Историки, следуя письменным источникам, всегда писали о «городах» Хазарии на территории современного Дагестана. А. П. Новосельцев посвятил городам Хазарии отдельный раздел известной монографии (Новосельцев А. П. 1990. С. 122–133), но он не пытался связать названия городов с определёнными археологическими памятниками Дагестана, оставляя это археологам. Что же касается более всего интересовавших бы нас Беленджера и Семендера, то сведения о них настолько фрагментарны, часто неясны и противоречивы, что продолжать дискуссию об их местоположении нет смысла. Версии существуют самые разнообразные (напр., Котович В. Г. 1986). Нас в данном случае эта проблема не занимает. Обратимся к нескольким памятникам археологии, не пытаясь соотнести их с известными историческими названиями.
Следуя той же письменной традиции, о городах в Дагестане говорят и археологи, но уже имея в виду конкретные памятники. С. А. Плетнёва к остаткам хазарских городов отнесла Верхний Чир-Юрт и Андрей-аул. Однако прежде чем перейти к ним, затрону две археологические проблемы более широкого плана, нежели вопрос о городах на территории Дагестана.
Первая. Спорно определение материальной культуры прикаспийской Хазарии как варианта салтово-маяцкой, т. е. признанной, культуры Хазарского каганата (Флёрова В. Е., Флёров B. C. 2000; Афанасьев Г. Е. 2001. С. 44–45). Стоит обратить внимание, что, описывая городища Дагестана, М. Г. Магомедов не говорит о салтово-маяцком варианте, но вводит другое определение — «культура сероглиняной керамики», которая (керамика) позволяет отличать слои хазарского времени от нижележащих (Магомедов М. Г. 1983. С. 28, 29). Термин приемлем, в его основе археологические местные реалии. Подчеркну одну особенность комплекса сероглиняной керамики — в нём нет котлов с внутренними ушками, столь характерных для собственно салтово-маяцких памятников бассейна Дона и Центрального Предкавказья (Флёрова В. Е., Флёров B. C. 1997).
Вторая. В Дагестане совершенно иные корни строительных традиций, иной строительный материал, нежели на Дону. Большинство крепостей Западного Прикаспия основано не хазарами, не в хазарское время, но раньше. Хордадбех прямо сообщает о строительстве Баланджара и Самандара Ануширваном, 531–578 гг. (Ибн-Хордадбех, 1986. § 62).
Сегодня вообще трудно определить, какие же крепости здесь построены в хазарское время, так как датирующая стратиграфическая шкала керамики для них пока не разработана.
Не вдаваясь в детали «вечной» дискуссии о местоположении Семендера и Беленджера, перейдем к конкретным археологическим памятникам.
Верхний Чир-Юрт
Основной исследователь интерпретирует его как один их «крупных укреплённых городов» Приморского Дагестана (Магомедов М. Г. 1983. С. 29; далее указываются только страницы).
Судить, действительно ли это город, трудно. На основном плане местонахождения (С. 30) обозначена только оборонительная стена, пересекающая правобережье долины р. Сулак. Границ городища на нём нет (рис. 24). На другой схеме городище показано в виде небольшого пятна (С. 63). Мощность культурного слоя читателю остаётся неизвестной, как неизвестны и типы жилищ. О жилищах около стены Чир-Юрта косвенно можно судить по трём прямоугольным постройкам (почему они названы «юртообразными», непонятно), раскопанным на поселении-спутнике. Они турлучные на незаглублённом основании из кладки «в ёлочку» (С. 150). Были ли такими же примитивными постройки на городище? Ответа нет, но по аналогии с донскими памятниками, где жилища на открытых поселениях и городищах однотипны, можно предположить, что это так.
Значительным раскопкам в Чир-Юрте подверглась лишь стена, пересекавшая долину р. Сулак поперек. Она двухпанцирная из необработанного камня толщиною 4 м. Возведена без фундамента, дополнена прямоугольными башнями.
Илл. 24. Верхний Чир-Юрт, городище (по: Магомедов М. Г. 1983).
1 — курганы — выносные башни; 2 — оборонительная стена; 3 — территория современного посёлка; 4 — современные кладбища
В третий строительный период стена подверглась утолщению, помимо камня были использованы глинобит и сырцовые кирпичи размерами 40 х 20 х 10 см. К стене были пристроены массивные круглые башни (С. 127–129).
Стена Чир-Юрта — достаточно грандиозное по меркам региона каменное сооружение. Весь вопрос в том, кто начал её строительство и кто совершал последующие ремонты и достройки. М. Г. Магомедов указывает, что многочисленные укрепления в Приморском Дагестане письменные источники связывают со строительной деятельностью сасанидских правителей Ирана, которые предпринимали огромные усилия по укреплению северных границ после захвата в конце IV в. территории Албании. Следы строительной деятельности Хосрова Ануширвана на территории Верхнего Чир-Юрта, — пишет автор, — пока не обнаружены, но нередкие находки красноглиняной и ангобированной керамики в отложениях городища «могут свидетельствовать о проникновении иранского влияния до теснин Сулака» (С. 51).
