Когда мужчины вышли из паба, Тони Бьюканен предпринял последнюю попытку отстоять мнение Ника Лукакиса, поскольку они остановились и некоторое время постояли в тени здания, не торопясь вновь вылезать под лучи палящего солнца.

Мимо них по тротуару, ловко лавируя между прохожими, промчался на здоровенном скейтборде невысокий коренастый человек, крепко державшийся за поводок собаки, которая и тащила его вперед. Они летели с такой скоростью, что какая-то женщина была вынуждена отступить за бордюрный камень, чтобы ее не сшибли. Тони Бьюканен только головой покачал, глядя на это, а Сив Хармсен громко крикнул вслед скейтбордисту: «Ублюдок траханый!» – и тут же снова повернулся к Бьюканену.

– Послушайте, Тони, даже если вы окажетесь правы, – сказал он, – вы все равно ничего изменить не сможете. Понимаете, эта история служит куда более значительным целям. Ясно вам?

Тони Бьюканен смотрел, как Сив Хармсен ковыряется пальцами в зубах. Наконец он извлек ошметок волокнистого мяса, застрявший у него между глазным зубом и соседним, изучил его, сунул в рот, проглотил и снова заговорил:

– Ну, предположим, мы ошибаемся, – голос его зазвучал решительней. – Ну, предположим на минуту, что это действительно так. Вы следите за моей мыслью?

– Да, конечно.

– Но, знаете ли, даже в таком случае нам по-прежнему было бы важно, чтобы публика знала: эти ублюдки террористы где-то неподалеку, а значит, и здесь в любой момент может случиться нечто ужасное. И чтобы это остановить, нужны такие люди, как мы. Вот что особенно важно. Публика должна быть уверена, что есть люди, которые о ней заботятся, присматривают за ней. Например, мы с вами. Это очень, очень важно. И я уверен, что вы это прекрасно понимаете. А какой нехороший эффект произведет информация о том, что мы ошиблись? Да эти ублюдки из своры бен Ладена просто победу будут праздновать! Ведь основная масса людей не понимает, насколько серьезна угроза терроризма; понятия не имеет, где его истоки; не задумывается, что на самом деле у них на глазах совершается борьба добра со злом. Впрочем, откуда им это знать? Люди в большинстве своем глупы и невежественны, и нам необходимо дать им урок, объяснить, что для них на самом деле важно, а что нет. Вам так не кажется?

– Мне кажется, людям важно знать правду, Сив.

– Послушайте, дружище, я был на Бали. Я видел, что там сделали эти засранцы. И это была самая настоящая правда. Но Австралия-то тамошней правды не видела. Не видела тех обугленных липких ошметков, которые еще вчера были живыми людьми. Террористы хотят все наши города превратить в Багдад. И это чертовски страшно, Тони. Вот чего людям надо бояться. А чтоб они боялись, их необходимо напугать. И это тоже часть нашей работы.

– По-моему, вы сказали, что люди уже напуганы, – напомнил ему Тони Бьюканен.

– Недостаточно, – возразил Сив Хармсен. – В данном деле не вредно испугать и посильнее. – Он брызнул себе в рот освежителем дыхания, сунул баллончик обратно в карман брюк и с улыбкой протянул Бьюканену руку для прощального рукопожатия. – Повторяю: люди глупы, Тони. Сейчас у нас десятилетие «дружественных изнасилований» – это как изнасилования с помощью транквилизатора. Такое ощущение, будто люди не в состоянии ничего запомнить, хотя какая-то смутная мысль о том, что с ними происходило нечто нехорошее, у них в голове все же остается. Как и у этих изнасилованных девиц. В общем, пока людей не напугаешь, они не согласятся ни с тем, что мы делаем, ни почему мы вынуждены это делать.

И тут в голову Тони Бьюканену пришла странная и ужасная мысль.

– А те три бомбы, Сив, – спросил он, – их кто сделал?

– О чем это вы?

– О правде, – сказал Тони, удивляясь тому, что повторяет это слово, казавшееся теперь на редкость тривиальным. Да и голос у него, как он чувствовал, звучал неубедительно и слабо.

– Лучше все что угодно, только не еще один Sari Club, – ровным тоном выговорил Сив Хармсен. И как-то странно улыбнулся – устало и понимающе, и это его выражение лица очень встревожило Тони Бьюканена. – Уверяю вас, Тони, вся Австралия испытывает те же чувства, что и я. Подумайте об этом на досуге.

Они пожали друг другу руки, и Тони Бьюканен вернулся на работу. Но думать об этом разговоре мужчина не стал. Кондиционер у него в кабинете был выключен, и там стояла адская жара, как в духовке. У Тони Бьюканена имелись новая жена, просроченная ипотека и выплаты по алиментам. И еще он только что купил новую тридцатипятифутовую яхту. Ради этого он даже взял вторую линию кредитов под залог своего дома в Элизабет-Бей. В общем, нос вытащишь – хвост увяз. У него, правда, все же был шанс, хотя и весьма далекий, получить в течение ближайших пяти лет должность заместителя комиссара полиции. «Никаких шагов ради этой Джины Дэвис я больше предпринимать не буду», – решил он. Да и какие еще шаги он мог предпринять?

