1

Я проснулась внезапно и увидела, что уже давно рассвело. Утром этого дня семья Дафни Снайдер впервые осознала, что она навсегда ушла из их жизни. Я сидела на кровати как аршин проглотивши и ловила ртом воздух, а голова раскалывалась от тупой свинцовой боли. Так гадко мне не было даже после самого тяжелого похмелья. Утренний свет, струившийся из-за штор, резал глаза, и я ничего не видела. В доме стояла мертвая тишина, и, кроме меня, в нем не было ни души.

– Нет, только не это! – простонала я, спуская ноги на пол. Держась за стену, чтобы не упасть, я кое-как доковыляла до детской. Кроватка сына стояла пустая.

Голова кружилась, к горлу подступила тошнота. Я направилась вниз и едва успела дойти до раковины, как меня вырвало. Не знаю, какую гадость дал мне Рэнди, но она оказалась гораздо сильнее обычного успокоительного. После приступа рвоты мысли немного прояснились, но зрение до конца не восстановилось, и все предметы расплывались перед глазами и мерцали, как лед при ярком солнечном свете. Вытерев слезы, я огляделась по сторонам и увидела на доске для разрубки мяса записку, прижатую каким-то предметом.

«Дорогая, я пошел подышать свежим воздухом с Хейденом и заодно закончить кое-какие дела. Буду дома после обеда. Если захочешь поговорить до нашего прихода, позвони.

Целую, Рэнди».

На записке лежал ключ от мастерской мужа. Разумеется, на нем не было опознавательных знаков, и я не уверена, что отличила бы его от других ключей в связке, и все же я не сомневалась: это именно тот самый ключ.

Мне так хотелось сразу же позвонить в полицию. Да, именно так и следовало сделать… Нет, надо было позвонить вчера, когда он, весь мокрый и перепачканный кровью, еле доплелся до спальни. И я могла бы сказать оператору или диспетчеру, понятия не имею, кто там у них отвечает на телефонные звонки… Да, я могла бы сказать: «Не знаю, имеет ли это какое-нибудь отношение к недавнему убийству девушки, которое произошло рядом с моим домом, но…»

Вообще-то даже не надо набирать номер 911, потому что я прекрасно знаю полицейского Тода Клайна, который по-прежнему живет рядом с нашим старым домом. Именно он несколько лет назад делал бередящие душу намеки по поводу убийства семьи Рено, и хотя мы больше не соседи, все равно ходим в одну церковь и часто встречаем там Тода с семьей. Правда, церковь мы посещаем гораздо реже, чем прежде. Учтивый, обходительный Тод Клайн, с традиционными полицейскими усами и бочкообразной грудной клеткой. Он рассказал, что Труди и Доминик Рено претерпели страшные мучения от рук убийцы, который сотворил что-то ужасное с их глазами… Рено. О Господи, неужели это Рэнди?! Вчера вечером я не смогла позвонить в полицию после программы новостей потому что муж не спускал с меня глаз и наверняка не позволил бы рыться в справочнике с телефонными номерами прихожан нашей церкви. Но я могла оказать сопротивление и не пить воду из чашки, которую принес Рэнди. Могла ударить его кухонным ножом и, схватив сына на руки, сесть в машину и мчаться на предельной скорости домой, в Орегон…

Слишком поздно. Я взяла ключ, но тут же выронила его. Пальцы совсем не хотели слушаться. Наверное, еще не прошло действие той пакости, которой угостил муж. В ушах звучал настойчивый голос: «Теперь ты все знаешь. Расскажи». Его эхо громом отражалось от длинного кухонного стола и разносилось по опустевшему дому. Я словно примерзла к полу, а потом схватила ключ и, зажав его в кулаке, перечитала записку. Разжав ладонь, снова посмотрела на клочок бумаги, начиная наконец понимать, что впервые за долгие годы совместной жизни муж пытается со мной поговорить и хочет, чтобы разговор получился содержательным.

