Куколка не сразу пришла в себя, а когда очнулась и снова посмотрела на экран, там показывали какую-то любительскую съемку: то ли мужчина, то ли женщина – во всяком случае, некто с головы до ног в черном – прицеливался из автомата в телеоператора; затем последовали уже знакомые ей кадры, связанные с убийством школьников в Беслане; затем – нарезка из разнообразных сюжетов, не имевших практически никакого отношения друг к другу, но Куколке отчего-то подобная последовательность показалась неизбежной и обладающей определенной логикой, однако вывод, следующий из этого логического построения, был ей пока что неизвестен. Эта быстрая смена кадров как бы предваряла и обобщала все показанное «в предыдущих сериях», дабы очистительный финал прозвучал совсем уж оглушительно. Сперва на экране кто-то долго выкладывал в ряд детские тела; затем последовали уже знакомые ей кадры с расстегнутым детским рюкзаком, из которого виднелась бомба; затем показали, как вооруженные полицейские окружают дом Тарика; затем снова появился тот нечеткий снимок бородатого мужчины в типично арабском одеянии, который то ли был, то ли не был Тариком; а на закуску подали тусклую зернистую видеосъемку их с Тариком страстных поцелуев у входа в квартиру.

И тут Ричард Коуди заговорил.

«Это просто невероятно, – сказал он, и камера показала, что теперь он стоит на Кингз-Кросс, а за спиной у него клуб Chairman’s Lounge, – но, возможно – я подчеркиваю: возможно! – этот клуб, который вы видите у меня за спиной, являлся самым лучшим прикрытием для того «неизвестного террориста», который на самом деле – хотя и это всего лишь возможно – был женщиной, танцующей в этом клубе на пилоне под псевдонимом – затаите дыхание! – Черная Вдова! Теперь всем известно, что такое прозвище часто дают воюющим исламским женщинам, террористкам-самоубийцам, особенно прославившимся в России».

Этого же просто не может быть, думала Куколка. Нет, это невозможно! Это же какой-то сон, ужасный сон.

На экране телевизора наконец появилась ведущая – женщина с невероятно высокими, сильно выступающими скулами, – которая сказала:

«Да, Ричард, звучит и впрямь невероятно. Однако объясните, что все это означает в терминах национальной безопасности?»

Последовала длительная пауза, во время которой с экрана по-прежнему пялилась та скуластая женщина, а Ричарда Коуди почему-то видно не было. Куколка смотрела на скуластую, и ей казалось, будто к языку у нее прилип сухой и округлый камешек вроде гальки и она тщетно пытается его проглотить, но никак не может протолкнуть в горло. Наконец вновь появился Ричард Коуди, знакомым движением коснулся наушника, торчавшего у него из уха, и сказал:

«Извини, Холли, я что-то тебя потерял… Да, ты права: «невероятно» – самое подходящее слово. Дело в том, что круг клиентов клуба Chairman’s Lounge весьма ограничен, так что Черная Вдова вполне могла иметь доступ к самой верхушке австралийских политических и деловых кругов. И мы, разумеется, подробно об этом расскажем, а также сообщим и настоящее имя этой танцовщицы-террористки уже сегодня вечером в нашей программе Undercurrent…»

Куколка не выдержала и отвернулась; ее вдруг охватило странное ощущение неуверенности, больше похожей на головокружение; она словно стояла на краю бездонной пропасти и вот-вот должна была туда упасть, однако эта чудовищная пустота была одновременно и перед нею, и у нее внутри. Она бессильно привалилась к раковине, пытаясь унять головокружение и успокоиться, и услышала, как ведущая по имени Холли сказала: «Итак, дорогие телезрители, встречаемся в шесть у нас, в студии 6-News. Не сомневайтесь, скучать мы вам не дадим. Вы узнаете все самые последние новости о развитии этой невероятной истории».

«Господи-ты-боже-мой! – запаниковала Куколка. – Как же мне из этого выпутаться?» Она судорожно перебирала в уме множество возможных решений этой проблемы, но ни одно из них не показалось ей достаточно привлекательным. В полиции, даже если она сама туда явится, ей вряд ли поверят; и в СМИ она обращаться опасалась – они наверняка поднимут шум, и ни к чему хорошему это не приведет; такой выход, как самоубийство, казался ей наиболее удачным, но она понимала, что это ей сделать будет очень трудно и, наверное, больно. А потому продолжала надеяться, что выход найдется как-нибудь сам, без ее участия; просто что-то во внешнем мире переменится, и ее невиновность будет доказана – в точности как и сейчас, когда после непонятных перемен во внешнем мире все вдруг начали считать ее виновной, а потом она очень быстро стала и вовсе превращаться в изгоя.

