Рассказы Филлис Эйзенштейн печатались в The Magazine of Fantasy & Science Fiction, Asimov’s, Analog, Amazing и других изданиях. Более всего она известна своей серией фантастических рассказов о приключениях Аларика Менестреля, родившегося со странной способностью к телепортации. Позднее это вылилось в написание двух романов, Born to Exile и In the Red Lord’s Reach. Среди ее других книг – два романа в серии Book of Elementals, Sorcerer’s Son и The Crystal Palace, а также отдельно вышедшие романы Shadow of Earth и In the Hands of Glory. Некоторые из ее рассказов, в том числе те, что написаны в соавторстве с Алексом Эйзенштейном, ее мужем, вышли в серии Night Lives: Nine Stories of the Dark Fantastic. Получив ученую степень по антропологии в Чикагском университете, она двадцать лет преподавала писательское мастерство в Columbia College, а также была редактором двух томов Spec-Lit, сборников научной фантастики, в котором печатались ее студенты. В настоящее время она работает редактором в крупном рекламном агентстве и живет с мужем в Чикаго, там же, где и родилась.

В приведенном ниже рассказе, первом рассказе об Аларике за последние десятилетия, менестрель отправляется в пустыню с караваном. В этой пустыне по ночам завывают злые духи, а днем постоянно случаются миражи. Но, как оказывается, не все опасности являются иллюзорными.

 

Филлис Эйзенштейн

«Караван в никуда»

На темноглазом мужчине было длинное одеяние, выгоревшее на солнце, а голова его была обмотана полосой грязной белой ткани в несколько слоев. Большая часть тех, кто собрался в таверне этим вечером, выглядели так же, но Аларик сразу понял, что это не один из обычных посетителей. Все болтали, выпивали, беззаботно смеялись, сажали себе на колени женщин, которые и сами были не прочь развлечься, безо всякого повода поднимали большие кружки, громко крича друг другу и хозяину заведения, стоящему за столом. Люди, беззаботно тратящие деньги, так что песни Аларика уже принесли ему кое-какой доход от их пьяной щедрости. Но темноглазый мужчина тихо сидел в углу с одним бокалом вина, наблюдая за толпой. Держащая бокал рука была натруженной, предплечья, выступавшие из-под закатанных рукавов, были загорелыми и жилистыми. Трудяга, подумал Аларик, остановился в единственной таверне крохотного городка на краю Западной Пустыни.

Этим вечером Аларику пришлось петь неприличные песни в шумной таверне чистым и звучным голосом, перекрывавшим гам. Слушая слова песен, пьяные смеялись и пытались подпевать, когда приходило время припева. Лютню было почти не слышно, и Аларик едва трогал струны. Похоже, слушателей это не волновало. Несмотря на молодость, Аларик уже опробовал подобный репертуар в десятках подобных таверн и прекрасно знал, что это сработает. Однако темноглазый мужчина ни разу не рассмеялся, ни разу не начал подпевать. Аларик понял, что он чего-то ждет. Пробираясь по залу зигзагами, продолжая петь и кивком благодаря слушателей за медяки, которые они кидали ему в открытый кошель из оленьей кожи на поясе, он наконец дошел до темноглазого мужчины, сидящего за небольшим столом. На дереве, поцарапанном и пропитанном вином от бесчисленных бокалов, на него пролитых, лежала серебряная монета. Темноглазый мужчина опустил взгляд, глядя на нее, а потом посмотрел в глаза молодому менестрелю.

– Ты путешественник, – сказал мужчина, и его низкий голос вдруг отчетливо прозвучал среди шума. Голос человека, привыкшего повелевать.

Аларик наклонил голову.

– Раз менестрель, значит – путешественник, – ответил он, специально беря тон повыше, чтобы его было слышно. – Мы, менестрели, постоянно путешествуем, ищем идеи для новых песен.

– Хорошо поешь, – сказал темноглазый мужчина. – Мог бы устроиться в каком-нибудь богатом доме. Может, даже у короля, осмелюсь предположить.

Аларик поглядел на серебряную монету. У него пара таких спрятана под рубахой, не слишком много, чтобы приманить вора. Ему часто приходилось воровать самому, в прошлом, и он не забыл это ремесло, будучи в состоянии с легкостью применить его снова. Имея силу, с которой он родился, – способность в мгновение ока перемещаться из одного места в другое. Но сейчас он предпочитал зарабатывать серебро пением.

Аларик протянул правую руку в сторону монеты, не касаясь ее, проведя по столу двумя пальцами.

– Я уже пожил в богатых домах и даже в домах королей. Но меня все так же влечет горизонт, – сказал он. – Всегда хочется знать, что там дальше.

Темноглазый мужчина едва заметно улыбнулся.

– Я тоже был молод, как ты, мне тоже хотелось знать, что за горизонтом. Теперь я стал старше и побывал там. Но все равно время от времени путешествую. Но ты же и так это знал, правда? Ты знаешь, кто я такой.

Аларик убрал руку и коснулся струн лютни.

– Хозяин таверны сказал мне про человека, который каждый год водит караван через великую пустыню. Сказал, что твое имя Пирос.

Мужчина прищурился.

– А он тебе не сказал, что Пирос ищет в попутчики искателей приключений?

Аларик покачал головой.

– Он сказал, что ты ищешь погонщиков верблюдов. Что путь тяжелый, и иногда судьба обрекает идущих на смерть. Хотя я и сам это знал.

Он слегка пожал плечами.

– К сожалению, понятия не имею, как с верблюдами управляться.

Пирос подвинул монету в сторону Аларика.

– Я весь вечер слушал, как ты поешь. Смотрел на тебя. Ночи в великой пустыне длинны и унылы, даже для людей, весь день ехавших верхом. Слишком много тишины, чтобы заполнить ее болтовней ни о чем. А песни помогут провести это время намного легче.

Он выпрямился.

– Возьми мою монету, как заработок, одну из многих, что ты получил здесь, и, возможно, мы больше никогда не увидимся. Или возьми ее, как первый заработок за песни в нашем путешествии, если тебе это больше понравится. А уж с верблюдом по ходу дела управляться научишься, обещаю.

Аларик взял монету и крутанул ее в пальцах.

– Ты, как я понимаю, тоже с хозяином заведения поговорил.

Темноглазый мужчина кивнул.

– Ты пробыл здесь восемь дней, и он хочет, чтобы ты еще остался. Не то чтобы подобному заведению требовались менестрели для привлечения клиентов, но ему самому нравится, как ты поешь. И ты легко находишь друзей, Аларик Менестрель. Безусловно, в твоем деле это не менее важно, чем в моем. Но мой брат считает, что ты очень пригодишься в путешествии, а я всегда доверял его суждениям.

– Твой брат?

Пирос постучал пальцем по бокалу.

– Неужели за годы наше сходство стало незаметным?

Аларик глянул через плечо, на владельца заведения. И понял. Да, они братья, вот только каравановожатый старше, и морщин у него больше.

– Что ж, менестрель, – сказал Пирос. – К завтрашнему дню у всех этих людей кончатся последние медяки, и они попросятся в караван. Ты присоединишься к тем, кого я выберу?

Аларик подбросил монету в воздух.

– Говорят, в великой пустыне есть заброшенный город. Говорят, что там спрятаны сокровища.

Пирос снова улыбнулся, едва заметно.

– Ты слушаешь выдумки пьяниц.

– А еще говорят, что на другом краю великой пустыни – земля чудес.

– Зависит от того, что человеку уже довелось повидать.

Аларик убрал монету в кошель.

– Я уже видел чудеса, Пирос, но хочу увидеть новые.

Он протянул руку.

– Я отправлюсь с тобой.

Темноглазый мужчина не обратил внимания на протянутую руку.

– Есть еще кое-что, менестрель, – сказал он.

Адарик убрал руку, расставив пальцы и коснувшись ими струн лютни.

– И?

– У меня есть сын. Твоего возраста, может, чуть моложе, и он уже ходил со мной этим путем. Я не считаю, что он может говорить от моего имени. Тебя нанял я, а не он. Я ясно выразился?

Аларик поглядел на лютню и тронул одну струну.

– Остальные тоже будут выполнять это?

– Все до единого.

Аларик кивнул.

– Да будет так, как ты желаешь, мастер Пирос.

– Пирос, – ответил мужчина. – Просто Пирос. На рассвете будь на дворе, готовый отправляться.

Аларик пел еще долго, не переставая думать, что это у Пироса за сын, что потребовалось такое предупреждение.

Небо еще серело в предрассветных сумерках, а на дворе таверны уже царила суета. Люди навьючивали на бесчисленных верблюдов тюки и бочки. Верблюды стояли на коленях, время от времени выражая недовольство ношей хриплым ревом, словно недокормленные ослы, которых заставили тащить тяжелые тележки. Аларик увидел, что в караване действительно идет большая часть тех, для кого он пел вчера. Интересно, как они могут работать так быстро, ведь у них наверняка головы с похмелья раскалываются. Некоторые даже ухмылялись, видя его, когда он пошел разыскивать каравановожатого.

Пирос был в западной части двора, в той стороне, куда они отправятся в путь. Рядом с ним стоял молодой парень, в одеянии, куда более новом и ярком, чем у Пироса, с головной повязкой темно-зеленого цвета. Судя по всему, это и был сын Пироса. Держался не хуже отца, прямо и с развернутыми плечами. Однако в то время, как Пирос властными жестами и короткими фразами повелевал окружающими, юноша стоял молча, сложив руки на груди и не обращая особого внимания на происходящее вокруг.

Аларик подошел к каравановожатому.

– Утро доброе, – сказал он.

– И правда, – ответил Пирос. – Хороший день, чтобы на запад отправиться.

Он внимательно оглядел Аларика, задержав взгляд на плетеной соломенной шляпе, которую Аларик сам сделал, посмотрел на темную тунику и шаровары, на крепкие сапоги, не новые, но вполне пригодные.

– Это так ты собираешься через великую пустыню путешествовать?

Остальные вещи у менестреля были сложены в небольшой заплечный мешок, поверх которого висела лютня. Чаще всего Аларик путешествовал налегке, пешком либо своим собственным способом.

– Все, что есть, – ответил он.

Пирос поглядел на верблюдов.

