Глава 97

Открытки из Парижа, 1928 г

Дорогие мои!

Добралась благополучно. Преподобный и его жена встретили меня на вокзале Гар-дю-Нор. Гермиона и Розалинда – прелестные маленькие ангелочки. Даже не верится, что я живу в самом сердце Парижа. Дом викария расположен в центре города; в двух шагах от нас – Триумфальная арка, от нее я могу пешком пройти через Елисейские Поля к саду Тюильри. Пожалуйста, еще раз поблагодарите от моего имени миссис Симонс за то, что порекомендовала меня этим людям.

Париж – лучшее лекарство от хандры. Англия кажется мне очень далекой. Здесь есть все, о чем только можно мечтать. Девочки вместе со мной ходят в музеи и парки. Я часто забываю, что они мои подопечные, поэтому иногда приходится их приструнять. Мой французский улучшается с каждым днем, а от витрин магазинов просто невозможно отвести глаз. Не беспокойтесь, парижский шик мне не по карману. Уроки скульптуры чрезвычайно интересны; кроме того, на них я перезнакомилась с кучей других иностранных студентов. Летние каникулы мы проведем на юге Франции. Жду не дождусь, когда увижу Средиземное море.

С любовью,

Элла

* * *

Дорогой Родди!

Конечно, ты не заслужил этого письма, так как сам почти не пишешь, но мне захотелось похвастаться парижским адресом и местами, где я побывала. Уроки скульптуры, которые я посещаю, – это что-то невероятное. Другие студенты в миллион раз талантливее меня, мне еще многому нужно учиться.

Я коллекционирую соборы: Нотр-Дам, Руан, Шартр, Тур, Орлеан, Париж – все эти здания словно один огромный учебник.

Приятная неожиданность: я побывала в Каннах! Стояла ужасная жара, и я так загорела, что туристы уже принимают меня за местную и подходят с вопросами. В теплую погоду я чувствую себя саламандрой, которая греется на камнях под лучами солнца. Забавно, правда? Я буду грустить, когда наступит осень и придется вернуться в пасмурную Англию. Девочки каждый день играли на пляже, мы все вволю накупались в море. Жена викария родила мальчика, которого назвали Лионелем. У него есть кормилица.

Самостоятельная жизнь пошла мне на пользу. Я научилась справляться с трудностями, узнала, как обращаться с мужчинами, которые слишком тесно прижимаются к девушке в метро и хотят залезть под юбку. В таких случаях я просто пинаю их в голень, и они морщатся от боли (и стыда, надеюсь). Иногда мне хочется быть мальчишкой, который спокойно может бродить где угодно, не опасаясь, что кто-то крадется вслед.

Я теперь отменно ругаюсь на французском – правда, шепотом, когда преподаватель находит недостатки в моих работах. Он научил меня оценивать чужие произведения критическим взглядом. Ох, сколько нового еще предстоит узнать. Я уже ощущаю себя совершенно другим человеком.

Пытаюсь не слишком часто думать о маме. Ужасно, что она умерла молодой – и все из-за того, что вовремя не обратилась к врачу. Она наверняка пыталась лечиться дома, экономила на себе ради дочки, и от этой мысли я мучаюсь совестью. Она не тратила на себя ни пенни, стараясь лишний раз побаловать меня. Ну а я теперь разъезжаю по Франции, как девица из светского общества. Наверное, это несправедливо, но в то же время я уверена, что мама была бы счастлива за меня.

Конечно, ты уже в курсе, что мне все известно про «Титаник» и знакомство наших матерей. Видимо, у моей были свои причины не рассказывать об этом. Порой мне кажется, она стыдилась того, что оказалась в числе спасенных пассажиров. Все, на что она осмелилась претендовать, – это пенсия, которая причиталась ей по праву и пошла на мое образование.

Сейчас уже поздно копаться в прошлом. Думаю, мы все не понимаем родителей, пока не обзаведемся собственным потомством. Возможно, когда-нибудь и мы будем так же волноваться за своих детей, стараться уберечь их и страдать от причиненной ими боли.

Нет, в моей жизни нет Рудольфо Валентино, из мужчин есть только Леон и Фридрих, студенты, которые иногда после уроков приглашают меня посидеть в кафе на берегу Сены. Тем не менее искра страсти пока не вспыхнула. У меня просто нет времени на романы. Ну а как с этим у тебя, мой большой братец? Даже не представляю, как ты сейчас выглядишь.

Соболезную по поводу кончины твоей бабушки. Знаю, ты ее любил. Прости, что болтаю только о себе. Ты много работаешь, и Селеста тобой страшно гордится. Процедура развода почти завершена. Несмотря на то что эта морока тянется не первый год, в Соборном дворе новость определенно наделает шуму. В Англии разводы распространены гораздо меньше, чем у вас в Америке. Люди до сих пор не понимают, что прожить всю жизнь в неудачном браке – сплошное мучение. Лучше уж совсем никакого супружества, по-моему. Уверена, ни ты, ни я не будем торопиться вступать в семейные отношения.

Постарайся написать мне до моего отъезда из Парижа.

С любовью,

Элла

Она не написала Родди всей правды о «Титанике» и предсмертном признании Мэй. Об этом знают только ее опекуны, пусть так и будет. И все же странно, как по-домашнему уютно и легко ей здесь, на континенте, под лучами теплого солнышка среди иностранного разноголосья. Она уже начала привыкать, что торговцы принимают ее за местную жительницу и, обращаясь к ней на французском, тараторят так быстро, что в ответ она вынуждена лишь кивать, улыбаться и пожимать плечами.

Однажды на пляже в Каннах Элла услыхала веселый смех и возгласы какой-то семьи, и на секунду ей показалось, будто она разбирает слова, будто где-то в глубине сознания всплывает правильный перевод. Она хотела послушать еще, но семья прошла мимо нее по пляжу и удалилась. Элла даже не знала, из какой страны эти люди. Она ощутила легкое беспокойство, но вскоре переключила внимание на бедняжку Роз, которую Гермиона уже почти целиком закопала в песок.

Элла точно знает, что это не последняя ее поездка за границу. Она обязательно побывает в Испании, Италии, Швейцарии… везде, где сможет найти работу или брать уроки. Раз она собирается стать профессиональным скульптором, то должна оттачивать мастерство, не боясь трудностей, развивать творческое видение. Пока что из-под ее рук выходят слабые, шаблонные вещи. Необходимо учиться на классических примерах, а значит, много путешествовать. Она по-прежнему будет зваться Элен Смит, чтобы иметь возможность получать деньги от фонда. «Титаник» унес тысячи жизней, так пусть теперь платит уцелевшим.

 

Глава 98

Июнь 1932 г

Селеста придирчиво осмотрела свое отражение в высоком зеркале и осталась довольна. Бирюзовая ткань выгодно подчеркивает цвет лица. Свадебное платье, выкроенное по косой, украшает отделка бисером, на плечах – свободный жакет. Миниатюрная шелковая шляпка держится на кудрявых волосах при помощи булавок. Простой ансамбль идеально подходит для гражданской регистрации брака. Хорошо, что родители не видят ее в этом «авантюрном» наряде. Как не похоже на прошлый раз – роскошное платье невесты, пышная церемония бракосочетания, торжественная служба в соборе…

Гровер до последнего отказывался дать развод. Чтобы получить его подпись, потребовались долгие годы затяжных и нелепых переговоров. Из Акрона он в конце концов переехал в Кливленд, потеряв должность в компании из-за какого-то конфликта. А потом Родди написал, что отец нашел богатую вдову, и подпись Гровера на документе о разводе появилась очень скоро.

Обидно, конечно, что Родди не приедет на свадьбу. По его словам, он не вправе оставить Уилла и «Фрахт экспресс». В качестве извинения он прислал Селесте и Арчи билеты до Нью-Йорка в первом классе, так что свой медовый месяц они проведут в Америке. Селеста никак не может отделаться от мысли, что этот щедрый жест продиктован чувством вины; в любом случае для нее это возможность увидеться с сыном.

Элла вернулась из Европы, полная восторженных впечатлений о поездке в Мадрид через Авиньон, Камарг и Перпиньян. В Личфилде ее уже мало что привлекает. Она превратила старый сарай в настоящую студию, где воплощает в жизнь все свои идеи. Мятежный дух Эллы не желает подолгу задерживаться на одном месте и постоянно рвется в путешествие.

Когда Элла бывает дома, они почти не говорят о том, что случилось раньше. «Я – это мое будущее, все остальное неважно, – утверждает она. – Предпочитаю оставить прошлое в прошлом». Всякий раз при упоминании вопроса о поиске ее настоящих родителей она словно бы опускает глухую решетку.

Элла тоже участвует в праздничной суете: крутится в столовой, добавляет последние штрихи в оформление фуршета. Вся комната пропахла крепким ароматом сыра бри, который она везла в чемодане через Ла-Манш, словно редкую драгоценность. Элла твердо решила развить у близких тонкий вкус к французским блюдам и хорошему вину.

Сегодня она прелестно выглядит в воздушном платье из бледно-лилового муслина с коротким цельнокроеным рукавом и букетиком кремовых и алых роз, приколотых на плече. Не хватает только Мэй…

Селеста сглотнула слезы, готовые брызнуть из глаз. Она стольким обязана своей безвременно ушедшей подруге! Иногда она чувствует незримое присутствие Мэй, как будто та одобряет намерение Селесты и Арчи стать наконец законными супругами. Предсмертное признание Мэй уже не давит на сердце Селесты тяжким грузом, ей лишь жаль, что судьба отвела им слишком мало времени.

– Пора! – громко скомандовал Селвин, подойдя к лестнице. Он вымыл машину и даже прикрепил на капот щегольскую белую ленточку. – Не мучайте бедного водителя, он и так черт знает сколько ждал этого дня.

В небе ярко светило солнце, однако, взглянув на шпили Личфилдского собора, Селеста тихонько вздохнула. Только после того, как священник благословит их и завершит скромную службу в боковом приделе, она по-настоящему почувствует себя замужней дамой.

Элла сидела на переднем сиденье автомобиля, изо всех сил вцепившись в букет из роз и листьев папоротника.

– Только не гони, Селвин. Тише едешь, дальше будешь.

– Ты же знаешь мою сестру, она вечно опаздывает. Надо поторопиться, а иначе парень передумает и уйдет домой.

Все засмеялись. Женщины положили руки на колени, придерживая платья, а Селвин вырулил на дорогу, ведущую в город, и принялся насвистывать «Вот идет невеста». Сердце Селесты взволнованно забилось в предвкушении свадебной церемонии.

 

Глава 99

Родди хотел, чтобы «высочайший визит» в его новый дом на Портидж-роуд прошел безупречно. Мама должна увидеть, какого успеха он добился в жизни. Его дела идут в гору. Компания «Фрахт экспресс» представляет собой группу грузоперевозчиков, обслуживающих тридцать производителей шин по всей стране, от Нью-Йорка до Атланты, от Уичиты до Балтимора. Родди постоянно занят, хотя при этом регулярно находит время прыгнуть в свой быстрый кабриолет-родстер и проверить кое-кого из двухсот наемных водителей – вовремя ли они доставляют грузы. Платить деньги расхитителям времени он не намерен.

Жаль, что его не видит бабушка Хэрриет. Как-то утром, вернувшись из церкви, она уснула в кресле и тихо отошла в мир иной. На похоронах Родди лицом к лицу встретился с Гровером. Они не сказали друг другу ни слова. Говорить с отцом Родди было не о чем, но однажды тот заявился к сыну в офис и потребовал дать ему работу. При этом от него разило виски.

В первую секунду Родди онемел от изумления. Он даже решил попытаться что-нибудь придумать, но потом вспомнил, что этот человек годами мучил его мать, затягивая с разводом, и не проявлял ни малейшего интереса к делам сына до тех пор, пока бизнес не стал процветать.

Родди выписал чек и протянул его отцу, сказав, что это – свадебный подарок и что работы в конторе для него нет.

– И это твой ответ отцу спустя столько лет? – прорычал Гровер, жадно схватив чек.

– Ты велел мне убираться, и я убрался. Это был самый верный шаг в моей жизни, па. А теперь у тебя хватает наглости являться ко мне и требовать, чтобы я взял тебя на работу. Интересно, на какую? – с вызовом произнес Родди. Человек по другую сторону стола был ему чужим.

– После всего, что я для тебя сделал, ты должен проявить к отцу почтение!

– Я тебе ничего не должен. Только из уважения к памяти бабушки я не отпущу тебя с пустыми руками. Забирай свой свадебный подарок и начни новую жизнь в Кливленде.

Секретарь Родди вежливо проводил Гровера к выходу.

– Чтоб тебе сгореть в аду! – на всю контору проревел пьяный отец.

Родди знал, что больше с ним не увидится. Гровер – часть прошлого, а он, Родди, отныне ни от кого не зависит. Если его и печалило, что отец докатился до такого состояния, то эту печаль затмевала радость и облегчение, что мама и Арчи наконец поженились. Для себя же Родди твердо решил не заводить семью. Никаких связей, никаких подружек и непрошеных поклонниц. Хорошо быть свободным, приходить и уходить когда вздумается, не оглядываясь на расписания. Новый дом – предмет его гордости: элегантные кожаные диваны, стеклянные двери, выходящие на террасу, современная кухня с холодильником и встроенной плитой. Иногда Родди даже щиплет себя за руку, дабы убедиться, что все это – не сон.

Никто ничего не преподносил ему на тарелочке. Родди накрепко усвоил, что успех – это целеустремленность и тяжелый многочасовой труд без отдыха. «Фрахт экспресс» поднялся на одну ступеньку с такими компаниями, как «Мотор карго», «Роудвей экспресс», «Янки лайнс» и «Моррисонс».

Мама и Арчи собственными глазами увидят, каких высот он достиг. Они проведут в Америке свой медовый месяц, Родди купил им билеты до Нью-Йорка. Таким образом он сможет провести с ними больше времени, чем если бы сам приехал в Англию на свадьбу. Разумеется, Элла, не стесняясь в выражениях, выскажет в письме все, что думает по поводу его отказа. Она преподает в художественной школе и кое-что зарабатывает скульптурными портретами. Родди видел некоторые ее произведения. Скоро она опять отправится путешествовать, на этот раз – через Францию в Италию. Так же, как и для него, работа для Эллы – главное. Мама даже беспокоится, что Элла слишком много времени проводит в своей садовой студии. Да, такая девушка пришлась бы ему по душе, она умеет расставлять приоритеты.

Между тем обстановка в Европе накаляется. Гитлер, предводитель национал-социалистической рабочей партии Германии, прибегает к все более агрессивной риторике. В газетах пишут о надвигающейся угрозе войны. У любого, кто имеет родственников в европейских странах, эти новости вызывают тревогу. Родди постарается уговорить маму и Арчи переждать неспокойные времена в Штатах.

Промышленность в Акроне чутко отреагировала на смену ветра: предприятия в огромных количествах изготавливают продукцию для военных нужд: дирижабли, аэростаты, специальные шины для армейских автомобилей. Расширяется авиационная база, Великая депрессия почти забыта.

Родди давно хотел съездить в Личфилд, но, поскольку бизнес для него на первом месте, он не может позволить себе отсутствовать целый месяц. Без него все пойдет вкривь и вкось. Партнер Родди, Уилл, – домосед и семейный человек, более мягкий по натуре.

* * *

В Акроне они пробыли совсем недолго. В этом городе Селеста всегда ощущала некий дискомфорт, а теперь еще и боялась столкнуться с Гровером. Родди уверил мать, что тот находится в Кливленде с новой женой, однако Акрон все равно вызывал у Селесты неприятные воспоминания. Арчи рвался домой к началу семестра в новой школе неподалеку от Стаффорда, куда устроился работать. Поездка получилась замечательная, хоть и утомила молодоженов. Родди из кожи вон лез, стараясь продемонстрировать свои успехи, во всем угождал гостям и водил в самые дорогие рестораны. И все же печаль из сердца Селесты не уходила. Сын изменился, возмужал, обрел твердость характера. Он постоянно сидел на телефоне, контролировал все дела в конторе, то и дело срывался на работу, оставляя их в своем прекрасном доме, и возвращался только поздно вечером. Он живет в другом мире. За годы вынужденной разлуки мать и сын отдалились друг от друга.

Кроме того, Родди уже не считает Англию родиной. Он американец до мозга костей, гордый индустриальными достижениями Акрона и своей транспортной компанией, сотни автомобилей которой несут надпись «Фрахт экспресс» по всей стране. Селеста получила развод, вышла замуж за Арчи и обрела респектабельность, но сына не вернула. К сожалению, их тропинки давным-давно разошлись.

Ее также беспокоит, что у Родди нет ни жены, ни даже девушки. Только бизнес, всегда только бизнес, прямо как у отца. Селесту передергивает при мысли, что Родди может пойти по дорожке Гровера и привыкнет снимать напряжение с помощью алкоголя.

Хэрриет делала все возможное, чтобы мальчик не сбился с пути, однако ее больше нет. Родди намекал Селесте, что ей с Арчи неплохо бы пожить, а со временем и осесть в Штатах. Предложение заманчивое, хотя и неосуществимое. Арчи сильно тянуло домой, и Селеста не имела права его удерживать.

Слухи о вероятной войне Родди на руку: новые контракты на перевозку грузов сулят неслыханные прибыли, это отличная возможность для расширения бизнеса. Даже когда они прощались на аэродроме перед посадкой на рейс до Нью-Йорка, мысли Родди витали где-то далеко, он был весь в новых планах, новых идеях. Селеста со слезами на глазах прильнула к сыну, сознавая, что должна сдерживать эмоции. Она могла бы напомнить Родди, что сребролюбие есть корень всех зол, могла бы предостеречь против ложных кумиров, но понимала, что сейчас не время для материнских нотаций. Нужно отпустить сына в свободное плавание, позволить ему извлечь уроки из собственных ошибок. Однако, даже если ему понадобится ее помощь, их будет разделять океан, и, стало быть, в следующий раз они встретятся не скоро.

– Жаль, что вы не останетесь, – вздохнул Родди. – Дома передавайте от меня всем привет.

«Все» – для него уже практически незнакомые люди: Элла, Селвин, миссис Аллен и, собственно, Личфилд.

Селеста с улыбкой кивнула.

– О, непременно передам, – сказала она, старательно имитируя американский акцент.

Улетала она с тяжелым сердцем.

Почему всегда так? Родди расплачивается за мое бегство от мужа-тирана. Он разрывался между нами и сделал свой выбор, так что не надо оглядываться. С ним все будет в порядке, и я тоже справлюсь… Наверное, мои родители испытывали те же чувства, когда я покинула дом. Отпускать всегда трудно… и все-таки необходимо. Кроме того, есть шанс, что однажды Родди вернется. Однажды… когда придет время.

 

Глава 100

Нью-Йорк, 1935 г

Казалось, служба тянется без конца. Рукополагаемые по очереди вставали перед шеренгой епископов, облаченных в золотые ризы. Музыка, песнопения, звуки органа, аромат благовоний, пышное убранство храма – все, что входило в ритуал этого важнейшего из дней, являло собой живописное зрелище, пиршество для глаз.

Анджело и Кэтлин стоят в толпе вместе с остальными счастливыми родителями; женщины разряжены в пух и прах, лица скрыты под кружевными вуалями, мужчины одеты в воскресные костюмы. Как вышло, что все его дети любят находиться в центре внимания? Почему оба сына не выросли нормальными парнями, как сыновья Сальви, которые нашли себе жен и теперь окружены стайкой ребятишек? Взять хотя бы Фрэнка, посвятившего себя церкви. Вот он лежит ниц перед алтарем, руки распростерты в жесте полного смирения. Сердце Анджело кольнул страх за сына. Если честно, как отец он глубоко опечален. У Фрэнки никогда не будет жены и детей. Как Америка оторвала Анджело от родины, так и церковь забирает у него сына, и он все силится понять, отчего же столь необходима эта жертва. Кэтлин – та чуть не лопается от гордости, тогда как Анджело чувствует лишь горечь утраты.

Рядом с ним стоит Патти, в свои пятнадцать уже настоящая красавица. Ее жизнь – длинная череда прослушиваний, занятий танцами, изредка – роль в кордебалете какого-нибудь бродвейского шоу, ожидание момента, когда улыбнется удача. Патти тоже упрямо стремится к цели. Как бы не пришлось ей испытать жестокое разочарование.

Ну, и Джако – не успеет выйти из тюрьмы, как снова туда попадает. Младший сын – головная боль родителей, вечно ввязывается в неприятности и вечно клянется исправиться. Жизнь приводит его короткой дорожкой либо в зал суда, либо за решетку, при этом отец и мать никогда не знают, где он окажется в следующий раз.

С детьми столько хлопот и волнений… А если Патти попадет в дурную компанию? Если Джако переступит черту? Хорошо, что хотя бы Фрэнки ничего не грозит в руках церкви.

А тут еще «итальянский вопрос»!.. Муссолини завоевал Абиссинию и сблизился с Гитлером. Анджело заметил достаточно перемен в своей родной стране, есть от чего испугаться. Он вспомнил высказывание тестя, отца Марии, о «чернорубашечниках», марширующих по улицам. По слухам, Америке скоро придется выбирать, на чью сторону встать.

Анджело не готов смотреть, как дети будут сражаться в войне, особенно после того, что он сам пережил на фронте. Разве может его собственная семья быть «врагом»?.. От этих мыслей голова идет кругом, да и ноги затекли от долгого стояния на месте.

Он взглянул на карманные часы и облегченно вздохнул. Скорей бы церемония закончилась; потом, дома, будет и угощение, и выпивка. В церкви Анджело всегда нервничает, его обязательно начинают мучить всякие «а что, если» и одолевают думы о грешной душе. Слава богу, «сухой закон» давно отменили. В такой день, как сегодня, мужчине нужно подкрепиться.

 

Глава 101

1937 г

Элла вошла в выставочный зал, стараясь унять дрожь в коленях и не смотреть туда, где выставлены ее работы, – вдруг там вообще никого нет? Она нарочно хотела прийти одна, чтобы привыкнуть к необычной атмосфере, прежде чем явится группа поддержки: Селеста и Арчи с друзьями.

Она и не представляла, как это страшно – выставлять свои произведения на публику. Элла объездила всю Европу, рассматривала картины и статуи, запросто анализировала работы студентов. Теперь же она испытывает жгучий стыд: ее посредственные творения стоят в одном ряду с гораздо более выдающимися: тут и затейливая, изящная керамика, и образные скульптуры из металла, и прекрасные картины – портреты и пейзажи.

Выставка устроена в честь коронации короля Георга VI, на ней собраны работы молодых художников центральных графств Англии. Так сказать, знакомство с новыми талантами. Часть работ продается. Конечно, на жизнь этим не заработаешь, но продать хотя бы одну работу, удостоиться отзыва в «Бирмингем пост» – это огромный шаг на пути к общественному признанию.

Элла долго и мучительно отбирала экспонаты и наконец остановила выбор на бюсте ребенка, который сделала по заказу одного священника (одолжила скульптуру у владельца на время выставки), классическом этюде женской кисти и своей последней работе, которую Элла создала, вдохновившись недавними экскурсиями по храмам Венеции и Флоренции. На нее произвели огромное впечатление образы Мадонны с младенцем Иисусом в галерее Уффици, особенно «Мадонна с длинной шеей» кисти Пармиджанино. Элла фотографировала самые знаменитые полотна, снимала матерей с детьми на улицах.

По возвращении в Англию в одном из таких снимков она и увидела искру вдохновения для своей следующей работы: мать сидит, слегка расставив ноги, и баюкает в подоле спящего младенца. В ее позе есть что-то умиротворяющее и одновременно пронзительное, перекликающееся с образом Богородицы, которая оплакивает мертвого Христа. Скульптура передает счастье и горе материнства, при этом видна тесная связь замысла с собственным неразрешенным конфликтом Эллы из прошлого. Она с любовью трудилась над фигурами матери и ребенка, и в итоге из-под резца вышло нечто новое, яркое и выразительное.

…Элла нервно кружила по залу, сжимая бокал вина и надеясь, что все же не совершила ошибку, выставив свои работы рядом с произведениями известных авторов. Нужно продержаться еще два часа, а потом можно будет унести экспонаты в нанятый фургончик и укрыться в привычном уюте Ред-хауса.

Напуская на себя непринужденный вид, Элла маячила неподалеку от выхода, и тут кто-то схватил ее за руку. Селвин.

– Молодчина! Вижу, одна работа уже нашла покупателя.

– Правда? – Элла изобразила безразличие, однако Селвин на это не поддался.

– Хватит прятаться, иди и сама посмотри.

К удивлению Эллы, перед ее произведениями собралась группа восхищенных зрителей.

Селвин за руку подвел Эллу к высокому мужчине

– Вот она, та самая застенчивая барышня. А это Гарольд Эшли, глава нашей юридической конторы на Темпл-роу. Он староста церкви Святого Иакова и хочет приобрести что-нибудь в духе твоих скульптур для придела Богоматери. Ну, я отойду, а вы пока обсудите условия, – заявил Селвин и удалился, оставив Эллу в полной растерянности.

– Вы берете заказы? – осведомился мистер Эшли, рассматривая статуэтку матери с ребенком. – Прелестная вещица, очень изящная и полная глубокого содержания. Нам понадобится такая же, только чуть покрупнее. Я хотел бы пожертвовать ее церкви в память о моей матери.

– Благодарю, – пролепетала Элла. – Рада, что вам нравится.

А затем она заметила ярлычок и на слепке женской кисти. Что такое? Неужели она и в самом деле не бездарна? Это надо отпраздновать. Элла подошла к столику и взяла второй бокал вина. Ничего себе – две проданные работы и новый заказ за один день!

 

Глава 102

1938 г

Как могло дойти до этого? – размышляла Селеста, пытаясь усвоить новые правила поведения при воздушном налете. Многие ученики Эллы покидают школу и записываются в армию, по городу ходят тревожные слухи. Если начнется война, продукты и топливо будут продавать по карточкам. Элла беспокоится, не закроют ли совсем художественный колледж, не прекратятся ли заказы от частных клиентов. Как тогда ей зарабатывать на жизнь?

