Весь остаток дня я не могу думать ни о чем, кроме идеи Мэг уговорить принцессу Викториану надеть мои туфли. Я так не волновался… да может, никогда в жизни. Сегодняшний день очень суматошный, сидеть и мечтать некогда, но это даже хорошо. Отдирая набойку или прострачивая шов, я пытаюсь спланировать, как это можно было бы организовать. В шесть я решаю закрыть мастерскую на час, чтобы поужинать. Мама должна быть дома, и я хочу ей об этом рассказать. Мэг уже ушла, но ее брат Шон говорит, что разрешит нашим клиентам оставлять обувь для починки в кофейне. Если, конечно, они вообще будут.

Когда я наконец освобождаюсь, на улице идет дождь. Но я все равно лечу домой на своем велосипеде как на крыльях.

Подъезжая к дому, я понимаю — что-то не так. Свет не горит, не включен кондиционер. Мама сидит на диване и обмахивается журналом.

— Привет, никогда не угадаешь, кого я сегодня видел, — говорю я.

— Ой, Джонни.

На маме футболка с надписью «Люби эту собаку». Это ей дали на второй работе — в заведении, где торгуют хот-догами.

— Извини, так жарко, — Мама подходит к окну. — Они…

— Отключили электричество. Понял.

Она кивает.

— И сколько мы должны?

— Пятьсот долларов. Нужно было оплатить либо его, либо аренду. Я взяла немного льда у миссис Кастано. Так мы сможем до зарплаты держать еду в холоде, если, конечно, не будем слишком часто открывать холодильник.

Я складываю в уме выручку за сегодняшние починки. Да, это мало чем поможет. Теперь я жалею, что сделал скидку на десять долларов тому парню из Сент-Луиса.

Но мама улыбается, будто привыкла к этому. Это действительно так. Прошлым летом было то же самое.

А я не хочу привыкать к такому. В детстве мама превращала отключение электричества в игру, как будто живем в кемпинге. Но сейчас я знаю, что это не игра. Интересно, как скоро мы вообще не сможем оплачивать никакие счета и потеряем наш бизнес?

— Ну так скажи мне, — говорит мама, — ты видел принцессу?

— Ага.

Я пытаюсь улыбнуться, но вдруг моя встреча с Викторианой перестает мне казаться таким уж важным событием. Ну, то есть, кто такая вообще эта принцесса? Просто человек, который выиграл при рождении в лотерею, кому не нужно ничего делать и у кого все есть, тогда как нам, остальным бедным неудачникам, приходится пахать. Точно. Меня буквально трясет от жары.

Но мама хочет услышать об этом.

— Где ты ее видел? Она красивая? Она была пьяная? У нее миллион слуг?

— Да-а… мы… Райан и я… видели, как она заселялась в отель. Фарнесворт как язык проглотил. А еще у нее есть собака, ищейка.

— Твой папа всегда хотел ищейку, — смеется мама.

Она смотрит на книжную полку, там стоит ее свадебная фотография размером восемь на десять. Я тоже бросаю на нее взгляд. Мама достала белые свечи, которые продают у нас в супермаркетах в сезон ураганов. Мы держим их поблизости на случай отключения электроэнергии. Она расставила их вокруг снимка так, что все это теперь выглядит как алтарь.

А вообще, похоже на то, что мой отец — полный придурок. Когда мне было два года, он пошел на рыбалку и не вернулся. Мама годами искала его, нанимала убогих частных сыщиков, чтобы пробить его водительские права и номер страхового полиса и узнать, не работает ли он где-то, пыталась найти его через Интернет. Ничего. Это как в одной книге, которую я однажды видел в букинистическом магазине, она называлась «Как исчезнуть так, чтобы вас никогда не нашли». Там рассказывалось, что нужно сделать, чтобы инсценировать собственную смерть, а потом стать другим человеком.

Если, конечно, он действительно не умер.

— Знаешь, — говорю я маме, — кто-то мне рассказывал, что если человека не находят в течение семи лет, то считается, что его нет в живых. Тогда можно получить пособие.

— Он не умер.

Все это мы уже проходили.

— Откуда ты знаешь?

— Когда мы учились в школе, он каждый день приносил цветы и вплетал их мне в волосы.

— А при чем тут это?

Я в изумлении смотрю на нее.

— Если это родственная тебе душа, ты знаешь, когда она умирает, — говорит мама.

Я качаю головой. Если у них была такая огромная любовь, то он бы не мог так просто уйти. Но она не станет слушать.

— Как раз сейчас нам бы очень пригодилось это пособие. Ты хочешь потерять наш бизнес и всю оставшуюся жизнь работать в «Люби эту собаку»?

— Расскажи мне еще о принцессе, — говорит мама, явно с целью сменить тему.

— Она увлекается обувью. Мэг советует мне договориться, чтобы она стала носить одну из моих моделей. Но я думаю, это глупо.

Еще час назад я не думал, что это глупо, но тогда я и не обливался потом от жары. Сейчас кажется безумием надеяться, что Викториана захочет иметь что-то общее с таким, как я. Нет, конечно, она была мила. Ее с рождения учили этому. Легко быть милой, когда все получаешь на блюдечке с голубой каемочкой.

Но мама рада поговорить хоть о чем-то, не связанном с нашей бедностью.

— Какая замечательная идея. Мэг права. То, что она остановилась в этом отеле, — твой шанс. Этому суждено быть.

Жара сдавливает мою голову так, что перед глазами появляются красные и черные круги. Я хочу вернуться на работу, там хотя бы холодно и тихо.

— Как ты можешь верить в эту… иллюзию? Посмотри правде в глаза — отец никогда не вернется, и я никогда больше не увижу принцессу. Ничего хорошего никогда не произойдет. Вот чему суждено быть!

Мама ничего не говорит, просто берет журнал и начинает им обмахиваться, закрывая лицо, и мне вдруг становится плохо. Она не хотела быть бедной. Мой отец оставил ее тоже не по ее воле. Она делала все, что могла. Я хочу извиниться, но от жары не могу даже говорить.

— Кроме веры, у меня ничего не осталось, — наконец говорит мама.

Я делаю глубокий вдох.

— Извини. Я знаю. Смотри, я сейчас возвращаюсь в отель на работу. И ты тоже должна пойти. В мастерской прохладно. Если мы останемся там до темноты, то здесь нам придется только спать. А к тому времени жара уже спадет.

— Иди сам, — качает она головой. — Но давай я сделаю тебе яичницу. Я могу зажечь плиту спичкой. Нам нужно съесть продукты, пока они не испортились.

Я киваю. Вот тебе и волшебство.