– Это Рудд, мой сын, – сказал он, правда, не сделав никакого жеста в сторону юноши. – Он подберет тебе одежду, подходящую для путешествия в пустыне.

Аларик поглядел на юношу, который никак не среагировал на слова отца, будто их не слышал.

– Рудд, – сказал Пирос. – Рудд! – сказал он резче.

Юноша заморгал и нахмурился.

– Отец?

Пирос так и не посмотрел на него.

– Иди, спроси у дяди одежду для менестреля, для путешествия.

Рудд уставился на Аларика, будто только что его заметив. Уголки его губ опустились.

– Он сам спросить не может?

– Иди, – сказал Пирос. – Сделай что-нибудь полезное.

Юноша на мгновение сжал губы, но мрачное выражение быстро исчезло с его лица. Глаза будто снова расфокусировались.

– Я бы делал полезное, если бы ты позволял, – сказал он вяло.

– Делай, что я сказал.

Немного ссутулившись, Рудд пошел к таверне. Но с первого же шага закачался, будто пьяный, и Аларик подхватил его за руку, чтобы тот не упал. Юноша поглядел на Аларика, стряхнул руку и пошел дальше.

– Я пойду с ним, – сказал Аларик Пиросу.

– Как пожелаешь. Пока что, – ответил каравановожатый и резко махнул в сторону стоящих поблизости людей, хотя, судя по наклону головы, он продолжал глядеть на сына.

Когда они подошли к таверне, Рудд открыл дверь, еле-еле, чтобы протиснуться внутрь, а потом резко закрыл за собой. Когда Аларик снова открыл дверь и вошел внутрь, в полумрак, юноши уже нигде не было. Не было никого, лишь в дальнем конце комнаты возились две собаки, отнимая друг у друга огрызки хлеба и обрезки сыра, все, что осталось после вчерашней пирушки. Аларик окликнул Рудда и владельца таверны, но ответа не было. Через некоторое время они появились из задней комнаты. У Рудда на плече был моток ткани, а его дядя шел следом, держа концы, чтобы они не волочились по липкому от вина полу. Юноша остановился, отталкивая одну из собак и выхватывая корку, которую она грызла, и моток ткани соскользнул с его плеча. Но владелец таверны ловко поймал его, предоставив племяннику возможность вцепиться в черствый хлеб, будто голодному псу.

Моток оказался одеянием из трех частей. Халат по колено, свободные шаровары и головная повязка серо-песочного цвета. Аларик снял свою одежду, надел новую, а затем убрал свою в заплечный мешок. Хозяин таверны помог ему намотать длинную полосу ткани на голову, заправив ее хитрым способом и оставив длинный кусок сзади, который можно было обернуть вокруг шеи и откинуть на спину. Если песчаная буря будет, объяснил хозяин таверны, этим можно лицо закрыть.

Аларик закинул на плечо мешок, к которому была крепко привязана лютня, и показал на юношу, который доел кусок хлеба и сидел за столом, методично отгоняя собак пинками. Те продолжали тыкаться носами в его ноги, несмотря на пинки.

– Они понимают, – сказал хозяин таверны, кивая на племянника. Говорил он очень тихо. – Собаки всегда понимают. И всегда прощают.

Аларик поглядел на владельца таверны и увидел на его лице печаль.

– Что ты хочешь сказать?

– Разве сам не видишь?

Аларик нахмурился.

– Я… много чего вижу. Но, возможно, не то, о чем ты говоришь.

– А-а, значит, Пирос тебе не сказал, – ответил владелец таверны.

– Он только сказал не подчиняться его сыну, – сказал Аларик, снова поглядев на Рудда.

– Да, хороший совет.

Он закинул ногу на стол позади себя и кивнул в сторону племянника.

– Однажды он решил, что я – его брат, тот, что умер при рождении.

Распахнулась дверь, и в проеме показался Пирос, темный силуэт на фоне яркого солнечного света позади.

– Вы готовы?

– Да, – сказал менестрель.

– Рудд, – окликнул племянника владелец таверны.

Юноша не ответил, сидя спиной к остальным.

– Рудд! – крикнул его отец. Ответа снова не последовало, и он быстро подошел к сыну и взял его за локоть. – Пора в путь отправляться.

Рудд пару раз моргнул, будто очнувшись от грез, и резко встал, слегка покачиваясь. Отец не отпускал его руки, и они вышли. Пирос, не оглядываясь, махнул рукой Аларику, чтобы тот шел следом.

– Он все еще надеется, что внук родится, – качая головой, сказал владелец таверны.

– А есть женщина? – спросил Аларик.

Они вместе шли к двери.

– Какой женщине нужно такое? – сказал владелец таверны.

Аларик пожал плечами. В руке он держал соломенную шляпу, она в мешок не поместилась. И он отдал ее владельцу таверны.

– Возьми в качестве благодарности за твою одежду.

Владелец таверны повертел шляпу в руках и надел набекрень, щегольски.

Снаружи все уже садились на верблюдов, все, кроме одного, который держал за поводья двоих животных. Увидев жест Пироса, он помог Аларику забраться на длинное узкое сиденье на спине меньшего из верблюдов. Странный насест, но не неудобный, с хорошей обивкой, с длинной петлей спереди, чтобы держаться, и еще одной сзади, для второго седока. Позади его ног висели большие переметные сумы, а на месте для второго седока был привязан большой мешок. У колена висел бурдюк с водой, так что Аларик устроился достаточно прочно, не рискуя упасть, когда верблюд поднялся с колен. Вот только земля была как-то непривычно далеко.

Державший поводья мужчина мгновение глядел на Аларика, а потом отдал ему поводья и забрался на другого верблюда.

– Меня Ганио зовут, – сказал он. – Пирос поручил мне о тебе заботиться. Если будут трудности, крикни.

– Благодарю, – ответил Аларик. – Надеюсь, что избегу трудностей.

– Она скотинка мирная. Просто держись крепко, и она будет идти следом за остальными.

Караван верблюдов двинулся вперед, и мирной скотинке не потребовалось специальных команд, чтобы она заняла место в ряду собратьев. Ганио поехал следом.

Шаг у верблюдов был не такой, как у лошадей, но не неудобный, и Аларик очень быстро к нему приспособился. Под руководством Ганио он научился править, запомнил имя верблюдицы, Фолеро. Каждый раз, как он окликал ее по имени, она поворачивала голову на длинной шее, с искренним любопытством глядя на него. Иногда даже щипала большими мягкими губами за колено. Аларик решил, что можно обращаться с ней, как с лошадью, и временами хлопал ее по шее и хвалил.

Пирос иногда выезжал в голову каравана, но чаще проезжал мимо остальных, по всей протяженности, разговаривая со всадниками, проверяя сбрую и поклажу и то и дело отзывая кого-нибудь в сторону, чтобы что-то поправить. Аларик видел его практически постоянно, поскольку каравановожатый ехал на самом рослом верблюде из всех. Рудд редко ехал рядом с ним, он держался впереди, и его было легко узнать по болтающейся голове в ярко-зеленой повязке.

Жара постепенно усиливалась, но еще не стала настолько сильной, какой она будет позже в этом году, как знал Аларик. И ехать верхом совсем не так жарко, как идти пешком по прожаренной солнцем земле пустыни. Горизонт стал линией вдали, огромная равнина, по которой они ехали, была лишена каких-либо заметных ориентиров. Таверна осталась позади, и они лишь изредка встречали небольшие пирамиды камней, которыми был отмечен путь. Большую часть дня они не видели никакой растительности, кроме пучков жесткой травы и невысокого кустарника. Время от времени какой-нибудь из верблюдов сворачивал в сторону, чтобы пощипать травы, но всадник быстро возвращал его обратно в колонну каравана. Фолеро явно с презрением относилась к таким попыткам и мерно шагала вперед. К концу дня свежие впечатления от езды на непривычном верховом животном практически угасли, и Аларик вполне обрадовался, когда караван остановился и можно было спешиться, поручив верблюдицу заботам Ганио.

Он мог бы пересечь пустыню куда быстрее, по-своему, перепрыгивая до горизонта раз за разом, в течение одного удара сердца, ограниченный только тем, насколько далеко он видит. Но обычное путешествие позволяло поговорить с попутчиками про то, куда они направляются, чтобы, прибыв туда, не оказаться в совершенно незнакомой обстановке. Для этого, когда разбили лагерь и привязали верблюдов к вбитым в землю шестам, он отправился к самому большому из нескольких костров. Все обильно поужинали собранной Пиросом едой, и он принялся развлекать остальных неприличными песенками, а потом беседовал с разными людьми, с юношеским любопытством расспрашивая про города и людей, живущих на другой стороне пустыни. Слегка удивился их ответам. Все в основном рассказывали лишь о развлечениях в городке на краю пустыни, где было несколько таверн и некоторое количество женщин, готовых удовлетворить их аппетиты за серебро. Все до единого признавались, что больше особенно ничем не интересовались, желая лишь побыстрее разгрузить товар, потом погрузить на верблюдов другой, тот, который выменяет на привезенное хозяин, и побыстрее вернуться домой, получив надлежащую оплату.

– Неужели место настолько скучное, что никто там никуда не смотрит? – спросил Аларик Пироса.

– Они люди осторожные, – ответил каравановожатый. – Как бы они ни вели себя в заведении моего брата. Там, на другой стороне пустыни, другие обычаи, странный язык, а люди предпочитают то, что им знакомо.

– А ты сам? – спросил Аларик.

– Я чуть более дерзкий. Без этого не стать хорошим купцом.

Разговаривая, Пирос не глядел на менестреля, напротив, он не сводил взгляд с сына. С того самого момента, как развели костры. Юноша сидел вместе с несколькими мужчинами, которые разговаривали, бурно жестикулируя и иногда смеясь, но юный Рудд молчал. Он смотрел на огонь так, будто видел там нечто потрясающее и не мог оторвать взгляд. Аларик не видел ничего, кроме горящего сушеного верблюжьего навоза.

Он кивнул в сторону юноши, не уверенный, что Пирос заметил его жест.

– Полагаю, ты хотел бы, чтобы твой сын побольше узнал о том месте.

Пирос не отвечал долго.

– Я думаю, он уже достаточно о нем узнал, – тихо сказал он и встал. – Пора палатки ставить. Ганио найдет для тебя место.