Военный из отдела расквартирования уже приходил осматривать Ред-хаус на предмет размещения в нем эвакуированных и летчиков. Перспектива делить кров с чужими людьми тоже внушает беспокойство. Война. Только об этом все и говорят. Личфилд всегда был важным стратегическим узлом, а теперь сразу за казармами, в Фрэдли, строят новый аэродром. Город стоит на пересечении крупных автомобильных дорог А38 и А5, по которым круглые сутки передвигаются транспортные колонны, перевозящие людей и оборудование. Неужели и вправду опять война?

Арчи знал студентов и преподавателей, попавших в жерло гражданской войны в Испании и умерших от ран. Сколько талантов погибло в кровавой мясорубке!.. Сколько еще молодых людей должны отдать жизни, прежде чем закончится это безумие?

Старые солдаты опять достают на свет военную форму. Селвин записался в территориальную армию, Арчи – в добровольческий резерв ВМС. При необходимости оба готовы встать в строй. Мирной жизни вот-вот наступит конец. От женщин тоже ожидают посильного участия. Элле придется поступить на военную службу либо другим образом вносить свою лепту – лучше как-нибудь так, чтобы не терять связи со своим любимым ремеслом. Будет жаль, если все ее труды пойдут прахом.

В соборе выставляют витражные стекла, из музеев и художественных галерей увозят предметы искусства, парки и сады перекапывают под огородные грядки. Такое ощущение, будто вся страна приведена в боевую готовность, и сколько продлится такое положение, никому не известно.

Слушая гул самолетов, кружащих над головой, Селеста с ужасом думала о том, что вражеская авиация разрушит их прекрасный город. Еще свежи в памяти кошмары прошлой войны, и вот все начинается заново.

Недавно они с Арчи поселились вблизи Стаффорда, в небольшом домике при школе, где Арчи преподает античную литературу. Конечно, хорошо жить отдельно, забыв обо всех хлопотах и ответственности, и все же Селесте очень не хватает Эллы. Все эти трудные годы, с того момента, как Селеста узнала правду об Элле, она и Арчи старались вести девушку по жизненному пути.

Какое-то время желание докопаться до истины владело всеми их помыслами. Они отчаянно разыскивали сведения о пассажирах «Титаника», словно найти родителей Эллы было их святым долгом. Элла, однако, считала иначе и хладнокровно отказывалась тянуть за ниточки. Арчи перечитал все, написанное о «Титанике», особенно документальную книгу Лоуренса Бизли, а еще они смотрели в кинотеатре «Палладиум» жуткий фильм. Когда корабль на экране начал тонуть, Селесте пришлось покинуть зал. Она верила: должны быть другие источники информации. Селеста уже хотела обратиться в «Фонд помощи спасенным», но вовремя удержалась, ведь при этом вскрылся бы обман Мэй, и их обеих признали бы мошенницами. Нет, так рисковать нельзя.

Селвин посоветовал сестре оставить все как есть. «Элла сама разберется, когда будет готова». Все, что хоть как-то указывало на ее происхождение, находилось в маленьком чемоданчике. Аккуратно сложенные детские одежки: сшитая вручную рубашечка, отделанная кружевом, и один башмачок с кожаной подошвой, также украшенный кружевом поверх хлопчатобумажной материи. Вещички довольно простые, где угодно в Европе найдешь такие, и тем не менее кружевная отделка невероятно изящна и затейлива. Чьи руки создали эту красоту? Селеста со вздохом закрывала чемоданчик и отправляла его обратно в сушильный шкаф для белья.

Плохо, что у Эллы нет никаких увлечений, кроме творчества. Она была подружкой невесты на свадьбе Хейзел. Теперь новоиспеченная жена в положении, а ее мужа отправили служить за границу. Хейзел – единственная близкая подруга, больше ни с кем из личфилдской молодежи Элла не общается. Ее единственный неизменный спутник – верная дворняжка, которую Элла подобрала на обочине оживленной Бертон-роуд, после того как несчастное животное сбила машина. Стараниями Эллы собачонка выздоровела. Поппи ни на шаг не отходит от хозяйки и охраняет сарайчик, когда та за работой. Элла настолько поглощена своими скульптурами, что Селеста, заходя к ней поболтать, иногда чувствует себя досадной помехой.

Правда, есть одно место, где они до сих пор собираются: пятачок перед статуей капитана Смита в Музейном саду, любимым памятником Мэй. Бедного капитана почти не видно среди разросшегося кустарника. Обращение Селесты в городской совет с просьбой почистить статую осталось без ответа. У Селесты и Эллы так заведено: каждый год пятнадцатого апреля они приходят к памятнику и возлагают к подножию цветы.

– Он вправду вытащил меня из воды или это еще одна ложь? – как-то спросила Элла.

– Уверена, так и было, хотя своими глазами я этого не видела. – Селеста ответила максимально честно, тем более что по прошествии лет большинство событий той ночи превратились в размытое пятно.

За эти годы репутация капитана сильно пострадала. В лучшем случае о нем предпочитали не вспоминать, в худшем – проклинали и винили в случившемся. Селеста часто думала о его семье, о дочери, которая торжественно открывала памятник. Как сложилась ее жизнь под столь тяжелым бременем?

Если война свершит свое черное дело, разрушив дома и храмы, каменотесы и резчики по камню будут широко востребованы, ведь уничтоженные здания придется восстанавливать.

Селеста поймала себя на том, что опять планирует жизнь Эллы, как будто она ей родная дочь. Элла уже взрослая, независимая женщина. Пусть идет своим путем. Не вмешивайся. Твой долг перед Мэй исполнен. Но разве можно не беспокоиться о детях, когда на горизонте война? Слава богу, Родди в Америке. По крайней мере, там он в безопасности.

 

Глава 103

Октябрь 1940 г

Октябрьским утром Элла, гулявшая с Поппи в полях за Ред-хаусом, услыхала рокот небольшого самолета. Аэроплан летел совсем низко, мотор работал с перебоями. Самолет кружил, примериваясь к едва достроенной посадочной полосе, но было уже понятно, что машина теряет высоту и до аэродрома не дотянет.

– Поппи, ко мне! – взвизгнула Элла, однако дворняжка, напуганная шумом, прижала уши к голове и понеслась дальше.

Элла в ужасе наблюдала, как аэроплан с большим креном заходит на посадку в чистом поле. Машина ощутимо ударилась о землю, уткнулась носом в стерню и завалилась на одно крыло. Элла не раздумывая помчалась через все поле, чтобы помочь экипажу – если, конечно, кто-то выжил. Фюзеляж дымился; двое мужчин выкарабкались из кабины, а затем вытащили наружу третьего.

– Вы не ранены? – крикнула Элла.

– Брысь отсюда немедленно, машина сейчас взорвется! – рявкнул один из летчиков, чье лицо было скрыто защитными очками и кожаным шлемом. Вдвоем с товарищем они оттащили Эллу от самолета.

– Можете позвонить из моего дома, – предложила она.

– Я что сказал? А ну, назад! Если эта штука взлетит на воздух, мы поджаримся заживо! – прорычал тот, что выбрался первым. – Кыш, кыш отсюда, – уже спокойнее проговорил он. – Спасибо за предложение, мы доберемся до базы пешком.

– Нет, не доберетесь, ваш напарник ранен, – решительно заявила Элла, глядя на третьего члена экипажа. Штурман, весь в крови, лежал на земле в полубессознательном состоянии. Настала ее очередь отдавать приказы. – Я попрошу Селвина вас отвезти.

– Мы подавали сигналы, наши знают, где мы. «Неотложка» сейчас приедет. Но все равно спасибо, миссис?..

– Мисс Смит, – холодно ответила Элла. – Еще повезло, что вы нашли ровное место и не угодили в канал. Поппи! Поппи! – принялась звать она, но дворняжка не откликалась. – Пойду поищу собаку, у нее, наверное, от страха сердце в пятки ушло.

– Вы уж извините, что накричал на вас, – сказал первый летчик. – Рассчитывайте на нашу помощь, это самое малое, чем мы можем вас отблагодарить. А где мы? – Он огляделся по сторонам, еще не вполне ясно соображая.

– На окраине Личфилда, – сообщила Элла, указывая в сторону авиабазы Фрэдли.

– Черт, надо же, куда занесло. Мотор отказал.

– Да, вы счастливчики. Поппи!

– Нет, – улыбнулся второй пилот, отделавшийся легким испугом. – Это все из-за Тони с его «маневрами». А вы – наш ангел-спаситель.

– Я – мисс Смит, – напомнила Элла, встревоженная отсутствием Поппи. – Поппи, ко мне! Куда же ты подевалась?

Через несколько минут животное нашли. Собачонка забилась под изгородь и тряслась там от ужаса, из лапы торчал кусок металла.

– У нее кровь! – вскрикнула Элла.

Летчик снял с шеи шелковый шарф, соорудил из него подобие жгута и наложил на лапу собаки давящую повязку.

– К сожалению, тут не обойтись без ветеринара. – Он поднял собачку на руки и вдруг сам зашатался. – Ох… Немного растрясло, голова закружилась.

Он был вынужден сесть, и Элла осторожно забрала у него Поппи.

– Не двигайтесь, пока не приедет «Скорая». Я позабочусь о Поппи, с ней все будет в порядке. – Она уже слышала вой сирены: карета «Скорой помощи» неслась по проселочной дороге к упавшему самолету.

– Что с командиром? – спросил второй пилот.

– Видимо, головой ударился, – сказала Элла, поймав на себе любопытные взгляды летчиков.

– У этого парня и так не все дома. Кажется, у нас будут неприятности. Отклонились от курса, машину угробили, нарушили график. Вот что значит довериться Тони! Насилу живы остались. Ну, как ваш песик?

– Надеюсь, рана не слишком серьезная. Я должна поспешить к ветеринару. – Перед уходом Элла обернулась и еще раз оглядела место падения самолета.

– Интересно, как он нас будет выгораживать? – пробурчал штурман.

– Не волнуйся, командир кого угодно выгородит. Он как кошка, всегда приземляется на лапы, и я не имею в виду сегодняшний трюк. – Летчик подмигнул Элле.

Она побежала к дому, обрадованная, что никто серьезно не пострадал. Теперь самое главное – Поппи. Нужно взять «Остин» и отвезти бедняжку в Личфилд.

Когда Элла вернулась, в коридоре ее ожидал красивый букет цветов.

– Какой-то авиатор принес их для Поппи, а тебе там где-то в середине записочка, – засмеялся Селвин. – Осторожней, по-моему, ты разбила чье-то сердце.

– Вряд ли. Как он выглядел?

Несмотря на скепсис, Эллу разбирало любопытство. Интересно, кто из троих членов экипажа это был и где он ухитрился раздобыть такие замечательные цветы в разгар войны?

* * *

Летчик появился в Ред-хаусе несколько часов спустя, припарковав на подъездной аллее маленький «Моррис» с открытым верхом.

– Лейтенант авиации Харкорт прибыл! Правда, на раздолбанном драндулете…

Селвин пригласил его в дом.

– Как дела у собачки?

– Хромает, но жить будет, – ответила Элла, удивленно разглядывая визитера.

Он оказался настолько же белокур, насколько она темноволоса. На лбу – соломенная челка, и вообще в защитных очках на пол-лица он представлялся ей совсем другим. Четкое произношение явно выдавало в нем студента привилегированного колледжа. Ну все, Селвин теперь от него не отстанет.

– И как же это вас угораздило отклониться от курса, молодой человек?

Летчик взъерошил руками волосы и улыбнулся.

– Долго рассказывать, сэр. Попали в туман над Трент-Вэлли, а штурману нашему нужны очки посильнее и курсы повышения квалификации. Нам повезло, что Личфилдский аэродром, хоть и недостроенный, уже нанесен на карту. Похоже, в штабе нас ожидает выволочка.

Энтони Харкорт в нескольких словах изложил Селвину свою «летную историю»: был кадетом, окончил летную школу, по распределению направлен в бомбардировочную авиацию. Сейчас проходит боевую подготовку в учебной части, расположенной в сорока милях к востоку, готовит экипаж к военным заданиям. По его словам, родом он с Йоркширских низменностей, хотя акцент выдавал годы, проведенные в иных краях. Во время разговора Энтони то и дело поглядывал на Эллу и обводил глазами комнату, словно старался найти точки соприкосновения.

– Понимаю, с моей стороны это прозвучит весьма дерзко, мисс, но не согласитесь ли вы сегодня со мной поужинать? Заодно полюбуюсь на местные пейзажи, раз уж попал сюда.

– Меня называли по-разному, но «пейзажем» еще никогда, – засмеялась Элла, вознамерившись поставить самоуверенного юнца на место. Должно быть, он младше ее на несколько лет.

– Я имел в виду, что заказал столик в «Короле Георге», – пояснил Энтони. – Обещаю вернуть вашу дочь домой до того, как стемнеет, – обратился он к Селвину.

– Мисс Смит мне не дочь и сама в состоянии решить, во сколько ей возвращаться домой. Вам не кажется, что, прежде чем увозить девушку на железном коне, следует спросить ее имя? – Селвин изо всех сил старался сохранять серьезный вид.

– Боже, я опять все напутал, да? – Лейтенант смущенно зарделся.

– Меня зовут Элла, – улыбнулась она и протянула руку. – Охотно составлю вам компанию за ужином – исключительно потому, что сегодня у нас дома пирог с рыбой, а я его терпеть не могу. Дайте мне пять минут переодеться. – Она жестом указала на свой рабочий халат, заляпанный гипсом.

– Элла у нас скульптор. Обычно она не ходит такой неряхой, просто только что вышла из мастерской. А вы чем занимались до войны? – продолжил «допрос» Селвин.

Элла улыбнулась и помчалась наверх. Что же надеть? Есть костюм, в котором она ходит в церковь, есть юбка и блузка. Единственное нарядное платье слишком легкое для этой погоды. Ей решительно ничего не нравится. Все такое старенькое… Надо порыться в шкафу. Жаль, что у нее нет формы, как у Энтони.

Элла открыла дверцу шкафа, и резко пахнуло камфарными шариками. Этот запах не перебьют никакие духи. Ну почему ее не предупредили заранее!.. В конце концов она нашла блузку в крестьянском стиле с длинными рукавами, вышитым воротником и манжетами. С юбкой в складку и жакетом блузка будет смотреться неплохо.

Элла распустила непокорные волосы, повязала их шарфом, пощипала себя за щеки и аккуратно подкрасила губы драгоценной помадой. Отчего у нее трясутся руки? Почему так хочется произвести хорошее впечатление? Почему в обществе этого юнца она смущается?

А ведь с утра ничто не предвещало приключений. Элла справилась с домашними обязанностями, поработала в мастерской, пошла гулять с собакой. И вдруг буквально с неба сваливается этот молодой летчик. Является вот так запросто, уверенный, что она все бросит и станет развлекать его за ужином. Как странно… Тем не менее все именно так и выходит. Это совсем на нее не похоже – наряжаться, будто сегодня главный вечер в жизни, тогда как они всего лишь проведут вместе час-другой, а потом Энтони вернется на авиабазу и исчезнет с горизонта.

Легко сбежав по ступенькам вниз, Элла увидела, как Селвин вместе с Энтони выходят из ее студии в саду. Это место она считала своим убежищем и не любила пускать туда чужих. А все Селвин: нарочно демонстрирует молодому человеку антураж мастерской и инструменты скульптора, как бы намекая, что Элла девушка серьезная. Не стоит позволять себе лишнего с женщиной, которая так убийственно точно управляется с молотом и резцом.

Энтони изумленно воззрился на Эллу.

– Вы чудесно выглядите, а тот бюст в вашей мастерской… он должен стоять в музее.

– Я еще не закончила работу над ним. Так что вы делали до войны?

– Учился в университете. Колледж Святой Троицы в Кембридже. Записался добровольцем сразу, как узнал о войне. Вам бы понравились многие вещицы у нас дома. Мой отец вроде как коллекционер. А я больше люблю музыку – классическую, джаз… – Энтони бросил взгляд на запястье. – Пожалуй, нам пора. Не беспокойтесь за нее, мистер Смит.

– Меня зовут Селвин Форестер. Как я уже говорил, Элла, к сожалению, мне не родня, однако я все равно считаю своим долгом проверять, кто ходит к ней в гости, – засмеялся Селвин. – Приятного вечера, и не переживай насчет рыбного пирога миссис Аллен, дорогая. Весь я не съем, а тебе вполне можно разогреть его и завтра, – весело крикнул он с крыльца.

* * *

Их усадили за столик в уголке ресторана, располагавшегося на старом постоялом дворе. В меню значилось всего два блюда. Энтони заказал вино и угостил Эллу сигаретой из золотого портсигара.

– Еще дедушкин. Я считаю его своим талисманом.

От сигареты Элла отказалась; курение ее не привлекало. Что она здесь делает? У них ведь ничего общего. Энтони – совсем мальчишка, моложе ее лет на пять, а она все равно нервничает, как ученица в новой школе. Господи, да о чем же с ним говорить?

– Расскажите о себе, – начала она, надеясь вытащить собеседника на откровенность.

– Боюсь, рассказывать особо нечего. Энтони Джайлс Клермонт Харкорт, – представился он и на секунду умолк. – Больше похоже на прозвище, да? Мои родители живут посреди старой груды камней недалеко от Терска. Я – единственный сын, к тому же приемный, поэтому на самом деле не знаю, кто я и откуда. – Энтони поднял глаза, ожидая увидеть в глазах Эллы жалость, однако та лишь изумленно покачала головой.

– Какое совпадение, я тоже. Ну, вроде того, – ответила она и впервые озвучила часть необычной истории о путешествии Мэй Смит на «Титанике» и их дружбе с Селестой Форестер, опустив тот факт, что ее собственное происхождение никому не известно. – И почему я все это тебе рассказываю? – выдохнула Элла, глядя в ясные серо-зеленые глаза Энтони. Как только эти слова слетели с губ, ей отчего-то захотелось плакать.

– Сама знаешь почему, – улыбнулся он и накрыл ладонь Эллы своей рукой. – Иначе нельзя, мы одинаковые, два сапога пара. Как думаешь, почему из всех полей в Англии я приземлился именно на твое? Почему ты гуляла с собакой как раз в тот момент, когда упал наш самолет? Почему наши истории так похожи? Я никогда не расспрашивал о моих настоящих родителях. Мог бы найти их, но не хотел. Я признаю только Тома и Сибил, только их люблю как отца и мать. Мне больше ничего не нужно знать… У тебя все иначе. Спасенная с «Титаника»… Я знавал одного-двух таких, только постарше. С этим пароходом утонул сын наших соседей, единственный наследник.

– Ты – первый человек за исключением моей семьи, кому я это рассказываю, – промолвила Элла и залилась краской.

– Посмотри на меня. Разве ты не чувствуешь, что все так и должно было случиться?

– Чушь из бульварных романов! Я не верю в эти глупости.

Элла сознавала, что разговор заходит слишком далеко, становится чересчур серьезным, и все же не отнимала руку. Энтони же ее сопротивление ничуть не смущало.

– Если война нас чему-то и учит, то это умению ловить момент. На моих глазах отличные парни гибли в тренировочных полетах, даже не успев начать жить. На войне взрослеешь быстро. Я с благодарностью встречаю каждый новый день. А сегодня случилось нечто необыкновенное. В обычном полете вдруг отказал мотор… Мы запросто могли сыграть в ящик, но под нами вдруг нарисовалось это ровное поле, и мне, что называется, удалось спасти представление. А потом появляешься ты – вся такая, словно с киноэкрана. Наша встреча была предначертана судьбой на небесах. Кстати, о звездах: по гороскопу я – Рыбы, водный знак. По крайней мере, так мне сказали.

Во время затянувшегося ужина остатки неловкости рассеялись; они беседовали и о страстном увлечении скульптурой Эллы, и о летчицкой карьере Энтони, о том, как война изменила мирную жизнь, о своих семьях и надеждах на будущее. Элла еще никогда не была столь откровенна с мужчиной. И пускай Энтони всего двадцать три, в его глазах сквозил жизненный опыт, и это делало его старше. Рядом с ним Элла казалась себе наивней и невинней. И как только она могла посчитать Энтони пустым и дерзким юнцом! Напускное легкомыслие – лишь способ защиты от всего, с чем ему приходится сталкиваться.

– Тебе уже завтра уезжать? – спросила она.

– Ну да, к шестнадцати ноль-ноль мы должны быть в расположении части. А что?

– Я бы хотела показать тебе наш собор, во время службы там чудесно поют. А потом ты бы мог у нас пообедать. Обещаю, рыбного пирога не будет, – хихикнула Элла. – В конце концов, ты ведь можешь больше и не попасть в Личфилд.

Энтони устремил на нее взор, от которого у Эллы в животе закрутился маленький вихрь.

– Я обязательно вернусь. Не шути со мной. Я тебя нашел и теперь уже никуда не отпущу.

Домой они ехали в молчании. С неба светила полная луна. Элла ощущала, как Энтони напрягался всем телом, когда бросал на нее взгляды. Сердце гулко стучало в груди, словно она хотела насладиться каждой секундой, проведенной рядом с ним. Запах кожаной обивки, сигаретного дыма и бензина смешивался с ароматом ее духов, и эта гремучая смесь кружила голову.

– Гляди, луна светит специально для бомбардировщиков, – вздохнул Энтони, задрав голову. – Кому-то сегодня сильно не повезет.

Он поцеловал Эллу в щеку. Она инстинктивно подставила ему губы… и не пожалела.

– Спокойной ночи, Энтони, – прошептала она, наконец оторвавшись от него. Что это, явь или сон?

– Боюсь, Золушкину тыкву придется вернуть, – улыбнулся он на прощание. – Завтра приду на своих двоих.

– Ничего не имею против. Доберемся до города через поля. Спасибо за чудесный вечер.

Рокот автомобильного двигателя давно растаял в тишине, а Элла все стояла, остро ощущая, что Энтони с нею нет. Она понимала, что это какое-то безрассудство, любовная лихорадка, однако ей еще никогда не было так хорошо и легко рядом с мужчиной. Сегодня ночью она не уснет – нельзя расплескать ни капли этого замечательного чувства.

Засунув ночную рубашку в рабочие штаны и надев сверху теплый свитер, Элла взяла фонарь с козырьком и направилась в мастерскую. Опустила светомаскировочные заслонки и начала рисовать при свете лампы, перенося на бумагу каждую черточку прекрасного лица Энтони: чуть-чуть оттопыренное ухо, завиток кудрявой челки на лбу, полные губы, нежные прикосновения которых еще горели на устах Эллы. Что происходит? Возможно ли, что один день переменил целую жизнь? Однако это случилось, и отныне ни один день не будет прежним.

 

Глава 104

Селесте не верилось, что за последние недели Элла могла так измениться. Девушка не ходила, а словно летала. Когда она представила своего нового кавалера, Селеста безошибочно распознала в ее глазах огонь любви. У Энтони выдался короткий отпуск, всего сорок восемь часов, и они с Эллой примчались к Селесте через поля и луга на мотоцикле, одолженном у товарища.

Ничто не могло скрыть чувства, которым светилась влюбленная пара. С лица Эллы не сходило радостное возбуждение, словно этот молодой человек полностью перевернул ее существование. Раньше Эллу волновала только работа и скандалы вокруг женщин, вступавших в местное ополчение. Якобы женщинам не пристало брать в руки оружие для защиты своих домов. Элла бурно негодовала по этому поводу и потому добровольно вступила в отряд по борьбе с зажигательными бомбами. По ночам она в одиночку дежурила на крыше какой-нибудь фабрики и следила за «зажигалками», а утром ходила вялая и сонная. Теперь вся жизнь Эллы вращалась вокруг свиданий с Энтони. Она со всех ног бежала к нему на авиабазу, как только мелькал шанс на увольнительную, и прощалась на продуваемых всеми ветрами перронах, не зная, увидит ли его опять. Как выдержать влюбленным среди этого безумия? Элла жила ожиданием писем и встреч с Энтони, страшась однажды услышать, что его отправляют за границу. Только сегодня Селеста получила от нее письмо, которое все изменило.

* * *

Родители Энтони приняли меня очень тепло. Их дом переполнен эвакуированными детьми. Энтони не шутил, когда сказал, что Торп-Кросс – это груда камней: к одной стороне дома примыкает разрушенное аббатство. По ночам в комнатах так холодно, что, ложась в постель, я натягиваю на себя всю одежду, какая есть.

Энтони пилит дрова вместе со старшими мальчиками. Они ходят за ним по пятам, как за Бигглзом. Младших я иногда катаю на стареньком пони. Северные пейзажи великолепны: каменные замки, волнистая линия холмов на горизонте, засеянные поля, луга, где пасутся овцы, и высокое небо. Правда, с северо-востока дует пронзительный ветер.

Путешествие на поезде было сущим кошмаром. Мне пришлось тесниться в коридоре вагона с толпой гогочущих солдат. Сойдя в Йорке, я полагала, что наконец-то отделалась от этой компании, но выяснилось, что двое прежних попутчиков поджидают меня в надежде на удачу. Каким счастьем было увидеть Энтони, который шел по перрону мне навстречу. Оказалось, он ждал у вагонов первого класса – как будто мне по карману такая роскошь. Мы действительно принадлежим к разным мирам, и я старше его, но когда он рядом, все это теряет значение.

Мы познакомились всего полтора месяца назад, однако я понимаю, что не смогла бы узнать его до конца и за много лет. Мое предубеждение против любви полностью рассеялось. На авиабазе устраивали танцы, и, танцуя вальс, Энтони ни разу не наступил мне на ногу. Это было потрясающе. Оркестр играл чудесную мелодию, «J’attendrais» – «Я буду ждать», она постоянно звучит у меня в голове. Только мы не можем ждать, ведь жизнь, увы, не идет обычным чередом.

