Из дома выбежала мачеха и всплеснула руками:

— Фройлен Мэрион! Вот вы где прохлаждаетесь! Скорее, скорее!

Жесткими пальцами, как когтями хищной птицы, она схватила меня за руку и потащила за собой, обратно в холл. Я едва успевал за ней, юбка путалась в ногах.

— Приведите себя в божеский вид! — срывающимся от волнения голосом прокаркала фрау Кёне, подтянула мне шнуровку корсета, отряхнула запыленную юбку, ладонями пригладила мои локоны, убирая их за уши, потом ущипнула за щеку.

— Ай! — вскрикнула я и закрылась ладонью. Щека зарделась, но я почему-то все равно не просыпалась. В чем дело? Давай же, Маша! Я больше не хочу находиться здесь!

— Терпи, дрянь! — прошипела мачеха, сужая в щелки черные глаза, и ущипнула за другую щеку. — Ужас, какая вы бледная! Его Сиятельство любит порумянее, посочнее. Еще не хватало, чтобы вы загнулись до первой брачной ночи!

— Я в невесты не набивалась, — пробормотала вслух.

Тонкие, выщипанные в нитку брови фрау Кёне поползли вверх, как живые змейки.

— Что, что, что? — задыхаясь от гнева, завопила она. — Огрызаться? Ах вы, неблагодарная мерзавка!

Она подняла руку, чтобы отвесить мне оплеуху, как трубы взревели снова. Фрау Кёне побелела, заюлила глазами и закричала в глубину дома:

— Жюли! Жюли! Где ты бегаешь, несносная девчонка?!

Служанка вынырнула из-под лестницы, дрожа, как осиновый лист.

— Приготовь фройлен Мэрион к встрече с женихом! Ах, нет… не успеем, придется в таком виде… — фрау Кёне дернула меня за мочку уха, погрозила пальцем. — Ведите себя прилично, как подобает невесте, молодая особа! Что с ужином, Жюли? Все ли готово?

— Не совсем, фрау Кёне, — почтительно присела служанка. — Его Сиятельство слишком рано.

— Рано… Не твоего ума дело! Где Якоб?

— Только что я видела герра Кёне в беседке, — ответила Жюли.

Я хотела добавить, что там же герр Кёне пытался облапать меня, пока не поставила его на место, но массивные двери на противоположной стороне холла раскрылись и пожилой дворецкий, облаченный в черный длиннополый сюртук торжественно на одном дыхании возвестил:

— Его Сиятельство герцог Мейердорфский, верховный главнокомандующий Фессалии, генерал Дитер фон Мейердорф прибыли!

— Ах! — воскликнула фрау Кёне.

— Ах! — повторила служанка.

Я тоже выдохнула и прижала ладонь к груди, успокаивая несущееся в галоп сердце. Фрау Кёне потащила меня к выходу, Жюли тенью метнулась следом, и все вместе мы вышагнули на широкую мраморную лестницу, опускающуюся с другой стороны сада, на широкий двор, со всех сторон огороженный витой оградой.

Только не лестница и не ограда приковала мой взгляд.

Виверны!

Теперь и мне захотелось ахнуть, но я только прижала ладонь к губам и тонко выдохнула через ноздри.

Два огромных ящера переступали массивными лапами и тянули вверх змеиные шеи. Чудовища нешироко раскрывали рты, стянутые уздой, пытались перекусить удила, и я видела, как поблескивают в пастях игольчатые зубы — такими запросто можно перекусить запястье. На всякий случай, я спрятала руки за спиной. Кожистые крылья были сложены вдоль хребта и перетянуты ремнями. Пытаясь освободиться, виверны дергали ими и в ярости взбивали гравий тугими, свернутыми кольцами хвостами. От чудовищ несло тяжелым звериным духом, солнце жарило с высоты, постепенно опускаясь на запад, и чешуя виверн отливала то в медь, то в золото. Наконец, одна из них вытянула шею, приоткрыла пасть и издала тоскливый, скрежещущий вой. Я прижала ладони к ушам, и вот теперь поняла окончательно, что это не сон.

