Едва стоило Эмме расслабиться и поверить в лучшее, как на ее голову сразу же посыпались плохие новости, причем все происходило так быстро, что она не успевала освоиться с поступавшей информацией.

Мартин заночевал в гостевой спальне, а рано утром позавтракал и отправился в город, поскольку его там ждали некоторые незавершенные дела. Он собирался потратить все воскресенье на разрешение конфликтов между подчиненными, а потому сказал, что позвонит только вечером. Она проводила его до дороги, посмотрела, как он сел в такси, а потом вернулась домой. Эмили бросала на нее какие-то нечитаемые взгляды, и Эмма силилась понять, что же происходит, но времени на это не осталось – мама ушла в свое обычное время, не забыв напомнить ей о том, что она должна постирать постельное белье из комнаты, где спал Мартин.

Все зависело от того, сколько времени будет у Софии. Эмма думала о том, что если девочка сможет остаться до вечера, то они постирают вместе. Если же малышке будет нужно возвращаться через пару часов, то она, лучше отложит стирку до послеобеденного бдения.

Она никак не ожидала, что когда постучится в дверь знакомого дома, ей откроет неизвестный мужчина. За все время, что она проработала здесь и за все последующие выходные Эмма привыкла к тому, что навстречу выходил Филипп, за спиной которого иногда пряталась София. Однако сегодня перед ней стоял высокий, рослый темноволосый мужчина, глядевший на нее с придирчивым любопытством.

– Добрый день, – стараясь не выдавать своего волнения от неожиданной встречи, поздоровалась она.

– Добрый день, – продолжая откровенно разглядывать ее, ответил он. – Вы и есть Эмма?

– Да.

– Я Шерлок, дядя Софии и Филиппа. – Он протянул ей руку, и она ответила на его жест, пожав его большую теплую ладонь. – Давно хотел с вами познакомиться. Зайдете?

– Не знаю… я только пришла чтобы… – Почему-то она растерялась и стала мямлить.

– Да ладно вам, мы оба знаем, зачем вы пришли. Проходите, можете не стесняться, вы ведь не впервые в этом доме.

– Ну, хорошо, – понимая, что отвечать отказом сейчас никак нельзя, она согласилась.

Ей впервые разрешили присесть в гостиной. Шерлок сидел напротив – большой, расслабленный и уверенный в себе. От него исходило ощущение физической мощи и какого-то спартанского спокойствия, и это заставляло ее нервничать даже сильнее. В его лице можно было легко найти сходство с Филиппом, но вот светленькая и милая София совсем не походила на своего дядю.

– И давно вы ходите за Софией? – спросил он, очевидно, решив, что пауза слишком затянулась.

– С лета.

– С какого месяца? Как долго, я имею в виду. Я ведь могу узнать, как вы считаете? Я ее законный опекун.

Два предложения подряд начались с местоимения «Я» – плохой знак. Утверждается в своих правах, показывает свою власть. Чертов сноб.

– Подружились почти сразу, – Эмма тяжело выдохнула, давая себе секунду собраться с мыслями. – В гости ко мне она стала ходить уже осенью.

– Два месяца?

– Да, около того. – Она еще раз вздохнула, пытаясь обрести равновесие и избавиться от лишней напряженности.

Лицо Шерлока расплылось в обманчиво добродушной улыбке:

– Что же вы так боитесь меня, я же не собираюсь вас судить или обвинять. Просто интересуюсь. Это ведь и мое упущение – племянница подружилась с соседкой, а я обо всем узнал последним. Наверстываю упущенное, только и всего.

Наверстывает упущенное, надо же. И где его распрекрасная и ревнивая жена? Эмма была готова поклясться, что сейчас Ирена ей бы очень пригодилась, но хозяйка дома не спешила появляться в гостиной.

– Понятно, – чтобы хоть как-то заполнить гнетущую тишину, кивнула она. – Это хорошо.

Шерлок откинулся на спинку своего кресла и внимательно посмотрел на нее – показалось, что он даже прищурился.

– Так зачем вам все это? – не отводя взгляда, спросил он. – Чего вы от нас хотите?