Вчера мы устроили пикник среди скал в Бримхэм-Рокс. Забрались повыше и любовались видом. Все выглядело таким зеленым и мирным, как будто войны и вовсе нет. Энтони повернулся ко мне и сказал: «Мы скоро поженимся, правда?» таким невозмутимым тоном, точно просил передать соль. Я посмотрела на него и ответила: «Конечно».

Пожалуйста, пока не говори Селвину. Энтони считает, что должен попросить у него моей руки, поскольку он мне вместо отца. Думаю, Селвин будет тронут этим жестом. Прошу, порадуйся за нас. Каждый миг, отведенный нам судьбой, мы хотим прожить как можно ближе друг к другу, ведь будущего знать не дано.

Я хочу поговорить с Селвином насчет вступления в отряд ополченцев. Не понимаю, почему женщины не могут взяться за оружие, если наступает враг. Энтони учит меня стрелять, я уже два раза попала в цель. Учить детей – это, конечно, важно, однако я бы хотела заниматься еще чем-нибудь полезным. Энтони подвергает риску свою жизнь каждый день, и, зная об этом, я не могу не тянуться за ним в его стремлении помочь родине.

В следующий раз Элла вернулась из Терска с золотым кольцом на пальце – кольцо было старинное, с рубином, – и всем стало ясно, что ее не удержать. Эти двое едва знакомы, но кто такая Селеста, чтобы возражать, видя в глазах обоих пламя страсти? Их жадная любовь соткана из редких встреч, поэтому они ловят каждый шанс побыть наедине. Селеста искренне желала им счастья.

– Энтони знает одно местечко, где мы можем провести медовый месяц. Вы ведь рады за нас? Скажите, что рады. – Элла умоляюще посмотрела на них.

Арчи, потягивая трубку и с улыбкой глядя на парочку, промолвил:

– Когда встречаешь свою судьбу, сразу это понимаешь. Помню, на борту «Саксонии» я налетел на маленького мальчика, а потом увидел его маму и подумал, что когда-нибудь на ней женюсь. Правда, это заняло больше времени, чем я рассчитывал.

Все рассмеялись, пожалуй, чуточку громче, чем следовало.

– Мои поздравления! – весело закончил Арчи.

Энтони – очаровательный молодой человек и притом дьявольски красив, но и Элла ему ни в чем не уступает. Селеста уверена: у них будут прелестные дети. Они так уверены в своих чувствах, так захвачены первым порывом страсти, что за них даже страшно. Любовь, подобная этой, не продлится долго, если не трансформируется в прочную и глубокую привязанность. Арчи – верный спутник Селесты, ее самый близкий друг и утешитель до конца дней. Селеста очень хочет, чтобы у Эллы и Энтони сложились такие же отношения, однако война – опасное предприятие, и тяжелые потери в бомбардировочной авиации ни для кого не секрет. Селеста ощутила укол страха.

– Если хочешь обзавестись приданым, пора браться за дело.

– Я достану несколько лишних талонов, но нам не нужно никакой пышности, – заявила Элла, с ходу отвергнув идею традиционной свадьбы.

– Не хватало еще, чтобы ты пошла к алтарю в комбинезоне, заляпанном гипсом! Я хочу помочь тебе сделать этот день особенным. Уж будь добра, доставь мне такое удовольствие. Мы вместе съездим в Бирмингем и подыщем тебе что-нибудь приличное.

– К тому времени наступят холода, так что я вполне обойдусь новым костюмом. Свадьба на Рождество – это ужасно романтично, но все будет зависеть от того, когда Энтони получит увольнительную.

– Она права, – кивнул Энтони. – Боюсь, дата свадьбы определится в последнюю минуту. Надеюсь, мои родители успеют приехать. Обычные поезда сейчас ходят как попало.

Интуиция подсказывала Селесте: эти двое все равно соединятся, что бы там ни было. Трудно представить, что вокруг бушует война, когда они вот так уютно сидят у камина, пьют чай и беззаботно едят печенье с тмином. К сожалению, дела у британских войск в этом году идут неважно, особенно после Дюнкерка. Британская авиация очистила воздушное пространство, однако полностью уничтожить вражеские самолеты не удалось, поэтому жестокие ночные авианалеты на города продолжаются. Все видели оранжевые отблески над Бирмингемом и Ковентри. Как могут Элла и Энтони строить радужные надежды в эти страшные времена? Их свадьба станет лучиком света в мире мрака, состоится всем смертям назло. Элла как никто другой заслуживает счастья, она ждала его слишком долго. Жаль, что Родди не торопится… Селеста отправила сыну письмо, сообщая новости.

Элла выходит замуж за летчика. Только-только познакомились и уже женятся. Судя по количеству объявлений в «Таймс», в последнее время люди очертя голову спешат связать себя узами брака. По-моему, риск – крепкий афродизиак; он, словно меха, раздувает огонь любви. Я от всего сердца желаю Элле и ее избраннику счастья, хотя и сильно переживаю за них.

Честно говоря, я всегда надеялась, что ты вернешься и влюбишь ее в себя. У матерей свои мечты. Ничего, когда-нибудь и ты найдешь свою половинку. По крайней мере, тебя не подгоняет вступать в брак барабанная дробь.

Ты, наверное, слышал, что центральные графства продолжают страдать от авианалетов. Официально почти ничего не сообщается, но у нас есть глаза и уши, да и рты людям не закроешь. Бомбежки сровняли с землей некоторые районы Бирмингема, Манчестера и Ливерпуля, но вражеский десант не высадился и не высадится у наших берегов благодаря таким парням, как Энтони Харкорт и его отважные товарищи, которые ведут заградительный огонь, отплачивая противнику его же монетой.

Как же ты сейчас далеко…

 

Глава 105

Целый уик-энд в деревне, – мечтательно вздохнула Элла, глядя на мирно спящего Энтони. Стояло великолепное февральское утро, идеально подходящее для прогулки молодоженов по лесу. При виде солнца, медленно поднимающегося за голыми деревьями, Элла улыбнулась. Каким образом Энтони ухитрился выпросить увольнительную еще на сутки – загадка. Расстанутся они только вечером в воскресенье.

Выпросив бензин у кого только можно, на стареньком «Остине» Селвина по зеленым дорогам Оксфордшира они доехали до деревушки под названием Лифилд, где Энтони снял коттедж у знакомых своего школьного приятеля.

Домик с покатым потолком под соломенной крышей был просто прелестный. Кто-то из местных жителей развел в очаге огонь, проветрил комнаты и расставил на нижнем этаже вазочки с гиацинтами, чтобы избавиться от запаха сырости.

– Это, наверное, мать Саймона, – предположил Энтони. – Она живет где-то здесь, в деревне.

– Мы непременно должны пойти к ней и поблагодарить, – заявила Элла, вдыхая аромат весенних цветов.

– Потом, – улыбнулся Энтони.

Он сказал ей, что сперва нужно заняться главным, и повел вверх по рассохшейся лестнице.

– Давай опробуем кровать.

Элла лежала на простынях, вновь и вновь переживая сладкий момент соединения. Мягкая постель, покой и комфорт – они занимались любовью, не опасаясь, что им помешают, постигая чудо прикосновений и объятий. Спальня стала для них храмом, и Элла старалась не думать, когда же Энтони получит отпуск в следующий раз. Молодые супруги отдавались друг другу с жаркой страстью, открывали новые ласки, новые способы приносить наслаждение и получать его. Разомлевшая и чуточку сонная, она в подробностях вспоминала свадьбу, которую успели сыграть как раз перед началом Великого поста.

Элла в белом палантине из меха лисы, который ей одолжила жена старшего священника, прибыла в собор, как принцесса, – на коляске, запряженной пони. Орган дважды сыграл приветственный «Марш принца датского», прежде чем она прошла длинный путь между рядами в придел Богоматери. Элла всегда любила эту пьесу – торжественную, оптимистичную, истинно британскую. Энтони в парадной форме стоял, побледнев от напряжения, да и самой Элле, чтобы не рухнуть, пришлось крепко держать под руку Селвина. Все самые любимые и близкие люди пришли пожелать им счастья. Хейзел в качестве замужней подруги невесты шла позади нее в длинном вечернем платье благородного бордового оттенка – тоже у кого-то одолжила. Элла очень надеялась, что в этот день, самый важный в ее жизни, Мэй смотрит на дочь с небес и радуется. Стоило видеть лицо Энтони: оно светилось гордостью и любовью. О лучшей свадьбе Элла и мечтать не могла. После венчания состоялся скромный прием гостей в Ред-хаусе – шумная толпа военных, сигаретный дым, поздравительные тосты и звон бокалов.

Селеста буквально заставила Эллу надеть свадебное платье своей матери, Луизы Форестер, которое пришлось немного подогнать по фигуре, и ее же фату из брюссельского кружева. Для медового месяца Элла разорилась на элегантный костюм, пальто и новые туфли. Миссис Аллен сшила ей изумительную комбинацию и трусики из тонкого парашютного шелка нежнейшего цвета увядшей чайной розы. Элла была невероятна благодарна и растрогана почти до слез: хотя дату свадьбы объявили всего за несколько дней, подарки сыпались на них как из рога изобилия. Пришла даже посылка от Родди, в которой среди прочего была и кастрюля, очень пригодившаяся взамен тех, что они пожертвовали на металл для самолетов в первом порыве патриотизма.

Элле пришлось остаться в Ред-хаусе. В школе не хватало преподавателей, и никто не собирался отпускать ее только потому, что она вступила в брак. Родители Энтони настаивали, чтобы Элла перебралась к ним, однако их дом на севере располагался слишком далеко от авиабазы, тогда как она хотела быть как можно ближе к супругу, так что Личфилд оказался самым удобным местом.

Каждое мгновение, проведенное с Энтони, превращалось в час, время растягивалось, словно эластичная лента. Любовь посреди войны всегда пылка, ведь никто не знает, когда оборвется счастье. В эти драгоценные часы для них не существовало правил и границ, они были властителями мира. Элла тряслась от страха всякий раз, когда Энтони возвращался на базу. Оба сознавали степень риска, однако ничто не могло омрачить их прекрасный медовый месяц.

Они съездили в Оксфорд, где полюбовались старинными университетскими зданиями и шпилями, окутанными золотистой дымкой, прошлись вдоль реки Червелл и пообедали на старом постоялом дворе, а потом отправились в кино.

В фильме «У льва есть крылья» главные роли исполняли Ральф Ричардсон и Мерль Оберон. Картина была не самая жизнерадостная; сцены, связанные с бомбежками, отражали реальную жизнь. Сюжет показался Элле слишком близким к действительности, и потому фильм не доставил ей удовольствия, хотелось поскорее выйти на свежий воздух. Она жалела, что пришла сюда, однако Энтони увлеченно комментировал ошибки и неточности в сценарии и не замечал ее беспокойства. Элла попыталась взять себя в руки. Прекрати переживать из-за того, что нельзя изменить, – приказала она себе.

Затем они совершили экскурсию к Роллрайтским камням – загадочному месту, где можно загадать желание. Суровые древние камни, неподвластные ударам стихий, внушали Элле уверенность в собственных силах. Эта война – священная борьба против деспотизма, и значит, каждый должен внести в нее вклад по мере сил. Может быть, еще не поздно поступить на военную службу?

В воскресенье днем Элла и Энтони заглянули в «Прэттс» – уютный домик под соломенной крышей, – чтобы поблагодарить мать Саймона за хлопоты. Им открыла девочка, которая сразу же пригласила гостей внутрь.

– Мама на огороде, – сообщила она, – входите, пожалуйста.

Миссис Рассел-Кук, высокая и статная, деловито рыхлила грядки. Подняв глаза, она улыбнулась.

– Ага, голубки наконец-то покинули гнездышко.

Элла вспыхнула.

– Мы просто хотели поблагодарить вас за коттедж.

– Саймон мне все про вас рассказал, а Энтони всегда был для него школьным героем. Рада, что вы воспользовались домом по назначению, – задорно подмигнула миссис Рассел-Кук. – Идемте, выпьем по рюмочке хереса.

Хозяйка провела их в гостиную, на стенах которой были развешаны красивые картины. Элла с восхищением обвела их взором.

– Чудесная комната, – произнесла она и умолкла, заметив знакомое лицо в серебряной рамке на подоконнике. – Это же капитан Смит!

Миссис Рассел-Кук удивленно кивнула:

– Верно подмечено, юная леди. Мой отец.

– Вы – Хелен Смит? Вы открывали памятник капитану в Личфилде?

– Да, только обычно меня называют вторым именем, Мел. Странно, на вид вы слишком молоды, чтобы знать отца.

– Моя мать боготворила его, а я знакома лишь со статуей капитана, той, что создала Кэтлин Скотт. Я тоже присутствовала на торжественном открытии, хоть и была совсем маленькой.

Миссис Рассел-Кук взяла фотографию в руки и вздохнула.

– Да, что творилось тогда… Я была молода и не понимала, насколько все ополчились против отца, но мать до самой смерти мучилась из-за этого пятна на его репутации.

Элла опустилась на стул, пораженная совпадением.

– Просто не верится… Известно ли вам, что я обязана вашему отцу жизнью? Он вытащил меня из воды и передал пассажирам шлюпки. Я была еще младенцем. Нет, ну надо же… Мама всегда почитала капитана Смита как моего спасителя.

– Боже праведный! Я слыхала об этом. Разговоров о спасении ребенка ходило много, но очевидцев так и не нашлось. Может быть, ваша матушка выступит свидетелем? – Мел Рассел-Кук с надеждой посмотрела на Эллу.

Та покачала головой.

– К сожалению, мама давно умерла. Знаете, ее сильно возмущало несправедливое отношение к капитану Смиту, а также пренебрежение к памятнику.

– Меня тоже… – Помолчав, миссис Рассел-Кук добавила: – Я бы предпочла, чтобы отец смотрел на море в Бландел-Сэндс под Ливерпулем, а не в Личфилде, где его со всех сторон окружает суша, но все равно приятно слышать, что там о нем кто-то заботится.

– Встретиться с дочерью капитана… Невероятно!

– Пожалуй, у нас есть повод выпить чего-нибудь покрепче хереса, – сказала хозяйка. – От ваших слов у меня полегчало на сердце. В самом деле, неожиданное совпадение, хотя в совпадения я не верю. Видимо, нам суждено было повстречаться. Мои близнецы, Саймон и Присцилла, тоже лишились отца еще в детстве, и в тот же год я потеряла мать.

Присцилла подошла к окну и по-новому посмотрела на фотографию деда, внимательно слушая откровения миссис Рассел-Кук.

– Отец постоянно был в морях, но когда он возвращался домой, нагруженный подарками, для всех это было огромной радостью. А однажды утром он уехал и больше не вернулся. Сейчас, когда идет война, все родители волнуются за своих детей. Близнецы для меня – отрада и утешение. Расскажите поподробней о вашей матушке и памятнике, это чрезвычайно интересно.

Элла замялась, не зная, с чего начать.

– Мы ходили к памятнику в каждую годовщину трагедии. Мама потеряла мужа в катастрофе «Титаника» и вернулась в Англию. Ну а я жила возле собора и столько времени проводила среди камней и статуй, что у меня зародилась любовь к скульптуре. Я хотела бы посвятить себя этому занятию.

– Поверьте, дорогая, – вздохнула миссис Рассел-Кук, – когда закончится война, на ваши услуги будет огромный спрос. Памятники и мемориальные доски… Простите, у вас ведь медовый месяц, больше никаких мрачных тем. Примите мои наилучшие пожелания, вы очень смелые молодые люди. Подумать только, я познакомилась с одной из самых юных выживших пассажирок «Титаника»! Время от времени я встречаюсь с теми, кто там был, но люди не хотят вспоминать пережитый кошмар, а вы и не можете ничего помнить в силу малого возраста. Тем не менее вы словно одарили меня. Я всего лишь дала вам крышу над головой, а вы отплатили мне вдесятеро. Спасибо от всей души. Обязательно приезжайте еще. Прошу, не теряйтесь. По правде говоря, я знакома со многими известными скульпторами; возможно, они смогут вам чем-то помочь.

– Жаль, что сегодня нам нужно возвращаться, – вставил Энтони.

– Если увидите Саймона, приглядите за ним. – Миссис Рассел-Кук протянула для рукопожатия крепкую ладонь и серьезно посмотрела ему в глаза. – Он мой единственный сын, к тому же еще совсем мальчишка.

– Постараюсь, – ответил Энтони. – Ну, нам пора собирать вещи. Еще раз спасибо за все.

Мел и Присцилла махали вслед молодоженам, пока те не вышли на дорогу. Элла, взволнованная неожиданной встречей, прильнула к плечу мужа.

– До сих пор не верится, что я общалась с дочерью капитана Смита.

Странное стечение обстоятельств никак не шло у нее из головы. Даже после того, как они вернулись в Ред-хаус и легли в постели, она продолжала думать об этом.

– Знаешь, дорогой, я еще кое-чего не рассказала тебе о той ночи, когда затонул «Титаник», – шепнула она на ухо Энтони. – И сегодня в разговоре с дочерью капитана тоже не упомянула.

– Хмм… И какие же темные секреты ты прятала столько лет за этой восхитительной грудью? – промурлыкал он.

Как начать?.. Пора набрать побольше воздуха и открыть новоиспеченному супругу правду о том, что произошло в шлюпке.

– После смерти моей матери Селеста рассказала мне… – и Элла выложила всю историю. – Видишь, – подытожила она, – я действительно не знаю, кто я такая. Что скажешь, Энтони?

Она повернула голову, ожидая ответа, но до нее донеслось лишь ровное дыхание мужчины, спящего глубоким сном.

 

Глава 106

Декабрь 1941 г

В то воскресное декабрьское утро Родди, как и миллионы других американцев, узнал новость о нападении на Перл-Харбор. По радио выступал оркестр, но вдруг музыка оборвалась, и голос диктора сообщил: «По последним сведениям, японцы атаковали наш флот. Корабли в огне». Родди не поверил своим ушам и поспешно переключился на новостную станцию. «Удары нанесены по самолетам, находившимся на земле…» Родди лихорадочно крутил ручку настройки, не в силах полностью осознать значение чудовищного известия. «Войска, двинувшиеся в укрытия, подверглись пулеметному обстрелу…» В голове Родди вставали картины одна ужаснее другой. Еще несколько минут назад царил мир, и вот теперь ясно, что войны не избежать.

Резкий телефонный звонок заставил его вздрогнуть. Звонил Уилл Морган.

– Да, да, я тоже слышал. Встретимся в гараже, я еду.

Не снимая воскресного костюма, Родди прыгнул в машину. Люди кучками собирались на улицах, ошеломленные соседи стояли во дворах, ища на лицах друг друга подтверждение страшной новости. Внезапно Родди остро ощутил собственное одиночество. Ему не с кем разделить потрясение – нет ни бабушки, ни мамы, ни Арчи. Только Уилл в конторе.

Внутри у него все бурлило от ярости: неужели одна нация вознеслась так высоко, что напала на другую, уверившись в своей безнаказанности? Тот же самый «блицкриг» Гитлера, только не где-то далеко, а здесь, на пороге. Для порядочного мужчины, не связанного семьей, есть только один способ действий в этой ситуации.

– Я запишусь добровольцем, – с ходу заявил Родди, вваливаясь в офис.

Уилл стоял у стены и разглядывал карту.

– Ты управишься без меня даже с завязанными глазами, – продолжил Родди. – Второй босс не нужен.

– Тебя не возьмут по возрасту, – засмеялся Уилл. – У нас обоих работы будет по горло. Водители помоложе уйдут на фронт, и если мы хотим, чтобы наши грузовики не стояли, а ездили, нам потребуются люди. Вот, выпей и успокойся, – сказал он и сунул в руку товарища бокал виски.

– Значит, поступим так же, как поступали компании в прошлую войну: наберем женщин, – ответил Родди. Когда-то его мать работала в правительственном учреждении в Вашингтоне.

– Шоферы-мужчины этого не потерпят, – возразил Уилл и уселся на стол.

– Думаешь? Погоди, совсем скоро это станет законом. А я вовсе не стар, чтобы отдать свой долг. Один из нас должен это сделать, и вполне логично, что это буду я. Ты женат, у тебя дети.

– С чего это ты запел по-новому? Никогда не представлял тебя в солдатской форме.

Родди сел в кресло, из которого открывался вид на автомобильную площадку, и покачал головой, вспоминая боевые награды Селвина.

– Оба моих дяди воевали в Первую мировую. Один погиб в битве при Сомме, другой был тяжело ранен.

– Но они ведь англичане, им пришлось сражаться.

– Не забывай, я наполовину англичанин. Кому по нраву наглецы, вторгшиеся в твой дом? Это единственно правильное решение, – убежденно произнес Родди.

– Ну да, и все девушки обожают парней в военной форме, – лукаво подмигнул Уилл.

Родди проигнорировал попытку друга и партнера смягчить тяжесть момента.

– Дело в другом. Я не поверил своим ушам, когда услышал новости. Я что, должен спокойно сидеть и ждать, пока какие-то уроды сделают из нас отбивные? – Родди открыл книгу заявок, а затем перебросил ее через стол. – Ты справишься. Морин не простит мне, если я отпущу тебя на войну.

– В тылу тоже хватит работы. Тебе совсем необязательно отправляться на подвиги. Мы оба понимаем, как война отразится на нашем бизнесе. Одна голова хорошо, а две лучше, – вздохнул Уилл.

– Повторяю, найми женщин, они тоже захотят внести свою лепту. А я намерения не изменю.

Родди встал, собравшись уходить.

– Всего через час после объявления новостей? Обожди до завтра, решишь на свежую голову. Выпьешь еще?

– Нет, спасибо, и ждать до завтра нет нужды. Моя мать, Арчи и все остальные в Англии уже несколько лет живут в аду, а у нас до сих пор была тишь да гладь. Мне и так стыдно, что я зарабатываю кучу зеленых, и посылками тут не отделаешься. Теперь мы все варимся в общем котле. Пора оторвать задницу от стула и поскорее вступить в армию, пока меня и вправду не записали в старики. Я жил слишком беззаботно.

– Никогда не видел тебя таким взбудораженным. Что на тебя нашло? – спросил Уилл, озадаченно глядя на друга, словно открыл новую грань его натуры.

– Перл-Харбор, вот что. – Родди был вне себя от негодования. – Тот, кто посмел пойти на эту низость, получит сдачи втройне! Не желаю наблюдать за представлением из партера. Япошки еще не поняли, с кем связались. Мы – не легкая мишень, и докажем это!

В последующие недели Родди ни на миг не усомнился в правильности своего выбора. Он записался на призывном пункте, прошел медосмотр, после чего ему обрили голову и отправили в казарму, где он потел на длинных пробежках и проходил различные тесты на проверку способностей. Он словно опять очутился в частной школе, только теперь у него появилась цель. Он ни разу не пожалел, что стал солдатом, ведь точно так же поступили много лет назад его дядья. Это практически его фамильная обязанность – отомстить япошкам за кровавую резню, которую они устроили на Филиппинах и Гавайях. Сколько мирных жителей погибло под бомбежками… Родди казалось, что он лично должен восстановить справедливость. Однако когда ему выдали обычное обмундирование, а не облегченную форму для тропиков, он воспринял это как удар. Его отправляют в Европу, а не в Тихоокеанский регион. Родди выместит свой гнев на штурмовых отрядах Гитлера. В его планы это никак не входило, и все же им владела одна приятная мысль, которая, правда, одновременно вызывала чувство вины: если он высадится в Англии, то сможет еще раз увидеть родных.

 

Глава 107

Отец Фрэнк Бартолини сидел за партой и разглядывал через окно внутренний двор Гарвардского университета. Преподаватель вдалбливал им в головы, насколько важна служба военных священников на передовой. Капеллан заменяет солдатам отца и мать, он никогда не бросит своих чад. Военные священники – представители Господа на земле, олицетворяющие Его любовь, всегда готовые дать совет, прочесть молитву, утешить, а также сделать все для спасения раненых и умирающих. Любой ценой.

Фрэнку разрешили покинуть церковь Святого Роха в Нью-Джерси, чтобы вступить в службу военных священников всех вероисповеданий, откликнувшихся на призыв под знамена.

Он носит сан священника уже шесть лет, паства отца Фрэнка – община итальянских эмигрантов в церкви на Хантертон-стрит. Этот красивый храм-базилика – проект отца Умберто Донати, который осуществил свою мечту, полностью воспроизведя облик церкви родного города на севере Италии.

Теперь Фрэнк – младший лейтенант и подчиняется приказам старших по званию. Он изучает военное право и традиции, правила армейской дисциплины, осваивает снаряжение, учится работать в тесном сотрудничестве с другими капелланами. Их воспринимают как единый отряд, в котором каждый должен иметь представление о ритуалах прочих конфессий и даже провести службу, если понадобится. Он обязан знать иудейский седер, а священники-евреи – уметь читать молитвы по четкам и исповедовать.

Мысль о том, что он универсальный служитель церкви, который заботится о духовных нуждах людей различного вероисповедания, одновременно пугала и вдохновляла Фрэнка. Капелланы должны иметь и соответствующую физическую подготовку. Будучи довольно молодым священником, он не видел в этом проблемы, однако некоторым из его старших коллег длительные переходы, марш-броски и гимнастические упражнения давались тяжело.

Фрэнк ожидал распределения, гадая, куда его отправят. Как и многие другие, в то роковое декабрьское воскресенье он слышал сообщения по радио и сразу же задумался: не пойти ли ему добровольцем? Он посоветовался с отцом Донати, и тот однозначно одобрил его намерение.

– Ступай, сын мой. Священники на войне нужны. В окопах атеистов нет. Молодым солдатам понадобится твоя помощь: ты научишь их молиться.

Фрэнки гордился своей формой с эмблемой креста на воротничке. Родители подарили ему епитрахиль из пурпурного шелка, которую он может надевать во время полевой службы. Его радовало количество священников, изъявивших желание пойти на фронт, причем многие из них имели итальянские корни, как и он. До сих пор с трудом верилось, что Гитлеру удалось сделать Италию своей союзницей. В отличие от отца, Фрэнк не ощущал связи с этой страной, однако его фамилия говорила сама за себя, и, значит, он должен приложить еще больше усилий, чтобы доказать свою преданность.