Не сон, не сон!

Мне стало душно, в глазах замельтешили темные мушки. Я махнула рукой пред лицом и задела локтем как из-под земли вынырнувшего Якоба. Он осклабился и, улучив момент, щипнул меня за шею:

— Попалась!

Фрау Кёне тут же обернулась через плечо и нахмурилась:

— Якоб, дорогой! Вот и вы, наконец. Выразите почтение Его Сиятельству и распорядитесь насчет виверн.

— Как скажете, матушка, — с готовностью ответил мерзавец, нахально подмигнул мне и причмокнул губами, изображая поцелуй. Я брезгливо покривилась и отступила. Фрау Кёне сжала мой локоть и зашипела сквозь растянутые в улыбке губы:

— Не дергайтесь, молодая кобылка! Вспомните о приличиях!

Я оглянулась, отчаянно ища лазейку к бегству. Но путь к отступлению перекрывал дворецкий, справа меня держала фрау Кёне, слева — Жюли. А впереди ревели чудовища и мотали змеиными башками. Ничуть не пугаясь, Якоб бежал к ним, на ходу разматывая хлыст. Кто-то свистнул оглушительно, по-разбойничьи, и одна из виверн, как по команде, склонилась к земле. На спине у нее, между шеей и основанием крыльев, оказалось приторочено седло. Сидящий в нем человек привстал на стременах, снова залихватски свистнул, закрутил хлыстом, взбивая гравий под лапами чудовища и, лихо перемахнув через седло, спрыгнул на дорожку. Подоспевший Якоб поклонился, прижимая ладони к груди, и заголосил визгливо:

— Мое почтение, Ваше Сиятельство! Это честь! Большая честь видеть вас…

— Довольно! — перебил холодный и властный голос. — Виверн в стойло. Не кормить, они хорошо поохотились на маралов. Мне бокал вина, моему адъютанту воды. Да пошевеливайся!

Рукояткой кнута мужчина хлопнул Якоба по щеке. Хозяйский сынок вздрогнул, пролепетал:

— Слушаюсь, Ваше Сиятельство!

И принялся ловить поводья.

Я замерла, как завороженная глядя на приближавшегося мужчину в белоснежном военном мундире.

Это был он, человек с портрета. Генерал Фессалии и мой жених.

Он шел расслабленно, на ходу лениво сворачивая кнут. Из-под начищенных сапог выкатывался гравий, закатное солнце горело на эполетах и отражалось от темных очков. Мне почему-то очень хотелось разглядеть его глаза. Какими они будут, человеческими или змеиными? Я всматривалась в бледное точеное лицо, в брезгливо кривящиеся губы, и шум в ушах все нарастал, все сильнее мельтешили перед лицом черные мушки, голова плыла, мир вращался каруселью, пожирая стоящих рядом людей, ограду, сад, виверн и оставляя только эти черные стекла, за которыми таилось… что?

— Смерть, — шепнула на ухо Жюли. — Не смотрите на него так долго, моя фройлен. Его Сиятельство опасен даже в очках.

Я послушно опустила глаза, и верчение карусели замедлилось, черные пятна растаяли и пропали, но дыхание не выровнялось — корсет все так же сжимал грудь, и сердце бухало с каждым шагом приближающегося генерала. Я видела, как черные сапоги чеканно отбили мраморные ступени, услышала не то вздох, не то стон стоявшей рядом мачехи. Будто во сне, она протянула слабую руку, и генерал почтительно взял ее ладонь своими пальцами, затянутыми в лайковую перчатку.

— Ваше Сиятельство… — задыхаясь, проговорила фрау Кене. — Я польщена…

Он наклонился, касаясь губами ее руки, и женщина вскрикнула, но тут же опомнилась и прижала ко рту ладонь:

— Простите…

— Я польщен тоже и рад приглашению, — пропуская извинение мимо ушей, ответил генерал без тени радости в голосе. — А это, надо думать, наша прелестница?