Она даже не сразу поняла, что разговор сменил настроение – теперь это была уже не беседа, а допрос с пристрастием.

– Ничего я не хочу, – автоматически начиная защищаться, насторожилась она. – Я всего-то провожу время с Софией, готовлю для нее обед.

И откуда взялся проклятый обед? В их встречах еда вообще почти не играла никакой роли – покормить Софию могли и дома.

Шерлок придерживался того же мнения:

– Ну, обедать она может и в доме. А чем еще вы с ней занимаетесь?

Эмма почувствовала, что краснеет от возмущения и страха – странная смесь эмоций.

– Играем. Я читаю ей вслух, иногда мы рисуем или… просто отдыхаем.

– Полежать она тоже может в своей кровати, у нас чудесная спальня для детей. Я хочу знать, что такого вы можете ей дать, чего не в состоянии обеспечить мы?

Наглость этого человека переходила все границы.

– Я не считаю, что справляюсь лучшего вашего, просто мне хочется проводить с ней какое-то время.

– И зачем?

– София очень хорошая девочка…

– Мне это и так известно. Эмма, не сочтите меня грубым, но ваше поведение кажется мне очень странным.

Просьба не считать его грубым показалась ей насмешкой, и Эмма сама ухмыльнулась, чувствуя, что ее терпение трещит по швам.

Нет, нет, нет, нужно держаться, иначе можно разозлить этого хлыща и лишиться даже того немного, что у нее есть. И почему она всегда вынуждена унижаться за то, что другим дается просто даром?

– Вы говорите так открыто, – начала она, пытаясь сохранить остатки достоинства. – Могу я ответить тем же?

– Я этого от вас и добиваюсь.

Этот добрый дядя Шерлок оказался настоящим поганцем. Восторженные слова Софии теперь казались преувеличением ее доброго сердечка – реальность не соответствовала рассказам ни на грош. Он вел себя с ней так, словно она нанималась драить туалеты в его конторке, и за ее спиной стояли еще десятки девушек, желавших получить это место.

Говорить открыто… а что она скажет? С чего начнет?

«После того, как я узнала, что неспособна рожать детей, встреча с Софией показалась мне божьим провидением»?

«Ваша жена обращается с малышкой просто по-скотски, и я решила хоть как-то это компенсировать»?

«София сама первая ко мне привязалась»?

Что нужно сказать, чтобы он не счел ее сплетницей, клеветницей, юродивой или полоумной?

– Вы тут набросились на меня с подозрениями, обвинениями, стали уверять в том, что я напрасно стараюсь. Не могу понять, чем я все это вызвала, мы ведь только сейчас встретились, и, смею заметить, что я от нашего знакомства в таком же восторге, как и вы. – Слова появились сами, едва Эмма сумела обуздать свою ярость и перевести дух. – Вы хоть сами заметили, что София очень мало разговаривает? Почему она беззвучно смеется и плачет? Когда я только начала с ней беседовать, у нее был хриплый голос – в этом доме ей рта не давали раскрыть. А когда умерла ее лягушка, все только обвиняли ее, не сподобившись даже задуматься о том, почему она принесла домой животное! И вы смеете меня подозревать? Да кто вы такой, черт вас дери?

Шерлок даже оживился – похоже, эта гневная тирада вовсе его не разозлила.

– Лягушка? А с этого момента можно помедленнее, я ничего об этом не знал.

Очевидно, она еще не успела остыть и одуматься, а потому почти сразу начала объяснять:

– У Софии была лягушка. Она держала ее под кроватью, назвала ее Стекляшкой. А потом Стекляшка умерла, и София очень расстроилась. Она считала себя убийцей, но никто не сказал ей, что в смерти лягушки нет ее вины. Понимаете, ей ведь не лягушка была нужна – она просто хотела, чтобы у нее появился друг.

В его глазах мелькнули опасные искорки, и он совершенно серьезно предложил:

– Может, мне в таком случае купить ей щенка? Тогда ваша помощь будет больше не нужна.

Эмма встала с кресла и поправила брюки – совсем как Мартин.

