покой. Чтобы доказать свое право стать его преемником, многие лезли из кожи вон. Гроверу высокий пост не достался, из-за чего он и был зол на весь мир.

– Давайте выйдем на воздух, – предложила Селеста. – Нагуляем аппетит, да и Родди прогулка пойдет на пользу. Кстати, он может надеть новые перчатки, а еще – взять с собой биту и мяч, которые ты ему подарил.

– Идите без меня. Я должен работать.

– Сегодня ведь Рождество, – возразила Селеста. – Этот день положено проводить в кругу семьи. Скоро придут твои родители. Пожалуйста, сделай над собой усилие. – Селеста пожалела о своих словах еще до того, как они сорвались с ее уст.

– Усилие? А что я, по-твоему, только и делаю целый день? Письма из Англии забивают твою голову, а эта женщина подмазывается к тебе, вот и все! Ты больше ни о чем не думаешь, кроме своего дурацкого «Фонда спасенных»!

– Неправда. Мэй одинока, я – тоже. Она напоминает мне о доме.

– Твой дом здесь! О каком одиночестве ты говоришь? Тебя никогда не застать! Сколько раз ты каталась в поездки в этом году? Одни гостиничные счета чего стоят! Тебе не мешало бы поумерить прыть.

– Не забывай, со мной ездит твоя мать. Ей нравится перемена обстановки.

– Скорее, перемена магазинов. Отец не раз жаловался.

– Давай не будем ссориться, это расстраивает Родди.

– Ты постоянно портишь ребенка! Он таскается за тобой, как собачонка.

– Гровер, он еще совсем маленький, а ведь дети быстро растут… Родди всегда радуется, когда ты с нами.

– Мне некогда! Кто-то должен оплачивать твои причуды, – процедил Гровер, устремив взгляд на старинный браслет с сапфирами и жемчугом, обвивавший запястье Селесты, – он сам подарил его жене.

Рождественский день оказался столь же безрадостным, как и все остальные. Если бы не елка, украшенная игрушками, зеленые ветви над каминной полкой и поздравительные открытки, расставленные по всей комнате, праздника не чувствовалось бы вовсе.

Как я могла поддаться обаянию Гровера в тот его приезд в Лондон, как могла обмануться привлекательной внешностью? Никто не предостерег меня, не предупредил, что нужно заглядывать за красивый фасад… – печально размышляла Селеста. Она была слишком юна и неопытна – вполне естественно, что его обещания вскружили ей голову. Уверенность и манеры симпатичного американца покорили и ее родителей. Теперь взгляд Гровера холодный и мутный, он растолстел от выпивки, а кожа на лице покрылась сеточкой расширенных сосудов, и при этом он остается властным тираном. Все деньги принадлежат ему, он оплачивает счета.

В мире Гровера женщины – лишь декоративные предметы, а правят в нем занятые делом мужчины, в распоряжении которых – армия слуг, готовых выполнить любое желание хозяина. Если Селеста когда-нибудь решится уйти от мужа, то потеряет все: и сына, и средства. У нее останется лишь гордость. Еще недавно она считала этот выход возможным, однако, чем больше она смотрела на маленького Родди, тем яснее понимала, что не сможет оставить его в железной клетке семейства Паркс. Селеста подумала о других женщинах – членах «Комитета спасенных», которые занимались сбором денег в помощь жертвам «Титаника». Многие ли из них встают по утрам с постели в синяках, избитые, униженные и раздавленные? Иногда ей хотелось, чтобы в ту страшную ночь она утонула – право, так было бы лучше! – однако затем мысли Селесты неизменно возвращались к сыну. Он – смысл ее бытия, повод быть сильной. Так или иначе, она найдет способ двигаться дальше. Жизнь – нечто большее, чем жалкое существование.

– Ладно, Родди, давай-ка оденемся и выйдем на аллею встречать бабушку с дедушкой. Не будем мешать папе, пусть поработает в тишине.

 

Глава 37

Центральные улицы Нью-Йорка были запружены народом: все ожидали начала грандиозной процессии. Парад в честь Дня святого Патрика считался в Нью-Йорке одним из самых крупных празднеств. В этом году его решили провести пятнадцатого марта, поскольку собственно день святого Патрика выпадал на Страстную седмицу. Люди в зеленых костюмах вышли на тротуары целыми семьями. Оркестры и танцоры взбивали каблуками тучи пыли. Анджело тоже немного постоял, наблюдая за шествием и вдыхая запахи жареных каштанов и воздушной кукурузы.

Сальви и Анна повязали на шею сынишке зеленый шарф. Они радовались оживлению торговли, ведь праздник принес им дополнительную прибыль, зато Анджело было не до веселья. От родственников Марии пришло еще одно письмо на бумаге с траурной каймой. Его уговаривали вернуться домой, в paese. Но как он, человек, невольно отправивший жену и дочь на смерть, посмотрит в глаза семье?

В письме не было ни слова упрека. Анджело не знал, кому принадлежит этот аккуратный почерк, но каждая строчка дышала сочувствием.

Оставляющий старую жизнь ради новой сознает, чего лишается, но не предполагает, что обретет. Господь счел нужным забрать Марию и Алессию к себе на небо, и кто мы такие, чтобы спрашивать – почему? Отец Альберто говорит, что сия тайна откроется нам лишь в вечности.

Он не сказал родственникам Марии о пинетке с тосканским кружевом. Было бы жестоко зажечь в них надежду или продолжать согревать этой надеждой себя. За долгие месяцы пришла только одна женщина, которой будто бы помнилось, что она видела обеих – Марию с Алессией – на борту «Титаника», в салоне третьего класса. По ее словам, Мария танцевала под веселые звуки ирландской жиги, однако наверняка женщина утверждать не бралась. Эта сцена постоянно преследовала Анджело. Мария любила поплясать; ее легкие ножки едва касались пола, когда она с радостным смехом кружилась в танце.

Сегодня им бы вместе смотреть на этот парад… Анджело посадил бы малышку на плечи, а Мария стояла бы рядом в белом платье, отделанном кружевом, которым она так гордилась. Ее мастерство нашло бы в Нью-Йорке большой спрос. Она собиралась привезти с собой все инструменты и приспособления – валики для плетения кружев, иглы, крючки, схемы узоров, – продавать изделия и обучать своему искусству других…

Анджело вновь вспомнил о пинетке, которая теперь лежала на небольшом алтаре – он устроил его из фотокарточки и фигурки Богоматери, Святой Марии дель Кармине. А что, если Мария продала эти пинетки еще на «Титанике» и какая-то другая девочка носит одежки его дочери? От этой мысли у Анджело разрывалось сердце.

Он смотрел, как зрители истово осеняют себя крестом при виде статуи Мадонны, которую несли на плечах дюжие ирландские моряки. Девушки-ирландки на другой стороне улицы, по-видимому из фабричных работниц, смеялись и махали руками. Одна из них, в шали и соломенной шляпке, отчего-то робела и стояла, опустив голову, а потом вдруг подняла глаза, поймала взгляд Анджело и улыбнулась. Он сразу же отвел взор, пораженный своей реакцией.

О, он уже строит глазки девицам, тогда как после смерти жены не прошло и года!.. Анджело мучила совесть, и все же инстинктивный порыв найти утешение был силен. Устыдившись, он повернулся спиной к оркестрантам в зеленых костюмах, чьи веселые мелодии оглашали спертый, вонючий воздух. Анджело стало душно, он ощутил непреодолимое желание выпить. В последнее время ему все время хочется приложиться к бутылке. Бутылка – его верная спутница и подруга, без нее не заснуть. «Трудись прилежно, трудись каждый день, и ты никогда не будешь знать голода», – повторял его отец. Анджело прилежно трудился, а что получил? Зачем ему теперь работать? Сальви вечно заставляет его мыть и причесывать непослушные черные кудри. «Ты красивый парень, найди себе ragazza по сердцу!»

Анджело хотелось ударить дядю за эти слова, однако он не смел проявить неуважение к старшим. Посмотреть на другую женщину? Забыть Марию – так просто, словно завернуть кран?

Далеко в Канаде есть кладбище, где захоронены тела, поднятые из воды. Надо было бы поискать среди них, однако Анджело сказали, что Мария и Алессия в списках не значатся. Анна и Сальви обратились в Благотворительный фонд от имени племянника и узнали, что ему полагается компенсация, равная стоимости имущества, которое Мария имела при себе. Анджело мог заявить лишь об утонувших кружевах, но чем восполнить потерю жены и ребенка?

Священник в Старом соборе сочувствовал Анджело, однако советовал смиренно переносить горе. Хотя священник говорил, что со временем все пройдет, Анджело вовсе не хотел, чтобы горе утихало. Страдание – его кара, только вот чтобы работать, он должен спать, а чтобы заснуть, приходится пить. Он давно на опасной грани и почти не владеет собой. Кому какое дело, если однажды утром он поскользнется и упадет с высоких лесов, решив свести счеты с жизнью?

Удерживала лишь мысль о том, что его мать не перенесет боли и позора. Да еще крохотная пинетка – а вдруг Алессия где-то в Нью-Йорке? Надо заглушить эту мучительную тоску.

Анджело ушел с парада – хватит смотреть на счастливые семьи. Все, что ему нужно, – дешевый бар, крепкая выпивка и несколько часов забвения на задворках Малберри.

Проснулся он на грязном полу какой-то ночлежки. Карманы обчищены, стоит вонь перегара и кое-чего похуже. Куда его занесло? Анджело встал, и перед глазами все поплыло. Перешагивая через храпящих пьяниц, он услыхал звон колоколов, что созывали верующих на праздничную мессу по случаю Вербного воскресенья.

Он не помнил, как оказался в этой дыре. Голова кружилась и разламывалась от боли. Наверное, он пил дешевый самогон, праздновал День святого Патрика с какими-нибудь ирландцами. Впрочем, какая разница? Никакой – теперь, когда он лишился своего заработка, верней, того, что от него оставалось. Надо переодеться в чистое, прежде чем являться на глаза Сальви и Анне. Родня опять устроит ему взбучку за то, что он опустился и позорит семью.

Однако, как говорится, чего глаз не видит… «Не пропусти праздник святого Патрика, этот святой всегда тебе поможет», – словно бы услышал Анджело голос матери. Но станет ли святой Патрик слушать его мольбы? На что ему сдался еще один итальянский пропойца?

Анджело мучился стыдом, похмельем и горем. Все-таки необходимо привести себя в порядок и отметить праздничный день как полагается. Он слабо улыбнулся, вспомнив, как мама грозила ему пальцем и приговаривала: «Покажи своих друзей, Анджело, и я скажу, кто ты есть».

Он обвел взглядом распростертых на полу пьяниц, бродяг, мелких воров и прочее отребье. Я ведь не такой, как они? Пресвятая Дева, и как я до этого докатился?.. Помоги мне! Мария, моя любимая, ну почему ты меня покинула? Что со мной станется без тебя? И зачем только ты села на этот проклятый пароход! По лицу Анджело потекли слезы. Шатаясь, он вышел на улицу, и яркие лучи весеннего солнца ударили в глаза. Держась рукой за дверной косяк, он постоял, чтобы привыкнуть к свету, а потом нетвердым шагом двинулся на звук церковных колоколов.

 

Глава 38

Апрель 1913

Их письма определенно пересеклись в пути, подумала Мэй. Прежде чем отправить свое, она села в парке на скамейку и несколько раз прочла его от начала до конца.

Дорогая Селеста!

Это письмо совсем короткое. Не могу поверить, что с той первой, роковой нашей встречи минул уже год. Скоро слово «Титаник» вновь будет у всех на устах, и от этого мне становится страшно. По всей Англии пройдут большие поминальные службы. Мое сердце разрывается: у Джо даже нет могилы, куда я могла бы принести цветы, и я до сих пор не смирилась с тем, что судьба так грубо и жестоко лишила нас семейного счастья.

