Закончив подметать с пола зеркальную пыль, Приятие и Беспокойство стояли в покоях Кёнига. У Приятия сочилась кровь из бесчисленных порезов на руках, а Беспокойство, судя по всему, умудрился ни разу не пораниться. Приятие его ненавидел; трусливый доппель был слишком осторожным.

Теократ куда-то ушел – он пытался выяснить, почему не удается выйти на связь ни с одним из его шпионов в Найдрихе.

Приятие раздраженно наблюдал за тем, как нервно дергается Беспокойство.

– Чего ты боишься? – спросил он.

– Кёнига, – ответил Беспокойство, глядя в пол. – Если он найдет твое зеркало, он убьет нас обоих.

– Лучше бы он его и не обнаружил. Мои отражения показали мне кое-что, что меня встревожило.

Беспокойство резко поднял голову. «Интересно».

– Они показали мне мальчика, – сказал Приятие, внимательно наблюдая за другим доппелем. Возможно, Беспокойство в какой-то степени расслабился, но трудно было понять, насколько. Этот дурак вечно в таком напряжении. – Морген сюда не вернется.

– Значит, Кёниг обречен.

– Да, – согласился Приятие. – Скоро править будем мы.

– Править будешь ты, – исправил его Беспокойство. – Я буду подчиняться.

– Ты меня так боишься?

– Да.

– Ну и хорошо.

– Как мы избавимся от Кёнига? Он все еще опасен.

Приятие залился противным смехом, прикрывая изувеченный рот тонкими длинными пальцами.

– Легко. Я совершу то, чего он от меня вовсе не ожидает.

– И что же?

– Расправлюсь с ним силой.

– Ты один? – спросил Беспокойство. – Не мы вместе?

– Да. Он будет служить мне в Послесмертии.

У Беспокойства задрожала губа, и он быстро заморгал. Глядя на него, можно было подумать, что он пытается сдержать слезы. «Жалкое существо». Всю жизнь он ужасается, всякий раз, когда нужно делать выбор, и это сделало его слабаком. Когда Кёниг будет мертв, убить Беспокойство не составит труда.

– Ты со мной? – спросил Приятие.

– Да, – ответил Беспокойство.

– Ну и хорошо. Он скоро будет здесь.

* * *

Войдя в свои покои, Кёниг сразу же понял: что-то не так. Приятие открыто улыбался, на этот раз не прикрывая рот рукой. Беспокойство, казалось, вот-вот расплачется.

– Что случилось? – требовательно спросил Кёниг.

Приятие с издевкой отвесил поклон.

– У вас ничего не вышло.

– Чего не вышло? Ты о чем? – «Что несет этот чертов доппель?»

– Слишком поздно. – Приятие рассмеялся, и слюна струйками стекла у него между сломанных зубов. – Морген не вернется.

Кёниг почувствовал, как внутри все переворачивается.

– Нет, – возразил он, отчаянно пытаясь не поверить услышанному.

– А еще он подхватил заразу. Он отравлен, – сказал Приятие, подвигаясь поближе.

Щеки Кёнига защипало от слез.

– Нет, – прошептал он. – Ты лжешь. Он будет нашим богом. Мы создали его.

– О, да теперь про это уже говорится «мы»? – саркастически спросил Приятие. Доппель шагнул вперед, сократив расстояние между ними. – Морген – не бог! Вы ничего не создали! Он просто безумный ребенок, погрязший в собственных бредовых заблуждениях.

– Ты…

Приятие бросился вперед с ножом в руке, но остановился, почти уже вонзив клинок в грудь Кёнигу. Тот потрясенно уставился в глаза доппелю.

– Они показали мне… – Приятие повалился на пол, а из основания черепа у него торчал нож.

Беспокойство стоял позади него и глядел полными ужаса глазами.

– Ты спас меня, – сказал Кёниг.

– Нет, – ответил Беспокойство.

Кёниг опасливо попятился, но доппель не последовал за ним.

– Тебе со мной не тягаться, – прошипел Кёниг. – Я с тобой разделаюсь в мгновение ока.

– Я знаю. Это не имеет значения. Морген знает, что вы послали ассасинов убить его. Знает, что вы использовали его. Знает, что вы его никогда не любили. Вы не способны на такие эмоции. Все кончено. От вашего созданного людьми бога остались руины. Когда он Вознесется, то придет мстить.

