София любила тех, кого считала своей семьей. Она продолжала любить их, когда они не замечали ее. Она хранила им преданность даже в те дни, когда у них не оставалось на нее времени. Когда ей забывали купить новую одежду или обещанные ранее игрушки. Ей было легко забыть о том, что в дни первой беременности Ирена часто отталкивала ее от себя, потому что ее тошнило от всех и вся. Это было жестоко и несправедливо по отношению к маленькому ребенку, но София терпела пренебрежение, считая, что чем-то заслужила такое наказание. Каждый день, просыпаясь в своей кровати, она надеялась на то, что станет лучше. Она вновь и вновь подбегала к своей тете и обнимала ее, желая показать, как сильно она ее любит. В ответ девочка получала лишь усталое: «Убери руки, они у тебя липкие». И лучше не становилось, напротив – каждый день нес в себе какие-то ограничения.

Нельзя громко кричать. Нельзя бегать по дому. Нельзя разговаривать на первом этаже после обеда. Нельзя смеяться и прыгать на кровати. Нельзя пачкать одежду. Много запретов? Нет, нет, если ты не согласна, тетя Ирена будет плакать. Разве ты хочешь, чтобы ей стало плохо? Хочешь, чтобы тетя Ирена плакала? Тогда будь хорошей девочкой, слушайся и не мешай.

Ее отодвигали к стене, об нее спотыкались, о ней вспоминали лишь тогда, когда другие дела были завершены. Филипп не прощал такого отношения, а она, отчаянно нуждаясь в понимании, ласке и заботе, ловила скупые крупицы любви, которые роняли равнодушные взрослые. Более того – она благодарила их за это, потому что после рождения Дианы ей стало казаться, будто она крадет то, что принадлежит младенцу.

И вот теперь она кричала, что ненавидит их.

Ирена смотрела на спящую Софию и старалась мысленно проследить, как все менялось. Ей было нужно понять, почему она не заметила, что добрая и наивная девочка осваивает это новое для себя чувство – ненависть. Почему она попробовала этот яд именно в своем доме? Чистое, нежное и ласковое создание было безнадежно испорчено и погублено – теперь от нее остались лишь обугленные останки, которые было невозможно опознать.

Весной ей исполнится шесть лет, а ее душа уже состарилась. Ирена опустила голову на сложенные руки, которыми опиралась об самый край кровати. Она убила ребенка. Нет, не Филиппа – она по-прежнему считала, что он сам ответственен за свою смерть. Она погубила сердце Софии, спалив дотла то, что бросила к ее ногам доверчивая детская душа. Этому нет оправдания.

Когда же вернется Шерлок? Он обещал, что найдет Эмму, а если он дал слово, то обязательно сдержит его.

Эмили открыла дверь не сразу – она собиралась идти к Инесс и как раз надевала платье, когда из прихожей донесся настойчивый стук. Пытаясь застегнуть пуговицу на спинке платья, она прошла к двери и выглянула в боковое стекло. На крыльце стоял тот самый Шерлок, который приезжал несколько дней назад.

– Добрый день, – вежливо поздоровался он. – Я снова ищу Эмму. Она уже приехала?

– Если бы она приехала, то уже наверняка пришла бы к вам за девочкой.

Только сейчас он начал понимать, насколько странным было молчание Эммы. Почему она не пришла на похороны? По какой причине так долго отсутствовала? Поглощенный собственным горем, он и думать забыл о том, что такая преданная подруга могла хотя бы заглянуть в их дом и поинтересоваться делами Софии. Неожиданно где-то внутри всколыхнулось плохое предчувствие, и он подумал, что Эмма просто бросила все и сбежала. Может быть, ей вообще наплевать на то, что происходит с девочкой.

– Простите. – Он уже хотел уйти, но бросив мимолетный взгляд на припорошенные снегом ступеньки, где ясно читались его собственные следы, вдруг понял, что возвращаться ни с чем он просто не имеет права. Пришлось возвратиться к хозяйке дома, ожидавшей от него дальнейших объяснений. – А могу я узнать, почему ее так долго нет?

– Ей нездоровится. Я не сказала ей о том, что произошло – не хотела расстраивать.

В два недлинных предложения уместилось очень много информации.