– Благодарю за беседу. Я так поняла, сегодня мне с Софией не увидеться, так что, пожалуй, пойду домой.

Он рассмеялся:

– Ей-богу, как вас легко обидеть.

Раз уж она и так все испортила, нужно было пойти до конца – все равно, с этим мужчиной говорить было невозможно. Потом она будет жалеть об этом и проклинать себя за несдержанность, но сейчас молодость и отвратительное самочувствие – боли в глубине живота стали просто адскими, и ей пришлось с самого утра пить обезболивающее – не позволили ей остановиться.

– Ей-богу, теперь я понимаю, почему дети так несчастливы. Ваша жена хорошо за ними следит – они всегда сыты и тепло одеты, но если вы каждую неделю так же над ними насмехаетесь, то я не удивлюсь, если кто-то из них наложит на себя руки. Мне жаль ваших племянников, и я надеюсь, что с дочерью вы так поступать не станете.

– Господи, да сядьте вы уже ради всего святого. Сядьте, я не хотел вас обидеть.

Эмма выпрямилась, возвышаясь над сидящим Шерлоком – хотя бы так почувствовать свое преимущество.

– Вы мне приказываете?

Он прикрыл глаза, продолжая по-идиотски улыбаться.

– Нет, я прошу. Пожалуйста, присядьте на минутку. Возможно, я не с того начал.

– И продолжили тоже неудачно, – все еще стоя над его душой, добавила Эмма.

– Да, признаю, я хватил лишку. Просто и вы поймите меня – моя племянница уходит в другой дом, а когда у нее нет такой возможности, она впадает в транс – не ест, не пьет и ни с кем не разговаривает. Вы ее что, околдовали?

– Нет, – смилостивившись, покачала головой она.

– А что если вы выйдете замуж и нарожаете своих детей? Она ведь вам станет не нужна.

Ей до ужаса захотелось закатить глаза или сделать еще чего похуже. Почему люди всегда говорят одно и то же? «Она станет тебе не нужна», «Заведи своих детей», «У нее уже есть семья, люди не поймут тебя», «У тебя будут проблемы», «Выйдешь замуж и все бросишь». Почему они так узколобы? Хоть бы кто-нибудь придумал свою версию будущего.

– Ну а что, если она все так же будет мне нужна? Вы ведь не можете решить за меня или предсказать мое будущее, верно?

– Вы тоже не знаете, что будет дальше. Я просто хочу сказать, что вы играете с огнем. И, кроме того, я бы не хотел, чтобы вы отнимали у моей жены возможность самой заниматься воспитанием этого ребенка. Ирена рассчитывает на вас и совершенно не беспокоится о Софии, но я прошу заметить, что большую часть времени племянница проводит с ней, а не с вами. Поэтому, нам нужно прийти к общему знаменателю.

– Отлично, и где же, по вашему мнению, он находится?

– По уже изложенным причинам я не могу запретить Софии ходить к вам в гости – иначе она просто умрет от голода или тоски. Вы также выразили мнение, что ваша привязанность к ней останется неизменной, и хотя я вам не особо верю, все же мне придется на вас положиться – хотя бы в ближайшее время. Поэтому остается одно – ограничить время, которое София будет проводить у вас в доме. Я слышал, что однажды она даже осталась на ночь. Такое недопустимо. Можете сколько угодно сверлить меня глазами, мне совсем не больно. – После этого замечания Эмма спрятала взгляд, опустив ресницы. – Отныне и впредь, вы не должны задерживать ее у себя больше, чем на два часа. Надеюсь, вы меня хорошо поняли?

Раньше ей казалось, что никто не сможет испортить ей настроение, если впереди ее ждет встреча с малышкой, но теперь Эмма поняла, что могла заблуждаться, потому что не была знакома с Шерлоком. Эти странные и запоздалые переговоры оставили у нее неприятный осадок, так что, даже забрав Софию и вернувшись домой, она не могла отделаться от ощущения, будто ее облили грязью.

– У нас всего два часа, – открыв дверь ключом и пропустив Софию внутрь, сообщила она.