Военная подготовка оказалась не легким делом, и Фрэнк порой сомневался, справится ли он, когда придет время. Хватит ли у него мужества выстоять на передовой во время артобстрела? Как он среагирует, увидев оторванные руки, ноги и головы – зрелище, пока знакомое только по фотографиям? Будут ли солдаты уважать его?

Фрэнк понимал, что по характеру отнюдь не «крепкий орешек», не то что его брат Джеки. У него даже не будет оружия. Впрочем, как сказал лектор, «мужество – это страх, прочитавший молитвы. Держитесь за веру, она проведет вас через все трудности».

Больше всего Фрэнк боялся плыть по океану на большом военном корабле. Он совершенно не выносил качки, его тошнило даже в лодке на озере. Как посмотрят солдаты на священника, который всю дорогу через Атлантику будет висеть, перегнувшись через борт? Он станет посмешищем еще до выхода в море.

Перед отправкой на фронт Фрэнк получил короткий отпуск и приехал домой, где его ждал прощальный ужин с семьей. Фрэнк умял все свои любимые блюда, не забыв про густой, насыщенный соус аррабьята и особый чизкейк из кондитерской Беллини. Он сидел за столом, стараясь запомнить каждое мгновение, ведь все, что ему останется на ближайшие месяцы, – это воспоминания. Патти оживленно болтала, мама улыбалась, откидывая со лба прядь волос, а Джек поглядывал на дорогие наручные часы – торопился в город по своим темным делам.

Несмотря ни на что, семья – его крепость, плоть и кровь, как часто повторяет один из новых товарищей Фрэнка, священник-протестант. Ему будет не хватать простого домашнего уклада, ведь на фронте придется стоять бок о бок с парнями вроде Джека – сильными, крепкими, недоверчивыми, которые не жалуют духовенство.

Фрэнк уже собрался уходить, когда отец что-то вложил ему в руку – что-то мягкое на ощупь и странно знакомое.

– На память от меня, – произнес отец. – Прошу, сохрани. Мы очень гордимся тобой.

Фрэнк опустил глаза на крохотную пинетку.

– Не понимаю… – растерянно сказал он.

– Я всегда считал, что эта вещица принадлежала моей маленькой дочурке. Не сочти меня сумасшедшим, но в моем сердце Алессия остается живой. Чей бы это ни был башмачок, он уцелел в страшной катастрофе «Титаника». Пусть он принесет тебе удачу.

– Папа, это все предрассудки, – замотал головой Фрэнк, однако отец зажал пинетку в его ладони.

– Этот башмачок – символ любви, надежды и спасения в самых трудных обстоятельствах, а еще – маленькая память о доме, маме и папе, обо всех, кто ждет твоего возвращения. Пожалуйста, возьми.

Фрэнки ничего не оставалось, как принять подарок. Он положил пинетку в карман и обнял отца.

– Может быть, твой талисман убережет меня от морской болезни, – пошутил он, стараясь смягчить горечь прощания. – Молитесь за меня.

– Я буду молиться каждый вечер, – сквозь слезы проговорила мать и трясущимися руками забрала у него тарелку. – Береги себя, сынок, и да пребудет с тобой Господь.

* * *

Анджело проводил Фрэнки, едва сдерживая слезы. Он горд своими сыновьями: оба – добровольцы, оба попали в пехоту, а младший будет служить капелланом на переднем краю. Никто не обвинит мужчин Бартолини в отсутствии патриотизма. Анджело до сих пор не воспринимает тот факт, что его итальянская родня формально считается противником. Старик-отец – добрейшей души человек, ну какой из него противник? Тем не менее в письмах с родины явственно ощущается страх, смятение, недомолвки и подозрительность. Анджело не за тем оставил семью и пересек океан, чтобы родные люди превратились во врагов. В прошлую войну он держал в руках оружие, но сейчас слишком стар, у него слабая грудь, поэтому все, на что он способен, – это молиться за них. К тому же кто-то должен беречь честь семьи. Патриция того и гляди позабудет свои итальянские корни. Она даже имя сменила для сцены: Патти Барр.

– А чем тебе не нравится Патриция Бартолини? – возмутился Анджело, увидев фамилию в театральной программке.

– Слишком длинно. Мне нужно что-нибудь современное, короткое и звучное, – объяснила Патти и тряхнула огненно-рыжими кудрями, словно напоминая, что она еще и наполовину ирландка.

Дети нынче выказывают родителям куда меньше почтения, чем прежде. Анджело, к примеру, никогда бы не осмелился перечить отцу, а тут – один взгляд изумрудных глаз, и он уже растаял. Вдобавок Патти выкинула еще один фокус.

– Я посещаю курсы оказания первой помощи, – объявила она, – и, может быть, пойду на войну санитаркой.

– Наша семья отдала в армию двоих сыновей, этого достаточно. Я не позволю, чтобы все мои дети разлетелись кто куда! – не на шутку рассердился Анджело.

– Папа прав, не торопись, дочка, – поддержала его Кэтлин. – Твои представления помогают людям отвлечься от печалей. В конце концов, увеселение публики – еще один вид военной службы, – добавила она, также похолодев при мысли потерять дочь на поле боя. – Мы все хотим увидеть твое имя на афишах.

Его дорогая женушка знает, как найти подход к дочери. Интересно, как бы Мария воспитывала Алессию? В той, другой, жизни Алессия уже вышла бы замуж… Ладно, перед ним – действительность, и он обязан заботиться о семье, которая в нем нуждается.

Отдав Фрэнки детский башмачок, Анджело чувствовал себя глупо, и все же считал это очень важным. Он охотно подарил бы Джеки свои часы, если бы не опасался, что тот швырнет их на карточный стол. В каком мире приходится жить… Анджело вздохнул. Ему остается лишь сидеть в сторонке и наблюдать, как любимые дети сражаются на мировой арене.

 

Глава 108

Роды были нелегкими. Элле казалось, что она пытается вытолкнуть из себя младенца уже несколько суток, а не часов. Снаружи начало темнеть, мела метель. Повитуха пришла, ушла и опять заглянула в надежде, что дело продвинулось. Она осмотрела Эллу и улыбнулась.

– Ваш малыш не хочет покидать теплое и уютное гнездышко в такой морозный вечерок, но ничего не поделаешь, придется. Шейка уже полностью раскрылась.

Эллу не интересовали медицинские подробности, она лишь хотела, чтобы все побыстрее закончилось. Энтони кружит в небе где-то над Германией и даже не знает, что ребенок вот-вот родится. Эта ночь – самая длинная в ее жизни, однако, несмотря на боль, ею владеет радостное волнение: новый человек вступает в мир, его история пока – чистый лист. Жаль только, что мама не разделит с ней этот счастливый момент. Мэй всегда была прекрасной матерью; весь гнев и обида на нее давно рассеялись. Элле было бы легче, если бы сейчас Мэй сидела рядом и держала ее за руку.

Детская уже готова. На время, пока Арчи несет службу в Портсмуте, Селеста вернулась в Ред-хаус. Селвин дежурит на железной дороге, охраняет пути от коллаборационистов. Витрины магазинов пустеют – сказывается дефицит. На месте отсутствующих товаров – картонные вырезки. Не хватает шерстяной пряжи и гигиенических товаров. Мыло и продукты питания – предметы строжайшей экономии, однако все стараются держаться бодро, не ронять боевой дух.

Еще через несколько часов акушерка приложила к животу Эллы стетоскоп.

– Если вы не возьметесь за дело, мне придется позвать доктора, – предупредила она.

– Когда я лежу, мне только хуже. Можно походить? – спросила Элла, не желая дожидаться каждой схватки в кровати.

– Нет-нет, ни в коем случае. На этом этапе роженица должна лежать на боку, – заявила акушерка.

– Тогда принесите мне старый добрый родильный стул, не зря же люди его придумали. Может, если я буду двигаться, процесс пойдет быстрее.

Элла принялась расхаживать по комнате, страстно желая, чтобы младенец поскорее вышел из чрева.

– Ну, давай же, давай, – подгоняла она.

Роды сильно затянулись, и боль была мучительной, однако в конце концов сила земного притяжения сыграла свою роль, и ребеночек появился на свет – лилового оттенка, пухлый, как каплун, и возмущенно орущий.

– Девочка! – объявила повитуха, держа младенца за ножки.

Элла удивленно охнула.

– Я была уверена, что родится второй Энтони… Про дочку даже не думала, – улыбнулась она, разглядывая ребенка.

– Скажите спасибо, что дочурка родилась здоровенькой, – серьезно сказала акушерка, хлопоча у кровати. – Если уж на то пошло, можете назвать ее Антонией.

Элла удовлетворенно вздохнула, глядя на маленькое существо с шапкой черных волос и темно-синими глазенками. Она прижала новорожденную дочь к груди, и ее захлестнуло чувство всепоглощающей любви.

Селесте разрешили войти в комнату и познакомиться с новым членом семьи, а миссис Аллен принесла детское приданое, перевязанное из старых шерстяных ниток цвета слабого чая.

– Цвет, конечно, немного странный, но других ниток сейчас не купишь. По крайней мере, ребеночку будет тепло. Вам следует гордиться, миссис Харкорт. Уж как бы порадовалась внучке ваша матушка.

Элла опустила взгляд на дочь, деловито сосавшую грудь. Испытывала ли ее мать – кем бы она ни была – те же чувства, ту же безграничную любовь и благодарность, гордость и страх?

Позднее пришел Селвин.

– Молодчина, – похвалил он.

Селвин, как и все, был рад счастливому событию, однако, встревоженный последним сообщением по радио, взглянул на малышку лишь мельком.

– Только что узнал, – негромко сказал он Селесте, которая грела пеленки на каминной ширме в спальне. – Японцы атаковали американские корабли в гавани Перл-Харбор на Гавайях. Штаты вступили в войну.

Элла очень устала в родах, ее глаза закрывались сами собой. Услышав новость, она вздохнула и сонно пробормотала:

– Дату твоего рождения и так никто не забудет, детка, но я не назову тебя Перл. Это было бы слишком печально. Надо отправить телеграмму твоему папочке, путь выберет тебе имя.

Итак, Клэр Антония Мэри была крещена в соборе в самый канун Рождества. Девочку завернули в огромную шаль, под которой была кружевная рубашечка и чепчик из маминого чемодана – те самые, которые остались у Эллы с «Титаника». Энтони ненадолго вырвался с авиабазы в Линкольншире; Селеста и Хейзел выступили крестными матерями, а Селвин – крестным отцом. Хотя стояла лютая стужа, ничто не могло омрачить праздничное настроение собравшихся, даже письмо от Родди с новостями о том, что он записался в армию и сейчас находится в военной части, расположенной где-то далеко.

Получив телеграмму о рождении Клэр, он прислал в подарок нарядное платьице – в ящике с надписью «Консервы». Посылка чудом пересекла Атлантику, избежав немецких подлодок. Платье оказалось новорожденной велико, однако в эпоху талонов и карточек подарок мог считаться поистине королевским.

Когда Энтони пришло время возвращаться на базу бомбардировочной авиации, Элла расплакалась. Работа была опасная, и выглядел он усталым. Каждую ночь Энтони просыпался в холодном поту, а во сне кричал, отдавая приказы. Они с Эллой искали утешения в объятиях друг друга, но однажды рано утром она увидела мужа, склонившегося над колыбелькой Клэр. Энтони смотрел на дочь так, будто не смел взять ее на руки, опасаясь уронить хрупкую драгоценность.

– Если со мной что-то случится, я буду знать, что оставил на земле частичку себя, хотя наша дочь – вылитая ты. – Он умолк, поймав встревоженный взгляд Эллы.

– Даже не заводи эти разговоры, – произнесла она, желая прервать ход его размышлений.

– Нет, я должен сказать. Ты знаешь, чем я занимаюсь, знаешь степень риска. С каждой операцией шансов уцелеть у нас все меньше. Кто-то обязательно должен заплатить свою цену – либо одна сторона, либо другая, – и когда-нибудь может получиться так, что заплачу именно я.

– Прошу, не надо. Давай лучше прогуляемся, – Элла вновь попыталась отвлечь Энтони от мрачных мыслей.

Не обращая внимания, он продолжал:

– Когда я с тобой, то могу позволить себе прожить несколько часов, словно войны нет вовсе, а когда лечу над Северным морем, то вспоминаю о тебе. Я знаю, что ты в безопасности, занята обычными, повседневными делами, и это придает мне сил. Теперь у нас есть Клэр, и мы – одна семья, где бы я ни находился. Рядом с вами я забываю о своих страхах – забываю, что завтра могу не вернуться из полета, что у нас может не быть счастливого будущего.

По лицу Эллы потекли слезы. Как он смеет произносить подобные вещи?

– Не плачь, родная. Ты – самое лучшее, что есть у меня в жизни, о чем я только мог мечтать. Твоя улыбка разгоняет темноту, твои руки создают красивые вещи, ты заботишься об окружающих. Тебя нельзя не любить. Я часто думаю, что мог бы и не приземлиться на том поле, не встретить тебя, и мне чертовски повезло, что все произошло именно так. Многим мужчинам не выпадает шанса познать любовь женщины. Ты – мое благословение. Не переживай, мы преодолеем все трудности, все испытания.

– Ты ведь налетал уже много часов, тебя должны перевести в инструкторы, верно? – с надеждой спросила Элла.

– Надеюсь, хотя без полетов я долго не выдержу. Я не вправе оставаться на земле, имея такой опыт.

– Обещай, что вернешься к нам, – взмолилась Элла, прильнув к мужу.

– А если не вернусь, то хочу, чтобы ты жила дальше, продолжала заниматься искусством, нашла себе другого мужчину. Не превращайся в отшельницу. Деньги пусть тебя не волнуют; мои родители позаботятся, чтобы Клэр получила хорошее образование, – убеждал Энтони.

– Прекрати. Самое главное, возвращайся живым и здоровым.

Что за похоронные речи! Говорить о смерти – дурная примета. От этих слов кажется, будто кто-то ходит по ее собственной могиле.

– Нужно считаться с фактами, дорогая. Все против нас. Иногда у меня такое чувство…

Элла обвила руками шею Энтони и закрыла ему рот поцелуем.

– Идем, идем на улицу. Ты просто нервничаешь, потому что должен уехать. Свежий воздух нам обоим на пользу. Можем пройтись по берегу канала. Возьмем с собой малышку, покормим уточек.

Они неторопливо шли, а над их головами гудели самолеты, которые возвращались на учебную базу боевой подготовки в Личфилде после обычных тренировочных полетов, в ходе которых пилоты оттачивали навыки и учились взаимодействовать в команде. Элла никак не могла отделаться от этого гудения, оно преследовало ее даже во сне.

Сколько всего произошло и как быстро… Они зачали Клэр в медовый месяц. Любовь в войну и в самом деле стремительна, однако Элла не захотела бы изменить в ней ни одного дня. Энтони просто обязан выжить ради дочери. У Клэр должен быть отец, девочка должна иметь то, чего никогда не было у Эллы – настоящую семью с любящими родителями, которые будут заботиться о ней. Только так и не иначе.

 

Глава 109

Август 1942 г.

Летний пикник для эвакуированных детей стал для Селесты крайне изнурительным мероприятием. Женская добровольная служба организовала поездку в деревню Хопвас-вуд, чтобы дети могли поиграть и побегать на свежем воздухе. Из взрослых группу сопровождали матери, дедушки-бабушки и добровольцы из Личфилда. Селеста помогала накрывать закусочные столики, зная, что городская ребятня саранчой налетит на сэндвичи и пирожные и будет запивать их газировкой, которую доставили на вершину холма в деревянных клетях. Долго сдерживаемая энергия детей наконец нашла выход. Даже просто глядеть на их буйное веселье было утомительно.

Элла и малютка Клэр развлекали нескольких молодых мамаш с детьми, по большей части считавших Личфилд слишком тихим, заброшенным и сонным городком.

Мысли Селесты без конца возвращались к последнему письму Родди. Он сообщал, что подготовка закончилась, его призвали на службу, и он с нетерпением ожидает увидеть настоящие боевые действия на Дальнем Востоке. Где ее сын теперь, одному Богу известно.

Казармы в Уиттингтоне недавно заполнились американскими солдатами. Если прибавить к ним пилотов с авиабазы Фрэдли, можно считать, что в Личфилде стоит целый гарнизон. Жаль только, что среди этих военных нет Родди.

Вечерами они собираются в пивных – шумные, галдящие толпы парней, иногда в сопровождении девушек, одетых в форму женской вспомогательной службы ВВС. Изрядно набравшись, солдаты высыпают наружу – у них ведь отпуск, значит, надо веселиться.

Город готовится к войне. По улицам вновь катят транспортные колонны. По ночам из-за проезжающих мимо грузовиков в Ред-хаусе дребезжат стекла, а сверху доносится нескончаемое гудение бомбардировщиков.

Не верится, что война идет уже три года. Три года жизни по карточкам, светомаскировок, запретов на передвижения, и конца-краю этому не видно. Нередко Селеста ощущает на плечах груз пятидесяти прожитых лет – ей тяжело целый день стоять на ногах, а окружающая убогость повергает ее в уныние.

Что видит в жизни бедняжка Клэр? Ничего, кроме светомаскировочных щитов, противогазов, самодельных игрушек и перешитых платьев. Девчушка – единственный лучик счастья в их жизни, ее улыбка волшебным образом рассеивает тьму. Элла оказалась замечательной матерью, при том, что она находит время заниматься скульптурой, а еще иногда рисует пером и тушью портреты Клэр, чтобы потом отправить их Энтони. Друг Энтони познакомил Эллу с известными художниками, а художественная галерея в Лондоне приобрела две ее работы, что значительно укрепило веру молодого скульптора в себя. И пускай стало труднее раздобыть материалы и инструменты, на талант Эллы война никак не повлияла.

…Пикник явно удался. Здесь, в лесу, казалось, будто войны нет вовсе. Стоял теплый летний день, мягко светило солнышко, раздавались веселые голоса ребятни. Все шло прекрасно, пока сверху не послышался приближающийся рев самолетных двигателей, как будто в небе разворачивался воздушный бой. Взрослые быстро собрали детей и увели их под защиту леса на случай обстрела. По счастью, это оказался британский «Веллингтон», который медленно полз в направлении аэродрома Фрэдли, дымя левым бортом. Селеста облегченно вздохнула, однако в следующий момент ее сердце сжалось: самолет начал двигаться рывками, он явно падал. Было понятно, что помочь ничем нельзя, оставалось только молиться. Летная полоса аэродрома была все еще слишком далеко. Селеста надеялась, что подбитый самолет дотянет хотя бы до Уиттингтона, где имелось подобие узкой посадочной полосы, но внезапно бомбардировщик пропал из виду, а затем издалека донесся ужасающий взрыв от столкновения с землей, и в небо поднялся толстый столб черного дыма.

Чудесный день был омрачен смертью. Селеста едва сдержала вопль, рвущийся из груди, и тут же увидела бледное лицо Эллы: та постоянно тряслась от страха, что когда-нибудь Энтони именно так расстанется с жизнью.

– Так, все сюда, – скомандовала старшая сотрудница службы. – Собираем вещи, пора в обратный путь. В штабе нас ждет много дел.

Не сидеть сложа руки – вот их девиз в трудных ситуациях. Заниматься делом, в любом случае сохранять присутствие духа.

Все принялись поспешно упаковывать корзины с едой, складывать столики, стулья и пледы. Чтобы отвлечь притихших детей от тошнотворного дыма и страшного события, свидетелями которого они стали, им велели убрать мусор.

Помочь экипажу разбившегося бомбардировщика очевидцы трагедии не могли. Телами пилотов займется пожарная бригада. Сегодня какая-то несчастная мать получит телеграмму, извещающую о том, что случилось непоправимое. Такие телеграммы каждый день летели по всей стране. А что, если и Родди погибнет?

В Личфилд они возвращались молча. Поездка, начавшаяся так весело, закончилась печально.

– Как ты? – шепотом спросила Селеста Эллу. – Это не мог быть Энтони, его перевели в береговое командование.

Правда, для Эллы это слабое утешение: теперь муж от нее гораздо дальше, он почти не приезжает домой.

– Знаю, но своими глазами увидеть все это, находиться совсем рядом… Мне страшно… – Элла едва не плакала. – Я уже представить не могу, что такое нормальная жизнь.

– Когда-нибудь война закончится, и мы позабудем про тяжелые времена, – солгала Селеста, зная, что до последнего вздоха будет помнить кошмарное зрелище «Титаника», разломившегося пополам, и слышать крики тонущих в ледяной воде.

Добравшись до Ред-хауса, они увидели открытую настежь дверь и Селвина, который суетился у входа со странным выражением лица.

– Что случилось? – спросила Селеста. – Что-то с Арчи? – От страха у нее подкосились ноги – она предположила худшее.

Селвин расплылся в улыбке.

– Ну что ты. В нашем доме гость.

– Но у нас ничего нет к столу, разве что вчерашние остатки, – начала Селеста.

Она слишком устала и перенервничала после того, что увидела, какие уж тут гости… Однако в коридоре она заметила высокого офицера в американской форме и фуражке, щегольски сдвинутой набок.

– Здравствуй, мама.

– Родди… Ох, Родди! – Селеста упала ему на грудь, вся усталость мгновенно улетучилась. Ее сыночек наконец-то приехал домой. Спасибо, спасибо Всевышнему!

* * *

– В последний раз, когда я тебя видела, ты еще носил короткие штанишки, – расхохоталась Элла. – А теперь вон какой стал, стопроцентный американец. Надо же, больше двадцати лет прошло.

– Помнится, ты была занозой с жидкими косичками, – парировал Родди, разглядывая Эллу. – А кто же эта маленькая красавица?

– Это Клэр. Детка, поздоровайся с дядей Родди, – ласково сказала Элла дочери.

Но малышка обвила ручонками шею матери и спрятала личико у нее на плече.

– Она просто стесняется. Ничего, скоро привыкнет. Глазам своим не верю! Каким ветром тебя сюда занесло?

– Благодари «дядюшку Сэма». Первым классом через всю Атлантику. Наш пароход только и чертил зигзаги, уворачиваясь от немецких подлодок. Ну и путешествие, скажу я вам! Половина ребят провели его, перегнувшись через перила. Конечно, не круиз на кунардовском лайнере, зато до Ливерпуля мы добрались без единой царапины. Господи, на город больно смотреть. Разрушенный, но непокоренный, как и большая часть Британии, насколько я могу судить. В общем, я пустил в ход кое-какие связи и выхлопотал отпуск, чтобы встретиться с родными. Я не мог не повидать маму.

– Честное слово, на улице я бы прошла мимо, не узнав тебя. Ты и вправду настоящий американец. Нет, нет, в этом ничего плохого, – поспешно добавила Элла, – просто некоторые американские солдаты, расквартированные в Личфилде, скажем так, сорят деньгами. Ребятишкам – сладости, девушкам – нейлоновые чулки… на определенных условиях, если ты понимаешь, о чем я, – подмигнула она.

– Не волнуйся, конфеты для ребенка у меня есть.

Родди протянул Клэр шоколадку. Девочку не нужно было уговаривать: стеснительность прошла как по волшебству, и малышка моментально схватила угощение.

Чуть позже Элла и Родди отправились на прогулку с Клэр. Они шли по Маркет-стрит, толкая перед собой складную детскую коляску.

– Никогда не видела Селесту счастливее, чем в тот момент, когда она вошла в дом и увидела тебя, – призналась Элла. – Ты – самое дорогое, что у нее есть, она очень за тебя волнуется.

– Понимаю. Сегодня я здесь, а где буду завтра – не знаю. – Родди удивленно покрутил головой по сторонам. – Тут почти ничего не изменилось, только стало гораздо меньше.

– Что могло измениться? Кругом война, все изо дня в день делают одно и то же. Как ни странно, жизнь продолжается.

– А что думает твой муженек? Вы времени даром не теряли, – улыбнулся Родди, кивнув на коляску.

– Почему бы и нет? Дети – наше будущее, точнее, надежда на лучшее будущее. Твои, наверное, тоже бегают по улицам Акрона?

Родди посмотрел на Эллу и смущенно хихикнул.

– Если и так, мне о них ничего не известно. Между прочим, ты тоже не такая, как прежде.

– Хотелось бы верить. Я теперь мама. – Они брели в направлении Соборного двора. – Мы приходили сюда послушать, как ты поешь. Помнишь?

– Еще бы. Кажется, это было сто лет назад. Начитавшись наших газет, я ожидал увидеть всю страну в руинах. У вас, к счастью, ничего не пострадало.

– Не обманывайся, до конца войны потери понесут все. Во всяком случае, сейчас мы хоть что-то делаем в Европе, даем врагу сдачи… Послушай, хватит про войну. Лучше скажи, как долго нам придется выносить твои скверные шутки?

Элла и Родди остановились у знакомого фасада собора.

– Отбываю уже завтра. Куда – не знаю. Само собой, вся информация под большим секретом.

– Так скоро? – Огорченная Элла направилась к западному порталу. – Не хочешь зайти, как в старые времена?

– Отчего же, давай зайдем. Кто знает, когда я сюда еще вернусь? Обведу собор прощальным взглядом. Помнишь, дедушка Форестер носил в кармане сутаны карамельки? Если ты капризничала, он всегда давал тебе мятный леденец.

– Мне больше нравились его лакричные пастилки, такие маленькие кругляши, которые ты рассасывал, чтобы лучше петь. Добрый был старик и очень тепло относился к моей матери.

– Мама сообщила мне о кончине Мэй. Я собирался написать тебе, но не нашел подходящих слов.

– Селеста правильно поступила. Я очень тоскую по маме, особенно здесь, – прибавила Элла, проходя между скамьями.

– Мне тоже не хватает мамы, – откликнулся Родди, шагая позади.