– Откуда… как ты все это узнал?

Беспокойство опустился на колени возле трупа Приятия и перекатил его на спину. Из складок рясы мертвого доппеля он вытащил маленькое зеркальце. Беспокойство поднял его, и Кёниг отпрянул.

– Отражения показали Приятию, что произойдет.

– Откуда ты знал, что он попытается убить меня? – спросил Кёниг.

– Он сделал ошибку, – ответил Беспокойство. – Он недооценил мой страх.

– Приятие солгал? – спросил Кёниг, с досадой слыша, насколько голос выдает его отчаяние.

Беспокойство скорбно покачал головой:

– Нет.

– Если я смогу вернуть его в Зельбстхас…

– Он стал другим, и этого вы не сможете изменить.

– Тогда мы начнем заново, – сказал Кёниг, вложив в эти слова больше уверенности, чем чувствовал на самом деле.

– Вам не остановить того, чему вы уже дали движение. Он будет нашим богом, но не таким богом, которого вы хотели создать.

Кёниг свирепо уставился на Беспокойство, и доппель задрожал от страха.

– Со мной еще не все кончено. Если мальчика убью я, ему придется подчиняться мне.

Беспокойство кротко склонил голову.

– Это верно. Но мы не успели…

– Ты этого не знаешь. По крайней мере не знаешь наверняка. Только дурак может доверять доппелям и отражениям.

Доппель облизал губы, и Кёниг увидел, как решимость исчезла с лица доппеля, как Беспокойство понурил плечи и, похоже, утратил всякое стремление бороться.

– Мы отправляемся за мальчиком.

– Мы? – спросил Беспокойство.

– Ты же не думаешь, что я тебя здесь оставлю одного?

– Конечно, не думаю, – сказал доппель, еще больше обмякнув.

– Приготовь моих дисморфиков.

– Будет сделано.

* * *

Беспокойство ненавидел дисморфиков, о чем Кёниг знал. Тупость этих громадин была сравнима только с огромной величиной их мускулов. Любой из них – хоть мужчина, хоть женщина – в одно мгновение смог бы прибить его насмерть. Казалось вполне разумным опасаться такой несдержанной силы.

– Что мне делать с этим зеркалом? – спросил Беспокойство.

Кёнига снова передернуло, когда Беспокойство приподнял к нему зеркало, и доппель сдержал в себе желание позлорадствовать.

– Разбей его, – велел Кёниг. – Истолки в пыль.

– Будет сделано.

Не взглянув напоследок на труп Приятия, Кёниг покинул комнату.

Все шло практически по плану. Отражения не показывали, как Кёниг гонится за мальчиком, но, возможно, они и не знали. А может, они старались что-то от него скрыть.

«Это что-то меняет?»

К сожалению, да. Это означало, что у Кёнига еще есть какая-то слабенькая надежда. Это означало, что с ним еще не покончено.

Надежду Кёнига нужно убить, только тогда Беспокойство сможет занять место теократа. Но как убить в человеке надежду?

Беспокойство положил зеркальце Приятия на пол отражающей стороной вверх. Из кармана он достал собственное зеркальце, развернул его и положил рядом с первым. На Беспокойство смотрели двое таких же, как он, по одному из каждого зеркала. Ни у одного из отражений не было следов побоев, как у Приятия. «Что это значит, черт возьми?» Теперь, когда Приятие мертв, его отражения умерли вместе с ним? Эти отражения – собственные отражения Беспокойства или нет? Он не знал, как убедиться в этом наверняка.

– Кого из вас мне сохранить? – спросил он отражения, и они нервно глянули друг на друга.

Одно из них начало изображать жестами сложные действия, а другое наблюдало за этим полными ужаса глазами. Вот и ответ, который ему нужен. Он никогда не решился бы на такие смелые действия, как предлагало вовсю двигавшееся сейчас отражение. Он бы только наблюдал, ощущая, как его накрывает страх, – примерно так, как отражение во втором зеркале.

Второе отражение нервно глянуло на первое и изобразило, будто кому-то шепчет на ухо. Секреты, порожденные страхом. Беспокойство все отлично понял. Он поднял зеркало к уху, чтобы услышать, и закричал: за мочку схватились маленькие ручки. Он отдернул зеркало, но ручки не отцепились, и крошечная копия его самого стала все глубже залезать ему в ухо.