 

2

Внутренний двор еще не просох после вчерашней грозы, но небо прояснилось, и в утреннем свете лужайка сияла россыпью капелек-бриллиантов. Сгрудившиеся у кормушки птицы испуганно вспорхнули, когда я проходила мимо них к мастерской Рэнди, а потом снова стали стайками спускаться на землю. Словно весь мир оцепенел вместе со мной. От дома до мастерской всего шагов двадцать, но я всегда чувствовала, что их разделяет бездонная пропасть, та самая, что лежит между тайным миром Рэнди и нашей совместной жизнью. И вот сейчас он наконец решил открыть свои секреты.

Мастерская представляла собой обычную складскую пристройку площадью десять квадратных футов, воздвигнутую двумя парнями, которых прислали из хозяйственного магазина, и они притащили на грузовой платформе все необходимое для строительства и кучу разного хлама. По обе стороны пристройки было по два маленьких окошка, заклеенных изнутри бумагой. За все время, что мы прожили в новом доме, я ни разу сюда не заходила, уважая право мужа на уединение, в котором он так нуждался. Рэнди любил при каждом удобном случае напоминать, как это важно для его душевного покоя. Вставив ключ в замочную скважину, я на секунду замерла, лелея в душе робкую надежду, что все страхи окажутся напрасными и муж прижал свою записку каким-нибудь старым ключом. Может быть, ему действительно захотелось пообщаться с нашим малышом, может быть… Но нелепая надежда тут же испарилась как дым. Бросив замок на траву, я повернула ручку и открыла дверь.

Внутри было темно. Тонкие лучики дневного света с трудом пробивались через бумагу, которой Рэнди закрыл окна, и я с трудом отыскала выключатель. Прикрепленная на потолке лампочка без плафона залила помещение мутным желтоватым светом, оставлявшим местами пятна тени. В воздухе стоял странный запах, определить который я не могла. Пахло лекарством или каким-то химическим препаратом… Даже при включенном свете помещение казалось замкнутым пространством и вызывало клаустрофобию. Посреди комнаты, на полу, настланном досками из клееной фанеры, стоял одинокий стул на колесиках, который пришлось отодвинуть в сторону, чтобы пройти. Я оставила дверь открытой и все время следила за ней, опасаясь, что Рэнди выскочит из дома через черный ход, размахивая ножом, как Синяя Борода, чтобы наказать непокорную супругу.

Пока я не видела ничего, что могло бы навести на тревожные мысли. По обе стороны вдоль стен выстроились большие стеллажи с полками и выдвижными ящиками из светлого неполированного дерева, с ручками из желтой меди, а сзади находился большой встроенный шкаф, к двустворчатой двери которого был прикреплен какой-то рисунок. Рассматривать его я пока не решилась. Когда я открыла первый ящик слева, от неожиданности перехватило дыхание: там было полно боеприпасов, коробок с патронами различного калибра, аккуратно уложенных одна на другую. Взяв в руки первую попавшуюся коробку, я прочла: «Ремингтон 357», «Холлоу-Пойнт, 50». В следующем ящике находилось оружие – шесть револьверов в кожаной кобуре. Я не поняла, какой они модели и калибра, но вид у них был зловещий. Рэнди говорил, что когда-то увлекался стрельбой и тренировался вместе с коллегами по работе, но ни словом не обмолвился о том, что имеет огнестрельное оружие. В третьем ящике находилась коллекция ножей в кожаных футлярах. Они были так хорошо начищены и смазаны, что казались эластичными на ощупь. Я достала несколько штук и удивилась их разнообразию. У одного из ножей было длинное зубчатое лезвие, у другого – более короткое, с загнутым крючком на конце, а лезвие третьего ножа было зазубренным с одной стороны и гладким с другой. Все три были отлично наточены, и когда я уронила один из них острием вниз, он легко вошел в деревянную столешницу. Положив ножи на место, я стала открывать другие ящики, где обнаружила множество инструментов, назначения которых не знала. Один из них напоминал присоску, а другой, сделанный из серебра, походил на хирургический инструмент. Здесь же были рулоны клейкой ленты, портативный прибор с миниатюрным экраном и надписью «GPS», пара перчаток, сетка для волос и бобины толстой веревки, аккуратно уложенные симметричными штабелями.