– Я счастлива, что у меня есть Клэр, и Энтони, и Форестеры, – продолжала Элла. – Твоя мама – прелесть. – Она резко развернулась и в упор посмотрела на Родди. – Почему ты сбежал?

Вопрос, висевший в воздухе много лет, наконец прозвучал.

– Я не сбегал. Я вообще не собирался ехать с отцом, так получилось. Тогда я был еще слишком мал и не сообразил, что он сделал, а потом было уже поздно.

– Ты ведь мог вернуться с Селестой. Мы по тебе скучали.

– Знаю. Еще раз повторюсь: я был ребенком и мало что понимал, а позже… Не все было так просто. Оставалась еще бабушка. Ей тяжело приходилось, и все из-за пьянства отца. Я так долго прожил в Штатах, что возвращаться уже не имело смысла. Ну а теперь там меня держит бизнес.

– Я слыхала, ты процветаешь? Что-то не могу представить тебя водителем грузовика.

– Оставь свой английский снобизм, – засмеялся Родди. – Я как-никак офицер армии Соединенных Штатов, – он постучал по лацкану, – так что веди себя прилично.

В молчании они обошли собор, словно обычные туристы, слушая гулкое эхо шагов по каменным плитам. Все ценное заколотили досками или вывезли; внутри было пусто и холодно. Элле захотелось поскорее выйти обратно на солнышко.

– Пора домой. Боюсь, нас уже ждет вултонский пирог миссис Аллен. Считай, что я тебя предупредила, – улыбнулась Элла.

– Ничего не упустила? – поинтересовался Родди.

Элла озадаченно посмотрела на него.

– Ты о чем?

Он показал на узкий проход, ведущий на Бикон-стрит.

– Если не ошибаюсь, мы должны пройти полным маршрутом, а значит, заглянуть в Музейный сад и поздороваться со старым морским волком.

– Капитан Смит! Я думала, ты про него давно забыл.

– Что ты, как можно! Если бы не он, мы с тобой тут бы сейчас не стояли, – произнес Родди.

Ну вот, они словно бы и не расставались. «Старший брат» вновь рядом с ней, такой же, как всегда.

– А знаешь, я ведь познакомилась с родной дочерью капитана. Ты не поверишь!

Родди толкал коляску, а Элла увлеченно рассказывала свою историю, не подозревая, что он смотрит на нее новыми глазами. Появись девушка с ее внешностью на авиабазе, все просто остолбенели бы от восхищения. Может, если бы он остался в Англии… Что ж, она замужем и для него недосягаема. Ну и поделом ему: слишком долго откладывал приезд.

 

Глава 110

Итальянская кампания, 1943–1944 гг

Где-то рядом разорвался снаряд.

– На землю, падре! – выкрикнул голос из стрелкового окопа.

Фрэнк прыгнул, машинально прикрывая голову, и, распластавшись лицом в грязи, принялся читать молитву. Он знал, что в сражениях фортуна не жалует духовников. Фрэнк был весь перепачкан кровью и дико устал. Высадка в Анцио прошла легче, чем они предполагали, но теперь, после немецкой контратаки, они застряли на прибрежном плацдарме, пытаясь преодолеть хорошо укрепленную линию обороны.

Кажется, что бои в Северной Африке закончились очень давно. Как много товарищей Фрэнка погибло от ударов бомб, разорвавшихся мин, артиллерийских обстрелов, сколькие из них не выдержали военных тягот… Видимо, быстрого перехода из Неаполя в Рим не получится, наступление будет тяжелым.

Командир часто шутил, что Фрэнк воюет с той же страстью, с какой монах читает молитвы, однако это было не совсем верно. Перебегая из одного грязного окопа в другой, сгибаясь пополам, чтобы избежать снайперских пуль, он почти ничего не чувствовал, действовал механически. В последнее время он стал носить на рукаве повязку Красного Креста, и это уже не раз помогало ему, когда он вытаскивал раненых, оставшихся на поле боя, или соборовал умирающих. Не все солдаты неприятеля отличались бессердечием: некоторые немецкие пехотинцы отдавали дань уважения противнику и временно прекращали огонь. Некоторые, но не все.

Сейчас, после недавней бомбежки, Фрэнк должен отыскать на поле боя убитых и раненых с обеих сторон и на себе вытащить тех, кто еще жив. Это самое меньшее, что он может сделать. Они его семья, братья по оружию, они нуждаются в нем, и все же… На сколько еще хватит у него сил, а главное, мужества?

Пушки «Анцио Энни» бухали все ближе, молитвы Фрэнка, скорчившегося в грязи, становились все жарче.

– Вымоли нам спасение, святой отец! – крикнул кто-то.

Это его жизнь – бок о бок с солдатами, пробивающими путь на север. С тех пор как они высадились на итальянской земле, их одежда и раскисшие ботинки никогда не просыхают, они спят на голой земле, из еды – только сухой паек «С». Неужели кто-то может спать под крышей, накрывшись одеялом, когда люди торчат по пояс в воде и грязи, а пушечная пальба им вместо колыбельной?

Чуть позже Фрэнк проведет ежедневный ритуал: снимет с погибших армейские жетоны и постарается установить их личности, даже если опознавать практически не по чему. В ноздри постоянно бьет тошнотворно-сладкий запах смерти. Самое тяжелое – сидеть рядом с трупами и ожидать, пока выкопают яму для захоронения. Иногда мертвых так много, что они сложены штабелями, точно дрова. Останки бережно укладывают в могилу, отдельные конечности – рядом с телами, лишенными рук и ног. Каждая заупокойная служба дается Фрэнку труднее предыдущей. Десятки молодых парней, которых он знал, в мгновение ока отправляются на тот свет, сраженные осколком снаряда или пулей снайпера. Это не война, а бойня…

Порой идентифицировать погибшего можно лишь по отпечатку пальца. Всякий раз, когда Фрэнк обводит взглядом длинный ряд тел, узнавая знакомые лица, часть его души умирает вместе с ними. Как можно произносить благословения, видя столько оборванных молодых жизней? И тем не менее это его работа. После того как трупы накроют холстиной и забросают землей, Фрэнку предстоит написать гору похоронных писем. Иногда он так устает, что перо застывает в пальцах, и он часами смотрит в пространство, моля Бога ниспослать ему сил в тысячный раз исполнить свой скорбный долг.

Англо-американские войска вгрызаются в землю под шквальным артиллерийским огнем с Албанских гор. Пробиться вперед практически невозможно. Устранить вражеские орудия, расположенные в выгодной позиции, способна только авиация. Противник контролирует каждое движение на прибрежной территории, блокируя атаки.

Если Фрэнку удается заснуть, ему снятся кошмары: совсем юный парнишка на последних секундах жизни цепляется за английский флаг. «Не дайте мне умереть, падре, я не хочу умирать…» Фрэнк мог лишь держать несчастного за руку, пока остекленевший взгляд паренька не устремился в блаженную пустоту. Еще ему снится немец, который прижимает к губам фото своего сына и плачет. «Святой отец, помогите мне, я хочу исповедаться». Фрэнк помолился над ним, отпустил грехи, как любому из своих солдат. Кто знает, добровольно или по принуждению этот человек пошел в армию, и насколько претили ему война, боль и кровь?

Есть и такие, кто при виде священника плюются и чертыхаются. «Пошел вон! Ступай куда-нибудь в другое место, обойдемся без тебя!» Хотя большинство солдат испытывают облегчение, когда Фрэнк приходит к ним, точно пес, учуявший запах людей. Он приносит письма, передает весточки, слушает жалобы или просто сидит вместе с ними, дымя сигаретой.

Военные священники тоже гибнут, и это все больше заметно. Ряды капелланов редеют, замен почти не присылают. Особенно не хватает католических священников. Тем, кто еще жив, кажется, будто они делают недостаточно, ведь они не могут прийти ко всем, кому нужна помощь. На каждую секунду активных военных действий приходится час затишья, когда капеллан молитвой поднимает боевой дух солдат, вселяет в них надежду.

Фрэнк надеется, что со следующей атакой они прорвутся на север. Он жаждет увидеть Святой Престол, услышать итальянскую речь, радостные возгласы освобожденных. В ушах у него стоит родной язык отца. Впереди несколько драгоценных дней отпуска на восстановление сил и бюрократические формальности, которые положено уладить священнику. Но кто будет молиться за солдат в его отсутствие, кто займет его место? Нет, сейчас нельзя позволить себе роскоши наслаждаться уединением и душевным покоем в каком-нибудь монастыре. Фрэнк будет отдыхать ровно столько, сколько и солдаты, ни часом больше. Он не сможет смотреть в глаза этим изможденным людям, если вернется сытым и выспавшимся, в чистой форме.

Как-то там Пол, знакомый священник ордена иезуитов? Они познакомились во время подготовки, а сейчас Пол – в авангарде наступающих частей. Фрэнк завидует жесткой военной дисциплине иезуитов. Они всегда на передовой и представляют здесь самую большую когорту католических священников, близких к мирянам и все же отделенных от них духовным призванием. Фрэнк воочию убедился в их храбрости и жертвенности, хотя они такие же люди, как и все. Как и все, они могут ошибаться, испытывать различные страхи, гадать, кто из них доживет до следующей мессы и сколько солдат вернется домой с войны. Страх – великий уравнитель.

Ныряя в окоп, Фрэнк со стыдом обнаруживает, что его рука сжимает на дне кармана крохотный башмачок – scarpetta d’Angelo. Поначалу пинетка пахла домом и маминым душистым мылом. Теперь она перепачкана пылью и грязью от пальцев, но пока никуда не делась. Как и он. Он тоже пока жив.

Солдаты считают, что он заговоренный. «Держитесь поближе к отцу Фрэнку, с ним не пропадете», – со смехом говаривают они новичкам.

В нем видят мудрого родителя, хотя он совсем не намного старше большинства из них. Святой крест в петлице отделяет Фрэнка от остальных, но не настолько, чтобы в его присутствии нельзя было шутить и дурачиться. На войне есть время и для личных моментов – кто-то делится плохими новостями, кто-то жалуется на зуд в паху, а после осмотра венеролога признается в грехе, – всякое бывает. Отец Фрэнк присматривает за своими чадами, которые готовятся оборонять траншею. Он знает, что матери в муках производили их на свет и воспитывали с любовью и заботой.

Пусть все сложится удачно. Когда война закончится, он сделает все от него зависящее, чтобы молодым парням никогда не пришлось платить столь высокую цену, как этим ребятам на плацдарме в Анцио. Передовая линия фронта полностью изменила мировоззрение Фрэнка, привела к открытию, что человеку, не рожденному католиком, вовсе не обязательно заранее уготован ад. Храбрецы есть среди приверженцев всех конфессий и даже среди атеистов, и эти люди тоже на верном пути. Жизнь нельзя делить на черное и белое. Фрэнк все чаще задумывается о том, что уже не сможет вернуться к прежним строгим догматам – если, конечно, выживет.

– «Анцио Энни» опять дает нам прикурить, падре!

Грохот взрыва и крики о помощи заглушили голос, прозвучавший совсем рядом. Пора вылезать из траншеи на поиски раненых и убитых. Фрэнк взялся за дело, стараясь унять дрожь в руке, которой осенял себя крестом. «In mano tuo, Domine», – бормотал он, ползя на животе в направлении стонов. Как далеко… Отец Фрэнк не выносит криков несчастных, которым даже некому вколоть обезболивающее, поэтому он всегда старается не допустить, чтобы солдат в одиночестве умирал на дне воронки от взрыва.

Над головой свистели пули, однако Фрэнк упрямо полз дальше. Солдаты называют его ищейкой за безошибочное умение отыскать раненого. Вряд ли это так. Скорее, им руководят безумный страх и целеустремленность. Именно эти чувства заставляли его сейчас двигаться вперед, на слабеющий голос. Фрэнк увидел двух скорчившихся на земле солдат: один, убитый выстрелом в голову, удивленно смотрел в небо, второй трясся в болевом шоке, обхватив руками живот.

Времени не было. Фрэнк не мешкая прижал к ране ватно-марлевый тампон и сделал укол морфия стонущему бойцу, затем закрыл глаза его мертвому товарищу и успел прочитать короткую молитву. «Нет, святой отец, он был евреем», – еле слышно выдавил раненый. Фрэнк начал читать над убитым «Шма Исраэль» и внезапно почувствовал, что над ним нависла тень. Подняв глаза, он увидел дуло винтовки и серо-зеленые штаны вражеского солдата, наблюдающего за ним сверху. А потом он услышал слова, от которых внутри все похолодело:

«Для тебя, святой отец, война закончилась».

 

Глава 111

Италия, 1944 г

Капитан Родерик Паркс смотрел на Гору Смерти. Пальцы примерзли к биноклю, глаза полузакрыты от усталости – сказывается бессонная ночь под бомбежками. Уже два месяца они торчат здесь, под шквалом огня из крепости, расположенной в Апеннинах. Для некоторых батальонов это место стало кровавой адской бездной – выжили единицы. Сколько обстрелов предстоит еще выдержать, прежде чем они возьмут городок Санта-Мария-Инфанте вместе с соседними холмами и продвинутся на север?

Теперь рев авиамоторов вызывает слабую радость: удары бомбардировщиков ровняют с землей древнюю крепость, превращают здания в пыль. Другого способа нет.

Родди очень ждет известий о прорыве в Анцио, однако и там все без перемен, и Рим до сих пор не взят. Атака захлебнулась, войска застряли в богом забытой дыре, пытаясь хоть как-то укрыться от вражеского огня.

Почему он пошел на войну? Мог ведь преспокойно остаться дома, в безопасности. Ради этого самого момента, шанса посмотреть в лицо смерти, необходимости вести людей на гибель? Ради того, чтобы жить, как дикие звери, в холоде, грязи и паразитах? Итальянская кампания – это забытый фронт, на котором остановилось время. Слякоть, мулы и горы. Унылое Рождество они встретили, забившись в разбомбленную церквушку. Кто-то даже заиграл на губной гармошке «Святую ночь». Родди накрыла волна неизбывной печали и тоски по дому. Когда солдаты поникли головами, внимая одинокой губной гармошке, по щекам Родди потекли слезы.

Гора взирает на них, точно глаз циклопа. Зоркий глаз снайпера ловит каждое движение; стоит выдать себя, и тут же грянет выстрел. Во время воздушной атаки при каждой вспышке оранжевого пламени солдаты не испытывают никаких чувств, кроме облегчения – их еще не убили. Во всем виновата война, она лишает человека человечности и сострадания. Монастыри, церкви, замки, чудесные деревушки на склонах холмов – все, что создано во славу Господа, – гибнет в огне. Все это должно быть уничтожено, если они хотят наконец отбросить врага за Альпы.

Когда пыль, дым и туман рассеялись, Родди увидел, что цель достигнута, а значит, нужно воспользоваться шансом и двигаться, двигаться, отбивать однажды отданную территорию. Но среди груды камней, в которую превратилась разрушенная деревня, могут оставаться союзники, готовые объединить усилия и отвоевать больше земли. Будет замечательно, если их части соединятся и выступят вместе.

– Вперед, – махнул рукой командир. – Туда!

Выстроившись неровной цепочкой, они направили мулов по крутой и неровной тропе, уверенные в радушном приеме со стороны союзников.

Первым выстрелом был сражен полковник, крикнувший: «Прекратите огонь, черт подери! Мы – американцы!» Пули запели свою смертельную песню над головами солдат, поспешно рухнувших на землю. Они в ловушке: со всех сторон окружены численно превосходящим противником. На лбу Родди выступил холодный пот, ладони увлажнились от страха. Вот он – бессмысленный конец где-то среди гор, в чужой стране с незнакомым языком.

Это засада, настоящее кровавое месиво. Теперь их всех перебьют, и ничего поделать нельзя, остается только молиться.

 

Глава 112

Декабрь 1943 г

Приближалось еще одно военное Рождество – время, когда снова нужно штопать, латать, чинить и перекраивать. Находить силы для душевного подъема было все труднее, и этот год не стал бы исключением, если бы не Клэр. Чистая детская радость помогла поднять настроение. Декабрь – месяц праздников: сперва день рождения Клэр, а следом Рождество. Девчушка пока мало что понимала, однако ради нее из сундука на свет божий извлекли елочные украшения, пусть даже старые и облезлые: бумажные цепи, колокольчики, елочные шары и прочие безделушки. К празднику припасли немного сухофруктов, сахара и драгоценной лимонной корочки – вышел вполне сносный фруктовый кекс.

Элла молилась только о хорошей погоде, которая позволила бы Энтони на несколько дней вырваться домой. Теперь он приезжал в отпуск реже и реже. Энтони перевели в береговое командование, в 144-ю эскадрилью, которая базировалась на самом севере Шотландии. Он лишь упоминал, что служит в противолодочной авиации – защищает корабли союзных войск, идущие со стороны Шотландии. Его последнее письмо не внушало оптимизма.

Родная моя,

не расстраивайся, если я не успею домой вовремя. Ты же знаешь, как сейчас обстоят дела. Только сбросишь ботинки, как уже опять пора на службу. Я очень постараюсь приехать.

Прости за прошлый раз. Что я мог поделать? Парням так хотелось сменить обстановку и посмотреть на мою жену! Я знал, ты не будешь против, если они проведут несколько дней у нас. Конечно, следовало предупредить тебя. Они действительно вели себя шумно, разбудили Клэр и испортили нам ночь. Твоя обида вполне понятна: нам и вправду почти не удалось побыть наедине. В следующий раз обещаю не проявлять такого легкомыслия, но ведь мой экипаж – это тоже своего рода семья, я просто не могу бросить ребят, зная, что им совершенно некуда податься. Иногда я забываю, что у меня есть настоящая семья, которой нужно уделить время в отпуске. Каюсь, я сто лет не был у родителей, хотя, насколько мне известно, они собираются навестить вас на Рождество. Мы все соберемся под одной крышей, и это будет чудесно.

Здесь сущий ад, постоянный ветер и дождь. Эта пора в Шотландии самая унылая, да еще чертовски холодно, но наша работа по патрулированию и разведке очень важна. Не могу сказать, где именно мы находимся, сама приблизительно догадываешься. Мне не хватает тебя, особенно вечерами и ночами. Особых развлечений тут нет, только книги, выпивка и девушки из Женской вспомогательной службы (успокойся, ни одна из них и в подметки тебе не годится). Считаю недели до того дня, когда поезд повезет меня на юг. Надеюсь, мы не застрянем здесь из-за снега.

Ходят слухи, что меня переведут на землю. Предполагаю, что это связано с предстоящим третьим этапом боевых действий, ведь чтобы молодые летчики успешно провели первые вылеты, нужно их обучать. Без долгих тренировок не получится торпедировать подлодку в кромешной тьме. Когда видишь этих парнишек, совсем еще зеленых юнцов, присланных к нам прямо из летной школы, хочется их защитить. Они так рвутся в бой и так быстро гибнут, если не подготовить их как следует… Я мог бы отчасти заниматься этим и тут, в учебке, но посмотрим, что будет в новом году.

Кстати, я слыхал, что Саймон Рассел-Кук тоже где-то здесь. Как тесен мир, да? Пожалуйста, отправь его матери поздравительную открытку. Никогда не забуду наш восхитительный медовый месяц, который мы провели в том коттедже.

Доброй ночи, милая. Бог даст, скоро увидимся. Передавай привет всем Форестерам. Слышно ли что-нибудь от Родди? Думаю, и американцам, и британцам в Италии приходится одинаково туго. Поцелуй Клэр от «папочки в небесах». Потерпи, осталось недолго.

Навек твой,

Энтони

Отпуск пролетал мгновенно. Энтони спрыгивал с поезда, мчался в Ред-хаус, отмокал в ванне, выпивал виски с Селвином, шел гулять с Эллой, а потом сразу ложился спать. Иногда он так уставал, что мог проспать большую часть отпуска. Он рассеянно играл с Клэр, однако Элла видела, что мысли его по-прежнему в небе. За последний год Энтони постарел: морщины на лбу превратились в глубокие борозды, в любую минуту он мог задремать.

Элла стыдилась собственной злости и ревности.

– Ты день и ночь со своим экипажем, мы тебя практически не видим. Так нечестно, ты женился на мне, а не на них! – заорала она как-то ночью.

Подавить ревность было трудно. Элла хотела быть рядом с мужем каждую секунду, только эта мысль и помогала ей держаться. Тем не менее приходилось признать, что в некотором смысле экипаж и в самом деле стал для Энтони семьей.

Он остался жив после двух крупных военных операций. Элла была рада предстоящему переводу на наземную службу, однако всерьез опасалась, что Энтони откажется от этой возможности, чтобы участвовать в третьей.

– Никто еще не выживал после трех операций! – кричала она в трубку всего неделю назад.

– Для всякого правила есть исключение, – ответил Энтони. – Я – везунчик.

Ей даже подумать страшно, что каждую ночь муж рискует жизнью, барражируя над темным морем, высматривает цели, делает фотографии, уворачивается от огня зениток или пробивается сквозь плотный туман при нулевой видимости, когда топливо на исходе и вся надежда только на огни посадочной полосы.

– Это моя работа, – убеждал ее Энтони. – Я мечтал этим заниматься еще с тех пор, когда дядя Джордж посадил свой биплан на нашем поле, а потом посадил меня в кабину и сделал круг над землей. На летних каникулах я ходил смотреть «Летающий цирк Кобхэма». Я учился летать на 504-м «Авро». Мальчишкой я проезжал на велосипеде несколько миль, только чтобы постоять за забором авиабазы и поглядеть, как взлетают и садятся самолеты. Понимаешь, любовь к небу у меня в крови.

Однако Элла терзалась страхом. Если Энтони долго не звонил и не писал, она не находила себе места – не ела, не пила, не могла сосредоточиться, пока не звучал долгожданный звонок.

Сейчас, правда, у нее много забот: подготовиться к урокам в школе, запастись продуктами к Рождеству, украсить дом, раздобыть подарки для Клэр, которые нужно положить в чулок. На ферме уже заказан каплун. Элла обожает, когда в доме много гостей. У них квартирует молоденькая учительница, но на праздники она поедет навестить семью и как раз освободит комнату для родителей Энтони.

Поход по магазинам – тоже хлопотное занятие, особенно с маленьким ребенком. Клэр опять раскапризничалась: оказавшись возле кондитерской, начала дергать мать за руку. В бакалее, как и в мясной лавке за углом, пришлось отстоять длинную очередь. Автобус пришел с задержкой, и Элла держала Клэр на коленях всю дорогу до Стритэя.

Торопливо шагая к дому, она заметила у крыльца незнакомый автомобиль. Какой сюрприз, Энтони приехал без предупреждения! Наверное, одолжил у кого-то машину и талоны на горючее, чтобы добраться поскорее. Элла распахнула дверь и радостно воскликнула:

– Детка, наш папочка дома!

Селвин стоял у телефона.

– А, ты вернулась.

В его взгляде она уловила что-то такое, от чего у нее сразу подкосились ноги, а в висках застучало.

– Что случилось? Кто у нас? – Она отстегнула ремешки, удерживающие ребенка в коляске.

– Элла, это к тебе. Я проводил их в гостиную. Давай мне Клэр.

По тому, как Селвин на нее смотрел, как ласково произнес ее имя, Элла мгновенно все поняла. Нет, боже, нет! Только не это!

Открыв дверь в гостиную, она увидела мужчин в знакомой синей форме. При ее появлении они встали. «Ваш муж пропал без вести. Не надо терять надежды», – вот что ей сказали.

Экипаж Энтони выполнял обычный вылет из Вика для обнаружения кораблей противника. Самолет не вернулся на аэродром, но существует вероятность, что он совершил вынужденную посадку на территории, занятой врагом. Возможно, экипаж взяли в плен. Нельзя утверждать, что Энтони погиб, он лишь числится пропавшим. Хорошо хоть, офицеры сообщили ей об этом лично, смягчив удар, который нанесла бы телеграмма.

– Будем молиться, что он жив, – промолвил капеллан.

Ошеломленная Элла не понимала половины того, что ей говорили, и даже дышала с трудом.

Ты бы не хотел, чтобы я билась в истерике или впала в отчаяние. Ты бы хотел, чтобы я сохраняла присутствие духа ради нашей Клэр. Она еще слишком мала для таких вещей. Я постараюсь выдержать. Тысячи солдатских жен проходят через это.

Сегодняшний день – самый страшный в ее жизни, однако она держится со всем возможным спокойствием и хладнокровием, подает пример настоящей офицерской жены.

Трясущимися руками Элла разлила чай по чашкам, выполняя роль хозяйки, точно актриса на сцене. Делегация не задержалась надолго. Безусловно, они видели подобное сотни раз.

Только после их ухода Элла скорчилась от нестерпимой душевной боли. Все мысли застыли, ее словно парализовало. Этого не может быть, просто не может случиться с ней. С другими – да, но не с ней. Тут какая-то ошибка. С минуты на минуту зазвонит телефон, и голос Энтони произнесет в трубку: «Дорогая, со мной все в порядке. В штабе напутали. Пропал какой-то другой бедолага по фамилии Харкорт. Я скоро буду дома. Поцелуй за меня Клэр».

Селвин вошел в гостиную с бокалом бренди.

– Выпей. Я позвонил Селесте, она уже едет.

Сейчас все начнут суетиться вокруг нее, словно она больна, будут уговаривать Клэр «не приставать к мамочке»… Элле не нужна Селеста, никто не нужен, кроме Энтони. С ним ничего не может произойти. Слова, которые все боятся произнести – «убит в бою», то есть утонул в море, взорвался в небе, – всего лишь слова, они не связаны с реальностью. Это вообще не по-настоящему. Элла ляжет спать, а завтра проснется, и все окажется только дурным сном.

Наступило утро, а телефон молчал. Элла не дождалась звонка ни в тот день, ни назавтра. Она начала вести дневник. Если Энтони попал в плен, то позже ему захочется узнать обо всем, что он пропустил. Она будет обращаться к нему на страницах дневника, каждый вечер перед сном делиться мыслями. Она будет поддерживать связь с мужем, как если бы они разговаривали по телефону. Это поможет ей пережить Рождество. Она расскажет Энтони об их попытках отпраздновать пришествие света в мир, объятый мраком.