– То есть как? Она не знает? – не скрывая своего удивления, уточнил он.

– Не знает. Она думала, что вы останетесь у своих родителей – Филипп сказал ей, что вы пробудете там всю первую неделю нового года. Я решила ее не беспокоить.

– Не беспокоить?

Эта женщина говорила так, словно Филипп был лишь жалким тараканом, смерть которого не заслуживала внимания.

– Я понимаю ваше возмущение, но ей сейчас и так нелегко.

– Ей нелегко, – глупо повторил он, не зная, как перейти к сути своей просьбы. По правде говоря, он вообще не знал, о чем должен попросить. – Дело в том…

Слова потерялись в водовороте мыслей. Холодный взгляд женщины явно не помогал ему подбирать правильные фразы, и Шерлок на несколько секунд отвел глаза, мечтая только о том, чтобы она не закрыла дверь перед его носом.

– Я думаю, что София нуждается в вашей дочери, – прямо сказал он, когда его мысли пришли в некоторый порядок. – Она не ест уже несколько дней, плохо спит и не разговаривает. – О случае, когда София кричала на них, признавшись в том, что ненавидит его и Ирену, Шерлок старался не вспоминать. – Я и моя жена, мы уверенны, что только Эмма сможет хоть как-то вернуть ее к жизни.

– А что же вы? – невозмутимо спросила женщина.

– Я… я потерпел крах. Думал, что смогу дать Софии и ее брату – называть Филиппа по имени было тяжело, и он по возможности избегал этого – все самое лучшее. Мы с женой не справились, но у вашей дочери неплохо получалось. Я думаю, что если София не увидится с ней сегодня же, то она, скорее всего, умрет. Она умирает, понимаете вы меня или нет?

Эмили отошла внутрь, решив впустить, наконец, незваного гостя. Инесс, возможно, лучше подождать.

Она провела его в гостиную и усадила в кресло.

– Чего же вы от меня хотите? – спросила она, складывая руки на коленях. – Простите, что говорю об этом в такой момент, но мне кажется, что моя дочь и без того отдала очень многое вашим племянникам, хотя от вас ей так и не довелось услышать ни слова благодарности.

– Я был неправ. – Сейчас он был готов сознаться в чем угодно. – Признать по чести, до вчерашнего вечера мне казалось, что Эмма не сможет заменить никого из нас, но, как оказалось, это мы не в силах сделать то, что делала она. Я прошу вас, позвольте мне связаться с ней и попросить ее об одолжении. Если жизнь Софии ей не безразлична, она приедет.

Эмили посмотрела на него внимательнее. Разумеется, он говорил серьезно, но в данный момент ее не интересовал сам Шерлок. Глядя на его состояние, она пыталась определить, так ли все страшно, как он пытается это представить. Неужели Эмма действительно так сильно нужна этой тихой маленькой девочке?

Между ней и дочерью еще не было прежних близких отношений. Один короткий разговор разрушил многолетнюю дружбу, и Эмили отлично понимала, что он был лишь тонкой корочкой льда, под которой протекала бурная река обид, невысказанных упреков и ожиданий. И все же, ни ей, ни Эмме не хватало мужества сделать первый шаг к примирению.

– Вы просите меня дать вам номер телефона общежития? – спросила она после недолгого раздумья. – Потому что я не стану передавать ваши слова ей.

– Да, если бы вы дали мне телефонный номер, это было бы прекрасно.

Что же в нем особенного? Почему ей казалось, что в этом почти незнакомом Шерлоке угадывалось что-то простое и до ужаса родственное?

Эмили еще немного помолчала, а потом вздохнула:

– Хорошо. Я понимаю, что она вряд ли меня простит за то, что я умолчала о смерти Филиппа. Однако мне уже нечего терять – наши отношения и так безнадежно испорчены. Я лишь старалась уберечь ее от лишней боли. Не хотела, чтобы она была на похоронах, видела все это…

Признание вылетело само собой, Эмили вовсе не собиралась рассказывать кому бы то ни было о том, что между ней и Эммой не все в порядке. Просто сейчас, наблюдая за скорбным выражением, застывшим на лице Шерлока, она помимо сознания прочла истинные чувства этого человека. Нет, это не скорбь по погибшему, хотя горя и боли в его лице было не меньше. Эта странная маска была точным отражением ее собственного лица. Такое появляется только от гнетущего чувства вины.