Твой отец положил цветы к месту упокоения миссис Форестер, сделал это от твоего имени. Он очень тоскует по ней, особенно вечерами – в то время, когда супруги обыкновенно ужинают за столом у очага и разговаривают друг с другом… время тепла и близости, которого лишены вдовцы и вдовы.

Забавно, ведь именно ты научила меня вести беседу на бумаге. Мне нравится думать, будто мы сидим за чашечкой чая и мило болтаем. В этом мне не хватает наших фабричных девушек. Что до женщин из колледжа, они не слишком-то любят чужаков. Среди них есть некая Флорри Джессоп, которую я терпеть не могу. Она всюду сует свой нос и пронырлива, точно хорек. Я стараюсь держаться от нее подальше.

Твой отец пригласил нас на чай пятнадцатого числа, за что я ему признательна. Только он по-настоящему понимает, какой страшной эта дата будет для меня всю оставшуюся жизнь. Я принесу с собой эклеры – знаю, он их любит.

Я никогда не устану благодарить тебя за шанс, который ты мне дала, – возможность жить вдали от сочувствующих взглядов. Я в неоплатном долгу перед тобой, и если сумею хоть чем-то помочь, тебе стоит только попросить. И пусть мы принадлежим к разным слоям общества, по письмам у меня складывается ощущение, что мы – самые близкие подруги на свете. Хочется верить, ты чувствуешь то же самое.

Да благословит тебя Господь.

Мэй и Элла

* * *

– Минни, для меня в почте ничего нет?

Селеста была озадачена. Уже несколько недель от Мэй ни словечка, и это весьма странно, тем более что приближается годовщина ужасной трагедии. Селеста в сотый раз проверила серебряный поднос в коридоре, куда обычно складывали письма.

– Простите, мадам, ничего.

Минни сделала книксен, не поднимая глаз, что тоже было на нее не похоже.

– Я жду письма из Англии, – вздохнула Селеста.

– От вашей подруги с «Титаника»? – спросила Минни. Все слуги знали о переписке Селесты и Мэй и отпаривали марки с конвертов для коллекции, которую собирал Родди. – В городе проведут большое собрание в память всех погибших, а в католической церкви отслужат поминальную мессу.

Селеста рассчитывала поехать в Нью-Йорк, чтобы принять участие в мероприятиях, посвященных жертвам катастрофы, однако добиться разрешения Гровера становилось все труднее. Правда, у нее есть одна идея, которая может сработать, если преподнести ее мужу правильно. Нужно взять с собой Родди. Мальчик все больше льнет к ней, а Сьюзан сказала, что он опять обмочил постель.

– Не будем огорчать мистера Паркса, у него и так много забот, – сказала тогда Селеста.

И почему она вечно должна придумывать для Гровера оправдания? Она знала, что тот накажет сына и только усугубит проблему. Путешествие в Нью-Йорк пойдет на пользу им всем; возможно, время, проведенное с семьей, придаст Родди уверенности. Отчего она так мечется между домом и другим своим занятием? Пожалуй, если она напишет Мэй, это поможет ей разобраться в собственных мыслях. По крайней мере, на бумаге Селеста честна сама с собой.

Похоже, наши письма вновь разминулись. Чудно, что мы опять пишем друг другу одновременно. Прошел уже год, но я до сих пор слышу крики пассажиров, попавших в ледяную воду и обезумевших от страха. Я стараюсь использовать свое время на то, чтобы эти голоса с «Титаника» не остались забыты или не услышаны.

Честно признаюсь, собрания «Комитета спасенных» иногда бывают скучны и утомительны. Женщины способны отстаивать свои интересы не менее горячо, нежели мужчины, однако среди них есть такие, кто непременно стремится перекричать остальных и сделать все по-своему.

Селеста продолжала увлеченно писать, стараясь, чтобы ее слова не звучали чересчур напыщенно.

Порой, сидя в церкви, где дамы собираются для шитья, я слушаю местные сплетни, которые раздражают меня так, что хочется кричать. Тогда я начинаю рассказывать обо всем, что слышала в Нью-Йорке об избирательных правах для женщин, а моя свекровь бросает на меня взгляды, полные ужаса. «Нечего сказать, хорошеньких идей ты набралась от этих суфражисток, – однажды сказала она. – Едва ли Гровер позволит тебе общаться с ними».

Я хотела объяснить, почему мужчины не способны оценить наши усилия, почему считают их менее важными на мировой арене по сравнению со своими. Боже, я говорю, как памфлетистка. Я разрываюсь между обязанностями жены и матери и своим гражданским долгом. Осталось ли во мне что-либо от той мечтательной девочки, которой я некогда была? Сама не знаю. Окажись я в Англии рядом с тобой, стала бы я приковывать себя наручниками к перилам и выступать в рядах миссис Панкхёрст? Полагаю, да.

Скверно, что я изливаю тебе свои жалобы именно теперь, в дни, когда нам следует думать о душах несчастных, которые уже не обретут голоса. Прости меня за эту эгоистичность. Я очень жду весточек от тебя, и мне кажется, что с даты последнего письма прошла уже целая вечность. Надеюсь, ты найдешь тихое местечко, где сможешь оплакивать своего драгоценного супруга. Прошу, не делай слишком больших пауз между письмами. Помню всё и остаюсь в нетерпении.

Твоя Селеста

Она поискала марку в ящике, где лежали принадлежности для писем, но не нашла и решила взять одну у мужа – едва ли Гровер будет против, и ему необязательно знать, что это для Мэй.

Селеста подошла к двери кабинета, на мгновение задержалась, вспомнив о прошлом своем посещении этой комнаты и ударах, которые затем последовали. На серебряной подставке для писем марок не нашлось. Заглядывать в ящики стола Селеста прежде не отваживалась, к тому же была уверена, что они все равно заперты. Она наклонилась, чтобы подергать за ручку, и вдруг увидела в мусорной корзине конверт с английской маркой и знакомым почерком. Письмо от Мэй! Гровер вскрыл его, прочитал и выбросил.

На миг у Селесты закружилась голова. Определенно, этого письма она не видела, и, судя по почтовому штемпелю, оно пришло всего несколько дней назад. Ну конечно, Мэй не забыла свою подругу в первую годовщину трагедии «Титаника».

Селеста села за стол Гровера в кресло красного дерева и внимательно прочитала письмо. Только так она могла сохранить спокойствие, сдержать бушевавшую внутри ярость. Это предательство причинило ей такую боль, что от отчаяния хотелось кричать.

Значит, у нее нет права даже на личную переписку с подругами? Как он посмел? Нет, это уже слишком. Всхлипывая, Селеста перечитала письмо еще раз, а потом сунула его в мусорную корзину так же, как оно лежало. В душе вновь вскипел гнев. Что ж, она принимает правила игры. Селеста вскрыла свое письмо к Мэй и добавила постскриптум:

P.S. Твое письмо только что пришло. Пожалуйста, не обращай внимания на мои глупые упреки, и, поскольку ты предложила помощь, я хотела бы ею воспользоваться. Моя просьба может показаться тебе странной, но позже я все объясню. Отныне прошу писать мне до востребования, в почтовое отделение Акрона на имя миссис Паркс, а не на домашний адрес.

Если Гровер решит, что их дружба пошла на спад, он ослабит бдительность. Он и не подозревает, чего добился. Пускай она слабая женщина, однако поступок мужа задел ее за живое, придал решимости. Ей не запретят писать домой – отцу, Мэй или кому-либо другому. Если это война, то первая схватка осталась за Селестой. Правда, прежде чем она одержит победу, ей придется выстоять в более тяжелых сражениях.

* * *

Мэй трижды перечитала странное письмо Селесты, пытаясь понять его суть. В середине Селеста много писала об избирательных правах для женщин и о какой-то даме по имени Элис Пол, которая устраивала голодовку в Англии, а теперь возглавляет движение суфражисток в Соединенных Штатах.

Я вступила в Национальную американскую ассоциацию за женское равноправие, поскольку чувствую себя обязанной защищать права женщин здесь, в Америке. Почему половина населения страны не может высказываться в вопросах политики? Двадцать миллионов женщин лишены у нас права голоса. По словам Элис, любое наше усилие, даже самое скромное, принесет плоды. Как поется в гимне, «В этом темном мире быть добра лучом, Ты в уголке твоем, а я – в моем».

Мэй продолжала читать, сбитая с толку некоторыми фразами, особенно насчет перемены адреса. Она видела суфражисток, раздававших листовки на Рыночной площади в Личфилде, видела фотографии в газетах, на которых был запечатлен пикет перед зданием парламента.

Гровер думает, я участвую в собраниях «Комитета спасенных с «Титаника», и это отчасти правда. Я должна делать хоть что-то ради…

Почерк Селесты был неровным, строчки куда-то убегали, словно она торопилась. В чем же дело?

Не то чтобы Мэй не верит в необходимость наделения женщин правом голоса. На бумагопрядильной фабрике в Болтоне эти вопросы обсуждались очень горячо, и еще несколько лет назад она вступила в профсоюз и поставила свою подпись в поддержку всеобщего избирательного права.

На фабрике даже возникли беспорядки, когда мистер Уинстон Черчилль проезжал через город. Джо верил в социализм, но у социалистов все пошло наперекосяк: взять хотя бы ту же миссис Панкхёрст с ее наручниками – дело ведь кончилось полицией. Недавний поджог летнего дома лорда Леверхалма в Ривингтоне потряс Мэй, однако после переезда в Личфилд она не задумывалась об этом всерьез. Она теперь так далека от всей суеты…

Что бы сказал каноник Форестер, если бы его дочь маршировала по стране, потрясая лозунгами? Видимо, супруг Селесты – очень понимающий человек, если разрешает ей выставлять себя на посмешище. С другой стороны, женщинам вроде Селесты не нужно работать, чтобы прокормить семью. Они могут полностью посвятить себя увлечениям, не задумываясь о расходах… И все же что-то было не так, и Мэй беспокоилась. Судя по письму, Селеста прямо сама не своя.

Мэй еще раз перечитала строчки, посвященные активной деятельности Селесты, и устыдилась своего безмятежного существования. Она занимается хозяйством, делает работу по дому и благодарна правительству за назначенную пенсию – ведь ей надо растить Эллу. По воскресеньям она тихонько сидит на задней скамье старой приходской церкви в Незерстоу и пытается унять смятение в душе, ибо кошмарные сны не отступают. Мэй трудно лгать в письмах, скрывая истинные чувства по отношению к Элле и своему поступку, однако Элла уже стала слишком важной частью ее жизни, и теперь Мэй ни за что с ней не расстанется.

Странно – они обе, и Мэй, и Селеста, вскользь намекают на свои тревоги, но не находят смелости высказаться напрямую. Муки Мэй настолько горьки, что она никогда не опишет их на бумаге.

В довершение всего, у нее произошла стычка с Флорри Джессоп, которая однажды застала Мэй выходящей из банка.

– Среди нас не часто встретишь человека со сбережениями, – язвительно улыбнулась Флорри, с любопытством разглядывая банковскую книжку на дне корзинки Мэй.

Та почувствовала необходимость ответить.

– Мой муж погиб в море, и я получаю пенсию, – просто сказала она в надежде убраться подальше от этой толстухи, всюду сующей свой нос.

– Вон оно что! А мы-то все удивляемся, как вам удается так красиво одевать и себя, и ребеночка на скудное жалованье, что нам платят там, – ухмыльнулась Флорри, кивнув головой в сторону Соборного двора, а затем смерив взглядом нарядное черное пальто Мэй.