По команде Пироса люди быстро распаковали невысокие палатки и поставили их. На землю они положили ковры с узором и начали укладываться, по шесть человек в палатке, кладя под голову мешки с товаром вместо подушек. Аларик завернулся в тонкое одеяло, свое собственное, и лег рядом с Ганио. Быстро холодало, но от шести человеческих тел в палатке было достаточно тепло.

Быстро наступил рассвет, и после трапезы из хлеба, не слишком черствого, и сыра, сухого, но достаточно вкусного, люди снова навьючили верблюдов и отправились в путь. Ганио снова ехал позади Аларика, пока менестрель намеренно не придержал верблюдицу, чтобы оказаться с ним бок о бок.

Ганио едва глянул на него. Он прикрыл горло и рот краем выгоревшей от солнца головной повязки, и над ней торчал только острый крючковатый нос. Лицо у Ганио было морщинистое и обветренное. Похоже, он не моложе Пироса.

– Ты давно у Пироса работаешь? – спросил Аларик.

– Не первый год, – ответил Ганио, не отрываяв взгляда от колонны верблюдов впереди.

– Тогда, наверное, много знаешь о его деле.

Ганио не ответил ничего.

– Мне все интересно, что же такое мы покупаем на другом краю пустыни, что стоит подобного ежегодного путешествия? – спросил Аларик.

– Разный товар, – ответил Ганио. Он явно понял, что Аларик сразу не отстанет, и продолжил: – Изделия из шерсти и кожи, металла, кружев, сушеные травы. А еще на полдороге остановимся, чтобы взять соли. Самой чистой соли в мире. За нее особенно хорошо платят.

– Чистую соль ценят и там, откуда мы едем, – сказал Аларик, кивнув головой назад.

– На обратной дороге мы тоже остановимся у рудников.

– Рудников?

Ганио кивнул.

– Никогда не знал, что соль на руднике добывают.

– Ты молод, менестрель. Есть очень многое, чего ты еще не знаешь.

– Поэтому я и путешествую, чтобы узнать, – сказал Аларик. – Но скажи мне, друг Ганио, если рудники на полдороге на запад, почему люди с запада не посылают собственные караваны за солью?

Ганио скривил губы, и это не было улыбкой. Покачал головой.

– Они слишком боятся пустыни.

Аларик выпрямился, оглядываясь по сторонам. Кроме шагающих верблюдов, до самого горизонта ничего не было, только плоская равнина. Если в этой части пустыни и были звери, то они либо сбежали, либо под землей спрятались. Если где-то и есть люди, то они не попытались приблизиться в пределы видимости. Но у колена Ганио висел тяжелый меч в выделанных ножнах, большинство остальных всадников тоже были при оружии, с мечами, короткими и длинными, луками, пращами и копьями в две руки длиной. Похоже, караван был готов ко всему, что может преподнести ему судьба.

– Так чего же они боятся? – спросил он.

– Ночью иногда слышно, как стонет пустыня, – ответил Ганио. – Злые духи, как они говорят, из заброшенного города, хотят похитить людские души. Когда дойдем до барханов, сам услышишь.

Он еле заметно показал вперед.

– А-а. Заброшенный город. Я слышал про него пару раз. Ты там был?

Ганио фыркнул.

– Был бы он заброшенный, если бы люди могли в него прийти.

– Значит, просто выдумки путешественников?

– Ну…

Ганио наконец повернул голову и жестко поглядел на Аларика.

– Иногда его видно издалека – башни, купола, стены, белые, как зола. Но если попытаешься до него дойти, он будто уходит, а потом совсем пропадает. Это город-призрак, вполне подходящее место для злых духов.

Он на мгновение замолчал.

– Люди гибли в погоне за ним. Я не желаю умирать.

– Я тоже, – тихо сказал менестрель, но не мог отделаться от мыслей о том, что мог бы настичь город, пользуясь своим, особенным способом передвижения.

– И сколько еще нам до соляных рудников? – спросил он.

– Тебе уже не терпится, менестрель? – спросил Ганио.

Аларик покачал головой.

– Просто предпочитаю знать, чего ожидать.

Ганио тихо усмехнулся.

– Как и все мы. Спроси дней через восемнадцать, тогда смогу ответить.

Он снова отвернулся.

– Ты хорошо управляешься с Фолеро. Возможно, больше нет нужды, чтобы я за вами следил.

– Как пожелаешь, друг мой Ганио.

Мужчина кивнул и послал верблюда вперед более быстрым шагом, туда, где Пирос ехал рядом с Руддом. И не возвращался до вечера, пока караван не остановился в рощице небольших деревьев, которые поначалу были лишь пятном на горизонте, но все приближались и приближались, по мере того, как позади них заходило солнце. В середине рощицы был пруд с утоптанными берегами. Спешившись, всадники наполнили бурдюки и чайники, а потом подпустили к пруду верблюдов, позволив им пить. В тени деревьев было уютно, развели костры, стали готовить ужин, и этим вечером Аларик пел про бескрайние просторы севера, снега и льды, такие же загадочные для жителей пустыни, как была бы загадочна жаркая песчаная равнина для кочевников севера, ездящих на оленях по ледникам. Сидящие вокруг него поражались тому, что такие ледяные земли вообще где-то есть.

Этой ночью в палатке ему снился север. Проснувшись среди ночи, он мгновение даже хотел вернуться туда, чтобы повидать тех немногих, которым небезразлично, жив он или умер. Он мог бы сделать это очень быстро. Но вряд ли идущие в караване подумают что-то хорошее о человеке, который проявляет колдовскую силу и может исчезнуть, как этот самый призрачный город. Он повернулся на другой бок и продолжил спать. В другой раз, сказал он себе, как говорил уже слишком много раз.

На следующий день на горизонте показалась небольшая неровность, среди всадников пошли разговоры, что через пару дней они дойдут до барханов. Караван начал медленно сворачивать к югу, и вскоре они доехали до еще одной рощицы, в центре которой был колодец. На то, чтобы натаскать из него воды, ведро за ведром, для вечерней трапезы и верблюдов, ушло много времени. Воду из колодца прокипятили, прежде чем пить, сырую дали только верблюдам, а бурдюки пришлось наполнять горячей. Аларик не стал пробовать пить некипяченую, поскольку Ганио сказал, что от нее с желудком очень худо будет. На пальмах росли финики, и несколько человек залезли на деревья, чтобы набрать их. Аларику дали горсть, наравне со всеми, и он с удовольствием их съел в качестве перемены после сыра и остатков черствого хлеба.

Утром достали из мешка муки, развели в воде и налепили лепешек, разложив их на горячих камнях вокруг костров. Для Аларика такой хлеб был непривычен, но, тем не менее, вкус ему понравился, и он почувствовал себя достаточно сытым, чтобы ехать еще день. Вдалеке уже виднелись барханы, огромные песчаные холмы, и караван свернул еще южнее, чтобы миновать самую худшую часть пустыни. Но к концу дня они все равно ехали по песку, а не по твердой земле. Рощи для ночлега этим вечером не было, как и пруда или колодца, но пока хватало лепешек, напеченных утром, и воды в мехах. Верблюдов отсутствие воды и еды явно не беспокоило. Несколько опытных караванщиков объяснили Аларику, что в горбах у животных достаточно и того, и другого.

– Замечательные звери, – тихо сказал он, раздумывая, как это встроить во все остальное, что он уже успел узнать за время путешествия, чтобы написать песни. Этой ночью спать было мягче, на песке, и он принялся сам себя убаюкивать, подбирая рифмы к слову «горб».

И проснулся в темноте от стонов – хора стонов разной высоты тона, будто толпа людей катит гигантский камень, катить который выше их сил. Или оплакивает гибель своих бесчисленных родных и близких. Похоже, больше в палатке никто не проснулся или, по крайней мере, не пошевелился.

Сдернув одеяло, Аларик выполз из палатки. Дул резкий ветер, в свете луны были видны вихри песка. Через пару мгновений ему показалось, что он уловил ритм стонов, затихающих и усиливающихся с порывами ветра. Костры на ночь обсыпали песком от ветра, и Аларик увидел, что около самого большого сидят два человека на страже, как это обычно делали каждую ночь. Один из них поднял руку, приветствуя Аларика. Менестрель обошел две палатки и сел у костра.

– Как кто-то может спать при таком шуме? – спросил он.

Мужчины ухмыльнулись.

– Это просто пустыня, – сказал один из них. А затем поглядел за спину Аларику и встал.

Обернувшись, Аларик увидел человеческий силуэт около одной из палаток, мимо которых он прошел. Человек был без головной повязки, его темные волосы торчали в разные стороны. Когда он подошел, Аларик узнал в нем Рудда.

– Посидишь с нами? – спросил тот, что встал. Протянул Рудду руку. – Мы тебе чая нальем.

Его товарищ уже потянулся к чайнику, стоящему на углях.

Рудд остановился в паре шагов.

– Они зовут нас. Мы должны идти.

– Мы выйдем, когда рассветет.

– Мы должны идти сейчас, – сказал Рудд. – Вьючьте верблюдов.

Мужчина шагнул к нему и положил руки ему на плечи.

– Остальным надо отдохнуть. Впереди еще долгий путь.

– Недолгий, – мотнув головой, сказал Рудд.

– Все равно мы должны прибыть отдохнувшими.

Мужчина протянул руку к огню, и его товарищ вложил в нее чашку с чаем.

– Вот, выпей пару глотков, согрейся, – предложил он Рудду. – Потом ложись и попытайся поспать еще. Плохой из тебя гость будет, если ты заснешь на спине у верблюда, свалишься и шею себе свернешь.

– Песок мягкий, – тихо сказал Рудд. Взял чашку. Отпил раз, второй. Показал на Аларика. – Ты слышишь музыку в их призыве. Пойдем со мной, поиграешь им на лютне.

– Завтра, – прошептал тот, что стоял у него за спиной.

Рудд выплюнул остатки чая в костер и швырнул чашку в темноту, прежде чем дать увести себя обратно в палатку.

Аларик посмотрел на мужчину, оставшегося у костра. Тот налил еще чашку и предложил ему. Аларик с готовностью взял теплую металлическую чашку.