Сапоги качнулись и повернули ко мне блестящие носы. Я все еще не поднимала глаз, борясь со страхом и дурнотой, и только почувствовала, как жесткие пальца сжали мою взмокшую ладонь.

— Счастлив, наконец, познакомиться с вами, — все так же бесстрастно сказал генерал. — Да что же вы не смотрите на меня?

— Не смею… Ваше Сиятельство, — упавшим голосом выдавила я.

Он неодобрительно хмыкнул и поддел меня за подбородок, заставляя поднять лицо. Я уперлась взглядом в золотое шитье мундира, пересчитала пуговицы, остановилась на тугом стоячем воротнике, плотно охватывающим шею мужчины, скользнула взглядом по гладко выбритому подбородку и выше…

Тут в голове все смешалось, завертелось, поплыло, и я очнулась на руках у Жюли. Она дула мне на лоб, обмахивая платочком. Рядом, покачиваясь с пятки на носок, как кобра на хвосте, стоял генерал. Я мельком взглянула в его лицо, на котором отражалось нескрываемое недовольство, и снова отвела взгляд.

— Очнулись? — донесся ледяной голос мужчины. — Прекрасно! Но где же мое вино? Грубо оттолкнув плечом дворецкого, генерал прошел в дом.

Колени все еще подкашивались от слабости, Жюли поддерживала меня, как могла.

— Что со мной? — слабо спросила я. — Почему…

— Я предупреждала, чтобы вы не смотрели на Его Сиятельство слишком долго, — шепнула Жюли. — Вы едва не упали в обморок, а могли бы и умереть!

Я стиснула зубы, и преодолевая слабость, прошла через холл. Ладно, разберемся позже, куда я попала и что с этим всем делать, живой бы остаться. Еще и с кухни доносились чудесные ароматы, и я вспомнила, что не ела с утра.

В столовой приглушенно горели свечи, воткнутые в латунные рожки. Их дрожащий свет отражался в полированной поверхности стола, протянутого от одной стены до другой — такие я видела только в кино, и сервировка была тоже киношная, царская. Фарфоровые тарелки, миски, бокалы на длинных изогнутых ножках, целая куча ложек и вилок… глаза у меня разбежались, и я сразу вспомнила, как фрау Кёне наказала мне повторить правила этикета.

Генерал фессалийский и мой будущий супруг — вернее, супруг несчастной Мэрион, в теле которой так некстати оказалась я, — расположился на дальнем конце стола. На противоположном в бархатное кресло опустилась я, и Жюли тут же укрыла мое платье накрахмаленной салфеткой, а сама встала за плечом. Мачеха села от меня по правую руку, подошедший Якоб — по левую. А больше в доме господ не было, только слуги, тут же выбежавшие из кухни с закусками: вяленым мясом, салатом в хрустальных вазочках, оленьими языками, почками и запеканкой. За кресло генерала встал адъютант — молодой парень, ровесник Якоба. Он был одет в мундир попроще, по темно-синей курточке вилось серебряное шитье, светлые волосы были заплетены в маленькую косичку и очков никаких не было, отчего я с облегчением вздохнула. Адъютант передал генералу пузатый бокал с вином, и тот вскинул руку в тосте:

— За дом Адрел-Кёне, столь радушно принявший меня сегодня! За фройлен Мэрион, мою будущую супругу!

И, не дожидаясь ответа, опрокинул бокал в глотку.

Мачеха с сынком переглянулись, но ничего не сказали. Якоб сделал пару глотков, фрау Кене лишь смочила губы, а я и вовсе не притронулась. Не то от переживаний, не то от недомогания, но есть хотелось безумно. Я растерянно хлопала ресницами, соображая, какую из вилок взять, и вздрогнула, когда к уху наклонилась Жюли и тихонько шепнула:

— Берите эту.

Я с благодарностью похлопала ее по руке.