Мэй покоробило это «мы». Ей очень не хотелось, чтобы она и Элла служили предметом местных сплетен.

– Элле приходят посылки из Америки, – попыталась объяснить она.

– Стало быть, у вас там родственники? Это через них вы получили место? Знаю, вы убираетесь в доме у каноника. Говорят, Летти Фейген не очень-то обрадовалась, когда каноник Форестер взял вас на ее место. Скажу вам по секрету, душенька: у нас тут не принято получать работу таким способом. Теперь люди думают, что Летти плохо справлялась.

Мэй вспыхнула.

– По правде говоря, в доме было не слишком чисто, когда я пришла туда в первый раз. Я думала, у каноника никто не убирает.

– А что вообще такие, как вы, делают в доме у таких, как он? – Флорри буквально вросла в землю, преграждая Мэй дорогу.

– Я знакома с дочерью каноника, – произнесла Мэй и прикусила губу. Большая ошибка!

– Так она же в Америке, замужем за какой-то шишкой. Она была на «Титанике». Вы-то ее откуда знаете?

– Познакомились в церкви… это долгая история.

Мэй попыталась повернуть коляску в сторону, но Флорри стояла как скала.

– Странно, что вы вообще утруждаете себя работой. С этакими-то связями, да еще и пенсией!

Теперь от поединка не уйти. Каким образом Мэй может защитить себя?

– Все совсем не так. Мне нравится моя работа. У нас с дочерью никого нет, я должна зарабатывать.

Мэй опять собралась было уйти, однако Флорри схватила ее за руку.

– Не так быстро, голубушка. Я слыхала про вас другое. Вы отказались вступить в «Кооперативную гильдию».

– С чего вы взяли? – Мэй хотелось убежать, скрыться от обвинений. – Когда я выхожу из дома, нужно, чтобы кто-то присматривал за ребенком, а это стоит денег или ответных услуг, – резко сказала она.

– Примите бесплатный совет, миссис Смит – если, конечно, это ваша настоящая фамилия. В Личфилде есть город и есть церковь. Выбирайте: либо Соборный двор, либо Рыночная площадь. Не годится стоять правой ногой в одном лагере, а левой – в другом. Либо вы – одна из нас, либо – одна из них.

Мэй начала злиться.

– Я не местная. Моя родина – Ланкашир, и я не намерена принимать чью-либо сторону!

Флорри моментально поймала ее на слове.

– Вот как? И что же привело вас с севера в такую даль?

– Я овдовела, – сквозь зубы процедила Мэй. – Женщине не запрещается сменить обстановку после смерти мужа.

Флорри слегка отпрянула, услышав горький ответ, однако не проявила ни малейшего сочувствия.

– Извините, конечно, а все ж таки мы тут подумали, что если вы и вдова, то не такая, как другие.

– Что вы имеете в виду? – Мэй в упор посмотрела на Флорри, на мгновение застигнув ее врасплох.

– Ну, может быть, кто-нибудь… устроил вас с младенцем, гм, в тихом местечке, где вас никто не побеспокоит… Вдобавок обеспечил денежками…

На щеках Флорри от возбуждения загорелись алые пятна.

– Как вы смеете! Джозеф был моим мужем, мы еще с детских лет любили друг друга! С его смерти прошел всего год… – Глаза Мэй наполнились слезами.

– Эй, не кипятитесь. Я вовсе не хотела вас обидеть, но вы и вправду держитесь особняком. Люди всегда интересуются новыми соседями.

– Что вам за дело, кто я такая? – выпалила Мэй. – Позвольте пройти, мне еще нужно сделать покупки.

– Вот смотрю я и думаю: есть в вас что-то странное, какая-то загадка. Не волнуйтесь, милочка, я все разнюхаю и докопаюсь до правды. Ишь ты, пенсия за мужа!

Флорри с ядовитым смехом удалилась, а Мэй обмякла. Вот тебе и «тихое местечко». Меньше всего ей нужны сплетни, гуляющие среди персонала колледжа. Черт тебя подери, Флорри! – мысленно выругалась Мэй. – Только у меня начало все устраиваться, как ты все испортила. К счастью, все это время Элла спокойно проспала в коляске. Пускай себе думают что хотят; из нее они ничего не вытащат. Пожалуй, пора подыскивать другую работу. Почему ее не оставят в покое? Отвечать на вопросы досужих кумушек вроде Флорри необязательно, и все же отныне она должна быть начеку.

Да, верно, Мэй ни с кем близко не сошлась в Личфилде. Работа и ребенок отнимают все ее время, она сильно устает, а кроме того, до сих пор плохо спит по ночам. Ее единственная подруга живет за океаном, и даже с ней что-то происходит. Можно ли назвать настоящей дружбой отношения, в которых вы не встречаетесь, и случай лишь раз свел вас вместе в чрезвычайных обстоятельствах? Тем не менее эта связь отчего-то служит Мэй утешением и придает сил, в письмах к Селесте она может излить свои чувства, поделиться мыслями. Такая леди, как Селеста, не стала бы продолжать переписку, если бы ей это не нравилось. Жаль, что Мэй по-прежнему не осмеливается открыть правду об Элле. Может, после этого ее перестанут мучить ночные кошмары? Однако подобная правда тяжела для любого человека, даже для близкой подруги. Мэй вздохнула: она лгунья, похитительница и притворщица, но ее решение в тот момент было единственно верным.

Самое важное – благополучие Эллы. Мэй экономит каждый пенни, чтобы малышка имела все лучшее: крепкие туфельки, уроки танцев, образование. Когда придет время, Элла займет место не внизу, а в серединке общественной лестницы, и у нее в жизни будет много возможностей. Если другие считают их гордячками, так им и надо. Все они, вместе взятые, не стоят и мизинчика Эллы.

Капитан Смит вверил Мэй судьбу малютки с тем, чтобы она сделала для девочки все возможное и обеспечила ей достойную жизнь. Ребенок должен иметь возможность выбора. Мэй училась с большой охотой, пусть даже и в вечерней школе при фабрике, любила прочесть интересную книгу. Сейчас она живо интересуется собором и его историей, с удовольствием слушает орган и певчих. Честно говоря, ей все больше нравится этот старинный город, несмотря на совершенно ровный рельеф и отсутствие холмов, что так не похоже на болота Эджуорта.

Родись Мэй в более высоких слоях общества, наверное, она во многом походила бы на Селесту и столь же горячо ратовала за права женщин. Возможно, ей стоит вступить в «Кооперативную гильдию» и проявлять активность. Там она кое-чему научится и заведет друзей вне колледжа. Однако… друзья, как правило, задают вопросы и влезают в твою жизнь. Выдерживать дистанцию все-таки безопаснее. Уж лучше не искать себе неприятностей, и пусть все идет своим чередом.

Главное – Элла, остальное не имеет значения. Мэй обязана использовать данный ей шанс и добиться успеха, чтобы оправдать кражу истинной личности малышки. Только добившись этого, Мэй обретет покой.

 

Глава 39

Анджело делил комнату с сыновьями Сальви. Дядя настоял, чтобы он жил с ними, ведь квартиры Анджело лишился. Соседи жаловались хозяину на шумные попойки с вечера до утра, которые регулярно устраивал жилец со своими дружками, да и плату за квартиру Анджело давно не вносил.

– Пока я жив, ни один Бартолини не будет ночевать на улице. Мой брат убил бы меня за это, – сказал дядя Сальви. – Но ты должен завязать со спиртным и найти работу, а не то пеняй на себя.

Прошло некоторое время, прежде чем Анджело взялся за ум и нашел работу, на которой сумел продержаться. В это холодное и ясное весеннее утро он сидел на крыше в Манхэттене и, глядя поверх небоскребов на мосты и реку, вспоминал страшную ночь год назад. Как смог он пережить эту чудовищную потерю, боль и пустоту?

Теперь он работает каждый день, забирается на подъемный кран и подмости, высоко-высоко. Труд для него – смысл и утешение. Анджело вновь завоевал репутацию хорошего стивидора, надежного и проверенного настолько, что заказчики предпочитают его другим работникам.

Сегодня он закончит раньше обычного, оденется в лучшее и отправится в Старый собор на Малберри-стрит, где пройдет особая поминальная месса. Там, в окружении людей, скорбящих по своим близким, он зажжет свечу за упокой души Марии и их маленькой дочери.

Многих ирландцев он уже знает в лицо – пожилых женщин, молоденьких девушек, рыжеволосых моряков, преклоняющих колени рядом с ним. Собор Святого Патрика – словно маяк во тьме, место, где можно посидеть, вдыхая запах ладана, и почувствовать себя на островке безопасности посреди большого, бурлящего города.

Старый собор нравился Анджело больше, чем огромный новый. Он напоминал о доме, а его каменная кладка была прохладной на ощупь. Отец Бернардо как истинный пастырь поддерживал их в течение всего года, но сегодняшняя месса вновь вызвала в памяти воспоминания о дождливой ночи в апреле прошлого года.

Перед Анджело опять сидела девушка в клетчатой шали. Длинные кудрявые волосы медного оттенка были собраны в хвост, который струился по спине. Анджело видел ее на параде. Сейчас она сидела, обливаясь слезами. Одна из сестер-монахинь ласково коснулась ее руки.

– Ну-ну, Кэтлин, не плачь. Все погибшие теперь на небесах, среди ангелов. Знаю, тебе очень тяжело, но они бы не хотели, чтобы живые так убивались.

Анджело и сам едва сдерживал слезы. Он как никто понимал чувства девушки. Когда служба закончилась, он встал и собрался уходить, но монахини позвали всех в заднюю комнату.

– Что вам сейчас нужно, так это чашка горячего чая. Анджело, присоединяйтесь. После тяжелого рабочего дня вас наверняка мучает жажда.

Он бы охотнее опрокинул бочонок виски, однако пошел вместе с остальными. Все расселись за столом, чувствуя неловкость. Чужие люди, объединенные цепочкой роковых событий… Анджело едва не поперхнулся сладким чаем с молоком. Девушка в клетчатой шали, сидевшая напротив, подняла взор и улыбнулась. Глаза у нее были такого яркого зеленого цвета, какого Анджело прежде не видел, – точно изумруды. Он улыбнулся в ответ, и ее щеки заалели от смущения.

– Моя сестра Мэри-Луиза села на «Титаник» в Квинстауне, – шепнула она. – А у вас кто утонул?

– Жена, – сказал Анджело. – Моя жена Мария и наша bambina. Они приехали из Италии и поднялись на борт в Шербуре.

– Бедняга… – Девушка сочувственно кивнула. – Боль никак не отпускает, правда?

Неожиданно Анджело порадовался, что сменил рубашку и пригладил буйные черные кудри. Хорошо, что Анна заставила его смыть с себя строительную пыль перед посещением собора.

Собравшиеся сидели, пили чай и вели беседы на разных языках. Через несколько минут они разойдутся кто куда и встретятся снова только через год.

На ступеньках собора молодая ирландка задержалась, чтобы поплотнее запахнуть шаль, и тем самым дала возможность Анджело нагнать ее. Еще не совсем стемнело, и он вдруг почувствовал, что его отчего-то влечет к ней.

– Bella notte – красивая ночь сегодня. В такую ночь хорошо совершать прогулки – fare una passeggiata, как у нас говорят, – нерешительно начал он, нависая над хрупкой фигуркой.

– Ох, и верно, в такой вечер грех сидеть в четырех стенах, – отозвалась девушка.

Оба застенчиво взглянули друг на друга и отвели глаза.

– Меня зовут Кэтлин О’Лири. А вас? – Помолчав, она добавила: – Мне нельзя гулять с незнакомцами.

Анджело приподнял кепку, коротко кивнул.

