Кондиционер в кафе работал так, что Куколке казалось, будто пот, покрывавший ее с головы до ног, превращается в иней. Раскрытая газета, лежавшая на столе, сообщала, что в Америке, в Блу-Маунтинс, уже распроданы все противогазы. По телевизору пели «Я все еще называю Австралию домом», но Куколка Австралию как дом больше уже не воспринимала. У нее было ощущение, словно в Австралии идет война. Но не война против терроризма, о которой говорили все, а какая-то совсем другая война, о которой не говорил никто, и она, Куколка, в итоге оказалась на стороне проигравших.

На кухне работало радио, и оттуда донеслось: «Ниссан Максима» – вот это да!»

Это была война против всех и каждого, и не имело значения, мусульманин ты или христианин, ливанец или австралийка, показывающая стриптиз; для всех сейчас существовала только эта война, и кем бы ты ни был, что бы ты ни думал – конечно, думал не так, как она, скорее как Уайлдер, – ты все равно вскоре оказался бы втянут в эту войну.

На глаза Куколке попалась строчка в газете: «Учитесь стратегически мыслить, приумножая свое благосостояние, а также воспитывая в себе чувство собственного достоинства! Позвоните нам прямо сейчас!»

И все же эта война ведется как-то неявно, думала Куколка, ее зачинщиков трудно прижать к ногтю, она закамуфлирована разнообразными словами и посланиями, которые только утомляют твой мозг, но все же просачиваются в твою душу, пропитывают тебя насквозь, как эта нескончаемая жара.

«Какие подонки? – спросило радио на кухне. – Да исламские, конечно».

«Четыреста баночек шампуня по $4.95, – сообщил телевизор. – И только сегодня. У нас любят свежую продукцию».

«Я понимаю, политически некорректно так говорить, – сказало радио, – но я все-таки воспользуюсь именно этим словом».

«Да, тут я полностью с тобой солидарен, Джо, – произнес по радио еще чей-то голос. – Мой дядя был на той войне, и он говорил, что единственный язык, который они там, в Сирии, понимают, – это добрый пинок под зад».

«Возможно, нам вообще следовало бы чаще прислушиваться к нашим старикам, которые сражались за нашу свободу».

«Но ведь ты правильно меня понял, Джо?»

«Мы все правильно тебя поняли, Трев, и, что, по-моему, гораздо важнее, мы все с тобой солидарны. Мы тут привыкли жить по-честному, и этим возмутителям спокойствия, явившимся неизвестно откуда, надо знать, что честность и слабость – это не одно и то же. И если у правительства порой руки не доходят, то не грех и самому народу показать, каковы наши правила; пусть всем будет ясно, что в нашей стране значат дисциплина и наказание. А если у нас на это кишка тонка, тогда и нам самим, австралийцам, тут не место, так мне кажется. С вами Джо Козак, и это передача «Говорит Австралия» на канале 2FG. А теперь к нам прибыли мои друзья из «Тойоты» и с ними некая красавица…»

Куколка перестала слушать радио и выглянула в окно: там какая-то женщина, высунув из машины голову, выкрикнула ругательство в адрес того, кто ехал перед нею.

Все вдруг поплыло у Куколки перед глазами; ей показалось, что ее уносит прочь от понимания чего-то важного, только что ставшего ей доступным. Сейчас она была не в состоянии даже вспомнить, о чем думала всего несколько секунд назад. Эти голоса по радио и по телевизору, все эти бесчисленные журналы, каталоги и газеты, разбросанные по столикам кафе, – все это действовало как снотворное, унося ее прочь от реальной жизни и вновь направляя куда-то вниз, в глубокий и темный туннель.

– Элита гребаная! – вдруг завопил под окном кафе тощий бородатый тип, перекрывая бормотание радио и телевизора, а также гул голосов посетителей. Его вопль словно выдернул Куколку из потока невеселых мыслей, заставив снова повернуться к окну. Этим она невольно привлекла внимание бородатого крикуна, который так и уставился на нее. А потом еще громче выкрикнул: – Так твою мать! ТАК ТВОЮ МАТЬ! – отхаркался и плюнул, метя ей в лицо. Сгусток зеленоватой слизи шлепнулся на стекло чуть выше ее головы. Бородатый тип мгновенно растворился в уличной толпе, а мерзкая слизь медленно, точно улитка, сползла по стеклу и остановилась на уровне рта Куколки.

И все ее мысли тут же рассыпались, как снежный ком.