Ричард Коуди сидел перед монитором в редакции Undercurrent, комнате размером со шкаф для хранения метел, зато с непропорционально большим кондиционером, и струя неприятно пахнущего ледяного воздуха била ему прямо в больную голову. Было уже очень поздно. Молодой редактор Тодд Бёрчел бесцельно мотался туда-сюда, но ничем не мог ему помочь. Нет, это совершенно безнадежно, с тоской думал Ричард Коуди. Ему не хватало главного – того стержня, на который можно было бы нанизать все кусочки интервью и тем самым объединить их. В распоряжении у него было менее суток, и за это время он был обязан создать спецвыпуск, посвященный танцовщице-стриптизерше, оказавшейся террористкой, но он по-прежнему не находил ничего, что можно было бы положить в основу этой захватывающей истории.

Считалось, что Тодд Бёрчел способен смонтировать любой материал. Ему было совершенно безразлично, хорошо ли сделаны связки, искусно ли «дырки» в сюжете заделаны врезками, имеется ли вообще сколько-нибудь полная история, оправдывающая показ данного сюжета. «ЧЕГО БЫ ЭТО НИ СТОИЛО» – таков был девиз Тодда Бёрчела, начертанный на его бейсболке; эта бейсболка, вне зависимости от погоды или ситуации, постоянно красовалась у него на голове. Но даже Тодд Бёрчел в данный момент пребывал в растерянности, не зная, что делать. Он сокрушенно пощелкал языком, стуча пирсингом о передние зубы, и сказал задумчиво:

– А может, все это просто гребаная фигня? – Ричард Коуди, обдумывая этот вопрос, стал методично рвать на мелкие кусочки какой-то конверт, а Тодд Бёрчел продолжал: – Ну, то есть спит она с каким-то парнем, а потом вдруг оказывается обвиненной во всех грехах – от атаки на башни-близнецы до подозрения на рак у Кайли Миноуг. Как-то все это странно, по-моему. И вообще, с какой стати у такой девицы, как она, могло возникнуть желание стать массовым убийцей?

Тодд Бёрчел уже начинал раздражать Ричарда Коуди. В конце концов, думал он, я же не давал себе обещания создать из этой женщины образ монстра, даже если не найдется никаких реальных свидетельств того, что она совершила нечто противозаконное. Нет, ни в коем случае. Ибо это стало бы отвратительным проявлением цинизма, а любой настоящий циник просто обязан быть исключительно искренним в своих убеждениях. Скорее уж, предположил Ричард Коуди, можно представить себе вполне взрослую женщину, настолько травмированную жизнью, что она утратила способность чувствовать, сострадать и сопереживать, а потому и может с легкостью совершать даже самые чудовищные в своей жестокости действия. В итоге ему и самому стало страшно при одной лишь мысли о том, что где-то действительно существует эта женщина-монстр, лишенная чувств и эмоций, а значит, способная запросто убить сотни людей. Но вопрос Тодда Бёрчела так и остался без ответа: с какой стати у нее могло возникнуть такое желание?

И снова Тодд Бёрчел, действуя Ричарду Коуди на нервы, поцокал языком, стуча пирсингом о передние зубы, словно рассчитывая, что босс прямо здесь и сейчас опишет ему конкретный сюжет. Но Ричард Коуди, чувствуя себя оскорбленным, молчал, и Тодд Бёрчел счел за лучшее временно удалиться, сказав, что принесет пива.

Ричард Коуди презирал журналистов, способных «скроить» сюжет, подтасовывая факты. И ненавидел расхожую фразу «не позволяйте фактам портить хороший сюжет», ибо искусство журналистики – а Ричард Коуди, уже несколько раз ставший лауреатом австралийской премии Walkley и в качестве хобби, как недавно писали о нем в Women’s Weekly, увлекавшийся акварельной пейзажной живописью, твердо верил, что журналистика «в своей наивысшей инкарнации безусловно является искусством», – должно основываться только на достоверных фактах, которые автор материала сумел собрать и донести до читателей или слушателей в виде достойной внимания истории.