– Анджело Бартолини, – представился он.

Сделав несколько шагов, они ступили на тротуар и окунулись в шумную суету вечернего Манхэттена. Они не видели, как отец Бернардо с улыбкой благословил их встречу, как не слышали и слов, которые пробормотал себе под нос добрый священник: «Неисповедимы пути Господни…»

 

Глава 40

Ноябрь 1913

Прости за задержку с ответом. Должна сказать, до меня дошли странные новости. Объявлен публичный сбор средств на возведение памятника капитану Смиту. Не знаю точно, где установят этот памятник, – может, где-то в Стаффордшире, где он родился, или даже здесь, у нас. Видимо, это будет статуя; в «Личфилд меркьюри» писали, что ожидается полное сходство с внешностью капитана. Я рада, что что-то делается. Через много лет после нашей смерти подобные памятники будут по-прежнему стоять, напоминая людям об отважных мужчинах и женщинах, пожертвовавших собой ради нас.

При одном упоминании имени нашего капитана меня бросает в холодный пот. Многие винят в катастрофе его – якобы капитан Смит приказал идти слишком быстрым ходом, но я не хочу плохо думать об этом несчастном человеке и вообще обо всем, что связано с «Титаником». Та ночь будет являться мне в кошмарах до конца моих дней, однако я не собираюсь винить всех и вся. Я надеялась почувствовать себя лучше, когда мероприятия, посвященные годовщине трагедии, закончатся, но оказалось, это не так. Я больше не хочу никаких напоминаний, вот и все. Ты, наверное, тоже?

Хорошо, что у меня есть ты – подруга, с которой я могу разделить свои чувства. Только очевидцы тех ужасных событий способны понять, какую боль причиняют воспоминания.

В газетах много пишут, что, если Кайзер направит на нас оружие, Англия выставит против него армию и флот. На фермерском поле неподалеку даже устроили стрельбище, и Селвин ходит туда тренироваться в меткости. Если ты подумываешь приехать в Личфилд, скажем, на Рождество, на твоем месте, милая подруга, я бы поторопилась. Мало ли что… Тем не менее давай надеяться, что все это – ложная тревога. Будет просто замечательно увидеться с тобой и твоей семьей.

Селеста заперла письмо в ящик бюро, обеспокоенная новостями от Мэй. Пожалуй, пора уговорить Гровера на семейное путешествие. Во всяком случае, надо попытаться. Рождество, проведенное в Англии, надолго всем запомнится.

Селеста выбрала момент не случайно. Ужин удался на славу, к столу подали любимые блюда Гровера: закрытый пирог с цыпленком, консервированные персики и взбитые сливки. Родди играл у себя в детской, все складывалось как нельзя лучше.

– Знаешь, на Рождество я бы хотела навестить папу и братьев. Мы могли бы поехать все вместе. – Селеста улыбнулась мужу, сидевшему против нее. – Говорят, в Европе скоро начнется война. У папы неважно со здоровьем, и он очень хотел бы повидать внука. Год выдался тяжелый, верно? Сперва эти ужасные наводнения в марте, потом затопило канал Огайо-Эри и погибли люди… А я почти все время занята делами «Комитета спасенных». Доктор советует мне переменить обстановку.

Повисла тишина. Гровер медленно отложил льняную салфетку и устремил на жену тяжелый взгляд.

– Разве ты не накаталась? Я думал, тебе уже дурно от поездов и, если уж на то пошло, кораблей. В Рождество твое место здесь, дома.

– Конечно, ты прав, но ведь отец будет рад видеть нас.

– Довольно и того, что твои братья составят ему компанию.

– Он скучает по мне, а Родерик с удовольствием посмотрит на старую Англию и познакомится с дедушкой.

– Мой сын не поедет через Атлантику ни сейчас, ни когда-либо в будущем, ему определенно нечего делать на богом забытом островке, где одни дожди и туманы. Я не стану сопровождать тебя, у меня слишком много дел. Почему бы твоему отцу ради разнообразия не приехать к нам? – Гровер небрежно махнул рукой и потянулся к коробке с сигарами.

– В соборе на Рождество так красиво… Пожалуйста, подумай над моим предложением. Родди должен увидеться с дедом.

– Дедушка с бабушкой у него есть и тут. Поезжай, если хочешь – за свой счет, разумеется. Ребенок останется на попечении Сьюзан, как и в прошлый раз.

– Но Мэй пишет… – вырвалось у Селесты.

– Опять Мэй! Слышать не могу! Не возьму в толк, зачем ты подобрала эту сопливую нищенку! Чтобы строить из себя даму-благотворительницу? Думаешь, я не знаю, что ты до сих пор отправляешь ей дорогие посылки? Мать говорит, ты только и бегаешь по бельевым лавкам и тратишь деньги на детские платья! – зарычал Гровер.

– Если бы у меня была дочка… – Селеста умолкла, заметив, что Гровер нахмурил брови от такого открытого неповиновения. Если она вновь поднимет эту тему, ее ждут большие неприятности. Всякий раз, занимаясь с ней любовью, Гровер непременно натягивает эти ужасные резинки.

– Ты опять? У тебя все мысли только о младенцах! У нас есть сын и наследник, точка. Он уже вырос из пеленок и с каждым днем все больше становится похож на человека. Я не допущу, чтобы ты опять стала толстой уродиной и пускала слюни над колыбелью, как неграмотная крестьянка. Да и делать детей тебе не слишком-то нравится, а? Ты так и осталась английской старой девой, холодной, как рыба. Я жалею, что женился на тебе.

Молчи, не поддавайся, – мысленно твердила себе Селеста, но гнев, вскипевший в душе, был неукротим, точно взбесившаяся лошадь. Слова слетели с губ, прежде чем она успела сдержать себя.

– А ты – грубый скот, который требует и получает свое в любое время, даже если я больна или устала! Тебе известно, что я всегда мечтала о большой семье. По какому праву ты не позволяешь мне родить еще одного ребенка?

Гровер вскочил с кресла и схватил Селесту за волосы, выдрав шиньон и гребни.

– Ты заходишь слишком далеко! Знаю я, какую дрянь ты тайком читаешь: идиотские листовки и брошюры о правах женщин. В моем доме этого мусора не будет! Я разрешаю тебе таскаться на собрания «Комитета» с «Титаника» только потому, что там, по крайней мере, можно завести нужные связи. Так и быть, общайся с этими дамочками; у них богатые мужья, а это может пригодиться нашей компании, но все прочие – кучка оголтелых «синих чулок». Даже близко не смей к ним подходить! Эти дуры все как одна ненавидят мужчин. Такие должны лежать в постели с задранными ногами, больше они ни на что не способны. Пусть знают свое место – и они, и ты тоже!

Гровер рывком поднял Селесту со стула, выволок в коридор и потянул к лестнице.

– Пожалуйста, не надо, не сейчас, ты разбудишь Родди! Гровер, прошу, успокойся, мы обо всем поговорим…

Селеста не собиралась просить прощения за то, что высказалась начистоту. Несмотря на сопротивление, Гровер опять схватил за волосы.

– Заткнись и марш наверх! Ты еще не усвоила, что перечить мне запрещается? А ну, пошла!

– Не пойду! – взвизгнула Селеста, уже не заботясь о том, что ее услышат.

Гровер с размаха ударил ее по лицу, волоком протащил последние несколько метров до двери спальни, а затем ткнул кулаком в живот и швырнул на кровать.

– Ты моя жена, миссис Паркс, и я буду пользоваться тобой, когда и где пожелаю!

Селеста попыталась высвободиться из его железной хватки.

– Чем я заслужила такое отношение? Я больше не позволю унижать меня подобным образом…

– Еще как позволишь!

Взгляд Гровера пылал ненавистью, однако на краткий миг в нем промелькнуло сомнение. Селеста поняла, что это ее единственный шанс.

– Гровер, за что ты ненавидишь меня? Что плохого я тебе сделала? Можно ведь жить и по-другому, – попыталась урезонить она мужа.

В глазах Гровера застыл какой-то странный блеск, как будто в этот момент он находился далеко отсюда, а на Селесту смотрел, словно на чистильщицу ботинок.

– Все строишь из себя манерную девицу, все жеманничаешь! Какую глупость я допустил, женившись на дочке священника! Да я и за женщину тебя никогда не считал. Тощая, плоская, как доска, и при этом еще смотришь на мою семью свысока, точно ты лучше других!

– Никогда я не смотрела на твою семью свысока, а похудела от переживаний, – возразила Селеста и заработала удар в челюсть. Последние силы оставили ее.

– Молчать! Заткнись или опять получишь. Я – твой муж, ты обязана делить со мной стол и ложе. Без меня ты – никто и ничто. Женщины вроде тебя – безмозглые дуры!

– Уверена, девочкам из борделя «Лили» ты такого не говоришь, – еле слышно произнесла Селеста. – Ты ведь там развлекаешься?

– И что с того? Эти крошки знают, как доставить удовольствие мужчине, в отличие от тебя, фригидная дрянь! Ты считаешь себя особенной – посмотрите, она спаслась с «Титаника»… Так вот скажу тебе: лучше бы ты тогда утонула! Для тебя существует только Родди и Маргарет Браун с ее расфуфыренными курицами. Меня тошнит от твоей надменности. Я взял тебя в жены не для того, чтобы выглядеть дураком!

– Ты ошибаешься, все совсем иначе. Ревнуешь меня к сыну и моей общественной жизни? Но почему? Я думала, ты будешь гордиться, что я помогаю людям. Что тебя так злит? Прошу, не делай мне больно… – выдохнула Селеста и осеклась.

– Я покажу тебе, что значит больно! – взревел Гровер, грубо перевернул ее на живот, задрал юбки и раздвинул ей ноги, порвав белье.

– Нет, нет, только не это, – умоляла она, однако сил сопротивляться уже не было. Недавний ужин поднялся из желудка к горлу. Селесте оставалось лишь уткнуться лицом в стеганое покрывало и терпеть пытку. Гровер не дождется от нее ни одного стона; она не пошевелится и не даст ему увидеть, какую боль он ей причиняет. Судорожно вдохнув, Селеста ощутила в распухшем рту вкус шелковых простыней и поклялась себе, что больше не даст над собой издеваться. Да она скорее убьет мужа!

Селеста ощущала страшное одиночество и беззащитность, однако в душе разгорался огонь. Ненавижу, ненавижу, – мысленно твердила она, пока продолжались отвратительные толчки. – Я найду выход… Я не для того спаслась с «Титаника».

Получив свое, Гровер ушел, а она осталась лежать на кровати, измученная, но не сломленная.

«Если бы только братья знали, что за человек мой муж… Но разве смогу я когда-нибудь открыть этот позор? Смогу ли объяснить, что, сама того не ведая, совершила чудовищную ошибку?» Внешность Гровера очень обманчива, Селеста с легкостью поддалась его фальшивому обаянию… А он видит в ней лишь трофей или покорную собачонку. Неужели она допустит, чтобы Родди рос, имея перед глазами такой пример для подражания?

Селеста повернула голову и увидела в дверях заспанную мордашку сына. Он смотрел на нее, прижимая к груди любимого плюшевого мишку.

– Почему ты так лежишь, мамочка? Ты заболела? – испуганно спросил он.

Селеста попыталась сесть.

– Да, милый. Пожалуйста, иди ложись в постельку.

– Я услышал крики и проснулся. Папа опять сердится?

– Нет-нет, он просто устал. Сам знаешь, у него очень много работы. Он хочет, чтобы мы вели себя тихо, – солгала Селеста.

И почему она опять его защищает? Только во имя Родди, только ради того, чтобы ребенок не узнал правду.

– А как ты поранила лицо?