Тем временем внесли супы. Передо мной поставили маленькую миску и открыли крышечку. Я с блаженством вдохнула острый аромат приправ, и принялась уписывать за обе щеки, не обращая внимания ни на кислую физиономию мачехи, ни на вытянувшееся лицо Якоба. Жюли хихикнула в кулачок. Генерал оторвался от еды и поднял голову. В меня точно раскаленные спицы воткнули, я вздрогнула и уронила ложку.

— Фройлен Мэрион! — возмущенно выпрямилась мачеха. — Вы…

— Нет, нет, — перебил ее генерал. — Все в порядке. Фройлен оправляется от долгой болезни, ей нужно набираться сил.

Он продолжил пялиться на меня сквозь очки, и я не могла понять, смеется он или говорит серьезно, зато от его взгляда снова заломило висок, и я невольно вцепилась в края скатерти.

— Ганс, плесни-ка еще вина! — быстро сказал генерал и отвел взгляд. Раскаленные спицы, шурупами вворачивающиеся в виски, исчезли, я выдохнула и отпустила скатерть. Надо бежать. Улучить момент и бежать! Вот только куда?!

— Смею спросить, Ваше Сиятельство, — подал голос Якоб. — Как идут дела у нашей армии на западном фронте?

— Без перемен, — флегматично отозвался генерал, принимая у адъютанта второй бокал. — Границу укрепили, так что Канторские свиньи не сунутся в Фессалию.

— А все ли благополучно в Альтарской колонии? — не отставал Якоб, не обращая внимания на знаки, которые подавала ему фрау Кёне.

— По-прежнему. Тут обворовывают, там режут. Три дня назад мои солдаты повесили мятежников у главных ворот. Пусть знают, шелудивые псы, как связываться с фессалийскими драконами!

Генерал колюче рассмеялся и в несколько глотков осушил бокал. Потом, отставив в сторону, наклонился над столом, и я снова ощутила, как по коже побежали колючие мурашки, но теперь генерал смотрел не на меня.

— А вы, герр Кёне, — низким голосом проговорил он, — почему не приняли военную присягу в день вашего совершеннолетия? Вы ведь знаете, что за отступничество полагается…

Он недвусмысленно и совершенно без улыбки провел ногтем под подбородком.

Якоб отшатнулся и выронил ложку. Она звякнула о фарфор, и рядом стоящая солонка опрокинулась.

— Юный господин! — подскочила на своем кресле мачеха. Жюли бросилась к ней, на ходу вынимая салфетку, запричитала:

— Я уберу, уберу! Не извольте беспокоиться, фрау Кёне!

И принялась ловко смахивать со стола. Я смотрела на Якоба и внутренне торжествовала: мерзавец, только и умеющий, как задирать девушкам платья, сидел ни жив, ни мертв, вся краска в одночасье сошла с его лица, губы шлепали, как у выброшенной на берег рыбы.

— Я… я… — заикался он и не мог ничего сказать толком. На помощь ему пришла фрау Кёне.

— Простите, Ваше Сиятельство, — сказала она. — Это все мой недогляд. Якоб рос крайне болезненным ребенком, немудрено, что я так долго опекала его. Но теперь, когда наши дома породнятся, он будет счастлив поступить к вам на службу в качестве адъютанта или…

— Конюха, — перебил ее генерал. — Этот дохляк годен только для службы конюхом, но не адъютантом. Как думаешь, Ганс?

Парень за его плечом шевельнулся и ответил четко, по-военному:

— Так точно, Ваше Сиятельство! Конюхи нам нужны!

— Почту за честь, — просипел Якоб, зеленея от злости. Фрау Кёне поджала губы и велела подавать вторые блюда.