Разумеется, без тебя все иначе. Все изменилось. Руки не берутся за резец и уголь. Мы слепили снеговика, и Клэр назвала его «папочка в небесах». Она уже давно называет тебя так. Где ты – в небе или в море? Море очень холодное. Где же ты, мой любимый? Я должна знать, что ты в безопасности. Вне всяких сомнений, я бы знала, если бы ты покинул этот мир. Я должна верить, что с тобой все в порядке и однажды ты к нам вернешься, поэтому и веду этот разговор. Он заполняет огромную дыру в моем сердце. Не чувствовать, как твои руки обнимают меня, губы касаются моих губ, – невыносимо. Почему ты оставил нас одних? Почему снова и снова подвергал жизнь риску?

Прости. Мне не следует злиться на тебя, но я злюсь. Я пока не открываю то письмо, которое ты оставил. Слишком мало времени прошло, и потом, не надо терять надежды, правда? Может быть, ты бьешься вместе с норвежскими партизанами, или тебя подобрали добрые люди – например, рыбаки, которые вынуждены держать твое спасение в тайне. Я понимаю, почему от тебя нет весточек. Ты – сильный человек и ни за что не стал бы подвергать опасности других.

Том и Сибил приехали сразу, как только получили известие. Когда я сказала, что ты всего лишь пропал без вести, твои родители посмотрели на меня с жалостью. Теперь я знаю, что чувствовала моя мать, потеряв мужа и маленькую дочь, почему прикипела сердцем ко мне и не смогла отдать. Ради меня она заставляла себя жить дальше. Отчего мы не понимаем родительских чувств до тех пор, пока сами не обзаведемся детьми?

Клэр щебечет днями напролет, не вспоминая о папе. У меня щемит сердце при мысли, что она слишком мало времени провела с тобой и может больше тебя не увидеть. Мы целуем твою фотографию и желаем спокойной ночи «папочке в небесах». Пока достаточно и этого. Прошу тебя, любимый, возвращайся к нам, а если не можешь, дай знать, что ты в безопасности.

Я день и ночь молю Бога, чтобы моя уверенность в том, что ты жив, не оказалась ложной. Это было бы так жестоко – цепляться за ложную надежду. О, Энтони, где же ты?

Видя потухшие глаза и осунувшееся лицо Эллы, Селеста остро ощущала собственную беспомощность. Бедняжка Элла ни минуты не сидит на месте, крутится как белка в колесе – преподает в школе, участвует в общественных делах – в общем, берется за что угодно, лишь бы не размышлять о своей утрате. На ее губах играет нервная улыбка, сквозь которую не пробиться. Хейзел регулярно заходит проведать подругу, но, как правило, не застает Эллу дома. Новостей об Энтони нет; недели превращаются в месяцы, и шансов, что он жив, все меньше.

Хуже всего, что Элла не дает выхода горю. Мастерская заброшена, полки покрылись пылью, словно со смертью Энтони ее творческий дух угас. На свои незаконченные работы она даже не глядит, только готовится к урокам. Все остальное время Элла посвящает дочери, ни на секунду не выпускает ее из виду. Девочка сейчас в том возрасте, когда ею руководит упрямство, и бурно выражает возмущение, если не получает, чего хочет. Селеста даже опасается, что Элла испортит Клэр, слишком часто потакая ее прихотям. Конечно, это лишь определенный период развития, однако Селеста убеждена, что ребенку нужна дисциплина. Как дать совет, если у тебя его не просят? Есть старая поговорка: «Бабушка должна держать кошелек открытым, а рот – закрытым», но ведь Селеста даже не бабушка, а просто престарелая тетушка.

Однажды утром Клэр сидела за столом и капризничала, не желая есть яйцо всмятку и тосты.

– Не хочу, – повторяла она, мотая головкой.

– Солнышко, ты должна кушать, – уговаривала ее Элла, – иначе будет болеть животик.

– Если не съест завтрак, останется голодной. Пусть не ест, только больше ничего не давай ей до обеда, – вмешалась Селеста, надеясь, что слова прозвучали не слишком резко.

– К обеду у нее, бедняжки, живот подведет, – ответила Элла.

– Вот и хорошо, тогда и съест за милую душу. Подумай о всех тех детях, которые месяцами не видят куриных яиц. Ребенок должен уважительно относиться к еде, – продолжала Селеста.

– Она еще маленькая, – возразила Элла.

– Достаточно большая, не грех и приструнить, только на пользу.

Элла смерила Селесту холодным взглядом.

– Ты слишком старомодна. Клэр сама знает, что ей на пользу.

– Неужели? И кто же тогда из вас двоих главный? – Пора достучаться до нее, решила Селеста. – Есть вещи, которые ты обязана контролировать. Нечего баловать ребенка только потому… – Осмелится ли она произнести священное имя? – … только потому, что Энтони нет рядом.

Элла в упор посмотрела на нее.

– Что ты имеешь в виду?

– Жизнь продолжается, и пока Энтони нет, ты – единственный родитель Клэр. Я знаю, тебе хотелось бы делать все так, как бы он того пожелал.

– Тебе-то хорошо, твой Арчи никуда не делся, – огрызнулась Элла.

– Не забывай, я воспитывала Родди в одиночку, и это было отнюдь не легко. Я работала, чтобы прокормить нас обоих. Элла, пойми, у Клэр сейчас сложный период, но он очень скоро закончится. Моргнуть не успеешь, как она уже будет носить шелковые чулки, – попыталась смягчить серьезность Селеста.

– Не говори так! Она – все, что у меня есть.

Элла расплакалась.

– Ты прекрасно справляешься, только позволь нам помочь тебе. Чем чаще Клэр будет с другими взрослыми, тем больше у тебя останется времени на отдых и личные дела.

– Мне не нужно время, – всхлипывала Элла, – я лишь хочу знать, что с Энтони все в порядке.

– Знаю, дорогая, но если он не вернется… – Фраза повисла в воздухе.

– Не смей! Почему ты такая жестокая?

– Прошло почти пять месяцев. Нельзя отрицать возможность…

– И думать об этом не желаю! Я не смогу жить дальше.

– Сможешь. Должна – ради Клэр. Так же, как твоя мать жила ради тебя.

– Это другое, – ощетинилась Элла, отведя взгляд.

– То же самое. Это твой «Титаник». Как и тысячи других людей, ты должна признать утрату, а признав, жить дальше, потому что этого желал Энтони. Как ты вообще могла подумать о том, чтобы оставить его ребенка сиротой? Твой муж хотел, чтобы ты жила дальше, чтобы подхватила нить и вновь соткала что-то красивое. Это единственное, что мы можем после такой трагедии. Нужно жить, нужно делать маленькие шажочки – по одному в день. Грядет мощное наступление. Видела, сколько людей и техники перебрасывают на юг? Дороги забиты танками, грузовиками, колоннами солдат, которые направляются бог знает куда. Говорят, ждать осталось недолго. По милости Божьей, скоро это безумие закончится.

– Ты не веришь, что он жив, да? – Элла опустилась на стул и уронила лицо в руки.

– Будь он жив, до нас бы уже дошли известия. Судя по всему, дело плохо, но я могу ошибаться. Надеюсь, что я не права, – неуверенно произнесла Селеста.

Элла взяла тарелки и встала из-за стола, глядя, как Клэр с энтузиазмом жует тост.

Селеста посмотрела на девочку и улыбнулась.

– Видишь, малышка прекрасно соображает. Как только на нее перестали обращать внимание, она быстро расправилась с едой, причем сама.

Селеста и Элла еще гремели посудой, когда в парадную дверь позвонили.

Элла метнулась в прихожую, точно лань.

– Почта!

Она принесла телеграмму Селесте, которая разливала чай.

– Тебе.

– Что-то с Арчи? – Селеста схватила бумажный листок, дрожащими руками вскрыла его. Изумленно заморгала, пробежав глазами по строчкам, потом швырнула телеграмму на стол. – Родди. Пропал без вести в Италии. Возможно, убит.

Клэр хрустела тостом, озадаченно глядя на крепко обнявшихся женщин.

– Хочу еще тостов!

 

Глава 113

Италия, 1944 г

Со временем привыкаешь ко всему, размышлял Родди, выбираясь из вагона для перевозки скота, спотыкаясь и щурясь на ярком солнце. Еще один лагерь в итальянских горах. Может, здесь условия будут хоть немного лучше, чем в предыдущем. Пересыльный лагерь – они называли его «Киностудия» – находился где-то в окрестностях Рима. Надо же, как близко от Священного города…

Попав в засаду, они сдались в плен. За этим последовал долгий переход по каменистым горным тропинкам под охраной собак, разрывающихся от лая. Еще повезло, что их не расстреляли на месте – немецкий командир оказался аристократом и приверженцем старой прусской военной школы, имевшим некоторое уважение к Женевской конвенции. Тем не менее у них отобрали все ценные вещи – часы, зажигалки, кольца – и грубо гнали вперед, а потом погрузили в скотовозки. Без воды и пищи они проехали много миль и наконец, полумертвые от истощения, прибыли на место. Старые обитатели лагеря взирали на пополнение с ленивым любопытством.

Им устроили что-то вроде переклички с сортировкой на британцев, американцев, французов и прочих. Так загонщики разделяют овец по разным коралям. Родди ни о чем не мог думать, кроме воды и куска хлеба.

Вскоре их опять затолкали в вагоны и переправили на север, в следующий лагерь, довольно маленький. Из него открывался чарующий вид на горы, который загораживали заборы из колючей проволоки и караульные с винтовками, недвусмысленно дававшие понять, что самые дерзкие далеко отсюда не уйдут. Насколько Родди понял, лагерь располагался неподалеку от уничтоженного города Ареццо, известного своими шедеврами живописи. Впрочем, Родди просто радовался возможности дышать свежим воздухом и старался примириться с мыслью, что он теперь военнопленный.

Находиться во власти врага, во всем от него зависеть, подчиняться приказам и самым нелепым прихотям было постоянным унижением. Ходили слухи, что некоторые смельчаки пытались бежать и были расстреляны. Крестьян, которые оказывали пленным помощь, ожидала та же судьба. Все понимали, что эта мрачная перспектива не изменится, пока наступающие войска союзников не отбросят врага на север, за пределы Италии. Легче сказать, чем сделать, вздыхал Родди.

Лица товарищей по несчастью говорили о том же: загорелые до черноты, худые, изможденные, обтянутые задубелой кожей. Как справиться с унынием? Сколько времени пройдет, прежде чем они двинутся дальше, в Австрию или Германию? Родди крутил головой по сторонам, выискивая однополчан или солдат, знакомых по высадкам или боевой подготовке, силился услышать акронский акцент, но никого не находил. Никого.

Хорошо, что на родине у него не осталось девушки, которая проливала бы по нему слезы. Конечно, Уилл и мать скоро обо всем узнают, и этого достаточно. Она наверняка напишет сыну, получив открытку Красного Креста, в которой он сообщает, что находится в плену, жив и здоров. Ему действительно повезло. А вот его командир, сраженный пулей, до сих пор лежит на склоне горы и уже никогда не покинет Италию. Родди отдал бы что угодно, лишь бы ехать сейчас по широкому шоссе между штатами за рулем огромной фуры, перекусывать в небольших кафе стейками и жареной картошкой и чувствовать себя королем дороги. Уилл и «Фрахт экспресс» – за тысячи миль отсюда.

Пленных кормили густой похлебкой с макаронами, к этому прибавляли паек из банок с эмблемой Красного Креста. Странно, как быстро еда заполняет все твои помыслы, когда ты голоден. А еще надо как-то убивать время. Бесконечно тянущиеся часы и скука – нынешние враги Родди.

Книги, которые присылали в лагерь, бережно передавали по рукам, однако это была учебная, религиозная, классическая литература, – в общем, не то чтение, какое предпочитает большинство. Тем не менее на безрыбье и рак рыба – приветствовалось все, что хоть как-то отвлекало от тоскливой действительности.

Родди определили в офицерский барак. Компания подобралась разная, каждому было что порассказать, но через неделю-другую эти истории навязли в зубах. Бежать собирались все, однако любой план побега упирался в незнание языка. В лучшем случае добежишь до конца дороги, а там тебя поймают. На самом деле, шансов на успех больше, если переодеться в немецкую форму, ведь многие офицеры, высокие голубоглазые блондины, вполне сошли бы за германских солдат, но и в этом случае риск велик: партизаны, скрывающиеся в горах, запросто могут перерезать горло «неприятелю» в каком-нибудь темном углу.

В лагере обучали самым разным предметам: шахматам, итальянскому, польскому языкам, ивриту, животноводству, пчеловодству, умению вязать морские узлы и запускать воздушного змея. Всякий, кто обладал знаниями в той или иной области, делился ими с остальными, лишь бы не броситься от отчаяния на колючую проволоку и не схлопотать пулю в затылок.

Родди ничего не мог предложить, кроме рассказов о поездках через всю страну, самых удобных местах остановок, производстве шин и истории резиновой промышленности в Акроне. Как ни странно, у него тоже находились слушатели. Для самых набожных проводили церковные службы, но в душе Родди они не вызывали отклика. После увиденного в сражениях он сильно сомневался, что война разразилась по воле какого-то вселенского божества. Выбраться бы как-нибудь из этой тюрьмы…

Он стал посещать уроки итальянского – вдруг да пригодится. Священник, который обучал желающих, был больше американцем, чем итальянцем, но уроки вел очень старательно.

Несмотря на свое предубеждение против религии, Родди испытывал симпатию к отцу Фрэнку. Невысокий, темноволосый, чуть младше его, спокойный и невозмутимый. Он спас двух бойцов, вытащив их с поля битвы. Даже немецкие солдаты прекращали огонь, когда священник соборовал умирающих. А недавно отец Фрэнк устроил музыкальный клуб при помощи старенького заводного граммофона и пластинок, присланных в лагерь. Музыка была в основном классическая, однако она поднимала настроение и пробуждала в памяти различные картины.

Сегодня падре поставил «Симфонию Нового Света» Дворжака, наполненную мотивами народной музыки и негритянских духовных гимнов. Слушая ее, Родди со светлой грустью вспоминал бескрайние просторы Огайо.

– Думаю, неплохо было бы организовать хор, – поделился мыслями отец Фрэнк. – Может быть, даже устроим концерт. Если удастся собрать десять-двадцать голосов, подготовим несколько номеров.

– Меня сразу вычеркивайте, – заявил парень, сидевший рядом. – Начисто лишен слуха.

Зачем он тогда слушает музыку? – удивился Родди.

– Не знаю нотной грамоты, – сказал другой офицер, вставая, чтобы уйти.

– А кто говорил про нотную грамоту? – засмеялся священник. – Просто будем петь все подряд по памяти, пока не пришлют какие-нибудь ноты. – Он повернулся к Родди. – Как насчет вас, капитан Паркс?

Уже почти в дверях, Родди в притворном ужасе поднял обе руки.

– В последний раз я пел на публике еще в коротких штанишках, – расхохотался он.

– Где же это было?

– В Личфилде.

– Это где, в Коннектикуте?

– Нет, в Личфилдском соборе, в Англии. До встречи, святой отец…

– Погодите, погодите. – Священник направился вслед за Родди. – Кажется, первый хорист у меня есть, да еще какой! Церковный певчий, ни больше ни меньше.

– Черт… то есть, прошу прощения, падре, я – пас. С трудом представляю, что получится, если я открою рот.

– Никто не представляет, в этом-то и штука. Не волнуйтесь, капитан, я не буду придираться. Послушаю вас, а потом мы поработаем над голосом.

Значит, уже «мы». Родди застонал.

– Зовите меня Родди, падре.

– Увидимся на закате, капитан Родди, тогда и начнем. Кто знает, что принесет завтрашний день? Может, среди нас обнаружится второй Карузо, – со смехом проговорил отец Фрэнк, радуясь, что нашел новобранца.

И как это его угораздило? Родди недовольно бурчал себе под нос, хотя знал, что придет на репетицию. А чем еще заниматься в этой дыре?

* * *

Отец Фрэнк закончил обход больных. В лагере имелось что-то типа лазарета – оборудован он был бедно, местный доктор, как мог, растягивал средства из аптечки первой помощи, а потом добился, чтобы пленным выдавали положенные лекарства из посылок Красного Креста. Врач и сам еле держался на ногах от переутомления.

– Иди покури, – предложил Фрэнк. – Я тебя подменю, если покажешь, за кем надо приглядеть.

Радуясь, что может принести пользу, он исповедал нескольких солдат и написал короткое письмо родственникам солдата, у которого был сильный жар.

С гигиеной в лагере дело обстояло скверно. Уборные – одно название, просто дырки в полу. Несмотря на все старания соблюдать чистоту, экскременты все равно заносились на подошвах в бараки. Доктор опасался самой страшной инфекции – брюшного тифа.

Стояла жара, повсюду кружили мухи. Бригады, работавшие в поле, возвращались еле живые от усталости, обгорелые на солнце, и все же тем, кто еще сохранял силы, труд давал возможность хоть как-то избыть владевшее ими отчаяние. Главным врагом по-прежнему оставалась скука. Никто не знал, что происходит за стенами лагеря. Прибывающих извне засыпали вопросами о наступлении, однако союзные войска продвигались на север слишком медленно, и надежд на освобождение было мало.

Фрэнка очень интересовала окружающая местность. Это ведь совсем рядом с деревней, откуда родом отец! Наверняка до фермы Бартолини рукой подать. Он пытался вспомнить адрес на конвертах, что приходили отцу от родственников в Тоскане. Вроде бы отец говорил, что их небольшой участок примыкает к горным склонам у знаменитого города Ангьяри, обнесенного стеной. Где-то здесь родился и великий Микеланджело. Быть так близко и в то же время так далеко… Жаль, что он не уделял больше внимания семейной истории.

После того как в сентябре 1943 года Италия капитулировала и политическая коалиция фашистской Германии прекратила существование, местных жителей, работавших в лагере по найму, почти не осталось. На некоторое время режим ослабел, однако вскоре пришли немцы и усилили охрану. Между итальянцами и пленными солдатами союзных войск установился нейтралитет. Среди местных был старый священник, который обратился к коменданту лагеря за разрешением пообщаться с Фрэнком. Узнав, что его фамилия Бартолини, священник пообещал передать весточку родственникам через тайную цепочку связных. Старик при этом сильно рисковал собственной жизнью.

А что толку? – вздыхал Фрэнк. Если союзники не освободят лагерь в ближайшее время, пленных увезут на север, и он никогда не познакомится с родней отца. Радует хотя бы то, что удалось набрать голоса для хора – правда, на некоторых пришлось немного поднажать, – и репетиции уже дают первые плоды. У капитана Родди, к его удивлению, обнаружился прекрасный бас; также Фрэнк подобрал теноров. Ему доставляет удовольствие работать с этой разношерстной компанией, готовить ее к выступлению, добиваясь банальной гармонии. Они поют «Неси меня, легкая колесница» и номера из мюзикла «Регтайм-бенд Александра». Пошловато, конечно, зато мелодии всем знакомы.

Фрэнк неплохо ладит с Родди Парксом. Они встретились на лекции о «Титанике», которую читал парень, чей дядя был очевидцем трагедии. Рассказчик сыпал и реальными фактами, и домыслами. Большинство слушателей давно забыли о катастрофе гигантского лайнера и слушали скучную лекцию вполуха, до тех пор пока со своего места не встал Родди. «Моя мать была на «Титанике», – сказал он и поведал, что в спасательной шлюпке она подружилась с женщиной, на руках у которой была маленькая дочурка, что в конце концов они все поселились в Англии и что в Вашингтоне он видел «непотопляемую Молли Браун». Солдаты принялись обсуждать несправедливое отношение экипажа к пассажирам третьего класса, которых лишили малейшего шанса выжить в катастрофе, тогда как пассажирам первого класса была оказана вся возможная помощь.

Фрэнк вставил и свою историю.

– Я тоже здесь из-за «Титаника». Первая жена моего отца, Мария, погибла в этой катастрофе. И она, и их новорожденная дочь, – прибавил он. – Впрочем, отец до сих пор убежден, что девочка выжила, потому что нашел вот это. – Фрэнк вытащил из кармана пинетку, грязную и мятую, и пустил ее по кругу. – Он говорит, раз башмачок пересек Атлантический океан, то и мне поможет от морской болезни. – Фрэнк умолк, потом рассмеялся. – Не помог. Меня тошнило всю дорогу. Надо бы выбросить эту безделицу, но у меня рука не поднимается, ведь ее носил какой-то малыш.

– Башмачки – сильные амулеты. Их прячут под крышей дома для защиты от всего дурного. Не спрашивайте меня, в чем их сила, они просто действуют, – сказал один из солдат.

Все заговорили о легендах и мифах, связанных с «Титаником», – о том, что на борту, по слухам, везли таинственную египетскую мумию, на которой было проклятье, а еще – сейф, набитый крадеными бриллиантами. Вспомнили и призраков белфастских клепальщиков – якобы несколько человек случайно оказались заперты в грузовом отсеке, а потом по ночам на пароходе слышали стук их молотков.

После лекции Фрэнк обнаружил, что опять шагает рядом с Родди.

– Какое совпадение – у нас обоих жизнь связана с «Титаником», – заметил он. – Моя мать – ирландка; ее сестра, тетя Лу, тоже утонула тогда. Мои родители встретились в церкви в одну из годовщин трагедии.

– А моя мать бросила все и увезла меня в Англию. Можно сказать, мы сбежали, – признался Родди. – Она говорила, что зрелище той катастрофы заставило ее прозреть и уйти от мужа. Знаю, католическая церковь запрещает разводы, но мой отец был тираном.

– Да, в теории церковь против разводов, но вряд ли я мирился бы с тем, что мой отец бьет мать. Мне хватило и того, что фотография первой жены и дочери отца висела на стене вместо иконы. Много лет я считал, что мы для него на втором месте. Можно ли быть дороже умершего ребенка?

– Вы потому и пошли в священники? – спросил Родди, удивленно подняв брови.

– Кто знает… Возможно. Я о другой стезе не думал. Моя сестра нашла отдушину в танцах и выступает на Бродвее, пока только в кордебалете. Джек, наоборот… Впрочем, это другая история. Между нами совершенно ничего общего. Кому-то из двоих пришлось стать «хорошим» братом. В последний раз, когда я слыхал про Джека, он был где-то на Тихом океане.

К своему собственному удивлению, в лагере Фрэнк делился с солдатами такими подробностями личной жизни, о которых никогда не рассказывал прихожанам. Родди Паркс – его соратник, человек, во многом похожий на него; как и Фрэнк, он оказался в трудной ситуации, однако в его глазах не угас блеск, он полон решимости выжить.

– Я должен выбраться отсюда, прежде чем нас перевезут на север. Хочу вернуться к своим. Я еще собираюсь повоевать. Если двину в сторону юга, надеюсь, удастся уйти, – сказал капитан как-то после репетиции.

– Сомневаюсь, – ответил Фрэнк. – Местные не спешат переходить на нашу сторону. Далеко ты не уйдешь – выглядишь слишком по-американски, хотя, если кто-то решится на побег, это поднимет общий моральный дух.

И все-таки не исключено, что Родди помогут спрятаться в безопасном месте, а Фрэнку – встретиться с родственниками, пусть всего на час или два. Покидать лагерь ему нельзя, да он и не оставит свой пост, но… быть так близко и в то же время так далеко… Когда солдат отправят на работу в поле, те сумеют ненадолго прикрыть его. Чтобы вывести Родди, потребуется подкуп и молитва, однако, если рассчитывать на помощь извне, это вполне возможно. Фрэнк обязательно попытается, но, чтобы не возбуждать напрасных надежд, будет молчать до самого последнего момента.

 

Глава 114

Этим ноябрьским утром ученики Эллы никак не могли сосредоточиться и совершенно не понимали ее объяснений. Все только и говорили о чудовищном взрыве, который потряс Центральные графства два дня назад. В домах вылетели стекла, люди в страхе предположили ракетную атаку. Кто-то говорил, что разбомбили арсенал, другие утверждали, что на воздух взлетел целый город. Личфилд содрогнулся, словно ощутив эхо землетрясения, однако в новостях ничего не сообщали.

Элла посмотрела в слуховое окно школьной студии, из которого лился поток света. Странно – она больше не чувствует себя уютно ни здесь, ни в своей мастерской, хотя раньше оба этих места служили ей и убежищем от всех проблем, и источником вдохновения. Мастерская в Ред-хаусе превратилась в пустой, холодный и темный сарай. Недоделанные работы резали глаз, но Элла просто не смотрела на них. Она больше не хотела тут задерживаться, ну а когда из-за ударной волны большая часть скульптур упала на пол и разбилась, это лишь укрепило ее чувства.

Вот чем она должна заниматься – учить студентов основам кладки и резьбы по камню. За это платят, и можно не отклоняться от программы: приемы обращения с инструментом, виды камня, копирование и создание простейших мотивов. Элла объясняла теорию, вела практические занятия, поправляла ошибки новичков, а сама глядела на часы, желая поскорее сбежать домой. Она считала дни до летних каникул, когда можно будет больше времени проводить с Клэр.

Прошло уже много месяцев с того дня, когда ей принесли весть об Энтони и вернули его личные вещи, аккуратно сложенные в коробку. Все они до сих пор хранили запах его сигарет: фотографии в серебряных рамках с отпечатками пальцев там, где он их брал; книги, носки, бритвенный набор. Что за жалкая коллекция предметов, характеризующих человеческую жизнь… Элла до сих пор не находит в себе сил прочесть два письма, которые оставил Энтони: одно – для нее, второе для Клэр.

Ей продолжают слать соболезнования – родители друзей Энтони, старые школьные учителя. Она старательно отвечает на каждое словами благодарности.