Мальчик коснулся ее разбитого рта, и Селеста поморщилась от боли.

– Глупая мама споткнулась, упала и ударилась.

Сегодня Гровер впервые ударил ее по лицу, с тревогой подумала Селеста, – раньше он такого себе не позволял.

– Ну, все, беги в кроватку.

Она попробовала встать; комната закружилась и поплыла. Сделав над собой невероятное усилие, Селеста отвела сына в детскую.

Нельзя, чтобы ее видели в таком состоянии. Щека распухла, из губы сочится кровь… Боже, как она все это объяснит? Если бы рядом с ней был хоть один близкий человек, которому можно довериться, открыться! Гровер никогда не разрешал ей заводить подруг и повторял, что все его знакомые женщины выходят из дома, только чтобы мужья могли похвалиться ими и получить какую-то выгоду. Завтра, вероятно, к ним заглянет Хэрриет с мужем. Значит, Селеста останется в постели и сошлется на простуду.

Нужно искать помощи. В конце концов, кто-то должен посоветовать ей, что делать, указать выход из этого ада. Но кто? В воскресной школе при епископальной церкви, где Селеста давала уроки, есть много умудренных жизнью дам, однако с тех пор, как Гровера повысили по службе и он вошел в совет директоров компании «Даймонд мэтч», все они отдалились от нее, как бы ни старалась Селеста поддерживать дружеские отношения. И как она пойдет к заутрене с таким лицом? Может быть, скрыть его под плотной вуалью? Но официально она уже не носит траур…

В Америке есть только одна женщина, чьи крепкие плечи выдержат любую ношу. По ее лицу видно, что она многое повидала. Маргарет Тобин Браун. Она живет отдельно от мужа и, очевидно, знает жизнь во всех ее проявлениях. И все-таки… говорить о Гровере за его спиной – настоящее предательство. Надо признать, брачные обеты Селеста произносила со всей искренностью.

Гровер подарил ей новый мир, спокойное, обеспеченное существование и прекрасного сына. А что взамен? Дикое унижение, которое она только что перенесла? Как эти побои увязываются с понятием супружеской любви, с единением двух тел в одно?.. От страхов и сомнений голова у Селесты шла кругом.

Любовь – единственное, что имеет значение. Не богатство и не положение в обществе, а только любовь, а ее с обеих сторон практически не осталось. Она разочаровала мужа и вызывает у него лишь отвращение. Конец их отношениям уже недалек.

Утром Селеста нашла под дверью спальни букет алых и кремовых роз. Записки к цветам не прилагалось. Извинение или предупреждение? В любом случае она будет чувствовать себя запертой в этой золотой клетке до тех пор, пока не придумает, как освободиться.

 

Глава 41

Падал снег. Анджело ходил взад-вперед по тротуару, ожидая, пока закроется магазин льняных изделий. Зайти внутрь он не осмеливался – нет, только не туда, где в витрине висят предметы женского белья. Он встречался с Кэтрин О’Лири уже полгода и в первое время держал это в секрете. Сегодня за ужином, однако, он познакомит ее с дядей Сальви и тетей Анной.

Порой Анджело казалось, что он начал встречаться с другой девушкой слишком скоро после смерти жены. Как бы там ни было, Мария навсегда останется его женой, и он не ищет иных отношений, кроме дружбы.

Кэтрин поразила его своими изумрудными глазами.

– А с чего ты взял, будто мне нужно что-то другое? – отвечала она. – Уж если я и выйду замуж, то только за ирландца, за парня с хорошо подвешенным языком.

Анджело словно получил пощечину, однако в следующее мгновение он увидел, что в глазах Кэтлин пляшут озорные чертики.

Выходцы из Ирландии и Италии жили и работали в Нью-Йорке бок о бок. Тем не менее ирландцы появились в Америке раньше и имели давно установившиеся обычаи, праздники, язык. Даже католиками они были более истовыми.

Поначалу семья Анджело относилась к этой дружбе с подозрением, и в конце концов он предложил показать им Кэтлин. На «допрос инквизиции» он решился только после того, как уверился в своем выборе. Кэтлин, девушка городская, работала продавщицей и жила в общежитии вместе с дублинской родней. В родной Ирландии она была служанкой и приехала в Америку в надежде на новую жизнь. Столь же гордая, сколь и красивая, Кэтлин обладала острым язычком – правда, заметным это становилось лишь после того, как она преодолевала природную застенчивость.

Анджело и Кэтлин просто бродили по улицам, сидели в кофейне, гуляли в парке, ходили в синематограф. Пора определиться с их отношениями, решил Анджело. Но как? Они ведь и за руки-то почти не держались…

Он поплотнее запахнул куртку, ежась на вечернем холоде. Кэтлин что-то запаздывает. Неужели не придет? А, вот и она. Кэтлин выпорхнула из дверей, придерживая рукой зеленый берет. Волосы, как всегда, обрамляли личико пышными волнами. Одета в удлиненный жакет, узкую юбку с перехватом ниже колена и изящные ботиночки – прелестная городская модница!

– Ну, куда сегодня пойдем? На улице что-то холодно, – сказала Кэтлин, продев руку под локоть Анджело, и у того сразу точно крылья выросли.

– Не против, если мы поужинаем у моих дяди с тетей? Они хотят познакомиться с моей суженой, – брякнул Анджело и по взгляду Кэтлин понял, что неудачно выразился на английском.

– Это понимать как предложение? В первый раз ты сделал его так же?

Анджело смущенно покачал головой.

– Мы из Италии… Там свои традиции, приготовления, понимаешь?

– Нет, не понимаю. Я – ирландка, а у нас парень, когда предлагает девушке руку и сердце, опускается на одно колено и вообще обставляет это более торжественно. Я тебе не второй сорт. Всего хорошего!

Кэтлин развернулась и зашагала прочь, стараясь не поскользнуться на обледеневшем тротуаре.

– Per favore, Katerina, что я сделал не так?

– Все. – Она остановилась и вздохнула. – Ты ходишь за мной по пятам уже шесть месяцев, ни слова не говоришь о женитьбе, а теперь вдруг решаешь устроить смотрины, показать меня чужим людям, даже не предупредив меня, не дав возможности принарядиться. Мы не в Италии и не в Дублине. Это Нью-Йорк, и значит, мы оба имеем право высказать свое мнение по поводу свадьбы. Если уж в этой жизни мне суждено выйти замуж, я сделаю это как положено. Хочешь жениться – ухаживай по всем правилам. Ты должен уговорить меня провести всю оставшуюся жизнь рядом с тобой. – Кэтлин двинулась обратно, навстречу Анджело.

– И как же нам быть?

– Что-нибудь придумаем. В Америке можно устроить все по-другому, так, как нам захочется.

– Я обещал Анне привести тебя. Конечно, это Америка, но среди своих мы по-прежнему в Италии. Она ни разу не видела Марию… Пожалуйста, идем.

– Не сейчас. Еще рано, так что можешь пригласить меня куда-нибудь отметить помолвку.

– Сходим в Бэттери-парк?

– В такую погоду? Я думала, итальянские мужчины более романтичны.

– У меня мало долларов, я должен выплачивать долг за жилье.

Да, вся его зарплата уходит на оплату старых долгов, но как признаться в этом?

– Значит, так, еще одно правило: все расходы делим пополам. Мне тоже платят жалованье. Давай найдем киоск, где продают хот-доги, и наедимся вволю.

– Сегодня пятница, – сказал потрясенный Анджело. – Дозволяется есть только рыбу!

– Ерунда. Хоть мы и добрые католики, а все-таки не надо ударяться в благочестие. Не каждый день мне предлагают выйти замуж. – Кэтлин звонко рассмеялась, и все вокруг словно бы озарилось светом. – Вперед, Ромео, доставь девушке удовольствие.

Душа Анджело запела. Кэтлин, рыжеволосая ирландка с изумрудными глазами и буйным нравом, не заменит ему Марию. Однако она будет ему хорошей женой, и она права: пришло время начать жизнь заново. Они теперь в Америке.

 

Глава 42

Март 1914

– Ноги моей больше в этой церкви не будет! – Мэй стукнула плошками о раковину каноника Форестера. Ее глаза метали молнии. – Читали, что викарий написал в «Личфилд меркьюри» по поводу открытия памятника капитану Смиту в Музейном саду? По его словам, корабль получил предупреждение о льдинах, но капитан все равно не снизил скорость. – Помолчав, Мэй продолжила: – Уверена, все было не так. Мистер Фуллер говорит, что неправильно оказывать капитану больше почестей, чем другим. Нет, не понимаю. Мы все вносили пожертвования на эту статую. Капитан исполнил свой долг и спас моего ребенка.

– Тогда напишите в газету и расскажите обо всем, миссис Смит. Вы – живой свидетель подвига капитана. Они быстро закроют рот, – пожал плечами каноник.

– Ну что вы, я никогда не писала в газеты, – смутилась Мэй. – Автором письма должна быть Элла, а не я.

– Тогда напишите от ее имени, поведайте свою историю. Селеста рассказывала о героическом поступке капитана Смита, однако не могла утверждать наверняка, что видела в воде именно его.

– Напишете за нас? – робко спросила Мэй.

Каноник покачал головой.

– Мне не следует вступать в дискуссию. Вокруг событий той ночи и так ведутся жаркие споры. Немало людей считают капитана безответственным и недальновидным.

– Ничего подобного! – Мэй, раскрасневшаяся и злая, бросила щетку, которой чистила посуду. – Он подплыл к шлюпке и передал на борт младенца, которого вытащил из воды. Ему предложили место в лодке, а он отказался, так говорила Селеста. Сама я капитана не видела, его узнал один из членов экипажа.

– Все это известно лишь с чужих слов, дорогая, но если вы так горячо поддерживаете капитана, напишите в его защиту.

Слова каноника придали Мэй смелости. Она любит этого доброго старика, рядом с ним она никогда не чувствует себя глупой или приниженной.

– Хорошо, только, пожалуйста, сэр, проверьте мое письмо на ошибки. Не хотелось бы выставить себя на посмешище или обнародовать свою фамилию.

В последующие несколько недель вокруг возведения памятника капитану в Личфилде разгорелись нешуточные страсти. Мэй купила блокнот и ручку. По вечерам она сочиняла черновик за черновиком, однако в церкви держалась по-прежнему скромно. Таким, как она, не подобает в лицо указывать викарию на его неправоту. Вместо этого Мэй стала посещать службы в соборе.

А потом в газете напечатали анонимное письмо, которое привело ее в ярость.

Будет очень жаль, если наш Музейный сад превратится в свалку для памятников людям, не связанным с историей города и ничем себя не прославившим. Следует считаться с фактами – а я расцениваю как факт (рискуя при этом навлечь на себя обвинение в злопыхательстве) то, что имя покойного капитана «Титаника» не было никому известно до тех самых пор, пока он не допустил просчет, который привел к одной из величайших катастроф современности…

Это уже открытый вызов! Мэй пыталась читать дальше, но гнев и отчаяние застили ей глаза. Как несправедливо! Мертвые не могут защитить себя. В статье все перевернуто с ног на голову. Капитан Смит не проектировал судно и не ограничивал количество спасательных шлюпок. Разве это он по-фарисейски прошел мимо, обрекши людей на гибель? Всем известно, что загадочным судном, которое появилось на горизонте и проигнорировало сигнал бедствия, поданный с «Титаника», был «Калифорниан». Почему не обвиняют капитана этого корабля? Говорили также, что рядом с «Титаником» прошел еще один пароход, причем так близко, что можно было разглядеть его огни.

Вовсе не капитан Смит отрезал выход пассажирам третьего класса и расставил охрану, преграждавшую путь на верхние палубы. В газетах столько противоречивых историй – каким из них верить?