Пока более или менее ясно одно: вероятность того, что стена Чир-Юрта была возведена Сасанидами, очень велика. Чрезвычайно сомнительно, что хазары имели до этого опыт строительства столь значительных каменных сооружений, к тому же в условиях сложного рельефа.
Стену Чир-Юрта надо, на мой взгляд, относить не собственно к крепостям, а к «длинным стенам» (как и в Урцеках). Её назначение — отсечь в определённом месте долины Сулака зону предгорий и гор от приморской низменности. Жившее у стены население — это прежде всего воинский контингент (с семьями), охранявший стену. Ему принадлежало поселение, а возможно, и какие-то постройки непосредственно рядом со стеною на так называемом «городище». Конечно, среди населения были иные категории, призванные обеспечивать жизнь воинов: занимавшиеся сельским хозяйством и ремеслами, в том числе оружейники, а также строители для поддержания стены в должном состоянии.
По функциональному назначению стену Верхнего Чир-Юрта стоило бы сравнить с заградительными стенами в Северной Осетии (Албегова З. Х., Верещинский-Бабайлов Л. И. 2010. С. 321, рис. 212), особенно с теми, которые относятся ко времени арабохазарского противостояния, как Касарское оборонительное сооружение (Там же, цветное фото между с. 128 и 129; Албегова З. Х. 2010).
Выделить что-либо в Чир-Юрте непосредственно из творческого наследия собственно хазар на имеющемся сегодня материале не представляется возможным. Я оставляю в стороне идентификацию М. Г. Магомедовым Чир-Юрта как Беленджера, так же как и рассмотрение мнений других исследователей. Без планомерных и целенаправленных археологических исследований эта проблема не решаема. Тем не менее можно встретить ни на чём не основанное принятие этой версии. Только один из мелких примеров, но обративший на себя моё внимание своей оригинальностью. Обсуждая иную проблему (сомнительная связь шиловских и чир-юртовских катакомб, что к нашей теме прямого отношения не имеет), A. B. Комар пишет: «Катакомбы Чир-Юрта… располагались возле хазарского города Баланджар, поэтому отличаются стационарностью (? — В.Ф.) и выдерживанием стандарта, широким использованием кирпича и камня», а далее всё перечисленное названо «налётом урбанизации», как само собой разумеющееся (Комар A. B. 2001. С. 19). Оставим за Комаром неоспоримое право, как и любого пишущего, считать Чир-Юрт Беленджером. Не буду разбирать связь «стационарности и стандартности катакомб» с урбанизацией. Стандартность, за небольшими исключениями на каждом, присуща всем могильникам, как в салтово-маяцкой культуре, так и аланским Северного Кавказа. Дело в другом. Само городище Чир-Юрт не является остатками города (не важно какого) и никакого «налёта стационарности» это фортификационное сооружение с поселением при нём дать не могло. Остаются сырцовые кирпичи, распространение которых в раннем средневековье на территории Дагестана связано прежде всего с фортификацией, а не с появлением городов в социально-экономическом смысле этого термина. То же относится и к камню.
Андрей-аул
Городище с этим названием расположено на р. Акташ. Имеет неправильные, подчинённые местности очертания, 700 х 450 м (рис. 25). Защитой служили валы и рвы, овраги, обрывистые берега реки. На городище исследователи выделили «сам город» размерами 500 х 450 м, окружённый валами и рвами. С севера к нему примыкает обособленная территория треугольных очертаний, 250 х 200 м, отделённая от основной рвом. К городищу примыкает открытое поселение (Атаев Д. М., Магомедов М. Г. 1974-С. 125–127), основанное ещё в начале нашей эры.
По сравнению с общей площадью памятника вскрытые участки микроскопичны (С. 311, рис. 31). Ни о структуре городища в целом, ни о назначении отдельных его частей сведений нет. Неизвестны планировка и плотность застройки. «Смешанная структура культурных напластований и однообразная в общей массе керамика, выявленная в огромном количестве… затрудняет и чёткое их стратифицирование» (С. 128).
На городище вскрыто несколько полуземляночных прямоугольных жилищ с ямками от жердей каркаса стен. М. Г. Магомедов назвал их, как и чир-юртовские, «юртообразными», чему не соответствуют их прямоугольные очертания. В жилищах найдены фрагменты желобчатой черепицы закавказского происхождения, но совершенно сомнительно, что они составляли кровлю этих построек (Магомедов М. Г. 1983. С. 146–150). Кровлю из черепиц могли выдержать только каменные или кирпичные стены. Вероятно, черепица здесь использована вторично, в иных целях.