Моретти все еще разговаривал по телефону, и Куколка осторожно постучалась, заглянула к нему в кабинет и помахала на прощание. Он лишь глянул в ее сторону, и, ни словом, ни жестом не дав ей понять, что заметил ее, снова отвернулся и продолжил разговор.

Куколка направилась к выходу, но в холле перед картиной Миро на минутку остановилась. И тут вдруг зазвонил телефон. Она дрожащей рукой достала его и посмотрела на экран. Номер звонившего был ей не знаком, и она, так и не выключив телефон, бросила его в сумочку: пусть звонит! Ей казалось, что все вокруг нее качается, как при землетрясении: на стене раскачивалась картина Миро, на столике подпрыгивало синее керамическое блюдо, да и сам столик тоже подпрыгивал, а стены и вовсе шатались, как пьяные… Куколка даже расставила ноги пошире и напрягла мышцы, чтобы не упасть. Но ей по-прежнему казалось, что холл движется вокруг нее, а пол то приподнимается, то опускается, так что она как бы все время оказывается на склоне, где бы ни стояла и как бы ни старалась взять себя в руки.

«Думай о деньгах, сосредоточься на этом, – велела она себе. Она часто прибегала к этой «палочке-выручалочке», когда что-то в ее жизни вдруг оборачивалось против нее самой. – Триста долларов, полученные сегодня, это… это будет уже… ну, скажем…» Но и мысли о деньгах не помогали, и мир все продолжал вращаться вокруг нее в каком-то вихре, и телефон снова зазвонил, и она чувствовала, что не способна произвести даже простейшие математические вычисления. Не соображала, сколько всего получится, и, не зная, какова же будет конечная сумма, никак не могла понять, что же в таком случае эти деньги вообще могут означать.

Она взяла с синего керамического блюда три сотенные купюры и попыталась сосредоточиться на них – это, во всяком случае, было что-то конкретное, – но у нее возникло ощущение, что это не деньги, а просто кусочки бумаги или сухие листья, которые дети так любят в парке подбрасывать вверх, а потом никак не могут поймать, потому что их ветром разносит в разные стороны. Одна стодолларовая банкнота даже выпала из ее дрожащих пальцев, и ей пришлось нагнуться, поднять деньги с пола и убрать в портмоне. И тут снова зазвонил телефон. «Черт с ним, сосредоточься на деньгах, – сердито повторила она про себя, нашарила в сумочке телефон и выключила его. – Выброси все из головы и полностью сосредоточься на деньгах».

Когда Куколка вышла на улицу, жара упала на нее, точно горячая бетонная плита; у нее даже дыхание перехватило. Назад она пошла той же дорогой, думая только о том, как бы поскорее миновать самый раскаленный участок пути. Она ни на что больше не надеялась, ничего больше не опасалась и по-прежнему старалась сосредоточиться на деньгах, но голова у нее работать не желала. Она никак не могла вспомнить, то ли у нее уже скоплено 49 700 долларов, то ли нет. И сколько еще ей нужно собрать? То ли всего 300 долларов, то ли 2 100, а может, и 21 000? Она не могла даже вспомнить, какая именно сумма составляет ее главную цель. И сколько еще недель ей придется приходить к этому человеку, который проглотил солнце и которому так нравится пожирать глазами ее задницу? То ли три недели, то ли всего одну? А может, и еще несколько месяцев? Когда же она наконец ото всего этого освободится?

Все теперь казалось Куколке каким-то туманным, непонятным, все словно утонуло в ужасной мешанине из цифр, совершенно утративших какой бы то ни было смысл. И она решила прекратить бессмысленные подсчеты, а вместо этого попыталась представить себе, что наконец-то сумела покрыть все свое тело стодолларовыми банкнотами и на нем осталось место только для последних трех купюр; она уже решала, куда их поместить, и тут ей вдруг представилось, как порыв ветра срывает с нее все эти банкноты и разносит их в разные стороны, а у нее не хватает силы воображения, чтобы топнуть ногой и заставить противный ветер улечься. Тогда она начала все сначала, пытаясь мысленно нарисовать заветную волшебную картину – ее тело, медленно исчезающее под слоем стодолларовых банкнот. Но заветная картина не возникала; и Куколке по-прежнему казалось, что она лежит голая на земле, и никакого покрова из денег на ней нет, и какой-то чудовищный циклонический вихрь вздымает землю вокруг нее…