Будь здесь Селеста, она бы составила убедительное письмо. Может, написать ей и попросить отправить в газету телеграмму в защиту капитана Смита? Впрочем, не стоит: это займет слишком много времени.

Мэй намеревалась сообщить редакции «Личфилд меркьюри» все, что она о них думает, однако была слишком взбудоражена разговорами о далекой войне и о том, что войско гарнизона в Уиттингтоне приведено в полную боевую готовность. Кухню колледжа переполняли слухи; Флорри Джессоп сообщила о шпионах, которые якобы расставлены на всех углах. Тем не менее газетные страсти по поводу открытия памятника не утихали, а Мэй все никак не могла заставить себя взяться за перо, опасаясь привлечь внимание к себе и Элле. После стычки с Флорри она нигде не бывает, кроме продуктовой лавки, церкви и дома Форестеров в Стритэе. Нет, рисковать нельзя.

Радовало уже то, что нашлись умные люди, вставшие на сторону капитана. С другой стороны, ходила молва, что противники возведения монумента готовят соответствующую петицию. Мэй тошнило от всего этого.

Однажды ночью, мучаясь бессонницей, она смотрела из окна спальни на соборные шпили, силуэты которых четко вырисовывались на фоне предрассветного неба. Время пришло, внезапно поняла Мэй – взяла лист бумаги, ручку и принялась писать.

Будучи одной из тех, кто находился на борту «Титаника» в ту ночь и на себе ощутил дыхание ледяных вод; той, на чьих глазах в океанской пучине утонули муж и маленькая дочь, я утверждаю, что капитан Смит был хорошим и смелым человеком. Меня, в отличие от многих несчастных, спасли, и когда я в бездонном своем отчаянии думала, что лишилась всего на свете, в руки мне передали отраду моего сердца, мое дитя. Капитан Смит вместе с ребенком подплыл к шлюпке, отдал мою девочку, но сам отказался от спасения. Я своими глазами видела этот акт милосердия.

Личфилд должен гордиться монументом, напоминающим о подвиге этого человека, ибо нет больше той любви, как если кто положит душу свою за других.

Только очевидцы знают правду о том, что происходило на «Титанике». Ваша петиция – позор для города.

Остаюсь при всем уважении…

Имя не указано.

Чернила едва успели высохнуть, а Мэй уже запечатала конверт и ринулась в темноту, чтобы опустить его в почтовый ящик в конце улицы. Нужно успеть, пока ее решимость не угасла.

На следующей неделе Мэй просмотрела «Личфилд меркьюри» от первой до последней страницы, однако своего письма не нашла. Ее историю проигнорировали, сочли выдумкой. Вот если бы она подписалась… Но тогда у дверей тотчас выстроилась бы очередь из любопытных соседей и репортеров, которые засыпали бы ее вопросами.

Еще через неделю к тревожным известиям о войне прибавилось объявление о церемонии открытия памятника. Мэй решила, что вместе с Эллой непременно отдаст дань уважения капитану Смиту. Она отправилась узнать подробнее о времени церемонии, а по пути завернула на почту купить марок – и вдруг обнаружила в сумочке ту самую марку, которую должна была наклеить на конверт, адресованный в редакцию газеты.

Вот оно что… Письмо просто не дошло. Ее речь в защиту капитана осталась неуслышанной. Мэй испытала сильное облегчение. В порыве гнева она чуть не выдала себя. Отныне она постарается не привлекать внимание к себе и малышке Элле. Мэй вновь отгородилась от мира барьерами.

 

Глава 43

Хэрриет явилась в спальню Селесты без стука. Она желала знать, почему невестка пропустила воскресную службу в церкви. Селеста попыталась закрыть разбитое лицо рукой, но было поздно.

– Ах, дорогая, Гровер опять вышел из себя?

– Вот как вы это называете? А я бы сказала, он опять меня избил, – ледяным тоном ответила Селеста.

У Хэрриет хватило совести покраснеть.

– Мне жаль, что так вышло. Ты должна понимать, какой стресс испытывают мужчины на работе. Надо учитывать, что в резиновой отрасли грядет важное слияние компаний, на фирме Гровера происходят большие перемены. Гровер очень похож на отца. Они ведут себя подобным образом не со зла, пойми.

– Вы себя в этом убеждаете? – спросила Селеста, заметив алые пятна на щеках свекрови.

– Что ты имеешь в виду? – ощетинилась Хэрриет.

– Сами знаете что. Ваш сын не родился таким. Кто-то показал ему на примере: жену можно колотить, чтобы добиться от нее повиновения в…

– Дорогая моя, признай, в последнее время ты сама провоцировала Гровера постоянными разговорами о суфражизме. Тебя вечно не бывает дома, сыном ты не занимаешься…

– Неправда! Я никогда не оставляла Родди без внимания. То, что раз в месяц я посещаю собрания в Кливленде, не делает из меня…

– Мужчина должен быть хозяином в своем доме. Это вполне естественно, ведь иначе с ним перестанут считаться. – Хэрриет прошлась по комнате, нервно трогая безделушки и предметы одежды.

– Меня учили, что в глазах Господа мы все равны.

– Ну вот, ты опять за свое. Мужчина создан по образу и подобию Божию, а мы вышли из ребра Адама, так что мы, безусловно, низшие существа.

– Чушь! – рассмеялась Селеста. – Люди рождаются из материнского чрева.

– Тебе следует сдерживать себя и не болтать всякую ересь, если хочешь оставаться женой моего сына. Будь покорной – только так можно вести себя с волевым супругом.

– Меня воспитывали иначе.

– Милая, ты до мозга костей англичанка!

– И горжусь этим. Мы не любим, когда нас запугивают, и отстаиваем свою правоту, чего бы это ни стоило.

– В таком случае мне тебя жаль, – сказала Хэрриет, разглядывая старинную серебряную щетку для волос, принадлежавшую еще матери Селесты. – Хотя должна признать, дом ты обставила с большим вкусом.

– И это все? Вы не разделите мою точку зрения?

Хэрриет покачала головой.

– Селестина, ты сильно переменилась, Гровер в недоумении.

– Спасибо «Титанику»! Как можно терпеть такое зверское отношение после всего, что мне довелось увидеть на тонущем корабле? Ваш сын не удосужился даже встретить меня в Нью-Йорке, а недавно я выяснила, что он к тому же скрывает от меня почту!

Хэрриет взялась за дверную ручку.

– Все ясно. Я рада, что мы объяснились, Селестина. Я скажу всем, что ты нездорова.

Больше они никогда не поднимут эту тему, поняла Селеста. Хэрриет стыдно за то, что открылось ее собственное унижение. Вот если бы они объединили усилия, можно было бы надеяться на примирение с Гровером. Ох, и о чем она только думает, вздохнула Селеста. Никакие словесные убеждения не изменят характер мужа… но ее действия заставят его задуматься.

 

Глава 44

29 июля 1914 г

Найти хорошую точку обзора оказалось нелегко. Жители Личфилда высыпали на улицы, чтобы посмотреть, как группа членов мэрии направляется из городской ратуши по Берд-стрит к Музейному саду, где состоится торжественное открытие памятника.

На голове у глашатая красовался цилиндр, его жезл и сабля блестели на июльском солнце. Разношерстная кучка «Смотрителей оружия» в костюмах Средневековья медленно шествовала мимо зрителей. Следом шли мэр и шериф, потея в алых треуголках, отороченных мехом, и возглавляя группу почетных гостей, которые были одеты сообразно мероприятию: мужчины – в черные костюмы, дамы – в шелковые платья приглушенных оттенков. Оборки на подолах шуршали по земле, подметая уличную пыль.

Трубачи в алых тужурках возвестили об их прибытии громом фанфар. Процессия влилась в Музейный сад, где вокруг статуи, закрытой тканью, в карауле стояли морские офицеры.

Мэй отошла в тень. Слова до нее почти не долетали, к тому же Элла беспокойно ерзала в коляске – больше всего девочку интересовал продавец мороженого, стоявший на углу. Его товар шел нарасхват: зрители, собравшиеся поглазеть на церемонию, охотно покупали мороженое.

Мэй с гордостью отметила, что на священниках надеты те самые сутаны, которые она помогала чистить, крахмалить и гладить сегодняшним утром. Они выстроились по степени важности вокруг епископов, облаченных в золотые епитрахили и митры. Пышное театрализованное представление идеально вписывалось в декорации соборного города.

– Кого чествуют? – поинтересовался мужчина в матерчатой кепке, чьи усы были испачканы мороженым, капавшим из рожка.

– Открывают памятник капитану Смиту, – отважилась произнести Мэй.

– А-а, тому, который потопил «Титаник»! А на кой нужно ставить ему памятник?

– Он был храбрым человеком, очень храбрым! – отрезала Мэй, не в силах сдержать раздражение.

– Вам-то откуда знать? – Мужчина в кепке смерил ее взглядом.

Вряд ли кто-то ею залюбуется, мысленно признала Мэй. Обычная женщина в свободном сером платье; усталое лицо, волосы цвета мокрого песка стянуты в пучок под соломенной шляпкой. Стоит лишь упомянуть, что она – одна из спасенных с «Титаника», и этот тип сразу закроет рот. Мэй, однако, этого не сделала, а прикусила губу и отодвинулась в сторонку.

Она хотела послушать, что говорит герцогиня Сазерленд, но до нее долетали только обрывки речи. Женщина, стоявшая рядом с Мэй, показала пальцем на молодую леди в серебристом платье, ниспадающем свободными складками.

– Леди Скотт… вдова капитана Скотта, великого исследователя… – шепотом сообщила соседка Мэй. – Это она изваяла статую. Ее муж – вот уж кто действительно заслужил быть увековеченным в бронзе. Настоящий герой!

Совершенно ясно, что капитан Смит не в чести у местных жителей. Зачем они вообще пришли? – удивлялась Мэй. В городе только и говорили о том, что эта статуя никому в Личфилде не нужна. Противники возведения памятника подали в городской совет петицию, под которой стояло семьдесят подписей. Если бы только Мэй могла высказаться в поддержку капитана!.. В этот момент она расслышала заключительные слова герцогини:

– Не печальтесь, друзья мои. Капитан Смит покоится на дне. Океан безмолвно и безжалостно забрал из нашего мира многих великих людей, многих из тех, кто дорог нашему сердцу…

Вот именно, в мыслях вздохнула Мэй. Слушать дальше ей расхотелось – слишком много воспоминаний пробуждали эти слова.

А теперь все разговоры – о войне и о том, что мужчины вновь возьмут в руки оружие. Скольким из них суждено найти конец в морской пучине?

Взгляд Мэй привлекла стройная девушка в белом платье и широкополой шляпе. Ее темные волосы струились по спине до пояса. Хелен Мелвилл Смит, единственная дочь капитана Смита, протянула руку, чтобы открыть статую отца. Ее мать сидела рядом и с волнением смотрела, как Хелен сбрасывает покрывало со скульптуры. Взорам собравшихся предстал широкоплечий морской офицер. Его руки были скрещены на груди, а взгляд устремлен поверх публики, поверх купола музея и трех шпилей собора, куда-то в пространство. Толпа вяло зааплодировала.

Теперь капитан Смит стоит на постаменте вдали от моря, навечно заточенный в равнодушном Личфилде, глухой к речам сильных мира сего. В Соборном дворе несколько недель обсуждали, кто из богатых и известных персон посетит сегодняшнюю церемонию: леди Диана Мэннерс и ее сестра, маркиза Англси; сэр Чарльз Бересфорд, член парламента, и другие. Выступить с речью хотели все, однако опасались проявлений недовольства, особенно после того, как викарий собора Святого Чеда всколыхнул публику своим письмом, напечатанным в газете. Многие важные персоны под невнятными предлогами отказались от участия в церемонии.