– Он во сне ходит? – спросил менестрель.

– Можно и так назвать, – ответил мужчина, наливая чашку себе и ставя чайник обратно.

– С ним такое уже бывало?

Мужчина кивнул.

– Одна из причин, почему часовых ставят. Пирос с нас шкуру спустит, если с мальчиком что-то случится.

Он отпил чая.

– А что, если он пошел бы в другую сторону, не к костру?

– Он так не делает. Огонь влечет его, как мотылька.

– Но все равно…

– Как я и сказал, за этим и часовые есть.

Аларик немного постоял у костра. Через некоторое время вернулся второй часовой. Зевая, менестрель вернулся в свою палатку.

Утро настало очень быстро.

Солнце было высоко в небе, они прошли почти половину дневного перехода, когда Пирос, как всегда, ездивший вдоль каравана, придержал верблюда рядом с Алариком.

– Вижу, Фолеро тебя все балует, – сказал он.

– Похоже, мы друг друга устраиваем, – ответил Аларик, наклонившись вперед и похлопав верблюдицу по шее. – Пирос, я тут ночью проснулся и слышал, как поет пустыня.

– Наверное, только менестрель может это так назвать, – ответил Пирос, искоса глядя на него.

– Твой сын тоже это слышал.

– А, такое иногда бывает, – сказал Пирос.

– Кто, как он думает, зовет его?

Пирос покачал головой.

– У мальчика иногда разыгрывается фантазия. Я бы тебе советовал не доверять ей.

Он слегка привстал, глядя вперед.

– Спой сегодня вечером про север снова, менестрель. Так приятно услышать про лед среди жары.

Толкнув верблюда пятками, он послал его рысью и поскакал вперед. На песок попадала поклажа с одного из верблюдов, и каравану пришлось остановиться, пока ее не подвязали снова.

А позже Аларик в первый раз увидел город-призрак.

По крайней мере, это выглядело как город на горизонте на юге, размытые очертания башен и стен в дрожащем мареве пустыни и серебристая вода, окружающая их. Аларик понял, что смотрит на это, открыв рот от изумления, а потом услышал, как люди позади смеются. Но смех сразу же прекратился, когда из ряда выскочил верблюд, галопом ринувшись к горизонту. Всадник в темно-зеленой головной повязке гнал его ударами посоха. Рудд проехал мимо Аларика.

– Поехали со мной! – крикнул он и снова свернул на юг. От каравана отделились четверо всадников и поскакали следом. Им пришлось проехать немало, прежде чем они догнали Рудда и окружили его, не давая ехать дальше. Аларик увидел, как Рудд отчаянно машет руками, похоже, пытаясь ударить других посохом. Доносились голоса, но Аларик не мог разобрать слов.

Пирос выехал из колонны, но не стал подъезжать к тем, кто окружил сына. Аларик придержал верблюдицу, чтобы ехать вровень с ним. Караван шел вперед, и они отстали.

– Он сказал мне, чтобы я с ним ехал, – сказал менестрель.

– Сам понимаешь, чем бы это кончилось, – ответил Пирос, едва глянув на него. Махнул рукой в сторону каравана. – Догоняй остальных.

– Менестрель всегда ищет сюжеты для новых песен, – сказал Аларик. – Я думаю, лучше я здесь буду.

– Это будет не слишком хорошая песня, – пробормотал Пирос.

Аларик показал на горизонт.

– Сам по себе город стоит песни.

Он глядел, как всадники повернули обратно к каравану, и увидел, что далекий образ города задрожал, расплылся, а затем и исчез, оставив после себя лишь серебристое пятно, похожее на воду.

– Хотя бы вода настоящая? – спросил он.

– Даже она не настоящая, – ответил Пирос.

– Наверное, очень заманчиво для тех, у кого поменьше припасов, чем у нас.

Пирос еле заметно покачал головой.

– Не важно, как далеко ты уедешь, как быстро поедешь, он всегда будет вдали. Когда я был молод и пересекал пустыню со своим отцом, я это узнал.

Он наклонился вперед, упираясь руками в бедра.

– Были и времена, когда мой сын тоже понимал это.

Всадники вернулись, один из них держал поводья верблюда, на котором ехал Рудд.

– Ты виноват, что они не подождали, – угрюмо сказал Рудд, проезжая мимо отца.

Пирос не ответил. Просто показал на удаляющийся караван и развернул верблюда, чтобы догнать остальных. Фолеро даже приказывать не пришлось, она сама прибавила шаг, пристраиваясь за остальными верблюдами, и менестрелю пришлось схватиться за петли спереди и сзади, чтобы усидеть, когда она перешла на рысь.

Вечером, когда приготовили ужин и люди собрались, чтобы послушать пение Аларика, Рудд протолкался сквозь толпу и уселся почти у ног менестреля. Он не подпевал вместе с остальными, но слегка кивал в такт музыке и иногда улыбался, хотя Аларик и не был уверен, что это относится к его песням. Темнело, слушатели постепенно расходились, но Рудд остался. Наконец Аларик отложил лютню в сторону, и лишь тогда Рудд позволил двоим мужчинам отвести его в палатку. Аларик перешел к другому костру, поменьше, где Пирос обсуждал дальнейший путь с теми, кто ехал в голове каравана. Дождался, пока разговор закончился и все стали расходиться по палаткам. Часовые сидели у большого костра, в стороне, и Аларик оказался наедине с Пиросом.

– Тяжело, наверное, когда у тебя сын такой, – сказал Аларик.

Пирос пару секунд смотрел на маленькие языки пламени.

– У большинства людей получается с ним обходиться. Иначе я бы давно его потерял.

Аларик подобрал поварешку, которой мешали кашу, перевернул и поковырял ручкой в углях. Те на мгновение вспыхнули, источая приятное тепло.

– Он всегда таким был?

Пирос снова умолк, надолго.

– Нет, не всегда, – наконец ответил он. – Я думал, что он когда-нибудь займет мое место. Он был хорошим наездником. Рано научился ездить, ездил лучше, чем большинство тех, кто в этом караване. Но это было прежде.

– Прежде?..

Каравановожатый вздохнул.

– Мне, наверное, следует удивиться, что тебе никто еще не рассказал. Значит, все они верны клятве.

Аларик ждал.

– Я бы попросил поклясться и тебя, но не думаю, что ты сделаешь это или что будешь соблюдать клятву. После того, как слышал твои песни. Когда ты их поешь, люди себя в них узнают?

Аларик слегка улыбнулся.

– Я был бы дураком, если бы вкладывал в песни слишком много правды. Слишком шкуру свою ценю.

Пирос взял несколько кусков сушеного верблюжьего навоза из кучи рядом с собой и кинул в костер. Они загорелись.

– Так я и думал.

Аларик оперся локтем о колено.

– Люди узнают себя, когда что-то рассказывают, даже если рассказ не о них. Я могу поклясться, что никто никогда не узнает тебя в моей песне, кроме тебя самого. Или твоего сына. Да и петь песни об этом путешествии я стану так далеко отсюда, что никто ничего не узнает, поскольку они и имени твоего не знают.

Пирос пожал плечами.

– Даже не знаю, почему меня это беспокоит. Но беспокоит.

Он искоса поглядел на Аларика.

– Тем не менее, во мне есть нечто тщеславное и жадное, что желает слышать, что ты споешь о нас. Которое желает бессмертия, того, что ты даешь своими песнями. В моем возрасте, наверное, это единственное бессмертие, которое мне суждено.

Он поглядел через плечо на палатку, ту, где спал его сын.

– Внуков у меня не будет, уж точно.

Аларик протянул руку к чайнику, стоящему на огне. На дне оставалось немного жидкости, и он налил себе полчашки крепкого чая.

– Бессмертия я не гарантирую.

Пирос взял у него чайник и налил чая себе.

– Не надо скромничать, менестрель. У тебя уже есть песни, которые старше нас обоих, вместе взятых.

– Тогда расскажи свою историю. Или то, что ты желаешь, чтобы я услышал.

– Не… не правду?

– Никто не говорит о себе всей правды, никогда. Мы говорим то, что желаем представить на суд других, хорошее или плохое. Когда я услышу твой рассказ, может, я сделаю из него нечто большее.

Аларик подул на чай, чтобы остудить его, и отпил.

– Может, я спою о башнях до небес в заброшенном городе, где мы побывали. У него есть название?

Пирос отпил большой глоток чая.

– Я слышал, что он назывался Обителью, – тихо сказал он.

– Красивое, романтичное название, – заметил Аларик.

– И что, ты думаешь, мы нашли бы в нем?

Аларик слегка улыбнулся.

– Конечно же, то, чего желали наши сердца. Разве не этого все мы ищем?

Пирос прокатил чашку в ладонях.

– Наверное, именно поэтому он всегда отступает так, что его не настигнешь.

Он снова посмотрел на палатку, где спал его сын.

– Он всегда меня клянет за это. Как и за все остальное.

– Слышал, что среди сыновей это не редкость, – сказал Аларик.

Пирос поглядел в чашку, будто мог что-то увидеть в ней.

– Если бы я не взял его в пещеры… может, наша сказка была бы совсем иной.

– Пещеры?

Пирос медленно кивнул.

– Кто-то может сказать, что это судьба, просто потому, каким он был. Упорным. Непослушным. Будь жива его мать, она бы презирала меня за то, что я из него это не выбил. Она очень верила в полезность наказаний.

– Значит, мягкосердечным оказался ты.

– Как бы то ни было, да.

Пирос снова немного отпил чая.

– Ему было двенадцать лет, когда она умерла. Я всегда держал его рядом. Кроме того путешествия в пещеры. Когда ему шестнадцать было.

Он покачал головой.

– Надо было подождать. Но он хотел знать. Тогда он был очень любопытен.

Допив чай, Пирос поставил чашку рядом с собой и наклонился вперед, сплетя пальцы и опершись локтями о колени. Поставил подбородок на пальцы, а затем выпрямился и вздохнул.

– Я его предупреждал. Но он, в конечном счете, поступил так, как ему хотелось. Результат ты видел.

– Пещеры… опасны?

– Смертельно опасны, – сказал Пирос. – Там ядовитые испарения. Но там растет нечто, что очень ценят люди, живущие на другом краю пустыни. Собрать это и привезти к ним – большая прибыль. Так делал мой отец, его отец, а прежде них – другой купец, который передал это дело нашей семье.