К горлу снова подступила тошнота. Я все время оглядывалась на открытую дверь, которая находилась совсем близко, но казалась такой далекой.

Перейдя на другую сторону и открыв первый ящик, я обнаружила аккуратно разложенные документы в ламинированных суперобложках. Первыми попались под руку водительские права с фотографией Рэнди, выданные в штате Висконсин на имя Джеральда Хэмби, и удостоверение личности на имя Уильсона Хэмби из штата Делавар. Я рылась в документах и доставала паспорта, банковские и кредитные карты с поддельными именами. В тот момент мне стало интересно, есть ли на этих картах деньги. Впоследствии на суде обнаружилось, что на каждом счете лежало по несколько тысяч долларов. Рэнди всегда отличался трудолюбием и умел экономить, так что деньги у него водились. Теперь стало ясно, почему муж всегда держал меня в стороне от финансовых дел семьи, разглагольствуя об обязанности настоящего мужчины содержать жену и детей. Правда, я никогда и не стремилась заняться денежными вопросами и в душе испытывала благодарность за то, что Рэнди избавил меня от этих хлопот.

Потом на глаза попалась папка с моими инициалами, из которой в ящик выпало еще несколько банковских карт и других документов. С удостоверения личности, выданного в штате Делавар, смотрело мое лицо, и такая же фотография красовалась на водительских правах штата Калифорния. Правда, Рэнди переименовал меня в Дебру Хэмби. Пересмотрев все документы, я разложила их на столе.

Результат оказался впечатляющим: пять удостоверений личности для Рэнди и три для меня. Мы назывались супругами Хэмби или Джонсон. В паспорте с моей фотографией, точно такой же как на остальных документах, стояло имя Дарлин Джонсон. Проглотив застрявший в горле комок, я вдруг отчетливо поняла, что происходит, как будто внутри меня заговорил чей-то уверенный громкий голос: «Он думает, что ты все стерпишь и будешь жить дальше как ни в чем не бывало. Он уверен, что ты давно что-то заподозрила». Моя реакция была характерной для человека, стремящегося себя защитить, когда единственным способом не сойти с ума и не начать рвать на себе волосы является приступ ярости. Сукин сын и в самом деле решил, что я соглашусь разделить его тайную жизнь, как будто речь идет о таких обыденных вещах, как проступок пешехода или невинные слабости наших соседей вроде пристрастия Фелисити Конрад к обезболивающим наркотическим препаратам или любовных похождений Дэна Янгблада. Все местные кумушки знали пикантные подробности из жизни этих людей и не уставали их смаковать, когда Фелисити и Дэна не оказывалось поблизости. Подобные мелкие грешки воспринимаются как естественные издержки спокойной жизни по установленным нормам эдакой тихой заводи, в глубинах которой шастают акулы. К акулам наши соседи приспосабливаются довольно легко.

Теперь понятно, как мало я значу для Рэнди, который видит в жене лишь робкую сообщницу, готовую примириться с чем угодно, коль скоро он осчастливил ее своим доверием. Казалось, меня безжалостно отхлестали по лицу. Возможно, муж вообразил, что если проявит некоторое терпение и кое-что разъяснит, сложившаяся ситуация не покажется такой извращенной и дикой…

А что, собственно, в ней плохого? Пока известно лишь одно: муж незаконно хранит оружие и имеет кучу фальшивых документов в своей «мастерской» за домом. Других улик я еще не нашла.