– Я дам вам этот номер, но прошу только об одном: не взваливайте на нее все разом. Она гораздо слабее, чем может показаться.

Эмма лежала в постели, а возле окна ее крошечной комнаты на стуле сидела Мэйлин. День клонился к вечеру, и за стеклом не происходило ничего интересного. Все было серым, пустым и каким-то опустошенным – таким же, каким бывает после всех больших праздников. Казалось, будто люди израсходовали весь запас веселья и радости на неделю вперед, и теперь по улице крались тихие тени, которые изредка останавливались, чтобы зайти в магазин или перейти дорогу.

– Когда же закончатся эти выходные? – с разочарованием протянула Мэйлин. – Скучно сидеть без дела. Мне не терпится сходить на те курсы, которые ты мне посоветовала.

Еще до того, как начались праздники, Эмма узнала, что одна из девушек, с которой она попала в одну смену, ходит на дополнительные курсы. Этой девушке нравилось шить одежду и работать за машинкой, но она мечтала открыть свое собственное ателье, а потому училась моделировать и кроить сама. Зная о том, что Мэйлин пробует свои силы в каждом доступном деле, Эмма посоветовала ей сходить на эти курсы и полюбопытствовать. В конце концов, отношения с кулинарией у Мэй не складывались, да и писатель из нее не получился. Она была близка к унынию, поскольку ей пришлось отказаться уже от трех профессий, в которых она пыталась освоиться, и казалось, будто она вообще не способна найти хорошую работу. Теперь перед ней появилась новая перспектива, и Эмма была очень этому рада, хотя в глубине души опасалась, что если у подруги не получится стать закройщицей или модельером, она совсем загрустит. Впрочем, пока что оставалась призрачная надежда на успех, и они обе предпочитали надеяться на лучшее, а не бояться худшего.

– Хотя, на выходные грех жаловаться, – со вздохом переворачиваясь на спину, сказала Эмма. – У меня до сих пор голова кружится, и я стараюсь не думать о том, как буду работать, когда все закончится.

Мэйлин отошла от окна и легла рядом с ней.

– Тебе нужно сходить к врачу и все ему рассказать.

– Это не от кровопотери, меня просто постоянно тошнит.

– Я думаю, это как-то связано с тем, что ты постоянно мучаешься с этим циклом.

– А я думаю, что мне просто нужно перестать нервничать.

– И как же это сделать?

– Надо помириться с мамой. Чем дальше, тем хуже. Господи, и когда все это закончится?

– Ты собираешься рассказать, что с вами произошло?

– Нет. Может, позже. Вот помиримся, пройдет еще лет десять, и тогда я, может быть, расскажу. Сейчас не хочу.

– Как знаешь, – сдалась Мэй. – Только вот если ты из-за этого ни спать, ни есть не можешь, тебе стоит поторопиться.

Эмма вздохнула.

– Может быть, это не только из-за мамы. Я давно не видела Софию и Филиппа.

Мэй даже завела глаза к потолку:

– Это очень легко исправить, надо просто подняться и поехать домой. Можно даже одним махом решить обе проблемы.

– А смысл? Их сейчас все равно нет, они у бабушки и дедушки. Придется подождать.

Мэйлин уже набрала в легкие воздуха для того чтобы ответить, но в этот момент раздался нетерпеливый стук в дверь, и она поднялась с постели.

– Можешь лежать, я сама открою, – подходя к двери, сказала она.

Нарушителем спокойствия оказалась одна из девушек, проживавших на том же этаже, что и Эмма. Судя по тому, что на ней было припорошенное снегом пальто, она пришла с улицы совсем недавно.

– Что случилось? – не удосужившись поздороваться, спросила Мэйлин.

– Там мужчина спрашивает Эмму, – ответила девушка. – Его впустили в гостиную, так что поторопись, не то ему достанется от других. Хотя, кажется, он и сам очень спешит.

– Это Мартин? – приподнявшись на локтях и пытаясь рассмотреть соседку, уточнила Эмма.