Мэй вытянула шею, пытаясь рассмотреть сидящих. Среди них были родственники капитана из северного Стаффордшира, представители компании «Уайт стар лайн» и спасенные пассажиры – такие же, как Мэй. Она охотно выразила бы им свою поддержку, но опять же ради собственной безопасности вынуждена держаться на расстоянии.

Несмотря на ропот противников, событие получилось громким и собрало много народу. Мэй надеялась, что статуя хоть отчасти послужит утешением семье капитана Смита. Мэй не сводила глаз с Элинор, вдовы капитана, – та возложила к постаменту венок из красных и белых роз. С каким достоинством она несла свой крест в течение этих двух лет! О чем она сейчас думает?

Солнце било в глаза, жара усиливалась. Мэй устала, а Элла начала капризничать.

– Уточки… покорми уточек, – требовала девочка.

Мэй хотела подойти поближе к памятнику, но для этого нужно было дождаться, пока все разойдутся. Она покатила коляску назад, в тенистые заросли близ соборного пруда. Сейчас они покормят уточек, как Мэй и обещала.

Торжественная часть завершилась; курсанты морского училища и резервисты, стоявшие в карауле, получили команду «вольно». Люди начали подходить к памятнику и разглядывать табличку.

– Давай покормим уточек! – не унималась Элла.

Сколько шумихи было вокруг надписи на табличке! Мэй своими ушами слышала ожесточенные дискуссии каноников в трапезной и споры студентов за вечерним какао перед службой. Естественно, ее разбирало любопытство, какой вариант выбрали в итоге.

Церемония закончилась, скамейки опустели, народ двинулся в парк, пабы и чайные, желая охладиться. Только теперь Мэй отважилась подойти к статуе. Никто и не догадывается о том, какое отношение она имеет к этому знаменитому человеку… Читая надпись на табличке, Мэй едва не заплакала. Имя, звание, годы жизни и смерти и эпитафия – пышная, но неопределенная:

ПОТОМКАМ-СООТЕЧЕСТВЕННИКАМ В ПАМЯТЬ И НАЗИДАНИЕ.

ЭТО БЫЛ ЧЕЛОВЕК С ОГРОМНЫМ СЕРДЦЕМ. ОН ЖИЛ И УМЕР КАК ГЕРОЙ.

«БУДЬТЕ БРИТАНЦАМИ».

И ни слова, что он был капитаном «Титаника»! Каноник Форестер был прав, утверждая, что члены городского совета «замнут вопрос» и исключительно ради приличия напишут какую-нибудь невнятную похвалу. Мэй не хотела, чтобы напоминание о трагедии постоянно находилось у нее перед глазами, но, стоя перед памятником, почувствовала свою связь с ним. Тут, в коляске, находится живое доказательство мужества капитана. Хелен Смит – его родная дочь, и все же неким странным образом дочерью ему приходится и Элла. Да, она дочь капитана, получившая второе рождение в морских волнах.

Жаль, что Селесты нет рядом. Мэй обязательно отправит ей письмо, в котором подробно опишет церемонию, и для пущей выразительности приложит экземпляр местной газеты.

Мэй подняла глаза на статую. Суровые черты лица, печальные глаза, устремленные вдаль. Несомненно, скульптору удалось отобразить какое-то неуловимое внутреннее сходство. Мэй вздохнула и отвернулась. Капитан Смит – далеко не единственный, кто лишился жизни и доброго имени в ту роковую ночь.

Позже, в духоте ночи Мэй опять приснился тот же самый сон: она барахтается в черном бескрайнем океане и кричит, когда коварные ледяные воды, вздымаемые луной, ветром и приливом, утягивают на дно всех, кого она любила. Порой Мэй просыпалась и с облегчением думала, что это – всего лишь кошмар, но едва взгляд падал на деревянную колыбель и кудрявую головку Эллы, к ней приходило осознание реальности. Кто же на самом деле этот похищенный ребенок?

Неужели вечная печать молчания и тайны – та цена, которую Мэй должна платить за утешение, каким стала для нее девочка? Но был ли у нее выбор? Ты выжила. Больше ничего не имеет значения. Права ли я была? О, Боже, дай мне знак, что я поступила правильно…

 

Глава 45

Дражайшая Мэй!

Благодарю тебя за описание церемонии. Я бы очень хотела присутствовать на открытии памятника, но сейчас голова моя занята другим. Я сделала кое-что ужасное, вернее, меня ждет ужасная расплата, если муж узнает об этом. Тебе известно, как много для меня значит участие в делах «Комитета спасенных». Так вот, я решила продать часть драгоценностей, подаренных мне Гровером за годы брака, – те, которые я все равно не ношу. Я называю их «кровавыми дарами».

Я тайком отправилась в Кливленд и выручила за них хорошую цену. У меня появились собственные деньги и возможность сделать наконец достойное пожертвование. Я испытала потрясающее чувство свободы. В последние месяцы мне все труднее жить в окружении бесполезной роскоши, поэтому, избавившись от побрякушек, я получила истинное удовольствие. Мать оставила мне в наследство небольшую сумму, которую я называю «запасом на черный день».

Сама не верю, что пишу эти строчки, однако ты – единственная, кому я могу открыться.

Поскольку я всегда обходила стороной все, что связано с моим супружеством, ты, наверное, догадалась, что в браке я несчастлива. Я более не могу выносить этот кошмар. Знаю, я клялась перед Богом соблюдать брачные обеты, однако брака как такового уже нет.

Прости, что обременяю тебя этим признанием. Надеюсь, теперь ты поймешь, почему в последних письмах я с большим сумбуром описываю мои занятия. Когда я занята, мне некогда думать. Пожалуйста, не удивляйся.

Тебе приходится много работать, чтобы прокормить семью, тогда как я могу целыми днями спокойно вышивать, сидя в тепле и уюте. Ты потеряла спутника жизни, а я мечтаю от него избавиться. Какой странной и несправедливой бывает жизнь.

За нас не волнуйся. У меня есть план, которым я пока не могу поделиться. Очень прошу не сообщать братьям и отцу о моих проблемах. Следующее письмо отправь мне до востребования, на адрес почтового отделения. Как ты уже поняла, Гровер не одобряет нашу переписку, поэтому мы должны хранить ее в тайне.

Возможно, некоторое время от меня не будет вестей. Не сочти это нерадивостью с моей стороны, просто я пытаюсь изменить свое плачевное положение и действую сообразно плану.

С отчаянием,

Селеста и Родди

Дождавшись, пока Гровер уйдет из дома, Селеста взяла ключ от его орехового бюро, где лежали все бумаги. Ей нужны только свидетельства о рождении, ее собственное и сына. Она уже несколько недель твердит мужу, что пора свозить Родди и Сьюзан на побережье, покатать мальчика на парусной яхте, подышать морским воздухом. Они остановятся в гостинице, а обратно вернутся поездом и по пути посмотрят на Великие озера. Селеста купила Родди матроску, Сьюзан – новенькую соломенную шляпку, а себе – пару симпатичных шелковых платьев.

Впервые за долгое время Селеста жила ожиданием. Сьюзан придется взять с собой, чтобы та не подняла тревогу. До определенной степени ей можно доверять, однако в Акроне у няньки семья, которую нужно содержать. Может быть, и не слишком разумно уговаривать ее пересекать канадскую границу. Если верить нью-йоркским газетам, ситуация в Европе сильно осложнилась после убийства эрцгерцога Франца-Фердинанда в Сараево. Ходят слухи о войне с Германией. Нужно покинуть Америку до того, как закроют границы.

Пример Маргарет Браун и Элис Пол научил Селесту главному: нельзя бездействовать, сидеть и пассивно ожидать чудесного спасения. Судьбу нужно брать в свои руки! Селеста поедет на север, окажется на британской территории, заявит, что она гражданка Великобритании, и увезет Родди за океан – туда, где Гровер их никогда не достанет.

Ей давно пора повидаться с семьей. Если начнется война, братья наверняка захотят вступить в армию, и отец останется совсем один. Она обязана навестить родных и познакомить их с Родди, пока мальчик не забыл, что он и сам наполовину англичанин.

Селеста с трудом сдерживала радостное возбуждение. Однажды вечером Гровер пришел домой и сказал, что в августе на неделю присоединится к ним в путешествии. У Селесты упало сердце: планы придется отложить еще на несколько дней. Гровер приедет с тем, чтобы проверить – там ли они, куда собирались – на Атлантическом побережье в штате Мэн, совсем близко от границы с Канадой.

Селеста мельком упомянула в разговоре, что хотела бы отдать дань уважения погибшим на «Титанике», посетив кладбище Фэйрвью-Лоун в канадском Галифаксе, и Гровер – в кои-то веки! – не стал возражать. После того случая с избиением он все еще держался по отношению к ней очень мило. Должно быть, знал, что его мать видела синяки и ссадины на лице невестки.

Селеста молилась, чтобы все прошло гладко. Она устроила двойное дно в чемодане и спрятала туда деньги и документы. Она понимала, что в присутствии Гровера должна выглядеть кроткой и покорной, однако при мысли о чудовищности обмана ее сердце начинало колотиться. Селеста даже думать боялась о путешествии по морю, но ведь молния не бьет дважды в одно и то же место?

В Англию они приедут в самый разгар лета. Селеста просматривала в газетах списки всех трансатлантических рейсов и нашла один отправлением из Галифакса. Что ж, Новая Шотландия так Новая Шотландия. Побег будет неожиданным и стремительным, поэтому сгодится любой рейс.

По ночам Селеста цепенела от ужаса, обдумывая детали дерзкого плана. Все должно быть подготовлено безупречно. Сьюзан она отошлет под каким-нибудь благовидным предлогом, чтобы бедняжка не попалась Гроверу под горячую руку, когда тот узнает, что его обдурили.

Если Селеста сбежит, не будет больше побоев и насилия и уже никто не отберет у нее сына. Надежды на возвращение домой и встречу с родными – а еще, конечно, с Мэй и Эллой, – на возобновление прежних дружеских связей придавали Селесте мужества и сил, позволяли сохранять внешнее спокойствие. Скоро она увидится с близкими людьми, а до тех пор никто не должен что-либо заподозрить.

Когда пришло письмо, в котором Мэй сообщала об открытии памятника, Селеста с радостью прервала молчание и постаралась немного подготовить подругу к грядущим событиям. Она тихонько улыбалась себе под нос, предвкушая скорые объятия. Быстрее бы наступил август. Они едут домой!

 

Глава 46

7 августа 1914 г

Анджело стоял в приделе, ожидая, когда появится его невеста. Народу на венчании присутствовало немного: священник со счастливой улыбкой во весь рот, девушки из бельевой лавки и все Бартолини, одетые по такому случаю в самое лучшее. Как не похоже на простенькую церемонию в Тоскане… Казалось, это было сто лет назад. Анджело очень надеялся, что Мария не возражает против его повторной женитьбы так скоро после ее гибели.

– Ты правильно сделал, что начал новую страницу в жизни. Кэтлин – хорошая девушка. С ней ты вновь обретешь дом и семью, – сказал отец Бернардо. – Господь послал вас друг другу.

– Зачем ты берешь в жены ирландку? – спросил Анджело его бригадир. – Она запилит тебя до смерти.

– Она мне нравится, – заявила Анна в тот вечер, когда Анджело впервые привел Кэтлин в дом дяди и тети. – У вас будут красивые дети.

Анджело подумал об Алессии и своем постоянном ощущении, что дочь жива. Он бережно хранил пинетку в надежде, что однажды найдет девочку, но с годами эта надежда таяла.