– Что делать будем? – подняв голову и доверчиво глядя на нее снизу, спросила малышка.

– Не знаю.

Два часа очень сильно отличались от пары часов. За пару часов можно было сделать что угодно – поиграть, почитать, поговорить. Ограниченные и строгие два часа вгоняли их в жесткие рамки, и теперь Эмма даже не знала, на что их потратить, чтобы потом не осталось сожалений. Она опустилась на шкафчик для обуви и сложила руки на коленях. София подошла к ней и оперлась об ее ноги, заглядывая ей в лицо своими теплыми глазами.

– Чем бы ты хотела заняться? – спросила Эмма, развязывая на ней шапочку и улыбаясь.

– Полежать, – ответила София.

– А чаю выпьешь?

– Нет.

– Ну, хорошо, – уже приступая к пуговицам курточки, согласилась Эмма. – Значит, будем лежать. Только как бы не заснуть, а то…

«…твой дядя будет ругаться». Нельзя было говорить что-то плохое о Шерлоке. В конце концов, разговор был между ними, ребенок здесь абсолютно не при чем.

Они пролежали вместе все отведенное время и при этом почти не разговаривали. София находила для себя нечто особенное в таких тихих часах, когда они обе не спали, но и не старались ничем заняться. Эмма полагала, что именно так – лежа под одеялом и осторожно перебирая ножками, чтобы тело не затекло окончательно, София добирала то, чего ей так отчаянно не хватало. Она не могла просить о том, чтобы ее обнимали и целовали, но ей хотелось физического тепла и ласки, а потому она молча лежала рядом, едва дыша и боясь сделать что-то такое, из-за чего этот хрупкий момент мог бы разрушиться.

Когда зазвонил будильник – Эмма все-таки не хотела пропустить назначенное время, а потому заранее позаботилась о сигнале – София нехотя поднялась с постели и выскользнула на пол.

– Ты уходишь? – глядя исключительно на ковер, спросила она.

– Нет, – поспешила ответить Эмма.

– А почему мне нельзя остаться?

– Твой дядя все тебе объяснит. – Пришлось свалить ответственность на другого человека.

София не стала задавать других вопросов и только покорно кивнула. Не зная, что делать и как правильнее себя вести, Эмма чуть не заплакала от досады. Она опустилась на колени, поправляя Софии платье и старательно улыбаясь.

– А в следующий раз мне можно будет прийти? – подняв пушистые ресницы, спросила София.

– Да, конечно. Конечно, я буду ждать этого и сама приду за тобой, как обычно.

Боль стала возвращаться – к обеду обезболивающее уже начало терять действие, и Эмма едва заметно поморщилась, вставая на ноги.

Она привела Софию домой и специально прошла в прихожую, чтобы встретиться с Шерлоком. Несмотря на утреннюю беседу, он не спешил выходить к ней навстречу, но она попросила Филиппа, чтобы он позвал своего дядю. Уйти просто так казалось неправильным, и Эмма решила довести дело до конца.

– Вы хотели меня видеть? – как ни в чем не бывало, улыбнулся он, выходя в прихожую.

– Да. Я хотела попросить вас, чтобы вы сами объяснили Софии, почему ей нельзя оставаться у меня больше, чем на два часа. Сама я, боюсь, не справлюсь с этим. Могу оговорить вас или передать ей свою злость, а этого никто из нас не хотел бы, я уверена.

– Отлично. Что же я, по-вашему, должен ей сказать?

– Откуда мне знать? Я и сама не понимаю, почему вы наложили такое ограничение, но, как и она, я не вправе уточнять и возражать. Поэтому скажите то, что считаете нужным, только прошу вас, не обманывайте ребенка.

С этими словами она открыла дверь и вышла на улицу, оставив его в одиночестве и полной растерянности. Девушка оказалась куда более необычной, чем он мог подумать. Шерлок не ожидал, что она станет так яростно защищаться и даже нападать на него, поскольку почти все женщины, с которыми он был знаком, таяли от его красоты и мужественности. Зная об этом, иногда он без тени сожаления пускал в ход свое обаяние, но с Эммой все с самого начало было ясно – на нее не действовали ни улыбки, ни украдкой брошенные взгляды. Осознав это, он стал говорить с ней открыто и честно, не желая обидеть, но и не скрывая собственных мыслей. Вышло слишком уж грубо, и Эмма не замедлила дать отпор.