А потому он все-таки постарался дозвониться до Рея Эттслингера, в данный момент находившегося в Байрон-Бей на конференции, посвященной парапсихологическим аспектам современного корпоративного менеджмента, ибо очень хотел услышать ответ Рея на вопрос о том, может ли подобное, почти гротескное, отсутствие эмоций соотноситься с портретом террориста-самоубийцы.

Рей Эттслингер ответил не сразу, поскольку был пьян. Сперва он, стараясь не замечать аборигенов-попрошаек, полюбовался прекрасным видом на Австралийское море, открывавшимся с веранды ресторана. Затем, так и не сказав Коуди ни «да», ни «нет» и прикрыв рукой залапанный сальными пальцами телефон Motorola, прошипел сидевшим с ним за одним столом академикам: «Пресса!» – и скорбно округлил свои хитрые глазки, словно общение с прессой было весьма утомительной составляющей его каждодневной жизни, а не тем единственным, что в данный момент волновало всех представителей его мира, вселяя в них надежду.

Услугами психолога Рея Эттслингера Ричард Коуди в последний раз пользовался, создавая сюжет о полтергейсте в Сиднейской Опере. Ричарду Коуди очень нравилось подобное сотрудничество: Эттслингер обладал поистине чудесным талантом интерпретатора. У него был самый большой нос из всех, какие Ричарду Коуди когда-либо доводилось видеть, несколько диковатый взгляд и совершенно особая манера держаться – одновременно и слегка напыщенная, и в высшей степени авторитетная. Он всегда правильно понимал то направление, которое задавал ему Ричард Коуди, и никогда не возражал, если тот его прерывал. В общем, он был, что называется, с понятием.

Рей Эттслингер встал из-за стола и, спустившись с веранды, стал рассказывать Ричарду Коуди, как он устал, как отчаянно болит у него спина, а также плечо и живот, хотя на самом деле он очень неплохо провел вечер в одном из ресторанов Байрон-Бей. Затем он долго и нудно жаловался на студентов, но стоило Ричарду Коуди упомянуть о стриптизерше, оказавшейся террористкой, и Рей Эттслингер мгновенно перестал ныть и ожил, точно «проснувшийся» компьютер. Ричарду Коуди даже показалось, что он слышит тихое журчание магнитных дисков и гудение вентиляторов, охлаждающих платы «Интела», которые в настоящий момент обрабатывают полученную информацию, дабы выдать максимально корректный результат.

Центр Рея Эттслингера по совершенствованию культуры управления при Сиднейском технологическом университете уже не привлекал такого количества слушателей, как несколько лет назад. Кроме того, Рей только что расстался со своей третьей женой, а продвижения по службе ему обещано не было, поскольку он отказался от заведования кафедрой в Университете Тасмании – по той причине, как он шутя объяснял приятелям, что никак не мог решить, то ли ему воспринимать подобное предложение как повышение, то ли как ссылку. Его первые две жены постоянно требовали от него увеличения алиментов, а некогда дававшие весьма приличный дополнительный доход консультации по корпоративному менеджменту перестали быть столь прибыльными. Короче, Рею Эттслингеру деньги были очень нужны, и он прекрасно понимал: чтобы их заработать, ему необходимо обратить на себя внимание. Он уже сделал на конференции в Штутгарте доклад, весьма хорошо воспринятый аудиторией, на тему «Когнитивный диссонанс и террорист-самоубийца» и закинул удочку на предмет заведования только что созданной кафедрой по исследованию проблем терроризма в Австралийской академии министерства обороны. И вот теперь он должен был определить, может ли эта танцовщица быть террористкой.

– Ну, конечно, – сказал Рей Эттслингер. – Все эти составляющие прекрасно друг с другом соотносятся.