Я положила документы обратно в ящик, стараясь вспомнить, в каком порядке они лежали. Теперь остался большой встроенный шкаф во всю стену. Подойдя поближе, я все же рассмотрела рисунок, приколотый к двустворчатой двери, и у меня снова похолодело внутри. Это был один из набросков, сделанных Рэнди, наподобие моего портрета, который он нарисовал, когда мы только начали встречаться. С тех пор словно прошла тысяча лет. Карандашный рисунок, сделанный неумелой рукой, на котором изображен мальчик-подросток с копной волос, похожих на парик, что придает ему сходство с манекеном. В лице подростка было что-то фальшивое и неестественное: искривленные в усмешке тонкие губы, пухлые щеки и нахмуренный лоб. Как будто парня застали в момент занятия самоанализом, результаты которого привели его в замешательство. А потом я обратила внимание на прищуренные глаза, смотревшие куда-то в сторону. В их взгляде светилось предвкушение чего-то губительного, какая-то мерзкая тайна и сладострастие. Рисунок был черно-белым, и на первый взгляд глаза мальчика не представляли собой ничего особенного, не считая не по-детски злобного выражения. Это лицо никого не напоминало, но потом я задумалась, и страшный ответ пришел на ум сам собой, как ни старалась я отогнать его прочь. Да, этот пристальный взгляд хорошо знаком. Именно так смотрел на меня вчера Рэнди. Взгляд, за которым скрывается жуткая тайна, сотворенное им чудовищное зло. Это портрет мужа в юности. Потом на ум пришла еще более жуткая мысль. Что, если я ошибаюсь и Рэнди изобразил не себя, а Хейдена, каким он хочет его видеть через несколько лет? Да, вероятно, это наш сын, которому уготовано безрадостное будущее – жить в плену у страшной тени собственного отца.

Я медленно открыла двустворчатые дверцы, потянув их на себя, и в следующий момент земля ушла из-под ног.

 

3

Часом позже я топталась во дворе, что-то бормоча себе под нос, только чтобы не сойти с ума. Когда наш бывший сосед полицейский Тод Клайн вышел из мастерской, в которой провел всего несколько минут, на нем не было лица.

– Мне нужно позвонить и вызвать подкрепление. А еще необходимо получить ордер, – сказал Тод.

– Этого нельзя делать! – воскликнула я. – Вы же обещали. Ведь с ним Хейден.

Тод вымученно улыбнулся, желая приободрить меня, но сам стоял бледный как мел. Ветеран-полицейский никак не мог прийти в себя.

– Пока не увидел все собственными глазами, думал, это просто ваши фантазии. Нет, Нина, с этим надо покончить немедленно.

Не помню как, заглянув в шкаф Рэнди, вышла из мастерской. Сначала ноги заплетались и не хотели слушаться, но потом я вдруг сорвалась с места и побежала через двор к дому. Смутно припоминаю, как схватила телефонный справочник с номерами прихожан и стала искать имя Тода Клайна. Что я ему говорила, тоже не помню. В памяти осталось только чувство огромного облегчения, когда я услышала в трубке знакомый голос и поняла, что Тод дома. Кажется, он сказал, что обычно семья выезжает на воскресный обед, но сегодня пришлось изменить традиции, потому что у одной из дочерей заболел живот.

Память четко сохранила весь период времени с того момента, как я повесила трубку и до приезда Тода. Эти двадцать минут стали для меня самыми страшными в жизни. По крайней мере до появления в ней мистера Притчета.

Клайн на минуту задумался, а потом снова обратился ко мне:

– Нина, не знаю, что и сказать. Мы сделаем все, чтобы обеспечить безопасность Хейдена, но сначала нужно узнать, где сейчас находится Рэнди и вызвать сюда как можно больше людей. Можете ему позвонить, чтобы мы смогли установить его местонахождение?

– Позвонить-то я могу, но как узнать, что он не врет? Вполне вероятно, что он сейчас за нами наблюдает.

– Я тоже об этом подумал, – согласился Клайн и, взяв меня под руку, повел к дому. Дверь в мастерскую осталась открытой настежь. – Послушайте, мне действительно нужно связаться с коллегами и объяснить начальнику сложившуюся ситуацию, чтобы он прислал сюда как можно больше людей.

Так я и стояла, не в силах пошевелиться. Казалось, еще минута, и от страшного напряжения затрещат кости и лопнут все сухожилия, и от меня останется лишь кучка мышц и внутренностей, пульсирующих на натертом до блеска полу кухни. Клайн позвонил с мобильного телефона в полицейский участок и принялся что-то взволнованно объяснять, а потом снова попросил меня позвонить Рэнди.