Илл. 25. Андрей-аул, городище (по: Магомедов М. Г. 1983)
Андрей-аульское городище датируется I–XIV вв. (Там же. С. 182). Слой хазарского времени чётко не выделен (Там же. Рис. 61, 62). Известна статья о происхождении культуры городища, но написана она на материалах соседних курганов. Одно замечание из статьи, принадлежащее М. П. Абрамовой, очень важно: «Несмотря на неоднократные прекращения жизни, на городище не отмечено резкой смены культур» (Абрамова М. П., Магомедов М. Г. 1980. С. 125). Это означает, что существенного вклада в местную культуру хазарское завоевание не принесло. Действительно, соавторы пришли к выводу: «Завладев северными провинциями кавказской Албании, Хазария оказалась наследницей… сложившихся здесь с глубокой древности оседло-земледельческих и ремесленных традиций» (Там же. С. 139). Наблюдение имеет принципиальное значение. Соответственно хазары восприняли и местные традиции в строительстве жилищ, использовали и ранее возведённые постройки и фортификационные сооружения.
Закономерен вопрос: правомерно ли считать прикаспийские так называемые «города» и их культуру хазарскими? Вопрос относится не только к Чир-Юрту и Андрей-аулу, но ко всем поселениям, в том числе крепостям и длинным стенам.
Считать ли Андрей-аульский памятник городом? У нас слишком мало археологической информации не только для ответа, но даже для постановки этого вопроса. Мы не знаем внутренней структуры этого поселения. Об этом и был вынужден написать М. Г. Магомедов: «Отсутствие материалов не позволяет нам воссоздать внутреннюю планировку хазарских городов и поселений в Дагестане. Судя по исследованиям на Верхнем Чир-Юртовском и Андрей-аульском городищах, можно предположить, что она была бессистемной. И это характерно для оседающих кочевников» (Магомедов М. Г. 1983. С. 154). Вот только дело не в оседании кочевников, а в том, что весь исторический процесс не привёл к созданию здесь сети городов в хазарское время (о кочевничестве см. далее).
Если говорить о городском типе застройки в Приморском Дагестане, то это можно сделать только в отношении городища Урцеки (Магомедов М. Г. 1983. Рис. 46). Дербента, о котором написано много, я не касаюсь.
То, что арабские авторы могли называть «городами» сеть населенных мест прикаспийского Дагестана, не означает, что археологическая и историческая наука должна воспринимать их именно так (см. ниже в связи с книгой Ф. Х. Гутнова). Необходимы современные критерии, но и в самых недавних публикациях продолжают фигурировать «города» в соответствии с указаниями средневековых авторов, в том числе Баланджар=Чир-Юрт и Вабандар=Андрей-аул (например: Ромашов С. А. 2003. С. 209).
Не будучи сторонником многих построений уже упоминавшегося А. Н. Поляка, отмечу, однако, применённое им к Баланджару определение «полукочевой город», «орда» (Поляк А. Н. 2001. C. 85). При этом вслед за Йакутом Баланджар рассматривается как «населённое место». Что ж, если это так, то для него должны были быть характерны легкие наземные постройки, вряд ли оставившие заметные следы. Нельзя исключать и углублённые юртообразные.
* * *
Освещать даже основную библиографию по проблеме «город» хазарского времени в Дагестане не входит в мою задачу. Но не могу не откликнуться на отдельные положения в недавно вышедшей и в целом заслуживающей внимания книге Ф. Х. Гутнова. Тем более что «город» в ней затрагивается на фоне более широкой темы книги (Гутнов Ф. Х. 2007; далее ссылаюсь только на страницы). Упоминавшийся мною выше Андрей-аульский памятник Ф. Х. Гутнов определяет как «важный торгово-экономический центр Прикаспия», указывая, однако, на находку только комплекса гончарных печей (С. 171). Но гончарное производство присутствует рядом с любым городищем, даже самым небольшим, и не только рядом с городищами, но и с открытыми поселениями. Даже если не найдены (или не сохранились) сами печи, о них говорит самая массовая находка на поселениях — керамика местного изготовления, в том числе лепная. Полностью согласен с сомнением Гутнова по поводу определения М. Г. Магомедовым расположенного в отдалении от городища поселения как «посада». Для этого раскопки должны были дать артефакты для определения городища как остатков города, но сами раскопки памятника были слишком незначительны.