– Но если в пещерах ядовитый воздух, как же добыть это вещество? – спросил Аларик.

– Живущие поблизости люди знают секрет, как собрать его и не умереть.

– Это какое-то растение, значит.

Пирос пожал плечами.

– Что-то вроде мха или минеральных наростов. Похоже, никто в точности не знает. Сложно изучать то, что существует в окружении ядовитого тумана.

– Значит… Рудд отравился.

Пирос покачал головой.

– Это было бы куда проще.

Глубоко вдохнув, он поглядел поверх костра вдаль, прищурившись, хотя там не было ничего, кроме темноты и звездного неба.

– Наверное, мне следовало тебе сказать, когда я пригласил тебя отправиться с нами, но это оказалось труднее, чем я ожидал. Тем не менее…

Он искоса поглядел на Аларика.

– Когда мы доберемся до соляных рудников, то будет еще одно путешествие, на несколько дней. Отправятся в него совсем немногие. Я. Ганио. И Рудд, поскольку он не согласится остаться с остальными.

Мы отправимся к пещерам и вернемся с изрядным грузом порошка, который будет у меня. Время от времени я буду давать небольшое количество Рудду. Под его влиянием, зная, что у нас есть хороший запас, он может начать настаивать, чтобы ты его попробовал. Если ценишь свою жизнь, не делай этого.

Пирос тяжело вздохнул.

– Он будет расхваливать его. Скажет тебе, что от порошка ты почувствуешь себя, будто король. Можно было бы подумать, что он не станет такого делать, что захочет оставить все себе, но под влиянием порошка люди перестают думать о будущем. Если не хочешь потерять собственное, не пробуй. Лучше поверь мне на слово. Поначалу кажется, будто обрел весь мир, но со временем просто теряешь себя.

– У меня нет желания это пробовать, – сказал Аларик.

Пирос снова вздохнул.

– Какой же человек не захочет почувствовать себя королем?

Аларик позволил себе еле заметно улыбнуться.

– Знал я пару королей. Их жизнь вовсе не так радостна, как все думают.

Пирос глянул на него.

– На том конце пустыни за него хорошо платят. Называют его Порошком Желаний.

– Интересное название.

– Мелкий порошок серо-синего цвета, чем-то на тимьян похож, но с более резким запахом и более едким вкусом. Хорошо идет под курятину.

– Ты его пробовал?

Пирос поглядел на огонь.

– Я был молодым и глупым, да еще на спор это сделал. С тех пор я ничего на спор не делаю. А Рудд показал мне, чем я мог бы стать.

Аларик медленно кивнул.

– Я понял твое предупреждение. Но интересно… почему нельзя отучить его от него? Наверняка действие порошка ослабевает со временем.

Каравановожатый сжал переплетенные пальцы так, что на предплечьях выступили связки.

– На том конце пустыни… я видел человека, настолько привыкшего к порошку, что он умер, когда не смог его получить. Это была медленная и болезненная смерть.

Пирос закрыл глаза и склонил голову.

– Хочу ли я потерять сына, пусть даже тень его?

Аларик поглядел на палатку, где спал Рудд. У входа лежал часовой, завернувшись в одеяло и подложив под голову седло. Аларик догадался, что второй сторожит с другой стороны.

– Печальная история, – сказал он. – Но ее надо доработать, прежде чем она станет песней.

Он не стал говорить, что этой истории требуется окончание.

– Что ж, у нас впереди еще долгий путь, – ответил Пирос. – Времени на доработку хватит.

Опершись рукой о песок, он поднялся на ноги.

На следующий день призрачный город появился на горизонте поздно утром. Аларик ехал достаточно близко к Рудду и увидел, что Ганио держит поводья верблюда, на котором едет юноша, а двое других всадников едут следом, совсем близко. Как и прежде, город колебался и мерцал на горизонте, но башни было различить сложно, а потом они и вовсе слились в одно пятно. Ближе к вечеру вся масса города будто поднялась вверх, и под ней виднелось небо. Облака, подумал Аларик, хотя трудно было согласиться с такой мыслью, поскольку остальное небо было совершенно безоблачным и голубым, кроме ослепительного пятна солнца.

Дюжина дней пролетела, как один. Свежие лепешки утром, погрузка, и верхом на верблюдах дальше на запад. Время от времени караван двигался не по песку, а по плотной сухой земле, иногда они обходили барханы, по щиколотку в песке, и каждый день далеко на юге появлялся призрачный город. Каждый вечер они останавливались у колодца, воду из которого можно было пить, только вскипятив, вокруг колодца росла колючая трава, но присутствия верблюдов она не переживала. Ставили палатки, разводили костры, доедали остатки утренних лепешек и сушеные фрукты, совершенно сухой сыр, а иногда – сушеное мясо, которое надо было сначала вымочить в горячей воде, чтобы оно не было жестким, как кожаный ремень. Аларик брал в руки лютню и играл, пока у костров не оставались лишь часовые. Каждый вечер Рудд сидел у ног Аларика, слушая, улыбаясь, кивая, но ничего не говоря.

Очередной день обещал быть таким же, как предыдущие, но на горизонте появилось темное пятно. По мере приближения каравана оно росло и превратилось в большую рощу, внутри которой серебрилась вода, вовсе не иллюзорная. Рядом с озерцом примостилась деревня из дюжины хижин, вокруг которых ходили мужчины, женщины и дети, ухаживая за огородами и пася коз. Аларик глазам своим не верил. Посреди пустыни, где ничто не напоминает путешественнику, что здесь люди бывают, кроме колодцев, жили люди в опрятных домах, меж которых виднелись резные стулья и столы, стоящие на роскошных коврах, достойных королевских покоев.

Верблюдов, в том числе Фолеро, собрали с одной стороны от озерца и привязали к железным штырям с кольцами, забитым в стволы деревьев, чтобы они не отправились к садам. Палатки поставили рядом, развели костры, видимо, чтобы не мешать жителям, понял Аларик. Пирос отдал поводья своего верблюда Ганио и пошел к деревне. Навстречу ему вышел мужчина в белом одеянии, с золотой цепью на шее и диадемой на голове. Остальные жители встали вокруг, оставив дела в садах и стоя рядом со своим принцем.

Аларик увидел, что Пирос и мужчина раскланялись посреди ковров, а после небольшого разговора Пирос махнул ему рукой, подзывая. Аларик подошел и низко поклонился мужчине в белом одеянии.

– Это наш менестрель, – сказал Пирос. – Сегодня вечером он будет веселить нас.

Принц улыбнулся.

– Если мне понравится его пение, я награжу его.

Он поглядел на Пироса.

– Сколько ночей вас не будет? Он здесь останется? А может, и потом?

– Это уж как он сам пожелает, – ответил Пирос.

– Если он так умел, как ты говоришь, я надеюсь на это.

Они снова раскланялись, и Аларик пошел к лагерю следом за Пиросом. Дойдя до края расстеленных ковров, Пирос поднял руку, давая знак мужчинам, стоявшим ближе всего к нему. Те начали снимать поклажу с верблюдов.

Аларик шел следом за Пиросом, и они остановились у самого большого костра, где им налили чаю. Пирос пил, глядя, как снятый с верблюдов груз относят к расстеленным коврам, складывая в высокие кучи. Принц стоял там, и у него в руках появились доска и мел. Очевидно, он собирался записывать, что ему доставили.

Аларик уже не мог молчать.

– Ты же не предлагал мне остаться здесь, когда караван уйдет, не так ли? – спросил он.

Пирос не повернулся к нему.

– Как я и сказал, как сам пожелаешь. Здесь спокойная жизнь, когда песчаных бурь нет. Тем не менее, после каждой бури люди все в порядок приводят. Еда хорошая. Пока будем здесь, поедим свежей козлятины, сушеной с собой возьмем, в дорогу. В этих мешках, по большей части, зерно, на хлеб. Этого им хватит больше чем на год. Не самая худшая доля для менестреля, петь для такого принца.

– Я так не думаю, – сказал Аларик.

Пирос едва улыбнулся.

– Он предложит тебе золото. Я уверен в этом.

Аларик покачал головой.

– У меня было золото. Оно воров привлекает. Я предпочитаю путешествовать. Или ты от меня устал, друг мой Пирос, раз хочешь сгрузить, как эти мешки с зерном?

Пирос повернулся к нему.

– Он может предложить тебе порошок, чтобы ты остался. Как владыка пещер, где его добывают, он имеет большой запас.

– Неужели? Тогда я не стану есть его пищу. Он стал богат благодаря порошку?

– Помимо всего прочего, – ответил Пирос. – Здесь делают ковры и украшения, которые очень ценятся по обе стороны пустыни. А еще добывают соль.

Он показал в северную сторону.

– Рудники там, на некотором расстоянии, но никто не скажет тебе в точности, где и на каком. Они собирают ее в мешки от зерна, которое привезли в прошлом году, и хранят специально для нас в хранилище, до которого полдня пути. Команда моих людей заберет ее завтра, а я тем временем отправлюсь в другое место. Если хочешь хорошо потрудиться, отправляйся с ними.

– А ты будешь… в другом месте, – сказал Аларик.

Пирос поглядел на принца, который кивнул, когда к его ногам принесли последний мешок зерна. Кивнул в ответ, но Аларик не понял, адресовано это принцу или ему.

– Может, захочешь отправиться со мной, – сказал каравановожатый. – Обернемся за четыре-пять дней.

– С порошком, – утвердительно сказал Аларик.

Пирос скрестил руки на груди.

– Друзья познаются в пустыне, – сказал он.

Аларик улыбнулся.

– Как и в любом трудном путешествии.

Он вспомнил ледяные пустыни Севера, другие, но тоже пустыни, людей, которых он знал там.

– Ты отважен, менестрель, – сказал Пирос.

Аларик покачал головой.

– Менее, чем ты думаешь, друг мой Пирос. Но я очень любопытен, а это иногда сходит за отвагу.

Пирос поглядел на верблюдов, потом на костры.

– Как я уже говорил, с нами отправится мой сын. За ним нужен присмотр. Ему нравятся твои песни. Может, они удержат его от того, чтобы бежать за городом.