Принесли утку с яблоками, молочного поросенка на вертеле, рыбное филе под соусом и котлеты из рябчиков. Мне с фрау Кёне отрезали всего по кусочку, мужчины прилегли на мясное, и каждое блюдо генерал запивал доброй порцией вина прямо из кувшина, который в конце концов забрал из рук адъютанта Ганса. Пил и не пьянел, держал осанку прямо, но с каждой минутой становился все угрюмее. Рядом с ним каждый чувствовал себя не в своей тарелке, кусок не лез в горло, и фрау Кёне все порывалась что-то спросить, но робела. Наконец, когда половина тарелок опустела, решилась:

— Как насчет того, чтобы обговорить дату свадьбы, Ваше Сиятельство?

Я замерла, забывая дышать. Снова вернулось ощущение нереальности происходящего. Я сидела в богато убранной столовой, стилизованной под старину, я — студентка из двадцать первого века. Что я тут делаю, среди драконов, виверн, господ и слуг? Бежать бы… вот только куда?

Генерал молча прожевал кусок, отхлебнул из кувшина, промокнул губы и ответил:

— Согласен. Среда вам подходит?

— Вполне, — улыбнулась фрау Кёне и повернулась к служанке: — Запиши, Жюли! Первая среда следующего месяца!

— Этого, — поправил генерал.

Мачеха дернулась, точно через нее пропустили электрический ток, высоко вскинула брови.

— Но ведь это…

— Послезавтра.

Теперь дернулась уже я. Не может быть! Я не согласна! Почему никто не спрашивает меня, хочу ли я выходить замуж?

— Ну, знаете… — начала я и получила обжигающий взгляд от мачехи.

— Ваше Сиятельство! — елейным голоском заговорила она. — Не кажется ли вам, что это как-то быстро…

— Не кажется, — отрезал генерал. — Мы тянули достаточно.

— Но фройлен Мэрион еще слаба, она еще не совсем поправилась!

— Фройлен вполне хорошо себя чувствует, — жестко ответил генерал и, растянув губы в холодную усмешку, добавил: — Судя по ее аппетиту.

Я вспыхнула и в возмущении отложила салфетку. Нахал!

— А как же приготовления, — растерянно проговорила фрау Кёне, не ожидавшая от генерала такой прыти. — Мы должны выбрать церковь, договориться со святым отцом…

— Неподалеку отсюда я видел церквушку, — перебил генерал. — За десять золотых священник обвенчает меня хоть с чертом.

— Украсить ее к торжеству!

— Я человек военный и пышности не люблю.

— Разослать приглашения!

— Предпочитаю свадьбу в семейном кругу.

— Выбрать подвенечное платье, наконец!

— Мне нравится это, — он ткнул пальцем в мой нежно-голубой наряд.

Фрау Кёне расстроенно всплеснула руками и простонала:

— Но как же приданое? Я должна приготовить приданое моей девочке, моей любимой падчерице…

— У вас было время заняться этим, фрау Кёне, — в раздражении ответил генерал. — Свадьба будет послезавтра и ни днем позже!

В подтверждении своих слов он стукнул кулаком по столу. Приборы жалобно звякнули, солонка опрокинулась вторично.

«Рассыпать соль — к несчастью», — прокрутилось в голове, и я рывком поднялась с места.

— Да вы что? — задыхаясь, возмущенно начала я. — Как можно… по какому праву вы обсуждаете меня за моей спиной, распоряжаетесь мной, как мебелью? — я вскинула подбородок и ткнула пальцем в фрау Кёне. — Вы и ваш отвратительный невоспитанный сынок! Слабак, только и умеющий, что избивать служанок плетьми и зажимать юных девушек! Трус! — выплюнула я в лицо Якобу. — И я вовсе не собираюсь замуж! Ни за вас, — я указала на генерала, — ни за какого-то еще! Я вообще не должна тут находиться! Не хочу быть здесь! Идите к черту!

Возмущение захлестнуло меня с головой, щеки вспыхнули и, круто развернувшись, я опрометью бросилась из столовой.

— Вернитесь немедля, фройлен! — хлестнул в спину насыщенный яростью оклик фрау Кёне.