Повернувшись, чтобы направиться обратно в гостиную, Шерлок к своему ужасу натолкнулся на открытый и полный растерянности взгляд Софии. Она стояла в своей курточке, шапка сползла на самый затылок и держалась на шерстяных шнурках, завязанных под подбородком, и весь ее вид выражал крайнее недоумение.

– Дядя, ты ненавидишь Эмму? – очень и очень тихо спросила она.

– Нет, с чего бы, – стараясь казаться беззаботным, рассмеялся он.

– А почему ты ругался на нее?

– Я не ругался.

Во всяком случае, сейчас этого уж точно не было. Однако для Софии не играло роли количество слов или тон, которым они были сказаны – она видела то, что скрывалось за голосом и интонациями. И здесь источником агрессии был именно он.

– Она очень хорошая, – стараясь защитить свою подругу, сказала она.

– Я понял это, солнышко. Но я боюсь, что ты отвыкнешь от тети Ирены и перестанешь любить ее так, как это было раньше. Не хочу, чтобы чужая женщина заняла для тебя место родной тети, понимаешь? Это будет неправильно. У тебя есть мы, зачем тебе кто-то еще? Мы ведь стараемся делать для тебя все, что нужно.

Она медленно и рассеянно кивала, словно до нее не доходила суть его аргументов, и она лишь надеялась положить конец этой речи.

– А разве Эмму любить нельзя? – с убивающей все его доводы простотой спросила она. – Она добрая, и она любит меня.

Он подхватил ее на руки и унес в гостиную, где опустился на диван и принялся стягивать с нее курточку, чтобы хоть чем-то себя занять. Нужно было объяснить все правильно, и только теперь он стал понимать в полной мере, почему Эмма отказалась делать это.

– София, послушай, что я тебе скажу. Эмма хорошая, я это тоже знаю и я верю, что она тебя любит. Но никто не будет любить тебя больше чем мы, понимаешь? Мы твоя семья, а она просто соседка, чужой человек. Она может баловать тебя, играть с тобой и покупать тебе всякие вещи, но когда тебе будет плохо, только я и тетя Ирена будем рядом. Только нам будет дело до твоих проблем, детка, пойми меня, пожалуйста. Может быть, со временем Эмма вообще выйдет замуж и уедет отсюда. Она забудет о тебе, а мы останемся с тобой. А теперь скажи, разве это справедливо, чтобы ты любила ее больше, чем нас?

София сжала зубы так, что ему стало страшно – это было взрослое движение, от которого заходили крошечные желваки.

– Эмма не обманщица, – только и сказала она. – Я люблю и тебя и тетю, но Эмма меня не обманывает.

Переубедить ее сейчас было нельзя. Похоже, что София не просто переняла упрямство своего брата – она действительно была такой же упорной и уверенной в своей правоте. Шерлок обнял ее покрепче и с тоской подумал о том, что доказать ей верность его слов может только время, которое не будет предупреждать перед ударом – оно просто сокрушит ее детские иллюзии, рассыпав их словно карточный домик.

– Где София? – едва зайдя за порог, сразу же спросила Эмили.

– Она уже дома.

– Что такое? Ей нездоровится?

– Нет, с ней все в порядке. Ее дядюшка не хочет, чтобы она проводила в нашем доме слишком много времени. Это кажется ему неподобающим.

Как обычно, у Эмили был отсутствующий вид, и Эмма подумала, что все ее слова прошли мимо, словно задав вопрос, мать не собиралась выслушивать ответ на него.

Она прошла в дом, а потом сразу завернула на кухню, где села за стол и налила себе чашку холодного чаю, не снимая плаща и даже не развязывая шелковый шейный платок.

– Этого и нужно было ожидать, – сделав глоток, сказала она. Внешность была обманчивой, и на самом деле она все прекрасно слышала. – Девочка все равно чужая.

