После совещания в отделе по борьбе с терроризмом Тони Бьюканен отправился на ланч с Сивом Хармсеном, который присутствовал на этой встрече в качестве делегата от ASIO. Сив Хармсен всегда был для Тони Бьюканена загадкой. В свои тридцать восемь лет он выглядел чрезвычайно пузатым и неуклюжим, но это, как ни странно, только подчеркивало детскость его лица. Некогда он был чемпионом по игре в крикет и на короткое время даже удостоился возможности участвовать в национальной сборной, а начинал и вовсе в армии, потом стал этаким странным полицейским, однако, начав работать в разведке и став шпионом, странностей в нем значительно прибавилось. Он быстро продвигался по службе, сотрудничая с органами безопасности, которые после 11 сентября прямо-таки невероятно разбухли, а младенческое личико и отвратительные костюмы служили прикрытием его весьма высокому положению, которым он теперь имел полное право наслаждаться. Говорили, что он в довольно близких, почти дружеских отношениях с министром юстиции, а порой пользуется также весьма благосклонным вниманием премьер-министра.
На ланч они отправились в отвратительный паб в Дарлингхёрсте, потому что Сив Хармсен утверждал, что там готовят отличные стейки. Стейки были ужасны, но энтузиазм Сива Хармсена от этого ничуть не уменьшился. Сперва их разговор затрагивал лишь самые общие темы: цены на недвижимость, жен, полицейские сплетни. Но все это время у Тони Бьюканена не выходило из головы то, о чем рассказал ему Ник Лукакис. Ему, собственно, и раньше доводилось совать нос в чужие дела ради своего приятеля-грека. И, кстати, почти всегда Ник Лукакис в итоге оказывался прав. Но все же иногда ошибался, и тогда расплачиваться приходилось ему, Тони Бьюканену. На этот раз он чувствовал, что Лукакис, скорее всего, прав. Но когда он закончил пересказывать своему собеседнику то, о чем поведал ему Ник Лукакис, Сив Хармсен разразился смехом.
– У нас объявлен самый высокий в истории нашей страны уровень угрозы национальной безопасности, – сказал он, – и во всех соответствующих органах тревога. По Сиднею бродит какая-то сумасшедшая стриптизерша, которая вот-вот взорвет бог знает сколько невинных людей, а вы хотите, чтобы я поверил какому-то копу, которого уже дважды понижали в чине и вообще чуть не вышвырнули из полиции после заседания королевской комиссии?
– Я просто вижу, что в этой истории концы с концами не сходятся, – сказал Тони Бьюканен.
– Тони, вы вообще-то следили за этим делом? Знаете, что говорилось в газетах, по радио, по телевизору? Дело в том, что люди серьезно напуганы. Так неужели вы думаете, что мы могли до такой степени легкомысленно отнестись к столь важным вещам?
– Но ведь ошибка возможна, Сив. Всего лишь возможна. Я только это хочу донести.
– Вы что, черт побери, шутите? С чего вы взяли, что возможна ошибка? – Сив Хармсен в упор посмотрел на Тони Бьюканена. – Да все, от премьер-министра до траханого Ричарда Коуди, согласны с тем, что налицо явная террористическая угроза.
Тони Бьюканен, стараясь избежать гневного взгляда Сива, опустил глаза и заметил, что у того на персикового цвета рубашке из полиэстера, чуть пониже нагрудного кармашка, вокруг попавших туда капелек перечного соуса расплывается маслянистое пятно. Собравшись с духом, он снова посмотрел на Сива Хармсена и сказал:
– А я все же склонен доверять Этинсу.
– У вашего мудака Лукакиса, – проворчал Сив Хармсен, – ума, как у всех в SBS, а мир для него ограничен развлекательными программами MTV.
– Но что, если он все-таки прав?
– Я так не думаю, – завершил Сив Хармсен. – У Джины Дэвис имелся мотив, у нее были контакты, и мы можем проследить ее связь с теми людьми, которые пользовались прямой поддержкой террористических группировок из стран Ближнего Востока. Эксперты и психологи давно уже объяснили, насколько террорист сегодняшний не похож на террориста вчерашнего.
Тони Бьюканен отрезал от стейка большой кусок и принялся нарезать его на более мелкие кусочки, стараясь выиграть время.
– Она, конечно же, не мусульманка, – продолжал Сив Хармсен. – Она, конечно же, австралийка. Но она типичный лузер, Тони, и ей явно хочется свести с кем-то старые счеты, что-то кому-то доказать. Возможно, она случайно познакомилась с этими людьми, и они объяснили ей, как вернуть себе подобающее место в мире и завоевать уважение людей. Неужели вы всерьез предполагаете, что в органах национальной безопасности способны до такой степени неверно понять сложившуюся ситуацию? Что какой-то пришибленный грек-полицейский может в данном случае оказаться прав?
Нож был тупой, а хрящи в стейке держались насмерть, но Тони Бьюканен упорно продолжал пилить мясо, все сильней его измельчая, поскольку этот процесс представлялся ему куда предпочтительней заглатывания совершенно несъедобной пищи.
– Я уверен, Тони, что стриптизерше этого грека досталось маловато «сувлаки». Вот и пусть он перестает бренчать на своей «бузуки» и возвращается к нормальной работе.
– Но что, если его предположения окажутся верными?
– А что вы, Тони, хотите, чтобы все всегда делалось по правилам? Хотите знать, что такое справедливость? Убьешь дюжину рекламщиков или туристов – сразу станешь Иваном Милатоми окажешься в тюрьме. Убьешь сто тысяч иракцев – станешь Джорджем Бушем и окажешься в Белом доме. Один обладает властью, другой нет. Может, кому-то до этого есть дело? Да никому! И потом, эта особа, – тут агрессивный тон Сива Хармсена слегка изменился, стал более мягким, хотя и слегка насмешливым, – вполне может сама пойти в полицию и сама доказать нам, что невиновна.
– Как? – спросил Тони Бьюканен, выкладывая мелко нарезанные хрящи поверх скопления водянистого жира на краю тарелки. – Как ей это сделать, Сив? А что, если она до смерти напугана? Что, если думает, прости господи, что в полиции на нее сразу набросятся и сунут ее за решетку? Что, если она все расскажет, а кто-то из полицейских возьмет да и пристрелит ее?
После слов о том, что в полиции Куколку запросто могут и пристрелить, Сив Хармсен посмотрел на Бьюканена даже с некоторым умилением и произнес:
– Если эту маленькую шлюшку пристрелят, это наверняка станет для всех наилучшим решением. – Он улыбнулся и постучал по краешку тарелки Тони Бьюканена выпачканным в жире ножом. – Что, не проголодались?