– Почему не оставить его здесь? Твои люди – хорошие часовые.

– У меня порошок, тот, что ему нужен, по крайней мере, столько, чтобы добраться до источника, – сказал Пирос. – Есть лишь один человек, которому я могу его доверить, и он отправляется со мной.

Он жестко поглядел на Аларика.

– Думаю, я получил твое согласие, менестрель. За это путешествие не будет отдельного вознаграждения, но я не думаю, что оно тебе нужно.

– Хорошая песня – достаточная награда для меня.

Пирос снова кивнул.

– Я и Ганио знаем, как найти это место. Ориентироваться в пустыне сложно. Особенно новичку. Уйдешь в сторону – потеряешься навеки.

– Я осторожный путешественник и редко теряюсь, – сказал Аларик. Не стал говорить «никогда», хотя это было бы правильнее. Карта всех мест, где он побывал, остававшаяся у него в голове, всегда помогала ему использовать его особую силу. – А еще я легко иду за остальными.

– Очень хорошо, – сказал Пирос. – Утром, когда группа отправится за солью, на север, мы отправимся на юг.

– В сторону призрачного города.

– Да. Это тоже обрадует моего сына.

Жители деревни радушно приняли их, угостив свежим мясом и овощами, а потом все слушали игру Аларика. Принц не стал предлагать ему золота, но Аларик и не ожидал этого после одного вечера. Утром большая группа людей отправилась на север верхом на верблюдах. Один из местных пошел с ними проводником, хотя, по словам Пироса, его люди и сами бы нашли склад, на привычном месте. Пирос, Ганио и Рудд отправились на юг, вместе с Алариком на Фолеро и еще четырьмя вьючными верблюдами с водой и едой. Вечером они остановились в особенно пустынном месте, таком, какого Аларик не видел до сих пор. Источника воды не было, но они взяли запас с собой и заварили чай. Поели они хлеба, оставшегося с завтрака. Менестрель спел новую песню, про поющие барханы, а два его спутника дружно подпевали. И лишь Рудд молчал, сидя у огня и глядя в темноту на юг, будто что-то там видел.

На следующее утро они двинулись дальше, потом снова разбили лагерь, поели, и Аларик снова пел. На третий день впереди показались холмы, пологой линией уходящие к юго-западу. За полдня они добрались до них и обнаружили у подножия холмов семь хижин, аккуратно выстроенных, но поменьше, чем в деревне, где жил принц. Вода тут тоже была, но Пирос сразу же предупредил, что пить ее нельзя, даже прокипятив. Приглядевшись, Аларик увидел, что у воды неприятный желтоватый оттенок. Даже верблюды ее пить не стали.

Из хижин вышли несколько мужчин, приветствуя их. Худощавые, с проступающими на лицах скулами и челюстями, с запавшими глазами, темными кругами под ними, костлявыми руками и ногами, в болтающимися на них просторных одеяниях, так, будто когда-то эти люди были покрепче сложением. Главный среди них, очень рослый, низко поклонился Пиросу и проводил его в хижину. Другие начали снимать поклажу с верблюдов. Аларик вызвался помочь, снял мехи с водой, наполненные в деревне и связанные толстой веревкой.

Худые отнесли воду в шесть хижин, а остальную поклажу убрали в седьмую, ту, что стояла ближе всего к выкопанной в земле костровой яме. Когда все распределили между ними, Пирос и рослый мужчина вышли, завершив переговоры.

– Придется собрать побольше, – сказал товарищам Пирос. – Так что мы пробудем тут целый день, пока они закончат.

Ганио кивнул. Он привез из деревни молодого козленка, положив его себе на колени в нитяном мешке, а теперь он забил его одним быстрым ударом ножа. Он снял шкуру, выпотрошил и повесил жариться на огне. Местные забрали внутренности и кинули в котел, чтобы отварить.

Пока шла готовка, двое худых взяли из хижины, служившей складом, небольшие пустые мешки и пошли вверх по холму за деревней. А затем скрылись за ним. Их не было достаточно долго, а когда они вернулись, в мешках было нечто тяжелое и бесформенное. Двое других отправились туда же, с пустыми мешками, и вернулись с полными. Они делали так раз за разом, сменяя друг друга, а Ганио навьючивал мешки на верблюдов. Пирос принес еще несколько полных мешков из хижин и тоже навьючил на верблюдов.

В какой-то момент Рудд, сидевший у огня, скрестив ноги, и глядевший, как готовится ужин, встал и пошел вверх по холму. Ганио, увидев это, сразу оставил поклажу и пошел за ним. Спустя пару мгновений следом пошел и Аларик, в паре десятков шагов позади. С вершины холма он увидел призрачный город – на горизонте на юге. Рудд спускался с холма, Ганио шел рядом, бок о бок, и что-то говорил ему. Аларик не слышал, что говорит Ганио, но, судя по тону, он говорил мягко и успокаивающе. Наконец Ганио поймал Рудда за руку и остановил. Судя по всему, начал уговаривать вернуться. Подошел Пирос, но не стал спускаться к сыну. Ганио наконец-то удалось развернуть Рудда, и Пирос слегка кивнул ему. И сразу же пошел обратно к костру.

Этой ночью Аларик пел о долгих и опасных поисках сокровищ. Старая песня, которую он услышал очень далеко отсюда, но она показалась ему подходящей. Отрезал себе жареной козлятины, которая оказалась очень вкусной. Увидев осторожный жест Пироса, не стал есть вареные потроха, которые сильно пахли чем-то, похожим на тимьян. Ни Пирос, ни Ганио их не ели. Ел их Рудд или нет, Аларик не увидел. После ужина Пирос поставил палатку, и они забрались внутрь, спасаясь от ночного холода пустыни. Аларик проснулся лишь раз, когда кто-то – не Рудд, который спал рядом с ним, – вылез из палатки, видимо, по зову природы, но ему самому выходить не требовалось, так что он снова уснул.

Утром они испекли немного хлеба на камнях у костра и доели холодную козлятину. Затем Ганио сказал, что, если Аларику любопытно, он может поглядеть, как собирают порошок, раз уж он сюда добрался.

– А это разрешено? – спросил Аларик.

– Да, но смотреть особенно не на что, – сказал Пирос.

Рудд, до этого склонившийся над едой, поднял взгляд.

– Я бы тоже посмотрел.

– Ты уже видел это прежде, – сказал ему отец. – Ничего не изменилось.

– Я хочу посмотреть, – громко сказал Рудд. Встал, бросил недоеденное мясо, развернулся и пошел вверх по холму.

– Мне бы помощь не помешала, – сказал Ганио.

Рудд обернулся и поглядел на отца.

– Не хочешь пойти со мной, отец? Чтобы я под присмотром был.

Пирос глянул на Аларика и ничего не ответил.

– Я пойду, – сказал менестрель.

Он быстро догнал Рудда.

– Можешь рассказать, как его собирают, – сказал он.

– Отец это лучше знает, – мрачно ответил Рудд. – Но он этого боится. Правда, отец?

Пирос глядел на сына, прищурившись.

– И тебе следовало бы, – сказал он. – Погляди, что стало со сборщиками.

– Они умрут прежде срока, даже не вдыхая яд, – сказал Пирос Аларику. – Многие годы бок о бок с ним, никуда не денешься.

– Наверное, я не хочу на это смотреть, – сказал Аларик, делая шаг назад.

– Просто держись подальше от входа в пещеры, – сказал Пирос. – Там будешь в безопасности. Исходящего от них запаха вполне достаточно, чтобы не подходить ближе, чем следует.

– Запаха боится, – сказал Рудд.

– А что за запах? – спросил Аларик.

– С духами не спутаешь, – ответил Пирос. – И с тимьяном тоже.

Аларик на мгновение замешкался. Ганио шел вперед, и, похоже, пока что он вполне здоров. Наконец любопытство взяло верх над сомнениями, и Аларик кивнул Ганио и Рудду. Они забрались на вершину холма. Потом пошли по гребню в западном направлении. Сотню шагов, две. Справа на горизонте дрожал в воздухе призрачный город. Рудд постоянно на него поглядывал, но не порывался бежать туда. Видимо, подумал Аларик, поскольку Ганио крепко его за локоть держал. Вода – или то, что выглядело, как вода – протянулась от города в их сторону, выглядя совершенно как настоящая, вот только ее кромка постоянно колебалась, будто это была вода в тазу, который несли через толпу в таверне.

– Расскажи мне, как его собирают, – сказал Аларик.

Рудд не ответил, и через некоторое время заговорил Ганио:

– Дыхание задерживают. И ничего больше. Такой вонью никому дышать не захочется.

– Собирают, задержав дыхание? – переспросил Аларик.

– Больше никак, – ответил Ганио. – Большой опыт позволяет им делать это долго. Тех, у кого не получается, на работу не берут. Либо они умирают.

– Не слишком привлекательная работа, – сказал менестрель. – Ранняя смерть, а может, и еще более ранняя. Кто же за такую берется?

– Выбора нет, – сказал Ганио. – Принц приказывает, они подчиняются. Конечно, сборщики могут употреблять порошок, сколько захотят. Некоторая компенсация.

Аларик почуял, куда они идут, прежде чем они подошли. Запах действительно отталкивающий, как и сказал Пирос, сильный запах тухлятины, будто потроха на солнце оставили лежать. Он остановился, пропуская вперед Ганио и Рудда. Те сбежали по склону и скрылись под скальным выступом. Постояв, Аларик сделал еще пару шагов и снова встал. Любопытство и осторожность боролись в нем. И все более сильное беспокойство. Сколько бы Ганио ни говорил, что это безопасно, Аларик все не решался.

Вдруг из-под скального выступа выскочил один из худых и ринулся вверх по склону. Аларик услышал, как Ганио что-то кричит, но не разобрал слов. Едва успел отойти в сторону, как худой мужчина пробежал мимо него туда, откуда они пришли.

Ганио высунулся из-под скального выступа и снова крикнул, махнув Аларику рукой. Менестрель поглядел на склон холма. Что же случилось, подумал он, что Ганио и один из худых не могут справиться? С чего бы им думать, что он им поможет?

Он обернулся, услышав топот ног. Пирос и пятеро худых бежали по гребню холма.