– Мама, пожалуйста, мне и так плохо.

– Что такого? – возмутилась Эмили. – Я просто жалела тебя и ничего не говорила, но на самом деле, это и так было ясно. Как можно было считать, что все обойдется? Ты еще отделалась малой кровью, поверь мне.

Она, наконец, начала раздеваться, и принялась развязывать узел платка.

– Да, пожалуй, ты права. – Эмме пришлось сказать то, что на самом деле не соответствовало ее мыслям.

– Ради бога, не нужно строить из себя жертву, – с раздражением выпалила Эмили. – Ты слишком сильно увлеклась, совершенно без меры стала посвящать всю себя этой девочке. Я не говорю, что она плохая, напротив, София очень хороший ребенок. Но ты не думала о последствиях, и теперь тебе просто некого обвинять. Да и потом, разве это вообще здоровая привязанность?

– Мама, не начинай, – не выдержала Эмма.

– А почему я не должна начинать? Да и вообще, я устала молчать. Ты привела сюда Мэйлин, и я промолчала, хотя уже тогда подумала о том, что София не такая уж и важная персона, чтобы устраивать ей торжественные знакомства с подружками. Я подумала, что это можно пропустить, ты просто ошиблась, с кем не бывает. Но потом ты привела Мартина! Как будто София – и есть твоя мама, подумать только! Я потратила всю ночь на то, чтобы понять, что же здесь не так. И только под утро до меня дошло, что на самом деле, ты даже не думала знакомить меня, свою родную мать, с человеком, за которого собралась замуж!

– Я не собираюсь замуж! – вспылила Эмма. – О свадьбе вообще еще никто ничего не говорил!

Эмили подняла на нее гневный взгляд:

– И к чему же тогда все эти знакомства? Что такого важного в этой маленькой девочке, что ты притащила сюда своего парня?

– Я хотела, чтобы он знал, кого еще я люблю, кроме него.

– А как насчет меня? Меня ты не любишь?

Вопрос застал ее врасплох. Эмма не могла и думать о том, что ее мама когда-нибудь потребует заверений в любви. Ей казалось, что поступков было достаточно. Она ведь работала и использовала каждую возможность для того чтобы облегчить своей маме жизнь, она выполняла все ее просьбы и заказы, покупая в городе продукты, которые вполне можно было приобрести и здесь. Она носила тяжелые сумки, в то время как ее ровесницы красовались с крохотными корзинками. Ей приходилось каждую неделю глотать собственную боль от того, что Эмили совсем не ждала ее приездов, предпочитая ходить к Инесс, у которой и без того было все, о чем сама Эмма могла только мечтать. Этого оказалось мало, и теперь она не знала, что еще нужно сделать.

– Люблю. Люблю, поверь мне, мама. Но у меня тоже должна быть своя жизнь, понимаешь?

– Не такая ненормальная жизнь, а такая, как у всех, Эмма!

– Такая же, как у Инесс?

Нет, все-таки стервозность всплывала на поверхность подобно масляным пятнам в холодной воде. Эмма отлично это понимала, но сейчас, когда плотину самообладания прорвало гневом, она уже не знала, как затормозить.

Эмили усмехнулась, с горечью кивая и говоря:

– Я так и знала, что ты это скажешь. Не вмешивай в это дело Инесс. Считай, что тебе еще повезло, что дядя Софии разрешил тебе вообще с ней увидеться. Мог бы пригрозить, что вызовет полицию или обвинит тебя в похищении. Я говорю это ради твоего же блага. Это к лучшему, что теперь ты не будешь с ней видеться.

– Нам разрешили видеться по два часа в выходные.

– У тебя что, совершенно нет гордости? – Эмили так и ахнула от такой хладнокровной констатации факта. – Зачем нужны такие унижения? Лучше брось все это первой, я не для того тебя родила, чтобы какие-то недоумки пользовались твоим трудом, и еще… о боже, Эмма, как ты можешь это терпеть?

– Могу, потому что я хочу видеться с Софией. Она много для меня значит, мама, я не собираюсь бросать ее ни сейчас, ни потом.