— К черту! — повторила я, подхватила мешающие юбки и вылетела в холл. Теперь куда? Наверх, в спальню? Или в сад? Из сада проще сбежать, но там, во дворе, виверны. Я содрогнулась, вспомнив их хищные пасти. И даже если смогу пробежать мимо них, куда мне идти потом? Этот мир чужд мне, и я чужачка в нем. Тогда в спальню? Оттуда нет выходов, но как-то я оказалась в кровати, очнувшись после аварии. Возможно, в спальне находится какой-то портал. Знать бы, где именно.

Поразмыслить мне толком не дали, сзади зазвучали тяжелые шаги. Ну конечно, кто-то обязательно должен броситься в погоню за строптивой невестой! Кто бы это мог быть? Жюли? Походка явно мужская, шаги чеканные. Якоб со своим кнутом? Дворецкий? Адъютант Ганс?

В панике метнулась под лестницу и притаилась в густой тени, задержав дыхание, слушая только удары собственного сердца и стук каблуков по паркету. Остановился? Кажется да. Я зажала лот ладонью, умоляя, чтобы не заметил, прошел мимо. Шаги возобновились и вскоре застучали над головой, человек поднимался по лестнице. Я с облегчением вздохнула и опустила руку. Как хорошо, что не стала подниматься в спальню! Теперь у меня есть время, чтобы метнуться во двор, а там…

Привстав на цыпочки, я высунулась из тени, повертела головой вправо, влево. Никого! Я подобрала юбки, вздохнула и метнулась прочь.

И тут же влетела в объятия генерала.

— Попались! — тихо шепнул он и, выкрутив мне руку, прижал к себе спиной. — Куда собрались, пичужка?

Жаркое дыхание обжигало щеку. Я набрала воздуха в грудь, пискнула:

— На пом…

Жесткая ладонь зажала рот. Я замычала, тряся головой. Сердце выпрыгивало из груди, в ушах шумело. Я попыталась ударить его каблуком в ступню, как уже делала с Якобом, но лишь нелепо взбрыкнула ногами. Генерал сухо рассмеялся и втолкнул меня под лестницу.

— А вы строптивая, фройлен, — проговорил он, дохнув на меня вином. — Не кричите, будет хуже.

Я снова замычала и попыталась укусить его пальцы. Он стиснул меня сильнее, прижал к груди, едва не выламывая руку. Из моей груди вырвался стон, в глазах помутилось, и как сквозь пелену я услышала спокойное:

— Предпочитаю, чтобы фройлен стонала от страсти, а не от боли. Но если будете кричать, мне придется сломать вам руку. Вы ведь не будете кричать, правда?

Он сжал мое запястье до хруста. Я едва не взвыла, слезы брызнули из глаз, и я затрясла головой.

— Послушная пичужка. Мне нравится, — шепнул на ухо генерал и отпустил руку.

— Прошу, — простонала я. — Мне больно…

Он развернул меня к себе. Я скользнула взглядом по его лицу, увидела собственное отражение в очках: они крепились на тонком кожаном ремешке, обернутым вокруг головы, и я удивилась, как не заметила этого раньше. Вблизи лицо генерала выглядело не таким холеным, скорее уставшим, на щеках заметна пробивающаяся щетина, между бровями залегла глубокая складка, сжатые губы выражали крайнюю сосредоточенность.

— Вы так юны и прелестны, фройлен, — сказал генерал и провел ладонью по моему лицу. — И совсем не бледная моль, как поговаривают при дворе.

Кто бы так ни говорил, но мне стало обидно за Мэрион.

— Они ошибаются, Ваше Сиятельство, — ответила я.

— Вот как?

Он не улыбнулся, придвинулся ближе. Мое испуганное лицо скользнуло в отражении его очков, и в них заклубилась золотистая мгла. Я нервно вздохнула, облизав сразу пересохшие губы, и сказала срывающимся голосом:

— Да-да! И вы тоже ошибаетесь! И вы, и фрау Кёне! Я не смогу выйти за вас замуж, никогда!