Выше говорилось о том, что границы Верхнего Чир-Юртовского городища так и остаются невыясненными. Тем не менее автор пишет, что «скорее всего» городище имело форму квадрата размером 1x1 км. На чём основано такое утверждение? М. Г. Магомедов схожего предположения не высказывал. А далее, исходя из предлагаемых размеров, Ф. Х. Гутнов определяет городище как «огромный для своего времени город». Основное внимание автора сосредоточено на «прикрывавшей подступы к городу заградительной стене», которая при всей её значительности не даёт оснований для такого вывода. Это не «крепостные стены», а только одна стена, пересекающая долину Сулака. Опять же упоминается местный гончарный центр. Принять реконструкции Ф. Х. Гутнова не представляется возможным. Его заключение об «огромном городе» не согласуется с известным о нём по раскопкам. И уж совершенно неприемлем перенос названия современного аула Верхний Чир-Юрт на древнее городище (то же самое С. А. Плетнёва допустила в отношении Семикаракорского городища). Ф. Х. Гутнов даже не указал для незнающего читателя, что речь идёт о наименовании современного населённого пункта (С. 171).
Собственно проблеме городов Ф. Х. Гутнов посвятил в одной из глав раздел «Роль торговли и городов в социальных процессах этносов Северного Кавказа». Вопросы «социальных процессов» в связи с появлением городов я оставляю за скобками. Кратко о вопросах археологических, близких к нашей теме, частью о предполагаемых в Хазарии «феодальных отношениях».
Основная посылка автора следующая: «Вопрос о времени, условиях и механизме формирования северокавказских городов остаётся всё ещё не выясненным» (С. 244). Действительно, это так, но я должен уточнить: не выяснено также, были ли здесь города или только большие населенные места, большие поселения. В поисках ответа автор обращается к данным о раскопках городищ салтово-маяцкой культуры, в основном по публикациям Г. Е. Афанасьева. Излагается известная концепция формирования крепостей бассейна Северского Донца по Г. Е. Афанасьеву (соответственно и Северного Кавказа), сводящаяся к расчету трудозатрат на их сооружение и выделению экономических округов с радиусом в 5 км. Что касается построений Г. Е. Афанасьева, то их можно воспринимать как не более чем одну из моделей реконструкций, искусственно привнесённую в хазарскую археологию. Достаточно указать, что трудозатраты даже в 20 000 человекодней для укреплений 4-го типа чрезвычайно малы. При работе 100 человек всё сводится к 200 человекодням, т. е. трудозатраты оказываются весьма посильными для небольшой общности (племя). Что же касается выделяемых экономических округов диаметром в 10 км, то эта модель подлежит проверке на археологических материалах, прежде всего по сходству керамики и синхронности включенных в округа поселений. Такие данные в исследованиях Г. Е. Афанасьева не учитываются. Непосредственно для выводов Ф. Х. Гутнова примеры из Афанасьева мало что дали (С. 244, 245), хотя он приводит аналогичный расчет трудозатрат в крепости Урцеки по М. С. Гаджиеву (С. 251). Определение С. А. Плетнёвой владельца Дмитриевского укрепления как «феодала» Ф. Х. Гутнов считает ошибочным (С. 246). В то же время, цитируя только небольшую часть одной из фраз книги Г. Е. Афанасьева, автор допускает искажение его вывода. Приводимая Гутновым в связи с каменными крепостями цитата о том, что такие крепости «могли строить либо крупные феодалы, либо государственная власть», у Г. Е. Афанасьева лишь постановка вопроса — кто из них? (Афанасьев Г. Е. 1993– С 147). На той же странице сам Г. Е. Афанасьев делает вполне определенный выбор: крепости не могли быть феодальными замками, — аргументируя его следующим: «…Сама степень развития общества у алано-асского населения бассейна Среднего Дона вряд ли была столь высока, что позволяла местной элитарной верхушке получать достаточный прибавочный продукт для создания подобных дорогостоящих замков. В противном случае нам пришлось бы признать, что феодальные отношения у носителей степного варианта салтово-маяцкой культуры были в значительной степени более развиты, чем в Византии и в странах Западной Европы того времени…» (Афанасьев Г. Е. 1993– С. 147, 148). Впрочем, Ф. Х. Гутнов в другом разделе фактически разделяет точку зрения Г. Е. Афанасьева.
В целом, перечислив в книге ряд крупных памятников Дагестана и Северного Кавказа, Ф. Х. Гутнов приходит к заключению: «Если исходить не из этимологического значения слова город („огороженное место“), то отнюдь не всякое даже крупное раннесредневековое поселение можно считать городом» (С. 254). Трудно не согласиться. По существу, хазарскими городами у автора считаются всё тот же не найденный на сегодня Семендер, да и то с определёнными оговорками, а также Итиль. Книга, возможно помимо воли автора, отразила слабую изученность средневековых поселенческих памятников Северного Кавказа и Дагестана, что никак не могут компенсировать многократные обращения к письменным источникам. Их потенциал исчерпан.