– Тебе нечем заняться в выходные? Если дело в этом, я найду тебе полезное занятие, только послушай меня…

Эмма не стала ждать, пока она закончит. Она почти никогда не перебивала мать, но сейчас просто не смогла удержаться.

– Если София исчезнет, то я перестану приезжать сюда. Буду высылать деньги почтой, а сама останусь в городе. Для чего мне будет сюда возвращаться? У тебя появилась другая дочь, о которой ты заботишься так, как мне и не снилось. Так что, ты все равно не заметишь разницы, а валяться целый день в кровати я могу и в общежитии.

У Эмили был такой вид, будто ее ударили по лицу, и Эмма немедленно пожалела о своих словах. Весь боевой дух смыло волной раскаяния, но вернуть произнесенные вслух слова было уже нельзя.

– Мама, – она попыталась приблизиться и дотронуться до руки матери, но Эмили отпрянула и оттолкнула ее.

– Убирайся к черту! – роняя злые слезы, прокричала она. – Убирайся с глаз моих, ты неблагодарная тварь!

– Мама, я не то хотела…

Из обвиняющей Эмма в одно мгновение превратилась в умоляющую о прощении, но Эмили осталась непреклонной.

– Уйди от меня, уйди прочь, прочь, прочь! – распаляясь все больше, кричала Эмили, начиная хлестать ее по рукам бумажным кухонным полотенцем. – Как ты смеешь?! Убирайся, чтобы я тебя больше не видела!

Что оставалось? Пришлось утереть собственные слезы и выйти из кухни.

Со всеми этими событиями, следовавшими одно за другим, Эмма совершенно забыла о том, что Мартин обещал позвонить ей вечером. Поэтому когда он все же сдержал слово, она даже удивилась, поскольку совсем не ждала звонка. К этому времени она была обессиленной и опустевшей, но услышать хоть чей-то голос было приятнее, чем ходить по дому, стараясь не встретиться с собственной матерью.

– Как ты? – Сквозь помехи и потрескивания его голос казался ломким и эфемерным. – Живот все болит?

Наверное, он предположил, что у нее просто несварение желудка.

– Нет, все уже прошло, – солгала она, предпочитая не думать о том, что всего полчаса назад выпила еще одну таблетку.

– Ты плачешь?

Здесь даже ложь не могла бы ее спасти, и Эмма призналась:

– Немного. Телевизор смотрела, пустяки.

– А, ну конечно, – недоверчиво рассмеялся он. – Как день прошел?

– Хорошо. Как у тебя все получилось? Много скандалов сумел предотвратить?

– О черт, Эмма, лучше тебе и не знать. Скоро я стану настоящим рефери.

Сегодня днем его тут не хватало – миротворческие таланты ей явно помогли бы.

– Понятно. Я тобой горжусь.

– Да ну, – как-то смущенно протянул он. – У тебя точно все нормально? Я тут просто узнал кое-что.

Мартин замолчал, видимо, ожидая ее отклика, чтобы решить, продолжать или нет.

– Конечно, я в порядке. Что ты хотел сказать?

– В общем, те слухи о том, что твоя фабрика закрывается… это правда. Следующая неделя у вас последняя. Нужно что-то делать, причем срочно. Ты только не расстраивайся, мы обязательно найдем тебе другую работу.

Для одного дня это было слишком. Эмма опустила голову и сползла по стенке, усаживаясь прямо на пол.

– Мартин, – необычно глухим голосом позвала его она. – Ты встретишь меня? Уже восемь часов, но я успею сесть на последний автобус к половине девятого. В городе буду в двенадцатом часу. На автовокзале.

На том конце раздался вздох, а потом Мартин осторожно осведомился:

– Ты точно в порядке? Сможешь доехать одна?

– Да. Все лучше, чем оставаться.

– Тогда я обязательно приеду за тобой.

– Спасибо. Пойду собираться.

Эмили не вышла проводить ее. Слова Эммы прожгли в ее груди зияющую дыру, и сейчас ей казалось, что она никогда не сможет простить свою дочь за эти сказанные в сердцах ядовитые слова.