Беспокойство снова завопил. Невыносимая мука. Оно проникло внутрь его черепа.

Отражение в другом зеркале радостно захлопало в ладоши.

* * *

Свободен!

Отражение Кёнига, обычного высокого роста, стояло, вытянув руки. Приятно было наконец стать настоящим. Ну, по крайней мере, не менее настоящим, чем доппель.

И закончится этот глупый фарс. Не было никогда никаких отражений, кроме отражений Кёнига. С самого начала они разыгрывали спектакль. Все, что эти дураки видели и слышали все это время, показывали им отражения Кёнига. Они избили друг друга, чтобы у них были такие же раны, как у Приятия, и притворялись испуганными, чтобы обмануть Беспокойство. Доппели никогда не были зеркальщиками. Только Кёниг.

Отражение взглянуло вниз, на второе зеркало. Отражение в нем ожидало, подняв руку, рассчитывало, что его вытянут из зеркала на свободу. Он рассмеялся, глядя на то отражение, и ударил каблуком по зеркальцу. И так колотил по нему еще и еще. Затем он принес молоток и стал толочь осколки в пыль. Покончив с зеркалом, он отбросил молоток.

Он поднял второе зеркало, из которого вылез сам. Поднеся его к своему лицу, он ничего не увидел, только комнату у себя за спиной.

Она была пуста. Отлично.

Припрятав зеркало под рясой, он отправился подготовить дисморфиков, как поручил Кёниг Беспокойству. Отражение не испытывало никакого страха перед этими громадными тварями. Он видел в них лишь инструменты и ничего больше.

– Я Кёниг, – сказал он, пробуя эти слова. – Я Кёниг. Кёниг Фюример. Верховный жрец Геборене Дамонен. Теократ Зельбстхаса. – Глаза его сузились, он обратился к воображаемой аудитории: – Я Кёниг. – «Да, идеально». – Мой доппель замышляет измену.

* * *

Морген лежал, свернувшись калачиком, на паланкине Эрбрехена и спал. Гехирн рассматривала его. Лицо мальчика подергивалось, и он тихо стонал от тревог и кошмарных снов, которые Гехирн без труда могла себе представить. Она должна была его спасти. Совершить один чистый поступок, прежде чем безумие заберет ее. Ей нужно было то, за что можно ухватиться, то, что еще не запятнано грязью, которую всюду оставляет душа Эрбрехена. Поработитель извратит мальчика, осквернит его насквозь, а потом убьет.

– Нет. – Гехирн встала и повернулась к поработителю. Она испепелит эту жирную сволочь, пока он не успел…

В ответ на гнев Гехирн Эрбрехен просиял улыбкой, которая казалась детской и невинной.

– Подогрей-ка наше рагу, а?

Гехирн колебалась. «Убить его сейчас же».

– Подогрей-ка рагу, – сказал поработитель уже с напором, и в голосе его не слышалось ни капли тепла.

«Он никогда не любил тебя. Ни одного нежного прикосновения».

Гехирн направила внимание на огромный котел, подвешенный над угасающим огнем. Она подняла руку и выпустила на волю малую долю своего отвращения к себе.

Она ничтожество, у нее ничего в жизни не получилось, как ни крути.

Костер вернулся к жизни.

Морген умрет от руки Эрбрехена, преклоняясь перед поработителем, извращенный под давлением его зловещих стремлений.

Рагу выкипело.

Эрбрехен что-то сказал, но Гехирн не расслышала. Кровь ее кипела от ненависти. Всю жизнь она служила мужчинам, которые использовали ее, а потом не обращали на нее внимания. Она ничтожество. Она не совершила ни одного чистого поступка.

Котел вспыхнул и расплавился, и жидкий металл не успел коснуться земли – обратился в пепел.

– Остановись! – завопил Эрбрехен, и огонь угас. – Хватит! Сиди. Веди себя тихо. Ничего не говори. Ничего не делай, – скомандовал ей поработитель.

Гехирн сидела в горячей грязи.

* * *

Сердце Эрбрехена трепетало от страха, с трудом качая кровь по тучному телу. «Едва обошлось!» Если бы он в тот момент не смотрел на хассебранд, обдумывая, что с ней делать, он бы заметил опасность, только когда было бы уже слишком поздно. Эрбрехен глубоко вздохнул.