Правильный ответ нашелся сам собой.

Вот что он сделает: в ближайший же выходной отправится в плавание! Уже одной мысли об этом ему всегда было достаточно, чтобы успокоиться. И он представил себе, как плывет по водам залива и думает о том, как прекрасен Сидней, как мало людей, которые могут по-настоящему насладиться его очарованием, и как ему, Тони, повезло, что у него есть такая возможность.

И все же что-то заставило Тони Бьюканена в последний раз позвонить Сиву Хармсену. Он размышлял о том, что убийство Тарика-аль-Хакима, которое официально объявили делом рук той женщины, Ник Лукакис считал преступлением, в котором замешаны воротилы преступного мира. Но теперь сам он, Тони Бьюканен, мог, пожалуй, дать этому событию совсем иное объяснение, куда более мрачное и куда более отвратительное.

– Кто убил Тарика-аль-Хакима? – спросил он у Сива Хармсена.

В трубке послышался странный смех – такой смех обычно сопровождает слова «ну-до-чего-ж-ты-тупой-а?» – и Сив Хармсен сказал:

– Я вам отвечу так: это сделали люди, заинтересованные в терроре. А что, у вас, Тони, иное мнение?

– Люди всегда оставляют после себя некие следы, разве нет?

Сив Хармсен промолчал, и Тони Бьюканен узнал старый трюк следователя: Сив просто выжидал, когда он выскажется и, возможно, в запальчивости обронит что-то лишнее. Однако это был не допрос.

– И всегда можно отыскать кое-какие документы, – прибавил он.

– Знаете, Тони, в детстве я был алтарным служкой, чадом Божьим. Разве я вам никогда об этом не рассказывал? Так вот, Тони, нужды государства – это почти то же самое, что нужды Господа, во всяком случае, так мне постоянно твердили насчет Бога: во всем они очевидны, но нигде их не видно.

– Что-то всегда остается, Сив. Какие-то записи или нечто подобное. То, что связывает высшие инстанции с теми людьми, которым приходится пачкать руки.

– Давным-давно, возможно, так оно и было, – сказал после долгого молчания Сив Хармсен, – откуда мне знать. Но сейчас, дружище, есть просто люди вроде нас с вами. И нам вообще не обязательно что-либо сообщать друг другу с помощью слов. Нам достаточно разделять некое общее понимание.

Тони Бьюканен почувствовал, как душа его наполняется ужасом.

– Вы меня поняли? – спросил Сив Хармсен. И прошипел еще одно слово, прозвучавшее вдруг на редкость злобно: – Дружище.

И Тони Бьюканен почувствовал, что накрепко связан с Сивом Хармсеном где-то там, в потаенном, подземном мире, где всем ясно, что разделять власть – значит, разделять и вину.

– Ох уж эта жара! – воскликнул Тони Бьюканен, распахивая ворот рубашки.

– Да уж, – откликнулся Сив Хармсен. Последовала еще одна долгая пауза. Затем Хармсен как ни в чем не бывало сообщил: – В канцелярии министра в следующий четверг коктейль. У вас нет желания пойти?

– Просто невыносимо… такая жарища!..

– Да-а, – протянул Сив Хармсен, и голос его был столь же ровным, как взлетные полосы в аэропорту Бэнкстоун. – Совершенно, черт побери, невыносимо. Итак, в шесть вечера. Я пришлю за вами машину. – И он повесил трубку.

Да, конечно, думал Тони Бьюканен, это было самое правильное решение: он отправится в плавание, но не в ближайший выходной, а прямо сейчас, сегодня, этим же вечером! После городской жары и зловония на водах залива будет особенно хорошо. Это просто невероятно, но миллионы жителей Сиднея действительно никогда заливом не пользуются. Эх, если б эти люди понимали, как глупо себя ведут! Ничего, он выйдет в залив, позволит ветру надуть спинакер, почувствует, как набухнет парусное брюхо, как яхта начнет рыскать по воде, точно проснувшийся зверь, а потом устремится к Акульему острову; яхта полетит, как птица, и скорость ее движения заставит его слегка отклониться назад, и он почувствует на лице соленый бриз, и жизнь будет прекрасна, и это место вновь покажется ему самым прекрасным местом на свете, ибо там есть возможность забыть обо всем.

Тони Бьюканен улыбнулся собственным мыслям и с наслаждением откинулся на спинку стула, мечтая о плавании и о том, как будет проплывать мимо раскинувшегося на берегу Сиднея.

«Да, Сив прав, – думал он. – Люди действительно глупы».