Возникло какое-то движение, прихожане встали со скамеек. Наверное, Кэтлин идет. Анджело обернулся и сквозь слезы на глазах узрел видение: по воздуху к нему приближалась девушка в кремовом платье, отделанном кружевом.

Не оглядывайся назад, смотри вперед, – подсказало ему сердце. – Призраки не согреют твою постель. Та, кто это сделает, – перед тобой.

 

Глава 47

Часть кладбища Фэйрвью-Лоун в Галифаксе была специально отведена под могилы жертв «Титаника», чьи тела подняли из воды. Более ста невысоких гранитных плит стояли в несколько рядов, у каждой лежали цветы. На некоторых уже высекли имена и даты, указывающие, когда именно останки были подняты на борт спасательного катера. Экипажи катеров собрали тогда страшную жатву… Может быть, где-то здесь покоится и муж Мэй, безымянный и неузнанный? Селеста вздохнула, сжала в руке букетик фиалок и пошла дальше по тропинке. Родди бежал впереди.

На кладбище царила тишина. Селеста нашла маленькую надгробную плиту, установленную над могилой неопознанного ребенка. В газетах много писали об этом несчастном малыше. Моряки, нашедшие его, так расстроились, что решили на свои деньги заказать ему памятник. Селеста поежилась: это мог бы быть Родди, возьми она его с собой в путешествие. Здесь, среди мертвых, мальчуган выглядел особенно полным жизни. Неужели она готова рискнуть и еще раз пересечь океан? Иного выбора у нее просто нет.

Если верить расписанию в газете, пароход в Англию отходит сегодня ночью. Селеста немного подождет, потом выдаст Сьюзан деньги на дорогу домой, придумает какую-нибудь отговорку насчет того, что ей нужно найти сведения о муже Мэй, съездит в порт и купит билет.

Втайне от Сьюзан она уже провела рекогносцировку – прогулялась вокруг порта и между прочим видела марширующих солдат – они грузились на военное судно. О войне в Европе говорят на каждом углу, однако Селеста пока не хочет задумываться об этом. Когда она и Родди сядут на пароход, времени будет предостаточно.

В висках пульсировала кровь. Сейчас или никогда, – решила Селеста. Ей не терпелось потратить деньги, спрятанные в потайном кармане. Они поедут вторым классом, чтобы не привлекать лишнего внимания. Кроме того, Селеста постарается запутать следы.

Мысль возникла у нее после скандала на «Титанике», когда выяснилось, что многие пассажиры едут под чужими именами. Селеста вспомнила ту французскую семью – некоего мистера Хоффмана, который выкрал своих сыновей во Франции, намереваясь увезти их в Нью-Йорк. Ее имя не будет совсем уж фальшивым – она лишь чуточку его изменит. Девичья фамилия Селесты, Форестер, близка к слову «лес». Слово «вуд» по-английски тоже означает «лес», значит, она возьмет фамилию Вуд. Так, теперь имя. Селестина звучит слишком необычно. Почему бы не воспользоваться своим вторым именем – Роуз? Итак, она поедет под псевдонимом Роуз Вуд. Это поможет сбить с толку преследователей.

Селеста покинула кладбище с тяжелым сердцем. Сколько утраченных надежд и мечтаний похоронены в этой земле… Пришло время проявить волю и твердость характера. Господь сохранил ей жизнь и дал силы сделать все необходимое для Родди. Возврата нет.

Сперва нужно отпустить Сьюзан. Селеста постояла, глядя на стройные парусники в гавани. Сохранять спокойствие было нелегко. Военные, выстроившись в колонны, поднимались по сходням на корабль. Родди возбужденно прыгал на месте и показывал на них пальцем:

– Смотрите, там солдаты!

– Тебе пора на поезд, – с улыбкой обратилась Селеста к Сьюзан.

Они двинулись в направлении вокзала, но девушка вдруг заупрямилась.

– Я должна остаться, мэм. Мистер Паркс наказал мне никуда от вас не отлучаться.

– Я все объяснила ему в письме. Написала, что хочу отдать дань памяти похороненным здесь, в Галифаксе, и разузнать, каким образом ведется опознание тел. Мы вернемся через несколько дней. – Селеста старалась говорить непринужденным тоном, чтобы не возбуждать у Сьюзан дальнейших подозрений.

– Но, мэм…

Глаза Сьюзан светились неподдельным участием. Конечно, она знает, что творится в доме. Догадывается ли, что это – прощание?

– Езжай. Доброго пути. Я попрошу носильщика взять твои вещи. Да, и спасибо тебе, – прибавила Селеста – не могла не сказать этих слов.

– За что, мэм? За то, что я выполняю свою работу? – Сьюзан удивленно посмотрела на хозяйку.

Селеста сунула ей в сумочку конверт и немного денег. Все, теперь она точно поняла, что происходит.

– Небольшой бонус, потрать его на себя. Ты была Родди хорошей няней. – Селеста стиснула ее пальцы. – Родди, поцелуй Сьюзан.

– Сьюзан поедет с нами. – Мальчуган насупил брови и крепко вцепился в руку девушки.

– В другой раз, милый. Сегодня Сьюзан нужно ехать домой, – улыбнулась Селеста. – Так ведь?

– Хочу Сьюзан, хочу Сьюзан! – все больше расходился Родди.

– Тебе лучше уйти, пока у него не началась истерика.

– Я не могу бросить вас. Позвольте мне остаться, мэм. Куда вы поедете? Вам нелегко, знаю, но я могу помочь. Пожалуйста, возьмите меня с собой. Я не хочу расставаться с Родди.

– Я бы очень хотела, Сьюзан, но не могу. Спасибо тебе за преданность.

– Где мне искать вам, мэм?

Селеста покачала головой. Едва сдерживая слезы, она распростерла руки и крепко обняла Сьюзан.

– Ты поедешь домой и скажешь моему мужу, что я велела тебе собрать вещи, запретила ехать с нами и силой усадила в поезд.

– Кажется, гонцов, приносящих дурные вести, убивают? – тихо произнесла Сьюзан.

– Только в книжках. Вот рекомендательное письмо. Оно поможет тебе найти другое место. От всей души желаю тебе счастья. Береги себя.

– Для меня было честью работать у вас, мэм. Вы – хорошая мать и поступаете так ради сына, а не только ради себя, я знаю. Удачи вам.

– Да, Сьюзан, удача нам понадобится. А теперь иди, пока над нами не начали смеяться.

Родди рыдал, непроизвольно чувствуя печальный момент. Сьюзан всхлипывала, прижимая к глазам носовой платок. В горле у Селесты стоял комок. К перрону подошел поезд, из него хлынула толпа с чемоданами и сумками: люди торопились в порт.

– Наверное, они все хотят попасть на родину, – заметила Сьюзан. – И все из-за войны…

– Ну, это случится еще не скоро, – небрежно отмахнулась Селеста. – Какое дело Англии до склок между Австрией и Германией?

Сейчас не до того, – подумала Селеста. Она чуть ли не затолкала Сьюзан в вагон и, натянуто улыбаясь, помахала рукой на прощание. Родди еще слишком мал и не подозревает, что больше не увидится с няней, вздохнула Селеста по пути к билетным кассам.

Очереди были длинными и беспокойными; в каждой находились нервные дамочки, которые совали свои билеты в лицо кассиру-контролеру.

– Те, у кого есть билеты, – налево, остальные – направо! – рявкнул он.

В толпе послышался недовольный ропот.

– У меня не две пары рук. Имейте терпение.

Родди потянул Селесту за юбку.

– Мама, я хочу пи-пи.

– Подожди чуть-чуть, – взмолилась она, боясь потерять место в очереди.

– Я постою за вас, – предложила женщина с приятным лицом. – Мужская комната вон там, – указала она.

На улице было тепло, и Селеста сняла пальто.

– Не могли бы вы подержать и это? – попросила она. Прочие вещи она решила взять с собой.

Родди повернул к мужскому туалету, однако Селеста отвела его в дамский – в этой сутолоке ребенок запросто может потеряться!

Когда они вернулись, Селеста принялась искать свое место в очереди, но добрая женщина исчезла, а вместе с ней – и пальто Селесты. Она металась в панике, спрашивала людей, но все лишь пожимали плечами.

– Всегда найдутся ловкачи, только и поджидающие удобного момента, мадам, – заметил какой-то мужчина. – Она удрала, едва вы отошли.

Раздосадованная, усталая Селеста не стала говорить мужчине, что он вполне мог бы и задержать мошенницу. Ей вновь пришлось встать в конец очереди, несмотря на то, что уже смеркалось.

– Следующий!

– Два билета до Ливерпуля, пожалуйста.

– Сожалею, мадам, раньше субботы ничего нет. Будьте любезны, ваш паспорт.

– Мой… что? – не поняла Селеста, протягивая кассиру два свидетельства о рождении, свое и Родди. – Я – британская подданная.

– Охотно верю, но в любом случае вас не пустят на борт без документов.

– С каких это пор? – выпалила Селеста, злая и напуганная. – Я прибыла сюда на «Титанике». Никто не спрашивал у меня паспорта.

– Прошу прощения, мадам… В апреле ввели новые правила. Все пассажиры, пересекающие границу, должны предъявить удостоверения личности.

– Вам недостаточно свидетельства о рождении?

– Извините, мадам, вам следует подать заявку на получение паспорта. Следующий!

Селеста не собиралась сдаваться – слишком далеко она зашла.

– Сколько времени это займет?

– Не могу сказать, мадам. Война, знаете ли.

– Война? Когда же она началась? – вскипела Селеста. Кровь прихлынула к ее щекам.

– Сегодня утром, в десять часов, мадам. Вы не читали газет? И солдат не видели? Англия и Германия находятся в состоянии войны, Канада высылает войска, а военные имеют приоритет перед гражданскими пассажирами. Пожалуйста, отойдите. Следующий!

Родди почувствовал подавленное настроение матери.

– Мама, мы поплывем на большом корабле?

– Не сегодня, милый, – выдавила Селеста.

Ей хотелось опуститься на землю и завыть от отчаяния. Куда теперь идти? Главное – время. Она должна вернуться до того, как Сьюзан передаст письмо Гроверу. Нужно найти ночной поезд, идущий на юг. Какой дурой она была, считая, что сумеет сбежать вот так просто!

Она в ловушке – либо до окончания войны, либо до тех пор, пока не достанет настоящий паспорт, чтобы выехать за границу. Вся ее напускная храбрость моментально улетучилась. Делать нечего – надо найти дамскую комнату и переждать там приступ паники, которая обволакивает, словно густой туман, и отрезает все мысли. Внезапно в голове у Селесты зазвучал знакомый голос, разрезающий туманную мглу, точно луч маяка.

– За каким чертом тебе возвращаться домой? За тумаками и оплеухами? Ты уже сбежала, девочка. Уноси ноги, и дело с концом…

– Но я не могу!.. – беззвучно простонала Селеста.

– Это еще почему? Кто будет искать Роуз Вуд, когда мир на грани хаоса? Беги, пока можешь, и не оглядывайся. Мы с тобой похожи, ты – одна из «непотопляемых». Ты справишься.

Селеста встала, ожидая увидеть за спиной Маргарет Браун, однако рядом никого не было. Осмелится ли она? Хватит ли ей решимости сесть в поезд и уехать куда глаза глядят? У нее есть доллары. Самое драгоценное в этой жизни – своего сына – она держит за руку. Все возможно, если сильно захотеть. И пускай нет возможности пересечь Атлантику – это не помешает Селесте убраться как можно дальше от Гровера Паркса.

Матери и ребенку легко затеряться в гуще народа.

Селеста впервые улыбнулась и зашагала к вокзалу.

– Спрячься в толпе, Роуз Вуд. Там тебя не найдут!