Девушка фыркнула:

– Если бы это был он, я бы так и сказала. Ну, все мне пора бежать, главное я тебе передала.

Вставать не хотелось, но пришлось подняться и набросить на плечи толстую фланелевую рубашку. Эмма поморщилась и обменялась с Мэй тревожными взглядами. Кто бы это мог быть? Оставалось только спуститься в гостиную и увидеть посетителя своими глазами.

Она ожидала увидеть Мартина, которого вполне могла не узнать спешившая соседка. В глубине души Эмма также надеялась на то, что это Пауль, который одумался и решил попросить прощения у Мэйлин. На худой конец она могла представить своего прямого начальника, руководившего целой сменой портных – она подспудно ожидала, что ее вызовут на работу раньше положенного, потому что праздничные выходные были какими-то неестественно длинными. Однако она уж точно не ожидала, что встретится с Шерлоком.

Можно было напустить на себя безразличный вид и наказать его за все те неудобства, которые он ей принес. Конечно, это было бы прекрасно и даже в какой-то мере справедливо, но ей хватило и одного взгляда, чтобы отказаться от этих намерений. Выражение его лица было каким-то диким – в нем горела надежда, которая непостижимым образом сочеталась с обреченностью.

– Вы по делу? – не растрачивая время на приветствия и расшаркивания, спросила она.

– Да. Я… я не знаю, с чего начать, у меня там ребенок в такси лежит, я заплатил, но не знаю можно ли так. Он ведь не уедет с Софией на заднем сидении?

С каждой следующей секундой лицо Шерлока становилось все более жутким – когда он заговорил, на нем отразилось отчаяние пополам со смертельным страхом.

– София? – переспросила она, поскольку ей показалось, что она ослышалась.

– Да, я должен был ее привезти. Мы можем выйти к ней прямо сейчас? Я все объясню, клянусь, только нужно поскорее. Она там одна с незнакомым человеком, а на улице темно…

Не говоря больше ни слова, Эмма кивнула и направилась к выходу. Он двинулся следом, и когда они вышли, она услышала за своей спиной облегченный вздох: Шерлок увидел дожидавшегося водителя, курившего у обочины.

– Я задержался? – спросил он, вынимая из кармана пальто деньги.

– Нет, не надо денег, только заберите ее отсюда, я не могу стоять так долго, когда в салоне лежит чужой ребенок. Это привлекает лишнее внимание.

Только сейчас, когда об этом упомянул водитель, Эмма поняла, что именно было таким непривычным и настораживающим – оба говорили, что София именно лежала, а не сидела. Для сна было еще слишком рано. Устала или заболела? Она подбежала к дверце и открыла ее, опередив Шерлока. Получилось не очень красиво, но извинения было решено отложить на потом.

София действительно лежала на заднем сидении. Она равнодушно смотрела в потолок, и когда Эмма заглянула внутрь, малышка медленно перевела взгляд на нее. А потом она вскочила и набросилась на нее с кулаками.

Первый слабый удар пришелся по лбу, и Эмма рефлекторно прикрыла лицо руками, пока София шлепала ее раскрытыми ладонями и как-то надрывно дышала.

– За что? – выгадав свободную секунду, взмолилась Эмма. – Что я тебе сделала?

Но София продолжала бить ее, храня при этом зловещее молчание.

Чьи-то руки схватили ее за талию и оттащили от машины, а справа раздался возмущенный голос таксиста: «Так она еще и дерется у вас?».

– Отойдите от машины, я ее успокою, – шептал Шерлок, поднимая ее от земли и пытаясь переставить на тротуар.

Она отвела руки от лица и увидела странную картину – как только к Софии приблизился Шерлок, она сразу же успокоилась. Поначалу это показалось даже обидным, но когда он с трудом вытащил девочку из машины, она поняла, что это еще не все. Взгляд Софии совсем ничего не выражал, если она смотрела на своего дядю, но тут же наливался гневом и болью, когда ей на глаза попадалась Эмма.

Шерлок отпустил таксиста, а потом повернулся к ней, виновато разводя руками и шмыгая носом. Он ничуть не изменился внешне, но все же выглядел совершенно по-другому, разительно отличаясь от надменного хозяина, с которым она говорила в первый раз.