Тяжелее всего дался ответ на письмо Мел Рассел-Кук, дочери капитана Смита. Ее сын, Саймон, погиб в ходе воздушной операции – такого же вылета, на который отправился Энтони, – в марте. Его мать проявляла невероятное мужество и стоицизм, сознавая, что шансов спастись после падения в ледяное зимнее море у сына практически не было.

Нам остается только черпать силы в труде, не сидеть без дела. Я вожу карету «Скорой помощи» в Лондоне, копаюсь на грядках ради нашей победы и работаю в деревне. Уверена, моя дорогая, ты и сама знаешь, как справляться с болью от страшной потери.

Нет, она не справляется, вздыхала Элла. Она просто старается не думать, притворяется, что ничего не случилось, что это – дурной сон и муж с минуты на минуту вернется домой. Она нервно мерила комнату шагами, стараясь не раздражаться при виде слабых усилий, которые предпринимают другие. Работать, работать, работать – да, это единственный способ не сойти с ума. Хорошо хоть Родди жив, пусть и находится в лагере для военнопленных где-то в Италии. От него пришло только две открытки, но они все равно отправляют в Красный Крест посылки так часто, как могут.

Когда закончится проклятая война? Разве недостаточно все уже настрадались? Союзные войска высадились в Нормандии, в Италии, на юге Франции, однако жестокие бои продолжаются. Душу переполняли горечь, злость и отчаяние: жизнь утратила цвета, счастье взаимной любви оборвалось. Это несправедливо! Ее сердце никогда не оттает.

Арчи вернулся к Селесте из Портсмута. Селвин развлекался по-старому: пил. Хейзел считала дни до возвращения мужа с Дальнего Востока. Элла завидовала им всем черной завистью.

Случайно поймав свое отражение в стеклянной дверце буфета, она пришла в ужас. Ну и страшилище! Она вздохнула, понимая, что состарилась от горя. Под глазами залегли темные круги, на лбу – морщины. В буйной шевелюре, по привычке собранной в тугой узел, виднеются первые седые волосы. Какой смысл следить за собой? Прихорашиваться больше не для кого, а Клэр все равно, как она выглядит. Элла перестала навещать статую капитана Смита в Музейном саду. В конце концов, это лишь кусок бронзы. Глупо возлагать на монумент все свои надежды и чаяния, как делала мать.

Ох, мамочка, я знаю, какие муки ты переносила, потеряв Джо и Элен. Ты лишилась обоих, а у меня осталась дочь, но все равно мне невыносимо тяжко. Теперь я понимаю, почему ты так поступила.

Смерть – это смерть, тут ничего не изменишь. В отличие от Селесты, Элла не посещала собор. Она все еще была слишком зла, чтобы молиться. Нет, отражение в зеркале определенно ей не понравилось. Казалось, будто никто в мире, кроме нее, не испытывал ничего подобного. Она чувствовала себя испуганной маленькой девочкой, которая, столкнувшись с утратами, в отчаянии топает ножками и не знает, что делать дальше.

– Мисс, мисс, с вами все в порядке? – прервал ее раздумья чей-то голос.

Это оказался Джимми Броган, студент Бирмингемской художественной школы, невысокий, худенький ирландец со впалыми щеками. Элла забыла взглянуть на его работу. Он вырезал в камне кельтский крест, и для новичка произведение отличалось большой точностью и изяществом.

– Очень хорошо. Мне нравится отделка, – улыбнулась Элла. Ну, хоть кто-то прислушивается к ее словам.

– Как вы думаете, мне разрешат забрать крест домой? – робко спросил студент.

– Сомневаюсь, – строго проговорила Элла. – Если ты не платишь за обучение, то обязан оставлять школе свои работы, разве не так?

– Что вы, мисс, я сделал это для Пег, на могилку, – пробормотал Джимми, не поднимая глаз.

– Пег – твоя собака? – удивилась Элла.

– Нет-нет, мисс, Пег – моя сестрица. Во время светомаскировки ее переехал автобус. Она всего-то и пошла к молочнику. – Юноша еще ниже опустил голову, пряча слезы. – Я хотел отдать крест мамаше.

– Хорошо, хорошо, забирай. Я сама возмещу расходы. Как твоя мама? – спросила Элла, прекрасно понимая, что должна чувствовать несчастная женщина.

– Плохо, мисс. Как нас разбомбили, мы переехали к мамашиной сестре, а они не больно-то ладят. А папаша мой – в Восьмой армии, в Италии. Тяжко нам сейчас.

Элла с восхищением оглядела работу Джимми.

– Для таких ребят, как ты, всегда найдется возможность и дальше обучаться бесплатно, – сказала она, подозревая, что одаренный ученик может бросить школу.

– Нет, это не для меня, – замотал головой паренек. – Я устроился на работу в плавильню к моему дяде Пату. Ну а учиться буду на вечерних курсах. Рад, что вам понравилось, мисс.

– Твое произведение создано сердцем, Джимми. Хорошая работа всегда начинается вот здесь, – она приложила руку к груди, ощущая, как поднимается новая волна скорби. – Главное – не голова, а сердце. Помни об этом, и ты не ошибешься. Удачи.

Да как она смеет сетовать на судьбу, когда этот мальчик лишился крыши над головой, потерял сестру и не знает, вернется ли отец! Теперь его талант останется без огранки. А у нее есть и кров, и чудесная дочка, и заботливые друзья, а в придачу – работа и кое-какие способности. Нельзя допустить, чтобы Джимми зарыл свой дар в землю. Нужно ему помочь. Может быть, определить парня в ученики к личфилдским каменщикам, в компанию «Бриджман и сыновья»? А что, хорошая мысль.

Элла резко развернулась, ощутив за плечом неуловимое присутствие. Знакомый голос бодро произнес: Молодчина, детка! Я знал, что ты встанешь на верный путь, родная. Только не останавливайся, не давай таланту угаснуть. Она слышала Энтони так отчетливо! Его голос пробил все защитные барьеры, которые она возвела. Я всегда буду с тобой.

Боль узнавания нестерпимо жгла душу, однако деваться было некуда. Элла стояла посреди класса и смотрела поверх склоненных голов учеников – совсем еще юных парней и девушек, у которых впереди столько надежд. По счастью, в следующую минуту прозвенел звонок. Она велела ребятам убрать инструменты и поспешно выпроводила всех из класса, а потом рухнула за свой стол и разрыдалась, уронив лицо в ладони. Энтони никогда не вернется, но его частичка осталась у нее в сердце, и если она прислушается, то сможет услышать любимого.

Элла ехала домой в автобусе и смотрела в окно, ощущая странную легкость. Она думала о кельтском кресте, который Джимми вырезал с любовью и гордостью. В голове вновь зазвучал голос мужа: Ты можешь помочь этому мальчику! Энтони почувствовал ее горе и пришел утешить. Пока Элла жива, у нее есть возможность соприкасаться с ним душой.

После ужина она метнулась наверх и вытащила коробку с вещами Энтони, среди которых лежало и драгоценное письмо. Прежде чем вскрыть конверт, Элла прижала его к груди. Сквозь слезы она разглядела строчки:

Я надеялся, тебе не придется прочесть это письмо, но если ты сейчас его читаешь, значит, случилось худшее. Я ни о чем не жалею и тебя прошу о том же. Мне было даровано счастье встретить тебя и знать, что часть меня осталась с тобой вместе с Клэр. В детях наше бессмертие. Когда сочтешь, что Клэр достаточно подросла, прошу, отдай ей письмо, которое я написал для нее. Нам с тобой не было дано знать своих родителей, но наша дочь избежит этого.

Не горюй о моей смерти. Как гласит поговорка, лучше прожить один день львом… а мы, летчики, – воздушные львы. Кто-то должен остановить этого безумца из Германии.

Мне хотелось бы написать стихотворение или сонет, чтобы выразить, как сильно я тебя люблю. Жаль, не умею. Я думаю только о том, как мне повезло узнать тебя и твою любовь. Никто не отберет у меня воспоминания о чудесных днях, проведенных с тобой в лесном домике, о поездках верхом по холмам вокруг Торп-Кросс и прогулках вдоль канала, о том, как мы занимались любовью на нагретых солнцем камнях и как ты в белом платье шла по проходу в церкви. Когда пройдет время, не бойся расстаться со мной и найди другого мужчину, который будет о тебе заботиться. Я не хочу, чтобы ты была одна.

Выше голову.

Прощай, моя любимая.

 

Глава 115

В последующие недели Родди и отец Фрэнк взялись по утрам и вечерам обходить периметровое ограждение лагеря. Прогулка часто проходила в безмолвии – каждый просто старался избыть свое отчаяние. Первые шаги к сближению переросли в настоящую дружбу.

– Если ты намерен бежать, то должен быть в хорошей физической форме. Ходи, работай, укрепляй ноги, – прошептал Фрэнк на одной из прогулок. – Поговори с другими офицерами, вдруг кто-то захочет присоединиться.

– Лучше попытаться в одиночку.

– Тогда забудь о побеге. Ты не проведешь на свободе и двух минут.

– Идем со мной, – предложил Родди.

– Мое место здесь, хотя искушение улизнуть очень сильное. Сбежать бы хоть на несколько часов, чтобы встретиться с семьей Бартолини!

Родди нравилась откровенность Фрэнка. Он не похож на других священников, при нем можно и поворчать, и выругаться. Отец Фрэнк боролся за увеличение пайка, раздачу предметов первой необходимости, которые присылает Красный Крест, расширение арсенала медицинских средств. Комендант лагеря, благочестивый католик, позволял местному священнику навещать отца Фрэнка, приносить облатки и исповедовать его.

Почта в лагерь приходила нерегулярно. Однажды утром Родди нашел отца Фрэнка у изгороди – тот беспокойно расхаживал туда-сюда вдоль забора, не в силах вымолвить ни слова. Фрэнк протянул Родди письмо от матери, в котором она сообщала, что младший брат погиб в Тихом океане – его корабль уничтожила вражеская торпеда.

– Джек был «плохим», а я «хорошим», но папа больше любил «плохого» сына… Для него это тяжелый удар. Война забрала у отца двоих детей.

Несколько недель спустя пришло запоздалое известие о муже Эллы. Родди уже не ходил, а совершал пробежки по периметру ограждения.

– Зачем мы это делаем, зачем убиваем друг друга? – спросил он Фрэнка, пыхтевшего позади, и резко остановился.

– Наверное, потому, что мы животные, вышедшие из джунглей. Как и у животных, у нас есть инстинкт защиты своей территории. Охотиться, добывать пищу, сражаться – в крови человека. Мы забываем, что внутри мы все одинаковые – падшая раса.

– В самом деле? Сомневаюсь, – отозвался Родди. – Я видел и ужасные вещи, которые творили наши солдаты, и проявления доброты со стороны противника. Вытащи меня отсюда, иначе я взорвусь изнутри. – Отчаяние и безвыходность сводили его с ума.

– Ты говорил с комитетом?

– Они хотят устроить организованный побег. Когда лагерь охраняли итальянцы, было проще. Сейчас охрана заметно усилена.

– Я слыхал, тайный ход, ведущий под внешний периметр, до сих пор существует, а рабочие в поле под охраной не все время. В городе есть священник, он сказал, что если мы выберем правильное место в поле, то сможем выйти, только нужно подучить итальянский. Местные говорят на таком жутком диалекте, что язык сломать можно. Кроме того, нужно накачать мышцы на ногах, если потребуется шагать по двадцать миль в день, да еще в гору.

Родди похлопал себя по бедрам: мышцы пока вялые и слабые.

– Увеличу пробежку вдвое.

– Набей карманы камнями, а я попытаюсь выхлопотать для тебя доппаек.

– Почему ты стараешься ради меня? – полюбопытствовал Родди. – Я ведь даже не католик.

– Ладно, позже разберемся, – съязвил Фрэнк.

Этим он и привлекал Родди – никакой пустой болтовни, только честность. Открытый человек с большим сердцем.

– Я считаю, один хорошо организованный побег стоит двадцати неумелых попыток. Если минуешь вражеские линии обороны и пробьешься к союзникам, пришли нам открытку.

– А как же ты?

Фрэнки покачал головой.

– Надеюсь, удастся вырваться на день к родственникам отца. Главное, быть на месте до вечерней переклички. Пока могу заняться сбором припасов. Уверен, отцу Марио можно доверять.

– Итак, когда мы бежим? – Родди ощутил нарастающее возбуждение.

– Когда придет время. Наберись терпения и тренируйся. Побег – не прогулка по парку.

– Ты все уже продумал, да?

Фрэнк легонько щелкнул Родди по носу и улыбнулся.

– Пока только в общих чертах. Сперва нужно снабдить тебя едой, деньгами для подкупа, папиросами, и самое важное – привлечь на твою сторону удачу.

– Тогда вставай на колени, – засмеялся Родди.

– Вместе с тобой, брат. Два голоса звучат громче, чем один.

 

Глава 116

Отец Марио и Фрэнк чудом установили связь с сочувствующими местными жителями, которые по цепочке передали семье Бартолини весточку о тайных визитерах. План, и без того почти нереальный, оказался еще более безумным, когда Родди сообразил, что им придется как-то отделиться от партии солдат, отправленных на работу в поле. Он наденет сутану и притворится странствующим священником. То есть нужно сорвать офицерские знаки различия, смешаться с рядовыми солдатами и подкупить одного из охранников – самого жадного – папиросами и подарками, чтобы тот не поднимал шума.

Ночью накануне побега Родди отвел Фрэнка в сторону.

– Для тебя риск слишком велик, – зашептал он. – Иди на встречу с Бартолини днем позже.

Если беглеца обнаружат, священник попадет под подозрение. Однако Фрэнк и слышать ничего не хотел.

– Мой долг перед отцом – встретиться с его семьей, прежде чем нас отправят на север. Это лишь вопрос времени. Чем ближе подходят союзники, тем дальше нас будут увозить, чтобы мы не могли к ним присоединиться. Твой побег и моя тайная встреча с родственниками никак не связаны. Я вернусь вовремя, между нами никто не заподозрит связи. Я знаю, как незаметно проскользнуть обратно.

Утром в назначенный день Родди под каким-то предлогом прошмыгнул в другой барак, сорвал офицерские нашивки, попытался придать форме сходство с крестьянской одеждой и наполнил вещмешок консервами, папиросами – всем, что можно обменять.

Когда открыли ворота, Родди начала бить дрожь. Если его отсутствие обнаружат слишком рано, наказание понесут все лагерники. Стараясь сохранять невозмутимый вид, во время короткого перерыва в работе он направился к дальнему краю поля – якобы отдохнуть. Пока несколько солдат отвлекали охранника, Фрэнк первым метнулся в небольшую рощицу, рассчитывая, что там ждут партизаны.

Стояла адская жара, и солдаты были раздеты до пояса. Каждый старался соорудить хоть какое-то подобие головного убора, который защитил бы лицо и шею от палящих солнечных лучей. Охранники в форме отошли в тенек покурить. Двое пленных затеяли драку, чем привлекли к себе общее внимание. Родди воспользовался шансом и побежал к тому месту, где, как он надеялся, его тоже ждут.

Верные своему слову, старик и молодой священник затащили Родди в глубь зарослей, натянули на взмокшее тело сутану, выгоревшие волосы спрятали под беретом. Его подсадили в кузов старого грузовика и бесцеремонно закидали грудой мешков. Фрэнк уже лежал там, обливаясь потом. Грузовик долго громыхал по узкой и извилистой проселочной дороге, а затем подъехал к контрольно-пропускному пункту.

Очевидно, отца Марио в его круглых очках с толстыми линзами здесь хорошо знали: ему махнули рукой, разрешая проезд, а он ответил охране бурным приветствием.

– Бартолини приютят тебя на день-другой, не больше. Крестьяне боятся расправы. В каждой деревне найдутся сторонники фашистов с языками длиннее, чем Большой Каньон. Ты должен продвигаться на юг, к союзным войскам, и как можно быстрее – разумеется, только по ночам. Сутана тебе поможет… или наоборот. В этих краях народ очень разный.

Машина остановилась возле небольшого сельского дома с красной черепичной крышей, перед которым стояли надворные постройки из желтоватого камня. Дом уютно расположился на склоне холма, из него отлично просматривалась дорога. Заслышав шум двигателя, на порог вышли немолодые мужчина и женщина. Щурясь на солнце, они глядели, как Фрэнк и отец Марио спрыгнули на землю, а затем помогли выбраться Родди.

– Это отец Франческо Бартолини и его товарищ, капитан.

Морщинистые лица стариков повернулись в их сторону, а потом муж и жена обменялись рукопожатиями с отцом Марио и залопотали на итальянском. Родди и Фрэнк вежливо стояли в стороне.

Родди на секунду ослеп, оказавшись в темной комнате с очагом, большим отполированным столом и оштукатуренными стенами, на которых были развешаны выцветшие фотографии. Однако первым Родди бросилось в глаза кружево. Оно было повсюду: на каминной полке, на спинках старых кресел; кружева украшали скатерть и шторы. Несмотря на скромную обстановку и запах дыма, в комнате царила безупречная чистота. Гостей накормили густым супом с макаронами и овощами, а также твердым сыром, порезанным на тонкие ломтики, и восхитительными спелыми персиками, которые таяли во рту, словно мед.

Фрэнк, запинаясь, что-то говорил, старался разобрать речь хозяев, кивал, махал руками и указывал на фотографии. Родди заметил, что древняя старуха, сидевшая в углу, заплакала. Она качала головой, крестилась, а когда рассказ дошел до счастливого башмачка, который он вытащил из кармана, старая женщина едва не лишилась чувств.

– Сальваторе, взгляни, merletto d’Anghiari!

Было видно, что она страшно взволнована. Атмосфера в доме резко изменилась.

– Il bambino d’Angelo, Francesco!

Фрэнк тоже затряс головой и начал сбивчиво объяснять Родди, почему пожилая женщина пришла в такое возбуждение.

– Она говорит, мой отец привозил эту пинетку много лет назад. Теперь она уверена, что я его сын. Сначала они думали, что мы шпионы. Это один из орнаментов сестер Марчелли, местный узор. Она говорит, это чудо. Смотри, вон там ее инструменты для плетения кружев, скамеечка и валик. Я видел такие в Нью-Йорке. Это моя бабушка, мой двоюродный брат и его жена. Они не хотят называть имен, так, ради безопасности. Мне, наверное, все это снится. Что будет, когда я расскажу обо всем дома! – Фрэнк улыбнулся и пригубил крепкое свойское вино, сладкое, точно лакрица.

Время пролетело как один миг. Солнце село за горизонт, и Фрэнку пришла пора возвращаться. Отец Марио настойчиво просил его поторопиться.

– Ты должен вернуться в лагерь. Нельзя находиться на улице после наступления комендантского часа.

Фрэнку, однако, не хотелось расставаться с семьей – столько всего еще нужно спросить, столько рассказать.

Воссоединение растрогало Родди. Он, тайный гость этого дома, уже снял сутану, а ночь проведет на чердаке. В качестве благодарности он мог предложить лишь папиросы да несколько жестянок с консервами, присланных Красным Крестом. Все это он отдал хозяевам, старательно бормоча grazies – «спасибо» по-итальянски.

Опасаясь чужих глаз, Родди, светлокожий и белокурый, решил не высовываться на улицу. В этих местах любой секрет моментально станет известен всей деревне. Он крепко пожал руку Фрэнка.

– Когда и если я вернусь, обещаю известить твоих, что ты жив-здоров и что наконец встретился с родней отца.

Фрэнк уже стоял на пороге, когда двоюродный брат протянул ему пинетку.

– Пусть останется здесь, на память о моем визите. Этот башмачок объединяет нас, – сказал Фрэнк и вложил амулет обратно в ладонь кузена. – Считайте это желанием моего отца.

Этот простой жест так сильно тронул Родди, что он неожиданно опустился на одно колено.

– Благословите меня, святой отец. Божья помощь понадобится мне в пути, – прошептал он. – Когда все закончится, воспоминаний нам хватит на долгие годы. Не знаю, как и благодарить вас, друзья, за все, что вы для меня делаете, несмотря на риск… Фрэнк, переведи им мои слова.

Отец Фрэнк выполнил просьбу, а потом шепнул Родди на ухо:

– Просто выметайся отсюда завтра же утром и дуй к нашим.

* * *

Неподалеку от Ареццо грузовик проколол колесо. Фрэнк знал, что опаздывает на перекличку и их ждут неприятности. Комендант – хороший человек, однако он не потерпит обмана и уже наверняка обнаружил, что пропал не один, а двое пленных. Фрэнк вздохнул, понимая, что остаток пути придется проделать пешком. Старый священник не поспеет за ним, но он знает, где проделана дыра в заборе из колючей проволоки.

– Оставайтесь в машине с водителем. Можете сказать, что ездили соборовать умирающего, вам поверят. Я пойду в лагерь, попробую срезать дорогу через поля – здесь не больше одной-двух миль. Спасибо, что дали возможность повидаться с родными. Больше я вас такому риску не подвергну, вы и так сделали достаточно. Я никогда не забуду вашу доброту.

Отец Марио схватил Фрэнка за рукав.

– Прошу, не уходи. Ты тоже можешь сбежать, – уговаривал старик. – Капитан не продержится и трех дней без твоей помощи. Ты – один из нас, ты легко сойдешь за местного жителя, который вернулся из Америки. Конечно, акцент тебя выдаст, но мы сочиним какую-нибудь легенду. Останься, Франческо.

– Не могу. Я дал слово. Больные нуждаются в моем утешении, доктор тоже без меня не обойдется. – Фрэнк крепко пожал руку священника. – В лагерь я попаду поздно ночью. Пленный, который умоляет заточить его обратно в тюрьму, позабавит охранников, и я разжалоблю их рассказом о моем тайном паломничестве. Я изучил местность – надеюсь, пригодится в следующий раз.

Фрэнк умолчал, что под сутаной, в одной из пуговиц униформы у него спрятан компас. Сейчас он оторвал пуговицу, чтобы определить направление. Ночь была теплой.

В темноте лес казался совершенно иным: смутно виднелись очертания древесных крон, над ухом тоненько жужжали комары, где-то квакали лягушки, рваной дымкой стелился туман. Фрэнк нахмурил брови: здесь легко заблудиться. Он посветил зажигалкой, сориентировался, однако тревога не отпускала. Сегодня он позволил себе на целый день покинуть лагерь, теперь за эту роскошь нужно расплачиваться.

Фрэнк рассчитывал на доверие коменданта, ведь тот позволял отцу Марио видеться с ним. Поставил ли он под угрозу жизнь товарищей? Он помешкал, наслаждаясь ощущением свободы, вдыхая аромат сосен. Кто бы не хотел задержаться в раю?

В сгущающейся темноте различать тропу становилось все труднее, однако Фрэнк все же вышел к тому месту в поле, где они с Родди были еще утром. Не успел он сделать и десяти шагов, как в стороне послышался лай собак и замелькали лучи фонарей. Может, это охотники, вышедшие на оленя или дикого кабана? В следующее мгновение Фрэнк понял, что дичью является он сам, и преследуют его не охотники, а Feldgendarmerie – полевая жандармерия, которая занимается поимкой беглых военнопленных.

Он поспешно натянул поверх формы сутану, и в этот момент его ослепил свет фонаря.

– Стоять!

Фрэнк поднял руки и заговорил.

– Я – отец Франческо Бартолини. Пошел погулять и заблудился. Sono Padre Americano, американский священник, – пояснил он, указывая на крест и нашивки на воротничке.

Голос на ломаном английском произнес:

– Ты – пленный, который бежал из лагеря. Его видели в сутане священника. Значит, он – это ты.

– Нет, нет, я отец Бартолини, я возвращался в лагерь. Господин комендант знает меня. Отведите меня к коменданту. Capisce? Я все объясню…

– Ты – американский шпион, беглый пленник. В лагерь ты не вернешься, – ухмыльнулся жандарм.

Фрэнк продолжал идти им навстречу. Услышав, как щелкнули затворы винтовок, он приготовился к смерти, но помолиться не успел – пули пробили его грудь.

 

Глава 117

Родди проснулся на соломенном матрасе, укрытый старой попоной. На сеновале что-то шуршало. Он напряг слух – нет ли подозрительных звуков? Снаружи заливались птицы. Где он? В голове всплывали смутные картины: кузов грузовика, грязные мешки, запах скотного двора, пятна соуса на пальцах… Солнце уже взошло. У Родди страшно чесалось все тело, но он продолжал лежать на спине, прикидывая шансы добраться до расположения союзных частей.

Светловолосый и голубоглазый, он не знает и дюжины слов на итальянском, а в этом доме находится только по доброте родственников Фрэнка. Да, преимуществ у него немного. Задерживаться здесь нельзя, однако ужин и крепкий сон и так сотворили чудо. Ему велено не высовываться до темноты, хотя каждая минута, проведенная под крышей этих людей, грозит им лишним риском.

А сколько волнений вызвала вчера маленькая пинетка, отделанная кружевом! Неужели отец Фрэнка прав и башмачок, сшитый в этой самой деревне, действительно оказался на «Титанике»? На взгляд Родди, в этой истории слишком много совпадений. Тем не менее Фрэнк настоял на том, чтобы оставить пинетку у родственников.

Он сильно рисковал, приведя беглого лагерника к своим. Родди от всего сердца надеется, что Фрэнк успел вернуться до переклички. Ясное дело, местная milizia уже прочесывает холмы с собаками.

Если он двинется на юг, то рано или поздно наткнется на войска союзников. Опираться бы еще на факты, а не на слухи. Может, кто-то из жителей деревни, сочувствующих союзной армии, тайно слушает радиосводки Би-би-си? Смогут ли кузены Фрэнка потихоньку вызнать нужную информацию, не возбуждая подозрений? Жизнь Родди полностью в их руках – лишь благодаря добросердечию и великодушию этих людей у него есть приют до наступления ночи. Если он намерен выжить, нужно собраться с мыслями и все как следует продумать.

Двоюродный брат Фрэнка Джованни принес ему завтрак – холодную ветчину, сыр и фрукты, а также желудевый кофе и большой кувшин теплого молока. Юноша кое-как изъяснялся по-английски и расстелил перед ним карту, прямо на пыльной земле во дворе.