И это действительно было так.

Как бы его приятели из Академии наук ни высмеивали коммерческие СМИ, Рей Эттслингер понимал: журналистские расследования имеют куда больший вес, чем это осмеливаются признавать его коллеги. А в данный момент руководство программы Undercurrent предлагало ему маленькую, но весьма важную и, как он подозревал, значимую роль в драме поистине государственного значения. И он был просто не в силах противиться такому искушению.

– Подобное поведение вполне предсказуемо, – куда более уверенным тоном продолжал Рей Эттслингер; теперь голос его звучал столь же ярко, как на новом мониторе LCD. – Да и кто, на самом деле, мог бы с уверенностью сказать, что именно послужило причиной того, что человек сознательно решил сам себя взорвать? Что? Скорее всего, некая, поистине ужасающая, душевная травма.

– Ну, какая там у нее может быть душевная травма, Рей? – усмехнулся Ричард Коуди. – Она, похоже… в общем… она самая обычная девица.

– А ее семья? – спросил Рей Эттслингер.

– Родители разведены. Тоже дело обычное. Мать умерла, погибла в автомобильной аварии. Никаких свидетельств в криминальном досье.

– Возьми интервью у ее отца, – потребовал Рей Эттслингер, – потом перешлешь мне видеозапись со своими комментариями. Либо отец ее ненавидит, либо между ними существует полное отчуждение – вот тебе и прекрасное объяснение того, что ее потянуло к террористам!

– И она с кем-то из них с горя потрахалась, – задумчиво предположил Ричард Коуди, начиная улавливать, куда клонит Рей Эттслингер; это, впрочем, оказалось совсем не трудно, особенно если учесть, что Рей сейчас просто развивал идею, предложенную им, Ричардом Коуди, с самого начала.

– Идеология исламистов в таких случаях работает безотказно, – продолжал Рей Эттслингер, хотя об исламе не знал практически ничего, – ибо предлагает не только надежную личностную тождественность, но механизм возмездия. Возможен и альтернативный вариант: отец ее любит, души в ней не чает, и она совершенно испорчена и избалована – в общем, синдром Патти Хёрст. – Рей Эттслингер практически ничего не знал и о Патти Хёрст.

– Значит, она сперва разозлилась, а потом с кем-то потрахалась в состоянии крайнего раздражения? – предположил Ричард Коуди.

– Совершенно верно, – заметил Эттслингер. – Причем трахалась она с кем-то из террористов. Так или иначе, а я легко могу повернуть все так, как будет выгодно нам.

Ричарду Коуди очень понравилось это «нам». Ничего не скажешь, Рей – настоящий командный игрок. А Эттслингер между тем все продолжал рассуждать, вываливая на Ричарда Коуди массу весьма полезных советов. И поскольку ничто так не возбуждает, как совместное преследование цели, какова бы эта цель ни была, теперь уже оба невероятно оживились. Затем они согласовали время для завтрашнего интервью, и, прежде чем завершить разговор, Рей Эттслингер сказал:

– Понимаешь, это как игра в судоку. Нужно просто должным образом подставить цифры.

Как раз в этот момент в редакцию вернулся Тодд Бёрчел с шестью бутылками пива Tooheys New. Бейсболку свою он с головы все-таки стащил.

– Там все еще черт знает какая жарища, – вздохнул он, протягивая боссу открывалку.

И Ричард Коуди, что было для него совершенно нехарактерно, открывалку взял, хотя в голове у него и бродили мрачные мысли о том, кто мог касаться этой бутылки и какие бактерии шныряют по ее поверхности, с виду относительно чистой. Впрочем, сейчас он чувствовал, что у него есть причина кое-что отпраздновать – уже почти выстроен сюжет для вечерней программы, похоже, сулящий ему победоносный возврат былой популярности. Ничего, потом он помоет руки, и все.