– Мы можем пойти куда-нибудь? – спросил он. – Есть здесь место, куда можно зайти с ребенком? Кафе или магазин, мне все равно – нужно просто постоять в относительной тишине несколько минут. Я все объясню.

Эмма закуталась в рубашку, ощущая как колючий холод пробирается под толстую ткань.

– Идемте, – вздохнула она и повела его в обход здания, стремясь быстрее добраться до задней двери на кухню.

Если повезет, то Присцилла будет еще на месте и откроет им.

В душном помещении, где воздух был влажным и пряным, Шерлок, наконец, размотал свой шарф и вдохнул полной грудью. Он не думал, что София так бурно отреагирует на присутствие Эммы. Нет, он, конечно, надеялся на чудесное преображение, но явно не представлял, что племянница захочет выдернуть у Эммы целый клок волос. Жажда к жизни просыпалась, но направление этому процессу было задано в корне неверно.

Пока что малышку усадили на высокий стул, и она притихла, не выказывая ни малейшего любопытства к незнакомой обстановке.

– Я не знаю, с чего мне лучше начать, – признался он, комкая в руках шапку. – Может, с того, что… Филипп умер.

Он не смотрел на собеседницу, и понял, что его слова стали для нее настоящим ударом, лишь по тому, как она отступила – ее ноги сделали шаг назад, а затем он услышал, как она упирается поясницей в высокий разделочный стол.

– Вы… что шутите? – осипшим голосом спросила она. – Он был совершенно здоров.

– Я знаю, что был. Он и София… они ехали в автобусе, который перевернулся. Погибло пять человек, включая моего племянника.

Осознав, что он слишком быстро и грубо выкладывает такую оглушающую информацию, Шерлок поднял глаза и взглянул на нее. Эмма стояла, глядя прямо перед собой и приоткрыв рот. Ее глаза были наполнены слезами, но ни одна из них еще не скатилась по лицу.

– Когда? – одними губами спросила она.

– Неделю назад.

– Так долго… я ничего не знала. Я бы примчалась, как только…

Слезы, наконец, побежали по ее щекам, но она не всхлипывала и не причитала. Она просто молча плакала, стараясь вместить все то, что уложилось в несколько коротких предложений.

– Он… долго мучился?

– Нет. Он не страдал, сказали, что он умер, не приходя в сознание.

Эмма кивнула, судорожно вдыхая тяжелый влажный воздух и стараясь сохранить самообладание.

Шерлок сомневался, что сможет перейти к следующей части. Он был уверен в том, что известие о смерти Филиппа не произведет на Эмму такого сокрушающего действия, и она сможет быстро принять Софию, выслушав все его просьбы и замечания. Возможно, он даже надеялся, что встретится со здравомыслящим и трезвым человеком, чей холодный ум придаст ему уверенности. Этого не произошло – оказалось, что ее просто раздавила эта новость, и теперь он совершенно неожиданно для себя почувствовал, что ему становится легче. В этом было что-то эгоистичное и даже нечистоплотное, но боль, которую сейчас испытывала Эмма, как будто подействовала на него успокаивающе.

Он повернулся к Софии, пытаясь вспомнить о цели своего приезда. Нельзя оставлять все так, как есть, он должен найти способ для того чтобы спасти племянницу, чтобы сберечь хотя бы того, кто был еще жив.

Все мысли исчезли, когда он увидел, что София сползла со своего стула и на нетвердых ногах направилась к своей подруге. Он думал, что нужно предупредить Эмму, поскольку не далее, чем десять минут назад, София осыпала ее настоящим градом шлепков и ударов, но в этот момент девочка обняла ее, смяв в кулачках свисавшие полы рубашки. В ответ Эмма склонилась и подняла малышку на руки, прижав к себе и почти усадив к себе на талию.

Через секунду они обе заплакали, и он впервые услышал, как София всхлипывает и жалуется. Разобрать слова было невозможно, но, видимо, это не имело большого значения – главное, что она дала волю своему горю. Она разделила свою боль с Эммой, не пожелав поделиться с ним или с его женой. Наблюдая за ней, он понял, что его облегчение объяснялось так же просто – Эмма была способна понять их несчастье. Она приняла их утрату близко к сердцу. Ей было не все равно, и от этого становилось проще.