– Что там наделал этот глупый мальчишка?! – крикнул Пирос, пробегая мимо Аларика и не дожидаясь ответа.

Двое последних худых схватили Аларика за руки и потащили вперед. Спотыкаясь, едва не падая, Аларик побежал вниз по склону вместе с ними.

Под скальным выступом, в небольшом углублении, где склон холма был почти вертикальным, образуя стену в человеческий рост высотой, виднелась массивная деревянная дверь. Рудд лежал у двери, а Ганио сидел рядом, держа на коленях его голову.

– Что случилось? – спросил Пирос, склоняясь над сыном.

Внезапно один из худых распахнул деревянную дверь настежь. За ней была темнота пещеры, а запах гниения усилился десятикратно. Аларик задержал дыхание. И тут трое худых схватили Пироса, подняли вверх и швырнули внутрь. Остальные подхватили менестреля с такой силой, что он не смог даже сопротивляться, и тоже швырнули. Упав прямо на Пироса, Аларик непроизвольно выдохнул. Дверь захлопнулась, и стало темно.

В кромешной тьме Аларик прижал к себе тело каравановожатого, и в следующее мгновение они оказались на Севере. Ужасающую вонь сдуло морозным северным ветром.

Аларик отпустил Пироса и перекатился на колени, кашляя и хрипло дыша. Воздух был холодный, и после жара пустыни он сразу же начал дрожать, хотя, по меркам Севера, мороза не было вовсе. Глядеть на Пироса он боялся. Аларик на самом деле не думал и даже усилия воли не приложил, чтобы использовать свою силу. На это времени не было. Забрал он с собой тело Пироса целиком или только кусок, будто отрубленный мясником?

Услышав тихий стон, заставил себя посмотреть. Пирос приподнялся на локтях и закашлялся. Целиком, и не просто целиком. Оказалось, что он и Аларик лежат на широкой каменной плите. Аларик понял, что его сила позволила перенести не только Пироса, но и изрядный кусок каменного пола пещеры. На котором лежал обесцвеченный временем человеческий скелет со сломанными ребрами и рассыпающимися костями рук и ног. Скорее всего, подумал Аларик, он и Пирос просто упали на скелет и раздробили его. Среди костей виднелись крохотные пятна то ли плесени, то ли минеральных отложений серо-синего цвета. Такое же пятно Аларик увидел у себя на рукаве и, встав, тщательно стряхнул его другим рукавом, чтобы не прикасаться, чтобы не вдохнуть и чтобы на кожу не попало. Можно догадаться, что это такое.

Пирос сел, широко открытыми глазами глядя на жесткую северную траву, торчащую из-под каменной плиты, на которой они очутились, кусты и невысокие деревца, покрывающие холмистую землю, горы с белыми снежными шапками вдали. Нахмурился и поглядел на Аларика.

– Это земля мертвых? – спросил он.

– Нет, этого мы избежали, – ответил Аларик, покачав головой. – Это просто Север.

Каравановожатый стал на колени и подполз к краю каменной плиты. Потрогал руками холодную северную землю, воткнул в нее пальцы. А затем встал на ноги.

– Как мы сюда попали? – прошептал он. И снова поглядел на Аларика. – Ты это сделал.

Аларик не ответил ничего.

Пирос повернулся, оглядываясь по сторонам.

– Так далеко, – прошептал он, запахивая плотнее одежду, предназначенную для пустыни. А затем низко склонился перед Алариком.

– Что вам угодно, мой повелитель?

У Аларика перехватило дыхание. Такой реакции он не ожидал. Страха перед его колдовской силой – да. От которого рукой подать до ненависти. Но почтение?

– Ничего мне не нужно, друг мой Пирос, кроме твоей дружбы.

– Я обязан тебе жизнью, – сказал Пирос. – Такой долг так просто не отдашь.

Аларик мотнул головой.

– Я спасал свою. Оказалось достаточно легко взять с собой и тебя.

– Ты мог оставить меня умирать.

– Не такой я человек, – сказал Аларик.

Пирос прищурился.

– А человек ли ты? Или какой-то волшебный дух?

– Человек.

– Однако…

– Я родился с этой способностью. Стараюсь ею не пользоваться, когда другие могут увидеть. Она их пугает.

Аларик жестко поглядел на Пироса.

– Но ты не испугался.

– Я очень многое в жизни повидал, – сказал Пирос. – И никогда не видел, чтобы от страха была польза. Сможешь вернуть меня обратно? Только не в пещеру, а снаружи.

– Я могу вернуть тебя в лагерь худых людей, в деревню у пруда или в таверну твоего брата.

– А на холм над пещерой?

– И туда тоже.

– Я должен знать, кто это устроил. И должен увидеть моего сына и Ганио, если они еще живы.

– Сборщики превосходят нас числом, – сказал Аларик.

– Безусловно, но на этот раз на нашей стороне – внезапность, – ответил Пирос. Тряхнул головой. – Они не могли сделать это сами. Принц не позволил бы им убить меня, если только кто-то не хочет встать на мое место, сделав ему более щедрое предложение. Вопрос лишь… кто?

– Ты подозреваешь?..

Пирос мрачно сжал губы.

– Кто-то, кто пришел с нами к источнику порошка, чтобы дело было сделано. И убить тебя, чтобы не оставить надежного свидетеля.

– Возможностей две, – тихо сказал Аларик.

– Действительно, – сказал Пирос. – Отнеси меня обратно, менестрель. Я должен знать правду.

– На небольшом расстоянии от пещеры, – сказал Аларик. – Так, чтобы оттуда видно не было.

Пирос кивнул.

Они крепко обнялись и спустя удар сердца снова оказались в пустыне, на северном склоне гребня, по которому они шли к пещере. Край гребня был чуть выше их голов, но они сразу присели. Пирос подполз повыше и выглянул. Махнул рукой Аларику, подзывая его.

Скальный выступ, под которым был вход в пещеру, оказался в дюжине шагов наискосок от них. Там стояли трое худых людей.

– У тебя нож есть? – прошептал Пирос.

Аларик покачал головой. Нож у него был, но остался в заплечном мешке в лагере худых.

– Тогда бери этот, – сказал Пирос, доставая из рукава длинный кинжал и подавая Аларику рукояткой вперед.

– Я не убиваю людей, – прошептал менестрель.

– Нужно только напугать. Призраки с кинжалами. Как думаешь, устоят они против такого?

Аларик взял кинжал. Пирос достал из рукавов еще два. Интересно, сколько у него их всего, подумал Аларик.

– Иди за мной, – сказал каравановожатый. Вскочил на ноги, перепрыгнул через гребень и побежал вниз.

– Убийцы! Убийцы! – закричал он.

Аларик побежал следом, крепко сжимая кинжал.

Трое худых поглядели вверх и завопили – пронзительно, будто раненые псы. Сбились в кучу, будто перепуганные дети. Из-за скального выступа вышли трое других и тоже завопили.

Пирос уже подбежал к ним.

– Лежать! – заорал он. – Лежать, псы, каковы вы и есть, мордой в землю! Посыпьте главы прахом и камнем и молите меня, чтобы я не исполнил правосудие, которого вы заслужили!

Он помахивал ножами, и Аларик, остановившись в паре шагов за его спиной, стал делать так же в надежде, что это выглядит угрожающе.

Худые стояли на четвереньках, трясущимися пальцами собирая с земли пыль и посыпая себе головы, но не переставая вопить.

– Молчать! – проревел каравановожатый.

Вопли прекратились, сменившись тихим плачем и кашлем.

– Кто приказал? – спросил Пирос, пнув ближайшего из поверженных по голове. Раз, другой. Ответом было молчание. Пирос полоснул стоящего на коленях кончиком кинжала по плечу, взрезав одежду и кожу. Потекла кровь.

– Отвечай! – крикнул Пирос.

Раненый схватился за плечо и застонал.

– Твой человек, – сказал другой. – Это твой человек.

– Ганио, – сказал третий. – Сказал, если мы это сделаем, вернемся в деревню. К нашим семьям!

– Сказал, что они нас примут, – заговорил четвертый. – Что порошок пойдут собирать другие!

Пирос быстро прошел мимо стоящих на четвереньках худых мужчин, и они не попытались остановить его, лишь смотрели ему вслед. Аларик обошел их подальше, раздумывая, сколько еще их будет удерживать ужас, пока они не поймут, что он и Пирос – не духи.

Ганио стоял под скальным выступом, спиной к двери, закрывающей вход в пещеру. У него в руках тоже были два ножа с длинными изогнутыми лезвиями.

– Значит, есть другой выход, – сказал он. – А яд – ложь.

Пирос покачал головой.

– Ты нас убил.

– Я так не думаю, – сказал Ганио и пнул ногой камень в сторону Пироса. Камень ударился в мягкий сапог каравановожатого, у края халата. – Вы из плоти и крови пока что.

Пирос нахмурился.

– Где мой сын?

– Ушел, – ответил Ганио, показав острием ножа на юг. – Туда, куда всегда хотел уйти.

Пирос не сводил с него глаз.

– Он знал, что ты собираешься сделать?

– Конечно, знал. Думаешь, ему нравилось жить в тюрьме, которую ты сотворил из его жизни?

Аларик увидел, как побелели костяшки пальцев Пироса, сжимая рукоятки кинжалов.

– Я бы все равно отдал дело тебе, рано или поздно, – сказал он. – Не ему.

– Когда-нибудь, лет через двадцать, – ответил Ганио. – А до тех пор мне терпеть все это безумие. С меня хватит. Терпение мое кончилось, и уже давно.

Пирос медленно перешел к каменной стене почти вплотную.

– Значит, вот как вышло.

– Двое на одного, – сказал Ганио.

– Семеро против двоих, – ответил Пирос. – Ты сам так сделал.

Ганио покачал головой.

– Они думают, что вы мертвецы. Уже убежали.

Пирос не повернул головы в сторону перепуганных худых, а вот Аларик глянул. Действительно, убежали.

– Похоже, мы одни, – сказал он.

Пирос кивнул.

– Скажи, если они вернутся. В противном случае все между нами, мной и Ганио.

Он сделал шаг в сторону Ганио.

– Какой из них твой?

– Оба, – ответил Ганио. – Когда я уйду отсюда без тебя.