На лице генерала не дрогнул ни один мускул, я с ужасом почувствовала, как его горячая ладонь погладила меня по спине, ласково, почти нежно.

— Потому что… потому что я не Мэрион! — наконец выпалила я. — Вернее, не та Мэрион, что была раньше…

— Вот как, — тихо ответил генерал. — Я понимаю, фройлен. Ведь и я не тот Дитер, каким был раньше. — Он обвел мои губы указательным пальцем, жаркое сияние в глубине его очков нарастало, а моя голова отяжелела и поплыла, наполняясь грохочущим гулом, сквозь который пробивался тяжелый голос генерала: — Я проклят, фройлен. Во мне сидит голодный, страшный зверь. Он с каждым днем становится сильнее. Его не укротит ни вино, ни опиум, ни самая развратная альтарская шлюха. Ни даже вы, моя пичужка, — я вздрогнула, когда властная ладонь легла на ягодицы и сжала, в животе поднялась щемящая волна. — Вы не избавите меня от проклятия, фройлен, как не избавили мои предыдущие шесть жен. Вы знаете это. И ваша мачеха тоже знает, иначе бы не согласилась на нашу помолвку. После вашей смерти она получит поместье Адлер-Кёне, ваш сводный брат — титул. А что получите вы? — сквозь темную пелену генерал улыбнулся холодно и жутко, и выдохнул прямо мне в губы: — Одну ночь с чудовищем. И смерть.

Он поцеловал меня тягуче и долго. Я забилась в его объятьях, потом обмякла, и позволила ласкать себя бесстыдно и властно, до дрожи в ослабевших коленях, до тянущей сладости в животе. Ему хотелось подчиняться, хотелось плавиться в руках, как масло. Но генерал прервал поцелуй и прошептал:

— Хотите, все завершится прямо сейчас, моя фройлен? К чему эти глупые церемонии? К чему этот фарс? Одно ваше слово — и я сниму очки прямо здесь. Ваша смерть будет легкой и быстрой.

Я заморозилась. Жаркая истома, охватившая тело, мгновенно испарилась, и на смену ей пришел жгучий холод, такой, что застучали зубы. Следом за холодом пришел страх.

— Нет-нет, — слабо прохныкала я, и уперлась ладонями в его твердую грудь. — Пожалуйста, нет…

— Боитесь, — не спрашивая, а скорее утверждая, сказал генерал, и голос из вкрадчивого стал неприятно-сухим, трескучим. — Разве вас не привлекает возможность оставить мачеху без поместья?

Он снова попытался меня поцеловать, но я отвернула лицо и крепко зажмурилась, борясь с подступающей дурнотой. Ладони генерала показались мне отвратительными лапами чудовища, от жаркого дыхания горели щеки, меня трясло, как в лихорадке.

— Я не хочу, не надо, нет…

— Смотрите на меня, — услышала я властный голос.

— Нет.

— Смотрите же! — он встряхнул меня за плечи.

— Нет!

Собрав все силы, я оттолкнула его. Генерал зарычал, схватил меня за руку снова, тогда, почти не думая, но повинуясь инстинкту, я размахнулась и отвесила ему пощечину.

— Пусти! Чудовище!

Он замер, как пораженный громом. Почуяв свободу, я рванулась и выскользнула из его объятий. Страх гнал меня, подхлестывал в спину, холодом обдавал обнаженные плечи, и мне казалось, что он несется за мной — монстр в человеческом облике, василиск из старых сказок. Но это только паркет отдавался эхом от моих торопливых шагов. Взлетев на лестницу, я сбавила шаг и увидела, как генерал, пошатываясь, словно оглушенный, выходит в холл. На его щеке алел отпечаток моей пощечины.

— Заприте фройлен Мэрион в комнате, — услышала я его холодный от сдерживаемой ярости голос. — И не выпускайте под страхом казни. Иначе…

Я зажала ладонями уши и в несколько прыжков пересекла пролет, там меня и поймал дворецкий. Отныне я стала пленницей в доме Белого дракона.