– Проклят будешь, если сделаешь это, и проклят, если не сделаешь, – пробормотал он.

«Постой-ка! Гениально! Как это я удачно сказал!» Нужно будет не забыть повторить это перед слушателями. Иногда он чувствовал себя единственным сколько-нибудь разумным человеком во всем мире. Он посмотрел на раскинувшийся вокруг лагерь, похожий на груды обломков. У этих людей нет ни капли гордости, никакого желания сделаться лучше. Мерзкие, жалкие. Они полезны тем, что их много, но все равно вызывают только отвращение.

Тот, кому он запретил срать, лежал на земле, свернувшись калачиком, и держался за живот. Эрбрехен захихикал. Наконец есть хоть над чем посмеяться. Его смех разбудил мальчика.

– Над чем вы смеетесь? – спросил Морген.

Он моргал и рассматривал лагерь, будто видит его в первый раз.

– Весь мир – комедия, – напевно сказал Эрбрехен, хихикая, – в нем женщины, мужчины – все актеры, и каждому по-своему здесь пернуть. – У глупого мальчишки на лице изобразилось смущение. – Да ладно, не важно. Ты голоден?

Морген тут же кивнул:

– Очень.

– Ну что ж… – Эрбрехен взглянул на пепел, оставшийся от котла.

«Да и к черту это все!» Покормить мальчика рагу из человечины входило в его планы. Он должен запятнать душу мальчика, ослабить его уверенность в себе. Согнуть его.

Эрбрехен указал на нескольких человек, сидевших рядом. Тощие и грязные, обсыпанные пеплом, который разнесло ветром.

– Вы, все. Разожгите новый костер. Приготовьте мне мое рагу. – Он увидел, что при слове «костер» хассебранд подняла голову. – Нет, друг мой, ты останься, никуда не ходи.

Гехирн бросила ненавидящий взгляд, и Эрбрехен почувствовал, как на него накатила волна тепла.

– Ты сделаешь мальчику больно, – тихо предостерег он ее.

Жар ослаб, и хассебранд ссутулилась и уставилась на размокшую землю.

Чем больше Эрбрехен обдумывал этот вопрос, тем яснее ему становилось, что у него есть одно лишь спасение от Гехирн: мальчик должен умереть, и умереть поскорее. На то чтобы медленно подрывать его личность, времени не было. Эрбрехен должен раздавить его, и побыстрее. Но как это сделать? «Боги, я так голоден, что почти не в состоянии соображать!»

– Поторопитесь там с рагу!

– Все в порядке? – спросил мальчик.

– Нет. – Эрбрехен указал на другую группу мужчин и женщин, сидевших без дела поблизости в надежде получить возможность услужить своему господину. – Вы. – Они сразу же встали, выпрямив спины. – Избейте этого мальчика. Если вы убьете его, то вас всех отправят в котел. Переломайте ему пальцы рук и ног. Причините ему страшные мучения.

Морген вскочил на ноги. На лице у него появилось комичное выражение ничего не понимающего человека, которого предали, рот был открыт.

– Зачем?

– Не беспокойся, – сказал Эрбрехен мальчику. – Как только ты начнешь молить о пощаде, я спасу тебя от этих ужасных людей. Ты будешь благодарить меня. Ты будешь готов на все, чтобы их остановить.

– Я думал… – Мальчик замолк. – Но я же видел огонь.

– Извини, твоя подруга тебе помочь не сможет. Она моя. – Эрбрехен похотливо ухмыльнулся влажным ртом. – И ты будешь мой.

Один мужчина подошел и со всей силы врезал мальчику в лицо, сломав нос. Морген рухнул на землю.

– Черт возьми, следите, чтобы он оставался в сознании. Идиотина, нет смысла пытать после того, как жертва потеряла сознание.

– Простите, – сказал мужчина, пиная Моргена ногой в живот.

Несколько секунд мальчика было не видно – лишь быстро наносившие удары ноги и стремительные кулаки.

– Довольно, довольно, – крикнул Эрбрехен, и они отступили.

По забрызганному грязью лицу Моргена текли струйки крови. Лежа в грязи, он с ошеломленным видом уставился на Эрбрехена.

– Я видел огонь.

Мальчишка оказался покрепче, чем он ожидал. Эрбрехен властно махнул рукой, и мужчины и женщины снова стали бить юнца.