– Идти в горы, когда наступить mezzo notte. Не останавливаться долго-долго. Americanos скоро приходить, si? Бах-бах больше нет, – Джованни изобразил выстрелы. – Allora, vieni.

Родственники Фрэнка прятали Родди четыре ночи. Кормили, охотно показывали письма из Нью-Йорка, детские фотографии Фрэнка, его брата Джека и младшей сестренки Патриции. Родди предлагал им деньги, однако они их не приняли. Одним из немногих богатств этой семьи была гордость.

К вечеру четвертого дня отец Джованни знаками объяснил Родди, что тому пора отправляться в горы, где его будет ждать проводник по имени Мани, который покажет дорогу до следующей долины.

– Мани найти тебя сам.

Его отправили в путь, снабдив одеялом, сыром и ветчиной. В карманы положили горсть сухофруктов и пузырек с какой-то маслянистой жидкостью, сильно пахнувшей лимоном.

– Zanzara, – проскрипела бабушка Фрэнка, показывая, что Родди должен нанести средство на лицо и шею.

Он понял, что эта жидкость отпугивает насекомых.

– Grazie, molto grazie, io non dimenticato, – только и смог произнести он.

Чем же, чем отблагодарить тех, кто проявил к нему доброту и вернул свободу?

Родди переодели в старые штаны и рубаху, однако маскировка смотрелась неубедительно. Ему придется избегать встреч с путниками, самому добывать пропитание. Документов у него при себе нет, только жетон на цепочке вокруг шеи. Весь план – смертельная игра в кошки-мышки, и все же Родди готов рисковать.

Он шел несколько миль в гору, стараясь не сбиться с тропы и прислушиваясь к любому подозрительному шуму, но его окружали только звуки ночного леса, навевавшие покой. Было тепло, даже слишком тепло. Родди искал родники, чтобы утолить жажду, а потом, спрятавшись в заросли, соорудил себе постель из листьев и веток. Первую ночь в бегах он провел под звездами.

В последующие недели он неизменно двигался на юг и благодарил небеса за добрых пастухов, проводников и итальянских партизан, которые указывали ему путь от одной долины к другой. Разумеется, своих имен никто не называл. Как говорится, чего не знаешь, не выдашь. Кожа Родди загорела до черноты и обветрилась; на лице и шее краснели точки от укусов комаров, хотя он и продолжал использовать лимонное масло бабушки Бартолини. Ноги были растерты в кровь, но ботинки пока не разваливались. От него несло скотным двором и выгребной ямой, он вонял хуже последнего бродяги. Один раз Родди наткнулся на озерцо и выкупался в нем, а рубаху выстирал и повесил сушиться на куст. Отросшая рыжая борода выдала бы его первому встречному – Родди могли принять за немца-дезертира, но пока что ему везло. Он ел, что давали люди, а давали они все, что у них было. Родди переживал, что из-за него голодными окажутся другие. Он похудел, стал крепким и жилистым и постоянно хотел есть.

Он понимал, что зимой среди холмов не выживет, ведь было совершенно ясно, что в горах все заметет снегом. К счастью, какой-то пастух показал Родди пещеру, где тот мог укрываться от ненастья и разводить костер в сырую погоду. Как-то утром, промучившись всю ночь страшным голодом, он так упал духом, что уже подумывал пойти в ближайшую деревню и сдаться. Какой смысл прятаться дальше? Он прошел по чужой стране больше сорока миль, но не достиг цели. Ослабевший, почти сломленный, Родди мечтал вернуться в Акрон, сидеть на крыльце своего дома и потягивать пиво. Зачем он обрек себя на муки?

Прошедшие месяцы сильно изменили его. Роскошь и удовольствия прежней акронской жизни утратили всякий смысл. Только на войне Родди занимался действительно важным делом. Он сражался за своих близких, за однополчан, которые уже встретили смерть, – сражался ради того, чтобы обычные люди могли выбирать, где и как им жить, не страшась бомбежек и прочих ужасов. Родди в огромном долгу перед местными крестьянами, и когда-нибудь, если ему удастся добраться до дома, он непременно найдет способ отблагодарить их. Он просто обязан выжить, он дал слово Фрэнку. Вот только как?

Несмотря на голод, Родди решил, что пора уходить, как вдруг услышал хруст веток. Кто-то идет! Он спрятался в дальнем углу пещеры, приготовившись к худшему. Снаружи донеслись тоненькие голоса:

– Americano, Americano, buon giorno.

Две темноглазые девочки в косынках стояли перед пещерой и вглядывались в темноту, у одной из них за спиной была корзина.

– Элла? – прохрипел Родди, в полубреду приняв первую девочку за свою сестру. Это сон?

– No, signor, Agnese, – улыбнулась та. – Иди, поешь.

Родди вышел на свет и от неожиданности зажмурился, словно ему явились два ангела. В корзине нашлось холодное мясо, сыр, хлеб, бутылка молодого вина и гроздь винограда. Чтобы принести ему снедь, детям наверняка пришлось выйти из дому еще затемно.

Девочки молча смотрели, как пировал Родди, и при этом отказывались от всего, что он им протягивал. Потом одна из них подозвала его поближе и показала пальчиком вниз, на долину.

– Vieni a casa, mezze notte, vieni?

Когда сгустились сумерки, Родди спустился в долину и прошмыгнул в хлев, где коровы ожидали утреннюю дойку. Он провел ночь в яслях, зарывшись в солому. Разумеется, с первыми лучами солнца он потихоньку покинул хлев и скрывался в лесу, пока не стемнело, и только тогда опять вернулся в коровник.

Родди так и не увидел других членов семьи и общался лишь с двумя сестричками, которые пытались обучить его местному наречию. Однажды утром он оцепенел, услышав страшное слово Tedeshi – немцы. Весь день Родди провел настороже, готовый нырнуть в пещеру при первых звуках облавы. Вероятно, кто-то выдал беглеца.

Мысль о том, что его поймают и вернут в лагерь или, того хуже, расстреляют, после того как столько людей проявили к нему щедрость и отзывчивость, наполнила Родди отчаянием, однако окрестный покой ничто не нарушало, и с наступлением темноты он вновь возвратился в свою колючую постель в коровнике. Там его встретил высокий мужчина, который в радостном волнении простер к нему руки.

– Americano amici, Inghilterra, Americano… Tedeshi… kaput, vieni… amice!

Из полумрака выступила вперед женщина, и Родди увидел, что она улыбается, как и мужчина. Его привели в дом и усадили за стол. Горели свечи, в воздухе витал аромат жареного мяса. Из полупонятного набора слов Родди сумел разобрать, что союзные войска наконец-то осуществили прорыв. Враг отброшен на север и продолжает отступать, американская армия совсем близко. Лица крестьян светились неподдельным счастьем. Liberazione!

– Ты свободен. – Девочка, напоминавшая ему Эллу, широко улыбнулась. – Ты свободен!

Если бы все было так просто… Да, немецкие части отступили, но в каждой деревне еще остались коллаборационисты и местная жандармерия. Пока непонятно, кому можно доверять. Тем не менее атмосфера изменилась. Повсюду гордо реяли итальянские флаги.

Родди не хотел показываться на людях, поэтому двигался параллельно дороге под прикрытием леса, пока однажды не увидел вдалеке армейский джип.

Родди выскочил из зарослей и замахал руками, привлекая к себе внимание.

– Стойте! Стойте!

Его обыскали – вдруг шпион. Офицерское звание и личный номер Родди убедили всех в том, что он свой. Ему выдали гимнастерку и настоящие сигареты. Как выяснилось, в джипе ехал британский разведывательный отряд, задачей которого было проверить, нет ли на пути засад. Военные записали данные Родди и координаты места, где жили итальянцы, давшие ему приют. Он получил приказ возвращаться туда и ждать дальнейших распоряжений.

Родди, вынужденный долго скрываться, испытал настоящее облегчение. Английские сигареты – настоящее сокровище – он отдал хозяевам фермы. Теперь он отработает свой долг – будет помогать крестьянам в поле. У него есть время побриться, привести себя в порядок, написать домой.

Две недели спустя Родди получил письмо из Рима с предписанием обратиться в Проверочный комитет союзных войск с просьбой о репатриации. Казалось бы, Родди должен радоваться предстоящему возвращению, однако ему отчего-то было не по себе. Война не закончилась, враг не повержен. Как же он может уехать в Штаты? В любом случае он напишет отцу Фрэнку и сообщит, что сдержал обещание. Для него, Родди, война еще продолжается.

 

Глава 118

Многочисленная толпа в Соборном дворе наблюдала, как мощные лучи прожекторов осветили «Трех Дев» – шпили Личфилдского собора. Светомаскировка была отменена. Война подходила к концу, однако Элла по-прежнему пребывала в оцепенении. Она безразлично плелась мимо людей, высыпавших на тротуары, чтобы принять участие в уличных празднествах. Глядя на оркестры, марширующие по мостовой, и развешанные флаги, она не испытывала радости. Чуть поодаль прыгала и показывала ручкой на прожекторы Клэр. Селеста и Арчи, провожавшие друзей, увели девочку с собой, оставив Эллу наедине с ее мыслями.

Личфилд был залит светом. Родной город Эллы вместе с ней пережил и хорошие времена, и плохие. Она всегда испытывала нежную привязанность к его мощеным улочкам и соборным шпилям, однако сейчас ею владела опустошенность. Письмо из министерства ВВС уничтожило последнюю надежду на возвращение Энтони.

Ввиду истечения срока давности и отсутствия известий о Вашем супруге, майоре авиации Э. Д.К. Харкорте, числящемся пропавшим без вести и удостоенном креста «За летные боевые заслуги», с прискорбием вынуждены признать его погибшим и считать формальной датой смерти 10 декабря 1943 года.

Она официально стала вдовой, так же, как ее мать много лет назад. Как странно – история повторяется в другом поколении. Жизнь безрадостна и пуста. По крайней мере, во время войны нужно было что-то делать, бороться, совместными усилиями обеспечивать более-менее нормальные условия детям. А что теперь?

Она обнаружила, что опять бредет вокруг собора, смотрит на него усталым, оценивающим взглядом. Это здание с высокими куполами, горгульями и медными табличками на стенах никогда ее не разочаровывало. В отличие от более величественных храмов, Личфилдский собор, уютный, душевный, немного таинственный, – важная часть ее юности.

Элла опустилась на скамью. Ей бы выплакать все свои потери, но здесь, среди оживленно переговаривающихся людей, для этого не место. Она заставила себя подняться и направилась в заднюю часть собора, к приделу Богородицы. При виде «Спящих детей» в ее глазах мелькнула искорка радости. Вопреки всему, этот образ вновь тронул сердце Эллы, только теперь она смотрела на него глазами не подростка, а женщины, понесшей утрату и охваченной смятением.

Взор профессионального художника скользил по очертаниям скульптуры, следил за плавными изгибами, наслаждался безупречностью линий. Элла остановила взгляд на уголке матраса: он казался таким натуральным, таким мягким, что на него хотелось прилечь. Однако ей известно, что, создавая этот шедевр, сэр Фрэнсис Чентри оставил свою метку, умышленный дефект: необработанный кусочек мрамора под ногой ребенка, как напоминание о том, что это лишь несовершенное творение человеческих рук. Какая прекрасная скульптура… Неудивительно, что, будучи выставлена впервые, она произвела огромное впечатление на публику.

Смерть не всегда приходит тихо и мирно. Элла знает, что девочки, воплощенные в мраморе, погибли во сне, когда вспыхнул их дом, – сгорели заживо, задохнулись дымом, как и многие жертвы войны. Нужно постараться смягчить урон, нанесенный смертью, при помощи скульптурных изображений и памятников. Сколько мемориалов возведено в память погибших пассажиров и членов экипажа «Титаника»? А в честь павших в Первую мировую? Мир обязан знать и помнить о чудовищных жертвах, мир должен извлечь урок из страшной трагедии.

При мысли о том, как Энтони встретил смерть, как до последнего пытался удержать машину в воздухе, у Эллы внутри все переворачивалось. Они не сказали друг другу последних слов, нет даже могилы, к которой она приходила бы оплакивать мужа. Видимо, те же самые муки испытывала Мэй. Понятно, почему ноги сами приводили ее к статуе капитана Смита в парке. Что до настоящих родителей Эллы, чьей могилой тоже стал бескрайний океан, все эти годы она почти не думала о них, однако сейчас, увидев скульптуру «Спящих детей», внутри у нее что-то шевельнулось. Кем были ее отец и мать, откуда родом?

Не думай об этом, – приказала себе Элла, отворачиваясь, – иначе еще глубже увязнешь в трясине отчаяния.

Жизнь продолжается. И хотя нет возможности прийти к месту упокоения Энтони, Элла обязана сохранить счастье, которое он ей подарил. У Клэр должно быть что-то, чтобы помнить отца – не только его письмо, но что-то более осязаемое.

Скульптура в Личфилдском соборе послужила утешением для родителей маленьких девочек, погибших в пожаре, значит, и она должна пойти этим путем – создать нечто прекрасное, долговечное и полное особого значения.

Внезапный прилив воодушевления пронзил ее тело, словно удар электрического тока; перед мысленным взором забрезжила идея, готовая воплотиться в действительность. В собор Элла вошла, чувствуя свинцовую тяжесть в ногах, а сейчас покидает его стремительной походкой. Пора домой, точнее, в мастерскую.

В студии пахло сыростью и плесенью, пол был усеян гипсовыми обломками – почти все работы разлетелись на куски от взрыва. На полках валялись дохлые мухи, всюду царило запустение. Ничего, это июньское утро выдалось ясным и солнечным. Самое время смести паутину с подоконников и устроить генеральную уборку.

Чтобы перенести мысли на бумагу, выразить все чувства к мужу, Элле нужен свет – много света, льющегося с северного неба, – свежий воздух и свободное пространство, но прежде всего нужно избавиться от мусора и грязи.

Элла подошла к мольберту и улыбнулась.

Энтони, я дома, и я собираюсь начать все с чистого листа.

 

Глава 119

1946 г

Родди перегнулся через перила транспортного корабля, который вез его домой. Он чувствовал себя стариком – ничего общего с молодым парнем, вставшим под американские знамена в 1942 году. Голова полнилась воспоминаниями, которые он предпочел бы забыть: кровопролитные сражения к северу от Италии и дальше, до самой Германии, ужасные зрелища, открывшиеся там, марш-броски измученных, обессиленных частей, узники концентрационных лагерей, целые города, разрушенные бомбежками… Не видеть бы этого больше никогда.

Родди вступил в другое подразделение Пятой армии. Из его прежнего взвода никого не осталось. Он был чужаком среди чужаков, но скоро все эти чужаки слились в крепкое боевое братство.

Он никогда не забудет доброты итальянских contadini – простых крестьян, подаривших ему возможность добраться до своих. Необыкновенные месяцы, проведенные в предгорьях, навсегда останутся в его памяти.

Корабль проделал примерно половину пути, когда в офицерской столовой Родди оказался за столом с двумя капелланами. Судя по нашивкам, один был евреем, другой – католиком. Изможденные лица, знакомая горечь, застывшая в опущенных глазах. Католический священник страдал нервным тиком – у него постоянно подергивалась щека.

Завязался разговор. Родди рассказал капеллану-католику о своем друге, отце Фрэнке Бартолини – как они вместе попали в лагерь для военнопленных под Ареццо, как Фрэнк помог ему бежать и спрятал у своих родственников, – а потом осведомился, не слыхал ли кто, где он сейчас.

Священник-иезуит, отец Пол, поглядел на него с любопытством.

– Франческо Бартолини? Он был в моей учебной группе в Гарварде – такой невысокий, темноволосый, да? Его… – Отец Пол умолк и посмотрел на Родди из-под очков без оправы. – Вы не знаете?

У Родди екнуло сердце. Он покачал головой.

– Вы с ним виделись?

Отец Пол тоже коротко качнул головой.

– Боюсь, он погиб. Во всяком случае, так мы слышали. Его наградили медалью «Пурпурное сердце». Посмертно.

– Когда? Где? – У Родди затряслись руки. Мозг отказывался воспринимать услышанное.

– Немало священников осталось лежать на передовой. Я просто узнал фамилию во время молитвы, припомнил, что мы были знакомы.

– В последний раз я видел отца Фрэнка в Италии. Он, как и я, был военнопленным. Где можно навести справки?

– Все данные будут в Службе военных священников. Сожалею. Он был вашим другом?

Родди кивнул.

– Я многим обязан этому человеку…

Аппетит внезапно пропал. Срочно захотелось на воздух.

Меряя шагами палубу, Родди не мог избавиться от тревожной мысли, что смерть падре могла быть связана с его собственным побегом. А что стало с родственниками Фрэнка? Боже, что с теми девчушками, которые кормили его, пока он прятался в пещере? Живы ли они? Родди решил во что бы то ни стало все выяснить. Он не имеет права вернуться в Акрон к прежней жизни, пока точно не разузнает судьбу своего верного товарища. Он так ждал встречи…

Вспомнился разговор, в котором Фрэнк упоминал о новой церкви в Нью-Джерси, точной копии старинного храма в Италии. Ну, это он найдет быстро. Всего несколько телефонных звонков, и Родди уже знал адрес церкви Святого Роха на Хантертон-стрит, а также адрес семьи Фрэнка в Нью-Йорке. Он написал его родителям короткое письмо: назвал себя и попросил разрешения навестить их перед отъездом в Огайо, чтобы выразить соболезнования. Родди также сообщил, что обязан их сыну жизнью.

Два дня спустя он постучал в дверь дома из красновато-коричневого песчаника в итальянском квартале Нижнего Манхэттена. Седовласая женщина открыла ему и улыбнулась.

– Входите, капитан. Я – Кэтлин Бартолини.

Родди поймал себя на том, что боится встречи с родителями Фрэнка. Ладно, он скажет, что хотел, и сразу уйдет. Вряд ли им приятно смотреть на человека, из-за которого погиб сын.

– Вы, должно быть, Родерик Паркс. Фрэнк про вас писал, вы пели в его хоре. Он называл вас «своим английским певчим», – произнесла Кэтлин, немедленно расположив к себе Родди ирландским акцентом.

Вслед за хозяйкой он прошел в гостиную, заполненную картинами, декоративными украшениями и статуэтками Мадонны с младенцем Христом. На диване сидели пожилой мужчина и самая потрясающая девушка из всех, которых Родди видел. У нее были роскошные волнистые волосы золотисто-каштанового цвета и изумрудные глаза. Она встала с дивана – высокая и стройная.

– Мой супруг Анджело и наша дочь Патриция.

Старик тоже попытался подняться.

– Нет-нет, сэр, не вставайте, – торопливо попросил Родди.

– Мужу нездоровится уже много месяцев, – объяснила Кэтлин.

Родди поразил взгляд пронзительных темных глаз Анджело – таких же, как у его сыновей, Фрэнка и Джека, что смотрели с фотографии на полке.

– Зовите меня Патти. – Видение в зеленой шелковой блузке протянуло Родди руку. – Присаживайтесь, капитан.

– Благодарю, мэм. Должен признаться, я видел всех вас на фото в доме вашей бабушки, – произнес Родди. – Только вы еще были вот такого росточка, – показал он жестом, улыбнулся и… утонул в ответной улыбке.

Анджело вскинул глаза.

– Вы виделись с моей семьей, Бартолини? Когда?

– Позвольте сперва рассказать, что случилось с Фрэнком. – Родди перевел взгляд на фото товарища. В лагере Фрэнк не выглядел таким красавцем. Впрочем, как и все остальные. – Я узнал о его гибели только на борту корабля.

– Его расстреляли. Говорят, он пытался бежать. Вот и все, что нам сообщили, – промолвила Кэтлин.

Все невольно повернулись к фотографии Фрэнка, словно ожидая, что он вступит в разговор и изложит свою версию событий.

Родди отчаянно замотал головой и протестующе поднял руки.

– Это неправда. Он возвращался в лагерь, к своим солдатам. Он помог сбежать мне. Ваша семья укрыла меня. Я видел, как он сел в машину с другим священником, чтобы успеть к вечерней перекличке. Это доподлинно мне известно. Я предлагал Фрэнку бежать со мной, но он отказался. Я был там, вы должны мне поверить. – К своему ужасу, Родди обнаружил, что по его лицу текут слезы. – Он был хорошим человеком и моим другом. Если бы я знал, как сильно он рискует…

Семья изумленно уставилась на него.

– Вы вместе с Франческо были под Ангьяри?

– По правде говоря, я до сих пор не знаю, как называлось то место. Фрэнк через священников связался с вашими родственниками. Они прятали меня несколько дней, благодаря им я обрел свободу. С ними все в порядке?

– У нас нет никаких известий. Теперь, когда война закончилась, мы напишем в Италию. Говорите, вы отправились к ним вместе с нашим сыном и видели, как он уехал оттуда? – переспросила Кэтлин.

Родди подробно описал их тайный визит, не забыл даже историю с маленьким башмачком и рассказал, что произошло, когда пинетку показали самой старой представительнице рода.

– Башмачок Алессии? – взволнованно выдохнул Анджело.

– Простите, я не знаю, кто такая Алессия, но когда Фрэнк показал пинетку, ваша бабушка поняла, что Фрэнк – на самом деле ваш сын, а не шпион. Она что-то говорила про кружево, но, боюсь, для меня все кружева выглядят одинаково, – виновато произнес Родди, видя, какое действие произвели его слова.

Кэтлин осенила себя крестом.

– Ох, Анджело, ты правильно сделал, что отдал пинетку Фрэнку. – Она перевела взгляд на Родди. – Первая жена и дочка моего мужа погибли.

Он уже знал, что услышит дальше.

– Утонули с «Титаником», Фрэнк мне рассказывал. Моя мать тоже плыла на этом пароходе, но ей удалось выжить. Какое совпадение…

– А он говорил, что и моя сестра погибла на «Титанике»? Мы все связаны этой страшной трагедией… Так, значит, Фрэнк отдал пинетку родне как доказательство? Видно, когда он лишился туфельки сестры, своего талисмана, удача отвернулась от него, – всхлипнула Кэтлин, и Патти тут же нежно обняла мать.

– Нам трудно сразу принять ваши слова, но все равно спасибо, – сказала Патти и тоже расплакалась. – Вы посланы нам в утешение.

Родди вскочил со стула, не желая более утомлять хозяев своим присутствием.

– Мне лучше уйти, – произнес он.

– Пожалуйста, останьтесь, мы еще не обо всем вас расспросили, – сказала Кэтлин. – Вы открыли нам правду о нашем сыне, а разговор о Фрэнке помогает нам представить его живым. Я сейчас соберу на стол.

Она встала и поспешила на кухню.

– Я тоже скоро ухожу. – Патти вытерла слезы с глаз. – У меня сегодня выступление.

– Моя дочь танцует на Бродвее, правда, пока во втором составе. Ее сценическое имя – Патти Барр, – с отеческой гордостью улыбнулся Анджело.

Родди вновь впился взглядом в красавицу Патти. Он бы не удивился, узнав, что она снимается в кино.

– Как называется спектакль?

– «Энни, берись за ружье». Если хотите, могу достать билеты.

– Конечно, хочу! – воскликнул Родди, пожалуй, с излишним энтузиазмом. – Простите, если я не вовремя. Понимаю, у вас горе…

– Мы уже привыкли к мысли, что Фрэнк не вернется. И не только он. Наш младший сын, Джек, был убит на Тихом океане, – вздохнул Анджело.

– Фрэнк упоминал о нем, и я видел письмо. Потерять обоих сыновей… Примите мои соболезнования, – смутился Родди.

Старик пожал плечами и воздел к небу руки.

– Как сказал бы Фрэнк, все в Божьей воле. Господь дает, Господь и забирает. Сегодня пришли вы и возвратили нам Фрэнки. Прошу, задержитесь, расскажите обо всем, что знаете. Бог не случайно послал вас в наш дом. Мне не терпится услышать о моей famiglia – семье. Как они там? Все ли в добром здравии? Я так давно не был на родине…

В последующие недели Родди слал красавице Патти Бартолини жаркие письма. Он много думал об их странной встрече. Родди никогда не верил в любовь с первого взгляда, но хватило одного взгляда изумрудно-зеленых глаз, и он пропал. До этого момента он лишь смутно представлял, чего ищет, а тут мгновенно понял: вот оно.

Настроен Родди был решительно: он пересек пешком половину Италии, да что там – сражаясь, прошел через всю Европу, так разве разлучат его с любимой девушкой такие препятствия, как расстояние, разница в происхождении и вероисповедании? Самое невероятное, что Патти ответила на его чувства с той же страстью. Ну и что, что ему придется принять ее веру, веру Фрэнка. Родди совсем не против, если среди католиков есть такие люди, как его друг. Где они будут жить? Неважно. Важно другое: Фрэнк непостижимым образом свел их с Патти вместе. Родди перед ним в неоплатном долгу.

Осталось только написать матери, сообщить счастливую новость: он нашел себе жену, нашел свою половинку, и жизнь только начинается.

* * *

В ту ночь Анджело не спалось, но не из-за привычной ноющей боли в ногах. Уснуть мешало странное чувство радости. Башмачок вновь сыграл свою роль. Какая необычная судьба у маленькой вещицы – потеряна, найдена, отдана, взята и наконец опять передана. А потом пришел незнакомец, который теперь забирает у него дочь. Он-то сразу заметил, как между этими двоими ударила молния. Наполовину англичанин, наполовину американец, да еще и протестант украл сердце Патти прямо из-под носа отца. Следовало бы запретить их союз, однако этот американский солдат последним видел его сына живым. К тому же он хороший человек с хорошими перспективами.

Как все это загадочно! Жизнь сурово относилась к семье Анджело – била, швыряла на острые камни, терзала испытаниями, и вот поди ж ты – впереди грядут свадебные торжества. Конечно, сыновей уже не вернуть, однако дочь с зятем народят внуков, которых Анджело будет любить и баловать.