Он поднял руку с ножом на уровень пояса, а вторую оставил у бедра.

Пирос прыгнул вперед, сбив в сторону ножи Ганио своими, и они на мгновение прижались к деревянной двери, а потом упали на землю, путаясь в одеждах. Ганио оказался сверху. Аларик почувствовал, что не дышит, готовый сбежать известным ему способом, но не решился сделать это. Стоял на месте мгновение, потом еще одно.

Пирос столкнул Ганио в сторону и, шатаясь, встал. Лезвие кинжала в левой руке было по рукоятку в крови, а по одежде на животе Ганио расползалось пятно того же цвета. Пирос вытер окровавленный кинжал о подол халата Ганио, а затем убрал оба кинжала в рукава.

– Пусть местные его хоронят, – сказал Пирос. – Или просто оставят здесь высохнуть на солнце. А теперь надо сына найти.

Он начал подниматься вверх по склону.

Аларик пошел следом.

– Что ты с ним сделаешь? – спросил он.

Дойдя до гребня, Пирос развернулся и поглядел на юг. Аларик стал рядом и сделал то же самое. На горизонте дрожал призрачный город, как всегда, а между ними и городом, на серой поверхности пустыни, виднелась крохотная фигурка в зеленой головной повязке.

– Интересно, сколько свежего порошка они ему дали, – сказал Пирос. – Он сильнее, когда свежий. Наверное, сейчас он видит башни из алебастра и цветущие сады там, где мы видим лишь смутные силуэты, похожие на облака. Может, даже лодки на воде.

Он глубоко вдохнул.

– Я тоже это видел. Меня это так напугало, что я больше никогда порошок не пробовал.

– Мы можем вернуть его, – сказал Аларик.

– Можем, – ответил Пирос. – Но мне даже не надо было спрашивать Ганио, знал ли он про заговор. Иначе они бы швырнули его в пещеру следом за нами. Ганио всегда славился осторожностью. Хороший помощник, который никогда ничего не упустит. Если он решил убить тебя, чтобы не оставить свидетелей, он бы не стал щадить Рудда.

– В этом ты не можешь быть уверен, – сказал Аларик. – Ганио мог лгать, чтобы получить преимущество в схватке. Мог довериться силе порошка, что затуманит ум парню.

Он прищурился, оценивая расстояние. Если воспользоваться его особой силой, ничего сложного. Если он схватит мальчишку внезапно, и тот не успеет начать сопротивляться, то вернуться тоже будет легко.

– Пирос, – сказал он. – Он твой сын.

Пирос усмехнулся, тихо и мрачно.

– Порошку он сын. А мне тоже надоело держать его в тюрьме.

Он снова тяжело вздохнул и отвернулся, не глядя на город и на сына.

– Пусть он обретет то, чего желает его сердце.

И Пирос начал спускаться по северному склону, к хижинам худых.

– Пирос… – снова сказал Аларик, спускаясь следом.

Каравановожатый не останавливался.

– Это хороший конец для твоей песни, менестрель? – спросил он.

– Идеальный конец песни, но не человеческой жизни, – ответил Аларик. – Позволишь ли ты умереть ему там лишь потому, что порошок затуманил его ум?

– Если пойдешь за ним, то дальше тебе за него отвечать, – сказал Пирос. – Ты этого хочешь?

Аларик сглотнул ком в горле.

– Пирос… я не могу позволить ему умереть.

Пирос покачал головой.

– Не думал я, менестрель, что ты дурак, но так вышло.

Спустя удар сердца Аларик шел на юг, в паре шагов за спиной сына Пироса.

– Рудд! – крикнул он.

Юноша едва обернулся. Похоже, не удивился, увидев Аларика.

– Возвращайся, – сказал менестрель. – Там ничего нет. Нет города.

– Ты слишком много моего отца слушал, – сказал Рудд. – Он знал, что там город, но слишком испугался, поэтому отказался от него.

– Это иллюзия, – сказал Аларик. – Обман, который создала пустыня. Я каждый день его вижу, и каждый день он исчезает.

– Для меня он не исчезнет, – сказал Рудд и пошел быстрее, будто желая нагнать город прежде, чем он растворится в воздухе.

Аларик остановился. Рудд уходил все дальше. Город впереди, еле различимый, манящий, но он еще есть. Пирос сказал, что это иллюзия. Аларик принял это, но что, если там все-таки что-то есть? Если там есть город – какой-то город? Что, если прав Рудд? Прикинув расстояние, он прыгнул вперед, так, как только он умел. Обернулся. Рудда позади не видно, а город впереди, так же далеко, как и прежде. Еще прыжок. Второй. Третий. На десятый прыжок город исчез, но пятно воды все так же блестело вдали, манящее, посреди пустыни. Еще пара прыжков, а вода все так же отступала вдаль.

Иллюзии, только иллюзии. Теперь он знал это точно. Несколько огорчился и устыдился того, что позволил себе думать иначе, пусть и недолго. Он вернулся туда, откуда начал, в паре шагов позади Рудда. Чуть пробежался, чтобы догнать юношу.

– Все еще здесь? – спросил Рудд.

– Пройдусь с тобой, – сказал Аларик. – Когда город исчезнет, вернемся.

– Вернемся, зачем? – спросил Рудд. – Караваном теперь управляет Ганио, я там ему не нужен.

Он поглядел на Аларика.

– Да, я знаю, что мой отец мертв, как и ты. Ты иллюзия, но ты здесь. Почему я должен верить в тебя, но не верить в город?

Аларик не стал отвечать.

– Я здесь, чтобы вернуть тебя в мир живых. Если хочешь, хоть в таверну твоего дяди.

Рудд сунул руку в складку одеяния и достал кожаный кошель, такой, в каких монеты хранят. Сунул внутрь пальцы и достал щепотку серого порошка. Слизнул.

– Я и есть в мире живых, – сказал он. – И город ждет меня.

– Рудд…

Парень протянул кошель Аларику.

– Сможет ли мертвый отведать порошка?

Аларик покачал головой.

– Какая жалость, – сказал Рудд. – В городе предостаточно порошка.

Он завязал кошель и убрал.

– Порошка предостаточно в караване, – сказал Аларик. – Пойдем со мной обратно.

Он схватил Рудда за руку, чуть выше локтя.

Рудд резко остановился и уставился на руку Аларика.

– Совсем не иллюзия, – пробормотал он. Высвободил руку и оттолкнул менестреля. Отошел на пару шагов и достал из рукава кинжал. Сделал выпад в сторону Аларика.

Аларик отшатнулся в сторону, сдержав желание исчезнуть.

– Значит, ты можешь умереть дважды, – сказал Рудд, бросаясь вперед.

Спустя мгновение Аларик снова оказался на Севере. У его ног была каменная плита, та самая, с человеческими костями. Сделав глубокий вдох, он прыгнул обратно, оказавшись в десятке шагов позади парня.

– Рудд! – крикнул он. – Город не желает тебя видеть. Он послал меня, чтобы я увел тебя!

Парень резко развернулся.

– Лжец! – крикнул он, махая ножом. – Он всегда желал меня!

И Рудд снова развернулся и пошел на юг.

– Рудд!

На этот раз парень не ответил.

– Рудд, – тихо сказал Аларик. Долго глядел, как удаляется силуэт юноши, глядел на призрачный город на горизонте, недостижимый. Когда Рудд превратился в еле различимую точку на глади пустыни, Аларик вернулся к хижинам худых.

Пирос был в одиночестве, проверяя ремни на мешках с порошком. Когда Аларик пошел к нему, он поглядел на него.

– Он не стал возвращаться? – спросил Пирос.

Аларик покачал головой.

– Я и не думал, что вернется, – сказал Пирос и похлопал по шее верблюда. – Уходим, сейчас же. Мы и так слишком задержались.

– А сборщики? – спросил Аларик, глядя по сторонам.

– Сбежали, – ответил Пирос. – Может, к принцу, чтобы рассказать о нашем волшебстве, если осмелятся. Думаю, он все на порошок спишет. Может, просто в пустыне, ждут, пока мы уйдем. Без разницы. Нам они больше не нужны. На этот раз у нас порошка достаточно. Готов поспорить, до следующего года они все забудут.

– А я и ты?

– Вернемся в деревню и продолжим наш путь. Возьми-ка немного козлятины на завтра.

Аларик срезал несколько полос мяса с костей и убрал в мешок, в котором до этого был хлеб. Привязал к веревкам на боку Фолеро. Когда закончил, Пирос уже сидел верхом на верблюде.

– Как думаешь, многие ли еще знают про это? – спросил Аларик, пока Фолеро опускалась на колени, чтобы он сел в седло.

– Без разницы, – сказал Пирос. – Они пойдут за тем, кто вернется.

Скривил губы, но не в улыбке.

– Думаешь, меня в первый раз убить пытаются?

Аларик нахмурился.

– Промысел богатый, – продолжал Пирос. – По окончании всегда хорошо платят. Но иногда кому-нибудь хочется получить еще больше. До сегодняшнего дня Ганио всегда был на моей стороне. Я думал… ну, не важно, что я думал. Фолеро тебя ждет.

Аларик сел в седло, и верблюдица рывком встала, неуклюже и в то же время грациозно. Он уже к такому привык.

– Ты оставляешь здесь своего сына, – сказал он. – Может, вдвоем мы бы его уговорили.

– Нет у меня сына, – сказал Пирос и дернул поводья. Верблюд двинулся на север. Другие, привязанные веревками, зашагали следом. Пирос оглянулся и махнул рукой Аларику.

– Но это можно поправить позже, – добавил он.

Аларик ехал позади небольшого каравана и никак не мог отделаться от мысли, что Пирос имел в виду не то, что заведет себе другую жену, молодую.

На следующий день они все так же шли на север, и каждый раз, как менестрель оглядывался, он видел позади призрачный город, манящий. Он остался с Пиросом, стараясь не думать о парне, который пошел на зов, но никогда не достигнет города. Слова песни уже складывались в его голове, трагической сказки, которую хорошо петь длинными зимними ночами у пылающего очага, далеко, очень далеко от этих пустынь. Когда-нибудь он сможет спеть ее, не думая, что еще можно было сделать, чтобы у песни был другой конец.