Ник Лукакис как раз бежал вверх по лестнице, следуя указаниям пурпурных неоновых трубок-стрел, когда услышал первый выстрел. Горло у него жгло огнем, в боку кололо, колени были словно сделаны из свинца. Он почти ничего не различал, кроме собственного скрежещущего дыхания, когда промчался мимо маленького столика у входа, за которым сидела почти обнаженная женщина, продававшая входные билеты. Она вскочила и буквально вжалась в стену от страха.
По тому, как злобно здешний вышибала отреагировал на его вторжение, Ник Лукакис понял, что ничего страшного еще не произошло. И даже после того, как прозвучал первый выстрел, он все еще надеялся, что время есть и он успеет спасти Джину. Задыхаясь и хрипя, он на бегу молился о том, чтобы в кои-то веки успеть все исправить, хотя бы одного человека спасти от этого ужаса, хотя бы частично расплатиться за тот свой непростительный грех – убийство ветерана вьетнамской войны, которое он совершил столько лет назад.
Но, когда ему осталось лишь в последний раз повернуть за угол, чтобы войти в главную гостиную, он вдруг понял, что оттуда не доносится ни музыки, ни голосов. Там стояла такая тишина, что, казалось, он слышит даже дыхание людей. Лукакис прислушался, молясь, надеясь и стараясь не думать о том, что волк, возможно, уже ворвался в домик. Откуда ему было знать, что роль волка приготовлена для него самого?