– Мне нужно ваше разрешение, чтобы отследить звонок. Если Рэнди ответит, мы сможем хотя бы приблизительно установить, где он находится. Сможете поговорить с ним так, чтобы он не догадался о нашем присутствии? – Вид у Клайна был очень серьезный. – Вы должны взять себя в руки.

Такой уверенности у меня не было, но требовалось немедленно узнать, где находится Хейден, и я решилась позвонить Рэнди с домашнего телефона. После второго сигнала он ответил. Клайн пододвинулся совсем близко, и я чуть отстранила телефон от уха, чтобы он мог слышать наш разговор.

– Как провела утро, Нина? – По голосу Рэнди я поняла, что он улыбается.

– Чувствую себя как с похмелья. Где вы сейчас, мальчики? – Мой голос звучал на удивление ровно и уверенно.

– Видишь ли, так как парк около нашего дома оцеплен полицией, я отвез Хейдена в Уэсли-парк, недалеко от оздоровительного комплекса в центре города. Ты знаешь это место? – Голос мужа звучал спокойно и бодро, как будто он не оставлял никакого ключа и не держал в заложниках собственного сына.

– Была там пару раз. – Горло сжала невидимая железная рука, и я судорожно сглотнула. – А как себя чувствует малыш?

– Замечательно. Сидит в кресле рядом со мной.

– Так, значит, мальчики, вы уже уехали из парка?

– Мы в машине. Хочешь, чтобы мы приехали домой, Нина?

В первое мгновение я не поняла, что он имеет в виду. Тод Клайн поднял свой мобильный телефон вверх и стал подавать знаки, чтобы я продолжала беседу.

– Думаю, я готова к разговору, если ты об этом, – быстро сориентировалась я.

– Если бы ты знала, милая, как давно я хочу с тобой поговорить.

– Неужели ты думаешь, что мне нельзя доверять? – спросила я, поднося руку к покрывшемуся испариной лбу.

Рэнди надолго замолчал, и это мне очень не нравилось, но Клайн уже подал знак, что все прошло успешно.

– Это очень серьезное дело. Я и сейчас не уверен, что ты меня правильно поймешь, – наконец откликнулся Рэнди.

– Ребята, на данный момент я знаю только одно: хочу, чтобы вы поскорее вернулись домой.

– Будем минут через сорок пять.

– Так долго?

– Вовсе не долго. Слышишь меня? Спасибо тебе, родная. – Рэнди отключился.

Я положила трубку.

– Господи! Ведь он убьет Хейдена, правда?

Тод Клайн смущенно погладил меня по руке.

– Вряд ли. Из штаба передали, что запеленговали его сигнал. Он в получасе езды от дома. Это ближе, чем центр города, но времени на подготовку достаточно. Пойду встречу коллег. Я стану так, чтобы вы меня видели, и объясню, что вы должны делать, пока он не приехал. Давайте отрепетируем весь сценарий, идет?

Я кивнула, стараясь понять и запомнить, что он говорит.

Тод снова потрепал меня по плечу, желая подбодрить, и подвел к столу.

– Правильно сделали, что позвонили мне. Может быть, вы спасли не одну жизнь.

– Тод, ведь вы были в мастерской, – обратилась я к Клайну, хватая его за рубашку. Сейчас мне было необходимо за что-то уцепиться. – Тот предмет… в чашке Петри… или как там называется эта посудина… Это то, о чем я подумала?

Клайн на секунду замялся, а потом утвердительно кивнул.

– Он точно такой же, как те, что я видел раньше. Отдельно от тела трудно определить, что это такое.

Перед глазами проносились обрывочные, похожие на вспышки воспоминания. Когда я старалась сосредоточиться, все мое существо сопротивлялось, но я снова и снова мысленно возвращалась в мастерскую Рэнди. Однако воспроизвести полную картину так и не удалось. Я помнила, как открыла шкаф, в котором нашла компьютерный монитор, пустой и безмолвный, а на выдвижной полке ниже стояла клавиатура. Стены шкафа были оклеены цветными фотографиями с изображением отдельных частей лица и тела. Рассеченный подбородок, чьи-то окровавленные зубы, обнаженные мышцы… Изображенные на некоторых снимках сцены казались специально смоделированными: разорванные в клочья тела, окровавленные куски плоти на натертом до блеска деревянном полу или простынях, пропитавшихся кровью. Похоже на картинки из документальных книжек о различных преступлениях, которые я читала во время беременности, за исключением того, что самые страшные места не были затемнены или смазаны. На изуродованных телах я видела лица с пустыми глазницами. Иногда вместо глаз вставлены различные предметы наподобие полированных камешков, игральных кубиков с «шестеркой» или миниатюрных пружинок. На одном снимке на том месте, где когда-то был глаз, сидела луковица, из которой рос неизвестный цветок.

Наткнувшись на стул на колесиках, я едва не вскрикнула и машинально закрыла рот рукой. Этот жест всегда выглядел неестественным, уместным лишь в кино и на театральной сцене, но здесь, в мастерской, я повторила его непроизвольно, словно хотела защититься от витавшей в воздухе заразы. Казалось, стоит сделать хоть один вздох, и если я не умру на месте, то до конца дней останусь зачумленной. Птицы на улице страшно галдели. Похоже, они передрались, когтями вырывали друг у друга перья и выклевывали черные бусинки глаз. В ушах стоял шум крыльев. Отодвинув в сторону стул, я на трясущихся ногах направилась к двери, а потом что есть духу побежала к дому. Нужно было срочно найти номер телефона и хоть кому-нибудь позвонить.

Кроме фотографий, там было еще кое-что. Рядом с компьютером стояло мелкое блюдо, дюйма три глубиной, наполовину заполненное похожей на молоко жидкостью. К краю блюда были прислонены два кровоостанавливающих хирургических зажима, в которых, в самом центре блюда, был закреплен шар размером с мячик для игры в пинг-понг, похожий на огромную жемчужину, пронизанную прожилками лопнувших сосудов. Тягучий сгусток ткани, образовавшийся в том месте, где стальной инструмент сжал шар, напоминал белок куриного яйца. Я сразу поняла, что передо мной, хотя никогда прежде не видела ничего подобного. В воспаленном мозгу назойливый голос шептал: «В этой миске находится человеческий глаз, помещенный в консервант». На другом краю блюда, как раз напротив хирургических зажимов, лежал скальпель. На настольном компьютере я заметила маленькие тоненькие ломтики, разложенные будто для анализа.

Тод Клайн окинул меня понимающим взглядом и покачал головой.

– Нина, Рэнди хочет, чтобы его поймали. В конечном счете типы вроде него именно так и поступают. Нагонят на всех страху, а потом хотят получить награду в виде всеобщего признания за свои «подвиги», которые, по их мнению, под силу только сверхчеловеку. Следователь-профайлер рассказывал нам об их замашках несколько лет назад, после того как произошло несчастье с семьей Рено.

– Типы? – переспросила я, как будто не понимая, о ком идет речь, и на секунду превращаясь в обычную провинциальную домохозяйку. – Господи, Тод! Мы же сидели рядом в церкви!

– Простите, Нина, – тихо сказал Клайн, – но то, что я увидел в мастерской… Поймите, речь идет не о внезапном срыве, и Рэнди не находился в состоянии аффекта.

Возразить было нечего.

Тод вышел из кухни, оставив меня наедине с горьким сознанием, что он абсолютно прав и весь этот кровавый ужас продолжается много лет, возможно, в течение всей жизни Рэнди. Во всяком случае, той ее части, которую мы прожили вместе. Клайн упомянул еще одно обстоятельство, которое не было сил признать. Он тоже заглядывал в шкаф и, знаю, увидел там кое-что. И я не могла не заметить той проклятой фотографии на стенке, приколотой рядом с компьютером, прямо на уровне глаз человека, сидящего за ним и блуждающего одному Господу известно по каким сайтам в Интернете. На фотографии был изображен маленький мальчик, лежащий в грязи, среди прошлогодней листвы, в каком-то заброшенном овраге. Шея ребенка была неестественно изогнута, а лицо с пустыми глазницами застыло в безмолвном крике. Лицо Таил ера Рено.